Перевёртыш

Глава 7

– Так, так, – раздался позади мужской голос. Между прочим, довольно приятный, и почти бархатный.

– Валя, я же просил тебя сидеть на скамейке у пристани и ожидать меня. А ты с незнакомой мне красивой женщиной взяла и отправилась в дальний путь незнамо куда. Нельзя так.

Девочка понурилась и ожидая нагоняя, замерла. Улыбка на её лице погасла, Виталия решила принять огонь на себя. Тем более не стала говорить, что Валя забиралась в лодку. Пусть это будет наша с ней тайна.

– Виталия Дрозд, – протянула я руку строгому отцу. – Сержант постовой службы. Первый день в отпуске. Вот выбралась осмотреться и повстречала вашу Валю. Я прошу вас простить дочку. Это я, пытаясь развести серые тучи её настроения, предложила ей прогуляться вокруг пруда. Пожалуйста извините её.

– Хорошо, я больше не сержусь. Ёжик мой выше нос. Дел у меня вроде более не предвидится, а потому я готов продолжить прогулку вместе с вами дамы. Представляюсь.

Иван Петрович Мишкин. Чин чуть выше среднего, да тут это и не так важно. Вся моя семья это я и Валя. Итак, что вы тут обсуждали, или рассказывали?

– Ваша Валя показала как замечательно она умеет прыгать через скакалку, а я глядя на неё вспомнила себя в её годы. Это было прекрасное время, счастливое. И им я обязана своим родителям. Они меня понимали.

– Вы правы Виталия, понимание забот и проблем детей это дорогого стоит. Может, расскажете нам с Валюшей о себе?

– А почему бы и нет? Я москвичка, родилась двадцать два года назад, так что особа я молодая. Садик, школа и война. В восемнадцать пошла в военкомат и стала дорожной регулировщицей. Есть награды и ранения. Мама погибла в середине войны, бомба. Папа погиб буквально за день до победы и практически у меня на глазах. Группа эсэсовцев пробивалась на территорию союзников, и папа вместе со всем штабом вышел отразить прорыв. Мы всю войну только переписывались, а тут были рядом и не встретились. Я убила немца, что застрелил отца, уже после того как он поднял руки. Убила и не жалею! В нашей бывшей квартире уже живут люди, большая семья, и у меня не хватило духу придти и сказать, уходите куда хотите, тут снова буду жить я. Не смогла. А потому пошла в регулировщицы. Работа мне нравится, крыша над головой есть, что ещё нужно, чтобы жить и радоваться, что уцелела в такой мясорубке.

– М-да и по вам война катком не слабо прошла. У меня не лучше. Я в милиции всю жизнь, мне приказали забрать архивы и вывезти и я ушёл, жена же с маленьким сыном попала в оккупацию. Только через полтора года мне разрешили пойти на фронт. Уже когда мы погнали немцев, фашисты собрали гражданское население, всех до кого смогли дотянуться и погрузив в вагоны прямо вместе с детьми отправили в Германию. Я когда узнал, чуть умом не тронулся. Приказал своему танковому батальону в плен никого не брать. И вот за три дня до конца войны, выбив немцев из одного фольварка стали осматриваться, и в одном из сараев нашли наших пленных женщин. Одна из них посмотрела на меня вдруг достала и показала мне старое фото, где стою я, и жена с сыном на руках. Она рассказала мне, что мою жену убили. Убили за то, что она не отдавала хозяйке своего сына. Этой фашисткой сволочи захотелось сделать подарок своему мужу. Тому очень нравились мальчики, дети от пяти до десяти лет. Он наряжал их в девочек и потом насиловал. Вот.

Иван сглотнул и продолжил.

– Немецкий врач оскопил моего сына, удалил мошонку с яичками и полностью отрезал пенис. Два месяца мой сын отходил после этой операции. Ухаживала за ним та что показала мне фото. После, эта фрау одела его в девочку и позволяла ему гулять с собой по двору. Женщины батрачки видели его. Он ни говорил и не улыбался. А фрау ждала мужа в отпуск. Не дождалась, пришла похоронка, а следом пришли и мы. Испугавшись, немцы ушли.

Ваш сын и сейчас там, в доме, заперт в кладовке в боковом погребе, сказала она мне. Вы и вероятно представить себе не сможете, что я испытал, когда открыл двери. Нет, сына я несмотря на длинные волосы и ходобу, узнал, но взгляд, он был полон душевной боли. Через три дня я пошёл и договорился с врачом нашего госпиталя, чтобы тот осмотрел его. Ничего вернуть нельзя сказал мне врач. Валя навсегда останется евнухом. Хотя пока Валя ребенок, его организм, возможно, имеет шанс перестроиться и стать похожим на женский. Хорошо, что это произошло сейчас, а не тогда когда ему бы было, скажем шестнадцать или более лет. Голос не погрубеет. Рост волосяного покрова лица прекратится. Не верил я раньше ни в бога, ни в черта, а теперь иногда хожу в храм и прошу господа если хоть не излечить, то хотя бы помочь моему сыну стать похожим на девочку. И тогда он сможет жить, не оглядываясь на косые взгляды людей. Жить как обычная женщина. Да без мужа, ну и что? Понимаю, слабые надежды, но мне очень хочется в это верить. Она моя дочь, и я от неё никогда не откажусь!

– Иван Петрович, я понимаю, у вас возникла стрессовая ситуация и вам нужно было выговориться. Но! Я прошу вас, заклинаю, чтобы такое было в первый и последний раз. А если бы я оказалась сплетницей, в какой ад превратилась бы ваша жизнь? Никто и никогда больше не должен знать правду. Может только знакомые врачи. Дайте мне слово!

Иван с уважением посмотрел на меня, потом потряс головой, словно стряхивая с себя наваждение и ответил. – Вы правы Виталия. Трижды правы. Что-то я излишне разоткровенничался.

– Я уже забыла что слышала. Давайте просто прогуляемся. Посмотрите, какой вид у опускающегося солнца. Наверно завтра будет дождь. Я всю войну провела или на перекрёстках в лесу или на открытых всем ветрам пустошах, а красотой начала любоваться тут. Душа спокойна и ей хорошо.

– Согласен, тут красиво. Если завтра будет дождик, я предлагаю взять Валины игрушки, домино и устроить турнир в воон в той беседке. Согласны? Может и ещё кого уговорим.

– Согласна, – я подняла руку и посмотрев на часы, объявила. – Жаль, но пора заканчивать прогулку. Через двадцать минут ужин. Валюша иди к нам, времени только дойти, переодеться и помыть руки.

И мы отправились по своим корпусам. Иван с дочерью ушли к себе, в синий. Я в свой, голубой. Прошла в свою комнату, встала у зеркала и задумалась. С ума можно сойти. Оказывается я не такая в стране вовсе не одна. А сколько ранений в пах наверняка было у молодых пацанов, во время наступлений. Боюсь не сотни, тысячи. И эти уцелевшие ставшие инвалидами вернулись домой после войны. Как им теперь живётся, особенно если про то что с ними сделала война знают многие люди. Не на всякий роток накинешь платок. Трепаться, и сплетничать умели и бабы и мужики. Таким бы людям помочь, но от них порой шарахаются как от прокажённых. Они же не виноваты в своей беде. Стоп. Остановись Виталия. Сейчас пора на ужин, подумать можно будет потом, впереди вечер. Может стоит написать Сталину, проблема-то стоит жизненная и моральная.

Когда я вошла в столовую, Иван с Валей уже застолбили место для меня за своим столиком. Я прошлась по раздаче и присоединилась к ним.

– Время половина девятого, Валя у меня всегда ложится спать в девять, и потому я хочу попросить вас Виталия рассказать ей сказку на ночь, – вдруг обратился ко мне Иван. – Понимаете, я в этом как-то не очень, три сказки которые я знал, я уже давно использовал, может у вас запас больше?

– Н-да, озадачили вы меня, боюсь что и мой ларец со сказками не заполнен полностью. А что, обязательно нужна сказка? Может, сойдёт и песенка?

– Песенка, песенка тоже хорошо. Я люблю песенки, и слушать люблю, и петь тоже, – заявила Валентина.

– Ну и хорошо, значит будет тебе песенка. Доедаем всё и идём к вам.

Мы закончили есть. Я все собрала тарелки на один поднос и унесла всё на стол использованной посуды. Иван взял дочь на руки, и мы отправились к ним в корпус.

Номер у Ивана оказался не в пример шикарнее моего, два окна, отдельная детская кровать, радиоприёмник, своя ванная и туалет. Пожалуй, чин у Ивана точно не сержантский, подумала Виталия. Она присела за стол, и пока Валя переодевалась в ночнушку, успела рассмотреть ребёнка. Нет, она не увидела никаких признаков схожести с девочкой. Худенькое тело, намёков на грудь нет, бёдра нормальные, мальчишеские. Рано? Может потом, её формы как-то изменятся? И почему она не врач? Между тем девочка убежала чистить зубы, отец присел напротив и посмотрев на женщину рядом спросил. – Виталия. Почему вы так остро отреагировали на трагедию, случившуюся с моей дочерью? Я видел, как вы побледнели, и на ваше лицо набежала тень.

– Вы угадали, причина есть, но правду я вам, пожалуй … пока не открою. Да и зачем вам чужие проблемы? Со своими бы разобраться. После войны столько трудностей, у многих жизнь переломана. Хотя при желании, многое можно было бы исправить.

Из ванной прибежала Валя. Виталия дождалась когда девочка заберётся в постель, укроется одеялом и придвинув стул, спросила. – Колыбельную или военный марш?

Та повернулась набок, сложила ладошки под щёку и тихо попросила. – Можно колыбельную. Мне мама такие пела.

– Ну, хорошо, тогда слушай и засыпай.

И действительно, Виталия ещё не закончила петь, а детская рука держащая её палец ослабла, и тихое дыхание спящего ребёнка заполнило комнату.

Иван молча посмотрел на склонившуюся над его ребёнком женщину и показал ей на дверь, мол давай пока выйдем пусть дочь заснёт покрепче.

Они вышли на крыльцо, и Иван закурил.

– Всё таки женщина есть женщина, три минуты и дочь спит. Невероятно.

– Чего же тут невероятного? Вы смотрите на всё мужским взглядом и порой, да чего там, часто бываете прямолинейны и экономны в словах, суховаты в выражении того же беспокойства о ней. А она ребёнок и пока больше живет чувствами. Ей нужна ласка, нежность, понимание её состояния, оправдание боязни потерять после всего случившегося ещё и вас. Вы заметили, что когда она отбегала от нас там, на дорожке сорвать цветок или осмотреть то, что её заинтересовало, она постоянно оглядывалась, словно проверяя, тут ли вы. После тех грустных событий прошло время. Но она всё ещё помнит про произошедшее с ней. Одно могу подсказать, перемены в ней идут, главное она уже начинает воспринимать себя больше девочкой, чем бывшим мальчиком. Пока в ней живут двое! Но мальчик постепенно уходит. Это радует. Откуда такое мнение? Об этом говорит та же скакалочка, мальчики ею увлекаются меньше. Теперь главное помочь ей принять нужную сторону через игрушки.

– А что игрушки? У неё есть лошадка, паровоз, машинки. Если захочется, может играть, чем хочет.

– Это наверно правильно, но нужно ещё что-то, то что формирует в девочке женственность. Возможно, стоит пробовать рассказать ей о лепке, и слепить с ней вазу, сковородку, куклу. Показать, как стоит рисовать. И нарисовать с ней скажем цветок, матрёшку. Пусть нарисует себя гуляющую с вами. Себя конечно в платье, и это поможет её сознанию снова причислить себя к женскому полу.

– Я понял. Но вот служба оставляет для этого мало времени, утром я отвожу её в садик, поздно вечером забираю. А ведь воспитательница одна и сидеть лично с ней рядом она не будет, детей в группе за двадцать и не все они паиньки. На будущий год ей вообще в школу придётся пойти….

– Тогда Иван вам нужно найти няню. Взять девушку не городскую, попроще, без запросов и мечте о новых платьях, проведении времени в компаниях, которая будет заниматься вашей Валей. Можно пожилую даму на пол дня. Или на крайний случай, просто женитесь. Только тут я советовать не возьмусь. Фронтовички сегодня девки боевые, и им чаще нужен муж дабы завести своих детей. Впрочем, думать и решать вам.

– М-да, подсказки вы дали, буду думать теперь над ними. А пока мы в отпуске, не пойти-ли нам с вами сейчас на танцверанду? Вон я слышу там уже и патефон запустили. Пока есть возможность, идёмте?

– Уговорили, но сначала сходите и посмотрите как там Валя. Я подожду.

Иван ушёл, а в первый раз подумала, что вот мужчина с которым мне хочется танцевать и чувствовать его руки на своём теле. Интересно сколько ему лет, наверно под сорок.

Иван вернулся и поблагодарил. – Слушайте, у вас Виталия прямо дар предвидения. Валька раскрылась и спала почти без одеяла. Спасибо. Ну что, идём?

Я подала ему руку, и мы двинули на танцы. Что мне понравилось, так это то, что никаких особо модерных мелодий не было. Вальсы, танго, что-то медленное. Отлично провели время. Иван почти не принимал никаких особых поползновений на мою пятую точку, рука его честно держалась в районе мой поясницы, уверенно прижимая меня к мужскому телу в нужных местах танца. Где-то пол первого ночи мы с Иваном отправились по корпусам, я честно сказала ему что устала, и ноги меня больше не держат. Мы дошли до моей комнатки, но приглашать я его не стала, откровенно считая, что танцы ещё не повод к более близким отношениям. Он не сделал попытки меня поцеловать, просто взял за руку и поцеловал мои пальцы. Было приятно.

– До завтра.

– Да, до завтра.

Я прикрыла дверь, и Иван ушёл. Я посмотрела на себя в зеркало, сделала из волос рога и засмеялась своим мыслям. Дурочка, не надо мечтать о несбыточном сказала я себе, и отвернулась. Сняла и повесила на плечики платье, расстегнула и стянула бюстгальтер. Прошла к столу, чтобы налить в стакан воду и приятно ощутила вес своих покачивающихся грудей. Как же всё таки хорошо быть женщиной. Это прекрасное чувство, что тобой любуются, о тебе мечтают, ты ловишь взгляды, которые ныряют туда куда, где ты намеренно забыла застегнуть пуговку. И вот мой второй мужчина. Иван не похож на Аркадия, он другой. Умеющий чувствовать, и понимать женщину. Я сняла с себя трусы и вытянула из под подушки недавно купленную шелковую ночнушку. Мужчина никогда бы не одел такую приятную и красивую вещь! Особенно советский мужчина, которого приучили к мысли, что аскетизм и ограничение себя в полезном и красивом, это хорошо. Неправда, это вовсе нехорошо. Достаточно посмотреть на портрет того же Пушкина, Дениса Давыдова в его гусарском наряде. Наши мужчины потеряли лоск и умение заботиться о себе. Хотя для этого существуем мы женщины….