Перевод с английского

9.

Виталий медленно брел домой, уткнувшись в шахматную рубрику только что купленной "Недели".

Вдруг на противоположной стороне улицы, на пятом этаже, окно распахнулось и раздалось скандирование:

- Ви-таль Па-лыч! Ви-таль Па-лыч!

Он поднял голову и узнал ребят, которых с сегодняшнего дня ему следовало называть своими. Узнал с удивлением, но без энтузиазма.

- Помогите нам! - гаркнул Гродненский, и прохожие стали, замедляя шаг, оглядываться на Виталия, на окно с детьми.

- В чем? В чем помочь-то? - спросил Виталий через улицу.

Ему не сразу ответили, там шло какое-то бурное совещание.

Потом крикнул Пушкарев, протиснувшись между братьями Козловскими:

- Не надо, мы сами!

- Сами мы еще год будем думать! - возразил кто-то.

Нелепое было положение. Они что-то объясняли ему, но ведь это была московская улица в час "пик", и Виталий никак не мог склеить в разумное целое клочья отдельных фраз, тем более, что единодушия у этой оравы в окне не было, кричали не одно и то же. А он стоял, задрав голову.

- Где это вы? Что делаете?

Наконец расслышал:

- Третий подъезд, квартира двадцать три!

Чтобы прекратить этот уличный инцидент, надо было подняться к ним. На лестнице он усмехался и бормотал:

- "Покоя нет, покой нам только снится…"

…И вот он сидит за столом, не сняв плаща, а Галя Мартынцева ему читает русскую версию письма (Пушкарев позаботился, она была аккуратно переписана, эта русская):

- "…Шлем вам горячие приветы и лучшие пожелания. Если до Рождества не будет от нас нового письма, значит, дела наши плохи…

- Ну-ка, ну-ка, - встрепенулся Виталий, - прочти имена сначала!

Хозяин дома, до странности тихий, словно прирос к стене.

- "…Клайд Грифитс, - стала покорно повторять Галка, - Роберта Олден, Сондра Финчли, Артур Кинселла, Фрэнк Гарриет, Орвил Мэзон".

- Та-ак, - молвил учитель, оглядывая серьезные лица вокруг себя. - А Том Сойер там не подписался?

- При чем тут он? - спросила Родионова.

В углах рта у Виталия дрожал смех. Смех, который им ужасно не понравился.

- Свободно мог подписаться Том Сойер. И Остап Бендер. А если хотите - и Гулливер, и Карлсон. И Анна Каренина. И Наполеон! Подшутили над вами, братцы!

Он уже дал волю разбиравшему его хохоту, как вдруг Леня Пушкарев, толкнув Алену Родионову и Курочкина, пулей выскочил из комнаты.

- Что это с ним? - спросил Виталий.

Вместо ответа они переглянулись. Осипшим голосом Гродненский сказал:

- Как… подшутили? Кто?

- Ну, не знаю. Тот, кто писал вам это послание. Складно придумано, надо сказать. С учетом реальной политической ситуации. Только имена-то из книжки. Из "Американской трагедии" Драйзера. - У них были такие опрокинутые лица, что тон Виталия поневоле стал извиняющимся. - Может, не надо было говорить? Но вы ж попросили помочь… вы тратили на это драгоценное серое вещество и время… Вы возьмите этот роман, полистайте…

Тамара Петрова и Аленка Родионова расхохотались. Галка Мартынцева искала на стеллажах Драйзера, прикусив палец зубами. А Гродненский остервенело смахнул со стола газеты, черновики ответного письма, словари и застонал, как от зубной боли.

Пушкарев исчез, он заперся в ванной. Сквозь шум крови в висках, сквозь слезы он слышал, как ему барабанили в дверь, как Козловские говорили:

- Открой, Пушкарь! Все уже все поняли… Не поможет ведь!

- Объясни, зачем ты это сделал?

- Ладно, в школе поговорим!

Топали ноги в коридоре. Кто-то хихикал, одеваясь. Щелкал замок. Дуло понизу из входной двери.

Тамара Петрова изрекла:

- Давить за такие вещи надо! Просто давить.

- Братцы, - неубедительно укрощал их Виталий. - Вы объясните хотя бы, что произошло. Он что - автор этого письма?

…Серый, с плотно закрытыми глазами и ртом, Леня сидел на бортике ванны. "Брехня", "брехло"! - слышал он. Дверь в квартиру пищала, выпуская гостей, и все никак не захлопывалась. Замыкающим был Виталий, а он чувствовал, что не вправе уйти.

- Виталь Палыч, вы остаетесь? - спросил Коля Козловский. И снял с брата кепку: - Это моя!

Дверь за ними закрылась. Выглянула соседка в надежде, что ушли наконец все. Увидела долговязого парня в плаще, он с мрачным видом закуривал.

- Здравствуйте, - сказал он. - Вы Ленина бабушка?

Женщина сняла с вешалки свое пальто и зонтик. Забирая их в комнату, сердито откликнулась:

- Я сама по себе, Бог миловал!

Виталий покрутил головой и начал деликатно стучаться в ванную.

- Леня, открой! Давай потолкуем, Лень. Если ты на меня обиделся, то ведь я не хотел, я ж был не в курсе… Чудак, ты или открой, или воду хотя бы выключи! Воду выключи, а то не слышно!

Никакого ответа. Шумит вода.

- Ты что там делаешь? - испугался Виталий. - Я не хотел, Леня!

- Вот Андрей с самого начала не верил - и молодец, - сказала Аня Забелина на первом этаже.

- Да… - вздохнула Родионова. - Сколько времени потерять из-за одного обормота.

Гродненский со странно искаженным лицом вдруг притиснул Алену к пыльной секции радиатора.

- Тебе времени жалко, а я верил! - заорал он. - Верил я!

- Пусти… Я-то при чем?

Высыпали во двор. Навстречу им невысокая худенькая женщина спешила в то же парадное. Остановилась, глядя на взъерошенную эту толпу. Вроде бы она узнала одноклассников сына, но боялась ошибиться: прежде они не навещали его, ни вместе, ни порознь…

- Здравствуйте, - отстав от своих, сказала ей строго, без улыбки, Галка Мартынцева. - Вы - Ленина мама?

- Да… добрый вечер, - женщина приветливо улыбнулась, но, увидев ребячьи лица, обернувшиеся к ней, испугалась чего-то.

- С ним… все в порядке? Где он, Леня?

- Дома, дома, - заверила Галка. - Ребята, у кого письмо? Там осталось?

- У меня, - отозвался Гродненский и брезгливо вытащил из кармана скомканный конверт. Галка передала его Пушкаревой.

- Вот. Скажите, пожалуйста, откуда у вашего сына такой конверт?

- А у него-то вы спрашивали?

- Он говорит - из Америки. Это и так видно. А вот как он к вам попал? - оттеснив Галку, спросила Аня Забелина тоном самой Фемиды.

- Видите ли… Из Соединенных Штатов писали Лениному отцу. Теперь-то у него новый адрес… Несколько лет назад он прооперировал одного американского спортсмена, спас его, можно сказать. И с тех пор этот юноша и его семья шлют доктору Пушкареву благодарности и поздравления - на Пасху, на Рождество… А что случилось-то?

Но они слишком презирали ее сына, чтобы жаловаться на него. И не могли прямо смотреть Пушкаревой в глаза.

- А вы справляете пасху и рождество? - заинтересовалась Тамара Петрова. - Вы что, верующие?

Ленина мама бледно улыбнулась.

- Это они справляют, американцы. И каждый раз пишут: "Да хранит вас Господь".

Помолчали.

- Еще есть вопросы? - осведомилась у ребят Забелина.

- Дело ясное, что дело темное, - сказал Гродненский и, отвернувшись, цыкнул зубом и сплюнул. - Пошли.

- Но какое дело? - допытывалась встревоженная мама.

- Пусть ваш сын вам расскажет! - уклонилась Галка за всех.

Ребята невнятно пробурчали "до свидания" и пошли прочь.

Когда Ленина мама зашла в квартиру, застав там незнакомого человека, который ломился в ванную комнату, у нее ослабли ноги, предчувствие беды сковало язык.

- Вы… кто? - выговорила она и провела рукой по горлу.

- Меня Виталий зовут. Я у них на практике, а Леня - там… - невразумительно объяснил гость. - Заперся, понимаете, и молчит… У вас топорика нет? Или хотя бы стамески?

- А что тут произошло?

- Да не знаю я ничего толком. Я понял так, что была какая-то игра или шутка… с письмами от американских детей… Нет, сперва нужно достать его оттуда. Он вообще у вас… психически устойчивый мальчик или не совсем?

Такого вопроса не следовало задавать. Взгляд женщины стал враждебным, и она сказала:

- Вам лучше уйти, наверно. Какой бы он ни был, я с ним сама договорюсь…

- Извините.

И страшно злой на самого себя, с крохотным сигаретным огарком, от которого уже дымились пальцы, он бочком, бочком ретировался из этого дома…

А Леня Пушкарев лежал под душем в одежде и в ботинках. Он дрожал от позора и отвращения к жизни. Ему хотелось утонуть или простудиться до смерти.

- Сынок, не бойся, это я, - услышал он мамин голос.