Невозможно описать страданий и ужаса, выразившихся на лице генерала, когда он смотрел на палец своего сына.
Глаза его, казалось, хотели выскочить из орбит. Он как бы застыл на месте и только конвульсивные движения, пробегавшие по его лицу, показывали, что он еще жив.
Несколько минут прошло, пока он, наконец, собрался с силами и прочел приложенное к этой посылке письмо.
Вот что оно гласило:
«Синьор, вы найдете здесь палец вашего сына, который вы узнаете по зажившему шраму. Если же вы будете продолжать сомневаться и откажетесь выслать выкуп, вам будет прислана вся рука. Если через десять дней мы не получим вашего ответа и тридцати тысяч лир, со следующей почтой вы получите руку. Если же и тогда вы не захотите раскрыть ваш кошелек, мы будем принуждены заключить, что у вас нет сердца и что вы предпочитаете деньги вашему сыну. Не обвиняйте поэтому в жестокости нас, кого несправедливые законы заставили объявить войну всему человечеству и которые, преследуемые, как дикие звери, принуждены прибегать к крайней мере, чтобы добыть себе пропитание.
Одним словом, если вы откажетесь выслать деньги, мы обещаем вам, что похороним вашего сына по-христиански. Только в доказательство вашей бесчеловечности вам будет прислана отрубленная голова, причем за пересылку уплатить придется вам.
Повторяем, не принимайте наших слов за пустую угрозу и будьте уверены, что в случае вашего отказа уплатить выкуп ваш сын будет предан смерти.
Н. Саро (за себя и за товарищей).
P.S. Если вы отправите деньги по почте, то адресуйте синьору Джакопи, улица Вольтурно, № 9, Рим. Если пошлете посыльного, адрес тот же.
Не советуем выдавать нас. Это ни к чему не приведет».
— Боже мой! Боже мой! — снова простонал генерал, окончив чтение.
Он больше не сомневался. На столе перед его глазами лежало доказательство истины… с запекшейся кровью.
Дрожащей рукой генерал тронул звонок.
— Передайте моему сыну Нигелю, чтобы он немедленно пришел, — проговорил генерал явившемуся лакею.
Наклонившись над столом, генерал не мог отвести пристального взгляда от ужасного предмета, но не мог ни взять его, ни даже дотронуться до него.
— Вы звали меня, отец, — произнес Нигель, входя.
— Да, взгляни, Нигель, узнаешь?
— Что я могу узнать… — я вижу кусок пальца… Но чей он, и каким образом попал к вам?
— Чей, Нигель, — проговорил дрожащим голосом генерал, — ты должен бы знать.
Нигель побледнел, заметив рубец на отрезанном пальце, но ничего не сказал.
— Ты и теперь не знаешь, кому он принадлежит?
— Нет, каким образом могу я знать.
— Увы, лучше, чем кто-либо другой. Это палец твоего брата.
— Брата! — вскричал Нигель, притворяясь взволнованным и удивленным.
— Да… взгляни на этот рубец. Его ты помнишь, по крайней мере?
Нигель снова выразил на своем лице притворное изумление и волнение.
— Я не упрекаю тебя, — сказал генерал. — Все это уже давно прошло и не имеет ничего общего с настоящим несчастьем.
— Но как вы это узнали, отец?
— Прочти эти письма; я не могу говорить.
Нигель прочел оба письма, испуская по временам восклицания негодования и ужаса.
— Видишь, — сказал отец, когда он кончил, — все правда… все правда!.. Я предчувствовал это, читая первое письмо Генри. Бедное дитя!.. Но ты, Нигель, ты!..
— Кто же бы мог поверить подобной вещи? Она мне кажется и теперь невозможной.
— Невозможной! — повторил генерал с упреком. — Но взгляни на это… Вот она истина… Бедный Генри! Что он думает о своем отце!.. О таком бесчеловечном отце!.. Боже мой, Боже мой!..
Старик, терзаемый угрызением совести, вскочил и заметался по кабинету.
— Это письмо пришло из Рима, — заметил Нигель, рассматривая хладнокровно конверт, как самую обыкновенную вещь.
— Ну, понятно, из Рима, — отвечал возмущенный генерал. — Что, ты не видишь марок? Может быть, скажешь, что это опять уловка?
— Нет, нет, отец, — поспешно ответил Нигель, понимая свой промах. — Я думал только, какой послать ответ.
— Ответ может быть только один.
— Какой же, отец?
— Выслать деньги. Это единственное средство его спасти. Нельзя терять ни одной минуты. Из письма ясно, что презренные разбойники смеются над человеческими и божескими законами. Бедный этот палец служит доказательством того, что только высылка выкупа может помешать осуществлению угроз.
— Тридцать тысяч, — пробормотал Нигель, — крупная сумма.
— Крупная сумма?!. Да хоть бы сто тысяч!.. Разве жизнь твоего брата не стоит их? Да одна рука его стоит больше. Бедный Генри! Дорогое дитя!
— Я не об этом говорю, отец. Что, если мы вышлем выкуп, а негодяи не вернут моего брата?.. С подобными людьми надо быть очень осторожным.
— Теперь не до осторожности! Время не терпит. В нашем распоряжении только десять дней… Боже мой, когда послано это письмо?
— 12-го, — отвечал Нигель, смотря на конверт.
— А сегодня 16-е… Осталось только шесть дней. С экспрессом можно еще успеть в Рим. Надо все приготовить… Надо сейчас же ехать в Лондон к Лаусону… Нельзя терять ни минуты… Надо ехать… Нигель, вели закладывать.
Нигель с притворной поспешностью бросился вон из кабинета.
Когда карета была подана к подъезду, генерал вскочил в нее, и лошади помчались к ближайшей станции.
В это же самое время по дороге к коттеджу вдовы Мейноринг показался элегантный пешеход. Это был Нигель, тайком от отца изредка посещавший мать и дочь Мейноринг.