Первая любовь

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ МАЛЕНЬКИЙ РАБ

«Октябрь» продолжал поиски. Предполагалось, что еще одна шлюпка с «Гордона» должна быть в море.

Наступило время обеда. Костя, хотя и был машини­стом и жил отдельно от нас, обычно приходил обедать в наш кочегарский кубрик.

– Павлик, – сказал я радисту Жаворонкову, – по­зовите в наш кубрик того китайского мальчика.

– А что вы будете с ним делать? Он же ни слова по-русски не понимает.

– Мы с ним вместе будем обедать, – сказал Кос­тя. – А потом покажем ему наш пароход.

Радист ушел и долго не возвращался. Наконец он появился, держа за руку маленького китайца. Ли немно­го упирался, он казался испуганным.

– Уил ю стэй энд дайн ми! – проговорил радист, увлекая Ли к столу.

Китаец, вероятно, подумал, что над ним хотят под­шутить, и стал упираться еще сильнее.

– Что вы ему сказали? – спросил я радиста.

– Я сказал: «Останьтесь с нами пообедать!»

Кочегар Матвеев засмеялся:

– Ты ему, Павлик, попроще объясни. Он не при­вык, чтобы к нему так деликатно обращались.

– А я больше никак не умею, – пожал плечами Жаворонков. – В словаре об обеде только так написано.

– Ты ему по-матросски скажи. У них матросы со­всем не так говорят, как в словарях и в книгах пишет­ся. Покажи просто на миску и скажи: ешь, дружище!

Павлик Жаворонков показал на миску с жирным су­пом и что-то сказал китайчонку. Потом он сам сел за стол вместе с нами и указал Ли его место.

Очевидно, Ли не был против обеда.

– Садись, дорогой, садись, – дружелюбно сказал Матвеев и подвинул миску на край стола. – Видно, здо­рово тебя запугали на вашем судне!

Ли, конечно, не понимал, что сказал кочегар. Но вдруг он быстро подошел к столу, взял миску двумя ру­ками и отошел к двери. Там он присел на корточки и собрался есть.

Мы никак не могли сообразить, почему он так сделал. Жаворонков взял Ли за руку и насильно усадил его за стол. Мальчик что-то говорил.

– Почему он сел у двери? – спросил Илько.

– Он говорит, что на «Гордоне» никогда не ел за столом, – объяснил радист. – Буфетчик не позволял.

На вопросы Жаворонкова Ли отвечал тихо и одно­сложно, то и дело поглядывая на дверь. Казалось, он каждую минуту готов был вскочить и убежать.

Но даже по коротким ответам китайца, которые нам тут же переводил радист, можно было понять, какой тяжелой была жизнь Ли. На «Гордоне» он прислуживал капитану и штурманам в салоне во время завтрака, обеда и ужина. Кроме того, он чистил хозяевам одежду и обувь, помогал буфетчику, мыл посуду, делал уборку в салоне и в каютах. С самого раннего утра и до ночи он был на ногах.

– Почему же он не ушел с парохода? – спросил я.

– Куда же он пойдет! – ответил Жаворонков. – У него нет родных, а на берегу он просто умрет в голо­ду. Он говорит, что в Англии есть много китайцев, и всем им живется несладко.

– Уот из юр кэнтри? – спросил Жаворонков. – Где твоя родина?

Ли, не понимая, покачал головой. Он знал, что ро­дился в Англии, но плохо помнил своих родителей. Раньше у него было другое имя, но на судне его прозва­ли Ли. В Англии так зовут многих китайцев, хотя у них совсем другие имена. О Китае Ли знал только, что это очень большая страна и что она находится где-то очень и очень далеко.

– Ну, мы еще побеседуем потом, – сказал Павлик и ушел.

Мы знаками позвали Ли на палубу. Но едва мы вы­шли из кубрика, как к нам подошел англичанин – бу­фетчик Харлей. Он стал что-то кричать и схватил Ли за плечо. Мальчик съежился и умоляюще смотрел на стюарда.

– Оставьте его! – крикнул Костя, подскочив к бу­фетчику.

Но Харлей не обратил на Костю внимания, а с силой рванул за плечо Ли и толкнул его. Он кричал, упоми­ная Дрейка. Очевидно, Ли должен был идти к англий­скому штурману.

Потом буфетчик замахнулся и ударил Ли по затылку. Китаец даже не вскрикнул, хотя удар был сильный. За­то мы кричали в один голос, а Костя даже ухватил Харлея за руку.

На наш крик со всех концов стала сбегаться команда.

– Он бьет этого мальчика! Он ударил его! – захлебываясь, рассказывали мы нашим морякам.

Возмущенные матросы, кочегары, машинисты «Ок­тября» окружили стюарда. Среди них был и кочегар Бобин.

Нужно сказать, что после ссоры со мной и после разговора со старшим механиком Бобин изменился. В команде нас, учеников, очень любили, и потому посту­пок Бобина был всеми осужден.

Сейчас Бобин стоял ближе всех к стюарду и, сжав кулак, угрожающе говорил ему:

– А если я тебе так вдарю?! Хочешь? Вдарю, и ни­чего со мной не сделаешь! По всем международным правилам вдарю!

Подошел Николай Иванович и спросил, в чем дело. Он попросил позвать Павлика Жаворонкова и, когда тот явился, сказал ему:

– Напомните этому англичанину, что он находится на советском пароходе и за хулиганство будет отвечать по советским законам!

Стюард, боязливо сторонясь наших моряков, сказал:

– Этот мальчишка наш. Его хозяин – мистер Алан Дрейк.

– Мы не признаем хозяев у людей, – ответил Ни­колай Иванович. – Переведите ему: кто еще заденет мальчика хоть пальцем, будет на берегу предан суду.

Стюард хотел возразить, но промолчал.

Моряки «Октября» столпись вокруг Николая Ива­новича, возбужденно обсуждая случившееся.

– Бедный мальчонка!

– Так они заколотят его до смерти… Он и так-то еле-еле душа в теле…

– А чего смотрят другие-то англичане!

– Надо его отнять у инглишей, – дрожащим голо­сом проговорил Илько. Он был бледен, а глаза горели гневом.

– Где этот мальчик? – спросил Николай Иванович. Я оглянулся, ища глазами Ли. Но китайца нигде не было. Очевидно, боясь расправы, он поспешил к штур­ману Дрейку.

Штурман Алан Дрейк обедал в кают-компании вме­сте с капитаном, штурманами и механиками «Октября». Он рассказывал о том, как погиб «Гордон», и как были спущены шлюпки, и как моряки три дня скитались по океану.

Английским языком хорошо владел лишь капитан Малыгин. Поэтому все остальные, попросив разрешения у капитана, после обеда разошлись из кают-компании.

Закончив свой рассказ, Дрейк спросил:

– Вы надеетесь еще кого-нибудь спасти?

– Да, я еще не имею распоряжения о прекращении поисков, – ответил Малыгин.

– Продолжать поиски бесполезно. Напрасная трата времени.

Капитан ничего не ответил. Он почувствовал, что Дрейк хочет поскорее оказаться на берегу, в Англии. Судьба других его, видимо, нисколько не беспокоила.

– В самом деле… – начал было англичанин.

– Может быть, нам вообще не следовало выходить на спасение? – с усмешкой спросил Малыгин.

– Нет, почему же! Я очень признателен вам за эту большую услугу… за мою жизнь…

– Мы спасли не только вашу жизнь. С двух шлюпок на советские пароходы были сняты четырнадцать анг­лийских моряков.

– Да, я слышал. – Дрейк зевнул и спросил: – Сколько же времени вы думаете еще быть в море?

– Пока не получу приказания возвращаться, – от­ветил капитан.

Дрейк снова зевнул, встал и прошелся по каюте. По­том отворил дверь и крикнул:

– Харлей!

Появился стюард.

– А где бой? Я его не вижу целый день. Некому по­дать стакан воды. Где он?

– Я сейчас его найду, – сказал стюард и вышел.

Некоторое время капитан «Октября» и штурман «Гордона» молчали. Капитан хотел подняться, чтобы пойти на мостик, Дрейк остановил его.

– Капитан, если будете в Лондоне, прошу ко мне.

– Благодарю вас.

– Плавать я, конечно, больше не буду. Хватит, пошатался по белому свету. Это была моя, даже боль­ше – отцовская причуда. Раньше я искал приключений, острых ощущений, а теперь понял, что все это – глупости, мальчишество. Роберт, мой старший брат, никуда из Англии не выезжал и живет прекрасно, а я побывал и в колониальных войсках, и в военном флоте…

– Может быть, вы бывали и в России? – спросил Малыгин и пристально взглянул на Дрейка. – Помни­те, в тысяча девятьсот восемнадцатом году…

– Нет, – без тени смущения ответил Алан Дрейк. – Тогда я был в другом месте. Но это не имеет значения… А вот теперь я что-то вроде надзора, представитель па­роходной компании, в которой состоит мой отец.

– Разве вы не штурман? – удивился капитан.

– Скажу вам откровенно, конечно, нет. Собственно, на «Гордоне» я считался штурманом-дублером.

– И вахты не несли?

– Между нами, нет. К чему мне быть штурманом? Если вы приедете ко мне…

В этот момент в дверь постучали, и в кают-компанию осторожно вошел Ли.

Дрейк махнул ему рукой.

– Будь за дверью и никуда не уходи… Впрочем, подожди! Нужно почистить ботинки.

Не стесняясь капитана, Дрейк снял ботинки и швыр­нул их мальчику. Ли подхватил ботинки и вышел.

– У вас тоже есть бой, кажется? – спросил Дрейк.

Малыгин отрицательно покачал головой.

– Нет, никакого боя у нас нет.

– Позвольте, но я видел у вас мальчишку. Он не русский, не европеец. Он – эскимос. Где вы его взяли?

Капитан рассмеялся.

Илько? Это ученик из морской школы, практи­кант.

Забросив ногу на ногу и пуская дым, Дрейк взгля­нул на Малыгина.

– Послушайте, капитан, хотите обмен? – сказал он. – Мне порядочно надоел этот китаец, но он хоро­ший бой. Вы даете мне своего эскимоса, а я вам – Ли.

– Вы шутите? – недоумевающе пробормотал Ма­лыгин. Он и в самом деле думал, что Дрейк шутит.

Но Дрейк самым серьезным образом продолжал:

– Уверяю, вы не прогадаете.

Малыгин вначале возмутился, потом ему стало смешно.

– Может быть, вы мне в придачу дадите? – язвительно спросил он. – Например, вашего стюарда и небольшое суденышко вашей пароходной компании?

Дрейк понял, что советский капитан посмеивается над ним. Он посмотрел на капитана, потом перевел взгляд на свою ногу в носке, которой он вырисовывал в воздухе вензеля.

– Вы шутите надо мной, капитан, – сказал Дрейк.

– А я решил, что вы шутите, – ответил Малыгин.

– Я серьезно, – сказал Дрейк.

– А если серьезно, то лучше не будьте… дураком и мерзавцем! – последние слова Малыгин произнес по русски и затем добавил по-английски: – Илько – гражданин Советского Союза!

И капитан вышел из кают-компании