Первая мировая война

Введение

В Первую мировую войну было убито более 9 миллионов солдат, моряков и летчиков, свыше 5 миллионов гражданских лиц погибло во время оккупации, от авианалетов, голода и болезней. Двумя другими разрушительными последствиями войны стали геноцид армян в 1915 г. и эпидемия гриппа, начавшаяся во время боевых действий. Бегство сербов из родной страны в конце 1915 г. – еще один жестокий эпизод, сопровождавшийся массовой гибелью мирных жителей, как и морская блокада Германии, приведшая к смерти более 750 000 немцев.

Создается впечатление, что в 1914–1918 гг. происходили две очень разных войны. Первая – война солдат, матросов и летчиков, торговых флотов и гражданского населения во время оккупации, когда страдания и беды отдельных людей превосходили все мыслимые пределы, особенно в окопах на передовой. Другую вели главы государств и министры, пропагандисты и идеологи, в тесном сплетении идеологий и политических и территориальных амбиций определяя будущее империй, народов и целых наций так же неотвратимо, как и на полях сражений. В определенные моменты, особенно в 1917 и 1918 гг., война армий соединялась с войной идеологий, приводя к революциям и капитуляциям, вызывая к жизни новые политические и национальные силы. Война изменила карту мира и судьбу Европы, оставив шрамы на ее теле и страх в ее душе.

В конце Второй мировой войны я был школьником, но многое постоянно напоминало мне о Первой мировой, хотя она и закончилась 27 лет назад. Школьный швейцар, «Джонсон-дворник», бывший королевский морской пехотинец, ветеран морского десанта в Зебрюгге в 1918 г., как рассказывали, за проявленную храбрость был представлен к награде. Директор школы, Джеффри Белл, воевал на Западном фронте и получил Военный крест, но при этом отличался пацифистскими взглядами, которые прививал и нам, мальчишкам. Один из первых моих учителей истории, Э. П. Уайт, тоже прошел окопы: бывало, он маршировал по классу со шваброй на плече, распевая строевые песни. Когда я начинал работу над этой книгой, были опубликованы его эмоциональные, исполненные страдания письма с фронта. Старший брат моего отца, дядя Ирвинг, сражался на Сомме. Он был настолько потрясен и напуган тем, через что ему пришлось пройти, что нам, детям, строго-настрого запретили его об этом расспрашивать. Он умер, когда я работал над этой книгой, в возрасте 93 лет.

И в 1954–1955 гг., когда я служил в армии, Первая мировая война не давала о себе забыть. Полк, форму которого я носил, Уилтширский пехотный, в октябре 1914 г. потерял целый батальон в Рётеле, на Ипрской дуге, когда 1000 человек было убито, а немногие выжившие оказались в плену. Другой батальон был практически уничтожен за несколько минут на склонах Чунук-Баира на полуострове Галлиполи в 1915 г. Еще один батальон уилтширцев в 1917 г. попал под обстрел германской корабельной артиллерии на Салоникском фронте. Какую бы тему я ни исследовал – британское господство в Индии на стыке веков или установление советской власти на Украине в 1920-х гг., – Первая мировая война напоминала о себе при каждом удобном случае. C. C. Дэвис, мой наставник по истории Индии, все еще страдал от ранения, полученного на Западном фронте. В начале 1960-х гг. исследования в области исторической географии привели меня в лондонскую квартиру Арнольда Тойнби. На камине стояли фотографии полудюжины молодых людей в военной форме, и я спросил, кто на них изображен. Он ответил, что это его близкие университетские друзья – все они погибли в окопах.

За годы странствий я побывал во многих местах боевых действий или так или иначе связанных с войной. В 1953 г. по совету Алана Палмера, одного из моих преподавателей истории, я посетил различные военные мемориалы, чтобы увидеть события с разных точек зрения. Я побывал в Вене, где Хофбург и Балльхаусплац напомнили мне о стареющем императоре и министре иностранных дел, в Любляне, в годы войны еще называвшейся Лайбахом, славянское население которой боролось за независимость от Австрии, а солдаты больше не желали поддерживать власть Габсбургов, и в Венеции, в 1917 г. охваченной страхом перед возможным вторжением австрийцев.

В июне 1957 г. в Сараево я стоял на том самом месте, где в июне 1914 г. Гаврило Принцип сделал свой роковой выстрел. Даже при советской власти в Югославии Принципа почитали как одного из борцов за национальную независимость. Две бетонных плиты увековечили два шага, которые привели Европу к страшному четырехлетнему конфликту. В том же году в Белграде я смотрел через реку туда, откуда в первый день войны по сербской столице била австрийская артиллерия. Десять лет спустя мы с отцом побывали у границы Западного фронта: мы останавливались в Аррасе, к востоку от которого бесчисленные военные кладбища служили безмолвным напоминанием о сражениях 1917 и 1918 гг., и в Ипре, где каждый вечер в восемь часов слушали вечернюю зарю, которую два музыканта Ипрской пожарной бригады играли у Мененских ворот.

Когда под сенью огромной арки звучит горн, останавливаются все проезжающие машины. Работа горнистов частично оплачивается из наследства Редьярда Киплинга, чей единственный сын пал в битве при Лосе. На стенах и колоннах монументальных ворот запечатлены имена 54 896 британских солдат, погибших на Ипрском выступе между октябрем 1914 г. и серединой августа 1917 г. и не похороненных. На резьбе видны следы от осколков снарядов – память о Второй мировой войне. Имена погибших в 1914–1918 гг. еще не закончили вырезать, когда в мае 1940 г. снова пришли немцы. Тогда плиты вывезли в Британию.

Мы с отцом шли по Ипрской дуге от Мененских ворот с картами траншей в руках, останавливаясь на месте каждого боя и читая заметки из многотомной официальной истории генерала Эдмона, письма и воспоминания солдат, стихи. Мы стояли в тишине, как и все посетители, на мемориальном кладбище Тайн-Кот в Пасхендале, где высечены имена еще 34 888 солдат, погибших с середины августа 1917 г. до окончания войны в ноябре 1918 г., и где захоронены останки, которые не удалось идентифицировать. На надгробиях более чем 11 000 могил указаны имена погибших. Даже свежескошенная трава, тщательно ухоженные клумбы и пятидесятилетние деревья не могут смягчить шок от такого количества имен и захоронений. Неподалеку отсюда, в Менене, который немцы удерживали всю войну за исключением одного месяца, мы посетили военное кладбище, где похоронено 48 049 немецких солдат.

Спустя 15 лет после моей поездки в Сараево, на место убийства эрцгерцога Франца Фердинанда – убийства, с которого, можно сказать, и началась Первая мировая война, я посетил лесную поляну близ Ретонда во Франции, чтобы увидеть копию железнодорожного вагона, где в ноябре 1918 г. немцы подписали перемирие. По настоянию Гитлера в том же вагоне в 1940 г. была принята капитуляция Франции. Множество связующих нитей между двумя войнами напоминают о том, что их разделял всего лишь 21 год. Некоторые из тех, кто прошел через окопы Первой мировой, во Второй мировой возглавили воюющие стороны – Гитлер, Черчилль и де Голль. Другие оказались среди их ближайших сподвижников и командующих высшего ранга – Роммель, Жуков, Монтгомери и Гамелен. Некоторые, такие как Хо Ши Мин, в Первую мировую служивший добровольцем-санитаром во французской армии, или Гарольд Макмиллан, сражавшийся и раненный на Западном фронте, стали влиятельными фигурами уже после Второй мировой войны.

В 1957 г. я посетил места боев на русско-турецкой границе и села, в которых в первый год войны были убиты сотни тысяч армян. Десятью годами позже я побывал на военном кладбище в Газе, где невысокие, из-за постоянной опасности землетрясения, надгробные камни хранили имена тысяч солдат, погибших в одном из самых жестоких конфликтов, когда-либо происходивших между англичанами и турками. Я стоял на том самом месте близ Иерусалима, где ранним утром двое британских солдат, искавших птичьи яйца, увидели приближавшихся к ним сановников и священнослужителей, в том числе христианских священников, имамов и раввинов, предложивших им вместо еды сдачу Святого города. Начиная с 1969 г. я три года подряд путешествовал по Галлипольскому полуострову, читая вслух куски из двухтомной официальной истории войны Эспиналя-Огландера и других работ, побывал на местах высадок, поднимался на холмы и спускался в овраги. Контраст между нынешней красотой и спокойствием здешних мест и тем ужасом и страданиями, которые они видели в 1915 г., никогда не переставал преследовать меня.

Исследуя жизнь Уинстона Черчилля, мне довелось читать вслух его ежедневные письма жене с Западного фронта во дворах разрушенных ферм, где они были написаны. В них он восхищался выносливостью тех, кто не мог, как он, вернуться спустя полгода к комфорту гражданской жизни в Лондоне. За восемь лет до начала войны в письме жене из-под Вюрцбурга, где проходили маневры германской армии, на которые его пригласил сам кайзер, Черчилль писал: «Чем больше война привлекает и завораживает меня своим многообразием и непредсказуемостью, тем глубже я с каждым годом ощущаю – и это чувство особенно сильно здесь и сейчас, когда вокруг меня столько оружия и техники, – насколько ее природа омерзительна и жестока, все это – страшная глупость и варварство».

В 1991 г., несколько месяцев спустя после падения железного занавеса, я посетил недавно обретшую независимость Украину, где прошелся по бывшим австрийским казармам приграничного городка Броды, через который в 1914 г. так уверенно маршировали русские войска во время своего первоначального триумфа и откуда они были выбиты всего год спустя. Несмотря на решение Ленина и большевистской партии выйти из войны в 1918 г., боевые действия на Восточном фронте не прекращались еще два года после окончания Первой мировой: сначала здесь шла Гражданская, затем – советско-польская война. По дороге из Брод во Львов я проезжал мимо огромного бронзового всадника, который с воодушевлением указывал в сторону Варшавы (прежде чем советские памятники были демонтированы). Впечатляющая статуя напоминала о попытке большевиков захватить Польшу в 1920 г. Эта кампания, как и старания России сохранить Польшу в составе империи шестью годами ранее, потерпела крах. В Варшаве я несколько раз стоял перед Могилой Неизвестного Солдата. В отличие от Вестминстерского аббатства или Триумфальной арки в Париже, она не увековечивает память погибших в Великой войне 1914–1918 гг., а посвящена жертвам советско-польской войны 1920 г.

В течение четырех десятилетий многие ветераны рассказывали мне о том, как они сражались на различных фронтах. В 1954–1955 гг., будучи молодым военным, я посетил множество семей, где доживали свой век на всю жизнь искалеченные окопными буднями старики. В период своих изысканий, начавшихся в 1960 г., я встретился с большим количеством пехотинцев, моряков и летчиков всех воевавших армий. Их воспоминания, письма и документы, бережно хранимые с тех суровых дней, были настоящим порталом в прошлое. Мне также очень помогли личные беседы с одним из историков Первой мировой войны, сэром Джоном Уилером-Беннетом, и с тремя старшими коллегами, с которыми мне довелось работать в 1962 г. в Мертон-колледже в Оксфорде, – Алистером Харди, Хьюго Дайсоном и Майклом Поланием: каждому из них пришлось повидать и благородные, и самые грязные и уродливые лики той далекой войны. Харди и Дайсон воевали на Западном фронте, Поланий служил медиком в австро-венгерской армии.

Работая над книгами о Черчилле, я встречался с 80-летним генералом Сэйвори, воевавшим на Галлиполи. Он предложил мне пощупать след от турецкой пули у него на голове. Его боевой путь продолжился в Месопотамии и Сибири. Летчик, сэр Ричард Белл Дэвис, также сражавшийся на Галлиполи, где он был награжден Крестом Виктории, достал из бумажника кусок туалетной бумаги, на которой был изображен германский кайзер с подписью «Подотри мной задницу».

Двое других солдат, воевавших на Западном фронте с самого начала боевых действий, поразили меня рассказами о своей дружбе и воспоминаниями. Один из них – французский художник Поль Маз, кавалер ордена «За боевые заслуги», Воинской медали с планкой (Великобритания) и Военного креста, после войны переехал в Англию. Он чудом вырвался из Парижа, когда в июне 1940 г. его уже заняла немецкая армия. Все четыре года войны Маз служил в военной разведке и был участником всех крупнейших операций британской армии. Второй ветеран – британский политик генерал-майор сэр Эдвард Льюис Спирс, кавалер Военного креста (Британия), после Первой мировой войны избранный в парламент, а в июне 1940 г. переправивший генерала де Голля в Англию. И Маз и Спирс в своих военных мемуарах и рассказах старались воссоздать достоверную картину боевых действий во Фландрии, описать настроения и надежды солдат, показать трудности и лишения, через которые им пришлось пройти за долгие четыре года от объявления войны в 1914 г. до подписания мирного договора в 1918 г.

Я до сих пор отчетливо помню 3 сентября 1976 г., когда я обедал с Энтони Эденом, впоследствии графом Эйвоном, в его доме в Уилтшире. Он рассказывал о различных эпизодах Второй мировой, начавшейся ровно 37 лет тому назад. Его сыну Саймону, пилоту и офицеру Королевских ВВС, был 21 год, когда в июне 1945 г. он погиб в небе Бирмы. Мы говорили о решении Британии в 1941 г. прийти на помощь Греции, об угрозе поражения СССР в 1942 г. и даже о возможности сепаратного мира между Германией и СССР.

Многие эпизоды напоминали подобные ситуации во время Первой мировой: решение Великобритании в 1915 г. оказать военную помощь Сербии, высадившись в том же порту Салоники, где в 1941 г. будут разгружаться британские транспортные суда, отправленные в поддержку грекам, и выход России из войны в 1917 г. А Николасу Эдену, командиру расчета артиллерийской башни на линейном крейсере Королевских ВМС «Индефатигебл», на момент гибели было всего 16 лет.

В работе над исследованиями жизни Черчилля мне помогал и Гарольд Макмиллан, и долгое время я не догадывался, почему у него такой неразборчивый почерк, все время трясутся руки, а походка нервная и дерганая. Все это были последствия ранений, полученных в 1916 г.

Путешествия убедили меня, что в Европе не найти региона, где не было бы памятников и мемориалов, посвященных Первой мировой войне. Варшава и Лилль, Брюссель и Белград ощутили всю тяжесть оккупации во время обеих мировых войн. Солдаты уходили на войну из Праги и Будапешта, Берлина и Вены, Парижа и Рима, Лондона и Нью-Йорка, Кейптауна и Бомбея. Те, кто вернулся, подавленные и усталые, видели, как горе и лишения пришли на смену энтузиазму и воодушевлению первых дней войны. Памятники в каждом из этих городов напоминают об огромных человеческих потерях.

Я изучил надписи и иконографию огромного количества военных мемориалов. Все они – свидетельства уничтожения живого, от могил отдельных солдат и гражданских лиц до надписей на памятниках, говорящих о гибели более чем полумиллиона лошадей во время боевых действий и 15 000 утонувших на пути к фронту: эти памятники составляют потрясающий воображение, местами красивый, а иногда гротескный ансамбль, напоминающий о разрушении и смерти. Открытие каждого памятника, например канадского мемориала на хребте Вими в 1936 г., всякий раз оживляет память о прошлом. Даже после Второй мировой войны, на парадах в честь ее окончания, всеобщее внимание привлекали ветераны Первой мировой, все в медалях. В 1974 г. в Булони я наблюдал за марширующими солдатами обеих войн и за согбенным стариком, шестьдесят лет назад выжившим в битве на Марне и занимавшим почетное место во главе колонны.

Конечно же во время войны боевые действия занимали первые полосы газет во всем мире, но не меньше места отводилось известиям о мятежах, забастовках и революциях, происходивших в тылу, как и трудовым подвигам миллионов людей на фабриках и в трудовой армии. Горчичный газ стал новой и неожиданной угрозой для солдат. Подводные лодки потопили не одну сотню кораблей, оставив покоиться на дне морском тысячи моряков, военных и гражданских. Воздушные налеты и бомбардировки были постоянным кошмаром для мирного населения. Голод и лишения выпали на долю миллионов простых людей далеко за линией фронта.

Мои исследования легли в основу нескольких книг, в которых центральное место занимала Первая мировая война. Среди них «Сэр Хорас Рамбольд, портрет дипломата» (Sir Horace Rumbold, Portrait of a Diplomat) – свидетельство британского дипломата в Берлине о самом начале войны; третий и четвертый тома биографии Черчилля, где говорится о боевых действиях в Дарданеллах, на Западном фронте и создании Министерства вооружений; а также «Атлас Первой мировой войны» (Atlas of First World War), наглядно и детально показывающий обстановку на каждом из фронтов и ее изменения в ходе боевых действий. Влиянию войны на взаимоотношения арабов и евреев на Ближнем Востоке посвящены три главы в труде «Изгнание и возвращение: борьба евреев за родную землю» (Exile and Return, Struggle for a Jewish Homeland). Письма, которые я опубликовал в 1964 г. в книге «Великобритания и Германия между двумя мировыми войнами» (Britain and Germany Between Wars), говорят о том, как ход войны отразился на итоговых мирных соглашениях и межвоенных годах.

В том же 1964 г., вскоре после того, как рукопись «Европейских держав в 1900–1945 гг.» (European Powers 1900–1945) была сдана в оксфордскую типографию, меня пригласила на встречу миссис Ваверка, глава издательства. В своей книге я возложил на Австрию часть ответственности за начало боевых действий в 1914 г., что и вызвало ее озабоченность и недовольство. Она родилась и получила образование в Вене. Как еврейка, в 1938 г. она была вынуждена уехать из страны, но не сомневалась в невиновности Австрии в событиях 1914 г. По ее мнению, вина полностью лежала (и мне следовало отметить это в книге) на русских и сербах.

Этот эпизод произвел на меня сильное впечатление, как и рассказ миссис Ваверки о страшных голоде и нищете в послевоенной Вене и о политических событиях после войны, поставивших крест на империи Габсбургов.

Для кого-то эта война начиналась как акт наказания и возмездия. Для других она обернулась войной за то, чтобы покончить с войнами. Само ее название – Великая война – говорит о невиданных доселе ее масштабах, но за ней последовала другая, еще более разрушительная, война, а затем бесчисленные «малые» конфликты по всему миру. На январь 1994 г. насчитывалось тридцать два очага боевых действий, разбросанных по всей планете. О Первой мировой войне продолжают вспоминать в дискуссиях даже о самых современных конфликтах. 26 декабря 1993 г., когда я писал эту книгу, британский репортер, говоря о том, что рождественское перемирие в Боснии так и не наступило, стоя перед камерой на фоне глубокой траншеи, сказал: «Оборонительные сооружения вокруг Витеза напоминают окопы Первой мировой, они такие же грязные». Траншея была не так уж грязна, залита водой или разрушена артиллерийским огнем, но этот образ отпечатался в памяти и всплыл через 80 лет после Первой мировой, пережив несколько поколений. Небольшой отрезок времени, когда длилась война – всего 4 года и 3 месяца, – вдохновил, озадачил и взбудоражил целое последующее столетие.

Первая мировая привела к политическим изменениям, не менее разрушительным для жизни и свободы, чем сама война, и ставшим причиной более чем полувековой тирании. Некоторые новые границы, проведенные на мировой карте после войны, спровоцировали многолетние конфликты и до сих пор дают повод к спорам и вооруженным столкновениям.

В 1923 г. Редьярд Киплинг в предисловии к книге «Ирландская гвардия в Великой войне» (Irish Guards in Great War) написал: «Единственное чудо для автора этого исследования – немногие подлинные факты, выловленные им в водоворотах войны». С первых выстрелов, прозвучавших 80 лет назад, исследователи вели поиски как среди главных и крупнейших событий, так и среди незначительных эпизодов, а также пытались разгадать многие головоломки и нестыковки. Эта книга представляет собой попытку передать результаты моих изысканий, прочтений, а также мои чувства и взгляды на события, которые, как и холокост в последующие годы, наложили уродливое клеймо на весь западный мир. Кроме того, это попытка рассказать истории отдельных людей на фоне глобальной стратегии командующих самого высокого ранга и операций, в которых были задействованы сотни тысяч солдат.

Если бы каждому из 9 миллионов погибших в Первой мировой войне можно было посвятить хотя бы одну страницу, описать их деяния и страдания, их чаяния, предвоенную жизнь и любовь, пришлось бы написать 20 тысяч таких книг, как эта. Боль и лишения отдельного человека теряются на фоне исторического процесса, но именно ему уделяют внимание все историки. 3 декабря 1993 г. я был потрясен тремя короткими фразами в написанном Мейром Ронненом обзоре двух книг по истории Первой мировой войны. Статья вышла в Jerusalem Post, слова Роннена звучали так: «В 1914–1918 гг. миллионы людей страдали и погибли в грязи во Фландрии. Кто помнит их? Даже те, на чьих могилах есть имена, сейчас стали неизвестными солдатами».

Никакая книга не способна восстановить справедливость, отдав должное всем, кто на своих плечах вынес тяжесть войны, хотя было сделано несколько достойных попыток. Среди последних – книги Лин Макдональд в Великобритании и Стефани Одуен-Рузо во Франции (первую рецензировал Мейр Роннен, вторая – биография поэта Исаака Розенберга, павшего в бою 1 апреля 1918 г.). В своей книге я попытался рассказать о страданиях людей как о неотъемлемой части повествования об одной из величайших войн в нашей истории.