Первая мировая война. Краткая история

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 1916

1

В декабре 1915 года союзники созвали совещание во французском генштабе во дворце принца Конде в Шантийи. Год для них закончился скверно. Однако 1916 год обещал быть лучше. Русские преодолели кризис с боеприпасами, британцы создавали наземную армию и финансировали импорт (в основном из Соединенных Штатов), жизненно необходимый для продолжения войны. Фалькенгайн видел, что фортуна не на его стороне. Он понимал также: главный враг — Британия, если не удастся каким-то образом принудить Францию запросить мира. Германия все еще обладала преимуществом в производстве вооружений. Поэтому очевидной и первоочередной целью сделалось поражение Франции, а средством — артиллерия: она при грамотном применении вызывала три четверти всех потерь. Превосходство Германии оставалось по-прежнему внушительным, и его надо было использовать там, где у Франции не будет другого выбора, кроме как сражаться и терпеть поражение. Таким местом являлся, без сомнения, Верден. Это была историческая достопримечательность с крепостью, возвышавшейся над рекой Мёз. Она служила французам главным опорным пунктом в Марнском сражении и играла в мифологии Франции большую роль, чем Ипр в мифотворчестве британцев. Французы будут защищать Верден, даже если их с учетом особенностей ландшафта артиллерия разорвет на куски.

Так думал Фалькенгайн, и в его доводах была своя логика. У Сен-Мийеля, к югу, немцы создали выступ, с которого разрушили бы коммуникации Вердена; если взять высоты восточнее реки, то орудия будут обстреливать и сам Верден. Немецкие коммуникации оказались намного лучше: французы могли пользоваться только единственной извилистой и идущей в гору дорогой. Зимняя мгла и леса обеспечивали внезапность нападения, немцы обладали и превосходством в воздухе. Французам придется контратаковать в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Они уже понесли тяжелые потери благодаря Жоффру в 1915 году и теперь будут совершенно обескровлены. Командующим 5-й армией стал кронпринц, начальником штаба — граф Фридрих фон дер Шуленбург, представитель одной из легендарных прусских военных династий, и события развивались так, как и предполагал Фалькенгайн.

В Вердене стояла тишина, хотя позиции не были толком подготовлены. Инспекции в январе посеяли некоторую тревогу среди генералов, и они подумывали об отходе, но вмешались политики, заявившие, что честь Франции не позволяет проявлять слабину. Кронпринцу требовалось только девять дивизий, ставка делалась на артиллерию: за семь недель — тысяча триста составов с боеприпасами. Случилась задержка, вызванная непогодой, чем воспользовались французы, усилив позиции. Двадцать первого февраля тысяча двести двадцать орудий, половина из них — тяжелые или с навесной траекторией, выпустили за восемь часов два миллиона снарядов по восьмимильному фронту. За три дня немцы продвинулись вперед на несколько миль, применяя новую тактику и новые виды вооружения, например, огнеметы. Символом сражения стал форт Дуомон. Французы благоразумно сдали его (бетонные стены были необычайной толщины, и он, естественно, превратился в главную мишень для тяжелой артиллерии, хотя, как потом выяснилось, форт погубило французское орудие). Немцы взяли Дуомон одним штурмом, несмотря на то что французы пытались организовать его оборону и в траншеях за крепостными стенами.

Однако Фалькенгайн не все учел. Два миллиона снарядов, конечно, могли разнести в пух и прах все живое на восьмимильной передовой линии, но фронт был недостаточно протяженный для противостояния французам на западном берегу реки Мёз, и они открыли огонь по флангу немцев, продвигавшихся на правом берегу. Командующий Филипп Петен хорошо знал свое дело, и немцы потеряли набранный темп. Фалькенгайну пришлось одновременно решать проблему левого берега и отбивать самоубийственный контрудар на правом берегу, затеянный генералом, решившим сделать себе имя — Робером Нивелем. Французы не пали духом. Важнейшие высоты восточнее Мёз немцы не смогли взять. Сражение за Верден превратилось в национальную легенду, что-то вроде «битвы за Британию» 1940 года. Франция оживилась. Общественность с обеих сторон возбуждала себя патриотизмом. Об ограниченных целях Фалькенгайна все позабыли.

Три четверти миллиона убитых и раненых, французов и немцев[8]. Французы наскоро организовали переброску войск и вооружений по единственному шоссе, богохульно назвав его «священной дорогой»: по ней грузовики с затемненными фарами проезжали каждые четырнадцать секунд, доставляя все необходимое для Вердена. Дивизии постоянно сменялись, почти каждая из них провела на фронтовой линии по меньшей мере две недели. Фалькенгайн понимал, что необходимо заставить замолчать артиллерию на западном берегу Мёз, и в марте и апреле он сосредоточил здесь свои силы. Наверное, он предпочел бы прекратить операцию, но она стала делом чести: сам кайзер приезжал поздравить войска с падением Дуомона, взяв с собой по этому случаю и сына. Немцы взяли две западные высоты — Морт-Ом и 304, а затем занялись восточным берегом, в мае и июне завладев фортом Во, но торжествовать оказалось рано. Прежде потери французов были больше, чем у немцев, теперь они уравнялись. Когда 23 июня немцы предприняли последний рывок, он оказался очень слабым. Новый энергичный командующий, генерал Нивель, организовал хорошо спланированные контрудары и вернул форты. (В фильме Жана Ренуара «Великая иллюзия» есть запоминающаяся сцена, когда французские пленные кричат Douaumont est a nous! («Дуомон наш!»). Из Вердена пошло французское выражение its пе passeront pas — «они не пройдут». Но Верден сломал французскую армию или по крайней мере обескровил страну до такой степени, что она по-настоящему так и не оправилась — последняя страница в истории Франции как великой державы. Она сдалась в 1940 году отчасти и потому, что народ не хотел пройти еще через один Верден.

Вполне вероятно, если бы Фалькенгайн помог австрийцам, то Италия оказалась бы выбита из войны, к чему, собственно, и стремилась Австрия. В середине мая австрийцы пошли в наступление из Трентино, надеясь выйти на Венецианскую равнину и отрезать всю итальянскую армию на реке Изонцо, северо-восточнее Венеции. Это была смелая затея: австрийцы, пользуясь все еще зимними условиями, совершили чудеса, доставив тяжелые орудия на горнолыжных подъемниках. Они обеспечили себе трехкратное превосходство в тяжелой артиллерии, а перебросив шесть лучших дивизий с Восточного фронта, Конрад получил и численное преимущество. За считанные дни австрийцы уже достигли края плато, но коммуникации итальянцев оказались лучше, резервы для контратак прибывали на грузовиках «фиат», а наступавшие войска уже были измотаны. Центральные державы имели реальную возможность изменить ход войны, но упустили ее. Если бы Фалькенгайн поддержал Конрада, то Италия сдалась бы со. всеми вытекающими из этого последствиями для других фронтов. Но такой вариант никогда всерьез даже и не рассматривался. Фалькенгайн не посвящал Конрада в свои планы, а Конрад ничего не говорил немцу: они были в плохих отношениях.

На русском фронте тоже произошло важное сражение, важное в том смысле, что оно поубавило спеси многим царским генералам. Русские, согласно договоренности в Шантийи, должны были как-то помочь французам в Вердене. Восемнадцатого марта в Белоруссии, возле озера Нарочь, русские северные армии начали наступление, полагая, что первоначальные трудности с обеспечением разрешились. Их действия могут служить примером того, как не следует воевать. Войска шли по снегу, их легко засекали немецкие самолеты, даже повара на кухнях болтали о готовящемся нападении. Потом снег начал таять: студеная грязь днем, ночью — грязь, покрытая льдом. Снаряды либо вязли в болотах, либо отскакивали ото льда. К тому же не поладили между собой расчеты полевой и тяжелой артиллерии, не было никакого взаимодействия, артподготовка также оказалась неэффективной, стала «сотрясанием воздуха», как выразился генерал Смирнов. Потеряв сто тысяч в живой силе и ничего не добившись, русские прекратили наступление — наверное, самое неудачное, при немалой конкуренции, сражение всей войны. Просвещенные русские принялись посматривать на царский истеблишмент с презрением. Прессой в ставке руководил Михаил Лемке, переводчик Гегеля, и его дневник, опубликованный в 1918 году, полон язвительных замечаний: генерал Смирнов, совершеннейший старик, получил назначение придворными стараниями некой репейной бабули; генерал Безобразов — пучеглазый тугодум и т. д. Генералу Куропаткину пришла в голову «блестящая идея»: в полночь включить прожектора, чтобы ослепить немцев. Но генерал не подумал, что на фоне яркого света будут особенно отчетливо смотреться силуэты наступающей пехоты. Его убрали. Царь, щадя Куропаткина, не стал говорить, что он слишком стар, но любезно сообщил, что генерал просто недостаточно компетентен, и поставил на его место человека еще более преклонного возраста. Лемке язвит, но худшее еще было впереди. После озера Нарочь русские северные армии почти полтора года бездействовали, томились, недоедали, пили на пустой желудок всякую дрянь, которую сами же тайком и варили: создались все условия для созревания мятежа, позже он и произойдет с невероятной силой[9].

Столь же малопонятная ситуация сложилась на море. Флот Тирпица и британский Гранд-Флит стояли порознь: один — недалеко от Бремена, другой — в Скапа-Флоу, у северных берегов Шотландии; оба замерли, опасаясь мин и подводных лодок. Это можно было предвидеть еще до войны. Британцы пытались убедить немцев: обе стороны тратят много денег на корабли, от которых не будет проку. 31 мая, в контексте Вердена, немцы отправились уничтожать британские быстроходные линейные крейсеры, мешавшие нападениям на транспорты, перевозившие войска через Ла-Манш, и рейдам в океан. Благодаря разведке британцы знали о походе. Двум флотам следовало проявлять максимум осторожности, чтобы не нарваться на мины и торпеды. На новейших британских линкорах стояли дизели и такие дальнобойные орудия, что кораблям для дуэли не было особой нужды в том, чтобы видеть друг друга (хотя снаряды, как правило, не достигали целей). Та же история, что и на Западном фронте: силы много, а толку мало. Британцы полагались на устаревшие сигнальные флажки, из-за этого невозможно было разобраться в происходящем вокруг; британский командующий сэр Джон Джеллико старался не совершать ошибок, боясь, что его тут же побьют. Это сражение, Ютландское, длилось всего несколько часов, в нем участвовали сто пятьдесят британских и сто германских кораблей. Соотношение потерь: 14 к 11. Немцы благоразумно отошли. Они в целом выигрывали, поскольку на британских кораблях было меньше брони и герметичных переборок. Однако немцы рассудили, что им лучше уйти: все равно у них не было никаких шансов для ликвидации британского превосходства на море. Германское адмиралтейство остановило свой выбор на подводных лодках. Флот Открытого моря стоял в портах, превратившись в фактор риска, как и сама империя, рухнувшая через два с половиной года под натиском обиженных и пьяных матросов.

2

Британцы не предполагали создавать сухопутные войска, и власти немало удивились огромному числу желающих воевать. А теперь и чрезвычайная ситуация во Франции вызвала потребность в «новых армиях», как их стали называть. В Шантийи было достигнуто согласие о необходимости французско-британского взаимодействия при ведущей роли французов. Новый британский командующий, Дуглас Хейг, предпочел бы наступать во Фландрии, чтобы очистить бельгийское побережье. Но французские и британские армии стыковались возле Амьена, главного города Пикардии на Сомме — местности, где в изобилии растут маки (позже с маками британцы стали ассоциировать погибших на войне).

В наступлении на Сомме отсутствовала особая стратегическая необходимость. Конечно, Хейг думал, что фронт немцев можно прорвать и в прорыв пустить конницу. Но она годилась бы для применения и в любом другом месте, если вообще это было возможным. Германский фронт застыл в одном и том же состоянии с 1914 года, и установился он по господствующим высотам на гребнях холмов. Это давало немцам немаловажное преимущество: артиллерия занимала выгодную позицию, и было меньше шансов, что в дожди земля превратится в непролазную грязь. Хейг должен был взять эти высоты. Британская военная промышленность теперь могла производить тысячи орудий и миллионы снарядов. Главное: предоставлялся шанс провести мощный артобстрел и атаковать противника по фронту двадцать миль, достаточных для того, чтобы пехота не подверглась продольному огню.

Хейг не доверял войскам и полагался на артиллерию. На самом деле довоенного солдата поразило бы обилие техники и материальных средств, но одним количеством не решить задачу такого масштаба. Значительная часть снарядов не взрывалась или не достигала целей, а расчеты не были надлежащим образом обучены. Надежным методом подавления противника стал «ползущий огневой вал» — огневая завеса, двигавшаяся впереди пехоты на расстоянии пятидесяти ярдов и заставлявшая неприятеля прижиматься к земле. Однако для такой техники обстрела требовались средства связи и управления, какими британская армия тогда не располагала. Телефон и радио выходили из строя, почтовые голуби не годились, и огневой вал направляли наблюдатели, пристроившиеся где-нибудь на дереве или высоком здании и являвшие собой хорошую мишень для снайпера. В армии еще только зарождалась военная учеба. В последний момент появился артиллерийский специалист, посланный Хейгом, без каких-либо наставлений, не говоря уж об иностранных руководствах. Да в них, наверное, и не было особого смысла. В британском наставлении под большим секретом сообщалось только, что «точность является новым требованием этой войны». Пехота тоже не была толком обучена. Британцы (как французы в 1914 году) применяли простейшую тактику: шли в атаку плотными длинными цепями с офицерами, вышагивающими впереди. Военная промышленность по-прежнему поставляла шрапнель: она взрывалась в воздухе над траншеями противника, разбрасывая вокруг пули. Это, вероятно, и помогало пробивать проволочные заграждения, но мало беспокоило немцев, теперь уже укрывавшихся в глубоких блиндажах. Не хватало фугасных снарядов, взрывавшихся при или после соприкосновения с какой-либо поверхностью (специальные трубки могли замедлить взрыв на несколько секунд); они гораздо эффективнее разрушали и проволочные заграждения. И конечно же, создавало проблемы неумелое управление движением поездов. Пробка, протянувшаяся на восемнадцать миль (на линии между Амьеном и Абвилем), сохранялась до тех пор, пока на место не прибыл вспыльчивый шотландец и не разогнал всех виновных.

Британцы начали артобстрел 24 июня, когда немцы уже измотались под Верденом. Огонь велся неделю в расчете на то, что все будет разбито и разгромлено. Но четырехсот тяжелых и тысячи полевых орудий оказалось недостаточно для разрушения оборонительной системы глубиной три и протяженностью двадцать миль. Артобстрел оповестил немцев о наступлении и превратил передовые позиции в непроходимое месиво грязи. Немцы на высотах окопались глубоко; укрепления, сооруженные из бетона, сохранились практически невредимыми. Артиллерия уцелела, как и пулеметные гнезда, встретившие ураганным огнем цепи британцев, вышедших из траншей 1 июля во главе с офицерами, пинавшими футбольные мячи для моральной поддержки. На военных мемориалах в Итоне, Оксфорде, Кембридже и Эдинбурге высечено множество имен (к чести Нью-Колледжа в Оксфорде и Тринити в Кембридже, они включили имена немцев и венгров, учившихся до войны в этих университетах и погибших в битве на Сомме). В тот день пало двадцать тысяч британцев — самые страшные потери за всю военную историю Британии. Еще тридцать семь тысяч раненых и пропавших без вести, и практически никаких завоеваний; лишь на правом фланге, у Мамеца, британцы взяли участок германской передовой линии, и больше ничего. Французы, на юго-востоке, прорвали весь фронт и вышли на вторую линию, но они использовали намного больше орудий на одну милю фронта и уже многому научились у Вердена.

Прорыв, как его представлял себе Хейг, стал невозможен из-за недостаточной огневой мощи, хотя, конечно, были и другие причины. Необходимость заставила его с июля по ноябрь проводить локальные хорошо подготовленные операции с ограниченными целями, и он добивался небольших успехов то там, то здесь. Четырнадцатого июля, например, южноафриканцы совершили прорыв на узком участке фронта, но конница не сумела им воспользоваться. На первой фазе — в июле и августе — проводились узколокальные, нескоординированные операции, привлекавшие внимание вражеской артиллерии: потери были большие, а достижений почти никаких. Правда, действия британцев серьезно встревожили немцев: между 2 июля и серединой сентября было выпущено семь миллионов снарядов (в германских полковых историях описываются страсти Materialschlacht — «войны машин»). Посередине сражения немцы получили приказ вернуть каждую пядь потерянной территории независимо от тактической целесообразности. В результате оборона им обходилась еще большей кровью.

К середине сентября Хейг подготовился к новому удару, на этот раз с применением нового вида вооружений — танков. Это был впечатляющий металлический монстр на гусеницах, безразличный к стрелковому оружию. Многие изобретатели претендовали на авторство, а выдумал его Герберт Джордж Уэллс. «Танк» — это кодовое название железному чудищу дали в адмиралтействе, где благодаря Черчиллю проводили его испытания, а не в военном министерстве, где интересовались совсем другими делами (как и в германском аналоге). Вокруг танков сложились легенды, но у них имелись и недостатки. Двигатель внутреннего сгорания еще не был настолько совершенен, чтобы выдерживать тридцать тонн нагрузки, и танки быстро выходили из строя. Они перемещались очень медленно, и, хотя броня была очень толстой, танк могло подбить хорошо наведенное орудие. Танки следовало использовать во взаимодействии с другими родами войск — авиацией и пехотой. Реальным «богом войны» оставалась артиллерия; британцы начали это понимать, в том числе и важность «ползущего огневого вала». В середине сентября Хейг, еще не зная, как сочетать действия танков и пехоты, не использовал бронетехнику, опасаясь, что тихоходные машины подобьют (действительно, в первых боях танки не очень хорошо себя показали), а конница, как обычно, слонялась без дела в ожидании прорыва, которого так и не произошло. Ближе к концу сентября британцы применили ползущий огневой вал и прорвали часть германского фронта. Это уже не имело особого значения. Но такие эпизоды — мелкие, скромные успехи — убеждали Хейга в том, что он способен добиться и большой победы, если будет продолжать атаковать. И он продолжал: сражение на Сомме выдохлось лишь в ноябре, среди дождей и грязи. Оправданием может служить то, что оно нанесло удар по моральному духу немцев. Официальные историки поддержали Хейга, отметив, что немцы понесли шестьдесят тысяч потерь, а британцы и французы — четыреста тысяч, хотя потери наступающих обычно больше. К.С. Форрестер написал роман «Генерал», в котором попытался разобраться в менталитете старших офицеров, как Хейг, добивающихся военных успехов. Писатель пришел к выводу: генералы на Западном фронте давили на противника, а если он не поддавался, то давили еще сильнее. Необходимость заставила учиться тому, как выигрывать битву, но процесс приобретения опыта оказался длительным и кровавым.

3

В тот период нашелся только один старший офицер, рано освоивший науку побеждать, — русский генерал А.А. Брусилов. Он командовал Юго-Западным фронтом, воевал против австрийцев. После Нарочского сражения командующие другими фронтами, более пожилые и более нервные, потеряли всякую надежду. Немцы непобедимы, думали они. К исходу мая из Италии начали поступать просьбы о проведении отвлекающего удара, и эти генералы качали головами: у них нет того фантастического количества снарядов, которое им было бы необходимо. Брусилов удивил всех, когда вызвался нанести такой удар. Но он все обдумал.

Одна из проблем той войны заключалась в необходимости принятия решений с заведомо негативными последствиями. Если готовится прорыв, это означает, что подводится огромное число людей и такое же огромное количество техники и материальных средств, следовательно, таким образом теряется фактор внезапности нападения, а артподготовка делает все тайное явным. Противник успевает подтянуть резервы. Колоссальная огневая мощь действительно помогает совершить прорыв, но уничтожает все, что потом пригодилось бы для продвижения. Войскам приходится идти пешком. Они будут преодолевать по две мили в час и меньше, если попадают под обстрел. Каждый солдат должен нести на себе все необходимое для выживания, в том числе шанцевый инструмент, воду и прочее. Тем временем противник сооружает новую линию обороны, подвозит резервы на поездах или в грузовиках (или, как во Франции, на Лондонских автобусах). Нужно снова и снова поднимать уставших людей в атаку, подтягивать на изможденных и некормленых лошадях орудия, не пристреленные по новым целям. Результат может оказаться таким же, какой получила Франция во время наступления в Шампани в сентябре 1915 года или британцы на Сомме. Значит, ключ к успеху в дезорганизации резервов противника, то есть надо одновременно предпринять атаки на различных участках, так, чтобы противник не знал, куда направить свои резервы. И артподготовка должна быть короткой. Каждую атаку следует провести по достаточно широкому фронту, чтобы сбить с толку местные резервы (а заодно разрешить проблему продольного огня, как при Вердене). Все это требует смелого и решительного руководства, хорошо обученных солдат и офицеров. Штаб Брусилова не надо было учить премудростям войны: он полностью оправдывал свое назначение; никакого формализма; приказы четкие, ясные, по существу. Подготовка наступления была проведена основательно, сооружены внушительные подземные укрытия, беспрепятственно пристреляны орудия. У Брусилова имелось четыре армии, и каждая всесторонне подготовилась к атаке.

На австро-венгерской стороне царила безмятежная обстановка. Эрцгерцог Иосиф Фердинанд, командующий 4-й армией на северном крыле фронта, прогуливался с приятелями в лодках по реке Стырь и похвалялся своими «неприступными позициями» (в некоторых блиндажах даже были вставлены стеклянные окна). Брусиловская самая северная армия пошла в наступление 4 июня после четырехчасовой бомбардировки, и внезапность нападения была практически полной. Солнечная погода высушила землю на позициях австрийцев, и они, отступая, подняли облака пыли, обрушившиеся и на цепи наступающей русской пехоты. Австрийцы ввели местные резервы; они сгинули. Войска, отрезанные и окруженные, сдавались в плен. Брусилов выработал простую тактику борьбы с укрепленными опорными пунктами: он их игнорировал, заставляя своих людей пробиваться вперед, насколько это возможно, и разрушать командную инфраструктуру. К концу дня австрийская 4-я армия практически перестала существовать; в телеграмме, посланной в Вену, сообщалось о том, что войска «захвачены». В таких ситуациях обычно появляются резервы, чтобы закрыть брешь. Но и здесь Брусилов нашел свое решение проблемы: пошли в атаку его другие армии. Кризисное положение сложилось на юге, на румынской границе, где создалась неразбериха из-за беспорядочного отхода по обоим берегам реки Прут австрийской 7-й армии (ею командовал очень толковый генерал Карл фон Пфланцер-Балтин, подключивший и венгерские войска, в чьей лояльности никто не сомневался). Две русские армии, наступавшие в центре, добились менее впечатляющих, но тоже достойных успехов. Куда же австрийцам послать резервы? Сначала их направили 4-й армии, поступил контрприказ, потом — опять приказ, и все это в жару, по пыльным дорогам или в душных вагонах. В конечном итоге резервы так и не были задействованы или задействованы частично. Брусилов продвинулся на шестьдесят миль по всему фронту и взял в плен триста пятьдесят тысяч человек. Моральное состояние чехов и русинов превратилось в настоящую проблему, и его могли укрепить только свирепые прусские унтер-офицеры. Пошли разговоры об интегрировании австро-венгерской армии в германскую ради ее спасения. И вскоре она попала под командование Гинденбурга и Людендорфа. Войска перемешались вплоть до батальонов, и теперь Австро-Венгрия уже не могла выйти из войны со своей отдельной армией.

Брусилов все-таки упустил один важный элемент в своей стратегии побед: вовремя остановиться. Вся Россия торжествовала, а союзники ждали дальнейших великих свершений. Войска продолжали продвигаться вперед, изнуряя себя в летнюю жару и сталкиваясь в таких ситуациях с обычными трудностями со снабжением: особенно не хватало воды, пересохли источники. Тем временем прибыли австрийские части с Итальянского фронта, германские войска — с северного крыла Восточного фронта и даже с Западного. Они заняли новую линию обороны, близко расположенную к железнодорожным узлам Ковеля и Владимира-Волынского. Русская конница, как всегда, не играла значительной роли в действиях, а ей требовался фураж, и это лишь усугубляло проблему снабжения. Атаки становились все менее эффективными, основные резервы находились на германской части фронта. В начале июля русским генералам пришлось перейти к обороне в лесах под Барановичами, где в 1914 году располагался штаб верховного главнокомандования. Атаки были по обыкновению лобовые, предпринимались после малоэффективных и бесполезных артобстрелов, что служило генералам оправданием для ничегонеделания. Потом Брусилову подбросили резервы. Главным компонентом стала «Особая армия», сформированная из двух пехотных и одного кавалерийского корпусов императорской гвардии — лучшие из лучших в старой царской армии. Они не были обучены методам современной войны, хорошо знали лишь тактику ратоборства прежних времен, а командовал ими Владимир Безобразов, престарелый дружок царя, под стать ему были и командиры корпусов. С середины июля, с двухнедельными интервалами, эта «гвардейская армия» пыталась атаковать немцев через болота у Ковеля, где прорыв мог перерезать германскую боковую железнодорожную ветку. Сражение, говорил его участник, немецкий генерал Георг фон дер Марвиц, напоминало битвы на Западе: горы трупов русских солдат. Безобразов запросил перемирия, чтобы убрать тела. Ему отказали: лучшего средства устрашения не придумать. В августе атаки иссякли.

Однако в результате победы Брусилова в войну вступила Румыния[10]. Ее лидеры не хотели этого, зная, какая судьба постигла Сербию, но союзники заставили, пообещав вознаградить венгерскими землями и помочь ударами с Южных Балкан (где с 1915 года у них находилась база в Салониках, укомплектованная частично остатками сербской армии). В Берлине и в Вене встревожились: сняли Фалькенгайна (его отправили командовать 9-й армией на новый фронт). Румыны не имели никакого военного опыта, солдаты были стойкие и упорные, но офицеры знали очень мало и удивляли всех своей несообразностью (одним из первых приказов было предписание младшим офицерам не пользоваться тенями для век). Армия с трудом перебралась по карпатским перевалам в Трансильванию, и у нее моментально возникли неурядицы со снабжением. Центральные державы кое-как сумели наскрести войска, пользуясь тем, что наступление Брусилова сбавило темп (Россия потеряла около миллиона человек). Натренированные горные части выдвинулись на перевалы. В Салониках в это время на союзников наваливалась одна беда за другой: нехватка продовольствия, малярия, пожар. Смешанные немецкие, болгарские и турецкие войска могли свободно пойти в наступление на север, через болгарскую границу по Дунаю. Румыны не понимали, куда направить свои силы: избрали сначала один фронт, потом — другой, потерпев поражение на обоих. В начале ноября войска Центральных держав прошли западные перевалы Трансильванских Альп и тоже вышли за Дунай. Румынская армия, оказавшись под угрозой изоляции, 7 декабря оставила Бухарест и под прикрытием русских войск начала отходить в дыму от горящих нефтяных скважин на новые оборонительные позиции в горах Молдавии.

4

В 1916 году почила в бозе Европа девятнадцатого века. Символом ее кончины стал уход из жизни Франца Иосифа, престарелого императора Австрии, 21 ноября. Он родился в 1830 году, в то время, когда только зарождались железные дороги, парламентский либерализм, и стал прадедом для самых разных народов своей империи, говорившим на всех ее языках. Теперь, в 1916 году, страна была охвачена национализмом, вовлекавшим в войну массы людей и разжигавшимся прессой. Государство теперь вынуждено было предпринимать гораздо больше усилий, чем в 1913 году, пришлось печатать бумажные деньги, поднимать налоги на недосягаемую высоту. В конце 1916 года произошло еще одно событие, символизирующее кончину старого мира: в Лондоне давняя парламентская либеральная коалиция потерпела поражение при голосовании по вопросу о конфискации вражеской собственности в Нигерии. Несколько ультраконсерваторов, возмущенных мировой бойней, взывали к прекращению огня, но их никто не хотел слушать. Во всех странах, невзирая на события 1916 года, требовали войны «до победного конца», как говорили в России. В Британии появился новый энтузиаст войны, Дэвид Ллойд Джордж, и он настроился на то, чтобы нанести последний, сокрушительный удар — «нокаут».