Первая весна

12. Первые шаги

Василий Степанович Рябинин внимательно осмотрел привезённые клубни и, возвращая их сыну, ободряюще сказал:

— Ну, ну… занимайтесь. Теперь у нас в колхозе всякие сорта. Сравним, который лучше.

— Эти лучше! — уверенно сказал мальчик.

— Надо посмотреть. Правильную агротехнику применишь, вырастет больше. Только ты, Иван, по-научному делай, спрашивай Марию Ивановну. Для сравнения рядом посади другие сорта. Возьми штучку, а то и две „берлихи“, „лорха“ посади кустик, „розовую скороспелку“…

Ваня молчал. Он не хотел спорить с отцом и доказывать, что собирается заниматься не сортоиспытанием, а ускоренным размножением.

— Они задумали одной картошкой полгектара засадить, — ехидно заметил дед. — Грозился в одно лето весь колхоз семенами обеспечить.

Василий Степанович нахмурился и сердито взглянул на отца:

— А какой тут смех! Я слыхал, что картошки можно по два урожая снимать, а в теплых краях — по четыре. Жалко, что лето у нас короткое, пожалуй, не вызреет. Занимайся, Иван. Если и не выйдет, — зато практика хорошая. Неудачи часто лучше удач учат.

Ваня достал ящик, положил туда клубни, закрыл крышкой и поставил себе под кровать, где, по его расчёту, температура была подходящая. Проращивать картофель до белых, так называемых теневых, ростков нужно при температуре 10–12 градусов.

Задвигая ящик под кровать, он как-то особенно ясно почувствовал, что именно с этого момента началось настоящее дело, началось соревнование в работе. Соревнование с бригадой девочек и с городскими юннатами.

Появилась масса забот. Никогда раньше Ваня не думал, что старые навозные кучи у сломанных хуторов, где они копали червей, кому-то понадобятся, а сейчас ему казалось, что если он опоздает, то навоз обязательно кто-нибудь увезёт.

Позавтракав, Ваня отправился к Саше Пыжову, где должна была собраться его бригада. По дороге он встретил Зину.

— Ваня, а я к тебе! — еще издали весело крикнула девочка.

— Зачем?

— Мы составляем сейчас план. Я хотела попросить книжку, которую ты в городе купил… про картофель.

— Вот еще!.. Она мне и самому нужна, — сказал Ваня и, не задерживаясь, пошёл дальше.

Пройдя шагов двадцать, он спохватился.

Как же так получилось? Вот так пионер! Ведь они условились помогать друг другу. Ведь это общественное дело. Сейчас ему книга не нужна, и до вечера он вполне может её дать. Тем более Зине. Она ему всегда даёт свои книги.

— Зина, постой! — крикнул он, оборачиваясь.

Девочка с растерянным видом стояла на старом месте. Отказ Вани сильно её обидел.

— Пойдём! — сказал Ваня, возвращаясь. — Я хотел тоже читать с ребятами, но раз уж вы собрались, то мы будем вечером. Только к вечеру верни. Ладно?

— Обязательно верну! — обрадовалась Зина, — Я хотела переписать для плана…

— А какой ты план составляешь?

— План работ бригады, — охотно ответила она. — Мария Ивановна посоветовала. Значит, так… Слева пишем, какое число месяца, потом — что делать. Ну, например, обломать ростки. А потом, что надо подготовить… Ящики, землю, парник…

— Тебе легко… Ты с ней живёшь! — с грустью промолвил Ваня.

— А я тебе буду всё передавать, что она окажет, — пообещала девочка.

— Ладно. Ты, Зина, если что надо, говори. А что мы будем делать, то и на вас сделаем, — обнадёжил Ваня, чтобы не оставаться в долгу.

— А куда ты картошки положил?

— В ящик под кровать.

— А я под печку. Сухо там не будет? — спросила она.

— А ты положи на них сырые опилки. Тогда ростки дадут корешки и скорей приживутся.

— Вот правильно! А где опилок достать?

— В сарае… Дрова-то пилят…

— Правильно! Вот уж верно, что ум хорошо, а два лучше! — сказала Зина и засмеялась.

Ваня принёс книгу и, передавая, предупредил:

— Поаккуратней. Тоське в руки не давай, залапает. Она палец мусолит.

За время отсутствия Вани Саша где-то стащил три лопаты. Вася Поленов принёс напильник и точил одну из них, когда пришёл Ваня. Критически взглянув на лопаты, бригадир презрительно вытянул нижнюю губу.

— Тоже! Инструмент называется!

— А чем плохие? Острые.

— А черенки-то! Руки занозить можно. Кривые!

Замечание было верным. Все черенки, на которых насадили лопаты, выглядели неважно. Неровные, кривые, грязные.

— Хороший инструмент — половина работы, — продолжал нравоучительно Ваня словами деда.

— У нас есть еловые черенки. Я пересажу, — предложил Боря Дюков.

Ваня взглянул на мальчика. Боря был меньше всех ростом, но по характеру, пожалуй, самый положительный. Всякое дело он доводил до конца, никогда не жаловался на трудности, и, конечно, черенки он сделает не хуже других. Но согласиться так вот, с первого слова, это казалось Ване слишком просто…

— У тебя не выйдет! — пренебрежительно сказал он.

— Почему не выйдет? — удивился Боря.

— Не сумеешь.

— А вот сумею! Так сделаю, лучше плотника.

— Плотник что-о! Ты бы сказал — лучше столяра!

— И лучше столяра сделаю! — запальчиво сказал Боря.

Ваня, а за ним и остальные ребята засмеялись. Этот смех ещё больше раззадорил Борю:

— А чего вы смеётесь? Давайте на пробу. Ты, что ли, сделаешь? — сказал он, обернувшись к Васе Поленову, с которым часто спорил за первенство.

— Да уж получше тебя сделаю! — ответил тот.

— Ладно! — остановил их Ваня. — Пускай Борька делает. А если плохо, тогда мы тебе дадим пересадить. Борька, лопаты унесёшь вечером к себе, а сейчас пошли к нашему хутору.

Захватив лопаты, направились в конец деревни.

— Ребята, а носилки-то? — спохватился Ваня.

— Возьмём на ферме, — беспечно сказал Вася.

— Буянова заругается.

— А она и не увидит! — заметил Саша.

— Она не увидит!? — воскликнул Боря, — Еще как увидит-то! Глаза у неё, знаешь, какие… А не увидит, так услышит. Нет! С ней лучше не связываться.

Пятёрка ребят остановилась. Что же делать? Без носилок идти за навозом бесполезно. Не в карманах же носить?

— У тёти Вари на складе есть. Я видел, — неуверенно сказал Костя, но на него сразу замахали руками и Вася и Боря.

— Ну-у! У неё прошлогоднего снега не выпросишь!

— Может, к вам, Боря, сходить? Михаил Михалыч даст.

— Далеко…

— А если у Тиши попросить? — предложил Саша, и лица всех просияли.

— Во́! Тиша даст! — уверенно сказал Ваня, и стайка ребят понеслась к конюшне.

13. Бригада девочек

Несмотря на то, что в школе Зина шла отличницей и пользовалась у девочек уважением, был у неё один недостаток, о котором мало кто знал: в душе она была трусиха, не верила в свои силы и всегда сомневалась в успехе. Всякий раз, когда учитель задавал задачу или тему сочинений, Зина пугалась и думала про себя: „Всё! Пропала! Двойка. Ничего у меня не выйдет“. Проходило какое-то время, она успокаивалась и начинала решать задачу. И странное дело: задача оказывалась легче, чем ей казалось вначале, и вместо двойки Зина получала пятёрку. Но это её не излечивало. Она думала, что это простая случайность, везение и что в следующий раз всё будет по-другому.

Раньше, в первых двух классах, она не скрывала своего страха перед малейшей трудностью и часто плакала над учебниками.

— Ты что это сырость разводишь, дочка? — спрашивал Николай Тимофеевич.

— Да… сырость… Я двойку получу.

— Получила уже? — допытывался он.

— Не-ет… получу.

— За что?

— Мне задачу не решить…

— А ты пробовала?

— Не-ет…

— Так чего же ты ревёшь? Ты сначала попробуй.

— Я же вижу… Вон какая трудная…

— А ну покажи… которая?

Николай Тимофеевич смотрел задачу, чесал в затылке и вдруг решительно захлопывал учебник.

— Верно, Зинуша, задачка трудная. Не для твоего ума.

С этими словами он собирал разложенные на столе учебники и тетради, прятал их в сумку и бросал на печку.

— Ладно! В школу можешь не ходить. Ничего не поделаешь. Будешь матери на ферме помогать.

И уходил на работу.

Оставшись одна, Зина долго сидела за столом, размышляя над своим странным положением. Она верила отцу, и ей ни разу в голову не пришло, что он шутит. Но как же не ходить в школу? Остаться неграмотной? А что скажут учителя, подруги? И вообще как она будет жить без школы? Все девочки будут в школе, а она нет…

Видя, что единственный выход из этого странного положения — попробовать решить задачу, Зина лезла на печку за учебниками и принималась решать, но уже без слёз и страха. И задача получалась.

Иногда отец высмеивал её, рассказывал подобные смешные случаи и задевал самолюбие девочки. В конце концов он отучил дочь пугаться и плакать раньше времени. Но не совсем. В душе Зина по-прежнему боялась трудностей.

Вот и сейчас. Получив от Вани книжку, она шла домой и со страхом думала: „Ну какой я бригадир? Ничего у меня не выйдет. Зачем я согласилась? Надо было назначить кого-нибудь другого“.

Правда, Зина не чувствовала себя одинокой. Если встретятся затруднения, то она знала, где искать помощь и поддержку. Во-первых, под боком Мария Ивановна. Она обещала помогать и советом и указаниями. Можно и к Павлу Петровичу — директору школы обратиться, и к пионервожатой. Да и Ваня помочь может. И, наконец, отец. Разве он не подскажет ей, что нужно делать и как руководить бригадой? Одним словом, ничего страшного нет.

Постепенно мысли приняли другое направление, и Зина стала думать о своей бригаде. Все девочки учились в одном классе, все они дружили между собой давно, и все знали друг друга хорошо. Кроме неё, их было пятеро. Самой спокойной, самой разумной, хозяйственной и деловой была, конечно, Катя Миронова. „Вот бы кого надо было бригадиром назначить“, — мелькнуло у неё. Катя никогда не суетилась, не кричала и делала всё по-настоящему хорошо. Ей можно было доверить любую тайну, и она не разболтает.

Затем Нюша Семёнова. Правда, Нюша очень жалостлива и готова делать всё сама, чтобы не утруждать других. Она застенчивая, молчаливая девочка и очень любит секретничать. Даже самые простые и известные всем новости Нюша рассказывала по секрету… Но работает она хорошо, добросовестно.

Полина Замятина — сестра Кости. „Как они не похожи друг на друга! Совсем разные!“ — думала Зина. Поля по характеру нерешительна и прежде чем что-нибудь сделать, всегда долго примеряется. По малейшему поводу она обижается и может не разговаривать с подругой по месяцу. „Но вообще она хорошая девочка“, — решила Зина.

Оля Тигунова? Эта полная, неуклюжая и очень смешливая девочка нравилась Зине, хотя особой сердечности в их отношениях и не было. Оля никогда и ничего не принимала всерьёз.

На последнем месте Тося. Когда Зина обсуждала с Катей состав бригады, то сначала они не хотели её принимать: уж очень Тося криклива. Кроме того, она задира и постоянно ссорится с мальчиками. Правда, она отзывчива, добра и не ленива.

Когда Зина перебрала всю бригаду и мысленно представила всех за работой, то почувствовала некоторую уверенность. Мальчикам они никак не уступят и соревнование, безусловно, выиграют. В Ваниной бригаде только трое надежных: сам он, затем Костя и Боря. Вася Поленов — ленивый, а Саша Пыжов, по мнению Зины, для серьёзного дела непригоден. „Ему бы только рыбачить, купаться да в рюхи играть“, — подумала она.

Девочки поджидали Зину возле дома, и она позвала их в комнату. Здесь все уселись вокруг стола. Это было их первое собрание, событие ответственное, почти торжественное. Девочки держались чинно. Даже Оля Тигунова сидела с серьёзным лицом и выжидательно смотрела на стоявшего бригадира.

— Тише, девочки! Внимание! — начала Зина, хотя стояла полная тишина и большего внимания желать было невозможно.

— Мальчишки с лопатами пошли куда-то, — промолвила Тося, заметив через окно проходивших вдалеке мальчиков.

Все оглянулись.

— Сашка нашёл три лопаты, — сообщила Поля.

— Ну да, нашёл! — со смехом возразила Оля. — Он их со скотного стащил…

— Они, наверно, негодные, выброшены, — сказала Нюша Семёнова.

— Ну и пускай стащил! Не для себя же, — заметила Поля.

— А для кого?

— Для бригады.

— Вот тётя Нюра узнает, она им задаст…

Катя постучала стоявшей на столе солонкой, и разговор прекратился.

— Ну вот, девочки… — снова начала Зина и остановилась, не зная, как продолжать. Ей казалось, что для начала нужны были какие-то особые слова, а этих слов у неё не было. — Вот мы, значит, организовали бригаду юннатов… по поручению колхоза. Ну, вы и сами это знаете…

— Знаем, — серьёзно подтвердила Катя.

Зина машинально раскрыла книгу, увидела рисунок клубня какого-то сорта и вспомнила Степана Владимировича. Когда они вошли, учёный стоял за столом с картошкой в руке. Теперь ей стало понятно, с чего и как надо начинать. Она быстро сходила к печке, достала из ящика привезённые клубни и вернулась назад.

— Вот смотрите, девочки… — оживлённо продолжала Зина. — Вы даже не поверите, что из этой одной картошечки можно вырастить тысячу килограммов… Да, да! Тонну! — подтвердила она, видя, как расширились от удивления Олины глаза и как недоверчивая улыбка скользнула по губам Поли и Кати. — Я и сама не поверила, и никто из городских юннатов не поверил… А вот послушайте, как это надо…

И Зина, вспомнив беседу Степана Владимировича, своими словами пересказала всё, что слышала. Она не могла точно назвать число месяца, когда они начнут снимать ростки и черенковать, но в том, что это будет, она уже не сомневалась. Девочки слушали её так, словно она рассказывала увлекательную сказку. Собственно говоря, ничего нового Зина им не сказала. В школе они проходили черенкование и знали, что, например, срезанные веточки чёрной смородины легко и быстро выпускают корни. Они даже рисовали их. Но о картофеле они не учили, и трудно было представить, как срезанный стебелёк может не только укорениться, но ещё и выбросить столоны и на них образовать клубни. Да еще несколько раз!

Но ведь не выдумала же всё это Зина? Если говорит, — значит, знает. За тем она и в Ленинград ездила.

Когда Зина закончила рассказывать, девочки приступили к составлению плана работ. Это оказалось трудно.

— Девочки, посмотрите, какая штука… — озабоченно произнесла Нюша, разглядывая клубни. — На одной картошке десять глазков, а на другой тринадцать.

— Ну так что? — спросила Катя.

— Значит, на каждой картошке бывает по-разному. А сколько у других? У мальчиков? А вдруг у них больше?

Девочки переглянулись.

Действительно, когда Зина поделила клубни, она этого не предусмотрела. Каждый глазок в соревновании играет большую роль, и чем дальше, тем больше будет увеличиваться разница. Это встревожило всех. Даже Катя, и та забеспокоилась.

— Надо узнать. Поля, ты спроси у Кости.

— Подожди, Катя, — остановила её Зина. — Ну, а если больше, так что? Они же всё равно не отдадут.

— Потихоньку переменить, — предложила Тося.

— Не выдумывай, — спокойно сказала Зина. — Пускай будет как будет.

Вопрос этот остался открытым, но он долго мучил любопытную Олю Тигунову.

14. Тиша

Невысокий рост, узкие хитроватые глаза, торчащая во все стороны седая щетина вместо бороды и усов, широкий нос и толстые губы — не очень-то красив колхозный конюх Тихон. Но это мало кого беспокоило. Конюх он был замечательный и пользовался всеобщим уважением. Круглые сутки Тихон находился в конюшне и, казалось, ничем в жизни, кроме лошадей, не интересовался. И лошади у него были в отличном состоянии: всегда сыты, здоровы, вычищены, напоены. Полное имя конюха было Тихон Михайлович Крылов, но за глаза его все звали просто и ласково: Тиша.

Как правило, девочек тянуло в свободные часы на молочную ферму, и они были там желанными гостями и помощницами. Мальчики же дружили с Тихоном Михайловичем и пользовались у него неограниченным доверием.

— Тихон Михайлович, здравствуйте!

Конюх, чистивший лошадь, оглянулся, узнал Ваню и ладонью вытер концы губ, как будто растягивая их в улыбку.

— А-а! Ваня! Вернулся?

— Вернулся.

— Как погостил?

— Хорошо. Тихон Михайлович, дайте носилок до вечера.

— Чего?

— Носилок дайте.

— Носилок? Кому?

— Нашей бригаде, — со вздохом сказал Ваня.

— Бригаде? Погоди малость, я зараз приду!

Ваня с грустью посмотрел, как конюх освобождал от шерсти скребницу, и тихо вышел из конюшни.

Поджидавшие его ребята без слов поняли, что случилось худшее и что теперь они застряли надолго.

Настроение Тихона Михайловича бывало двух родов: молчаливое и говорливое. Могло случиться так, что конюх молча выслушал бы просьбу о носилках и, пожевав губами, коротко сказал: „Возьми. И чтоб зараз на место поставить“. На это ребята и рассчитывали, но случилось иначе. Теперь приходилось ждать и готовиться к большому разговору. Уйти и обидеть старика им не позволяла совесть. Ну и, конечно, расчёт.

Через несколько минут Тихон Михайлович вышел и, сощурившись от света, увидел уютно расположившуюся на перевёрнутых санях группу ребят.

— Бригада? — спросил он, присаживаясь на толстый чурбан — своё излюбленное место.

— Ага! — ответил Ваня.

— Что за бригада?

— Юннаты.

— А к чему?

В часы „говорливого“ настроения сам Тихон Михайлович предпочитал молчать. Он задавал вопросы и любил слушать. Для того чтобы сократить разговор, следовало отвечать как можно короче и скучней. Это было давно известно, и поэтому Ваня, как только возможно, сжал своё сообщение о бригаде юннатов.

— Вот что! А картошку привёз? — спросил Тихон Михайлович, скручивая цыгарку.

— Ага!

— Покажь.

— Она дома.

— В другой раз принеси.

— Ладно.

— С комсомольской бригадой соревнуетесь? — спросил старик.

— Нет.

— Надо соревноваться.

— Тихон Михайлович, мы с девочками соревнуемся и с городскими юннатами, — сунулся в разговор Боря и этим испортил всё.

Пришлось Ване рассказывать о шефстве, а затем снова отвечать на вопросы.

— У них там что… огороды?

— Нет. При школе участок.

— Много земли?

— Мало.

— Учатся, что ли?

— Учатся.

— Большая у них бригада?

— Не бригада, а кружок называется.

— Кружок? И что же они — для себя сеют или государству сдают?

— Не знаю.

Казалось, что при таких вялых, односложных ответах разговор должен скоро закончиться.

Но опять всё испортил Саша.

— Тихон Михайлович, — не выдержал он. — Мы торопимся. Дай носилок.

— А что вы торопитесь?

— Навоз надо нести.

— Зачем? В парники?

— Да нет. Нам старый надо.

— Зачем? — спросил старик и, к огорчению ребят, снова полез в карман за кисетом.

Выручила Марфуша, младшая сестрёнка Кости Замятина.

На конюшне она была своим человеком. Тихона Михайловича она звала дедом, он её — внучкой.

— Костя, а меня Полина не взяла, — плаксиво пожаловалась девочка, неожиданно появляясь из-за угла конюшни. — Она говорит, Марся забодает…

Колхозного быка по кличке Марс девочка очень боялась.

— Марфушенька! Внучка! Иди ко мне, светик! — обрадовался Тихон Михайлович, расплываясь в улыбку. — Не дам я тебя Марсу забодать. Иди ко мне, красавица…

Ваня сообразил, что наступил подходящий момент для прекращения разговора.

— Тихон Михайлович, а как насчёт носилок? — спросил он.

— Возьми носилки… Но чтобы зараз на месте стояли!

— А мы Марфушу в залог оставим, — сказал Саша.

Беспокоиться за девочку не приходилось. Сейчас она получит замечательные игрушки: уздечку с ярко начищенными украшениями и бубенчиками и колокольчики для дуги, которые выдавались только Марфуше.

Солнце уже перевалило за полдень, когда ребята с носилками подошли к хутору, где раньше жили Рябинины. Три года назад дом перевезли и поставили в один ряд с колхозными домами. Никаких признаков, что здесь когда-то стоял дом, уже не было.

— Это ты, что ли, ходил? — с тревогой спросил Ваня, заметив на белом снегу следы ног.

— Я, — ответил Саша.

Свернули. Ноги проваливались, и, как в болоте, под ступнёй хлюпала вода. Летом здесь всё покрывалось буйно растущими сорняками. Репейники и крапива вырастали выше человеческого роста.

Вот и куча. Она оттаяла. Это был уже не навоз. Лопата легко входила в рыхлый жирный перегной.

— Ребята! Червей-то! — крикнул Боря. — Эх, не взяли баночки!

— А в карман, — предложил Вася.

— Расползутся.

— А куда они денутся?.. Кладите на носилки, — сказал Ваня.

Носилки нагрузили с верхом и долго копались, выбирая крупных красных червей.

— Ну, ладно! Хватит! — остановил Ваня. — Кто понесёт?

Идти было далеко, и, на первый взгляд, груз казался не малым. Ребята, хотя и не очень охотно, но вызвались все.

— Ишь вы какие… Я тоже хочу нести! — сказал Ваня. — Мы сделаем так: Костя понесёт с Васей, а потом я с Сашей. Тебе, Боря, поручили лопаты делать. С тебя и хватит. Так никому не обидно. Беритесь!

Удивительное дело! Перегной оказался таким лёгким, словно на носилках лежал сухой снег. Это развеселило носильщиков.

— Ой, батюшки! Тяжесть-то! — простонал Костя. — Кишки надорвёшь… Ох-хо-хо!

— А зачем столько червей наклали? — сказал Ваня. — От них и тяжесть!

— Да вы представляетесь! — простодушно заметил Боря.

— Как представляемся? Смотри на следы. Даже вода из подошвы выжимается!

Боря посмотрел на тёмные отпечатки ног носильщиков, потом на свои и с недоумением перевёл взгляд больших и наивных глаз на Сашу. Тот не выдержал и расхохотался:

— Поверил! Честное пионерское, поверил!

— И совсем не поверил… — начал было Боря, но Саша не дал ему говорить:

— Не ври, не ври… Поверил! Все видели, что поверил!

И он преувеличенно громко захохотал. Остальные улыбались. У Бори от обиды заблестели глаза и на щеках выступил румянец. Недолго думая, он подскочил к Саше и звонко хлопнул его лопатой по заду. Смех оборвался. Ребята остановились.

— Ты что дерёшься? Сдачи хочешь?

— А ну дай…

— И дам!

— А ну попробуй!

Ещё мгновенье, — и ребята сцепились бы, но между ними встал Ваня. Он оттолкнул наступавшего Сашу и, повернувшись к Боре, вырвал из его рук лопату.

— Вы что, маленькие, что ли?

— А чего он дерётся? — петушился Саша.

— Мало ещё тебе! Сам первый начал… „Поверил, поверил“, — передразнил он приятеля. — А чего поверил, и сам не знает. А ты, Борька, рукам воли не давай. Мы как уговорились? Помогать друг другу. С другими деритесь, а между собой не смейте!

На этом ссора и кончилась. Бригада тронулась дальше. Некоторое время Саша и Боря дулись друг на друга и молчали.

— Ну, хватит вам! Сашка, берись! — скомандовал Ваня, когда они прошли половину дороги.

— Мы не устали.

— Довольно! Я тоже хочу нести! — твёрдо сказал Ваня и, забежав вперёд, остановил носильщиков.

Произошла смена.

Оттого, что Ваня превращал труд бригады в увлекательное занятие, которое даётся не каждому и которое надо заслужить, — работа показалась лёгкой и даже радостной.

15. Внушение

К обеду вернулся Николай Тимофеевич и застал бригаду девочек за занятиями.

— Та-ак! Вы что же… так с утра и не уходили? — с улыбкой спросил он. — Это что? План? Правильно начинаете. А какой урожай запланировали?

— Потом узнаешь, — сухо ответила Зина, опять чувствуя в тоне отца несерьёзное отношение.

— А кто же вам план-то будет утверждать?

— Сами утвердим.

— Ну, ну… — продолжал Николай Тимофеевич. — Сидите в комнате, разговоры разговариваете, планы составляете, а ребята навоз таскают. Они не разговаривают, а дело делают.

— Ну, что ты, папа, на самом деле! — обиделась Зина. — Они по-своему, а мы по-своему… Значит, по-твоему, никакого плана не надо, да?

— Нет, почему же? План — это не плохо, когда есть что́ планировать. А две картошки, как ни планируй, — всё две и будут.

Вместо ответа, Зина пожала плечами и направилась в свою комнату, но он удержал её за руку.

— Да ты не сердись. На сердитых воду возят. Я ведь шучу. Давай-ка лучше обедать. Мне некогда.

Зина молча накрыла на стол, нарезала хлеб и налила отцу щей. Пока он мыл руки, она условилась с подругами встретиться через час, и девочки разошлись.

— Ты, Зинуша, свою бригаду понапрасну не мучай, а то им быстро это дело надоест, — сказал Николай Тимофеевич, усаживаясь обедать. — Погода хорошая, у вас каникулы, ну и гуляйте. А то ведь я тебя знаю. Сгоряча ты готова горы своротить, а потом и остынешь. Положила картошку проращивать, ну и пускай она лежит. Придёт срок, — соберёшь бригаду… А так что? Из пустого в порожнее переливать…

— Нет, папа. Я сейчас беседу провела… Чтобы они знали, как это надо делать.

— Ну, ну, смотри сама… Я на всякий случай говорю.

Зине казалось, что сейчас самое время посоветоваться с отцом о том, как ей лучше руководить бригадой. Но в это время дверь распахнулась и в дом вошла Мария Ивановна, а за ней улыбающиеся во весь рот Ваня и Саша. Все они разрумянились от солнца, воздуха и работы, у всех было прекрасное настроение.

— Как раз к обеду! Старшей хозяйки нет, зато младшая дома. Зина, командуй! — приветливо сказал Николай Тимофеевич.

— Я сейчас, — отозвалась девочка, проходя в свою комнату.

— Николай Тимофеевич, вы велели прийти? — спросил Ваня. — Нам Тигунова сказала…

Брови председателя нахмурились, и приветливое выражение исчезло.

— Велел… Садитесь пока. После обеда поговорим, — сказал он и угрожающе повторил: — Серьёзно поговорим!

Мальчики сняли шапки и сели на скамейку возле двери. Никакой вины они за собой не чувствовали. Но настроение сразу упало. Серьёзный разговор с председателем ничего хорошего не предвещал.

Николай Тимофеевич продолжал обедать, не обращая внимания на присмиревших ребят. Зина хлопотала возле стола и, встретив вопросительный взгляд Вани, пожала плечами.

— Насчёт „бабы“, наверно, — шепнул Саша, — которую на дороге поставили. Помнишь?

Ваня презрительно вытянул нижнюю губу и отрицательно мотнул головой:

— Ну вот… он и забыл давно.

В комнате стояла тяжёлая тишина, как это бывает перед грозой, пока не вернулась Мария Ивановна. Она внесла оживление и рассеяла это гнетущее состояние, но ненадолго.

— Такой вопрос, — неожиданно сказал Николай Тимофеевич и строго посмотрел в сторону мальчиков: — насчёт навоза вы давали разрешение, Мария Ивановна?

И вдруг всё опять потускнело.

— Какого навоза? — удивилась девушка.

— Значит, не давали! А что́ было сказано? Или я на ветер говорил? Почему вы разрешения агронома не спросили?

Опустив голову, мальчики молчали.

— Ну, папа, ты уж очень… Старый навоз у хуторов… Значит, по-твоему, если нам камни понадобятся, то и их взять нельзя? — неожиданно заступилась Зина.

— Да! Если те камни для дела заготовлены и на место привезены, для строительства к примеру, — нельзя! Ты их не выгораживай, Зина. Камни камнями, а навоз для сельского хозяйства — ценность.

— Мы же не для себя, Николай Тимофеевич, — сказал Саша.

— Не имеет значения. А лопаты вы где взяли? — спросил он и, немного подождав, повторил вопрос: — Где взяли, я спрашиваю!

Отрицать и запираться было бесполезно.

— Нашли… — еле слышно ответил Саша.

— Где нашли?

— За скотным сараем.

— Так. Интересная находка! Хорошо, что не в сарае или не в складе нашли. Вот, Мария Ивановна, вы говорили, что пионервожатой раньше были… Как в таких случаях надо поступать?

— Надо послушать, что они скажут, — ответила девушка.

По всему было видно, что ей жаль ребят, но она не хотела и не могла оправдывать их поступка.

— Иван, ты, как бригадир, — обратился председатель к Рябинину, — какую ты оценку даёшь… А? Как такая находка называется?

— Конечно, утащили… — с трудом сказал Ваня, не поднимая глаз.

Если бы тут не было Марии Ивановны, он чувствовал бы себя иначе.

— Мы же не для себя их взяли, — сказал Саша.

— Опять не для себя! А для кого? Я понимаю, что не для продажи… Ну вот, посудите сами, если вы на самом деле пионеры! Я вам такой пример приведу… Стоит на улице бочка с водой. А вам поливать надо на мичуринском участке огурцы, скажем! До озера далеко. Таскать воду лень. Ну, вы взяли ту воду и вычерпали. Нашли! На улице стоит неизвестно чья бочка… И вдруг пожар! Прибежали люди, хвать-похвать — воды нет! Пожар можно бы сразу двумя вёдрами потушить, а пока бегали к озеру за водой, огонь разгорелся… Кто будет виноват?

Некоторое время молчали. Николай Тимофеевич барабанил пальцами по столу, Мария Ивановна ходила по комнате, Зина стояла у окна, а мальчики сидели без движения, внимательно разглядывая на полу сучки.

— Мне не жалко лопат… Если вам надо, выпишите со склада дюжину! В каждом деле порядок должен быть! Правильно я рассуждаю, Мария Ивановна?

— Да. Я считаю, что если они действительно и нашли лопаты, то долг пионера — вернуть их владельцу.

Николай Тимофеевич взглянул на ребят и встал.

— Мы сделаем так: вынесем выговор на словах, так сказать, внушение, и этим на первый раз ограничимся.

— А лопаты? — спросила Мария Ивановна.

— Лопаты мы закрепим за ними как трофейные, — с усмешкой ответил Николай Тимофеевич. — Настоящие трофеи о победе напоминают, а эти трофеи — память о поражении…

Через несколько минут мальчики вышли на улицу. Ваню не радовал ни яркий солнечный день, ни весёлое пение скворцов. Он глубоко переживай свой позор.

— Здо́рово влетело, — сказал беззаботно Саша.

— А ну тебя! Замолчи! — огрызнулся Ваня. — Если в другой раз подведёшь… мало не будет! — погрозил он, и Саша понял, что товарищ говорит серьёзно.

16. Подарок

Получив разрешение, обе бригады занялись заготовкой перегноя. За три дня разыскали и перетащили к парникам много старых навозных куч. К вечеру на третий день Ваня взял зимние короткие удочки и, остановившись против окон пыжовского дома, пронзительно свистнул.

— Ты что? — спросил выскочивший на крыльцо Саша.

— Пошли на озеро!

Уговаривать Сашу не пришлось. Он давно с тоской поглядывал на озеро, но, верный дружбе, на рыбалку без Вани не ходил.

Вид озера изменился. Еще вчера тёмные поля растаявшего снега пугали трусливых: „Не провалиться бы!“ Сейчас вся поверхность озера имела ровный голубой цвет к востоку и ослепительно золотистый к западу. Талая вода ушла в многочисленные трещины и подняла лёд.

— Смотри, Ваня! Лёд всплыл!

— Давно пора.

Скользя взглядом по льду, мальчики наткнулись на чёрную фигурку рыбака далеко от берега.

— Вон, против тресты Федька ловит! — показал Саша пальцем.

— Айда к нему!

Сошли на лёд. Ваня шагал смело, не обращая внимания на трещины. Саша ступал боязливо, внимательно разглядывая хрустящие под ногами льдинки.

— Да ты не бойся! Лёд, знаешь, какой…

Для доказательства Ваня ударил несколько раз пешней по льду. Это убедило Сашу, но всё равно неприятное чувство опасности осталось.

Минут через десять подошли к рыбаку, одиноко сидевшему на корточках перед лункой. Федька Широков был их ровесник и жил в колхозе „Ленинские искры“, на противоположном берегу.

— Здоро́во, Федя! На червя ловишь? — спросил Ваня.

— На червя.

— Клюёт?

— Плохо! — ответил мальчик и покосился на лежавший рядом мешок, в котором трепыхалась рыба.

Конец его коротенькой удочки, стоявшей на подставках, дёрнулся, и он вытащил довольно крупную плотву.

— Видал? Плотва берёт! — заметил Ваня, отходя от рыбака. — Ты взял жерлицу?

— Взял.

— Если поймаем плотву, насадим… Щуки должны ловиться.

Выбрав место метрах в пятидесяти от Федьки, Ваня принялся рубить лунку. Звонко бьёт пешня, и во все стороны брызгами летят льдинки, сверкающие серебром на солнце. По мере углубления удары становились глуше. Саша поминутно выгребал из ямки нарубленный, мелкий, похожий на снег, лёд. Наконец лёд „забубнил“. Это значит, близко вода. Ваня надел шнур от пешни на руку. Ещё несколько взмахов — и пешня провалилась вниз. В пробитом отверстии забурлила фонтанчиком вода, пока не сровнялась с поверхностью льда. Зачистив края лунки, Ваня перешёл на другое место.

Покончив с лунками, друзья направились ближе к берегу. Летом здесь густой щетиной поднимался из воды тростник, или, как его называли, „треста“. Немного не дойдя до границы тресты, Ваня сделал третью лунку, для жерлицы.

— Федька опять вытащил, — вполголоса сообщил Саша. Его охватывало нетерпение. Ловля подо льдом — очень увлекательное дело, надо только найти место, где держится рыба. Бывает, что рыбак наткнется на хорошее место — и, словно из садка, таскает рыбу. А совсем рядом делают лунки — и, как в колодце, ничего нет!

Вернувшись к первым лункам, ребята размотали удочки, наживили червей и, волнуясь, опустили их в воду. Бывает, что червяк еще не успеет до дна опуститься, а рыба его схватит и потащит в сторону… Прошла минута, другая… Не клюёт. Значит, надо ждать.

Саша положил удочку на край лунки.

— Ну, что, Ваня? Не клюёт?

— Нет. А у тебя?

— Тоже ниче…

Не успел Саша договорить, как кончик удилища резко дёрнулся, сама удочка подскочила и чуть не нырнула в лунку. Саша схватил её и потащил. Рыба упиралась.

— Здо-оровый… — пробормотал он прерывающимся от волнения голосом.

— Поймал? — спросил Ваня, оглянувшись.

Саша присел над лункой и медленно выбирал лёску. По рукам его было заметно, как сопротивлялась и дёргала рыба.

— Не упусти! — предупредил Ваня и почувствовал, как в этот момент по его удочке словно кто ударил.

Зимой, в холодной воде, рыба обычно спокойней, но и сейчас упругие толчки, тяжесть на крючке волновали мальчиков не меньше, чем летом.

— Есть! — торжествующе воскликнул Саша, вытаскивая на лёд крупного окуня. — Тише, тише, голубчик!

У Вани тоже попался окунь, но значительно меньше. Зелёный, с красными плавниками, он был очень красив.

— Старший племянничек попался… Хорошо бы теперь ихнего папашу зацепить… — говорил Саша, меняя червя и снова опуская его в лунку.

На рыбной ловле он любил разговаривать. Ваня же был всегда молчалив и сосредоточен. Всех пойманных рыб Саша называл в зависимости, от величины: папаша, мамаша, сынок, дядя, тётя, племянник. Самых мелких он называл внуками и правнуками. „Дедушки“ и „прадедушки“, в представлении мальчика, жили в глубине озера и никогда не попадались на удочку. По мнению Саши, они были слишком умны, чтобы их можно было обмануть каким-то червяком.

— Ваня, а у тебя племянничек?

— У меня дядя!

— Ну да! Дядя, знаешь, какой? На полкило… Ага! Опять сцапал! Давай, давай!.. Этот калибром помельче… упирается… — вполголоса ворчал Саша, выбирая леску. — Иди, иди, голубчик… Чего тебе там делать? Там темно, холодно… Гоп! Вот!.. Нет, ничего, подходящий. Младший сынок… Ишь ты! А кто виноват? Не надо хвататься за крючок! — весело говорил он прыгающей на льду рыбе. — В другой раз будешь умнее…

За полчаса Саша поймал семь окуней. У Вани не клевало. Ни разу в жизни ему не хотелось поймать рыбу так, как сегодня. И, как назло, кроме этого несчастного окуня, ни одной поклёвки.

Когда Ваня потерял уже всякую надежду, неожиданно попалась небольшая плотва. Он немедленно взял у приятеля жерлицу и бегом побежал к заготовленной лунке. Размотав метра два шнура и осторожно насадив за спинку плотву, Ваня пустил её в лунку. Некоторое время рыбка, вяло шевеля хвостом, плавала кверху брюхом. Затем очухалась и убежала под лёд. Шнурок натянулся. Жерлицу пришлось привязать пока к пешне и бежать на берег за палкой.

Пока Ваня возился с жерлицей и бегал за палкой, Саша поймал ещё трёх окуней.

Солнце опустилось совсем низко. Становилось всё холодней. Лунка начала подёргиваться морщинистым льдом. Крепко пощипывало мокрые пальцы.

Прошёл час. Солнце скрылось. Гулко застучали по льду шаги уходящего домой Федьки, а Ваня всё ждал у лунки.

— Хватит! Всё равно не клюёт. Рыба спать ушла. Пойдём домой! — сказал Саша, сматывая лёску.

— Тебе хватит, а у меня всего один.

— Завтра поймаешь.

Делать было нечего. Пришлось и Ване сматывать удочку.

Жерлицу следует осматривать утром, но Ване захотелось проверить палку, к которой она привязана, и он свернул в сторону.

— Ты куда? — окликнул его Саша.

— Палку посмотрю. Ты иди, я догоню.

Темнело. Багровый закат всё сгущался и окрашивал неровности льда кровавым цветом. На озере имелись тёплые ключи, и в тех местах лёд был совсем тонким, как плёнка. Саше казалось, что впереди него такая промоина. Вот сейчас он сделает несколько шагов и ух!.. под лёд. Стало жутко. И вдруг раздался отчаянный крик.

— Сашка-а! Сюда-а!

От неожиданности у мальчика подкосились ноги, а сердце словно оборвалось. „Провалился“, — мелькнула страшная мысль. Оглянувшись, он увидел друга, топтавшегося вокруг лунки.

— Ты чего-о? — крикнул Саша.

— Щука-а! Большая!

Забыв о страхе, Саша со всех ног бросился к Ване. Действительно, Ваня с трудом удерживал в руках шнур.

— Не давай ей опомниться… Перекусит…

— Струну-то… Ох, здоровая!

Щука не дёргала, но шла туго. Похоже было на то, что крючок зацепился за небольшую корягу и поднимал её со дна.

— Сорвётся… обязательно сорвётся… — жалобно говорил Ваня, медленно выбирая шнур.

— Ты осторожней… Дай-ка я!

— Не тронь! Тебе говорят, не тронь! Я сам знаю…

Ударившись об лёд, щука сильно дёрнула, но Ваня успел отпустить шнур, слегка притормаживая его пальцами.

— Сорвалась? — шёпотом спросил Саша, когда шнур остановился.

— Тут, — таким же шёпотом ответил мальчик и вздохнул. — Как она рванула-то…

— Не торопись, Ваня… — умоляющим голосом попросил Саша.

— Да знаю…

Несколько раз он поднимал щуку, но каждый раз она подходила к лунке и, ударившись о лёд, уходила снова вглубь. Почувствовав, что рыба сидит на крючке крепко, Ваня стал тащить смелее. Улучив момент, он направил показавшуюся голову в лунку и сильно потянул. Щука рванулась вперёд и застряла в лунке. Крючок сорвался. В первый момент ребята растерялись. Широко открытая зубастая пасть, торчавшая надо льдом, начала медленно сползать вниз. Сейчас уйдёт… Но Ваня бесстрашно схватил рыбу за верхнюю челюсть. Щука закрыла рот…

— Э-эх! — крякнул от боли мальчик. — Как вцепилась!

— Ты за глаза, за глаза!

— Не пролезает. Руби лунку… скорей!

Саша схватил пешню и забегал вокруг приятеля, не решаясь долбить лёд, чтобы не ударить Ваню по руке.

Другой рукой Ваня схватил рыбу за глазные впадины и потянул. Лунка была маловата, но когда надо льдом появилась вся голова, Саша подхватил щуку за жабры, и вдвоём они вытащили её на лёд. Щука открыла рот и освободила окровавленную руку рыбака. Было больно… Но что значит боль и кровь, когда щука весила не меньше шести килограммов!

Кряхтя и морщась от боли и холода, Ваня вымыл руку в лунке, замотал её платком и только тогда засмеялся счастливым смехом.

— Ну что, видал? Сам дедушка!

— Ну да! Щучьи-то дедушки бывают на два пуда… Это внучатый племянник…

На берег вернулись поздно. Когда они поровнялись с домом председателя, Ваня остановился.

— А, знаешь, что? — сказал он. — Давай подарим щуку Марии Ивановне. А?

Он ждал, что Саша будет возражать, но тот равнодушно сказал:

— А мне-то что… Щука твоя. Дари, пожалуйста.

Всю дорогу Сашино сердце глодал червь зависти и досады. Жерлица принадлежала ему, и если бы он поймал плотву немного раньше, то щука и слава были бы тоже его…

Дарья Андреевна всплеснула руками, когда вошли мальчики и Ваня положил щуку на лавку.

— Ну и щучка! Как это вы поймали?

— Дарья Андреевна, это мы для Марии Ивановны поймали, — сказал Ваня.

— Мария Ивановна! Зина! — крикнула Дарья Андреевна. — Идите-ка сюда!

Саша забыл о своей досаде, когда начались аханья, похвалы и расспросы. Он был таким же героем, как и Ваня, если не больше. Рассказывать о том, как была поймана щука, пришлось ему, и само собой разумеется, что о себе он не забыл. По словам Саши выходило, что если бы он во́-время не подхватил щуку под жабры, то она могла руку откусить, а то и самого Ваню утащить под лёд.

Заметив перевязанную платком руку, Мария Ивановна взволнованно захлопотала. Она налила в таз тёплой воды, осторожно обмыла ранки и перевязала руку бинтом. Зина деятельно помогала.

— Не больно, Ваня? — спрашивала Мария Ивановна, чуть прикасаясь своими маленькими тёплыми пальцами к онемевшей от холода руке мальчика.

— Не-ет… какое там… — говорил Ваня, улыбаясь.

Сашу он не слушал. А если бы и слушал, то возражать не стал бы. Не всё ли равно, кто из них поймал рыбу. Ловили вместе, а значит, всё пополам.

Наконец рука была перевязана, всё рассказано, и мальчики собрались уходить.

— Щуку-то возьмите! — вспомнила Мария Ивановна.

— Это вам подарок, — сказала с улыбкой Дарья Андреевна.

— Подарок? — удивилась та. — Уж очень большая…

— Какая попалась. На ваше счастье.

— Ну, спасибо, Ванюша! — сказала она, и это было самое лучшее.

Ваня был вполне счастлив.

17. Драка

Последний день каникул.

От больших окон и белых стен в доме светло. Пахнет свежевыстроганным деревом и смолой.

На столе, на скамейках, на полу стоят новенькие ящики, на дне которых мальчик сверлит дырки, чтобы при поливке рассады в них не застаивалась вода.

Пришла мать. Она косо посмотрела на работавшего сына, на сыпавшиеся опилки и вздохнула. Всю эту затею с картошкой она считала ребячьей забавой, в лучшем случае — учебным занятием и не придавала ей серьёзного значения.

— Что это за ящики?

— Рассадочные. Будем ростки укоренять.

— Куда столько? — удивилась мать и покачала головой.

Достала из печки чугунок с горячей водой, приготовила пойло и ушла к корове.

Действительно, ящиков сделано много. Наверно, больше, чем надо. Ваня и сам не верил, что все они понадобятся, но всё-таки лучше иметь запас. Ящики он делал с Борей Дюковым. Иногда приходила помогать Катя Миронова. Остальные ребята как-то охладели и перестали „играть в бригаду“. Саша целые дни пропадал на озере. Костя с утра до вечера, вместе с Марфушей, находился на конюшне и помогал Тихону. Вася уехал в гости к тётке. То же самое происходило и в бригаде девочек. Все были заняты своими делами. Завтра начнутся уроки, школа заполнит всё время, и про картофель совсем позабудут.

А картофель рос. Каждое утро Ваня выдвигал из-под кровати ящик, разгребал осторожно опилки и видел, как прибавляются ростки. На ребят он не сердился. Работать без увлекательной и ясно видимой цели, работать по принуждению никому не интересно. Это он давно заметил на себе.

Бывало сидит он дома и книжку читает.

— Чего ты расселся! Принеси-ка воды! — скажет ему сестра Настя.

— А сама не можешь?

— Стало быть, не могу!

Ваня видит, что ничего она не делает, а просто ей лень, но спорить бесполезно. Приходится идти к озеру. Ох, как тяжелы тогда вёдра! И дорога кажется длинной, и коромысло больно давит на плечи.

Дед делал иначе. Подойдёт бывало утром к кадке и скажет:

— Сколько тут вёдер до верху не хватает? Как ты полагаешь, Ванюша?

— Шесть вёдер, — ответит он, заглянув в кадку.

— А по-моему, восемь.

— Шесть!

— Плохо считаешь, друг! Глазомер у тебя плохой!

Поспорят, поспорят, и Ваня начинает доказывать. Вот уж тогда он набирает полные вёдра и старается их не расплескать. Живо принесёт шесть вёдер и кричит деду:

— Дед, иди смотри, у кого глазомер плохой…

Дед подойдёт и усмехается.

— У тебя… Неполная кадка. До верху ещё уйдёт два ведра.

— Ну уж и два! Полведра не уйдёт!

И они весело спорят, пока дед, поторговавшись, не признается, что Ваня прав.

Ваня на всю жизнь запомнил, что труд приятен только тогда, когда решается какая-то задача или известны цель и результаты этого труда.

Каждую весну приходится работать на огороде, копать землю. Что делать? Надо! И Ваня принуждает себя. Пушистая жирная земля легко поддаётся заступу и, перевёрнутая, сама рассыпается на мелкие комочки. Однообразие работы скоро начинает утомлять. В голову лезут непрошенные мысли. „Ребята, наверно, смолят лодку…“ Но Ваня заставляет себя думать о другом, о том, как будет выглядеть огород.

Вот они вскопают землю, сделают ровные грядки и граблями разрыхлят их поверхность. Красиво! Везде прямые ровные линии.

Затем начнётся главное: маленькие семечки разных овощей они будут раскладывать в приготовленные бороздки. Ваня любил сеять. Он испытывал при этом какое-то особое, волнующее чувство.

Вот семечко. Оно лежало год или два без изменений. Но Ваня положил его в землю, и через какое-то время в нём проснётся жизнь. Скорлупка лопнет, и вылезет росток. Кверху потянутся готовые листочки — семядоли, а вниз полезет корешок. Разве это не фокус, похожий на чудо? Здесь, на огороде, Ваня и фокусник и зритель одновременно. Вот, например, несколько совершенно одинаковых семян. Их трудно отличить одно от другого. Разве что некоторые немного крупней, а другие чуть помельче. Посеять их — и начинается удивительный фокус: из одного семечка вырастает капуста, из другого брюква, из третьего репа, из четвёртого редька. Одна капуста может быть красной, другая цветной или кольраби. Репы тоже разных цветов и форм, как и редька. А семена были как будто одинаковые, и если случайно смешать их, то разобрать на глаз невозможно.

Так начинает думать Ваня, и работа уже не кажется однообразной и утомительной.

Размышления Вани прервал знакомый свист за окном. Свистел Саша, и свистел как-то необычно, тревожно. Отложив готовый ящик, Ваня подошёл к окну и чуть не ахнул. Под глазом у Саши темнел синяк, а правая щека была в крови. Ване показалось, что у друга всё лицо окровавлено. Схватив шапку и полушубок, он выскочил из дому.

— Кто это тебя? — спросил Ваня.

Ничего страшного не оказалось. Синяк небольшой, а кровь шла из носа и рукавом была размазана по щеке.

— Ты подрался, что ли?

— Подрался, — мрачно сказал Саша, вытирая припухший нос.

— С кем?

— С Федькой.

— Из-за чего?

— Он жерлицу обрезал.

— А почему ты думаешь на Федьку? Ты видел?

— Больше некому.

— А он что говорит?

— Отпирается. Ты, говорит, картофельник, иди к своей картошке…

— А ты что?

— Я размахнулся и стукнул.

— А он?

— Он — сдачи…

— Та-ак! — протянул Ваня.

Остальная картина ему была ясна. Дело обычное. Подрались, и попало, конечно, Сашке. „Но что теперь делать? — подумал Ваня. — Пойти на тот берег и вздуть Федьку?“ Он хотел быть справедливым. Ничего обидного в прозвище „картофельники“ Ваня не видел, а Сашкин синяк — это не причина, чтобы Федьку бить.

Все ребята прекрасно понимали, что дракой спора не решить, что подравшийся пионер накладывает позорное пятно на весь отряд, что драться стыдно, нехорошо, некультурно… И всё-таки, разве удержишь себя…

Самое неприятное в драке — это её последствия, вроде Сашиного синяка. Сам по себе синяк — пустяки, но вот расспросы взрослых… Ни один настоящий мальчик не сознается и не пожалуется.

— Ну так что? Пойдём в колхоз? — спросил Ваня после некоторого раздумья.

— Федька на озере, — пробубнил Саша.

— А откуда он про картошку знает?

— Я сам рассказывал.

— Ну и дурак! — рассердился Ваня. — Сам рассказывал, сам первый начал, а жалуешься!

— Так я не жалуюсь. Я просто так… Если будет ещё дразниться, тогда другой вопрос.

— А ты раньше времени про картошку никому не рассказывай, — нравоучительно закончил Ваня. — А не то я еще прибавлю!

18. Ненаписанное письмо

У Зины только что происходила задушевная беседа с подругами. Она снова рассказала о своей поездке в Ленинград и о знакомстве с городскими пионерами. Девочки слушали, затаив дыхание. Зина и сама удивлялась, не понимая, почему с каждым разом рассказ становился всё увлекательней. Откуда берутся всё новые и новые подробности, на которые раньше она даже не обращала внимания?

Домой Зина возвращалась в прекрасном настроении, с твёрдым намерением написать замечательное письмо шефам. По пути придумала множество хороших слов и всяких красивых выражений, какие даже во время сочинений на уроках русского языка не приходили в голову. Чем больше думала Зина об этом не написанном еще письме, тем радостней становилось на душе. Она мечтала о замечательной дружбе, которая будет продолжаться долгие годы, о том, как они вырастут и будут вместе работать.

Марии Ивановны дома не оказалось. Отец сидел за столом над сводками. Пройдя в свою комнату, Зина достала новую тетрадку и принялась за письмо. Но странное дело: как только перед ней появилась бумага и чернила, так сразу исчезли из головы все замечательные слова. Радость продолжала бурлить в душе, но слов для выражения этого чувства не было.

„Здравствуйте, Серёжа и Светлана!

Мы хотели писать друг другу письма, и я надумала писать. Доехали мы хорошо и благополучно.

В Ленинграде мне…“

Перечитав написанное, Зина поморщилась, зачеркнула, затем вырвала страницу, скомкала её и бросила на пол.

На новой странице она начала по-другому:

„Здравствуйте, Светлана и Серёжа!

Пишет вам Зина Нестерова из колхоза „Дружный труд“. Мы с вами познакомились в Ленинграде, когда приезжали вместе с Ваней Рябининым в пионерский дом. Мне очень понравилось у вас, и я часто вспоминаю про вас и рассказываю нашим девочкам-пионеркам…“

Нет, не так надо… На третьем листе Зина успела написать два слова и поставила жирную кляксу. На четвёртом она написала так:

„Здравствуйте, Светлана и Серёжа!

Вы обещали первые написать нам письмо, а всё не пишете. Если вам не интересно с нами дружить, то вы прямо так и скажите…“

Опять не то…

Этот листок был не только скомкан, но и разорван на несколько частей…

Каждый вечер, возвращаясь домой, Мария Ивановна мысленно подводила итоги дня и намечала план на завтра. Это уже превращалось в привычку.

Как-то Николай Тимофеевич сравнил её с полководцем, который готовится к штурму крепости. Это сравнение ей понравилось. На самом деле приближался день, когда две полеводческих, одна тракторная, кормовая и овощная бригады, вооружённые плугами, боронами, сеялками, выедут на поля, и разгорится сражение. Комсомольцы, или, как их уже называли, „скороспелая бригада“, и пионеры — это разведчики. Они уже действуют.

И каждый вечер Мария Ивановна думала о том, как расставить силы, куда и что завезти, чтобы победить в возможно более короткий срок.

Правда, в этом сражении был один крупный недостаток: отсутствие врага. Нельзя же землю считать врагом. А если врага нет, — значит, не будет ни яростного сопротивления, ни тяжёлых потерь. И всё-таки это сравнение ей нравилось.

Зина сидела в своей комнате за столом перед раскрытой тетрадкой, но не писала, а смотрела в окно. По щекам девочки катились крупные слёзы. Кругом было набросано много вырванных из тетрадки и скомканных листков бумаги.

— О чём ты плачешь?

Девочка вздрогнула, оглянулась и, застигнутая врасплох, закрыла лицо руками. Мария Ивановна нагнулась, подняла и расправила один из листков.

„Здравствуйте, Светлана и Серёжа!

Завтра кончаются каникулы, а вы ничего не написали. Потом вы будете заняты уроками, и тогда некогда писать. Наши колхозные пионеры очень ждут от вас письма, потому что мы с Ваней про вас рассказывали, какие вы хорошие, что даже обещали быть шефами…“

— По-нят-но! — протянула Мария Ивановна. — О чём же ты всё-таки плачешь?

— Ничего не выходит… — еле слышно созналась Зина.

— Это я вижу, — с улыбкой сказала девушка, собирая скомканную бумагу. — А может быть, ты написала бы сначала черновик, посоветовалась с Ваней?..

— А ну его! — сердито сказала Зина. — Он не хочет.

— Почему?

— От гордости… — всё так же сердито продолжала Зина, вытирая слёзы. — Мы, говорит, напрашиваться не будем. Пускай сначала сами напишут. Они обещали первыми написать.

— А это правда? Они обещали? — серьёзно спросила девушка.

— Да.

— Тогда я с ним согласна, — сказала Мария Ивановна, но сейчас же поправилась: — Во всяком случае, торопиться не надо. Времени прошло немного, и следует подождать.

Зина не возражала, хотя в душе и не соглашалась ни с Ваней, ни с Марией Ивановной. Она считала, что если ждать, то дружба может оборваться. „А что, если Серёжа со Светланой просто забыли своё обещание или потеряли адрес и ждут от нас письма?“

— А ты думаешь иначе? — спросила Мария Ивановна, словно угадав её мысли.

— Ну ладно, подождём, — неохотно согласилась Зина.

Мария Ивановна достала из кармана блокнот, устроилась за столом и стала приводить в порядок свои дневные заметки. Зина сунула в печку испорченную бумагу, подошла к окну и уткнулась лбом в холодное стекло.

Ясный морозный день подходил к концу. Последний день каникул, — завтра в школу. Солнце спустилось совсем низко. Перед домом росла берёза. Правый бок её был ослепительно жёлтый. Сверху над окном вытянулась длинная сосулька. На кончике её дрожала и переливалась разными цветами капелька. Вот она сорвалась и сверкнула перед глазами.

— Мария Ивановна, вы не знаете, почему маленькие дети любят сосать сосульки? — спросила Зина. — Вот которые на крышах? Я сегодня попробовала и совсем не вкусно.

— Может быть, тебе такая невкусная сосулька попалась? — пошутила девушка.

— Нет, верно?

— Не знаю, Зиночка. Когда я была маленькой, я тоже пробовала. А знаешь, почему?

— Почему?

— Из-за самого слова. Я думала так: наверно, эта льдинка называется сосулькой потому, что её следует сосать. Сосулька!.. Тогда я придумала ещё и другое слово — сосульдинка!

Снова тишина, и снова на кончике сосульки задрожала разноцветная капелька. Зина смотрела на неё и мысленно сочиняла письмо:

„Здравствуйте, дорогие шефы! Пишет вам колхозная девочка Зина Нестерова, про которую вы, наверно, и думать забыли. Разве не правда? Вы обещали написать письмо и до сих пор не написали. Я часто рассказываю нашим пионеркам, и все они рады, что у нас есть шефы. Погода стоит весёлая, солнечная, но зато холодная. Картошку мы положили проращивать, как нужно. Мальчики наделали много ящиков. Натаскали старого перегноя. Руководитель у нас хороший — Мария Ивановна, агроном. Она недавно поступила в наш колхоз работать, а раньше училась в Ленинграде и была пионервожатой…

Очень много хочется написать вам про дружбу между городом и деревней. Наша деревня теперь совсем не такая, как раньше…“

Зина не знает, какая была деревня раньше, но на лице у девочки заиграла улыбка, а в душе проснулась радость. Она мечтательно смотрит на яркую капельку, а губы шепчут…

Простые и нужные слова приходят сами. Хочется опять сесть за стол и взять в руки перо… „Но ведь мы решили подождать“, — думает она и успокаивается.

19. Первые ростки

Шумно на широкой улице колхоза „Дружный труд“. Раньше солнца встали сегодня ребята, собираясь в школу.

— Эге-ге-е! Костя-а!

— Картофельники-и! Собирайся!

Завидев выходящего из дома школьника, кричали во всю глотку. Встречая, хлопали сумками по спине. Девочки смеялись, взвизгивали.

Отправились с песней.

На школьном дворе необычайное оживление. Крики, беготня, игры… Со всех сторон стекаются ребята. Старшеклассники держат себя солидно, а малыши словно с цепи сорвались. Опасно пройти по двору. Того и гляди, собьют с ног.

Наконец двери школы открыли, и десятки ребячьих ног затопали по коридору.

Первый звонок. Медленно затихает гул голосов. Все надеются, что сегодня вместо уроков будут разговоры о каникулах и понадобится не меньше недели, пока школа по-настоящему „раскачается“ и занятия начнутся нормально.

Так было в прошлом году. И вдруг всё резко изменилось.

Школьники сразу обратили внимание на новые плакаты, которые висели в коридоре, в классах, в пионерской комнате:

„Родина требует образованных, знающих, дельных граждан!“, „Хорошо учиться — это священный долг советских ребят“.

Звонок еще продолжал трезвонить, еще не все успели сесть за свои парты, как в дверях появился учитель.

— Здравствуйте, ребята! — приветливо, но по-деловому поздоровался он и сразу взял журнал. — Садитесь! Пожалуйте к доске, Поленов… Миронова…

И началось… Двойка… Тройка…

— Что же вы распустились? Всё успели позабыть? Не дело, друзья… Пожалуйте к доске, Рябинин… Замятина…

Половину класса успел спросить. И никаких разговоров о каникулах, словно их и не было.

И начались напряжённые, трудовые дни. Школа, уроки, домашние задания, пионерский сбор… А где-то впереди — экзамены. Некогда думать ни о весне, ни о картошке.

Но вот прошла неделя, и стало полегче: ребята втянулись, „вошли в колею“.

Приближалось одиннадцатое апреля — день, когда по плану намечено было снять первые ростки.

Два дня дул тёплый, южный ветер, и температура, даже ночью, не опускалась ниже восьми градусов. Десятого апреля весь день лил дождь и уничтожил остатки снега. Теперь его можно было увидеть только притаившимся в канавах, на северной стороне построек да кое-где в лесу.

— Зина, работать слепо по календарю нельзя, — сказала Мария Ивановна, когда девочка перед уходом в школу принесла и показала ей ящик с клубнями, обратив внимание на то, что ростки очень большие. — По плану вы должны завтра срезать ростки, а надо было это сделать позавчера. Жизнь всегда вносит поправки в план, и надо самой следить… Ты бригадир. Весна приходит не по отрывному календарю.

— Да-а… — неуверенно протянула Зина. — А вдруг чего-нибудь испортим?

Мария Ивановна взглянула на бригадира и засмеялась. Она уже знала эту черту в характере девочки.

— Не бойся. Работать надо смело!

Об этом разговоре Зина сообщила Ване. Они условились собраться сегодня после уроков, чтобы обламывать ростки картофеля.

„А есть ли там ростки? Не загнила ли картошка в сырых опилках?“ — думали ребята, когда Ваня приказал всем прийти к нему после обеда. Никто ничего не знал, а Ваня на все вопросы отвечал коротко и делал таинственное лицо:

— Сам увидишь!

Так же вела себя Зина с девочками.

Всё это возбуждало любопытство, и немудрено, что, когда мальчики собрались в доме Рябининых, они с нетерпением ждали начала работы. К ребятам подсел дед. Тут же была и Марфуша, увязавшаяся за Костей. Из разговоров брата и сестры она знала о какой-то замечательной картошке, которая хранится у Вани и из которой нарастёт много-много — делая гора — другой картошки. Девочка залезла на скамейку и животом легла на стол.

— Ваня, а мне дашь посмотреть?

— Дам. Только не кричи, не шуми.

— А я тихая… Верно, Костя, я тихая?

— Да тихая, тихая… Замолчи!

Лукаво поглядывая на друзей, Ваня неторопливо вышел в соседнюю комнату, вытащил из-под кровати ящик и, вернувшись, торжественно поставил его на стол.

— Ого!

— Вот это да-а!

— Вон сколько!

В двух местах, где лежали клубни, из-под опилок вылезли пучки нежных, хрупких белых ростков.

— Раз, два, три… — вперебивку шёпотом начали считать ребята.

На одном клубне было девять штук, на другом — одиннадцать.

— А где картошки? — спросила Марфуша, не понимая, что́ они считают.

— Ну-ка, отодвиньтесь! — приказал Ваня. Бесцеремонно отстранив ребят, он осторожно запустил руку в рыхлые опилки и вытащил клубни.

— Вот, Марфуша… Видела, какая картошка? — сказал он.

Ростки торчали прямо, но были несколько великоваты. Полагалось три-пять сантиметров, а эти выросли до семи. Кроме больших, готовых к посадке, по бокам глазков торчали совсем маленькие. У основания ростков были заметны пупырышки корешков, а у „северной розы“ они даже вытянулись на целый сантиметр.

— А зачем они белые? — спросила девочка, но на неё никто не обращал внимания.

— Ну, а что дальше? — усмехнулся дед.

— Увидишь, — сказал Ваня. — Ребята, значит, на каждого приходится по четыре штуки. Сначала я обломаю, а потом вы… Смотрите, как надо. Беру я за самый низ и чуть поворачиваю картошку. Вот!

Ваня сделал лёгкое движение, и росток с еле слышным хрустом отделился.

— Ну, кто теперь?

— Я! Я! — вызвалась Марфуша.

— Ты нам не мешай! — остановил её Костя. — А не то домой отправлю.

— Да ломай сам! Испортим еще, — предложил Саша.

Видя, что остальные не возражают, Ваня осторожно обломал все ростки.

— А теперь что? — спросил дед.

— А теперь мы их посадим. Давайте ящик сюда!

На окнах стояли давно приготовленные и набитые землёй (смесь перегноя, огородной земли и песка) два рассадочных ящика.

Когда ящик поставили на стол, мальчик сделал пальцем ряд ямок и посадил ростки так, что они на треть выступали над поверхностью. Затем обжал ростки землёй и сделал второй ряд. Пять рядов, по четыре штуки в ряду, заполнили только половину ящика.

Клубни он положил обратно в ящик с опилками и снова поставил его под кровать.

— Надо бы вспрыснуть… — нерешительно сказал Ваня, возвращаясь к столу.

— А ты полей, — предложил Боря.

— Нет. Если прямо лить, будет неровно и мокро.

— Знаешь, как? Ртом! — посоветовал Костя. — Поля, когда гладит бельё, здорово прыскает. Я тоже умею!

— Правильно! — согласился Ваня.

Ковшом он зачерпнул из кадки воду, разбавил её горячей (холодной поливать вредно) и передал Косте:

— Давай, если умеешь.

Мальчик набрал полный рот воды, отчего щёки его надулись. Затем он отошёл от ящика, нацелился и — при общем напряжённом внимании, — вытаращив глаза, потянул носом воздух… но вдруг, захлебнувшись, проглотил воду и закашлялся.

Все присутствующие, в том числе и дед, разразились весёлым смехом.

— Ловко получилось! Ты больно много воды набрал. Бери поменьше, — посоветовал дед.

Вторая проба получилась удачно. От напора, через сжатые губы, вода вылетела мелкими пылинками, как через пульверизатор.

После Кости попробовал Саша, затем Вася, Боря, и пока смачивали землю, брызгать научились все.

— Ну, а что будет потом? — спросил дед.

— А потом посадим их в поле и вырастут клубни, — пояснил Ваня.

— Из этих-то… вырастет картошка? — недоверчиво спросил дед.

— Да.

Старик почесал бороду и уверенно сказал:

— Ничего не будет. Сгниют.

— А вот увидишь!

Всякое новое начинание дед встречал неодобрительно и предсказывал неудачу. Ваня это хорошо знал и поэтому не обратил внимания на его слова.

— Пошли к девочкам! — предложил он.

20. Преимущество

— Сколько у вас? — спросил Ваня, как только они всей бригадой вошли в дом Нестеровых.

— А у вас?

— У нас двадцать.

— А у нас двадцать три.

Это было полной неожиданностью. Ведь ребята понимали, что, чем дальше, тем сильнее будет сказываться разница в количестве ростков.

— Это они нарочно! — усомнился Саша. — Покажите!

— А вот смотрите на окне.

Обе бригады подошли к ящику и пересчитали торчавшие кончики ростков. Действительно, у девочек было посажено двадцать три ростка.

Настроение у ребят сразу упало, и лица разочарованно вытянулись.

— Ну, девочки, теперь мы победим! — услышал Ваня шёпот за спиной. — Вот увидите!

— Ничего не известно. Цыплят по осени считают, — сказал он. — Посмотрим, сколько приживётся.

— Посмотрим, посмотрим! — задорно ответила Тося.

— А ты не задавайся, — сердито огрызнулся Саша.

— Посмотрим, посмотрим! — повторила Тося.

— Поговори ещё…

— А я тебя не боюсь!

— Тоська, перестань! — остановила её Катя. — Ты как маленькая!

— Знаете что, девочки… Ростки надо поделить, чтобы у всех было поровну, — предложила Зина.

— Правильно! — в один голос согласились Саша и Костя.

Девочки молчали. Предложение Зины сочувствия не встретило.

— Ничего подобного! — резко сказал Ваня. — Не надо нам ваших ростков. Какое это соревнование, если делиться? Посмотрим, как дальше… Это еще только начало.

Говоря это, Ваня хотел утешить ребят. Никакой особой надежды на то, что они смогут перегнать девочек, он не питал, хотя по существу был прав. Действительно цыплят считают по осени. Но это цыплят, а что может случиться с картофельными ростками при внимательном и заботливом уходе девочек? И всё-таки подсчитывать еще рано. Итоги соревнования будут подводиться осенью, и успех решит урожай — количество и вес клубней. Значит, нужно добиться, чтобы урожай был выше, несмотря на меньшее число растений.

В сенях послышались торопливые шаги, и в комнату вошла Мария Ивановна.

— Обе бригады собрались! Ну, как дела?

Стараясь перекричать друг друга, девочки наперебой начали рассказывать о своём успехе и тянули агронома к ящику.

— Тише, тише! Я же не глухая! — успокаивала Мария Ивановна. — Вижу, вижу. А радуетесь вы рановато: до победы еще далеко. Посмотрим, что дальше будет. Ваня, возьми-ка, тебе письмо.

С этими словами она достала письмо и передала удивлённому мальчику.

— Ребята, я очень занята сегодня. Встретимся завтра вечером, — сказала Мария Ивановна и ушла в свою комнату.

Ваня с недоумением разглядывал конверт, пока не догадался прочитать обратный адрес. Прочитал, и перед глазами, как живая, встала высокая девочка в чёрном переднике, с длинными косами. Зина по его глазам догадалась, от кого письмо.

— Ваня, а письмо тебе одному? — спросила она.

— Мне…

— А ты посмотри, может, и мне там есть? — спросила она.

Ваня вскрыл конверт и с волнением прочитал про себя:

„Здравствуй, Ваня!

Извини, что задержала письмо. Всё время было некогда. Бригаду мы организовали. Ребята все хорошие, настоящие мичуринцы. Вчера были у Ст. Вл. и должны получить ещё картошек — наших сортов. В соревновании мы это учтём и весь урожай будем делить на количество картошек. Высчитаем, сколько вырастет на одном клубне. Ст. Вл. спрашивал про тебя. Он советовал не очень часто и много поливать. Картофель не любит слишком мокрую землю, а только влажную. Растение должно свободно дышать. В воде развиваются грибковые болезни. Как вы живёте? Как дела? Мы уже обломали ростки. Всего получилось сорок пять штук. Парник и землю получили в пригородном совхозе. Придётся ездить на трамвае.

Мне очень хочется приехать к вам в колхоз и посмотреть, как вы живёте. Я еще ни разу не была в настоящем колхозе. Только по книгам и по газетам знаю про колхозы. У вас, наверно, хорошо. Мама обещала отпустить на несколько дней. Я уже не маленькая. Я, например, очень люблю животных, а у нас только кошка. Серёжа мечтает ловить рыбу. Я не умею. Но ты меня научишь, если приедем. Занятия в школе начались, и задают много уроков. Вот пока и всё. Теперь напиши ты. Передай Зине привет.

Светлана“.

Прочитав письмо, Ваня положил его обратно в конверт, но, посмотрев на ребят, подумал и спросил:

— Прочитать?

— Прочитай, — попросила Зина.

Ваня не торопился. Он видел, с каким нетерпением ждут ребята, и захотел их помучить.

— Ну, читай, что ли! — сказал Саша.

— Ой, девочки, это он нарочно, — не выдержала Тося.

Наконец Ваня сжалился, вытащил письмо, откашлялся и прочитал вслух.

Поздно вечером, сделав уроки, он сел за ответ. В доме спали. На полатях посвистывал носом дед. Изредка всхрапывал за стеной отец.

Вспомнился шумный, большой город, Дворец пионеров, первая встреча с мичуринцами. Вспомнился ВИР, споры Светланы с Серёжей… Почему она про него ничего не написала? Только о рыбалке. Поссорились они, что ли?.. Потом мысли приняли другое направление. Вот она любит животных, растения, а зачем живёт в городе? Переехала бы в колхоз и жила здесь. Сколько раз он слышал разговоры взрослых, что людей в колхозе не хватает. Когда из колхоза в город уезжают, — это понятно. Все хотят учиться. Он и сам поедет учиться, когда кончит школу. А потом назад, в родной колхоз. Сейчас в деревне и свет электрический, и магазины, и радио, и кино…

„Здравствуй, Светлана!

Письмо получил и прочитал. Живём мы, как всегда жили. Никаких особых приключений не случилось. Доехали благополучно. Ростки обломали и посадили. У нас получилось сорок три. Насчёт поливки я так и считал: мокрота — плохо. Это хоть какое растение не любит, кроме болотных. Недавно поймал я щуку на шесть кило. Она мне прокусила руку. До сих пор не зажило. Когда приедешь, будем рыбу ловить. Учить тут нечему, она сама клюёт. Животных в колхозе у нас много. Люби, каких желаешь, на выбор, хоть тёлку, хоть поросят. Есть и куры, и гуси. Один гусак злой. Девочки его боятся, и зря. Его только надо за шею схватить, когда он лезет щипаться, и конец. Ничего не сделает. Есть у нас и собаки, но особо злых нет. Бригады у нас две: мальчишеская и девчоночная. Работаем мы пока дружно и ни разу не подрались. У нас есть которые любят задирать. В городе мне не слишком понравилось. У нас есть лес, большое озеро. Конечно, и в городе много хорошего: заводы, фабрики, институты. Но всё-таки, когда ты подрастёшь, то лучше переезжай жить в колхоз. Будешь работать учительницей или доктором. Можно и агрономом, зоотехником. Кем хочешь.

Серёже я напишу потом. Скажи, что он первый обещал писать. Пока до свиданья.

С приветом Иван Рябинин“.

21. Пропажа драгоценности

Колхозники смотрели на дорогу, откуда издали, всё нарастая, доносился мощный рёв моторов. Подняв головы и забыв о своей жвачке, прислушивались коровы. Лошади тревожно поводили ушами. Перепуганные скворцы вернулись на ветки, поближе к своим домикам, не понимая, что это с таким грохотом движется на деревню. Грачи подняли радостный крик: „Идут трактора! Ура! Скоро пахать!“ Им вторили ребята, бежавшие навстречу машинам. Воздух дрожал. Звенели стёкла в окнах домов.

Тракторная бригада МТС, прикреплённая к колхозу, прибыла на четыре дня раньше намеченного срока. Местами земля уже созрела, и можно было начинать весеннюю работу.

Трактора, облепленные ребятами, остановились возле правления, пофыркали, поворчали и успокоились.

— Приехали! — крикнул один из трактористов. — Станция Березай, кому надо, вылезай! А ну, помощники, слазь!

Все четверо трактористов были молоды, все члены колхоза „Дружный труд“, и у всех радостно сияли лица.

— Что будем делать, бригадир? По домам? — спросил второй.

— Успеешь. Вот агроном идёт!

Повернувшись, увидели торопливо шагавшую к ним девушку.

— Смирно! Равнение направо! — шутливо скомандовал бригадир, но трактористы приняли команду и, выстроившись в ряд, встретили агронома.

— Разрешите доложить, Мария Ивановна! Прибыли в ваше распоряжение. Никаких происшествий в дороге не случилось.

— А нет, случилось! — сказал Андрей Рябинин. — Кирпичёв раздавил три лягушки, а Журавлёв видел перелётных родственников.

— С приездом! — с довольной улыбкой поздоровалась Мария Ивановна, подавая руку. — Очень рада! Что будем делать? Сегодня день на отдых, на подготовку, а завтра с утра начнём.

Трактористы переглянулись и уставились на своего бригадира. Тот молчал.

— Ну? Решай, Паша!

— Я считаю, что сначала надо узнать и распределить, кто куда, а уж потом всё остальное, — сказал он, подумав.

— Согласны! Идёмте…

В комнате правления Мария Ивановна развернула план колхозных полей с отмеченными синим карандашом участками, где можно было уже пахать.

Услышав шум тракторов, Ваня вскочил с кровати.

— Дед! — крикнул он. — Андрюша едет!

— Слышу, слышу, — ответил старик.

Он, как и внук, торопливо одевался. Ни матери, ни Насти дома не было. Отец вчера уехал в район, на совещание бригадиров-полеводов.

Надевая ботинки, Ваня заметил разбросанные по полу опилки. „Неужели это я вчера просыпал?“

Заглянув под кровать, он обомлел. В тех местах, где лежали клубни, были ямки. „Что такое?“ — со страхом подумал он, еще не совсем понимая, что произошло. Вытащил ящик, пошарил рукой в опилках и не нашёл картофелин. „Неужели крысы утащили? — мелькнула в голове догадка. — Нет. Это невозможно. Откуда быть крысам? Дом новый, и ни мышей, ни крыс не замечалось“.

Пока трактористы с агрономом занимались разметкой и выясняли, кто будет снабжать трактора водой и горючим, на улице собрались чуть ли не все колхозные ребята, от двухлетнего возраста. Всем было интересно, все рассчитывали прокатиться. Школьники пришли с сумками и торопливо доедали свои завтраки.

Вани не было. Вначале на это не обратили внимания, но, когда времени осталось в обрез, спохватились. Саша с Борей отправились за своим бригадиром. Когда они вошли в дом, Ваня с дедом переставляли с места на место мебель, разыскивая крысиную нору.

— Ваня, в школу опоздаем! — предупредил Саша.

— Картошка пропала, — с отчаянием сказал Ваня.

Он уже потерял надежду найти драгоценные клубни и готов был расплакаться.

— Как пропала? — в один голос спросили мальчики.

— Ну нету! — с раздражением сказал Ваня. — Видите, ящик пустой…

— А что ты делаешь?

— Крысиную нору ищем, — ответил дед. — Кроме крыс, некому.

Встревоженные ребята бросились помогать.

— Смотрели уж, — остановил их дед. — Везде смотрели. Ты вот что, Ваня, иди в школу, а я тут посмотрю…

— Это не крысы, дедушка, — еле сдерживая слёзы, сказал Ваня.

— Не расстраивайся. Найдётся картошка, — успокоил его дед. — Иди, иди, опоздаешь.

В школу шли быстро, почти бежали.

— Это кто-нибудь из ребят украл! — неожиданно и уверенно заявил Саша. — От зависти!

— А как он в дом залез? — с сомнением спросил Боря.

— Как, как… Откуда я знаю, как? Вот когда мы все ушли вчера, он и залез, — сказал Саша.

Ваня молчал. На кого он мог думать, кроме крыс? Подозрение Саши было маловероятным, но кто его знает… Клубни пропали вчера вечером, когда его не было дома, или ночью.

— Ребята, в школе ни гу-гу! Никому не говорите! — предупредил Ваня.

Опоздав на физзарядку, ребята перед самым носом учителя проскочили в класс и сели на свои места. Они старались изобразить на лице спокойствие, как будто ничего не произошло, но это у них получалось плохо и всех сразу насторожило.

„Что случилось?“ — шёпотом спрашивали со всех сторон.

В ответ все трое пожимали плечами и отрицательно мотали головой.

Начался урок.

Каждую перемену Ваня, Боря и Саша уединялись и делились своими предположениями. На подозрении оказались двое озорных ребят. Оба они были из дальнего колхоза и жили в интернате при школе.

Решили их допросить.

В большую перемену, когда все высыпали на двор, Боря подошёл к Новожилову и позвал его за собой.

— Петька, дело есть! Идём-ка!

Они прошли в конец двора. Там за кладовой их поджидали Ваня и Саша. Место было укромное. По угрюмому виду Вани и злым огонькам в глазах Саши мальчик почувствовал недоброе и струсил. Он прижался к стенке кладовой. Ребята придвинулись к нему.

— Видал… Краснеет! — заметил Саша.

Новожилов действительно сильно покраснел от страха и смущения. Он не знал, что́ думать, о чём будет разговор.

— Мы всё знаем! Сознавайся, Петька! — сказал Ваня.

Никакой вины за собой мальчик не чувствовал и поэтому смутился ещё больше.

— А что я… Я ничего не знаю…

— Лучше сознавайся! — сказал Саша.

— А ты скажи, в чём…

— Ты где вчера вечером был? — спросил Ваня, удерживая Сашу за рукав.

— Дома! — твёрдо ответил Петька Новожилов. — В общежитии.

— А кто видел?

— Уборщица…

— Это мы проверим… — сказал Ваня и, повернувшись к приятелю, шепнул: — Сходи, Саша, и про Кольку узнай.

Интернат помещался в большом доме, рядом со школой, и Саша отправился туда.

Ни Ваня, ни Боря в душе не верили в виновность Петьки и Кольки. Но кто ж тогда украл картофельные клубни?

В конце перемены вернулся Саша. Ребята говорили правду. Уборщица подтвердила, что вчера они никуда из интерната не отлучались и весь вечер делали уроки. Подозрение отпало.

„Но куда же исчезли клубни?“

До конца занятий Ваню мучила эта загадка и надежда сменялась отчаянием.

В раздевалке, когда он взялся за шапку, его неожиданно озарила новая мысль. „Может быть, Настя спрятала?“ — с радостью подумал он и даже засмеялся вслух. Сестра много раз подшучивала над ним и прятала то книги, то рыболовные снасти, то шапку.

22. „Скороспелая бригада“

Всегда считалось, что чем раньше посадить клубни в землю, тем раньше нарастут новые и скорей можно будет копать молодой картофель. Но оказалось не так: пока земля не нагрелась, сажать картофель бесполезно. Расти он не будет, зато в холодной сырой земле легко может заболеть, загнить.

Как же быть? Терпеливо ждать милостей от природы? Ждать, когда солнце нагреет землю? Долго. Ещё две недели до настоящего тепла. А для комсомольцев каждый отвоёванный от зимы день играл большую роль.

Нельзя ли выиграть эти две недели? Ведь выращивают же в парниках рассаду. Может, и картошку можно сначала в парниках?..

Оказалось, можно.

Для получения раннего картофеля особое значение имеет сорт. Скороспелый раньше всех завязывает клубни. Такой сорт был в колхозе.

Когда парники были подготовлены, „скороспелая бригада“ отправилась на отборку семенного картофеля. Дело шло быстро. Двое комсомольцев едва успевали таскать мешки к парникам.

— Ох и жадные! Да куда вам столько? — ворчала кладовщица.

— Чем больше, тем лучше, тётя Варя. Больше молодого картофеля сдадим, — пояснила Валя.

— Брали бы всю подряд. Чего роетесь!

— Нам только скороспелая нужна. Видишь, какая она красивая! — высоко подняв крупный клубень, сказала Настя.

Задача была нова и интересна. По словам Марии Ивановны выходило, что они смогут начать копать картофель в начале июля, а может быть, и в конце июня, если сумеют хорошо и быстро всё подготовить.

А как ещё можно лучше? Парники готовы. Земля для покрытия готова. Осталось отобрать клубни, разложить их в парниках одним слоем, чтобы они не касались друг друга, и засыпать сверху землёй. Эту работу комсомольцы решили сделать в один день.

Кладовщица с улыбкой наблюдала за молодёжью. „Радеют“, — думала она, видя, как охотно и дружно работали девушки. Все знали своё место, каждый понимал, что надо делать. Если кто-нибудь из них заканчивал свою работу, то сразу же направлялся помогать другим.

К обеду картофель был отобран, разложен в парниках и засыпан смесью старых опилок пополам с перегноем. Теперь картофель в тепле. За две недели он прорастёт и распушится зелёными листочками. К этому времени комсомольцы подготовят поле. Вспашут хорошо удобренную, прогретую солнцем землю и перенесут клубни из парников. Так они и выиграют у природы драгоценное время.

К концу работы пришла Мария Ивановна.

— Ну, как, товарищи, дела?

— Кончаем последний, Мария Ивановна! — крикнула Валя. — Так наработались, что хоть выжимай!

Закончив последний парник, они закрыли его рамами и окружили агронома. Из-под сдвинутых на сторону платков у девушек торчали растрёпанные волосы. Рукава засучены по локоть, руки перемазаны. На лицах, возбуждённых горячей работой, блестели оживлённые глаза.

— С этим вышеупомянутым вопросом — всё! — отряхивая руки, сказала Шура, передразнивая колхозного счетовода. — Счёт закрыт!

Марию Ивановну очень тянуло к молодёжи. Потому ли, что почти все они были ровесники ей, или потому, что бригада собралась такая дружная, но ей хотелось окунуться с головой в их интересы: жить их делами, заботами, тревогами, вместе петь песни, шутить… Но дел навалилось так много, что она могла пробыть с ними только часок, другой, да и то не каждый день.

— Ну, а мы начинаем завтра пахать! Пришли трактора! — сообщила она.

— Знаем! Видели и слышали!

— Трактористы к нам в гости приходили.

— А мы их тут угостили, Мария Ивановна! Как следует!

— Чем же?

— Помогать заставили! — со смехом сказала одна из девушек.

— Ох, и досталось нам сегодня, Мария Ивановна! Ноги гудят! — пожаловалась Галя.

— Теперь я эту „раннюю розу“ на всю жизнь запомнила. С закрытыми глазами отличу! — сказала Валя.

— Надо бы как-то её отдельно хранить, Мария Ивановна. Осенью будем выкапывать, вот и отобрать на семена.

— Нет. Этот сорт нам не подходит. Сейчас мы его садим поневоле, потому что другого нет.

— А почему, плохой?

— Нет, сорт очень хороший, но сильно болеет фитофторой, а главное — неракоустойчив. Мы обязаны переходить на ракоустойчивые сорта.

— Это те, что пионеры получили?

— Да. Вот они размножат, и тогда их сорта вытеснят все другие.

— Ну-у! Они, пожалуй, размножат! — недоверчиво протянула Галя. — Не скоро дождёшься!

— Конечно, размножат! Ты зайди к нам да посмотри, что́ Ванюшка делает! — заступилась за брата Настя.

— Подождите, девчата! — остановила их Валя. — Мария Ивановна, я вам хотела задать вопрос относительно этой болезни. Рак! Что это за штука? Плакаты повесили. Разговоров много, а никто как будто и в глаза его не видел.

— И очень хорошо, что не видел, — сказала Мария Ивановна. — Болезнь это очень неприятная…

Она взглянула на комсомольцев и, видя, что вопрос этот интересует всех, решила рассказать о раке картофеля. Между ними уже установился такой обычай: при каждой встрече она проводила небольшую беседу. Чаще всего разговор начинался с какого-нибудь вопроса.

23. Опасный гриб

— Рак — это грибок! — начала Мария Ивановна. — Откуда взялась эта странная и очень опасная болезнь? Учёные всего мира спорят между собой и точно установить не могут. Некоторые говорят, что её привезли с родины картофеля, — значит, из Америки… Хотя известно, что в Перу и Чили не было рака и его недавно завезли туда из Европы. Другие учёные говорят, что рак перешёл на картофель с корней диких растений. Это тоже только предположение…

Интересна и поучительна история самой болезни. В декабре 1883 года к профессору биологу Карлу Шильберски принесли несколько картофелин с бородавками. Клубни эти выросли в одной деревне в районе Белых Карпат. Профессор был удивлён. Что такое? Ничего подобного ему не приходилось видеть раньше. Долго он разглядывал эти странные наросты-бородавки под микроскопом, а когда изучил, то понял, что это новый вид еще никому не известного грибка-паразита. Так Шильберски первый открыл эту болезнь… Через десять лет, в 1893 году, в другой стране, в Англии, один известный учёный нашёл у привезённого из Венгрии картофеля такие же наросты и написал про них статью. Наросты он назвал „ржавчиной“…

Шли годы, и на картофельную болезнь всё чаще стали обращать внимание. При капитализме наука оторвана от жизни, от практики. Учёные даже не подозревали, что этот грибок уничтожает урожаи картофеля и фермеры давно страдают от него. Вышло так, что „рак“, — как называют теперь эту болезнь, — прозевали, а когда спохватились, то было уже поздно. Болезнь свирепствовала во всех странах, где выращивали картофель. Только в России картофель еще не был заражён этим грибком. Когда рак превратился в народное бедствие, тогда спохватились и правительства всех стран. Везде был установлен строгий карантин. Началось изучение рака… Что же узнали учёные? Узнали, что споры грибка рака могут преспокойно жить пятнадцать, двадцать лет в земле и не погибают, а при случае заражают картофель… Ну, а как бороться с такой болезнью? Споры грибка оказались очень выносливыми. В смоченном виде, при жаре в восемьдесят градусов, паразит погибает только через полчаса, а в сухом — живёт больше двадцати часов. Мороз в семнадцать градусов ему не страшен. Никакие известные тогда яды на него не действовали. Рак картофеля поражает клубни, ботву, листья растения. Больше всего болеют клубни. Наросты на них походят на губку или на головку цветной капусты. Цвет их сначала белый, слегка желтоватый, потом он становится коричневым, а к сентябрю эти наросты чернеют и загнивают. Запах от гниющего нароста такой, что есть картофель противно, хотя для человека рак картофеля не опасен. На участках, заражённых раком, нельзя сажать и другие родственные картофелю растения, например помидоры… Но как же всё-таки бороться с этой болезнью, если споры её такие живучие? Первое время учёные растерялись. Они ничего не могли сказать… На помощь им пришла практика. Когда профессор Карл Шильберски открыл рак, фермеры уже успели заметить, что некоторые сорта картофеля почему-то не болеют этой болезнью. Они сказали об этом учёным. И оказалось, что единственный способ борьбы с болезнью — разводить ракоустойчивые сорта. Сначала таких сортов было немного, но скоро выяснилось, что они хорошо передают по наследству свою устойчивость к болезни. И теперь выведено много новых ракоустойчивых сортов… До войны у нас рака картофеля не было. Советское правительство строго следило, чтобы болезнь не проникла через границу. Прекрасные урожайные сорта картофеля „Лорх“, „ранняя роза“, „народный“ имелись везде, и никто не боялся, что они могут заболеть. Нам нужно быть очень осторожными и как можно скорей переходить на ракоустойчивые сорта, — закончила беседу Мария Ивановна. Она ждала вопросов.

В это время на дорогу к парникам свернули три школьника. Размахивая сумками, они быстро приближались.

— Легки на помине! Размножатели идут! — предупредила Галя.

Мария Ивановна оглянулась и узнала мальчиков.

— Вот спецы! Как важно шагают! — шутливо заметила Шура.

— А ты не смейся! Ванюшка на самом деле спец! О картошке он больше тебя знает! — сказала Валя.

— Да, Ваня серьёзный мальчик, — согласилась Мария Ивановна.

Заметив, что комсомольцы смотрят в их сторону, ребята убавили ход.

— Ну, что вы? Идите, идите! Вызов на соревнование, что ли, принесли? — крикнула Валя.

— Нет… Мне Настю надо, — сказал Ваня. — Настя, иди-ка сюда!

— А что у тебя? — спросила девушка.

— Иди сюда! — позвал Ваня и, когда сестра подошла, с надеждой спросил: — Ты картошку спрятала?

— Какую-картошку? — удивилась Настя.

— Нашу… Ленинградскую…

— Да что ты, Ванюшка! Не трогала я вашу картошку. Зачем я буду прятать? Что ты!

У Вани сердце будто упало куда-то.

— А что случилось? — с сочувствием спросила Настя, увидев слёзы в глазах брата.

Но мальчик только рукой махнул. Он повернулся и зашагал обратно, не слушая окриков сестры и комсомольцев. Даже голос Марии Ивановны не заставил его остановиться.

24. В поисках выхода

Клубни исчезли. Исчезли таинственно, необъяснимо. Единственно, на кого можно было думать, — это крысы, хотя дед и утверждал, что осмотрел весь дом и никаких крысиных следов не нашёл.

До самого вечера Ваня не мог примириться с мыслью о пропаже, а когда понял, что ждать больше нечего, совсем упал духом. „Всё пропало“ — думал он. Теперь вся надежда на снятые ростки. Ни о каком соревновании с девочками, с городскими юннатами, ни о каком рекорде не могло быть и речи. Много ли черенков можно снять с двадцати ростков? Пока они укоренятся, пока вырастут, девочки снимут и белые, а затем и зелёные ростки со своих клубней. „Напрасно и в Ленинград ездил, и на семинар ходил, и книгу читал“.

А главное — пропал научный опыт. Он вспомнил слова Степана Владимировича, сказанные на прощанье: „Ты постарайся рекорд поставить. Ускоренным размножением занимались многие, но никто еще не ставил таких смелых задач. Покажи, на что ты способен и на что способен картофель. Я в тебя верю!“

Эти слова врезались в память мальчика. Он ими гордился и должен был оправдать эту веру в него.

И вот всё пропало!

Чтобы не слышать „жалостливых“ слов матери, сестры и ребят, Ваня ушёл на берег озера. Ему хотелось быть одному. Дома все пытались его утешать и давали различные советы. Это его раздражало.

На озере тихо. Лёд еще крепкий, но ходить по нему опасно: можно провалиться. Ещё немного — и озеро очистится.

Ваня представил себе, как это будет. Весеннее солнышко с каждым днём греет сильней, насквозь пробивает лёд, и скоро он превратится в длинные гранёные и прозрачные, как стекло, палочки. Подует ветер, и лёд со звонким шуршаньем полезет на берег, а там, где льдины еще не могут рассыпаться, они взгромоздятся друг на друга, — и всё озеро покроется яркобелыми извилистыми полосами. Весенний ветер изменчивый: подует день, другой с юга, а потом повернётся и погонит лёд в другую сторону. Вдоль берега тогда образуется широкая полоса чистой воды. Тут не зевай. Начнёт играть щука. Во время нереста она подойдёт к самому берегу, даже спина видна. Булькает в водорослях и ничего не замечает.

Ваня с тоской посмотрел на ровную, мёртвую поверхность и вздохнул. Мысли снова вернулись к пропаже.

„Что делать с ростками? Может быть, отдать их девочкам и пускай они одни занимаются? — подумал он. — А если теперь объединиться в одну бригаду? Всё равно им без нас не обойтись!“

Ваня понимал, что это вполне возможно и девочки охотно согласятся; но что же будет с соревнованием? У ребят пропадёт интерес. Летом столько соблазнов на озере, в лесу…

„Ну, а что если попросить у девочек одну картошку? Для научного опыта урожай всё равно будут считать с одного клубня, — подумал он. — Неужели не согласятся? Не для себя же размножаем. Если бы с девочками случилось такое несчастье, разве бы мальчики не поделились? — задал он сам себе вопрос и, не раздумывая, ответил: — Какой разговор! Конечно, поделились бы“.

День был субботний, уроки можно выучить завтра, и Зина занялась домашними делами. Затопила плиту, поставила утюги и принесла с чердака бельё. Когда пришёл Ваня, рядом с ворохом выстиранных простынь, наволочек, полотенец, платков на скамейке лежала уже большая стопка выглаженного и умело сложенного белья.

— Не нашли картошку? — спросила девочка, оглянувшись на скрип двери.

— Разве её теперь найдёшь? — мрачно ответил Ваня.

— Как же вы будете теперь? — Она передвинула простыню и, видя, что тот молчит, предложила: — Ты садись.

Ваня сел на табуретку и стал наблюдать за работой. Утюг плавно скользил по морщинистой поверхности полотна, оставляя за собой гладкий, чуть парящий след. Было видно, что девочка работает с охотой. Ей нравилось превращать бесформенные, скомканные клубки в красивые, чистые вещи.

— Ваня, давай напишем письмо Светлане. Пускай она попросит у Степана Владимировича ещё клубней, — предложила Зина. — Хочешь, я им напишу?

— Нет. Чего там просить… Я придумал другое.

— А что?

— Отдайте нам одну картошку, и пускай будет поровну. Тогда никому не обидно.

— Ну, вот еще чего выдумал! — вырвалось у Зины, но она сейчас же спохватилась.

— Да разве я могу одна решить? — поправилась она. — Надо бригаду спросить. Если бы картошки были мои, то я бы с удовольствием!

— А ты спроси их, — посоветовал Ваня. — Если у нас картошки не будет, то и соревнования не будет. Светлана пишет, что всё равно урожай разделят и высчитают, сколько приходится на одну картошку.

— А ты которую хочешь? — спросила Зина, подумав: — „Камераз“ или „северную розу“?

— А всё равно. Которую не жалко.

— Ну, хорошо. Я спрошу у девочек и завтра отдам.

На этом разговор был закончен, но Ваня не уходил. Ему хотелось чем-нибудь отблагодарить Зину. Выждав, когда она поставит утюг на плиту, он вытащил из кармана письмо Светланы и протянул ей:

— Хочешь им написать?

Девочка сразу догадалась, что это за письмо, и смутилась.

— А зачем… Оно же тебе написано, — неуверенно сказала она.

— Ну так что? Они общие шефы, а не мои.

Зина перечитала письмо с каким-то неизвестным ей, волнующим чувством, совсем не так, как Ваня. Может быть, это было потому, что она поверила и придавала большое значение их дружбе и шефству, а Ваня был равнодушен и не особенно надеялся на Серёжу.

— А ты уже ответил? — спросила Зина.

— Да!

— А что я напишу? — спросила Зина.

— Ты бригадир… вот и пиши про девочек.

Эти простые слова сразу рассеяли все сомнения. На самом деле, чего она стесняется? Серёжа и Светлана такие же обыкновенные ребята, как и она, и будут, наверно, рады получить письмо от колхозных друзей.

25. Согласие

Зина не стала откладывать встречу с подругами до завтра. Закончив работу, она решила повидать их сегодня же и поговорить с каждой в отдельности.

Катя Миронова мыла пол. Матери её дома не было.

— Садись, Зина, — предложила Катя. — Я сейчас!

— Нет. Я по делу забежала.

Катя знала о пропаже картофеля, и поэтому Зина коротко рассказала только о предложении Вани.

— Конечно, отдай одну, — согласилась Катя и добавила: — только ту, где десять глазков.

Оля Тигунова только что вернулась из бани и пила чай. Красная, с завязанными белым платком волосами, в лёгком платье, она дула на блюдце, и при этом не только щёки её, но и вся она казалась круглой, как мячик.

— Ой, Зина, прямо умираю — пить хочу, а он горячий! — пожаловалась Оля и, как всегда, засмеялась. — Прямо как огонь.

Услышав о просьбе мальчиков, Оля посмотрела на Зину большими, круглыми от удивления глазами.

— А что ты спрашиваешь?.. Картошка же не моя…

— Фу, какая! Ты же в бригаде состоишь, потому я и спрашиваю! — с досадой сказала Зина. — Разве тебе всё равно?

— Так я же не могу распоряжаться картошкой, если она не моя.

— Ты не можешь, и я не могу, а все мы можем! — пояснила Зина.

Оля подумала и пожала плечами:

— Если хочешь, — отдавай. Всё равно у нас больше.

Следующей была Тося, которую Зина встретила на улице.

Узнав о просьбе, Тося принялась горячо возражать. Но возражения её были какие-то странные:

— Ой! Мальчишки и так задаются, а им еще картошку отдавать? Пускай сами достают…

Пришлось уговаривать. Зина терпеливо начала объяснять подруге самые простые, как ей казалось, вещи, но Тося упрямо стояла на своём:

— Всё равно они и спасибо не скажут. Знаю я их. Они рады на готовенькое-то…

В конце концов Зина рассердилась и заявила, что они и без неё обойдутся. Большинством голосов постановят — и весь разговор.

— Пожалуйста, постановляйте! — сказала Тося. — А я всё равно не согласна!

— У тебя совести нет!

— Как это совести нет? — удивилась Тося. — У меня, знаешь, сколько совести? Больше всех!

— Оно и заметно. Картошку жалко…

— Нисколько мне не жалко. А если опять крысы у них утащат?

— У нас тоже могут утащить.

— А ты думаешь, они бы нам отдали? Ни за что бы не отдали! Спроси Сашку!

Зине надоел этот разговор, тем более, что вопрос был наполовину уже решён.

— Значит, ты против? — спросила она, делая движение.

— А Катя согласна?

— Ясно, согласна. И Оля согласна…

— Ну, тогда и я согласна, — сказала Тося, тяжело вздохнув.

Нюша Семёнова, как и предполагала Зина, согласилась без всяких колебаний. Ей было жаль мальчиков, и пропажу клубней она воспринимала как своё личное несчастье.

Поля Замятина с матерью ушла в баню. Костя сидел на табуретке, а перед ним с виноватым видом стояла Марфуша. Руки у девочки были в грязи, и она, растопырив пальцы, серьёзно разглядывала их.

— Куда это годится? — укоризненно говорил Костя. — Тебя вымыли, а ты, как поросёнок, сразу в грязь…

— А у поросёнков рук и нет, — серьёзно сказала Марфуша.

— Конечно, нет. Они носом в грязи копаются, как и ты. Нос-то у тебя чёрный…

Марфуша потрогала свой перемазанный нос и ещё больше запачкала его.

— Что ты делаешь? Грязными руками за лицо хватаешься! Ничего ты не соображаешь. Посмотри на неё, Зина! — обратился он к вошедшей девочке. — На кого она похожа! Настоящий поросёнок! Недавно в баню ходила, а теперь что?.. Снова мыть!

— Они сами замарались, — оправдывалась Марфуша, продолжая разглядывать свои грязные руки.

— Сами, сами! — передразнил он сестрёнку. — Не лезла бы в грязь, сидела бы дома, не замаралась бы. Иди мойся, а не то придёт мать, она тебе задаст…

Марфуша не возражала. Умываться она любила.

Зина села за стол и с минуту наблюдала, как старательно мылась девочка.

— Где это ты перемазалась, Марфуша?

— На огороде… Я картошку посадила. У меня много вырастет! — охотно рассказывала девочка. — Больше, чем у вас. Верно, Костя?

— Верно, верно, — машинально подтвердил брат.

Во дворе дома была куча песку, наношенная с берега озера специально для Марфуши. Здесь она играла. В зависимости от сезона, от настроения и фантазии, и, наконец, от разговоров, которые она слышала, Марфуша стряпала пирожки, строила дома, конюшни, фермы, а иногда устраивала сады или огород для куклы.

Последнее время между Костей и Полей было много разговоров о посадках картофеля, и вполне понятно, что Марфуша тоже решила заняться картошкой.

26. Виновник

Тихон Михайлович вышел на улицу и зажмурился. После прохладной полутьмы конюшни слишком ярко светило весеннее солнышко.

Некоторое время он стоял неподвижно, наслаждаясь приятной ласковой теплотой. Потом, устроившись на чурбане, он вытащил кисет и начал сворачивать цыгарку. На дороге показалась девочка.

— Марфушенька! Внучка! — обрадовался старик. — Иди сюда, ягодка, иди…

— Деда, она сломалась… — еще издали пожаловалась девочка.

— Что у тебя сломалось, а?

— Лопатка.

Остановившись возле старика, Марфуша протянула ему сломанную деревянную лопатку.

— Ай, беда какая!.. Как же это ты недосмотрела?

— Она лежала, а потом телега поехала и прямо колесом… Она и сломалась. А Костя говорит — некогда починивать.

— Это ничего, — успокоил Тихон Михайлович девочку. — Завтра я тебе новую сделаю.

— А мне сегодня надо, — заявила Марфуша.

— Сегодня? Ишь ты какая прыткая! Загорелось… Что ж, придётся делать.

Тихон Михайлович отправился в конюшню и скоро вернулся назад с топором и небольшой дощечкой.

— Деда, а мне ещё грабли надо, — потребовала Марфуша. — Как же я без граблей?

— Ещё и грабли? Весь инвентарь понадобился. Сделаю, кралечка, сделаю тебе и грабли, только не сегодня. Лопатку мы сейчас живо смастерим. А вот насчёт граблей придётся обождать… — говорил старик, принимаясь за работу.

Присев на корточки, он поставил дощечку на край перевёрнутых саней и топором быстро обтесал края. Затем вытащил из кармана старинный складной нож, сел на свой чурбан и стал зачищать неровности.

— Лопатка будет первый сорт, — говорил он внимательно наблюдавшей девочке. — Рукоять мы сделаем гладенькой, чтобы руку не занозить… Что же ты, ягодка, собираешься копать этой лопаткой?

— Огород копать надо, — со вздохом сказала Марфуша и деловито нахмурилась.

— Огород? Вот что… Да… огород копать самое время подоспело. Вон как солнышко-то греет! Гороху, стало быть, посеешь, морковки…

— Нет. Я уж картошку посадила.

— Можно и картошку. Картошка — второй хлеб.

— А Саша говорит, лучше конфеты посадить. Они, что ли, вырастут, деда? — спросила девочка.

— Конфеты? Навряд ли конфеты вырастут… Это он для смеха сказал.

— Потому что я маленькая, — пояснила Марфуша и, подумав, прибавила: — А всё равно я большая!

— Вот, вот… Ты маленькая, да удаленькая… Ну вот! — сказал старик, поворачивая готовую лопатку перед глазами девочки. — Нравится лопатка?

— Нравится.

— Копай на здоровье свой огород и картошку сажай. А картошка-то у тебя есть на посадку?

— Есть.

— А то я дам.

— У тебя плохие картошки, деда… А у меня самые, самые лучшие, которые Ваня из города привёз! — похвастала девочка.

Тихон Михайлович насторожился. Вчера Боря Дюков сообщил ему, что привезённые из Ленинграда клубни куда-то исчезли.

— Из города? — переспросил он. — А где же ты взяла?

— А в ящике! Она уже выросла, и Ваня всё отломал… А потом он выбросил под кровать. Я и взяла… — беззаботно рассказала девочка.

— Ай, ай, ай! Ягодка, ягодка… Что же ты натворила! — с укором сказал старик.

Марфуша тревожно оглянулась кругом, посмотрела на свои руки, на лопатку.

— Зачем же ты картошки взяла у ребят? Картошки-то эти не простые, сортовые! Ай, ай, ай! Какая беда!.. Узнают ребята, тебе не сдобровать.

— А они и не узнают… — неуверенно сказала она.

— Не в том дело, что не узнают. Нехорошо ты поступила, кралечка. Взяла без разрешения. Позорный поступок это!.. Ты скоро в школу пойдёшь, пионеркой станешь — и вдруг такое дело…

— Я же только поиграть…

— Какая тут игра… что ты, ягодка! Принеси-ка мне эти картошки. Поняла? Я уж как-нибудь верну их обратно по принадлежности.

Из большого толстого полена Степан Захарович во дворе делал корыто для поросёнка.

Солнце поднялось уже высоко и грело по-настоящему. От влажной крыши сарая, от ступенек крыльца, от подоконников шёл пар.

— Степану Захаровичу моё почтение!

Дед поднял голову и улыбнулся.

— А-а! Тихону Михайловичу… — приветливо встретил он неожиданного гостя. — С хорошей погодой!

Тихон Михайлович сел на крыльцо, достал кисет и начал сворачивать цыгарку.

— Слышал я, что у вас картошка сортовая пропала…

— Верно. Случилось такое происшествие. Положил себе под кровать, а на другой день хватился, — её и след простыл. Куда делась, не пойму…

— На кого же у вас подозрение?

— А что хочешь, то и думай! Думаем, крысы, а только откуда они взялись?..

— Вот насчёт этого дела я и хотел поговорить… Так, чтобы весь разговор промеж нас остался…

Когда Тихон Михайлович ушёл на конюшню, Степан Захарович оставил недоделанное корыто и с таинственным видом вернулся домой. Ваня сидел над учебниками, но не занимался, а, глубоко задумавшись, смотрел в окно. С минуты на минуту он ждал Зину с обещанным клубнем. Мальчик не обратил внимания на то, что дед сходил в соседнюю комнату.

— Ну что, Ванюша, задумался? — спросил дед, хлопнув внука по плечу. — Всё о картошке горюешь! Это ничего… Это тебе полезно. Теперь ты настоящую цену ей знаешь…

Ваня с удивлением взглянул на деда. В его словах, а главное в хитром, многозначительном выражении лица, скрывалось что-то необычное.

— Ты это к чему, дедушка?

— А к тому, что не горюй… Не пропала твоя картошка… Чего ты глаза-то вытаращил? Пойди посмотри… Лежит на месте со вчерашнего дня.

Ваня вскочил и бросился к своей кровати. Действительно, дед говорил правду: клубни лежали в ящике.

— Дед, как же это? — со счастливой улыбкой спросил мальчик, возвращаясь назад.

— Ну, мало ли как… Так тебе всё и скажи!

— Скажи, дед…

— Нет, лучше не спрашивай. Всё равно не скажу…