ПОДАРОК

Брижитт: Как ужасно быть зависимой! Потерять всякую самостоятельность, всякий стыд! Лучше отказаться от стольких нужных вещей, чем их просить! У меня такое чувство, будто я уже в приюте для стариков и какая-нибудь молодая толстуха, затянутая в наглаженный халат, сейчас войдет со своим мерзким подносом в руках и закричит: «Ну как, бабка, уже проголодалась?»


– Э-э, старушка, ты хандришь?

– Ах, прошу тебя, не называй меня старушкой, сейчас это звучит особенно неуместно!

– Ладно. Но ведь ишиас нас хватает в любом возрасте.

– Это всем известно, особенно трудно ишиас излечивается у грудного ребенка.

– Без смеха. Мой отец мучился с этим в тридцать пять лет, а после полгода ходил в корсете.

– Мне нравится в тебе, Женевьева, что у тебя всегда находится, чем подбодрить.

– Да нет, не всегда же кончается корсетом, ты знаешь.

– Знаю. В такую минуту каждый думает о своем ишиасе. Я знаю самые разные сроки болезни, различные способы лечения и тому подобное…

– Сколько уже дней ты болеешь?

– Девять.

– В самом деле?

– Да. Ты не поможешь мне вымыть голову? Я безобразно выгляжу, но не хочу просить об этом Пьера.

– Я сама должна была бы догадаться. Как мы это сделаем?

– Я уже продумала. Сейчас у меня достаточно времени, чтобы поразмышлять.

– И чтобы заняться своими ногтями! Никогда не видела у тебя таких ухоженных ногтей.

– Ничего не делать – это надо уметь. Должна же неподвижность как-то компенсироваться.

– Девять дней? Не могу опомниться! Я бы не выдержала.

– Как будто у меня был выбор!

– Тебе повезло, что Пьер оказался на высоте.

– Ну да!..


Брижитт: Святой Петр, помолись за нас!


– И все же хорошо! Как бы ты была без него?

– Как тогда, когда его не было здесь. Нашла бы выход.

– Ну да!..


Женевьева: Наверное, если бы мне хоть немного такого упало с неба, я бы не отказалась. А знаешь, так мне больше нравится. Прежде всего стало лучше: наволочки меняются ежедневно, простыни через день, в вазах свежие фрукты, подносики, кофе в десять часов, чай в пять. Уход такой, что на это потребовалась бы не одна подруга, а целых три. Нет ничего лучше, чем муженек. Утверждаю это со знанием дела, я ничего так не боюсь, как трехдневного гриппа. Грипп у одинокой женщины! Что может быть хуже? Только грипп у матери-одиночки.


– Я тебе все же напомню, что я выкрутилась без него, когда мне пришлось две недели поработать в Риаде или когда Анн призвала меня пожить у нее во время родов. Нужно было пристроить Летисию, на кого-то оставить бутик. В то время у меня еще… было Лилианы. Впрочем, ты в то время была великолепна, я гораздо больше чувствовала присутствие твое, чем дорогого Пьера, которого ты расхваливаешь сегодня. А ведь еще полгода назад ты поносила его.

– О, это правда! Он тогда отказался подежурить вместо тебя около Кароль, когда ей сделали операцию по поводу аппендицита, потому что пообещал своей тогдашней подружке поехать с ней на уик-энд в Трувиль.

– Не напоминай мне об этом случае, я уже постаралась забыть его.

– А когда, уж не помню в какой день рождения Летисии, он смылся в последний момент, хотя вы договорились сводить дюжину ее подружек в бассейн?

– Замолчи, мерзавка!

– Но все-таки все эти годы он вел себя как настоящий подонок.

– Я еще не все тебе рассказала!

– О, давай рассказывай!

– И не подумаю.

– Теперь ты его защищаешь?

– Нет, я защищаю себя. От стыда, что страдала из-за такого типа.

– А-а, ты страдала из-за типа такого же, как все они. Не лучше и не хуже.

– Не верю.

– Может быть, ты знаешь таких, кто лучше?

– Альбер, я чувствую это, отнюдь не такой эгоист.

– Альбер? Почему ты вспомнила о нем? Я думала, ты с ним рассталась.

– Мне так не хватает его!

– Он тебе позвонил?

– Подозреваю, да. Вчера утром Пьер поднял трубку, незнакомый голос извинился и дал отбой. Я уверена, это был он.

– И ты не перезвонила ему?

– Он на несколько дней уехал в Пуатье. Какие-то изыскания в архивах. Я не знаю, по какому номеру звонить.

– И в каком состоянии?

– Поиски?

– Нет, дуреха! Уехал?

– Терпение и выжидание.

– Откуда ты знаешь?

– Он часто звонит Кароль.

– Добрый день, сударыни! Что вы скажете, если мы выпьем чайку? Я принес вам что-то вкусненькое. Легкое, идеальное для диеты. Как себя чувствуешь, дорогая? – Женевьеве: – Что-то она грустна. Эта история изнуряет ее. И еще она нервничает из-за бутика.

– Еще бы, три недели до Рождества!

– Кстати, уже и подарки есть! Открой!


Женевьева: Наверное, мне надо бы исчезнуть, но я слишком любопытна!


– Ты был в агентстве путешествий?


Брижитт: Что он еще придумал? Я боюсь самого худшего.


– Открой же, говорю тебе!

– Но…


Брижитт: Ой!


– Ты недовольна?

– Это невозможно!


Женевьева: Кажется, назревают неприятности…


– Брижитт, покажешь мне?.. Вот те на: три билета в Монреаль!

– Раз уж Анн отменила свою поездку во Францию, мы отправимся на Рождество к ней!

– Абсолютно исключено! Надеюсь, ты еще не сказал об этом Летисии?

– Напротив. Она в восторге.


Женевьева: Он все же очень мил, услужливый эгоист.


– Ты сошел с ума! Сначала ты должен был посоветоваться со мной. Я не могу поехать. Даже речи не может быть!

– Я заранее знал, что ты не согласишься, и именно потому не посоветовался с тобой. За двадцать лет совместной жизни ты ни разу не сказала «да» на мои хоть немного сумасбродные планы: я не надеялся, что ты изменилась. Только теперь этот безумный план – на мои личные деньги, и у тебя нет причины беспокоиться и нет никакого серьезного повода отказаться.

– Нет, есть! Именно есть!

– Ладно, пожалуй, я оставлю вас вдвоем.

– О, извини нас, Женевьева!

– Правда, Женевьева, извините ее. Брижитт в последнее время очень измотана, очень нервозна. Она так нуждается в отдыхе, что даже не в состоянии понять это. Я провожу вас.

– Вы возвращаетесь к работе?

– Мой врач проявил верх понимания. Видя состояние Брижитт, он продлил мне больничный лист…

– Позвоните мне, если я могу в чем-то помочь вам. Вы правы, ей необходим отпуск.


Женевьева: А, черт, мы так и не помыли голову!


– Было бы непорядочно с моей стороны оставить ее в таком состоянии. Она такая слабая!


Женевьева: Наивный! Можно подумать, женщины имеют возможность быть слабыми!


– Вы замечательный, Пьер, я уверена, она очень признательна вам за ваши хлопоты.

– Я делаю это не ради благодарности.


Женевьева: Еще бы!


Пьер: А она симпатичная, эта дамочка. И верная подруга. Пятнадцать лет она меня раздражала, я опасался, как бы феминизм не превратил ее в фурию, но она прежде постарела.


– Завяжите получше шарф, на улице холодно. А этот цвет вам к лицу. Вы очень красивая!


Женевьева: Ну и подлец! Пятнадцать лет он только поносил меня, а теперь возвращает в лоно семьи. Он меня кадрит!


Пьер: Она покраснела. Обожаю видеть, как женщины краснеют от комплиментов. Бедняжка! Ей и правда не повезло с мужчинами.


– Женевьева, как вы считаете, Канада – это хорошая идея?


Женевьева: А он все-таки трогательный, И совсем не знает, куда ему приткнуться. Он хочет снова ее завоевать, это несомненно, но дрейфит.


– Действуйте потихонечку. Вы ее как-то сразу огорошили. Дайте ей время распрямить спину, как в прямом смысле, так и в фигуральном.

– Меня беспокоит другое.

– Альбер?

– Она вам рассказала о нем… Да, конечно…

– Вы выбрали не очень удачное время. Как раз когда она обдумывала возможность начать новую жизнь. Ей было трудно в последние годы без вас.

– Женевьева, могу я как-нибудь в ближайший вечерок пригласить вас поужинать?..


Женевьева: Как бы не так, голубчик!


– …Я хотел бы поговорить с вами о моей жене. Мне кажется, что я должен многое узнать о ней.


Женевьева: Только не от меня, мой милый!


– Я бы с удовольствием, но у меня сейчас совсем нет времени. Может, после Рождества? До свидания, Пьер.


Пьер: Подумать только, а женские журналы полны сетованиями одиноких женщин, готовых, наверное, заплатить за приглашение поужинать! Наверное, я просто встретил исключение из правил. Ладно, тогда пойду обхаживать мою Брижитт, но без инструкций.


– Делаю тебе чай и иду, малышка!

Загрузка...