Первое выступление свирепого Биллсона

II

Вот и наступил долгожданный вечер. Акридж был светел и радостен. На станции подземной железной дороги я купил ему билет, и мы подкатили к цирку.

Свирепый Биллсон встретил нас и отвел в свою уборную. Это была грязная комната с оборванными обоями. Биллсон и раньше поражал меня своим ростом, но теперь в боксерских туфлях он казался собственным старшим братом. Мускулы, похожие на канаты океанских судов, покрывали его руки и плечи. Жидкий атлетишка, проскользнувший мимо нас в коридоре, был карликом по сравнению с Биллсоном.

— Я буду драться вот с этим, — заявил мистер Биллсон, кивая рыжей головой вслед убегающему атлету.

Да, с таким противником он справится без всякого труда. Если ему удалось избить шестерых моряков торгового флота, этому замухрышке не будет пощады.

— Я уже имел с ним разговор, — сказал Свирепый Биллсон.

Такую непрошеную болтливость я приписал тому, что Биллсон совершенно естественно нервничает перед своим выступлением.

— Бедный малый, у него столько неприятностей! — сказал Биллсон.

— Еще бы, бедняга. Скоро у него будет еще больше неприятностей.

Тут зазвонил звонок. Мы поспешно заняли наши места. Публика весело шумела, предвкушая славную битву. Когда мистер Биллсон вышел на арену во всей красе своей рыжей гривы и вздутых мускулов, шум превратился в рев. Было ясно, что публика уже заранее считает нашего Биллсона победителем.

Цирковая публика уважает науку. Она одобряет искусные подножки, восхищается удачными маневрами, но больше всего она чтит честный простой удар. Взглянув на Свирепого Биллсона, публика поняла, что новый боксер будет драться без затей. Просто и здорово. Зрители выли от восторга и вскакивали со своих мест, чтобы лучше видеть, как два соперника будут награждать друг друга тумаками.

Вой смолк.

Я с тревогой взглянул на Акриджа. Неужели передо мной тот самый марсельский герой, который вышвырнул из кабака шестерых моряков? Свирепый Биллсон вел себя на арене робко и неуверенно. Он ласково протянул руку своему врагу и обнял его нежно, как брата.

— Что с ним? — спросил я.

— Он всегда начинает очень вяло, — сказал Акридж, но в голосе его звучала тревога.

Он нервно вертел пуговицу своего непромокаемого пальто. Судья уговаривал Свирепого Биллсона начинать сражение. Он говорил с ним, как недовольный отец говорит с сыном. На галерке поднялся свист. Публика мигом охладела к новому боксеру. Энтузиазм исчез. В разных концах зала послышались ругательства. И когда первый раунд кончился, тысячи злобных глаз глядели на Биллсона со всех сторон.

Но второй раунд прошел более оживленно. Правда, вначале Биллсон проявлял ту же странную вялость, но его выручил противник. Он изящно выскочил на середину арены, размахнулся и изо всей силы ударил мистера Биллсона в нос. Мистер Биллсон мигнул глазами. Противник снова ударил его в то же место, и Биллсон снова мигнул. Тогда бедный парень, у которого было столько неприятностей, хватил Биллсона по уху.

Зрители все забыли и все простили. Минуту тому назад вся публика была настроена против Биллсона. Но теперь у него появилось множество сторонников, ибо эти удары, казалось, разбудили мистера Биллсона от его странного сна. Наконец-то в нем проснулась жажда битвы. Получив оплеуху. Свирепый несколько мгновений продолжал стоять неподвижно, как бы погруженный в раздумье. Потом, словно вспомнив что-то, он ринулся на своего противника. Длинные руки его завертелись, как крылья ветряной мельницы. Он наносил своему врагу удар за ударом. Он безжалостно увечил его. Несмотря на мягкие боксерские перчатки, он бил его с такой силой, что несчастный, наконец, свалился и повис на веревке, которая отделяла арену от публики. Теперь Биллсону оставалось нанести последний удар и свалить своего врага на песок. Сотни энтузиастов, вскочив с мест, громко подавали ему советы, размахивая в воздухе руками.

Но снова странная нерешительность овладела нашим боксером. Его противник, казалось, и сам знал, что судьба его решена, и не пытался уже сопротивляться, а мистер Биллсон все еще стоял и раздумывал. Он нерешительно переводил взор с противника на судью и обратно.

Верный своему профессиональному долгу, судья не дал Биллсону никакого совета.

Но вся внешность судьи говорила: «Бей его». Это был деловой человек, и он хотел, чтобы его клиенты получили за свои деньги возможно больше удовольствия.

— Кончайте, кончайте, — шептал он мистеру Биллсону.

И мистер Биллсон решил кончать. Он занес правую руку над поверженным в прах противником, но вдруг снова замер, повернул голову и через плечо взглянул на судью.

Лучше бы он не оглядывался. Бедный молодой человек, У которого было столько неприятностей, наконец, опомнился. Когда мистер Биллсон повернул голову, он рванулся вперед и ударил противника кулаком по черепу. Теперь все симпатии публики были на его стороне. Снова размахнувшись, он ударил мистера Биллсона в живот, как раз в то самое место, на котором у всякого благопристойного человека находится третья пуговица жилета.

Из всех неприятных человеческих ощущений получить удар в это роковое место — самое неприятное. Свирепый Биллсон закачался, как цветок, подкошенный серпом, и простерся на полу, широко раскинув свои могучие руки. Его сегодняшнее поприще было закончено.

Зал взвыл. Знатоки бокса с жаром объясняли своим соседям, что произошло. Для Акриджа этот восторженный вой был похоронным рыданием.