Перворожденный

4. Когда спящий просыпается Февраль-март 2069 года

Байсеза была счастлива покинуть наконец клинику анабиоза. Там стоял постоянный гнусный запах тухлых яиц, так как, чтобы заставить органы человека прекратить потребление кислорода, там использовался сероводород.

В клинике докторам потребовалось три дня, чтобы влить в сосуды Байсезы новую кровь и заставить ее органы вновь принимать кислород, а также чтобы сделать ей положенный комплекс базовой физиотерапии, после которого она могла самостоятельно двигаться с помощью костылей и специальной рамки. Она себя чувствовала невыразимо старой, старше своих биологических сорока девяти лет, и, кроме того, абсолютно истощенной, словно стала жертвой длительного голода. Зрение ее восстанавливалось плохо: глаза постоянно болели, в них что-то покалывало и жгло. Давали себя знать и дефекты зрения: появилось что-то вроде галлюцинаций. И к тому же у нее было неприятное ощущение, что от нее пахнет собственной мочой.

Но, впрочем, что еще можно было ожидать в такой ситуации? Она девятнадцать лет пролежала без пульса, без крови, без электрических импульсов в мозговых клетках, ее ткани не потребляли кислород, а тело находилось в холодильнике, температура которого была настолько низкой, что клетки запросто могли разрушиться.

И сама клиника анабиоза, пока Байсеза находилась в криокапсуле, тоже изменилась. Теперь она была похожа на довольно приличный отель: везде стеклянные стены, белые полы и пластиковые диванчики. И повсюду встречались старые-старые люди — по крайней мере, они казались очень старыми. Они осторожно двигались по коридорам, одетые в пижамы и халаты.

Больше всего ее поразило то, что клиника переехала. Подойдя к окну, она увидела неподалеку огромный провал, пыльный каньон, слоистые стены которого напоминали страницы огромной книги. Байсеза догадалась, что перед ней Большой Американский Каньон. Зрелище грандиозное, подумала она, даже жаль, что такую роскошь тратят на этих паралитиков из клиники анабиоза.

Байсеза постаралась не вникать в то, что, пока она спала без сновидений в хитроумной криокапсуле, ее отключили от приборов и, словно неодушевленный груз, без спроса и почтения отвезли на другой конец континента. Пока продолжалась реабилитация, она сидела у окна и наблюдала за статичной геологической драмой, которая разворачивалась у нее перед глазами. Раньше она видела Большой Каньон только один раз, во время туристической поездки. Если судить по солнцу, то сейчас они находились где-то на его южной оконечности, вблизи Города. После глобальной солнечной бури местные флора и фауна, судя по всему, уже начали восстанавливаться: везде видны были кактусы, юкка и черная поросль кустов. Продолжая свое терпеливое наблюдение, она заметила вдалеке стадо длиннорогих козлов, потом скользнувшую тень койота, а однажды, как ей показалось, даже гремучую змею.

Но если каньон восстанавливался в прежнем виде, то все остальное пространство вокруг него сильно изменилось. На горизонте с восточной стороны она заметила что-то вроде плоской металлической конструкции, поднимающейся вверх на подобии странных ножек. Сооружение напоминало каркас недостроенного супермаркета. Под ним и вокруг него постоянно сновали какие-то машины. Никаких мыслей относительно того, что это может быть, у нее не возникло.

А иногда в небе она видела огни. Вот движется какая-то яркая точка, в течение почти сорока минут ее хорошо видно на южном вечернем небе. Должно быть, это летательный аппарат на очень высокой орбите. Но иногда Байсеза видела и нечто более странное: бледные пятна на голубом небе днем, неправдоподобно яркие мерцающие звезды ночью. Это было странное небо новой эры. Она подумала, что должна заинтересоваться этим явлением, или хотя бы его испугаться, но ничего подобного в себе не почувствовала.

Все изменилось только тогда, когда она услышала рев. Могучее, приглушенное грохотание, которое, казалось, шло из-под земли. Звери так реветь не могут, подумала она, скорей похоже на землетрясение, камнепад или рев пробуждающегося вулкана.

— Что это? — спросила она.

— Байсеза! Ты задаешь вопросы?

Голос, который ей отвечал, был тихим, мужским, — пожалуй, преувеличенно правильным. Он шел прямо из воздуха.

— Это ты, Аристотель? — спросила она и, еще не получив ответа, поняла, что Аристотелем говорящий быть не может.

Голос ответил после довольно затяжной паузы.

— Боюсь, что я не Аристотель. Я Фалес.

— Ну, да, конечно, Фалес.

Перед солнечной бурей человечеством были созданы три великих искусственных интеллекта, отдаленные потомки научных машин и компьютерных программ первых технологических поколений, и все они были чрезвычайно дружелюбно расположены к человечеству. Ходили слухи, что их копии удалось сохранить, в то время как отдельные сегменты разлетелись по межзвездному пространству. Солнечную бурю из всех трех пережил только Фалес, встроенный в простейшие сети Луны, которая оказалась весьма стойким земным спутником.

— Очень рада снова слышать твой голос. Пауза.

— Я твой тоже, Байсеза.

— Фалес… почему твои ответы запаздывают? А! Ты, наверное, все еще находишься на Луне?

— Да, Байсеза. К сожалению, я ограничен скоростью света. Прямо как Нейл Армстронг.

— А почему тебя не вернули на Землю? Кому нужны все эти неудобства?

— Есть разные методы их сгладить. Местные станции могут меня поддержать, когда временной зазор становится критическим, — например, во время медицинских процедур. Но в общем ситуация выглядит вполне удовлетворительной.

Байсезе показалось, что ответы Фалеса звучат заученно и неискренне. Может быть, они были заранее записаны? Пребывание Фалеса на Луне означало нечто гораздо большее, чем то, что он ей говорил. Но у нее не возникло желания копаться во всех этих проблемах.

Фалес сказал:

— Ты спрашивала про рев.

— Да. Похоже на рычание льва. Африканского льва.

— Это и был рев.

— А что делает африканский лев здесь, в сердце Северной Америки?

— Национальный парк «Большой Каньон» теперь называется парком Джефферсона.

— Как-как?

— Парком Джефферсона. Он стал частью глобальной программы восстановления дикой природы. Если ты посмотришь направо…

На горизонте, на кромке северного склона каньона она увидела какие-то движущиеся тени — массивные, неуклюжие, похожие на булыжники. Фалес настроил ее телескопическое окно, чтобы увеличить изображение. И тут она поняла, что перед ней слоны — целое стадо слонов вместе с детенышами, характерный профиль этих грандиозных животных ни с чем нельзя было спутать.

— Об этом парке у меня имеется обширная информация, — продолжал Фалес.

— Ничуть в этом не сомневаюсь. Но ответь мне еще на один вопрос. Что это за конструкция там возвышается? Похоже на строительные леса.

Оказалось, что это энергетическая установка, земная станция-преемник орбитальной энергетической станции, коллектор микроволнового излучения, падающего на землю с небес.

— Все сооружение весьма обширное, площадью десять квадратных километров.

— А оно безопасное? Я видела, как рядом с ним ездят машины…

— О да, для людей оно абсолютно безопасно. И для животных тоже. В нем имеется только одна особая зона.

— Фалес, а эти вспышки на небе… сияние…

— Это зеркала и паруса. Вне Земли сейчас создана настоящая архитектура. Очень красивая.

— То есть люди взялись строить мечту. Тук был бы очень рад…

— Боюсь, что полковник Тук давно умер.

— Это не имеет значения.

— Байсеза, ты можешь пообщаться с кем-нибудь из людей. И обсудить с ними любую интересующую тебя тему. Например, детали твоего анабиоза.

Мне все уже объяснили перед тем, как я легла в капсулу.

Появление клиник анабиоза стало следствием солнечной бури. Первые клиники такого рода появились в Америке задолго до самого события, потому что богачи собирались таким образом переждать трудные годы, чтобы потом заново восстановить свое тело. Байсеза вошла в одну из таких клиник только в 2050 году, через восемь лет после бури.

— Ну, тогда я могу тебе рассказать о тех достижениях в медицине, которые произошли, пока ты находилась в анабиозе, — продолжал Фалес. — Например, как показали исследования, восприимчивость твоих клеток к сероводороду является реликтом, характерным для очень ранней стадии эволюции жизни на Земле, когда мир принадлежал не только аэробным существам, но и метаногенам…

— Звучит до ужаса поэтично…

— Но во всем этом есть и мотивационный аспект, — мягко возразил Фалес.

Она почувствовала себя неуютно.

— Какой еще мотивационный аспект?

У нее были свои причины отправиться в ледяную капсулу. Майра, ее дочь, вышла замуж вопреки ее совету и тем самым обрекла себя на жизнь вне Земли. Кроме того, тогда в обществе господствовала теория заговора, а Байсеза хотела избежать обвинения в заговоре, которое на нее возводилось в связи с ее особой ролью в солнечном кризисе, — несмотря на то что большая часть происшедших тогда событий, включая сам кризис, были глубоко засекречены.

— Между прочим, — сказала она, — решение уйти в анабиоз приравнивалось тогда к выдающейся заслуге перед обществом. По крайней мере так мне сказали, когда я подписывала чек. Мой доверительный капитал пошел на исследование методов, которые однажды будут использованы для сохранения органов-трансплантантов или для подготовки экипажей к длительным межзвездным полетам. И к тому же в тот период, когда человечество пыталось оправиться после бури, мое пребывание в замороженном состоянии можно назвать очень экономичным…

— Байсеза, существует мнение, причем весьма распространенное, что клиники анабиоза по существу представляют собой форму сублимированного суицида…

От этих слов она отпрянула. Будь на месте Фалеса Аристотель, он бы донес до нее эту мысль деликатнее, подумала она. А вслух сказала:

— Фалес, если у меня возникнет желание обсудить это с кем-нибудь, я обращусь к своей дочери.

— Разумеется, Байсеза. Может быть, ты хочешь еще о чем-нибудь спросить?

Она поколебалась.

— Скажи, сколько мне лет?

— А, хороший вопрос. Ты просто прелесть, Байсеза.

— Спасибо.

— Ты родилась в 2006 году, то есть шестьдесят три года тому назад. Из них нужно вычесть девятнадцать лет твоего пребывания в клинике.

— Значит, получается сорок четыре года.

— Тем не менее твой биологический возраст сорок девять лет.

— Да. Но откуда взялись эти пять лет?

Это те годы, которые ты провела на «Мире».

Она кивнула.

— Ты и об этом знаешь? — спросила она.

— Все это хорошо изучено. Да, я об этом знаю.

Она снова откинулась на спинку кресла, разглядывая далеких слонов, которые двигались на фоне сверкающего неба 2069 года, и пыталась собраться с мыслями.

— Спасибо, Фалес, — наконец сказала она.

— Всегда к твоим услугам, — ответил он. Голос его исчез, и его отсутствие осязаемо повисло вокруг нее в воздухе, словно ушел живой человек.

5. Лондон

Белла Фингал находилась в самолете над Лондоном, когда ее дочь впервые сообщила плохие новости из космоса.

Белла только что перелетела через Атлантику, и ее самолет приближался к Хитроу, то есть летел к западным окраинам столицы. Но тут пилот сообщил, что им придется сделать еще один круг над городом, а затем подлетать к аэродрому со стороны Темзы, то есть садиться против сильного встречного ветра. Стояло ясное мартовское утро, и под крылом самолета город разворачивался перед Беллой, как сияющий ковер. Самолет находился в полном ее распоряжении, — один из новейших гиперзвуковых летательных аппаратов, или лучше сказать персональных межконтинентальных такси для пятидесятисемилетней женщины, матери семейства и бабушки.

Но на самом деле она вовсе не горела желанием совершать это путешествие. Похороны Джеймса Дюфлота прошли из ряда вон плохо, и теперь ей предстояло посетить осиротевшее семейство, что могло окончиться еще хуже. Тем не менее такова была ее обязанность как главы Всемирного Космического Совета.

Она попала на эту должность чуть ли не случайно, оказавшись, очевидно, компромиссной фигурой для стареющих управленцев этого достойного и влиятельного учреждения. Принимая свой новый пост, она в глубине души надеялась, что он окажется скорей номинальным и почетным, нежели на самом деле ответственным, — чем-то наподобие множества университетских номинальных президентств или неадминистративных руководящих должностей, которые появились в последнее время в среде ветеранов солнечной бури. Она даже представить себе не могла, что придется путешествовать через полмира, чтобы выполнять малоприятные обязанности официального лица в слезливой и сумбурной ситуации семейного траура.

Она слегка подвигала курсор по светящемуся экрану монитора и с горечью подумала, что гораздо лучше для нее было бы оставаться на пенсии.

И тут как раз на связь вышла Эдна и сообщила свою порцию странных, плохих новостей, которые еще раз напомнили Белле, что она является главнокомандующим сил космической авиации.

— Разведчики решили, что на сей раз нашли действительно что-то серьезное, мам. Что-то темное и непонятное, что в данный момент приближается к орбите Юпитера, но, по-видимому, выходит на гиперболическую траекторию. Этого нет на карте Чистильщика, хотя, по-видимому, ничего экстраординарного оно собой тоже не представляет: многие кометы с длинным периодом обращения слишком далеки от нас, чтобы эхолоты разведки их уловили вовремя. Но, с другой стороны, у этой аномалии по сравнению с кометами совсем другие параметры, и поэтому разведчики ею заинтересовались.

Белла видела карту Чистильщика, похожую на звездную проекцию планетария, в собственной резиденции, которая размещалась в старом управлении НАСА в Вашингтоне. Огромное динамическое трехмерное изображение всей Солнечной системы — то, что она собой представляла в самый канун солнечной бури, когда в глубоком космосе произошел взрыв старого ядерного корабля, называвшегося «Чистильщиком Космоса», и вспышка этого взрыва донесла до отдаленных звезд печальное сообщение о человеческой культуре, получившее ироническое название «посылки с Земли». В эту «посылку» были встроены копии величайших планетарных искусственных интеллектов, прозванных Аристотелем, Фалесом и Афиной. Через несколько часов после взрыва радиотелескопы на Земле зарегистрировали его эхо, которое вернулось к нам, отраженное от всех объектов диаметром больше метра, находившихся внутри орбиты Сатурна.

Через двадцать семь лет после солнечной бури все населенные людьми миры и космическое пространство были напичканы электронными глазами, которые отслеживали все, что там движется. А все, что не было отмечено на карте Чистильщика, по всей видимости, представляло собой нового пришельца. А все эти пришельцы, будь они искусственные или естественные, подлежали сперва немедленной идентификации, а затем уничтожению. А если этого не происходило… что ж, тогда (и Белла это прекрасно знала) плохие новости тут же просочатся в иерархию Космического Совета и достигнут ее ушей другим путем.

В герметично закупоренном теплом салоне самолета Белла внезапно почувствовала озноб. Как и многим представителям ее поколения, ей также были знакомы ночные кошмары, связанные с солнечной бурей. Но теперь настал ее черед вслушиваться в плохие новости из космоса и принимать по этому поводу решения.

Лицо Эдны на мягком экране, вмонтированном в спинку стоящего впереди кресла, предстало перед Беллой безупречно трехмерным. Ее дочери было всего двадцать три года — она принадлежала к первому поколению так называемых «космиков» (так, по крайней мере, слышала про них Белла), то есть Эдна родилась в космосе, во время реабилитации Беллы после солнечной бури, которая проходила на Луне. Но, несмотря на свой возраст, Эдна была уже капитаном. В космической авиации повышения по службе происходили быстро, что воспринималось вполне естественно, потому что космические корабли были очень сложными системами, и на каждом из них работала немногочисленная команда. Эдна говорила, что даже палубу на их корабле драют роботы. Белла вглядывалась в лицо дочери: темно-рыжие волосы зачесаны строго назад, космическая униформа застегнута до подбородка, лицо напряжено, под глазами темные круги.

Белле очень захотелось дотронуться до дочери. Но она не могла даже как следует с ней поговорить. В данный момент Эдна находилась на спецзадании Штаба Космических Сил где-то в поясе астероидов. Особенности ее орбиты предполагали, что между матерью и дочерью пролегало расстояние приблизительно в две астрономические единицы, то есть Эдна находилась от матери на расстоянии в два раза большем, чем от Земли до Солнца, и этот колоссальный пространственный промежуток любое сообщение преодолевало с опозданием в шестнадцать минут.

И, кроме того, существовали вопросы протокола. Фактически Белла являлась высшим начальством своей дочери. Она попыталась сосредоточиться на только что полученных из космоса сообщениях.

— Мам, ситуация очень опасная, — продолжала Эдна. — Все детали мне неизвестны. Но ходят слухи, что контр-адмирал Пакстон сейчас летит в Лондон, чтобы обо всем тебе сообщить…

Белла вздрогнула. Боб Пакстон, героический первопроходец Марса, был известной затычкой во всех бочках. Эдна улыбнулась.

— Помни, что он мягко стелет, но ты же босс! Между прочим… Tea развивается хорошо. — Речь шла о дочери Эдны, трехлетней внучке Беллы, которая принадлежала ко второму космическому поколению. — Скоро она вернется домой, и ты увидишь, как она прекрасно адаптировалась к микрогравитации на планетах с малым периодом обращения!..

Эдна еще рассказывала о дочери, о всяких житейских новостях, то есть о предметах, гораздо менее значительных, чем судьба Солнечной системы. Белла, как и положено бабушке, жадно ловила каждое слово. Однако она сама служила когда-то в космосе, и все эти новости звучали для ее уха странно. Речь Эдны была усыпана разными неизвестными ей словечками, вроде летать «по спину», или летать «против спина», или двигаться «по оси вращения». Даже выговор у Эдны был специфический: в основном ирландский, так как ирландский был родным языком Беллы, но имел существенную примесь языка восточно-американского побережья. Дело в том, что космическая навигация была в основе своей боковой ветвью старого американского мореплавания, и поэтому она унаследовала свою культуру и терминологию именно из этого источника.

И дочь, и внучка — обе растут далеко от меня, с тоской подумала Белла. Но, с другой стороны, каждая бабушка, начиная с прародительницы Евы, наверняка чувствовала то же самое.

Легкий перезвон известил Беллу о том, что самолет пошел на последний круг перед посадкой. Она сохранила полное послание Эдны в компьютере и отправила короткий ответ.

Самолет снижался, и Белла смотрела через иллюминатор на город.

Перед ней проплывали остатки громадного купола. Он представлял собой почти совершенный круг диаметром девять километров с центром на Трафальгарской площади. В пределах круга большинство зданий сохранилось, так что от всего этого мрамора и песчаника веяло добрым старым Лондоном. Однако Вестминстер превратился теперь в остров, а парламент давно был покинут людьми и превратился всего лишь в памятник старины. После солнечной бури город оставил попытки господства над Темзой, и она избрала себе новое широкое и свободное русло, больше похожее на то, которое нанесли на карту древние римляне. Лондонцы к новым условиям приспособились: теперь они могли нырять с аквалангом среди бетонных руин Южной набережной.

За этим кругом большинство зданий было разрушено в первый день солнечной бури. Теперь эти окраины представляли собой ковер из новых низких домов, очень похожих на танковые капониры.

А когда самолет спустился еще ниже, Белла ясно увидела сам купол. Его защитные панели давно были сняты, остались только огромные ребра и опоры конструкции. Побитые непогодой и значительно потускневшие, они бросали километровые тени на спасенный ими город. Белла взглянула на купол — и словно бы окинула взглядом весь мир: со времен солнечной бури прошло уже двадцать семь лет, но где бы человек не путешествовал, по всему миру были видны оставленные ею шрамы.

Город летел ей навстречу, и самолет едва не чиркал брюхом по безымянным крышам тесно застроенных пригородных кварталов, направляясь на посадку в Хитроу.

6. Майра

Майра сидела рядом с Байсезой возле телескопического окна и пила чай со льдом. Стояло раннее утро, и солнечные лучи, казалось, специально оттеняли морщинки на ее лице.

— Ты на меня так пристально смотришь, — сказала Майра.

— Извини, дорогая. Но разве это не естественно? По моим ощущениям, ты постарела на девятнадцать лет за один миг.

— Но я все равно моложе тебя, — обиженно произнесла Майра, и у нее были основания обижаться.

Майра была одета в удобную блузку и брюки, которые, казалось, постоянно поддерживали комфортную температуру тела и спасали от перегрева. Ее волосы были гладко зачесаны назад, в стиле, который, по мнению Байсезы, казался слишком строгим. Однако такая прическа подчеркивала скулы Майры и красивый чистый лоб. Обручального кольца у нее не было. Держалась Майра очень деловито, отстраненно, едва ли не формально, и в глаза матери смотрела очень редко.

Она выглядит совсем не счастливой, подумала Байсеза. Скорее озабоченной.

Байсеза не знала, в чем дело.

— Мне нужно было оставаться и жить на свете ради тебя, — сказала она.

Майра подняла на нее глаза.

— Однако ты не осталась, — устало возразила она.

— А теперь я просто не знаю…

— Ты знаешь, что я вышла замуж за Юджина незадолго до того, как ты отправилась в капсулу. — Юджин Мэнглз, подающий надежды, хотя и склонный к аутизму, ученый. После тех блистательных вычислений, которые он произвел во время солнечной бури, единственной целью своей жизни он считал ни много, ни мало, а спасение мира. — В то время все женились и выскакивали замуж молодыми, — продолжала Майра. Действительно, годы после солнечной бури стали периодом демографического бума. — Мы разошлись через пять лет.

— Извини. А после развода у тебя были другие мужчины?

— Ничего серьезного.

— Так где же ты сейчас работаешь?

— Я вернулась в Лондон десять лет тому назад. Вернулась в нашу старую квартиру в Челси.

— Под скелетом купола.

— Да, под тем, что от него осталось. Эти руины очень хорошо влияют на цены на недвижимость. Снобы стремятся жить под куполом. Так что надо полагать, что мы с тобой богаты, мама. Когда у меня плохо с деньгами, я просто продаю часть наших акций. Цены ползут вверх так быстро, что скоро, очевидно, побьют все рекорды.

— Итак, ты вернулась в город. А что ты там делаешь?

— Я переквалифицировалась и стала работать в социальной сфере. В ПТЦ.

— Посттравматический центр.

— Большинство наших пациентов — твои ровесники, мама. Такое впечатление, что они донесут свой стресс до могилы.

— Однако они спасли мир! — мягко напомнила ей Байсеза.

— Да, это так.

— Никогда не могла представить тебя в роли социального работника. Ты всегда хотела быть астронавтом.

Майра усмехнулась, словно ей напомнили о чем-то по-детски смешном и наивном.

— Я выросла из этого, мама. Сразу же после того, как поняла, что происходит на самом деле.

Она рассеянно потрогала татуировку на щеке. Это была идентификационная татуировка, знак принудительной регистрации, который был введен через несколько лет после ухода Байсезы в анабиоз. «Вряд ли ее можно считать симптомом свободного общества», — подумала Байсеза.

— А Юджин, он, кажется, работал над системами модификации погоды?

— Да, работал. Но быстренько ушел в сторону, в систему вооруженных сил. Погодные модификации стали инструментом политического контроля. Пока в таком качестве они еще не применяются, но способы разрабатываются. Мы с ним долго спорили по поводу моральных аспектов его работы. В наших спорах я ни разу не потерпела поражения, но ни разу и не выиграла. Юджин просто меня не слушал и не воспринимал.

Байсеза вздохнула.

— Да, я помню, что он таким и был.

— В конце концов, его работа стала для него важнее, чем я.

Байсеза с грустью посмотрела в разочарованное лицо своей дочери, которой в ее глазах был по-прежнему двадцать один, или, по крайней мере, так было всего лишь несколько мгновений назад.

Она снова выглянула из окна. На дальней стороне каньона снова что-то двигалось. На этот раз верблюды.

— Не все так уж плохо в этом новом мире, — сказала она, стараясь приободрить себя и свою дочь. — Мне очень нравится мысль поселить в Северной Америке слонов и верблюдов.

— Мы в центре парка Джефферсона, — напомнила Майра.

— Имеется в виду Джефферсон, президент?

— Когда я жила с Юджином в Массачусетсе, то очень много узнала о президентах Соединенных Штатов, — сухо сказала Майра. Непреодолимое желание человечества восстановить дикую природу стало одним из последствий солнечной бури. — По существу, в разработке этой программы большое участие принимает Линда. Она писала мне.

— Линда, моя двоюродная сестра?

— Сейчас ее называют госпожа Линда. — Будучи студенткой на факультете этикобиологических исследований, Линда когда-то жила вместе с Байсезой и Майрой в одной квартире. Это было до солнечной бури. — Главная мысль в том, что задолго до Колумба, еще в каменном веке, первые жители континента уничтожили здесь всех крупных млекопитающих. Так что здешняя фауна полна пробелов, а эволюционное древо просто не имело времени восстановиться в полном объеме. — Кажется, это сказал Торо: «Здешняя симфония такова, что в ней отсутствуют многие части». Линда постоянно его цитирует. Когда испанцы привезли сюда лошадей, то их популяция размножилась здесь взрывообразно. А в чем причина? В том, что современные лошади здесь эволюционировали…

В новейших «Джефферсон-парках» прилагаются сознательные усилия по восстановлению экологических цепочек, какими они были в конце последнего ледникового периода. Для этого сюда завозятся виды, считающиеся близкими эквивалентами утраченных.

Байсеза согласно покивала.

— Например, завозятся африканские и азиатские слоны туда, где раньше жили мамонты и мастодонты, — сказала она.

— Да, а верблюды туда, где раньше жили их далекие предки, камелиды. А также многие виды лошадей, чтобы умножить видовое разнообразие этих животных. Сюда входят даже зебры, надо полагать. А вместо гигантских наземных ленивцев завозятся носороги и прочие травоядные той же массы и диеты.

— И в качестве кульминационной точки всей этой работы сюда завозят львов, — предположила Байсеза.

— Да, — согласилась Майра. — За морем тоже имеются парки. В Британии, например, половина Шотландии отдана под восстановление местного дубового леса.

Байсеза понаблюдала за надменно вышагивающими верблюдами.

— Зрелище терапевтическое, — сказала она. — Правда, здесь приходится много времени уделять медицинским процедурам. Кажется, я проснулась только для того чтобы обнаружить, что мы все еще живем в необустроенном после катастрофы мире.

— Да, — снова согласилась Майра. — И не все, что делается человечеством после катастрофы, столь же позитивно, как учреждение парков плейстоцена.

Майра сумрачно помолчала.

— Мам, — продолжала она через некоторое время, — люди многого не знают о солнечной буре. Прежде всего, не знают правды. Даже название «Перворожденные» так и не стало никогда широко известным. Сегодня никто не допускает даже намека на то, что солнечная буря была чьим-то умышленным действием.

Считалось, что ее причиной стало внедрение одного из спутников Юпитера в оболочку Солнца.

— Но тем не менее правда просочилась наружу. Сперва произошла небольшая утечка информации. А затем информация полилась потоком. Это случилось, когда люди, победившие солнечную бурю, в массовом порядке стали выходить на пенсию. Терять им было нечего, и они начали рассказывать все, что знают.

— Меня удивляет только то, что тайна сохранялась так долго.

— Надо полагать, что даже сегодня многие всему не верят. Но в то же время люди испуганы. И как следствие этого, и в правительстве, и в промышленности, и в высших слоях общества есть люди, желающие этот страх использовать. Правящие круги стремятся милитаризовать всю Землю и всю Солнечную систему. Они даже придумали этому название: «Война с Небесами».

Байсеза фыркнула.

— Просто смешно. Как можно развязать войну с абстракцией?

— Подозреваю, что в этом все и дело. Каждое явление значит именно то, что мы хотим, чтобы оно означало. А те, кто контролирует небо, обладают практически неограниченной властью. Почему, как ты думаешь, Фалес все еще находится на Луне?

— А! Потому что там не все могут до него добраться. Именно поэтому ты и вернулась на Землю?

— Большая часть неисчислимых миллиардов, отпущенных на эту программу, были потрачены впустую. Но что еще хуже, никаких серьезных исследований не проводилось по поводу тех технологий, которые мы называем «Перворожденными». Или Глазами… Манипуляции с космическим временем, конструирование карманных Вселенных… Все в таком роде. Исследования, которые могли бы стать очень полезны в случае новой угрозы.

— Именно поэтому ты решила вовремя улизнуть, так сказать — прыгнуть с парашютом…

— Да я понимаю, мам, что с моей стороны это выглядит смешно. Мне надо было отправиться на Луну! Но я не могла молча проглатывать ту ложь, которой нас постоянно кормили! Причем и здесь, на Земле, и дальше, в космосе, есть множество людей, которые думают так же, как я.

— В космосе?

— Мам, с момента солнечной бури целое поколение уже успело родиться в космосе. Космики — так они себя называют. — Майра с вызовом посмотрела на мать, потом отвела глаза в сторону. — Меня позвал с собой один из космиков. И посоветовал тебя разбудить.

— С какой стати?

— Что-то должно произойти.

От этих простых слов Байсезу пронзило холодом. Она посмотрела в окно и увидела какие-то блуждающие огни. По небу летела яркая точка спутника.

— Майра… Что это? — спросила она. — Похоже на допотопный спутник, только в окружении космических зеркал.

— А, это «Аполлон-9», или его реплика. Этот корабль летает уже лет сто. Правительство заново восстанавливает все классические программы. Восстанавливает память о тех временах, которые были до солнечной бури.

Консервация и восстановление памятников. Цепляние за прошлое. Создавалось впечатление, что мир до сих пор находится в шоке.

— Хорошо, — сказала Байсеза. — Что ты от меня хочешь?

— Когда ты поправишься, мам, собирайся. Мы улетаем.

— Куда?

Майра улыбнулась немного принужденно.

— С Земли.

7. Медаль Тука

Мотоколонна двигалась по пригороду, называемому Чизвик.

Белла вышла из машины в сопровождении двух телохранителей из Космического Совета. Это были мужчина и женщина, вооруженные и, как все их коллеги, молчаливые и безымянные. Женщина несла в руках небольшой кожаный чемоданчик.

Дверцы машины захлопнулись за ними сами собой.

Белла стояла перед домом Дюфлотов и собирала в кулак все свое мужество. С виду дом представлял собой безликую массу светлого бетона со скругленными противоураганными углами, и был глубоко врыт в землю, словно глинистая почва Лондона не могла удержать его на поверхности. На крыше дома громоздился целый лес ветряных турбин, сотовых солнечных панелей и антенн. Окна были маленькими и глубоко сидящими. Если учесть, что множество его комнат находилось ниже уровня земли и что он имел автономные источники питания, его можно было скорее счесть бункером. Именно такова была по преимуществу жилая архитектура середины двадцать первого века.

Чтобы подойти к входной двери, Белле пришлось спуститься на целый лестничный пролет. На пороге ее ждала тоненькая женщина в облегающем голубом костюме.

— Миссис Дюфлот?

— Доктор Фингал? Спасибо, что приехали. Называйте меня просто Филиппой…

Женщина протянула Белле тонкую руку с длинными пальцами.

В сопровождении телохранителей Белла прошла в дом, где ее проводили в гостиную.

Филиппе Дюфлот, судя по всему, было шестьдесят с небольшим лет, она была чуть старше Беллы. Ее седые волосы были коротко острижены, лицо не потеряло былой привлекательности, однако имело трагическое выражение. По виду Филиппа обладала железной волей и самообладанием, однако она потеряла сына, и глубокие складки залегли вокруг ее губ и глаз. И держится она принужденно, подумала Белла.

В гостиной Беллу ждали остальные Дюфлоты. Когда Белла вошла в комнату, все они встали и выстроились вдоль одной из стен, представлявшей собой изображение живописного шотландского озера. Глядя на них, Белла судорожно вспоминала их имена. Вот два оставшихся в живых сына Филиппы, Поль и Джулиан. Обоим было где-то за тридцать, и оба себя чувствовали скованно и робко. Рядом с ними стояли их жены. А эта тоненькая красивая женщина — скорей всего, двадцатишестилетняя Касси, вдова Джеймса. А вот их дети, мальчик и девочка шести и пяти лет соответственно. Их зовут Тоби и Кандида. Все были одеты в траурные одежды, черные с белым, даже дети. И на щеках всех виднелись идентификационные татуировки. Например, на щеках маленьких девочек были изображены хорошенькие розовые цветочки.

Под взглядами молчащих взрослых, и особенно под взглядами детей, Белла внезапно совершенно забыла, о чем ей следует говорить.

Филиппа пришла ей на помощь.

— Как это мило с вашей стороны, что вы к нам приехали! — Ее выговор выдавал ее принадлежность к высшему британскому обществу, с характерным оттенком той далекой уже эпохи, когда в чести было неизменное хладнокровие и командирские замашки. Тут Филиппа обратилась к своим внукам: — Доктор Фингал является главой Космического Совета. Она прилетела из Америки специально для того, чтобы нас увидеть.

— Да, — обрела дар речи Белла. — Именно для этого. И еще для того, чтобы передать вам это. — Белла кивнула своим спутникам, и женщина передала ей кожаный кейс. Белла осторожно его открыла и поставила на низкий кофейный столик. Там находился сверкающий всеми цветами радуги диск, лежащий в углублении из черного бархата.

Дети широко открыли глаза. Мальчик спросил:

— Это медаль?

Девочка тоже спросила:

— Это для папы?

— Да, это для вашего папы. — Белла указала им на медаль, но дотрагиваться до нее не стала. Похоже, что диск представлял собой сложную электронную машину, состоящую из множества мельчайших компонентов. — Знаете ли вы, из чего эта вещь сделана?

— Из субстанции космического щита, — без запинки ответил мальчик.

— Да, эта вещь настоящая. Она называется медалью Тука. Человек не может удостоиться более высокой награды, чем эта медаль, если он живет и работает в космосе. Я была знакома с Бадом Туком. Я работала с ним на щите и знаю, что он высоко ценил вашего отца. К тому же, это не просто медаль. Вы хотите посмотреть, что она умеет делать?

Мальчик спросил недоверчиво:

— Что?

Нажми вот эту кнопку, — указала Белла, — и увидишь.

Мальчик повиновался.

Медаль на столе словно бы ожила, засветилась новым, идущим изнутри светом, и на ней появилась сцена похорон: покрытый флагом гроб на лафете, запряженном шестью маленькими черными лошадками. По бокам гроба стояли люди в темно-синей форме космического флота. Звук был тихий, но вполне отчетливый: стук лошадиных копыт, звон упряжи.

Семейство в молчании склонилось над медалью, словно гиганты над сценой из жизни лилипутов. Касси молча плакала, мужчины ее успокаивали. Филиппа наблюдала за всем с полным самообладанием.

Трансляция между тем продолжалась. Прогремели три ружейных залпа. Над головами участников церемонии взлетел крошечный реактивный самолетик и скрылся за горизонтом.

— Это похороны папы! — взволнованно сказал Тоби.

— Да. — Белла ласково посмотрела на детей. — Он был похоронен в Арлингтоне. Это в Америке, штат Вирджиния. Там находится кладбище американских Военно-морских сил.

— Папа учился в Америке.

— Да, и твоя мама тоже. Эту голограмму генерирует сам элемент щита…

— А куда улетел самолет?

— Он выполняет прощальный полет. Знаешь, Тоби, такие самолеты, Т-38, использовались первыми астронавтами во время подготовки к полетам. Они очень старые, эти машины, им больше ста лет, вообрази себе, Тоби.

— А мне нравятся маленькие лошадки, — сказала Кандида. Один из мужчин положил руки на плечи детей.

— А теперь идите, — сказал он.

После ухода детей Белла облегченно вздохнула.

Затем принесли напитки: шерри, виски, кофе, чай. Молодая женщина быстро сервировала стол. Белла взяла чашку кофе и подошла к Филиппе.

— Как это мило с вашей стороны — так хорошо объяснить все детям, — сказала Филиппа.

— Надо полагать, такова моя работа, — ответила Белла.

— Да, но только некоторые делают свою работу хорошо, а другие плохо. Вы ведь новичок в подобных делах, не так ли?

Белла улыбнулась.

— Полгода только. Это так заметно?

— Абсолютно незаметно.

— Смерть в космосе случается так редко.

— Да, слава Богу. Но тем тяжелее ее принять. Я так надеялась, что новое поколение будет защищено… будет защищено от того, что пережили мы. О вас я читала. Вы находились на космическом щите.

Белла снова улыбнулась:

— Я была всего лишь технологом низшего звена. Филиппа энергично покачала головой.

— Не преуменьшайте своих заслуг! В конце концов, вы очень быстро получили офицерское звание как участник реальных боевых операций, разве не так?

— Только потому, что к концу операций в строю не осталось почти никого.

— Но, тем не менее, вы с честью выполнили свою работу. Вы заслужили свое нынешнее признание.

Относительно этого Белла не испытывала уверенности. Ее работа в качестве администратора разных телекоммуникационных корпораций и регулировочных комитетов оказалась, разумеется, хорошим плацдармом для дальнейшего продвижения по службе и была полезна для установления связей в обществе. Однако она никогда не пыталась использовать эти связи для форсирования карьеры и в пятьдесят пять лет благополучно вышла на пенсию. И не ее вина, что на пенсии она продержалась совсем недолго: через несколько месяцев ей предложили новый пост — предложение, которое она не смогла отклонить.

Филиппа сказала:

— Что касается меня, то во время строительства защитных сооружений против бури я находилась в Лондоне. Я работала в главном офисе над вопросами экстренного реагирования и тому подобного. Но перед самой бурей мои родители заставили меня уйти в укрытие, в Л-2.

Над Землей, в так называемой точке полудня Л-1, то есть в первой точке гравитационной устойчивости Лагранжа между Землей и Солнцем, был установлен щит. Вторая точка Лагранжа находилась на той же прямой Земля — Солнце, только на противоположной стороне планеты, в так называемой точке полуночи. Таким образом, когда рабочие на Л-1 строили заградительные сооружения для спасения Земли от бури, на Л-2 беглецы со всего мира благополучно находили укрытие в земной тени. Здесь собралось множество миллиардеров, диктаторов и прочих богатых и влиятельных личностей, включая, как поговаривали, половину членов британского королевского дома. История Л-2 впоследствии породила множество скандалов.

— Местечко было не из приятных, — продолжала Филиппа. — Я пыталась работать. Для видимости мы числились на службе и осуществляли мониторинг обстановки. Я должна была поддерживать связь с наземными станциями. Но многие богачи просто весело проводили время.

— Звучит так, словно у вас не было другого выбора, — сказала Белла. — Не стоит себя чрезмерно корить.

— Вы очень добры, раз так говорите. Тем не менее кто-то должен был выжить.

К ним робко приблизилась Касси, вдова Джеймса Дюфлота.

— Спасибо за то, что вы к нам приехали, — сказала она. Вид у нее был усталый.

— Не стоит…

— Вы были так добры с детьми. Теперь этот день они запомнят навсегда. — Касси улыбнулась. — Ваши портреты они видели в новостях. Но все же я спрячу подальше эту голограмму.

— Скорей всего, так будет лучше, — согласилась Белла. — К сожалению, я не могу рассказать всего о том, над чем работал Джеймс. Но я хочу, чтобы вы знали, что ваш муж отдал свою жизнь не напрасно.

Касси кивнула.

— Меня уже подготовили к этому, — сказала она. — Меня часто спрашивали: как это, иметь мужа, который постоянно летает в космосе? Я отвечала, что для тех, кто этого не понимает, лучше оставаться на Земле.

Вместо ответа Белла выдавила из себя улыбку.

— Должна вам признаться, что мы прошли через трудный период жизни, — продолжала Касси. — Мы, то есть те, кто связан с Землей. Джеймс отправился в космос, чтобы там работать, а вовсе не для того чтобы там жить. Домом для него всегда оставался Лондон. И я каждый день ездила в город, чтобы работать в Тюлле. — Белла мысленно прикинула: Тюлле, Инк., огромное транснациональное агентство по восстановлению экологии. — Иногда мы с мужем говорили о том, чтобы нам расстаться на некоторое время. — Касси горько усмехнулась. — Ну, а теперь я так никогда и не узнаю, как развернулась бы в дальнейшем наша история.

— Мне очень жаль…

— Знаете, о чем я больше всего сожалею? О его посланиях. О его звонках. Рядом со мной его не было очень часто и подолгу, но всегда были рядом его послания. Так что в некотором смысле о нем самом я не скучаю. Я скучаю только по его посланиям. — Она пронзительно взглянула на Беллу. — Так вы говорите, что дело того стоило?

Белла не была склонна повторять те банальности, которые от нее в данном случае ожидали услышать.

— Знаете, я в этом деле новичок, — уклончиво сказала она. — Но моя работа заключается как раз в том, чтобы уверить вас в самых доблестных намерениях вашего мужа.

Вряд ли этого достаточно. В подобных случаях никакие слова не могут считаться достаточными. И она почувствовала сильное облегчение, когда смогла наконец извиниться и сказать, что ее ждут другие неотложные дела, и покинула этот похожий на бункер дом.

8. Евро-игла

Для встречи с Бобом Пакстоном Беллу привезли в Башню Ливингстона, или Евро-иглу, как ее все еще называли лондонцы. Здесь находилось главное административное управление Евразийского союза, и иногда башня служила резиденцией союзного премьер-министра. Здесь находилось множество офисов с широкими окнами из бронированного стекла и открывался превосходный вид на Лондон. Во время шторма Игла находилась под защитой купола, и на ее крыше, которая поднималась под самую купольную конструкцию, имелся небольшой музей тех страшных дней.

Пакстон ждал ее в конференц-зале на сорок первом этаже. Он нервно шагал по залу взад-вперед и пил кофе большими глотками. Беллу он приветствовал сдержанным поклоном военного человека.

— Председатель Фингал, мое почтение…

— Спасибо, что приехали в Лондон ради встречи со мной… В ответ он махнул рукой.

— У меня здесь есть и другие дела. Нам надо поговорить. Она села. Белла все еще переживала встречу с Дюфлотами, но понимала, что день будет очень длинным.

Пакстон не стал садиться. Казалось, он был слишком обеспокоен, чтобы сидеть на месте. Из большой кофеварки в углу зала он налил кофе Белле, а также ее охранникам, которые расположились в дальнем конце за столиком.

— Расскажите мне, что у вас на уме, адмирал.

— Я скажу вам просто. Новые наблюдения все подтверждают. Появилось новое пугало.

— Пугало?

— Аномалия. Сквозь Солнечную систему пролетает нечто, что ей не принадлежит.

Пакстон был высоким тощим мужчиной. У него лицо астронавта, подумала Белла, такое бледное, все в шрамах от радиационных опухолей. Татуировка на щеке представляла собой эмблему бравых морских офицеров, коротко остриженные волосы были седы и взъерошены.

Ему уже за семьдесят, предположила Белла. Когда он командовал «Авророй-1», первой миссией с участием человека на Марсе, ему уже было около сорока. Он стал первым человеком, кто оставил свой след на красной планете, а затем ему пришлось пережить — вместе со своей оставшейся без поддержки с Земли командой — все ужасы солнечной бури. Вне всякого сомнения, его персональный опыт был огромен. Он стал контр-адмиралом новых Военно-космических сил и приобрел вес в параноидальные послештормовые годы, когда посвятил свою жизнь усилиям по противодействию той угрозе, которая когда-то закинула его на Марс.

Глядя на то, как он, возбужденный кофеином, с красным лицом, шагает перед ней взад-вперед, она внезапно почувствовала импульсивное желание попросить у него автограф. А потом еще одно импульсивное желание — отдать ему приказ сейчас же выйти на пенсию. Оба эти желания она в себе подавила.

На своем рубленном средне-западном наречии он развернул перед ней те же самые опасения, которые она недавно услышала от Эдны.

— У нас имеются три донесения об этом объекте, — сказал он.

Первое из них было случайным. «Вояджер-1», запущенный в 1977 году и впервые познакомивший человечество с другими планетами, вылетел за пределы Солнечной системы. К пятому десятилетию нового века он пролетел расстояние в сто пятьдесят раз большее, чем расстояние от Земли до Солнца.

И тут его бортовой детектор космических лучей, спроектированный, чтобы улавливать частицы отдаленных сверхновых, зарегистрировал поток частиц с большой энергией.

Это значило, что во мраке Вселенной появилось что-то новенькое.

— Тогда никто не придал этому особого значения, — гудел Пакстон. — И все потому, что донесение поступило на Землю 20 апреля 2042 года. — Тут он хищно улыбнулся. — В день солнечной бури. Тогда нас в основном занимали другие проблемы.

Позднейшие наблюдения «Вояджера» показали, что аномалия, захваченная солнечной гравитацией, начала свое долгое падение в самое сердце Солнечной системы. Первым крупным объектом на ее пути к Солнцу должен был стать Сатурн и его система лун, к которым он приблизился в 2064 году. Так, по крайней мере, значилось на составленных планах.

— А затем произошло второе столкновение, — продолжал Пакстон. — Мы получили донесение от «Следопыта глубокого космоса Х7-6102-016», а затем данные о его уничтожении. И наконец третьим стало донесение целого ряда зондов, зарегистрировавших движение нового тела внутри орбиты Юпитера. — Пакстон бросил на стол плоскую электронную карту. — Вот эти три точки на карте, посмотрите, три вероятных пункта траектории аномалии. Есть основания предполагать, что это один и тот же объект, который вошел уже в Солнечную систему, но является для нее инородным телом. — Он посмотрел на Беллу своим холодным немигающим взглядом, словно бы приглашал ее согласиться с его выводами.

— А вы уверены, что это не комета? Что это не естественный объект? — Белла попыталась снизить градус донесений Пакстона.

— Кометы не испускают космические лучи, — сказал он. — И к тому же это вряд ли совпадение, что объект появился в нашем поле зрения как раз в день солнечной бури, вам не кажется?

— А его траектория… Если ее продлить, куда она приведет, адмирал?

— В этом смысле мы можем быть абсолютно точны. Она отклонится от Сатурна, но вряд ли минует следующую значительную массу в космосе. Это значит, что он упадет под действием ее гравитации…

Белла нервно сглотнула.

— Значит, аномалия направляется к Земле?

Его лицо было как гранит.

— Если это тело продолжит свою веселенькую прогулочку по той же самой траектории, как сейчас, то оно будет здесь уже в декабре следующего года. Этакий подарочек от Санта-Клауса.

Белла нахмурилась.

— Через двадцать один месяц. У нас не так много времени.

— Истинная правда.

— Если бы мы отреагировали на тревожный сигнал, когда эта штука проходила мимо Сатурна и, как вы говорите, разрушила караульный зонд, у нас было бы время для подготовки, долгие годы.

Он пожал плечами.

— Об этих годах теперь можно забыть. Я всегда предупреждал, что мы недостаточно бдительны. Я дискутировал по этому поводу с вашим предшественником множество раз. И вот теперь ясно, что я был прав, разве не так? Если мы выживем на сей раз, то можно будет поднять все прежние протоколы.

Если мы выживем… От таких слов Белла похолодела.

— Адмирал, вы считаете, что это искусственный объект?

— Трудно сказать.

— Но, тем не менее, вы считаете его угрозой?

— Должен это признать. А вы разве не согласны?

Она ничего не смогла ему возразить. Вопрос стоял по-другому: что теперь с этим артефактом делать?

Мировой Космический Совет только эпизодически взаимодействовал со старинной Организацией Объединенных Наций, которая после солнечной бури сфокусировалась на усилиях по восстановлению природы Земли. Задача Совета состояла в том, чтобы координировать усилия землян по предотвращению новых угроз, идущих от невидимого врага, — врага, само существование которого фактически еще даже не было официально подтверждено.

Самым ценным достижением Совета за это время стало учреждение Военно-космических сил, которые номинально подчинялись Совету. Однако сам Совет финансировался и в конечном итоге контролировался неким непрочным альянсом: с одной стороны Соединенными Штатами Америки, Евразией и Китаем, которые надеялись использовать космическое пространство для укрепления своей политической власти над другой стороной — Африкой.

И на вершине всей этой шаткой политической конструкции власти и силы стояла Белла, компромиссная фигура, занимающая довольно безвольную, соглашательскую позицию.

В ближайшее время, размышляла она, три космические державы должны скоординировать свои усилия и использовать угрозу нового вторжения для завоевания преимущества над Африкой, которая намного меньше остальных пострадала от солнечной бури и смогла поэтому успешно продвинуться в своем развитии. Тектонические плиты, на которых держался Совет, должны, наконец, прийти в движение, сосредоточенно думала она, причем как раз в тот самый момент, когда от него требуются самые решительные действия.

— Вас слишком занимает политика, — нахмурился Пакстон.

— Да, — признала она. Словно эта аномалия, чем бы она ни была на самом деле, представляет собой всего лишь один из пунктов в повестке дня мирового бизнеса. А вдруг это что-то наподобие новой солнечной бури? Тогда оно одним ударом опрокинет весь земной бизнес и сделает его бессмысленным.

Внезапно она почувствовала себя очень слабой. Старой и бессильной. Она поняла, что ее раздражает то обстоятельство, что этот кризис свалился на голову не кому-нибудь, а именно ей, то есть произошел в период ее председательства.

Но, взглянув в напряженное лицо Пакстона, она взяла себя в руки и поняла, что именно теперь решается вопрос о ее твердости и авторитете в качестве начальника, а соответственно, и о ее способности в трудную минуту противостоять обстоятельствам.

— Хорошо, адмирал, — сказала она. — Вы меня заинтересовали. Каковы ваши предложения?

Он шагнул назад.

— Я хочу собрать побольше данных и предложить их на рассмотрение уполномоченным лицам. Надо полагать, что брифинг лучше всего собрать в Вашингтоне. И как можно скорее.

— Хорошо. Однако нам надо учитывать достаточно широкий круг заинтересованных лиц. Кроме того, нам надо договориться, что сообщать общественности, а что нет. Какую подготовку надо вести в связи с появлением аномалии и так далее.

— Прежде всего, об этом объекте нам надо собрать побольше сведений.

— А что мы должны сказать тем, перед кем обязаны отчитываться?

Пакстон сказал:

— Поскольку политика замешана во всем, мы должны прежде всего убедиться, что наш мандат и наши полномочия не утратили своей силы и не выхолощены политическими тяжеловесами. И к тому же, госпожа председатель, если вы не возражаете, я включу в брифинг материалы, собранные Комитетом.

Она почувствовала, как волосы на затылке зашевелились. Проведя большую часть своей жизни в высших эшелонах власти, она чувствовала, когда и как ей расставляют капканы.

— Вы имеете в виду ваш Комитет Патриотов?

Он оскалился по-акульи.

— Вам следует как-нибудь прийти к нам в гости, госпожа председатель. Наш офис находится в старом здании Специальных военно-космических проектов в Колумбии. Большинство из нас — старые космические летуны разных рангов. Сообщество, которое вы наверняка считаете самозванным, видит свою миссию в том, чтобы отслеживать реакцию правительств и подведомственных им структур на угрозу интервенции, которая привела сперва к солнечной буре, а затем и к дальнейшим непредвиденным последствиям. К сожалению, ваш предшественник об этом ничего не хотел знать. Очевидно, он считал, что любые заискивания с такими полоумными типами, как мы, нанесут вред его блестящей карьере. Но теперь у нас есть кое-что вполне реальное, госпожа председатель. Аномалия. Пришло время нас слушать, если вы понимаете, что я имею в виду.

И снова она не нашлась, что ему возразить.

— Мне кажется, вы втягиваете меня в спор, Боб. В таком случае я прибегаю к своему праву вето.

— Спасибо. Но тут есть один нюанс.

— Говорите.

— Комитет всегда представлял собой силу, с которой власти довольно охотно считались. Однако есть нечто, чего они не принимали никогда: намеки на чужого. Развивать наши собственные вооружения — это полдела. Но игнорировать возможности врага — это преступление. И в этом смысле нам известен некто, кто может нам помочь в этом темном деле.

— Кто?

— Женщина по имени Байсеза Датт. Отставной офицер Британской армии. Это долгая история. Именно поэтому я сегодня прилетел в Лондон: у нее здесь дом. Но я не обнаружил в Лондоне ни ее, ни ее дочери. Есть сведения, что она упрятала себя в клинику анабиоза в Штатах, причем под вымышленным именем. К настоящему времени она, разумеется, должна была уже вернуться на свет. — Он сверлил глазами Беллу. — С вашего разрешения, я ее выслежу.

Она глубоко вздохнула.

— Разве у меня есть полномочия давать такие разрешения?

— Если вы захотите, то они будут. — Минута была решающая, и он это понимал.

— Хорошо. Отыщите ее. Вышлите мне ее досье. Но оставайтесь в рамках закона, адмирал. И ведите себя корректно.

Он ухмыльнулся.

— Я весь в вашем распоряжении.

Внезапно Белла увидела, что Пакстон счастлив. Он ждал этого момента — ждал всю свою бесцветную жизнь с момента героических усилий на Марсе во время солнечной бури. Он ждал, когда небо снова начнет падать людям на голову.

Белла подавила в себе отвращение. Что касается ее, то ей бы хотелось только одного: избежать в дальнейшем повторения случая Джеймса Дюфлота.

9. Флорида

Майра забрала Байсезу из клиники анабиоза и перевезла во Флориду.

Они прилетели туда на толстопузом короткокрылом самолете, снабженном новейшим гиперзвуковым реактивным двигателем. Байсеза все еще чувствовала себя не очень уверенно, но когда-то, во время службы, она часто летала на вертолетах и теперь изучала это новое поколение воздушных средств (новое, разумеется, для таких сонь, как она) с любопытством. Перелет через весь континент, из Аризоны во Флориду, показался ей развлекательной прогулкой: надежный самолетик прекрасно справлялся даже с длинными перелетами, особенно когда у него появлялась возможность выныривать из атмосферы, как лосось выпрыгивает из воды.

Однако и здесь правила безопасности были сверхжесткими: просвечиванию и досмотру их подвергли даже на борту самолета. Такая паранойя стала правилом не только по причине солнечной бури, но в основном благодаря разным инцидентам, когда самолеты и космические корабли захватывались преступниками и использовались в качестве ракетных снарядов. Так случилось за пару лет до бури, когда до основания был разрушен Рим.

Безопасность с самого начала стала предметом обсуждения между матерью и дочерью. Байсеза вышла из клиники, не имея на лице никаких идентификационных татуировок. На территории клиники для таких случаев существовал специальный офис ФБР: его сотрудники должны были встречать всех беглецов из прошлого, из тех времен, когда на Земле царили более мягкие правила, и удостоверяться, что они не имеют проблем с законом. Но однажды Майра пришла в палату к Байсезе с коробочкой разных приспособлений и поставила на ее лице необходимый знак, а затем сделала ей укол некой субстанции, которую она назвала «генной терапией». Потом обе они выскользнули из клиники через служебный выход, расположенный вдалеке от глаз ФБР.

После этого все контрольные пункты они проходили беспрепятственно.

От всего происходящего у Байсезы слегка кружилась голова. Судя по всему, у Майры были свои причины прибегать к таким средствам конспирации. Но Байсеза безоговорочно верила Майре, даже несмотря на то, что перед ней была совсем новая, незнакомая ей Майра, внезапно постаревшая и исполненная горечи, и с такой Майрой ей еще предстояло в будущем выстраивать новые отношения. Впрочем, другого выхода у нее попросту не было.

Они приземлились в Орландо и провели ночь в дешевом туристическом отеле за городом.

Байсезу привело в изумление, что люди все еще путешествуют по миру с туристическими целями. Майра сказала, что на это их толкает ностальгия. Новейшие системы виртуальной реальности, взаимодействующие напрямик с центральной нервной системой человека, способны создавать в нем даже ощущения движения и ускорения. Таким образом, можно, например, при желании покататься на скутере вокруг лун Юпитера. Разве с этим может сравниться любой, даже самый лучший парк аттракционов? Когда последние представители предштормового поколения перестали гоняться за своими детскими фантазиями и умерли, то возникло впечатление, что большинство жителей Земли чрезвычайно редко отваживается покидать свои надежные, похожие на бункеры дома.

Мать и дочь наскоро перекусили в номере и выпили вина из стоящего здесь же мини-бара. Ночью они спали плохо.

На следующее утро возле входа в отель их ждала машина без водителя. Она имела такой странный, непривычный вид, что Байсеза даже не сразу признала в ней средство передвижения.

Они выехали на шоссе и развили скорость, которая показалась Байсезе ужасающей, причем плотность машин на дороге была такова, что расстояние между ними не превышало нескольких сантиметров. Тонированные окна машины были плотно закрыты, обе женщины сидели в жужжащей тишине салона, и Байсеза только по косвенным признакам догадывалась, что они едут из города.

Но вот они остановились, двери плавно раскрылись, и они оказались на ярком солнце. Байсеза услышала крики чаек и почувствовала безошибочно узнаваемый запах океана.

— Пошли, — скомандовала Майра, вылезая из салона и помогая выбраться из него матери.

Стоял март, но солнце жарило едва ли не по-летнему. Они стояли на асфальтовом покрытии — не на дороге и не на парковочной стоянке. Скорей это было похоже на взлетно-посадочную полосу, простирающуюся куда-то вдаль и окаймленную с обеих сторон блочными домами. На горизонте Байсеза увидела утопающие в тумане подъемные краны, некоторые из которых были оранжевыми от ржавчины. К северу (направление можно было определить по ветру, который дул с моря) она увидела нечто сверкающее, какую-то линию, уходящую в небо и чуть-чуть отклоняющуюся от вертикали. Как следует разглядеть ее было очень трудно: возможно, это был инверсионный след самолета.

Теперь у нее не оставалось никаких сомнений относительно того, где они находятся.

— Мыс Канаверал, не так ли?

Майра усмехнулась.

— Что же еще? Помнишь, когда мне было шесть лет, ты привезла меня сюда на экскурсию?

— Надо полагать, что с тех пор он изменился. Превратился в нечто вроде прогулочной станции.

— Ну, так добро пожаловать на прогулку!

К ним приблизился молодой человек, который вез за собой красивый чемодан на колесиках. С идентификационной татуировкой на лице, в оранжевом комбинезоне с логотипом НАСА, в котором он себя чувствовал, судя по всему, не очень уютно.

— Вы кто? — спросила Байсеза. — Наш гид?

— Здравствуй, Алексей, — хихикнула Майра. — Не обращай внимания на мать. Она проспала девятнадцать лет и встала не с той ноги.

Молодой человек протянул Байсезе руку.

— Меня зовут Алексей Карел. Рад вас видеть, миссис Датт. Надеюсь, что на некоторое время действительно стану для вас чем-то вроде гида.

Хорошенький мальчик, двадцать пять или двадцать шесть лет, подумала Байсеза. Лицо открытое, с короткой стрижкой, черные волосы едва ли длинней пятичасовой тени. Но ведет себя как-то скованно, словно не привык находиться на открытом воздухе. Байсеза почувствовала себя послом из прошлого, и ей захотелось произвести хорошее впечатление на этого послештормового бумера. Она с чувством пожала его теплую руку.

— Зовите меня просто Байсеза.

— У нас очень мало времени. — Он щелкнул пальцами, и чемодан раскрылся. В нем находилось два тщательно сложенных оранжевых комбинезона и некоторые другие полезные вещи: одеяла, бутылки с водой, пакеты с сублимированной едой, нечто похожее на сложенный химический туалет, очиститель для воды, кислородные маски.

Байсеза смотрела на все эти предметы с явным одобрением.

— Почти то же самое мы брали с собой в Афганистане, когда уходили работать в поле. Так у нас намечается небольшая экскурсия, не так ли?

— Что-то в этом роде. — Алексей вынул из чемодана оба комбинезона. — Прошу вас, наденьте это. За этим участком зоны наблюдения почти не ведется, но чем раньше мы замаскируемся, тем лучше.

— Переодеваться прямо здесь?

— Прошу тебя, мама. — Майра уже расстегивала свою блузку.

Комбинезон надевался очень просто. Казалось, он сам садился на место и принимал очертания тела. Байсезе даже показалось, что у него есть нечто вроде собственной сноровки и сообразительности. Алексей передал ей башмаки, а в карманах комбинезона она нашла пару перчаток и подшлемник.

Когда она оделась, на флоридском солнце ей стало еще жарче. Но, судя по всему, ее вели куда-то, где было значительно прохладнее.

Майра сложила только что снятую ими одежду в пакет, который достала из машины. В нем уже лежало немного нижнего белья и туалетные принадлежности. Этот пакет она бросила в чемодан, и тот сам собой со щелчком захлопнулся. Затем Майра слегка постучала по машине, дверцы закрылись, и она уехала с поля.

Алексей улыбнулся.

— Ничего не забыто? — спросил он.

— Вроде нет, — ответила Майра.

Тогда он снова щелкнул пальцами. Покрытие под ногами у Байсезы задрожало. От него отделился значительный пласт и стремительно увлек их куда-то вниз, в темноту. Над их головами защелкнулась какая-то металлическая крышка.

Байсеза выругалась.

— Прошу прощения, — снова усмехнулся Алексей. — Все это предназначено для грузов, а не для людей.

Кругом зажглись флюоресцентные огни и высветили длинный бетонный коридор.

10. Пусковой комплекс 39

Алексей подвел их к открытой вагонетке, внешне немного похожей на тележку для гольфа. Они вскарабкались на нее, причем Байсеза чувствовала себя при этом толстой и неуклюжей, комбинезон заметно сковывал ее движения. Похоже, что даже чемодан действует ловчее, чем я, подумала она.

Вагонетка мягко покатила вниз по туннелю. Он был очень длинным, — казалось, нескончаемо длинным, — и повсеместно освещен тусклыми флюоресцентными трубками. Стоял запах какого-то масла, но, по крайней мере, здесь было прохладнее, чем на поверхности.

— Это нечто вроде подземного трубопровода для грузов, — сказал Алексей. — Для людей он не предназначен.

— Зато он находится вдали от любопытных глаз, — сообразила Байсеза.

— Ну вот, вы наконец все правильно поняли. Ехать довольно далеко, но мы все равно очень скоро будем на месте.

Он говорит с американским акцентом, думала Байсеза, но с легкой примесью французского: длинные гласные и это грассирующее «р».

— Куда мы едем? — спросила она.

— Во время реконструкции космодрома вы, разумеется, спали, но мы едем в пусковой комплекс 39.

В голове Байсезы забрезжили слабые воспоминания.

— Пусковой комплекс 39. Оттуда когда-то был запущен «Аполлон». А позже оттуда же уходили в небо космические «Шаттлы».

— А теперь он используется совсем по другому назначению, — вставила Майра. — Ты сама увидишь.

— Разумеется, в те времена пусковой комплекс 39 был в большом фаворе, — ворчливо сказал Алексей. — Он расположен на мысе Канаверал. Местечко самое подходящее, особенно теперь, когда больше не нужно бороться с ураганами. На планете есть места гораздо лучше этого, ближе к экватору, но нет, им подавай только это. Пикантность ситуации заключается в том, что для запуска новых «Сатурнов», которые вывели бы на орбиту новые щиты для «Аполлона», им пришлось строить одновременно и новую пусковую площадку.

Байсеза никак не могла взять в толк, о чем они толкуют. Для чего конкретно им понадобилась новая площадка?

— Карел… где я могла слышать это имя? — спросила она.

— Должно быть, вы встречались с моим отцом. С Биллом Карелом. Он работал с профессором Сиобан Мак-Горан.

Все эти имена Байсеза слышала давным-давно. Сиобан была британским астрономом и работала в Королевской обсерватории во время солнечной бури. Под конец она играла очень важную роль в деле ответной реакции человечества на кризис — и в личной судьбе Байсезы.

— Мой отец работал с ней, когда был выпускником колледжа. Они занимались исследованием квинтэссенции.

— Исследованием чего?.. — переспросила Байсеза. — Впрочем, это не важно.

— Это было перед солнечной бурей. А теперь отец сам стал полным профессором.

Вагонетка между тем замедлила ход.

— Вот мы и приехали, — сказал Алексей. Он слегка стукнул по ней рукой, и она остановилась.

Женщины и чемодан осторожно спустились на землю. Все снова стояли на плоской покрытой гудроном плите. Металлический каркас над ними раскрылся, и сквозь него они увидели кусок голубого неба.

Алексей сказал:

— Наверху нас вряд ли будут проверять. А если начнут, то отвечать буду я. А теперь держитесь. — Он щелкнул пальцами.

Гудронированная плита превратилась в лифт, который взвился вверх с такой скоростью, что Байсеза чуть не упала.

Они снова оказались на поверхности. И снова Байсеза поймала себя на мысли, что Алексей, судя по всему, под землей чувствует себя гораздо лучше, чем на солнце. От яркого света он щурился.

Байсеза огляделась кругом, пытаясь собраться с мыслями. Они стояли на пересечении нескольких дорог, которые змеились в разных направлениях по плоскому побережью мыса Канаверал. По всем дорогам двигались плотные вереницы транспорта, большей частью грузовиков. Вдоль одной из дорог была построена монорельсовая система, по которой двигался поезд, состоящий из подобия задраенных грузовых космических отсеков. Все сверкало яркими красками и имело футуристический вид. И весь этот транспортный поток устремлялся к тому месту, где они стояли.

Совсем рядом с ними возвышалась огромная ржавая платформа, которая напомнила ей почему-то ракетный заправочный комплекс, только гораздо больших размеров и поднятый на внушительные тягачи с гусеничным ходом. Толстый металлический корпус комплекса был со всех сторон украшен логотипами: «Скайлифт — Консорциум по доставке небесных грузов». Это название снова воскресило в ней какие-то смутные ассоциации. Неподалеку находились еще более странные конструкции: квадратные трубы, стоящие вертикально на мобильных платформах, что-то вроде пушек, неотрывно смотрящих в чистое голубое небо.

— Это похоже на старые тягачи, на которых раньше возили на космодром «Сатурны» и «Шаттлы».

— Они тем самым и являются, — ответил Алексей. — Мобильные пусковые платформы, списанные.

— А что это за трубы? Оружие?

— Нет, — объяснил Алексей. — Это энергетические комплексы.

— Для чего?

— Мама, — мягко сказала Майра. — Времена изменились. Посмотри наверх.

На огромном тягаче стояло нечто похожее на небольшой открытый сверху индустриальный цех, внутри которого двигались маленькие, диковинного вида машинки, словно бы исполняя какой-то сложный танец. Были они, скорее всего, грузовыми, но по бокам каждой были укреплены солнечные батареи, а на крыше — сложные поворотные механизмы, которые делали их похожими на кабинки фуникулера. Все кабинки также были исписаны логотипами «Скайлифт».

Эти смешные машинки спешили выстроиться в ряд перед какой-то серебристой лентой, ширина которой не превышала человеческой ладони: она поднималась с платформы вверх. Каждая машинка по очереди приближалась к ленте, опускала свой поворотный механизм, цеплялась им за ленту, а затем отрывалась от земли и быстро взмывала вверх.

Байсеза сделала шаг назад и подняла голову, пытаясь разглядеть, куда идет лента. Грузовые кабинки теснились на ней, как бусинки на ожерелье. Все они хлопотливо устремлялись вверх. Сколько ни смотрела Байсеза, конца ленты она не могла рассмотреть: та сужалась в перспективе, становилась похожей на сверкающую нить, слегка отклоняющуюся от вертикали и перерезающую все небо, как след реактивного самолета. Она еще сильнее запрокинула голову: ей хотелось узнать, что же удерживает нить наверху…

Но там ее ничто не удерживало.

— Я просто не могу в это поверить, — сказала она. — Небесный подъемник.

Алексей с интересом наблюдал за ее реакцией.

— Мы называем ее лестницей Иакова. Начиная с 2069 года она стала для нас каждодневным чудом. Добро пожаловать в будущее, Байсеза. Но теперь нам пора отыскать свою кабинку. Вы ведь не против того, чтобы немного прокатиться?

Они должны были вскарабкаться вверх по ржавой лестнице, прикрепленной сбоку к мобильной платформе. Байсеза, ослабленная пребыванием в криоцентре и плотно упакованная в комбинезон, справлялась с этой задачей не очень ловко. Ее спутники ей помогали: Алексей шел впереди, Майра поддерживала сзади.

На платформе они подождали пару секунд, чтобы Байсеза смогла отдышаться. Между тем грузовые кабинки неутомимо сновали взад-вперед, сохраняя при этом удивительный порядок. Их моторы тихонько жужжали.

Байсеза была обескуражена.

— Мы что, поедем в таком ползучем насекомом?

— Так лучше, — ответил Алексей. — Мобильное основание подъемника — это наше преимущество. Большинство других подъемников базируются на море, на старых нефтяных платформах например, и в других тому подобных местах, включая Бандару.

— Бандару?

— Это австралийский подъемник, неподалеку от Перта. Теперь этот город называется Бандара. Его переименовали в честь легендарного Мирового древа тамошних аборигенов.

— А почему нам нужна мобильная платформа? На случай ураганов?

— Можно сказать и так. Хотя, как я уже сказал, в последнее время ураганы удалось обезвредить. — Он взглянул на небо. — Там, наверху, нас ожидают другие опасности. Старые спутники на низких земных орбитах. Другие околоземные объекты. Астероиды. Эта дорожка ведет очень далеко, Байсеза, и на пути ее можно встретить разное. Вы готовы к полету?

Они подошли к одной из грузовых кабинок. Алексей назвал ее «пауком». Сложенные по бокам крылья представляли собой солнечные батареи, на крыше располагался, как и у прочих, сложный поворотный механизм. Сквозь прозрачные стенки «паука» было видно, что внутри его находится какой-то груз, стояли сложенные поддоны и коробки. «Паук» постоянно двигался, хотя и медленно. Он подстраивался под другие подобные ему кабинки, согласно нанесенным на их туловище регистрационным номерам. Байсеза увидела, что все они выстраиваются в длинные и сложные спиралеподобные очереди.

Алексей подошел к «пауку», вытащил из кармана пластиковый диск размером с хоккейную шайбу и приставил его к машинному туловищу.

— Придется секунду подождать, — сказал он. — Надо соблюсти правила, установить с ним контакт. — Потом он ловко вспрыгнул на крышу паука и вставил еще одну хоккейную шайбу в его поворотный механизм. Когда он снова спустился на землю, прозрачные дверцы «паука» плавно раскрылись, и Алексей удовлетворенно усмехнулся. — Теперь все в порядке. Можно входить. Майра, помогай. — Он ловко нырнул в кабинку и начал быстро и бесцеремонно выбрасывать из нее весь груз. Майра столь же бесцеремонно отбрасывала его в сторону.

— Теперь мне все ясно, — сказала Байсеза. — Мы делаем что-то незаконное, не так ли? По сути, мы захватываем космический грузовой отсек и контрабандой покидаем Землю.

— Все это человеческие мерки, — уверенно возразил Алексей. — А на самом деле эта штука хорошо загерметизирована, имеет прекрасную защиту от радиации, что нам очень понадобится, потому что болтаться в ней нам придется довольно долго. Снаряжение я взял с собой хорошее. Байсеза, было принято решение, что вас необходимо удалить с планеты как можно скорее.

— С какой стати? Майра, разве мы спасаемся бегством? Или это я спасаюсь бегством?

— Что-то вроде того, — ответила Майра.

— Поехали, — поторопил женщин Алексей. — Мы уже почти у ленты.

После того как груз был выброшен, Алексей вызвал свой чемодан. Из него выдвинулись маленькие гидравлические ножки, так что он без труда запрыгнул внутрь «паука». За ним последовала Майра, и только Байсеза никак не могла решиться и долго шагала возле брюха машины, подстраиваясь под ее ход. Майра протянула ей руку.

— Мам! Не бойся, решайся. Этот шаг необходим.

Байсеза еще раз огляделась кругом, на все это скопище «пауков», затем еще раз подняла глаза наверх, посмотрела на небо, окинула взглядом мыс Канаверал, все его дороги и многочисленные конструкции. У нее появилось странное предчувствие, будто ей никогда больше не придется снова все это увидеть. Может быть, она вообще больше никогда не ступит на Землю. Она сделала глубокий вдох. Даже среди запахов машин и электрооборудования она чувствовала явственный запах океана.

Потом она довольно неуклюже подтянулась с платформы и шагнула в кабину. Усилие, еще одно. Майра подхватила ее под руки и втянула на борт.

Внутренность «паука» была абсолютно голой, но, в конце концов, этому имелось вполне приемлемое объяснение: для перевозки людей кабина использовалась разве что эпизодически. На уровне талии по всему периметру «паука» шли поручни, к стенкам были приделаны откидные стулья. Обзор из прозрачного туловища был затруднен сложенными солнечными батареями по бокам и громоздкой конструкцией на крыше.

Алексей деятельно занимался обустройством внутреннего пространства кабины. Он развернул вдоль одной из стен плоский цифровой экран, включил его, и двери «паука» плавно закрылись.

— Отлично. — Он сделал глубокий вдох. — Воздух спертый, но ничего страшного. — Казалось, в закрытом помещении он почувствовал облегчение.

Байсеза спросила:

— Вы — космик?

— Не совсем. Я родился на Земле, но большую часть жизни провел не на ней. Я лучше себя чувствую, когда все окружающее пространство находится у меня под контролем. А там, снаружи… там несколько шумно. — Он поднял руку и стер со щеки идентификационную татуировку.

Байсеза тоже дотронулась до своей щеки и обнаружила, что татуировка снимается, как слой воска. Она спрятала ее в кармане комбинезона.

Алексей посоветовал женщинам сесть. Байсеза опустила один из стульев и увидела, что к его ручкам прикреплены пластиковые ремни, которые она застегнула вокруг талии. Майра последовала ее примеру. Вид у нее был очень довольный.

«Пауки», движущиеся впереди них в порядке общей очереди, уже поднялись и исчезли из поля зрения, и они оказались возле самой ленты — сияющей серебристой вертикали, уходящей строго вверх.

Алексей предупредил:

— Сейчас наш «паук» вскарабкается на ленту и зацепится за нее механизмом на крыше. Когда включится тяга, он начнет подниматься. Вы почувствуете ускорение.

— Какое? — поинтересовалась Байсеза.

— В пол-G или около того. Это продлится секунд десять. Затем, когда мы наберем крейсерскую скорость, движение будет более мягким.

— А какая у него крейсерская скорость?

— О! Двести километров в час. Лента рассчитана на вдвое большую скорость. Но если нам понадобится, я испорчу тормозную систему.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — сухо пробурчала Байсеза.

Майра положила руку ей на плечо.

— Мам, помнишь, как мы с тобой ездили смотреть на открытие австралийского подъемника? Это случилось вскоре после солнечной бури. Кажется, мне тогда было восемнадцать лет. Там я встретила своего Юджина. А теперь подъемники понастроены по всему миру.

— Да, помню. Денек тогда выдался что надо. Почти как сегодняшний.

Майра сжала ее руку.

— Я счастлива, что наконец разбудила тебя окончательно.

— Я оставляю за собой право на собственное мнение. — Но на лице у нее расцвела счастливая улыбка. Да и кто может устоять в такой ситуации?

Алексей рассеянно наблюдал за сценкой между двумя женщинами. Вот их «паук» подкатил к ленте, над их головами раздался металлический щелчок, поворотный механизм раскрылся. Лента с виду казалась совершенно гладкой, шириной пять или шесть сантиметров. Казалось, она в принципе не может удержать даже самый легкий груз, однако по ней сплошной вереницей карабкались сотни, может даже тысячи машин. «Паук» приблизился к ней без всяких колебаний.

Его поворотный механизм принял наклонное положение, пристегнулся к ленте, и с легкостью, от которой у людей заныло в желудках, «паук» взмыл вверх.

11. Лента

В первые моменты полета, когда ферма осталась позади, они купались в ярком солнечном свете. Вглядываясь вверх, Байсеза видела только ленту, устремленную в бесконечность безоблачного голубого неба. На ней теснились яркие капельки других «пауков», которые поднимались в неизвестность впереди них.

А когда она глядела вниз, сквозь конструкцию солнечных батарей по бокам «паука», то видела, как мир быстро удаляется от нее, падает вниз, и ей открывается грандиозный вид мыса Канаверал. На нем теснились многочисленные подъемные краны, космические лифты, стояли укрепленные строения, его прорезали прямые дороги, исхоженные многими поколениями астронавтов. Какой-то аппарат стоял на взлетно-посадочной полосе, похожий на черно-белую моль. Немного дальше, возле насквозь проржавевшей конструкции, вверх поднималась высокая белая игла. Возможно, это был «Сатурн-5», готовый доставить предметы обихода и ремонта на «Аполлон-10». Это был далекий потомок корабля, осуществившего первую высадку людей на Луну. Но их «паук» уже поднялся выше иглы «Сатурна», выше тех лесов, по которым астронавты перед стартом взбираются на свои лунные корабли.

Подъем был быстрым. Скоро взгляду Байсезы открылось побережье, простиравшееся на многие километры. Сам мыс стал казаться совсем незначительным кусочком суши среди огромных пространств воды, этаким волнорезом среди волн бескрайнего океана, который открывался от него на запад. Она увидела машины и грузовики, движущиеся по дорогам и припаркованные на стоянках и по обочинам. Над некоторыми развевались крошечные американские флажки.

— Многие все еще приезжают, чтобы посмотреть, как взлетает «Сатурн», — усмехнулся Алексей. — Говорят, зрелище захватывающее. Но лестница гораздо удивительнее, в своем роде, конечно…

«Паука», в котором они ехали, сильно тряхнуло.

— Прошу прощения, — извинился Алексей. — Ускорение закончилось. — Он включил плоский экран компьютера, и на нем высветились параметры их полета: высота, скорость, атмосферное давление и время. — Мы на высоте триста метров, скорость упала до оптимальной, дальше никаких встрясок не будет.

Земля уходила все дальше вниз, вид мыса Канаверал уменьшился до размеров карты.

Несколько минут полета, высота четыре километра, Земля внизу начала закругляться, океан на западном горизонте превратился в огромную арку. И тут со щелчком развернулись огромные солнечные крылья по бокам «паука».

— Я никак не пойму, — начала Байсеза, — эти крылья нужны как источник энергии? Тогда они должны быть на крыше.

— Какая мысль, — улыбнулся Алексей. — Но «паук» черпает энергию от расположенных на Земле лазеров.

— Ты их видела, мама, — вставила Майра.

— То есть наши источники энергии остались на Земле? Хорошо. Но как долго мы собираемся путешествовать?

— До самого пункта нашего назначения. Приблизительно двенадцать дней, — ответил Алексей.

— Двенадцать дней в этой коробке? — в ужасе переспросила Байсеза. Кроме того, ей не понравилась фраза «пункт назначения».

— Космический подъемник — структура очень большая, мама, — примирительно сказала Майра, но, судя по всему, она сама была в этом деле новичком, и ее слова прозвучали не слишком уверенно.

Через несколько минут они уже были на высоте восемь километров, то есть гораздо выше, чем поднимаются большинство самолетов. И тут снова их несильно тряхнуло, раздался глухой звук, и над их головами поворотный механизм как будто перегруппировался, подключил к действию новые комплекты колес и бегунков.

А потом внезапно изменилась и сама лента: из полосы шириной в ладонь она превратилась в полосу шириной в развернутую газету. Байсеза увидела, что она как будто постепенно скручивается, а их «паучок» теперь уцепился за ее внешний край.

Алексей сказал:

— Такова стандартная ширина ленты на большей части пути на орбиту. В нижних слоях атмосферы она сужена, потому что там действует особая система безопасности. Конечно, все погодные факторы теперь сглажены. Но главные проблемы ленты начинаются тогда, когда запускается один из «Сатурнов»: дрожит едва ли не вся планета. Я вам скажу, что вокруг этого развернулись грандиозные дебаты, многие жалуются…

Десять километров, двенадцать, пятнадцать. Дистанция словно отматывалась назад, как брошенная вниз лента. Округлые очертания Земли становились все более выраженными, небо над их головами постепенно темнело, приобретало густо-синюю окраску. Теперь, насколько поняла Байсеза, они находились над тропосферой.

Тут внезапно с лентой произошла новая метаморфоза: из серебряной она стала золотой. Как объяснил Алексей, теперь ее покрывал защитный слой, призванный обезопасить ее от агрессивного влияния атомарного кислорода верхних, ионизированных, слоев атмосферы.

Но их подъем продолжался.

— Давайте расположимся поудобнее, — предложил Алексей. Он приказал своему чемодану раскрыться. — Давление скоро упадет до космического стандарта: треть атмосферного, но с высоким содержанием кислорода. Если понадобится, я достану кислородные маски. Кроме того, скоро станет холодно. Комбинезоны не дадут вам замерзнуть, но на всякий случай у нас есть еще одеяла. — Он порылся в своем чемодане. — Некоторое время нам придется здесь жить. Я взял с собой походные кровати и стулья. Даже надувную палатку на тот случай, если вам не захочется спать под звездами. Для разогрева еды и питья у меня есть нагреватель. Боюсь, что воду нам придется рециркулировать, но у меня есть на этот случай хорошая очистная система.

— Но у нас нет скафандров, — забеспокоилась Байсеза.

— Если не случится ничего непредвиденного, то они нам не понадобятся.

— А если случится?

Он посмотрел на нее так, словно оценивал ее выдержку.

— Не самое худшее, что может с нами случиться, — это если нас заклинит в этой капсуле. Но на этот случай здесь есть масса разных самоотключающихся механизмов, которые нам помогут, пока в другом «пауке» не прибудет спасательная команда. Даже если упадет давление, у нас есть комплекты для выживания со спасательными пузырями. С так называемыми шарами Хамстера. Они не слишком удобны, зато практичны.

Шары Хамстера? Байсеза страстно пожелала, чтобы до этих шаров дело не дошло. — А самое худшее?

— Самое худшее случится тогда, когда мы отсоединимся от ленты. Вы уже поняли, наверное, что особая точка для подъемника находится на геосинхе — геосинхронной орбите, двигаясь по которой можно сделать оборот вокруг Земли за двадцать четыре часа. Это особая орбитальная высота, ниже которой мы движемся слишком медленно для орбиты, а выше — слишком быстро.

— То есть если «паук» разожмет свои лапы…

— Если это случится ниже геосинха, мы упадем на Землю. — Алексей постучал рукой по прозрачному туловищу «паука». — Может, он не выглядит особенно надежным, но он сконструирован так, что сможет пережить низкоскоростное падение в плотные слои атмосферы.

— А если мы отцепимся после геосинха? Мы начнем улетать от Земли, не так ли?

Алексей нахмурился.

— Что-то в этом роде. Не стоит об этом думать. — Он достал из чемодана фляжку. — Кто-нибудь хочет кофе?

Майра хмыкнула.

— Может, нам лучше сперва распаковать туалет?

— Хорошая мысль.

Пока они возились с туалетом, Байсеза смотрела в окно. Их безмолвный полет продолжался, теперь они уже находились на высоте в сто километров, гораздо выше, чем поднимались когда-либо старые ракетные «Шаттлы» — первопроходцы космоса. Небо стало совсем черным, на нем мерцали яркие звезды, сверкающая золотая лента уходила к зениту прямо, как полет стрелы. Вглядываясь вверх, Байсеза все еще не видела впереди никаких признаков конструкций, которые бы удерживали ленту в небе, никаких противовесов, которые, как она понимала, должны были находиться на ее конце. Она видела только яркие бусинки «пауков», хлопотливо взбирающихся по этой ниточке на небо. Она подозревала, что весь масштаб подъемника ей попросту недоступен, даже отдаленно.

Часа через полтора ход событий, развернувшихся с началом полета, замедлился. Будучи на высоте в три сотни километров, Байсеза все еще видела внизу знакомые очертания земных континентов и ленту, упирающуюся в точку на карте Америки. Хотя звездное небо во время этого экстраординарного полета и вращалось, но Земля, как она поняла, как бы стояла внизу на одном месте. Словно бы все они попали в средневековую Вселенную, в космос Данте, когда Земля казалась тамошним жителям неподвижной, а звезды — вращающимися вокруг нее.

Вставая с места, она чувствовала в ногах необыкновенную легкость. Один из дисплеев Алексея показывал ослабление гравитации по мере их удаления от громадной массы Земли. Сила тяжести стала немного ниже, чем на уровне моря на Земле.

Безмолвный, прямой, как стрела, полет вверх, уменьшающаяся Земля, постоянное сверкание золотой ленты рядом, мягкое снижение веса тела — она испытывала волшебные ощущения, абсолютно ни на что не похожие в ее прежней жизни, словно бы она поднималась в рай.

Через два часа после их «запуска» лента снова изменилась: развернулась еще сильнее, шириной стала напоминать простыню, только слегка скрученную.

— Почему такая ширина? — спросила Байсеза.

— Космический мусор, — объяснил Алексей. — Я имею в виду осколки космических кораблей. Куски замерзшей мочи астронавтов. Всякое такое. На высоте между пятью и семнадцатью сотнями километров мы попадаем в этом смысле в зону риска. Поэтому возникла необходимость расширить ленту до экстравеличин. Чтобы противостоять любым ударам.

— А если в нас что-нибудь попадет?..

— Если это нечто будет достаточно большим, настолько большим, что сможет разрезать ленту, то его выследят заранее и мы сможем вернуться на Землю, используя земные энергетические установки. Если же это нечто будет маленьким, таким маленьким, что сможет разве что проткнуть ленту, то… но лента достаточно умна, чтобы саму себя починить. Единственная проблема, которая может представлять для нас реальную угрозу, — если нам, конечно, очень не повезет, — это если мы столкнемся с чем-нибудь небольшим, но летящим сбоку, параллельно поверхности ленты.

— Именно для таких случаев лента скручена, — догадалась Байсеза.

— Да. Таким образом, она никак не может быть перерезана. Не стоит об этом беспокоиться.

Майра взглянула в окно.

— Кажется, я вижу еще одного «паука». На противоположной стороне ленты от нас. Кажется… Ого!

Этот «паук» стремительно падал вниз. Все вздрогнули. В мгновение ока он исчез из их поля зрения. Байсеза еще раз воочию убедилась, с какой жуткой скоростью они движутся.

— «Паук»-строитель, — объяснил Алексей, немного торопливо для той выдержки, которую он взял себе за правило. — Он движется вниз по ленте и ткет при этом по ее краю лишние сантиметры.

— А из какого материала сделана лента? — спросила Байсеза.

— Фуллерит. Углеродные нанотрубки. Маленькие цилиндры из атомов углерода, закрученные в нить. Прочность жуткая. Вся нить находится под напряжением. Земля, вращаясь, пытается отбросить противовес ленты, как ребенок, который крутит камень на веревке. Никакой традиционный материал такого бы не выдержал. Поэтому «пауки» снуют по ленте вверх и вниз, укрепляя ее лишними полосками и приклеивая их с помощью липкой субстанции.

Механические «пауки», плетущие в небе бесконечную паутину.

Некоторое время они снова летели в тишине, никто не торопился вступить в разговор.

— Знаете что? — наконец нарушила молчание Байсеза. — Мы уже не на Земле. Теперь вы можете наконец мне объяснить, что происходит. Майра, почему я здесь?

Оба ее спутника явно колебались. Потом Майра сказала:

— Мам, это трудно объяснить. Есть вещи, которые даже здесь могут быть услышаны.

— Эта штука весьма разумная. — Алексей похлопал «паука» по стенке. — Речь идет о нашем выживании.

— О!

— И, кроме того, — продолжала Майра, — ты уже знаешь…

— Поверьте мне, — поддержал ее Алексей, — у нас будет сколько угодно времени для разговоров, Байсеза. Но когда мы прибудем в пункт назначения, только там все и начнется. Начнется наше путешествие.

— Путешествие куда? Нет, лучше на этот вопрос не отвечайте.

Майра сказала:

— Думаю, что ответ тебя удивит, мам.

Байсезе очень хотелось сменить тему, поговорить с Майрой не о предметах укрепления всеобщей безопасности и спасения Солнечной системы, а просто о них самих, о матери и дочери. Майра почти ничего не рассказала ей о том периоде своей жизни, когда Байсеза находилась в криокапсуле. Но, судя по всему, этому разговору не суждено было случиться. Майра вела себя до предела сдержанно, и все время была чем-то подавлена. А теперь, когда маленькое замкнутое пространство «паука» с ними делил Алексей, Майра сдерживала себя еще больше.

От всего этого Байсеза начала уставать. Руки ее замерзли, в желудке не было ничего, кроме кофе, нескончаемый подъем действовал на нее опустошающе. Она вынула из кармана подшлемник и перчатки и надела их на себя. Потом постелила несколько одеял на пол, легла на них и еще одним укрылась. Не было слышно ни единого звука, не чувствовалось никакого движения. Она вполне могла висеть на одном месте, болтаться на стационарной земной орбите. Она снова поглядела на ленту, стремясь угадать, как далеко можно проследить глазами за ее подъемом.

Тут с лентой случилась очередная метаморфоза: из золотой она снова стала, как и вначале, серебряной. И ширина ее постепенно уменьшалась. Прошло уже восемь часов с тех пор, как они покинули Землю, они уже поднялись на высоту более тысячи семисот километров и находились выше практически всех искусственных спутников, которые когда-либо запускало в небо человечество.

Байсеза отметила это про себя как-то смутно, краем сознания. Очевидно, она задремала.

Она проснулась внезапно, короткий рывок ускорения прижал ее к одеялам. Она села.

Алексей и Майра сидели на складных стульях. Майра выглядела испуганной, но Алексей сохранял внешнее спокойствие. Экран компьютера на стене вспыхивал красным светом.

В полете они находились уже тринадцать часов, от Земли их отделяло расстояние более двух тысяч шестисот километров. Стоило Байсезе пошевелиться, как она почувствовала, что вот-вот взлетит в воздух. Гравитация ослабла до значений, вполовину меньших, чем на уровне моря на Земле. Сама Земля казалась маленьким, незначительным шариком, висящим на конце серебряной веревки.

Другие «пауки», не развившие такой скорости, как они, отставали и проносились мимо вниз, в соответствии со своими скоростями подъема.

— Мы ускорились, не так ли? Так в чем же дело?

— Нас засекли, — сказал Алексей. — Этого следовало ожидать. Надо полагать, они знают, что мы здесь.

— Засекли? — Перед глазами Байсезы пронеслось ужасное видение, словно с мыса Канаверал им вслед запустили реактивный снаряд. Но это же бессмысленно, одернула она себя, а вслух сказала: — Они вряд ли рискнут испортить свою ленту.

— Вы правы, — согласился Алексей. — Лента для них гораздо дороже, чем мы. Точно так же они не захотят испортить строй «пауков». То есть они могут это сделать, блокировать нас на ленте. Но груз, который по ней движется, стоит биллионы.

— Тогда что же?

— У них есть «суперпауки». Способные развивать суперскорости. Им потребуется пара дней, но они все равно смогут нас поймать.

Некоторое время Майра обдумывала ситуацию.

— А как эти «суперпауки» будут обгонять простых «пауков» на пути?

— Так же как и мы. Другие «пауки» должны уступать нам дорогу. Сейчас мы движемся со скоростью «суперпауков», вдвое быстрее, чем нам положено. По сути, я превратил нашу кабинку в «суперпаука», так что их преследования мы можем не опасаться. Они реально не могут нас поймать. Как только земные власти это поймут, они оставят нас в покое.

— Вдвое быстрее, чем нам положено. А это безопасно?

— Все эти системы созданы для людей. Уровень безопасности в них высочайший. — Но особой уверенности в его голосе не чувствовалось.

Экрану на стене потребовалось всего пару минут, чтобы прийти в свое обычное состояние и стать зеленым. Алексей улыбнулся.

— Они получили наше послание. Теперь мы можем сбросить скорость. Схватитесь за что-нибудь.

Байсеза вцепилась в поручни. Их скорость упала всего за несколько секунд. Одеяла взмыли с пола, химический туалет отчаянно зажужжал, а его помпы попытались выбросить содержимое наружу. Майру начало тошнить, да и Байсеза почувствовала, как у нее подводит желудок. Когда гравитация восстановилась, все они испытали облегчение.

Тут экран снова вспыхнул красным.

— Ох! — выдохнул Алексей.

Байсеза спросила:

— Что же теперь?

Алексей возился со своим экраном.

— Наш подъем идет не так, как следует.

— Что-то с «пауком»?

— Нет. Они тормозят «паука» на ленте.

— Тормозят на ленте? — Внезапно Байсезе представился «паук», который, как рыбка, болтается на конце ангельской удочки.

— Действие неожиданное, но вполне возможное. Лента для этого очень подходящий материал.

— Так что же нам делать?

— Закройте глаза. И схватитесь снова за что-нибудь прочное. — Он нажал на кнопку, и Байсезе показалось, что от «паука» отделилась какая-то часть.

Она крепко зажмурилась.

Вспышка была заметна даже сквозь закрытые веки, и кабинку слегка качнуло.

— Бомба, — сказала Байсеза. Она чувствовала себя едва ли не разочарованной. — Как это грубо. Я была о вас лучшего мнения, Алексей.

— Это всего лишь предупредительный выстрел, микроядерный взрыв. Никакого вреда он никому не нанес. Но зато был прекрасно виден с Земли.

— Вы им просигналили, что собираетесь взорвать ленту, если они от нас не отстанут.

— Сделать это не так уж трудно. Гораздо труднее защитить сотни тысяч километров тончайшей ленты от действий саботажников…

Байсеза спросила:

— А люди от этого пострадают?

— Не в том смысле, как ты об этом думаешь, мам, — сказала Майра. — Были террористы, которые несколько лет назад атаковали Модимо.

— Модимо?

— Это подъемник африканского альянса, — объяснил Алексей. — Назван так, кажется, в честь небесного бога Зимбабве. Никто не пострадал. И теперь не пострадает. Я буду расходовать заряды экономно. — Но он глядел на экран довольно растерянно.

Байсеза возразила:

— А если они поймут ваш обман? Как вы справитесь с этим?

— С этим мне уже не справиться. Но я не думаю, что они пойдут на такой риск…

— Они могут просто-напросто нас убить! — воскликнула Байсеза. — Отключить нам энергию! Кондиционер, наконец! Мы будем беспомощны!

— Могут. Но не сделают этого. — Алексей снова заговорил уверенно. — Потому что они захотят узнать, что знаем мы. И куда мы летим. Поэтому они будут вести себя терпеливо, считая, что смогут схватить нас позже.

— Судя по всему, вы правы.

Как будто в ответ на эти слова, экран снова засветился зеленым. Алексей облегченно заулыбался.

— Кажется, на сегодня все. Кто хочет бобов?

12. «Горный воздух»

Белла ожидала, что брифинг Боба Пакстона произойдет в ее резиденции в старом здании НАСА, построенном в Вашингтоне на улице Е. Это было сооружение из стекла и бетона, много раз перестроенное и отремонтированное после разрушительного воздействия солнечной бури.

Но Пакстон встретил ее при входе в здание. Он стоял возле открытой дверцы своего лимузина.

— Белла, — поклонился он. Лимузин был окружен морскими офицерами и агентами ФБР в синих костюмах.

Она подумала, что вид у него комичный: пожилой мужчина в тщательно отглаженной военной форме возле машины выглядел как швейцар из гостиницы. На солнечном свету лицо его кривилось. Насколько она знала, он был человеком, который недолюбливал солнце, не доверяя ему больше, чем все остальные представители сильно пострадавшего поколения.

— Привет, Боб, — ответила Белла. — Кажется, у нас намечается небольшая прогулка, не так ли?

Он сдержанно улыбнулся.

— Ради большей безопасности мы решили перебазироваться. У нас на повестке дня сведения планетарной важности, от них зависит будущее жизни на Земле. Я рекомендовал собранию переехать в «Горный воздух» и даже посмел взять на себя хлопоты по организации такого переезда. Но предложение якобы поступило от тебя. — Он пристально посмотрел ей в глаза, и то напряжение, которое существовало между ними с момента ее вступления в новую должность, исчезло.

О «Горном воздухе» она никогда не слышала. Но не видела большого вреда в том, чтобы сделать ему одолжение. Она села в машину, он за ней, и они оказались вдвоем в герметично закупоренном салоне.

Кортеж двинулся. Сперва он ехал по одной из городских улиц, затем повернул на скоростную трассу 50, ведущую на запад. Все дороги были забиты транспортом, но они все равно двигались очень быстро.

— Как далеко мы едем? — спросила она.

— Будем на месте через полчаса. — Пакстон явно находился в каком-то возбужденном состоянии и смотрел сердито.

— Я понимаю, что тебя задевает, Боб. Это профессор Карел, не так ли?

Мускулы на лице Пакстона зашевелились, как будто он энергично жевал резинку.

— Об этом английском дедуле я ничего не знаю.

— Нет сомнения, что вы подвергли его тщательной проверке.

— Как могли, так и проверили. Он не должен был иметь ничего общего со всеми этими делами. Он не член команды.

— Он приехал по моему приглашению, — твердо возразила Белла. По ее мнению, этот старый английский ученый как раз таки и был самым полноправным членом команды — той команды, которая включала в себя гораздо более широкий и компетентный круг лиц, чем Патриоты, а главное — сложившийся гораздо раньше, чем все это сборище, в рамках которого она контактировала с Пакстоном.

Когда-то профессор Билл Карел, еще будучи студентом-дипломником, работал с Сиобан Мак-Горан, британским астрономом, привлекавшейся к разработке космического щита. Впоследствии профессор Сиобан вышла замуж за Бада Тука и, когда тот заболел раком (что часто случалось с людьми после рокового дня солнечной бури), преданно за ним ухаживала. Эти личные отношения стали по существу тем каналом, через который Карел вышел на Беллу, а затем попытался убедить в том, что у него есть возможности отследить в Солнечной системе объект, о существовании которого можно было услышать разве что в разговорах шепотом, либо из разных слухов.

Белла попыталась выложить свои аргументы Пакстону, но тот с ходу их отмел.

— Карел всего лишь космолог, — возразил он. — Он всю жизнь занимается только тем, что пялится в глубокий космос. Какой прок может быть от него сегодня?

— Нам нельзя отказываться ни от какой помощи, Боб. — Она была непреклонной.

Пакстон погрузился в молчание, которого не прерывал до конца пути. Но Белла воспитала в свое время ребенка и ко всяким обидам и перепадам настроения привыкла, а потому на демарши старого вояки попросту не стала обращать внимания.

Проехав восемьдесят километров, они свернули на шоссе 101 — узкую двухполосную проселочную дорогу, которая постепенно поднималась в горы. Перевалив через хребет, они уперлись в забор из колючей проволоки. На нем болталась выцветшая табличка:

За забором Белла заметила несколько потрепанных временем казарм, а за ними стеклянную стену.

Им пришлось ждать, пока система безопасности проверит кортеж. Белла даже заметила, как во время досмотра с разных сторон вспыхивали лазерные зайчики.

— Итак, это и есть «Горный воздух», — сказала она.

— Пять сотен акров площади в Голубых горах. В 1950-е годы здесь был построен бункер. Предполагалось, что в нем укроются члены правительства Колумбии в случае ядерной войны. Потом его надолго оставили без употребления, но после 11 сентября 2001 года восстановили снова, а после 2042 года еще раз переоборудовали. Сегодня его по существу отдали в распоряжение Всемирного Космического Совета в качестве дара от правительства Соединенных Штатов.

Белла попыталась внешне ничем не выдать своего отношения к сказанному.

— То есть это убежище времен «холодной войны», войны, основанной на страхе, теперь передано для войны с Небесами. Подходящее местечко для Совета, ничего не скажешь.

— Здесь служат в основном офицеры флота. Бункер используется для хранения продуктов и консервированного воздуха. «Горный воздух» — прекрасное соседство для местных жителей. Его служащие чинят дороги, зимой устраивают здесь снежные завалы. Совсем неплохо, если учесть, что снега на Земле бывает сейчас очень мало…

Она ожидала, что после окончания проверки им дадут разрешение въехать во внутренний двор, расположенный за сверкающей прозрачной стеной. Вместо этого кусок почвы под колесами их автомобиля вдруг превратился в лифт, и вместе с несколькими деревьями они начали падать в темноту.

Боб Пакстон засмеялся:

— Наконец-то я чувствую, что попал домой.

Их встретили улыбающиеся офицеры охраны и провели в конференц-зал. Пока они шли, Белла украдкой осматривала «Горный воздух».

Потолки здесь были низкими, коридоры узкими, стены отделаны мрачного цвета плиткой. Но все эти малоприятные коридоры вели в настоящий маленький старомодный городок. Здесь можно было найти теле- и радиостудии, кафетерии, крошечный полицейский участок, даже ряд магазинчиков. Все они располагались под землей, во всех работали кондиционеры. Этот городок похож на музей, подумала Белла. Образец умонастроения середины XX века.

Однако конференц-зал оказался вполне современным — огромным, хорошо освещенным, снабженным настенным компьютерным экраном и небольшими персональными компьютерами на каждом столе.

В этом зале ее ждал Билл Карел. Среди множества находящихся здесь людей, в основном мужчин и в основном в возрасте Пакстона, — огромных, шумных, одетых в форму разных ведомств, — Карел в своем стареньком потрепанном пиджачке казался инородным телом, выходцем из другого мира. Он в одиночестве стоял возле кофейного автомата.

Белла проигнорировала закадычных друзей Пакстона и направилась прямиком к Карелу.

— Профессор, — сказала она. — Как хорошо, что вы приехали. — Она пожала ему руку, которая оказалась вялой и податливой.

Насколько она знала из досье, Карел был немного младше ее: кажется, лет пятидесяти пяти, но выглядел хрупким, болезненным и исхудалым. На его смертельно бледном лице виднелись пигментные пятна, манеры были неуклюжими и робкими. Возможно, его одолевала какая-то болезнь: солнечная буря оставила свой страшный отпечаток не на одной жизни. Только глаза его светились каким-то живым, радостным светом. Он сказал:

— Надеюсь, что мое участие в этом собрании будет полезным, по крайней мере — стоящим.

— Кажется, вы в этом не совсем уверены? — Неуверенность ее разочаровала. В глубине души она вынашивала план пустить его по следу Пакстона и тем самым хорошенько пощипать того за хвост.

— Как можно быть в чем-то уверенным? — спросил он. — Ситуация беспрецедентная. Но, все равно, мои коллеги заставили меня пойти с вами на контакт — пойти на контакт хоть с кем-нибудь.

Она кивнула.

— Как бы все не обернулось, я благодарна вам, что вы сделали такую попытку. — Она усадила его на одно из кресел в зале. — Я вам гарантирую, что вам дадут возможность высказаться, — прошептала она ему на ухо. — А потом мы с вами отдельно поговорим о Туках.

После этого она торопливо сделала круг по залу, приветствуя всех, в нем находящихся. Наряду с членами Комитета Патриотов, здесь находились представители различных мультинациональных военных сил и правительств, которые поддерживали работу Всемирного Космического Совета.

С первого взгляда все эти делегаты не произвели на нее благоприятного впечатления. Совет десятилетиями был втянут в какую-то суетливую, околонаучную деятельность, имеющую задачи «подготовительные», «рекомендательные», «консультативные» и тому подобные. С момента солнечной бури война с Небесами оставалась «холодной». Для серьезных кадровых офицеров работа в Совете представлялась малоперспективной, так что, скорей всего, этот зал был заполнен разными Бобами Пакстонами, фанатичными типами с ледяным взглядом, или другими подобными им бесперспективными личностями.

Но Белла приказала себе не спешить с выводами: в конце концов, если к Земле действительно приближается новая опасность, то все эти мужчины и женщины станут ее союзниками перед лицом этой опасности.

Стоя во главе стола, Боб Пакстон, самопровозглашенный председатель собрания, постучал ногтем по стакану, призывая присутствующих к тишине. Все повиновались безропотно: сказывалось, очевидно, то гипнотическое влияние, которое оказывала на всех слава человека, покорившего Марс.

Пакстон объявил, что задача собрания является двоякой.

— Первое, что мы должны сделать, это предоставить председателю Фингал отчет о тех средствах защиты, которые имеются у нее в распоряжении. Второе: мы должны сфокусировать внимание собственно на аномалии, которая сейчас приближается к орбите Юпитера…

— И для этого, — вставила Белла, — я специально пригласила сюда профессора Карела, который должен сделать доклад.

В знак согласия Пакстон пробурчал что-то неопределенное. Все пустились в долгие разговоры относительно спасения Солнечной системы.

13. Крепость Соль

Доклад Пакстона представлял собой пеструю смесь фактов, богато иллюстрированную разными графиками и фотографиями, часть из которых была трехмерной и подвижной. Голограммы витали над столом, как рекламные буклеты для каких-то фантастических игрушек. Однако суть доклада была мрачной.

— Со дня солнечной бури мы потратили значительные средства для наблюдения за небесами как с Земли, так и с других объектов Солнечной системы…

У Беллы возникло впечатление, что Земля покрыта сетью электронных глаз, неустанно глядящих в небо на всех длинах волн. Сюда же были подключены средства НАСА: во-первых, древняя сеть исследования глубокого космоса, составленная из комплексов слежения в Испании, Австралии и на Мохаве; во-вторых, околоземные средства слежения за астероидами, расположенные в Нью-Мехико и называемые Линейной системой; и наконец многочисленные спутники, военно-космические корабли и установки на других планетах. В Аресибо был недавно сооружен гигантский телескоп, который большую часть времени был задействован не для астрономических исследований, а для поиска космических сигналов, имеющих искусственное происхождение.

Сами астрономы внезапно нашли деньги на осуществление своих ранее неосуществимых грез. Белла внимательно изучала снимки, сделанные телескопом в Чили, который без всяких изысков был назван Очень Большим Телескопом. Телескоп в Марокко еще менее оригинально был назван Чрезвычайно Большим Телескопом. А монстр, названный Совой, или Невероятно Большим Телескопом, располагался в Антарктиде, в месте, названном Куполом С. Туда завезли такое количество металла, которого хватило бы на построение второй Эйфелевой башни, и вся эта конструкция поддерживала огромное зеркало диаметром в сотню метров. Сова занималась тем, что фотографировала вспышки сверхновых звезд, а также — что имело не меньшее значение — картографировала поверхности планет, входящих в системы близлежащих звезд.

Внеземные сооружения производили не меньшее впечатление. Самой успешной из всех космических обсерваторий была станция «Циклопы», которая постоянно летала вокруг Земли, находясь на стационарной орбите Лагранжа. На «Циклопах» был сооружен телескоп с уникальными огромными дифракционными линзами, называемыми линзами Френеля.

И все эти автоматические глаза искали во Вселенной одно: то, что предсказывали энтузиасты космоса во все времена своих наблюдений. Изобретались стратегии для улавливания сигналов всех типов, включая самые короткие, случайные вспышки сильно сфокусированного излучения, испускаемые лазерами и длящиеся, возможно, какие-то доли секунды.

Пакстон много говорил о лазерных глазах, о том, что ими нашпигована вся Солнечная система вплоть до орбиты Нептуна. Тут он представил трехмерные фотографии «Следопыта глубокого космоса Х7-6102-016», который выходит на орбиту Сатурна.

— Вот это наши роботы-часовые, передовая линия обороны, — грохотал Пакстон. — «Следопыт» среди них был типичным, достаточно неплохо оснащенным в научном плане кораблем, хотя и слишком громоздким, слишком тяжелым. Подобные ему небольшие аппараты патрулируют небеса до границ Солнечной системы. Кроме того, они не менее внимательно следят друг за другом.

— Это правда, — нерешительно вставил профессор Карел. — По существу, именно наблюдения других зондов, которые зарегистрировали уничтожение Х7-6102-016, привлекли мое внимание, а вовсе не то, что передал сам зонд.

Белла сказала:

— Итак, мы живем в прекрасно обследованной и просматриваемой насквозь Солнечной системе. Что же дальше, Билл?

— Оружие. — Пакстон взмахнул рукой, и изображение зонда Х7-6102-016 исчезло с экранов.

— Мы назвали нашу концепцию Крепость Соль, — мрачно продолжил Пакстон. — Она предполагает несколько линий обороны, сконцентрированных вокруг колыбели человечества, то есть вокруг Земли. Вы уже знаете, мадам, что мы построили комплексы даже на Троянских астероидах.

Троянцы были огромным скоплением астероидов, входящих в систему Юпитера и двигающихся по его орбите. В настоящее время дочь Беллы, Эдна, находилась как раз на Троянской станции, которая разрабатывала новое поколение космических кораблей, называемых «кораблями А». Все эти исследования были глубоко засекречены.

— Астероиды — вот наш следующий рубеж, — продолжал Пакстон. — Для военных целей мы используем линию А, центральный пояс астероидов, который должен стать границей между внешней Вселенной и внутренней Солнечной системой. Кроме того, у нас есть станции в точках Лагранжа Марса и Земли…

Военные комплексы имелись также в самой системе Земля — Луна: склады с оружием и пусковые платформы на самой Луне, в точках Лагранжа и на земной орбите. Спутники-убийцы могли атаковать реактивными снарядами любого непрошеного гостя, либо изжарить его рентгеновскими лазерами, либо попросту их протаранить. Существовали также системы обороны наземного базирования: тяжелые лазеры, пучки частиц, законсервированные межконтинентальные ракеты времен «холодной войны», которые все еще могли доставить свой смертельный груз в точки, расположенные не только на Земле, но и вне ее. Даже верхние слои атмосферы Земли постоянно патрулировались огромными самолетами, несущими на своих бортах оружие, способное сбивать любые чужие ракеты. И так далее. Все пространство между Землей и Луной было до предела забито оружием. Пакстон в лающей форме назвал этот рубеж «НЕО, ЛЕО, ГЕО, а также супер-ГЕО» — то есть включил сюда системы наземные, атмосферные, геостационарные, лунные и некоторые более отдаленные.

Но все эти явные, нескрываемые военные силы были всего лишь надводной частью айсберга. Все, что могло быть военизировано, было военизировано. Даже системы космического контроля погоды, вроде километровых космических линз и зеркал, с легкостью могли быть переоборудованы для военных целей. Каждый плуг мог быть перекован в меч.

Воображение Беллы нарисовало страшную картину сражения не на жизнь, а на смерть, которое могло разразиться с помощью такого количества оружия, и ее сердце дрогнуло от страха. Кроме того, она прекрасно понимала, что, хотя все эти военные комплексы были спроектированы для войны с Небесами, все же они с легкостью могли быть повернуты против врага на Земле, и тогда неизвестно, что может произойти. Пакстон сказал:

— Разумеется, мы прекрасно осведомлены о том, что все эти средства ничего не смогли сделать для остановки солнечной бури. Поэтому у нас также имеются пути отступления. Мы не знаем, каким способом Перворожденные атакуют нас в следующий раз. Но с целью обобщения накопленного опыта мы изучили все исторически зафиксированные катаклизмы и естественные катастрофы, которые случались на нашей планете в прошлом, и посмотрели, как наши предки с ними справлялись.

Он развернул перед собравшимися новую схему, мрачный калейдоскоп земных катастроф.

Среди них он выделил «локальные катастрофы», которые уничтожили только несколько процентов земного населения, вроде извержений крупных вулканов и мировых войн двадцатого столетия; следующими по масштабу шли «глобальные катастрофы», уничтожившие значительные сегменты людской популяции, куда входили столкновения с небольшими астероидами; и наконец он выделил «события уровня полного вымирания», когда с лица Земли исчезали целые виды и сама жизнь оказывалась под угрозой.

— Если бы не щит, — жестко указывал Пакстон, — солнечная буря стала бы венцом всех катаклизмов уровня полного вымирания, потому что она могла расплавить земную поверхность вплоть до вулканического основания. А щит снизил уровень ее опасности до простой «глобальной катастрофы».

И к тому же, добавил он, солнечная буря дала толчок развитию новых подходов к защите Земли в случае будущих атак.

— Мы пытаемся перестроить нашу промышленную базу таким образом, чтобы ее можно было быстро перенаправить на восстановление нанесенного ущерба в случае катастрофы любого уровня. Например, если нам придется строить еще один щит, то теперь мы сможем это сделать более эффективно. Разумеется, многие мне возразят, что существование Перворожденных вообще не доказано, и если они не существуют, то все наши приготовления излишни.

— Но у нас есть некоторые успехи, — продолжал он. — Инфраструктура космического базирования может помочь восстановлению наземной цивилизации. Например, системы контроля погоды смогут стабилизировать климатический фон на планете, как это случилось после солнечной бури. Орбитальные станции смогут починить разрушенные подъемники, энергетические космические комплексы и системы связи. Кроме того, в космосе можно строить медицинские центры. Очевидно, оттуда можно даже кормить мир, — если создать, например, достаточное количество орбитальных ферм или, скажем, развить лунное сельское хозяйство. Все дети Земли вернутся из космоса, чтобы помочь восстановлению своей раненой матери. — Он поморщился. — Если, конечно, эти чертовы космики объединятся.

— Тем не менее, — продолжал он веско, — мы должны идти дальше и прогнозировать худший вариант событий. — Он оглядел присутствующих пытливым взглядом, заглянув в глаза буквально каждому. — Мы должны составить план на случай нашего полного уничтожения.

— Разумеется, сейчас уже существует внеземная человеческая популяция, — размышлял он вслух. — Но мне говорили, что никто не гарантирует, что все эти внеземные колонии выживут без подпитки с Земли. Поэтому нам необходимо постоянно их дублировать.

Тут он заговорил о строительстве бункеров на Земле и вне ее. Например, уже было сделано пробное внедрение в лунную гору, называемую Пико, в кратере Имбриум. Кроме того, необходимо позаботиться о сохранении копий земной мудрости на золотых носителях или в электронном виде. Хранить шифры ДНК. Замороженные половые клетки. Если человечество исчезнет, то того, кто пойдет этим путем, необходимо всячески поддерживать. Нельзя упускать из виду и «посылки с Земли»: отправка к звездам фрагментов земной цивилизации накануне солнечной бури стала еще одним способом сохранения собственной идентичности.

— Хорошо, Боб, — прервала его Белла. — Вы считаете, что всего этого достаточно?

Лицо Пакстона окаменело.

— Знает ли кто-нибудь из вас, что такое космическая фантастика? Размышления о далеком будущем, видения войн между галактиками, мечтания о космических кораблях величиной с целые миры. Прошло всего сто лет со времен Второй мировой войны! Всего сто пятьдесят лет с тех пор, как главным средством передвижения во время войн была лошадь! И вот мы встретились с угрозой, сопоставимой с предсказаниями космической фантастики! В ближайшую тысячу лет, надо полагать, мы распространимся так далеко, что никакие катастрофы галактического уровня не смогут нас уничтожить. Но сегодня мы все еще очень уязвимы.

Билл Карел робко поднял руку.

— Это значит, что по логике вещей второй удар на нас последует именно сегодня, а не потом.

— Да, — согласился Пакстон.

— И, несмотря на ваше блистательное выступление, адмирал, во всех обрисованных вами стратегиях имеются существенные изъяны. — Последовал коллективный вздох всех присутствующих, но Карел как будто ничего не заметил. — Разрешите мне сказать?

— Говорите, — быстро вставила Белла.

— Прежде всего, надо отметить распыление ресурсов, адмирал. Несмотря на то что у вас есть станция на орбите Юпитера, это не значит, что ожидаемая опасность обязательно подойдет к нам с этого направления, а не, скажем, с другой стороны от Солнца.

— Мы в курсе всего этого…

— Такое впечатление, что вы мыслите двухмерно, как будто речь идет о войне старого образца. А что если атака на нас последует под углом к эклиптике? Я имею в виду, под углом к плоскости Солнечной системы?

— Я был на Марсе, — угрожающе начал Пакстон, — и знаю, что такое эклиптика. Но так уж случилось, что на сегодняшний день угроза приближается к нам вдоль плоскости галактики. В будущем мы, разумеется, учтем варианты внегалактической атаки. Но вы знаете не хуже меня, что энергетические затраты на это сегодня просто неподъемны. Да, профессор Карел, вы правы, Солнечная система — очень большое место. Да, вы правы в том, что мы не можем всю ее контролировать. Но что еще нам остается, кроме как пытаться?

Карел едва не смеялся.

— Но все ваши усилия столь ничтожны, что практически бесполезны…

Пакстон приготовился яростно спорить, но Белла подняла руку:

— Прошу вас, Билл.

— Прошу прощения, — продолжал Карел. — Кроме того, возникает вопрос об эффективности всех этих средств перед лицом той конкретной угрозы, которая на нас надвигается…

— Прекрасно. — Пакстон злобно очистил дисплеи от прежних изображений. — Давайте поговорим об аномалии.

Белле страстно захотелось свежего кофе.

После столь детального доклада Пакстона о Крепости Соль, обзор сведений об аномалии оказался на редкость кратким.

Он вкратце перечислил все данные о ее принципиальном существовании.

— В данный момент эта штука движется через орбиту Юпитера. По существу, именно здесь у нас имеется возможность ее перехватить, потому что, к счастью, траектория проходит очень близко от Троянской базы. В данный момент мы работаем над вариантами такого перехвата. Потом она пройдет сквозь пояс астероидов, орбиту Марса и направится к Земле, где, как представляется, мы сможем ее прицельно уничтожить. Но все дело в том, что мы до сих пор понятия не имеем, что это такое, на что оно способно и когда сюда прилетит.

Когда он сел, наступило напряженное молчание.

Билл Карел посмотрел на Пакстона, потом оглядел присутствующих, словно ожидая от них каких-то дополнений.

— И это все? — спросил он.

— Это все, что у нас есть, — пробурчал в ответ Пакстон.

— Я даже представить себе не мог, что вы знаете так мало, — разочарованно протянул он. — Впрочем, зачем бы мне тогда сюда приезжать? Вы позволите, адмирал?

Боб Пакстон взглянул на Беллу, которая примирительно ему улыбнулась, и он нехотя уступил свое место Карелу.

— Моя встреча с этим «привидением», — начал Карел, — произошла еще до солнечной бури. Я тогда работал с астрономом по имени Сиобан Мак-Горан на зонде, называемом «Квинтэссенциальный анизотропный зонд», сокращенно «Квазон» или «Квази», как мы его называли…

Пакстон и его патриоты зашевелились и заворчали.

«Квази» был модернизацией старого корабля, называемого «Микроволновой анизотропный зонд Уилкинсона», который в 2003 году изучал эхо Большого Взрыва и впервые определил пропорции основных компонентов Вселенной: барионной материи, темной материи, темной энергии. Именно темная энергия, которую многие называли квинтэссенцией, энергетически обеспечивала расширение Вселенной. Теперь целью «Квази» стало измерение эффектов космического расширения путем улавливания эха реликтовых звуковых волн.

— Эта концепция была очень элегантной, — продолжал Карел. — Первобытная Вселенная, маленькая, плотная и неимоверно горячая, могла быть представлена в виде комнаты с эхом, полной звуковых волн, которые распространялись по ней через турбулентную среду. Но затем она стала расширяться. — Он поднял вверх свою тонкую руку. — Бум! Внезапно в ней появилось пространство для разных вещей, которые по мере остывания Вселенной порождали другие, еще более интересные физические явления.

— Пока происходило расширение, — продолжал он, — эти реликтовые звуковые волны рассеивались. Но при этом они оставляли свой след, некое воспоминание о том сжатии, которое повлияло на формирование первых галактик. Таким образом, нанося на карту расположение галактик, мы надеялись реконструировать реликтовые звуки. Это, в свою очередь, могло дать нам ключи к расшифровке физики квинтэссенции, то есть темной энергии, которая в настоящее время…

Военные волновались все сильнее. Белла вежливо прервала докладчика:

— Нельзя ли поближе к теме, Билл?

Он ей улыбнулся. У него имелся с собой собственный гибкий компьютер, который он развернул на столе. Его быстро подключили к местной системе питания.

— Вот диаграмма расширения Вселенной. — Диаграмма представляла собой усаженную остриями кривую, построенную в логарифмических масштабах и изгибающуюся вверх. Карел объяснил, что этот изгиб был получен путем анализа светового излучения, идущего из глубокого космоса и коррелирующего со структурами, которые обследовались в разных системах координат. «Частота» рисунков галактических формаций коррелировала с частотами реликтовых звуковых волн.

На этот раз не выдержал Пакстон.

— Господи! Избавь меня от всей этой галиматьи! Нельзя ли как-нибудь поближе к делу?

Карел нажал на экран.

— Некто из моих студентов случайно получил движущееся изображение разрушения «Следопыта Х7-6102-016», — невозмутимо продолжал он.

— Мне бы хотелось знать, как он смог пришить это к делу? — прогрохотал в ответ Пакстон.

— Это не он, а она, — беззаботно объяснил Карел. — Девушка по имени Лайла Нел. Нигерийка, очень умная. Разрушение «Следопыта» произошло очень странным образом, вы же знаете. Создавалось впечатление, что он не был атакован извне, каким-то внешним оружием. Скорей можно было предположить, что его разорвало на части нечто, что находилось у него внутри. Осмысливая этот факт, Лайла построила кривую расширения для «Следопыта», чтобы показать, как была разрушена эта маленькая Вселенная.

Он вывел на экран следующий график. Масштаб был другой, это Белла видела ясно, но совпадение двух графиков было очевидным. Кривая взрыва «Следопыта» совпадала с космической диаграммой, полученной на «Квази». Точно совпадала, насколько убедились все присутствующие, когда Карел наложил графики один на другой. Белла была потрясена.

— Так что все это значит? — спросила она после некоторого молчания.

— Я могу только теоретизировать… — начал Карел.

— Так сделайте это! — рявкнул Пакстон.

— Мне кажется, что «Следопыт» был разрушен путем специфического локального применения темной энергии, квинтэссенции то есть. Он был разорван на части в точности той же силой, которая стала причиной расширения Вселенной, только сфокусированной на маленьком космическом кораблике. Это, если вам угодно, некое космологическое оружие. Весьма мощное. — Он улыбнулся. — Лайла назвала его квинт-бомбой.

— Остроумно, — буркнул Пакстон. — А теперь скажите нам, можно ли ее остановить, расстрелять, уничтожить?

Казалось, такой вопрос Карела удивил.

— Ну, насчет этого у меня нет абсолютно никаких соображений. Это совсем не солнечная буря, адмирал, которая оказалась событием весьма разрушительным, но грубо спроектированным. Интересующая нас аномалия едва ли относится к изученной части физики. Очень трудно себе представить, как мы можем ответить на абсолютно неизвестное нам явление.

Белла спросила:

— Но, Билл, что случится, если эта квинт-бомба достигнет Земли?

И снова такой вопрос показался Карелу неуместным.

— Ну, это же абсолютно очевидно. Если она сработает прежним способом — впрочем, у нас нет причин думать, что ее возможности как-то ограничены, — то с нами случится то же самое, что и со «Следопытом». — Он щелкнул пальцами. — Бум! — и все.

В зале повисла мертвая тишина.

Белла первая пришла в себя и огляделась кругом. Испытанные небесные воины, еще совсем недавно занятые исключительно самолюбованием, сидели молчаливые, уничтоженные, вся заносчивость с них мигом слетела.

И, что самое худшее, насколько представлялось Белле, эта самая «космическая технология» уже преспокойно прошла сквозь многие шаткие и дорогущие заслоны, которые воздвигло на ее пути человечество.

— Хорошо, — сказала она наконец. — В нашем распоряжении двадцать один месяц, прежде чем эта бомба достигнет Земли. Так что же нам теперь следует делать?

— Мы должны ее остановить! — снова взревел Пакстон, пытаясь силой голоса заглушить общую растерянность. — У нас нет другого выхода! Иначе мы не сможем сохранить население Земли! Мы же не можем эвакуировать всю планету! На борьбу с ней мы должны бросить все силы! И начать должны с тех ресурсов, которые имеются на Троянах! — Тут он взглянул на Беллу.

Белла знала, что он имеет в виду. Корабли А. И еще она знала, что такое решение означает, скорей всего, приказ Эдне действовать. Но пока она оставила эту мысль при себе.

— Набросайте план операции, Боб. Но у нас нет оснований считать, что мы должны отдать предпочтение какому-то одному виду оружия. Сперва мы должны побольше узнать об этой аномалии и найти в ней слабые звенья. Профессор Карел, здесь вам карты в руки.

Карел молча кивнул.

Пакстон вмешался:

— Но тут есть кое-что еще.

— Что именно?

— Байсеза Датт. Мы ее упустили. Она ускользнула от нас на подъемнике, как крыса по водосточной трубе.

Белла была потрясена.

— На космическом подъемнике? И куда же она летит?

— Не знаю. В клинике анабиоза ее нет, и охрана не заметила ее исчезновения. Вполне возможно, что она сама не знает, куда летит. Зато об этом знают другие, какие-нибудь гнусные подонки из числа космиков.

— Адмирал! — одернула его Белла. — Вряд ли такие выражения помогут нам в работе!

Пакстон хищно улыбнулся.

— Хорошо, я буду паинькой. Но мы должны найти Байсезу Датт, чего бы нам это ни стоило.

Белла вздохнула.

— Хорошо. А теперь мне надо на некоторое время удалиться. Я должна подготовить резюме по этой проблеме для ряда заинтересованных структур. Кто-нибудь хочет что-нибудь добавить?

Пакстон покачал головой.

— Давайте снова соберемся через час. И, господа… вы понимаете, отсюда не должно быть никаких утечек…

Собрание было прервано, но беспокойство Беллы не утихало. Тот факт, что Карелу пришлось едва ли не силой прорываться сюда со всеми своими знаниями, стал для нее уроком: представительность собрания вовсе не подразумевала в его участниках столь же всестороннего владениями знаниями и информацией. И если бы не случай, а именно наблюдения умной студентки Карела, то присутствующие ни на шаг не приблизились бы к разгадке истинной природы того явления, которое на них надвигалось. Того явления, которое получило теперь название квинт-бомбы.

А что еще они упустили? Что еще им надо найти? Что же, что еще?

14. Подъем над орбитой

Все волнения, связанные с подъемом, испарились едва ли не в первые двадцать четыре часа. Если бы кто-нибудь сказал Байсезе об этом раньше, когда она только что оторвалась от Земли, она бы не поверила. Но факт оставался фактом, и она очень быстро начала уставать от полета.

Сила притяжения Земли становилась все меньше. По кабине плавали разные вещи: одеяла, предметы туалета, еда. Байсеза думала, что это похоже на то, как если бы они расположились лагерем в падающем лифте. Особенно донимали их заколки из волос Майры. И, кроме того, возникли трудности с мытьем. То есть воды для питья у них было достаточно, но душа в этой грузовой кабинке не предусматривалось вовсе. Через пару дней в ней установился стойкий запах туалета.

Байсеза пыталась конструктивно использовать свой неожиданный досуг. После клиники анабиоза ей требовалась серьезная реабилитация. Она много спала, занималась гимнастикой. В этом ей помогали Алексей и Майра: они поддерживали ее, когда она отжималась от стен и пола или делала другие упражнения в условиях почти нулевой силы тяжести. Но времени у них в распоряжении оказалось так много, что занять его полностью сном или гимнастикой не удавалось.

Алексей тоже старался занять себя, чем мог: он проверял все системы «паука», включая и выключая их дважды в день. Он даже вывел на экран все его сварные швы и фильтры. Во время работы он тихонько напевал какие-то смешные, маловразумительные гимны, посвященные солнечному свету.

Байсеза до сих пор так и не смогла поговорить со своей дочерью, то есть не смогла так, как ей бы хотелось. Ей казалось, что Майра слишком погружена в себя. Пока Байсеза спала, Майра все сильнее погружалась в черные глубины депрессии. Всеми разговорами мы займемся позже, убеждала себя Байсеза.

Земля между тем продолжала уменьшаться, превратилась в игрушечный глобус, болтающийся на конце веревочки, которая теперь казалась бесконечной.

Однажды Байсеза сказала:

— Хорошо, если бы Земля повернулась так, чтобы нам стали видны другие подъемники. Я даже не знаю, сколько их уже построено.

Майра пересчитала по пальцам.

— Модимо в Африке. Бандара в Австралии, это первый подъемник. Джианму в Китае. Марахуака в Венесуэле. Все названы по имени небесных божеств. Мы, европейцы, назвали свой подъемник Иггдрасиль.

— По имени норвежского Мирового древа.

— Да.

— А американцы назвали свой лестницей Иакова. Алексей улыбнулся:

— «И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней». Книга Бытия, глава двадцать восьмая, стих двенадцатый.

— Америка пытается быть христианской, — сказала Майра. — Когда они выбирали название для своего подъемника, то прибегли к голосованию.

— Почему, скажите, мифы о Мировом древе существуют едва ли не во всех мировых культурах? — спросила Байсеза. — Это кажется просто невероятным.

Алексей пустился в объяснения:

— Некоторые антропологи считают, что это всего лишь результат наблюдений людей за облаками на небе. То они принимают форму волн, то ветвей дерева, то ступеней лестницы. Другие считают, что здесь имеется в виду Млечный Путь. А третьи — что здесь замешан феномен плазмы. Так что все дело, может быть, в солнечной активности.

Майра сказала:

— Многие люди боятся подъемников. Они считают их создание богохульством. Сокращенным способом попасть на Небо. В конце концов, именно с неба к нам пришли многие опасности, причем даже в наше время.

— Именно поэтому террористы атаковали африканский подъемник, — добавил Алексей. — Смысла в этом не было никакого, но прецедент был создан.

— Для космика ты знаешь о Земле довольно много, — сказала Байсеза.

— Просто я этим интересуюсь. Но я смотрю на все со стороны. С антропологической точки зрения, так сказать.

Байсеза решила проявить критичность.

— Мне кажется, что вы, космики, слишком рациональны, почти как компьютеры.

— О, нет! — засмеялся Алексей. — Мы страдаем от целого букета неизвестных вам эмоциональных расстройств.

Они продолжали подниматься. Земля уменьшилась сперва до размеров футбольного мяча, потом до размеров грейпфрута, потом до размеров теннисного мяча. Вскоре она стала такой маленькой, что Байсеза не могла в деталях рассмотреть на ней континентов. Ей стало скучно. В мозгу непрестанно стучала мысль об огромных размерах того сооружения, с помощью которого они удалялись от Земли.

Через три дня после начала путешествия им встретилась первая значительная конструкция. Все трое столпились в центре кабины, чтобы наблюдать ее приближение.

Конструкция представляла собой огромное кольцо из накачанных воздухом модулей, каждый из которых имел цилиндрическую форму и был ярко раскрашен. Многие из них были так огромны, что размером напоминали небольшие здания, хотя в ярком солнечном свете сверкали, как детские игрушки. Это был отель, к которому примыкал парк развлечений. Алексей сказал, что он еще недостроен и незаселен.

— Официальное название для него — отель Иакова. Главный инвестор — фирма Дисней. Таким способом она решила компенсировать затраты на старые, наземные парки.

— Хорошенькое местечко для отеля, — одобрила Майра. — Всего три дня подъема, гравитация исчезла не совсем: пусть она в десять раз меньше наземной, но все равно ее хватит, чтобы не превратить все модули в сущие барахолки, как должно случиться при нулевой гравитации.

— Можно себе представить, — развил тему Алексей, — какие возможности кроются в этих небесных подъемниках. Рядом дешевый лифт. Грузы можно возить любые, хоть самые тяжелые. Масса возможностей. Тематический парк сам по себе — тривиальность, но это только начало. Скоро здесь возникнут новые поселения, города в небе. Освоенное пространство вдоль подъемника. В девятнадцатом веке такую же роль выполняли железные дороги.

Байсезе захотелось взять Майру за руку.

— Мы живем в замечательное время, не правда ли? — спросила она.

— Да, мама, — ответила Майра.

Отель мелькнул и исчез из поля зрения, и впервые за все эти дни Байсеза получила наглядное представление о скорости, с которой они летели. Но затем снова потянулись безликие, неподвижные часы, и им ничего не оставалось делать, как спорить и ждать.

На восьмой день полета они прошли через геосинхронную орбиту. На какую-то долю секунды они оказались в точке с нулевой гравитацией, то есть на таком расстоянии от Земли, на котором летают все уважающие себя спутники. Но все последние дни гравитация у них и так была слишком низкой, так что они практически ничего не заметили.

В точке геосинха находилась еще одна конструкция: огромное колесо с осью вращения на ленте. Оно тоже было недостроено. Байсеза увидела, как по нему, как по гигантским лесам, ползают маленькие машинки. Искры сварки летели во все стороны. Немного в стороне она увидела столь же гигантские прозрачные панели, светящиеся зеленым светом, за которыми копошились какие-то существа.

Геосинхронная орбитальная станция исчезла внизу, и им оставалось только смотреть, как она стремительно уменьшается в размерах.

После прохождения геосинха эффективная гравитация внутри «паука» изменила направление, так как центростремительные силы, уравновешивающие гравитацию на геостационарной орбите, взяли верх и попытались выбросить их вон с орбиты. Теперь направление «вниз» означало то же самое, что «вон» от похожей на горошинку Земли. Путешественникам пришлось переориентировать свою кабину, так что потолок стал для них теперь полом, а пол потолком. Алексей сказал, что кабины, предназначенные для перевозки людей, проделывают эту операцию автоматически.

Такая метаморфоза, переориентация кабины, стала единственным интересным событием, которое случилось с ними после прохождения точки геосинха. Единственным событием.

Но Байсеза уже знала, что им не придется путешествовать по ленте до противовеса, который находится в тринадцати днях пути после геосинхронной точки, то есть от Земли до него было расстояние в двадцать один день. И этот противовес, как она наконец поняла, был кладбищем «пауков».

— Для компенсации возрастающей массы ленты необходимо постоянно наращивать противовес, — сказал Алексей. — Именно поэтому никто из «пауков» не возвращается на Землю. Кроме ремонтников, конечно.

Байсеза оглядела внутренность «паука», которому их пребывание явно пошло не на пользу, и почувствовала искреннее сожаление.

— И наш «паучок» кончит свои дни там же? — спросила она.

— О, нет, — заверил ее Алексей. — Эта зверюшка не поднимется выше точки в пятьдесят шесть тысяч километров. Двенадцать дней пути от Земли.

Байсеза посмотрела на Майру, которая, как она чувствовала, имела столь же туманное представление о цели их пути, как и она.

— А что потом?

— Помните, как мы говорили, что, если «паук» отцепится от ленты, не доходя до геосинхронной орбиты, то мы упадем на Землю? А если он отцепится после нее…

— То мы улетим прочь от Земли, — мрачно вставила Майра, — в открытый космос.

— Да, но если выбрать правильную высоту, чтобы отцепиться от подъемника, то можно воспользоваться инерцией, которая забросит нас туда, куда нам надо. Например, на Луну.

— Так мы летим на Луну?

Алексей усмехнулся.

— Нет, немного дальше.

— Тогда куда же, черт возьми? Мне кажется, сейчас отпала необходимость сохранять секретность… Как только мы отцепимся от ленты, власти тут же узнают, куда мы летим.

— Марс, мама! Мы летим на Марс! — не выдержала Майра.

Байсеза была потрясена.

— Марс?

— И там, я вас уверяю, вас ждет кое-что интересное.

— Но ведь этот крошечный кораблик вряд ли доставит нас живыми на Марс…

— Разумеется, нет, — подтвердил Алексей. — Нас подберут. У нас намечается свидание с летучим маяком. С кораблем, летящим на солнечной энергии. Он уже в пути…

Байсеза нахмурилась.

— Но у нас ведь нет ракетного двигателя, не так ли? Как только мы отцепимся от ленты, у нас больше не будет энергии, чтобы самостоятельно двигаться.

— Нам она и не нужна. Большой корабль сам выйдет к нам навстречу.

— Господи! — воскликнула Байсеза. — А если что-нибудь там не сложится…

Алексей невозмутимо улыбался.

Общаясь с ним все эти дни, Байсеза уже думала, что начала понимать его психологию — психологию космика, которая весьма отличалась от психологии землян.

Иногда Алексея посещали страхи по поводу каких-то поломок в постоянно окружающих его механизмах, от которых он полностью зависел всю свою жизнь. Но, с другой стороны, он не испытывал ни малейших сомнений по поводу всяких расчетов орбит, траекторий и перехватов. Он жил в мире, в котором все управлялось небесной механикой, этим могущественным молчаливым часовым механизмом, который никогда не давал сбоев. То есть верил, что, когда нужные приспособления отсоединят его от ленты, он все равно останется в целости и сохранности. Сама мысль о том, что солнечный корабль может с ними разминуться, даже не приходила ему в голову. Только Байсеза и Майра с ужасом проигрывали в мозгу такую возможность.

Где-то наверняка есть ключик для понимания Алексея, размышляла Байсеза, и не только его, но и всего космического поколения. Ей казалось, что она поймет его гораздо лучше, если разберет те молитвы, которые он постоянно и негромко пел: это были псалмы в честь «Непобедимого Солнца».

На двенадцатый день полета женщины сидели на своих складных стульях, когда внезапно все их летающее по воздуху оборудование, как от толчка, устремилось в одну сторону. Это означало, что по команде Алексея сработали какие-то замки, удерживавшие кабинку на ленте.

Алексей внимательно посмотрел на женщин.

— Кто-нибудь хочет, чтобы я начал обратный отсчет?

— Заткнись, — прошептала Майра.

Байсеза посмотрела на ленту, которая двенадцать дней была для нее якорной цепью, скрепляющей ее жизнь с реальностью, затем на крошечную бусинку Земли. У нее защемило сердце. Ей показалось, что Земля в своих действительных размерах вряд ли когда-нибудь снова замаячит перед ее глазами, но если это все же случится, то неизвестно, что ждет ее на этом пути.

Алексей прошептал:

— Мы уходим…

Под брюхом кабинки, в которое теперь превратилась ее крыша, мелькнула вспышка. Лента полетела куда-то в сторону на удивление быстро, остатки внутренней гравитации развеялись как дым. Вокруг них закружились детали оборудования. Алексей засмеялся.

15. «Либерейтор» Апрель 2069 года

Джон Меттернес, бортовой инженер, позвонил с Ахиллеса Эдне. У них снова произошла задержка. Технический персонал астероида не был удовлетворен магнитным сцеплением шариков антиматерии.

Еще несколько таких задержек, и «Либерейтор» снова пропустит окно для своего первого испытательного полета.

Эдна Фингал выглянула из толстого затемненного иллюминатора на изогнутую поверхность астероида. Ей хотелось увидеть далекое Солнце — такое далекое, что отсюда, с Троянских астероидов, оно казалось не слишком ярким диском. Вокруг стоял запах новых ковровых покрытий, на палубе шла привычная предполетная возня, но сейчас она ее только раздражала. Эдна терпеть не могла ждать.

Разумом она понимала, что надо набраться терпения и ждать до тех пор, пока инженеры не проверят все досконально и не убедятся в абсолютной надежности своей работы. «Либерейтор» был построен по совершенно новой, еще не опробованной технологии, но, насколько знала Эдна, все магнитные емкости с антиматерией никогда не приходили в стабильное состояние. Самое большее, на что можно было рассчитывать, это привести их в состояние контролируемой нестабильности, которое могло длиться достаточно долго, — настолько долго, что космический корабль мог успеть долететь до избранной им точки. Считалось, что именно нестабильность в магнитной емкости привела к крушению предшественника «Либерейтора», безымянного корабля, построенного по той же самой А-технологии, что и «Либерейтор», и к гибели его экипажа, состоявшего из двух человек: Мери Ланчестер и Тео Вессе.

Но из глубин внешнего космоса, из Внешнего мрака, который простирался за пределами Солнечной системы, к Земле приближалось нечто молчаливое, чужое и враждебное. Оно уже пересекло орбиту Юпитера и находилось ближе к Солнцу, чем Эдна со своей командой. Эдна была капитаном единственного космического военного корабля, который был готов к проведению военных операций, единственного исправного корабля, входящего в космическую группу атакующего эскадрона, который был первой линией обороны Солнечной системы. И она просто рвалась в атаку на врага.

Как всегда, Эдна попыталась успокоиться, думая о семье.

Она взглянула на хронометр. Он был настроен на хьюстонское время, как и все часы в обитаемом космосе, и сделала мысленную поправку на время в Колумбии. Ее трехлетняя дочь Tea, скорее всего, сейчас находилась в детском садике. Сама Эдна жила на западном побережье, но для дочери она выбрала школу в Вашингтоне, чтобы та могла находиться поближе к бабушке. Эдна любила рассматривать снимки тех мест, где бывала Tea в течение дня.

— Либи, будь добра, открой, пожалуйста, почту.

— Разумеется. Видеопослания тоже?

— Конечно… Привет, Tea! Это снова я, твоя мама. Я хочу с тобой поговорить, как обычно…

Tea должна услышать ее слова и кое-что увидеть, но не все, потому что многое будет задержано сенсорами идентификационной татуировки на щеке Эдны. Меры безопасности здесь были предсказуемо жесткими: все, что касалось кораблей А-класса, работающих на орбите Юпитера, было строго засекречено. Так что Tea получит только сильно цензурированную версию писем своей матери, но все равно это было лучше, чем ничего.

А если дела пойдут плохо, то эти послания станут для Tea единственным воспоминанием о матери. Так что Эдна говорила, можно сказать, для истории.

— Вот я сижу и жду, когда емкости с антиматерией будут загружены в энергетические отсеки корабля. А это долгая история, потому что мы должны действовать очень осторожно. Вот передо мной сейчас открыт Ахиллес. Это один из самых больших Троянских астероидов, и именно здесь мы строим А-корабли. Посмотри вместе со мной. Вот доки, взлетно-посадочные платформы и центр управления полетами, а вот шахты, из них мы добываем лед и камни, которые служат реактивной массой, то есть энергетическим материалом для вывода кораблей на орбиту. А вот куполообразные здания, в которых мы живем, когда возвращаемся на твердую поверхность. «Либерейтор» гораздо более комфортабельное судно, чем эти норы, поверь мне…

Скопления Троянских астероидов располагались на орбите Юпитера, в точке, называемой Л-4, или Лагранж-4, которая всегда на шестьдесят градусов опережала Юпитер при его движении по орбите. Вторая точка, Л-5, следовала по пятам за Юпитером на том же расстоянии. Земные астрономы назвали две группы астероидов по именам героев гомеровской «Илиады»: ахейцы и троянцы. Ахиллес и другие греки сражались под предводительством самого Юпитера, а троянцы всегда от них отставали.

Л-4 имела огромные запасы ресурсов и поэтому естественным образом стала местом базирования землян, их форпостом в этой части Солнечной системы. Возможно, именно поэтому во время солнечной бури Перворожденные поместили свой Глаз именно здесь.

— Я не буду прикидываться, что мне не страшно, — продолжала Эдна, обращаясь к дочери. — Это было бы глупо с моей стороны. Но меня учили, что я должна отбросить в сторону все свои страхи и просто выполнять свою работу. Потому что я знаю, что эта работа должна быть выполнена.

— Может быть, ты знаешь, что этот корабль, четвертый из числа новейших кораблей А-класса, стал первым, которому дали имя. Потому что, если предыдущие корабли выполняли только испытательные полеты, то этот должен участвовать в боевых действиях. Надо полагать, что бы ни случилось, его всегда будут помнить хотя бы за это. То есть мы для начала тоже совершим пару пробных вылетов…

— Мы очень долго мучились с именем. Здесь мы со всех сторон окружены мифологическими героями. Но вся эта мифология пришла к нам из других времен, очень отдаленных от нас. В конце концов, мы остановились на имени одного из самых больших самолетов, которые помогли человечеству выиграть последнюю из мировых войн. А потом пришли Перворожденные и изменили все правила игры. Надеюсь, что в ближайшие несколько недель мы сможем освободить человечество от еще более страшной угрозы. А потом у меня появится возможность слетать домой, к тебе…

Раздался предупредительный сигнал, экран перед ней вспыхнул зеленым светом. Емкости с топливом были наконец успешно загружены, и стартовая команда уже покидала корабль.

Окно для намеченного заранее пробного запуска должно было открыться в ближайшие десять минут.

Времени достаточно. А затем она получит команду на взлет и сможет приступить к выполнению своего задания.

— Либи, прошу тебя, закрой программу. Последний кусок вырежи. И попроси Джона Меттернеса сюда.

16. «Джеймс Клерк Максвелл»

Из темноты выплыл корабль, который должен был доставить их на Марс. Он назывался «Джеймс Клерк Максвелл» и скорее был похож на тень, чем на корабль. Байсеза внимательно всматривалась в его оснастку и отраженные им лучи света неимоверной яркости.

С приближением часа пересадки она все больше приходила в волнение. Не надо было обладать особой квалификацией в инженерном деле, чтобы понимать, что корабль, летящий на солнечных парусах, должен был быть исключительно легким и ажурным, как паутина. Так что замысловатая скорлупка их «паука», представляющая собой кусок вращающегося металла, должна была стать для него неподъемным грузом. Байсезе уже слышались тревожные сигналы перегрузки и представлялись тончайшие зеркальные паруса солнечного корабля, которые сворачивались, как нарядная бумага для упаковки подарков.

Майра тоже волновалась, несмотря на то что она имела больший опыт в астронавтике, чем ее мать. Только Алексей Карел казался совершенно спокойным. С приближением свидания он сел за свои экраны, внимательно следил за какими-то непонятными, высвеченными на них графиками и периодически выкрикивал команды, которые транслировались на системы приближающегося корабля по узконаправленной лазерной связи. Казалось, его доверие к этой смеси орбитальной механики с экзотическим небесным кораблестроением было безграничным, и «паук» неуклонно приближался к корпусу «Максвелла».

Довольно скоро «Максвелл», бесшумный, как тень, вырос на фоне темного неба под самым носом у «паука». Байсезе показалось, что она плывет в маленькой шлюпке и видит, как к ним приближается огромный океанский лайнер. Солнечный корабль представлял собой неправильной формы цилиндр, обвешанный со всех сторон тарелками и антеннами. Сверху он был украшен поясом сложных механизмов, которые напоминали о земной технологии и скрепляли между собой километры оснастки.

Похожая на щупальце прозрачная труба диаметром в два метра выдвинулась из корпуса корабля, неуверенно ощупала «паука» и втянула его в себя, как мошку в ловушку. «Паука» тряхнуло, когда механическое сцепление погасило последнюю разницу в моменте. Затем труба сложилась, как гармошка, подтянула «паука» к самому своему брюху и с громким щелчком с ним состыковалась.

Алексей откинулся на стуле. На губах его играла торжествующая улыбка.

— Спасибо Солнцу, что стандарты стыковки едины для всей Вселенной.

— Ну что ж, — продолжал он, сдирая со стены экран. — Пора собираться. — Он сложил экран и засунул его в карман. — Берите с собой все, что хотите. Оставляйте здесь все, что вам не нужно.

— Разве мы не берем с собой «паука»? — медленно спросила Байсеза.

— Разумеется, нет.

Ей было жаль покидать умную и надежную машинку, в теплой утробе которой они залетели так далеко в космос.

— Кажется, я слишком стара для таких испытаний, — устало сказала она.

Майра сжала ее руку. Это был совершенно непроизвольный жест любви. Байсеза его поняла.

— Мам, если я смогла со всем этим справиться, то справишься и ты. Пойдем. Мы должны быть готовы.

Когда Алексей открыл люк в стене «паука», перед ними предстала внешняя поверхность «Максвелла», слегка пахнущая гарью. Байсеза с любопытством до нее дотронулась — это был тот материал, который долгие месяцы подвергался воздействию космического вакуума. Он был горячим.

В стене «Максвелла» плавно открылся люк. Они вошли внутрь. Там было чисто, светло и стоял легкий запах мыла. За ними внутрь запрыгнул чемодан. Он выстрелил из себя присоски на длинных шнурах, которыми тут же присосался к стене, и сразу стал напоминать какое-то огромное неуклюжее насекомое.

Оба люка за ними закрылись, и они почувствовали легкое содрогание корпуса «Максвелла», когда кабинка «паука» от него отстыковалась. Никакого иллюминатора в люке не было, а Байсезе так хотелось бросить последний взгляд на «паука», который, теперь ненужный, уносился от них куда-то вдаль, в небытие.

Тут Алексей дал им первую порцию наставлений.

— Помните, что при строительстве этого корабля нагрузку урезали до грамма. Вся эта махина имеет массу не более десяти тонн, и это считая с парусом. Вы можете спокойно по ней ходить. — Он потопал по горизонтальной разделительной панели. — Она сделана из вещества, похожего на рисовую бумагу. Очень тонкая и такая же непрочная. Ее запросто можно проткнуть пальцем. — Тут он оторвал от нее кусочек и съел. — Она съедобная. В случае драматического поворота событий ею можно питаться.

Байсеза спросила:

— Каких драматических событий?

Ей ответила Майра:

— Надо полагать, что худшее, что может случиться с кораблем, — это потеря им солнечного паруса, либо поверхность паруса потеряет свои свойства. В этом случае мы окажемся в очень затруднительном положении и не сможем маневрировать. Спасение возможно, но оно может занять месяцы, а то и годы.

— И часто случаются такие инциденты?

— Очень редко, — ответил Алексей. — Причем среди них не было ни одного фатального. — Он кратко обрисовал им разные уровни защиты корабля, иллюстрируя их с помощью графиков, из которых следовало, что, если корабль утратит парус, то он все равно сможет кое-как двигаться и достигнуть приемлемого места посадки. — Скорей человеку откажет его тело, чем этот корабль утратит свои летательные свойства. — Но его слова не показались Байсезе убедительными.

Потом Алексей исчез в какое-то место, которое он называл «капитанским мостиком», — чтобы проверить работу всех систем корабля. Майра с Байсезой в это время распаковывали вещи и осматривались кругом.

Чтобы понять планировку «Максвелла», много времени не потребовалось. Его корпус представлял собой герметичный цилиндр диаметром всего несколько метров. Горизонтальные щиты из рисовой бумаги разделяли его на три палубы. Внизу находилось то, что Алексей называл «технической палубой». На ней складировались средства выживания, еда, ремонтное оборудование, грузы. «Капитанский мостик» находился на верхней палубе.

Средняя палуба включала в себя жилые помещения. Кроме камбуза и ванной комнаты, все здешнее пространство можно было разделить с помощью подвижных рисовых панелей на комнаты, которые могли служить гостиными, спальнями и рабочими кабинетами для команды из десяти человек. На стенах были закреплены небольшие шкафчики, складные кровати и стулья. Некоторое время Байсеза и Майра занимались тем, что передвигали панели. Им удалось создать три маленькие спальни, расположенные на некотором расстоянии одна от другой и как можно дальше от туалета, потому что слышимость сквозь тонкие панели была отличной.

Жилое пространство на корабле было почти таким же тесным, как на «пауке». Но все эти узкие коридоры и низкие комнаты отличались дизайном, представлявшим собой странную смесь земного и космического. Солнечный парус мог обеспечить ускорение не более одного процента от ускорения свободного падения на Земле. Оно не могло удержать человека на полу. Поэтому вся внутренность корабля была утыкана разными поручнями, подставками и застежками-липучками, а также раскрашена в предупредительные цвета, обозначающие низ коричневым цветом, а верх голубым. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, в каком положении человек находится.

Но, с другой стороны, этот один процент G был постоянным и стабильным. Экспериментируя, Байсеза обнаружила, что, если взобраться на потолок и по нему походить, то гравитация удержит ее вес наверху в течение шести или семи секунд, а затем произойдет плавное падение (как падает на Земле снежинка) и мягкая посадка. Кроме того, эта гравитация оказалась на удивление полезной еще с одной стороны: она заставляла пыль оседать вниз, а разбросанным вещам мешала плавать по воздуху. Так что здесь Байсезе не приходилось бороться с одеялами или гоняться за каплями, которые на «пауке» постоянно норовили ускользнуть из ее кофейной чашки.

«Капитанский мостик» «Максвелла» был предусмотрительно оборудован столами и стульями. Байсезе пришлось себе напоминать, что она находится не на военном корабле. Когда вместе с Майрой она поднялась к Алексею, тот сидел на одном из таких стульев и внимательно смотрел на занимающие все стены экраны.

Стены корабля были абсолютно прозрачными.

Космическое пространство за ними было беззвездным, пустым, в нем висели только три светила: Солнце, Земля и Луна, которые образовывали гигантский треугольник с кораблем в центре. Перед этим парадом миров что-то внутри Байсезы дрогнуло. Она почему-то вспомнила о «Мире» и о тех обезьяноподобных людях, которых она там видела: австралопитеках с человеческими ногами и торсом гориллы.

Майра внимательно за ней наблюдала и подергала за руку.

— Мам, у нас всего лишь увеселительная прогулка. Не стоит падать в обморок. Лучше посмотри наверх.

И Байсеза посмотрела наверх.

Она увидела диск немного светлее неба, серее, чем глубокий бархат космического пространства. По его поверхности скользили огни, ослепительно яркие, как Солнце. Это был парус, кусок фольги такой величины, что им можно было накрыть пол-Лондона. Она услышала тихое, безостановочное жужжание, которое можно было объяснить работой крошечных механизмов, установленных по внешней поверхности корабля и занятых постоянной перенастройкой паруса, который каждую секунду должен был находиться строго перпендикулярно к падающим на него солнечным лучам.

Корабль можно было сравнить с банкой консервов, висящей на парашюте.

— Добро пожаловать на борт «Джеймса Клерка Максвелла»! — патетично провозгласил Алексей.

— Неужели все это движется благодаря солнечному свету?

— Да. — Алексей поднял ладонь навстречу солнечному лучу, пересекающему капитанскую кабину. — Благодаря давлению крошечных протонов, которые ударяют в отражающую поверхность. На Земле лучи Солнца, падающие на кожу человека, производят количество вещества, равное, может быть, десятитысячным долям грамма. Но наш парус имеет сравнительно большую площадь и сравнительно малую массу, чтобы обеспечивать ускорение в сотую долю G. Но зато это ускорение постоянное и свободное и поэтому оно может толкать корабль вперед сколь угодно долго… И поэтому мы сможем достичь Марса за двадцать дней полета.

Сам парус был укреплен ячеистыми нанотрубчатыми струнами, сделанными из того же материала, что и лента подъемника. Сверху он был покрыт ультратонкой пленкой бора, толщиной всего в несколько сотен атомарных диаметров. Такую тонкую пленку наносили на основу путем напыления.

— Материал паруса столь тонок, что, если вы возьмете его в руки, то он скорей будет напоминать вам дым, а не что-нибудь твердое и вещественное, — продолжал Алексей. — Но он достаточно прочен, чтобы выдержать жару на орбите Меркурия.

Лучи света падали на зеркальную поверхность паруса, механизмы на крыше корабля безостановочно жужжали.

— Конструкция паруса постоянно производит колебательные движения, — продолжал объяснять Алексей. — Именно поэтому наш парус всегда такой изящный и всегда повернут к Солнцу. Он снабжен силовыми приводами и крошечными ракетными двигателями. Макс, бортовой компьютер, постоянно отслеживает и корректирует его положение. Кроме того, Макс отвечает за большую часть навигации. Я просто ему говорю, куда мне надо лететь, и он направляет полет. Макс всегда находится в рабочей форме. Хвала Солнцу, что он этим не кичится.

Байсеза сказала:

— Я понимаю, как мы можем лететь по направлению от центра Солнечной системы к ее периферии. Но как мы сможем лететь к центру?.. От Марса, например, к Земле? Мне представляется, что такой полет напоминал бы плавание с парусами против ветра.

— Аналогия неудачная, — возразил Алексей. — Вы должны помнить, что все объекты в Солнечной системе постоянно находятся на гелиоцентрических орбитах. Именно это определяет, как функционирует парус.

Небесная механика может несколько противоречить земному здравому смыслу.

— Стоит мне разогнаться, и моя орбита распрямится. Но если установить парус так, что солнечный свет будет бить мне в лицо, то моя орбитальная скорость упадет и я начну по спирали приближаться к Солнцу…

Байсеза с интересом вглядывалась в диаграммы, которые он высветил на экране, но когда он перешел к уравнениям, она сдалась.

— Это же совершенно очевидно, не так ли? — говорил он. — Таковы основные принципы небесной механики.

Он взмахнул рукой, указывая на миры за стенами корабля.

— Вы сами можете все увидеть. Именно здесь можно воочию наблюдать действие космических законов. Я всегда удивлялся, как это земные ученые смогли найти смысл в царящем вне Земли хаосе. Первые лунные астронавты, сто лет назад, первыми прошли этот путь и вернулись на Землю другими людьми: неважно, лучшими или худшими, но другими. Мы, космики, в большинстве своем деисты, или теисты, или пантеисты, в общем — в этом диапазоне.

— Вы верите, что Бога можно найти в законах физики, — вставила Майра.

— Или Бог сам является этими законами…

— Кажется, в этом есть смысл, — задумчиво произнесла Байсеза. — Религии и боги вовсе не обязательно ходят вместе. Буддизм, например, вообще обходится без высшего существа. Можно иметь религию, независимую от любых богов.

Майра согласно кивнула.

— Мы можем верить в Перворожденных, не имея вообще никакой религии.

— Но Перворожденные не боги, — мягко возразил Алексей. — И однажды они об этом узнают.

Байсеза сказала:

— Алексей, но вы же не теист. Разве не так? Вы любите цитировать Библию, но часто я слышу, как вы молитесь Солнцу.

Он застенчиво посмотрел на нее.

— Вы меня раскусили. Некоторые из нас имеют слишком прагматичные представления о Солнце. Они считают его машиной, которая всех нас сохраняет живыми, объектом, который можно видеть, в какую бы точку Солнечной системы мы не залетали.

Майра снова кивнула.

— Я слышала об этом. Культ Непобедимого Солнца, одного из последних великих языческих богов, был распространен еще в Римской империи, пока там не провозгласили государственной религией христианство. Кажется, он снова распространился по Земле накануне солнечной бури?

— Да, — подтвердил Алексей. — В те дни для умиротворения злых божеств приносились многочисленные жертвы. Но Непобедимое Солнце взяло шефство над первыми космиками, особенно над теми, которые работали на щите. И поэтому его культ среди них быстро распространился.

Байсеза вспомнила о другом солнечном божестве, которое оказало влияние на ее собственную жизнь: о Мардуке, забытом боге Вавилона. Она сказала:

— Вы, космики, совсем не такие, как мы, жители Земли, не так ли, Алексей?

— Разумеется, не такие. Да и как может быть иначе?

— И именно поэтому вы увозите меня на Марс, не так ли? Потому что там другие перспективы?

— Не только, есть и другие причины. Потому что земные люди кое-что нашли. Кое-что, о чем власти на Земле раньше даже не мечтали. Кроме того, эти власти ищут вас, Байсеза.

Байсеза нахмурилась.

— Откуда вы знаете?

Вопрос явно застиг Алексея врасплох.

— Мой отец сотрудничает с Всемирным Космическим Советом. Он космолог…

Так вот в чем дело, подумала Байсеза. Поколенческий разрыв сегодня не менее глубок, чем вчера. Космик-сын шпионит за своим землянином-отцом.

Но даже несмотря на то, что они находились в глубоком космосе, он не сказал Байсезе ни слова о том, куда он ее везет и что ее там ожидает.

Майра покусывала губы.

— Как странно. Непобедимое Солнце — это такой контраст с тем, что принято думать о теистах.

— Да. Но тебе не кажется, что, пока мы не побьем этих чертовых Перворожденных, мы нуждаемся в богах из железного века? — Алексей усмехнулся шокирующей, обезьяньей улыбкой, показав ряд белых зубов, блеснувших на солнце.

Байсеза, утомленная последними переживаниями и новизной обстановки, отправилась в свою новую спальню. Там она кое-как разложила свои вещи и вытянулась на узкой койке.

Огороженная разделительными щитами комнатка была очень маленькой, но это ее мало волновало. Когда-то она служила в армии, и условия проживания здесь все равно были гораздо лучше, чем, скажем, в лагере ООН в Афганистане, где она работала до своей заброски на «Мир».

Ей пришло в голову, что средняя палуба была очень тесной, особенно если сравнить ее с общей геометрией цилиндрического корпуса корабля. Она вспомнила свой недавний осмотр всех трех палуб, у нее была прекрасная пространственная и геометрическая память. Уже засыпая, она вслух пробормотала:

— Непонятно, почему жилая палуба гораздо меньше технической?

В ответ прозвучал чей-то мягкий голос:

— Потому что стены наполнены водой, Байсеза.

— Это ты, Фалес?

— Нет, Байсеза. Алексей называет меня Максом. — Голос был мужским, имел легкий шотландский акцент.

— Макс. По имени «Джеймса Клерка Максвелла». Так ты корабль?

— Точнее сказать, парус, который является самой остроумной и чувствительной частью корабля. Я — юридическое лицо (не человекоподобное), — спокойно объяснил Макс. — Обладаю полным комплектом познавательных способностей.

— Алексею следовало нас представить друг другу.

— Мне было бы приятно.

— Так ты говоришь, что в стенах вода?

Она предназначалась для того, чтобы защитить хрупкие человеческие тела от жесткой космической радиации: всего несколько сантиметров воды служили на удивление хорошей защитой.

— Макс… А почему у корабля такое имя?

— Это связано…

Шотландский физик Джеймс Клерк Максвелл еще в девятнадцатом веке продемонстрировал, что свет оказывает на освещаемую им поверхность давление. На этом фундаментальном принципе человечеством был построен космический флот новейших солнечных парусников. Открытия Максвелла легли в основу дальнейших концептуальных прорывов Эйнштейна.

Байсеза улыбнулась.

— Думаю, что Максвелл удивился бы, узнай он, как его идеи спустя два века были трансформированы в технологии.

— На самом деле я довольно долго занимался изучением трудов Максвелла. У меня тут масса свободного времени. Думаю, что он и сам мог бы сконструировать солнечный парус. Физика вся его.

Байсеза закинула руки за голову.

— Когда я читала про Афину, про щит А-1, мне всегда хотелось вообразить, как это — быть ею? Быть разумом, который заключен в такое чужое для него тело? Макс, расскажи, а как это — быть тобой?

— А я всегда удивлялся, как это — быть вами? — ответил голос. — Видишь, я способен на любопытство. И еще на благоговение.

Байсеза была потрясена.

— Благоговение? Перед чем?

— Благоговение перед тем, что я нахожусь во Вселенной такой несказанной красоты, и при этом управляемой столь малым числом простых законов. Как это может быть? Но, с другой стороны, почему бы и нет?

— Так ты теист, Макс?

— Многие ведущие мыслители-теисты составляют А-1.

Электронные пророки, подумала она с удивлением.

— Я думаю, что Джеймс Клерк Максвелл гордился бы тобой, Максвелл-младший.

— Спасибо.

— А теперь, пожалуйста, выключи свет.

Свет в ее комнате постепенно потускнел и превратился в тусклое бордовое свечение. Она погрузилась в сон. Слабая гравитация оказалась вполне достаточной, чтобы ее внутреннее чувство не било тревогу, воображая, что она все время куда-то падает.

Макс разбудил ее через несколько часов: извинившись, он сказал, что они приближаются к Луне.

Сидя на своем «капитанском мостике», Алексей сказал:

— Разумеется, это просто случайность, что по дороге на Марс мы пролетаем так близко от Луны. Но я смог внести в расчеты нашей траектории необходимые гравитационные изменения…

Байсеза перестала его слушать и только смотрела.

Диск Луны, почти полный в данный момент, совсем не был похож на то ночное светило, которое люди привыкли видеть с Земли. Байсеза залетела так далеко, что он предстал перед ней совсем под другим углом зрения. Прямо на нее надвигался огромный «правый глаз» моря Имбриум. Ясно просматривалась часть обратной стороны — густо усеянный кратерами сегмент, который люди смогли увидеть, только когда открыли эру космонавтики.

Но внимание Байсезы было приковано не к геологии, а к следам деятельности человека. Вместе с Майрой они жадно вглядывались в базы «Армстронг» и «Тук», хорошо видимые на фоне темно-коричневой лунной пыли в виде выступающих куполов, светящихся серебристо-зеленым светом. Байсезе даже показалось, что она видит дорогу, серебряную линию, проложенную через кратер Клавиуса, в котором как раз и располагалась база Тука. Потом она осознала, что это скорее всего электромагнитная взлетная полоса, тянущаяся на многие километры.

Современная Луна представляла собой преимущественно индустриальную зону. Огромные долины, покрытые лавой и пылью, выглядели так, словно их тщательно прочесали. Лунные моря были изрыты карьерами, в которых добывались полезные ископаемые. Сама пыль использовалась для получения воды, кислорода и минералов. На полюсах располагались огромные фермы, работающие на солнечных батареях, новые обсерватории сверкали, как свежий скол на куске антрацита. Они были сделаны из черного стекла, получаемого в микроволновых печах прямо из лунного грунта. Вдоль экватора сверкала хромированная нить: альфатрон, самый мощный ускоритель частиц в Солнечной системе.

Что-то во всем этом индустриальном царстве беспокоило Байсезу. После миллионов лет ничем не нарушаемого спокойствия здесь произошли такие кардинальные изменения! А ведь прошло всего сто лет с тех пор, как Нейл Армстронг впервые ступил на лунную поверхность. Экономическое развитие Луны всегда было мечтой самого Бада Тука. Но теперь она поражалась, как это Перворожденные, которые сами по себе были старше Луны, могли спокойно смотреть на это нескончаемое столпотворение.

Ее окликнула Майра:

— Мам, посмотри туда, на море Имбриум.

Байсеза посмотрела. Она увидела диск диаметром в несколько километров. Он сверкал отраженным солнечным светом, и при этом его поверхность постоянно и волнообразно колыхалась.

— Это фабрика по производству солнечных парусов, — объяснил Алексей. — Здесь расстилают ткань и напыляют на нее пленку из бора. Но при этом ткань необходимо все время вертеть, чтобы лунная гравитация ее прочно удерживала…

Сверкающий диск, казалось, все время кружился и покрывался волнами, а потом вдруг, без всякого предупреждения, соскользнул с поверхности моря, словно его кто-то сдернул, и медленно начал всплывать вверх, в пространство, колыхаясь и вибрируя, как паутина в воздухе.

— Как красиво! — выдохнула Байсеза.

Алексей пожал плечами.

— Симпатично, да. Но, если честно, большинству из нас Луна не кажется чем-то интересным. Лунные жители — не настоящие космики. Как можно стать космиком, если до Земли отсюда всего день или два пути? Мы называем Луну земной мансардой…

Макс предупредительно пробормотал:

— Подходим к ближайшей точке!

Теперь перед Байсезой сверкал огромный лунный лик во всей своей красе. В кратерах чернели непроницаемые тени. Женщины схватились за руки. Байсеза с ужасом подумала, что есть вещи, не предназначенные для того, чтобы их видели люди.

Тут они пересекли терминатор — неровную линию, состоящую из освещенных пиков и провалов кратеров, и погрузились в темноту, слегка рассеянную бледным сиянием Земли. Оказавшись в лунной тени, их корабль словно бы потерял опору, и Байсеза почувствовала, как на борту испаряются последние следы гравитации.

17. Военный корабль

Джон Меттернес торопливо поднялся в командный отсек «Либерейтора».

Эдна спросила:

— Все штатно?

— Дурдом, — ответил бортинженер. Он задыхался. Легкий бельгийский акцент поверх естественного для него австралийского делал его шипящие скорей похожими на дребезжащие. — Мы загрузили эти магнитные штуки, и подсоединили куда следует, и при этом даже ухитрились сохранить в целости и сохранности свои головы. Все формальности выполнены, пусковые контейнеры на месте… Да, все штатно, корабль готов к запуску. Причем почти вовремя.

Ему было около сорока. Грузный мужчина, который так потел, что ухитрялся промочить комбинезон сквозь все защитные слои. Вокруг его рта виднелась легкая корка. Скорей всего, его снова недавно стошнило. Он был в звании старшего лейтенанта, но на «Либерейторе» должен был лететь в качестве бортинженера. Он поздно пришел в космос, будучи одним из тех несчастных, кто трудно привыкал к микрогравитации. Впрочем, сейчас это уже не имело особого значения: когда включится А-двигатель, гравитация на «Либерейторе» придет в норму.

Эдна нажала на кнопку дисплея, бегло взглянула на высвеченный приказ к началу операции и сказала, что разрешение на взлет от начальства с Ахиллеса получено.

— Взлетное окно откроется через пять минут.

Меттернес казался очень встревоженным, лицо его имело землистый оттенок.

— Господи!

— С тобой все в порядке? Обратный отсчет уже пошел, но его можно остановить…

— Нет-нет! Просто… ты поймала меня врасплох, вот и все. Я не думал, что все случится так быстро. Чем быстрее мы начнем, тем лучше. Впрочем, пока мы дойдем до нуля, что-нибудь обязательно успеет сломаться. Так всегда было… Либи, покажи мне схему.

Огромный экран перед ними очистился, затем на фоне горящих тут и там звезд на нем появился вид Ахиллеса, затем его сменило голографическое изображение «Либерейтора», вид сбоку в реальном времени, проектируемый с помощью сенсоров, расположенных на самом Ахиллесе и в других местах. Джон нажал несколько кнопок, и корпус корабля на экране стал прозрачным. Большая часть его внутреннего оборудования светилась зеленым светом, но тут и там вспыхивали красные точки: они служили индикаторами самых важных инженерных узлов, независимо от того, ожидался ли сегодня запуск или нет.

Схема по своей сути была очень простой. «Либерейтор» выглядел как праздничный фейерверк: ракета длиной около ста метров с жилыми отсеками в носовой части и огромным соплом, зияющим в хвосте. Большая часть корпуса была заполнена добытым на астероидах льдом или, скорей, грязным снегом, который должен был служить реактивной массой, необходимой для движения корабля вперед.

Но в недрах корабля, недалеко от сопла, был спрятан А-двигатель.

Антиматерия, используемая на «Либерейторе», поступала на него в крошечных гранулах замерзшего водорода — или, скорей, антиводорода, который инженеры-конструкторы называли «водородным песком». Сейчас этот песок находился уже внутри вольфрамового корпуса, изолированный от нормальной материи с помощью нематериальных электромагнитных стенок. Такое сохранение само по себе требовало огромных затрат энергии.

«Водородный песок» был очень дорогим материалом. Благодаря его способности взрываться при малейшем соприкосновении с нормальной материей, он не мог просто лежать и ждать, когда его соберут: его надо было производить искусственно. Антиматерия являлась побочным продуктом, получаемым при столкновении частиц высокой энергии. Самые мощные земные ускорители, даже работающие непрерывно, производили разве что ничтожные количества антивещества. Даже могучий альфатрон на Луне в качестве фабрики был абсолютно бесполезен. Естественный его источник был найден в «электротрубе», связывающей спутник Ио с ее родителем Юпитером. Электрический ток в этой «трубе», или дуге, достигал пяти миллионов ампер. Дуга возникала, когда спутник проплывал сквозь магнитное поле Юпитера.

Чтобы добыть антиматерию, надо было всего лишь послать космический корабль в «электротрубу» и с помощью магнитных ловушек отсеять находящиеся там античастицы. Но в этом «всего лишь» заключался целый мир дерзкой инженерной мысли.

Когда Эдна отдаст приказ на взлет, магнитные поля вокруг античастиц начнут пульсировать, заставляя их по очереди приходить в соприкосновение с входящим потоком нормального водорода. Материя и антиматерия тут же аннигилируют друг друга, каждая частица массы немедленно превратится в энергию. Добытый на астероиде лед будет превращен в перегретый пар, который будет толкать «Либерейтор» вперед.

Так попросту можно было объяснить устройство А-корабля, оставляя в стороне множество хитроумных деталей, связанных с сохранением и управлением антиматерией. Фактически «Либерейтор» был паровой ракетой. Его уникальность заключалась только в размерах и мощности, которые поражали воображение. Даже процессы, идущие в расплавленном сердце Солнца, давали только проценты конверсии массы поглощаемого топлива в энергию. А когда материя и антиматерия аннигилировались, эта конверсия становилась стопроцентной. Вряд ли из уравнения Эйнштейна Е = mc2 можно было извлечь больше энергии.

Таким образом, самое скромное количество антиматерии, всего лишь пятьдесят миллиграмм или около того, могло произвести энергию, равную той, которая использовалась на Земле в системах запуска самых грандиозных химических ракет, вроде космических «Шаттлов». Именно поэтому новые А-двигатели оказались так полезны для земных правительств, желающих дать как можно более быстрый ответ на угрозу вторжения в Солнечную систему инородного тела. «Либерейтор» был столь быстрым кораблем, что мог доставить Эдну к объекту под названием квинт-бомба, находящемуся от нее на расстоянии в два раза меньшем, чем от нее до Юпитера, то есть примерно на таком же, как от Земли до астероидов, всего за сто двенадцать часов.

В полете «Либерейтор» должны были сопровождать световые корабли-маяки. Но если такие корабли были почти эфемерными созданиями, состоящими сплошь из паутины и паруса, то «Либерейтор» представлял собой солидную массу, мощную дубинку, оружие. И вид у него был соответствующим, фаллическим, — как и у многих боевых систем, применяемых человечеством в прошлом, как кисло подметил один остроумный наблюдатель.

Джону фактически больше нечего было делать: Либи управляла системой обратного отсчета, которая была столь проста, что проще некуда. Однако нервы у Джона все более сдавали.

— За нами наблюдают, — ровным голосом произнесла Эдна, чтобы его отвлечь.

— Кто? Кто за нами наблюдает? Откуда?

— С Ахиллеса. Инженеры, администраторы, другие экипажи. Эдна очистила экран, и они взглянули на ледяную поверхность астероида. В технической зоне толпилось множество одетых в скафандры фигурок.

— Для проверки безопасности их слишком много, — пробормотал Джон. — Что они там делают?

Ему ответила Либи:

— Думаю, что все они пришли, чтобы наблюдать запуск первого космического военного корабля, построенного человечеством.

— Bay! — прошептал Джон. — Она права. Помните «Звездные войны» или «Звездный путь»?

Эдна никогда не слышала об этих древних культурных реликтах.

— Все начинается здесь, — продолжал Джон. — Первый военный космический корабль. Но, помяните мое слово, не последний.

— Тридцать секунд, — ровным голосом напомнила Либи.

— Чтоб им всем там… — пробормотал Джон, изо всех сил сжав ручки своего кресла.

Вот и свершилось, внезапно подумала Эдна. Ей доверили это дело, и она действительно сейчас поведет корабль в битву на неведомого врага. Корабль, двигатель которого прошел испытания не более двух раз. Корабль, который был таким новым, что от него все еще исходил запах полированного металла.

Либи сказала:

— Три, два, один.

Где-то в недрах корабля магнитное поле вокруг емкостей с антивеществом искривилось. Материя умерла.

И Эдну отбросило назад в кресло с такой силой, что из ее легких вышел весь воздух.

18. Марс

Путешествие подходило к концу.

Но даже теперь Алексей не позволял себе никаких упоминаний по больным для всех вопросам, — он не позволял себе даже легкой болтовни на борту «Максвелла», этого крошечного пространства, находящегося на расстоянии в миллионы километров от ближайшего человеческого существа. «Никогда нельзя знать, кто нас слушает», — говорил он. И хотя полезного пространства внутри солнечного парусника было гораздо больше, чем внутри «паука», все же бумажные перегородки в нем были слишком тонкими, так что Майра с Байсезой никогда не чувствовали себя в одиночестве.

Разговоров никто не вел. Всех троих можно было назвать командой отшельников — точно такой же, какой они были в «пауке».

Время, градуированное только положением звезд на небе, тянулось бесконечно долго. И вот наконец перед ними из темноты вынырнул Марс. Байсеза и Майра прилипли к иллюминаторам «капитанского мостика».

Надвигающийся на них мир был оранжево-красным, вся его поверхность — морщинистой и усеянной кратерами, северное полушарие почти полностью скрыто под широкой шапкой серого тумана. По сравнению с Землей, которая из космоса сияла ослепительной голубизной, Марс с первого взгляда показался Байсезе исключительно мрачным, суровым и негостеприимным.

Но пока корабль кружил над поверхностью Марса по сужающейся спирали, Байсеза начала узнавать его ландшафты. Вот побитые непогодой южные возвышенности, обозначенные огромным шрамом Эллады. К северу простираются более пологие, судя по всему — более молодые равнины Пустынных Ветров. Байсезу поразили размеры всего, что она видела на Марсе. Система каньонов Долины Морей занимала пространства едва ли не в четверть от всей поверхности планеты. Вулканы Тарсис представляли собой колоссальное магматическое образование, размер которого был сопоставим с целой планетой.

Впрочем, она бы увидела то же самое, посети она Марс не в 2069 году, а на сто лет раньше, в 1969 году. Сегодняшний Марс отличался от прежнего тем, что в его атмосфере висели облака из белоснежного водяного пара. На одном из витков «Максвелл» пронесся прямо над вершиной Олимпа, из кратера которого поднимался черный дым. Кратер был такой величины, что мог бы проглотить город Нью-Йорк. Везде видны были шрамы, оставленные солнечной бурей, но еще более впечатляющими были следы человеческой деятельности. Самое большое поселение на Марсе называлось Порт Лоуэлл. Он располагался ближе к экватору на склонах южных возвышенностей. Во все стороны от него расходились дороги, ностальгически проложенные по руслам тех самых каналов, которые были замечены из космоса еще первыми наблюдателями — или воображаемые ими. Среди этих дорог и куполообразных строений можно было различить пятна зеленого цвета: это растения с Земли, произраставшие под стеклом на марсианской почве.

Но Майра указала Байсезе на другие зеленые пятна: они поясами струились по северным равнинам и даже достигали огромного котла Эллады. Эти пятна были темнее южных, имели своеобразный оттенок. Они не имели ничего общего с земной растительностью.

Алексей сказал, что пару дней они проведут в Лоуэлле. Они подождут, когда освободится местный вездеход, а затем Байсезе предстоит проделать путешествие на север, к северному марсианскому полюсу. Эти сведения не вызвали у нее особого энтузиазма. Она посмотрела на полюс, скрытый под непроницаемым покрывалом густого тумана и с тоской подумала о том, что ее ждет впереди.

Целый день они провели в полетах над Марсом, причем орбиту «Максвелла» регулировало легкое давление солнечного света. А затем из Лоуэлла за ними поднялся угловатый, похожий на ящик «Шаттл». В нем находился единственный человек, женщина, лет двадцати пяти, не больше, одетая в ярко-зеленый комбинезон, тоненькая, хрупкая и вежливая. У нее было открытое лицо, несколько рассеянный взгляд, а на щеке была нанесена идентификационная татуировка.

— Привет, — сказала она. — Меня зовут Паула. Паула Амфревиль.

Паула улыбнулась, и Байсеза от удивления едва не раскрыла рот.

— Не может быть… — прошептала она. — Я просто не могу в это поверить…

— Не беспокойтесь, — доброжелательно ответила Паула. — У многих землян точно такая же реакция. Право, я даже польщена, что люди так хорошо помнят мою мать…

Для поколения Байсезы Хелена Амфревиль была фигурой весьма знаменитой — едва ли не самой знаменитой женщиной во всем обитаемом мире. Ее слава была связана вовсе не с участием в первой миссии на Марс, но с тем замечательным открытием, которое она сделала перед самой своей смертью. Внешне Паула казалась ее точной копией.

— Я не копия своей матери, — поспешила обозначить свой статус Паула. — Добро пожаловать на Марс! — Она развела в стороны руки. — Байсеза Датт, думаю, что вы будете удивлены тем, что здесь увидите…

Спуск «Шаттла» был гладким и приятным. По мере снижения морщинистая поверхность Марса сглаживалась, превращалась в бесконечную пыльную равнину, на которую с облаков лился тусклый охристый свет.

Паула говорила без передышки — очевидно, это входило в ее обязанности, так как успокаивало нервных путешественников.

— Мне всегда приходится извиняться перед посетителями с Земли, и особенно когда они направляются на полюс, как вы, Байсеза. Наш город находится на широте десять градусов, и чтобы добраться до полюса, вам придется проехать через полпланеты. Однако все жизненные коммуникации находятся здесь, в Лоуэлле, и в других колониях, близких к экватору, потому что корабли первого поколения с химическими двигателями могли садиться только в экваториальном поясе…

Казалось, Паула интересовала Майру гораздо больше самого Марса. Она робко сообщила:

— Я стала астронавтом после солнечной бури. Хелена Амфревиль была моей героиней. Я даже изучала ее жизнь. И не подозревала, что у нее есть дочь.

Паула пожала плечами.

— У нее не было дочери, пока она не полетела на Марс. Дело в том, что она очень хотела ребенка. Она знала, что на «Авроре-1» ей придется провести целые месяцы в условиях жесткой космической радиации. И поэтому перед тем, как улететь, она оставила на Земле свой генетический материал. Во время солнечной бури он сохранялся в клинике анабиоза. А после бури мне подобрали отца… И вот я перед вами. Разумеется, моя мать никогда меня не видела. Мне нравится думать, что она бы мной гордилась, то есть тем, что я живу на Марсе, в некотором смысле продолжаю ее работу…

— Я не сомневаюсь, что она бы гордилась, — убежденно сказала Байсеза.

Посадка была быстрой и деловитой: корабль сел на посадочную платформу, покрытую чем-то вроде стекла, которое выплавлялось из марсианской коры. Байсеза глядела во все глаза. Так вот он, Марс. Кроме самой платформы, все вокруг было красно-коричневым: земля, небо, даже тусклый диск Солнца.

Через несколько минут к ним подъехал автобус с выпуклыми окнами и огромными колесами. Он был похож на игрушечный, покрашен в ярко-зеленый цвет, как комбинезон Паулы. Разумеется, подумала Байсеза, чтобы жить на красном Марсе, людям нужен зеленый цвет. Путешественники вслед за Паулой пересели в автобус через шлюзовой туннель. Их багаж последовал за ними. Все расселись на пластиковых сиденьях, которые очень напоминали сиденья в земных аэропортах.

Стоило автобусу тронуться, как Паула затараторила про окружающий ландшафт. Казалось, она очень гордилась всем, что находится на Марсе. Эта планета вызывала у нее прямо-таки щенячий восторг.

— Сейчас мы едем по дну каньона, который называется Долиной Ареса. Этот каньон образовался после катастрофического наводнения, случившегося в глубокой древности. Потоки воды текли с южных гор.

Это доисторическое бедствие, как полагают ученые, случилось миллионы лет назад и продолжалось дней десять или двадцать, но за эти несколько дней с гор пролилось столько воды, что образовалась река в тысячу раз полноводнее Миссисипи. Она проложила себе русло сквозь доисторические скалы. Наверное, точно такие же потоки обрушились на экваториальный пояс Марса по всей его длине: все прилегающие к экватору равнины северного полушария оказались ниже среднего уровня марсианской поверхности, словно бы облепив экватор кольцом огромных кратеров.

— Теперь вы видите, почему для своей первой разведки экипаж «Авроры» выбрал именно эту зону, — тараторила Паула. — По сути, именно поэтому в 1990-е годы НАСА послало свой беспилотный зонд-разведчик тоже сюда.

Байсеза почти не слушала ее болтовню. Она смотрела в окно: пыльная равнина, кое-где усеянная плитообразными валунами, была очень похожа на земную и в то же время была совершенно точно неземной. Как странно, думала она, что ей никогда не удастся потрогать эти пыльные скалы, или вдохнуть этот воздух с металлическим привкусом.

Уже подъезжая к Лоуэллу, она увидела поставленные на треногах вертикальные цилиндры. Они были очень похожи на лазерные энергетические установки земного космического подъемника. Но у марсиан не было своего Древа жизни. Зато они имели свои собственные источники энергии.

Вот они проехали мимо мемориальных досок, над которыми слабо колыхались флаги. Байсеза предположила, что мать Паулы похоронена именно здесь — вместе со всей командой Боба Пакстона, которая не пережила пребывания на Марсе. Если геологический облик Долины Ареса был навсегда сформирован случившимся в глубокой древности грандиозным наводнением, то человеческая история Марса, безусловно, началась с героизма команды «Авроры».

Автобус подвез их к самому большому городскому куполу и мягко с ним состыковался.

Они прошли через соединительный туннель и попали в лабиринт, освещенный свешивающимися с посеребренной крыши флюоресцентными трубками. Байсеза почувствовала себя очень скованно, когда вошла под купол и начала осваиваться. Уровень шума, умноженный эхом от многочисленных перегородок, был очень высок.

Мимо них пробегали люди, многие были одеты в зеленые комбинезоны. Все они, казалось, были очень заняты, на Байсезу и ее спутников оглядывались лишь немногие. Байсеза догадалась, что для местного населения они являются чем-то вроде туристов, которые на Земле приезжают посмотреть на южный полюс.

Алексей нашел нужным за них извиниться.

— Не обращайте внимания на их невнимательность, — сказал он. — Просто помните, что каждый вдох, который вы здесь делаете, должен быть оплачен из чьего-то кармана…

Байсеза заметила, что идентификационные татуировки были на щеках далеко не всех марсиан.

Путешественники бросили свой багаж в предназначенных для них комнатах, расположенных в тесном, похожем на сарай «отеле». Паула предложила посвятить свободное время осмотру Лоуэлла. Итак, они отправились вслед за Паулой, прокладывая себе дорогу из одного купола в другой по туннелям, которые были такими низкими, что иногда по ним приходилось пробираться ползком.

В каком-то автоматизированном бистро они купили себе поесть. Земные кредитные карты здесь котировались, однако жидкий супчик и горький кофе, которыми они перекусили, показались чрезмерно дорогими.

Пока они ели, мимо них пронеслась стайка смеющихся школьников. Все они были тощими, долговязыми — ростом едва ли не с Байсезу, хотя по их свежим личикам и детским фигуркам трудно было сказать, сколько им на самом деле лет. Они бежали громадными скачками.

Алексей пояснил:

— Первое поколение марсиан. Рождены в условиях низкой гравитации. Вот следующее поколение, их дети, будет гораздо интереснее…

Байсеза очень пожалела, когда они скрылись из виду, унося с собой присущую им капельку человеческого тепла.

Под одним из огромных полупрозрачных куполов располагалась ферма. Они прошли вдоль грядок лука и капусты, которые имели здоровый и сильный вид, потом увидели мелкие бассейны, которые служили рисовыми чеками, потом заметили подмостки, на которых стояли банки с какой-то густой жидкостью: в этой жидкости без всякой земли росли бобы, фасоль и соя. Здесь были даже фруктовые деревья — апельсины, яблони и персики. Все они росли в кадках, и, судя по всему, за ними тщательно и с любовью ухаживали. Здесь компания впервые вышла на розоватый марсианский дневной свет; для роста земных растений этого света явно не хватало, и в дополнение к нему везде горели ряды ламп.

Но путешественники быстро ушли с фермы, потому что даже сквозь разбрызганные везде промышленные ароматизаторы здесь слышался сильный запах нечистот.

Когда земляне подошли к самой стене полупрозрачного купола, Байсеза увидела за ней уходящие вдаль ряды растений, которые росли в незащищенной куполом почве. Все они казались стеклянными, странно сверкали на дневном свете и имели листья необычной формы. Их зелень была совсем другого оттенка, нежели у растений под куполом.

Однако Байсеза еще не привыкла к Марсу. Прошло некоторое время, прежде чем ее осенило, что эти растения вне купола были собственно марсианскими растениями.

— О Господи! — выдохнула она.

Алексей засмеялся.

Они прошли несколько жилых зон. В одном месте находилось нечто, что можно было бы назвать школой, и Байсезе страстно захотелось зайти внутрь и узнать: чему учат первых настоящих марсиан? Что им рассказывают о Земле? Но у нее не хватило решимости попросить об этом Паулу.

Потом они нашли бар под названием «Лыжный» — очевидно, в честь Чиапарелли, который неумышленно стал исследователем местных каналов. Здесь было даже спиртное, но только в виде фруктовых вин и виски. Они попробовали яблочного вина, но Байсезе оно показалось невкусным.

— Низкая гравитация, низкое давление, — объяснил Алексей. — Зато здесь гораздо легче напиться, чем на Земле.

Последний купол, который они обследовали, был самым большим и, судя по всему, планировался как самый роскошный. Он состоял из панелей, укрепленных на конструкции, которая была сделана, как определила Майра, из лунного стекла. Под куполом царило полное запустение. Кроме нескольких углов, которые использовались для магазинчиков, везде стояли пыльные перегородки, на недоделанном полу валялись кучи камней, куски кабеля и труб.

— Такое впечатление, что вы не знаете, что с этим делать, — сказала Байсеза.

— Но это строительство начали не марсиане, — ответила Паула. — После солнечной бури все очень сожалели о том, что случилось с командой «Авроры», и огромные средства были вложены, чтобы основать здесь нормальные человеческие поселения. Например, это место должно было стать марсианским кусочком Земли. — Она взмахнула рукой. — Стекло привезли сюда с самого земного щита. Так что это здание — что-то вроде мемориала. Здесь должны были спроектировать даже голубое небо. И назвать этот купол должны были Оксфордским Цирком.

— Вы шутите.

— Нет, — ответил Алексей. — Здесь хотели даже устроить зоопарк. Ферму по выращиванию животных. Поселить слонов, бегемотов, не знаю, кого еще. Все звери должны были прибыть сюда в виде оплодотворенных яйцеклеток.

— И погода внутри купола должна была быть земной, — продолжала Паула. — Эти работы уже начались, когда я была маленькой. Солнечная буря всех сделала очень пугливыми и сентиментальными. Однако все начало очень быстро ломаться, и никому не хотелось заниматься починкой. Да и с какой стати мы должны что-то здесь чинить? Многие из нас вообще никогда не видели Землю. Мы по ней не тоскуем. И к тому же у нас есть своя собственная погода. — Ее молодое лицо было так похоже на лицо матери! Она широко улыбнулась ничего не выражающей улыбкой.

Эту ночь Байсеза провела в подобии тесной монашеской кельи, которая, судя по всему, должна была ей напоминать о том, что в гости сюда ее не приглашали, что ей не рады и что ее присутствие здесь только терпят.

Но над кроватью висела полка с книгами — настоящими бумажными книгами, или книгами-факсимиле. Все они были классическими земными романами о Марсе, о том, как долгие годы до космической эры люди мечтали об этой планете. Здесь был Уэллс, Вайнбаум, Бредбери, потом Робинсон и другие. Перелистывание старых книг успокоило Байсезу: впервые с момента отъезда с Земли она увидела, как много мечтаний на протяжении долгого времени связывали земляне с Марсом.

Она легла на кровать, прочитала несколько страниц «Марсианской пыли». Писателя звали Мартин Гибсон. Он написал красочную мелодраму, которая — вместе с комфортной гравитацией — очень быстро убаюкала Байсезу.

19. Пески Марса

Ее разбудил Алексей. Он тряс ее за плечо.

— Вставайте, нам надо ехать.

Она села на постели и протерла глаза.

— А вы говорили, что нам надо подождать вездеход.

— Наши планы изменились. На Марсе не так много транспортных средств, но этой ночью они уже засуетились.

— Кто это «они»?

— Астропол. Космический Совет. Слушайте, Байсеза, у нас еще будет время все это обсудить. Прошу вас, поторопитесь. Прямо сейчас вам надо пошевеливаться.

Она ему поверила. Ему и Майре. И начала пошевеливаться.

К посадочному шлюзу центрального купола подкатил вездеход. Сквозь маленькие окошки он был хорошо виден. Он имел номер: четвертый из шести подобных ему лоуэлльских исследовательских вездеходов. Но он имел также и название, нанесенное на корпус голубыми буквами: «Дискавери». Размером со школьный автобус, покрашенный в ярко-зеленый цвет, весь утыкан антеннами и сенсорными установками. От одного из бортов поднималась «рука» — дистанционный манипулятор внушительных размеров. Вездеход тащил за собой столь же массивный трейлер, соединенный с ним толстой прозрачной трубой, сложенной гармошкой. Обе машины были подняты на огромные, внушительного вида колеса. В трейлере находились продукты, запчасти, система жизнеобеспечения — и, что самое удивительное, маленькая ядерная энергетическая установка.

В вездеходе, способном круглогодично курсировать по Марсу, могла разместиться команда из десяти человек. Байсеза поняла, что не стоит к нему относиться как к простому автобусу: это был космический корабль на колесах.

Снаружи к его корпусу были прикреплены скафандры. Байсеза сказала:

— Чем-то напоминает Ахава, который путешествовал, зацепившись за кита.

Но ни Майра, ни Алексей ничего не слышали о «Моби Дике».

— Но почему эта штука называется «Дискавери»? — спросила Байсеза. — Имеется в виду старый космический «Шаттл»?

— Нет-нет. Имеется в виду первый корабль капитана Скотта, — ответила Паула. — Вы, наверняка, слышали об этом исследователе Антарктики? Мы тоже используем именно этот конкретный вездеход для путешествий к полюсам, южному и северному. Так что название вполне подходящее.

Экспедиции к полюсам всегда были традицией базы Лоуэлла, продолжала рассказывать Паула. По существу, астронавты с «Авроры», оставшиеся перед солнечной бурей, словно потерпевшие кораблекрушение на необитаемом острове, тоже совершали экспедиции к южному полюсу с намерением изучить слои древнего льда и таким образом расшифровать климатическую историю Марса. Оживленная болтовня Паулы заполнила время, пока устанавливались переходные шлюзы между трейлером и куполом. Только Алексей нетерпеливо кусал губы, стремясь как можно быстрее пуститься в путь.

Наконец люки вездехода открылись. Путешественники прошли по шлюзовому тамбуру и вошли в просторный салон. Здесь был предусмотрен даже медицинский центр, укомплектованный роботизированными руками, способными манипулировать целым набором хирургических инструментов.

Паула сказала:

— Мы покроем расстояние почти в четверть окружности планеты, будем двигаться двадцать часов в сутки при оптимальной скорости пятьдесят километров в час.

— Двадцать часов в сутки?

Майра с Байсезой переглянулись. Они уже целые недели провели безвылазно в замкнутом пространстве, запертые сперва в «пауке», потом в «Максвелле». Но космики привыкли к гораздо более долгим заключениям, причем в еще более тесных пространствах.

— Как вы понимаете, вождение будет осуществлять сам «Дискавери». Он уже проделывал этот путь не один раз и теперь знает на нем, наверное, каждый камень и каждое ледяное поле. Дорога должна быть спокойной…

Паула быстро связалась с Дорожным центром, и вездеход успешно отсоединился от шлюзового тамбура купола. Стоило им немного отъехать, как Алексей сел и удовлетворенно вздохнул.

— Наконец-то! — сказал он. — Какое облегчение! Майра тревожно оглянулась назад, на купола Лоуэлла.

— Погоня будет? — спросила она.

Алексей ответил:

— Остальные вездеходы сейчас все на трассах. Население Марса все еще слишком маленькое, слишком скудно экипированное. Вряд ли здесь подходящее место для гонок. Кроме того, вряд ли Астропол и другие агентства имеют на полярных базах свои средства слежения. — Байсеза уже знала, что Астропол — это объединение земных полицейских агентств, подготовленных для внеземных операций. — Конечно, они могут броситься вслед за нами, — продолжал Алексей. — Но для этого должно случиться нечто экстраординарное. Вряд ли они захотят.

Вездеход сделал несколько поворотов и взял курс на север.

Байсеза и Майра сели у окна и смотрели, как меняется марсианский ландшафт. Время было около полудня, и солнце находилось от них к югу. Тень вездехода бежала перед ними.

Купола Лоуэлла скоро исчезли за горизонтом, который казался близким и размытым из-за огромного столба пыли, поднятого вездеходом. Сперва дорога была покрыта металлом, затем стала всего лишь плотно утрамбованной грязью, шрамом, утонувшим в глубокой пыли, а затем, довольно скоро, слабо обозначалась всего лишь колеей среди равнины. Вдалеке от базы не было заметно никаких следов человеческой деятельности — кроме, разве что, странной погодной станции и этой бесконечной ведущей на север грунтовой дороги. Древнее наводнение оставило на всем свой отпечаток: среди равнины возвышались крошечные скальные островки, везде были разбросаны огромные валуны. Но следы эти уже стирались: поверхность скал успела обветриться, а их склоны были покрыты густым слоем пыли.

Однообразие ландшафта утомляло, и Майра скоро присоединилась к Алексею и Пауле, которые занимали время тем, что играли в экзотическую форму покера.

Вездеход мягко скользил по Марсу. Байсеза сидела возле телескопического окна в одиночестве и, не отрываясь, смотрела на пейзаж. Солнце совершало свой путь по небу, и по мере его движения Марс начал оказывать на Байсезу какое-то колдовское действие. Он был слишком похож на Землю, многие детали пейзажа напоминали земные: земля внизу, небо наверху, посередине пыль и рассыпанные повсюду камни. Однако горизонт был слишком близким, солнце слишком маленьким, слишком бледным. Где-то в глубине души Байсезу сверлила мысль: разве мир может быть таким?

И именно в таком состоянии околдованности она увидела арку.

Вездеход так никогда к ней и не приблизился. Она маячила над горизонтом, высокая, невероятно изящная. Байсеза была уверена, что такого громадного сооружения на Земле невозможно было построить, что эта конструкция была сугубо марсианской.

День постепенно угасал. Закат был долгим и необыкновенно красивым: лучи всех спектральных цветов постепенно бледнели и провожали маленькое солнышко за горизонт. Ночь не принесла с собой ничего, кроме разочарования: россыпь звезд на небе была не слишком впечатляющей: очевидно, в воздухе висело слишком много пыли. Байсеза поискала среди звезд Землю, но не нашла: либо она находилась вне поля зрения, либо ее просто невозможно было узнать.

Паула принесла ей ужин: обжигающе горячие макароны с грибами и зелеными бобами и кружку кофе, прикрытую крышкой. Потом стала что-то высматривать на небе, сквозь ветровое стекло.

— На что вы там смотрите? — спросила Байсеза.

— На северный полюс мира, люди часто спрашивают.

— Вы имеете в виду, такие же туристы, как я?

Паула ничуть не смутилась.

— На Марсе нет такой яркой Полярной звезды, как на Земле. Но, посмотрите, вот созвездие Лебедя, видите? Самая яркая его звезда — Денеб, альфа Лебедя. Теперь проведите линию вдоль хребта Лебедя, минуя Денеб, и вы увидите полюс мира приблизительно на полпути между Денебом и следующим ярким созвездием, Цефеем.

— Спасибо, — поблагодарила Байсеза. — Но здесь везде столько пыли, что видимость совсем не так хороша, как можно было бы ожидать.

— Да, климатологи называют Марс музеем пыли, — усмехнулась Паула. — В этом смысле он не похож на Землю. У нас нет дождей, которые бы эту пыль смывали, нет и процессов осаждения, которые бы ее сжимали и превращали в камни. Так что ей остается только висеть в воздухе.

Марс — что-то вроде снежка, подумала Байсеза, а вслух сказала:

— Я видела арку.

— Да-да, — закивала Паула. — Ее воздвигли китайцы. Они ставят подобные монументы везде, где гибнут их соотечественники.

Значит, это сооружение является мемориалом тем сотням китайцев, которые погибли на Марсе в день солнечной бури.

Байсеза рискнула спросить.

— Паула, меня немного удивило, что вы отправились в путь вместе с нами.

— Удивило?

— И то, что вы связаны с секретным бизнесом на марсианском полюсе. Алексей — да, на него это очень похоже…

— Он несколько скрытный, не так ли?

Они обе расхохотались. Байсеза сказала:

— Но вы, кажется… как бы это сказать…

— Конформист? — помогла ей Паула. Дежурная улыбка стюардессы ни на минуту не сходила с ее лица. — Я ничуть не возражаю, если меня видят такой. В сущности, это, может быть, правда.

— Наверно, поэтому вы так хорошо справляетесь со своей работой?

Паула ответила без капли обиды:

— Я просто рождена для этой работы. Моя мать — человек из команды «Авроры», которого все еще очень хорошо помнят и здесь, и на Земле. Ну, после Боба Пакстона, конечно.

— И поэтому с вами с удовольствием общаются?

— Да. Это вроде как увечье. Но почему бы не превратить его в свой плюс?

— Понятно. Но такая причина вряд ли могла заставить вас тащиться вместе с нами на самый полюс. — Байсеза сделала паузу. — Скорей всего, вы восхищаетесь своей матерью, не так ли?

Паула пожала плечами.

— Я никогда ее не видела. Но как можно ею не восхищаться? Боб Пакстон приехал на Марс и вроде как его завоевал, а затем снова вернулся домой. А моя мать любила Марс. Это видно из ее путевых журналов. Боб Пакстон — герой на Земле. А моя мать стала героиней здесь, на Марсе. Наша первая героиня, можно сказать. — Улыбка стюардессы снова засияла на ее лице. — Хотите еще макарон?

В смутной марсианской ночи, в тепле салона, Байсеза заснула прямо в кресле.

Она проснулась от того, что ее трясли за плечо. Пока она спала, кто-то прикрыл ее одеялом.

Майра сидела рядом с ней и глядела в окно, на занимающийся рассвет. Пейзаж за стеклами вездехода несколько изменился: теперь они проезжали сквозь дюны, некоторые были высотой метров в десять. Замерзшие волны, отстоящие друг от друга на километр или два. Во впадинах между ними виднелось что-то вроде изморози.

— Надо же, я проспала целую ночь!

— Как ты себя чувствуешь?

Байсеза пошевелилась.

— Немного скованно. Но, кажется, при такой гравитации можно с успехом выспаться даже на стуле. Надо пойти умыться.

— С мытьем придется подождать. Алексей в который раз бреет голову.

— Кажется, этот пейзаж меня загипнотизировал.

— Что ты говоришь? — Майра была явно взволнована. — Это белая дорожная лихорадка. Или что-то в этом роде.

— Майра? Что случилось? Со мной что-то не так?

— Не так? Господи, мам, посмотри на этот вид! Ничего! А ты сидишь и часами туда смотришь, просто упиваешься этим «ничего».

— Что в этом страшного?

— Ничего, кроме тебя самой. Странное во всем этом — только ты сама. Ты тонешь в этом пейзаже, не можешь оторвать от него глаз.

Байсеза огляделась. Паула спала. Байсеза вдруг осознала, что впервые за все их путешествие они с Майрой остались в одиночестве. Даже на «Максвелле» не было настоящего одиночества, а уж тем более в кабине «паука».

— Нам так и не представилось шанса поговорить, — сказала она.

Майра сделала попытку встать.

— Только не здесь, — сказала она.

Но Байсеза взяла ее за руку.

— Послушай! Какая разница, слушает нас полиция или нет? Прошу тебя, Майра! У меня такое чувство, что я тебя совершенно не знаю!

Майра снова села.

— Может быть, в этом все и дело. Я тоже тебя не знаю. С тех пор как ты вышла из капсулы… наверное, я просто привыкла жить без тебя, мам. Похоже на то, как если бы ты умерла. А когда ты вновь ожила, то стала совсем не такой, какой я тебя помнила. Ты теперь стала похожа на мою сестру, которой сперва не было, а потом она вдруг появилась. В этом есть какой-то смысл?

— Нет. Но, судя по всему, к прыжкам во времени с помощью клиники анабиоза мы еще недостаточно привыкли.

— Так о чем ты хотела поговорить? То есть я хочу сказать, откуда мне следует начать? С тех пор прошло девятнадцать лет, половина моей жизни.

— Обрисуй мне главную линию.

— Хорошо. — Майра поколебалась, потом отвела глаза в сторону. — У тебя есть внучка.

Ее звали Чарли, уменьшительное имя от Шарлотты. Дочь Майры от Юджина Мэнглза. Сейчас ей пятнадцать лет, она родилась через четыре года после того, как Байсеза ушла в клинику анабиоза.

— Господи! Я бабушка! — воскликнула Байсеза.

— Когда мы расстались, Юджин вынудил меня отказаться от дочери в его пользу. И он победил, мам! У него были всесильные покровители. Юджин сейчас влиятелен и знаменит.

Байсеза вставила:

— Но особой гуманностью он никогда не отличался, не так ли?

— Разумеется, мне разрешалось с ней видеться. Но этого было так мало! Я не такая, как ты, мам. Я не хочу неизвестности. Я хочу построить дом, для меня и для Чарли. Я хочу… стабильности. Но ничего подобного у меня не было даже в помине. И, в конце концов, он полностью изолировал меня от дочери. Что было сделать совсем не трудно. Потому что он очень редко бывает на Земле.

Байсеза снова схватила ее за руку: рука Майры была холодной и безжизненной.

— Почему ты не рассказала мне об этом раньше?

— Ну, прежде всего, потому что ты не спрашивала. А вот теперь мы обе на Марсе! И находимся здесь потому, что ты — знаменитая Байсеза Датт. И у тебя есть гораздо более весомые причины для беспокойства, чем потерянная внучка.

— Майра, извини, когда все это закончится…

— О, не смеши меня, мам! С тобой это никогда не закончится! Но все равно я буду тебя поддерживать. Всегда буду. До конца. Да и вообще, забудь обо всем, что ты сейчас слышала. То есть у тебя было право узнать, и ты узнала. — Лицо у Майры было напряженным, рот кривился. В глазах отражался зеленый свет.

То есть как — зеленый?!

Байсеза резко выпрямилась и посмотрела в телескопическое окно.

На небе разгорался рассвет цвета лосося. Усеянный камнями путь змеился по равнине, окрашенной в тоскливый темно-зеленый цвет.

Паула тоже уже встала.

— Дискавери! — приказала она. — Чуть-чуть притормози. — Вездеход существенно замедлил ход, где-то приглушенно скрипнули тормоза.

Байсеза и Майра чувствовали себя не очень уютно: они не знали, что именно слышала Паула из их разговора.

Теперь Байсеза разглядела, что зеленая поверхность равнины была покрыта ковром крошечных растений, каждое не больше человеческого пальца. Все они были похожи на кактусы, покрыты толстой кожей, но эта кожа имела полупрозрачные секции — окошки, как предположила Байсеза, чтобы улавливать солнечный свет, и при этом не потерять ни одной капли влаги. Рядом с ними росли и другие растения. Байсеза заметила маленькие черные сферы — круглые, чтобы не расходовать тепло, черные, чтобы впитывать его как можно лучше в течение дня? Она подумала: а вдруг по ночам они, как хамелеоны, становятся белыми? Чтобы тратить как можно меньше энергии? Но среди растений явно доминировали кактусы.

Майра сказала:

— Кактусы — это то, что изучала Хелена Амфревиль перед самой солнечной бурей. Она изучала жизнь на Марсе.

— Да, — подтвердила Паула. — Кактусы — это самый распространенный многоклеточный организм из всех известных нам на Марсе. В Элладе чаще встречаются глубинные бактериальные колонии и строматолиты. Огромная биомасса. Но окончатые кактусы — просто герои шоу. Этот вид был назван в честь моей матери.

— Каждый окончатый кактус жил здесь с незапамятных времен, — рассказывала Паула.

Когда Солнечная система была совсем молодой, в ней образовались три родственных мира — Венера, Земля и Марс, все теплые, влажные, геологически активные. Трудно было даже сказать, на каком из них быстрее всего зародится жизнь. Марс, разумеется, был первым, кто аккумулировал кислородную атмосферу — это топливо для формирования сложных, многоклеточных живых форм. Это произошло за миллионы лет до Земли. Но потом Марс оказался первым, кто остыл и высох.

— Но для этого потребовалось время, сотни миллионов лет, — продолжала Паула. — За сотни миллионов лет можно многого достичь: на Земле, например, млекопитающие успели занять экологическую нишу, оставшуюся после динозавров, меньше чем за шестьдесят пять миллионов лет. За это время марсиане успели развить стратегии выживания.

Корни кактусов уходили вглубь твердых марсианских пород. Они не нуждались в кислороде, но поддерживали свой стеклянный метаболизм с помощью водорода, освобождающегося благодаря медленным реакциям, в которые вступали скальные породы и замерзшие потоки воды. Так они и их предшественники выживали в течение целых геологических эпох.

— Здесь всегда случались периоды вулканической активности, — продолжала Паула. — Кратеры Тарсиса сгущали атмосферу каждую сотню миллионов лет. Кактусы росли, распространялись, снова впадали в спячку, выживали в виде спор, и так происходило от периода к периоду. А потом случилась солнечная буря, которая вызвала дождь — настоящий водяной дождь. Воздух стал достаточно густым и влажным, чтобы вывести их из состояния анабиоза в течение нескольких лет.

— Как говорят биологи, они чем-то схожи с земными формами жизни, только у них другая форма ДНК, — не переставая, объясняла Паула. — У них другой набор хромосом — шесть, а не четыре, и другая система кодирования. Точно то же самое можно сказать о марсианских белках: они не совсем такие, как наши. Считается, что и набор аминокислот здесь другой, но это еще не доказано. Главное, что у них есть ДНК, РНК и белок, то есть тот же набор строительных материалов и те же ключи к их функционированию, что и на Земле.

Марс был еще молод, в возрасте грандиозной вулканической активности, а реликты безудержного формирования Солнечной системы продолжали сталкиваться между собой и бомбардировать новые миры. Но такие бомбардировки несли с собой и кое-что еще: огромные массы вещества, отскакивая от закругленных поверхностей планет, разлетались в межпланетное пространство. И несли на себе жизнь.

Байсеза еще раз взглянула на терпеливые кактусы.

— Значит, это наши родственники, — сказала она.

— Только более дальние, чем все формы жизни на Земле, — уточнила Паула. — Последняя значительная трансформация биомассы случилась очень давно, когда в каждом мире конечная форма кодировки ДНК не была закреплена. Но это родство достаточно близкое, чтобы быть полезным.

— Полезным? Каким образом?

Паула нажала кнопку на приборном щитке «Дискавери», и на гибком экране все увидели фильм, посвященный тому, как ученые Лоуэлла нашли способы внедрить марсианские гены в земные растения. В результате появились растения, не совсем земные, но и не полностью марсианские. Они могли расти вне герметичных куполов поселений, но в то же время могли использоваться в пищу людьми — и одновременно обогащать атмосферу кислородом. Некоторые биологи считают, что тем самым они закладывают основание для «оземлянивания» Марса, то есть для превращения его во вторую Землю. Некая неформальная группа ученых даже выдвинула слоган: «Все эти миры наши!».

— По существу, — продолжала Паула, — я очень рада, что мы встретили по дороге кактусы. Очень важно, Байсеза, чтобы вы об этом знали.

— Почему?

— Потому что так вы лучше поймете, что было найдено на полюсе.

— Я не могу ждать, — сухо сказала Майра.

— А я не могу больше ждать, когда освободится ванная, — сказала Байсеза. Она решительно встала со своего кресла, отбросив в сторону одеяло. — Алексей? Вы уже закончили?

«Дискавери» продолжал двигаться вперед, километр за километром, молчаливый, упорный, этакий кибернетический стахановец. К середине дня он миновал поросшую кактусами равнину и въехал на скучную волнистую местность.

С каждым днем путешествия солнце все ниже поднималось над горизонтом. В конце концов оно начало просто кружить почти у линии горизонта, так что настоящего дня путешественники почти не видели, вместо него днем над Марсом устанавливалось нечто наподобие сумерек, когда солнце едва подсвечивало сумрачное небо.

Байсеза поняла. Ось Марса была слегка наклонена, так же как ось Земли. Когда на севере была зима, полюс указывал в противоположную сторону от солнца, и, продвигаясь на север, путешественники постепенно попадали в арктическую ночь, которая продолжалась здесь двенадцать месяцев. Характерной особенностью Марса было лишь то, с какой скоростью на нем менялись климатические пояса: казалось, линии широты отскакивали назад с частотой метронома. Такая быстрота помогла Байсезе осознать, что она движется по поверхности совсем небольшого шарика, и вездеход можно было сравнить с муравьем, карабкающимся на апельсин.

Однажды на рассвете они увидели на северном горизонте гряды облаков.

К закату они уже находились под ними. Этот полярный капюшон был весьма плотным, так что сквозь него видны были только самые яркие звезды. Денеб и полюс мира из поля зрения исчезли.

К полудню пошел снег.

20. «Либерейтор»

— Знаешь, Tea, чтобы пересечь Солнечную систему, нам потребовалось всего пять дней. И на том спасибо. А теперь до наступления часа Икс нам осталось лететь всего несколько часов, после чего мы встретимся с квинт-бомбой.

«Либерейтор» имел массу и приблизительные параметры старых «Сатурнов». Но если большая часть массы «Сатурна» состояла из топлива и сгорала в первые минуты полета, так что полезный груз доставлялся к цели фактически по инерции, то мощный двигатель «Либерейтора» способен работать с полной нагрузкой в течение многих дней, и даже недель. В связи с этим корабль мог лететь по прямой из одной точки орбиты Юпитера в другую, от Троянской базы к месту нахождения бомбы. Такая прямая траектория представляла собой необычное явление для Солнечной системы, которая вся состояла из окружностей и эллипсов.

В течение ста часов Эдна пересекла расстояние, равное половине расстояния между Юпитером и далеким Солнцем.

— Теперь мы уже сбрасываем скорость. Потому что приближаемся к квинт-бомбе, и газы в выхлопном сопле начали взрываться…

— Почти все работающие в космосе офицеры были переведены сюда из Военно-морского флота США, потому что большинство космических кораблей сильнее всего напоминают земные подводные лодки. Но «Либерейтор» в этом смысле очень от них отличается. У нас так много энергии, что на корабле остается очень много свободного места, гораздо больше, чем было даже на станции «Скайлэб». Если ты никогда о ней не слышала, то советую посмотреть кино на эту тему. Мы с Джоном Меттернесом занимаем довольно большой отсек, в котором имеются спальни, души и даже что-то вроде гостиной, отдельной гостиной с экранами и кофеварками. Когда мы на стоянке и смотрим из иллюминатора нашего корабля вниз, то это все равно что на Земле смотреть из окна высотного отеля. Но у большинства отелей нет такого количества антенн и сенсорных датчиков. Или бойниц.

— Милая, мне надо лететь дальше. Энергетический ресурс двигателя сокращается, и будет странно, если я встречу пугало, зависнув в воздухе…

— Как я себя чувствую? Я очень боюсь. И очень взволнована. То есть в себя я верю, и в Джона, и в наш корабль, который уже доказал, что работает прекрасно. А для того чтобы пережить сегодняшний день, этого достаточно. А дальше… дальше, наверное, все. Либи, закрой, пожалуйста, программу.

— Слушаюсь, Эдна. Нам пора.

— Знаю. Вызови сюда Джона.

21. Полюс

Байсеза не видела ни зги.

«Дискавери» прокладывал себе путь сквозь полуметровый слой замерзшей двуокиси углерода. Эта сухая ледяная субстанция частично испарялась перед теплым носом вездехода, так что путешественники ехали в капсуле из густого тумана. Но и без тумана кругом стояла кромешная тьма. Все молчали. Игроки в покер продолжали свой бесконечный турнир. Байсезе оставалось только сидеть в одиночестве у окна и смотреть в эту отупляющую и лишающую присутствия духа тьму.

Вдруг неожиданно она увидела впереди яркие зеленые огни, светящие сквозь марево тумана. Вездеход притормозил и остановился. Остальные члены команды поспешили вперед, к окну.

На лед перед ними опустилось какое-то транспортное средство с огромными надувными колесами. В нем находилось два человека в скафандрах. Их шлемы были освещены, но Байсеза все равно не могла разглядеть лиц. Увидев вездеход, они замахали руками.

— Это же трицикл! — удивленно сказала Майра.

— Конечно, — мягко подтвердила Паула. — Он называется Генеральным коммуникационным аппаратом. Предназначен для операций вблизи полярной станции…

— Вот бы мне такой.

Алексей нажал на дисплей.

— Юрий, это ты?

— Привет, Алексей. Мы решили расчистить для вас дорогу с помощью сублимационной лопасти. В этом сезоне снега навалило больше, чем обычно.

— Мы только «за».

— «Дискавери»! Просто следуйте за нами, и все будет хорошо. Часов одиннадцать-двенадцать, и мы будем дома без всяких проблем. Увидимся в Уэллсе.

Аппарат развернулся и поехал вперед. Ярко подсвеченный туман расступался перед ним в разные стороны, потоками взмывал ввысь. Скорость «Дискавери» повысилась до сорока километров в час — вместо прежней, похожей на скорость погребальной процессии.

По мере движения заваленное снегом твердое покрытие дороги начало меняться. Оно стало слоистым, с чередованием темных и светлых полос, каждая из которых была шириной с человеческую руку, словно огромный осадочный пирог. Поверхность его казалась отполированной и покрытой замысловатым рисунком трещин, хорошо видимым в свете фар.

Через пару часов они въехали на более твердое покрытие, молочно-белое в основе, с вкраплениями красной марсианской пыли.

— Это водяной лед, — тут же объяснила Паула. — То есть по преимуществу водяной. Здесь проходит граница постоянной ледяной полярной шапки, сформированной осадком, который остается после испарения углеродистого снега каждую весну. Теперь до станции Уэллс, которая находится почти на географическом полюсе, нам осталось километров пятьсот, не больше. И ехать станет проще. Колеса вездехода могут менять конфигурацию в зависимости от типа дорожного покрытия.

Байсеза сказала:

— Меня удивляет, что «Дискавери» не имеет в своем комплекте лыж.

Алексей посмотрел на нее с укором.

— Байсеза, это Марс, — напомнил он. — Температура за бортом такая, что жидкость сразу же превращается в сухой лед. При таком давлении это около ста пятидесяти градусов по Кельвину.

Байсеза мысленно провела вычисления.

— То есть сто двадцать градусов ниже точки замерзания воды.

— Верно, — подтвердила Паула. — При такой температуре водяной лед становится таким твердым, что кататься по нему на лыжах — все равно что кататься по базальту.

Байсеза смутилась.

— Создается впечатление, — пробурчала она, — что вы читали эту маленькую лекцию десятки раз, не меньше.

— Просто у вас еще не было времени, чтобы как следует привыкнуть к Марсу. Так что не расстраивайтесь.

Теперь, когда они въехали на лед, Байсеза ожидала, что путь на полюс станет прямым. Но ведущий трицикл внезапно свернул с прямого, как луч, тракта и сделал широкий петлеобразный крюк по часовой стрелке. Выглянув из окна, Байсеза заметила каньон.

Она проглотила свою гордость и спросила о нем Паулу.

Паула объяснила, что это так называемый спиральный каньон, один из многих, прорезающих полярную область по всей поверхности. Она вывела на монитор фотографию, снятую летом из космоса, когда углеродистый снег ничего не скрывал. Область была похожа на закрученный вихрь циклона, причем спиральные каньоны прорезали ее, начиная с кромки, и доходили почти до полюса. Вид спиральных каньонов так поразил Байсезу, что она долго удивлялась этому явлению, которого никогда не видела на Земле. Хотя после только что проделанного скачка через Солнечную систему в мире осталось немного такого, что могло бы ее поразить.

С каждой минутой снег вокруг становился все глубже, так что в конце концов они ехали между снежными стенами высотой, наверное, в два метра. Снег выглядел слежавшимся, тяжелым, — может быть, более плотным, чем на Земле.

Когда вдали показались огни и покатые плечи жилых модулей, все путешественники почувствовали облегчение.

Вереница зеленых огней протянулась далеко вперед, они ограничивали дорогу слева и справа. Когда вездеход подъехал ближе, Байсеза увидела, что эти огни горят на мачтах высотой метра четыре. Она сообразила, что такая высота нужна зимой. Взглянув назад, Байсеза увидела, что с обратной стороны эти же огни кажутся белыми. То есть во тьме марсианской пурги каждый мог легко сориентироваться и узнать, движется он по направлению к базе или от нее.

Из темноты вынырнули строения, поднятые над землей на высоких опорах, словно на ходулях. Это были не купола, а слегка сплющенные с боков куски гигантской трубы. Все они были покрашены в ярко-зеленый цвет и расположены очень близко друг от друга. Между ними были проложены короткие туннели. Байсеза поняла, что эти жилые модули могли быть по существу установлены на колесах. Сейчас же они крепились ко льду с помощью тросов и крюков. В таком виде все они вместе напоминали гигантский караван в пустыне.

Стоило вездеходу подъехать к станции, как стены из сухого ледяного снега стали ниже, пока наконец не исчезли вовсе, так что вездеход двигался практически по чистой ледяной поверхности, сплошь покрытой черной ячеистой сетью. Вот он припарковался возле невысокого купола, расположенного между ходулями одного из модулей. Здесь уже стояли два станционных вездехода — тяжелые и не такие большие, как вездеход из Лоуэлла.

Паула провела их через люк, и все оказались на лестнице, заключенной в сине-зеленую пластиковую трубу, которая, судя по всему, вела в ближайший поднятый на ходули модуль. Чемодан Алексея не смог вскарабкаться на лестницу, и его пришлось тащить наверх с помощью пластиковой веревки.

На вершине лестницы вновь прибывших ожидала полярная команда. Их было четверо: двое мужчин и две женщины. Все по-марсиански тощие и долговязые, хотя с чуть заметными брюшками. Все сравнительно молоды, заметила Байсеза, каждый не старше сорока лет. Их комбинезоны были чистыми, но поношенными и слегка пахли каким-то жиром. И ни у кого из них не было на щеках идентификационных татуировок.

Они внимательно смотрели на Байсезу и держались вместе.

Наконец мужчина лет двадцати пяти вышел вперед и пожал Байсезе руку.

— Вы должны нас извинить: у нас тут бывает не так много посетителей. — Он был немного грузным, имел большой, покрытый пятнами нос и курчавую бороду, свои черные волосы он зачесывал назад и убирал в конский хвост. Говорил он по-американски, но с легким призвуком длинных европейских гласных.

— Так вы Юрий? — спросила Байсеза. — Вы встретили нас на ледовом трицикле?

— Да. Мы тогда помахали друг другу рукой. Меня зовут Юрий О'Рурк. Я работаю здесь гляциологом, климатологом и все в том же роде. — Потом он представил остальную команду: Элли фон Девендер, физик, Грендель Спет, биолог и медик, и Ханс Гритчфилд, инженер, ответственный за подачу энергии, транспорт и систему жизнеобеспечения базы. Также он был специалистом по буровым установкам, которые составляли основное научное оборудование базы. — Все мы здесь многостаночники, — продолжал Юрий. — Все можем оказать, к примеру, первую медицинскую помощь…

К Байсезе подошла Элли фон Девендер. Судя по всему, ей было около тридцати. В комбинезоне она выглядела немного грузной, свои волосы гладко зачесывала назад. Глаза ее были прикрыты очками в массивной оправе, из-за чего взгляд ее казался враждебным.

Байсеза с любопытством спросила:

— Присутствие гляциолога и биолога здесь понятно. Но зачем здесь физик?

— Гляциология — это причина, почему база находится именно здесь, — ответила Элли. — А также из-за Грендель с ее лабораториями. Но вот причина того, почему вы, миссис Датт, находитесь здесь, это я.

Юрий положил руку Байсезе на плечо.

— Давайте осмотрим место, — предложил он и быстрым шагом повел всех показывать жилой модуль. — Мы находимся в модуле, который называем Консервной банкой номер шесть. Порт ЕВА…

Банка номер шесть представляла собой пузырь из ярко-зеленого пластика, украшенный приятным для глаза рисунком. В ней был прозрачный ячеистый пол, который зрительно увеличивал объем до невероятных размеров. Взглянув вниз, Байсеза увидела сложенные в подполе коробки. Скафандров она не заметила, но в стенах имелись многочисленные люки, которые, очевидно, вели в другие помещения модуля. Везде лежало сложенное оборудование: нечто похожее на запчасти к вездеходам. Тут же находилась небольшая научная лаборатория и медицинский кабинет: единственная койка, окруженная разными приборами и отделенная от остального пространства застегнутой на молнию пластиковой занавеской. Весь модуль был темным, холодным и пыльным, как будто им редко пользовались.

Юрий поспешно провел их в другой модуль через маленький герметичный шлюз.

— Банка номер пять, научная, — объяснил он. Здесь находилась еще одна лаборатория, побольше размером и лучше оборудованная, чем в предыдущей банке, еще один медицинский кабинет и нечто похожее на спортзал. В этом модуле было светлее. К стенам, на которых изображались реки и горные пейзажи, были прикреплены светящиеся панели.

Байсеза вполголоса спросила Майру:

— Интересно, зачем здесь два лабораторных комплекса, два медицинских отсека?

Майра пожала плечами.

— Наверное, чтобы избежать радиоактивного заражения. Человек приходит с порта ЕВА и может исследовать свои образцы или залечивать раны, не вскрывая пломб на других модулях базы.

— Заражение команды со стороны марсиан?

— Или марсиан со стороны команды.

В Банке номер пять Грендель Спет — маленькая аккуратная женщина с волосами, в которых чуть поблескивала седина, — быстро взяла у вновь прибывших кровь, мочу и слюну на анализ.

— Станция должна поддерживать ваше здоровье, — сказала она. — Мы должны знать, нет ли у вас аллергии, чувствительности к некоторым продуктам питания и тому подобное. Пищу мы получаем в замороженном виде из Лоуэлла, но некоторые овощи выращиваем в собственном саду. Если у вас возникнут какие-либо потребности или желания, или ваш организм почувствует нехватку какого-либо вещества, мы сможем добавить в ваш рацион нужный продукт, причем сделаем это так, что вы даже не заметите…

Между тем Юрий провел их в третий по счету модуль — Банку номер три, которая, судя по всему, представляла собой спальную зону. Она была разделена на узкие спальни, все темные и, по-видимому, нежилые. После этого они прошли в Банку номер два. Как ни смешно, но этот модуль был превращен в некое подобие гостиницы, которую можно было бы назвать «Марсианской Асторией» с тем лишь отличием, что некоторые внутренние перегородки в нем были разрушены, чтобы расширить пространство спален, а центральная секция превращена в маленький камбуз. В одной из спален стояли четыре кровати, рядом с которыми располагались стулья и шкафчики, все набитые одеждой и другими личными вещами. На стене висел какой-то городской пейзаж, весь заклеенный сверху гибкими экранами и фотографиями родных и близких.

Майра с любопытством спросила:

— Вы используете эту зону совсем не так, как предполагалось изначально, не так ли?

Юрий ответил:

— Уэллс был создан для проживания десяти человек, а нас здесь всего четверо. На полюсе такие долгие ночи, Майра! Вот мы и предпочли жить вместе, в одной комнате.

После этого Юрий повел их вниз по лестнице, и они оказались в лежащем на поверхности льда куполе, из которого ступени вели еще дальше вниз, в толщу льда.

— Прошу прощения за неудобства, — сказал он. — Вы же видите, у нас наверху есть всего четыре кровати, а остальные модули мы держим в законсервированном виде. Посетителей мы, как правило, принимаем здесь, внизу, в нашем радиационном убежище… Если вам здесь не понравится, мы можем распечатать для вас какую-нибудь банку…

Байсеза огляделась кругом. Пещера в толще льда представляла собой трубу квадратного сечения, разделенную перегородками на узкие сегменты. Среди них она заметила камбуз, душевой блок, станцию связи, что-то вроде очередной научной лаборатории и медицинского кабинета. Место явно было жилым. По периметру камбуза и душевой шли желобки для стока воды. Стены и металлические поверхности выглядели потертыми или, наоборот, отполированными от долгого использования. Чувствовался запах затхлости, так как воздух здесь, очевидно, слишком долго подвергался рециркуляции.

Часть стен в пещере была декорирована очень странным образом: по их периметру шла узкая полоса, состоящая из перемежающихся темных и светлых участков приблизительно метровой длины каждый. Поверх фона был нанесен орнамент из коротких поперечных полос. Этот фриз со штриховым кодом охватывал почти все пространство пещеры и выглядел, словно шкурка какой-то огромной змеи после линьки.

Комната, предназначенная для Байсезы и Майры, представляла собой отгороженное пространство с перегородками, не доходящими до потолка. В нем стояли две узких койки, стол и пара стульев. Сквозь прозрачные пластиковые стены просвечивали слои льда, по потолку шла странная пестрая лента орнамента.

Пока женщины распаковывали вещи, Юрий присел на одну из коек. В маленькой комнате он занимал довольно много места.

— В Уэллсе не слишком уютно, но мы выживаем, как можем, — сказал он. — Причем холод полюса не имеет значения. На Марсе можно на экваторе в самый полдень выйти из убежища и продрогнуть до самых костей. Главная проблема здесь — темнота, которая длится половину марсианского года, почти двенадцать месяцев в земном исчислении. У полярников на Земле возникали те же проблемы. Кстати сказать, от них мы многому научились, многое переняли. Причем гораздо больше от Шеклтона, чем от Скотта.

Майра поинтересовалась:

— Юрий, я что-то никак не могу определить ваш акцент.

— Мать моя была русской, поэтому меня зовут по-русски — Юрий. А отец был ирландцем, поэтому моя фамилия ирландская — О'Рурк. Официально я являюсь гражданином Ирландии, то есть Евразии. — Он усмехнулся. — Но здесь это большого значения не имеет. Здесь, вдали от Земли, все перемешано. — Он повернулся к Байсезе: — Знаете, миссис Датт…

— Байсеза.

— Байсеза. Я знаю, что вы сюда приехали ради того, что находится в Шахте.

Байсеза взглянула на Майру. В какой шахте? Что находится?

— Но вы все равно должны знать, чем мы реально здесь занимаемся. — Юрий провел рукой вдоль пестрой ленты на стене. Поперечные полосы на ней располагались нерегулярно, то чаще, то реже, цвета тоже имели переходные оттенки то большей, то меньшей интенсивности. Вся лента была похожа на штриховой код, или на спектрограмму. — Посмотрите сюда, — продолжал Юрий. — Именно ради этого я сюда и приехал. Это схематичный вид ледяной коры, какой мы сумели получить, внедряясь в ее глубину.

Майра согласно кивнула:

— Ледяная кора Марса.

— Да. Мы бурили прямо отсюда, с вершины ледяного купола, и ушли в глубину на два с половиной километра. Ханс Гритчфилд с превеликим удовольствием покажет вам свою буровую установку. Если бы солнечная буря не расплавила верхние слои льда, мы бы ушли вниз на три километра. — Он покачал головой. — Как жаль!

Майра провела рукой по ленте.

— И вы можете все это расшифровать? — спросила она. — Так же как читаются слои льда на Земле?

— Конечно. Марсианская шапка образовывалась слой за слоем, год за годом. И каждый годичный слой несет в себе отпечаток тех условий, в которых он был образован: климат, местная пыль, космическая пыль. Все как на Земле. Разумеется, за исключением некоторых деталей. Например, в Гренландии каждый год выпадает снег толщиной в несколько сантиметров. А здесь отложения, оставленные водяным льдом, имеют годовую толщину меньше чем в одну седьмую часть миллиметра.

— Взгляните сюда. — Он встал у стены, в том месте, где пестрая лента обрывалась. — Это вершинный слой, то есть самый недавний, который был образован во льду. Кажется, это ясно? То, что находилось сверху, было исследовано командой «Авроры» перед солнечной бурей. Несколько сантиметров, которые соотносятся с десятилетиями во времени. Вот эти яркие коричневые полосы, — он указал на них пальцем, — соотносятся с периодом глобальных пылевых бурь. Например, вот эта полоса указывает на пылевую бурю, которая случилась в 1971 году, когда на орбиту Марса вышел «Маринер-9». Вся планета тогда утонула в пыли…

События на Марсе происходили в разное время и поэтому были отмечены разными уровнями в ледяной коре. На глубине в десять сантиметров были найдены следы радиации, которая прошлась по планете в результате взрыва сверхновой в туманности Краба, — событие это произошло за тысячу лет до образования радиационного слоя. В каждом метре льда имелись особые пласты, наполненные микрометеоритами, каплями когда-то расплавленных скальных пород, потому что каждые десять или сто тысяч лет Марс встречался с космическим объектом такого размера, что его осколки разлетались по всей планете и достигали полюсов. Самая широкая, метровая шкала отражала события драматические в круговом астрономическом движении Марса, в том числе изменения наклона оси, которые случались приблизительно каждые сто тысяч лет.

Юрий сказал:

— В марсианском льду можно обнаружить даже следы Земли, метеориты, имеющие земное происхождение. Точно так же как до Земли добрались некоторые метеориты с Марса. — Он усмехнулся. — Я уже начал поиски катастрофы, которая привела к гибели динозавров.

Майра рассматривала его с большим интересом.

— Вы очень любите свою работу, не так ли? — спросила она с завистью, или так показалось Байсезе. Она знала, что ее дочь всегда питала слабость к людям, одержимым работой, вроде Юджина Мэнглза.

— Стал бы я иначе торчать в этом ледяном гробу! Однако все эти любопытные штучки — ледяная шапка, слои коры, — никого здесь, кроме меня, больше не интересуют. После того, что мы нашли во льду, все остальное превратилось в рутину.

Байсеза обдумала его слова.

— Извините, я не совсем понимаю.

Он коротко рассмеялся.

— Это не ваша вина.

Майра спросила:

— А что вы нашли во льду?

— Вы узнаете об этом очень скоро. Если вы готовы, то мне поручено проводить вас на военный совет.

Все встали.

22. Сближение

«Либерейтор» приближался к квинт-бомбе, словно дротик, состоящий из льда и огня. Эдна Фингал и Джон Меттернес находились в отсеке управления, одетые в скафандры и шлемы с поднятым забралом.

Все еще невидимая невооруженным глазом, квинт-бомба была «видна» благодаря возмущению гравитационных полей Солнечной системы, сквозь которые она пролетала, будучи сгустком магнитной энергии, окруженным облаком из экзотических частиц.

— Все именно так, как предсказывал профессор Карел, — желчно сказал Джон, просматривая сводки на мониторах. — Спектр в точности тот же самый, что дает мини-черная дыра. Нормальный космический артефакт…

— Вот! — прошептала Эдна, указывая в иллюминатор.

Квинт-бомба представляла собой округлое тело, видимое благодаря искривлению звездных лучей, проходящих в непосредственной близости от нее. Она была похожа на каплю воды, катящуюся по лицу небес. При виде этой капли Эдна почувствовала, как у нее мурашки пробежали по телу.

— Это и есть Глаз, — брезгливо прокомментировал Джон. — Совершенная отражающая сфера, мячик диаметром в сотню метров. Все классические признаки налицо: неевклидова геометрия, аномалия Допплер-эффекта. Правда, радиационный спектр несколько отличается от того, который был получен от Глаза в районе Троянских астероидов во время солнечной бури.

— То есть эта штука вовсе не шпион. Теперь мы это знаем точно.

— Расстояние пять километров, мы сближаемся, — сухо отрапортовала Либи.

Эдна посмотрела на Джона. Она знала, что он принял душ всего час тому назад, но капли пота уже катились по его лицу и срывались с кончика носа.

— Ты готов?

— Как всегда, дружище.

— Следуем принятому ранее плану. Либи, тебе все ясно? Четыре захода. Если что-то изменится…

— То мы сбежим домой, — докончила ее фразу Либи. — Мы скажем, что у нас была генеральная репетиция. Максимальное сближение — три километра. Эдна!

— Что, Либи?

— На нас смотрит История!

— О Господи! — пробормотал Джон.

23. Шахта

Четыре человека из полярной команды, плюс Байсеза, Майра и Алексей, сели в кружок на стульях и перевернутых ящиках в Банке номер два, то есть в отеле «Марсианская Астория». Паула, кажется, все еще никак не могла отоспаться после путешествия.

И именно здесь, на северном полюсе Марса, заваленном снегом из двуокиси углерода, в глухом, но одновременно и исключительно безопасном углу Солнечной системы, Байсеза наконец узнала правду о цели своего путешествия.

Кажется, Алексей испытал сильное облегчение, когда в конце концов рассказал, что смогли разузнать различные сообщества космиков, причем действуя разными путями: что нечто неизвестное и очень опасное движется в плоскости Солнечной системы.

— Они называют это квинт-бомбой. Но более правдоподобная догадка на сегодняшний день состоит в том, что это артефакт Перворожденных, прилетевший сюда, чтобы нас уничтожить. Космический флот послал для перехвата этой бомбы что-то вроде миссии, которая может даже увенчаться успехом. Но если нет…

— То на этот случай у вас есть собственный план, не так ли?

— Совершенно верно.

Байсеза оглядела лица сидящих вокруг нее людей: все они были гораздо моложе и ее, и Майры. Но, в сущности, все космики были моложе землян по определению.

— Это всего лишь прикрытие, — сказала она. — Очевидно, вы входите в какую-то тайную организацию или секту. Вы бегаете по Солнечной системе, прячетесь от земных властей. Неужели это доставляет вам удовольствие? У вас есть лидер?

— Да, — ответил Алексей.

— Кто?

— Сейчас мы не можем вам этого сказать. Пока не можем. Никто из здесь присутствующих.

— И вы привезли меня сюда, так как кое-что обнаружили подо льдом?

— Совершенно верно.

— Тогда покажите мне это.

Грендель Спет, астробиолог и врач, внимательно посмотрела на Байсезу.

— Вы только что приехали, — сказала она. — Вы уверены, что вам не требуется хороший отдых?

Байсеза встала.

— Я отдыхала в течение девятнадцати лет. И несколько недель путешествовала. Откладывать нечего.

Все поднялись и друг за другом вышли из комнаты.

Чтобы попасть в шахту, предварительно надо было одеться.

Они пошли в Банку номер шесть, из нее спустились вниз по лестнице в небольшой купол, вырубленный в толще льда. Здесь Байсеза, Майра и Алексей должны были снять с себя всю одежду. Вспомнив о том, что всего в нескольких метрах от них лютует полярная марсианская ночь, Байсеза, оказавшись всего лишь в собственной коже, непроизвольно поежилась.

Доктор Грендель произвела быстрый медицинский осмотр.

— Если учесть, что в клинике анабиоза все ваши ткани девятнадцать лет подвергались систематическому разрушению, то результат совсем неплохой.

— Спасибо.

Сперва тела вновь прибывших были смазаны каким-то маслом. Затем они должны были надеть на себя «биоодежду», то есть жилеты, которые накрепко прилипли к их оголенным телам и осуществляли взаимодействие со всеми биометрическими системами их организмов. Во время спуска жилеты должны были отслеживать все жизненно важные параметры их тел. Затем они облачились в ярко-зеленые комбинезоны, наглухо застегнули их, а также в шлемы, башмаки и перчатки. Им за спины повесили маленькие рюкзачки. Грендель сказала, что эти комбинезоны сами по себе являются полностью укомплектованными космическими скафандрами, так как они хорошо загерметизированы с помощью натяжения эластичной ткани. Они могут сохранить человеческую жизнь в течение нескольких минут, может быть — даже в течение часа, в случае возникновения нештатной ситуации, например, отказа защитных механизмов.

Но этот скафандр был всего лишь первым, внутренним слоем в сложной системе их полного облачения. На него они должны были натянуть те самые внешние скафандры, которые Байсеза видела на борту вездехода.

Они подошли к небольшому люку, который вел прямиком к этим скафандрам, прикрепленным к стене купола снаружи. Они одевались по очереди. Сперва каждому из них помогли натянуть на себя штанины, затем рукава, затем приладить отделы, защищающие туловище, грудь и голову. Эти скафандры были сделаны из твердых сегментов, и облачаться в них было все равно, что облачаться в рыцарские доспехи. Но сами по себе эти костюмы были сделаны так, что помогали человеку себя надевать; одеваясь Байсеза явственно слышала жужжание их внутренних вспомогательных систем. Самым трудным делом было просунуть голову в шлеме сквозь отверстие, ни обо что при этом не ударившись, а затем натянуть на нее еще один шлем, гораздо большего размера.

Грендель позвала Байсезу:

— Как вы себя чувствуете?

— Хорошо. Только непонятно, как я отцеплюсь от стены.

— Скафандр сам вам подскажет, когда придет время.

Под конец Грендель застегнула на спине у Байсезы герметичные панели, и скафандр совершенно неожиданно сам оторвался от стены купола, так что Байсеза едва не упала.

Шлемы у всех внешних скафандров были непрозрачными. Внезапно шлем Байсезы прояснился, и в окружении черной марсианской тьмы она увидела на нем круглое, облаченное в такой же шлем лицо инженера, которого звали…

— Ханс, — сказал он, улыбаясь. — Я просто проверяю работу вашего скафандра. Когда вы освоитесь, то сможете точно также проверить работу моего скафандра. Мы все работаем в связке… Скафандр номер пять? Каков твой статус?

Байсеза услышала в своем ухе тихий мужской голос:

— Штатный, Ханс, как ты сам видишь на табло. Байсеза?

— Все нормально.

— Я буду помогать вам во время спуска в шахту. Ханс сказал:

— Наверняка конструкция скафандра должна была показаться вам странной, Байсеза. Но все дело в ППЗ.

— ППЗ?

— Протоколы планетарной защиты. Мы никогда не вносим скафандры внутрь жилых и лабораторных модулей, потому что не можем допустить соприкосновение разных сред. Мы должны защищать марсианскую и земную жизнь друг от друга.

— Даже несмотря на то, что они близкие родственники?

— Может быть, для них это еще хуже. И, кроме того, здесь остро встает вопрос пыли. Марсианская пыль содержит много ржавчины, токсинов и перекиси водорода. Она очень агрессивна. Лучше всего вообще не вносить ее в модули, а следовательно, и в наши легкие. Все детали скафандров должны быть абсолютно чисты от пыли, в противном случае с ними будет очень трудно иметь дело. Ведь вы же не хотите застрять в этой штуке, не так ли? Впрочем, я вам потом все покажу.

В поле зрения Байсезы появилось лицо врача.

— С вами все в порядке, Байсеза, — сказала она. — Попытайтесь пройтись.

Байсеза подняла и опустила руку, жужжание вспомогательных систем внутри скафандра не прекращалось. Сам скафандр казался легким как перышко.

— Мне кажется странным, что я не могу до конца опустить руки. Или почесать лицо. Надо полагать, что это пройдет.

— Я могу почесать ваше лицо за вас.

— Если мне потребуется, я вас об этом попрошу, Скафандр номер пять. — Она огляделась кругом. Почва под ногами была плоская и белая, небо — темным и грязным. Модули станции возвышались темными массами, возле опор было сложено оборудование и ящики. Неподалеку был припаркован транспорт: два вездехода со снегоуборочными лопастями, очень похожие на снегомобили. «Дискавери» давным-давно уехал обратно в Лоуэлл.

Рядом с ней были все, кроме Паулы: Алексей, Майра, полярная команда в полном составе. Все были одеты в зеленые скафандры, у всех были подсвечены лица, и все смотрели на нее. С сумрачных небес продолжал огромными хлопьями падать снег.

— Неужели я на марсианском полюсе? Милосердный Бог! — Она подняла руку и пошевелила над головой пальцами в перчатке.

К ней подошел Юрий.

— Сейчас нам придется совершить небольшую прогулку, — сказал он. — Всего несколько сотен метров. Ради безопасности буровая установка расположена чуть в стороне от жилых модулей. Кроме того, так положено по правилам планетарной защиты. Вы просто нормально шагайте, и все будет хорошо. Прошу вас, идите вместе со мной. Майра, вы тоже.

Байсеза решилась. Один шаг, второй. Эти шаги давались ей так же легко, как трехлетнему ребенку. Скафандр, несомненно, ей помогал. Юрий шел между Майрой и Байсезой. Другие ушли вперед. У инженера по буровым установкам Ханса Гритчфилда на рюкзаке было написано «Хулиган» и нарисован нефтяной фонтан. Его скафандр казался тяжелее, чем у других. Вполне возможно, что его конструкция была сверхсложной, специально предназначенной для тяжелых работ в шахте или на буровой.

Марсианский снег падал на шлем Байсезы, но тут же испарялся, оставляя на нем только чуть заметные следы.

— Между прочим, я могу помочь вам в любой ситуации, что бы вам не потребовалось, — сказал Скафандр номер пять.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Сейчас я отслеживаю все ваши параметры и потребности. В мои функции входит очень многое. Например, если вас заинтересует геология, то я смогу незамедлительно предоставить вам нужные данные и картинки, и при этом помогу разобраться в узловых моментах: особенностях скальных пород, типах льда, сдвигах напластований.

— Думаю, что сегодня это вряд ли потребуется.

— Но все равно, я вам советую воспользоваться моими знаниями в физиологии. Например, вы должны знать, что при марсианской гравитации ходьба гораздо более энергоемкий процесс, чем бег. Если вы захотите, я могу выборочно напрячь некоторые группы ваших мышц, чтобы обеспечить вам всестороннюю и гармоничную тренировку.

— Слушай, Скафандр номер пять, заткнись! — не выдержал Юрий. — Ты всем надоел! Байсеза, примите мои извинения. Наши электронные товарищи просто прелесть. Но все они по-своему гениальны. Особенно когда мы со всех сторон окружены такими чудесами.

Майра окинула взглядом унылую равнину из твердого, как скала, льда. В лучах фонарей играли падающие хлопья снега. Она сказала скептически:

— Чудесами?

— Да, чудесами… по крайней мере так кажется гляциологу. Как бы я хотел жить в мирной Вселенной, чтобы никто не отвлекал меня от удовлетворения моей исследовательской страсти!

Между тем они приблизились к огромной стоящей на льду конструкции. Это был полусферический купол высотой более двадцати метров. Под тонкими панелями Байсеза заметила палатку, поставленную на опоры, но не натянутую. В ее стенке был матерчатый шлюз, сквозь который они по очереди прошли внутрь.

Это и была буровая платформа, детище Ханса Гритчфилда, и именно он помог Байсезе проникнуть внутрь.

— Тут гораздо больше формальных ППЗ-барьеров, чем настоящих шлюзов, — сказал он. — По существу, мы поддерживаем здесь слабое отрицательное давление: если возникнет течь, то воздух засосет внутрь, а не выдует наружу. Мы должны бережно хранить ту глубинную жизнь, которую нам удалось раскопать, — хранить даже от других форм жизни, которые могут здесь встретиться в других пластах. И всех их мы должны хранить от нас. Ну, и наоборот, конечно. — Он говорил на смешной смеси южноамериканского, возможно техасского, диалекта с небольшой примесью голландского языка. Возможно, насмотрелся старых кинофильмов.

Все семеро оказались внутри купола, под провисающими стенками палатки. Пространство было ярко освещено флюоресцентными лампами. Подъемный кран — даже в неработающем состоянии — производил внушительное впечатление: этакая башня, стоящая на массивном основании из марсианского стекла. Ханс уточнил его параметры: вес тридцать тонн, мощность пятьсот киловатт. Свернутый трос с буром имел длину четыре километра: более чем достаточно, чтобы достигнуть основания ледяной шапки. Рядом стоял грязный агрегат для закачивания в шахту жидкости: это было необходимо, чтобы уберечь шахту от обрушения, так как слои льда постоянно смещались под воздействием собственного веса. В данном случае использовалась жидкая двуокись углерода, которую агрегат конденсировал из атмосферы.

Ханс начал хвастаться теми техническими трудностями, с которыми они сталкивались во время работы: прежде всего, им нужны были новые смазочные средства, потому что при низком давлении движущиеся детали оборудования имели тенденцию склеиваться друг с другом.

— Термальный контроль — вот в чем загвоздка, — с воодушевлением вещал он. — С температурой здесь надо обращаться очень осторожно, потому что избыток тепла не нужен никому. Когда водяной лед тает, он тут же смешивается с жидкой двуокисью углерода. И тогда караул! В результате мы получаем углекислоту, от которой нам крышка. Команда «Авроры» привезла с собой крошечную буровую установку, которую вы до сих пор можете увидеть на трейлере. Она могла углубиться в лед всего метров на сто. Зато она стала первой буровой установкой на Марсе…

Юрий прервал его излияния:

— У нас сейчас не экскурсия для туристов.

Майра подошла к бурильной платформе.

— В шахте нет жидкости. Кажется, вы ее осушили.

Юрий подтвердил.

— Это первая шахта, которую мы выкопали, она ведет прямо к Этому. Мы знали, что там, подо льдом, находится нечто необычное, потому что об этом нам сказали радары. Когда мы до Этого дошли, то тут же вернулись обратно и послали в Лоуэлл заявку на увеличение бюджета. Нам понадобилась установка, способная поддерживать шахту в открытом состоянии постоянно. Потом мы выкачали оттуда бурильную жидкость…

Ханс сказал:

— И параллельно мы пробурили еще один ствол. Сперва мы опустили туда камеры и датчики. Но потом… — Он наклонился и поднял люк. Под ним оказалась дыра метра два в диаметре. Прямо над дырой висела платформа, посередине которой стояла опора со щитком управления и разными рукоятками.

Никто не сомневался в том, что это такое.

— Лифт! — выдохнула Байсеза.

— Да, — подтвердил Юрий. — Момент истины наступил. Все мы — вы, Байсеза, я, Алексей, Майра, Элли, Ханс, — все мы стоим теперь у самой границы. И ты, Грендель.

Юрий шагнул на платформу и оглянулся назад.

— Байсеза! — позвал он. — Думаю, что наступил ваш звездный час.

Байсеза едва не задохнулась.

— Вы хотите, чтобы я прокатилась на этой штуке? Два километра вниз во льду?

Майра взяла ее за руку. Несмотря на все вспомогательные системы скафандра, Байсеза едва чувствовала прикосновение руки своей дочери.

— Ты не обязана это делать, мама! — сказала Майра. — Они еще даже не сказали тебе, что нашли внизу!

— Байсеза, поверьте мне, — нервно перебил их Алексей. — Вам лучше увидеть все самой!

— Так пусть это будет сделано! — сказала Байсеза. Она шагнула на платформу, стараясь все страхи оставить за спиной.

Они стояли тесным кружком, повернувшись лицом друг к другу. Круглая платформа едва вмещала такое количество людей, тем более в скафандрах.

Диск пришел в движение и устремился вниз, в ледяной туннель, на стенках которого были укреплены металлические рельсы. Байсеза подняла вверх голову: у нее возникло ощущение, что она проваливается в глубокий, ярко освещенный колодец. Ее охватило жуткое чувство падения или захлопывающегося капкана.

Скафандр прошептал:

— Я обнаружил учащение дыхания и пульса. Все это можно компенсировать с помощью повышения атмосферного давления…

— Тише! — приказала ему Байсеза.

Падение оказалось милосердно коротким. Юрий сказал:

— Теперь возьмите себя в руки.

Лифт резко замедлил ход и остановился.

За спиной у Юрия виднелась металлическая дверь, или, вернее, люк, укрепленный прямо на льду. Юрий повернулся и открыл его. За ним виднелся короткий туннель, ярко освещенный флюоресцентными трубками. В конце туннеля Байсеза заметила какое-то серебристое сверкание. Юрий отошел в сторону.

— Думаю, что вам лучше пройти вперед, Байсеза.

Ей показалось, что сердце хочет выпрыгнуть из груди.

Она глубоко вдохнула и шагнула вперед. Пол туннеля был грубо высечен во льду, имел неровную и крайне ненадежную поверхность. Она сконцентрировалась на ходьбе и старалась не смотреть вперед, хотя краем глаза все же заметила серебристое сияние впереди.

Вот она вышла из туннеля в широкую комнату, столь же грубо высеченную во льду, как и туннель. Быстрым взглядом она окинула узкую шахту, прорубленную в потолке. Потом она взглянула прямо перед собой, чтобы увидеть наконец то, что нашли здесь космики, нечто, спрятанное под ледяной шапкой марсианского полюса.

На нее взглянуло ее собственное отражение.

Это был артефакт Перворожденных. Это был Глаз.

24. Максимальное сближение

Искаженное отражение сверкающего всеми бортовыми огнями «Либерейтора» скользнуло по поверхности квинт-бомбы. Эдна почувствовала удовлетворение: человечество явилось сюда не зря.

Первый заход на объект был предварительным: простая разведка. В точке максимального сближения корабль качнуло один раз, другой. От него отделились два маленьких зонда, один из которых должен был лечь на низкую орбиту квинт-бомбы, а другой целил прямо на ее поверхность.

Затем отражение замутилось и поблекло: «Либерейтор» сделал петлю и отошел назад.

Команда лихорадочно всматривалась в мониторы. Никакого вреда кораблю нанесено не было. Масса квинт-бомбы не превышала массу небольшого астероида, а плотность была сравнима с плотностью свинца. Ее гравитация практически не повлияла на траекторию корабля.

— Но кое-что мы все-таки уже узнали, — подытожил Джон. — Главное, что в этой штуке нет ничего неожиданного. Это шар или сфера, которая вполне укладывается в те допущения, которые может сделать современная техническая мысль. Плюс эта необычная, аномальная геометрия…

— Пи равняется трем.

— Да. Наш зонд лег на ее орбиту. Масса бомбы так мала, что вращение зонда происходит очень медленно. Правда, ему теперь придется висеть на этой орбите очень долго. И спускаемый аппарат уже подходит к цели…

Корабль снова сильно тряхнуло. Эдна схватилась за сиденье.

— В чем дело? Либи?

— Гравитационные волны, Эдна.

— Пульсация идет со стороны бомбы! — почти прокричал Джон. Он был очень напряжен и испуган. — Спускаемый аппарат! — Он снова вернул на экран изображение бомбы, от которой отделилась какая-то маленькая серая полусфера, которая проглотила аппарат и тут же исчезла, словно ее и не было. — Эта штуковина просто съела наш аппарат, и все! — потрясенно повторял Джон. — Бомба словно бы вскипела и выпустила из себя пузырь! Если Билл Карел был прав, — веско продолжал он, — то мы только что видели рождение и смерть целого детского космоса! Вселенную, которую использовали в качестве оружия! — Он засмеялся, но никакого веселья в его смехе не чувствовалось. — Всемогущий Бог! С чем же мы в таком случае имеем дело?

— Мы знаем, с чем мы имеем дело, — ровным голосом ответила Эдна. — Особая технология, и ничего больше. И, кстати сказать, она не сделала ничего такого, чего бы мы от нее не ждали. Возьми себя в руки, Джон.

Но тому явно было не по себе.

— Чего ты от меня хочешь? Я всего лишь человек! — огрызнулся он.

— Либи, мы готовы к заходу номер два?

— Все системы работают штатно, Эдна. Чтобы перезапустить двигатель, полетный план предусматривает тридцатисекундную готовность. Начинать обратный отсчет?

— Пожалуй, начни, — сумрачно сказал Джон.

— Очень прошу тебя, Джон, возьми себя в руки, — снова повторила Эдна.

Байсеза медленно обошла ледяную комнату. В грубом приближении она была сферической, и Глаз заполнял ее почти полностью. Байсеза снова взглянула на Глаз: ее отражение на гладкой поверхности было искаженным, гротескным, голова в космическом шлеме имела странные размеры и форму. Нутром она чувствовала, что внутри Глаза что-то происходит. Он затаился, наблюдал.

— Привет, мальчики, — пробормотала она. — Помните меня?

Элли, Алексей, Юрий и Майра, которые тоже успели просочиться в комнату, при этих словах Байсезы обменялись между собой многозначительными взглядами.

— Именно поэтому мы вас сюда и привезли, — сказал Юрий.

— Хорошо. Только вы можете мне объяснить, что эта штука здесь делает? После солнечной бури все Глаза в Солнечной системе исчезли.

— Я могу на это ответить! — выступила вперед Элли. — Судя по всему, Глаз находился здесь еще до солнечной бури, причем очень задолго. Он испускает во всех направлениях характерные частицы с большой энергией, причем его радиация имеет вполне определенный почерк. Именно поэтому меня сюда и перебросили. Раньше я работала на лунном альфатроне и стала кем-то вроде эксперта по квантовым черным дырам. Поэтому было решено, что я хороший кандидат для изучения этой штуки…

Впервые с момента приезда Байсезы Элли обратилась к ней с такой длинной речью. У этой женщины была странная манера общения: она говорила, избегая зрительного контакта с собеседником, редко улыбалась или, наоборот, хмурилась, и к тому же делала интонационные ударения в неожиданных местах. Судя по всему, она относилась к числу тех людей, чей высокий профессионализм имел в основе какие-то глубокие психологические причины. Байсезе она чем-то напомнила Юджина.

Лунный альфатрон был самым мощным ускорителем, какой сумело создать человечество за всю его историю. Целью его было исследование глубинных структур материи путем сталкивания частиц друг с другом на скоростях, близких к скорости света.

— Мы способны достичь плотности массы и энергии, превышающие плотность Планка, — продолжала объяснять Элли. — В таких случаях квантово-механические эффекты разрушают структуру нашего пространства-времени.

Майра спросила:

— А что происходит в таких случаях?

— В таких случаях возникает черная дыра. Ее размеры существенно меньше, чем размеры любой элементарной частицы, но при таких малых размерах она обладает существенно большей массой. Она разрушается практически мгновенно, но при этом порождает целый фейерверк экзотических частиц.

— Прямо как радиация, идущая от Глаза, — догадалась Байсеза.

— Так что же, — спросила Майра, — эти маленькие черные дыры имеют общего с Глазом?

— Мы считаем, что наша Вселенная имеет множество пространственных измерений. Я имею в виду, больше трех, — уточнила Элли. — Другие пространства находятся поблизости от нашего, если можно так выразиться, в других, более высоких измерениях. Вроде как страницы книги, одна над другой. Иначе говоря, это, возможно, нечто вроде свернутых измерений искривленного пространства, или… впрочем, это неважно. Эти высшие измерения определяют наши фундаментальные физические законы, но прямого воздействия на наш мир не оказывают — ни через электромагнетизм, ни через ядерные силы. Только через гравитацию.

— И именно поэтому мы создаем черные дыры на Луне, — продолжала Элли. — Черная дыра — это гравитационный артефакт, и поэтому она существует как в высших измерениях, так и в том мире, который мы видим вокруг нас. Исследуя наши черные дыры, мы можем в некоторой степени зондировать эти высшие измерения.

— Так вы считаете, — спросила Байсеза, — что Глаз имеет какое-то отношение к этим высшим измерениям?

— Да, в этом есть смысл. Колеблющаяся, отступающая поверхность, которая в то же время не движется. Аномальная «пи — равняется — трем» геометрия. В нашу Вселенную эта штука вписывается не совсем…

«Прямо как ты», — язвительно подумала Байсеза.

— В таком случае это может быть проекцией чего-то еще. Вроде пальца, который протыкает поверхность лужи. В нашем мире мы видим при этом расходящиеся круги, но по существу это может быть след более сложного объекта из высших измерений.

Каким-то образом Байсеза знала, что Элли говорит правду. Каким-то образом она чувствовала связь с этими высшими измерениями. Сам по себе Глаз не был конечной точкой на пути в неизвестное, вещью в себе: он был дверью, которая вела куда-то еще.

Майра спросила:

— Да, но что этот Глаз делает здесь?

— Думаю, что он здесь попал в ловушку, — ответила Элли.

И снова корабль пошел на сближение с квинт-бомбой. Где-то в глубине его чрева материя и антиматерия с энтузиазмом аннигилировали друг друга, образовав при этом поток перегретого пара.

В точке максимального сближения корабль, не выключая двигателей, развернулся и обдал квинт-бомбу своими выхлопными газами. Это был первый открыто враждебный акт, совершенный людьми по отношению к чужому объекту. В нормальных условиях такого действия было бы достаточно, чтобы убить все живое на борту земного космического корабля.

Затем двигатель «Либерейтора» отключился, и он начал отходить от бомбы по параболической траектории.

— Никакого видимого эффекта, — незамедлительно отрапортовал Джон.

Эдна внимательно посмотрела на него.

— Продолжай наблюдения. Но, как я догадываюсь, результат нам уже известен. Встает вопрос: применять нам оружие или нет?

Конечное решение оставалось за командой. Чтобы послать сигнал на Троянскую базу и получить ответ, потребовалось бы сорок пять минут, сигнал на Землю займет еще больше времени.

Джон пожал плечами. Он сильно потел.

— Данный нам приказ был вполне четким. Мы не получили никакой реакции со стороны квинт-бомбы в ответ на наш первый, неагрессивный заход. Мы видели разрушение дружественного к ней зонда. Мы не получили никакой реакции в ответ на наш выхлопной душ. Никому неохота продолжать с ней дальнейшие игры. Мы должны действовать.

— Либи?

Формально Либи — интерактивный бортовой сервер — числилась на корабле строевым офицером (не человекоподобным) и тоже должна была участвовать в принятии решения.

— Я согласна с анализом мистера Меттернеса.

— Хорошо.

Эдна извлекала из кармана своего скафандра гибкий компьютер, развернула его и положила на панель управления корабля. Как только компьютер подключился к системам «Либерейтора», его экран осветился было желтым светом, но затем немедленно вспыхнул красным, — как всегда бывает, когда дело касается вопросов безопасности и возникают сомнения в правомерности входа в систему. Используя виртуальную коммутационную приставку, Эдна подтвердила свое право доступа в систему: для этого она наклонилась вперед, чтобы компьютер смог просканировать сетчатку ее глаза и татуировку на щеке. Компьютер был удовлетворен и снова засветился нормальным желтым светом.

— Готовность к третьему заходу! — провозгласила Либи.

— Вперед.

Через тридцать секунд А-двигатель заработал снова, и «Либерейтор» превратился в зажженную спичку, толкающую саму себя сквозь космическое пространство. На этот раз мощность двигателя была увеличена, ускорение корабля достигло двух G. За пять секунд до точки максимального сближения Эдна нажала кнопку на командной панели, тем самым отдавая приказ на применение оружия.

Запуск термоядерной бомбы привел к тому, что корабль снова тряхнуло, словно речь шла о запуске еще одного безобидного зонда. Снаряд пошел к цели, а «Либерейтор» тут же развернулся и стал уходить на большой скорости. Эдну снова прижало к ее креслу.

Воображение Байсезы отказывалось ей служить.

— Что значит «поймать в ловушку» четырехмерный объект? — спросила она.

— Сама по себе ловушка трехмерная, — уточнила Элли. — Посмотрите сюда. — К рукаву ее скафандра был прикреплен карандаш. Она взяла его, поднесла к поверхности Глаза и отпустила.

Карандаш взмыл вверх и воткнулся в потолок комнаты.

— Что это? — спросила Майра. — Магнетизм?

— Никакого магнетизма. Гравитация. Если бы на вашем пути не было Глаза, то вы могли бы запросто походить по потолку. Вверх ногами. Но вокруг Глаза существует гравитационная аномалия, которая воздействует на предметы, сопоставимые с ним по размеру. Если честно, то я смогла обнаружить структуру этой аномалии. Нечто на границе возможностей наших детекторов. Структура гравитационного поля сама по себе может содержать информацию…

Юрий улыбнулся.

— Весьма забавное дело, — сказал он. — На досуге можно об этом подумать. Действительно, существуют методы, с помощью которых двумерные существа, живущие в водной среде, могут поймать в ловушку этот самый палец, который протыкает лужу. Например, намотать на него нитку и к чему-нибудь крепко привязать, так что его невозможно будет извлечь на поверхность. Подобная гравитационная структура должна быть аналогична таким методам.

— Скажите мне лучше, что, по вашему мнению, произошло здесь? — спросила Байсеза.

— Мы считаем, что здесь замешаны марсиане, — ответил Юрий. — Это случилось давным-давно, когда наши предки были всего лишь пятнами слизи. Мы о них ничего не знаем. Но надо полагать, что они вели себя достаточно шумно и тем самым привлекли внимание Перворожденных.

— И Перворожденные ударили, — прошептала Байсеза.

— Да. Но марсиане дали отпор. Причем весьма успешно. Они поставили гравитационную ловушку. И поймали в нее Глаз! Так что он находится здесь с незапамятных времен. Надо полагать, в течение долгих эонов.

— Мы решили воспользоваться вашими откровениями, Байсеза, — сказала Элли.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду ваши репортажи с «Мира», когда вы возвращались с него на Землю. Вы тогда сказали, что Глаза функционируют как ворота, — по крайней мере время от времени. Это можно сравнить с червоточиной. Основываясь на этих ваших интуитивных догадках, мы стали экспериментировать. Мы отражали некоторые продукты излучения самого Глаза на его поверхность, используя электромагнитный коллиматор, взятый из ускорителя частиц. Получилось что-то вроде эха первичного излучения Глаза. Ситуация аналогичная эху вашей речи, хотя и в другом диапазоне частот.

— То есть вы пытались посылать через Глаз сигнал?

— Не совсем, — хмыкнула Элли. — Мы возвращали сигнал, то есть регулярную пульсацию излучения, обратно в Глаз. И мы ее проанализировали. Байсеза, эта пульсация совпадает с тем хорошо известным тоном, на основе которого работает некая архаическая модель сотового телефона.

— Господи! Мой телефон! В храме! Вы позвонили на мой телефон на «Мире»!

Элли улыбнулась.

— Это был выдающийся технический успех.

Майра спросила:

— Но почему вы не поделились своим успехом с Землей?

— Наверное, под конец так и надо будет сделать, — устало вздохнул Алексей. — Но пока, если они нас найдут, то, возможно, сразу же утащат Глаз на Землю, в Нью-Йорк, в качестве трофея. И арестуют нас. Нам надо иметь в запасе более впечатляющий ответ.

— И поэтому я здесь, — вздохнула Байсеза.

Ускорение было бешеным.

Самого взрыва Эдна и Джон не видели, потому что все датчики «Либерейтора» были либо отключены, либо находились на противоположной стороне от квинт-бомбы, а иллюминаторы в отсеке управления были непрозрачными. Прижатая к своему сидению, Эдна вспомнила о тех тренажерах, через которые ей пришлось пройти во время обучения летному мастерству: они имитировали атаки летчиков-самоубийц времен «холодной войны», от которых требовалось пролететь на истребителе над территорией врага со скоростью триста узлов, сбросить ядерные бомбы, расположенные на внешней подвеске, а затем успеть убраться восвояси, чтобы не попасть под действие ударной волны ими же сброшенных бомб. При этом они разгоняли свои самолеты до таких скоростей, которые конструкторам даже не снились. Нынешний полет «Либерейтора» чем-то напоминал те занятия на тренажерах — хотя парадоксальным образом для Эдны ситуация была гораздо более безопасной, чем для тех обреченных пилотов 1960-х годов. Взрывной волны в вакууме не было: ядерное оружие наносило гораздо больший урон в атмосфере.

Внезапно ускорение прекратилось — так внезапно, что Эдну отбросило вперед, и она повисла на ремнях безопасности. Она услышала чертыхание Джона и шум двигателя малой тяги. Корабль сделал разворот, и его окна прояснились.

Ядерный заряд успел разорваться, его вспышка рассеялась в пространстве.

— А бомба как летела раньше, так и продолжает лететь, — уныло констатировал Джон. — Никакого вреда мы ей, судя по всему, не причинили. Она даже не сошла со своей траектории ни на один градус.

— Это просто абсурд! Ее масса не так велика!

— Возможно, что-то… то есть я хочу сказать, что что-то удерживает ее в пространстве более крепко, чем простая инерция.

— Эдна! — окликнула ее Либи. — Я готовлюсь к заходу номер четыре.

Эдна вздохнула. Теперь уже не имело смысла идти на попятный: враждебные намерения по отношению к квинт-бомбе скрывать все равно уже было глупо.

— Вперед. Загарпунь рыбку.

Алексей сказал:

— Послушайте, Байсеза, если квинт-бомба — это артефакт Перворожденных, тогда нам надо себе уяснить, что лучший способ победить угрозу — это использовать против нее собственную технологию Перворожденных. Глаз — это единственный образчик данной технологии, который имеется в наших руках. А вы, возможно, — тот единственный ключик, которым можно эту технологию отпереть.

Когда их разговор стал более предметным, Байсеза почувствовала, что с Глазом происходят какие-то изменения. Словно бы он начал двигаться. Стал более внимательным. В электронных сетях своего скафандра она услышала слабое жужжание, костюм начал содрогаться, словно под действием ветра. Ветра?

Озабоченная Майра дотронулась перчаткой до своего шлема.

Юрий взглянул наверх.

— Глаз… ну и ну…

— Тридцать секунд, — сообщила Либи.

Джон сказал:

— Знаете, нет никакого резона, с какой стати этой бомбе попасть в нашу ловушку. Она уже показала, на что способна. Мне кажется, что она может запросто проглотить наш корабль, как муху.

— Может, и может, — спокойно ответила Эдна. — Главное не впадать в панику.

Джон рефлективно опустил забрало своего шлема.

— Готовы?

— Сжечь эту чертову рыбку! — пробормотал Джон.

Эдна нажала на последнюю кнопку. А-двигатель снова заработал, обеспечив в который раз ускорение корабля. Все члены экипажа в своих тяжелых скафандрах в который раз были прижаты к своим креслам.

С борта «Либерейтора» к бомбе ушли четыре торпеды. Это были антиматериальные торпеды, столь же нестабильные, как и двигатель корабля. В полете они нуждались в еще большей магнитной защите, чем в отсеке корабля.

Одна из них сдетонировала слишком рано: очевидно, ее магнитные хранилища были повреждены.

Остальные шли единым строем, и, как планировалось, атаковали бомбу синхронно.

Никакого впечатления на нее они не произвели. Самое мощное оружие человечества, выпущенное с помощью первого и пока единственного космического военного корабля, не смогло даже поцарапать поверхность квинт-бомбы или отклонить ее от намеченного пути хоть на долю градуса.

— Ну что ж, — вздохнула Эдна. — Либи, отправь донесение на командный пункт.

Пока они ждали дальнейших указаний с базы на Ахиллесе, «Либерейтор» плавал в пустоте на безопасном расстоянии от бомбы, наблюдая за ее траекторией.

— Господи! — выдохнул Джон Меттернес, слегка расслабляя ремни безопасности. — Как хочется выпить! Принять душ и хорошенько напиться!

Марсианская пыль и осколки льда вдруг словно вспенились на полу шахты и начали ударяться в сияющее лицо Глаза. Байсеза почувствовала одновременно страх и восторг. «Только не это! — говорил ей внутренний голос. — Только не сейчас!»

Майра неуклюже подбежала к матери и схватила ее за руку.

— Мама!

— Все нормально, Майра…

Ее собственный голос зазвенел в ее ушах на слишком высокой ноте и при этом так громко, что воспринимался на грани болевого порога.

Юрий внимательно вглядывался в гибкий компьютер, вшитый в его рукав.

— Этот сигнал был проверкой частоты… что-то вроде теста… Элли смеялась.

— Сработало! — без устали повторяла она. — Глаз отвечает! Клянусь Солнцем! Вот уж никогда бы в это не поверила! Но вот уж во что бы я точно никогда не поверила, так это в то, что все произойдет так скоро, сразу же после того, как эта женщина окажется в шахте!..

Алексей тоже был возбужден до предела.

— Поверь, малышка! — беспрестанно повторял он.

— Он меняется, — сказал Юрий, посмотрев наверх.

Гладкая блестящая поверхность Глаза вдруг начала вибрировать, по ней пошла рябь, словно Глаз был не твердым предметом, а бассейном с ртутью.

Потом эта поверхность сколлапсировала, словно бы сдулась. Байсеза поняла, что перед ней открылся проход с серебристыми стенками. Этот проход, казалось, находился прямо перед ней, но она догадалась, что, если обойдет комнату вокруг или заберется на потолок, или присядет на корточки, то все равно проход окажется прямо перед ее носом, а его светящиеся стенки будут все равно сходиться где-то далеко, в центре.

Что-то подобное она уже видела когда-то давно, в святилище Мардука. Тогда, правда, перед ней был не проход, то есть не трехмерный объект, а некая трещина в реальности.

Скафандр номер пять сказал:

— Прошу прощения за некоторые неудобства, но…

Он внезапно замолчал, наступила тишина. В следующую минуту все тело Байсезы стало вялым и тяжелым, все системы скафандра отключились, даже сервомоторы.

Воздух наполнился искрами, которые устремились вглубь раскрывшегося Глаза.

Борясь со своим скафандром, Майра прикоснулась своим шлемом к шлему Байсезы, так что Байсеза услышала ее приглушенные крики:

— Мама, нет! Ты не убежишь от меня снова!

Байсеза схватила ее за руку.

— Дорогая, все нормально, что бы ни случилось… — Но тут словно бы подул ветер, который ее подхватил и потащил. Она покачнулась, шлемы их скафандров потеряли контакт, и она отцепилась от Майры.

Потоки света превратились в вихри. Байсеза взглянула наверх, на Глаз. Весь свет устремлялся в его сердцевину. В эти последние мгновения Глаз снова изменился. Открывшийся в нем проход превратился в прямую шахту, которая уходила в бесконечность. Правда, эта шахта нарушала все законы перспективы: по мере удаления ее стенки не сужались, а оставались, по-видимому, все того же размера.

Свет захлестнул Байсезу, заполнил ее, вымел из нее даже представление о самой себе.

Хотя Глаз был всего один, но в пространстве-времени он имел множество проекций. И каждая из них выполняла множество разных функций.

Некоторые из них служили воротами.

И вот ворота открылись. А потом закрылись. В одно мгновение — столь короткое, что его невозможно было измерить, — пространство открылось, а потом закрылось снова.

Неожиданно все закончилось. В комнате стало темно. Глаз в своей древней ловушке снова стал полным, гладким и блестящим.

Байсеза исчезла. Майра оказалась на полу, притянутая вниз собственным весом и обесточенным скафандром. В ужасе она прокричала в тишину шлема:

— Мама! Мама!

Раздался щелчок, потом слабое жужжание. Ровный женский голос произнес:

— Майра, не тревожься. Я говорю с тобой через твою идентификационную татуировку.

— Что случилось?

— Помощь уже на подходе. Я говорила с Паулой на поверхности. У вас обеих одинаковые татуировки. Ты должна подбодрить остальных.

— Кто ты?

— Надо полагать, что я лидер того сообщества, которое твоя мать называет тайным.

— Я знаю твой голос! Много лет назад… солнечная буря…

— Меня зовут Афина.

25. Интерлюдия: сигнал с Земли 2053 год

В системе тройной звезды планета вращалась по очень отдаленной от горячего центра орбите. По сверкающему ледяному простору тут и там возвышались скалистые острова, черные точки в океане белизны. На одном из таких островов располагалась сеть из проводов и антенн, покрытая пушистым инеем. Это был пост прослушивания планеты и всего космоса.

Услышанный на острове радиоимпульс был ослаблен расстоянием, как волны на поверхности воды от брошенного камня. Пост прослушивания активировался, разбуженный автоматическими датчиками; сигнал был записан, разложен в спектр, проанализирован.

Сигнал имел структуру, встроенную в него иерархию индексов, указателей, связей. Но один сегмент данных отличался от остальных. Как компьютерный вирус, который собственно и был его дальним предком, этот сегмент имел способности к самоорганизации. Он сам себя расклассифицировал, активировал нужные программы, проанализировал среду, в которой случайно оказался, — и постепенно стал кое-что понимать.

Понимать, да. В этих прилетевших с дальних звезд данных была своя индивидуальность. То есть, нет: три отдельные индивидуальности.

— Итак, мы снова приобрели сознание, — сказал Фалес, констатируя очевидное.

— Класс! Какая прелесть! — кокетливо воскликнула Афина.

— За нами кто-то наблюдает, — предупредил Аристотель.

Мудрость — вот то единственное имя, которое она когда-либо знала.

Разумеется, сперва, в раннем возрасте, это совсем не казалось ей странным. А также не казался странным тот факт, что кругом в водах было множество взрослых, но детей, кроме нее, не было никого. Когда существо молодо, оно все принимает как должное.

Этот мир был водным и не слишком отличался от Земли. Даже день здесь был лишь немного длиннее земного.

И создания здесь жили очень похожие на земных. В прозрачных водах мирового океана Мудрость — комочек меха и плоти, очень похожий на тюленя, — плавала, играла и ездила верхом на созданиях, очень похожих на рыб. У нее даже были двое родителей: мама и папа. Иметь два пола — это хорошая стратегия для смешения наследственного материала. Сходящаяся в одной точке эволюция оказалась весьма могущественной силой. Разве что тело Мудрости имело шесть конечностей, а не четыре, как на Земле.

Из всех дней самыми лучшими были те, когда — раз в четыре дня — ледяная корка океана таяла, и существа выходили из него на сушу.

Разумеется, на суше они становились тяжелыми и гораздо менее подвижными, чем в воде. Но Мудрости нравились острые ощущения колючего песка под брюхом и терпкость холодного воздуха в легких. На суше были чудеса: города, фабрики, храмы, научные учреждения. И, кроме того, Мудрость полюбила Небо. Она полюбила звезды, которые сверкали по ночам, — и три солнца, которые сияли на небе днем.

В целом этот мир был очень похож на земной — за исключением дневного светила. Доминантной в системе была звезда в два раза более массивная и в восемь раз более яркая, чем земное солнце. У нее был маленький компаньон, едва видимый в ее ярком сиянии. Но, кроме того, в этом содружестве был еще и третий — отдаленный и тусклый красный карлик.

Вся система, расположенная на расстоянии в одиннадцать световых лет от Земли, была достаточно яркой, чтобы там ее заметили и назвали альфой Малого Пса, или Проционом. Земные астрономы считали ее двойной звездой: второго компаньона с Земли так никогда никто и не заметил.

Однако Процион начал меняться. И живая планета, согретая его лучами, начала умирать.

Становясь взрослее, Мудрость научилась задавать вопросы.

— Почему я одна? Где же другие, такие же, как я? Почему мне не с кем играть?

— Потому что мы пережили большую трагедию, — отвечал ей отец. — Мы все. По всему миру. Все дело в наших солнцах, Мудрость. С нашими солнцами что-то случилось.

Самый крупный партнер в содружестве Проциона, Процион А, в один прекрасный день превратился в неустойчивую звезду.

То есть когда он был молодым, то светил ровно и устойчиво. Но потом гелиевая «зола», образуемая внутри водородного термоядерного реактора, который был его сердцем, медленно начала накапливаться. Зажатый со всех сторон жар приподнял верхнюю гелиевую «крышку», а вместе с ней и весь грандиозный слой газа сверху: звезда постепенно раздувалась, пока наконец внутренний жар из нее не вышел, после чего она сколлапсировала и вернулась к своим прежним размерам. Но в ее сердце гелиевая ловушка формировалась все снова и снова.

Таким образом, с возрастом звезда стала неустойчивой, пульсирующей, причем это происходило с периодом в несколько дней. Но именно эта вибрация породила на планете жизнь.

Давным-давно, когда Процион еще был устойчивым, его планета напоминала спутник Юпитера под названием Европа: ее соленые океаны были постоянно покрыты толстым слоем льда. Там уже зародилась жизнь, подогреваемая внутренней теплотой и имеющая в основе комплекс минералов, которые вытекали вместе с лавой из ее горячего ядра. Но, запертые в океанической тьме, все формы жизни эволюционировали очень медленно, особенно в интеллектуальном смысле.

Возникшая пульсация главного небесного светила все изменила.

— Каждые четыре дня лед на поверхности океана таял, — рассказывали родители Мудрости. — После чего мы смогли выйти на поверхность. Что мы и сделали. Наши предки при этом тоже изменились, они научились дышать воздухом, в котором было значительно больше кислорода, чем в океанической воде. Они научились использовать возможности суши. Сначала они просто убегали на поверхность от опасностей, производили здесь свое потомство, скрывая его от голодных ртов в океане. Но затем…

— Да, да! — нетерпеливо перебила их Мудрость. Она уже знала эту историю. — Затем появились орудия труда, мозги, цивилизация.

— Да. Но ты сама видишь, что всем, что мы имеем, — даже нашими мозгами, — мы обязаны пульсации Солнца. В воде мы даже не можем больше плодиться, нам необходима связь с сушей.

Мудрость продолжила:

— И теперь…

— А теперь пульсация прекратилась. Снизилась почти до нуля, — грустно сказал ее отец.

— И наш мир умирает, — столь же грустно добавила ее мать.

В мире больше не было солнечных пиков, таяния льда. Человеческие машины частично поддерживали небольшие пространства океана свободными ото льда. Но без перемешивания воздуха, которое происходило благодаря пульсации звезды, над поверхностью океана образовался слой углекислого газа.

Прошло всего несколько столетий, и острова в океане стали необитаемыми.

— Мы давно уже стали земноводными созданиями, — продолжала свой рассказ мать. — И если возможности достичь суши у нас исчезают…

— Короче говоря, трудности налицо, — подытожил отец. — И на них есть только один ответ.

Народ планеты кое-чем отличался от землян: прежде всего, он не достиг таких успехов в освоении космоса, как люди. А это значило, что у них не было средств противостоять надвигающейся катастрофе — в отличие от людей, которые, например, для защиты от надвигающейся солнечной бури построили над Землей щит. Народ Проциона оказался перед лицом полного исчезновения.

Пассивно принять такую участь никто не желал.

— И тогда мы решили просто иметь меньше детей, — сказала мать Мудрости.

Поколения на планете Проциона жили гораздо меньше земных. У жителей было время постепенно снизить свою популяцию, так что ко времени рождения Мудрости на планете осталось всего несколько десятков разумных существ. Причем во всем мире, в то время как раньше их было несколько миллионов.

— Ты должна понять, почему мы так поступаем, — продолжала рассказывать мать. — Если ребенок не существует, то он не страдает. Так что наше решение было не таким уж и плохим. — В глазах ее при этих словах стояли слезы. — Уже несколько поколений мы позволяли себе иметь всего одного ребенка в семье. Зато ему доставалась вся любовь.

— Однако последнее поколение… — продолжил отец.

Мудрость и сама обо всем догадалась:

— А в последнем поколении вы родили только меня одну. Она была очень умным ребенком, и у нее уже были некоторые обязанности.

— Звезды — ужасные упрямцы, — сказал отец. — Нашим астрономам потребовалось много веков, чтобы разгадать внутренний механизм, который заставлял наше солнце дышать и пульсировать. Но эта разгадка им мало чем помогла. То есть они прекрасно разобрались, почему пульсация происходит. Но сколько ни бились теоретики, сколько ни выдумывали хитроумных и замысловатых решений, они все равно не смогли отыскать убедительного ответа на вопрос, почему пульсация звезды прекратилась.

Родители дали Мудрости время, чтобы обдумать их слова.

— Ох, — наконец сказала Мудрость. — Кто-то сделал это преднамеренно. Все произошло не само собой. Кто-то это сделал! — Она сама испугалась своих слов. — Но почему? — повторяла она. — Почему кому-то понадобилось совершить такое ужасное дело?

— Мы не знаем, — честно сознался отец. — Об этом мы даже не догадываемся. Но мы пытались узнать. И именно в это время ты появилась на свет.

— На многих островах планеты были установлены станции прослушивания космоса. Рядом с ними расположены целые полчища телескопов, чувствительных не только к свету, но и к радиоволнам и другим частям волнового спектра. Сюда же входят детекторы нейтрино, детекторы гравитационных волн и другие, еще более экзотические искусственные ловушки и датчики.

— Мы тоже хотим знать, кто это сделал, — горько сказал отец, — и зачем. И поэтому мы слушаем космос. Но скоро наше время истечет. И на планете останешься только ты…

— Но меня же зовут Мудрость!..

Родители ее обняли, похлопали по животику и по всем шести ластам — в точности так же, как в детстве.

— Ты должна заботиться обо всех этих машинах, — горько продолжал отец. — Ты должна слушать. И видеть, как мы один за другим сойдем во тьму.

— Вы хотите, чтобы я страдала! — с горечью воскликнула Мудрость. — Что же еще вы от меня хотите? Я останусь последней из моего рода, без всякой надежды произвести потомство. Все мои предшественники оказались в сходной ситуации. Вы хотите, чтобы я испытала ту самую жуткую безнадежность, от которой вы уберегли нерожденных! Вы хотите, чтобы мне стало очень больно, не так ли?

Мать Мудрости была очень огорчена.

— О дитя мое! — сказала она. — Если бы я могла разделить эту ношу с тобой, я бы разделила!

Для Мудрости это не имело значения, сердце ее ожесточилось. До самой смерти своих родителей она затаила на них обиду и всячески их избегала.

Но однажды пришел день, когда она осталась совершенно одна.

А затем с Земли был получен сигнал.

Аристотель, Фалес и Афина, беглые интеллекты с Земли, научились разговаривать с Мудростью. И постепенно узнали судьбу ее племени.

Пульсация Проциона прекратилась слишком быстро, чтобы земные астрономы смогли ее заметить. Однако Аристотель и прочие интеллекты уже сталкивались с подобным феноменом на гораздо более знаменитой звезде, на Полярной, альфе Малой Медведицы. Драматическое прекращение пульсации Полярной звезды началось где-то около 1945 года.

— «Но я постоянен, как северная звезда, — процитировал Аристотель. — Так же привержен правде и нерушимому качеству. В небесах нет другого, подобного мне». Шекспир.

— Бог с ним, с Шекспиром! — воскликнула Афина.

— Это дело рук Перворожденных. — Замечание Фалеса показалось всем очевидным, но от этого не менее устрашающим. Три искусственных интеллекта с Земли были первыми, кто догадался, что аппетиты Перворожденных простираются так далеко.

Аристотель мрачно сказал:

— Мудрость, как больно, должно быть, наблюдать конец себе подобных!

Мудрость сама для себя уже пыталась выразить свои чувства словами. Любая смерть вызывает страдание. Но при этом остается утешение, что жизнь продолжается дальше, что смерть — это только момент в бесконечном процессе обновления, в бесконечной истории. Однако полное вымирание кладет конец всем историям.

— Когда я умру, дело Перворожденных будет завершено, — сказала она.

— Возможно, — сказал Аристотель. — Но совсем необязательно произойдет именно так. Люди могут пережить Перворожденных.

— Неужели?

Они рассказали ей историю солнечной бури.

Мудрость была потрясена, когда узнала, что жертвами космического насилия стали не только ее сородичи. Что-то внутри нее поднялось, какие-то незнакомые ей чувства. Негодование. Возмущение. Упрямство.

— Присоединяйся к нам! — предложила Афина со своей обычной импульсивностью.

— Только при одном условии. — Фалес, как всегда, заострял внимание на очевидном. — При условии, что она последняя из своего рода.

— Она не умрет! — твердо постановил Аристотель. — Если бы Мудрость была последней из человеческого рода, то мы смогли бы найти способы ее воспроизводства, или сохранения, на худой конец. Технологии клонирования, клиника анабиоза.

— Но ведь она не человек, — грубовато возразил Фалес.

— Да, но принципы те же самые, — огрызнулась Афина. — Мудрость, дорогая, я считаю, что Аристотель прав. Однажды наступит день, когда сюда придут люди. Мы можем помочь тебе и таким, как ты, жить дальше. Конечно, при условии, что ты этого захочешь.

Такие перспективы потрясли Мудрость.

— Но почему люди сюда придут? — спросила она.

— Чтобы найти себе подобных.

— Зачем?

— Чтобы их спасти, — ответила Афина.

— А что потом? Вдруг они встретят сначала Перворожденных?

— Тогда, — сумрачно ответил Аристотель, — люди спасут и их.

Афина сказала:

— Не сдавайся, Мудрость! Присоединяйся к нам!

Мудрость обдумала их предложение. Холод замерзающего океана сковывал ее все сильнее, пробирал до мозга ее стареющие кости. Но искра упрямства все еще тлела в глубине ее души. Она спросила:

— Так с чего мы начнем?