Первые ступени

Впервые

Для меня началось это так.

Как-то в конце рабочего дня ко мне зашел Михаил Степанович — один из ведущих инженеров нашего конструкторского бюро. В самом этом визите я не усмотрел чего-либо необычного. Крупное открытое лицо и приветливый взгляд гостя также как будто не таили чего-то необыкновенного или тревожащего.

Удобно усевшись на диван, он повел обычный разговор, какой часто можно услышать среди инженеров: интересно, конечно, работать в конструкторском отделе, быть ближе к производству тоже неплохо, а участвовать в создании нового, совсем нового — просто великолепно… Вскоре, однако, я начал подозревать, что разговор этот ведется в определенном направлении и что Михаил Степанович ведет огонь хоть и издалека, но по хорошо видимым целям. Действительно, спустя еще несколько минут он выложил то главное, ради чего пришел.

— Слушай, давай вместе работать!

— Над чем работать? В качестве кого?

В конце концов выяснилось, что Михаила Степановича назначают ведущим конструктором по космическим объектам, мне же предлагается быть его заместителем.

Скажу прямо: меня поймали врасплох. Что значит ведущий конструктор или заместитель ведущего, я примерно представлял: все знать, все видеть, за все отвечать. Однако о подобной роли для самого себя я никогда не думал. Впрочем, дело было интересным.

Наверное, каждый переходивший с одной работы на другую может вспомнить, как мысленным взором измерял вереницы «за» и «против» и считал, чего больше и чего меньше.

Поздно вечером нас принял Сергей Павлович Королев.

— Ну что, договорились? — в упор опросил он, глядя на нас усталыми, но полными незатухающего огня глазами.

Михаил Степанович попытался обстоятельно доложить о моих колебаниях, но Сергей Павлович жестом остановил его и, глядя на меня, спросил:

— Согласны?

Смутившись, я довольно бессвязно пролепетал что-то в том духе, что все это для меня очень ново и что у меня нет опыта.

— А вы думаете, все, что мы делаем, для нас не ново? На космос думаем замахнуться, спутники Земли делать будем — не ново? Человека в космос пошлем, к Луне полетим — не ново? К другим планетам отправимся — старо, что ли? Или вы думаете, мне все это знакомо и у меня есть опыт полетов к звездам?

Я молчал.

— Эх молодость, молодость! — Глаза его потеплели. — Ну что ж, скажу: молодость — штука хорошая, и это не главный ваш недостаток! Так что же, беретесь?

— Берусь, Сергей Павлович!

— Ну вот и добро. Желаю всего хорошего, и до свидания. У меня еще очень много дел.

Его рука легла на пухлую стопу вечерней почты. Было около одиннадцати часов вечера.

Чтобы говорить об исследованиях беспредельного космического океана, окружающего нашу песчинку-планету, говорить буднично, просто, как о планах работы на день, на месяц, на год, нужен был труд, гигантские усилия миллионов людей.

Нужно было создать многоступенчатые ракеты, способные с максимальной эффективностью использовать топливо, заполняющее их тело.

Такие ракеты были созданы.

Ракета мертва без совершенных двигателей, двигателей мощных, легких, надежных.

И они были созданы.

Ракетой надо управлять. Только подчиняясь мысли человека, она способна будет пройти строго определенный путь в пространстве. Эту задачу могут выполнять сложнейшие системы управления — «мозг» и «нервы» ракет.

И они были созданы.

Запущенная ракета уйдет от Земли на такое расстояние, в которое легче поверить, чем представить. Она уйдет, но не может быть брошена, забыта. Она постоянно должна быть связана незримой нитью с «материнской почвой». Радио, только радио может обеспечить такую связь: сложнейшие радиосистемы как на борту ракет, так и на Земле.

И они были созданы!

Для самолетов нужен аэродром, для кораблей — порт, для ракет — ракетодром, сложнейший стартовый комплекс.

И такой комплекс был создан!

Но любые системы, любые приборы и механизмы не могут появиться на чертеже конструктора и на станке рабочего вдруг, случайно. Нужна наука, нужна теория.

И научные вопросы были разработаны, тысячи вопросов, подвластных только десяткам научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро, лабораторий и предприятий.

Такие коллективы и организации были созданы, но созданы, разумеется, не на пустом месте.

В нашей стране ракеты стали создаваться в 30-х годах, но война помешала. В Германии, наоборот, особенно интенсивно занимались ракетами во время второй мировой войны. Ракета ФАУ-2 развивала скорость около 1,6 километра в секунду, поднималась на высоту 80 километров и покрывала расстояние в 300 километров. После окончания войны часть ракет этого типа была захвачена американцами и использована для исследований. Начиная с 1946 года США запускали эти ракеты около 70 раз, и однажды была достигнута высота 199 километров. В 1954 году американцы сделали новую ракету — «Викинг». На высоту 232 километра она подняла груз около 55 килограммов.

Примерно тогда же ракеты, разработанные в нашем конструкторском бюро под руководством Сергея Павловича, также поднимались выше 200 километров, но при этом поднимали груз существенно больший — до 2 тонн!

В сентябре 1956 года в штате Флорида американцы запустили экспериментальную ракету «Редстоун». Пролетела она много — около 4800 километров. В технической литературе появились сообщения о том, что в Америке всерьез начали помышлять о запуске искусственного спутника Земли. Для этого у них разрабатывалась трехступенчатая ракета-носитель «Авангард», способная, как они предполагали, развить скорость около 8 километров в секунду и вывести на орбиту спутник весом примерно в 10 килограммов.

За рубежом об этом очень много писали, много говорили. Мы читали, слушали… И не только слушали. Летом 1957 года мы хорошо знали, какое важное событие вскоре произойдет. И вот 22 августа в эфире торжественный голос Левитана: «ПЕРЕДАЕМ СООБЩЕНИЕ ТАСС!!»

«В соответствии с планом научно-исследовательских работ в Советском Союзе произведены успешные испытания межконтинентальной баллистической ракеты… Полет ракеты происходил на очень большой, до сих пор не достигнутой высоте… Полученные результаты показывают, что имеется возможность пуска ракет в любой район земного шара».

Нет, Советский Союз никому не угрожал, хотя кое-кто мог найти в этом тексте предупреждение. Наша страна только объявляла о крупном успехе своем.

Тот незабываемый 1957 год был Международным геофизическим годом (МГГ). В осуществлении его программы — всестороннем исследовании Земли — приняло участие более 50 государств. Общими усилиями изучалось строение тела Земли, ее вращение, колебание полюсов, приливы и отливы, атмосфера, Мировой океан, полярные сияния, космические лучи, серебристые облака.

Всем этим ученые занимались и раньше, и многие проблемы в той или иной мере уже были решены. Но программа МГГ предусматривала и нечто совсем небывалое — создание искусственного спутника Земли, изготовленного человеческими руками небесного тела, вращающегося вокруг земного шара со скоростью около 8 километров в секунду. Возможность запуска и существования такого тела теоретически была обоснована очень давно, однако нужную скорость спутнику могла придать только могучая ракета. И такая ракета в Советском Союзе была создана.

«Подобно тому как в 1492 году первое путешествие Христофора Колумба, — писалось в одной из книг, — послужило толчком для бурного развития географических исследований и открытий, так и запуск искусственного спутника Земли должен послужить первым шагом в исследовании и освоении космического пространства». Новыми Колумбами стремились стать ученые и инженеры Америки, Англии, Франции. «Поднимали паруса» и мы.

Сергей Павлович проектированию искусственного спутника уделял очень много внимания. Непосредственно же проектными работами руководил его заместитель Константин Дмитриевич.

В одном из секторов проектного отдела велись сложнейшие расчеты, рисовались различные варианты конструкций, прорабатывались вопросы радиосвязи, тепловых режимов, энергопитания. В общем-то все эти работы для отдела были не новы, так как ракеты здесь проектировались уже много лет. Но искусственных спутников для своей планеты делать не приходилось.

На следующее утро я встретил Михаила Степановича.

— Ну-с, товарищ ведущий конструктор, теперь вы обрели заместителя! А знаете ли вы, что ваш зам до сих пор по роду своей работы не имел никакого отношения к тому, в чем он должен вас замещать?

— Ладно, ладно. Тебе же Сергей Павлович вчера достаточно четко ответил на подобный вопрос.

— Ну, то Сергей Павлович, а ты же ведь знаешь, что ни проектными, ни конструкторскими, ни производственными делами я не занимался. Ведь я кто? По образованию инженер-радиотехник; по «опыту работы», как в анкетах пишут, инженер-радист. А здесь?..

— Не трать время. Пошли к Константину Дмитриевичу, доложим ему вчерашнее решение Сергея Павловича — и за работу.

Мы поднялись на третий этаж. Вокруг стола в небольшом кабинете, несмотря на ранний час, уже стояли несколько инженеров. Мы подошли, поздоровались. Заместитель Королева, улыбнувшись, протянул руку:

— Ну что ж, поздравляю с новой работой!

Представляться не пришлось.

В кабинете обсуждался, как я понял, вопрос терморегулирования спутника. Из технических терминов, достаточно густо украшавших речь инженеров, только редкие слова, вроде «вентилятор», «блок автоматики», имели для меня конкретный смысл. Остальные же — вроде коэффициента А и Е, электрохимического полирования, термического сопротивления — оставались пустым звуком.

Послушав сей разговор еще минут десять, я, незаметно толкнув Михаила в бок, вышел вместе с ним в коридор.

— Ну знаешь, хорош у тебя зам. Хоть бы что-нибудь понял я из этого разговора!

— Бросай скулить! Что ты, в самом деле?

— Да я не скулю! Я говорю, что все это заново изучать придется.

— Вот это верно. Литература есть, схемы есть, люди есть. Ребята тебя знают, ты их тоже. Осилишь…

Несколько дней я почти не появлялся на третьем этаже: рылся в отчетах, тормошил справочники, штудировал книги и, хоть самолюбие страдало, частенько просил то одного, то другого инженера подробнее рассказать обо всем новом и непонятном.

Лишь в вопросах, которые касались радиотехники, электроники, источников питания, было полегче: это было свое, родное. Правда, Михаил Степанович как-то утешил меня, сказав, что в спутниках Земли, как он понимает, две трети, а то и три четверти веса и объема будет занимать электроника.

— Так что не тужи, друг, двадцать пять процентов дела освоишь, остальные семьдесят пять — это твой хлеб!

Но даже «свой хлеб» не выпекался легко. Конечно, чем труднее, тем интереснее, не заскучаешь! Но начало тем и хорошо, что не бывает бесконечным. Постепенно я стал осваиваться. Мне много и часто помогал Михаил Степанович, да и с Константином Дмитриевичем, несмотря на его занятость, удавалось потолковать.

Затем я взялся за чертежи, в которых воплощались все наши мысли, споры, расчеты. Рождалось новое. Это новое на чертежах обозначалось двумя буквами — ПС, что означало «простейший спутник» (так сухо и буднично был окрещен столь необычный аппарат). Вскоре ПС вычерченный стал превращаться в ПС настоящий. И превращение это было результатом обычной повседневной работы большого коллектива специалистов. Много интересных и поучительных событий происходило в те дни. Время сгладило их из памяти, да и память не очень старалась тогда запечатлеть все происходящее. Но главное — энтузиазм — никогда не забудется. Ругались, спорили, дружно соглашались, опять ругались. Срывались установленные сроки, но в следующие дни упущенное наверстывалось. В общем на заводе привычно крутилось колесо изготовления нового заказа.

Так было, пожалуй, до одного августовского дня, когда в цех зашел Сергей Павлович. Все знали о его строгости, и к каждому его посещению, если об этом заранее удавалось узнать, готовились особенно тщательно. Так было и на этот раз…

— А ну, покажите, — обратился он к начальнику цеха, встретившего его у входа, — где вы будете собирать ПС?..

Опуская подробности этого посещения, скажу, что вскоре в цехе появилась специальная свежепокрашенная комната с шелковыми белыми шторами на окнах. Слесари-сборщики облачились в белые халаты, надели белые перчатки, ибо технология требовала особой чистоты (оболочки спутника были полированы). Детали спутника клали на подставки, обтянутые бархатом. На монтажников, работавших в специальной комнате и тоже щеголявших в белых перчатках и халатах, смотрели как на жрецов древнего божества.

Рядом в громадном цехе день и ночь готовили ракету-носитель, за которую отвечал Михаил Степанович. Поскольку я отвечал за спутник, а ракете и спутнику полагалось появиться на свет одновременно, то в течение дня приходилось выкраивать минутку, чтобы забежать в соседний цех посмотреть, как там идут дела, и прикинуть, не отстаем ли мы сами.

Как во всяком новом деле, раз за разом возникали какие-нибудь осложнения. Под конец немало хлопот доставил нам антенный кронштейн. Его испытания показали, что конструктивно он несколько недоработан, но времени на доводку уже не оставалось. Поэтому, желая все подготовить в срок, мы, по правде говоря, иногда проявляли ужасную моральную неустойчивость и молили господа бога, чтобы он послал ракетчикам маленькую, самую малюсенькую задержку, которая предоставила бы нам время на доработку кронштейна.

Вечером, по пути в конструкторское бюро, я встречаю Михаила Степановича.

— Послушай, Миша! Как у вас дела с ракетой?

— Да как дела… Все в порядке. Сегодня заканчиваем. Ночью понадобится ПС. Вместе испытываться будем.

— Значит, у тебя все-все готово? — с некоторой тревогой спросил я.

— Почти все. Вот сейчас закончат проверку системы управления, и все.

— А может… вы отдохнете эту ночку? Ведь устали страшно. А завтра с утра и начали бы совместные, а?

— Ты давай не хитри! Не готово у вас, что ли?

— Да нет, готово. Просто о вашем здоровье беспокоюсь.

— Уж очень подозрительно мне твое беспокойство, давай-ка выкладывай, что случилось.

Пришлось рассказать ему о кронштейне.

— Да, дела неважные…

Выход был один: сделать новые кронштейны, не срывая графика. На всякий случай я пошел в цех, где собиралась ракета. Человек пятнадцать испытателей обступили пульт проверки системы управления и ожесточенно спорили. Оказалось, что от одного из приборов в положенное время не прошла команда к исполнительному механизму. Необходим был анализ события, а затем повторное испытание. Тем самым нам предоставлялась отдушина в несколько часов, и мы были «спасены». За ночь все было сделано, и утром ПС передан на испытания.

К вечеру Сергей Павлович собрал у себя в кабинете оперативное совещание — оперативку, на которую вызваны были его заместители, начальники отделов конструкторского бюро, начальники цехов и руководители завода. Всего человек сорок. Закончив разговор по телефону, Королев подошел к столу. Все затихли.

— Так что же, начнем, товарищи. Михаил Степанович, доложите результаты испытаний.

Михаил Степанович встал и, заглядывая в блокнот, начал подробный доклад. Все намеченные по плану испытания закончены. Ракета и «пээсик», как ласково его называли рабочие, вполне готовы к отправке на космодром. Вскоре отдельные блоки громадной ракеты были погружены в железнодорожные вагоны, спутник уложен в специальный контейнер, а в отдельном длинном ящике отправились его усы — антенны.

В начале сентября 1957 года группа проектантов, испытателей, конструкторов и инженеров выехала на космодром. Сергей Павлович приказал Михаилу Степановичу и мне отправляться туда же (сам он на несколько дней задерживался в конструкторском бюро и в Академии наук).

На космодроме до этого мне бывать не приходилось, и, как только самолет приземлился на новом степном аэродроме, а мы, пересев на «газики», помчались по степи, мною овладело чувство необыкновенного, которое уже не исчезало все эти дни. Громада монтажного корпуса, грандиозность стартового сооружения — все это поражало. Для подготовки спутника в полет в монтажном корпусе была выделена специальная комната, которая так и осталась «космической»: именно в ней 12 апреля 1961-го собирался в космос Юрий Гагарин.

Испытатели все повторяют и повторяют «пройденное». «Хозяин» радиопередатчика, инженер одного из радиотехнических институтов, Вячеслав Иванович, наверное, в десятый раз проверяет его работу. Он регистрирует изменение формы радиосигнала в зависимости от изменения температуры и давления, для чего спутник помещается то внутрь термической установки, то его «замораживают» и «жарят», то около вакуумного насоса, которым несколько раз его «откачивают». Наконец все испытано. Остается поставить летную батарею из серебряно-цинковых аккумуляторов. Полуоболочки спутника укладывают на высокую круглую подставку, в комнату торжественно вносят сияющую полированным корпусом батарею, делают последние контрольные замеры напряжения. Смотрим на вольтметр, и… холодок пробегает по коже, а во рту становится противно кисло. Напряжение на нужных контактах штепсельного разъема — нуль! Оглядываюсь — гоголевская немая сцена из «Ревизора». Только смотреть сцену в театре — это одно: после нее опускается занавес и идешь домой. Здесь же… Проверяем еще раз, еще раз, и… тот же нуль! Батарея электропитания приборов спутника — приспособление не бог весть какой сложности; что же могло с ней произойти? Уж где-где, а с источником питания мы никак не ожидали недоразумений. Само собой разумеется, что немедленно была создана специальная комиссия с участием самых ответственных специалистов. С серьезностью хирургов, делающих операцию на сердце, монтажники приступили к вскрытию батареи. Ей, понятно, больно не было, чего никак нельзя было сказать о Валентине Сергеевиче, ответственном лице предприятия, готовившего батарею.

Вот сняты полированные блестящие крышки. В руках монтажницы — штепсельный разъем и… несколько оторвавшихся из-за плохой пайки проводов. Слова, сказанные в тот момент, мало назвать горячими. В комнате второго этажа испытательного корпуса собралось довольно много народу. Как сейчас вижу побелевшее от гнева лицо председателя Госкомиссии, его руку, постукивающую по столу обрывком злополучного кабеля, слышу и слова, произносимые сквозь зубы:

— Ну, люди вы или не люди? Ну, можно ли найти имя этому безобразию?!

Рядом с ним Королев. Молчит, только желваки на скулах ходят ходуном. «Подсудимый» — Валентин Сергеевич — с присущей ему невозмутимостью пытается объяснить.

— В целях повышения надежности мы применили эпоксидную смолу, но… но… этого…

— Нет, вы мне ответьте, люди вы или не люди?..

Вечером шутили, что «изглоданный труп» Валентина Сергеевича был выброшен из окна второго этажа!

Наконец провода заменены, все надежно пропаяно, батарея водружена на место. При большом стечении притихших рабочих и инженеров шарик — ПС — перевозится на легкой тележке из комнаты, где шла его подготовка, в монтажный зал. Рядом с огромной ракетой он кажется очень маленьким и в то же время таким близким, как может быть близок и дорог ребенок, с большим трудом выпестованный.

Начинается стыковка. Крюк крана поднимает серебристый шарик к носовому отсеку ракеты. Длинные усы — антенны — прижались к носовому конусу. Осталось произвести последние пробные включения радиопередатчиков. В зале тихо. Члены Государственной комиссии, Сергей Павлович, его заместитель, главные конструкторы смежных организаций и предприятий молча и сосредоточенно стоят рядом с ракетой. Мгновенье — подана команда, и в громадном зале раздаются четкие, чистые сигналы: бип-бип-бип! Это их потом услышит мир. Но пока передатчик выключен; соединены штепсельные разъемы, снята предохранительная скоба с контакта, теперь он будет включен лишь после отделения спутника от ракеты там, на орбите…

В зал подают мотовоз. Громадная ракета, уложенная на специальную платформу, поблескивая полированными соплами двигателей, подрагивая на стыках рельсов, медленно выползает через бесшумно раскрывшиеся огромные ворота в звездную темень южной ночи.

Рядом с ракетой идут те, чей труд и талант были вложены в ее создание.

Силуэт ракеты на фоне звездного неба был необычен. Неужели дожили? Неужели это свершение мечты?

Ракета, медленно двигаясь, уходила в предрассветные сумерки утра 3 октября!

Когда она замирает в стартовом устройстве, начинаются последние испытания всех ее систем и приборов.

Инженеры на самом верху, около носа ракеты, еще и еще раз проверяют приборы. Появляется солнце, хоть и октябрьское, но жаркое. Температура внутри спутника начинает подниматься. Это недопустимо! Покрываем его куском белой ткани — помогает мало. Просим подать сюда, наверх, шланг для обдува, и выходящая под давлением струя воздуха постепенно снижает температуру до нормальной. Через час проверка спутника закончена. Испытатели-ракетчики, работающие на «нижних» этажах, тоже заканчивают свои дела.

Незаметно подкрался вечер. Похолодало. Стартовая команда готовится к заправке ракеты. Железнодорожные составы на двух параллельных путях уже ждут очереди: целые цистерны топлива переливаются внутрь ракеты, и энергия, заключенная в нем и воспламененная волей человека, должна швырнуть спутник вопреки силам земного притяжения в космическую высь!

Нет, не думалось тогда о величии происходящего: каждый делал свое дело, переживая и огорчения и радости.

Окончена заправка, фермы обслуживания, будто две гигантские руки, раскрывают свои объятия, готовясь выпустить во вселенную свое детище.

До старта полчаса.

Площадка около ракеты пустеет: только Сергей Павлович, его заместители и ведущие испытатели остаются. Стараясь скрыть волнение, Сергей Павлович проходит несколько шагов, останавливается, смотрит. Какие мысли сейчас проносятся в его мозгу? Тревога? Мечты о будущем?

Мне и раньше интересно было вот так, со стороны, наблюдать за ним. Зайдет он, бывало, поздно вечером в цех, где на стапелях лежит громадное тело ракеты, отпустит сопровождавших инженеров и конструкторов, остановит жестом руки мастеров сборки, затем возьмет табурет, сядет поодаль и молча смотрит на ракету. Лицо задумчивое. Сидит, молчит. Смотрит. Потом, словно стряхнув с себя владеющие им чувства, резко встанет. И лицо уже другое, совсем не такое, как минуту назад, решительное, подвижное, и — каскад четких, категорических указаний: успевай только ловить их и не дай бог забыть!

На стартовой площадке появляется горнист. Резкие звуки горна вторгаются в ночь, прорываясь сквозь шум стартовых механизмов.

Торжественность той минуты навсегда останется в памяти свидетелей и участников событий, ибо это были незабываемые и неповторимые минуты. Жаль, что фамилия того горниста осталась неизвестной. Он, наверное, стал бы легендарным, ведь его сигнал возвестил начало новой эры — космической.

Пора уезжать на НП — наблюдательный пункт. Из машины, через заднее стекло, видна удаляющаяся бело-серебристая свеча-ракета, искрящаяся под светом прожекторов. Последние минуты она здесь, с людьми, на Земле.

Вот и НП. Он в нескольких километрах от старта. Чтобы лучше видеть, многие забираются на крыши радиостанций.

Стрелка часов приближается к моменту старта. Волнение мешает дыханию.

Минутная готовность…

Оторвалось и пропало облачко парящего кислорода: дренаж. Сейчас, вот-вот, сейчас! Сердце, кажется, вырвется из груди. Почему так долго? Какие же долгие, тягучие секунды! Смотрю, не отрывая глаз, боясь моргнуть.

Наконец, отблеск пламени и вслед за тем гул, низкий раскатистый гул. Ракету заволакивает клубами дыма, дым все выше и выше. Кажется, что вот-вот он скроет ее всю. И в этот момент величественно, неторопливо, но уверенно белое стройное тело ракеты двинулось, поднялось, пошло… И всплеск, ярчайший всплеск света! Пламя вырвалось из стен стартового устройства. Его факел рвет темень ночи. Мельком бросаю взгляд на землю: она светла, и по ней ползут тени, резкие, черные тени от людей и машины. Раскатистый грохот двигателей, ночи уже нет — все окрест буквально залито ярчайшим светом. Ракета идет! Все быстрее и быстрее! Все выше и выше! Вот плавный поворот на траекторию, пламя, кажется, бьет нам прямо в глаза, но расстояние смягчает его, гул становится глуше, ночь возвращается, контуры могучего тела уже не видны, только созвездие огоньков, с каждым мгновением тускнеющих, наконец, только звездочка, и вот ее уже не распознать среди множества настоящих звезд.

Минута тишины, и… крик. Кричат все. Что кричат — не разберешь, машут руками, обнимаются, целуются, кто-то тычется небритым, колючим подбородком в щеку, кто-то хлопает по плечу, налетает, чуть не сбивая с ног, Михаил Степанович. Счастливые лица: пошла!

Через несколько минут операторы телеметрических станций сообщают: спутник отделился от ракеты, необходимая скорость набрана! Вот она, впервые первая космическая, в десять раз быстрее пули; первая космическая, вычисленная Исааком Ньютоном во второй половине XVII столетия и достигнутая во второй половине двадцатого, вот сейчас, в эту ночь 4 октября 1957 года…

Все это слишком неожиданно и ново; и до сих пор, пока спутник не облетит хоть раз вокруг планеты, мы сами себе не можем поверить.

Проходит час. Нетерпеливые потянулись к фургону приемной станции, где можно услышать радиосигналы спутника. На станции командует Вячеслав Иванович, рядом с ним главный конструктор радиосистем ракеты и спутника. Магнитофон наготове.

— Хотите послушать голос из космоса?

Оказалось, уже записаны первые сигналы спутника — с момента его отделения от носителя и до исчезновения за радиогоризонтом. Вертится магнитофонный диск. Шумы, треск, и сквозь них: бип-бип-бип!

Сигналы постепенно замирают. Теперь надо подождать еще минут двадцать, и голос спутника должен зазвучать вновь уже не с ленты, а оттуда, издалека. И тогда… тогда уже смело можно сказать: «Свершилось!»

Сидим в тесном фургоне с наушниками на головах. Стрелка часов медленно движется по циферблату. Чувствую, что опять начинает колотиться сердце, кровь стучит в висках, до боли прижимаю наушник, но, кроме шороха и шумов, ничего. Вячеслав Иванович, наклонившись, почти лежит на столе около радиоприемника, руками прижимает телефоны к ушам.

Все следят за ним. Его аппаратура — самая чувствительная. Вдруг он пригибается еще ниже, еле-еле трогает ручку настройки, чуть поднимает голову, опускает опять — нет, показалось… Еще несколько длинных секунд, а может быть, минут, и вот Вячеслав Иванович решительно поднимает голову, поправляет наушники и произносит робко, неуверенно:

— Вроде есть…

Еще несколько мгновений (каждую секунду спутник ближе на 8 километров!) и…

— Есть!! Есть!!! Включить магнитофоны!

Сброшены наушники. Слышно уже и так. Все увереннее и увереннее звучит лучшая из мелодий: бип-бип-бип-бип!

— Летит! Летит!

Промчавшись за 95 минут вокруг Земли, он пришел; пришел и посылает из космических далей сигналы звонкие, дерзкие.

Главный конструктор радиосистем радостно и торжественно докладывает по телефону председателю Государственной комиссии о приеме радиосигналов из космоса: созданный умом и руками советских людей первый искусственный спутник Земли впервые в мире выведен на орбиту.

Так это было.

Может, кто-нибудь тогда и сознавал величие свершаемого, но, мне кажется, большинство не думало, что делает великое дело, и не предполагало, какой резонанс во всем мире вызовет запуск нашего «пээсика». Да и некоторые мои знакомые, безусловно способные философски осмысливать происходящее, не раз признавались после, что, узнав о спутнике, совсем не отметили в сознании начала новой эры. Когда по дороге домой в одном из аэропортов мы увидели свежие газеты с сообщением о запуске и первыми откликами, то были поражены: да неужели это наш ПС, наш «простейший», так перебудоражил мир!

Меня, и, конечно, не меня одного, охватило странное, еще ни разу не испытанное чувство любопытства и смущения. Ну читали мы сообщения и раньше, но они касались чего-то другого. А сейчас вот прямо так, открыто и официально вещалось о нашей работе. Газеты объявляли вес спутника: 83,6 килограмма. И как-то невольно в голове мелькнула мысль: а думалось ли об этом, когда, установив на весы подставку и уравновесив ее, рабочие осторожно опустили на нее ПС и девушка-лаборантка записала в графе «вес» число — 83,6? Тогда это была простая технологическая операция. А теперь?

Вскоре после взлета нашего ПС стало известно, что его орбита, как и рассчитывалось, оказалась эллиптической с апогеем около 900 километров, а период обращения вокруг Земли — 1 час 35 минут. Инженеры сопоставляли полученные результаты с расчетными, и это была как будто обычная техническая операция. А теперь?

5 октября Ловелл — английский ученый из научно-исследовательского центра «Джодрел бэнк» — заявил: «Это замечательное достижение, свидетельствующее о высокой степени технического прогресса».

В парижской воскресной газете «Жюрналь дю диманш» 6 октября было опубликовано заявление известного французского физика Фредерика Жолио-Кюри: «Это выдающаяся великая победа человека, которая является поворотным пунктом в истории цивилизации. Человек больше не прикован к своей планете».

Доктор Джозеф Каплан, председатель Американского национального комитета по проведению Международного геофизического года, 5 октября говорил: «Я поражен тем, что им удалось сделать за такой короткий срок, какой они имели в своем распоряжении. Мне кажется, что это замечательное достижение. Они сделали это, и сделали первыми». Относительно 83,6 килограмма он сказал: «Это нечто фантастическое, и если они могли запустить такой спутник, они смогут запустить и более тяжелые спутники».

Были высказывания и менее технические, но более политические. «Ночь 4 октября 1957 года, — подчеркивало агентство Юнантед Пресс, — имеет историческое значение для всего западного мира. Любые томительные сомнения, скептицизм или умаление научных достижений России внезапно рассеялись. Советские ученые заявили, что они могут сделать и сделали то, что величайшие гении западного мира все еще не могут сделать, — запустить искусственный спутник Земли в межпланетное пространство».

«Мы были бы в самом деле очень глупыми, — подхватывала вашингтонская газета „Ивнинг стар“, — более того, мы проявили бы полную слепоту, если бы не видели в этом русском достижении особенно убедительное подтверждение прошлых сообщений Москвы об успехах Советского Союза в создании межконтинентального снаряда».

Мы читали газеты. Задумывались. Так вот что может сделать техника, созданная нашими руками. Как-то по-другому стала восприниматься вся своя работа, появилось чувство какой-то необычной ответственности. Такого раньше мы не испытывали. Такое было впервые.

Вот какими оказались итоги политические и итоги, так сказать, психологические. Но ближайшим, главным нашим делом оставались итоги технические, инженерные.

Наблюдение за движением спутника, измерение параметров орбиты показали почти полное их совпадение с расчетом. Это была победа ракетчиков, успех людей, создавших двигатели и систему управления ракеты.

Для конструкторов спутника главным было то, что спутник жил, что его радиопередатчики работали и их сигналы принимались во всех странах мира. (Мощность бортовых передатчиков и выбранный диапазон радиоволн дали возможность слышать наши «бип-бип» на расстояниях до 10 тысяч километров!)

Подтвердились также тепловые расчеты и принцип, выбранный для терморегулирования. Несмотря на то, что спутник нагревался, двигаясь по орбите на «солнечной стороне», и остывал, заходя «в тень», температура внутри не выходила за допустимые пределы.

Сохранялась в течение полета и герметичность корпуса. Это означало, что сварные швы были прочны, не «потекли»; это означало, что выбранная конструкция уплотнения по месту соединения двух полушарий оболочки выдерживает и перепад давления, и перепад температуры. В эти же дни ученые занимались обработкой первых результатов, подаренных им с ПС.

Подводя некоторые итоги, «Правда» писала 9 октября 1957 года:

Такая программа казалась естественной.

Но многие ли понимали, что это программа не грядущих лет, а ближайших недель?..