Первый гром и первая любовь

- Да все хороши, все до единого! - подтвердил мужик. - Ты им, дивчина, не верь, ни одному не верь, все как есть сволота!

- Но как же... - начала было Дина.

Но тут хозяйка снова обратилась к Ганке:

- Пришла, значит, до тети, навестила. Спасибо, не позабыла нас, убогих да голодных. Спасибо, племяшка. Ты вон яка гладка стала, а с меня все спидницы спадают. И дядя твой весь иссох... Отак живем, племянница, не до жиру, не до каш и сахару, а быть бы живу...

Ганка виновато опустила голову.

- А ведь мы с тобой остатним куском делились, - продолжала уже слезливо хозяйка, - из своего рта отрывали, а тебя годували. Да хто такое помнит? От кого благодарности дождешься? Один бог знает про наше добро...

Тут она повернулась к иконе, как бы призывая ее в свидетели.

- А если чем тебя обидели, слово какое недоброе вырвалось, уж ты нас, племянница, прости, грешных. Грешны мы, ох как грешны! Прости...

Она поднялась, низко поклонилась девочке. Ганка вспыхнула и залилась слезами.

- Прощаешь, значит? Ну, спасибо тебе, ангелочек, спасибо, - и она снова низко поклонилась.

- Но Ганка не могла с вами поделиться, - сказала Дина. - Мы не разрешаем ничего выносить из яслей. Продукты предназначены только детям.

Та метнула на нее быстрый взгляд.

- Поясни, поясни нам, мы люди тэмны, мы ничего не разумием...

- Не надо так, тетечка! Не надо! - закричала Ганка.

Раздув ноздри тонкого длинного носа, женщина, уже не скрывая злобы, закричала:

- Указывать будешь, паразитка? Сама знаю, чего надо и чего не надо. Обратно до нас пришла, так молчи!

- Не встревай! - добавил дядя. - Не перечь старшим! Поважай нас! А то, глядите на нее! Учить вздумала! Да мы тебя так научим!.. За все! Шоб помнила, кто мы тебе. И подчинялась!

- Простите меня, - тихо проговорила Ганка.

- Простить? - завизжала тетка. - Да я тебя поучу! - и бросилась к девочке.

- Не смейте! - закричала Дина. - Никогда Ганка не вернется к вам. Не смейте ее бить! Она будет жить со мной!

Выкрикнув эти слова, Дина вдруг почувствовала, что давно нужно было их сказать, давно они зрели в ней! Наконец она приняла решение, единственно правильное, и никто уже теперь не заставит ее отказаться от него.

- Чего есть станете? - с издевкой спросила тетка. - Сами с голодухи сюда набежали. Обдрипана, голодна, босая, голота несчастная! Не слухай ее, Ганка, завезет тебя до города, там и кинет. Иди сюда, Ганка, не слухай ее...

Ганка, подняв полные слез глаза, с мольбой смотрела на Дину.

- Нет, нет, Гануся! Не бойся, идем отсюда. Вы не люди, вы хуже, хуже... - Дина выскочила из хаты.

- Скажите, какая нашлась! Подбери сопли...

И грязное, отвратительное ругательство понеслось вслед убегающим девочкам.

- Никогда, Гануся, не вернешься ты в этот дом. Мы будем вместе! Всегда! Где я, там и ты... Навсегда! Согласна? - говорила Дина.

Дрожа, не веря своему счастью, Ганка спросила:

- А ты меня не кинешь?

- Никогда! - твердо ответила Дина.

Они взялись за руки и медленно пошли к дому. Дождь прекратился.

В тот же вечер Дина написала домой письмо:

"Дорогие мои мама, папа и бабушка! Как я рада, что вы есть у меня, такие добрые и хорошие. Прежде, когда мы еще жили все вместе, я думала, что все люди такие, как вы. Но тут я увидела людей жестоких, злых, которые получают удовольствие от того, что причиняют зло другим. Это Ганкины родственники. Мы сегодня были у них. Я не могу писать об этом. Это ужасно. Ганка, она сирота, у нее нет никого на свете, кроме меня и вас. Я решила, что никогда не оставлю ее. Поймите меня. Мы должны взять Ганку. Теперь я могу работать, поступлю на вечерний рабфак при нашем университете, а там перейду на филологический".

Дина вздохнула и продолжала:

"Я уже многому научилась и теперь смогу справиться с любой работой. А урожай будет очень хороший, все так говорят, потому что дождь спас урожай. Все изменится. Проживем. Но если вы думаете, что нам будет трудно, напишите мне сразу, тогда мы с Ганкой останемся на зиму в колхозе, нас оставят, и работа у меня будет, даже если ясли закроют, они ведь только на летний период. О нас вы не беспокойтесь, нам будет хорошо, потому что теперь я не боюсь никакой работы. Целую вас. Жду ответа. Дина".

Она запечатала конверт, написала адрес. Что ответят ей родные? Все равно решение ее останется неизменным...

На следующий день Дина собралась в политотдел, чтобы отправить с уходящей в город машиной свое письмо и поговорить с товарищем Кухарским. Гануся вилась вокруг Дины, несколько раз боязливо поглядывала на конверт, Дина шепнула:

- Не бойся, ничего теперь не бойся...

По пути в политотдел Дина представила себе, как дома прочтут ее письмо, как задумаются мама, папа и бабушка. Конечно, скажут они, хорошо, что у девочки добрая, отзывчивая душа... Бабушка обведет своими голубыми глазками их тесную комнату - все заставлено: три кровати, шкаф, буфет, стол у самого окна. Куда же поставить четвертую кровать? Ну, допустим, девочки будут спать вдвоем, хотя это негигиенично, скажет бабушка. Но чем питаться? Ведь главное - питание. Дина привезет домой еще одну иждивенку... Имеет ли она право на это? Нет, не отдаст она Ганку. Пусть дома и тесно, и голодно, зато это дом, семья, добрые люди...

В политотделе Дина застала Кухарского, Женю и незнакомую женщину в темном платье, запыленных туфлях на каблуке. Она была красива - темные, гладко зачесанные волосы, большие выразительные глаза. Женщина сидела за столом, рядом с ней лежал желтый портфель с потрепанными уголками, из которого она доставала какие-то бумаги. Женщина внимательно посмотрела на Дину и чуть улыбнулась.

Дина смутилась...

- Я в другой раз, пожалуй...

- Нет, нет, проходи, - оживленно сказал Кухарский, - вот знакомьтесь, это заведующая яслями, Дина Чепуренко, а это новый сотрудник политотдела товарищ Зорина Анна Родионовна. Надеюсь, у вас найдутся общие интересы...

- Здравствуйте, - сказала Дина.

- Здравствуй, девочка, - мягко ответила Анна Родионовна.

- Ну, выкладывай свои заботы, - сказал Кухарский.

Женя быстро подвинул Дине стул. Дина села, конверт с письмом положила рядом на стол.

- Я насчет детей, товарищ Кухарский, - начала Дина, - вы им сказали про детские дома. Теперь все волнуются, переживают... Не надо было так, сразу...

Кухарский несколько растерялся.

- Разве они не знали?

- Конечно, нет. Ведь они только-только начали поправляться и забывать все...

- Ты права, Дина! Как же это я... Нехорошо...

- Да ничего, я их успокоила, но нужно все-таки решать: когда закроются ясли? Куда девать сирот и остальных ребят? Неужели мы просто повесим на двери замок, выставим их, отправляйтесь, откуда пришли?

- Ну, Дина, пошла в наступление, - пошутил Кухарский.

- Она, товарищ Кухарский, только об этом и думает! - сказал Женя.

- Ну уж, только об этом!

Дина нахмурилась. В разговор вмешалась Анна Родионовна:

- Скажи, Дина, сколько у тебя детей в яслях?

- Шестнадцать...

- А возраст какой?

- Самый разный: младшей, Олесе, годика три будет, а старшей, Наталке, десятый пошел.

- Все сироты?

- Нет. У пятерых живы родители, отец или мать, - отвечала Дина, - они уйдут домой. Трое ребят сироты, но жили и будут жить у родственников, а восемь человек круглые сироты, им некуда идти после яслей.

- Ну что ж, сирот устроим в детский дом, - сказал Кухарский, - ты, Дина, с чем не согласна? Чего хмуришься?

- Да не хочу я отдавать их в детский дом! Вы поймите, они сельские ребятки, тихие... Вот даже Юрко, это он только со мной такой... бывает, озорничает, а там? Забьют его. Я уже не говорю о малышах... Тимка, Грыцько, они же совсем маленькие, не понимают... Их каждый может обидеть... Каждый...

- Не огорчайся, девочка, - нежно, по-матерински сказала Анна Родионовна, - что делать? Гражданская война оставила нам детскую беспризорность, засуха и голод - опять сиротство... Будем принимать меры.

- Ну что ж, давайте думать, - сказал Кухарский. - Время у нас еще есть. Соберемся еще, решим. А ты, Дина, не вешай нос! Видишь, нас в политотделе уже трое, - сила! Вот пришлют еще заместителя и редактора, штат будет полностью укомплектован. Полная боевая единица... Ничего, выдюжаем, как здесь говорят... И тебе поможем!

- Так я пойду. - Дина встала.

- Конверт... твой? - спросил Женя, указывая на письмо, которое Дина положила на стол.

- Да, это мое письмо. Подвода в город еще не уходила?

- Нет. Отправим с нашей почтой...

Перекладывая конверт на груду других запечатанных конвертов, предназначенных для отправки в город, Женя успел прочесть адрес: Одесса, Греческая, 36, квартира 5, Чепуренко А.И. Почему-то облегченно вздохнул. Домой, значит, написала.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

А на дворе уже стоял август, последний, закатный месяц лета. Нынче он был особенным. Не желтизной и началом увядания заявил о себе август, а точно в май переродился. Все зеленело свежо и сильно, воздух был напоен влагой и теплом, сквозь густые плетни, отделявшие сады от улицы, виднелись наливающиеся соками плоды. Все поспевало: и раннее, и позднее. Раннее наверстывало, позднее торопилось.

Вести о хорошем урожае, благоприятной погоде дошли до города и до тех, кто ушел туда из сел. В каждом письме, при встречах с земляками селяне сообщали о радостных переменах, звали уехавших обратно домой.

И постепенно люди стали возвращаться. Каждый день новости. Первыми, конечно, их узнавали дети. Идут в поле или на прогулку, и вдруг кто-нибудь крикнет:

- Гляньте, Макрушенки возвернулися!

- Ой, у Конопельковых хтось в хате есть!

Каждое вновь распахнутое окно, каждый новый дымок поутру радовали детей и в то же время навевали грусть. Если некого ждать, если нет уже надежды на возвращение в родной дом, лучше поскорей пройти мимо, не заглядывая в окна, ставшие чужими...

Так поступали Юрко, Санько, Тимка и Грыцько. Они никогда не останавливались поглазеть, не радовались возвращению селян и вообще вели себя так, будто все это их не касается, торопливо проходили мимо своей заколоченной хатки.

Только недавно Дина узнала, что отца Юрко, Тимки, Санько и Грыцько убило ящиком в Херсонском порту, где он работал грузчиком, а мать весной умерла от голода.

Однажды утром, когда ребята шли, как обычно, помогать в поле, Дине показалось, что в хате кто-то есть.

И Юрко остановился, тихо сказал:

- Там хтось есть...

- Посмотри, - сказала Дина.

Юрко бросился в дом. Санько, Тимка и Грыцько за ним.

В хате послышались восклицания, радостные крики. На пороге появился Юрко. С торжествующим видом, сияющий от счастья, он тащил за руку растерянную и смущенную девушку в городской плюшевой жакетке, с непокрытой, коротко остриженной головой.

- Це Наталка, мамина сестра, родная! - кричал Юрко.

Дина с детьми бросились во двор. На траве валялся тощий узелок, а на нем белый, в алых розах платок с кистями.

- Родная сестра! - повторял Юрко, особенно напирая на слово "родная"...

Юрко держал Наталку за руку, Санько с другой стороны сжимал ее локоть, Тимка и Грыцько ухватились за юбку.

- Ну, здравствуй, Наталка! - сказала Дина.

- Здравствуй! - тихо ответила та.

- Как хорошо, что ты приехала! Если хочешь, мы сейчас поможем тебе прибрать в хате. Поможем, ребята?

- Поможем! Да! Да! - закричали все.

Наталка растерянно молчала. Братики не двигались с места.

- Да отпустите вы ее, - усмехнулась Дина, - человек с дороги, утомился, а вы...

Неохотно разжали они руки, Наталка вздохнула и выпрямилась.

- А ну, Гануся. Юрко, Пылыпок, Лена, Надийка, беритесь за дело. Юрко, где у вас тут вода?

- Зараз, тут у криныци.

Вмиг закипела работа: старшие дети под руководством Юрка и Ганки занялись уборкой, младшие разбрелись по саду.

- Они все сейчас сделают, - улыбнулась Дина, - а мы давай посидим вот тут...

Она села на старую скамейку под деревом.

Но Наталка подняла свой узелок, накинула на голову белый с розами платок и сказала:

- Пойду...

- Куда?

- Назад. В город!

- Но почему? Почему назад?

Наталка прикусила губу, что-то дрогнуло на ее бледном лице, и она, с трудом сдерживая рыдание, выговорила:

- А что... мне... с ними... делать?

- Как это "что делать"? Но ведь это твои племянники. Ты же к ним приехала!

- Да не к ним я приехала! В хату! - с досадой ответила Наталка.

- Вот оно что... В хату, значит...

- Ну и что? - уже с нескрываемой обидой сказала Наталка. - Ну и что? тише повторила она. - Чего глядишь на меня? Чем я стану их кормить? Мне соседи отписали - приезжай, урожай будет хороший, хата заколочена, сестра померла, а детей Радяньска влада* пристроит... Вот я и приехала. В городе на койке жила. Хозяйка - змея! И еще расписалися мы с Павлом. А жить нема где...

______________

* Радяньска влада - Советская власть.

- Все понятно, - сказала Дина, - а мы уж тут... Обрадовались...

- Это же каменюка на шею! - Наталка кивнула в сторону хаты.

- Только ты, пожалуйста, тише! Тише! - испуганно попросила Дина. Мысль ее работала лихорадочно. Что же делать? Что делать?

Наталка медлила. Наверное, и ей было стыдно, совестно, может быть. Она высморкалась двумя пальцами, обтерла их о юбку и жалобно посмотрела на Дину.

- Послушай, Наталка, но зачем тебе уходить в город? Все сейчас возвращаются в колхоз, а ты снова в город. Урожай и правда будет хороший. Дадут тебе аванс, будешь работать. А муж твой, он кто?

- Рабочий на заводе...

- Комсомолец?

- Ага...

- Так он же поймет. И мальчиков полюбит.

Дина понимала, что едва ли ей удастся уговорить Наталку, но нужно задержать ее тут хотя бы на сутки, чтобы за это время что-то предпринять, подготовить мальчиков! Наталка стояла молча, потом повторила:

- А чем же я их кормить стану?

- Этот вопрос мы решим с товарищем Кухарским, он начальник политотдела, и нам поможет. Я думаю - детей обеспечат. Ну послушай, Наталка, ты только представь себе, как станут на селе уважать тебя и твоего мужа, если вы возьмете себе сирот! Да тебе же все условия создадут, помогут во всем решительно...

Наталка молчала.

- Знаешь, как заживете? Богато! Ты посмотри, какой урожай зреет на полях, колхоз станет богатым, а колхозники зажиточными...

- Павло не схоче... - Наталка вздохнула.

- Твой муж? Павло? Он тебя поймет. У тебя есть его фотография?

Наталка, смущаясь, полезла за пазуху и достала завернутую в тряпочку справку с завода и маленькую фотографию. На Дину смотрел насупленный, в кепочке, паренек. Дина сказала:

- Я так и думала! Он хороший! Настоящий комсомолец! Такой парень сирот не бросит! Он хороший!

- Он и вправду добрый! - просияла Наталка.

- Вот видишь! Давай вопрос решать по-деловому. Ты сегодня здесь ночуешь. Завтра мы с тобой пойдем в политотдел и все выясним. Если тебе помогут с продуктами, останешься. Чего бояться! Уехать ты и завтра успеешь. А сейчас пойдем в хату, посмотрим, что они там натворили...

Девочки промыли окна, обмели веником беленые стены, мальчики собрали с земляного пола высохший камыш, подмели и настелили свежий, который наломали у реки. Стол, две лавки и полка для посуды, составлявшие всю меблировку, были вымыты.

Уборка подходила к концу. Хатенка была так мала, что трудно было представить, как тут размещалась семья. Но Наталка, видимо, здорово намучилась в городе "на койке", потому что, любовно оглядевшись, она сказала:

- Все ж своя хата...

- Конечно, - подхватила Дина, - прекрасная хата. Хотя маленькая, а смотри, и печь и лежанка. А садик какой хороший, и огород. Заведешь поросенка.

- Телочку бы, чтоб свое молочко. Не купленное.

- Обязательно! На четверых детей дадут тебе и телочку! Вот увидишь! Должны дать!

- Ты будешь наша мамка? - спросил Санько. Надежда и сомнение звучали в этом вопросе.

- А как же! Она нам родная! - поспешно заявил Юрко.

Дина выжидающе смотрела на Наталку. Но та молчала. "Да скажи хоть словечко теплое, - мысленно молила Дина, - скажи..." Но Наталка молчала.

- Ну, оставайся, Наталка, хозяйничай! А нам пора. Значит, до завтра. Завтра я к тебе приду.

Они отправились на прополку, но работа в поле уже не ладилась. Дети были возбуждены необычайно. Юрко всем сообщал:

- А у нас теперь мамка есть, Наталка, она же нам родная...

- Приехала из города? - удивлялись женщины. - И мужик ее приедет? Здесь будут жить?

Отойдя подальше, они говорили меж собой тихонько:

- Куда ей такую ораву? Свои пойдут, а с этими куда деваться? Нет, не возьмет она их! Да никто их не возьмет! Четыре рта, какую им прорву всего надо, да все хлопци...

- Обуть, одеть... А там в школу, опять же обувки побольше, одежи сколько на себе прирвут...

- Однако хлопчики в хозяйстве помощь...

- Э, сватья! Какое нынче у нас хозяйство, все в колхоз отдали. Это прежде, когда жили сами по себе, еще можно было скотину завести, клин какой лишний прикупить. А ноне не то, чтобы с курицы, с петуха яйца стребуют!

- Кто землю прикупал, а кто ее и не видел вовсе! Чужие полоски потом своим поливали... Нет, не возьмет Наталка хлопцев! Юрко - горлопан, Санько в постелю прудит... Дина, а Дина, поди сюды... Послухай нас.

Дина оставила детей и подошла к женщинам, выслушала их, откинула налипшие на лоб волосы и сказала:

- Напрасно это вы говорите! Санько мальчик чистый и ко всему приучен, а Юрко, он сам за своими братиками ухаживает и заботится о них. И вовсе он не горлопан... И вообще... Хватит вам, а то еще дети услышат...

- А ты, дивчина, нас не учи!

Омельяниха не терпела возражений.

- Тебя приставили сопли им утирать, так и утирай. До нас не чипляйся! Сами знаем, как нам говорить, в голос или сподтиха "шоб не услыхали". Ну и нехай слухают...

Дине очень хотелось ответить тоже резко, но она побоялась: а вдруг женщины начнут Наталку отговаривать, та и без того колеблется. Густо покраснев, Дина тихо сказала:

- Я вас не учу, а только прошу: потише...

Ангелина заступилась:

- Зря ты, бригадирша, на дивчину напустилася. Она не только сопли утирает, она душу свою детям отдает, всех до ладу привела, а ты...

Дальше Дина не стала слушать. Болтают всякую ерунду.

Но и возле детей она не могла успокоиться.

Юрко все хвалился:

- Мы теперь будем жить в своей хате, у нас хата гарная, зимой теплая, летом прохолодная... И на окошках герани будут, а на грядках у нас во какие кавуны росли, - он растопыривал руки с измазанными в земле пальцами.

- Не бреши! - сказала Надийка. - Такие кавуны сроду не вырастут.

- Я брешу? Да чтоб мне скрозь землю провалиться, чтоб у меня язык отсох, если я брешу...

- У тетки Анны и вправду дуже сильные кавуны росли, - заступилась Ганка.

- О чуешь? Чуешь?

- И я себе тетечку найду, - запела Олеся, - гарную, добрую тетечку. Такую, как Дина...

"Все они об одном, - тоскливо думала Дина, - одно их мучает..."

В тот день Дина увела ребят с поля раньше обычного.

Дома достала из печи борщ, нарезала свежего хлеба, и все сразу принялись за еду. Один Юрко медлил.

- Ты чего не ешь? - спросила Дина.

Юрко молчал.

- Ну...

- Лучше я отнесу Наталке...

Дина внимательно, с улыбкой посмотрела на Юрко. Будь кто-нибудь другой, она не удивилась бы, но Юрко...

- Ладно, ешь! Хватит и твоей Наталке. Вон у меня в чугунке осталось, отолью тебе, и отнесешь. Как, ребята?

Все молчали. Потом Надийка рассудительно заявила:

- Нехай несет, только чтоб потом не задавался...

- Ага, нехай не говорит про свою тетечку, - поддержала Олеся, - я тоже хочу тетечку, а у меня немае...

- Олеся, голубка! - Дина схватила ее головку, прижала к себе.

Если б Дина могла всех обогреть, всех взять к себе! Вот подойти бы к этой упрямой Наталке и сказать ей: не отдам я тебе Юрка с братиками! Себе их возьму! Сиди одна со своим Павлом в хате, заводи поросят, коров, а детей тебе не дам!

После обеда Дина налила в маленький горшочек остаток борща, немного помедлила, глядя на хлеб, но отрезала и ломоть хлеба. Все это завернула в чистую тряпку, дала Юрко. Дети следили за каждым ее движением. Ей очень хотелось знать, что они думают, осуждают ее или понимают, зачем она это делает.

- Только смотри не расплещи. Аккуратно.

- И скажи - мы не жадные, правда, Дин? - заметила Ленка.

- Правильно! - обрадовавшись поддержке, отозвалась Дина. - Ведь у Наталки совсем пусто в хате, ничего нет, нужно помочь человеку...

- А у нас всего полно - борщ, каша...

- И хлеб...

- И сахар...

С гордостью перечисляли они свои богатства.

...Юрко вернулся очень быстро, горшочка в его руках не было, а тряпку он скрутил и бросил на стол.

- Ты что? - испугалась Дина, почуяв неладное.

- Нэма Наталки...

- Как это "нэма"?

- Нэма, и все. Я постановил борщ и хлеб на стол и ушел.

- Скажи, Юрко, а ты не заметил ее платок, такой с алыми розами, он там? И жакетка?

- Весится коло двери...

- Ну, значит, вышла куда-нибудь, может, к соседям... - облегченно вздохнула Дина. Но немного погодя решила сходить к Наталке.

Вечерело, над селом тянулся дым от горящего кизяка, где-то звякнуло ведро, заскрипел журавль на кринице, со стороны МТС доносилось тарахтенье трактора.

- Горпынко, иди вечерять! - позвал женский голос, и детский тоненький весело ответил:

- Иду, мамонько, иду!

"Как хорошо, - думала Дина, - как покойно и хорошо здесь. Кажется, все беды остались позади!"

...Наталка сидела на скамейке во дворе.

- Добрый вечер! - приветливо сказала Дина. - Юрко прибежал, говорит, нет Наталки...

- Я до суседей ходила.

- Ну... и что?

- Та ничего. А только как хочешь, хлопцев я не возьму.

- Отговорили, значит?

Наталка вздохнула.

- Ты вот агитируешь, думаешь - темнота, несознательность. Это мы слыхали... Тебе что... Перебилась тут голодную пору и домой вернешься. И будешь себе барыней жить, землю не лопатить, за скотиной не ходить, сама чистенькая и гарненькая. И сознательная. А мне тут спину гнуть, да еще на своем горбу пацанов тянуть? Ты что ж думаешь, за дуру меня взяла? Так? Бери свой горшочек и больше хлопцев до меня не посылай!

Дина взяла пустой горшочек и спросила:

- Если в городе такая легкая и веселая жизнь, почему же ты сюда вернулась? Нет, Наталка, и в городе все теперь работают. И некуда им выйти, чтоб хотя бы крапивы нарвать для борща. Каждую травинку купить нужно. А на что? Да что тебе рассказывать! Ты жила, видела. Так что не упрекай меня. Если уеду отсюда, так чтобы учиться, а если комсомол скажет мне остаться здесь, - останусь! И не отсиживалась я здесь...

- Ну знаю, жинки говорили, - уже мягче отвечала Наталка, - да вот сама не возьмешь пацанов - людям навязываешь?

Дина вздохнула.

- Беру я... Ганку. Очень мне ее жалко. Я написала своим. Что бы ни ответили, все равно возьму. Не брошу ее. И ты, Наталка, не отказывайся от ребят. Знаешь, как они будут тебя любить и слушать? Ведь они сейчас только о тебе и говорят.

Дина прикоснулась к ее руке.

- Ты ведь добрая... Ну представь, отправят их в детский дом, ни одной родной души. Конечно, их там будут кормить и одевать, но радости, радости-то у них не будет! И тебя тоска заест, будешь их вспоминать. И хата эта те мила тебе станет...

- Да не трави ты мне душу! Отчепись! - в сердцах закричала Наталка.

Дина пошла к калитке.

- Стой, куда ты?

Дина вернулась, и они говорили, и говорили, и плакали обе, и решали, и перерешали. Наконец Наталка призналась, что пуще всего боится своего Павла.

- Не станет он со мной жить. Кинет и уйдет!

- Если так, какой же он комсомолец? - возмутилась Дина. - И где его комсомольская сознательность? Если он такой, нечего его и жалеть! Пускай уходит!

Но Наталка покачала головой, подобный исход ее не устраивал.

Решили все-таки завтра идти к Кухарскому и поговорить насчет пайка на детей.

- Ну, я побегу, у меня там ребята одни, - заторопилась Дина.

- А не надоели они тебе? - с интересом оглядывая Дину, спросила Наталка.

- Да что ты! Я и подумать боюсь, что придется с ними расставаться. Всех бы взяла, если б можно было...

Наталка заглянула в ее карие глаза, увеличенные стеклами очков, в самое донышко заглянула и поняла: правду Дина говорит.

Наталка вошла в хату, остановилась у порога. Задумалась. Зимой, пожалуй, хлопчики поместятся на печи, а летом можно и в хатыне, и в сарае, и на сеновале... Хоть и невелика хата, а закутков вокруг хватает. Жили они тут большой семьей еще с родителями, а потом, когда начался голод, старики умерли. Наталка в город подалась, а сестра ее, Мария, оставалась с детьми, мужа ждала из Херсона. И вот не дождалась...

Впервые после возвращения в село Наталка села и всплакнула, вспомнила все и всех. Горе будто размягчилось слезами. Особенно жалко было рано умершую сестру, оставившую четырех сирот.

Не знала Дина, на что вернее всего отзовется Наталкино сердце. Горевала Наталка о старшей сестре. Ради нее, Марии, надо пригреть сирот, думала она.

Юрко похож на отца: такой же толстогубый, крутолобый, а вот Санько - он же вылитая мать, и глаза у него Мариины, печальные, будто всегда вопрошающие...

Она вспомнила, как сироты облепили ее, как засияли их лица... Да что она, зверь какой, или у ней душа не болит?

Наталка уронила голову на стол и зарыдала в голос. Она плакала об ушедших, оплакивала свое одиночество здесь, в родной хате, оплакивала бедную Марию.

А Дина поздно вечером шепталась с Ганкой.

- Возьмет она их? - спрашивала девочка.

- Конечно, - глядя в темноту, как можно уверенней отвечала Дина.

- Нет, не хочет она их, - проницательно заметила Ганка и потянулась к Дине, - все мовчком, я ж бачу... Дин, а ты бы взяла?

- Не знаю...

- Ты б взяла! Ты жалостливая. А я бы того врэдного Юрка ни за что не взяла!

Дина удивленно повернулась к ней. Они лежали против окошка, и в лунном свете на подушке - золотистые Ганкины волосы. Выражение мрачной решимости никак не вязалось с ее добрым личиком.

- Ах ты, сердитка какая!

- Защекотишь, - заливаясь счастливым смехом, прошептала девочка.

- Ладно! Хватит! Спи! - вздохнула Дина, и Ганка, прижавшись к ней, уснула мгновенно со счастливой улыбкой.

В ПОЛИТОТДЕЛЕ

...В политотделе, видимо, шло совещание, когда Дина, крепко ухватив за руку робеющую Наталку, приоткрыла дверь.

Дина увидела Кухарского, Грудского, Сидоренко. Все они разом обернулись на скрип двери.

- Извините, - пробормотала Дина и хотела отступить в коридор, но Кухарский вскочил и приветливо позвал:

- Заходи, заходи, Дина! Кто там еще с тобой?

- Мы к вам, товарищ Кухарский, по делу...

- Говори, если не секрет...

- Это вот Наталка, - начала Дина, - она вернулась в село из города. В хату своей сестры. Сестра умерла. Осталось четверо ребят. Они у меня в яслях...

- Так, так, - заинтересовался Сидоренко, - и что же дальше?

- А дальше что? Ясли закроют, а детей куда? Вот по этому вопросу мы и пришли.

- Ты не волнуйся, Дина, ты сядь и не спеши, - сказал Кухарский.

- Значит, ты, Наталка, приехала обратно в колхоз? - спросил Кухарский. - Да не закрывайся, мы тебя не сглазим, хотя дивчина ты дюже гарная...

- Ее муж, Павло, комсомолец, - сказала Дина, - тоже приедет сюда. Он сейчас еще с завода не уволился.

- Отлично! Будет работать в МТС. Люди сейчас в колхозе очень нужны. Скоро урожай собирать. Хорошо сделала, что приехала.

- Мы о другом поговорить пришли, товарищ Кухарский... Как же с детьми, с племянниками Наталки?.. Я так думаю, поскольку они не такие уж сироты... ведь у них есть она, Наталка, их тетя... и они ее любят, так зачем им в детский дом? Они могут жить вместе с Наталкой, в своей хате...

- Вот ты что задумала. - Кухарский как-то неопределенно хмыкнул.

Сидоренко нервно закурил. Наталка всхлипнула.

- Почему вы все молчите? - продолжала Дина. - Разве комсомол не учит нас бороться с трудностями, преодолевать трудности? А на деле...

- Погоди, Дина, - вмешался Грудский, - дело это серьезное. Мальчики не куклы, сегодня взяла, завтра трудно станет, отдаст... Вот она какая, сама еще маленькая... А ты "тетя". Скажи, Наталка, как ты думаешь?

Наталка молчала.

Сидоренко, прищурясь, сказал:

- Ясно, как она рассуждает. Если б не хотела брать себе ребят, не пришла бы сюда, к нам. Правда, Наталка?

- Ага, - тихо проговорила та.

- Значит, согласна? - удивился Кухарский...

- Ага...

- Тебе сколько лет? - спросил Сидоренко.

- Девятнадцать...

- Справишься с такой ротой?

- Да они все умеют! - воскликнула Дина. - У них старший, Юрко, он такой шустрый, он за своими братиками, знаете, как глядит? Они хлопчики очень хорошие!

- Ясно, - сказал Кухарский, - а почему, собственно, ты, Дина, не доверяешь детским домам?

Дина помедлила и тихо сказала:

- Дома лучше... Каждому дома лучше...

Кухарский посмотрел на своих товарищей.

- А ведь есть педагоги, которые утверждают, что детские дома будут новой формой воспитания граждан социалистического общества... Но вот вам простой аргумент Дины: "дома каждому лучше"... Ну что ж, если ты, Наталка, согласна, бери детей!

- Да взять-то она их возьмет, только чем их кормить? - спросила Дина.

Наталка неожиданно громко и бойко подтвердила:

- Чем буду я их годувать*? - и посмотрела на Кухарского.

______________

* Годувать - кормить.

- Сделаем так: поставим вопрос на обсуждение правления колхоза, с тем чтобы сиротам постоянно выделяли хлеб. Будем просить отдел народного образования района обеспечить сирот одеждой, обувью и бесплатными горячими завтраками, когда они пойдут в школу, думаю, это будет сделано, - сказал Кухарский.

- Ой! - выговорила сияющая Наталка. - Так я и отпишу Павлу.

- Отпиши, отпиши, и пусть скорее приезжает. А завтра приходи в правление колхоза, там тебя назначат на работу. Аванс получишь. Вот так, товарищ Наталка! - сказал Сидоренко и рассмеялся.

- Что касается остальных сирот, выход один: надо составить список и всех устроить в детские дома, - продолжал Кухарский. - Там детей не обижают. Ты не волнуйся, Дина.

Она ничего не ответила, но, когда шла домой, думала упорно: есть другой выход! Есть, должен быть! Уж если братиков возьмет Наталка, так неужели одиночек никто не возьмет?

Дина очень боялась Павла, Наталкиного мужа. "И зачем только люди выходят замуж? - думала она. - Хорошо, если б этого Павла вовсе не было на свете!.. Какой-то он на фотокарточке хмурый, недовольный, может, и сердитый..."

Она глубоко задумалась и не слышала торопливых шагов за спиной. Женя догнал ее.

- Думаешь, Наталка серьезно решила? - спросил он.

- Если б ты знал, сколько я ее уламывала! Ужас сколько!..

- Но ведь это очень смело, даже подвиг с ее стороны: взять четверых ребят, да еще не заручившись согласием мужа... - сказал Женя.

- Мужа? - повторила Дина. - Кому он нужен, такой муж?

Грудский расхохотался.

- Да ей, твоей Наталке, он нужен! Уж не задумала ли ты их разлучить?

- Разлучать не собираюсь, а называть подвигом это тоже незачем. Никакого подвига нет! Вот если бы Наталка поселилась в сестриной хате и не приняла бы сирот в их собственный дом, это было бы настоящей подлостью! И не знаю, с каким сердцем, с какой совестью могла бы она там жить!

- Не знал, что ты умеешь злиться. А ведь умеешь?

- Еще как! - ответила Дина. - Я знаешь какая злая! Я за своих ребят ух что сделаю!

Несколько секунд шли молча.

- Ну ладно, хватит о делах, - сказал Женя, - тебе жалко расставаться только с детьми? Больше ни с кем?

- Н-нет... почему...

- А у нас... просто так?

Дина дернула плечом.

- Пошутили и разбежались? - допытывался Женя.

Он вспомнил рассказ Кухарского о неверности жены. Неужели все таковы?

- Ясли закроют, - медленно заговорила Дина, - мы с Ганкой уедем...

- С Ганкой?

- Я беру ее к себе... Написала письмо домой. Мы с Ганкой уже все решили. Ты считаешь, я неправильно делаю? Но ведь ей некуда...

- Правильно, правильно! - с нескрываемой досадой отвечал Женя. Навстречу им шла группа женщин, и он умолк, дожидаясь пока они пройдут. Потом с горечью продолжал: - Бери к себе хоть всех, не о том идет речь. Я говорю о нас: о тебе и о себе.

- Я как-то не думала... не знаю...

Ей не хотелось обижать его, она видела, как он нахмурился, но Дина просто не знала, что она может сказать сейчас. Мысли ее были заняты совсем другим. Как к нему относится? Конечно, хорошо, но, видимо, этого недостаточно. Он ждет каких-то важных, решающих слов... Дина продолжала молчать.

- Понятно... А я-то... - Он вдруг резко повернул назад.

ПОРА РАССТАВАНИЙ

...Наливались в полях хлеба, на лугах скосили первую траву и по зеленой щетинистой стерне пустили колхозное стадо - несколько тощих коров и дурного бодучего быка.

В колхозе выдали второй аванс на трудодень. Многодетные семьи стали получать по пол-литра молока с фермы, через день глечик молока выдавали детям, которые жили в яслях.

Кто-то забрел на бахчу и ахнул! Ни разу не обработанные и не прополотые дыни, арбузы, тыквы дали богатый урожай, какого не бывало и в лучшие времена. Дыньки круглые, оранжевые, похожие на детский мяч, желтели на поле. Решили срочно убирать: ребятишкам лакомство, да и на рынок в Херсон можно отправить.

Петренко вечером прикатил в ясли с веселым сообщением:

- Завтра пораньше заеду за вами, отвезу на бахчу, наберете себе дынь, там их полно.

- Зайди, - пригласила Дина, - куда торопишься?

- Петренко, Петренко приехал! - Дети моментально облепили машину.

Петренко прошел в дом, сел на лавку, протянул вперед ногу и сказал:

- Поехали?

Это была любимая игра - скакать на ноге Петренко и воображать себя всадником.

- Ого! Какие вы стали, по тонне каждый, Юрко, слазь, не можу... Ну и откормила же ты их, Динка, все оладушки да пампушечки? Ой, чуть не позабыл, письмо тебе...

Он протянул Дине конверт, надписанный знакомым каллиграфическим почерком Дина обрадовалась, папино... Но читать сразу не стала и положила письмо под салфетку на "комод".

Петренко еще немного поиграл с детьми и, выпив по обыкновению кружку компота, кисленького, из недозрелых яблок, ушел.

Дети побежали провожать его к машине, надеясь, что он разрешит залезть в кабину и немножко покрутить руль.

Дина вернулась в дом, достала письмо. Ганка оказалась рядом.

- Сейчас почитаем, - сказала Дина, но тут в дом вбежал и Юрко. Увидев письмо в Дининых руках, а рядом с ней Ганку, Юрко уселся за стол и тоже приготовился слушать.

- Ну чего ты? - спросила с досадой Ганка.

- А ничего...

- Шел бы, гулял...

- Не хочу...

Проглядев быстро письмо, Дина "прочла" то, что хотелось услышать Юрко:

- "Дорогая дочка Дина, мы очень рады, что дела у вас идут хорошо, что старшие ребята - Ганка, Юрко, Санько и другие помогают по-хозяйству, хорошо себя ведут, значит, они будут настоящими большевиками..." Ну, и дальше неинтересно, там про меня, - сказала Дина.

- Дэ? - спросил Юрко, вглядываясь в листок бумаги.

- Что?

- Дэ про мэнэ?

Она наугад ткнула пальцем.

- Оцэ?

- Да, да!

Юрко выскочил из дома, чтобы похвалиться перед ребятами. Ганке же Дина сказала, что все в порядке: родители не возражают против ее приезда.

И только поздним вечером, когда все уснули, Дина не торопясь перечитала письмо.

"Мы рады, Дина, что у тебя добрая душа! - писал папа. - Такие люди никогда не бывают одинокими, у них всегда есть друзья. Если ты нашла себе сестренку, она и нам будет второй дочкой. Примем ее как родную, не беспокойся. С продуктами становится легче, и нам будет хватать на жизнь...". Затем папа просил Дину взять в сельсовете метрику или справку, девочка пойдет в школу, чтобы документы были в порядке. Далее следовали советы, написанные явно под бабушкину диктовку: не забывать о гландах, не студить ноги и вообще беречься...

Рано утром приехал Петренко. Дина с ребятами залезли быстро в кузов, набитый душистой, немножко влажной от росы травой.

- Сыро, - испугалась Дина, - подождите, одеяло постелю...

Петренко усмехнулся, вот не угодил, специально траву утречком накосил, а им сыро...

Поверх одеяла Дина поставила корзину с едой: горшок каши, глечик с молоком, хлеб... На воздухе, да еще после работы у ребят будет хороший аппетит.

Машина неслась по прикатанной дождем и колесами полевой дороге. Ласково светило утреннее солнце, ветер шевелил пшеницу. За пшеничным полем, на крутояре, желтела бахча, расползлись на солнцепеке длинные, колючие плети дынь, тыкв, арбузов.

Машина остановилась, дети с радостными возгласами высыпали на землю и сразу бросились собирать спелые, желтые дыньки.

- В кучку, в кучку собирайте, - закричала Дина, - и остальное не топтать! Оксана, ты куда? Запуталась и упала. Давай сюда. Садись. Ты будешь кладовщиком. И Олеся тоже. Стерегите, чтоб дыньки не укатились, а вы, ребята, все приносите сюда...

Первым принес два оранжевых шара Пылыпок. Он улыбался несмелой улыбкой.

- Молодец! - похвалила Дина, - ты первый...

- А я вот какую несу, - издали кричал Юрко, уж он-то разыскал самую большую продолговатую дыню.

Сбор урожая, как охота, захватывает. Дина, подымая плети, всякий раз удивлялась, сколько же на каждой висит желтых плодов.

Они набрали довольно внушительную груду. В полдень сели завтракать на траве.

- Руки хоть о траву протрите, - говорила Дина, нарезая аппетитные ломти хлеба и очищая дыни от липких семечек.

Поели густую манную кашу...

- А молоко? - спросил Юрко.

- Да вот не знаю, пожалуй, не будем пить молоко. С дынями, оно знаете, не идет.

- С... нападет? - осведомился Юрко.

Дина покачала головой.

- Какой ты грубый мальчик! Сколько раз я просила не говорить таких слов.

- Юрко губриян! - сказала Ганка.

- Не губриян, а грубиян, - поправила Дина, - ладно, он больше не будет. Правда, сладкие дыни?

- Ой, и солодкие! - Олеся измазала все лицо липким соком.

Когда все наелись, Юрко сказал:

- Дин, а Дин, зачитай листа!

- Но письмо я оставила дома.

- А ты так зачитай, там, где про меня написано.

Дина улыбнулась.

Она рассказала, что получила из дома письмо, что ее папа всем ребятам шлет привет и что он написал так: "Хорошо, что старшие ребята, Ганка, Юрко и Санько помогают малышам..."

- Ага, - лоснящаяся физиономия Юрко выражала полное удовлетворение.

- И все неправда, ничего он не помогает! - вдруг сказала Надийка. Вчера землю в рот Пылыпку напихав!

- Я не пихал, он сам ел...

- Это что еще за гадости? - возмутилась Дина. - А ты, Пылыпок, чего боишься? Ведь он трус! Все исподтишка.

Юрко надулся. И когда ехали домой, Юрко продолжал дуться, а Дина старалась не обращать на него внимания.

Юрко и его братья знали, что останутся в яслях до самого их закрытия, а потом пойдут к себе "до дому". Наталка уже начала работать в колхозе. Юрко, хоть и не знал всех подробностей, но, видимо, догадывался, что Дина уговорила Наталку взять их и старался изо всех сил вести себя хорошо. Однако не всегда это ему удавалось. Юрко почему-то враждовал с Пылыпком, дразнил мальчика и продолжал доказывать Пылыпку, что дед у него не родной, Пылыпок же все, что касалось деда, воспринимал болезненно. Пылыпок был меньше, ему пошел седьмой год.

- Не смей его дразнить! - говорила Дина обидчику, но Юрко только хмыкал.

...А осень продолжала награждать своими дарами измученное, изголодавшееся село. Поспел виноград, начался выборочный его сбор, несколько машин колхоз отправил на рынок в Херсон, выручили прилично. Правление колхоза командировало своих представителей на Полтавщину, где в этом году было сносно с кормами. Там закупили поросят, несколько маток и хряка на форму, а остальных раздали в личные хозяйства колхозникам. А тетка Ангелина неожиданно принесла в ясли беленького с закрученным хвостиком поросенка.

Дина так и ахнула.

- Ой, это нам? А что с ним делать? Он, наверное, кусается?

- Да что ты, Динка, бог с тобой, - отвечала, посмеиваясь, Ангелина, мы его зараз пристроим вот тут, в сарае, в закуток... Ну, ну, горластый!

Поросенок при виде детей завизжал неистово и, только очутившись в темном сарае, за загородкой, умолк и стал тыкаться во все углы.

- Матку ищет, бидолаха! - сказала тетка Ангелина.

Дети стали угощать поросенка травой, червивыми яблоками, но поросенок презрительно отворачивал свой подвижный пятачок от лакомств и требовательно визжал.

- Может, он не хочет тут спать, а? Возьмем его в хату? - предложила Олеся, но Дина решительно отвергла эту идею.

- Мы будем его хорошо кормить, и он успокоится, - сказала она.

- Во, во, горшок ополоснешь, кусочки какие останутся, молочка налей, учила тетка Ангелина, - они, кабанчики, все едят, и лебеду и крапиву...

Кабанчик орал еще трое суток, а потом взялся за еду и вскоре прижился. Его назвали Беляшом и кормили с утра до ночи, он благодарно хрюкал, но поглядывал своими маленькими глазками довольно сердито.

Теперь в яслях было много овощей, в хатыне висели косы лука, стояли ящики с помидорами, яблоками, морковью, на полу лежали кабачки и тыквы. Дина не успевала их перерабатывать, и в их уничтожении неоценимую помощь оказывал Беляш.

Все больше народу возвращалось в село. Сразу брались за дело, чтоб заработать до зимы хоть немного трудодней в колхозе, хлеба себе, соломы и зерна скотине, которую надо завести и без которой немыслима селянская жизнь.

Люди говорили, что на трудодень придется немало: помимо зерна, дадут всякую городину* и даже про олию** поговаривали. Маслобойку кулацкую уже наладили и стали свозить туда подсолнечник. Значит, будет на зиму и топливо - лузга... В селе налаживалась нормальная жизнь. А у Дины в яслях наступили самые трудные времена: предстояли перемены, расставания.

______________

* Городина - овощи.

** Олия - подсолнечное масло.

Приезд в село Наталки, изменившей участь Юрко, Санько, Тимки и Грыцька, заставил призадуматься не только Дину, но и ребят.

- Не идет до мене дедуля, - жаловался Пылыпок.

Дина и сама все чаще думала, почему дед Степан ни разу не пришел в ясли? Что делать с остальными?..

Как сейчас не хватало ей Жени! Он не приходит после размолвки, рассердился. С ним можно было бы посоветоваться обо всем. Виновата ли она в их ссоре? Нет, вины за собой Дина не чувствовала. Конечно, Женя нравится ей, но... А может, это не любовь? Не самая настоящая, когда люди перестают рассуждать, забывают о себе, о своих планах и всецело отдаются чувству? Однако имеют ли право они, комсомольцы, на такую любовь? Ведь их долг совсем в другом! Нет, нет, это просто мещанство всецело отдаваться увлечению, и и он не вправе требовать...

Вот уже неделя, как он не приходит и не ищет встречи с ней. Значит, просто разочаровался. И вовсе не любит. Если бы любил, разве стал бы из-за пустяка... Но это не пустяк. Как много нужно еще обдумать. Но после, после... Сейчас главное - ребята.

Пылыпок. Не все еще решено и у Наталки. Правление не отказало в помощи, на детей будут давать продукты, но ведь муж Наталки, Павел, еще не приехал. Вдруг он не захочет взять ребят? Что тогда? Значит, все пропало? Главное, поймать его сразу, пока не успели соседи отговорить. Надо первой, самой первой встретить его! Это очень важно. Как бы это сделать? Дежурства, что ли, организовать возле Наталкиной хаты? Как появится Павел, так сразу чтоб дежурный сообщил. Уж тогда Дина его не упустит... А пока надо навестить деда Степана.

...Дед Степан долгие годы жил бобылем в старой хатке. Пока он служил в царской армии, жена его ушла в другое село и там сошлась с богатым мельником. Степан остался холостяком. Он отлично справлялся по домашности со всеми делами и, как все бедняки, ходил в наймы к Демченкову.

Так он и жил, пока не появилась тетя Нюша, смешливая и въедливая вдова-соседка. Она не то чтобы действительно появилась. Тетя Нюша тут жила от самого рождения и мужа своего похоронила еще молодым. Стала она заходить к Степану. Похохочет, порасскажет всякие бабьи сплетни и все приглядывается.

- Бобыль ты, как есть бобыль, и дух у тебя чижолый!

А дед Степан возьми да и бухни:

- Ну и приходь до меня, так не буду бобылем!

Недолго думая, тетя Нюша и перебралась к нему с периной, петухом, двумя курицами и треснувшим корытом. Имение "молодухи" было не богатое, хатенка же вовсе завалилась.

Вскоре тетя Нюша со свойственной ей бойкостью и старательностью по-своему обжила запущенную хату, обмазала ее глиной, побелила, палисадник засадила мальвами и подсолнухами.

Преобразился и дед Степан, рубаха на нем белейшая, картуз новый, с лакированным козырьком, даже морщины будто разгладились на темном, обожженном солнцем лице.

Когда в селе начался голод, дед Степан перебивался как мог, уходил в город, в дворники нанимался, почти всю зиму в Херсоне прожил. Тетя Нюша за похлебку уборщицей в эмтээсовской столовой работала.

Вот в эту тяжелую пору и пристал к старикам соседский мальчишка Пылыпок, оставшийся сиротой. И продержали его старики самое тяжелое время, делясь последними крохами.

Когда в селе открыли ясли, дед Степан отвел Пылыпка туда. Скучали дед Степан и тетя Нюша о мальчике или совсем забыли его, об этом никто не знал, и разговора на эту тему не было.

И вдруг в старую избенку пришла Дина. Дед Степан только отобедал, на столе стояла глубокая глиняная миска с обглоданной костью. По случаю аванса зарубили петуха. Крошки еще не успела смахнуть со стола тетя Нюша...

Дед Степан относил Дину к начальству и комсомолу. Он встал и вежливо пригласил ее к столу.

- Сидай, сидай сюды, дивчино... А ну-ка, хозяйка, собери чего на стол.

- Да ничего не нужно, я ненадолго. Я к вам по делу... Я насчет Пылыпка, такой он хороший хлопец, послушный, старательный...

- Захворав? - обеспокоилась тетя Нюша.

- Нет, здоров. Он даже хорошо поправился, только вот осенью наши ясли закроют... детей по домам... А с ним... не знаю... как... Он ведь вас, дед Степан, считает своим дедом. Он даже из-за вас поссорился с Юрком и плакал. Тот говорит: "Нет у тебя деда", а Пылыпок ему: "Есть у меня родной дед". И кисет он для вас берег. Вообще он вас очень любит и скучает...

- Ой, бедолаха! - вздохнула тетя Нюша.

- Так и сказав: "есть родной дед"? - с волнением переспросил дед Степан. Помолчав, он сказал: - Ты вот что послухай, дивчина! Хлопця мы жалеем всем сердцем. И душа за его болит. Но ты погляди на нас. Старые мы. Она только языком бойка, а ночами не спит, грудью мается, кашель ее душит, я битый-перебитый, стреляный-перестреляный, да еще и выработанный, как старая лошадь. Как отвел я хлопчика в ясли ваши, так места себе не находил. Войду в хату, гляну на лавку, тут он спал, и так мене коломитно станет, не знаю, куда деваться... Взяв бы его, взяв бы с дорогой душой, а ну-ка дам дуба, что с им станется? Вот она в чем загвоздка! Вот и порешили мы промеж собой: не тревожить Пылыпка, не зачипать никак, чтоб забыл он нас...

При этих словах тетя Нюша сморкнулась.

- Значит, вы хорошие, добрые! А я думала... А если так - берите Пылыпка! Берите! - убежденно сказала Дина. - Сколько ни проживет он с вами, а согреется. Он ведь еще маленький, ему трудно будет с чужими в детском доме, очень ему там будет тяжело. А вы будете жить долго, долго, потому что вы очень нужны Пылыпку!

Старики переглянулись.

- Дикуемо тебя, дивчина... - сказал дед Степан, - хай будет по-твоему...

- Дай тебе бог здоровья! - сказала и тетя Нюша. - Возьмем мы Пылыпка, и будет он нам за унука родного.

- Вот и хорошо!

Дина встала.

- Эх, консомол, консомол! - покачал седой головой дед Степан. - Был бы я помоложе, записался бы к вам. Дюже вы мени до сердца припали, что ты, что тот кацапенок, Женька...

Дина густо покраснела.

- Ну шо за кацапенок! Мотается по району, все закутки облазил, машины все перепробовал. А шоб горилки или там за дивчатами, ни-ни...

Дина улыбнулась, дед Степан на нее поглядел.

- Ну в эти дела я не мешаюсь.

...На следующий день дед Степан принес Пылыпку игрушку - палочку с выструганной лошадиной головой. Пылыпок просиял.

- Ты мой родной дед? - вдруг спросил он старика.

- Я, Пылыпок, как есть твой самый родной дед. И будешь ты жить у нас. Бабка Нюша тебя дожидается. Закроют ясли, придешь до нас.

- Во! Чулы? - торжествовал мальчик. На этот раз возражений не последовало.

Итак, Пылыпок был устроен. Теперь Дине надо не упустить приезд Павла. В последние дни ребята часто стали бегать "до дому". Наталка весь день на колхозной работе, а они в ее отсутствие натаскают в кадку воды, напасут сухого камыша, случалось, и посуду почистят, научились во время дежурств всей домашней работе. Наталка с благодарностью принимала эти услуги и уже называла их: "мои хлопцы".

В тот день Юрко сразу после завтрака побежал "до дому", кое-что сделать и поглядеть, не приехал ли Павел.

Мальчик быстро вернулся. Дина, как взглянула, так сразу и поняла:

- Приехал?

- Ага...

- Ты с ним говорил?

Юрко отрицательно помотал головой.

- Сховался и утек.

- А Наталка?

- Она на работе...

- Значит, он там один?

- Один...

Дина с лихорадочной поспешностью обтерла мокрые руки о передник, сняла его, зачем-то переставила макитру* со стола на лавку, потом обратно на стол, потом обратно на лавку.

______________

* Макитра - глиняная миска.

- Пойду. А ты молчи, слышишь, молчи! Я сама.

Она выбежала за плетень, на улицу, повернула направо, к Наталкиной хате, замедлила шаг, вернулась было, потом снова туда, снова обратно. Так металась она перед домом, не решаясь идти к Павлу. Как бы не испортить... Откажется, тогда что делать? Как ей нужен был сейчас добрый совет! Потоптавшись еще несколько секунд, Дина побежала в политотдел.

С Женей она столкнулась в дверях.

- Ой, как хорошо, что ты здесь! - воскликнула Дина в сильнейшем волненье. - Он приехал!

- Кто? - довольно холодно спросил Грудский.

- Да Наталкин муж. Один там, в хате, Наталка на работе. Юрко увидел, побежал, сказал мне. Что делать? Там соседи ему такое наговорят. Нужно немедленно... Поговорить с ним...

Женя молча, внимательно смотрел на нее. Только теперь Дина вспомнила об их размолвке, о том, как они расстались в последний раз.

- Извини, - тихо сказала она, - но это очень важно...

- Ну что, мне поговорить с ним?

- Да, конечно, поговори. А сумеешь? Сердечно... Понимаешь, чтоб пронять его... Ты сначала узнай, какие у него чувства. Какой он человек. Не сразу...

- Хорошо, постараюсь, - сказал Женя. - Идем?

- Нет! - испугалась Дина. - Я с тобой не пойду. Я боюсь, - призналась она, - понимаешь, Женя, я страшно боюсь...

Они вышли на улицу.

- Ты знаешь, где их хата? - спросила Дина.

Женя кивнул.

У яслей они расстались, Женя пошел дальше, а Дина вошла в калитку. Почему она испугалась, почему послала Женю, а не пошла сама? Может, догнать его, вернуть? Нет, не нужно!

Началось мучительное ожидание, все валилось из рук. Прошло более часа, который был для Дины вечностью. Наконец Грудский пришел.

- Ну, как?

Он молча сел на колоду. Лицо у него было хмурое.

- Дина, это ведь не шуточки, - серьезно начал он. - Парень только женился. Мучились в городе по углам. Здесь своя хата. И довесок, да еще какой... Он говорит: "Да я с Наталкой словом не сумею обмолвиться... И раньше все на людях, в спешке, суете. Только бы здесь отдохнули. И на тебе..." Вот что он сказал, Дина.

- Эгоист!

- Ну зачем ты так: всем хочется счастья.

- Всем, говоришь? А сиротам, бездомным, одиноким, им не хочется счастья? Ты хоть объяснил ему классовую сущность его поступка? Ведь они по вине куркулей... Ты, кажется, даже сочувствуешь ему! Может, и тебе захотелось в тихую хатку? Заткнуть уши. Закрыть глаза. И дела нет до строительства социализма. Так?

- Ну это ты брось, обвинения твои отвергаю решительно. А насчет этого Павла... Нужно и его понять. Говорил я с ним. И долго. Не нужно торопиться. Он обещал еще подумать. Хотя, конечно... Ну, сама понимаешь. Но парень он неплохой...

- А если в порядке комсомольской дисциплины?

- Нет! Только в порядке личной совести! - твердо ответил Грудский.

И снова они расстались почти неприязненно.

Прошло несколько дней. Дина не находила себе места, ее мучила неизвестность. Ребята перестали бегать "до дому", выглядели жалко.

- Ну, чего сидите, как горобци на ветке? Идите, играйте! - говорила Дина.

Но они как прилипли к поваленному во дворе бревну, и только шаги на улице заставляли их мгновенно, как по команде, поворачивать головы. Но никто к ним не приходил.

"Все ясно, - думала Дина, - этот противный Павло все повернет по-своему. Если уж и Женя ему сочувствует, то чего ждать? Будут блаженствовать со своей Наталкой в тихой хатке..."

Стремясь как-то утешить ребят, Дина проявляла к ним особую нежность, ласкала мягкие волосы Санька, подкладывала побольше еды Юрко. Младшие, Тимка и Грыцько, Дина считала их несмышленышами, тоже переживали и как-то особенно заглядывали ей в глаза, терлись, точно котята.

Остальные дети им сочувствовали.

Дина видела, как Ленка, забияка и насмешница, присела около ребят, тряхнула своей огненной головкой и сказала:

- Ну и не ходите до той хаты. Нашо она вам, у нас вон какая хата...

Пылыпок долго бродил вокруг Юрка и наконец предложил:

- Бери моего коня, мне дед нового выстругает...

- Иди ты со своим дедом! - озлился Юрко.

- Зачем ты его обидел? - вступилась Дина, - ведь он хотел подарок тебе сделать!

Юрко молчал. Никакие подарки на свете не нужны были ему сейчас, ничто не могло утешить.

Вечерами Дина подолгу шепталась с Ганкой.

- Ой, чует мое сердце, не возьмет она их! - по-старушечьи говорила Ганка. - Эта Наталка, она недобрая, она не такая, как ты.

- Павло вредный, - говорила Дина. - И зачем она только пошла за него?

- Ни за что не пойду замуж, - уверяла Ганка. - А ты? - спрашивала она, тайно ревнуя Дину к Грудскому.

- И я тоже! - в сердцах отвечала ей Дина.

- Мы будем удвох?

- Да. Спи.

Ганка крепко обнимала Дину за шею, сопела и блаженствовала. Рядом с чужой бедой еще слаще представлялось Ганке ее случайное счастье.

Дина казнила себя. Ну, чего она добилась? Ровным счетом ничего, одну Ганку пригрела да Пылыпка устроила. А остальные?

Утром, перед работой, забежала Ангелина. Дина принесла с реки два ведра воды и поставила их у порога, выжидательно поглядывая на Ангелину.

- Чула? Наталка с Павлом своим до Херсону подались, - сообщила Ангелина.

- Уехали? - закричала Дина, - сбежали, значит?

- Рано утром Петренко увез...

- Хорош этот Петренко, - с досадой сказала Дина, - пусть бы топали на своих, эгоисты несчастные...

Дина опустилась на лавку. "Конец, - думала она, - всему конец. Люди, наверное, смеются над ней. Чего старается? Да никто ничего такого от нее и не требует. Сама придумала себе заботу. Ганку она возьмет, а остальное не в ее силах. Скорей бы домой. Не видеть, не знать ничего".

Она вспомнила Одессу. Как давно не ходила она под тенистыми каштанами, не вдыхала аромат белой акации. Посмотреть бы на море, поваляться на пляже. А главное, попасть наконец в маленькую комнату на третьем этаже, где ее ждут, любят и где ничего не требуют от нее.

В тот день она пересолила борщ, каша подгорела. Впервые за все время она сидела, опустив руки, и бессмысленно глядела перед собой.

Дети улеглись, многие уснули уже, а она все сидела, и Ганка, взглядывая порой на ее расстроенное лицо, не решалась ее позвать. Наконец и Ганка уснула.

Дина медленно поднялась, развязала ленту, темная, пушистая волна отросших за лето волос упала на плечи.

Внезапно стукнула во дворе калитка, послышались голоса. То время, когда каждый шорох ужасом отзывался в ее душе, давно прошло, теперь Дина ничего не боялась. Уверенно, по-хозяйски пошла она к дверям.

- Вы спите? - раздался женский, очень знакомый голос. - Полягли уже?

Дина отворила дверь в сени.

- Наталка? - удивилась она. - Ты ж уехала!..

Наталка в нарядной шали с кистями вошла в дом. За ней, бочком, тихо и осторожно, вошел Павел.

- Добрый вечер, - сказал Павло и снял кепку.

- Добрый вечер, - настороженно отозвалась Дина.

Наталка тихонько подошла к четырем койкам, на которых спали Юрко, Санько, Тимка и Грыцько.

- Ось воны, - шепнула она, знаком подозвав мужа. Тот подошел. Юрко, лобастый, скуластенький, спал, чуть надув свои толстые губы.

- Старшенький Юрко, - сказала Наталка, - а это Санько - вылитая мать, сестра моя, Мария...

Санько спал на боку неспокойно, ворочался во сне. У него было тонкое, подвижное лицо и темные, волнистые, как у девочки, волосы.

Малыши, Тимка и Грыцько, блаженно почмокивали во сне пухлыми губами.

Павло еще раз обвел всех взглядом, надел кепочку и сказал:

- Забираем!

- Мы за дитями, - пояснила Наталка, - мы из города все им привезли обувку, костюмчики. Павло расчет получил на заводе, так мы уж зараз все и купили. Мы их заберем!

- Сейчас? - растерянно спросила Дина. Ей стало и радостно и почему-то страшно. - Но ведь они спят! И потом, мы же решили, они останутся... до конца... Но как хотите, берите сейчас. Или, может, утром?

- Зараз! - отрезал Павло.

- Будить?

- Постой, - остановила ее Наталка, - мы, Дино, посоветовалися и порешили, нехай уж будут с нами. Как свои. Павло их запишет на себя. Как своих детей.

- Родных! - снова отрезал Павло.

- Усыновляем, значит!

- Ой, хлопчики очень хорошие. А насчет хлеба так не сомневайтесь. Уже есть решение... - сказала Дина.

- Мы вранци заберем их, сладко спят, - посмотрела Наталка на мужа. Тот кивнул.

Когда выходили, она не утерпела и шепнула Дине:

- Вот он у меня какой. Сам горя хлебнул, так сочувствует.

...Утром, прощаясь с ребятами, Дина разревелась. Она плакала не таясь, вопреки всем педагогическим правилам, и вместе с ней плакали уходящие и остающиеся дети. Дина хотела сказать, что все хорошо и нужно радоваться, но не могла вымолвить ни единого словечка.

Эту картину застал Женя Грудский, который, прослышав от Петренко о решении Наталки и ее мужа взять сирот, прибежал в ясли, чтобы сообщить радостную весть Дине.

- Вы чего плачете? - удивился он.

Дина попыталась улыбнуться сквозь слезы.

- Жалко... мне их жал... ко...

- Кого тебе жалко?

- Брати-ков.

Она вдруг ткнулась мокрым носом в Женино плечо. А он машинально гладил ее волосы, успокаивая, как маленькую.

По улице уходили шестеро. Павло держал за руки Юрка и Санька, а Наталка вела Тимку и Грыцька. Островерхие тополя приветливо шелестели.

- Пошли до своей хаты, - сказала рыженькая Ленка. - А ну, кто в гуси-лебеди? Бежим на лужок!

И вся ватага с невысохшими еще от слез глазами бросилась за ней.

- Ну а ты что будешь делать? - ласково спросил Женя. - Глупая ты девчонка!

Дина всхлипнула в последний раз и принялась утирать глаза.

- Посидим, - сказал Женя. Он сел на бревно и притянул к себе Дину.

- Знаешь, Дина, я сейчас даже немножко завидую им.

- Юрко будет прибегать ко мне...

- Конечно, будет! Ну, выше нос! И не киснуть! Вот так-то лучше. Расставания, Дина, только начинаются...

- Я не хочу... И с тобой не хочу... расставаться. Мне так не хватало тебя в эти дни, Женя!

- Динка! Правда?

- Но ведь ты... тебе нужно здесь остаться?

- Ерунда, здесь, там. Главное - мы с тобой, как мы с тобой решим, поняла?

...Еще жарко припекало полуденное солнце, но все студеней становились вечера, а поутру долго не высыхала роса, и остывшая за ночь земля обжигала ступни, когда Дина выбегала с ведрами к реке. Побурела листва, пожухла трава во дворе, тончайшей паутиной плела осень свои кружева.

Знакомая беленькая мазанка встретила Дину с Оксаной приветливо распахнутыми ставнями и дверьми. Завидев девочек, Ангелина выбежала навстречу.

- Ой, гостюшки жданные, милые, - заговорила она, - заходьте до мене, заходьте!

Оксана очень серьезно и внимательно оглядывала все вокруг. Хата была мала, и окошки маленькие, на беленых стенах вышитые рушники, глиняный пол застелен камышом в углу на лавке горка подушек, стеганое одеяло... Оксана подошла и ладошкой попробовала, одеяло сжалось, а потом расправилось, как живое...

- Оце гусят держала, так наскубыла пуху, - радостно говорила Ангелина, - а туточки у меня погребец, а тут хатына.

Хатына тоже сияла чистотой, и в ней было уютно, на полках сложены чисто выстиранные мешки, половики, в больших глиняных макитрах что-то уже было напасено на зиму, пахло укропом, чесноком.

Вернулись в хату. Ангелина все говорила и говорила, боясь, что Оксана запросится домой и здесь ей не понравится. Девочка залезла на лавку, взяла со стола яблоко и принялась грызть его.

- Кушай, кушай, доню, - обрадовалась Ангелина, - вот и сливки и грушки... Думала, засохнут, а поспели, да какие солодкие, бери и ты, Динко, ешь...

Платок сполз с головы Ангелины, гладко зачесанные, без единой сединки волосы, были скручены на затылке. Оживленная Ангелина выглядела совсем молодой и красивой.

"А вдруг она еще замуж пойдет? - подумала Дина. - Явится в хату чужой злой мужик, станет обижать Оксану, будет тут дымить самосадом, распоряжаться".

- А вы, тетка Ангелина, замуж пойдете? - спросила Дина.

- Что ты, Дина! Стара я уже, - невесело усмехнулась Ангелина.

Дина облегченно вздохнула. "Действительно, - подумала она, - если Ангелина до сих пор оставалась одна, то зачем она, взяв Оксанку, задумает замуж идти?"

- Ну что, Оксанко, хочешь жить в этой хатке с теткой Ангелиной? спросила Дина девочку.

- Заживем с тобою удвох?

Но Оксана уронила огрызок яблока и бросилась к Дине. Уткнулась ей в колени.

- Не хочу! Не хочу! Не хочу!

Ангелина горестно всплеснула руками.

- Не надо, Оксана, успокойся. Пойдем домой... - сказала Дина.

Когда выходили, Дина шепнула:

- Ничего, время еще есть. Уговорим ее.

Но времени оставалось совсем мало. Уже на следующее утро, во время завтрака, когда все дети сидели за столом, в хату прибежал Женя.

- Дина, - крикнул он с порога, - только что звонили из районо, спрашивали, сколько нам нужно мест в детский дом. Говори скорей, надо срочно передать!

Дети перестали есть, испуганно глядя то на Дину, то на Грудского.

- Выйдем, - сказала Дина.

- Что ты наделал? - губы Дины дрожали. - Ну что ты наделал?

- Но ведь нужно срочно.

- Срочно... Срочно передают сводки по уборке урожая. А тут дети, живые дети. Разве можно так? Я бы осторожно поговорила, подготовила...

- Верно, леший меня возьми!..

- Ну, что я им сейчас скажу? Пошли в хату!

В доме было непривычно тихо, дети смотрели настороженно. И только маленькая Олеся продолжала есть кашу.

Дина села на свое место, поправила передник, отодвинула дощечку с нарезанным хлебом.

- Вот, ребята, к нам пришел товарищ Грудский. Садись, Женя, сюда. Вы все знаете, что ясли наши открывали только на лето, сейчас лето кончается, и ясли скоро закроют...

- А мы?

- Вы все вернетесь к себе домой, вам нужно кому учиться в школе, а кому еще подрасти до школы, - твердо говорила Дина. - Кто куда пойдет, мы с вами сами решим. Сами, понятно?

Всем очень понравилось это заявление.

- Мы хочемо в свою хату! - заявила Ленка.

- Правильно. Ты, Лена, будешь жить в своей хате, а ты, Пылыпок, пойдешь к своему деду Степану.

- Дед казав, я на конях скакать стану!

- Вот и хорошо, - Дина вздохнула.

- А я пиду до тетки Ангелины! - вдруг крикнула Оксана.

- Умница, Оксанка, тетка Ангелина очень тебя любит. Она хорошая.

У остальных детей были родители, бабушки, старшие сестры, которых Дина уже знала и которые ждали детей. Из сирот оставались только Ганка и Олеся.

- А ты, Ганка, пойдешь в детский дом, - вдруг сказала Лена, - потому тетка твоя, злая Семениха, не хочет тебя брать.

Ганка потупила голову.

- Какая ты, оказывается, нехорошая девочка! - вступилась Дина. - Зачем ты так говоришь? Ганка поедет со мной. Она будет моей сестренкой.

Олеся неторопливо сказала:

- И я не хочу в тот дом. Да, Дина?

- Да, да, Олесенька. И ты не хочешь... Вот и все! Все мы решили. Ешьте, каша остынет.

Дина проводила Женю до калитки.

- В крайнем случае, - шепнула она, - одно место, если не сумею устроить Олесю.

- Ну как, выяснил насчет сирот? - спросил Кухарский, когда Женя вернулся в политотдел.

- Только одна путевка, - улыбнулся Грудский, - и то неточно.

Кухарский слушал очень внимательно.

- Значит, решила всех вернуть в семьи, - задумчиво сказал он, - хорошая девочка. Добрая. Пожалуй, она права. Никто не заменит семью.

А Дина тем временем советовалась с Ангелиной. Перебрали все семьи, и выходило, что повсюду своих ребят хватает.

- Хоч и не люблю я Павлу, - сказала как-то Ангелина, - но знаю, она может взять до себе Олесю, у Павлы один сын.

- Павла? Она какая-то неспокойная. Злая, - усомнилась Дина.

- Правда. И с мужем своим, Степаном, лается. Однако взять может, задумчиво говорила Ангелина.

- Нет!

Маленькая Олеся была особенно дорога Дине. Ведь девочка была едва жива, когда пришла в ясли... Олеся болела больше других и долго не поправлялась... Зато и перемены, происшедшие с Олесей, были особенно ощутимы, девочка разрумянилась, пополнела, окрепла, а главное, успокоилась. Теперь она уже не вздрагивает и не стонет во сне. Веселая, добрая.

Подойдет Олеся к Беляшу и уговаривает:

- Ну Беляшочек, ну гарный, покушай цю кисличку, вона дуже добра...

Поросенок подымает поросшее щетинкой рыльце и тычется в ее руки. Беляш давно получил свободу и, как собачка, бегал за Диной, охотно возился с детьми, но всегда он отличал Олесю и сразу шел на ее зов. Не только Беляш, хитрая приблудная кошка, которая, несмотря на гонения, прижилась в доме и частенько нахальничала, тоже любила Олесю, терлась и томно мурлыкала, забираясь к ней на колени.

"Олеся, Олеся, что я буду с тобой делать?" - думала Дина, все чаще с тревогой поглядывая на ничего не подозревающую девочку.

В один из вечеров в ясли торжественно пришли дед Степан с тетей Нюшей и забрали Пылыпка. Еще одно прощание, еще одна опустевшая коечка.

Многие дети возвратились уже в семьи, некоторые приходили только на день, а ночевать уходили домой, все просторней и тоскливей становилось в доме.

Между тем солнечные дни сменились пасмурными, и, хотя на дворе стоял только август, казалось, уже наступила осень. И не верилось, что впереди еще много солнца и тепла.

Дина подолгу стояла с ведрами у реки. Медленно, лениво текла река, густели заросли камыша у берегов, знакомая ива на противоположном берегу по-прежнему полоскала свои зеленые пряди. На середине реки плясали бойкие водомерки.

В один из таких дней за спиной Дины раздался Ганкин голосок:

- Ось тутечки вона, Дин, а Дина!

Дина обернулась.

Незнакомая женщина в темном платке и городском платье держала за руку девочку лет восьми, двое малышей, видимо, девочка и мальчик, на которых было намотано какое-то тряпье, стояли за спиной женщины.

Что-то знакомое почудилось Дине в темных глазах женщины.

- Ну, Дина, принимай пополнение, - сказала та.

- Анна Родионовна? А я вас не узнала! - воскликнула Дина. - Но как же... - Она хотела сказать, что ясли закрывают и куда она денет этих детей, но, взглянув на старшую девочку, которая боязливо ухватилась за руку Анны Родионовны, Дина сказала:

- Вот и хорошо! Здравствуйте, ребятки. Меня зовут, Дина, а вас?

- Марийка...

- Соня...

- Тарас...

Мальчик был совсем мал, лет четырех-пяти...

Все пошли в дом. У Дины в печи стоял чугун горячей воды, собиралась простирнуть кое-что, теперь вода пригодится для купания детей... Но раньше нужно их накормить. Усадив детей за стол и наливая им теплый борщ, Дина с опаской поглядывала на лохмотья, в которые они были закутаны.

- Все чистое, - угадав ее тревогу, сказала Анна Родионовна, - я их там перекупала и все выстирала, так что не бойся... Эти ребята будут жить здесь. Марийка присмотрит за ними, правда, Марийка?

- Ага, - с аппетитом хлебая борщ и откусывая большие куски хлеба, сказала девочка.

- А Соня и Тарас, они брат и сестра, будут вести себя хорошо и будут слушаться Марийку, она теперь им старшая сестра, поняли?

Те согласно кивнули.

Анна Родионовна сняла платок и сразу помолодела.

- Я налью вам, Анна Родионовна, борща? - предложила Дина. - Вы как ехали, машиной?

- Налей черпушечку... Да нет, мы с "Красного маяка" пеши... Тут недалеко...

- Я знаю, знаю...

Поели. Дина пошла провожать Анну Родионовну.

- Ты вот что, Дина! Отвезем их вместе со своими в город, в детский дом. Не бойся, там им будет хорошо. Эти дети - сироты. Они жили в ужасных условиях. Соня и Тарас одни в полуразвалившейся хате, их кормили люди, но больше побирались, а у Марийки умерла бабушка, вот при мне. Я их и забрала. Дина! В том доме, где я работала, сейчас там моя подруга заведует - Мария Тимофеевна, женщина замечательная и очень добрая... У тебя своих сколько? спросила Анна Родионовна.

- Да у меня одна Олеся осталась, - сказала Дина.

- А остальные? Ты же говорила, что у тебя восемь сирот, - удивилась Анна Родионовна.

- Было восемь, четверых братиков взяла Наталка, тетка их, что приехала из города, Пылыпка - дед Степан, Ганка со мной поедет в город. Оксану берет тетка Ангелина, осталась Олеся...

Анна Родионовна с улыбкой покачала головой.

- Ну и Дина! А ты уверена, что детям будет хорошо у этих людей?

- Конечно, уверена, Анна Родионовна!

- Ну ладно, мы тут присмотрим. Большие дела, девочка, задумали мы в деревне. Родильный дом построим, ясли будут круглогодичные, еще фельдшерский пункт... Добьемся в городе ассигнований. Ведь теперь деревня не то, что раньше, теперь она колхозная, и люди должны почувствовать это!

...Новенькие быстро прижились в яслях. Тарас играл с Олесей, она показала ему, как нужно почесывать за ухом Беляша и как бегать с ним наперегонки. Соня оказалась хорошей помощницей Ганке, а Марийка грустила, бабушку вспоминала. Дина старалась занять ее разными домашними делами.

Каждый день в яслях бывали гости: то ребята, то их родители заходили проведать Дину. Однажды пришли Наталка с Павлом и ребятами.

- Ой, хлопчики, какие вы стали большие! - Дина всех перецеловала.

- И волосы у вас отросли. Скубиться больше не будете? - повернув сияющее лицо к "родителям", спросила она.

- Теперь до самой Красной Армии, - отвечал за них Павло.

Он тоже изменился, вместо городского пиджачка надел льняную косоворотку, подпоясанную ремешком. Павло загорел и, казалось, раздался в плечах. Наталка, в украинской одежде, широкой в сборку юбке и вышитой сорочке, с высоко подобранными и закрученными волосами, - настоящая молодица с картинки. В маленьких ушках покачивались серебряные сережки, с розовых губ не сходила довольная усмешка.

- Какая ты красивая! - сказала Дина. - Ой, что же мы стоим? Идемте в дом.

- А де Беляш? - спросил Юрко.

- Наверное, в огороде, Олеся теперь верхом на нем ездит, - рассмеялась Дина.

- Пошли, они там, - Ганка помчалась в огород, и вся ватага ринулась за ней.

- А мы собрались траву покосить, - сказала Наталка, - вот и зашли. Ясли скоро закрываются?

- Да, скоро, - грустно ответила Дина. - Ну, как хлопчики?

Перебивая друг друга, Павло с Наталкой стали рассказывать, как они устроились, как Юрко следит за братьями, - утром убирают постели, умываются, чистят зубы, вечером моют ноги, за стол не садятся с грязными руками, во время еды не разговаривают...

- Откроют глаза, так сразу: "добрый ранок", - сказала Наталка, вечером: "спокойной ночи". Такие культурные...

- Я тут косу точил, обрезал палец, - засмеялся Павло, - ну с досады и крикнул: "От зараза", Юрко подошел и говорит: "Ты, папка, так не обзывайся, это грубо..."

- Они тебя "папкой" называют?

- А как же! Я ему и говорю: "Не буду больше, сынок".

- Как хорошо, ребята! Просто здорово! - воскликнула Дина.

Тут дверь распахнулась.

- Дина, Беляш всего Юрка облизал, - кричала Ганка.

- Он его как кошка лизал, - смеялась Олеся.

Юрко, сияя, сообщил:

- Он меня признал!

- Дина, братики обратно до нас пришли? - спросила Олеся.

- Нет, Олеся, они только в гости пришли.

В отворенную дверь, солидно похрюкивая, вошел Беляш, он шел, твердо ступая своими маленькими ножками, которые уже с трудом выдерживали его тушу.

- Ой, Беляш!

- Пошел вон! - возмутилась Дина. - Еще чего не хватало! Убирайся!

Но поросенок залез под стол и растянулся на чистом полу. Дина схватила ухват...

- Не трожь его, не бей! - закричала Олеся и, соскочив на пол, позвала: - Беляш, Беляш, идем, иди до мене, Беляшок.

Она отступала к дверям, а поросенок пошел за ней.

Пришли с речки новенькие - Марийка, Соня, Тарас.

- Вот и наши новички! - сказала Дина.

- Они спят на наших койках? - возмутился Юрко.

Дина только укоризненно покачала головой.

Наступил сентябрь. Опустела хата, теперь в ней остались только Дина, Ганка, Олеся и новенькие - Марийка, Соня и маленький Тарасик.

День стоял по-летнему теплый. Дина сварила на таганке кашу, все сели завтракать. Стукнула калитка. Кто-то подошел к дому. Дина открыла дверь и увидела Анну Родионовну. Она была в темном платье, в туфлях на каблуках. В руке держала знакомый Дине желтый портфель.

- Завтракаете? Ешьте, ешьте, сейчас поедем с вами с город!

- В детский дом? - испуганно спросила Ганка.

Дети перестали есть.

- Да нет! Поедем к тете Марусе. Увидите, как хорошо у тети Маруси, игрушек полно, большой сад...

- А кони есть? - спросил Тарасик, которому Пылыпок подарил свою палочку-лошадку.

- Есть, есть... Дина, собери их как следует.

Дина пошла в хатыну, где на полке лежало приготовленное к сдаче на склад ясельное имущество. Она вытянула из пачки один большой и три маленьких костюмчика.

- Дина, ты здесь? - Анна Родионовна вошла вслед за ней. - Расписку тебе потом напишу. Ты чего? И не думай...

- Олесю жалко...

- Послушай, Дина! Они будут все вместе, вчетвером. Мы завели такой порядок, чтобы дети жили, как в семье: старшие с младшими в одной спальне и за одним столом. Теперь никто маленьких не обижает, поняла? А заведующая, Мария Тимофеевна, она же партизанкой в гражданскую была, а потом ее бросили на ликвидацию беспризорности. Это чудесный человек! Твоей Олесе там будет лучше, чем здесь!

Через несколько минут к яслям подкатил Петренко.

- Ну, поехали.

Марийка быстро залезла в кузов, а малышей - Соню, Тарасика и Олесю, подсадила Анна Родионовна.

Дина с Ганкой стояли в стороне, как-то отрешенно наблюдая за происходящим.

- Уселись? Держитесь! - сказала Анна Родионовна.

Машина тронулась. Дина глотала слезы.

Последний, прощальный день был долгим и задумчивым. Ганка с утра умчалась в село, ей нужно было еще раз всех обежать. Петренко привез Дине за трудодни мешок кукурузной муки, несколько торбочек с фасолью, крупой. В алюминиевой банке было свежесбитое подсолнечное масло. Дина получила и деньги: тридцать рублей...

- Завтра вранци повезу вас до пароходу, - сказал на прощание Петренко. На этот раз он был очень тороплив и деловит.

Оставшись одна, Дина смущенно, хотя и не без удовольствия оглядела свое богатство. Вот удивятся дома, когда они с Ганкой ввалятся в квартиру с таким добром! Да, не забыть отправить из города телеграмму, чтоб встретили...

Она вышла из хаты и побрела по знакомой тропинке к реке. Сентябрьский день был жарким и солнечным, в саду стало просторней, под ногой шуршал рано опавший лист.

Как это всегда бывает после завершенной работы, Дине было легко и немножко грустно. Она понимала, что в ее жизни произошла серьезная перемена - она рассталась с детством!

Но разве в 16 лет жалеют об ушедшем детстве? Конечно, нет! Хочется скорей вступить в прекрасное завтра, так не терпится узнать, какое оно, какое!

Дина прощалась с исхоженными тропинками, любимыми уголками сада, то улыбалась, то хмурилась. Это было как забытье, счастливое и легкое.

Женя нашел ее вечером у реки. Она сидела, обхватив колени руками, и смотрела, как синеют небо и река и как отовсюду наползают сумерки.

- Не боишься больше, Дин?

- Нет, - радостно ответила она.

- Я даже проводить тебя не смогу, - вздохнул Грудский, - опять в район... Но это неважно, Дина, совсем неважно... И то, что я останусь, а ты уедешь... Понимаешь, никто и ничто не в силах... Если мы решили. Я найду тебя, где бы ты ни была. Ну, чего же ты молчишь? Плачешь? Не плачь, глупышка! Ведь мы с тобой страшно сильные!..

На следующее утро Петренко отвез Дину с Ганкой в город. Он посадил их на пароход и стоял на причале, пока можно было различить фигуры двух девчонок, отчаянно машущих руками.