Мы пробродили по кривым улочкам Парижа бо́льшую часть утра. После Селеста отправилась на встречу со своим грешником. А я прилегла вздремнуть на часик, который превратился в десяток часиков. Когда я проснулась, небо Элизиума уже стало пурпурным от звезд, а значит, на Париж тоже опустилась ночь.
Я не сразу встала – смотрела на звезды и обдумывала свое ужасное решение. Неужели я действительно подписалась на Тройку? Действительно ли я ходила к нему домой, встретила его и потеряла перо?
Я перевернулась на бок и обнаружила на соседней кровати маленький комочек, издающий тихое похрапывание и увенчанный копной длинных каштановых волос. Селеста.
Вздохнув, я сбросила одеяло и на цыпочках обошла комнату. Одной рукой я расчесывала волосы, которые в свете ангельского огня казались пронизанными медью и золотом. А другой расстегивала две верхние пуговицы черного платья, потому что моей груди в нем было тесно. Неужели она снова выросла? Я повернулась боком, осматривая свое тело. Корсаж определенно стал слишком тугим, но, если я расстегну еще несколько пуговиц, стану похожа на женщин с вечеринки Джареда. И хотя я хотела, чтобы меня снова пригласили в «La Cour des Démons», все равно не была в восторге от вероятности, что меня могут принять за одну из особых гостий.
Я шла туда по делу, а не ради удовольствия.
Я отложила расческу, схватила сумку и вышла из спальни, аккуратно прикрыв за собой дверь. В отличие от сегодняшнего утра, многие неоперенные были уже при деле. И я снова ловила на себе пристальные взгляды, пока шла по гильдии.
– Bonsoir[26], Лей, – сказала Офан Полин, когда я проходила мимо нее.
Я улыбнулась и пожелала спокойной ночи. Я услышала, как неоперенный спросил Полин обо мне – «перевод из Гильдии 24», – а чуть позже тут и там зазвучало имя Ашера. Должно быть, он уже произнес свою речь. Он все еще здесь или уже ушел? И если ушел, помог ли пройти через поток кому-нибудь? Когда я вышла в сумерки, ревность окутала меня, как паутина. Едва заметная, но тем не менее липкая.
Я резко остановилась.
Ревность стоила Еве пера. Я взмолилась, чтобы со мной не произошло того же, и закрыла глаза, ожидая жжения. Я сделала три безболезненных вдоха и подняла веки. Затем покрутилась, проверяя булыжники вокруг своих бронзовых шпилек. Должно быть, этой ревности недостаточно для потери пера.
На этот раз я поехала на метро, предположив, что так будет быстрее, чем пешком. Но пожалела о своем решении, как только почувствовала запах пота, который исходил от спешащих по туннелям людей.
Женщина в разорванной одежде, с перепачканными грязью щеками и спящим на ее коленях ребенком, протянула мне бумажный стаканчик, наполненный монетами.
– Shivouplait, – сказала она, позвякивая чашкой.
Мне потребовалась пара секунд, чтобы разобрать ее речь. «S’il vous plaît». «Пожалуйста». Я достала из сумки синюю купюру и сунула ее в стаканчик.
Моргнув, женщина посмотрела на купюру, потом на меня, но не поблагодарила. Надеюсь, она использует эти деньги, чтобы накормить своего ребенка. Хотя, к сожалению, я сомневалась в этом. В Нью-Йорке тоже немало попрошаек, и большинство из них покупают алкоголь или отдают деньги своему боссу.
Я продолжила спуск по туннелю и услышала скрежещущий звук от торможения поезда, который эхом отразился от выложенного плиткой перрона. Чуть не свалившись с крутой лестницы, я влетела в поезд прямо перед тем, как стеклянные двери захлопнулись.
Четыре остановки спустя я пересела в другой поезд на еще более оживленной станции, а затем еще десять минут тряслась в извивающейся металлической трубе под Парижем. Я вынырнула из-под земли и жадно втянула воздух, который не пах тысячами тел.
Как же хотелось уметь летать!
Я взглянула на темно-синюю табличку на углу здания, чтобы понять, где я нахожусь, и направилась на восток, к ухоженной площади и зловещим красным дверям. По пути я обдумывала предлог, который поможет мне попасть на еще одну аудиенцию с лидером «Суда Демонов».
Меня приводила в ужас сама идея того, чтобы снова встретиться лицом к лицу с Джаредом. Но, оказавшись у багрового входа, я все же нажала на звонок. В отличие от вчерашнего дня, дверь не открылась сразу. Я чуть-чуть подождала и позвонила снова. Ничего. Должно быть, Джаред отдал приказ не впускать меня.
Однако он не мог оставаться внутри вечно. И, учитывая его род деятельности, он обязан принять посетителя. А я хороша в выжидании людей.
Я достала книгу, которую захватила с собой, и прислонилась к одной из каменных колонн аркады, повернув страницы к фонарному столбу. Я была готова ждать всю ночь, если понадобится.
Час спустя я захлопнула книгу, потрясенная финальным сюжетным поворотом – девушка выбрала не герцога, а конюха. Я не могла понять, что чувствую. Я была настолько уверена, что героиня в конце окажется с герцогом, что не обращала внимания на конюха. И вот он превзошел своего господина.
– Мне казалось, она собирается покинуть страну, – прозвучал грубый голос.
Я так резко вскинула голову, оторвав взгляд от обложки, что чуть не потянула шею.
Светлые глаза Тристана сверкнули в темноте, и уголки его губ приподнялись в улыбке.
Прежде чем он успел сказать «я же тебе говорил», я облизнула губы.
– Месье Адлер, я знаю, вы не хотели видеть меня…
– Джаред.
– Что?
Он скрестил руки на груди, из-за чего рукава его прекрасного темно-синего костюма натянулись. На манжетах белой рубашки поблескивали запонки в виде черепа и костей.
– Месье Адлером был мой дядя.
– Ох. Эм, ладно.
– Почему ты здесь?
– Чтобы объясниться. – Джаред примет мою помощь, только если преподнести ее как нечто совершенно иное. – Я поспорила со своим лучшим другом, что смогу заставить тебя совершить один добрый поступок. И я многое потеряю, если потерплю неудачу.
Я ждала, когда перо оторвется от моих крыльев, ведь на самом деле я не делала никаких ставок. Ангелам не разрешалось играть в азартные игры, даже если это было не ради денег. По какой-то причине – возможно, потому что в моих словах все же присутствовала правда – ни одно перо не упало.
– Добрые поступки никоим образом не принесут мне пользы.
– Они принесут пользу твоей душе.
Джаред фыркнул.
– Мне нравится моя душа такой, какая она есть.
Я изумленно уставилась на мужчину. Он Тройка, напомнила я себе. Тройки не заботятся о своих душах. Точно так же, как они не заботятся ни о ком, кроме себя. Я бросила быстрый взгляд на улицу – ни прохожих, ни машин. Почему я все еще здесь?
Верно…
Селеста.
Ашерлеста.
– Тебе бы не понравилась твоя душа, если бы ты знал, какое она имеет значение, – сказала я.
– И какое же? – Джаред склонил свой щетинистый подбородок к шее. – Что она значит, Перышко?
Я уже собиралась дать ему базовое объяснение, которым нам разрешалось делиться с людьми, но осознала слово, которое он только что произнес. Перышко. Стук моего сердца начал отдаваться в висках.
– Почему ты меня так назвал?
– Как так?
– Ты только что назвал ее Перышком, – подсказал Тристан.
Время тянулось бесконечно, прежде чем Джаред ответил:
– Потому что она выглядит мягкой и бесхребетной. Как перышко.
Мне следовало бы поморщиться или возмутиться из-за «мягкой». Сначала Тристан, теперь Джаред… Разве нельзя описать меня по-другому? Но прозвище попало в точку.
– Черви бесхребетны, у перьев есть стержни.
– Стержень – это не позвоночник, – на губах Джареда заиграла улыбка. – Но если ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя Червяк…
– Нет! Перо подойдет, – я облизнула губы. – Значит ли это, что ты дашь мне второй шанс?
– Ну, на тебя приятнее смотреть, чем на Тристана.
– Salaud[27], – выругался Тристан, но, судя по смешку, не всерьез.
Джаред повернулся к въездной арке.
– Будет весело.
Это будет совсем не весело. Ни капельки. Но если я смогу заставить его изменить хоть одно ужасное решение, оно того стоит.
Джаред позвонил в свою собственную дверь – у него нет ключа? – и повернулся ко мне.
– Когда закончится ваш спор?
– Через месяц.
Щелк.
Джаред прижал пальцы к лакированному дереву.
– У тебя есть двадцать четыре часа.
– Что? – пискнула я.
– Я весь твой на один день. Как только твое время истечет, ты перестанешь преследовать меня.
– Я не преследую тебя.
Джаред кивнул в сторону колонны, у которой я его поджидала, и на книгу, все еще зажатую в моих руках.
– А как ты называешь осаждение моего порога? Осмотр достопримечательностей?
Ладно, возможно, я преследовала его.
– Я хочу, чтобы ты навсегда убралась из моей жизни через двадцать четыре часа. Соглашайся или уходи сейчас, Перышко. Мне все равно.
Мое сердце тикало в груди, как бомба. Смогу ли я изменить этого человека за один день?
– Часы сна не считаются.
– Хорошо торгуется, – заметил Тристан.
– Ладно, – сказал Джаред.
Тристан бочком приблизился ко мне и пробормотал:
– Молодец, Лей.
Я удивленно уставилась на него, гадая, почему он меня поздравляет.
Рука Тристана опустилась на мою поясницу.
– Не в привычке Джареда давать второй шанс.
– Время, которое ты тратишь на флирт с моими сотрудниками, считается в трехкратном размере.
Я резко отодвинулась от Тристана.
– Я не флиртовала, – возразила я, проходя к двери, которую придерживал Джаред.
Тристан хотел пройти следом, но Джаред приказал:
– Иди домой. У меня все под контролем.
Тень сомнения промелькнула на лице Тристана и заставила мой желудок судорожно сжаться. Хоть я и не знала Тристана лучше, чем Джареда, но он был словно буфер между нами. А я вроде как хотела буфер. Однако я не проронила ни слова, так как не собиралась показывать слабость. Это единственная возможность, и я ею воспользуюсь. Сотня перьев может стать моей еще до конца дня.
Я выпрямилась, что придало мне мужества, и прошла мимо Джареда. Дал ли он мне настоящий шанс или у него были грязные планы на меня?
– О чем задумалась, Перышко?
– Собираешься называть меня так все время?
– Имеешь в виду в течение следующих двадцати четырех часов? Да. Разве только Лэ нравится тебе больше.
Почему ему обязательно произносить мое имя настолько ужасно?
– Мне не нравится, как ты его произносишь.
– А что не так?
Я прищурила глаза, чтобы показать: я не купилась на его притворную невинность. Он ухмыльнулся:
– Тогда оставляем Перышко.
Когда тяжелая дверь с лязгом закрылась, я тихо выдохнула. Над внутренним двором не было крыши, но я еще никогда не чувствовала себя такой скованной.
Джаред внимательно посмотрел на мои приоткрытые губы, на мои глаза, а затем на волосы, которые я нервно заправила за уши. Он шагнул вперед, взял в руку прядь моих волос и поднес ее к слабому свету фонаря.
Я оттолкнула его пальцы.
– Что ты делаешь?
– Проверяю, настоящий ли цвет.
– Это не твое дело.
– Мне нравится знать, с каким человеком я имею дело. Женщины, которые красят свои волосы в яркие цвета, хотят выделяться. А ты производишь впечатление интроверта.
– Цвет естественный, ясно? – Шепотом я добавила: – Поверь, если бы я могла перекрасить их во что-то нормальное, то сделала бы это.
Краска не действовала на ангельские волосы. Я пыталась. Несколько раз.
– Если бы могла? – брови Джареда сошлись на переносице. – Тебе нельзя красить волосы из-за веры?
– Я не собираюсь тратить двадцать четыре часа, которые ты так великодушно выделил мне, на обсуждение моих волос, хорошо?
Уголок его губ приподнялся.
– Что же мы тогда будем обсуждать? Погоду?
– Поговорим о том, как тебе стать лучше.
Джаред фыркнул.
– Я безнадежен, Перышко. На твоем месте я бы не стал и пытаться.
– Но ты не я, – я растерла руками предплечья, чтобы отогнать прохладу апрельской ночи.
– Я бы лучше обсудил твои волосы.
– Если ты веришь в свою безнадежность, зачем давать мне второй шанс?
Больше не улыбаясь, Джаред сказал:
– У меня свои причины.
Моя кожа покрылась мурашками.
– Какие?
– Неважно.
Мне следовало вовремя отказаться и выбрать кого-нибудь другого. Кого-то, кто не выглядел словно хищник, которому нравилось играть со своей жертвой.
– Ты же не собираешься запереть меня и пытать? – не сдержалась я.
– Я обещал тебе двадцать четыре часа, а не объяснение своих поступков.
Он направился ко входу в особняк из известняка. На пороге стоял Амир, отдаленно напоминающий стальную балку. Он сердито смотрел на меня, словно я была какой-то крысой, которую Джаред вытащил из канализации и принес домой в качестве питомца.
– Ты идешь, Перышко? У тебя осталось всего двадцать три часа и сорок семь минут, чтобы изменить мое ужасающее поведение.
Насмешливые нотки в голосе Джареда не ускользнули от меня. Он не верил, что я смогу исправить его. По правде говоря, я и сама в это не верила. Но мне отчаянно хотелось вернуть свои перья, поэтому я направилась за мужчиной. Мои бронзовые туфли на шпильках застучали по булыжникам. Когда я проходила мимо фонтана, мой взгляд остановился на израненной спине статуи.
Это не предзнаменование, Лей.
Тогда почему именно предзнаменованием это и кажется?
По моему телу пробежала дрожь, когда я вошла в дом.
– Ты очарована моим фонтаном, – сказал Джаред.
Я посмотрела на его смуглое лицо.
– Жаль, что он сломан.
– Я думал, ты увлекаешься сломанными вещами.
Я вглядывалась в полуприкрытые глаза Джареда. Вестибюль освещался слабо, но я все равно разглядела: они были настолько глубокого карего оттенка, что казались черными.
– Это мой долг, а не увлечение, – возразила я, обходя мужчину.
Мюриэль сегодня не было, а дверь, ведущая в логово инкубов, была приоткрыта. Так что я подошла к ней.
– Твоя сумка, Перышко, – сказал Джаред. – Я не разрешаю пользоваться мобильными телефонами в доме.
Я прижала к себе мягкую кожу.
– Я не буду им пользоваться.
– Еще одна причина оставить телефон здесь.
Я прикусила губу, затем склонила голову, сняла сумку с плеча и протянула ее. Амир тут же схватил сумку.
– Он хорошо о ней позаботится, – успокоил Джаред.
Этот телохранитель не был похож на человека, который хорошо о чем-то заботится. Он казался человеком, который ломает шеи своими гигантскими руками и проламывает черепа массивной головой.
Когда я поворачивалась, Джаред спросил:
– Ты собираешься починить ее, как только закончишь со мной?
– Что?
– Статую в моем фонтане.
Он расстегнул воротник своей белой рубашки.
– Зависит от обстоятельств, – я наблюдала, как Джаред расстегнул еще одну пуговицу, обнажив россыпь темных волос на груди. – Ты сохранил ее крылья?
Я скользнула взглядом вверх по его шее, зацепившись за резкий изгиб кадыка.
– Нет. Я превратил их в пыль.
– Тогда я мало что могу для нее сделать.
Я прошла мимо, молясь, чтобы моя судьба оказалась лучше, чем у статуи. Чтобы я покинула «La Cour des Démons» с целыми крыльями.
Или более тяжелыми.
Потяжелее было бы неплохо.