Песни Перна

Глава 2

Поначалу Менолли казалось, что забыть о сочинительстве будет совсем не трудно. Ей очень хотелось не посрамить Петирона — пусть новый арфист увидит, что дети безошибочно затвердили все обязательные песни. Ребятишки занимались с удовольствием: ведь учиться куда приятнее, чем потрошить рыбу, латать сети или наживлять переметы. К тому же суровые зимние шторма — таких не было уже несколько Оборотов — не выпускали рыболовную флотилию из гавани, и учение скрашивало скуку.

Пока лодки отстаивались в Корабельной пещере, Янус не раз появлялся на пороге малого зала, где Менолли проводила занятия, и угрюмо наблюдал за дочерью. К счастью, он скоро уходил — дети робели в его присутствии. Однажды Менолли заметила, что отец, забывшись, отбивает ногой такт. Поймав ее взгляд, правитель нахмурился и сразу же ушел. Спустя три дня после похорон Янус отправил лодку в холд Айген. Новости, которые принесли вернувшиеся в Полукруглый гребцы, не представляли для Менолли никакого интереса, однако взрослые явно переполошились: до девочки доносились их пересуды о происках Древних. Но она пропускала их мимо ушей — ей-то что за дело? Еще экипаж лодки привез грифельную дощечку — послание, адресованное Петирону и скрепленное личной печатью мастера Робинтона.

— Бедняжка Петирон, — сказала Менолли одна из тетушек, вздыхая и прикладывая к глазам платок. — Он всегда так ждал весточек от Главного арфиста. Что ж, придется теперь письму полежать до тех пор, пока не прибудет новый арфист. Он-то уж будет знать, как с ним поступить. Менолли потребовалось немало времени, чтобы выяснить, куда девали грифельную дощечку — она оказалась на полке в отцовском хранилище Летописей. Девочка была уверена: в послании есть что-то, касающееся ее лично, ее песен, которые Петирон, по его словам, отослал Главному-арфисту. Эта мысль до такой степени не давала ей покоя, что она осмелилась спросить у матери, почему Янус не вскрывает послание.

— Что? Открыть запечатанное послание, адресованное покойному самим мастером Робинтоном? — Мави недоверчиво воззрилась на дочь, будто услыхала что-то кощунственное. — Твой отец никогда на это не пойдет. Письма арфистов — не нашего ума дело!

— Просто я вспомнила, что Петирон отправлял послание Главному арфисту. Ну, и подумала: может быть, в ответе говорится про замену. Я только хотела…

— Я тоже с нетерпением ожидаю нового арфиста, милочка моя. А то ты, я смотрю, совсем зазналась с этими уроками.

Следующие несколько дней Менолли не находила себе места от беспокойства — она решила, что мать уговорит Януса отстранить ее от занятий с детьми. Но этого, разумеется, не случилось — по той же самой причине, по которой Янусу пришлось позволить ей учить. Но Мави все-таки отыгралась: как только занятия заканчивались, на девочку сыпалась самая грязная, самая нудная, самая противная работа, которую только можно было придумать. А Янус взял за правило чуть ли не каждый день появляться на занятиях.

Наконец погода наладилась, и весь Полукруглый снова сбивался с ног, перерабатывая улов. Ребятишек освободили от занятий и отправили на берег собирать выброшенные штормом водоросли, а женщины кипятили их в огромных котлах, изготовляя густой пахучий отвар, лучшее средство от всевозможных недугов и ломоты в суставах — так, во всяком случае, утверждали старые тетушки. Но они всегда были мастерицами находить благо в любом зле и зло в любом благе. «А главное зло в водорослях — их омерзительный запах», — размышляла Менолли, которую приставили к котлу помешивать вонючее варево.

Потом с небес посыпались Нити, внеся в жизнь некоторое разнообразие. Правда, Менолли томилась, сидя взаперти за толстыми стенами, пока огнедышащие драконы бороздили небо, сжигая Нити дотла. Вот бы хоть разок увидеть такое своими глазами — ведь это совсем другое дело, чем распевать песни про драконов или просто представлять себе, что происходит за каменными стенами и тяжелыми железными ставнями холда! Когда Падение закончилось, она присоединилась к команде огнеметчиков, которые рыскали по всей округе, охотясь за каждой Нитью, ускользнувшей от смертоносного пламени драконов. Правда, Нити едва ли нашли бы, чем поживиться на продуваемых всеми ветрами гиблых топях и трясинах, окружающих Полукруглый холд. А на голых береговых утесах, из которых был сложен Полукруглый, и вовсе ничего не росло — ни зимой, ни летом, но для порядка полагалось проверить и болота, и песчаные дюны. А вдруг какая-нибудь Нить зароется в морскую осоку или под куст топяники, или в заросли сливы-береговушки — сначала сожрет все корни, а потом примется лопать всю зелень подряд, пока на побережье не останется ни единой травинки!

Погода стояла холодная, но Менолли решительно предпочитала бегать с огнеметом по морозцу, чем сидеть взаперти. Их команда добралась до самых Драконьих камней. Когда-то Петирон говорил, что раньше эти скалы, вздымающиеся из бурных волн, были частью берегового рифа, источенного глубокими пещерами, как и весь этот участок скалистого побережья.

Но самый большой сюрприз ждал впереди: вернувшись в холд, Менолли узнала, что сам Ф'лар на своем бронзовом Мнементе завернул в Полукруглый перемолвиться словом с Янусом. Конечно, девочка не осмелилась подойти поближе, чтобы послушать, о чем говорят мужчины, но даже стоя на почтительном расстоянии, она ощущала запах огненного камня, шедший от бронзового великана. Видела его сверкающие глаза, которые переливались всеми цветами радуги в лучах бледного зимнего солнца, мощные мышцы, бугрившиеся под мягкой шкурой. И в какой-то миг, когда дракон величаво повернул голову в ее сторону и глаза его, медленно вращаясь, полыхнули разноцветными огнями, Менолли вдруг почудилось, что взгляд Мнемента упал на нее! У девочки даже дыхание перехватило — какой же он красавец!

Но волшебный миг быстро миновал. Ф'лар легко вскочил дракону на спину, ухватился за поводья, подтянулся и уселся меж выступов шейного гребня. Дракон распахнул огромные, такие хрупкие на вид крылья, и по двору пронесся порыв ветра. Мгновение — и он уже в воздухе, стремительно набирает высоту. Еще взмах, и он исчез, как будто и не было… Менолли перевела дух. Заметить дракона в небе — и то редкая удача. А уж увидеть его вместе с всадником так близко, да еще и присутствовать при взлете и уходе в Промежуток — просто подарок судьбы!

Сразу же все песни про драконов и их славных всадников показались Менолли бледными и невыразительными. Она тайком пробралась в крохотную комнатушку на женской половине, которую делила с Селлой: ей хотелось побыть одной. Достав свое сокровище — маленькую тростниковую дудочку, девочка принялась тихонько наигрывать: ей было просто необходимо выразить в музыке все свое волнение, весь восторг, вызванный дивным зрелищем.

— Попалась! — в комнату ворвалась Селла, лицо ее раскраснелось, она тяжело дышала. Видно, бежала вверх по лестнице. — Все будет сказано Мави! — Селла вырвала дудочку из рук Менолли. — И что ты пряталась здесь. И что снова сочиняла — тоже!

— Да нет же, Селла. Это старая мелодия, — торопливо соврала Менолли и забрала дудочку обратно.

Селла сердито поджала губы.

— Как же, старая! Я тебя насквозь вижу, милочка! Только и знаешь, что отлынивать от работы. Ну-ка, марш на кухню! Там тебя уже заждались.

— Ничего я не отлыниваю. Я все утро занималась с детьми, пока не закончилось Падение. А потом бегала с огнеметчиками.

— С тех пор уже полдня прошло, а ты еще даже не переоделась! Толчешься тут в грязной, вонючей одежде — всю комнату мне изгадила. Катись отсюда сию минуту, или я скажу Янусу, что ты снова сочиняешь!

— Ха! Да ты не сможешь отличить одной мелодии от другой, хоть наизнанку вывернись!

Тем не менее, Менолли поспешила скинуть рабочую одежду — от Селлы можно всего ожидать. С нее станется наябедничать Мави — от Януса она, как и младшая сестра, старалась держаться подальше, — что Менолли вздумалось поиграть в своей комнате на дудочке, — поступок, сам по себе уже подозрительный. С другой стороны, с Менолли никто не брал клятвы навсегда оставить сочинительство — просто она обещала не исполнять свои песни на людях.

К счастью, в тот вечер все пребывали в хорошем расположении духа — как же, сам Ф'лар удостоил Януса беседой, к тому же, если погода продержится, завтра можно ожидать богатого улова. После Падения рыба всегда поднимается на поверхность кормиться упавшими в воду Нитями, а на этот раз фронт Падения прошел как раз над Нератским заливом. Утром рыба пойдет косяками. А раз на Януса в кои то веки снизошло благодушное настроение, то и все в холде были рады расслабиться, тем более, что ни единая Нить не упала на землю.

Так что не было ничего удивительного в том, что Менолли призвали повеселить собравшихся. Она спела два длинных сказания о драконах, а потом песню, прославляющую бенденских командиров Крыла — в морском холде должны знать своих всадников. «Полукруглый расположен на отшибе — может быть, в Вейре было новое Рождение, а мы и не знаем», — размышляла девочка. Но Ф'лар наверняка поведал бы Янусу о таком событии. Вот только расскажет ли Янус Менолли? Ведь она не арфист, которым положено знать о подобных вещах.

Рыбаки требовали все новых и новых песен, но девочка устала. Тогда она заиграла им напев, который они могли исполнить сами, и все подхватили его огрубевшими от соленых ветров голосами. Она увидела, как отец недовольно смотрит на нее, хоть и поет вместе с остальными. Может быть, он не хочет, чтобы она, девочка, играла мужские песни? Но почему? Ведь она так часто исполняла их раньше, когда был жив Петирон. При мысли о такой несправедливости у нее вырвался вздох. Интересно, что бы сказал Ф'лар, узнай он, что в Полукруглом обязанности арфиста исполняет какая-то девчонка? Все говорят, что он человек справедливый и дальновидный и к тому же превосходный всадник. О нем и его супруге, Госпоже Лессе, даже песни слагают.

Она спела их в честь сегодняшнего визита Предводителя Вейра и заметила, что лицо Януса слегка прояснилось. И снова пела до тех пор, пока не почувствовала: больше она не сможет издать ни единого звука. Как жаль, что никто в холде не может сменить ее ненадолго, дать ей хотя бы краткую передышку. Менолли оглядела лица собравшихся — нет, никто из них даже в барабан-то бить как — следует не умеет, не то, что сыграть на гитаре или дудочке.

Вот почему на следующий же день она стала учить одного мальчугана искусству игры на барабане — ведь под барабан можно петь столько разных песен. А один из двух детишек Сорил, занимавшихся у нее, вполне мог бы освоить дудочку.

Но кто-то — не иначе, как Селла, — с горечью подумала Менолли, — немедленно доложил об этом новшестве Мави.

— Тебе же запретили всякую отсебятину!

— Но учить мальчика бить в барабан — никакая не отсебятина…

— Учить детей музыке — дело арфиста, а никак не твое, милочка моя. Скажи спасибо, что отец сейчас в море, а то он бы задал тебе хорошую порку, непременно задал бы. Так что давай-ка лучше без глупостей.

— Разве это глупости, Мави? Вот если бы вчера вечером мне помогали барабанщик и трубач…

Мать предупреждающе подняла руку, и Менолли прикусила язык.

— Ты поняла меня? Никаких вольностей!

Вот и весь разговор.

— А теперь займись светильниками, пока рыбаки не вернулись с моря. Это занятие неизменно приводило Менолли к комнате Петирона. Она стояла пустой, из вещей, принадлежавших старому арфисту, в ней ничего не осталось. Девочка вспомнила о запечатанном послании, которое дожидалось своего часа в отцовском хранилище Летописей. А что если Главный арфист ждет от Петирона ответа о сочинителе песен? Почему-то Менолли была совершенно уверена, что в письме говорится и о ней. Но что толку думать об этом? Знай она даже наверняка, все равно ничего не поделаешь, — мрачно размышляла Менолли. И все же она не смогла удержаться и, проходя мимо комнаты Януса, украдкой взглянула на лежащий на полке пакет, который не давал ей покоя.

Огорченно вздохнув, она завернула за угол. Наверное, Главный арфист уже узнал о смерти Петирона и, может быть, даже послал ему замену. Может быть, новый арфист откроет послание и прочитает там что-нибудь о ней. Может быть, если там говорится, что ее песни не так уж плохи, Янус и мать перестанут все время бранить ее за сочинительство, отсебятину и другие провинности…

Зима была уже на исходе, а Менолли все не переставала горевать об ушедшем арфисте. Наоборот, со временем чувство потери только усилилось. Ведь он один ободрял и поощрял ее, особенно в том, самом главном, что ей теперь начисто запретили. Но, несмотря на все запреты, музыка продолжала звучать у нее в душе, биться в кончиках пальцев. И Менолли продолжала сочинять — для себя. Ведь этого ей никто не запрещал.

Она пришла к выводу, что Януса с Мави больше всего беспокоит, как бы детишки, которых ей следовало обучать только настоящим балладам и сказаниям, ненароком не подумали, что ее песенки тоже вышли из Цеха арфистов. Но если родители считают, что ее безделицы настолько хороши, какой же тогда от них может быть вред? Главное, чтобы она не исполняла свои сочинения на людях, — вдруг их кто-нибудь запомнит, а потом повторит не к месту.

Менолли никак не могла понять: что плохого, если она просто запишет новые мелодии? И стала потихоньку наигрывать их в классном зале, после того, как детишки расходились и у нее выдавалась свободная минутка перед ежедневными трудами. Записи свои она тщательно прятала на стеллаже, где хранились ноты. Там им ничто не угрожало — до приезда нового арфиста никто, кроме нее самой, туда не заглянет.

Но даже это небольшое отступление от строжайшего запрета, наложенного отцом на ее любимое занятие, не могло спасти Менолли от все растущего уныния и одиночества. Девочка никак не ожидала, что мать будет неотступно следить за каждым ее шагом, приметив признаки зарождающегося мятежа. Мави не желала, чтобы их холд покрыл себя позором; она опасалась, что Менолли, которой похвалы Петирона вскружили голову, еще слишком мала и может допустить какую-нибудь оплошность. Да и Селла жалуется, что младшая сестра совсем отбилась от рук. Правда, здесь можно сделать некоторую скидку на обычную зависть. Но когда Селла сообщила ей, что Менолли вздумала учить ребятишек играть на музыкальных инструментах, Мави сочла необходимым вмешаться. Ведь стоит Янусу хоть краем уха прослышать про такую провинность, и девчонке несдобровать.

Приближалась весна, а с ней — ясная погода. Может быть, скоро прибудет новый арфист.

И вот, наконец, весна настала, выдался первый погожий денек. Ветерок, залетевший в открытые окна малого зала, принес сладкий аромат цветущей топяники и сливы-береговушки. Дети распевали во весь голос — как будто чем громче петь, тем лучше получится. Правда, они исполнили длинное старинное сказание, ни разу не спутав слов, но все же, пожалуй, вложили в песню больше воодушевления, чем того требовали правила. Может быть, именно это их воодушевление передалось Менолли и напомнило ей о мелодии, которую она пыталась набросать накануне.

Она и не собиралась нарушать запрет. Кто же знал, что флотилия так рано вернется с лова? Задумавшись, девочка перебирала струны, начисто забыв, что мелодия, вылетающая из-под пальцев, не является признанным творением Цеха арфистов. И надо же было Янусу именно в этот миг проходить под открытым окном зала.

Он неожиданно вырос на пороге и велел ребятишкам отправляться на берег — помогать разгружать улов. Потом молча, что делало неотвратимое наказание еще ужаснее, снял широкий ремень и жестом приказал Менолли задрать куртку и лечь грудью на высокий стул арфиста.

Когда он закончил экзекуцию, девочка рухнула коленями на холодный каменный пол, кусая губы, чтобы не разрыдаться. Еще никогда он не избивал ее столь жестоко. Кровь так оглушительно стучала в ушах, что она даже не слышала, как Янус вышел из зала. Прошло немало времени, пока она смогла опустить куртку на исполосованную саднящими рубцами спину. И только с трудом поднявшись на ноги, Менолли заметила, что отец забрал с собой гитару. И поняла, что его скорый суд окончателен и бесповоротен.

И до чего же несправедлив! Она успела сыграть всего-то несколько тактов… и то лишь, потому, что последние аккорды учебной баллады как-то сами собой переросли в новую мелодию. Разве от такой безделицы может получиться хоть какой-то вред? Ведь дети так хорошо разучили все обязательные баллады, которые им положено знать! Нет, она вовсе не собиралась нарушать запрет.

— Менолли! — на пороге появилась мать, в руке у нее был пустой мешок. — Так рано закончила — с чего бы это? — Она резко остановилась и уставилась на девочку, лицо ее исказилось гневом и досадой. — Значит, все-таки доигралась! Говорили же тебе: не смей сочинять…

— Я не хотела, Мави, правда не хотела! Песня… сама пришла мне в голову. Я и сыграла-то всего пару тактов…

Но мать не желала слушать никаких оправданий. Во всяком случае, сейчас. Когда Менолли поняла, что Янус забрал гитару, ее охватило отчаяние. Теперь, при виде холодной неприязни матери, оно стало просто невыносимым.

— Возьми мешок. На кухне нужна свежая зелень, — без всякого выражения произнесла Мави. — Поищи траву золотожилку — она уже должна бы появиться.

Безропотно взяв мешок, Менолли рассеянно перекинула его через плечо.

И задохнулась от боли — он с размаху опустился прямо на ее исполосованную спину.

Не успела девочка увернуться, как мать быстрым движением задрала ее свободную куртку, и у нее вырвался сдавленный возглас. — Надо бы наложить болеутоляющую мазь, — овладев собой, сказала Мави.

Менолли резко вырвалась. — Что толку сначала бить, а потом унимать боль? — бросила она и выскочила из зала. Можно подумать, что матери есть дело до ее страданий, — разве что здоровой она сможет работать быстрее и дольше.

Тяжелые раздумья гнали ее из дома, хотя каждое движение болью отдавалось в исхлестанной спине. Но она не сбавляла шаг — предстояло пересечь весь обширный холд, и чем скорее она это сделает, тем лучше. Ведь того и гляди, какая-нибудь тетушка пристанет с расспросами: отчего это у детишек так рано закончились занятия, да почему Менолли отправилась за зеленью, вместо того чтобы вести уроки?

К счастью, она никого не встретила. Все либо отправились в Корабельную пещеру, помогать с разгрузкой, либо постарались скрыться с глаз Морского правителя, чтобы избежать этой участи. Менолли быстро миновала домишки рыбаков, ютившиеся на задворках холда, вдоль раскисшей дороги, и свернула на тропинку, обходившую Полукруглый с юга. Ей не терпелось убежать подальше от дома, благо на сей раз все законно — ведь ее послали на поиски зелени.

Шагая вприпрыжку по песчаной тропке, девочка искала глазами островки свежей весенней травы; то и дело она болезненно морщилась — спину нещадно саднило, но она только ускоряла бег. Однажды Алеми, ее старший брат, сказал, что она бегает ничуть не хуже любого мальчишки в холде, а на длинной дистанции запросто обойдет половину из них. Что бы ей было уродиться парнем… Тогда после смерти Петирона она вполне смогла бы его заменить. Да и Янус никогда не стал бы бить мальчишку, если бы тот отважился спеть песню собственного сочинения.

Открывшаяся перед ней низина пестрела розовыми и желтыми цветами сливы и топяники. То здесь, то там виднелись черные прогалины — следы пламени, которые оставили королевы, когда, летая над самой землей, охотились за нитями, ускользнувшими от боевых Крыльев. А вот и проплешина, выжженная огнеметом: здесь какой-то Нити удалось зарыться в землю. Менолли поклялась себе в один прекрасный день распахнуть стальные ставни окон и своими глазами увидеть, как драконы испепеляют врага на лету. Незабываемое, должно быть, зрелище!

«Правда, довольно рискованное», — добавила она про себя. Однажды ей пришлось наблюдать, как мать обрабатывала ожог, нанесенный Нитью. Страшная была отметина — будто кто-то провел по руке рыбака докрасна раскаленным прутом. Осталась глубокая борозда, а по краям кожа обуглилась до черноты. Теперь Торли всю жизнь будет носить сморщенный багровый рубец — укусы Нитей никогда не заживают как следует.

Менолли пришлось перейти на шаг. Она вспотела, и разгоряченную спину нестерпимо жгло. Распустив пояс куртки, девочка принялась обмахивать ею тело, чтобы ветерок слегка остудил саднящие раны.

Ноги сами несли ее — через болото, на гребень каменистого холма, в следующую заболоченную низину. Здесь пришлось идти осторожнее: то здесь, то там подстерегала коварная трясина. И нигде никакого следа травы-золотожилки… Есть, правда, еще одно местечко — за двумя горбатыми пригорками. Прошлым летом ее там было, хоть косой коси… Сначала Менолли услышала странный звук и с ужасом покосилась на небо. Драконы? Она стала испуганно озираться, боясь увидеть на востоке предательское серебристое свечение — предвестника приближающихся Нитей. В лазурном небе не оказалось даже следа этой коварной дымки, но крылья… Она отчетливо слышала их свист. Драконы? Да нет, не может быть — драконы так не носятся. Они всегда летают строем, чертя на небе правильные узоры. А здесь — кувырки и спирали, нырки и свечки. Менолли заслонила глаза от солнца. Вспышки голубого, зеленого, коричневого и… Ну конечно, вот и стремительный, как молния, проблеск яркого золота — королева! Но какая же крошечная…

Девочка наконец вдохнула — от изумления у нее даже дух захватило. Неужели королева файров? Не иначе, как она! Только огненные ящерицы могут так походить на драконов, только совсем-совсем маленьких! Птицы такими не бывают. К тому же птицы не спариваются на лету. А ведь именно эта картина предстала перед глазами восхищенной Менолли — брачный полет королевы, которую по пятам преследовали бронзовые. Значит, файры — не просто мальчишечьи выдумки! Затаив дыхание, девочка следила за стремительным, грациозным полетом. Королева поднималась так круто, что более мелкие файры — голубые, зеленые и коричневые — постепенно отстали. Теперь они кружили над землей, стараясь не терять из вида несущуюся в вышине стаю, ныряли и кувыркались в воздухе, подражая движениям королевы и ее бронзовых преследователей.

«Не иначе, как файры!» — думала Менолли, и сердечко ее едва билось, завороженное красотой захватывающего зрелища. Так вот они какие — вылитые драконы, хоть и во много раз меньше. Не зря она все-таки вызубрила всю учебную премудрость. Королева у драконов должна быть золотой, она спаривается с бронзовым, который ее догонит. Именно это событие она сейчас и наблюдала, только участниками его были огненные ящерицы.

Что за волшебное зрелище! Королева устремилась прямо к солнцу, и теперь даже Менолли, несмотря на необычайно острое зрение, едва могла различить в вышине крошечные темные точки.

Она шла все дальше, следуя за отставшими огненными ящерицами. Девочка была уверена: они приведут ее к побережью близ Драконьих камней. Прошлой осенью ее брат Алеми рассказывал, что как-то на заре видел там огненных ящериц, наблюдал, как они на отмели кормились морскими звездами. Его слова положили начало очередному приступу «файровой лихорадки», как назвал это тогда Петирон. Все мальчишки в Полукруглом бредили файрами, мечтали их поймать. Они вконец извели Алеми просьбами снова и снова рассказать об увиденном.

Хорошо еще, что с моря сюда не подобраться — даже самый опытный гребец не решится спорить с коварными течениями. Но стоит только кому-нибудь пронюхать, что здесь водятся файры… От нее-то, во всяком случае, никто не услышит ни словечка!

Будь даже Петирон жив, — решила Менолли, — она бы и ему не проболталась. Сам старик никогда не видел файров, но не раз говорил ребятишкам, что в Летописях встречаются упоминания об этих удивительных созданиях.

— Увидеть-то их можно, — сказал ей как-то Петирон, но поймать — никогда! — и он хрипло рассмеялся. — Хоть люди и не оставляют попыток с тех самых пор, как треснуло самое первое яйцо.

— А почему их нельзя поймать?

— Потому что они не даются в руки. Файры очень хитрые: раз — и нету!

— Они уходят в Промежуток? Как драконы?

— Этого никто не видел, — отрезал Петирон, как будто она допустила оплошность, сравнив каких-то файров с великими драконами Перна.

— Куда же еще они могут деваться? — допытывалась Менолли. — И что это такое — Промежуток?

— Промежуток — такое место, которого нет нигде, — Петирон зябко поежился. — Ни здесь, ни там, — он показал сначала на угол зала, потом на Морскую пристань, находящуюся на другой стороне бухты. — Там лютый холод и нет ничего — ни образов, ни звуков, ни ощущений.

— Так ты ездил верхом на драконе? — спросила пораженная Менолли.

— Случилось как-то раз, много Оборотов назад. — Он снова поежился, вспомнив пережитое. — А теперь, раз уж речь зашла об этом, спой-ка мне Песенку-загадку.

— Все ее загадки давно разгаданы. Какой смысл петь ее снова и снова?

— Значит, спой для меня, чтобы я был уверен: ты ее не забыла, — неожиданно вспылил Петирон. А почему — Менолли так и не поняла.

Но она твердо знала: Петирон ее любит. Как всегда, при воспоминании о недавней утрате, у девочки судорожно сжалось горло. Может, он тоже ушел в Промежуток? Как драконы, которые теряют всадника или от старости больше не могут летать? Да нет — когда уходят в Промежуток, ничего не остается. А после Петирона осталось тело, которое опустили в морскую бездну. А ей остались все песни, которые хранила его память, все романсы, все мелодии. Не было такого приема игры на струнных инструментах, которым бы она не владела, такого барабанного ритма, который не могла бы в точности воспроизвести. Она умела высвистывать двойные трели и наигрывать их на свирели не хуже любой птицы. Но было кое-что в жизни, чему Петирон не успел — или не сумел — ее научить. Может быть, все дело в том, что она — девочка, а есть тайны, подвластные только мужскому уму, — размышляла Менолли.

Но как-то раз Мави сказала им с Селлой: «Есть женские загадки, которые не отгадать ни одному мужчине», так что еще неизвестно, кто — кого.

— «Вот и еще одно очко в пользу женщин, — сказала себе Менолли, следуя за огненными ящерицами. Простой девчонке удалось увидеть то, о чем все мальчишки, да и мужчины Полукруглого только мечтают, — брачный полет файров».

Стая больше не пыталась преследовать королеву и ее бронзовых и теперь играла и резвилась в воздухе, то и дело проносясь над самой землей. И вдруг как будто провалилась сквозь землю! Менолли не сразу поняла, что файры скрылись за обрывом. Песок осыпался под ногами. Она рисковала кувырнуться с откоса или провалиться в яму. Совсем рядом слышался шум прибоя. Менолли изменила тактику и стала крадучись перебираться от одной поросшей жесткой осокой кочки к другой — тут и земля понадежнее, и для файров не так заметно.

Так она добралась до пологого подъема, за которым земля круто обрывалась вниз, к полосе прибрежного песка. Совсем близко, чуть расплываясь в полуденном мареве, вздымались из моря Драконьи камни. До Менолли доносились визги и щебет файров. Растянувшись в траве, она поползла к обрыву, надеясь хоть одним глазком еще раз взглянуть на огненных ящериц.

И правда — сверху все было отлично видно. Стояло время отлива, и файры суетились на мелководье, выковыривая моллюсков из-под обнажившихся валунов, или резвились на узкой полосе белого песка — весело плескались в мелких лужицах, а потом, расправив хрупкие крылышки, сушили их на солнце. То здесь, то там вспыхивали потасовки — файры никак не могли поделить лакомый кусочек. В этом, пожалуй, их единственное отличие от драконов, — решила Менолли, — разве можно себе представить, чтобы драконы дрались? Зато она слышала, что драконам, чтобы насытиться, нужны целые стада скакунов и птицы — вот ужас то! Правда, драконы едят не так уж часто, а то на всем Перне не хватило бы пищи, чтобы их прокормить.

Интересно, по вкусу ли драконам рыба? — Менолли невольно прыснула, подумав, что вряд ли найдется в море такая рыба, чтобы удовлетворить драконий аппетит, разве что сказочная царь-рыба, всегда ускользающая от рыбацких сетей. Полукруглый исправно отсылал в Вейр Бенден положенную десятину соленых, вяленых, копченых даров моря. Иной раз какой-нибудь всадник завернет к ним попросить свежей рыбы для особого случая, вроде пира по поводу очередного Рождения. А по весне и осенью женщины Вейра приезжают собирать ягоды, косить траву, резать прибрежную лозу. Как-то раз Менолли выпала честь услужить Маноре, главной смотрительнице бенденских Нижних пещер. Просто прелесть, что за женщина! Правда Менолли недолго удалось побыть при ней — Мави выставила дочерей из комнаты, заявив, что ей нужно побеседовать с Манорой наедине. Но девочке она понравилась с первого взгляда.

Вдруг стая файров взметнулась ввысь — вернулась их королева и догнавший ее бронзовый. Парочка устало опустилась на мелководье, раскинув крылья, — казалось, оба пребывают в таком изнеможении, что у них даже не осталось сил, чтобы их сложить. Нежно переплетя шеи, королева и бронзовый качались на прибрежной волне, а голубые файры услужливо предлагали им то морских звезд, то моллюсков. Укрывшись за порослью осоки, Менолли зачарованно следила за каждым их движением. Она не могла оторвать глаз от их маленьких повседневных затей, ей было интересно все — как они едят, купаются, отдыхают. Постепенно, поодиночке или парами, файры стали взлетать, направляясь к ближнему из окруженных морем утесов. Там они быстро скрывались из вида, уединяясь в маленьких пещерках-вейрах.

Последними величаво поднялись в воздух королева с бронзовым. И как они только ухитряются лететь так близко, едва не касаясь друг друга сверкающими крыльями? — поражалась Менолли. Как одно целое, они взметнулись ввысь, потом по плавной спирали скользнули к Драконьим камням и скрылись за ними.

Только тогда Менолли опомнилась, ощутила палящие лучи солнца на своей израненной спине, песок, забившийся в штанины и сапоги, налипший на потное лицо и руки. Осторожно пятясь, она отползла от края обрыва. Стоит файрам заметить наблюдателя, и они никогда не вернутся в эту бухту. Отползя на приличное расстояние, она еще долго бежала пригнувшись.

Ну и везение, — ликовала Менолли. — Все равно, что удостоиться приглашения в Вейр Бенден! От избытка чувств девочка пустилась в пляс. Потом, приметив на болоте толстые трубки болотной травы, срезала одну над самой водой. Ну и пусть отец отнял у нее гитару — можно придумать и кое-что другое, чем ящик со струнами!

Отмерив нужную длину, она отрезала конец. Потом ловко проделала шесть отверстий сверху и два снизу — как учил Петирон — и вот она уже играет на тростниковой дудочке! Льется легкая, игривая, порхающая мелодия — отголосок переполняющего ее восторга. Мелодия о маленькой королеве файров, которая сидит на скале и, слушая плеск волн, прихорашивается, ожидая бронзового поклонника.

Сначала музыка никак не хотела укладываться в нужный размер, пришлось немножко помучиться, но проиграв мелодию несколько раз, Менолли осталась довольна. Ее музыка так отличалась от того, чему учил ее Петирон, от всех традиционных произведений. А главное, она звучала совсем, как песенка огненной ящерицы: лукаво, дерзко и чуть таинственно!

Менолли отложила дудочку и задумалась: интересно, знают ли драконы о существовании файров?