Песнь предсказателя Небес

Глава 1 Найчжоу

Цзян Юн с неприкрытым удовольствием жевал паровую булочку, так ловко украденную из торговой лавки неуклюжей женщины по имени Сянь Чан. Какая же невнимательная! А вот булочка очень вкусная… Болтая ногами туда-сюда, он сидел на перилах балконного коридора, у длинной стены которого располагались металлические двери квартир. Ему доставляло огромное удовольствие каждое утро воровать что-нибудь съестное из торговой лавки Сянь Чан, потом взбираться на перила и наблюдать за утренним городом.

Найчжоу, словно огромная, пыхтящая паром машина, нехотя открывал тяжелые веки. Как и сами люди здесь. Сонные, они еле-еле выходили из своих квартир и плелись вниз по лестнице на улицу. Кто-то шел на работу, кто-то отправлялся рыбачить в море Фэй, прозванное жителями города «бурым». Цвет у него такой, потому что грязное. А рыба из этого моря была пустой на вкус.

Доев булочку, парень зевнул и улыбнулся. Если жители города Найчжоу проснулись, значит, его работа тоже не ждет. Но прежде ему хотелось пожелать доброго дня своей небольшой семье. Он спрыгнул на бетонный пол и приблизился к двери квартиры. Как можно тише прошмыгнул внутрь.

— А-юн[3]! — Детские ручонки обхватили его за талию. — Братец, ты где был?

Цзян Юн опустил взгляд вниз. На него смотрели два огромных темных глаза с каймой длинных ресниц. Девочка отпустила брата и на шаг отошла, рассматривая его, словно видела впервые.

— Бабушка еще спит? — шепотом спросил Цзян Юн и нежно погладил сестру по голове. — Смотрел на восход.

— А когда мне можно будет посмотреть на восход?

— Вот съешь тысячу паровых булочек, сестричка, а потом еще — и подрастешь! Буду показывать тебе восход солнца. — Парень улыбнулся и прошел в небольшую кухоньку.

Для трех человек здесь едва хватало места. Бабушка Цзян Мэй хозяйничала на этой территории сама. И пусть на кухне было тесно, однако все лежало на своих местах. Любимая старенькая рисоварка стояла на столе и занимала бо́льшую его часть. У стола — три табурета из темного дерева. Развернешься, и сразу плита на две конфорки, всегда чистая. Чуть выше висели ящички из такого же темного дерева с кухонной утварью внутри. Небольшое окно всегда приоткрыто, чтобы проветривать маленькое помещение.

Цзян Юн открыл верхний шкафчик, ближе всего висящий к окну, и достал оттуда банку из-под дешевого кофейного напитка. Пусто. Деньги кончились. В животе рядом стоящей сестренки заурчало.

— Лихуа, сестрица, я принесу еды. — Цзян Юн улыбнулся и потряс банку в руках, словно в ней лежало что-то звонкое, весомое. Он с досадой поставил жестянку на место и закрыл шкафчик. — Не буди бабушку, хорошо? Когда она проснется, я уже сделаю для вас завтрак.

Девочка приподнялась на носочках и с довольным видом кивнула. Ее беззаботное, невинное личико умиляло Цзян Юна. Такое же приятное, растянутое в улыбке лицо и у бабушки Мэй. Это вся его семья. Такая маленькая и вечно улыбающаяся… Каждый день Цзян Юн напоминал себе, какая ответственность легла на его плечи.

Когда ему было одиннадцать лет, а сестренке Лихуа год — их родители погибли. В тот день дети уже навсегда остались со своей бабушкой. Цзян Юн видел, как она горько заплакала, узнав о машине, сорвавшейся вниз со склона. Тогда, в день великого шторма, случилась авария. Родители мчали домой по дороге, проложенной по гребню холма, возвышавшегося над бурым морем Фэй. В погожий день этот путь не был опасным. Но тот шторм вырывал деревья с корнями, машины скользили по сырому асфальту, словно водомерки на пруду. Немудрено, что проезжать по холмистой дороге было рискованным делом. Родители двух детей отчаянно стремились домой. Однако не добрались. Бабушка Мэй тогда долго горевала, но, будучи еще сильной и крепкой женщиной, принялась заботиться о несчастных детях, так внезапно оставленных родителями на произвол судьбы.

Благодаря работе кухаркой в небольшом ресторанчике бабушка Мэй держала семью на плаву. А потом, как и все смертные, постарела и оставила работу. К тому времени подрос Цзян Юн, и теперь на его плечи легла забота о своей бабушке и маленькой сестре. Вот только он не работал, а бил баклуши изо дня в день.

Каждое утро Цзян Юн ускользал из их маленькой квартирки на семнадцатом этаже и придумывал себе занятие. И одно из его любимых — воровать. Уже к обеду он обычно приносил домой продукты или деньги. На вопрос бабушки Мэй, откуда в их доме появляется еда, парень всегда отвечал уклончиво. Он вынужден был врать ей и сестре: что работает мойщиком посуды, ходит на рыбалку или помогает кому добрым делом за награду. Но никогда Цзян Юн не позволял себе заниматься попрошайничеством. И бабушка Мэй всегда с улыбкой кивала, выслушивая ложь, которая разбивала ему сердце.

Перед выходом парень взял с собой рюкзак для «добычи». Также он надел тонкую черную ветровку с капюшоном и прихватил такого же цвета кепку. Цзян Юн подошел к небольшому зеркальцу у входной двери. Ему нравилось собирать свои уже отросшие до плеч черные волосы в небольшой низкий пучок, чтобы не мешались. Порой Цзян Юн оставлял их распущенными, собирал несколько прядей по бокам и делал маленький хвостик. Он был уверен, что с такой прической можно легко выделиться на фоне остальных мужчин Найчжоу. Сестрица Лихуа часто играла с его волосами, нежно перебирая маленькими ручонками пряди и заплетая их в косички.

Он вгляделся в свое отражение. Бабушка Мэй всегда говорила, что Цзян Юн похож на свою маму. Его небольшое лицо с тонкими чертами украшали светло-карие, почти янтарного цвета глаза, обрамленные каймой черных ресниц. Немного пухлые губы смягчали худобу лица, делая образ Цзян Юна намного чувственнее, чем нужно для парня его возраста. Однако, несмотря на небольшую женственность лица, поведение Цзян Юна было полной противоположностью его внешности. Все его движения были быстрыми, порой грубоватыми. Рядом с бабушкой и сестрой он оказался самым неуклюжим — то и дело ронял миску с рисом или проливал на себя чай.

Цзян Юн собрал волосы в небольшой пучок и надел кепку. Волосы… Не так давно им было принято судьбоносное решение — отрастить их, как у тех статных красавцев с гравюр из бабушкиных книг. Сестрица Лихуа его идею с радостью поддержала. Цзян Юн будет собирать волосы в пучок или высокий хвост, а может, и распустит их. И пусть в Найчжоу никто уже давно не ходит с длинными локонами, молодой воришка очень гордился своим решением, которое стало вызовом этому скучному городскому обществу.

Солнце выглядывало из-за редких темно-серых тучек, медленно плывущих по небу, обещая дождь. Цзян Юн вышел из квартиры и двинулся вниз по лестнице, раздумывая, куда бы для начала ему пойти. И только первые шаги по асфальту были сделаны, как вдруг…

— Цзян Юн?

Он вздрогнул. Перед ним стояла низенькая старушка, соседка по этажу. Она держала в руках пакеты с продуктами, вероятно, посетив круглосуточный магазин самообслуживания. В такую рань мало кто будет работать.

— Доброе утро, госпожа Чэн… — Цзян Юн поклонился ей.

— Ты зачастил слоняться в такую рань без дела. Все бегаешь туда-сюда да в ус не дуешь. А твоя бабушка знает об этом? — Старушка всегда была невыносимо любопытной. Она часто задавала ему вопросы и интересовалась личной жизнью, которая ее не касалась. Цзян Юн вздохнул.

— Мне уже девятнадцать… я могу не сообщать бабушке о каждом своем шаге. Я… работаю… — пробурчал он.

— Вот как? — Госпожа Чэн приподняла правую бровь. — Хороша работа — слоняться по городу без дела!

Эта с виду миленькая старушка каждое утро встречала Цзян Юна то на этаже, то на улице у дома, то на рынке и всегда спрашивала его о том, кем он работает, есть ли у него девушка, с кем он дружит. Парень относился к ней снисходительно, отвечал на ее вопросы расплывчато. Но своим любопытством к чужой жизни она раздражала. Цзян Юн боялся, что однажды госпожа Чэн узнает, что он вор, и сообщит бабушке. Это стало бы позором для всей его семьи. Она также любила рассказывать о своих детях, об их семьях и достижениях. Разговоры об успешной жизни других людей всегда раздражали Цзян Юна.

— Мне пора, госпожа Чэн. — Он снова поклонился, желая поскорее уйти и от старушки, и от ее расспросов. Но та суетливо зашуршала пакетами с продуктами и покачала головой.

— Постой-ка, юноша. — Она сощурила глаза и заметила его волосы, касавшиеся плеч. — Ой, ты волосы-то как отрастил! Вот мой сын тоже в твоем возрасте ходил с длинными патлами и ни одной девушке не нравился… Ты подстригись обязательно! Слышишь меня?

Цзян Юн усмехнулся и пожал плечами. Он снял кепку и потуже затянул резинку на пучке, чтобы специально вызвать неодобрительную реакцию у госпожи Чен.

— Госпожа, вы считаете, что длинные волосы украшают только девушек?

— Именно так я и считаю! — Старушка закивала. — Как только я смогла убедить своего сына подстричься, он сразу же нашел себе девушку!

Цзян Юн посмеялся и надел кепку, держа ее за козырек. Ему нравилось, когда эта любопытная соседка так забавно раздражалась на него.

— Тогда я сегодня же пойду и подстригусь, хорошо? Для меня очень важно мнение такой почтительной женщины, как вы, госпожа Чэн. — Он дерзко усмехнулся, но, похоже, старушка не заметила его сарказма. Она лишь одобрительно кивнула, однако ее лицо стало серьезным.

— Подстригись, юноша, уж очень не идут тебе эти патлы…

Старушка начала что-то бурчать себе под нос и медленно заковыляла дальше по лестнице, шурша пакетами.

Конечно, она была не права. Цзян Юн находил свои волосы очень привлекательными и подстригаться не собирался. Даже ради девушек.

Его путь лежал к рынку, располагающемуся недалеко от его дома.

Для начала можно посетить это место, ведь здесь всегда полно всякой всячины, которая плохо лежит.

Он улыбнулся и присвистнул.

Цзян Юн накинул капюшон и плавно вошел в толпу зевак. Ему нравилось чувствовать людской поток. В нем он плыл, словно хищная рыба, жадно выискивая добычу. Не замечая лиц, парень смотрел на то, что у прохожих в руках или карманах. Вон слева от него куда-то спешил высокий мужчина. Цзян Юн тоже ускорился, чтобы поравняться с ним. Он взял в обе руки поддельные банковские купюры и резко вылез перед торопящимся. Сымитировав спотыкание, Цзян Юн вытянул вверх руки и выронил свои листочки.

— О нет! Как же так?! — театрально воскликнул он. — Мои денежки!

Мужчина резко остановился и чуть не врезался в Цзян Юна. Добросердечная душа, он наклонился, чтобы помочь растяпе собрать его добро, а вместе с ним к поддельным деньгам стали набегать падшие на лакомый кусок прохожие. В такой суматохе парень зашел за спину незнакомцу, восклицая, что его деньги разлетелись повсюду, и заметил у того бумажник, торчащий из заднего кармана джинсов. Он аккуратно вытащил его и спрятал.

— Вам стоит купить себе кошелек, молодой человек, — угрюмо произнес высокий мужчина, запыхавшийся от сбора «денег» с земли.

— О, спасибо вам! — Цзян Юн нелепо заулыбался и поклонился. — Вовек не забуду помощи! Доброго вам дня!

Вот дурень!

Воришка усмехнулся и быстро скрылся с места кражи.

Раз мои денежки негде хранить, то как раз и пригодится твой бумажник. Спасибо за совет.

Зайдя в небольшой переулок, Цзян Юн раскрыл украденный бумажник и ахнул. Этого хватит на неделю скромного питания для всей его семьи. Он покраснел за содеянное и прикусил губу. Ему был хорошо знаком стыд, мучающий после воровства. Порой Цзян Юн подумывал о введении наказания за каждую совершенную кражу. Но потом вспоминал, как любит себя и свое тело, и мысли о каре сразу же испарялись из его головы.

Несколько минут он стоял, прислонившись к стене, предвкушая, как совсем скоро они вместе с бабушкой и сестренкой поедят вкусной лапши из магазинчика за углом дома. Его рот наполнился слюной.

Цзян Юн встряхнул головой и задумался: может, ему пойти на серьезную работу? Только никто его не возьмет, такого лентяя, да и сам он не особо стремится. Когда бабушка постарела и не смогла больше работать, он ушел из школы, чтобы кормить семью. Сейчас ему уже девятнадцать лет… С незаконченным школьным обучением Цзян Юну не видать хорошей работы, а значит, он навсегда останется вором. Однажды его поймают и посадят в тюрьму. А бабушка? Сестрица Лихуа? Цзян Юн со всей силы сжал бумажник в руке. Не было сомнений, он застрял в круговороте безысходности. Посмотрели бы на него сейчас родители… Все эти мысли мучили его, однако воровство было удобным и быстрым способом раздобыть деньги. Ему нравилось это.

Охота сегодня не задалась. Серые тучи совсем закрыли солнце, и на улице стало темно. Вместо того чтобы вернуться домой с продуктами, Цзян Юн плелся в никуда, не разбирая дороги. В его душе происходила битва двух самых заветных желаний: здоровая и сытая семья или его будущее. Он любил бабушку и сестру, но и деньги тоже любил. Что плохого в том, чтобы любить деньги, которых он почти не видел? Если объединить две эти ипостаси, то получится гармония. По крайней мере, так он наивно полагал.

Играя с весами своей совести, постоянно выкладывая на одну чашу семью, а на другую — себя, Цзян Юн забрел в совсем не известный ему район. Он почувствовал себя в опасности. Развернись и уйди, — говорил его разум. Обходя кучи мусора, то и дело оборачиваясь, парень оказался на широком дворе. Высокие серые дома, плотно стоящие буквой «С», были соединены многочисленными проводами и веревками для сушки одежды. В центре этой жуткой постройки находился прямоугольник, по периметру окруженный невысокой металлической сеткой. Вероятно, здесь играют в мяч или занимаются спортом. Цзян Юн подошел поближе. Он слышал голоса множества людей с той стороны. Кто-то действительно играл в мяч. Цзян Юн заметил компанию взрослых мужчин, кругом сидящих на земле. Они что-то выкрикивали и снова умолкали. Эти крики становились то громче, то тише. Цзян Юн предположил, что там идет некая игра, и подошел еще ближе.

Вцепившись руками в сетку, он рассмотрел огромных размеров мужчину, стоявшего над игроками. На нем не было ничего, кроме широких тканевых штанов, его толстое тело обвивали татуировки. Сидящие на земле возле толстяка казались Цзян Юну букашками, что изредка махали лапками и возмущенно кричали. Игру, которой были увлечены «букашки», парень не узнавал. Он набрался смелости и, обойдя сетку, приблизился к группе.

— Я тебе сказал, у него была пятерка! — Лысый старик резко ударил металлической чашкой по земле. — Он должен мне сотню!

— А я говорю, у него была тройка, ты просто старый слепой дед! — воскликнул второй, тоже весь в татуировках, мужчина. На его плече была набита перекошенная морда дракона. — Ты должен отдать деньги! Иначе Бо вывернет тебя наизнанку!

Цзян Юн в ужасе отпрянул назад, когда татуированная громада по имени Бо приблизилась к лысому старику. Тот продолжал стучать чашкой и возмущаться. Он все кричал: «Пять! Пять! Пять!» Здоровяк приподнял не перестающего вопить старика за шкирку и бросил на землю.

Вижу, умом тронулся, — с тревогой подумал Цзян Юн. Пока Бо разбирался с неугомонным игроком, парень решил приблизиться, желая узнать, что свело лысого с ума.

— Эй, юноша! Подойди-ка сюда! — Окликнувший его был тоже стариком. Его седые волосы падали на плечи, он поглаживал свою небольшую бородку и хитро улыбался. — Иди сюда, юноша!

Цзян Юна бросило в озноб от этого белоснежного старца. Он медленно подошел, с каждым шагом все лучше рассматривая детали в подозвавшем его. Старик сидел скрестив ноги, как монах. Чуть подавшись вперед, он опирался ладонями на свои колени, демонстрируя длинные ногти на пальцах. На запястье левой руки у старика был выбит дракон белыми чернилами, которые ярко выделялись на желтоватой коже. На правой же руке был выбит черный дракон. Черная рубаха с длинными рукавами прикрывала остальные части татуировок. Цзян Юну казалось, что именно этот старик и управляет странной игрой, из-за которой столько шума.

— Сядь, — властным тоном сказал он. — Сядь и сыграй с нами.

Цзян Юн покорно опустился на землю, не понимая, зачем он это делает. Его взору наконец-то открылось игровое поле. На земле стояли две чашки, рядом лежали странного вида игральные кости. Их было семь: у каждой имелись грани, а на них были начертаны цифры от одного до семи. На поле располагалось три белых, четыре черных костяшки. Парень смотрел на эти предметы и не понимал, как они связаны между собой.

— Старая игра в кости, — протянул мужчина, сидевший рядом с Цзян Юном. Его зубы почти сгнили, а глаза были белыми из-за слепоты. — Сыграй, юноша.

Цзян Юн не понимал, зачем ему нужно играть с этими странными людьми. Однако он спросил:

— В чем заключается суть вашей игры?

Ответа не последовало. Через несколько секунд седой старик громко рассмеялся и пригрозил Цзян Юну когтистым указательным пальцем.

— Так ты действительно невежда, парень! — Он рассмеялся еще сильнее, однако больше никто не поддержал его смех.

К тому времени вернулся огромный Бо и снова, как надзиратель, встал недалеко от игроков. Татуированный черно-белыми драконами старик взял в руку металлическую чашку. Он указал на другую, затем на Цзян Юна. Тот быстро последовал безмолвному приказу.

— А теперь запоминай, невежда! — Две черных и одна белая кости были вложены в другую руку. Старик закинул их в чашку и потряс. — Бери две белых и одну черную!

Цзян Юн так и сделал. Его руки дрожали и не слушались. Но он подчинялся.

— Одна — черная! Посмотри, как она отличается от остальных. — Седой взял костяшку длинными ногтями и вытянул руку к лицу испуганного парня. Это оказалась маленькая сфера лишь с двумя плоскими гранями, на которых белыми чернилами были нарисованы цифра один, цифра два. — Это жребий, невежда! Будет решать, кто ходит первым. Ты номер два!

Старик ловко подкинул черную костяшку в воздух. Выпала грань с номером два. Цзян Юн сидел в ступоре, не понимая, что нужно делать дальше. Он смотрел на окружавшую его компанию. Все глаза были устремлены на него, они с нетерпением ждали следующего шага.

— Не думай, что тебе везет, — усмехнулся когтистый. — Время ставок!

Внезапно все оживились и принялись кричать — каждый что-то свое. «Ставь сотню!», «Нет, ставь тысячу!», «Сто тысяч!», «Ставь свою жизнь!».

Цзян Юн растерянно смотрел на тихо сидевшего старика. Он прикрыл глаза и, кажется, размышлял.

— У меня есть деньги! — вдруг выпалил невежда. — Я ставлю…

Он достал недавно украденный бумажник и посчитал деньги. Дрожащими руками, в надежде, что все-таки повезет, Цзян Юн вынул все. Он протягивал седому недельный запас еды для своей семьи.

— Хочу, чтобы при выигрыше мне вернулось вдвойне! — воскликнул он. — Возьмите их!

Татуированный деньги не взял.

— А если проиграешь? Что поставишь на проигрыш, невежда? — В его глазах загорелись злые огоньки.

— Что я могу поставить еще, кроме денег? В деньгах же весь смысл?

— Откуда тебе знать? Нет ничего важнее твоей жизни. — Гримаса отвращения исказила лицо старика. — Если ты ставишь все деньги, что у тебя есть, то, потеряв их, как ты будешь жить? Наворуешь еще, а, парень?

Где-то внутри Цзян Юна кольнула совесть. Он испытывал страх и еще доселе неизвестное ему чувство — смесь удивления, приправленного ужасом, и все это завернули в чудесную лепешку из… надежды.

Если я поставлю деньги и проиграю, то больше не буду воровать. Может, стоит действительно пойти работать? Сидеть в офисе, слушаться начальника, зарабатывать настоящие деньги. Но тогда я не буду свободным, не смогу пойти куда захочу и когда захочу. К тому же мне лень… Но я не могу бесконечно обманывать свою семью и позорить честь погибших родителей. Пусть лучше все эти мужчины и старики меня отпинают, чем я снова обману или украду!

Цзян Юн был уверен в своих мыслях. Отчасти ему было жаль всех, кого он оскорбил воровством. Совесть его стала остра, как нож мясника. И она резала, кромсала, рубила его молодую душу на части. А сам он надеялся, что искупит свои плохие деяния наказанием за проигрыш в этой странной игре.

Да будет так.

— Я ставлю на проигрыш самого себя.