Песня на два голоса

13

— Почему ты это вспомнил? — спросила Лора.

— Не знаю. Странное утро. — Майкл зачем-то покосился на окно, как будто там имелся ответ. — Мы словно между двумя мирами.

— У нас еще несколько минут, чтобы вернуться в привычный мир.

— Да. Всего несколько минут…

Лора пожала плечами.

— Я не хочу никакой философии сегодня утром.

— Тогда и не будем философствовать. Просто мне вспомнилось, как хорошо нам бывало вместе.

— Я тоже это помню. Это что-то особое значит, Майкл?

— Разве нет?

— Это воспоминания. — Лора опасалась, что сейчас разговор все-таки свернет к дальнейшим отношениям. К счастью, Майкл, по-видимому, почувствовал ее беспокойство и встал.

— Да, воспоминания. Хотя и весьма приятные. Я об этом не жалею, особенно о современном искусстве.

— Пойдем, сотворим немного понятного нам искусства, — улыбнулась Лора.

Туфли пришлось надеть вчерашние — достаточно удобные, к счастью. В лифте Лора и Майкл держались за руки. Они решили, что не станут вести себя специально отчужденно. Зачем? В игре на публику нет никакого смысла в этом случае.

Двери лифта раздвинулись, и их ослепила череда вспышек. Лора опешила, отступила назад. Со всех сторон маячили лица, тянулись микрофоны.

— Мисс Бёркли, мистер Фонтейн, так вы снова вместе?

— Парочку слов!

— Мы можем договориться об интервью?

— Вы поженитесь?

Майкл зарычал и потащил Лору сквозь толпу. Растерянные охранники оттесняли журналистов из холла, но не слишком успешно. К счастью, верный Джо поджидал у лимузина. Лора и Майкл скользнули в машину, дверца захлопнулась, и автомобиль поспешно отъехал от тротуара.

— Что это?! — задыхаясь, спросила Лора. — Откуда они здесь?!

— Я не знаю. Я им точно не звонил.

— Но откуда-то они взялись!

— Ты никому не говорила?

— Только Алану. Он беспокоился за меня.

— Вряд ли твой продюсер… — Майкл помолчал. — Или он мог? Ради пиара?

— Я не знаю. Мне такой пиар не нужен. — Лора зло стукнула кулаком по коленке. — Как же я все это ненавижу!

— Ты звезда. Давно должна была привыкнуть.

— О, конечно! Если ты так высоко взлетел, у тебя не может быть слабостей! — Ее трясло. — Ты самый сильный на свете, ты Железный человек!

— Как-то так, — кивнул Майкл, глядя на нее внимательно. — А разве ты не такая? Не взрослая, не сильная? У тебя ведь не бывает слабостей? Да?

Лора почувствовала, что истерика подкатывает к горлу. Она знала, что сейчас сорвется, сорвется глупо, безбожно, перед самой репетицией, когда ей все это не нужно. Но Майкл был тут. Все это из-за него. Душевное равновесие нарушено из-за него.

— Ты такой же.

— Какой? — Он склонил голову набок: щетина снова пробивается, все-таки образ должен быть образом. — Сильный? Непререкаемый? Лора, ты убеждаешь меня, что ничего тебя задеть не может. Что ты со всеми слабостями рассталась. Тебя же не должны задевать такие мелкие неприятности, как наличие папарацци у лифта. Что ты завелась, в самом деле?

Он искренне не понимает, подумала Лора. Она уже не могла сдерживаться. Ей просто необходимо было выговориться сейчас, перед Майклом. Чтобы он понял, что с ней происходило все эти годы. Как она менялась, как ломала себя. И что она собою сейчас представляет.

— Я сейчас расскажу тебе, только ты никому не говори.

Он кивнул. Лора сглотнула и начала:

— Иногда бывает, я стою перед зеркалом и смотрю на себя. На себя вообще полезно смотреть — загляни в глаза чудовищ, что уж там. Я стою и в какой-то момент говорю себе: о'кей, сейчас ты позволишь себе то, чего обычно не позволяешь. И я говорю: эй, я себе не нравлюсь, мне плохо, мне не нравится эта физиономия, мне все надоело, я устала, я себя ненавижу, я сама во всем виновата, ничто никогда не будет так, как я хочу, и я пропаду в безвестности, я никогда не стану человеком, каким хочу стать, я слабая, я не могу, я не люблю тебя, ты, там, в зеркале. Я стою и не люблю себя, потому что ну как ее, такую, любить? Она же ничего не может на самом деле, просто всех обманывает. И вдруг — я ничего не делаю для этого — из моих глаз смотрит зверь.

Майкл молчал. Он отлично умел слушать, по-прежнему.

— Я не знаю, как зовут моего зверя, — продолжала Лора все торопливее и торопливее. — Знаю, что у него глаза дракона, острые когти и еще много разных полезных штучек — любой компьютерный монстр умрет от зависти. Зверь смотрит на меня из моих глаз, зверь медленно раздвигает в улыбке черные губы, и острые зубы так сияют в свете призеркальной лампочки, что впору зажмуриться. Здравствуй, говорит мне зверь. Что ты тут только что наврала? Что я слабая, говорю я. Ну-ну, говорит зверь и разворачивает хвост. Что я ничего не могу и я устала, говорю я. Ну а еще? — подначивает зверь. Что я себя не люблю. И зверь усмехается. И я усмехаюсь вместе с ним, Майкл.

Она сглотнула. Только однажды Лора рассказывала про это своему психоаналитику, какому-то из, и тот молча выслушал, после чего прописал антидепрессанты.

Вряд ли Майкл посоветует ей пить таблетки. Вряд ли ему это все важно. Она не могла остановиться. Утром в несущейся по Нью-Йорку машине, в момент, когда будущее кажется глухой бетонной стеной, Лора приоткрывала для Майкла себя.

— Мой зверь может быть добрым. Он может быть, по его понятиям, справедливым, может быть нейтральным. Он очень хорошо умеет быть жестким, не любит быть жестоким, но иногда ему приходится. Он не дает мне пощады. Все, что я могу выторговать у него, — это несколько минут у зеркала, чтобы пожалеть себя до глубины души и не возвращаться к этому некоторое время. — Она всхлипнула и глубоко вздохнула, чтобы не заплакать. Момент слабости, сейчас пройдет. — Мне стоит некоторых усилий не давать ему сожрать все, что движется. Он любит сырое мясо, это верно. Мои понятия о морали и чести сдерживают его, хотя частенько он недовольно бьет хвостом и ворчит: Что ты тянешь? Зачем ты тратишь на это свое время? Чем дольше я живу, тем чаще прислушиваюсь к этому ворчанию. Мне становится неинтересной трата времени. Чем дальше, тем чаще я предпочитаю резко высказаться, а не разводить дипломатию. Зверя сильно раздражает человеческая глупость и желание сделать из своей жизни жвачку. Я уговариваю его, глажу, чешу за ушами. Каждый сам кузнец своего счастья, говорю я ему. Мы с тобой никогда никому ничего не навязываем, равно как и нам никто не может навязать. Мы не позволим себя обмануть, остальные же вправе заниматься этим с утра до ночи — но не с нами. Успокойся, мой зверь, успокойся. Так я ему говорю. Потому что у зверя есть крылья. Настоящие, с железными прожилками.

Майкл чуть придвинулся, протянул руку, взял ладонь Лоры в свою, но она не ответила на пожатие.

— Свою жизнь я решила провести весело. Не теряя времени на вещи, которые мне неважны или не слишком важны. На людей тоже. Решения приходят молниеносно, растянутость событий во времени — все короче. Я расту, Майкл. Я все время чувствую, как расту. Я начинаю считать на десять шагов вперед. Если я уже вижу, что мне не светит что-либо, я говорю себе: тебе это не нужно, детка. Не обессудь. Не обижайся. Но мне есть чем заняться, и я действительно хочу это делать. Для этого нужно много работать. Я не могу себе позволить отвлекаться на вещи, которые отнимут мое время, будут мне скучны или причинят боль. Моему зверю не нужно осуждение или одобрение, ему вообще наплевать. Единственное, что ему нужно, — это свобода. — Лора умолкла, отвернулась, вытерла набежавшие слезы. Полная чехарда с настроением сегодня. От гормонального взрыва, не иначе.

— То есть я попадаю в категорию вещей неважных и скучных? — немного погодя уточнил Майкл. — Твой зверь меня в твою жизнь не впустит?

Лора исподлобья посмотрела на него.

— Снова?

— Снова.

— Нет.

Он выпустил ее руку, покачал головой.

— Ты разучилась рисковать.

— Ерунда. Я вчера как раз рискнула.

— Никакого риска. Привет прошлому.

Он слишком хорошо меня знает, подумала Лора. Даже сейчас.

— Твой свободный зверь, — продолжал Майкл, скрестив руки на груди, — запирает тебя в клетку. Ты сама не видишь, как себя ограничиваешь.

— Я лучше знаю себя, Майкл.

— И да и нет. Кое-что ты просто не видишь.

— Как и ты.

— Что, например?

— Что ты слишком самонадеян. Все в мире должно идти по-твоему!

Он усмехнулся.

— Да, у меня тоже есть зверь. С зубами, когтями и прочим набором для настоящего джентльмена. Он попроще твоего, не церемонится. И он подсказывает мне не только, кого нужно рвать. Он говорит мне, кого нужно обернуть хвостом и защищать от всех невзгод.

— И ты решил обернуть хвостом меня?

— Рассматриваю этот вариант.

Лора глубоко вздохнула, пытаясь успокоить дыхание.

— Чего ты хочешь, Майкл? Скажи прямо.

— Доверия.

— Дружеского?

— Настоящего.

Лора горько рассмеялась.

— Твое чувство юмора тебе отказало. Шутка неудачная.

— А я не шучу.

— В твоих интересах признать, что шутишь.

— Иначе — что?

— Иначе я не захочу больше иметь с тобой ничего общего.

Майкл закатил глаза.

— Ты права. Я облажался. Я перестал понимать женщин, в частности тебя. У тебя в голове удивительная каша, Лора.

— А в твоей полно глупостей, — парировала она. Лимузин уже сворачивал к концертному залу, так что на разговор оставались считанные минуты. — Стоит ли вообще что-то затевать, если мы друг друга не понимаем?

— Сегодня ночью ты была очень искренней.

— Не заставляй меня жалеть об этом.

— Я был так плох?

— Я была так наивна. Впрочем, неважно. Ночь была чудесной, не стану отрицать. — Лора нацепила темные очки. — Давай работать, Майкл. Нас связывает не только вчерашний секс, но и работа.

— Цинично, — буркнул он и замолчал. Видимо, переваривал их разговор, пока еще успешно балансировавший на грани бреда.

Все это Лоре не нравилось. Откуда взялись папарацци? Зачем Майкл озвучивает глупые идеи? Да разве может быть что-то совместное, кроме работы? Кому это надо? Окончательно рассердившись, Лора вышла из машины, не дожидаясь, пока Джо распахнет дверцу.

Надо все время работать над собой.

То, что ее раздражает, бесит и прочее, нужно переводить в энергию замкнутости. То есть не бросаться на людей, а просто молчать и делать все по-своему, использовать данное время для того, чтобы разобраться с какими-то своими делами. И быть милой и доброй с людьми, конкретно с этим чертовым Майклом, снова случившимся в ее жизни. Претензий им не высказывать (кроме тех случаев, когда их очень надо высказать) и не пускать их к себе в душу. Ведь раз за разом Лора убеждалась, что чужая — в данном случае ее — душа никому из окружающих не нужна. Зачем? У них есть свои. И ее проблемы им не надобны. И жаловаться не надо! Тот, кто жалуется, выглядит глупо. Откровенность… За нее всегда приходится платить.

Конечно, Лора человек и потому поддается человеческим слабостям. Если она будет и дальше работать над собой и приблизится к идеалу, перестанет ли она быть человеком? Превратится ли только в исполнительницу, в карьеристку, которая не думает ни о чем, кроме работы? Вряд ли. Скорее так станет спокойнее для нее самой. Особенно теперь, когда Майкл поднял всю муть со дна ее души.

За всеми этими делами она так часто забывала о себе самой, что, когда вспоминала, это начинало казаться ей незаслуженным эгоизмом. И она мучилась, потому что по идее не должна вести себя так.

Да нет! Должна!

Она должна уделять время себе, перестать растворяться в других, перестать пускать их в свою жизнь в больших количествах. Ограничить все это. Перестать плясать под чужую дудку. Она подчиняется Алану, это понятно. Алан лучше знает как. Но она, Лора, слишком сильно позволила себе задуматься о Майкле. Пересекла грань прощения и опасно подобралась к грани влюбленности, новой любви. Так нельзя делать, нужно срочно закостенеть, отстраниться. Потому что иначе она себя растратит. Она уже на опасном пути к этому. Я не хочу так, подумала Лора, ни за что не хочу.

Она хотела быть собой, делать свое дело и иметь свою жизнь, а не помноженную на жизнь других. Не помноженную на жизнь Майкла. Слишком сильное влияние он оказывал на Лору в прошлом. Это ловушка. Он говорит, что она запирает себя в клетку. Он лжет. Клетка — это Майкл Фонтейн и его намеки.

Это болезненно, это неприятно, однако Лора намеревалась ему во всем отказать. Что бы он ни предложил, она имеет право выбора и второй раз не попадется.

Ведь все просто: это же обычная, бытовая проверка на вшивость. На настоящесть, что ли. На то, что ты соответствуешь своему заявлению, будто можешь поиметь мир одной левой, сам черт тебе не брат и ты не сдашься им. Вот она, проверка: когда пакостно, тяжело, нездорово, ты по-прежнему показываешь неприятностям средний палец и, нехорошо улыбаясь, идешь дальше. Потому что ты личность, а не девочка с улицы, во всяком случае личностью себя считаешь.

За выбор быть кем-то надо отвечать.

За выбор быть с кем-то и без кого-то — тоже.

К счастью, в концертном зале Лору и Майкла быстро разделили, так что продолжать разговор не пришлось. Лора ощущала тупую усталость, а ведь ничего еще не сделала с утра и в общем-то выспалась. Путаница в голове не уменьшилась. Лоре было плохо оттого, что она сама себя не слишком хорошо понимала.

Она уговаривала себя разными привычными словами. Твердила про себя, что она личность и не попадется. Что у нее свобода выбора и все такое. И каждый раз вспоминались глаза Майкла, прикосновения Майкла, весь этот чертов Майкл, который словно корни в нее пустил, как одуванчик в тротуар.

Он мелькал где-то в толпе, и Лора, следуя указаниям режиссеров, слушая рекомендации и план концерта, краем глаза все время следила за Майклом. Вот он стоит на том краю сцены, ему что-то втолковывает миловидная женщина-хореограф, освещение такое яркое, что его пепельные волосы кажутся светлыми, и сам он светлый весь, словно ангел с картины эпохи Ренессанса.

— Лора, вы меня слушаете?

— Да. Извините.

Конечно, она слушает, только одновременно пытается спастись от Майкла, который просунул руку ей в душу и бесцеремонно там шарит. Он не понимает, насколько опасны для них обоих подобные игры в простую возможность посчитать их отношения чем-то значимым. Сделать их значительными. Совершить самую чудовищную ошибку в жизни…

Лора дослушала инструкции, поблагодарила ассистента Моны и отошла за кулисы, чтобы немного побыть в одиночестве. Уселась на ближайший стул, позволила себе на мгновение сгорбиться. Зачем судьба преподнесла ей новую встречу с Майклом? Прощение — это замечательно. Почему бы ему не удовольствоваться перемирием? Почему он хочет чего-то еще?

Доверие. Смешно.

Майкл держит Лору в руках и мнет как глину. Никуда от этого не деться. Бежать поздно. Больно. Противно. Тошнит.

Простая мысль — люди помогают нам делать нас — никогда не отходила от Лоры далеко.

Но в последнее время она как-то особо четко это ощущала. Происходило что-то хорошее или не очень — и Лора прямо видела резец, который занесен над ней, чтобы откромсать еще кусочек или выделить получше отдельный фрагмент. Она сидела, смотрела на Майкла и думала: сейчас это событие чему-то меня научит. Чему?

Люди вокруг все время, а сам с собой ты все равно один; и вот там, в теплой темноте внутри себя, ты следишь, как растешь. Как меняешься. Как становишься… больше. Потому что меньше — невозможно. Злее, добрее, веселее или грустнее, но меньше — нет.

Люди вокруг все время что-то делают, как-то поступают и тебя касаются. У них всегда есть мотивы, иногда весьма неожиданные. Это нужно помнить. Помнить нужно и то, что самое гадкое не то, когда к тебе относятся плохо. Самое гадкое — когда все равно.

Ты делаешь себя людьми, а они даже не подозревают или подозревают, но молчат. А впрочем, откуда тебе знать, как они делают себя тобою?

Хотелось бы верить.

Так хотелось бы верить Майклу, который намекает, что возможен свет в конце пути и на самом пути тоже. Сладкие лживые речи. Пускай конец их тогдашней любви положило в основном непонимание — факта предательства все равно никто не отменит. Ладно, она простила. Зачем усугублять?

Лора выпрямила спину. Сейчас она встанет и пойдет работать и больше не будет забивать себе голову разными глупостями.

За тонкой перегородкой раздались голоса. Лора узнала Мону Чэпмен и Бернарда, продюсера Майкла.

— Все-таки это было лишнее, — произнес Бернард Шорт, явно продолжая разговор. — Вполне хватило бы двух-трех человек.

— Ну что вы. Два-три человека — это ерунда, — возразила Мона. — Нужен полный резонанс, а если уж мы начинаем эксплуатировать их отношения, нужно выжать из ситуации максимум.

— Когда Майкл мне позвонил, я обрадовался. Это действительно пойдет на пользу пиару. Но пригонять толпу сразу же…

— Журналисты — народ нетерпеливый. Зато мы получим множество откликов в прессе. Такая пикантная новость, спасибо вашему подопечному.

— Он не в восторге от всего этого. Выговорил мне за толпу журналистов.

Лора сглотнула.

Нет, только не это. Не может быть, чтобы Майкл использовал ее так цинично.

Чтобы он ее продал?! В угоду рекламе?!

— Надеюсь, дальше все пойдет как по маслу, — заметила Мона.

— И я надеюсь. Майкл не подводит в таких вещах.

— Хорошо, когда клиент не капризен. Да, мистер Шорт?

— Ну, относительно не капризен. Как я уже сказал, он мне выговорил. Впрочем, это принесет нам всем дивиденды, так что ворчание Майкла можно опустить. Если они с мисс Бёркли продержатся недельку, продажи дисков возрастут. Вы уж постарайтесь использовать их связь и для концерта.

— Разумеется. Не думаю, что мне нужны ваши уроки в пиаре, мистер Шорт! — Сказано это было, впрочем, дружелюбно.

— Продолжайте в том же духе, Мона. Буду вас своевременно информировать. А теперь, простите, мне нужно позвонить.

Голоса затихли. Лора сидела, неестественно застыв, и чувствовала, что очередной раз разочаровалась в человечестве. Подумав немного, встала и решительно отправилась искать Майкла.

Она уже ничего не хотела. Никаких претензий, никаких обвинений. Он предал ее в очередной раз прежде, чем Лора сообразить успела. И суток не прошло. Все. Кончено.

Майкл сам двигался ей навстречу.

— Джина говорит, что…

— Майкл, — спокойно произнесла Лора, — иди ты к черту! Я могу изобразить с тобой что угодно на публике, если это так важно, я спою с тобой дуэт, но после этого не желаю тебя больше видеть. Никогда!

Он нахмурился.

— Лора, что случилось?

— И никаких свиданий больше.

— Ты мне объяснишь?

— Нет.

Майкл презрительно хмыкнул.

— Все та же ошибка?

— Вряд ли.

Лора не хотела больше ему ничего говорить. Развернулась и ушла и потом всю репетицию держалась отстраненно, работала, но и только. С Майклом Фонтейном и мечтами о нем покончено, теперь навсегда.