Песня серебряных горнов

Начиналась вторая смена, и я ещё только-только знакомился со своими мальчишками. Было их человек тридцать пять в возрасте 13–14 лет. Нормальный состав для третьего отряда тогдашнего «Нижнего», а теперь «Морского» лагеря. Первые дни смены обычны: знакомство с внутренним распорядком лагеря, организационные сборы. Присматриваешься к ребятам, и они присматриваются к тебе, а заодно и друг к другу. Поначалу казалось, что смена не предвещала ничего необычного. И вдруг вызывают меня в управление лагеря и сообщают, что я должен принять двенадцать пионеров из Чехословакии.

Теперь-то артековские вожатые привычны к таким вещам, а у меня тогда вообще никакого опыта работы с иностранцами.

Сразу возникло множество вопросов. Как принять, как устроить, как работать? Лагеря были раздельные: мальчики и девочки порознь. А в приезжающей группе — и мальчики и девочки. Не делить, тогда где размещать? Не поселишь же девочек в лагере мальчиков, да и наоборот нельзя. И руководитель у них один. Голова кругом.

Решили всё же не делать исключения. Мальчиков — двенадцать человек и руководителя к нам, в «Нижний», девочек во второй лагерь, теперешнюю дружину «Лазурную». Что касается девочек, то, на наш взгляд, они всегда более дисциплинированны, можно и без руководителя.

Дальше как размещать? Раньше иностранные ребята составляли свою самостоятельную группу, а что, если на этот раз влить их в отряды советских пионеров, как отдельные звенья? Мысль всем понравилась. Контакты будут более непосредственны, а значит, проще сложатся отношения, скорее возникнет дружба.

Пока всё это решали, пока определяли, в какие отряды да кого из них куда переводить, уже и чехословацкие пионеры приехали.

Тут-то и навались первые трудности.

Я по-чешски и словацки — ни одного слова. Руководитель, который приехал с ребятами, не знал русского языка. Из ребят русский кое-как знали два-три человека. И все же, как мы и предполагали, спасли положение сами ребята.

В отряде было несколько украинцев, вот они-то и стали переводчиками. Поначалу, помню, я так и водил кого-нибудь из них за собой повсюду. Постепенно самым основным словам и я научился. Первым из них было слово «позор!». В переводе на русский оно означало «внимание!» — и очень мне пригодилось.

В первые дни гостей, казалось, и не видно и неслышно было. Но очень скоро под влиянием наших они «акклиматизировались», стали раскованнее, смелее. Вот тут-то мне и понадобилось это первое чешское слово, которое употреблял я довольно часто. Кстати, по созвучию с русским, оно неплохо действовало и на наших ребят, так что мне не приходилось, гася порой не в меру разыгравшиеся ребячьи страсти в отряде, изъясняться на двух языках.

Второе слово, которое мне пришлось твердо запомнить, было слово «полефку». История его «изучения» связана… со столовой.

Дело в том, что вкусы наших и чехословацких ребят во многом оказались похожими. В отношении, например, к сладостям, компотам они характеризовались полным единодушием. А вот что касается «полефки», то есть супа, то здесь возник конфликт.

Гости не ели супа, до сих пор не знаю почему. Все эти мелочи и детали, конечно, не мешали главному. На наших глазах и нашими общими усилиями рождался новый опыт включения группы зарубежных пионеров в советский пионерский отряд. И этот опыт в будущем оправдал себя полностью.

Отряд — это уже один коллектив. Ребята быстро сдружились. Уже дней через десять человек, не знающий, что в отряде — представители двух стран, ни за что бы Об этом не догадался, если бы не два флага, развевавшихся над нашей палаткой.

…С тех пор прошло более двадцати пяти лет. Недавно на праздновании пят десятилетия журнала «Вожатый» я встретился со Зденеквм Сватошем. Тогда в Артеке он был руководителем группы чехословацких пионеров, теперь — редактор журнала вожатых Чехословакии «Пионерская эстафета». Встреча была хорошей и дружеской. Наверное, так же тепло встретились бы и нашит бывшие пионеры, доведись им оказаться вместе. Тот, кто прошел школу Артека, верен дружбе на долгие, долгие годы.