Наконец чужеземцы вступили в большой овальный зал, по обеим сторонам которого расположились широкие каменные скамьи и остановились. Высокий, блеснув в мерцающем неровном свете слюдой, закрывавшей его глаз, смахнул со скамьи полой халата полуистлевшие кости и жестом предложил остальным садиться.
Маттавия затаился возле стены коридора, ведущего в зал. Заговорщики, а, что это были именно заговорщики, глава тайной стражи не сомневался, были ему прекрасно видны. Его же они видеть не могли - факел освещал лишь небольшое пространство обширной пещеры. Было тихо, лишь какое-то неясное шуршание раздавалось в пустынных жутких лабиринтах.
- Сейчас к ним присоединится тот, который назначил встречу в этом мрачном, таящим ужас прошлых лет, месте, - подумал Маттавия, - и я увижу того, или тех, кто руководит этой странной троицей.
Характер и повадки у него были, как у горного волка - крадущийся, бесстрашный и умеющий напасть внезапно, так он себе его представлял, хотя встречаться с ним не приходилось.
Он сжал рукоятку короткого римского меча, которым владел великолепно. Этому мастерству его обучил бывший римский легионер, принявший иудейскую веру, оставшись в Иерусалиме и поступивший на службу в тайную стражу синедриона. На правом боку за пояс был заткнут также длинный, с узким лезвием, кинжал, в обращении с которым ему, пожалуй, не было равных в Иудее. Еще в далеком детстве он наловчился даже сбивать метательными ножами низко летящих птиц, а сейчас мог попасть в любую точку с расстояния в два-три десятка локтей.
Его ничуть не смущало, что противников будет не менее четырех. Пусть даже, двое из них, сильны, он это знал, в кабацких потасовках и кулачных драках. Но меч, есть меч. Захватить живьем следует лишь главного из них - остальных можно убить. И глава иудейской стражи изготовился к бою.
Но он ошибся.
Расположившись на широкой каменной скамье, они сразу стали горячо обсуждать последние высказывания Иисуса из Назарета. Вернее разговаривали двое, а кот сидел на скамье со скорбным выражением усатой морды и уныло покачивал свисающей вниз правой лапой.
Говорил вначале только длинный в клетчатом халате. Широкоплечий с торчащим изо рта кривым клыком, воткнув факел в расселину стены, ему как бы аккомпанировал. Он воздевал руки, прикладывал их к груди, тряс кулаком, грозя неведомому врагу, в ужасе закрывал глаза, тер лоб в раздумье.... Короче, принимал участие в монологе длинного немыми жестами, сопереживая в подходящих случаях.
- Мы имеем только факты! Объяснений - увы - нет..., тягуче скрипел первый, подпрыгивая на каменном седалище и размахивая руками в широких рукавах халата, отчего тень его причудливо перемещалась на прилегающей стене. - Совершенные чудеса, впрочем, сообразуются с мессианским предначертанием галилейского пророка... Однако и ученики его наводят на странные размышления. Отчего чужаку Иуде доверена казна, хотя среди них есть профессиональный мытарь? Куда это бегает по вечерам юный Иоанн?...
Маттавия навострил уши. Иоанн был его доверенным лицом в окружении назаретянина. Используя доверчивость и неискушенность юноши, он получал от него различные сведения о перемещениях и встречах новоявленного мессии, содержании его публичных проповедей и бесед с учениками. Все это делалось под предлогом того, чтобы удержать Учителя, в которого Иоанн фанатично уверовал, от опрометчивых шагов, которые могли бы не понравиться светской и религиозной властям Иудеи. Иоанн свято верил, что тем самым помогает спасти пророка от кары со стороны Рима и местных владетелей.
И вот чужаки сумели узреть что-то неестественное в поведении юного ученика. Но выводы, осмотрительно, делать не спешили, всего лишь констатируя факт и выражая сомнение.
Он наблюдал за ними уже две недели. Эти люди были явно отголоском какого-то необычайного чужого мира. И постоянно задавали загадки. Вот и сейчас, несмотря на то, что они шли через сильнейший ливень - одежда их, как и шерсть сопровождавшего их чудовищного кота, была совершенно суха....
- Надобно за ним приглядеть, - коренастый криво ухмыльнулся, отчего его рожа приобрела еще более зверское выражение, - по-моему, девушки этого юнца совершенно не интересуют, значит....
На сытой лоснящейся физиономии кота была написана смертельнейшая скука. Свисавший к полу объемистый пушистый хвост чуть подрагивал, как это бывает у животных от ожидания.
- А, ведь выражение его морды показывает, что он улавливает суть разговора, - обеспокоился вдруг наблюдательный Маттавия, - но тема ему, якобы совершенно неинтересна. Весьма странное животное.
А клетчатый уже вошел в раж.
- ... в это смутное время и мы уповаем на него, - трещал он, воздевая вверх правую руку с вытянутым указательным пальцем. - Со страхом и трепетом ждем мы его пришествия в Иерусалим! Ибо он истинный Мессия, и не ведаем мы, что ждет нас многогрешных с его приходом... Греховная суть каждого будет обнажена и всем воздастся по заслугам....
- Вот ты, - указательный палец ткнул в сторону коренастого, - предстань теперь в обличье своем настоящем!
Маттавия с ужасом увидел, что фигура клыкастого стала размытой, как в серебряном зеркале, ее сотрясли волнообразные движения, запахло серой.... Он зажмурил в страхе глаза, боясь ослепнуть при колдовстве, как он полагал это действо.
А когда он приоткрыл их, то на месте коренастого разбойника сидел покрытый рыжей густой шерстью сатир. Кончики его волосатых ног заканчивались короткими копытцами, а сбоку со скамейки свисал хвост, заканчивающийся пышной кисточкой. Лицо с лихо торчащей козлиной бородкой напоминало морду козла и одновременно сохранило черты и разбойничье выражение своего клыкастого предшественника. Даже тот же кривой клык торчал в углу рта, свешиваясь над нижней губой угрожающе и сварливо.
- Падок на вино и блудниц, - провозгласил длинный, не сводя указующего перста.
- Есть такой грех, - покладисто согласился сатир и в руках у него внезапно обнаружился пузатый кувшин с вином, к которому он не замедлил приложиться.
Высосав, должно быть, не менее половины, сатир икнул, - но и ты, сдается мне, не носишь своей истинной личины, - он приглашающе протянул кувшин коту, который не замедлил взять его обеими лапами. И затем простер руки к субъекту в клетчатом халате, - явись и ты перед нами тем, кто ты есть на самом деле.
Кот, тем временем, также обмакнул усы в кувшин, мурлыча от удовольствия и помахивая хвостом.
Длинный же, переломившись в нескольких местах своей нескладной фигурой, полыхнул голубым и превратился в грифона. На скамье гордо восседал лев с крыльями и головой орла. Глаза его немигающе уставились на неровный огонь факела.
Кот, допив вино, шваркнул пустым кувшином об пол. Осколки его бесшумно брызнули по сторонам. Он крякнул, как-то, не по-кошачьи, молодецким жестом вытер усы и выудил откуда-то из воздуха коричневый толстый продолговатый цилиндрик, похожий на плотно скатанный свиток пергамента. Мгновение и цилиндрик уже дымился в его усатой пасти. Затянувшись и выпустив изо рта густой пахучий клуб дыма, кот блаженно прищурил круглые зеленоватые глаза....
Но вдруг встрепенулся, устремил свой взгляд в сторону ошеломленного Маттавии и заорал жутким дискантом, - нас подслушивают!
Начальник тайной стражи был храбрым, мужественным человеком, не раз смотревшим в лицо опасности. Он знал о существовании колдунов, не раз вылавливал различных ведунов и чернокнижников, которых затем по приговору синедриона предавали смерти. Слышал, что они могут превращаться в различных тварей, хотя сам этого и не видел. Не были ему в диковинку и огнедышащие драконы, которые, как сказывали древние рукописи, обитали в горах Аравии.
Но пыхтящий дымом, говорящий кот?... Рассудок Маттавии помутился. Он не верил своим глазам. Все члены его тряслись, как в лихорадке, пот выступил даже на пятках....
Тем временем у кота в лапе очутился круглый металлический цилиндр, тускло сверкнувший боками в свете факела. Он направил его в сторону парализованного страхом Маттавии, и в лицо начальника тайной стражи ударил сноп ослепительного света....
Как он вырвался из извивов кошмарного лабиринта и добрался до Иерусалима, Маттавия не помнил. Лишь в ушах его несколько дней непрерывно слышан был дикий, на самой высокой ноте, вой кота, сопровождаемый лихим уханьем сатира и раскатистым клекотом хищной голодной птицы. И грузный топот их обладателей, гнавшихся за ним до самого выхода.
И теперь перед первосвященником Каиафой сидел седой, до белизны, смертельно душой, уставший человек, который раскрывал бессильно рот, силясь что-то сказать, и не мог этого сделать. Маттавия полностью утратил речь.... Она возвратилась к нему лишь через полгода. Но прежним Маттавией - грозой иноверцев и чародеев, он уже не стал. И синедрион отказался от его услуг.
Глава седьмая
1.4. Троица. Мудрый верит в чудеса и доверяет переменам.
Высоко стоящее солнце, нахмурясь легкой тучкой, тем не менее, жгло нещадно. Редкие облака гуляли вдалеке на горизонте, белоснежные и бесполезные. Троица уныло тащилась по пыльной улочке с однообразными глиняными домишками. Их занимал вопрос, что докладывать мессиру - операция, казавшаяся легкой, явно затягивалась. Впереди находился трактир, где, сообразно своим планам, они намеревались устроить очередной шумный скандал.
Мимо вдруг пробежал человек в широкой черной хламиде, который ловко вспрыгнул на перевернутую пустую бочку возле трактирного крыльца, поднес к губам медную буцину и затрубил резво и звонко. К бочке потянулись прохожие, из питейного заведения вывалились пьянчужки и всякий сброд.
- Внимание! Только два дня - завтра и послезавтра в старом римском цирке прославленными странствующими актерами будет дано представление с фокусами, магией и чудесами. Вход на представление бесплатный. Все последующие представления - платные.
Человек с буциной спрыгнул с бочки и понесся дальше.
Через некоторое время друзья вновь услышали звуки буцины. И еще. И еще. Трубный рев раздавался в разных концах города.
- Забыл сказать, - Азазелло деловито потер рукавом плаща клык, - я нашел похоронную трибу, чьи печальные звуки мы слышали, проходя вчера вечером мимо горы, и нанял их всех для оповещения о нашем представлении.
Фагот одобрительно, со звоном, залепил ладонью по его могучей спине. Здоровяка основательно шатнуло вперед.
Кот хотел повторить прием старого товарища, но, завидев выражение лица Азазелло, передумал и лишь поощрительно потряс скрещенными концами лап....
Цирк, построенный в западной части Иерусалима еще Гнеем Помпеем, на месте разрушенной Сионской крепости Давидовой, был пуст и закрыт на огромный висячий замок. Судя по всему, он не использовался по своему назначению, или же это происходило крайне редко.
Его обширное помещение представляло собой круглый амфитеатр с рядами каменных скамей и ступенчатыми проходами между ними. Посредине находилась овальная, почти круглая арена, огороженная невысоким парапетом и отделенная от зрителей по всей окружности широким рвом с водой. Кое-где виднелись остатки железных решеток на внешней поверхности рва. Это было сделано для защиты зрителей от взбунтовавшихся гладиаторов или от взбесившихся зверей.
Римляне, помимо гладиаторских поединков и боев, любили зрелища травли диких животных собаками, а также гонки на колесницах. Несколько позднее они придумали устраивать гонки на верблюдах. Они издавна любили различного рода представления.
Иудеи не приветствовали развлечений в виде боев гладиаторов и схваток с дикими животными. Поэтому последний раз по своему прямому назначению цирк использовался много десятилетий назад, во времена, когда здесь существовали римские колонии.
Сейчас же здесь иногда устраивались массовые религиозные обряды, порой совершались жертвоприношения богам. А когда ремонтировалась торговая площадь, в цирке располагались торжища и ярмарки.
Эта информация была получена от расположившегося рядом с цирком горшечника, который сушил свои, разнообразные по формам и объемам, глиняные изделия в тени большого навеса, пристроенного к колоннаде амфитеатра. Словоохотливый ремесленник был рад появившимся в пыльном безлюдье двум незнакомцам с большущим импозантным котом и поведал им все городские сплетни. Его россказни были нескончаемы и обильным потоком проливались на долгожданных слушателей, слегка ошеломленных обширностью и разнообразием познаний обычного мастерового.
Ничего нового об Иисусе из Назарета он, правда, не знал, но зато вывалил целый ворох сведений обо всех стадиях гончарного производства, преимуществах завозимой издалека глины и умении правильно выбрать гончарный круг.
И все же драгоценные крупицы нужных знаний были получены. В ответ на вопрос об аренде цирка, горшечник дал им адрес городского чиновника, который ведал городским имуществом. Подробно объяснил, как найти его дом и долго еще плелся рядом, объясняя, почему горшки следует сушить в тени, и какие пагубные последствия ждут неумелого мастера, который выставит свежие глиняные изделия прямо под палящее солнце.
Нужный местный чиновник жил возле рынка, и троице вновь пришлось пересечь его нескончаемые извилистые лабиринты, уже с запада на восток.
- А, кто желает выиграть? Кто хочет разбогатеть за одно мгновение? Требуется лишь ваше внимание и зоркий глаз..., - раздерганный голос повторял эти фразы снова и снова, варьируя их на различный манер.
В центре рынка, возле рядов, заваленных щедрыми дарами садов и огородов, прямо на пыльной земле, с пробивающимися кое-где чахлыми былинками травы, расположился юркий чернявый человечек, ловко манипулирующий тремя глиняными кружками, стоящими на неотесанной деревянной доске.
Был он весьма молод. На его бронзовом округлом лице, украшенном несоразмерным крючковатым носом, застыла разухабистая гримаса. Желающих разбогатеть что-то не находилось. Видно было, что человечек орет, скорее, по привычке. Лицо его было неподвижно, и лишь едва пробивающиеся черные побеги полоски усиков смешно дергались в такт давно заученным фразам.
Фагот ткнул локтем в бок Азазелло и подмигнул ему в сторону зазывалы к легкому обогащению. Рыжий крепыш, носивший, по-прежнему, несмотря на здешнюю жару, свой потрепанный плащ, одобрительно дернул клыком, и друзья свернули на путь легкой наживы.
Верещавший зазывные заклинания человечек сразу оживился, лицо его сбросило застывшую бесстрастную маску, и он повел к себе рукой широким приглашающим жестом.
- Прошу! - закричал он урчащим голосом хищника, завидевшего легкую добычу, - ставка всего лишь два медных асса. Угадавший под какой глиняной кружкой находится вот этот белый шарик, получает четыре асса. Не распознавший нужной кружки проигрывает два своих асса. Все очень просто! Нужно лишь предельное внимание и зоркий глаз.
При этом он продемонстрировал подошедшим небольшой, размером с голубиное яйцо, ворсистый шарик и, с явной насмешкой в адрес Фагота, как обычно косившего глазами в разные стороны, пробубнил под свой массивный нос, - сразу виден зоркий глаз....
Тот, лишь покосился на него, иронично скривив рот, спокойно скрестил свои длинные ноги и, подобрав полы клетчатого халата, присел на землю напротив насмешника.
Вокруг сразу же образовалась толпа, в которой затерялись Азазелло с котом. Лоточники побросали свои овощи и фрукты и поспешили насладиться, ставшим редким уже, зрелищем надувания простодушного чужестранца.
Фагот бросил на доску две монетки по одному ассу, противная сторона добавила к ним свои. Игра началась.
Чернявый мошенник поочередно приподнял все три кружки, показав всем присутствующим, что под ними ничего нет. А, затем ничуть, не таясь, поднял кружку, находящуюся в центре, и, сунув под нее, зажатый между большим и указательным пальцами, шарик, быстро опустил ее назад. И выжидательно глянул на долговязого чужеземца взглядом, в котором перемешались откровенные презрение и скука.
Фагот, однако, не стал спешить с очевидным ответом. Приняв позу роденовского "Мыслителя", он пристально уставился на доску, водя по ней взглядом, будто желая сосчитать все ее зазубрины и занозы. Время шло, и человечек, с великоватым для его лица носом, даже склонил оный нюхательный орган к искомой кружке, подталкивая этим жестом к нужному варианту. Загудели и в толпе.
- Да, в средней он...Он, что, слепой?... Слепой - не слепой, но косой-то уж точно....
Но Фагот не внял предлагаемым подсказкам. Он решительно протянул руку к левой от него кружке. Лицо чернявого плута исказила гримаса недоумения. Он во все глаза глядел на клетчатого иноверца, ничего не предпринимая. Толпа притихла, с интересом ожидая развития событий.
Тогда Фагот сам поднял кружку, на которую указывал, и из нее послушно выкатился спрятанный там шарик. Толпа загомонила, то ли в восхищении, то ли от разочарования обманувшим ее ожидания пришельцем. Тот протянул уже руку к выигранным деньгам, но здесь поспешно опомнился владелец шарика.
- По правилам ставка удваивается, а игра продолжается, - пискнул он, сорвав свой голос на дискант и защищая монеты своими руками.
Здесь Фагот оказался покладистым - он вывернул из кармана горсть медяков и отсчитал на доску восемь ассов. Ту же операцию проделал и носатый.
Во второй раз незадачливый мошенник прятал шарик всерьез, сбивая с толку прозорливого незнакомца быстрыми перемещениями кружек по поверхности доски и мельканием шарика, то в одной, то в другой руке.
Но и здесь Фагот оказался точен, несмотря на то, что удивительные глаза его косили по сторонам, ничуть не пытаясь зафиксировать передвижение предметов шельмовства.
- Ставка вновь удваивается, - просипел, окончательно потерявший голос юный плут.
Фагот, не чинясь, швырнул в кучку медных монет, вынутый из второго кармана халата серебряный денарий. Толпа возбужденно загудела - таких больших ставок никто не припоминал. Чернявый повелитель шарика юркнул в толпу и через некоторое время появился, бережно сжимая в кулаке серебряную монету. Черные скачущие бусинки его вертлявых глазок уже обрели пугливый оттенок.
Кружки буквально мелькали в его ловких руках, а шарик мельтешил, временами, превращаясь в незримую прерывистую линию. Уследить, где прятался шарик, было просто невозможно.
На третий раз Фагот даже не стал тратить времени на раздумье - он решительно поднял среднюю кружку, явив окружающим выкатившийся оттуда белый круглый комочек.
Неудачливый мошенник, в отчаянии, схватился за голову обеими руками - вероятно, денег у орудовавшей на рынке шайки больше не было. Но здесь из толпы вывалились и пошли на сидящего Фагота, уже сгребавшего деньги, двое плотных, обросших жиром, но со звероподобными физиономиями, субъекта. Намерения их не оставляли желать лучшего.
Однако путь им преградил, вывернувшийся из плотной, окружавшей игроков, гурьбы рыжий здоровяк, шириной плеч, превосходящий, пожалуй, обоих вместе взятых. Он небрежно отбросил в сторону полу плаща, явив сообщникам юного мошенника здоровенный кривой кинжал, заткнутый за пояс. Азазелло не зря носил плащ, несмотря на знойный климат Иудеи. Кот также подтвердил свои бойцовские намерения выгнутой дугой спиной, вставшей дыбом шерстью и злобным продолжительным шипеньем.
Фагот, поднявшись во весь свой нешуточный рост, косил на членов шайки без всякого испуга, но, напротив, с пугающей противников снисходительностью.
Тут, неожиданно, и толпившиеся вокруг торговцы приняли их сторону.
- Бей их! - закричал кто-то захлебывающимся от азарта голоском. - Сколько можно обманывать честных людей! Жулье, проклятое....
Скорости улепетывавших мошенников можно было только позавидовать. Очевидно, подчиняясь давно разработанному плану бегства, они пырснули по сторонам и, под свист и улюлюканье лоточников, моментально скрылись в запутанных лабиринтах рынка.
Толпа была удовлетворена - свое зрелище она все равно получила. А, троица невозмутимо прошествовала дальше по известному ей адресу.
- Эта игра для шельмования простаков будет существовать еще две тысячи лет, - авторитетно заметил кот, пытаясь подладиться под размашистые шаги Фагота.
- А, в чем тут фокус? - спросил Азазелло, не до конца разобравшийся в технологии обмана.
- Шарик, который прячется под кружкой, сделан из тончайшего и невесомого гагачьего пуха и, когда его сжимают пальцами, он становится фактически невидимым и неощутимым. Мошенники просто создают иллюзию нахождения шарика под кружкой....
Распорядитель городского имущества, приземистый коренастый толстяк с объемистым обвислым брюшком, по имени Марух, долго вертел в руках кусок папируса с разрешением на аренду цирка на два дня за подписью царя Ирода и с его же личной печатью.
Сомнения его вызывала не подпись, которую он отлично знал и не хорошо известная печать, не требующая подтверждения в ее подлинности. Он не помнил случаев, чтобы заброшенный цирк использовался в качестве зрелищного сооружения. Обычно клоуны, шуты, мимы, фокусники, бродячие актеры устраивали свои представления прямо на улицах, площадях, а также у подножия Елеонской горы, словом, на открытом воздухе. Более того, иудейские священники бывали даже против использования помещений цирка для торговых целей, по их мнению, это оскорбляло богов, в честь которых здесь проводились обряды.
Но удостовериться в подтверждении воли царя не представлялось возможным. Царь Ирод две недели назад отбыл в Антиохию для лечения подагры, которой он страдал. Его семья и основные сановники, в том числе, отвечающие за вопросы городского самоуправления, выехали вместе с ним, так было принято при дворе.
Марух крутил папирус, скручивал его в трубку и снова разворачивал, кряхтел, потел и никак не мог принять решение.
Его заплывшие жиром глазки перебегали с устрашающего лика широкоплечего рыжего человека в коротком грязноватом плаще, никак не вызывающего у него доверия, на огромного черного кота, с цепочкой на шее, смиренно расположившегося чуть сзади и левее клыкастого здоровяка. И уж совсем не могли уследить за, вьющимся вокруг него ужом, долговязым верзилой в несуразном клетчатом халате, пытающемся по ходу своих вращений всунуть большую золотую монету в карман строгой черной хламиды распорядителя. Но карманов в хламиде не было, и попытки успеха не приносили.
- Не сомневайся, уважаемый, - скрипучий тенорок обладателя диковинного халата сопровождал все его перемещения, - подпись ... печать... сам царь соизволил приложить свою царственную руку. И сам желал присутствовать на представлении. Но занедужил, занедужил....
- Где вы видели царя? - толстые губы распорядителя недоверчиво сложились вопрошающим знаком.
- Там же... там же... в Антиохии, мы давали представление в этом чудесном городе... оттуда и приехали... по рекомендации... и, испросив разрешения,... - клетчатый халат уже рябил в глазах обалдевшего городского чиновника.
- Он вас принимал в Антиохии? - пораженно спросил толстяк, пытаясь поймать хотя бы взгляд вертлявого настырного просителя.
- И мы готовы хорошо заплатить, - не отвечая на вопрос, лебезил клетчатый, - скажем триста денариев... За каждый день, - добавил он, усмотрев метнувшуюся алчную тень в глазах распорядителя.
В его руках уже не было большой монеты, зато появились два увесистых мешочка, звякнувшие серебром.
Толстяк сделал голодную стойку, но еще колебался. В кармане своих шаровар, скрытых хламидой, он ощущал постороннюю тяжесть, которой раньше не отмечалось, и недоумевал, каким образом клетчатый проситель таки добрался до его кармана.
Брать взятку он не хотел. Взять - значит связать себя определенными обязательствами. Естественно, как любой чиновник, он собирался сделать на этом гешефт, но по-честному, без взяток. Просто оформить другую, вполовину меньшую сумму, в качестве арендной платы. Чужеземцы уберутся восвояси, и кто сможет проверить условия договора. И все же он побаивался гнева служителей синедриона. Кто знает, как они отнесутся к использованию заброшенного цирка в зрелищных целях....
- Царь не властен давать распоряжения своим подданным? Клянусь всемогущим Юпитером, у вас странные порядки, - угрожающе-угрюмо протянул рыжий спутник долговязого, до того молчавший, и обнажил кривой длинный клык в неестественной улыбке. Рука его скользнула под плащ, где, как уже успел рассмотреть распорядитель, из-под широкого кожаного пояса торчала рукоятка кривого восточного кинжала. Клык хищно шевельнулся, и на распорядителя дохнуло холодом реальной опасности.
- Еще пырнет, - трусливо подумал он, заворожено, глядя на зловещий клык, - придется соглашаться. И сразу зайду к Каиафе, пусть скажет свое мнение. Выгнать бродячих фокусников из цирка никогда не поздно.
Он крикнул ключника и распорядился выдать пришедшим ключи от цирка. А казначею он позже отдаст, положенные ему на стол деньги, точнее их определенную часть - он уже думал о двух третях полученной суммы.
Едва просители вышли, побрякивая радостно ключами, как Марух запер дверь и занялся подсчетом и дележом добычи.
- Шестьсот денариев, - фокусники были точны, - пожалуй, казне хватит и ста денариев, тоже весьма приличная сумма, - решил добропорядочный, не берущий взяток, чиновник. И сразу навсегда забыл о необходимости согласования аренды с первосвященником....
Цирк был переполнен. Пожалуй, представители всех народностей и профессий собрались здесь, чтобы насладиться обещанным чудодейственным зрелищем.
- Итак, - расстилался по арене долговязый Фагот, - мы бродячие фокусники, овладевшие также некоторыми секретами греческой и аравийской магии. Мы выступали во многих городах в разных странах, но ваш город самый чудесный.
- Смотрите внимательно! То, что вы увидите, будет воистину чудом, - и он махнул правой рукой снизу вверх.
- Ап! - из-за его спины выдвинулся Азазелло, изобразивший улыбку на лице, обнажив при этом второй, также немаленький клык, которая придала ему голодное акулье выражение. Он тряс кости в деревянном стаканчике.
- Внимание! - фальцетом взвизгнул Фагот.
И рыжий здоровяк выбросил кости. Их было шесть, и все они легли шестерками вверх.
- Эка невидаль, кости-то со свинцом, - крикнули из зала.
- К прискорбию нашему, - заверещал тенорно палкообразный ведущий, - встречаются еще люди, никак не могущие поверить в чудеса. Прошу тебя, неверующий, к нам на арену....
Из рядов стал выбираться невысокий человечишка, в синей хламиде с лопухастыми ушами и длинным, как у дятла, носом.
- У кого-нибудь есть еще кости? - обратился Фагот к гудевшей недоверчиво публике, - прошу сюда!
Несколько любителей азартной игры вышли на арену. Фагот протянул назад руку, и Азазелло вложил в нее небольшой серебряный кувшинчик без ручек.
- Кладите все кости сюда, - заорал ведущий, - а, ты, держи, - он передал кувшин скептичному человечку, - будешь бросать сам!
Тот долго тряс кувшином, даже поднес его к раскидистому уху, прислушался и, наконец, метнув, в изумлении откинулся назад, - все шестерки, - едва слышно просипел он.
Зал замер в восхищении. Послышались жиденькие хлопки.
- Бросай еще!
И вновь выпали все шестерки.
- Все кости в этом славном городе поддельные, а все игроки жульничают, - удрученно прокричал Фагот, сорвав на этот раз, гром рукоплесканий.
- Прошу разобрать свои кости, - двусмысленно пропел ведущий, - а, теперь, внимание - перед вами ученый кот! Клянусь Сатурном, он умеет считать и писать. Зовут его Бегемотом.
Громадный черный кот вышел из тени и шаркнул лапой. Подумал и то же самое проделал второй. Амфитеатр напряженно замер.
- Итак, Бегемот, любишь ли ты козье молоко?
Кот утвердительно покачал головой и облизнулся.
- А, нравится ли тебе вино?
Морда кота приобрела чрезвычайно кислое выражение, он замахал головой отрицательно.
- Он просто заучил, когда надо махать так, а когда этак, по знакам этого длинного мошенника, - закричали из зала.
- А, задайте ему вопрос сами! - деланно рассердился Фагот и отвернулся спиной к коту.
- Есть ли у тебя жена? - дурашливо заорали из зала.
Бегемот отрицательно помахал усами.
- Умеешь ли ты, летать, как птица?
Кот вытаращил глаза и энергично замотал головой слева направо.
- Знаешь ли ты, как зовут римского императора? - послышался чей-то озорной выкрик.
Бегемот надолго задумался, а затем утвердительно кивнул головой.
- Врет! - послышались разрозненные голоса.
- Нельзя обижать животных, - укоризненно промолвил Фагот, - в отличие от нас, врать они не умеют. Сейчас он напишет имя императора на доске.
В зале охнули.
Тотчас Азазелло поднес коту грифельную дощечку и большой кусок мела.
Бегемот пошевелил усами, почесал загривок в раздумье лапой, но мел взял и медленно начертал на доске неровными латинскими буквами - TIBERIUS (Тиберий).
Зал ошалел. Люди привставали с мест, вглядываясь в сделанную надпись, поминали всех известных богов и восхищенно ахали.
- А, как зовут иудейского царя? - раздалось с задних рядов амфитеатра.
Кот стер лапой предыдущую надпись и древними арамейскими буквами начертал - Ирод. Затем подумал и продублировал через черточку это имя на иврите, а потом и на идише.
Зал бушевал. Гром аплодисментов перемешивался с многочисленными выкриками и восклицаниями.
Кот степенно кланялся. Фигура и морда его лучились самодовольством. Глаза светились ехидством - что, съели?
Зал продолжал греметь.
Фагот поднял сначала одну руку, следом вторую....
Шум утих.
- Но все это жалкие фокусы, - звенящим тенором изрек ведущий, - по сравнению с тем, что вы увидите дальше.
Зал напряженно внимал.
- Путешествуя по вашей изумительной земле, мы встретили человека, который творил настоящие чудеса. Зовут его Иисус из Назарета. Он щедро поделился с нами своим умением.
В зале загудели.
Фагот вновь поднял руку, требуя тишины, - есть ли среди вас люди с конечностями, из которых ушла живительная жизненная сила? Прошу ко мне!
К арене поплелся человек в оборванной грязноватой одежде, придерживая болтающуюся вдоль тела иссохшую левую руку другой рукой.
- Это же нищий Симеон. Стал сухоруким еще в детстве, упав с мула, - зашептались в рядах.
Фагот поставил его напротив себя и, неожиданно звучным голосом, сказал, - протяни же несчастный руку свою ко мне!
И - о, чудо! Симеон протянул мертвую руку вперед и пошевелил пальцами, - она... она здорова, - едва слышно пролепетал он. Еще не веря, провел пальцами по враз задрожавшим губам, глаза его покраснели и наполнились влагой.
- О, божественный всемогущий Юпитер! Ты внял моим мольбам... Ты сотворил чудо....
- Юпитер тут не при чем, - сварливо заметил Фагот.
Зал внимал происходящему в пораженном молчании. Исцеление было явно настоящим.
- Слава Иисусу! - рявкнул Азазелло.
- Слава Иисусу! - возопил исцеленный нищий.
В амфитеатре творилось нечто невообразимое. Казалось, все разом полезли к арене, чтобы залечить свои болезни и болячки.
Стоп! Стоп! Стоп! - голос Фаготы обрел громовую рыкость. Обещаю, что завтра мы излечим бесплатно всех желающих. Представление рассчитано на два дня. А сегодня - чудеса продолжаются!
Люди нехотя вернулись на свои места, возбужденно переговариваясь.
- Великий учитель и пророк Иисус обладает умением ходить по воде, как по обычной земле.
Зал слабо зашевелился. Задавленный увиденным, и, находясь в некотором шоке, народ реагировал уже вяло.
- Он передал это умение нам, - Фагот махнул рукой коту и тот, мягко по-кошачьи спрыгнув в ров с водой, пошел по кругу прямо по поверхности воды, без всяких даже брызг. Лапы его шлепали по воде, не оставляя обычных расходящихся кругов.
- Воду взяли из Мертвого моря, да еще высыпали туда сотню сиклей соли, - несмело предположил чей-то голос, - а кот - он же легкий.
Фагот и Азазелло соскочили в ров и изобразили вдвоем матросскую чечетку - вода не колыхнулась.
Амфитеатр молчал. Люди решительно отказывались верить в хождение по воде.
- А, может и вовсе не вода это? - продолжил другой скептик.
- А вы попробуйте, - коварно предложил Фагот.
Неверующий упирался, но его все-таки вытолкнули ко рву. Потоптавшись на краю и видя, что поверхность, казавшаяся водой, никак не реагирует на телодвижения заезжих магов, он беспечно шагнул вперед. И сразу камнем пошел на дно - плавание было ему незнакомо, а ров был глубок. Азазелло фыркнул, нырнул и вытащил утопшего на край рва. После хорошей встряски вода у бедолаги полилась из всех отверстий, и под улюлюканье публики он бежал назад.
- Умение дается не всем, а только тем, кто уверовал в Иисуса-спасителя, - серьезно объяснил Фагот, - если здесь такие есть, прошу к нам.
После некоторого замешательства из рядов выбрался широкий в плечах чернобородый грек. Он не стал с маху прыгать в ров, а подошел поближе к тому месту, где безмятежно резвились на воде фокусники, и решительно сбросил плащ. В ров он ступил задом, придерживаясь руками за бортик, окаймляющий ров. Нога, однако, не ощутила опоры и погрузилась в воду. Претендент попробовал другой ногой, но с тем же результатом.
- Верую! - тогда завопил он отчаявшимся басом и, отпустив руки, скрылся под водой. Но спасать его не пришлось. Судя по повадкам, он был знаком с морем, поэтому легко всплыл и, отфыркиваясь, вылез на твердь мостика, переброшенного через ров. Грек обескуражено покрутил головой, подобрал свой плащ и побрел восвояси.
Но зал молчал. Не было бури аплодисментов. Не слышно было даже свиста и улюлюканья в адрес опростоволосившегося грека....
Фагот понял свою ошибку. Продемонстрированное чудо было нереальным и запредельным для мозгов, собравшегося повеселиться и развлечься, простого люда. Даже видя все своими глазами, люди не могли поверить в происходящее. Сработал извечный принцип: этого не может быть, потому что этого, вообще, не может быть.
Следовало сотворить что-то понятное и доступное.
- Есть ли в зале водоносы, в кувшинах которых осталась вода? - в звенящей тишине трескучий тенорок Фагота затейливо вибрировал и переливался.
Водонос с кувшином, конечно же, нашелся, и клетчатый ведущий призвал его на арену.
- Свежа ли твоя вода? - он плеснул из кувшина себе в ладошку и почмокал губами, - не то... не то....
Зал молчаливо и, несколько уже разочарованно, внимал.
- А, не превратить ли нам ее в хорошее вино?- Фагот взял кувшин, поставил его на пол, крутнул вокруг своей оси и стал делать над горлышком магические пассы.
- Пробуй же!
Торговец водой нерешительно понюхал содержимое кувшина, глаза его округлились, он неуверенно глотнул. Будто опасаясь, что кувшин заберут или магическое воздействие закончится, водонос, раз за разом, приникал к горлышку и жадно глотал, выплескивая красноватую жидкость себе на горло и на грудь.
- Вино... Настоящее прекрасное вино... - причитал он, блаженно закрывая глаза и делая большие судорожные глотки.
Но амфитеатром уже овладело полное неверие.
- Он лжет!.. Гнусный сын погонщика мула... Он заранее налил в кувшин вина... Клянусь Сатурном - это мошенники... Одна шайка..., - выкрики становились все злее и агрессивнее....
Фаготу это надоело. Он вырвал кувшин из рук водоноса и швырнул его в воду, наполнявшую ров.
- Неверующие невежи! - загремел внезапно над амфитеатром его преобразившийся голос, - по воле Иисуса, вся вода превратилась в вино. Пейте же и думайте о нем, скорбящем о вас и заботящемся о своих заблудших овцах.
Первым отважился попробовать все тот же водонос. Он черпал из рва жидкость прямо сложенными ладонями и урчал от жадности, давясь и захлебываясь. В любой толпе найдутся те, кто пойдут наперекор устоявшемуся и попытаются установить, хотя бы и невероятную истину - они присутствовали и здесь. Вслед за ними ко рву ринулись прочие жаждущие, и вскоре ров и мостики через него были сплошь облеплены людьми.
Некоторые срывались вниз и тонули, другие, надув животы даровым вином, обессилено расползались, замирая в переходах и под лавками. Третьи же, самые предприимчивые, уже пытались наладить его доставку домой, про запас....
- Помните! - грохотал над залом громовыми раскатами голос Фагота, - он прибудет в Иерусалим в пятницу. Он несет всем исцеление, богатство и свободу. Встречайте же его!
Троица покинула цирк черным ходом. Их уход остался незамеченным.
Весть о несметных запасах беспризорного вина разнеслась по городу незамедлительно, и цирк был буквально осажден людьми, тащившими в руках самые разнообразные сосуды. Вот тут уже началась настоящая вакханалия с насилием, разбоем и смертоубийствами. В городе начались массовые бесчинства, буйства и драки. Кое-где вспыхнули пожары.
Войск в Иерусалиме не было. Каиафа, которому доложили о творящихся безобразиях, прибыл к цирку с отрядом стражников синедриона. Но поделать ничего не мог - ни угрозы, ни просьбы, ни посулы не доходили до обеспамятевших, потерявших человеческий облик людей. Вино во рву, казалось, ничуть не убывало....
И все же выход был найден. Вызванный Каиафой смотритель цирка указал на скрывавшуюся в подземном помещении дубовую заслонку, сдерживающую содержимое рва. Несколькими ударами громадного молота она была превращена в щепки, и бурный винный поток вырвался на свободу, растекаясь по развалам городской подземной канализации. Горестный многоголосый вопль разнесся над иудейской столицей, пугая засыпающих уже ворон и голубей....
Цель пришельцев была достигнута. К утру в Иерусалиме не было человека, который не знал бы о произошедших чудесах и грядущем пришествии Иисуса. Многие желали прибытия назорейского пророка и готовились к этому.
Более того, слух о сотворенных чудесах мгновенно достиг даже самых отдаленных уголков, небольшой по территории, провинции. Некоторые селения пустели почти на четверть, их жители, иногда целыми семьями спешили к столице.
К Иерусалиму, со всех концов Иудеи, толпами и в одиночку шли люди. Матери несли и везли на тележках больных детей. Увечные, слепцы, калеки двигались в надежде на чудесное исцеление своих недугов. Некоторые стремились просто увидеть своими глазами Мессию и воочию поглазеть на диковинные его деяния.
Глава восьмая
1.5. Каиафа. Не делайся другом из врага....
- Тебя домогается некий чужестранец, - низкорослый, с широкой грудью, курчавой головой и редкой черноватой бородкой, слуга просунул крупный нос в комнату, где молился Каиафа.
- Что ему нужно? - Каиафа уже закончил молитву, поэтому не стал выгонять прислужника, который одновременно служил для него телохранителем.
- Он сказал, что расскажет это только тебе и, что это очень важно для тебя.
- Хорошо позови его, но сам будь за дверью, наготове.
Вошедший не стал представляться, а лишь стал молча и внимательно вглядываться в лицо первосвященника каким-то раскосым узнавающим взглядом.
Каиафа понял, что это один из тех странных незнакомцев, о которых ему докладывал, обеспокоившийся их появлением Маттавия.
- Что нужно тебе, чужеземец? Кто вы такие? Какие цели привели вас в наш город? - глава синедриона, в свою очередь, вгляделся в искаженный пламенем светильников лик пришедшего. Один глаз его сиял легкой зеленью, как алмаз чистейшей воды. Но второй - второй был явно фальшивым камнем, с помутневшим широко чернеющим зрачком.
- Слишком много вопросов... - человек запахнул плотнее мятый клетчатый халат странной, даже для разнообразного востока, расцветки. Он был длинен, тощ и нескладен. По необычному украшению на кончике носа, состоящему из прямоугольничков с дужкой, первосвященник, вспомнив описание, данное Маттавией, опознал одного из двух чужаков, владельца огромного черного кота.
- И, все же, - Каиафа давал понять, что знает о пришельцах, - по-моему, для благочинных гостей и представителей циркового искусства, которых вы пытаетесь из себя изобразить, поведение ваше чересчур раскованное и шумное. А, для бродячих фокусников вы ведете себя излишне вольготно. И я бы сказал, пренебрежительно, к соблюдению наших законов.
Пришедший сузил свои разнокалиберные глаза и пристально взглянул в лицо первосвященника, ловя его взгляд. Каиафа отчетливо ощутил шевеление собственных волос на затылке.
- Какая разница, кто мы? Посланцы Рима, скажем так. Слуги Тиберия... Главное, наши цели совпадают. И мы оба должны это осознавать, - долговязый продолжал ловить убегающий, мятущийся взор главы синедриона..
- А, если я прикажу схватить тебя?
- Руки коротки, - лаконично молвил пришелец, и, ставший ярко-зеленым, глаз его за прозрачной треснутой пленкой ворохнулся мутным крадущимся туманом.
И Каиафа понял, что это не просто слова.
Тот же продолжил веско и несколько свысока.
- Ты мудр, священник и оттого столько лет являешься первым из иных служителей богов. Продолжай же править своим народом, нам ни к чему твои заботы и не нужны твои богатства. Мы не посягаем на вашу веру и ваши вековые обычаи. Но... нужна твоя помощь. Которую ты окажешь в своих же интересах, а также на пользу твоего колена и твоего древнего народа.
- Ты говоришь повелительно со мной, - вероятно, задетый тоном чужака, надменно начал первосвященник, - не я к тебе пришел, но ты ко мне....
- Таков язык моего народа, он свидетельствует не о высокомерии, а лишь о почтительности к твоему сану. Я всего лишь жалкий проситель. Откажешь в просьбе - твоя воля. Но вспомни о судьбе начальника тайной стражи....
Иголки ужаса сдавили затылок Каиафы.
Добродушного нескладного верзилы перед ним, как не бывало. Его другой глаз пламенел, нет, не чернел, а, именно, пламенел первобытным мраком. Зиявшая отчетливо, страшная беспроглядная бездна затягивала мысли главы синедриона в свою глубь и там лениво перебирала чем-то до льдистости холодным.
Голос гостя внезапно утратил блеяще-дребезжащий оттенок и налился дамасской сталью, - не повтори судьбы Маттавии. Ты ведь сам хотел нас использовать в своих планах....
- Откуда он знает? Маттавия рассказал? Что же они с ним сделали? - мысли быстро веретенились в голове Каиафы и исчезали, засасываемые, как воронкой, черной жутью глаз собеседника.
- Помогите же мне, боги! - взмолился он вслух, и тотчас наваждение отступило.
- Шалом леха !* - вид незнакомца вновь стал смиренным, - давай продолжим наш разговор.
Каиафу передернуло. Преобразования, происходящие со странным пришельцем, пугали его.
* Мир тебе (древн. арамейский).
- Но для чего вы мутили народ в Иерусалиме, возвеличивая назорейского пророка и восхваляя его чудеса? - он непроизвольно сказал первое, что пришло в освобожденную от неприятных ощущений голову. - Где вы научились таким фокусам? И откуда в цирке оказалось столько вина?
Нескладный верзила, однако, не поддержал этой темы и стал говорить совершенно иное.
- Я, ничтожный, не смею усомниться в твоей проницательности. Прости меня, первый из священников великой Иудеи! Идеи Иисуса из
Назореи крайне опасны для власти и для веры твоего народа. Не все это понимают. Его здесь никто не знал. Теперь знают. В Иерусалиме послезавтра вспыхнет бунт в поддержку проповедника и этим свершится преступление. Для назреваемого мятежа нужно, чтобы бредовые проповеди назорейского возмутителя нашли понимание у части иерусалимской черни....
Каиафа внимательно следил за ходом мысли собеседника и признавал его логику и правоту.
- Sapienti sat*, - неожиданно завершил гость. - Так сказал великий римский оратор Цицерон, когда приближенные императора Тиберия пришли исполнять приговор кесаря. Истина открылась ему при виде их ухмылок и мечей... Мне продолжать? Или ты уже овладел незатейливой извилиной моей мысли?
Первосвященник утвердительно кивнул крупной породистой головой, - но ведь это приведет и к гибели..., - неуверенно начал он.
- Именно, именно, именно, - рассыпался вновь тарахтящим тенорком долговязый в клетчатом халате, - в самом Иерусалиме развелось немало смутьянов. Фанатики из секции Иисуса кичатся тем, что они одни знают путь к Спасению. Пусть они разделят судьбу своего мессии. Новая вера должна умереть в зародыше вместе с ее носителем и возможными продолжателями. У него не должно остаться последователей. Все рьяные фанатики будут уничтожены. Никто более не сможет покуситься на власть первосвященника в Иудее.
- И на власть великого римского кесаря, - добавил он значительно и, видя открывающийся рот Каиафы, предвосхитил вопрос, - да, понадобится помощь римских солдат. Ты сегодня же пошлешь гонца к прокуратору Понтию Пилату, стоящему со своими когортами в прибрежной Кесарии, с донесением о готовящемся восстании против римского владычества. А, завтра следует схватить самого Иисуса и осудить его, как государственного преступника, посягнувшего на власть кесаря, и вероотступника, покусившегося на иудейских богов и провозгласившего себя царем и богом народа иудейского.
* Мудрому понятно (латынь).
- Как мы сможем задержать нечестивого назаретянина, если никто из моих людей не знает даже его облика?
- Твоим стражам укажет на него ученик пророка по имени Иуда. Сегодня вечером он придет к тебе и потребует награды. Она будет невелика, тридцать сребреников - успокоил он скуповатого первосвященника, - это будет, как пароль, по которому ты его узнаешь.
Его тяжелый пристальный взгляд, казалось, выворачивал наизнанку душу, мысли и память иудея.
- Пожалуй, это они меня используют в своих непонятных и только им известных целях, - со щемящим тревожным чувством констатировал Каиафа, - но главное - конечная цель у нас действительно совпадает.
Он искоса бросил быстрый взгляд на незнакомца, вновь преобразившегося.
Лоб его пересекла непреклонная морщина, узкие губы сжались в полоску, и даже пух белесых нелепых усишек обрел щетинистость и колючесть. Казалось, он положил руку на рукоять меча и, как бы отсалютовал главе синедриона неуловимым движением. Каиафа явственно ощутил запах остро отточенного стального клинка.
- Кто же они такие? - и первосвященник испугался закравшейся вдруг мысли....
Затем фигура гостя опять приобрела нескладный свой вид, и он, коротко кивнув, скрылся за дверью.
Каиафа придвинул к себе листок папируса и взял острый каламус. Он ненавидел римского наместника за его надменность, жестокость и пренебрежение к покоренному древнему народу. Но приходилось искать его помощи.
Глава девятая
1.6. Неправедный суд. 12 нисана, среда.
- Шма, Исраэль! Адонай Элокейну*..., - Каиафа читал молитву звучным, хорошо поставленным голосом, дикция его была безупречна. Он был одет в торжественное облачение первосвященника, хитон полностью скрывала темно-серая шерстяная риза, поверх которой был наброшен голубой ефод, скрепленный на плечах серебряными застежками. Голову покрывал белый кидар - круглая шапка из льняной материи, перевитая разноцветными лентами.
Члены синедриона слушали внимательно и почтительно, обратив свои взоры вниз.
Было раннее утро. Вишневое солнце едва цеплялось своими лучами за вершину храма, где первосвященник срочно созвал Синедрион. Приближалась пасха и, как раз в ее канун, как сообщили соглядатаи начальника тайной стражи, ожидался въезд в Иерусалим лжепророка, провозгласившего себя мессией.
Требовалось решить, что делать с этим отступником от веры израилевой, обросшим многочисленными учениками. Слава его достигла Иерусалима, город был взбудоражен, чернь и лавочники с нетерпением ожидали его прибытия, чтобы оказать ему должные почести и затеять смуту. Римский прокуратор не упустит такого случая покарать в очередной раз народ иудейский.
- ... Мы с древности соблюдаем законы Моисеевы. Наша вера - яхудут**, и мы должны жить по Танаху*** и свято соблюдать наши шестьсот тринадцать заповедей....
Гул поддержки эхом прошелся по стенам храма.
- ... Этот нечестивец..., - чистый звучный голос первосвященника дрогнул, - ... он призывает уничтожить все это. Возможно ли такое? Скажите мне....
- Нет! - слитный крик был почти единодушен.
- Тысячу лет назад наши древние предки начали великое дело -завоевание Ханаана. Принесли в Иерусалимском Храме первую жертву всемогущему Яхве... Готовы ли мы к полному разрушению всего созданного ими?
- Нет!
* Слушай, Израиль! Господь, бог наш (древн. евр.)
** Иудаизм (древн. еврейск.)
*** Священное писание иудаизма
- Яхве долготерпелив и многомилостив. Он говорил нам о приходе Мессии. Но, разве - это он?
- Нет! Нет! Нет!
Все семьдесят членов синедриона прибыли на заседание вовремя. Семьдесят первым и семьдесят вторым избранными в синедрион были, поочередно исполняющие обязанности первосвященника, Каиафа и Анна. Синедрион - Совет Иудеи являлся высшим государственным учреждением и высшей судебной инстанцией древней Иудеи.
Царь Ирод I Великий, получивший трон с помощью Рима, при известии о рождении мессии, который якобы захватит всю власть в Иудее, приказал уничтожить всех детей от двух и менее лет. Таким образом, в Вифлееме, где был рожден Иисус, и его окрестностях было уничтожено четырнадцать тысяч младенцев. После этого царь заболел тяжелой болезнью, которая заживо съедала его тело и отошел от государственных дел, передав всю власть Синедриону. Многие иудеи увидели в этом волю всемогущего Яхве. Они ненавидели своего царя, бывшего не иудеем, но идумеянином, получившим ярлык на царствование на остриях римских мечей.
Членами синедриона были, в основном, фарисеи, секта которых включала религиозных и политических деятелей, придерживающихся строгого соблюдения догматов веры и предписаний иудаизма, а также саддукеи - выходцы из богатейших людей и древних родов Израиля. Каиафа и Анна относились к религиозно-политическому объединению саддукеев.
По несколько своих представителей имели в синедрионе также иродиане - последователи царствующего дома Ирода Великого, поддерживающие римское владычество над Иудеей, а также учителя закона (книжники) и левиты.
Книжниками были знатоки письменной и устной традиций иудейской веры, дававшие толкование Священному писанию и выступавшие помощниками судей в спорных случаях по вопросам вероисповедания.
Левиты являлись потомками жреческих родов и имели наследственное право на занятие постов в Синедрионе и в религиозной иерархии на местах.
- ...пусть нашим молитвам внемлет всемогущий Яхве, - закончил Каиафа и воздел вверх руки. Все присутствующие последовали его примеру.
Немного помолчав с закрытыми глазами, выжидая, пока молитва дойдет до бога, первосвященник продолжил, - не знаю, все ли из вас слышали о богохульстве назорейского проповедника?
И, отметив реакцию собравшихся, произнес утвердительно, - все.
- На Совете будет рассмотрен донос пекаря Зельведея из Самарии, - Каиафа поднял над собой листок папируса, - он свидетельствует о нарушении Иисусом из Назарета законов Моисея, богохульстве, святотатстве, оскорблении Господа и Царя.
Синедрион ответил возмущенным гулом на прозвучавшие обвинения.
- Два человека могут засвидетельствовать его преступления, - Каиафа повысил голос, следует ли нам их заслушать?
- Да, - мнение членов Совета было единодушным.
- Он дошел до того, что называет себя Машиах Бен Давид*, - впервые в голосе первосвященника прозвучало неприкрытое озлобление. - Он пренебрегает нашими ритуальными запретами, касающимися нашей пищи и празднования субботы. Он говорит, что наш город будет разрушен.
- Смерть ему! Смерть! - кроткие благообразные лица присутствующих исказила злоба и ожесточение против самозванца.
Речь Каиафы была длинной, проникновенной и витиеватой. По его словам казнь назорейского лжепророка позволит отразить лояльность иудейского народа к Римской империи, поскольку Иисус выдает себя за царя Иудейского и называет себя богом, тем самым, ставя свою личность выше императора. Это не даст повода прокуратору Понтию Пилату начать карательные акции против правоверных иудеев. Утверждая, что своей смертью он спасет иудейский народ и всех детей божьих, он лжет, доказывая это тем, что живет до сих пор....
- Отчего же он не умер в своей Галилее? Отчего идет на Иерусалим? Он желает смерти и ищет ее? Так, пойдем же ему навстречу! - Каиафа гвоздями вбивал резкие короткие, логически связанные, предложения.
- Смерть! Смерть ему и его ученикам! - единодушный рев был ему ответом.
И лишь Никодим из Галилеи, тяжеловесный и медлительный, с неподвижным лицом, дождавшись некоторой тишины, выразил сомнение, - а, имеем ли мы право осудить человека насмерть, не выслушав его самого? Мы должны узнать....
- Ты тоже галилеянин... Может он один из его учеников... Как смеешь, ты, перечить... Снять с него ризу...
Трудно было устоять перед таким напором, однако Никодим, а, вместе с ним, и Иосиф из Аримафеи, покинули храм, отказавшись от осуждения, не выслушанного судьями человека.
- Пусть один человек погибнет, а не весь народ иудейский, -подытожил Каиафа, подкрепив свои слова выразительными жестами.
* Мессия сын Давида
- Да будет так! Да! Согласны!
- Ты, слышал? - первосвященник обратился к присутствовавшему на заседании начальнику тайной стражи Зеллему, заменившего Маттавию на этом посту, - ты со своими людьми должен немедленно выследить и арестовать Иисуса из Назарета.
Тот молча склонил голову.
- Его ученики, возможно, вооружены и будут защищать своего вдохновителя - с ними можно не церемониться. Иисуса же взять живым и доставить его на допрос к Анне!
- Я выполню волю Синедриона и твой приказ, - Зеллем резко развернулся и быстро вышел из храма.
- Но, какой смерти будет предан богохульствующий галилеянин? - выкрикнул чей-то голос, - я предлагаю побить его камнями вне стен нашего города, сообразно с нашими законами ....
- Нет, - Каиафа был лаконичен, - мы решим этот вопрос после того, как нечестивый назорей будет схвачен и допрошен.
Усилием воли он подавил рвущееся раздражение. Лишь на мгновение его лицо исказила гримаса нервозности. Получить свидетельства о подстрекательстве к мятежу и уклонении от уплаты налогов в пользу империи со стороны задержанного галилеянина, пока не удалось. Обвинения же в нарушении Моисеевых законов, богохульстве и святотатстве для Понтия Пилата будут смехотворны. Он их не примет и не положит в основу обвинительного приговора.
На всех покоренных Римом территориях действовало "jus gladii" * и запрет на смертную казнь преступников без разрешения наместников императора в провинции. И лишь Иудея являла собой исключение, поскольку ей была дана определенная автономия и самоуправление. Но Каиафа собирался решить вопрос о применении к схваченному пророку римской казни, поэтому требовался вердикт прокуратора. Следовало тщательно подготовить доказательства преступной деятельности назорея против империи и ее главы, что было непросто.
Иудейские старейшины расходились, бурно обсуждая услышанное от первосвященника и о чем-то споря между собой. В храме остались лишь Каиафа и Анна.
- Итак, мы добились своего без особого труда. Сложнее будет с Понтием Пилатом, который, помимо нарушения наших религиозных законов, должен усмотреть в деяниях галилейского проповедника посягательство против величия Римской империи и лично императора Тиберия.
* Право меча (лат.)
Анна согласно кивнул головой, - я иного и не ожидал от Совета, думаю, что и римский наместник не будет возражать - для него распять иудея....
Каиафа лишь тяжело вздохнул и пропустил свою черную бороду через кулак, что было у него знаком мучительных раздумий и сомнений. Он предвидел некоторые трудности со стороны упрямого Пилата.
Зловредный прокуратор может пойти наперекор их замыслам из чистого противоречия первосвященнику, с которым они были врагами. И тогда громкости и публичности процесса будет нанесен удар. Не будет и должного устрашения его нынешним приверженцам и последователям....
В тот день состоялась знаменитая Тайная вечеря.
И вечером того же дня судьбе было угодно, чтобы Иисус из Назарета сказал своим ученикам, - вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие.
Ему дано было знать свою судьбу....
Глава десятая
1.7. Понтий Пилат. Игра по-крупному.
Он лишь бросил короткий взгляд на лицо Тиберия, объявившему ему на заседании Сената об очередной почести - назначении наместником императора в Иудею. Они на мгновение встретились взглядами, в глазах принцепса читались нескрываемые торжество и превосходство....
Сенаторы это решение поддержали единогласно. Понтий Пилат был фактически развенчан. Он в одночасье лишился основной своей опоры и поддержки.
Три дня назад легионы, бывшие недавно армией Пилата и громившие племена германцев, ушли к Пиренеям. Ушли под началом другого полководца - Помпея Сервилия, посланные в помощь наместнику испанской провинции для отражения нападения мавров.
С Понтием Пилатом осталось лишь полтора десятка верных ему солдат. На чернь рассчитывать было нечего. Он знал, что у здания Сената находятся сейчас две когорты преторианцев из личной гвардии императора. И Тиберий лишь ждет, чтобы прославленный полководец проявил непокорность.
Всадник в шести поколениях, Пилат, предок которого получил во втором поколении за храбрость пожалование в виде пилума - почетного дротика, откуда и произошло имя Пилат, был воином и удачливым полководцем.
Как и положено представителю сословия всадников, он последовательно прошел все командные ступеньки, возглавляя вначале когорту, потом конный отряд из десяти турм, затем легион и лишь после этого стал во главе Северной армии, направленной с согласия Сената для защиты границ империи от просачивающихся германских и галльских племен. И одержал великую победу.
Он даже не знал о существовании такой провинции, куда его сейчас, с одобрения Сената, назначали в награду за победы в Галлии. Нет, он не станет противиться, не даст Тиберию повода....
И Понтий Пилат безропотно покорился релегации в забытую богами местность. Через три дня он с оставшимися ему верными людьми отбыл на галере в направлении на восток.
Знойный, продуваемый сухими злыми ветрами, Иерусалим прокуратору сразу не понравился. Непривычная уличная суета, скученность, по большей части, неказистых домишек пришлись ему не по нраву. Крикливый, вздорный, грязный народ, проживающий здесь, вызвал стойкое отвращение.
Для своего проживания и квартирования подчиненных ему немногочисленных римских войск он выбрал небольшой прибрежный городок Кесарию, считавшуюся морскими воротами провинции. Средиземное море смягчало непривычно жаркий климат Иудеи и давало возможность принимать любимые Пилатом морские ванны прямо в построенном для него дворце. На крыше дворца выдавалась террасой в сторону моря обширная солнечная галерея с фонтанами для освежения воздуха.
- Тиберий не оставит меня в покое, - размышлял Понтий Пилат, - он постарается погубить соперника, хотя у меня и в мыслях не было им стать. Значит нужно быть готовым и необходимо искать союзников. Кто ими может стать - легат Сирии Гай Петроний? Или наместник императора в Испании Аппий Силан? А, может быть, командующий войсками империи в Северной Африке Марк Теренций Лер?
Он постепенно приходил к мысли о своем возвращении в Рим и о войне с Тиберием. Почему бы ему самому не стать императором?
Прокуратор безрадостно обвел глазами свой кабинет, отделанный орехом. Повсюду на стенах висели знаки его доблести. Вот миниатюрное серебряное копье с закругленным наконечником - боевая награда за победное сражение в Галлии. Маленький бронзовый щит, отделанный серебром с двумя золотыми перекрещенными гастами - воспоминания о битвах в Паннонии. Серебряные поножи с изображением пучков стрел - оборона Падуи от норманнских племен. Серебряный римский орел с полураспущенными крыльями, вцепившийся в цифру II - знак дуконария второго разряда, одного из высших должностных лиц Рима, пожалованный ему по возвращении из германских походов.
И трофеи - холодное оружие, принадлежавшее побежденным вождям. Особенно красив, богато отделанный драгоценными камнями, кончар - длинный прямой обоюдоострый меч, привезенный с берегов далекого Борисфена.
А, это морской венок с украшениями из двух сведенных носами военных трирем, свидетельствующий о том, что его обладатель пересек Средиземное море.
Наместник тоскливо посмотрел в окно, из которого виднелось море, с его вечными неумирающими волнами, увенчанными барашками белой пены. Все же жара здесь не ощущалась так сильно.
В знойный Иерусалим он приезжал лишь для отправления государственных надобностей и разрешения некоторых судебных дел, подсудных империи.
Прокуратор встретил посланца Каиафы хмуро и настороженно. Он не терпел первосвященника, как ненавидел, впрочем, и весь его народ. И здешнюю погоду, то принуждавшую бежать от иссушающего зноя к тенистому журчанию дворцовых фонтанов, то пыхавшею внезапной морской сыростью и промозглостью, заставляя страдать от ноющей боли в поврежденном в бою позвоночнике.
Но, развернув скрепленный печатью папирус и вчитавшись в сухие строки послания главы синедриона, он не смог скрыть радостного возбуждения. Каиафа не стал бы обращаться к нему без серьезного повода. В Иудее назревал серьезный мятеж. И местная власть официально обращалась за помощью римского прокуратора....
Понтий Пилат не раз пытался вызвать серьезные потрясения в подначаленной ему провинции. С этой целью его солдатами осквернялись местные храмы, оскорблялись чувства верующих иудеев, а вспыхивавшие в ответ на это волнения, он подавлял с бессмысленной жестокостью и беспощадностью, рассчитывая вызвать повсеместное вооруженное восстание.
В 21 году его войска впервые вошли в Иерусалим с императорскими знаками, на которых рядом с орлом, государственным символом Рима, красовалось изображение императора Тиберия. Он хотел показать верность сославшему его принцепсу.
Однако иудейская религия запрещала изображение человека в живописи и скульптуре, и евреями это было воспринято, как намерение осквернить святой храм, куда вошел прокуратор.
Каиафа и Анна - первосвященники Иудеи призвали жителей Иерусалима проявить неповиновение в пассивной форме. Они построились в огромную колонну и отправились в Кесарию расположенную почти в ста стадиях от столицы. Организованные толпы фанатиков окружили дворец римского наместника и криками призывали убрать из священного города императорские реликвии.
Пилат лишь смеялся над этим. Его когорты в течение получаса могли разогнать и уничтожить безоружных людей. Пять дней длилась осада его дворца. Наконец, не выдержав, он приказал всем собраться на ипподроме, где он выслушает их претензии. Тогда же произошла его первая стычка с Каиафой.
- Игемон, - обратился к нему первосвященник, намеренно опуская слова "достойный" или "великий", как обычно обращались к римскому наместнику, - еще кесарь Август даровал нам свободу вероисповедания и издал эдикт об уважении нашей веры. Зачем ты нарушаешь установления главы Рима?
- Именно, император изображен на штандарте, разве его власть не простирается на вашу жалкую провинцию, - пренебрежительно ответил прокуратор, окруженный солдатами.
- Император властен над нами, но не властен над нашей верой, - не уступал Каиафа, - мы требуем убрать святотаство, наши храмы для нас - но не для римлян.
- Отправьте ваши требования вашим богам, может они сумеют их выполнить, - Понтий Пилат был насмешлив и язвителен. Солдаты засмеялись.
- Мы не уйдем из Кесарии, пока ты не прикажешь выполнить их, мы лучше умрем, - глава синедриона воздел руки к небу. Двадцатитысячная толпа ответила возбужденным гулом и опустилась на колени.
- Я, как раз собирался заложить новое кладбище в городе, - прокуратор дал знак стоявшему подле него трубачу.
Со звуками трубы на ипподром ворвались несколько сотен легионеров с обнаженными мечами. Казалось, устрашенные иудеи кинутся бежать от свирепых солдат, а некоторые из них будут изрублены для устрашения толпы.
Но здесь случилось небывалое - по знаку Каиафы они все, как один, распростерлись на земле, обнажив свои спины и шеи, показывая, тем самым, что готовы погибнуть, но не уйти.
Прокуратор был потрясен этой стойкостью. Он не мог истребить два десятка тысяч подданных империи - реакция жаждущего его гибели Тиберия была предсказуема. Пойдя на уступки, он пообещал убрать штандарты с изображением императора, но отныне коварный Каиафа стал его заклятым врагом.
Второй раз Каиафа показал зубы, когда римский наместник решил построить акведук, длиной в пятнадцать стадий, для снабжения жителей Иерусалима водой из источника Эль-Аррув. Справедливо полагая, что расходы должны нести сами иудеи, и не имея возможности провести разовый налоговый сбор, так как это было прерогативой императора, он конфисковал силой средства, принадлежащие храму.
И вновь Каиафа спровоцировал бунт. Но здесь Пилат был начеку. Заранее переодетые горожанами, его вооруженные легионеры безжалостно расправились с мятежниками, многие из которых были убиты и изувечены. Он дал задание своему начальнику тайной службы Корбению с верными людьми найти и в суматохе заколоть Каиафу, но тот избежал расправы, скрывшись, на время, из города.
Дотошный посторонний наблюдатель наверняка отметил бы, что прокуратор делал все, для того чтобы в провинции вспыхнуло широкомасштабное восстание, огонь которого охватил бы всю ее территорию.
Эта, казавшаяся чужому глазу неразумной, политика проводилась им с единственной целью - получить повод к прибытию в Иудею полнокровных римских легионов для подавления вооруженного сопротивления восставших.
О, он знал, что делать с этими легионами, отданными ему в полное подчинение. Он не проявит больше малодушия и не растеряется, как тогда - в Риме, когда его победоносные войска были отданы другому полководцу и маршем ушли в Испанию. А, он остался беззащитным и наедине против многочисленных преторианцев императора Тиберия и войск римского гарнизона.
Результат - эта позорная ссылка, где он опытнейший и прославленный полководец командует семьюстами всадниками и двумя тысячами пехотинцев, не имеющими хорошего боевого опыта и разбросанными по четырем гарнизонам.
Глава одиннадцатая.
1.8. Шесть дней до Пасхи. Горечь Гефсиманского сада.
С утра над Иерусалимом повис душный плотный, казалось осязаемый всеми органами чувств, зной. Порой очертания башен, дворцов и храмов причудливо колебались в густом мареве неподвижного жаркого воздуха. Усугубляло это впечатление завеса пыли, поднятая входящими в город торговыми караванами. Мельчайшие песчаные частицы покрыли листву деревьев и траву непроницаемым тусклым покрывалом, уничтожая радостные зеленые оттенки городского ландшафта.
Распускались и тянулись навстречу солнечным объятьям лишь светло-серые неказистые цветки шелюги, называемой в странах, расположенных к северо-востоку, вербой - наступало первое весеннее цветение деревьев.
Город напряженно затих. Нет, не от обычной в это время жары.
Не было слышно привычного многоголосого шума громадного рынка, который был заполнен едва ли на четверть. Нет, не оттого, что лавочники распродали все свои товары.
Мало людей сидело за столами многочисленных трактиров и других подобных заведений. Нет, не потому, что город избавился, наконец, от своих пьяниц, игроков и обжор.
Город ждал. Он ждал обещанного пришествия Спасителя, чудес, исцеления болезней, наступления всеобщего равенства и счастья.
- Хлеба, вина и зрелищ, - говорили граждане Рима и вольноотпущенники.
- Вольноотпущенничества, - жаждали немногие, бывшие в Иудее, рабы.
- Позабавиться, - хотел люд, охочий до игрищ, арен и театров.
- Перемен, - желали мелкие торговцы и ремесленники, недовольные засильем саддукеев, фарисеев и книжников не только в религии, но и во всех государственных органах Иудеи. Им приходилось платить налоги и могучему Риму, и царю, и Синедриону - фактическому властителю Иудеи.
Город ждал въезда Мессии.
И час въезда настал.
На белой ослице, покрытой шелковым красным покрывалом, сидел, не примечательный ни статью, ни ростом, ни красотой, человек, которого встречали, как бога.
Женщины и дети ломали пальмовые ветви и бросали на него. Мужчины сбрасывали верхнюю одежду, устилая ей дорогу, въезжающего в город.
- Слава Иисусу! - звучало со всех сторон.
Люди, называвшие себя его учениками и последователями следовали пешком следом, образуя, с примыкающими, постоянно, приверженцами новой веры, торжественную процессию.
Неразлучная троица стояла в мятущейся толпе, выкрикивающей приветственные слова.
- И почему мессир придает такое значение этому человеку..., - задумчиво пробормотал Фагот, провожая взглядом грандиозное шествие, сопровождающее, ничем особым не примечательного, наездника на ослице.
- Осанна сыну Давидову, - ревела толпа, - благословен грядый во имя господне!
В истории Иерусалима не было столь торжественной встречи кого-либо из пророков. Никогда еще люди не были так многочисленны и единодушны....
- Зачем тебе, Учитель, идти к ночи в сад Гефсиманский, - спросил коренастый, черноволосый, с небольшой бородкой, человек, из-под широкого плаща которого высовывалась рукоятка небольшого меча, - это опасное место. Я слышал, вчера римские солдаты схватили там вождя зелотов и предводителя сиккариев Иисуса Вар-Раббу.
- Что же он сделал?
- Он убил возле аррианского храма сборщика податей, ударив его два раза ножом в живот. И скрывался после этого в глухом уголке Гефсиманского сада. Но кто-то донес, и легионеры, арестовав его, посадили в тюрьму. Говорят, в саду скрываются и другие разбойники.
- За что он убил мытаря?
- За то, что тот служил Риму.
- Нет таких грехов, за которые следует платить жизнью.
- Давай же останемся, Учитель.
- Нет. В саду есть древняя смоковница. Никто не знает, сколько ей лет. Но к находящемуся под ней, снисходит откровение. Я должен там помолиться....
- Тогда я пойду с тобой, - решительно сказал человек с мечом, которого звали Петром, - у меня есть оружие, чтобы защитить тебя, в случае опасности.
- В эту ночь, прежде чем пропоет петух, ты трижды успеешь отречься от меня, - с горечью подумал Иисус, но вслух лишь произнес, - хорошо, ты будешь сопровождать меня.
- И, я пойду, - сказал курчавый и горбоносый Иаков, - у меня тоже есть меч.
- Я с вами, - сказал миловидный юноша с вьющимися золотистыми волосами и большими голубыми глазами, показывая всем небольшой, но остро отточенный нож.
- Ты, еще слишком юн, Иоанн, чтобы носить оружие, - с упреком произнес Учитель.
- Мы все пойдем, - закричали остальные собравшиеся, считавшие себя учениками Иисуса.
- Что ж, я не волен сегодня указывать вам место. Каждый поступит по-своему, но изберет свой путь....
Поздний вечер был душен и липок. Лишь необычайно яркая луна сопутствовала им, через затихший уже город, к западным отрогам Елеонской горы, к которой примыкал Гефсиманский сад.
Но оказалось, что не одна молчаливая спутница ночи, луна, сопровождала ночных путников. В черневшем густом кустарнике, окружавшем Овчую купель, а, мимо нее проходила дорога в сад, шевельнулись три тени.
- Я пойду, сообщу Каиафе, а вы следуйте за ними. Вступите в дело, если подведет Иуда, - и обладатель длинной изломанной тени бесшумно скользнул через заросли в юго-восточном направлении.
Глухо звякнул металл. Что-то ворохнулось в кустах.
- Да, придержи ты свою цепь, - прошипела тень, имеющая форму квадрата, другой - состоящей из малого овала, водруженного на большой, - что ты везде с ней шатаешься....
Та, в ответ, лишь обиженно засопела.
Тих, темен и мрачен был Гефсиманский сад. Лишь тихо шелестела листва деревьев, да где-то в глубине сада раскатисто ухал филин. Небо было почти безоблачно, но пригорюнившаяся застывшей тучкой неяркая луна давала мало света.
- Останьтесь здесь, - тихо молвил Иисус своим спутникам, - я хочу побыть один.
В густой тени древней смоковницы было черно и мрачно.
- Выслушай меня, отец мой, - Иисус опустился на колени и поднял свои глаза к небесам.
Он долго ждал, обратив лицо вверх, боясь задать вопрос и услышать на него ответ. Давящая тишина уже не прерывалась даже шорохами сада. Затихли и крики хищной птицы. Ученики, следовавшие за ним, отчего-то заснули прямо на земле.
- Я знаю свою участь. Скажи, возможно ли, чтобы минула меня чаша сия.
Иисус вновь застыл, ожидая ответа, с тоской и печалью, уже зная, каким он будет.
- Прости мне мои сомнения.... Правильно ли я тебя понимаю? Дай знак.
Вновь наступило гнетущее молчание.
- Я обречен нести страдания и умереть в муках, - горько сказал человек, находящийся в тени древнего дерева.
Он встал с колен и величаво выпрямился, - мне дано испить свою чашу до дна, и я не сожалею об этом.
Голос его был тверд и решителен. Сомнения и тоска покинули его душу. Тишина прервалась. Послышалось неторопливое журчание ручья Кедрона, тихо зашевелилась листва в саду. Со стороны города раздался приближающийся шум вооруженных людей, и замелькали блики факелов.
- Благослови же меня, - Иисус вновь стал на колени.
- Он находится где-то здесь, - задребезжал чей-то тенорок, его видели входящим в сад со своими несколькими учениками....
Назаретянин встал с колен и спокойно вышел из тени смоковницы на призрачно-желтый неровный свет факелов. Тотчас же, откуда-то тьмы, к нему подскочил верный Иуда.
- Беги! Тебя хотят схватить, - прошептал он хрипло, наклонившись к уху своего наставника. Концы красного шарфа взметнулись над его плечами кровавыми сполохами беды.
Несчастному Иуде это движение некоторые, струсившие в тот миг, последователи потом припишут, как указующий вероломный поцелуй.
Целовать Учителя в заполненном мятущейся толпой полумраке Гефсиманского сада? Более нелепой выдумки сложно и придумать. Но ей поверили. Жест этот так и войдет в историю навечно, как Иудин поцелуй - символ коварства, лжи и предательства.
И сейчас же к ним бросились стражники, желая схватить обоих.
Со стороны ручья бежали проснувшиеся ученики. В тени смоковницы затаились уже обладатели квадратной и овальной теней, неотступно следовавших за обреченным пророком.
- Беги же! - Иуда схватил его за руку и пытался увлечь за собой.
Но преследуемый отстранил Иуду рукой. Лицо его было бледно, печально, но горело решимостью. Три года он скитался по Палестине под непрерывной слежкой врагов и соглядатаев Синедриона, которые распускали о нем несуразные слухи и устраивали провокации. Настал час просветления, наступал момент истины.
- Я - тот, кто вам нужен, - просто сказал он.
Служители тайной стражи бросились к нему, но выскочивший из тьмы с мечом Петр, отсек одному из них правое ухо.
- Вложи меч в ножны; ибо все взявшие меч, мечом погибнут, - с этими словами Иисус приложил руку к уху потерпевшего и исцелил его.
А затем добровольно отдался в руки окруживших его стражников, не позволив своим ученикам встать на его защиту.
- Дело сделано! - прошипел кот в черноте смоковницы, нервно дернув ухом.
- Часть дела сделана, - тихо поправил его Азазелло, зорко наблюдающий за удаляющейся к городу толпой.
- Рано говорить о завершении дела, - выскользнувший из уходящей толпы Фагот, вновь оказался рядом с товарищами.
Иисус был отведен в дом первосвященника Анны и провел там ночь взаперти, дожидаясь неправедного суда. А, все его ученики, узнав об этом, разбрелись по городу, не приняв никаких мер к его освобождению. Устрашение ли, воля Учителя или иные причины побудили их к этому - об этом уже не узнать....
Такова была истинная картина, отчего-то искаженная некоторыми евангелистами, а, возможно, их переписчиками и последователями.
Но, не кажется ли читателю странной удивительная ловкость апостола Петра, по легенде, якобы, простого рыбака из Галилеи, никогда не бывшего воином, столь точно сработавшего не на поражение врага, а на провокацию, чтобы озлобить слуг Каиафы? Не он ли, следуя предначертанному своим Учителем, трижды за ночь от него отречется?
Почему в Первом послании Петр называет евангелиста Марка, выходца из образованной и состоятельной иерусалимской семьи, своим сыном? Благодаря чьему влиятельному заступничеству он был освобожден из плена кровожадного царя Агриппы I. И, наконец, отчего, именно, благодаря Петру, человечество обязано печальными сведениями о дальнейшей судьбе Иуды?
В то же время апостол Павел, несомненно, самый осведомленный из окружения Иисуса, в своем описании последней вечери вообще не упоминает о предательстве Иуды - наиболее ярком, после казни Учителя, событии тех дней. Нет об этом речи и при отображении им сцены явления Иисуса апостолам.
Вопросы, вопросы, вопросы....
Глава двенадцатая
1.9. Каиафа. Распни его! Распни!
- Сыны и дщери Авраама, Исаака, Иакова.... Слушайте и внимайте! - Каиафа говорил высоким звенящим голосом, стоя у аналоя, - возьмите родственников и детей своих, пусть они возьмут своих единоверцев и идите все на площадь к дворцу Ирода, где остановился римский прокуратор. Все вы слышали слова мои о страшной опасности, нависшей над Иудеей....
Толпа, находившаяся в храме, глухо зароптала.
- Помните законы Моисеевы и исполняйте их..., - глаза первосвященника лихорадочно блестели.
Служитель подбросил в дымящуюся курильницу кедровой смолы. По храму поплыл ароматный приятный запах.
- Кричите же там все о распятии Иисуса назорейского..., - сильная костистая рука, сжимавшая посох первосвященника с двумя переплетающимися у навершия змеями, резко ударила им в каменный пол.
Тяжелое злобное дыхание сотрясало толпу.
- ...Яхве велик и всеведущ - он смотрит на нас, - закончил Каиафа.
Толпа бело-черно-серой змеей, по цвету одежд различных сект, вытянулась из храма и поползла к сумрачным башням дворца царя Ирода. По дороге к ним примыкали все новые и новые их приспешники.
Дворец жестокого и мнительного иудейского властителя фактически являлся хорошо укрепленной крепостью. Громадная площадь перед дворцом почти вся оказалась заполненной народом. Стоял глухой гул.
Фагот и Азазелло шныряли в толпе, подзадоривая выкриками и без того неистововавших людей. Бегемот сидел далеко в стороне в тени смоковниц, окружающих площадь, благоразумно решив держаться подальше от безумной давки, где можно было быть затоптанным насмерть. Да и появление циркового кота среди религиозных фанатиков не вписывалось в общую картину предъявления требований к римскому прокуратору.
- Предать казни гнусного обманщика! Умертвить лжепророка! - бесновалась толпа, то, растекаясь широкими ручьями вокруг мрачного дворца, у входов в который стояли вооруженные римские легионеры с каменными, ничего не выражающими, лицами, то, сливаясь в единое пестрое пятно на площади.
Вдруг толпа раздалась, и из нее вышел чернобородый человек, одетый в облачение иудейского первосвященника.
- Каиафа... Каиафа..., - прошелестело по площади.
Первосвященник поднял вверх руку с посохом, и толпа затихла.
- Я иду к римскому прокуратору Пилату, - прокричал он, - дождитесь меня.
У главного входа во дворец стояли две шеренги легионеров с квадратными бронзовыми щитами и обнаженными, поднятыми к плечам, короткими римскими мечами. Бесстрастные их лица были спокойны и непроницаемы.
- Прокуратор ждет меня, - надменно процедил Каиафа загораживающим вход солдатам.
Выделявшийся среди них знаками отличия центуриона на начищенной до блеска кирасе, медленно всмотрелся в его лицо, окинул фигуру пристальным взглядом, в поисках спрятанного оружия, и повелительно махнул рукой. Легионеры расступились и, пропустив иудейского посланца, вновь сомкнули строй. В каждом их движении сквозила гордая непреодолимая сила Рима - властителя всей земли, и бесстрашный первосвященник невольно поежился.
Понтий Пилат находился на втором этаже, в зале для приемов. Он был одет в просторную парадную латиклаву - белоснежную тогу с широкой пурпурной каймой. Под ней, надетый на тунику, скрывался посеребренный панцирь с двумя орлами на груди. Ноги были одеты в котурны из толстой кожи, переплетенные ремешки которых были накрыты бронзовыми наколенниками. Сбросить тогу можно было мгновенно, и тогда представал готовый к бою воин, меч которого висел возле окна.
Загорелое лицо выделялось орлиным носом, выдающимся квадратным, резко очерченным подбородком и властными серыми глазами. Лоб тронули едва наметившиеся залысины.
Прокуратор стоял у суженного к верху, похожего на бойницу, окна. Через открытое окно был виден блиставший на солнце огромный Храм Иеговы.
В углу у стены стоял массивный резной стол из черного африканского дерева с бронзовыми ручками. На нем лежало несколько свитков папируса и большая медная прокураторская печать.
Сегодня было уже рассмотрено три дела о преступлениях против Рима. Они были несложными. Приговорен к распятию на кресте иудей Иисус Вар-Рабба за убийство также иудея, но служившего сборщиком налогов в пользу империи. Тайная служба прокуратора давно выслеживала этого дерзкого вождя секты сиккариев, поставивших своей целью расправу над единоверцами, пошедшими в услужение римским властям.
Прокуратор приказал прежде допросить его, помощью опытных и сведущих в пытках специалистов, чтобы попытаться раскрыть всю тайную организацию зелотов, сплотившихся для противодействия римской оккупации. Часть ее составляла секта сиккариев, называвшихся по-иному, кинжальщиками. Они и занимались, непосредственно, убийствами пособников римской власти. Хотя, пока особой угрозы для империи эти заговорщики не представляли. Акции их были редки и единичны, а связь с официальной местной властью Иудеи не прослеживалась.
Двое других осмелились плеваться и бросить камень в личный штандарт наместника с изображением императора Тиберия при въезде когорты охраны в Иерусалим, тем самым, оскорбив величие империи. Сегодня они также будут распяты.
Каиафа вошел, непрерывно постукивая о мрамор пола посохом первосвященника. Шумная поддержка фанатичной многотысячной толпы вселяла надежду на сговорчивость заезжего гордого и неуступчивого упрямца.
Наместник, смотревший на площадь из окна, при звуке шагов, резко обернулся и смерил вошедшего сердитым взглядом.
- Зачем ты настраиваешь людей на смуту, первосвященник? Какова твоя цель?
- Они пришли сами.
- Не нужно мудрости вашего Соломона, чтобы поверить в твои лживые слова.
- Они собрались здесь все вместе, различные по своим убеждениям, чтобы выразить....
- Как же! Твой сварливый, корыстный, погрязший во многих суевериях и грызущийся между собой, народ, вдруг объединился... Будто ты не знаешь о моих соглядатаях - мне известен каждый твой шаг, - саркастично произнес наместник Иудеи.
- Проклятый римлянин, - с привычной злобой подумал Каиафа, - пусть тебя покарают твои же боги....
- Впрочем, и твои люди шпионят за мной, - продолжал прокуратор, презрительно сощурив властные глаза, - и меня это не обижает. Не смей только писать на меня доносов императору, иначе я тебя уничтожу!
- Я не писал на тебя доносов....
- Будто бы.... А, о растрате казенных денег, которые, на самом деле, были потрачены на строительство акведуков для Иерусалима?
- Нам не нужны были эти акведуки.
- Хотите жить в грязи, купаться в нечистотах и пить отвратительную воду.... Что ж - ваше право. Но пока вы являетесь подданными империи, я должен ..., прокуратор внезапно прервался, - ладно, мы не для этого здесь встретились. Говори - что тебе нужно?
- Нами арестован и осужден к смерти некий проповедник из Галилеи, по имени Иисус Назаретский.
- Я знаю это.
- Он связан с вождями зелотов, организующих убийства ваших сторонников в Иудее.
- У меня на этот счет совершенно иные сведения.
В окно донесся рев толпы. Слышались ругательства и выкрики на разных языках.
- Распни его! Распни..., - верещал чей-то тонкий голос, поразительно похожий на голос Фагота.
Толпа дружно подхватила, - распни....
Интересное совпадение, - саркастически заметил прокуратор, - как только ты заговорил о проповеднике - твои люди закричали о предании его смерти на кресте. Как это у тебя получается?
- У каждого свои секреты, - ушел от ответа Каиафа и продолжил, - но, помимо преступлений против моего народа, Иисус совершил и преступление против великого Рима и лично римского императора, - он помолчал и добавил, - да, пошлют ему боги долгие годы.
- Какое же преступление, - заинтересовался прокуратор.
- Он объявил себя царем Иудеи, а кому, как не тебе известно, что никто не может быть царем провинции без согласия Рима, то есть решения римского Сената. И он считает себя богом, то есть ставит себя выше императора Тиберия.
Понтий Пилат задумался, теребя пурпурный край своей белоснежной тоги.
- Действительно, если задержанный заявляет это - тем самым совершается одно из самых тягчайших государственных преступлений и виновный заслуживает распятия на кресте, - размышлял он.
Любые действия против Рима и императора следовало расценивать, как оскорбление величия римского народа, что было предусмотрено весьма подробным и изощренным римским законодательством и предусматривало лишь одно наказание - смертную казнь.
- Но, с другой стороны, с чего бы это лукавый Каиафа доносит ему о преступлении против Рима и императора, которых ненавидит, ну, может, чуть менее чем самого прокуратора, - это казалось ему странным. - Он скорее укроет любого преступника, посягнувшего на римлян и их законы, и даже вложит в его руки меч, чем выдаст....
Вновь поднявшийся рев толпы прервал его мысли.
- Но, почему этого иудея... Он ведь иудей?...
- Он галилеянин.
- Все равно, относится к вашему народу... Почему его следует судить по римским законам? Вы приговорили его к смерти за преступления против ваших законов и обычаев - казните же его, заодно, и за преступления против Рима! Покажите свою преданность императору Тиберию!
- Мы не вправе судить по римским законам. Кроме того, мать его, дочь козопаса, зачала от беглого римского солдата Пандиры, значит, в его жилах течет и римская кровь.
Явно не поверивший в это Пилат, лишь саркастически рассмеялся, - даже, если ты говоришь истину - от этого он не стал римским гражданином. Есть ли у вас письменные свидетельства преступной деятельности вашего пророка?
- У нас есть донос, обвиняющий Иисуса из Назарета в ....
- Neminem cito accusaveris! Вам, дикарям, неизвестен этот основополагающий принцип римского судопроизводства, - прокуратор презрительно сощурил глаза и поднял подбородок, - это означает - никого попешно не обвиняй.
- Но император....
- Император - уста всемогущего Юпитера в небесах, я - уста императора в Иудее, - серые жесткие глаза сузились, прямые, как два лезвия римских мечей, тонкие сухие губы, гневно сжались.
- К Иерусалиму со всех сторон движутся толпы людей, если они захотят освободить арестованного....
- Я должен его допросить, - твердый голос наместника напоминал разящий короткий удар римского меча.
- Но, неужели игемону недостаточно приговора Синедриона....
- Вели доставить его сюда и передать центуриону у главного входа, - прокуратор не колебался.
Взгляд его был крайне неприветливым и от него хотелось уклониться, как от брошенного копья.
Связный рев толпы затих, лишь отдельные крики долетали до окон дворца.
- Он, как будто руководит своими соплеменниками отсюда, - поразился прокуратор, а вслух сказал, - ты можешь идти - я сообщу тебе о своем решении позже.
Оставшись один, Пилат достал из-под тоги висевшую на простой льняной нитке серебряную буллу и достал из нее амулет, подаренный ему отцом, в тот день, когда он впервые взял в руки меч.
- Помогите же мне боги, - прошептал он, вглядываясь в выполненное из красноватого золота изображение головы ящерицы, сверкнувшее маленькими рубинами, вставленными вместо глаз.
Глава тринадцатая
1.10. Понтий Пилат. Pereat mundus, vivat justicia.*
Прокуратор подошел к окну и посмотрел на площадь, заполненную людьми. Выкриков и рева больше не было, лишь глухой ропот пронесся по толпе, заметившей его появление. Он окинул стоящих внизу презрительным взглядом.
Нечистая небрежная одежда, лохматые засаленные бороды, обмазанные жиром косички, тысячи лукавых и злобных, навыкате, глаз - наместник с отвращением сплюнул в мраморную урну стоящую сбоку.
- Рим, - единственная мысль, которая владела его душой уже пятый год, - возвратиться в столицу империи любой ценой....
Услышав шум шагов, Пилат обернулся - центурион ввел арестованного через другую дверь и, следовательно, он был доставлен не через вход, ведущий во дворец с площади. Предусмотрительность Каиафы была неудивительна, судя по доносящимся крикам, задержанного могли не довести живым через разъяренную, беснующуюся толпу.
Он не стал садиться в кресло, а подошел и остановился в двух шагах от пришедших, с интересом вглядываясь в бесстрастное неподвижное лицо невысокого худощавого человека лет тридцати.
Пленник был одет в аккуратную белую хламиду, на греческий манер, отороченную серой окантовкой с простым узором, застегнутую на правом плече, коричневатого камня, фибулой с изображением пальмовой ветви. Никаких других украшений на одежде и теле не было. Ноги его были босы.
Волосы, цвета спелого ореха, извиваясь колечками, в беспорядке спадали на плечи, разделенные посередине, едва заметным спутанным пробором. Лицо, слегка бронзоватого оттенка, свидетельствующего о частом нахождении под палящим солнцем, хранило спокойное и отчужденное выражение. Высокий лоб с двумя продольными неглубокими морщинами слегка нависал над коричневатого цвета, скорее карими, блестящими глазами. Довольно крупный нос имел более римские, нежели иудейские очертания. Левая щека имела явственно красноватый цвет и была поцарапана, очевидно, храня следы нанесенного по ней удара.
Небольшие выразительные губы почти скрывала курчавящаяся густая бородка, сросшаяся с усами, также разделенная посередине и того же цвета, что и волосы на голове, разве, чуть рыжеватее и темнее.
Ничего, особо примечательного, в его облике прокуратор не усмотрел. Его можно было принять и за грека, и за римлянина, и за иудея.
* Пусть гибнет мир, да здравствует справедливость (лат.)
Этот человек дерзнул поднять голову против всесильного Рима?
- Ты можешь идти на свой пост, - сказал он центуриону и попытался заглянуть в глаза арестованного.
- Чем досадил ты им?
- Слова твои следует обратить к ним.
- Правда ли, что ты делал чудеса?
- Не я делал, но Бог.
- В какого бога ты веришь? Он у тебя один?
- Вера - это надежда. Разве запрещено надеяться? - уклонился от прямого ответа задержанный.
- Для чего ты пришел в Иерусалим?
- Я принес огонь, который очистит этот мир.
- От римлян?
- Нет. От нечестивцев, беспутных и бесчестных людей. И потом на выжженной и очищенной земле я воздвигну новый Иерусалим.
- Ты царь?
Худощавый человек поднял большие влажные глаза и глухо произнес, - царство мое - не от мира сего.
- Где же царство твое? - в голосе прокуратора прозвучала скрытая насмешка, - за пределами империи великого Тиберия?
- Царство мое есть истина, - арестованный не принял иронии, - и я пришел в этот мир, чтобы провозгласить ее.
- Что есть истина, по-твоему? - заинтересовался римский наместник, - познаю ли я истину, допросив тебя, выяснив твою суть, уяснив твои преступления и предав смерти?
Человек долго молчал, отрешенно глядя, как в узкую бойницу за спиной собеседника неторопливо проникает луч солнца.
- Единственная истина это вера в Бога, - отчужденно произнес затем пленник. - Это сам Бог, как таковой. Человек приходит к истине через свои заблуждения, полагая эти заблуждения за истину, за свою веру. Он никогда не познает Истину, но может приблизиться к ней и обрести веру.
- Мне странны твои рассуждения. К этому призываешь ты народ иудейский в своих проповедях? Ты хочешь насильно вложить в души соплеменников свою веру?
- Нет. Истина заложена в глубине человеческого сердца. Это познание также и себя. Для меня важен свободный поиск Истины каждым человеком. Насилию здесь не место, - конец фразы пленник произнес очень медленно, но отчетливо.
Понтий Пилат задумался и сделал длительную паузу. Не потому, что не верил этому странному человеку, но пораженный простотой сказанного и глубиной его помыслов.
Молчал и собеседник, отрешенно уставившийся в висящий на стене боевой щит.
- Ты хочешь править миром?
- Нет. Я не правитель.
- Тогда чего же ты хочешь? - рассерженно вскричал римлянин, - я уже изучил повадки здешних народов. Галилеянину нужна слава, а иудею деньги?
На его лице появилось неприязненное выражение. Допрашиваемый что-то недоговаривал. Представители всех здешних племен любили выражаться иносказательно, и иногда их скрытые намерения были непонятны чужакам.
Он был воином и всякие околичности и словоблудие претили его прямой натуре. Он чувствовал подсознанием, что не все так просто с этим пророком, приговоренным синедрионом к смерти, что это не только столкновение двух мировоззрений. И осознавал - Каиафа не зря пришел за помощью к своему смертельному недругу. Что-то было здесь не так. Но, что?
- Я упраздню законы, начертанные на скрижалях Моисеевых, и создам новый закон в сердце человеческом. Я знаю то, чего не ведают другие....
- Нельзя безнаказанно знать то, чего не знают остальные люди ..., - раздумчиво заметил прокуратор.
- Делай свое дело, слуга кесаря, - по-прежнему, отсутствующе сказал арестованный.
Солнечный луч попал на висевший на стене прямой бронзовый римский щит и отразился в его глазах горящими угольками.
Толпа снаружи вновь угрожающе заворчала.
Прокуратор задумался. Его нисколько не тревожила судьба стоящего перед ним человека. Он мог отдать и отдавал приказы об уничтожении сотен и тысяч людей. Но... Каиафа хотел совершить правосудие руками Рима. Почему? Он снова задавал себе и не находил ответа на этот вопрос.
- Распни его! Распни! - громкие крики перекатывались с края на край, казалось, кто-то невидимый дирижировал этой презираемой им чернью.
- Отчего эти люди так не любят тебя?
- Спроси у них. Другие встречали меня по иному.
- Но ты - одинок. Твои старания напрасны.
- Ничто в этом мире не напрасно. И никто не напрасен.
- И тебе предстоит умереть одиноким.
- Я ощущаю свое единство с Небесами. Там наверху нет ни дня, ни ночи... В одиноком безмолвии ничто не напомнит мне о земной суете. Я не боюсь умереть... Для меня смерть просто не существует... Приказывай же своим слугам, игемон.
Манера арестованного говорить независимо и иносказательно раздражала прокуратора и, в то же время, вызывала уважение к стоицизму обреченного на смерть.
И Понтий Пилат все более склонялся к отказу в утверждении приговора на римский вид казни. Следовало найти какой-нибудь предлог для этого.
- Смерть галилеянину, - вновь взревело за окнами.
- Так ты из Галилеи?
- Я долгое время жил там, - вновь уклонился от прямого ответа пленник.
Прокуратор знал, что на празднование Пасхи в Иерусалим прибыл царь Галилеи Ирод Антипа, сын Ирода Великого. Так почему бы не отправить галилеянина на суд своего властителя? Он понимал, что тот не пойдет против воли всемогущего Каиафы и просто тянул время, отчего-то страшась принять любое из двух возможных решений.
Он отдал приказ доставить задержанного для разбирательства его царю и вновь стал размышлять над создавшейся непростой ситуацией, сомневаясь уже в правильности принятого в душе решения. Его беспокоило полное отсутствие, пока, проявлений среди многочисленных, он это знал точно, сторонников назорейского пророка.
Возможно, они готовятся к решительным действиям? Но тогда об этом сообщили бы соглядатаи тайной службы наместника. И, почему не пытаются защищать своего учителя его верные ученики? Ведь никого из них не задержали, все они на свободе....
Приговоренного Синедрионом пленника вернули быстро. Прокуратор, за эти годы хорошо изучивший обычаи и символику иудейских властей, с удивлением увидел на его плечах светло-серое покрывало, означавшее, что галилеянский царь не видит вины своего подданного. Почти следом за ним быстро зашел взбешенный Каиафа.
- Галилеянский правитель намеренно противодействует синедриону. У него свои помыслы и свои цели. Ты же теперь нарочно не принимаешь решения об утверждении нашего приговора, - закричал он, уже от двери.
Центурион и охраняемый им арестант имели одинаково бесстрастные выражения лиц. Прокуратор же смотрел в окно, поворотившись к кричавшему спиной.
- Переменчива и жалка участь человека, - задумчиво и тихо пробормотал он.
- Человека - да. Но Небеса постоянны. Они не знают перемен и никогда не пребывают в суетном движении, - неожиданно звучно продолжил дискуссию арестованный.
Каиафа растерянно молчал, переводя непонимающий взгляд с одного на другого. Не дождавшись продолжения, он завопил, гневно простирая руки к наместнику. Слова, произнесенные им, дальше были гневливы и обличающи.
- Ты ждешь того дня, в который, по обычаям наших предков, мы не делаем никакой работы, никаких дел! Неужели ты намереваешься спасти этим гнусного преступника от казни?
- Распни его! - грянуло с площади.
- Нет, - прокуратор заносчиво поднял голову, уже приняв решение. Он обернулся и был спокоен. Осужденный на смерть человек перестал быть проблемой, став частью решения другой проблемы.
- Как? - это все что мог прохрипеть первосвященник, горло которого перехватило.
- Я не вижу вины этого человека, - высокомерный римлянин намеренно подчеркнул слово "человека", - как не усмотрел его вины и твой властительный соплеменник.
- Если у кесаря такие слуги, Рим скоро падет, как старый дряхлый ствол смоковницы, - Каиафа задыхался от бешенства.
- Ошибаешься, жалкий иудей! - прокуратор надменно вздернул подбородок, - римские орлы скоро расправят свои крылья над всем миром! Наш лозунг - пусть гибнет мир, да здравствует справедливость!
- Итак....
- Итак, я не утверждаю своей подписью приговор Синедриона и не скрепляю его печатью наместника Иудеи. Если он нарушил ваши законы, воздайте ему по заслугам сами. Но бойтесь ошибиться....
Прокуратор повернулся к центуриону, - передайте его начальнику тайной стражи Синедриона, - и, казалось, потерял всякий интерес к происходящему, крикнув в сторону двери, - обед мне!
Он подошел к медному рукомойнику, стоящему в углу, и демонстративно совершил омовение рук.
- Не я пролью кровь его, но сами иудеи, - пробормотал прокуратор, не разжимая плотно сомкнутых губ.
В глазах Каиафы, направленных на Пилата сквозила неприкрытая ненависть, рука судорожно сжимала посох, губы дергались, силясь что-то сказать.
- Ты не слуга своему кесарю!
- Свою верную службу цезарю я докажу сегодня же вечером, - насмешливо произнес римлянин, стряхивая прозрачные крупные капли воды на пол.
Первосвященник резко развернулся и вышел из зала, опередив легионера, положившего руку на плечо пленника....
Понтий Пилат имел отменную тайную службу в Иудее. Он знал, что в Иерусалиме множество людей сочувствуют пришлому проповеднику и готовы провозгласить его вождем. И имел подтверждение словам Каиафы о движущихся к городу толпах приверженцев нового мессии.
Вероятно, приговоренного к смерти пророка поведут через Судные ворота на нещадно выжженную солнцем площадку на вершине холма Голгофы, расположенного западнее Иерусалима. Там иудеи совершали свои казни, путем побития камнями, поскольку их обычаи запрещали делать это в стенах города.
В северные окна дворца Ирода это место прекрасно видно. Здесь и начнутся первые столкновения между стражниками Синедриона и сторонниками Иисуса. Надо дать им разгореться и перекинуться в город. Одна когорта пехотинцев была с прокуратором и охраняла дворец, в котором он остановился. Все остальные пешие и конные силы, стянутые заблаговременно со всей Иудеи, находились, невидимые, за северным отрогом Елеонской горы в полном вооружении и ждали только его команду.
При подавлении возникших массовых беспорядков, к сожалению, погибнет и первосвященник Каиафа.
- К сожалению, - Пилат криво усмехнулся, - да, именно это слово написано в уже подготовленном донесении императору Тиберию об охватившем всю провинцию восстании и мольбой о немедленной присылке нескольких легионов. Почтовых голубей уже откармливали отборным зерном перед длительными перелетами.
Легионы, которые, по его сведениям, находились на отдыхе в Александрии, после подавления крупнейшего мятежа кочевых ливийских племен, могли быть за один-два дня переброшены морем в прибрежную Кесарию. Это были его легионы, прошедшие, под его командованием по владениям германских вождей и во главе с ним промаршировавшие с триумфальными почестями по Риму. А затем направленные под началом другого полководца в Испанию, якобы для защиты от мавров, хотя особой необходимости в этом не было. Прошло всего лишь пять лет, и он помнил всех солдат и командиров своей бывшей армии, а те помнили его.
Он зальет Иудею кровью и отдаст легионерам богатую добычу. Дальнейшей его целью станет Рим. Тот же флот за три дня переправит армию на Италийский полуостров. В Риме сейчас нет войск - лишь преторианская гвардия императора, больше способная к пьянству и плетению дворцовых интриг и четыре жалкие когорты римского гарнизона, никогда не слышавшие лязга мечей настоящей битвы.
Ненавистный Тиберий.... Вместо Триумфальной арки на Аппиевой горе, которую он, без сомнения, заслужил своими славными победами - эта постыдная ссылка.
Назначить овеянного славой и триумфами полководца прокуратором в забытую богами далекую провинцию. В запутанной иерархии должностных лиц империи прокураторы являлись всего лишь эдилами императора по доходам императорской казны в провинциях и подчинялись легатам - наместникам цезаря в провинциях. В Иудее даже не было своего наместника, и ее прокуратор формально подчинялся легату Сирии.
Правда, уже многие десятки лет прокуратор Иудеи фактически являлся наместником императора в провинции, но жалованье получал лишь по третьей категории наместников - всего сто тысяч сестерций в год. Хотя тот же легат Сирии получал по первой категории - триста тысяч сестерций, правя от имени цезаря, в несравненно более спокойной провинции.
Переделывать же сложнейшую систему должностных лиц империи в соответствии с настоящим положением дел, ее властителям было недосуг - войны, почести, захват чужих богатств, пиры, сведение счетов занимали все их время....
Властный и жестокий прокуратор не подозревал, что его воле и планам противостоит могущественнейшая сила, чьи посланцы своим присутствием сковали все помыслы и намерения приверженцев и учеников Иисуса. И, которые, полагали, что задуманное ими удалось, а поэтому не допустят никаких препятствий текущим событиям....
Глава четырнадцатая
1.11. 16 нисана 26 года. Голгофа.
Он сошел в этот мир, чтобы взять грехи людские на себя и принял за это смерть на кресте, как человек, ибо им и являлся по сути своей, в тот момент....
(из ненайденной рукописи)
Уже с самого раннего утра чувствовалось скорое пришествие тяжелого удушающего зноя. Солнце вставало необычайно медленно, колеблясь в багровом мареве над кромкой горизонта. В городе царила тишина - Иерусалим казался застывшим в немом ожидании.
Голгофа - иссохшаяся грудь Кедронской долины, была мрачна и безжизненна. Она ждала своего зловещего часа, чернея лысой вершиной, которую не оживили даже первые солнечные лучи.
Несмотря на рассветный час в молитвенном храме раздавались негромкие голоса, дробящиеся многократным эхом высоких сводов и, потому, неразличимые.
- Он не утвердил нашего приговора, - злобно, с придыханием сказал Каиафа.
- И, что мы теперь будем делать? - обеспокоенный Анна суетливо теребил свою курчавую бороду.
- Мы продолжим свое дело и все равно казним его, в соответствии с римскими законами, распяв на кресте, - Каиафа был решителен и предельно собран.
- Но не прогневим ли мы этим своих богов, ведь у нас другие обычаи и другие законы?
- Боги поймут нас - мы делаем это во благо всего иудейского народа и в угоду богам, ведь назорей отрицает их, хочет низвергнуть и сам стать богом.
- Когда же будет конец пленения земли Иудейской? - скорбно вздохнул Анна, - и мы будем свободны в выборе своих действий и не будем вынуждены решать свои проблемы с помощью чужестранцев.
Услышав чьи-то шаги, первосвященники насторожились, опасаясь подслушивания, но в целлу вошел начальник тайной стражи синедриона Зеллем. Он был очень возбужден.
- Что делать с пленником? Готовить верных людей к побитию его камнями?
- Нет. Он будет предан сначала бичеванию, а затем распят. Позовешь кузнеца Латаша - пусть все подготовит для распятия по римскому обычаю. Народ же наш не надо извещать, что прокуратор не утвердил приговор синедриона.
Зеллем удивленно поднял глаза, - но наши законы не знают этого вида казни и наши боги ....
- Не думай за наших богов, - резко прервал его Каиафа, - они поддерживают нас. Всевидящий и всеведущий Яхве уже изъявил нам свою волю. Делай, как я тебе сказал. Как только римляне закончат свои дела на Голгофе, мы отправимся туда и сами свершим правосудие. Пусть содрогнутся его последователи и сторонники и уяснят, что так будет с каждым, кто посягнет на наши священные обычаи и традиции.
- А, что делать с его учениками? Они все находятся в городе, и мои люди следят за ними. Схватить их и бросить в тюрьму?
- Не надо. Они уже показали свою суть. Эти люди слабы духом, и они не смогут продолжить его дело. Один из них, по имени Петр, уже отрекся от него. Напротив, следует внушить им, чтобы они доводили до всех вести о судьбе дерзкого пророка и его печальной участи. Следует обучить их письму и дать им письменные принадлежности. Я думаю, стыдясь за свою трусость, они оболгут своего учителя. Пусть в мире теней он будет одинок, ученики ему там ни к чему.
Каиафа, резкими рубящими движениями сопровождал свои слова, жестами подтверждая нерушимость сказанного. Глаза его горели фанатичным блеском, а, обычно благообразное, лицо пробрело черты кровожадного зверя, схватившего добычу.
- И изготовь табличку, на которой пусть напишут ..., - здесь Каиафа спохватился, осекся и устремил свой горящий взор к Анне, обращаясь за одобрением и поддержкой старшего по возрасту первосвященника.
- Ты мудр, Каиафа, - лишь подытожил тот, - да будет все так, как ты сказал....
Почти в полдень у Судных ворот появилась процессия, состоящая из полутора десятков человек. Впереди шел глашатай, выкрикивающий каждые несколько шагов о предстоящей казни государственного преступника. В руке он нес длинную дощечку с витиеватой надписью на латинском языке. Чуть поодаль шли два иудейских стражника с обнаженными мечами. За ними неровными шагами двигался невысокий человек со спутанными длинными волосами, одетый в грубое рубище. На его плечах покоился крест, который он придерживал обеими руками. Его также сопровождали два вооруженных служителя тайной стражи синедриона.
Далее важно вышагивали несколько членов синедриона, одетые в белые парадные одежды. На их лицах лежала печать значимости и величия. Замыкали процессию четверо землекопов с лопатами и заступами. Самым последним, тяжелой поступью, двигался кузнец с небольшим молотом в руках и деревянным ящичком, бряцавшим в такт шагам металлом.
Толпа любопытствующих следовала за ними в некотором отдалении. Множество людей плотными рядами стояли вдоль домов, мимо которых двигалась процессия. Они молчали и бездействовали, а лица их отражали совершенно различные чувства - от глубокой скорби до откровенного злорадства.
Огромная толпа собралась у Судных ворот, излучая тяжелый злобный дух. Здесь же находилась и троица, местоположение которой было легко определить, благодаря росту Фагота, возвышавшемуся над, преимущественно небольшого роста, иудеями, почти на две головы.
Здесь со всех сторон слышались проклятия и угрозы в адрес человека в рубище, которое на спине было пропитано кровью. Он с трудом нес свою ношу, источавшую густой смолистый кедровый запах. Толпа плевала в его сторону и бросала камни, однако несущего крест, это, похоже, не задевало. Широко открытые влажные глаза его смотрели на обидчиков прямо, без укоризны и страха, но с пониманием и снисхождением. И это еще более распаляло беснующуюся толпу.
- Удивительно, - с грустью произнес Фагот, - не эти ли люди еще вчера славили назорейского пророка и воздавали ему хвалу, устилая его путь цветами и своими одеждами.
- Эти, - с горечью подтвердил Азазелло, - я вижу те же лица. Увы, такова природа человеческая. Тем и отличается род людской от прочих земных созданий. Природная подлость заставляет их сначала сотворить себе кумира, а затем безжалостно низвергнуть его.
- Похоже, он знает это и прощает их всех, - едва слышно добавил кот, против обыкновения, имевший очень серьезный вид.
- Куда же подевались восторг, признание и преклонение перед ним этих людей?
- Чего не стало - того и не было, - мрачно буркнул кот.
Процессия, увлекшая за собой еще многих людей, прошла Судные ворота, продвигаясь далее на запад, по направлению, к иссушенному палящим солнцем и жаркими ветрами, холму название которому было Голгофа. Лысая его вершина была песчано-каменистой и полностью лишенной всякой растительности. Холм был расположен в полутора тысячах локтей от городских стен, вблизи низин долин Кедрона и Хинона. Он был крут и высок. На его вершину вела единственная узкая тропа, причудливой змейкой ползущая по каменистым склонам.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги