Петр Первый и его время

ДЕСЯТИЛЕТНИЙ ЦАРЬ

Утром 30 мая 1672 г., как только взошло солнце, тысячи ворон, тревожно каркая, ошалело кружились вокруг московских церквей. Их потревожил непрекращавшийся колокольный звон. Он разбудил и москвичей. Те спросонья прислушались к гулу больших колоколов, перемежавшемуся с перезвоном малых, и, убедившись в том, что это не набат, призывавший на пожар, а благовест, продолжили прерванный сон. К такому за годы правления Алексея Михайловича они успели привыкнуть — множество раз царь оповещал их о своей семейной радости — рождении сына или дочери.

Первая супруга царя Алексея Михайловича Мария Ильинична, урожденная Милославская, родила много детей, но рано умерла. Овдовевший царь женился второй раз на молодой, красивой и крепкой здоровьем Наталье Кирилловне Нарышкиной, родом из небогатых смоленских дворян. Нарышкины отличались могучим телосложением, и царь, кажется, рассчитывал этим браком укрепить вырождавшуюся династию.

Молодая супруга на 21-м году жизни родила сына, чем особенно порадовала царя. Дело в том, что сыновья, рожденные Милославской, либо рано умирали, либо росли болезненными или неполноценными, так что отец жил в постоянной тревоге за судьбу трона, который мог оказаться без наследников.

Старший сын Федор Алексеевич страдал, как' тогда говорили, цинготной болезнью, едва передвигал распухшие ноги, ничем не интересовался, предпочитал проводить время в четырех стенах покоев дворца. Ему не могли помочь ни иноземные врачи, ни доморощенные лекари — бабки, не вылезавшие из опочивальни.

Второго сына царя, Ивана, природа тоже обделила и здоровьем, и умом. Он был подслеповат и косноязычен, с трудом ворочал непослушный язык. В умственном развитии он отставал от своих сверстников и, казалось, не подавал надежд на долгожительство.

Воспитывался новорожденный, которого нарекли Петром, по исстари заведенному обычаю. До пяти лет за ним присматривали многочисленные женщины: бабки, кормилицы, мамки и прочие прислужницы. В распоряжении царевича находилось множество игрушек — деревянные лошадки, барабаны, пушечки, луки, стрелы, колокольчики, музыкальные инструменты. Играл он со своими сверстниками — детьми бояр, приглашаемыми во дворец, чтобы не скучал царский отпрыск.

Отец Петра отличался набожностью и любил совершать торжественные выезды в подмосковные монастыри. В пышном облачении, в сопровождении бояр и огромной свиты, а также стрелецких полков царь Алексей и вся его семья отправлялись либо в один из монастырей — к почитаемым относились Троице-Сер-гиева лавра, что в нынешнем Загорске, и Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде, — либо в подмосковные резиденции: Измайлово и Преображенское и особенно Коломенское, где находилось, как тогда говорили, восьмое чудо света — огромный деревянный дворец с резными наличниками, балясинами и затейливым орнаментом, радовавшими глаз крышами, то островерхими, то имевшими форму луковиц.

У трехлетнего Петра была маленькая, отделанная под золото карета, в которую его усаживали во аремя торжественных выездов. Карету везли низкорослые лошадки в сопровождении пеших и конных карликов.

Петру не исполнилось четырех лет, когда умер его отец. На престол в 1676 г. вступил старший брат Петра Федор Алексеевич. Смерть отца круто изменила судьбу Петра, его сестры Натальи и особенно матери, царицы Натальи Кирилловны. Ее оттеснили на второй план родственники первой жены умершего царя — Милославские. От дел были отстранены люди, близкие к Нарышкиным, а главного среди советников вдовы — Артамона Сергеевича Матвеева выдворили из Москвы и заточили в Пустозерске. Опала коснулась и ближайших родственников Нарышкиных, также высланных нз столицы.

В конце апреля 1682 г. царь Федор Алексеевич умер, и правительству вновь пришлось решать вопрос о преемнике. По обычаю престол должен был занять старший из сыновей, Иван, но все знали о его неспособности к управлению ни в данный момент, ни позже, когда он повзрослеет. Здравый смысл подсказывал единственно правильное решение — передать власть Петру, отличавшемуся уже тогда живым умом и любознательностью. В пользу Петра говорил и опыт правления царя Федора, фактически отстранившегося от всяких дел, что дало возможность людям, стоявшим у кормила власти, беззастенчиво пользоваться казной и чинить произвол.

Царем стал Петр, что вызвало изменения и в положении Нарышкиных. Царица Наталья становилась регентшей, она должна была править страной до совершеннолетия сына. Такой поворот событии не устраивал Милославских, ибо теперь они должны были уступить место Нарышкиным и оказаться в положении опальных. Милославские решили вступить в борьбу и попытать счастья интригами и заговором сохранить за собою власть.

Беспомощный царевич Иван, естественно, не мог возглавить заговор. Во главе его встала старшая сестра Ивана царевна Софья — женщина умная, ловкая и честолюбивая настолько, что сама мечтала овладеть троном. Но это — в будущем, а пока она действовала от имени Ивана и в его интересах. Орудием борьбы за власть стали стрелецкие полки.

Стрелецкое войско, возникшее еще в середине XVI в., несло преимущественно гарнизонную службу в столице. Укомплектованные из горожан стрельцы, не получая достаточного содержания от казны, должны были извлекать дополнительные заработки из источников, которыми пользовались горожане, — торговли и промыслов.

Положение стрельцов заметно улучшилось во время правления царя Алексея Михайловича и особенно после того, как они в 1662 г. во время так называемого медного бунта в Москве выказали верность правительству, жестоко расправившись с восставшими. С тех пор на стрельцов посыпались всякого рода милости, и они стали объектом попечительства царя, который не скупился на подачки и предоставление им привилегий в промыслах и торговле. Стрельцы превратились в своего рода гвардию. Высокой боеспособностью они не отличались, жили семьями в стрелецких слободах Москвы, охотно сопровождали царя во время его кратковременных выездов из столицы, но роптали, когда их на длительное время отрывали от семьи и занятий ремеслом и торговлей.

В жизни стрельцов наступили существенные изменения сразу же после смерти царя Алексея Михайловича. Служебных обязанностей стало больше, а привилегий поубавилось настолько, что все это повлекло материальные потери. К этому прибавился произвол командиров стрелецких полков. Пользуясь слабостью царской власти, стрелецкие полковники присваивали жалованье стрельцов, подвергали их жестоким истязаниям, широко использовали их труд в собственном хозяйстве. Глухой ропот стрельцов в любой момент мог перерасти в активный протест.

Такой момент представился тотчас после смерти царя Федора Алексеевича. Хорошо зная о разногласиях в царском дворце относительно преемника престола, стрельцы 30 апреля 1682 г. явились в Кремль с требованием выдать им на расправу неугодных командиров. Царица Наталья, застигнутая врасплох, к тому же совершенно неопытная, отстранила по требованию стрельцов 16 командиров и в угоду стрельцам велела их бить кнутом. Ми-лославским пришла мысль направить гнев стрельцов против Нарышкиных. Сторонники Софьи отправились в стрелецкие слободы, где распространяли слух о том, что Нарышкины «извели», т. е. умертвили, царевича Ивана. Этого было достаточно, чтобы стрельцы 15 мая с барабанным боем и развернутыми знаменами двинулись к Кремлю, чтобы расправиться со сторонниками Нарышкиных, список которых им подбросил кто-то из лиц, поддерживающих Софью.

Слух оказался ложным. Царица Наталья, взяв за руки царевичей Ивана и Петра, вышла на крыльцо. Среди стрельцов наступило замешательство, на минуту-другую они притихли, но затем, подстрекаемые горячими головами, вновь зашумели, требуя выдачи «изменников-бояр». Началась кровавая расправа. Князя Михаила Юрьевича Долгорукого стрельцы сбросили с крыльца на копья своих товарищей, стоявших внизу. Был убит боярин Матвеев, срочно возвращенный царицей Натальей из заточения в Пустозерске, но так и не успевший овладеть положением в столице. Помимо нескольких бояр и думных дьяков, стрельцы зарубили Ивана и Афанасия Кирилловичей Нарышкиных — братьев царицы Натальи.

Казни потрясли десятилетнего Петра. События 15–17 мая запечатлелись на всю жизнь.

Хозяевами положения в столице сделались стрельцы. Сначала они потребовали, чтобы царствовали оба брата, Иван и Петр, а несколько дней спустя дополнили это требование новым — чтобы правительницей при малолетних царях была не Наталья Кирилловна, а Софья Алексеевна.

Софья, таким образом, достигла своего, она получила то, к чему настойчиво рвалась, — власть. В действительности это был призрак власти, так как стрельцы, на которых она опиралась, вышли из-под ее контроля и обратились к ней с требованиями, которые она вынуждена была выполнять, так как не располагала вооруженной поддержкой. Стрелецкое войско получило новое наименование — надворной пехоты, в честь «подвигов» стрельцов на Красной площади был воздвигнут обелиск с перечислением их заслуг во время кровавых дней 15–17 мая.

Софья поняла, что стрельцы, вручившие ей власть, являются для нее чуждой социальной силой и что поэтому надлежит искать опору в близкой ей среде — в рядах дворянства. 19 августа 1682 г. она вместе с обоими царями отправилась в Троице-Сергиеву лавру, откуда бросила клич к дворянам, чтобы те немедленно двигались к лавре.

Такой поворот событий не входил в расчеты стрельцов, вступить в открытую схватку с дворянским ополчением они не рискнули, и после того, как Софьей был схвачен и казнен без суда и следствия руководитель. стрелецкого приказа, они принесли Софье повинную. Обелиск был разрушен, вместо звания надворной пехоты к бунтовщикам вернулось старое название.

Началось семилетнее правление Софьи. Главным его положительным итогом было заключение в 1686 г. вечного мира с Речью Посполитой. Этот мир закрепил навечно за Россией Киев, временно отошедший к ней по Андрусовскому перемирию. Чтобы закрепить свой авторитет, Софья предприняла два крымских похода, к ее огорчению закончившихся полной неудачей. В 1687 г. стотысячная рать под командованием главы правительства князя Василия Васильевича Голицына двинулась к Крыму, но, не дойдя до него, ни с чем вернулась обратно, понеся огромные потери от болезней. Два года спустя, в 1689 г., Голицын повторил поход, достиг Перекопа, но, не предприняв активных действий, вновь возвратился в Москву. Эти походы значительно подорвали авторитет Софьи и ослабили ее шансы в борьбе за власть.

Что должен был делать Петр в годы правления сводной сестры Софьи? В нормальных условиях он должен был, выражаясь современным языком, сидеть за партой и овладевать знаниями — он находился в том возрасте, когда надо было учиться. Но с обучением Петра дело обстояло из рук вон плохо. На восьмом году из женских рук он был передан в мужские — его воспитателем стал боярин Родион Матвеевич Стрешнев, который, надо полагать, начал обучать царя грамоте. Позднее учителями Петра стали подьячий Никита Зотов и Афанасий Нестеров. Оба учителя сами не отличались ни образованностью, ни эрудицией и могли сообщить своему воспитаннику лишь элементарные сведения по арифметике, чтению и письму, а также отрывочные сведения по истории и географии. Конечно же, пытливый ум Петра способен был усвоить все премудрости знаний того времени, но, предоставленный самому себе, занимался он мало.

Жил Петр вместе с матерью в Преображенском. Там тоже, как и в Кремле, находился двор, но менее пышный и многочисленный. Изредка, когда, например, происходили приемы иностранного посла, Петра приглашали в Кремль, где он восседал на троне, который смастерили так, чтобы на нем могли поместиться оба царевича. Сзади, за занавеской, стояла правительница Софья, подсказывавшая царевичам, как надо было отвечать иностранным послам.

Современник оставил нам описание поведения двух царевичей во время одного из таких приемов. В то время как Иван, напялив на глаза шапку и обратив взор на пол, проявлял полное равнодушие к происходившему, Петр вызывал симпатию своим открытым лицом, живыми глазами и неподдельным интересом к церемонии. Однако приемов и торжественных выходов было мало, Кремлевский дворец Петр посещал редко и коротал дни в Преображенском.

Нельзя сказать, что годы жизни в Преображенском прошли бесполезно и не оставили следа в сознании юноши. Натура увлекающаяся и непоседливая, Петр находил себе занятия, которым отдавался со страстью одержимого. Три увлечения поглощали энергию Петра. Одно из них состояло в привязанности _к ремеслам. Овладевал он ими легко, как бы играючи, и в зрелые годы без напряжения мог выполнять работы, посильные мастерам, по крайней мере 12 специальностей: он был плотником и каменщиком, кузнецом и штукатуром, кораблестроителем и сапожником. Но ничто его так не увлекало, как токарное дело. Здесь он достиг такой виртуозности, что мог соперничать с лучшими токарями Западной Европы.

В юные годы у Петра появилась еще одна страсть — военное дело. Началось это еще в детские годы с игрушечных пистолетов и пушек, луков и стрел. Позже на смену игрушечным пушкам и пистолетам пришли настоящие, и Преображенское мало-помалу стало превращаться в военный городок. Сверстники Петра составляли потешные роты, обучавшиеся настоящему военному делу-с пушечной пальбой и стрельбой из пистолетов. Потешные роты потом преобразуются в Преображенский и Семеновский полки и станут вооруженной опорой молодого царя.

Более всего Петра влекло морское дело. Современников и потомков всегда удивляло, как Петр, живя в Преображенском, никогда не видев не только моря, но и большого озера, так пристрастился к морскому делу, что оно оттеснило на второй план все прочие увлечения. Рассказывают, что истоки этой страсти связаны со знакомством с астролябией, а также со старым ботиком, валявшимся в каком-то сарае. Достоинство этого ботика состояло в том, что паруса на нем были устроены так, что позволяли плавать против ветра.

Обучение плаванию на ботике происходило на Яузе, узенькой речушке, в берега которой «судно» то и дело упиралось. Поиски большой воды, где в полной мере можно было овладеть искусством управления ботиком, привели шестнадцатилетнего Петра на Переяславское озеро.

Мать царя, женщина недалекая, но горячо любящая сына, решила остепенить его и лучшим способом для этого считала женитьбу. Семнадцатилетнему Петру она подыскала невесту и быстро женила его. Супругой царя стала красавица Евдокия Лопухина, воспитанная в старомосковском духе, ограниченная настолько, что не могла постичь ни характера своего супруга, ни его чаяний и устремлений. Она была неспособна делить с ним ни радости, ни печали, ибо жила в мире иных понятий и представлений, совершенно чуждых молодому царю. Именно поэтому размолвка между супругами наступила очень скоро — через месяц после свадьбы Петр, оставив в Москве молодую жену, отправился на полюбившееся ему Переяславское озеро.

Петр женился после Ивана. Таким образом, оба царя оказались женатыми, т. е. по представлениям того времени достигли совершеннолетия и более не нуждались в опеке Софьи. Но Софья не имела намерения расстаться с властью. Среди ее сторонников выделялся нетерпимостью глава Стрелецкого приказа Федор Шакловитый, составивший план уничтожения и Петра, и его матери, с тем чтобы страной, как настоящая царица, правила Софья. Среди стрельцов, поддержавших Софью, велись разговоры о том, как будут развязываться события:

— Как я к патриарху войду в палату и закричу, и он у меня от страху и места не найдет, — рассуждал один из них.

Другой заметил:

— Надобно нам уходить медведицу царицу Наталью.

— А за нее вступится сын, — возразил собеседник.

— Чего и ему скучать? За чем дело стало? — последовал ответ.

Самые решительные из стрельцов предлагали убить царя, бросив в него гранату или подложив ее в сани. Другие находили удобным зарезать его во время тушения пожара — Петр любил гасить пожар, и заговорщики были уверены, что он обязательно там появится.

От разговоров надо было переходить к делу, но, сколько Шак-ловитый ни призывал начать действовать, призывы повисали в воздухе. Не помогли даже хитрости, призванные вызвать озлобление стрельцов против Петра и Нарышкиных.

Ночью подьячий Матвей Шошин, такой же богатырь, как и Лев Кириллович Нарышкин, в сопровождении вооруженных людей разъезжал по улицам Москвы, хватал подвернувшихся стрельцов и нещадно избивал их.

Один из спутников Шошина вопил:

— Лев Кириллович, за что бить до смерти! Душа христиан-Потерпевших доставляли в Стрелецкий приказ, и те, введенные в заблуждение маскарадом, тем более что Шошин был одет в такой же белый атласный кафтан, какой носил Лев Нарышкин, показывали, что стали жертвами бесчинств одного из Нарышкиных.

Отношения между двором в Кремле и двором в Преображенском мало-помалу накалялись и обострились настолько, что достаточно было любого повода, чтобы дать выход накопившейся ненависти. Такой повод представился, в ночь с 7 на 8 августа, когда сторонникам Петра из стрельцов показалось, что в Кремль были вызваны полки, чтобы двинуться в Преображенское и там расправиться с Петром и его потешными солдатами.

Царь не на шутку перепугался. Когда ночью ему сообщили о движении стрельцов в. Преображенское, он вмиг соскочил с постели, побежал в рощу и сидел в кустах до тех пор, пока ему не принесли верхнюю одежду. Он сел на коня и в сопровождении двух-трех человек остаток ночи и утро мчался в Троице-Сергиеву лавру, где за толстыми монастырскими стенами намеревался найти спасение.

Слух оказался ложным. В Кремль были вызваны стрельцы, но не для того, чтобы отправиться в Преображенское, а для защиты Софьи от потешных полков, будто бы двигавшихся в Москву. В итоге переполоха противоречия между соперничавшими сторонами обнажились настолько, что их могла устранить только победа либо Софьи, либо Петра. Друг другу противостояли два вооруженных лагеря: один состоял из стрелецких полков и поддерживал Софью, другой находился в Троице-Сер-гиевой лавре, куда прибыли потешные войска и солдатские полки.

Поначалу силы были неравны — перевес был на стороне Софьи. Но ряды ее сторонников таяли изо дня в день. Она искала примирения и с этой целью отправила в лавру для посредничества патриарха Иоакима, но тот, симпатизируя Петру, остался при нем.

«Послала я патриарха, — делилась со стрельцами результатами своей неудачной затеи Софья, — для того, чтобы с братом сойтись, а он, заехав к нему, да там и живет, а к Москве не идет».

Один за другим оставляли Софью стрелецкие полки, переходившие на сторону Петра. Царевна вынуждена была выдать Петру Федора Шакловитого, который был казнен после следствия. Окончательный удар Софье Петр (точнее, его более опытные сторонники, руководившие его действиями) нанес письмом, отправленным царю Ивану.

Иван, человек безвольный, являясь, как и Петр, царем, никакой роли в управлении страной не играл. Тем не менее номинально он делил с Петром власть. К нему и обратился Петр с посланием, в котором писал: «Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте тому зазорному лицу государством владеть мимо нас». Под «зазорным лицом» подразумевалась Софья.

Ее судьба была решена. Она оказалась заточенной в келью Новодевичьего монастыря, где находилась вплоть до своей смерти в 1704 г. Но, избавившись от правительницы, Петр еще многие годы не проявлял интереса к государственным делам — за него правили его приближенные, зарекомендовавшие себя верными слугами в критические дни борьбы с Софьей. Сам Петр продолжал жить в Преображенском, навещая Кремль лишь в те дни, когда надлежало, облачившись в тяжелое царское одеяние, участвовать либо в утомительной церемонии приема послов, либо в царских выходах в особо важные церковные праздники. Остальное время он проводил в марсовых и нептуновых потехах — так тогда называли военные игры или маневры на суше и. на Переяславском озере. В сухопутных маневрах участвовали многочисленные полки. Как правило, потешные Преображенский и Семеновский полки, а также солдатские полки, представлявшие новый вид сухопутных войск, выступали против стрельцов, олицетворявших устаревшую армию. Это противопоставление новых войск старым вошло в обычай, причем стрелецким войскам всегда отводилась роль побежденных.

Современникам остались памятными двое сухопутных маневров: первые развернулись в 1691 г.; началу военных действий предшествовала перебранка двух шуточных «генералиссимусов», командовавших армиями. «Генералиссимусы», находясь на противоположных берегах речки, как тогда говорили, «травились», т. е. задирали друг друга. Маневры завершились пленением «генералиссимуса», командовавшего стрелецкими войсками, а также захватом обоза и знамен. Игра завершилась совместным пиром победителей и побежденных, громом пушечных залпов.

Вторые, более крупные маневры развернулись под деревней Кожуховой в 1694 г. На этот раз стрелецкие полки должны были оборонять специально сооруженную крепость с земляным валом высотой 3,5 м, глубоким рвом и бойницами. Наступавшие, а их роль выполняли потешные и солдатские полки, должны были вести осаду крепости по всем правилам военного искусства: рыть траншеи, подкопы, взрывать крепостной вал и завершить дело штурмом. Осаждавшие добились быстрого успеха и по распоряжению Петра были отведены на исходные рубежи, а осадные работы с штурмом пришлось повторить.

Кожуховские маневры были самыми продолжительными: они начались 30 сентября и закончились 18 октября. Наступавшие и оборонявшиеся стреляли из настоящих ружей и пушек, бросали глиняные гранаты, начиненные порохом.

В промежутке между сухопутными маневрами Петр участвовал в маневрах на Переяславском озере, куда зимой 1692 г. по распоряжению царя в огромном количестве было доставлено продовольствие и материалы для сооружения кораблей. Петр так увлекся работой на строительстве судна, что виднейшим членам правительства пришлось уговаривать его вернуться в столицу, чтобы принять в Кремле прибывшего персидского посла, как того требовал дипломатический этикет.

В августе корабли пустились в плавание по Переяславскому озеру. Но и его акватория ограничивала размеры кораблей и возможность маневрирования ими. Петра тянули морские просторы и настоящие корабли. Россия того времени располагала единственным морским портом — Архангельском, связывавшим страну с Западной Европой. Туда в сопровождении многочисленной свиты — бояр, окольничих, стольников и 40 стрельцов — в 1693 г. и отправился Петр. Здесь он впервые увидел настоящие крупные морские корабли — английские, голландские, немецкие, — доставившие сукна, галантерею, краски. Другие корабли ожидали погрузки мачтового леса, кож, мехов, пеньки, икры. На небольшой яхте Петр впервые совершил непродолжительное морское путешествие.

Поездка к морю в 1693 г. носила разведывательный характер. Здесь был заложен корабль, наблюдение за его достройкой Петр поручил воеводе Федору Матвеевичу Апраксину. У царя созрела мысль повторить поездку в Архангельск в следующем году, причем было решено подготовиться к ней более тщательно.

В январе 1694 г. умерла мать царя Наталья Кирилловна. Ее смерть выявила две черты характера царя: пренебрежение к обычаям и стремление пережить горе в одиночестве.

25 января, когда положение царицы стало безнадежным, сын простился с нею и тотчас уехал в Преображенское, где, по свидетельству современников, в уединении скорбел по поводу потери. Отсутствовал он и на похоронах матери. Можно лишь догадываться, сколько пересудов вызвало у москвичей такое поведение Петра. Ранее царь не участвовал в траурной церемонии похорон своего второго сына Александра, умершего семи месяцев от роду. Если в этом случае поступок Петра можно объяснить его неприязнью к жене и нежеланием находиться в обществе ее родственников и близких, то на похороны нежно любимой матери он, несомненно, не явился по иной причине — не желал показывать другим своих слабостей. На третий день после похорон он прибыл на могилу и в одиночестве оплакивал ее смерть. Воеводе Апраксину о своем горе Петр сообщил кратко и выразительно: «Беду свою и последнюю печаль глухо объявляю, о которой подробно писать рука моя не может, купно же и сердце». Выезд в Архангельск из Москвы состоялся не в июле, как в предыдущем году, а в апреле. В Архангельск заранее было отправлено 2000 пудов пороху, 1000 самопалов. На верфи царя ожидал готовый к спуску корабль. На нем в июне 1694 г. Петр совершил плавание, едва не стоившее ему жизни, — в пути его застигла буря.

Петр, таким образом, в эти годы не заглядывал ни в Боярскую думу, ни в приказы. Государством управляли люди из окружения его матери и его самого. Что же это были за люди?

В XVII в. среди сподвижников царей первостепенное место обычно занимали их ближайшие родственники. При первом Романове — Михаиле Федоровиче — фактическим главой правительства был властный и энергичный отец царя — патриарх Филарет. В годы правления Алексея Михайловича такую же роль выполнял сначала Борис Иванович Морозов, воспитатель царя, его «дядька», закрепивший свое положение брачным союзом с сестрой жены царя, а затем, после падения Морозова, — Мило-славские, родственники первой жены царя. При малолетнем Петре возглавлять правительство должны были родственники его матери Нарышкины, а после женитьбы — представители новой фамилии, с которой он породнился, Лопухины.

Другим источником, поставлявшим царям приближенных, являлись их ровесники, то есть люди, — с которыми они росли и воспитывались. В «робятки» к наследнику зачислялись дети знатнейших фамилий. С ними он играл, учился, они же находились у него в услужении, с некоторыми из них устанавливались доверительные отношения, не прекращавшиеся и в годы, когда наследник становился царем. Знатность этих «робяток», помноженная на близость к наследнику престола, обеспечивала им в будущем блестящую карьеру.

Родственники Петра по линии матери и жены не стали его соратниками. Нарышкины и их сторонники были истреблены во время стрелецкого мятежа 1682 г. Оставшийся в живых брат царицы Лев Кириллович Нарышкин по традиции занимал высокие посты в правительстве, но со смертью сестры оказался на вторых ролях. Он «был человек гораздо посреднего ума и не-воздержаной к питью, также человек гордый, и хотя не злодей, токмо не склончивой и добро делал без резону». Так о нем отзывался князь Б. И. Куракин.

Родственники супруги царя, Лопухины, тоже не выдвинули из своего рода сколь-либо заметных политических фигур отчасти потому, что этот род был ими беден, отчасти вследствие того, что рано женившийся Петр, быстро охладев к супруге, утратил интерес и к судьбам ее родственников.

Оставались сверстники, из рядов которых выдвинулось немало сподвижников царя. Но эти люди резко отличались от «робяток», окружавших предшественников Петра, и по степени знатности, и по своей психологии.

Кремлевский дворец был царской резиденцией. В юношеские годы Петра эту резиденцию занимали царевна Софья и соправитель Иван. Именно к Кремлю были прикованы взоры великородных людей, связывавших карьеру своих отпрысков с судьбами находившихся там представителей царствовавшей династии. В Кремле действовало правительство, производились назначения, там устраивались торжества и дипломатические церемонии.

Двор в Преображенском, где жила царица с сыном, находился на полуопальном положении и, хотя был расположен рядом с Москвой, представлял собою своего рода провинцию, где жизнь текла по иным законам, а придворный этикет не стеснял поведения Петра и не ограничивал своим благочинием его забав и развлечений. Иным был и состав двора в Преображенском. Здесь мы почти ¦ не встретим представителей знатных родов. Молодые люди, окружавшие Петра, не гнушались изнурительной работы, сопровождавшей военные забавы, во время этих забав складывались особые отношения, основанные совсем на иных принципах, чем в Кремлевском дворце.

Боярин оставался боярином, даже если он попадал в опалу и блистательно начатый в Москве жизненный путь завершал воеводой какого-либо окраинного уезда. Опала для него означала ущемление спеси родовитого человека, утрату возможности получить новые пожалования, но не означала полной катастрофы и лишения средств к существованию. Карьера сына такого боярина опиралась на чин и породу отца. У людей, окружавших Петра, не было подобной опоры, традиции преемственности отсутствовали. Меншиков, не окажись он в компании Петра, в лучшем случае стал бы богатым купцом. Единственным достоянием Мен-шикова на первых порах были ум, сметливость, безграничная преданность Петру, умение с полуслова понимать, и даже угадывать его желания и прихоти.

Из окружения молодого Петра вышли военачальники и дипломаты, инженеры и администраторы. Но все это случилось позже. А пока, в первые годы правления Петра, они вместе с ним были поглощены военными играми, потешными сражениями, маневрами.

Делами управления, руководством работой правительственного механизма были заняты люди старшего поколения. Исключение составлял лишь Лев Кириллович Нарышкин, в свои 25 лет возглавивший Посольский приказ.

Внутренней политикой заправлял боярин Тихон. Никитич Стрешнев, по отзыву Куракина, «человек лукавый и злого нраву, а ума гораздо среднего».

Правительство молодого Петра было скудно талантами. Оно плелось в хвосте событий, как-то реагируя лишь на то, что вызывалось потребностями сегодняшнего дня. Печать этой скудости лежит на поверхности: достаточно перелистать страницы, на которых запечатлено законодательство первых лет царствования Петра, и не обнаружить ни программы, ни твердой направляющей руки. Выдающимися способностями обладал лишь князь Борис Алексеевич Голицын. По отзыву многократно цитированного Куракина, он «был человек ума великого, а особливо остроты, но к делам неприлежной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию». Голицын был главным наставником Петра в те дни, когда царь находился в Троицком монастыре. Именно по советам князя он наносил неотразимые удары своей сестре.

Еще одной средой, поставлявшей Петру приближенных, являлась Немецкая слобода. Из числа торговцев и ремесленников, лекарей и военных Немецкой слободы особой благосклонностью Петра пользовались два человека: шотландец Патрик Гордон и женевец Франц Лефорт. Первый из них выполнял роль военного наставника, он был участником потешных сражений и оказал Петру неоценимую услугу в критические для него дни единоборства с Софьей.

В иной сфере завоевал симпатии Петра Лефорт. В отличие от Гордона, добропорядочного католика и семьянина, в тонкостях постигшего военное дело, Лефорт не знал ни одного ремесла. Добродушный великан и остроумный весельчак с изысканными манерами, Лефорт, более всего любивший удовольствия, был незаменим в веселой компании. Он обладал способностью «денно и нощно» пребывать в забавах, развлекать дам и непрестанно пить.

Близкие Петру люди составляли так называемую «компанию», среди членов которой сложились особые отношения. Употребление царского титула было запрещено. Петра называли по-русски, по-латыни, по-голландски в соответствии с его чинами: бомбардир, капитан, капитейн, командир. Петр даже дважды выговаривал Федору Матвеевичу Апраксину за то, что тот, обра%-щаясь к нему, пользовался титулом: «Пожалуй, пишите просто, также и в письмах, без великого». Когда Петр станет контрадмиралом, то будет требовать от всех, чтобы во время пребывания его на корабле все называли его шаутбенахтом.

В «компанию» Петра, помимо Апраксина, входили Меншиков, Головин, Головкин, Кикин. Особое место в ней занимал князь Федор Юрьевич Ромодановский. Уже в потешных играх начала 90-х гг. Ромодановский фигурировал под именем «генералиссимуса Фридриха». Несколько позже он получил шуточный титул короля — «князя-кесаря». Все члены «компании», в том числе и Петр, считали себя подданными «князя-кесаря» и отдавали ему царские почести. В письмах царь называл Ромодановского не иначе как «Konih» или «Sir» и всякий раз в шутливой форме отчитывался перед ним о своих действиях.

Наряду с маскарадной должностью «князя-кесаря» Ромодановский исполнял отнюдь не маскарадные обязанности руководителя Преображенского приказа — учреждения, занимавшегося политическим сыском. Сохранилась саркастическая, но близкая к истине характеристика князя Ромодановского: «Сей князь был характеру партикулярного: собою видом как монстра; нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по все дни; но его величеству верной так был,'что никто другой». С приведенной характеристикой, исходившей от князя Куракина, вполне согласуется отзыв брауншвейгского резидента Вебера: «Он наказывал подсудимых, не спрашиваясь ни у кого, и на его приговор жаловаться было бесполезно».

До кончины «князь-кесарь» не расставался с пристрастием к вину. Входящий в его дом должен был отдать дань вкусам хозяина. В сенях гостя встречал хорошо обученный большой медведь с чаркой очень крепкой, настоенной на перце водки в лапе. Чарку он услужливо вручал гостю, и, если тот отказывался принять угощение, медведь срывал с него шляпу, парик, а то и хватал за платье.

В письмах Петр, обращаясь к лицам, принадлежавшим к «компании», называл их попросту, причем степень фамильярности отражала степень близости корреспондента. К друзьям он писал, как правило, собственноручно, называя их нежными именами. Знаки внимания царь оказывал не только людям, принадлежавшим к его ближайшему окружению, но и плотникам, — бомбардирам, солдатам, шкиперам и иностранным специалистам. Он безотказно принимал приглашения на семейные праздники от людей, с которыми «служил» в полку или работал на верфи. Особым его расположением пользовались офицеры и солдаты двух гвардейских полков, «между которыми не было ни одного, кому бы он смело не решился поручить свою жизнь», как заметил современник. Гвардейцев царь знал в лицо, многим офицерам давал ответственные поручения, способных быстро продвигал по службе.

Несомненное влияние на стиль общения царя с его окружением оказывал экспансивный, подвижный, деятельный характер Петра, которому не свойственны были ни долгое пребывание в одиночестве, ни праздное времяпрепровождение.

Энергии у царя было в излишестве. Он стремился дать ей выход даже во время отдыха. Не случайно Петру нравились те развлечения, в которых он сам мог деятельно участвовать, и он оставался равнодушен к тем из них, в которых ему отводилась роль зрителя или неподвижно сидящего соучастника. Петр, например, не терпел игры в карты, считал это занятие пустым. Вряд ли, однако, более полезным было исполнение обязанностей протодьякона во «всепьянейшем соборе». Но игра в карты предполагала необходимость сидеть, в то время как забавы во «всепьянейшем соборе» сопровождались движением. Петр не проявлял интереса и к театру. То, что происходило на сцене, не трогало его, ибо отводило ему пассивную роль, лишало его возможности непосредственно участвовать в действии. Зато его увлекали фарсовые представления или зрелища, соучастником которых он мог стать сам.

И все же воспитанием и темпераментом общительность царя не объяснить. Власть способна быстро стереть в памяти прошлое, она создает благоприятную почву для высокомерия и надменности. Подтверждение тому — Меншиков, великолепно овладевший всем арсеналом поведения вельможи, третировавший тех, кто стоял ниже его. С Петром этого не случалось.

Он окружил себя людьми, умевшими быть полезными делу, которому он беспредельно отдавался сам. Сознательно взвалив на себя обязанности капитана и плотника, артиллериста и шкипера, Петр мог их выполнять, лишь общаясь с такими же плотниками и артиллеристами, офицерами и кораблестроителями. У одних он учился, других учил сам. В одиночестве можно было вытачивать на токарном станке безделушки, но непосильно одному человеку соорудить корабль.

Широкий круг лиц, с которыми общался царь, позволял ему отыскивать способных помощников. «Короли не делают великих министров, но министры делают великих королей», — сказал как-то Петр. Он действительно умел угадывать таланты. В интересах своего класса он сплошь и рядом привлекал любых способных к делу людей, игнорируя их «подлое» происхождение. Вельможей у него мог стать бывший пирожник, шотландец по рождению и лютеранин по вере.

Первым самостоятельным шагом Петра, с которого и следует вести отсчет времени его фактического участия в управлении государством, следует считать поход на юг в 1695 г. для добычи Азова. Позади остались годы военных забав, почти полностью поглощавших его помыслы и энергию. Началась продолжительная и изнурительная борьба за выход к морю.