Петр Великий

Краткие комментарии

В ОР РГБ хранятся подготовительные материалы и две редакции текста либретто, начатые и законченные, с 7 июня по 1 сентября 1937 года в Москве и Житомире. Автограф в двух тетрадях, чернилами и карандашом. С авторскими пометами красным карандашом. Сохранилась и третья редакция, завершенная 13 сентября 1937 года.

Автограф второй редакции и третья редакция (машинопись) существенно отличаются друг от друга.

Машинописная редакция (третья) либретто была опубликована в журнале «Советская музыка», 1988, № 2; затем: Булгаков М. А. Черное море. М., Советская Россия, 1989; Булгаков М. А. Кабала святош. М., Современник, 1991. (Составители: В. И. Лосев, В. В. Петелин).

Публикуется по расклейке последнего издания, сверенного с машинописью, хранящейся в ОР РГБ, ф. 562, к. 16, ед. хр. 12.

Творческий замысел либретто возник в ходе работы над «Мининым и Пожарским». Мысли о Петре витали в воздухе. Алексей Толстой работал над романом «Петр Первый», — шла дискуссия о его личности и его времени, высказывались различные точки зрения, и вообще, по разным причинам историческая проблематика становилась актуальной.

Работа над «Мининым» была в самом разгаре, а Б. В. Асафьев 12 декабря 1936 года писал Булгакову: «…Намерены ли Вы ждать решения судьбы «Минина» или можно начать думать о другом сюжете уже теперь? Сюжет хочется такой, чтобы в нем пела и русская душевная боль, и русское до всего мира чуткое сердце, и русская философия жизни и смерти. Где будем искать: около Петра?» (Письма, с. 396).

А 13 февраля 1937 года Булгаков писал Асафьеву: «Ко мне обратился молодой композитор Петунии и сказал, что хочет писать оперу о Петре, для которой просит меня делать либретто.

Я ему ответил, что эта тема у меня давно уже в голове, что я намереваюсь ее делать, но туг же сообщил, что Вы ее уже упомянули в числе тех, среди которых ищете Вы и, что если Вы захотите осуществить Петра, я, — конечно, буду писать либретто для Вас.

Итак, желаете, делать Петра или хотите остановиться на чем-нибудь другом, насчет чего мы с Вами можем подумать?

Если Петра не хотите, я скажу Петунину, что Петр свободен, а так как я все равно либретто это, полагаю, буду делать (если Большой примет тему, то пусть он сговаривается с Большим, пробует, тем более, что он строит свои надежды на этой опере…»

16 февраля 1937 года Асафьев писал Булгакову:

«… Петра обязательно со мной. Я подбираюсь к нему давно и не хотел бы ни его, ни Вас уступить кому-либо…» (Письма, с. 397).

Прежде всего М. А. Булгаков подобрал книги по заинтересовавшей его теме. В ОР РГБ сохранился список источников, которые послужили документальной основой либретто: Это прежде всего С. Соловьев. История России с древнейших времен, т. 14–18, К. Валишевский, А. Брикнер, С. Чистяков, Шубинский, Записки Юста Юля, Дневник камер-юнкера Берхгольца, М. Пыляев о Старом Петербурге, Письма русских государей. С особой тщательностью М. Булгаков изучал книгу А. Брикнера о царевиче Алексея, стараясь разгадать характер царевича, понять его личность, его взаимоотношения со старым боярством и родным отцом.

7 июня 1937 года Булгаков начал работу над либретто. 15 июня Е. С. Булгакова делает очень важную запись: «М. А. сейчас работает над материалом для либретто «Петр Великий».

— Как бы уберечь мне эту тему? Чтобы не вышло, как с «Пугачевым». Несколько месяцев назад М. А. предложил Самосуду тему Пугачев — для либретто. Тот отвел. А потом оказалось — ее будет писать Дзержинский — очевидно, со своим братом-либреттистом.» (с. 154)

В «Дневнике» отмечены и другие даты, когда Булгаков непосредственно работал над либретто, не только в Москве, но и в Житомире, где Булгаков отдыхал и работал летом 1937 года, в июле-августе. 21 августа М. А. Булгаков работает над «Петром».

22 августа Е. С. Булгакова записывает: «Зашла в дирекцию ГАБТ за М. А., слышала конец его разговора с Самосудом — что-то не вышло с «Поднятой целиной». Трудно будет М. А. У Самосуда престранная манера работы, он делает все на ходу. Ничем не интересуется, кроме своих дел. Он обаятелен, но, конечно, предатель. Он явно не хочет пустить Асафьева на «Петра». М. А. волнуется, считает, — что так поступить с Асафьевым нельзя — он переписывался с ним о «Петре», (с. 163).

17 сентября 1937 года Е. С. Булгакова отвезла экземпляр либретто в Комитет по делам искусств, передала секретарю Керженцева.

22 сентября: «Биндлер позвонил из Большого, сказал, что есть письмо Керженцева о «Петре».

Поехали за письмом. Это записка с заголовком «О Петре», состоящая из 10 пунктов. Смысл этих пунктов тот, что либретто надо писать наново….» (с. 167).

Приводим эту «Записку» с некоторыми сокращениями как характерный документ времени:

1. Нет народа (даже в Полтавской битве), надо дать 2–3 соответствующие фигуры (крестьянин, мастеровой, солдат и пр.) и массовые сцены.

2. Не видно, на кого опирался Петр (в частности — купечество), кто против него (часть бояр, церковь).

3. Роль сподвижников слаба (в частности, роль Меншикова).

4. Не показано, что новое государство создавалось на жестокой эксплуатации народа (надо вообще взять в основу формулировку тов. Сталина).

5. Многие картины как-то не закончены, нет в них драматического действия. Надо больше остроты, конфликтов, трагичности.

6. Конец чересчур идилличен — здесь тоже какая-то песнь угнетенного народа должна быть. Будущие государственные перевороты и междуцарствия надо также здесь больше выявить. (Дележ власти между правящими классами и группами).

7. Не плохо было бы указать эпизодически роль иноземных держав (шпионаж, например, попытки использования Алексея).

8. Надо резче подчеркнуть, что Алексей и компания за старое (и за что именно).

9. Надо больше показать разносторонность работы Петра, его хозяйственную и другую цивилизаторскую работу…

10. Язык чересчур модернизирован — надо добавлять колориты эпохи… Эго самое первое приближение к теме. Нужна еще очень большая работа» (ЦГАЛИ, ф. 656, оп. 5, ед. хр. 9661. Цитирую по сборнику: Записки Отдела рукописей, вып. 49. М., Книжная палата, 1990, с. 220. Публикация В. И. Лосева).

После этого удара положение Булгакову казалось безвыходным. 23 сентября Е. С. Булгакова записала: «Мучительные поиски выхода: письмо ли наверх? Бросить ли театр? Откорректировать роман и представить?

Ничего нельзя сделать. Безвыходное положение» (с. 167).

2 октября Булгаков писал Асафьеву: «Не писал Вам до сих пор по той простой причине, что до самого последнего времени не знал, что собственно будет с моим «Петром». А тут еще внезапно навалилась проходная срочная работа, которая съела у меня последние дни.

Начну с конца: «Петра» моего уже нету, то есть либретто-то лежит передо мною переписанное, но толку от этого, как говорится, чуть.

А теперь по порядку: закончив работу, я один экземпляр сдал в Большой, а другой послал Керженцеву для ускорения дела. Керженцев прислал мне критический разбор работы в десяти пунктах. О них можно сказать, — главным образом, — что они чрезвычайно трудны для выполнения и, во всяком случае, означают, что всю работу надо делать с самого начала заново, вновь с головою погружаясь в исторический материал.

Керженцев прямо пишет, что нужна еще очень большая работа и что сделанное мною, это только «самое первое приближение к теме».

Теперь нахожусь на распутье. Переделывать ли, не переделывать ли, браться ли за что-нибудь другое или бросить все? Вероятно, необходимость заставит переделывать, но добьюсь ли я удачи, никак не ручаюсь.

Со многим, что говорил Пашаев, прочитавший либретто, я согласен. Есть недостатки чисто оперного порядка. Но, полагаю, выправимые. А вот все дело в керженцевских пунктах.

Теперь относительно композитора. Театр мне сказал, что я должен сдать либретто, а вопрос о выборе композитора — дело Комитета и театра. Со всею убедительностью, какая мне доступна, я сказал о том, насколько было бы желательно, чтобы оперу делали Вы. Это все, что я мог сделать. Но, конечно, этот вопрос будет решать Комитет.

Мне кажется, что если бы либретто было бы сделано и принято, Вам следовало бы самому сделать шаги в Комитете. И, конечно, если бы они дали хороший результат, я был бы искренне рад!» (Письма, 408).

16 октября 1937 года Е. С. Булгакова записала: «…Потом — долгий разговор с Керженцевым о «Петре», о «Минине». Смысл всего разговора, что все это надо переделывать…» (с. 172).

А через два месяца Керженцева сняли с работы. Какая уж тут доработка… И Булгаков отложил работу над либретто на неопределенное время, но так и не вернулся к тексту.

Вся беда была в том, что Керженцев не понимал специфику оперного либретто, предъявляя к нему такие претензии, какие можно было бы предъявить, допустим, к роману, драме или кинофильму. Ю. В. Бабичева в статье «М. Булгаков — либреттист в процессе становления литературного жанра» высказала немало интересных мыслей о специфике жанра либретто, которое до сих пор даже почтенные литературоведы считают «жанром-пасынком». «Не всякое явление действительности, — подчеркивала Ю. В. Бабичева, — может быть положено в основу оперного либретто. Музыка почти бессильна в изображении бытовой повседневности. Только мир сильных чувств, поднимающихся над уровнем обыденности, может стать содержанием оперного спектакля, а значит — его либретто. Драматическое действие здесь очень напряжено, но развитие его замедлено и схематизировано, напряжение же создается за счет психологического углубления ситуаций». «В опере, цепь внешних событий всегда значительно скупее, ограниченнее в сравнении с литературной драмой», ее действие держится на переживании героев» (в кавычки взяты слова Б. Ярустовского из его монографии «Драматургия русской оперной классики. М., 1952 г., с. 80 — В. П.)

Диалог либретто тоже отличает его от других драматургических жанров. Он может быть написан и в стихах и в прозе, но в обоих случаях немногословен, лишен «блесток языка» (П. Чайковский), какими так богата словесная ткань других жанров драмы. Вместе с тем, даже написанными в прозе, он обязан быть в отличие от обычной прозаической речи выразительно ритмизован, подчинен музыкальному строю оперы. Большее место, чем в произведении, предназначенном для драматической сцены, в оперном либретто занимает элемент самовыражения героя, своего рода «внутренний монолог», который составляет словесную основу оперной арии. Условность такого рода передачи чувств человека очевидна. Но такая условность не снижает жизненной правдивости этого вида искусства…

Мировая история оперной либреттистики знает несколько разновидностей жанра. На этой шкале два полюса: с одной стороны малохудожественные «текстовки» для музыкального произведения, созданного мастером и отчасти скрывающего недостатки драматургии; с другой, использование в качестве либретто классического литературного текста без изменений (например, «речитативные оперы» по маленьким трагедиям А. С. Пушкина; «Каменный гость» Даргомыжского, «Моцарт и Сальери» Римского-Корсакова, «Скупой рыцарь» Рахманинова.

Между этими полюсами подвизался «главный» тип либретто: не совсем самостоятельный, но вполне состоятельный по литературным достоинством драматургический текст, создаваемый нередко профессиональными и опытными драматургами: Э. Скриб писал либретто для Мейербера; Г. фон Гофмансталь — для Р. Штрауса; А. Н Островский — для В. Н. Кашперова (опера по драме «Гроза» — В. П.).

На этой линии располагается и творчество М. Булгакова-либреттиста, во многом способствовавшего развитию жанра» (См. Межвузовский сборник научных трудов «Время и творческая индивидуальность писателя. Ярославль, 1990, с 93–94 и др.)

Интересна и статья Н. Шафера «М. А. Булгаков и А. Н. Толстой, год 1937-й», опубликованной в журнале «Музыкальная жизнь», 1991, № 13–14.

Однако сравнивая разнородные драматургические жанры, о различии которых так хорошо высказалась Ю. В. Бабичева, Н. Шафер приходит к поспешным выводам. В частности, Н. Шафер делает вывод после анализа темы Петра в произведениях двух замечательных писателей: «У одного — слезы, у другого — фанфары. Достаточно сравнить концовку булгаковского либретто с концовкой толстовской пьесы, чтобы убедиться в идейно-эмоциональной несовместимости двух драматических произведений, написанных в одно и то же время (1937 г.) и на одну и ту же тему…» Н. Шафер цитирует две концовки произведений Булгакова и Толстого и делает вывод: «В чем разлад между этими двумя концовками?

У Булгакова — трагическое ощущение безысходности, у Толстого — ясная уверенность в завтрашнем дне. У Булгакова — тихий реквием, у Толстого — громогласная ода. У Булгакова — острое чувство личной ответственности каждого в круговерти событий, у Толстого — оправдание жестокости во имя так называемой «высшей цели»… (с. 23–24).

И весь дальнейший ход рассуждений Н. Шафера наполнен конъюнктурными соображениями, желанием Булгаковым «побить» Толстого, доказать, что Булгаков был духовно — «свободен и независим», а Толстой — «духовно зависим от господствующей идеологии».

И главное — «Тема статьи не предусматривала анализа отдельных страниц великого романа А. Н. Толстого «Петр Первый». Здесь преимущественно шла речь о двух разных писателях, создавших драматические произведения на одну и ту же тему — причем в одном и том же году.

А год был — 1937-й…» (с.24).

Удивляет другое: Н. Шафер сравнивает оперное либретто с пьесой, которые коренным образом отличаются друг от друга по своим художественным задачам и по средствам воплощения на сцене, сравнивает бегло, схематично, без учета целей и задач, которые авторы ставили перед собой, без учета творческого замысла того или иного произведения, без учета специфики жанра.

И почему только «тихий реквием» — это хорошо, а «громогласная ода» — это плохо, это свидетельство зависимости от господствующей идеологии?

Мне дорог не только М. А. Булгаков с его оперными либретто, но и А. Н. Толстой с его прекрасными пьесами о Петре, особенно великолепен фильм о Петре по его сценарию.

Но этот разговор еще впереди, тема Петра в творчестве двух выдающихся русских писателей требует более обстоятельного времени. Ценно уже то, что Н. Шафер поставил эту тему на обсуждение.