Петух пропел в бухте

Быль сказочных островов

Людей всегда очаровывала поэзия древнего мифа. В античную эпоху верили, что души героев после смерти улетают на острова, затерянные в океане, где садится солнце. Хозяйки этих островов, прекрасные нимфы Геспериды, дочери Атланта, охраняют там яблоню с золотыми плодами — дар богини земли Геи жене Зевса Гере. Никто из смертных не видел блаженных островов, но слухи о них, как о реально существующих землях, достигали греков и римлян. Так, римский историк Плиний Старший в самом начале нашей эры смутно упоминает в «Естественной истории» об островах Гесперид, до которых плыть и плыть вдоль африканского берега сорок дней.

Современные историки отождествляют их с островами, много позднее названными португальцами Ilhas do Cabo Verde — Острова Зеленого Мыса. Этим красочным названием острова скорее всего обязаны полуострову Зеленый мыс, крайней западной точке африканского материка, прямо напротив которого они находятся. Говорят, что, когда в 1445 году португальский капитан Жоао Фернандес впервые увидел выступающий в море кусок суши, поросший громадными баобабами, он воскликнул: «Cabo Verde!» Издали мыс показался ему зеленым пятном на фоне белого песчаного берега.

Однако сами острова, по образному выражению местного поэта Агиналдо Фонсеки, «затонувшие между морем и небом», были открыты спустя несколько лет. Трудно сказать, кто первым из европейцев ступил на эту землю. Возможно, венецианец Альвизе да Ка да Мосто: находясь на службе португальского инфанта Генриха-Мореплавателя, он в 1456 году посетил эти места. Колонизация же архипелага началась после высадки на острове Сантьягу путешественников Диого Гомиша и Антонио да Ноли в 1460 году.

Португальцев немало удивило, что столь близко расположенные от континента острова — всего в двухстах с небольшим милях — оказались необитаемыми — разве еще в древности люди не научились преодолевать большие расстояния по морю?

Не приходится сомневаться, что африканцы давным-давно могли заселить архипелаг из десяти островов вулканического происхождения. Но вот не заселили.

Причин может быть несколько. Не последняя из них — малопригодные для жизни людей природные условия архипелага: гористая местность со скудной растительностью, бедный животный мир, не слишком плодородные почвы, нехватка пресной воды, но главное — засухи, засухи, засухи… Увы, вопреки мифу, далеко не райский уголок.

С появлением португальцев острова на несколько веков, до 1876 года, становятся перевалочным пунктом для отправки чернокожих рабов в Америку. Слава о невольничьих рынках Рибейра Гранди на острове Санто-Антао — первой столицы архипелага — разнеслась по обе стороны Атлантики. Богатства стремительно возникшего города не давали покоя любителям легкой наживы. Много кровопролитных схваток видели скалистые берега этих островов. Здесь происходили захватывающие, словно заимствованные из приключенческих романов, события, участниками которых были пираты, мыкающиеся по свету в поисках удачи авантюристы, плантаторы и работорговцы. История сохранила память о том, как легендарный английский адмирал сэр Фрэнсис Дрейк дважды, в 1585 и 1592 годах, нападал на Рибейра Гранди. Позднее попытки захватить и разграбить город (всякий раз кончавшиеся неудачей — португальцы отчаянно защищали свое кровное) предпринимали голландские корсары.

Шло время, и уже к концу XVI столетия на Островах Зеленого Мыса укореняется довольно много португальцев, осевших в колониях. Они вывозили с материка чернокожих рабов — в смешении рас постепенно формировалась новая этническая общность, соединившая африканские и европейские истоки.

В своих заморских колониях португальцы энергично проводили политику культурной ассимиляции, навязывая местному населению не только язык, но и обычаи, традиции, стиль жизни далекой метрополии. В ходу была так называемая теория «лузо-тропикализма», утверждавшая существование в португалоязычных регионах мира — будь то Бразилия или Ангола, Мозамбик или сама Португалия — некоей единой культуры, основанной на духовных ценностях страны-завоевательницы. Тем самым отрицалось национальное своеобразие народов колоний. Незаселенные до появления португальцев Острова Зеленого Мыса и стали своего рода лабораторией «лузо-тропикализма». Казалось бы, именно здесь в наиболее чистом виде должны были подтвердиться положения этой теории — ведь традиции островитян возникали по сути дела на пустом месте, а выходцы из Африки и португальские переселенцы поначалу были лишены глубоких корней. И все же на Островах появилась своя культура, кабовердианская, не копирующая португальскую, а обладающая собственным неповторимым колоритом.

При этом связи островитян с метрополией и с другими ее колониями никогда не ослабевали. Наиболее зримы эти связи в литературе. Многие местные литераторы пишут по-португальски — они подолгу жили в Португалии, учились там, их творчество развивается под воздействием традиций португальской классики. Среди их учителей Камоэнс[1], бывавший на их родине и воспевший ее в «Лузиадах»:

Несмотря на столь сильное влияние, кабовердианская литература никогда не теряла своего «лица», потому что не отрывалась от родной почвы: Балтазар Лопес (род. в 1907 г.), Мануэл Лопес (род. в 1907 г.), Антонио Аурелио Гонсалвеш (1902–1986) и другие писатели, сгруппировавшиеся в середине 30-х годов вокруг журнала «Кларидаде», собирали и изучали креольский фольклор, издавали работы по истории и этнографии родного края, исследовали не только европейские, но и африканские элементы в культуре креолов, о значении которых писал замечательный поэт Педро Кардозо, ярко воплотивший свои идеи в поэтических сборниках «Сад Гесперид» (1926) и «Дети земли» (1930).

Кто же такие кабовердианцы, каков характер этого народа, темперамент, привычки, наконец, внешний облик. Чтобы узнать это, давайте, читатель, откроем наш сборник. В романе одного из известнейших современных писателей португалоязычных стран Мануэла Лопеса «Яростный ливень» упомянут некий эмигрант. Встретив в далеком Бостоне соотечественника, он с ностальгией восклицает: «Знаешь, Джек, мне безумно хочется три вещи: поболтать по-креольски, станцевать морну и поесть кашупы». Креольский язык, морна, кашупа — выразительные символы самобытности островитян. Вглядимся в них пристальнее.

Креольский язык возник на основе архаичного португальского языка и заимствований из различных западно-африканских языков. Первоначально это был своеобразный лингвистический гибрид, жаргон, на котором общались португальцы и африканцы. Подобные смешения не всегда долговечны: часто язык завоевателей подавляет язык побежденного народа. На Островах же креольский язык не выродился, не остался жаргоном, а развивался параллельно с португальским и уже к концу XIX века обрел литературные формы. До сих пор основной сферой его применения в литературе остается поэзия, прежде всего такой близкий к фольклору жанр, как морна. Морна — это песня, которую поют во время медленного танца, напоминающего вальс; в ней соединены поэтическое слово, музыка и движение исполнителя. Выдающимися ее мастерами были поэты начала века Эуженио Таварес, Шавьер да Круз, Педро Кардозо.

Морне присущ элегический настрой, умение передать душевное состояние легко отдающегося во власть чувств человека. Тональность морне придает сама природа островов — эти скалы, солнце, безбрежное море, едва виднеющаяся на горизонте полоска далекого берега, — томящее предчувствие того, что в один «прекрасный» день придется покинуть все это.

У Мануэла Лопеса в рассказе «Петух пропел в бухте» таможенник Той называет этот жанр «философией» и нисколько не преувеличивает: в морнах воплощаются чаяния простых людей, их раздумья о жизни. Тут и меткие наблюдения за повседневностью, и устремленность в будущее, и трепетное отношение к прошлому. В сознании Тоя — человека из народа — морна связана с представлением об идеале красоты, которая лежит в основе нравственности.

Морна нужна всем, ее с нетерпением ждут, она делает жизнь людей светлее и чуточку счастливей. «Ах, как хорошо жить на свете, если морна трогает до глубины души», — с чувством произносит одна из героинь новеллы, и ее воодушевление разделяют все жители небольшого городка: ведь морна — часть их внутреннего мира, благодаря поэзии они сильнее чувствуют близость друг к другу.

«Морна для души, кашупа для тела», — гласит пословица. Национальная кухня тоже характеризует народ. Острое густое варево, где сладкий картофель соседствует с недозрелым бананом и в общем котле томятся цветная капуста, маниок, тыква, жирная свинина — все вместе, тесно, как соседи на маленьких островах. Немудрено, что вдали от родины эмигрантам так не хватает миски дымящейся ароматной кашупы.

Эмиграция… Современные проблемы Республики Кабо-Верде, появившейся на политической арене лишь в 1975 году, своими корнями уходят в прошлое. От португальского владычества стране досталось тяжелое наследие: неразвитая экономика, низкий жизненный уровень, заставляющий уроженцев Островов искать счастья за морем.

Образы людей, покидающих отчизну или давно живущих на чужбине, встретятся нам не только в романе «Яростный ливень», но и почти во всех новеллах сборника. Тема отъезда, вынужденного прощания с родиной — одна из доминирующих в национальной литературе. Ее касаются и Луис Романо в «Возвращении Паулино», и Антонио Аурелио Гонсалвеш в «Кончине сеньоры Кандиньи», и Балтазар Лопес в «Мумии».

Обращение писателей к этой теме закономерно — их не может не волновать судьба соотечественников, оторванных от родных мест, — достаточно сказать, что сейчас по свету разбросано вдвое больше кабовердианцев, чем их проживает на самом архипелаге. Эмигранты — не бесполезные для своей страны люди: они помогают нуждающимся родственникам — об этом горько-ироничный рассказ Орланды Амарилис «Посылка из Америки»; денежные поступления от них составляют немалую часть доходов государства. В последние годы, утверждает статистика, эмиграция из Республики Кабо-Верде несколько снизилась. Но проблема остается нерешенной. Земля не может прокормить всех, едоков становится все больше — только за последние тридцать пять лет население страны увеличилось вдвое и составило внушительную для маленького государства со скудными ресурсами цифру в 350 тысяч человек. Тесно. Голодно. А когда из Сахары дует испепеляющий ветер — жди настоящей беды.

Не раз бывало, что год за годом запаздывали или вовсе не выпадали дожди и беспощадное солнце выжигало все до единой травинки. Проклятье свирепой засухи довлеет над Островами. В новелле Энрике Тейшейры де Соузы «Дракон и я» показано, сколь страшным бедствием оборачивается задержка с дождем для крестьян, чья единственная надежда — клочок каменистой почвы, вовремя напоенный влагой.

Люди не хотят покидать родную землю, но они не могут и остаться. Сегодня прошел дождь, а завтра — снова засуха, голод, нужда. Многие с детства привыкают к мысли, что придется уехать. Это порождает в душе болезненное ощущение: ты сын этой земли, но изначально обречен на разлуку с ней.

Мучительная истина, безысходная, как обжигающий суховей. Не оттого ли в большинстве морн, этих поэтических откровениях, преобладает грустная нота? В них слишком часто поется о расставании. Тоска по дому, лишившись которого теряешь частицу собственного «я», сплавлена воедино с сыновьим предощущением вины за муки истощенной матери-земли. «Души почернели до самого мяса корней», — выразил это чувство своих соотечественников поэт Овидио Мартинс.

Не этим ли чувством томим молодой парень Руй из рассказа Мануэла Лопеса «Ямайка» снялась с якоря»? Он окидывает взором окрестности милого сердцу Сан-Висенте. Корабль вот-вот выйдет из порта. Пусть уплывает — без Руя. Мане Кин, герой романа «Яростный ливень», тоже страшится разлуки с родиной и неизбежной душевной раздвоенности. Узы, связывающие его, как и других героев сборника, с этой бедной, но бесконечно дорогой землей, неразрывны. Вечное «быть или не быть» для деревенского юноши с острова Санто-Антао заключено в дилемме «уехать или остаться».

Но, может быть, прав «бразилец» Жокинья, утверждающий, что жизнь на Санто-Антао становится невыносимой? Там, где раньше зеленели луга, ныне потрескавшиеся от зноя глинистые пустоши, пересыхают некогда весело журчавшие речушки, все потускнело. Жокинья из тех неплохо устроившихся за границей эмигрантов, которых влечет назад, но которым уже не жить на прежнем месте. Выкорчеваны корни, утрачена кровная связь. Стареющий Жокинья тяжело переживает разлуку с родиной, потому-то и хочет увезти с собой крестника, чтобы в Бразилии сохранить хотя бы иллюзию близости к истокам. «Счастлив, кто может уехать отсюда», — повторяет он.

Счастлив? Но почему столько горечи в его словах? Он словно бы оправдывается перед самим собой, — и Мане Кин интуитивно чувствует его неискренность.

Впрочем, есть в словах Жокиньи и доля истины: засуха не оставляет беднякам выбора. Если влажный бриз не нагонит облаков — прощай, надежда, людям придется плыть за море в поисках дождя. Вот и смотрят крестьяне на небо с тревогой.

И все-таки живительный ливень омывает острова. Мане Кин остается на родине, его корни не будут выкорчеваны. Повествуя о бедствиях земляков, Мануэл Лопес не теряет оптимизма, он верит в созидательные силы народа. Покинуть эти горы и долины, где родился и вырос, «все равно что потерять душу», — мысль, неоднократно повторяющаяся в романе.

Социально-критические мотивы сильны в произведениях кабовердианских писателей; они показывают, что не только стихийные бедствия гонят людей прочь. Острые общественные противоречия наиболее зримы в романе «Яростный ливень»: расслоение крестьянства на землевладельцев и батраков, хозяев и арендаторов. Засуха не страшна богатым, таким как ростовщик Жоан Жоана. Да, есть о чем подумать остающемуся на родине Мане Кину.

Не только земля удерживает крестьянского парня. Любовь к Эсколастике, дочери ньи Тотоны, воспламеняет его сердце: ее чуткость, терпение, способность даже в самую тяжкую минуту не растеряться, выдюжить.

Эсколастика — девушка крепкая, ее ноги не знают усталости, она вынослива, как вынослива простая кабовердианская женщина, привыкшая с детства к изнурительному физическому труду. Тяжка ее женская доля, короток девичий век… Не потому ли с таким сочувствием выписаны женские образы в новеллах сборника «Петух пропел в бухте»!

Девушка, жених которой вот-вот уйдет в далекий неведомый мир, мать, провожающая на чужбину одного за другим сыновей, — сколько таких изломанных, неудавшихся женских судеб! Сухонькая, бесплотная, как тень, матушка Жожа сгибается под бременем бесполезной жизни — Мануэл Лопес находит верное слово: ибо в чем смысл жизни матери, если ее сыновья уезжают, словно канут в небытие?

Мане Кин не уедет — может быть, наконец будет прервана бесконечная цепь убивающих материнскую душу отъездов!

Проникновенно пишет о своих героинях Орланда Амарилис, известная новеллистка и общественная деятельница, в чьих рассказах женская тема выходит на первый план. Ее персонажи преимущественно горожане.

Как и везде в мире, на Островах Зеленого Мыса город начинает теснить деревню, что порождает новые проблемы. И Орланда Амарилис передает их через восприятие женщин. Сеньора Ана, ждущая писем из Франции от дочери («Тонон-ле-бен»), Тицина, которой раздача присланных из Америки подарков позволяет увидеть нечто новое в своих соседях («Посылка из Америки»), наконец, взбалмошная Шанда, навлекшая на себя подозрение в сотрудничестве с тайной полицией («Шанда») — полнокровные, психологически сложные натуры горожанок.

Трудности трудностями, однако жизнь идет своим чередом, в ней хватает и горького, и радостного. Не об этом ли взволнованный рассказ Мануэла Феррейры «Первый бал»: пробуждение первой любви, трепетное волнение юной девушки, расстающейся с детством. Все у нее впереди — у маленькой Белинды, мечтающей лучше всех станцевать самбу, и румбу, и морну, и даже тонгинью. Она станцует свой танец и будет счастлива.

Потому что трудом и счастьем живы люди на Островах. И какие бы беды ни обрушивались на них и их страну, они не перестанут мечтать о лучшем. И эта уверенность выражена в творчестве кабовердианских писателей.

Почувствует эту уверенность и читатель сборника.

Нет, недаром острова Гесперид названы в древнем мифе счастливыми.