Пилот мечты

Глава 1 «ТЬЕРРА ФУЭГА»

Июль, 2621

База «Тьерра Фуэга»

Тремезианский пояс, система Лукреции, орбита планеты Цандер

Обида. Нечеловеческой силы обида кусала меня за ласты, пила мою кровь и отравляла лимфу. Если так будет продолжаться, недалеко до разлития желчи. Или другой паскудной болячки.

Что за жизнь такая?!

Хороша благодарность в родном и некогда горячо любимом военфлоте! Я, Андрей Константинович Румянцев, выполнил долг. Союзнический долг, понимаете ли, товарищи! Спас жизнь человека, а меня за это под зад коленом. Из Академии, из флота, из жизни. С волчьим билетом. Катись, кадет, колбасой. Делай что хочешь. Но не в армии.

Не в армии, которой я посвятил всю свою недолгую жизнь.

Вот как оно случается.

— Не в армии, не в армии, — повторял я на разные лады по десять тысяч раз на дню.

Единственным утешением служили благодарные глаза пилота-истребителя Великой Конкордии Рошни Тервани.

Слабовато утешение?

Факт. Слабовато. Но именно этот маленький факт не дал мне тогда свихнуться. Именно так: не дал свихнуться, и это не фигура речи. Ибо депрессия меня утюжила настолько жестокая, что и сравнить не с чем. То есть тогда было не с чем — я был юн, глуп, романтичен и не видел изнанки жизни.

Тот первый раз, когда изнанка явила себя во всей красе, чуть не сорвал мне крышу. Точнее, сорвал чуть-чуть.

— Я ни о чем не жалею. Я показал себе и вообще всем, что я не тупой болван, не робот, не автомат! Я — человек! Я сделал свой выбор. И пусть катятся к черту все, кто думал, что русского пилота можно заставить поступиться совестью! — так говорил я себе и казался жутко крутым одиноким волком, которого отвергли эпоха и общество.

Словом, все суки. Падлы. Неприятные скунсы.

Кроме Яхнина, естественно. Яхнин — мужик. Человечище.

Уверен, он поступил бы так же, если бы не исходил горячечным потом в соседней кабине «Фульминатора», знатно рассверленный осколками.

Итак, ВКС сделали мне ручкой навсегда. Россия тоже попрощалась надолго. Как уже было сказано, никакая приличная карьера в родных степях мне больше не светила. Еще бы! Хороша запись в личном деле: «Злостное нарушение приказа непосредственного командования в боевой обстановке, связанное с риском срыва задания, риском для жизни офицера ВКС и повлекшее за собой неоправданные потери в материальной части».

Вот такой монстр военно-канцелярской мысли украшает мой файл отныне и, похоже, навсегда. Уж какая теперь карьера?

Что мы, то есть я, имеем в сухом остатке?

Шестьсот двадцать терро, оставшиеся после покупки билета на рейс «Земля-Цандер».

Комплект формы номер два и номер три со споротыми знаками отличия.

Отличные ботинки германского производства с филлериновой мембраной — легкие, прочные, жарохладостойкие.

О! Пачка презервативов в нагрудном кармане комбинезона — предмет первостепенной важности! (Это я горько иронизирую, если что).

И хитрый наручный переводчик «Сигурд» с сюрпризом, который стоил больше чем ваш покорный слуга со всеми его нехитрыми потрохами. Собственно, тот самый шпионский агрегат, который мне всучили товарищи из ГАБ: малоприятный товарищ Иванов и прекрасная товарищ Александра. Всучили да забыли конфисковать, так что — еще одна головная боль.

ГАБ осчастливило подарком, значит ГАБ точно поинтересуется его судьбой. И на Цандере, и на Земле, и у черта в заднице. Непростая это контора.

Так что же дальше?

Прямо на борту магистрального лайнера «Озимандия», будучи в сильнейшем расстройстве, я записал в книжечке:

Получилось тонко. Во-первых, почти юбилей. Во-вторых, голубые мундиры — аллюзия на жандармов ГАБ и парадную форму военфлота одновременно. А штабные сволочи, руководившие трибуналом, облачены были именно в парадку, ставшую для меня личным символом траура.

Оно, быть может, и тонко, да больно поспешно.

Если «Россия немытая», то концерн «Дитерхази и Родригес» в глубоком космическом исполнении даже не знаю, как назвать. «Архинемытый»? Муза молчит. Зато здесь неплохо платят, и всегда имеется возможность «закалымить на леваке» (профессиональный пилотский жаргон).

Цандер — такой далекий фронтир освоенных Великорасой космических пространств, что «Озимандия» наша прыгала через Х-матрицу аж три раза. И только третьим Х-переходом достигла своей плановой дельта-зоны на удалении двадцать пять тысяч километров от Цандера.

Далее последовали чудеса логистики. Магистральный лайнер, не теряя ни минуты, пошел на посадку и уже спустя час десять мы сошли по герметичной галерее в транзитный зал космодрома Кастель Рохас (планета Цандер, система звезды Лукреции).

Оттуда мне предстояло… вернуться обратно, на орбиту Цандера! Почему и говорю: «чудеса логистики».

На геостационаре Цандера меня поджидала орбитальная база «Тьерра Фуэга» — финальная точка путешествия. Я сказал, меня? Не только. На космодроме Кастель Рохас в грузопассажирскую «Андромеду» поднялось человек двадцать, с той неизгладимой печатью на лице, завидев которую в бесшабашных субдиректориях Европы обыватель сразу кричит «Versager!» (неудачник) и тычет пальцем.

Может быть, я был предвзят к своим коллегам по несчастью. Может быть, для кого-то оно и вовсе было счастьем. Но только не для меня. Я чувствовал себя именно таким, конченым «ферзагером».

Как бы то ни было, народ в полупустом пассажирском салоне сидел угрюмый, мрачный. Никто не разговаривал, не заводил знакомств и даже музыки в плеер не втыкал. Всех развлечений нам выпало — кот начихал: старт, когда «Андромеда», яростно размахивая крыльями, набирала высоту, зона мощной турбулентности на эшелоне восемь тысяч, законные 6g при наборе первой космической.

Последнее совсем не впечатлило. Я был по самые ноздри напичкан казенным сеноксом еще на борту «Трех Святителей»… черт возьми, меньше двух месяцев назад, а как будто в другой жизни! Впрочем, отчего «как будто»? Именно так: в другой жизни.

Летели молча, без шуток-прибауток, если не считать стонов разных ботаников из технического персонала.

Орбитальная база «Тьерра Фуэга». Летающий город, целый дюралевый Вавилон, невероятная громадина, больше любой орбитальной крепости. Три независимых модуля двух километров длиной, посаженные расходящимися лучами на вертикальную сердцевину в виде усеченного конуса с основанием диаметром не менее кэмэ. А длины такой, что это уже не длина вовсе, а высота. В верхней части базу венчала дисковая блямба с полетной диспетчерской, станцией Х-связи и прочим техническим хламом. На плоскостях мерцали монументальные логотипы «DiR».

Там вообще много чего мерцало и перемигивалось.

Модуль с цифрой «3» на борту, надо понимать, служил штатным космодромом для флуггеров, судя по ярким приводным маякам. Ну точно, туда нас и зарулили.

Именно там я услышал и сказал первые человеческие слова во владениях концерна «Дитерхази и Родригес» и моей новой жизни.

— Su nombre у el proposito de la llegada? — спросил меня дежурный, когда очередь моих помятых коллег иссякла.

Верный «Сигурд» перетолмачил: «Ваше имя и цель прибытия?»

— Андрей Румянцев, пилот, соискатель, прибыл для прохождения собеседования. Мое резюме…

— Знаю, — перебил меня дежурный, успевший выстучать мажорную гамму на клавиатуре планшета. — Сеньор Роблес ожидает вас в 15–00.

И зачем-то добавил:

— По местному времени.

Будто кто-то думал, что по московскому.

— Вот ваш временный пропуск.

— Простите, а где мне найти…

— Ах, ну да. Административный блок, подуровень три, офис. Да тут на каждой стене терминал, наберите имя, и у вас будет подробный маршрут!

— Скажите, уважаемый…

— Сеньор Рохо.

— Сеньор Рохо, сейчас половина второго, где я могу…

— Посетите бар! Вы голодны после перелета, я уверен!

Надо же, какой понятливый служака! Все с полуслова!

— Спасибо.

— Всего доброго, удачи на собеседовании! — напутствовал меня дежурный и белозубо наулыбался вслед на полмиллиона терро.

«Какие-то они здесь подозрительно дружелюбные, — подумал я. — Неспроста. Или испанский темперамент, или с пилотами у них напряженка».

Сперва я решил наплевать на бар и прогуляться по потенциальным владениям. В самом деле, что можно поесть в баре? Только если в том смысле, что «выжрать». Кактусного самогону, например. Или что там в ЮАД — Южноамериканской Директории — популярно?

Однако первая же дверь оказалась заблокированной, а сканер, прочтя временный кусок пластика с моей фамилией, сообщил, что «Usted no tiene acceso a dichos locales», и ворота не отпер. Со второй дверью произошла симметричная история. Возле третьей меня встретила пара корректных бугаев в черных комбинезонах с надписью «Hermandad», которые поинтересовались, какого ляда я всюду шляюсь.

Форма у них была покроена так знатно, такая в ней крылась смысловая нагрузка, что связываться с бугаями я бы не захотел, будь я хоть три раза осназ. Высокие воротники, широченные, явно не родные, плечи и тугое натяжение ткани выдавали интегрированную бронезащиту третьего легкого класса. Раблезианские гульфики намекали на несомненную мужественность обладателей. При виде кулаков в армированных тактических перчатках фантомно болели скулы, а рифленые ботинки обещали множественные переломы ребер.

«Черт, и тут особисты-безопасники», — подумал я, вслух извинился, и поменял планы.

Приложив ухо к животу, ваш покорный слуга понял, что нешуточно голоден. В самом деле, последний раз покушать довелось… Бог знает когда. И я все-таки направил стопы в бар. Блок 3, палуба 11, помещение 21.

По пути в голове оформились первые впечатления.

Нехорошие.

Резюмируем их так: «Что за дыра?!»

Все было какое-то… не то чтобы допотопное, нет. Какое-то нарочито гражданское! Вот свежее напыление на переборке, а вот под ним, здравствуйте, старое напыление, и свежий слой закономерно отшелушивается. Лифтовые двери скрипят (а лифтов в этой громадине ой-ой как много). Неработающие лампы на подволоке. Не штатно обесточенные, а именно неработающие!

Ну а когда я увидел ржавый трубопровод, моя военная душа возопила «о, ужас!» и глаза непроизвольно принялись искать боцмана. На «Дзуйхо» за такое вольное художество во вверенном хозяйстве можно было залететь на внеочередные наряды, запросто.

Правда, даже на моем родном учебном корыте, старом, как говно мамонта, все ответственные узлы выполнялись из нержавейки или неубиваемого армированного пластика, а тут — на тебе.

Словом, настоящая, живая ржа меня добила. Я все понял, поставил крест на местном хозяйстве и побежал утолять голод, сиречь вульгарно жрать.

В баре было людно. Бар был обширный. В баре было помпезно. Всякие цветные лампочки, опалесцирующие гирлянды и здоровенная голограмма над стойкой: «Terragona. DiR». В баре играла приглушенная музыка, а за стойкой обнаружился, да-да, живой бармен — не робот какой-нибудь.

Этот сутулый субъект лет между сорока и пятьюдесятью, с простительным брюшком быстро взял меня в оборот — выдал меню, насоветовал всякого, назойливо предлагал текилы (во! именно так называется кактусный самогон, вспомнил!) и, пока готовили заказ, развлек анекдотом.

— Августин Фурдик, — представился он и протянул руку.

— Румянцев. Андрей, — ответил я и руку пожал.

— Андрэ? Новый пилот? — сеньор Фурдик нешутейно оживился.

— Пилот. Только не новый. То есть, я только что прибыл, на службу меня еще не взяли.

— А, брось! У военного пилота, да еще из России, проблем быть не может. Место у тебя в кармане. Я, Августин Фурдик, так сказал!

Андрэ, то есть я, поинтересовался, откуда видно, что я военный? Собирался спросить, с чего он взял, что я русский, да передумал. Не так сложен мир.

— Шутишь, мучачо? Я вашего брата за пятнадцать лет перевидал, cabron, тысяча и одну штуку! Мадонна с твоей формой — любой дурак может напялить. Но ты сел — будто кол проглотил. Спина прямая, аж лопатки друг о друга скрипят, колени вместе, локти у боков! Не-е-ет, чтобы так сидеть, нужно специально учиться. А как ты ходишь? А форму носишь? А кто в здравом уме говорит «на службу», вместо «на работу»? Ну что, я не прав?

— Так точно, вы правы. Я военный пилот. Истребитель, — и мрачно добавил: — Бывший.

— Знаешь что, Андрэ, бросай мне выкать. Давай на ты. Августин. — И он снова потянул руку через стойку.

— Андрей, — сказал я, пряча неловкость.

Ненавижу фамильярничать с незнакомыми взрослыми людьми. Говорят, у матерых барменов так принято, но я — неопытный. Оно и понятно, когда мне было ходить по кабакам? В Северной Военно-Космической, что ли?

— Ты со мной дружи. Я здесь всё и всех знаю. У меня вот здесь, — он постучал пальцем по залысине, — самые свежие новости. Думаешь, начальство знает больше? Черта с два оно знает! Треплются-то все где? А все сюда приходят. А тут я: сижу и слушаю. Ладно, ты кушай, не буду отвлекать. И вот что еще: расслабься, ты не в армии!

Я принялся кушать. Суп-пюре из крабов и острейшие буритос — блины с мясом.

При этом я мысленно воздал должное бармену: «Какой тактичный человек! Не стал выспрашивать, с чего это я „бывший истребитель“. Опытный!»

Ваш покорный слуга расположился за стойкой у всех на виду. Я ел и разглядывал в огромный панорамный иллюминатор, как розоватый шар Лукреции кажет щегольские кудри протуберанцев из-за Цандера. Лукреция была красавицей. Как, впрочем, большинство из их семейки. Красиво рождаются, красиво живут, и умирают — тоже красиво.

Я, стало быть, любовался звездой, а меня усиленно разглядывал весь космический кабак — еще бы, новичок! Станция велика, а персонала не больше шести-семи тысяч. Считай — здоровая деревня, все всех знают.

Ну и я, естественно, в долгу не оставался — косил лиловым глазом, как жеребец на манеже.

Народ уверенно подразделялся по внешним признакам на типы: пиджаки — херенте[1] и прочие шишки, кители — боевые пилоты, синие комбинезоны — пилоты гражданские, серые комбинезоны — техники и разные работяги. Ах, да! Совсем забыл черных — службу безопасности «Hermandad» (она же, по-нашему, «Эрмандада»).

В баре уверенно господствовали пиджаки.

Неудивительно — люди попроще питались в бесплатных рабочих столовых по расписанию. Не могу сказать, что цены кусались, видали мы на Земле места дороже. Но и не кадетский бар в поселке Медвежий, отнюдь. Мой обед обошелся в двенадцать терро, а ведь я ничего не пил! Хотя кормили вкусно и обильно, на все деньги.

Итак, пиджаки. Пиджаки сверлили меня глазами с явным неудовольствием. Какой-то мизерабль, да еще не в корпоративной униформе, со свиным рылом в калашный ряд…

Но мне было наплевать.

Огненные дни над Наотаром уверенно развернули юношескую застенчивость на сто восемьдесят. После рентгеновских лазеров, после смертельных плясок, которыми угощали нас гребешки, после атаки флагманского астероида «Эльбрус», да без прикрытия, да прямо с курсантской скамьи… Бояться недовольства какого-то офисного планктона? Три раза «ха». Извините, я свое отбоялся.

Из пиджачной компании, да и вообще из общего униформированного стиля, заметно выбивался колоритный персонаж, оккупировавший столик возле обзорного иллюминатора.

Смуглый брюнет, кажется, таких штампованно называют «жгучими», бритый налысо, с кинжалом эспаньолки в обрамлении инфернальной щетины. Из-под стола выглядывали свободные штаны военного покроя и дорогущие штиблеты крокодиловой кожи. Великолепие венчала затрапезная белая майка второй свежести. Был он сух, отменно мускулист и в дымину пьян.

Хулиган ни на кого не смотрел. И на него тоже никто не смотрел. Даже мордовороты «Эрмандады» показательно его игнорировали, хотя, казалось бы, должны глаз не спускать.

Какой харизматичный субъект! Я постановил, что мы обязательно познакомимся.

Обед подошел к концу, подошло к концу и время. О чем не преминул напомнить опытный бармен Августин.

— Андрэ, дело не мое, но ты бы поспешил! Уже без четверти три. На собеседование лучше не опаздывать, они этого страшно не любят. У нас новый херенте — сеньор Роблес, еще не накомандовался.

— А тут далеко?

— Если бегом, за десять минут успеешь. Значит, смотри: выходишь, сразу направо, дуй до восьмой переборки, там лифт. Поднимаешься на три уровня вверх. И прямо по красным указателям до Центральной. Там пройдешь вперед, сразу на лифт не садись, шахту постоянно чинят, до административного блока не доехать. А следующая шахта ведет прямо в офисы. Там и кнопка такая есть: «Офис». А дальше разберешься. Давай, вали! И не тушуйся. Ты им нужнее, чем они тебе!

Офис. Разительное отличие от потерханных помещений рабочих секций. Все такое вылизанное, строгое, модное. Скрытые светильники, встроенные краники для питья с набором стаканов, даже информационные терминалы с голографической клавиатурой!

В приемной сидела умопомрачительная секретарша образцово-показательной модели в костюмчике. Стиль «эро-офис» — минимальная юбка, плюс комбинезонный верх, а спина-то поди голая до самой жо… мидель-переборки.

Так и оказалось. Спина была не просто голая, голыми были и верхние четверти мидель-переборки. И ни намека на трусики.

Я сразу вспомнил, что я — здоровый молодой мужчина, который был вынужденно лишен женского внимания и ласки до-о-олгие два месяца!

«Как же она наклоняется?» — вот что было интересно.

Впрочем, я сразу о ней позабыл, стоило переступить порог начальственного кабинета.

За три метра до двери ноги автоматически перешли на строевой шаг, уставной стук и во всю глотку молодцевато, глаза навыкате:

— Пилот Румянцев для прохождения собеседования прибыл! — пятки вместе, носки врозь, спина пр-р-рямая, подбородок тар-р-раном, мышцы напряжены!

И на кой я так старался?

Длинная полуминутная немота.

— Зачем так орать? Присаживайтесь. Между прочим, вы опоздали на три минуты. Если вы хотите работать в концерне «Дитерхази и Родригес», привыкайте к пунктуальности.

Вот ублюдок, прости Господи! Я не опоздал, а ждал в приемной, пока твоя тупорылая секретарша сообразит, кто я и зачем, блин!

— Меня зовут сеньор Антонио Роблес. Я херенте супериор концерна. Всегда лично тестирую пилотов — это очень важный сегмент нашего бизнеса. Кто вы?

— Румянцев. Андрей Константинович.

— Константинович? — ударение на «о». — Вы что, поляк?

Я сначала не понял. Потом до меня дошло.

— Простите. Моя фамилия Румянцев. Константинович — это отчество. Патроним. Имя моего отца. Я русский. Из РД.

— Имя вашего отца мне абсолютно не интересно… Русский. Русский — это хорошо! Ваши акции только что взлетели! У вас в РД традиционно отменная подготовка пилотов.

— Спасибо.

— Не за что. Я бизнесмен, Румянцев, поэтому сразу к делу. Время — деньги! Не буду ходить кругами. Ваши данные нам подходят. Концерну нужны хорошие пилоты. С завтрашнего дня считайте себя принятым на испытательный срок с половиной оклада жалования. Три месяца мы будем на вас смотреть. А потом мы или распрощаемся, или зачислим в штат. Вы на чем летали? Какой у вас стаж?

— РОК-14 «Змей Горыныч». Самостоятельный налет шестьдесят пять часов. И двести часов на учебной спарке. На «Хагене» десять часов. И два часа на «Фульминаторе».

Я вспомнил те два часа в кабине толстожопого евробегемота «Фульминатор» и против воли настроение сделалось… испортилось, одним словом.

— Два часа, два часа. — Роблес неторопливо промотал скролы на ультрасовременном планшете, я таких даже в родной Академии не видел. — Это хорошо! Должен заметить, что мы готовим здесь пилотов-универсалов. Вам придется стать универсалом, или мы с вами распрощаемся. Наш бизнес в Тремезианском поясе основан на добыче стратегического сырья. Хризолин, дейнекс, эмпориум. Астероидные скопления — вот наше поле боя. Вы насмотрелись по визору романтических бредней про пиратов? Ерунда! Рабочий флуггер — вот ваш боевой конь! В любом случае, пока истребитель мы вам не доверим… да и нет нужды. Вы будете летать на «Кассиопее». Впоследствии, быть может, будет вам «Андромеда».

«Кассиопея»! Я чуть не прослезился. Это же без пяти минут антиквариат! Я их только в музее видел да на картинках. Неужто где-то такие птеродактили еще летают? Да вот, видно, летают.

Но я же истребитель! Причем — с высшим образованием, пусть и неоконченным!

— Простите, сеньор Роблес, а не расточительно ли использовать пилота-истребителя на…

— Не стоит меня перебивать, молодой человек! Привыкайте к дисциплине!.. Повторюсь, много истребителей нам не нужно. Мы не на войне. Любой пилот-истребитель, если вы не из «Эрмандады», конечно, может получить наряд на транспортник — «Кассиопею» или «Андромеду». При авралах у нас такое сплошь и рядом. Н-да. Зато у нас отличное жалование. Тысяча терро! Для начинающих. Пилот четвертого разряда. Дневная норма выработки эквивалентна обслуживанию пяти автоматических добывающих вышек. Вылетите на астероид. Устанавливаете АДС — автоматическую добывающую станцию, либо забираете наработанный концентрат, либо эвакуируете АДС. За порчу оборудования, ошибочную установку оборудования на пустом астероиде, без полезных ископаемых — штраф, понятно? Разведка ископаемых производится посредством спин-резонансных сканеров. Есть работа поинтереснее: недавно обнаружено совершенно уникальное скопление астероидов, так вот, некоторые из них содержат до тридцати процентов хризолина!

— Тридцать?! Не может быть.

— Может. Еще как может! Такие астероиды мы буксируем на орбитальный завод «Абигаль». В том скоплении на одних премиальных легко можно заработать до десяти тысяч в месяц! Словом, работы очень много. Рост в карьерном и денежном смысле почти неограниченный. Но работа тяжелая. Посменно: трое суток через сутки. За шесть месяцев предоставляется оплачиваемый двухнедельный отпуск. Ну как, вас устраивают условия?

А куда мне было деваться? Денег на дорогу домой всё равно не хватит.

— Я согласен. Спасибо, сеньор Роблес!

— Хе-хе! — Он улыбнулся. Так, знаете, со значением. — Подождите благодарить. Подождите.

Тут он сделал паузу. Тоже исполненную значения.

— Скажите, я вам нравлюсь? Вот так, по-простому: я красивый?

Я опешил. Мягко говоря. Во-первых, что за вопрос? Мне на нем не жениться. Во-вторых, положа руку на: красивым сеньора Роблеса назвать было нелегко.

Он увидел мое замешательство и охотно ответил сам:

— Открою вам правду: я — монстр! Я чудовище, и вы меня возненавидите! Моя работа — трахать пилотов. Трахать так, чтобы они забыли, как их зовут!. И лучше вам со мной не встречаться. Потому что я слежу за всеми, и за вами лично, Румянцев! Стоит вам ошибиться, как вы попадете ко мне. Откройте дверь с надписью «ошибка», и там вас буду ждать я! О, тогда вы пожалеете, что родились на свет!

Выдержав небольшую театральную паузу, Роблес — конечно же, театрально! — взмахнул рукой.

— Всё, идите. В секретариате подпишите контракт и получите пропуск, бланки размещения, питания и так далее. Свободны!

Так началась моя новая жизнь коммерческого пилота.

Глава 2 НА НИВАХ КОММЕРЦИИ

Июль, 2621

Тяжелый транспортный флуггер «Кассиопея», бортномер 4076

Тремезианский пояс, система Лукреции, астероидное скопление АД-186

Все-таки «Кассиопея». Не обманул грозный сеньор Антонио Роблес. Монстр, мать его так! Сколопендра!

Третья смена. Третья трехдневка в Тремезианском поясе. Тоска и мрак. Физически совсем не тяжело, но моральная нагрузка запредельная. Кажется, можно было пальцами пощупать, как в мозгу отмирают нейроны и распрямляются извилины. Попробуйте сами пересесть с космической молнии, моего любимого «Горыныча», на заторможенную «Кассиопею», которая выглядит так, будто расцвет ее молодости совпал с совершеннолетием моего деда.

А почему «выглядит», собственно? Я как в формуляр заглянул — обомлел! Машинка мне досталась 2588 года рождения!

— Слышь, ты не делай круглые глаза, мучачо! — Это наш палубный техник, Пьер Валье, спешите видеть. — Тут это, такое дело, бывает хуже! А формуляром — подотрись, или на стенку в сортире повесь, ага! Чисто для концентрации. Там тебе напишут, отвечаю! Хочешь почитать правду, возьми школьную «Зоологию» для восьмого класса, я реально говорю. Флуггер твой лет на двадцать старше, чем в этой писульке указано. Борт 4076? Ну так я лично ему налет откручивал. Два раза!

— Пьер, а она вообще с катапульты сойдет? Или сразу развалится?

— Все путем, мучачо! Машина старая и надежная, отвечаю! Мистер Дик до тебя на ней летал, не жаловался.

— Э, Пьер, а где мистер Дик теперь?

— Уволился, брат! Как есть уволился!

Пьер Валье — дитя солнечной Бразилии (Южноамериканская Директория). Черный, как ночь, негр. Весь организм его собран на шарнирах. Он, даже когда просто говорит, непрерывно приплясывает, а когда говорит эмоционально — вообще тушите свет. Еще он умудряется выращивать прямо на станции убийственной силы гидропонный табак. Что вообще-то запрещено сразу по многим причинам. Главнейшая официальная — нарушение госмонополии ЮАД на табак и табачные изделия.

Шмоны устраивали многократно, да ни разу плантации Валье не нашли, как у него получается?

В первый раз, как и положено — сплошные удивления. Очередное удивление приползло в виде ТЗМ, транспортно-заряжающей машины, которая принялась вешать на внешние консоли аппарата ракеты ближнего радиуса действия «Шершень» — по блоку с каждой стороны. Хорошо мне знакомы эти ракеты… По джипсам пулять ими очень славно… Но зачем здесь-то?

Я так и спросил:

— Послушай, Пьер, а это зачем?

Пьер неопределенно махнул рукой, отчего весь его разболтанный организм пришел в движение.

— А! Не грузись. На всякий случай. Места-то дикие.

Ангарная палуба загудела электрическим голосом Пабло Эстебана — диспетчера.

— Бригада восемь готовится к подаче на катапульты. Повторяю, бригада восемь готовится к подаче на катапульты.

— Слышь, брат, дунем на дорожку? — вот, как я и говорил: в пьеровских пальцах появились две внушительные самокрутки.

Я, неиспорченный ребенок России, по первости от его гидропонного табака-самосада шарахался, как черт от ладана. Шарахнулся и тогда в сторону антикварной кабины антикварного моего флуггера.

Но что же теперь, а?

Теперь я вспахиваю скопление астероидов АД-186. Третью смену уже. Млею со скуки и трогаю руками свой разлагающийся мозг. Это шутка такая, если кто не понял.

Работа организована просто: старт с базы, нас подбирает легкий паром без названия (много чести), со сложной цифрой на борту, Х-переход до скопления и пока-пока.

Раз в сутки нам подтаскивают АДС — автоматические добывающие станции. Мы их забираем в точке рандеву, а затем разбредаемся по охотничьим угодьям. Спать положено прямо на борту флуггера, благо место позволяет, да и времени полно. Автопилот везет.

Оно, конечно, стремно! На транспортнике штатный экипаж — четыре человека: первый пилот, второй пилот, бортинженер и штурман, а мы летаем в одиночку. Экономия! Гораздо приятнее платить одно жалованье вместо четырех. А если кто побьется, спросите вы? А если кто побьется, то это проблемы побившегося. Флуггеры все сплошь списанные — убытка, считай, никакого.

«Кассиопея» вела себя идеально. Пьер Валье, невзирая на раздолбайские манеры и внешность, техником был толковым. Все, что положено, работало как положено.

В астероидном поясе мрачно. Это вовсе не тот космос, который я люблю. Ушки постоянно на макушке, навигационный радар отслеживает мелкие метеоритные потоки, которые всегда не прочь изрешетить зазевавшийся флуггер. На звезды и прочие романтические пейзажи любоваться некогда, да и трудно — сектора обзора постоянно перекрываются пылевыми шлейфами, здоровенными камнями и всем таким прочим.

Вышли в расчетную точку. Включаем СР-сканер. Наличие хризолина отображается оттенками желтого и зеленого цветов, где густой зеленый — максимальная концентрация сырья, яркий желтый — минимальная.

Увидел на астероиде зеленое поле — лети туда.

Сегодня у меня удачный день. Бортаппаратура засекла в квадрате поиска сразу три каменюки с залежами хризолина, да так удачно и компактно расположенные, что просто сказка.

Оживает один из каналов «борт-борт», кому-то скучно и не терпится почесать языком.

— Прием, Румянцев! Хороший урожай соберешь сегодня! Мои поздравления.

— Спасибо, Блацкович! Похоже, да, повезло.

— Везение, Румянцев — это плод упорной работы. Куй бабло — заслужил!

— Удачи!

— Симметрично. Не зевай там.

Нас двенадцать человек, раскиданных волей начальства по миллионам кубических километров пустоты. Каждому нарезан персональный сектор, чтобы здоровая конкуренция не превращалась в конкуренцию нездоровую.

Никакого космического братства здесь нет. Есть кучка индивидуумов, озабоченных своим личным благополучием. Мы — наемники, которые страшно завидуют друг другу. По идее должны бы завидовать.

На деле — все не так печально. Мы отлично понимаем, что плаваем в одном тазу, донельзя дырявом, отсюда дружеские шуточки, поздравления и так далее. А вот что бы началось, если бы нам не нарезали персональные сектора поиска с четкими границами! Жутко представить.

Мы с тем же Блацковичем запросто могли бы вцепиться друг другу в глотки по прилету: это был мой астероид! Нет, мой астероид! И хорошо еще, если дома! А если прямо здесь, в космосе?

Между тем автопилот донес флуггер до нужного астероида, пора переходить на ручное управление.

Астероид из здешнего скопления — предмет крайне беспокойный. Он крутится и кувыркается настолько лихо, что в девяти случаях из десяти о посадке можно и не мечтать. Любая неровность поверхности при таком ускорении вскроет на раз-два брюхо линкора и не заметит. Что уж говорить о флуггере?

Слава богу, приземляться не надо. АДС, автоматические добывающие станции, оснащены собственными двигателями, мощности которых как раз хватает для самостоятельной посадки и старта, благо ускорение свободного падения на астероиде совсем смешное.

К двигателям прилагаются восемь длиннейших посадочных штанг-амортизаторов, раскрывающихся на манер паучьих лап. Они встречают поверхность астероида, компенсируя ударную нагрузку, что уберегает ценное оборудование от повреждений.

Задумано отлично, но гладко оно только на бумаге, как водится.

Пилот должен привести флуггер в квадрат сброса, выровнять расхождение скоростей до десяти метров в секунду максимум и удерживать его, пока АДС не уйдет на посадку.

Дело сильно осложняется износом матчасти. Штатно АДС выполняет приземление с высоты в километр, но это, как говорят на Большом Муроме, «таким бы ротком, да медку хлебнуть». Всё настолько раздолбанное, что зависать надо на высоте двести метров, иначе никаких гарантий.

На «Горыныче» легко, вообще не фокус. Но двести метров для старенькой «Кассиопеи», которая больше «Горыныча» в три раза и тяжелее в десять… Двести метров зависания для «Кассиопеи» — это, считай, практически приземление. На астероиде приземление запросто приравнивается к столкновению, а это катастрофа — окончательный и бесповоротный оверкиль.

Мастера своего дела проводят сброс АДСки за десять-двенадцать секунд. У меня выходит, в самом лучшем случае, за тридцать.

Вот оно, зеленое поле! Парсер — умница, выбрал относительно ровный участок астероида, никаких бритвенных пиков, хорошая, словом, площадка. Я бросаю последний взгляд на консоль с экраном СР-сканера и вывожу изображение на панораму кабины.

До цели десять. Скорость у меня приличная, так что я отрабатываю тормозными дюзами: три импульса, по убывающей — длинный, средний, короткий. Черт, все равно быстро! Еще короткий. И еще. Неповоротливая это калоша! Да и дюзы сильно горелые.

Дистанция два. Я начинаю постепенно задирать нос флуггера, готовлю выравнивание по тангажу. Дистанция один. Еще один импульс на тормозные. Тангаж двадцать градусов.

Вырубаю связь. Не дай бог, сейчас кто-нибудь раззвонится!

Скорость почти ноль. Дистанция семь сотен. Шесть. Астероид скрывается под брюхом «Кассиопеи». Ландшафтный радар дает колебания в створе пяти градусов.

Пятьсот. Четыреста. Импульс на верхние маневровые. Высота проседает до двухсот относительно геоида и медленно понижается.

Голосовая связь с парсером.

— Команда. Сброс груза по первому грузовому модулю, доложить готовность.

— Есть готовность. АДС-1 активирована.

— Сброс через пять, четыре, три, два, ноль.

— Есть сброс. Фиксирую штатный выход груза… — короткая пауза. — АДС-1 на поверхности!

Флуггер заволакивает туча пыли, поднятая с астероида посадочными движками буровой вышки. На экране панорамы загорается метка: «АДС-1» с индикаторными полосами. Слава богу — зелеными!

— АДС-1 в штатном режиме, готова приступить к работе, — докладывает парсер.

И опять: слава богу! И ф-фу-у-ух-х!

Теперь можно не стесняться. Импульс на днищевые маневровые, высота триста, пятьсот, шестьсот. Поднимаем нос, тангаж пятнадцать, и потихоньку даем тягу на маршевые. Астероид остается позади. Можно включать автопилот.

— Расчетное время до контакта со следующей целью сорок три минуты. Маршрут оптимизирован, — сообщает автопилот.

— Поехали, — отвечаю я.

На сегодня первый есть.

— Молодцом, Румянцев! — это заработала связь, Блацкович на линии.

— Как у тебя?

— А мне еще двадцать минут ковылять, если парсер не врет.

— Ну ковыляй.

— Слушай, полный анекдот, тут Лопес чудит. Просто нереально. У него уже третий заход пошел на сброс, никак не осилит. Такой мат в эфире, заслушаешься! Ты вруби третий канал, не пожалеешь!

— Так он матерится-то по-испански, а я ни бельмеса. Что мне «Сигурд» переведет? У него словаря с испанской ненормативщиной нету.

— Как нету? Ты на связи? На связи! Лови файл, сейчас я тебе его подгружу!

Вот такой веселый пилот Абрам Блацкович. Сколько раз виделись возле флуггеров? Мильон раз! Так он просто Угрюм-Бурчеев, слова не вытянешь. А как окажется в космосе — душа-человек!

Мы, когда в точке рандеву коптимся, играем в преферанс по сети. Я, Блацкович, Эрардо Варга и Данкан Тес (из Атлантиды, то есть Северной Америки, субдиректория Охайо).

Так мы и болтаем.

Лопес заходит на квадрат сброса в четвертый раз, автопилот тянет мою «Кассиопею» к следующему астероиду. День начался удачно.

Спасибо, огромное спасибо товарищу Булгарину, который из меня всю душу вынул на практике прецизионного пилотажа! Если бы не его спартанско-суворовские методы обучения, нипочем бы мне «Кассиопею» не оседлать! А так — вполне, работаю помаленьку.

Вы думаете, самое сложное (и, если можно так выразиться, веселое) — это установка автоматических добывающих станций? Ха-ха-ха! Если вы такие наивные, значит, не доводилось вам работать на частный концерн в Тремезианском поясе. И слава богу, добавлю от себя.

Самое сложное начинается, когда паром привозит очередную порцию АДСок. Особенно для новичков.

Кто готовит станции? Правильно — техническая служба, совершенно отдельная от полетной секции. Оборудование, как говорилось выше, страшно битое. Иногда к реанимации малопригодное, так что его легче списать, чем чинить. А как ты его спишешь? Это ж целая история!

Выход простой и незатейливый: подсунуть дефективную штуковину пилоту. Если он ее принял, значит — вся ответственность на нем. АДС гробанулась? Ну-ка, кто ее устанавливал? Румянцев (например) — с него и спрос; кто последний, тот и папа. А стоимость станции вычтут с тебя, то есть с меня.

Хорошо, что остаточная балансовая стоимость высокой не бывает. Но тысяч на десять-пятнадцать можно встрять. Несложные вычисления показывают, что десять-пятнадцать месяцев ты будешь работать бесплатно. Или меньше, если твоя разрядность выше четвертой. Все одно — ни хрена приятного. Форменное рабство!

Не хочешь в рабство — разуй глаза и не ленись проверять оборудование в процессе приемки.

Ведь что такое АДС? Это двадцатитонный стальной комбайн с контейнерами для породы, буровым агрегатом, гусеничным шасси, четырьмя реактивными движками и довольно тупеньким парсером. Но какой бы он ни был тупенький, а пообщаться с ним можно. И даже нужно. По крайней мере сохранится протокол, и если коллеги нахимичили с парсером так, что он вам наврал насчет работоспособности систем, вам будет чем прикрыть задницу от сеньора Роблеса. Больше бумажек — чище жопа, такая у нас жизнь.

Я к чему веду?

Со мной этот подлый трюк попытались провернуть ровно на второй вахте.

Вылезли мы из астероидного пояса в точку рандеву, задрыхли, поиграли в преферанс. Прилетел паром, принял нас, а вот уже модули рядками стоят, в них АДС.

Ко мне подошел Данкан Тес и сказал на неподражаемом русском:

— Мистер Румьянцефф, вы есть человек новый. Мой вам советовать, проверяйт модуль 4–7. Его сейчас вам делать загружать в борт, да.

— Спасибо, Данкан.

— Зовите вы меня лучше Дан!

— Спасибо, Дан, — говорю, — зови и ты меня Андреем.

Я подключил свой парсер к модулю, а там, мама дорогая — натуральный металлолом. Хорошо если час проработает, но скорее всего не переживет даже приземления.

Техники в ангаре сказали, что они тут вообще ни при чем, есть приказ — они грузят.

По здравом размышлении разумным показалось связаться с диспетчерской, что я и сделал. В диспетчерской соединили с Роблесом.

— В чем дело, Румянцев?

— Сеньор Роблес, считаю своим долгом доложить, что АДС в модуле 4–7 я принять на борт не могу ввиду его аварийного состояния.

— Румянцев, вы пилот, или поп?

— Извините?

— Я херенте супериор огромной корпорации! Вы думаете, мне есть дело до вашего кривого оборудования? Разбирайтесь сами, и не вздумайте еще раз обратиться ко мне с подобной ерундой!

И отключился.

Блацкович объяснил, что все просто: пишешь докладную записку, тебе выгружают аварийный модуль, а если сменного модуля нету, то дневная норма автоматически снижается на одну АДС, всего делов.

— Кстати, Андрей, такие выкрутасы оставлять без внимания нельзя. Ни в коем случае! Я бы на твоем месте начистил рожу дежурному технику. Это его работа. Докладная записка, раз. Прилетаешь домой, находишь этого козла и бьешь ему в бубен, два. И Данкану не забудь проставиться, три.

— Это само собой. Только Дан не пьет.

— Пирожков купи — он, хоть и тощий, а пожрать любит. Насчет полировки хлебала я серьезно. В следующий раз подумают, прежде чем подставы лепить. А то давай вместе сходим? Я техников с такими замашками страшно не люблю!

Совет показался разумным. В самом деле, докладная записка — это хорошо, но педагогический эффект от показательного мордобоя совсем иной. Для народных масс, так сказать.

За претворение в жизнь плана мести я взялся со всей серьезностью.

На борту родной «Кассиопеи» я выяснил, что дежурным смены является некто Дэнис Хорн, и прямо по прилету отправился в блок 2 на техническую палубу. Абрам увязался со мной, невзирая на протесты.

— Ты натурально не понимаешь. А кто прикроет, если что? И возьми с собой что-нибудь тяжелое.

— Так обойдусь, — самонадеянно отмахнулся я.

И мы пошли обходиться так.

На палубе было людно, техники сменялись с вахты, в глазах рябило от всех оттенков серого. В ассортименте имелись: чистые комбезы, грязные комбезы, комбезы пыльные, прожженные, заштопанные, рваные, целые, заляпанные маслом частично и полностью.

Одного такого частично серого взял в оборот Блацкович.

— Братан, не подскажешь, как найти старшего техника Хорна?

— Зачем он тебе?

— У моего друга для него пацанский подгон.

— Ну если подгон… да вон, за переборкой выгородка — это офис дежурного смены, он там.

— Спасибо, братан, бывай, — и, обращаясь ко мне:

— Заходишь, и сразу в будку. Бей сильно, но не покалечь.

В офисе обнаружились аж трое техников. В этой связи появились три насущных вопроса: первый — кто из них Хорн, второй — как его не покалечить, и третий — как бы нас не покалечили.

Третий вопрос был весьма актуален, так как пара молодцев отличалась богатырскими размерами.

Первый вопрос решил Блацкович.

— Ты Хорн?

— Ну я, а кто спрашивает? — вот так все оказалось просто.

— Вот он спрашивает, — и большим пальцем через плечо в мою сторону.

Моя сторона в тот момент лихорадочно вспоминала многочисленные драки во время оно, выбирая из широкого разнообразия максимально болезненный, но безопасный вариант рукоприкладства.

— Ты чего за хрен? — поинтересовался старший техник.

— Разрешите справочник, я вам покажу свою фамилию и звание, — отозвался ваш скромный повествователь, принимая со стола массивную книжку на полторы тысячи страниц формата А4.

— Ну, — протянул Хорн из кресла, пока я обходил стол, а заинтригованные техники расступались в стороны.

— Вот, прошу. — Мой палец отчеркнул произвольную строку. — Извольте обратить ваше внимание.

Хорн уткнулся бритой физиономией в разворот. Что и требовалось.

Я наподдал всей полуторакилограммовой массой бумаги снизу вверх, и еще раз, уже захлопнув книгу, вслед отлетевшей голове с хорошего размаха. Голова полетела дальше, а за ней — руки-ноги и кресло. Справочник упал пострадавшему на лицо, а потом на справочник упал мой кулак. Раза четыре.

— Меня зовут Андрей Румянцев, козел! Я пилот, позывной Комета! Я сегодня потратил полчаса на твой дефективный модуль!

— Да, молодой человек, советую больше так не шутить с летной секцией. Мы шуток не понимаем. Пошли, Андрей, — произнес Блацкович.

Я не удержался и совсем нерыцарственно приложил лежащее тело ботинком под ребра. Тело застонало. Остальные техники стояли с разинутыми ртами и не вмешивались, так все ловко и быстро мы провернули.

Только один все повторял:

— Вы че, мужики?! Вы че, мужики?!

Мы счастливо ретировались. Кажется, никто ничего не заметил.

Я поинтересовался:

— Может, зря мы его так?

— Не зря. Если не так, то вариант один: каждый раз все модули дрючить. Они ведь только слабину почувствуют — пиши пропало. Рано или поздно попадешься. А теперь — теперь у них всякие правильные мысли будут появляться при чтении летного формуляра с твоей фамилией. Справочником по голове никому неохота.

Вот так все обернулось. Историю про справочник вся база обсасывала недели две. Аварийных АДСок мне больше подсунуть не пытались.

Некоторое время мне было стыдно. Все-таки я бывший без пяти минут русский офицер, которому так поступать присяга не велит.

Но только некоторое. Ведь я именно что «без пяти минут», и на меня всякие условности не распространяются. Да и эффект налицо. Прав был древний, который сказал, что насилие разрешило в истории больше споров, чем все дипломаты, вместе взятые.

Добывал я хризолин, добывал я дейнекс. Возил титанировую руду на завод, что возле Долины Гейзеров на планете Фтия (а Фтия, друзья мои, это планета-подружка Цандера — как Венера у Земли).

В атмосферу на моей колымаге входить было страшно. Когда носовой обтекатель и кабину обхватил щупальцами плазменный спрут, в потрохах ветеранского флуггера что-то начало щелкать. И так оно нехорошо щелкало, что я передумал тысячу разных мыслей, каждая из которых приводила к живописной картине динамического разрушения центроплана в плотных слоях атмосферы.

Но все обошлось.

Слетал. Еще раз наложил полботфорта при выходе на орбиту, когда история с щелчками повторилась.

Естественно, на базе «Кассиопея» встала в стойло, откуда через сутки вылез Пьер Валье и развел руками. Мол, все в норме, ничего не сломано. Все работает.

— Ты знаешь, Андрэ, флуггер как человек, да! Пока молодой — море по колено. А как состарится, так все что-то скрипит да щелкает. Твоему борту лет больше, чем тебе, раза в три. Не удивляйся, его время пришло.

Я все-таки удивился. Необычному, какому-то философическому настроению техника, и общей его плавности. Потом поглядел в замаслившиеся глазки и понял, что он на приходе после очередной порции своего самосада.

Оставалось надеяться, что никакие важные узлы он в таком состоянии не тестировал. А то много мне будет толку от его философствований, когда флуггер полетит в разные стороны, отдельно от меня?

Кстати — о гейзерах.

Гейзер в космосе — невероятно красивая штука! Столб воды вырывается иногда на сотни километров, и тут же замерзает, так как на дворе температуры стоят сильно минусовые. Льдинки разлетаются в разные стороны густой тучей, а столб остается стоять, наподобие ледяного дерева. Все это сияет и переливается самым причудливым образом, из-за разнообразных минералов, которые в виде пылевой взвеси вмерзают в толщу льда и творят удивительные вещи с коэффициентом преломления света.

Красиво, нет слов.

И очень опасно.

Не приведи Господь попасть под такой залп при пролете над астероидом смешанного каменно-ледяного типа! (А таких немало водилось в скоплении АД-186, это были в основном некогда основательно выгоревшие кометные ядра).

Та самая красивая пыль превращает струю воды в прекрасный абразивный материал. На скорости в десятки километров в секунду она запросто препарирует любой флуггер, даже серьезную бронированную машину, типа нашего «Хагена» или клонской «Варэгны».

Беда в том, что астероид очень нестабильный предмет. Не всякий, но случается.

Случилось и со мной.

Скопление АД-186 изучено относительно неплохо. Но именно что «относительно». В этом слове скрывается масса информации. Например, подробных карт, где отмечены гейзероопасные астероиды, просто не существует в природе. Об этом необходимо помнить, быть внимательным и осторожным.

К сожалению, иногда осторожность не помогает совсем.

Судите сами.

Я отыскал жирненький камень сорока километров в поперечнике, с хорошей такой, перспективной жилой дейнекса. Судя по СР-сканированию, чистого выхода этого драгоценного вещества ожидалось тонн триста. (А это, по скромным прикидкам, пятьсот терро премиальных в месяц). Установил вышку. Вышка наработала десять тонн руды, и я полетел забирать контейнер.

Процесс несложный. Контейнер отстреливается в космос, я его подбираю, сбрасываю пустой контейнер, АДСка его находит, устанавливает на горбу и начинает работать дальше.

Все так. Но у астероида по этому поводу имелось свое мнение. Когда «Кассиопея» пошла на взлет, впереди ахнуло. Да как ахнуло! Два, три, пять гейзеров одновременно, или почти одновременно, что не играет роли.

Я, как полоумный, дал полную тягу на маршевые и заложил левый вираж. Мы почти разминулись! Почти! На высоте полторы мы встретились со струей абразированной воды из крайнего левого фонтанчика. И она сбрила мне половину плоскости начисто, прихватив консоль с блоком «Шершней».

Удар был так силен, что флуггер закрутило в бочку, а я прикусил язык.

Одурев от перегрузок, я умудрился перескочить через новооткрытое поле гейзеров, выровнять машину и дотянуть до парома. Благо в космосе потеря половины плоскости — штука неприятная, но не смертельная.

Я спасся. Я спас груз. И даже машину частично спас (большую ее часть).

В результате: я дал зарок поставить свечку в храме и заказать молебен святым Николаю Угоднику и Андрею Первозванному; начальство оценило мои летные качества и пересадило меня на новенькую «Андромеду». Заодно мне зачли испытательный срок, скостив целый месяц.

Так я выжил и стал штатным пилотом концерна «Дитерхази и Родригес».

Глава 3 ПУСТОЙ ТРЕП?

Август 2621 г.

Орбитальная база «Тьерра Фуэга»

Тремезианский пояс, система Лукреции, планета Цандер

Август 2621 года выдался тяжелый. Я не преувеличиваю, скорее преуменьшаю. Чудовищный — вот верное слово.

Неудачником я себя больше не чувствовал. Я чувствовал себя полутрупом. Причем полутрупом ломовой лошади.

В самом конце июля, как раз когда меткий выстрел гейзера оторвал моему флуггеру плоскость, разведпартия концерна обнаружила в скоплении АД-186 сразу два уникальных астероида. Содержание хризолиновой руды в одном превышало тридцать процентов, а во втором — сорок.

Обычно подобные астероиды крайне невелики, но эти отличались завидными размерами: пять и шесть с половиной километров соответственно.

Невероятная аномалия! Удача для концерна и пожизненная пенсия тому, кто обнаружил этот космический клад. В практическом смысле для всех остальных это означало аврал.

Я не успел по-настоящему заснуть в своей каюте, которой больше бы подошел титул камеры, как раздался мерзостный писк интеркома. Мне пришлось отлеплять лицо от подушки, прыгать босиком и нашаривать трубку в полной темноте, в ходе чего я зверски ударился головой о край шкафчика.

— Кого черти принесли, а? — невежливо поинтересовался я.

— Совсем озверел, Румянцев?! Начальство не узнаешь?! — рявкнула трубка.

— Рио?! А ты в курсе, что я три часа как с вахты?!

— Во-первых, сеньор Рио…

— Иди на хер, сеньор Рио! Говори, чего надо?! Или я отключаюсь!

— …А во-вторых, Роблес через полчаса собирает всех на ангарной палубе Б.

— За каким… бесом? Я там на кой? У меня сутки отдыха!

— Не знаю за каким, но это приказ. Подозреваю тотальный аврал. Что-то случилось. Или очень плохое, или очень хорошее. Поднимай свою задницу, зажри стимуляторов и звиздуй, куда сказано!

Хуан Рио — мой новый бригадир. Нас, ценных пилотов повышенной классности, держали табунами по десять голов в эскадрильях, оснащенных новыми «Андромедами» М-5. И вот теперь от нас понадобилось что-то такое, что священный суточный отдых оказался попран и выкинут на свалку.

Роблес задвинул целую речь насчет корпоративного духа, всепобеждающего труда и тому подобного кала. Ну и суровые бонусы обещал, а как же!

Про бонусы мы слушали внимательно, а наиболее въедливые даже строчили что-то в наладонных коммуникаторах. Я ничего не строчил. Как нетрудно догадаться, после трех дней вахты я пребывал в коматозном состоянии. Спать хотелось сильнее, чем жить.

Наконец говорливый наш начальник закончил гнать и принялся говорить дело.

— Коллеги! Друзья! Мы должны подготовить к буксировке найденные астероиды! В максимально сжатые сроки. Объекты расположены в ничейном секторе, так что наши конкуренты из конкордианской государственной компании «Кармаил» могут опередить нас в любую секунду. Сами понимаете, в этих секторах действует право факта. Кто успел, тот и прав. Мы следим за разведчиками «Кармаила», так что глупо полагать, что они за нами не следят. Тем не менее у нас несколько часов форы. Машины готовы к взлету, поэтому через час все должны быть в космосе. Вперед, друзья!

— Ну-ну, — ответили друзья с кислыми рожами.

Потом посчитали премиальные и как-то слегка повеселели.

Тут вот какое дело: зарплаты у нас, конечно, ураганные по земным меркам. И тратить вроде как некуда, мы ж на всем готовом. Но есть одно «но».

Концерн частный. Частные хозяева жадны до предела. Поэтому сенокс, без которого пилоту очень тоскливо, нам не выдают, а продают. Стимуляторы и витаминные комплексы, конечно, выдают, но это такая дрянь, что проще аспирина попить — дешевле в разы, а эффект такой же. Профессиональные препараты лучше покупать.

А у кого ты купишь на «Тьерра Фуэга»? В аптеке концерна. Больше негде. А цены та-а-кие! Я знал, что сенокс стоит дорого. Но здесь его продают еще в два раза дороже, чем на Земле!

А рекреационные процедуры? Все за свой счет. И попробуй не воспользоваться. Попробуй, проживи полгода без медицинской поддержки, если три четверти времени ты проводишь в невесомости! Есть мнение, что здоровье дороже. Так что наши ураганные космические зарплаты быстро оседают в карманах эксплуататоров.

Интересно, а в курсе ли на Земле, например, в Совете Директоров, как здесь нарушается трудовое законодательство? Не знаю, в курсе или нет, но премии нам нужны, да еще такие.

Словом, мы бросили кряхтеть и жаловаться, живенько напялили легкие скафандры «Саламандра» и разбежались по машинам.

Через час все болтались в космосе, как миленькие.

У астероидов скопилась целая толпа.

Даже две толпы — у каждого своя.

Нашего красавца обслуживали двадцать флуггеров «Андромеда», пять десантных «Гусаров» гражданской модели, три мощнейших буксира и эскорт из десятка черных «Хагенов» с шевронами «Эрмандады».

— Астероид крутится, как чокнутый дервиш, — сказал кто-то по трансляции, когда мы обозрели фронт работ.

— Ладно на «Гусарах», но я на своей калоше туда ни за что не сяду!

— А всем садиться и не надо. У нас восемнадцать машин, груженных секциями ферм, их можно тупо сбросить, как мы АДСки сбрасываем. И есть две «Андромеды» с буровым оборудованием, вот их придется разгружать на месте. Вручную.

— Зато мы вперед клонских орлов поспели, ура-ура!

— Так. Отставить болтовню. Пора работать, — раздался начальственный окрик с буксира. — Амиль, Рио, кто у вас в бригадах будет приземляться на это чучело?

— Здесь Амиль. От моей бригады — Тосанен. Борт 2001.

— Здесь Рио. У нас пойдет Румянцев. Борт 3743.

— Значит так, парни, принимайте координаты посадочных квадратов на парсерах. Устанавливаю очередность. Сперва идут «Гусары» с монтажными партиями, они же установят для вас приводные маяки. Потом Румянцев и Тосанен доставляют оборудование, взлетают. Потом остальные «Андромеды» сбрасывают блоки ферм. Дальше дело за монтажниками, они собирают фермы, забуривают их в поверхность астероида. Далее мы стыкуем буксиры с фермами и волочем всю эту маму на завод «Абигаль». Приступаем. Напоминаю, Роблес выплачивает по пятьсот терро тем, кто успеет раньше.

Кто у нас такой везунчик? Румянцев у нас везунчик! И Тойво Тосанен — молчаливый тип лет сорока из субдиректории Суоми.

Я на базе вел себя не по-мужски. Отбрыкивался всеми конечностями и советовал запихнуть премиальные Роблесу в маршевую дюзу. Но делать нечего, я в концерне самый умелый. Медаль Северной Академии ВКС по пилотированию, как-никак. Не помог даже аргумент недосыпа и общей развальцовки организма. Прискакал врач и поставил мне во-от такой шприц с озверином, так что я теперь могу больше суток даже не пытаться уснуть.

Одним словом, аккуратно падать на небесную каменюку пришлось мне. И Тосанену, но своя рубашка ближе к телу.

Я не буду подробно описывать, как я садился. Мучительная история, которую в терминах нормативной лексики рассказать трудно. Да и завел я ее не ради обматюгания посадочных мероприятий, а ради моего коллеги Тойво Тосанена, ведь именно тогда мы близко познакомились.

Монтажники установили приводные маяки. Я взял координаты по трем точкам, как следует прицелился и с девятой попытки поцеловался с астероидом. Благо у «Андромед» модификации М-5 (по-испански — «модело синко») были не колесные шасси, а посадочные опоры, а на всех этих опорах — смонтированы шикарные грунтозацепы. Я даже ничего себе не отломал — ни одного когтя на грунтозацепах! Тосанен, кстати, одолел всего с шести.

Страху натерпелся на год вперед. «Гусары» для таких кунштюков спроектированы, «Андромеды» — по большому счету — нет. Но у «Гусара» полезная грузоподъемность девяносто тонн, а у «Андромеды» только в трюм влезает почти четыреста. Значит, серьезное монтажное оборудование «Андромеды» привезти в состоянии, а «Гусар» — только монтажников со сваркой, молотком и лопатой.

Мудохались мы как папы Карлы — почти сутки.

Наконец фермы встали как надо и куда надо. Вдумайтесь, товарищи, нам удалось никого не покалечить в процессе! Хотя когда «Андромеды» в режиме висения метали запчасти, монтажная бригада выражалась так, что краснели даже флуггеры.

Особенно отличился некий Хуарес, который промахнулся из-за нервов, и трехсоттонная дура (изящнейшее переплетение двутавровых балок) ахнулась, а потом этак сонно, лениво… запрыгала! И не допрыгала метров четырех до начальника нашего монтажного зоопарка. Счастливец орал и обещал так дать Хуаресу в рожу, «что тот, клянусь Пресвятой Девой, обгадится».

Я бы дал. С другой стороны, я бы и обгадился.

Главный цирк начался, когда буксиры принялись стыковаться с астероидом. Это при том, что на вершине башен были установлены блоки манипуляторов, а вокруг висело двадцать пять флуггеров, обеспечивавших идеальное целеуказание.

Стыковались часа четыре, так как астероид и не подумал крутиться нежнее.

Состыковались. Выдохнули. Вот был бы анекдот, не выдержи хоть одна из трех башен!

Потом два часа, растопырив ножки, упирались изо всех сил маршевых двигателей — тормозили вращение астероида. Затормозили. Вышли на разгонный трек. Разогнались.

Все три группы Х-движения скоординировались до пикосекунд, и одноразовый снаряд исчез из эвклидова пространства, чтобы появиться в зоне видимости орбитального завода «Абигаль».

Этот завод — наша гордость. Буквально так: наша, в смысле Великорасы, а не только концерна «DiR». Цитирую астрографический справочник:

Конец цитаты.

Если не считать нервных клеток, мы истратили на проклятый астероид двадцать шесть часов, кучу топлива и люксогена. Обычно астероиды буксируют не так. Когда нет спешки, на заводе варят огромное кольцо, чтобы в него вписывался максимальный диаметр вращения астероида. Снаружи стыкуются несколько буксиров, чьи двигатели перекрывают по лямбда-радиусу все сооружение. Изнутри помещаются манипуляторы-захваты, в достаточном количестве для уверенной фиксации на поверхности.

Кольцо заводят поверх обреченного астероида, захватывают его, а потом буксиры выполняют необходимые процедуры торможения, вывода на трек и ухода в Х-матрицу. Штатно подобная процедура занимает около пяти суток (в зависимости от размеров астероида, его массы покоя и скорости вращения) и проходит бескровно. Но это когда есть время и нет нужды гнать наперегонки с братьями клонами, или иными зловредными конкурентами.

Когда нужда появляется, происходят вышеописанные импровизации. С матом, надрывом, потом и часто, к сожалению, с кровью. В этот раз все обошлось.

Створки док-камеры захлопнулись за нашим красавцем на полчаса раньше, чем у коллег. Их астероид был меньше, но крутился очень уж борзо.

Я вылез, точнее, выполз из кабины на палубу, застонал и привалился к шасси. Химия прекращала действовать, а значит, через час-полтора я превращусь в амебу.

— Пьер! Кто-нибудь! Раздевайте меня. Раздевайте и несите в каюту. Вперед ногами. А лучше убейте и выкиньте за борт.

Вокруг с поступательным ускорением забегали люди, избавляя меня от полетных доспехов. Перво-наперво, сняли шлем легкомысленной оранжевой расцветки. В створе зрения немедленно нарисовался Пьер Валье и предложил закурить.

Я закурил.

— Ты бы лучше нам вып-пить предложи-ил, — сказал некто по правому борту.

Русские слова складывались в забавный рисунок: чем ближе к концу фразы, тем более тягучими становились окончания, а между словами угадывались микроскопические паузы. Судя по всему, это был Тойво Тосанен. И точно.

Вечно невозмутимый финн растерял половину всегдашней флегматичности и сделался похож на нормального человека. А не как обычно: на заторможенного робота из фильмов про Раннюю Колонизацию космоса.

— Кстати, Андрей, ты в курсе, что куришь не обычный табак?

— М-м-м? А что? — вяло спросил я и позавидовал: Тосанена успели полностью высвободить из спецснаряжения. Он уже проветривался в побелевшем от соли комбинезоне.

— Я думаю, это самосад от нашего неподражаемого сеньора Валье.

Соображалось мне туго, поэтому я успел от души затянуться, прежде чем осмыслил фразу. Я закашлялся.

— Пьер!!! Т-твою бразильскую маму! Ты мне что подсунул?

— Брат, отличный продукт! На стимуляторы ложится ровно! Проверенный способ, брат! — отозвался Пьер сильно снизу, где он развинчивал ботинки скафандра.

У меня возник соблазн наподдать ему этим самым ботинком. Ноги вот только не шевелились. Да и руки не очень-то.

— Не надо злиться, Андрей! Я думаю, пара самокруток не повредит, — утешил Тойво. В руке у него имелась плоская фляжка, а на осунувшемся белобрысом лице читалось желание чего-то светлого. — Я предлагаю выпить виски. За удачное окончание нашей работы сегодня!

— Ну, блин. Виски тоже на стимуляторы хорошо ложится?

Тойво решительно проигнорировал иронию.

— Хорошо, да! Пей! Чтоб хер стоял и бабки были, как говорят у вас в России!

И я выпил. Потом мы выпили за премиальные. Потом чтобы не в последний раз. Потом за тех, кто в космосе. И за нас. И еще раз за здоровье. Потом мы: я, Пьер и Тойво, уселись возле шасси и пустили по кругу еще одну веселую козью ногу.

Вы представляете, до чего я дошел? Курить какую-то гадость и запивать виски (это такой дрянной самогон, популярный в Атлантиде и Директории Шотландия). Только не судите строго. Почти пять суток в космосе, из которых последние полтора дня на стимуляторах. Слона доконает, а я далеко не слон.

В таком безобразном виде на развалинах скафандра нас застукал сеньор Роблес, примчавшийся на палубу Б. Надо отдать ему должное, он совершенно проигнорировал нарушение трудовой дисциплины. Поздравлять прибежал потому что.

— Ну, парни, ну, молодцы! Благодарность концерна будет безгранична! Хм… Хм… В рациональных пределах! Но главное: ваш дух победил косную материю! — офисный галстук с логотипом «DiR» съехал на бок по системе Станиславского, а рубашка одним краем выбилась поверх брюк. Весь его вид выдавал радостную ажитацию. Не удивлюсь, если он привел себя в надлежащее состояние перед зеркалом в ближайшем туалете.

— Спасибо! Все хорошо есть? — не совсем впопад поблагодарил Тойво, а Пьер сделал попытку спрятать самокрутку, которую начальство опять проигнорировало.

— Хорошо? Не то слово! Родные мои коллеги, вы совершили трудовой подвиг! Вам обоим, Румянцеву и Тосанену, внеочередной недельный отпуск! А завтра в 18–00 будет корпоративный банкет, вы приглашены. — Роблес отставил ножку и важно добавил: — Я уже написал речь. Оцените.

Мне подумалось, что оценим, когда увидим премиальные, после чего я отнял самокрутку у Пьера и нахально затянулся. И вот в этом месте хронологического потока начальство меня удивило. Роблес плюхнулся на пол, поправ нечистое покрытие двухсоттерровым задом брюк.

— Тойво, дай выпить, а? — И тут я понял, что человек, оказывается, нешуточно переживал, работал и не ложился спать все те тридцать часов, что прошли с момента взлета до момента водворения астероидов в доки завода и нашего благополучного приземления.

Ведь это же какая морока! Координировать усилия двух, без дураков, огромных флотилий и толпы персонала на базе и на заводе. Плюс ответственность за матчасть, да и за людей! Как бы похабно к нам ни относились, но если сотрудник убьется, а у нас это легко, ему, как минимум, нужно срочно искать замену. Словом, я проникся и немедленно зауважал.

Роблес щедро угостился тосаненским виски.

— Ой, парни, я слушал эфир, вы не представляете, что про вас говорили клоны из «Кармаила»! Вы их обогнали буквально на три четверти часа. Как они ругались! Непрерывные «исчадия Ангра-Манью, да заберут их злотворные дэвы, да не увидят они милостей Ахура-Мазды, проклятые друджванты». Румянцев, ты у нас образованный, не знаешь, что такое «друджванты»?

— Друджванты — язычники, отрицающие зороастрийское религиозное учение, — сказал я, как отбарабанил — экзамен по сравнительному обществознанию все еще стоял перед глазами.

— Но я не язычник, я — католик! — возмутился Роблес.

— А им это все равно, клонам. Православный, католик… Тойво, ты баптист? Тойво — баптист, все мы отрицаем зороастризм, а значит, язычники, то есть друджванты. В крайнем случае, если бы нам удалось доказать благость мыслей и дел — основных достоинств зороастризма, нас могли бы признать анерами — заблуждающимися в силу жизненных обстоятельств, но духовно небезнадежными.

— Ого! И это у вас в России в военных академиях такому учат?

— Нас и не такому учат. Иногда кажется, что не пилотов, а дипломатов готовят. Или докторов богословия.

— Завидую, честно. Э-э-э, м-м-м… как тебя… Пьер, а ты в кого веришь?

— Верю в бога нашего Джа, всё милостью его, — отозвался Валье и протянул Роблесу новую самокрутку. После чего мы снова выпили и раскурились.

Роблес, видимо, был уверен, что курит обычный государственный табак во имя единения с подчиненными, поэтому выдул в одно жало здоровенную козью ногу, начиненную самой убийственной гидропоникой.

Что вкупе с виски и переутомлением не замедлило сказаться. Он начал нести чушь, безумно ржать над каждым словом и объясняться нам в любви.

Я же почуял, что ко мне подкрадывается давно ожидаемое состояние амебы и поспешил откланяться. Ушел со мной и Тосанен.

Вот тут-то и состоялся у нас разговор, ради которого я затеял свой рассказ. На лифтовой площадке Тойво поймал меня за язычок молнии. Глаза его были совершенно трезвыми, с предвестьем серьезного разговора на дне.

— Андрей, пока не разошлись, надо говорить на два важных слова.

— Конечно, Тойво. О чем речь!

— Андрей, ты хороший человек, ты мне нравишься. Мой совет такой: пока не поздно, собирай вещи и вали отовсюду. Из базы, из концерна, увольняйся и все!

— Это с чего вдруг?

— Ты не понимаешь. У нас очень плохо и опасно. Тебя здесь убьют. Просто убьют или превратят в конченую сволочь. Как я или наш сеньор Роблес. Теперь понимаешь?

— Понимаю, то есть не совсем. Кто убьет? Да и ты на сволочь, тем более конченую, не похож! И отпусти, ради бога, молнию, я не убегу.

— Не похож? Я не похож, я и есть конченая сволочь. Ты просто меня мало знаешь. Я тут перед тобой не делаю кокетство, я точно говорю. А убьют… много кто может: пираты, на флуггере упадешь, или наша «Эрмандада».

— Я, знаешь ли, на войне был. Меня там ухлопать могли раз двадцать! И скажешь тоже: пираты, «Эрмандада»… Безопасность-то с какого боку?

— О! «Эрмандада» — это не безопасность. «Эрмандада» — это опасность! Вы у себя в России ничего не знаете. «Эрмандада» еще называется «Легион Смерти», они страшнее любых пиратов. Это они для вас, официально, служба безопасности корпораций. На самом деле они хорошо организованные бандиты. И про пиратов зря. Я здесь давно, ты недавно, ты их еще встретишь. Просто последние месяцы тихо, потому что «Синдикат» воюет с «Алыми Тиграми», а Билл Пистолет и «Знамя в крови» порезали друг друга под ноль.

— Ого! Я и названий таких не слышал! Неужели все так серьезно? В любом случае, за дружеский совет спасибо, я буду думать.

— Думай недолго. Все очень серьезно! И не воображай, что я тебе друг. Я тебе не друг, просто пока у нас одни интересы, а ты мне понравился. Здесь вообще нет друзей. Я сволочь, но не подонок, так что я тебя предупредил.

— Еще раз спасибо за откровенность.

— Ладно, забудь. Считай, что разговора не было, но думать не переставай и думай быстро, пока не сделалось поздно. — Он помолчал, словно собирался сказать что-то еще, но передумал. — Давай пойдем уже спать, я выключаюсь, как холодильник. До завтра, Андрей.

И ушел. Такой вот непростой финн. Ушел и я.

Было утро и было похмелье. От всего сразу: от усталости, от нервного отходняка, от химии, от самогона поганого и не менее поганого самосада Пьера Валье.

Проснулся я, а вернее, очнулся под электрический говор трансляции, проскандировавшей прямо в ухо:

— На станции полдень!

Я мучительно промычал что-то вроде «ну, с-сука!», выключил динамики, выпростал литр воды и снова упал в обморок.

Горизонталь перешла в вертикаль только к половине четвертого пополудни. Давненько я так не отлеживался. Думаю, что виноват доктор с его озверином и, конечно, пара несвежих ирисок.

Меня били тугие струи душа, выставленного в режим «шарко», я неумолимо оживал. Вместе с жизнью возвращалась способность связно мыслить. Мысль была одна, точнее, две.

Необязательная: пьянству бой! Навязчивая: это что же мне вчера наплел Тойво?! Пустой треп по пьяной лавочке или что?

Не был Тосанен пьян, друзья мои! Да и по здравому рассуждению выходило, что треп не вполне пустой. Перед глазами прошли ТЗМки, подвешивавшие на внешние консоли транспортников блоки «Оводов» и «Шершней». Зачем? Перестраховка? Дорогостоящая выходит перестраховка. Ладно бы еще штатные станции защиты задней полусферы с маломощными лазерпушками. А шеренга «Андромед», на которых были установлены монструозные башни размером с танковую от Т-14?

Хорошо мне знакома данная модификация. По европейской классификации это «каноненшифф» — канонерская лодка G-95KS. Такой особенный вариант модульного довооружения известного транспортника «Андромеда», созданный специально для огневой поддержки флуггерных атак на дальних дистанциях. Устанавливается двуствольный десятигигаджоульный лазер с питанием от отдельного реактора, с собственным абляционным охлаждением. Занимают подобные потроха две трети грузового отсека.

За милитаристскими рассуждениями совсем забылись предупреждения Тойво на счет того, что из меня могут сделать конченую сволочь. Не обратил я на них внимания. Как оказалось впоследствии — напрасно не обратил.

Короче говоря, вышло у меня постановление: разобраться! И начать прямо сегодня. На банкете, когда все будут пьяные и болтливые. Первым делом я решил порасспросить бармена Фурдика, который хвастался, что все и всех знает. Интересно, что он мне скажет?

Сказано — сделано.

Через час, выбритый и наутюженный, я сидел за стойкой в «Террагоне».

Мой парадный вид бармена не обманул.

— У-у-у, Андрэ, погано выглядишь… — протянул Фурдик, продемонстрировав то ли наблюдательность, то ли бесстрашие (не боялся наш король барной стойки говорить очевидные вещи вслух, а это ведь требует известного бесстрашия, а?).

— Да мы вчера, м-м-м… — Было мне плохо. Все еще. Похмелье улетучилось, уступив место тягучей абстиненции.

— Наслышан.

— Августин, дай кофе, а?

— Нет, друг мой! Никакой кофе тебя не спасет! Только гомеопатические средства старины Августина! Подобное подобным! — И Фурдик, не слушая возражений, нацедил в рюмочку темной жидкости из бутылки с рогами на этикетке.

Я жалобно заикнулся насчет пива, но бармен отсек стенания властным: «Пей»!

Состав обладал чемпионскими целительными свойствами. После третьей рюмки я заметно похорошел и принялся брать быка за рога.

— Кстати, а что это я употребляю?

— «Ягермайстер». Великораса не придумала ничего лучше для идиотов, которые не пользуются детоксином сразу после попойки.

— Ой, не грузи! Ты мне лучше вот что поведай: тут слухи ходят, что скоро за нас пираты опять примутся. Это правда? А то я пока ни одного не видел!

Фурдик посерьезнел.

— Как тебе сказать? Шалить они не прекращали, просто им не до нас было по большому счету. Тебе здорово повезло. А так… Ты в скоплении АД-186 работаешь в основном? Там почти всегда спокойно. Астероиды относительно бедные, поживиться, считай, нечем, они туда редко заглядывают. Пираты любят караваны купцов на орбите Цандера или какой другой планеты. Ну или вот: открыли новое скопление астероидов АД-112. Там богато, там они будут роиться, к гадалке не ходи.

— Караваны? Ну-у-у! Караван — это большой конвой, иначе зачем огород городить? Неужели на конвои нападают?

— Андрэ, в Тремезианском поясе не осталось мелкой шушеры! Лет десять назад были всякие, но в 2617 году всё поделили четыре группировки: «Синдикат», «Знамя в крови», ребята Билла Пистолета и «Алые Тигры». Однако три месяца назад была серьезная заваруха, так что от «Знамени» ничего не осталось, а Билла Пистолета, говорят, вообще завалили. Оставшиеся солдаты Фортуны бегут либо к «Тиграм», либо к синдикатчикам. Это парни угрюмые. В нашей глухомани — настоящая сила.

Фурдик замолчал, огляделся и продолжил шепотом:

— По секрету: Билл Пистолет в прошлом году, когда был жив еще, объединялся с «Синдикатам». Так они вместе распатронили конкордианский военный конвой! Сбили фрегат, отогнали эскортный авианосец и захватили магистральный контейнеровоз с грузом дейнекса и титанира. Так что пираты это серьезно, не сомневайся.

— Ого! Авианосец?! — Глаза у меня сделались большие и очень удивленные. Борьба с авианосцем, пусть даже эскортным, в моем понимании была прерогативой регулярного флота, а никак не кучки отребья.

— А то! Захваченный контейнеровоз перестроили в авианесущий рейдер. Нынче это флагман «Синдиката»…

На самом деле, как я узнал позднее, Фурдик излагал историю «Синдиката TRIX» не вполне точно. Флагманом пиратской группировки «Синдикат TRIX» действительно служил переоборудованный контейнеровоз, но не конкордианской, а земной постройки (здесь Фурдик путал «Синдикат» с кланом «Алые тигры»). И выступал он в этом качестве не с прошлого года, а уже лет пять минимум. Но для меня в моем тогдашнем качестве лопуха и такая информация могла считаться совершенно первосортной.

— …У пиратов кругом осведомители. И на Цандере, и на Фтии, да и у нас им кое-кто с удовольствием продает информацию.

— Куда же «Эрмандада» смотрит?! Кстати, а правду рассказывают, что «Эрмандада», как бы помягче выразиться… не совсем обычная служба безопасности?

При этих словах Фурдик резко ухватил меня за грудки и потянул к себе.

— Цыц! — зашипел он. — Про «Эрмандаду» вообще ни звука! Это не шутки! Здесь прослушки нет, зато в других местах — очень даже! Не задавай подобных вопросов! «Эрмандада», если что, тебя достанет, даже если ты в черную дыру нырнешь! Достанет и шлепнет!

Бармен отпустил меня, заулыбался и продолжил вполне дружеским тоном:

— Слушай, Андрэ, а ты не хочешь со мной поработать? Мы за тобой понаблюдали, парень ты хваткий и пилот от бога. Есть у меня пара тем в смысле левого заработка. Реальная халтура и деньги реальные. Не то что у наших крохоборов!

— Я подумаю, — ответил я, взяв на заметку это «мы понаблюдали».

— Нет вопросов, думай. — Фурдик широко улыбнулся. — А про пиратов и вообще про обстановку на наших космических пастбищах поговори лучше с Комачо.

— Комачо?

— Да вот он сидит. — Бармен ткнул пальцем в столик, над которым нависал тот самый колоритный брюнет, которого я заприметил в первое посещение бара. Одет он был против прошлого раза вполне конвенционально. Компанию ему составлял мой старый знакомец Данкан Тес.

— А кто такой Комачо?

— Ну ты даешь! Комачо Сантуш! Легенда Тремезианского пояса! «Дитерхази и Родригес» перекупили его три года назад за такую кучу терро, что выговорить боязно. Вице-директор Ферейра лично его уговаривал! Иди познакомься. Поставь ему текилы, и все будет тип-топ. Мужик он резкий, но душевный. Особенно когда напьется! — Фурдик, захихикав, выдал мне пол-литровую бутыль. — С тебя сорок терро. За текилу и приятную беседу, ха-ха-ха!

Н-да. Сеньор Фурдик — настоящий бармен. Напоит, накормит, развлечет, скажет пару умных слов, выдоит денег, заложив в счет свои чаевые, и так все ненавязчиво, так приятно! Если я научусь так по космосу летать, как он бухло толкает, жизнь будет прожита не зря.

Данкан и Комачо заметили мой маневр в их сторону. Оба прервали беседу и воззрились на вашего скромного рассказчика. Дан с обычным дружелюбием, а его товарищ, так сказать, бифокально. Одним глазом он глядел на емкость с текилой, выражая надежду, другим — на меня в комплексе, выражая явное неодобрение. Кто, мол, такой, зачем пришел?

Впрочем, как и предупреждал Фурдик, текила помогла. Сантуш сообразил, что отдельно от меня выпивки не будет, и сменил гнев на милость.

Мы познакомились и разговорились. Комачо, как и многие «зупер Штерне» локального значения, обладал выраженным комплексом сверхполноценности, а потому был словоохотлив, только успевай запоминать.

Данкан Тес, проработавший в концерне дольше моего, активно поддакивал. А я мотал на ус и непрерывно проклинал себя за снобизм и невнимательность.

Что же я раньше не поговорил-то с людьми? Просто не поговорил?

— «Синдикат», парень — это «Синдикат TRIX». Да-да, буквально «три икс». По первым буквам их политической программы: eXploitation, eXecration, eXtermination — Эксплуатация, Проклятие, Уничтожение.

— Что за язык такой? Латынь?

— Один из мертвых языков, верно. Но не латынь. Бритиш инглиш.

— Я и не слышал о таком.

— Не важно. В общем, про «Синдикат». Его возглавляет некто Иеремия Блад. Англичанин, бывший сотрудник корпорации «Уайткросс и К^о», вроде нашей «DiR». Корпорация разорилась, а этот ублюдок захватил технику и сколотил из оставшихся пилотов банду. Теперь в большой силе. Свои зовут его Кормчий — за то, что он написал книгу «Скрижали Праведных». По его мнению выходит, что мир грешен и его можно спасти только полным всесожжением. У «Синдиката» боевой клич: «Игнис санат!» Что по-нашему означает «огонь исцеляет». Как услышишь в эфире, не сомневайся насчет принадлежности гостей…

Так проповедовал Комачо между стопками текилы, которую он глушил чистоганом, безо всяких там «лизнул, опрокинул, куснул».

— «Огонь исцеляет»? Псих какой-то, — резюмировал я.

— Точно, псих, — согласился Дан.

— Очень опасный псих с задатками гения! Я его знаю. Мы работали на «Уайткросс» вместе, лет восемь назад… или десять, точно не помню. Я уволился, а он — он остался. Худой такой ублюдок. Чрезвычайно хитрый. Опасность чует, как лиса. И никаких понятий!

— Каких еще понятий? — Я недоуменно вздернул брови. С такими потоками многоязычного сленга, какие обрушились на меня в Тремезианском поясе, мне, ясное дело, никогда сталкиваться не доводилось.

— О морали и нравственности! Вообще без тормозов чувак! Это еще тогда было ясно, а уж теперь… «Алые Тигры» мне даже нравятся, не то что отморозки из «Синдиката». Зверье, живодеры! Главным у «Тигров» некто Гай Титанировая Шкура. Кто такой? Не знаю! Никто его в глаза не видел! Но умен! И стратег! За последнее время он здорово поднялся…

То, что «подняться» означает среди местных вовсе не «положительно прирастить свою координату по оси Z», а «заработать денег» и вообще «стать успешным», я уже успел усвоить и переспрашивать не стал.

— …Пять лет назад Иеремия начал войну с «Нефритовой Триадой», были такие подонки, базировались в системе Шао. Блад их вырезал под корень, но и у него сил поубавилось. А «Тигры» не ввязывались до последнего, ждали, чья возьмет, и захапали освободившиеся делянки. Вот тогда они здорово укрепились, а «Синдикату», считай, ничего не перепало. Блад с тех пор «Тигров» очень не любит.

Сантуш, как выяснилось, работал в Тремезианском поясе уже тринадцатый год. Выучился на пилота истребителя в родной субдиректории Бразилия, но из-за какой-то мутной истории из ВКС его выперли, совсем как меня. И совсем как я, он оказался вольным художником в Тремезианском поясе.

(Впрочем, позднее я слышал, как он рассказывал другому парню иную версию своей биографии. Дескать, он португалец из Европейской Директории и изначально учился на гражданского пилота. Полагаю, на обеих версиях лежал отблеск истины и в то же время вполне правдивой не могла называться ни одна из них).

Сантуш рассказал о настоящих побоищах. Вымерзающие, изрешеченные из пушек флуггеры в астероидных поясах, звездолеты, взятые на абордаж, торпедные атаки и десанты на планетоиды в самодельных бронескафандрах… Пропавший отряд, утянутый смертоносными гравитационными щупальцами черной дыры Проклятая Шао за горизонт событий…

Мои наотарские приключения разом побледнели.

Вот кому надо было писать книгу, а не мне!

В конце концов Сантуш здорово нализался и сделался неприятен. Он развалился в мягком углу дивана, извлек из-за пазухи какую-то коричневую плитку, отломил кусочек и положил за губу.

— Чо вылупился, парень? А? Думаешь, это мескаль? Ни хера это не мескаль!

— Простите, Комачо…

— Чо ты мне все время выкаешь?! Обращайся на ты, как мужик!

— Хорошо… я не думал про мескаль, я даже не знаю, что это такое…

— Не, ну ты погляди на него, Дан! Он не знает, что такое мескаль! У-ха-ха! Эх, молодость… А знаешь анекдот про генерала Родригеса? Во! Подходит вице-директор Ферейра к генералу и спрашивает: «Генерал, а вы были в молодости членом суда?» А генерал ему: «Эх молодость, молодость! Членом туда, членом сюда!» У-ха-ха-ха! Неплохо, скажи, Дан?

— Я не так сильно понимаю русский, Комачо. Объясни мне юмор.

— Хороший ты мужик, Дан, но такой бываешь тугой! У-ха-ха! Да, Андрей, это не мескаль! Это жевательный табак. Привычка а-а-твратительная, н-но не без пользы. Жуй табак и станешь таким же сексуальным халкозавром, как я!

— Даже не знаю, что сказать.

— А ничего не надо говорить! Хочешь бесплатный совет? Никого не слушай и оставайся в Тремезианском поясе. Тут место для нас с тобой, парень! Ты волчонок, Андрей. А через пару лет станешь волком! У тебя ледяные глаза, как будто ты смотрел в душу самой пустоты. Космос таких любит, это я тебе говорю. Здесь настоящая жизнь! Еще не каждый космический булыжник засижен цивилизацией! Оставайся, сам поймешь. А космос не выдаст, если он любит. Тебя он любит, я знаю.

— Спасибо, Комачо. Правда, очень приятно слышать комплимент от такого человека…

— Это не комплимент! Ты не баба, чтоб тебе комплименты говорить. Это правда, п-понял?.. Ладно, проехали. Продолжай, чё ты там хотел сказать.

— Да вот, последнее время меня все норовят осчастливить советом.

— Ставлю сотню, что предыдущим советчиком была одна вонючая крыса и беспринципная свинья, карьерист Тойво Тосанен! Он советовал тебе паковать манатки и валить подобру-поздорову?

— Угадал!.. Но как?!..

— Подумаешь, загадка! Как я уже сказал, у тебя в глазах лед! А Тосанен сделает все, чтобы убрать со своего радара такого, как ты! Еще один совет: послушай Тосанена и сделай наоборот! Ик… надо выпить.

— Комачо, ты имеешь в виду, что надо остаться в концерне? Какое твое мнение? Что ты думаешь о «Дитерхази и Родригес»? Ты — опытный человек, интересно послушать.

— Я их на болту поперек резьбы в-вертел.

— Не понял… кого?

— А-а-абоих. И Дитерхази… и Родригеса.

— Ага. А что ты думаешь по поводу «Эрмандады»?

— Я их на болту поперек резьбы в-вертел. Всех.

— А вот такой вопрос…

— Слушай, вали отсюда, щегол. Ты меня утомляешь. Не обижайся, ты мне нравишься, но вали пока, ладно? А мы с Даном еще выпьем.

Я ушел, понятное дело. Не стал напоминать Комачо, что Данкан не пьет вообще ничего, кроме вареной воды. Комачо, похоже, было уже все равно.

Потом был банкет. Роблес произнес длиннейший и скучнейший тост. А после высшие руководители базы — все эти херенте супериоры — страшно наклюкались. Настолько страшно, что состояние Комачо Сантуша можно было высечь в хрустале, как эталон трезвости.

В углу сидел прямой, как палка, невозмутимый, как сто чоругов, и одинокий, как марсианский Олимп, Тойво Тосанен, баюкая в ладони стакан турбо-колы (треть водки, треть «Цилиньского Листа» и треть газировки).

— Горько мне, горько, куда я попал?! — возопил ваш покорный слуга и отправился спать.

Впереди было шесть блаженных дней отпуска.

Глава 4 МИРНЫЙ КОСМОС

Август 2621 г.

Орбитальная база «Тьерра Фуэга»

Тремезианский пояс, система Лукреции, планета Цандер

Неделю отпуска я использовал со смыслом. Я спал, справедливо рассудив, что спать — дело благородное. По-моему, спать даже благороднее, чем жрать. Когда человек спит, он не успевает напороть херни, что неминуемо случается во время бодрствования.

Кроме того, мужчине спать выгодно. Моя мама утверждала, что все мужчины красивые, когда спят. «Даже Костя» — имея в виду папеньку.

Дню так к третьему я подумал основать Орден Свиньи, так как свинья — животное на редкость благородное. Жрать и спать — наше все! А к пятому дню я вошел во вкус настолько, что Орден Свиньи трансформировался в Орден Змеи.

«Змея еще благороднее, — думалось мне, — она даже ходит лежа!»

Я спал, дрых и мой разум. Ницше в свое время отмечал, что сон разума рождает угрёбищ (я ничего не напутал?). Наблюдения через мой личный прицел эту мысль частично подтверждают. Резкое пробуждение к трудовым будням было чудовищным!

Наступило утро. Если мне не изменяет память, была среда. На экране интеркома имелось текстовое сообщение: пилоту второго класса Румянцеву прибыть в инструктажную для получения наряда на работу.

Подавив приступ ненависти, в ходе которого я рисковал угробить интерком и кучу другого казенного имущества, а также нахамить невинным людям, я встал, умылся, побрился, надел комбинезон и ушел.

Инструктажная, столовая, ангар на палубе Б.

— Как я рад тебя видеть! Успел соскучиться! — поприветствовал меня бригадир Рио, который поджидал весь наш интернациональный коллектив.

— Ты только не подумай, что это взаимно, Хуан, — заверил его я.

В ангаре царил обычный малоинтимный полумрак. Шпангоуты отбрасывали на переборки короткие, жидкие тени, а флуггеры и прочая техника — длинные, но тоже жидкие. С одной из «Андромед» упражнялась группа техников, вытворяя нечто непотребное. Борт был раскурочен, рядом валялись осиротевшие приемники грузовых модулей. Сыпались искры, визжали резаки, воняло горелым.

— Скажи мне, мудрейший, — обратился я к бригадиру, — что они делают с еропланом? Что за невозможно огромная конструкция в грузовом отсеке?

— Андрей, я не силен в русском жаргоне. Что такое «еро… план»?

— Ероплан это флуггер, Хуанито.

— Мне почем знать? У них и спроси, — ответил Рио и пожал плечами.

Я собрался было последовать совету, когда понял, что знаю ответ на свой вопрос. Я ведь совсем недавно на этот счет рассуждал!

В багажнике монтировали реактор. А заодно стрельбовые накопители, коммуникации и систему охлаждения. Симфонично моим мыслям прополз погрузчик, платформу которого занимала здоровая двухствольная башня. Обтекатели были временно сняты, но я узнал ее без труда: СТ-10G-2. Стандартный модуль конверсии С-95 «Андромеда» в G-95KS с лазерпушками фирмы «Виккерс». Из транспорта делали канонерку.

Я моментально все вспомнил: советы Тосанена, пьяную лекцию Комачо, дельные мысли Фурдика. Вспомнил и похолодел. То есть еще не испугался, но мутный осадок из трансцендентных глубин подсознания уже всплыл.

Когда бригада собралась и ее упаковали в скафандры, Рио внес ясность, так что предчувствия утратили заметный кусок интуитивности.

— Ребята, задание мы все получили. Работа типовая. Летим в АД-186, собираем груз титанировой руды с вышек в секторе 15-84-7. Предупреждаю, с Фтии поступила информация: был радарный контакт с группой неопознанных флуггеров. Насколько я понимаю, случай не единичный. Неопознанный борт в нашем случае означает одно: активизацию незаконных бандформирований. Проще говоря, пираты проснулись…

При этих его словах я огляделся, надеясь уловить реакцию своих коллег. Те, однако, ни одним движением не выдавали своего беспокойства.

Между тем Рио продолжал:

— …Может быть и нет, но я перестраховался. По моему письменному запросу паром принимает два истребителя эскорта из состава сил безопасности концерна. Люди вы опытные, но всё же: не зевать, следить за радаром. Как только увидите метку, не отвечающую на запрос «свой-чужой», сразу бегите и вызывайте эскорт. Специфика работы такая, что летать нам приходится в одиночку на своих участках, к каждому истребитель не прикрепишь. Истребители будут барражировать в зоне ожидания парома. Особое внимание к концу смены. Пиратам легче взять нас тепленькими с грузом руды, чем воровать ее с каждой вышки в отдельности. Перед вылетом протестируйте станции защиты хвоста и, конечно, все консоли с ракетами. Как обычно, для самообороны мы принимаем по два блока «Шершней». Повторяю, самостоятельно в драку не лезьте. Нештатные ситуации решает эскорт! У меня все. Вопросы есть? Вопросов нет. По машинам! — И он бодро захлопал в ладоши. Армированный халкопон издал глухой траурный звук.

Нештатная ситуация случилась прямо в ангаре.

— Официально заявляю: я отказываюсь идти в вылет с неисправной консолью! — орал Рауль Хуарес из кабины. Одна из бронестеклянных «форточек» была открыта, лицевая маска шлема откинута, лицо злое и решительное. — Рио! Почему техники в ус не дуют?! Я подам докладную!

— Бригадир, ну скажи ему, а! — Возмущался Пьер Валье. — Тридцать восьмой борт, у него обычная проблема: глючит датчик! Якобы нет контакта на консоли. А он есть!

— Пьер, забирайся в кабину и лети вместо меня! Давай забирайся! Задолбали!

— Да, Пьер, — поддавал жару Рио, — почему не заменили датчик? Почему пилот должен гадать, полетит у него ракета, или нет?! Ты дождешься! Я прямо сейчас накатаю телегу в офис! Р-распустились совсем! Курят всякую дрянь на рабочем месте, понимаешь! Вот оставят без премиальных да штраф накрутят, тогда…

— Что?! Что?! — Пьер на глазах разъярялся. — Я тут при чем? Я уже полгода говорю: там в парсере ошибка обработки сигнала! Надо программное обеспечение переустанавливать! Я его буду ставить? Я?! Откуда я его возьму? Я уже двадцать раз вызывал информационный отдел! Там же лицензия стоит! С паролями! Как я туда залезу?! А они не идут! Вот на них и стучи!

— Ничего не знаю, все должно работать!!!

— Я тебе больше скажу! Почему парсер глючит, а? Ты знаешь, кто в нем ковырялся? А я знаю! Хуарес! Он же на вахте постоянно свой планшет к парсеру подключает! У него там нештатный разъем! Ты у него спроси! Давай-давай! А потом катай свою докладную, я только за!

— Я никуда не лечу! Всё!

Полетел. Полетел как миленький. Накричался, посчитал чистый оклад без премиальных за смену и полетел!

И — обошлось. Никаких пиратов. Прилетели, забрали титанир, улетели.

И в следующий раз всё было тихо: обычные серые будни коммерческих пилотов.

На третий раз… снова спокойно!

Правда, предыдущая вахта другой бригады, той самой «второй элитной», где работал Тойво, была омрачена ЧП. Глупейшим ЧП, причем справились самостоятельно без помощи пиратов.

Приличный пилот Рокко Беллини, двадцать пять лет, итальянец, родом с Клары. Мог бы получить премию Дарвина. Естественно, посмертно.

Они собирали хризолиновую руду с вышек автоматических добывающих станций. Элементарщина. Но под конец смены на одной АДС не сработали пиропатроны, которые выстреливали контейнер с грузом в космос, где их подбирали «Андромеды». Рокко поругался и пошел на посадку.

Конечно, он был приличным пилотом! Более того, пилотом он был отличным! Иначе как бы он сел на астероид?!

После приземления Рокко предпринял следующее: проверил герметичность скафандра, прихватил ремнабор, вышел через кессон, прикрутил контакт пиропатрона (очевидно, отошедший при сбросе станции на астероид).

После чего дал команду парсеру на дистанционный подрыв.

Парсер не послушался.

Надо заметить, что наши чудесные контейнеры имеют в днище крепежные скобы, которые на полметра выступают за основной габарит.

Что сделал Рокко? Он подошел к АДС, открыл крышечку и нажал на кнопочку пальцем, завороженно глядя: а как оно сработает?

Сработало замечательно! Рокко получил скобой прямо по своей любопытной башке, которую десятитонный контейнер оторвал начисто.

В результате концерн получил вместо хризолина: мертвого итальянца без головы, груженый флуггер без пилота на астероиде, а также контейнер с рудой и голову, улетевшие в бездну космоса.

Вот такое происшествие первой категории. И ведь даже не посадить никого, что обидно.

Бригадир Амиль оказался крайним и схлопотал выговор «за неинформирование личного состава бригады о мерах техники безопасности» (канцелярия «DiR» умеет рожать формулировки ничуть не хуже отечественных виртуозов из военфлота). Тойво Тосанен с группой технарей потом пять часов ухлопали на посадочное маневрирование специально выделенного ради такого случая «Гусара» и поход по поверхности астероида к флуггеру.

Конечно, можно было десантировать пилота непосредственно на место, использовав флуггер в режиме висения и пропульсивный ранец. Да вот незадача: с ранцем никто не умел управляться! Пилот — не осназ. А уж технарь — и подавно.

Надо ли говорить, что с такими делами не до пиратов? Нашим людям пираты не нужны. Дай время — поубиваемся самостоятельно.

Ровно через два дня сотрудник «Эрмандады» с товарищами упражнялся в тире. Отрабатывали скоростную стрельбу в звеньях двойки. Выхватывание пистолета из кобуры и огонь на поражение, вы понимаете.

Один орел, прикрывавший другого орла, извлек личное оружие и, снимая предохранитель, умудрился довернуть ствол в сторону от мишени и спустить курок. Прогремело. Пуля оторвала первому орлу руку, долетела до переборки, срикошетировав под замечательно острым углом. Угол отражения пересекся с печенью второго орла, шедшего впереди.

Результат: двое в реанимационных капсулах. Эпидемия какая-то. Эпидемия идиотизма.

Херенте супериор Роблес орал так, что вопли его было слышно в открытом космосе.

Шутка. Но орал в самом деле сильно, с разными яркими выражениями и даже я бы сказал завываниями.

Прошло недолгое время, и о пиратах забыли. То есть, не забыли, а перестали бояться. Хотя истребительные эскорты теперь постоянно сопровождали крупные караваны транспортников.

В этом состоянии расслабленной бдительности меня застиг приказ вылететь в составе бригады к астероидному скоплению АД-13.

АД-13 — необычное для системы Лукреции образование. Чрезвычайно высокая концентрация крупных астероидов, которые уместнее именовать планетоидами. Располагается это чудо относительно землеподобного Цандера на задворках. Если сравнивать с родной Солнечной, то его место где-то между орбитами Юпитера и Сатурна.

В скопление АД-13 мы летаем редко. Ничего интересного там нет, кроме камней да редких хризолиновых астероидов.

А что там есть? А есть там небесное тело под названием Бенвенида, которое является полноценной планетой размером с Луну. У нее даже атмосфера присутствует — конечно же, насквозь вредная. А еще там имеется эмпориум, ради которого концерн выстроил в этой глухомани аванпост — базу с регулярно сменяющимися вахтами.

Эмпориум — штука редкая и ценная. Он идеальный катализатор для производства люксогена, повышающий КПД промышленных реакторов на порядок. Мы в Объединенных Нациях не осчастливлены таким уникальным феноменом планетообразования, как конкордианская Паркида с ее залежами люксогеновых песков. Поэтому эмпориум не просто ценен, а стратегически важен.

По хорошим делам, именно на орбите Бенвениды должен бы возвышаться утес орбитальной крепости, что нам всем чрезвычайно облегчило бы жизнь. Но эмпориум нашли всего два года назад, и до сих пор в канцеляриях не доломаны бюрократические копья доказательств перспективности данного месторождения.

Государственный динозавр весьма неповоротлив, но уж как раскачается — держись! Процесс обсуждений и слушаний по вопросу эмпориума легко мог закончиться выкупом месторождения у «DiR» Советом Директоров ОН, бессрочной арендой, совместным владением, а то и национализацией. Так что концерн, пока суд да дело, под шумок ковал прибыль, которая с каждой вахтой все росла.

Что еще сказать? Да нечего! Про эмпориум вы лучше в газетах почитаете, а моя история — она интереснее.

Получили мы наряд на работу: доставить на Бенвениду смену вахты, забрать груз эмпориумовой руды и оттарабанить его к «Тьерра Фуэга», куда должен был подтянуться в скором времени магистральный контейнеровоз «Фрэнсис Бэкон» с целью вывоза наших богатств.

Мы — дюжина «Андромед» (по шесть штук от бригад номер восемь и девять), два «Хагена» от концерна и два «Горыныча» от «Эрмандады». Погрузились на паром со сложной цифрой на борту и полетели.

Когда схлынуло похмелье Х-матрицы и головы пилотов вернулись к уставной четкости после мутной дозы иномирового бытия, нам дали команду на взлет.

— Румянцев! Что ты творишь?! — прокомментировал мой лихой маневр бригадир Рио.

Понятно почему. Я увидел в обрамлении звезд ностальгические силуэты — два «Горыныча». Чуть не заплакал, честное слово! На фоне шикарного сияния Млечного пути замерли две черные молнии в строю звена. Мои родные, мои любимые, ненаглядные мои!

Засмотрелся. Забыл, что подо мной толстозадая «Андромеда». Пока транспорты выстраивались корявой сороконожкой, я дал хорошую тягу на маршевые и положил флуггер в стремительный вираж, чья дуга завершилась позади бригадирского борта. Дистанция двести, превышение сто!

— Опасное пилотирование, — сообщил парсер женским голосом, а Рио, сами помните, что сообщил голосом мужским и слегка напуганным. Еще бы! Оттормаживать носовыми дюзами пришлось свирепо — «Андромеда» штука неповоротливая, с изрядной инерцией. Синие факела, надо полагать, хорошо засветили камеры заднего обзора моему импровизированному ведущему.

— Румянцев никак не забудет военфлот, не удивляйся, — сказал диспетчер с парома.

— Красавец! Такого парня на транспорте гноить, эх! — Раздался голос Комачо Сантуша, который пилотировал первый «Хаген».

— Ненормальный. — Это Тосанен из восьмой. Как обычно, лаконичен и точен в определениях. Он на сегодня оседлал второй «Хаген».

— Больше так не делай, хорошо? — Рио был на грани истерики. — Мы почти поцеловались! Ты габариты прикидывай! Дистанция двести, а длина «Андромеды» — семьдесят!

— Я хотел на сто притереться вообще-то. Пардон. Больше не буду, — ответил я.

— Все развлеклись? — Подали голос с «Горыныча». — Есть мнение, пора лететь. Нам часов пять до цели, по дороге наобщаетесь.

— И правда. Держимся колонной, истребители эскорта справа и слева, дистанция… в общем, вы знаете. Румянцев, ты только никуда не маневрируй больше, первого раза достаточно. Курс забит в парсеры. Включаем автопилотирование. Полетели!

Полетели.

Кузов моего грузовика был набит работягами и тяжелым оборудованием. Оборудование, как положено, попалось молчаливое, а работяги всю дорогу общались со мной по ВКТ — внутрикорабельной трансляции.

Парни были с Клары. Все, как один — новенькие, исполненные романтики и больших надежд на большие деньги. Я их разочаровывал насчет того, что романтика Глубокого Космоса и деньги друг с другом вместе встречаются исчезающе редко. Или романтика, или деньги. Если вы не пилот Главдальразведки, разумеется. Только те романтику в гробу видят уже через год службы.

Парни были хорошие, хоть и сапоги сапогами, в смысле, незатейливые.

Убедившись в моей железобетонной прагматичности, они наперебой принялись восхищаться пилотажным мастерством.

— Командир, как ты нас лихо крутанул! Круто!

— Круче, чем на «русских горках»!

— Я чуть язык не проглотил!

— Да иди ты! Вот я чуть себе за шиворот не наблевал! Как ты такое постоянно выдерживаешь? Привык, наверное?

И так далее.

Потом кто-то поинтересовался, отчего Х-матрица называется Х-матрицей. Я ответил в том духе, что икс — нечто неизвестное, а подпространство как раз сплошное «хрен знает что», то есть — типичный «икс».

Тогда один пытливец поставил меня в тупик вопросом: «А почему матрица?» Что такое матрица, он знал хорошо по опыту работы на заводском прессе. Дальше его фантазия не распространялась.

Обсуждая несвежие проблемы астрофизики, мы прилетели на место.

База на Бенвениде. Купольный городок с подземными ангарами космодрома, монорельсовая дорога до эмпориумных выработок, батарея ПКО и диспетчерская вышка. Пока «Андромеды» стояли под загрузкой, пришлось провести там незабываемые сутки.

Всех развлечений — визор и бордель, который концерн учредил, чтобы мужики не рехнулись. Что нетрудно, учитывая продолжительность вахты в тошнотворной полуневесомости — целый месяц! Шлюхи, кстати, тоже работали посменно. Несчастные женщины!

Бордель я проигнорировал, зато посетил местный бар. Его будто украли из декораторского цеха синемашки про забулдыжистых трапперов Тремезианского пояса. Некрашеные стальные стены. Столы, представлявшие собой канализационные люки, поставленные на опоры из труб. Тусклые лампы, забранные ржавыми сетками.

Комачо Сантуш топтал пейзаж в роскошном белом френче, выделяясь из обкомбинезоненной компании, как лебедь среди ворон. В баре он попросил текилы.

— Только самой лучшей!

— Парень, из текилы есть водка, — отозвался бармен самого хрестоматийного вида. — Она же лучшая, она же и худшая. Будешь брать?

Кстати, я обратил внимание, что Комачо, державшийся гоголем, с коллегами неизменно здоровается за руку, а Тосанена игнорирует с подчеркнутой показательностью. Будто такого и нет вовсе.

После ночи в кубрике брутто-вместимостью на полсотни харь, которые храпели и пердели каждая на свой лад, я раскаялся, что ругал свою каюту на орбитальной базе, обзывая камерой. Если и камера, то одиночка всяко лучше!

Утром мы сделали ручкой здешнему парадизу. Четыре наши «Андромеды», как оказалось, по случаю облетали АДС на редких хризолиновых астероидах. Паром поджидал нас в точке рандеву, до которой было три часа ходу.

— Рио! У нас полно новеньких, давай пройдем над рудником. Поучительное зрелище, — предложил Сантуш, когда выпускной шлюз космодрома остался позади.

— Не возражаю. Всем за мной, поворот девяносто, высота полтора.

Я сначала не понял, что там такого поучительного: мрачные скалы, блестящая струна монорельса, ни хрена не видать… и тут я увидел!

Над шахтой висел шлейф густой фосфоресцирующей пыли. По слабосилию гравитации он поднимался на несколько километров.

Вид инфернальный. Темная поверхность и пылевой смерч, светящийся мертвым синим огнем.

— Рад за местную экологию. В силу отсутствия таковой, — сказал кто-то из наших. Завязался многоголосый диалог.

— Интересно, это чем оно так светит?

— Смеешься? Там радиация такая, что ой! Работают в скафандрах высшей защиты! Мы в своих «Саламандрах» сжарились бы минут за пять.

— Да, лучевка последней стадии — это не шутки.

— Какая лучевка, друг?! Я же говорю: пять минут и конец. Спинной мозг вскипит, глаза вытекут!

— А я вот слышал, что эмпориум не очень радиоактивный.

— Это он в чистом виде не очень. Вон, у Румянцева спроси что к чему, я академиев не кончал.

— Я тоже не кончал, — отозвался я, — но тут дело такое. Эмпориум залегает только в рудах с высоким содержанием тяжелых металлов. Ну там… необходимые условия зарождения у него такие. То есть сам эмпориум не очень радиоактивен, а вот руда — руда чудовищно радиоактивна… В шахте, по идее, радоновый газ должен сифонить из всех щелей, во работка у мужиков!

— Там и радоновый газ есть?! А что еще?

— Ты это, если интересно, лучше к инженерам обратись, кто люксогеновые двигатели обслуживает. Они учились всей этой байде, а я что? Я же пилот — крен вправо, крен влево, тангаж-форсаж и все. С паромом связь чистая, спроси у них, коли охота и не лень.

С паромом связь была чистая, да. Более того, на приборной панели уже с полминуты мигал красный огонек вызова по каналу «борт-дом». Ответить надо бы…

— А вот и не лень… — начал было любознательный, но его прервал рык одного из пилотов «Эрмандады».

— Заткнулись все к такой-то матери! Паром вызывает!

Я переключил канал и услышал. Да и все услышали.

— Вызывает паром! Вызывает паром! Вы там оглохли и ослепли хором?! Внимание на тактические радары! Групповая цель на курсе тридцать! Идут к вам навстречу под прикрытием астероида!

Ой-ой. Твою мать, твою мать.

Я вывел показания радара на панораму кабины.

Твою ж мать! Точно!

Подвздошье захолодело, в крови забурлил адреналин.

Пальцы заученно общались с парсером: контакт на ракетных консолях — есть, станция защиты хвоста — есть, запрос «свой-чужой»… «Свой-чужой»! «Свой-чужой»!

Групповая цель на экране окрасилась красным.

— …отрицательный ответ! Отрицательный! — бушевало в эфире. — У вас как?!

— Хрена! Красные метки!

— Сука! У меня нет контакта на правой консоли!

— Может, ошибка…

— В ДНК у тебя ошибка!!! — проорал диспетчер. — Внимание, цель опознана! Восемь флуггеров «Черный гром»! Это…

Ответом прозвучало громовое: «Игнис санат!»

Это был «Синдикат TRIX». Поняв, что зоркие радары парома засекли их с выгодного ракурса и прятаться дальше бессмысленно, пираты пошли в атаку, завывая на открытом канале: «Огонь исцеляет!!!»

— Внимание! Здесь лейтенант «Эрмандады» Манильо! Принимаю командование на себя! Приказываю! Транспорты на полной скорости идут к парому. В бой не вступать. Эскорту: пропускаем «Андромеды» на дистанцию двести, прикрываем караван в задней полусфере! Я вызвал истребители с Бенвениды, они скоро будут. Повторяю, в бой не вступать…

— Хэллоу, пицца! — полился из динамиков посторонний голос. — Здесь Чарли Небраска, неслабый бугор «Синдиката»! И я вам приказываю, макаронины, заплыть жиром, тягу на ноль и не рыпаться! Или распистоним на хер по всей системе, вы меня знаете! Знаешь, кто я такой, ты, «Эрмандад» вшивый?!

— Не обращать внимания на этого клоуна! Держать курс! Как старший на рейде…

— Завали хлебало, старший! Хамство на первый раз прощаю, ты, видать, новенький, не знаешь, кто я. Объясняю порядок: тягу в ноль, оружие обесточить. Следуете с нами на «Левиафан», сгружаете товар, сдаете истребители и катитесь на все четыре стороны. Мы никого не тронем, очень надо! А если кто рыпнется… ну, вы понимаете. Понимаете, козлятки?

— Здорово, Небраска! Комачо Сантуш говорит. Я тебя тогда возле Феникса не вальнул, так вот сейчас вальну точно! Советую собрать жопу в горсть и уматывать! Ты меня тоже знаешь! Всем! Эту суку не слушать! Если сдадитесь, один черт — конец. Или просто шлепнут, или на органы разберут!

— Считай, напросились. Черти, в атаку! Игнис санат!

Они были рядом. Шестьсот километров. По космическим меркам — рукой подать. «Андромеда» пузатая и плавная, но на прямой в космосе поспорит в скорости с любым истребителем — тяговооруженность у нее на уровне. Погано вот что: мы шли по астероидному полю. Оно хоть и разреженное, но никаких достойных прямых для полного разгона здесь не было. А значит — мы в руках истребителей. Как наших, так и не наших. И пираты на остром встречном курсе. Ох, как неприятно…

Истребители с Бенвениды? Видел я те истребители. Пара стареньких «Соколов». Доберутся до драки минут через двадцать, если уже взлетели. Ох, совсем не хорошо! Четверка против восьми!

Вся надежда на убийственную мощь тяжелых «Хагенов», на их сверхдальнобойные ракеты «Мартель». Да на верткие «Горынычи» с четырьмя дюжинами «Оводов» каждый. И все равно, расклад хреновый. «Черный гром» — истребитель устаревший, но так называемый «полутяжелый». Много пушек, много ракет малого радиуса действия. Если они войдут в собачью свалку на ближней дистанции, можно сливать воду.

— Где же мой родной военфлотский «Горыныч» бортномер триста девять, черт дери! — канючил я про себя, а может быть и вслух. Было очень страшно.

Пока караван разворачивал попку, пока парсеры прокладывали новый «условно безопасный» курс через астероидное поле (а попробуй полетай на скоростях без прокладки!), прошла минута. Драгоценная минута. За которую истаяли почти две сотни километров спасительной пустоты, покорные бешенству атакующих истребителей.

— «Андромедам», полная тяга! — приказал Рио, как будто мы сами не догадались. — Кривулина курса у всех посчиталась? Уходим!!!

Нарастала паника. В эфире носился страх. Нехороший страх, от которого руки делаются ватными, а башка перестает соображать. Флуггеры перли сквозь твердь Черного Неба, скорость возрастала, а даже жалкое подобие строя разваливалось. Скоро каждый будет сам за себя, а это не дай бог!

Я заорал. Матюги полетели на общем канале.

— Вашу мать! Не рассыпаться! Вашу ж едрену мать! Переловят по одному! Держать строй!

— Какой строй?! В жопу! Бежать надо!

— Если нас догонят, в куче есть хоть какой-то шанс! У нас на всех полно «Шершней», если шарахнем залпом, мало не покажется! А поодиночке против истребителя — кранты! Рио, chinga tu madre, piojo![2] Командуй! Ведь удавят же!!!

— Точно, держимся вместе! Идем парами, дистанция километр, — полезные мысли у Рио иссякали на глазах.

Я снова начал кричать, вспоминая всё, что знал о тактике тяжелых флуггеров. Мы даже умудрились выстроиться в подобие боевой коробки, как торпедоносцы без истребительного эскорта. Шесть пар ромбом, ведомый с превышением над ведущим, так чтобы кормовые пушки давали максимально массирование огня в задней полусфере.

Спасибо, господи, что пилоты в бригаде с высоким разрядом. Хотя и слабая надежда. Военный-то я один. И тот недоделанный.

Что наш эскорт?

Дела у эскорта были тухлые. В камерах заднего обзора при сильном увеличении были видны черные точки, не более. Черные точки на черном фоне. Пиратов мы не наблюдали и подавно. Зато отлично были видны тактические отметки: четверка зеленых и восьмерка красных. И отлично работала трансляция.

— Манильо! Сантуш вызывает. «Андромедам» не разогнаться, нас догоняют, сам видишь. Еще минуты три и нас достанут. Надо принимать бой.

— Комачо прав. Разворачиваемся, — подал голос Тосанен.

Хоть сегодня эти двое были в чем-то согласны. Жить охота!

— Поддерживаю. Расходимся в стороны, берем их в клещи. Начинаете вы. На дистанции пятьдесят отваливаете назад, мы на «Горынычах» ведем ближний бой, вы нас прикрываете.

— Согласен. Тойво! Ты знаешь, как я тебя люблю, но сегодня мы друзья.

— Какие вопросы, Комачо.

— Есть уверенный захват, веду всю восьмерку.

— Есть, захват подтверждаю.

— Даю оптимизацию прицеливания. Тактические отметки Аспид-1, 2 мои, Аспид-3, 4 твои. Подтверждение?

— Есть. Парсер оптимизацию подтверждает.

— Доворот лево двадцать, на дистанции двести — огонь!

Двести километров! И триста до каравана, то есть до нас, то есть до меня и моей горячо любимой тушки! Я физически ощутил, как некто злой ухватил мой желудок холодной, очень холодной рукой.

Вокруг сияли безразличные точки звезд. В недалеком тылу началось горячее дело. Я слышал его звуки — звуки космического боя!

Лязгающие команды, крики «прикрой!», сиплое, надрывное дыхание пилотов и яростный гул насилуемых двигателей, прорывающийся сквозь микрофоны. Плотоядное чавканье гашеток и слабая, на грани слуха, вибрация титанировых крылатых тел, когда с пилонов уходят ракеты.

Этот звон донесли до меня радиоволны, и я, сам не знаю как, усилием воли не позволил рукам развернуть флуггер и броситься туда, где ревела плазма и стонал титанир. Опыт двух боевых операций говорил однозначно: хочешь жить — лети и сражайся! А правда сегодняшней жизни возражала: ты не истребитель больше! Я же скрипел зубами от страха и злости да держал курс.

— Работаем залпами по два «Мартеля» в один заход. Все равно другого шанса не будет. — Голос Сантуша утратил обычную вальяжность, что было слышно даже сквозь шелест статики. — Есть дистанция! Огонь!

— Первые ушли! — Тосанен выдохнул.

— Веду Аспида-2!

— Веду четвертого!

— Огонь! — теперь выдохнул и Комачо.

Ракеты высланы навстречу врагу, управляемого оружия больше нет.

«Хаген» — машина грозная. Внутри плоскостей шесть гнезд, куда входят четыре «Мартеля» и два блока «Оводов», плюс шесть пилонов внешней подвески, куда вешай что душе угодно: хоть противокорабельные «Мурены», хоть блоки инфоборьбы, хоть пушки. Но это на флоте. А сейчас немецкие красавцы несли всего четыре «Мартеля», которые только что зажили своей недолгой жизнью.

Прочее их вооружение состояло из двух встроенных курсовых лазерпушек и пары скорострельных ионных пушек для защиты задней полусферы.

— Небраска! Комачо вызывает! К тебе летят два персональных гостинца прямо с солнечных берегов Роны! Центнер силумита и центнер урановых стержней! Имеешь шанс показать класс высшего пилотажа, а мы поглядим. У тебя осталось… секунд шесть.

Небраска ответил так цветисто, что даже бортовой переводчик не осилил хитросплетений американского языка. Хотя что он мог сказать? Что и любой в его ситуации.

А ситуация в этот конкретно момент у него была аховая. Французский «Мартель» имеет запас управляемого хода в космосе две тысячи километров. Что в известной мере компенсирует его средненькую маневренность. На Наотаре такие машинки догоняли даже неподражаемых гребешков — лучших мастеров пилотажа в известной части Галактики. А начинка у них такая, что при подрыве на дистанции триста метров конус поражающих элементов может оставить шансы, пожалуй, только забронированному по самое не могу «Фульминатору», любой другой флуггер — распылит.

И вот прямо сейчас восемь дьяволов дожирали расстояние, а их маленькие злобные мозги вовсю общались, оптимизируя решение профильной задачи «стая на стаю». Импульсы бортовых радаров хлестали по мишеням, тепловые сенсоры приготовились ловить излучение двигателей, а оптическая система намертво впилась в силуэты, выбирая выгодный ракурс. При этом головки самонаведения непрерывно согласовывались с целеуказанием от своих флуггеров.

— Сантуш! Зачем тратить две ракеты на одного?!

— Манильо! Это флуггер Небраски, он один стоит всего синдикатовского сброда. Через десять секунд можете пускать «Оводы». Поддайте жару!

Десять секунд! Вот такой он — бой в космосе. Врага еще не видно, а дело уже решают секунды. Десять секунд… насколько я помнил, «Черный гром» несет аналоги наших ракет среднего радиуса действия «Гюрза», а значит, пилот «Эрмандады» уже в зоне эффективного огня.

Тактический радар зафиксировал пуски с той стороны. Восемь ракет, по четверке на брата! И еще восемь в сторону «Хагенов»! Ох, сейчас завертится!

И завертелось.

Выпустить спокойно оставшиеся ракеты пиратам не дали. Спустя миг после второго залпа их накрыла волна «Мартелей». Пираты спасались как могли. Рассыпались тепловые ловушки, кубическими метрами сыпалось фуллереновое волокно, флуггеры отчаянно фигуряли, ставя электронные помехи с бортовых станций.

Обошли вниманием ровно один борт, которому не досталось «банана» из-за перерасхода оных на Чарли Небраску. Пилот уверенно вел машину, прорываясь в ближний сектор обстрела.

Сам Небраска показал себя с орлиной стороны. Подпустил «Мартели» вплотную и дал форсаж, устремляясь лоб в лоб на первую ракету.

Она целила флуггеру в брюхо, так что, учитывая ускорение, на долю пилота перепало 10-12g. А Чарли-то — адреналиновый мужичок! Весьма! Он умудрился завершить маневр крутейшим виражом с превышением, хотя и плавал, надо полагать, в красном тумане. Вторая ракета прошла под дюзами почти впритирку. Повезло, могла и рвануть, ведь дистанция исчислялась сотнями метров.

Его флуггер виражил и кувыркался, а в один момент метка раздвоилась — пошел в дело фантом. Пошел очень вовремя. Даже коварные мозги «Мартеля» обманулись и одной ракетой стало меньше.

От второй Небраска ушел самым аморальным образом — пролетел впритирку с флуггером коллеги, который уверенно настигало убийственное детище французских оружейников. Две ракеты жахнули разом! И красная метка стерлась с тактических экранов, а заодно с холста бытия. Два снопа урановых стержней должны были разорвать «Черный гром» буквально на куски.

Замигала и пропала еще одна метка — выстрел Тосанена был точен.

Завораживающая карусель продолжалась не более минуты, когда черный песец подкрался к звеньям нашего эскорта.

Картина повторилась, за исключением того, что все машины остались в строю. «Горынычи» увернулись, а «Хагены», оснащенные сверхмощными станциями постановки помех, свели с ума ракетные парсеры и даже не сильно отклонились от курса.

— Мадонна! — лейтенанта Манильо переполняли эмоции. — Она… черт возьми! Она не взорвалась!!! Ударила прямо в плоскость и рикошетом в небо!!! Проклятие! Я живой!!! Ух!

— Смотри за флангом! Еще два банана на три часа! — прокричал финн, с которого слетела вся природная флегма.

Еще два банана — это пираты, ушедшие от первой волны, вразнобой повторяли пуски. К ним, в свою очередь, подлетали «Оводы» — щедрой дозой бортового залпа «Горынычей».

В космосе кружилась и сверкала беспощадная свалка, когда через десятки и сотни километров несутся плевки огненной смерти, и вся надежда на железо и мастерство, мастерство и железо.

— Твою мать. Теперь я знаю, сколько стоит моя жизнь. Ровно тридцать пять тысяч терро — цену фантома, — как-то очень спокойно прозвучал голос Сантуша и резко, срываясь на крик:

— Смотри на девять часов!!! Стреляйте в него!!! Давай ловушку!!!

Тот самый «Черный гром», на который не хватило «Мартеля», прорвался к паре «Горынычей» и произвел пуск. Ничтожная дистанция — пятьдесят километров. Две ракеты устремились на ведомого лейтенанта Манильо.

— Фуллерен!!! — заорал тот.

Но было поздно. Его ведомый только и успел сказать: «Вижу слева…», как в динамиках раздался скрежет и голос стих. Его отметка продолжала движение на экране по безжизненной, абсолютно мертвой прямой. Осколки поразили кокпит и размололи скафандр со всем содержимым за доли секунды.

«Гром» выстрелил еще раз, но Манильо уже был начеку и форсажил двигатели, подводя хризолин к точке плавления.

— Комачо! Валим суку! — рыкнул Тосанен.

— Ты справа, я слева! Работаю лазером!

— Ребята, ракеты на подходе, не увлекайтесь! — это Манильо выпустил «оводы».

Чем хороши эти ракеты — влезает много, можно не стесняться. Вот и сейчас от жирной метки «Горыныча» отделились сразу шесть отметок поменьше.

— «Соколы» с Бенвениды на подходе, еще пободаемся! — снова Манильо.

— Не хер толку! Не уйде-о-ошь! — ныл в гарнитуру Комачо и было слышно, как воют стрельбовые накопители прекрасных лазерпушек «Блитцер» от «Хеклера и Коха».

— Рио! Засада!!! — заорал кто-то тем самым «нечеловеческим голосом», который столь часто помянут на страницах книг про войну. — Одиннадцать часов два флуггера! Дистанция сто двадцать! Из-за астероида прут!!!

Я так издергался за наши истребители, что не сразу догадался, что бы это значило. А когда догадался — понял, что всё. Долетались. Хитрожопый Небраска затеял свалку специально, чтобы спугнуть нас. И спугнул. И мы побежали, как звери на охоте, прямо в ловушку.

Два «Черных грома» на дюжину груженых «Андромед». Каюк и амба.

Неслись, неслись к нам поджарые истребители, и опережали их четыре ракеты класса «борт-борт».

— Не разваливаться! А то всех перестреляют! — куда там, я мог бы не надрываться, а помолчать.

Весь наш «кампфбокс» посыпался в стороны, как будто можно на тяжеленном транспорте увернуться от ракет!

Я обреченно повел стик, научно именуемый РУФом — рукоятью управления флуггером, — и «Андромеда» ухнула вниз; я продолжал прикрывать ведущего, бригадира Рио. Краем глаза успел заметить, что еще одна пара не поддалась панике и следует за нами. Только теперь нам это не поможет.

Вспухли ослепительно белые грибы. Флуггер накренился, приняв в борт ливень поражающих элементов. Быстрый взгляд на приборную доску. В правом маршевом стремительно скисала тяга.

Но ни хрена! Побарахтаемся! Одной легкой ракетой «Андромеду» не завалишь.

Судя по направлению взрыва, осколки должны были посечь реактор, вот это был бы швах! Но груз эмпориума спас, приняв на себя основной импульс удара.

Заработала кормовая точка. Кто-то заходил нам в хвост. Вот вспыхнули венчики вокруг дульного среза пушки Рио. Мимо меня с субсветовой скоростью пронеслись двести мегаджоулей смерти.

— Атака в задней полусфере, — прогундосил парсер.

— Сам знаю, дура!

Я завозил стиком, бросая флуггер в разные стороны, чтобы хоть как-то затруднить прицеливание. Еще вопрос, будут ли в нас стрелять из пушек, или не пожалеют ракеты?

Камера заднего обзора продемонстрировала, что не пожалеют. У меня на глазах «Андромеда» с удивительно несчастливым номером 666 развалилась надвое, выплеснув секундный водопад огня и рыжую медузу разлетающегося по космосу груза — эмпориумовой руды. Кабина уцелела и в ней диким криком заходился пилот, запекавшийся живьем в скафандре. Связь работала долгие секунды, терзая уши звуком смертных воплей.

— Рио! К астероиду! Давай к астероиду!!! — у нас не было шансов, но там — хоть какие-то.

Предательский булыжник, из-за которого атаковали пираты, был уже совсем рядом. Рио внял, слава господу!

Мы — все трое, оставшиеся в живых из нашей четверки — нырнули на сверхмалую. Среди скальных пиков и торосов мы могли спастись.

Но я думал о другом. Точнее, не думал, а пятой точкой чуял, что там мы поборемся.

Я нарочно подотстал, пропуская вперед коллегу, и убедился, что меня хорошо видно, а меня было хорошо видно! «Черный гром» пристроился в каком-то километре сзади.

И…

Максимальная тяга, нос в вертикаль к поверхности!

Перед глазами поплыли круги. Только не потерять сознания! Десять g. Двенадцать. Пятнадцать! Астероид все ближе, а скалы все острее… Держаться…

Дер-р-ржаться!!!

Рукоять на себя… Хорошо читать про то, как герой делает что-то из последних сил, а каково тянуть стик, когда рука весит центнер, а сил нет уже никаких?

«Гром» в заднем обзоре висит на хвосте, как приклеенный. Кажется он задействовал лазеры, но не попал и теперь тянет за мной — азартный, гад!

На себя… надо бы резко… Крошились зубы, кровь на губах, до импакта двадцать метров, десять, и флуггер — моя неуклюжая «Андромеда», препарирует астероид факелами маршевых дюз, и мы рвемся в небо!

А сзади вдруг полыхает так, что слепнут обзорные камеры. Мой преследователь увлекся, не сдюжил с управлением, а может быть, сенокса мало кушал? Не важно! Он смешан в омлет с метеоритной пылью, а я жив! Всё еще и пока.

Износа и, кажется, из ушей льет кровь. Последняя отрицательная перегрузка была очень нехороша и далась большим потом. Болят глаза и ноет перетруженный хребет.

— Опасное пилотирование, — укоризненно говорит парсер, а я считаю секунды, когда разойдется красный туман.

Впереди смутно виднеются два огонька. Рио и второй пилот с утраченным для истории именем выруливают от астероида прочь.

Слышится голос лейтенанта Манильо:

— «Соколы» здесь!

На открытом канале страшно матерится Небраска, а Комачо Сантуш раз за разом вопрошает:

— Рио, Йохансен, Румянцев, Руссо, вы живы?!

И я понимаю, что жив, жив и в этот раз не умру! Мне хорошо, непередаваемо хорошо, так что я не догадываюсь ответить. Отвечает Рио.

— Руссо сбит, погиб. Румянцев, я и Йохансен в порядке.

— Эй, Румянцев! Румянцев, на связь!

— Что с ним делать, если он сейчас отключится?

— Неудивительно, после такого фортеля. Я подобных фигур на «Андромеде» даже представить не могу! Кому рассказать — не поверят.

— Румянцев! Андрей!

— Я Румянцев. Вас слышу чисто, — наконец я выдавил из себя хоть что-то умное.

Перед мысленным взором крутилась сцена из нашумевшего германского боевика «Небеса в огне». Помните, когда Рудольф Кауфман падает на колени возле изуродованного флуггера и кричит навстречу дождю: «Ихь лебе! Я жив! Я жив!» Ни черта вы не помните…

Тот бой обошелся нам в четыре «Андромеды», один «Горыныч» и пять пилотов. Правда, с «Синдикатом» разменялись один к одному, что просто удивительно, учитывая изначальный расклад сил. Двоих записал на свой счет Сантуш, по одному Тосанен и Манильо. И одного на тот свет отправил ваш покорный слуга. Да-да! Ясен пень, на флоте подобную победу никогда не засчитали бы, но здесь понятия сильно проще.

Дело вышло неожиданно кровавым. Все пилоты на три дня повязали черные платки на рукава, а в ангарах вывесили черные флаги. Такая вот показушная солидарность. Но уж лучше так, чем никак. На их месте мог оказаться любой.

Мою «Андромеду» страшно изуродовали. Дырявая плоскость и рваный борт, плюс сильно прогоревшие дюзы. Зато весь груз уцелел. И, что важнее, уцелел я, даже в лазарет ложиться не пришлось.

Через два дня меня вызвал Роблес.

— Здравствуйте, здравствуйте, Румянцев! Выпьете? У меня припасен коньячок.

— Спасибо, с удовольствием.

— Да вы присаживайтесь. Вот… пейте. Это «Арарат». Люблю, знаете ли, российские коньяки. Как здоровье?

— Вроде бы неплохо. Уши еще побаливают, но это издержки профессии.

Поговорили о необязательном. Слава богу, что на орбитальной станции невозможно трепаться о погоде! Столько времени экономится! Потом Роблес перешел к делу.

— Вот что, Румянцев. Мы тут с коллегами посовещались и я решил: переводим вас в истребители! Вы вроде бы выражали желание, я помню. Ну а ваш последний… пардон, крайний полет со всей наглядностью доказал, что держать вас на транспорте — преступление перед концерном! Неэффективное использование кадров! Как насчет «Хагена»?

Я до того обалдел, что немедленно попросил у Роблеса сигару. Увидел в баре коробку и попросил.

— Курите на здоровье! — неловко скаламбурил херенте супериор и поднес зажигалку.

Глава 5 ХАЛТУРА И СОПУТСТВУЮЩИЕ РАДОСТИ

Август 2621 г.

Орбитальная база «Тьерра Фуэга»

Тремезианский пояс, система Лукреции, планета Цандер

Как выяснилось, работая на концерн можно очень кудряво устроиться!

После памятной стычки с «Синдикатом» я пересел, точнее, меня пересадили на «Хаген», под аккомпанемент моего хрустального, радостного смеха.

Счастью не было предела! Германский тяжеловес мало походит на «Горыныч», который в те годы представлялся пределом мечтаний, но все же после «Андромеды» прикосновение к буграм его адаптивного противоперегрузочного кресла показалось объятием сладчайшей гурии.

Вдумайтесь, товарищи: ис-тре-би-тель!

Какой бы он ни был, с транспортником не сравнить.

Да, «Хаген» туговат в маневре, особенно в атмосферном. Да, по высшему пилотажу он заметно уступает «Горынычу», а уж тем более клонскому «Абзу». Зато это один из немногих флуггеров Великорасы с полным бронированием центроплана! А прибавьте впечатляющий ансамбль вооружения? Батарея ракет, два лазерных «Блитцера» на четыреста мегаджоулей, станция защиты хвоста… «Хаген» разрабатывался как тяжелый истребитель, как флуггер качественного усиления. Летающий танк, а не прима-балерина.

Мой «панцер» был оснащен увеличенной «хвостовкой» в виде поворотной башни с плазменным агрегатом на два ствола. А еще на его матовом боку красовался счастливый номер 151 — в сумме семь. Мы, пилоты, — народ суеверный. Да и цифра эстетически радует глаз.

Борт истребителя нес пылающую комету — мою личную эмблему со времен Наотарского инцидента.

Так вот, устроился я в самую масть.

Истребители сил безопасности — редкая и дорогая рабсила. Тем более что мне сразу присвоили второй «боевой» разряд. Присвоили бы и первый, но остереглись, чтобы я не зазнавался, не иначе.

Работа непыльная. Так страшно вкалывать, как на «Андромеде», не приходится. График полетов верстают чуть не на месяц вперед, а рабочих дней выпадает десять-пятнадцать. Свобода!

Жалование не сильно выше, чем у пилотов-работяг, но! Имеем свободное время — раз, и бар «Террагона» — два. А в баре всегда дежурит старина Августин Фурдик, чья голова набита разнообразными предложениями, как это свободное время можно употребить с выгодой.

— Смотри, Андрэ, — объяснял он, — порядок простой: ты хочешь поработать на себя, приходишь ко мне и сообщаешь месячный график полетов. Я тебе, будь уверен, подгоняю халтурки на свободное время или, если получается, на время обязательных работ. По пути там знаешь сколько можно наворотить?! Ого-го! Ты мне отстегиваешь долю за подгон и все! Двадцать процентов, я не жадный. Согласен?

— Допустим, согласен. — Я так удивился, что даже отодвинул чашку с латте, которым разгонялся по утрам, и удивление свое не замедлил озвучить. — Только я не понимаю… как? Кто позволит мне гонять флуггер, собственность концерна? Это же не велосипед: захотел — поехал! Вот приперся я в выходной день на палубу, и что? Кто меня на вылет выпустит? Что я диспетчеру скажу? Сеньор такой-то, мне тут надо до Цандера мотнуться и обратно, личная необходимость, знаете ли?

Фурдик являл собой редкий коктейль снисходительности, уверенности и желания все на свете разъяснить.

— М-м-м, Андрэ, до чего ж ты нервный… Ладно, объясню. Я беру двадцать процентов от заказа почему? Откуда цифра такая? Почему не десять? А потому что половину суммы я отстегиваю: диспетчеру, техникам, старшему смены и так далее, чтобы они вопросов не задавали. Все довольны.

— Вот бардак!

— Бардак! — просто согласился Августин. — Ты еще не понял, что вся наша контора — один огромный бордель? Все сосут друг у друга! Грубо? Грубо! Но правда. Концерн сосет бабки из звездных систем Лукреция и Барка, сосет из сотрудников: штрафы дикие, режим труда рабский, нечеловеческая экономия на всем вообще… да что я тебе-то рассказываю!

Я закивал, мол, с пониманием, мне рассказывать не надо — ученый.

— Ну вот, — продолжил он, — а сотрудники сосут из концерна по мере сил и возможностей, а также друг из друга. Многое не высасывается? Тогда появляюсь я, обеспечиваю, так сказать, максимальную втягиваемость. Или с чего я тут почти двадцать лет потолок копчу?

— Это же как-то… не знаю… вроде воровство? — Я подумал о моральной стороне вопроса. — А как же моральная сторона вопроса?

— Ха-ха-ха, уа-ха-ха-ха! — Фурдик долго ржал и не мог прийти в себя, а потом разъяснил моральную сторону, вытирая слезы платочком. — Ну ты дал! Эх! Сразу видно русского! Пойми, система Лукреции — это такой кусок, который концерн хочет проглотить разом, а никак. Великоват кусок! Ты представляешь, какие денежные потоки здесь крутятся? Если напечатать все эти миллиарды миллиардов терро на бумаге, выйдет гора размером с планету! Концерн физически не в силах контролировать такой оборот средств. Через меня проходят тысячи абсолютно легальных заказов, которые «DiR» не успевает обслужить! Но спрос есть, а значит, люди с головой и руками не из жопы, как ты, например, всегда смогут заработать. Конечно, мы нагреваем родной концерн на изрядные суммы. Одно флуггерное топливо чего стоит и амортизация оборудования! Но ты считал, на сколько концерн успел обуть лично тебя? Тут все у всех воруют! Это капитализм! Знаешь, что такое капитализм?

— Ну… Устаревшая общественно-экономическая формация, основанная на частной собственности на средства производства и на эксплуатации наемного труда.

— Чушь! Кто-то тебя обманул. Все проще! — Фурдик наставительно поднял палец. — Капитализм — это когда Комачо Сантуш сидит месяцами в отпуске за свой счет, ходит на смену, дай бог, пять раз в квартал, а одевается в костюмы за две тысячи терро, любит ботинки из крокодиловой кожи и прогуливает за раз жалование среднего работяги. Вот это капитализм!

— Слушай, а чего Комачо тогда тут прозябает? — спросил я.

— А-а! Романтик. Исчезающее поколение. Он за тринадцать лет в Тремезианском поясе только пропил больше, чем стоят тринадцать тонн люксогена. Срывался на Землю раза три, но всегда возвращался. Ему там скучно. Адреналиновый наркоман, понимаешь? Не может без опасности! А у нас всегда есть где пощекотать нервы. Главное вовремя завязать, пока деньги и сытая жизнь для тебя хоть что-то значат. Сантуш вот не завязал…

Надо ли говорить, что я согласился?

Конечно, пропить тонну люксогена за год — это круто. Я бы не смог.

Да я и не пытался.

Я просто учился жить в этих диких местах.

Первой «халтуркой» стала установка чьего-то левого бакена на орбите. Фурдик дал наводку, я согласился. Мы должны были эскортировать караван «Кассиопей» на Фтию и обратно. В ангаре техники подвесили под крыло цилиндрический контейнер раза в два больше «Мурены». Никто ничего не спрашивал, так как пилоты «DiR» заметную часть снаряжения покупают на свои собственные деньги, и чего только к своим истребителям не цепляют!

Когда шли над Фтией, я сбросил контейнер на высоте сто тысяч. И все. До сих пор не знаю, что это была за штуковина.

За один вылет я получил тысячу двести терро! Чуть меньше месячного оклада за адский труд на галере, то есть на «Андромеде».

Я катал по космосу туриста — сбрендившего миллионера из Директории Шотландия, который целую вахту проторчал на месте штурмана.

Весьма хлебным оказалось эскортирование рыботорговцев, вывозивших морские деликатесы с Цандера. Я, конечно, понимаю, что на самом деле это были банальные контрабандисты и браконьеры, но я не задавал лишних вопросов и обеспечивал безопасность их бизнеса.

Как раз тогда случилась моя вторая стычка с пиратами. Это были «Алые Тигры», традиционно кормившиеся браконьерством и трапперством и конкурентов не жаловавшие. Все обошлось. Появились два флуггера и приказали остановиться. Я пальнул в них «Мартелем», они убрались. Не захотели нарываться. И правильно. Здоровье дороже.

Одна «левая» работка оказалась занятной. Фурдик свел меня с человеком, который попросил перегнать на Фтию редкую модификацию «Андромеды» ТС. ТС означает «транспланет карго». Это наш любимый грузовик, на который установлены двигатели планетолета и два дополнительных бака с топливом.

Такой «карго» в состоянии совершать самостоятельные полеты в пределах планетной системы. Не на каждом плече, конечно, но это уже от конкретной системы зависит. Скажем, в Солнечной «Андромеда» ТС может долететь от Земли до Венеры или от Мимаса до Гипериона через Титан. Но не может совершать перелеты от Юпитера до Земли — слишком далеко.

— Сеньор, вы стартуете с «Тьерра Фуэга» и стыкуетесь с «Андромедой» ТС, она будет ждать вас вот в этом квадрате. Перегоняете «транспланет карго» на орбиту Фтии, там вас встретят. Вы согласны? Ваш гонорар составит тысячу пятьсот терро.

— У гомиков гонорар! — ответил я с брутальной усмешкой. — У мужчин — награда!

И опять скажу: не знаю, что было в грузовом отсеке «транспланет карго». Я тогда подобными мелочами не интересовался, а зря.

Одним словом, с практическим воплощением капитализма по Фурдику у меня сложилось полное взаимопонимание.

В то памятное утро я вернулся с вахты на нервах. На нас свалился изрядный кусок стресса. Долбаный «Синдикат TRIX» пытался захватить наш паром. Паром бодро улепетывал, а они его всё догоняли и догоняли. Уйти в Х-матрицу не получалось, так как пираты ловко подставляли на разгонный трек свои флуггеры.

Беготня закончилась тем, что второй паром привез двенадцать «Хагенов» и представители НВФ, то есть незаконного вооруженного формирования, предпочли не связываться. Теперь мы их догоняли, а они улепетывали.

Улепетнули.

Возле АД-186 их поджидал авианесущий рейдер, на котором они и скрылись. Обошлось без стрельбы — дистанция не позволяла. Вся погоня прошла на предельных дальностях. Но было нервно.

Чем мы обычно лечим нервы? Только не подумайте, что психоанализом.

В «Террагону» ввалилась возбужденная толпа пилотов, на лбу каждого было написано острое алкогольное голодание.

Фурдик помахал мне рукой и жестами отозвал в подсобку, оставив бар на помощника.

В подсобке он уселся на пивную бочку, а мне подвинул какой-то ящик.

— Андрэ, есть дело, — начал Фурдик, поглаживая голову. Насколько я знаю, так он боролся с жадностью. — Дело сложное и поручить его больше некому.

— М-м?

— Ученые! Свалились, как говно на голову! Им кровь из носу нужно в район Бэйдоу. Они отхватили, как я тему понял, неслабый грант на изучение каких-то геологических аномалий. Евроцентр исследования проблем планетообразования, или что-то в этом роде.

— Ага, а я их там должен выгуливать?

— А как же! Бэйдоу — это же дыра. Мы тут, считай, в столице живем! Мало ли что? Они будут базироваться на спутнике — Блэк Принцесс. Двумя лагерями: полюс и экватор. Им нужна охрана. И такси на линии. Короче: две «Андромеды» и два «Хагена» в эскорт. Неделя.

— Кто бы меня отпустил на неделю! А что платят? Я могу взять три дня за свой счет, или подмениться.

— Давай, не пожалеешь! — Фурдик, как обычно в таких случаях, наклонился и жарко зашептал на ухо. — Бабок просто ведро! Еще пара таких заказов, и мы с тобой улетим отсюда на золотых флуггерах с сапфировыми окошками!

— Согласен. Скинь время отправления на коммуникатор. И вот тебе два вопроса еще: во-первых, как мы попадем туда и обратно? Насколько я знаю, в ближайшее время рейсов до системы Шао отсюда не будет. Во-вторых, я только что из космоса и голоден, как космический волк! Организуй мне что-нибудь высококалорийное, а?

Бармен подмигнул.

— Будет тебе, сейчас скомандую. А первый вопрос… — тут он таинственно улыбнулся, — сам увидишь! Можно сказать, сюрприз. Спорю на сто терро, ты такого не видел! Кстати! Иди в зал, там сидят те самые французы. Познакомишься, они тебе все разъяснят насчет вылета. Ну, по рукам?

В баре было относительно малолюдно. Яркое утреннее освещение создавало удивительное чувство выходного дня. Как же! Утро, а ты не на работе!

Огромная голографическая панель на всю стену убедительно имитировала восход в Швейцарских Альпах. Огромный панорамный иллюминатор напоминал о реальности близкого космоса. Контраст получался ураганный. Жизнь и смерть, тепло и ледяной ноль Кельвина смотрели друг на друга, а между ними выпивали и закусывали немногочисленные хомо сапиенсы.

Я побрел знакомиться с французами. Пятнадцать человек сидели за длинным столом вдоль стены, вид имея потерянный. Рядом на невысоком подиуме расположилась компания из трех черномундирных эрмандадовцев. Мундиры вместо комбинезонов наводили на мысль об их принадлежности к командному звену.

Этих ребят я не жаловал. Поэтому я постарался о них не думать и приступил к знакомству с клиентурой. Среди клиентуры я выделил высокого мужчину со стильной гривой и надменным ртом, которого подмывало назвать «господин». Определенно, это и есть начальник экспедиции, решил я. И не угадал.

Мне навстречу встала невысокая девушка. Медно-рыжая. Если медную рыжину волос представить в виде десятибалльной шкалы, то у этой зашкаливало за двенадцать. Зеленые глаза. Вздернутый носик, прехорошенький. Вся она была какая-то ладная, тонкая, звонкая, и на вид ей я бы дал лет этак семнадцать. Малолетний имидж дополнялся несерьезным платьицем и сандалиями со шнуровкой до колен в греческом стиле.

— Аврора Роксолан, — представилась она и протянула руку. Вроде бы для рукопожатия, а вроде бы и для поцелуя. — Я начальник и научный руководитель экспедиции. А вы, надо полагать, Андрей Румянцев?

Мне хотелось спросить, из какой школы она сбежала, но ее фраза подсекла ехидный вопрос на взлете. Я обалдел. Обалдел настолько, что мой язык без костей прилип к гортани, а быстрый разум сорвался в неуправляемый штопор.

— Э… мнэ… Очень приятно. Румянцев. А вас зовут как флуггерный завод в Атлантической Директории… Аврора. Очень красиво.

Она рассмеялась и предложила заняться делом. Я бы предпочел заняться сексом, уж очень самочка попалась концентрированная, если вы понимаете, о чем речь. Предложение осталось невысказанным.

Самочке было двадцать девять лет, помноженных на докторскую диссертацию по геологии. Пока я поедал завтрак зубами, а ее ноги глазами, она очень ловко соединила планшет и коммуникатор, перебросив мне полетный план на завтра. Потом она представила коллег, которых я совсем не запомнил, и начала рассказывать о тяготах экспедиционной жизни.

— Говорят, на Блэк Принцесс так опасно! Вы там не бывали? Я очень рассчитываю на вашу защиту! Вы будете жить с нами в лагере всю неделю и защищать нас от диких животных и пиратов. Вы согласны?

Я был согласен. Мы довольно мило общались, когда в баре заиграла музыка и над нами выросла черная фигура.

— Разрешите представиться: Ахилл Мария Мигель да Вильямайора де ла Крус, капитан «Эрмандады»! — фигура лихо щелкнула каблуками и кивнула головой. Этак рывком. — Позвольте пригласить вас на танец, алмазная незнакомка?

— А… да… почему бы и нет?

И они закружились под медленную музыку. Я вдруг почуял огонь ревности, хотя с чего бы? В голове проползла ехидная мысль, что девушкам чрезвычайно неудобно разговаривать с этим кабальеро во время секса. Меня разобрало хи-хи: «Ах! Ох! Да! Ахилл Мария Мигель да Вильямайора де ла Крус, сделай так еще!»

Легкомысленно хихикал я напрасно. Несравненная мадемуазель Аврора Роксолан вскоре покинула наше общество, а человек со сложным именем остался, испортив мне литры крови.

Мне бы очень хотелось соврать, что я спас эту прекрасную женщину от пиратов и вырвал из когтей пельтианского халкозавра (или даже двух). А она упала в мои объятия, положив начало красивому роману среди космических красот.

Только не водятся на Блэк Принцесс халкозавры. Пираты, правда, водятся, но им геологи и прочие ботаники глубоко безразличны — они хризолин воруют.

Так что экспедиция обошлась без происшествий, начальница вела себя строго профессионально, в результате ваш покорный слуга обошелся неприличными фантазиями. Аврора же… Аврора осталась зарей неведомых роксолан, но не моей. Хотя, конечно, на расспросы коллег я сочинил тридцать три истории, одна другой краше.

Приключения нам достались. Но иного рода: одно сугубо познавательное, второе имело неожиданный характер и далеко идущие последствия.

Итак, утро, вылет на эскортирование.

Техники на полетной палубе играли с нами в рыцарей и пажей, затягивая пилотские тушки в доспехи системы «Саламандра».

Мой напарник Эль Чунчо не упустил шанса поржать над несчастным бывшим кадетом, на лице которого проступали следы ночных кошмаров эротического содержания.

— Ну что, залетная зайка не дала? А?

— Пошел ты, — неоригинально отвечал я.

— Да забей. Уверен, слабое подобие правой руки!

— Пошел ты.

— А знаешь такой способ: «свидание с незнакомкой»? Садишься на руку и ждешь, пока она онемеет, а потом достаешь свой… — Чунчо вознамерился иллюстрировать рассказ похабной демонстрацией, но техник ловко перехватил его конечности и замкнул их в летные перчатки.

— Заткнись, по-хорошему прошу! — грозно потребовал я. — В морду дам, честное слово!

— А чё, брат? Нормальная девка! — сказал Пьер Валье, проходивший мимо в клубах дыма утренней самокрутки. — Я б ей вдул!

— И ты туда же? — Я замкнул шлем и запустил тест герметичности скафандра, так что голос снаружи слышался, как из бочки. — Тебе тоже в морду хочется?

— А, брат! Ты там того, не теряйся, у тебя целая неделя!

В динамиках появился диспетчер, который предложил нам завязывать, занять места в истребителях, так как катапульты свободны и готовы, а мы еще нет. Подопечные ученые были давно вздрючены, засупонены и сидели в «Андромедах».

Вышли в космос.

— Кто-нибудь объяснит мне, как мы собираемся лететь в систему Шао? — Я жаждал объяснений. — У меня прокладка курса ровно до сектора 400-24-7 на дальней орбите Цандера. Нас там ждет паром, или вообще что?

— Румянцев, ты новенький, вот и не в курсе. Это не военная тайна, но болтать об этом не рекомендуется. Короче, сам все увидишь, — ответил мне пилот одной из «Андромед».

Маленький кортеж замигал дюзами. Мы полетели. Набрали скорость 60М и через шесть часов были на месте. Пилот — профессия терпеливых! И что же я увидел на том самом месте, где обрывался курс?

Сперва метка на радаре. На орбите болталось нечто. Километров за двести телеметрия показала вспышки маяка, а парсер уловил приводной радиосигнал. За сто километров стали ясно видны габаритные огни. Когда мы оказались совсем близко, я слегка охренел.

— О… э-э-э… это что за фигня?

Фигня имела тороидальную форму — этакий бублик трехсот метров в диаметре, к которому прилеплена огромная линзовидная надстройка.

— Это не фигня, Румянцев. Это Х-ворота или Х-телепортер, как угодно, — поправил меня пилот «Андромеды».

— Не может быть! Невероятно! Великораса подобными технологиями не располагает! — Я почти кричал от попрания образовательных основ.

— Не располагает. Но может. Потому что это чоругские ворота. Их купили у чоругов лет пятнадцать назад. Всего их не то восемь, не то восемнадцать штук. Настоящая НВТ — невоспроизводимая технология. Пользоваться — пожалуйста, а построить аналог — хренушки! Удобная вещь. Пользуемся редко для проводки флуггерных караванов или планетолетов, если есть необходимость и деньги. У наших гостей деньги есть.

Я был поражен.

— Я поражен! И как это работает?

— Тонкостей не знаю. Что-то до ужаса мудреное. С практической стороны процесс выглядит так: ворота формируют постоянную суперскладку пространства в точке фокуса. Флуггер заходит в фокус. Автоматически на конвертор подается прыжковая масса люксогена и тебя забрасывает согласно настройкам ворот. Конкретно эти настроены на точно такие же в системе Шао. Нам туда и надо!

— А если оно сработает как-то не так?

— Не хлюзди, Румянцев! Наводись внутрь кольца и командуй разгон, ты у нас старший или где?

Я не доверяю вещам, которые умнее меня. Это неправильно. Тем более вещам чужаков, пусть даже они принадлежат мудрым и мирным косморакам (или космопаукам? кто-то объяснял, что чоруги на самом деле арахниды).

В тот раз Х-ворота сработали. Разгон, фокус — и на меня упала Х-матрица. Люксоген сдетонировал в недрах неведомой машины, развернув пространство во фрактал. Моя трехмерность скользнула сквозь его складки, как газета в почтовый ящик. Секунды и годы прошли сквозь тягучий кисель иномирового бытия, которое бытием не является. После чего я и верный «Хаген» вернулись в эвклидову реальность.

Картинка поменялась зеркально. Теперь Х-ворота были у меня за спиной. Что за наваждение?!

Но нет, никакого наваждения. Рисунок звезд радикально поменялся, а парсер вывел на монитор гравитационную лоцию системы Шао.

Я дал малую тягу и довернул флуггер. На панораму медленно вплыла звезда, пожираемая черной дырой. Определенно, мы прилетели по адресу.

Это было приключение номер один — познавательное. Во-первых, Х-ворота, о которых я раньше даже не слышал, во-вторых, черная дыра, которую я видел только на картинках. Очень впечатляет.

Самой дыры я не углядел, ну еще бы! Зато аккреционный диск вещества звезды с релятивистскими джетами плазмы — вот вам пожалуйста, красноречивое свидетельство присутствия супергравитирующего астрообъекта. Красиво до жути. Возбуждает, знаете ли, локтевая близость самого разрушительного феномена Вселенной.

Что такое аккреционный диск? Что такое джеты?

Ладно, рассказываю.

Шао — двойной объект. Массивная красная звезда (собственно Шао) и черная дыра (известная под именем Проклятая Шао) вращаются вокруг общего центра тяжести. При этом расстояние между ними по космическим меркам невелико и сильнейшее тяготение черной дыры все время срывает атмосферу Шао (да-да, верхние слои газовой оболочки звезд тоже называются атмосферой, если вы не знали). Срывает и, если можно так выразиться, наматывает на себя. Этот процесс называется аккрецией.

В итоге вещество звезды Шао, и без того раскаленное, устремляется к черной дыре по спиральной траектории, причем на траектории этой разгоняется до субсветовых скоростей, зверски разогревается и излучает. Как в оптическом, так и в рентгеновском диапазоне. Этот вот динамический организм, состоящий из перегретого, излучающего вещества называется аккреционным диском. Его диаметр — полтора миллиона километров.

В системе Шао аккреционный диск наклонен на восемнадцать градусов к плоскости эклиптики, поэтому мы видим его вовсе не в плане, как диск, но и не совсем с торца, а как ослепительно яркий, сильно сплюснутый овал — куда более яркий, чем сама звезда Шао, которая смотрится на его фоне бледным таким тлеющим углем.

Но это еще не всё! Часть вещества, разгоняемого Проклятой Шао, на саму черную дыру не падает, а выбрасывается двумя тонкими струями, направленными от центра черной дыры в космическое пространство перпендикулярно плоскости аккреционного диска!

Все вместе это выглядит так: в величественном менуэте кружатся красный шар и ослепительный диск алмазной циркулярной пилы, насаженный на столь же ослепительную алмазную ось.

Только ради этого зрелища стоило пойти в пилоты, честное слово.

На Блэк Принцесс было тревожно. Восходы газового гиганта Бэйдоу перемежались восходами Шао, а точнее сказать Шао и пылающего аккреционного диска вокруг Проклятой Шао. Метановая атмосфера спутника как-то по особому преломляла свет, катализируя в душе депрессию. Магнитосфера колоссального соседа вызывала спонтанные вспышки головной боли. Вдобавок я все время вспоминал, что Блэк Принцесс — делянка «Синдиката TRIX»…

Одна пара флуггеров ушла в сторону северного полюса, а мы остались на экваторе в немаленьком ущелье глубиной пять километров. Типичное порождение тектонической активности на заре юности планеты, как говорила доктор Аврора.

Ученые выкатили на свет божий вездеход с кучей оборудования и принялись ковыряться в местных пещерах, от которых геологи приходили в прямо-таки оргиастическое состояние, до того они им нравились. Выходило так, что пещер здесь быть не могло, а по факту они очень даже того, имелись. Длиннющие вакуоли, уходившие на немыслимую глубину.

В них пихали всё, что можно вообразить: от архаических датчиков, основанных на улавливании отраженной сейсмической волны подрывного патрона, до мощных СР-сканеров.

Проживали всей компанией на борту «Андромеды». Мужчины спали в спальниках на палубе, а двум дамам уступили единственную каюту, где обычно отдыхала летная смена.

Для гипотетической романтики с мадемуазель Роксолан в таких условиях не имелось ни единого шанса. Стесненный быт, знаете ли, убивает любую романтику. К тому же после набегов на пещеры госпожа ученая немедленно падала без чувств, что неудивительно.

Я скучал и резался в нарды с Карелом Новотны — тем самым пилотом, что просвещал меня насчет Х-ворот. В свободное время я фантазировал разнообразные спаривания с нашей начальницей, а также подсчитывал прибыль после уплаты двадцати процентов Фурдику.

Выходило оч-чень неплохо. Вот только вопрос: куда их тратить? На «золотой флуггер с сапфировыми окошками» всё одно не хватит. Да и на кой он сдался? С окошками-то?

Служебные обязанности состояли в посменном патрулировании на низкой орбите. Чтобы, значит, если что, засечь это «если что» и успеть вытащить высокоученые задницы геологов с Блэк Принцесс.

«Если что», ясен пень — это мои любимые джентльмены удачи из «Синдиката», которые должны были залетать сюда регулярно, хотя и не очень часто.

Новотны так и проинструктировал Аврору:

— Дамочка, здесь не шутки: наткнетесь на любое незнакомое оборудование — не вздумайте его трогать! Всё незнакомое здесь может принадлежать пиратам. Они народ негостеприимный, вряд ли нам обрадуются. Тогда в Европейской Директории станет на пятнадцать геологов меньше, и на четыре пилота меньше у «DiR». Румянцев и Чунчо будут посменно дежурить на орбите. По первому сигналу бросайте всё и бегите к «Андромедам»! Вы как знаете, а я рассчитываю еще пожить.

— Неужели все так серьезно? — Аврора захлопала глазами — ясными, как зорька, и совершенно не замутненными жизненным опытом.

— В Тремезианском поясе все очень серьезно, — ответил Новотны с ударением на «очень». — Мы, конечно, ваши подчиненные и все такое… Но мы за вас отвечаем. Никаких шуток! По первому требованию любого из пилотов надо бежать.

— Я думаю, если не оборудование, то хоть результаты исследований мы вытащить успеем! Мы же наняли вас для защиты, как раз на такой случай, — все-таки Аврора, хоть и доктор, была совсем еще девчонкой.

— Весь ваш научный хлам не стоит того, чтобы попасть на «Последний Ковчег», сеньора.

— Что такое «Последний Ковчег»?

— База «Синдиката»… Не перебивайте! Есть у них один парень, врач. По всему Тремезианскому поясу известен как Доктор Скальпель. Если вас поймают, Скальпель вырежет из вас почки, печень, сердце, селезенку, — короткий палец Новотны аккуратно прогуливался по местоположению означенных предметов в организме доктора Роксолан. — Их потом продадут на черном рынке трансплантатов. Клонировать органы для пересадки довольно дорого, а болеют люди везде, в том числе и здесь, на задворках цивилизации. Так вот, господин Скальпель разработал теорию, что удалять органы лучше всего без наркоза… Хотя, справедливости ради, лично вы два-три месяца сможете прослужить… э-э-э… наложницей, а проще говоря — шлюхой…

Застращал, в общем, качественно. Геологи испугались.

Мы тоже испугались — насколько раньше, настолько и сильнее. Оттого патрулировали мы без дураков серьезно.

Вот тут-то меня и настигло приключение номер два. То самое, с далеко идущими последствиями.

Шли четвертые сутки. Я сдал орбиту на попечение Чунчо и повел машину в пункт временного базирования, отдыхать законные восемь часов. Вошел в атмосферу, снизился до трех тысяч и включил автопилот.

Мне уже чудился ужин из вкусных и полезных концентратов, наш лагерь меж двух скальных стен, где уютно разместились флуггеры, партия в нарды, сон, — когда вдруг парсер сообщил, что наблюдает сигнатуру техногенного объекта на поверхности.

— Уточни параметры объекта, — приказал я.

Ну что там могло быть? Выработавшая ресурс АДСка пиратов? Пусть себе стоит. Обломки бакена-ретранслятора? Тоже неинтересно.

— Точные параметры неизвестны. Две целых три десятых секунды наблюдалась кормовая часть аэрокосмического аппарата. Для уточнения наблюдений требуется вернуться в точку контакта.

Оп-па! Это кто же там сидит?! Не пора ли срочно линять? Если я прошляпил пиратов, и они теперь наблюдают нас с поверхности… Ой-ой-ой!

— Сообщи результаты первичных наблюдений, — сказал я и уточнил: — Что известно по данному аппарату?

— Двигательная секция имеет температуру окружающей среды, радиационный фон естественный, никаких сигналов в радиодиапазоне не фиксируется. Можно предполагать, что аппарат полностью обесточен в течение, минимум, семидесяти двух часов.

— Возвращаемся в квадрат контакта, — решил я. — Режим автопилотирования, скорость 0,4М, высоту держать пригодной для эффективного визуального и инструментального наблюдения объекта.

— Выполняю, — подтвердил парсер и мой «Хаген» заложил вираж.

Она стояла в скальной нише. Гражданская и прекрасная, как все, что служит человеку и не предназначено для смертоубийства. Боевая техника красива совсем другой красотой.

— Объект помешен в пещеру. Результат комплексного сканирования: крейсерская яхта. Проект КГ-26024. Корабли этого проекта строились на Кемеровских верфях в 2602–2610 годах. Группа Х-движения: один двигатель ЛМВ-7 «Искра»…

— Достаточно! Там есть кто-нибудь живой?

— Жизненные формы не фиксируются. Судя по имеющимся данным, яхта необитаема. Можно констатировать, что ее целенаправленно стремились укрыть в нише. На краях входа и на кормовых дюзах опознаны фрагменты маскировочной сети. В наблюдаемой зоне жизненные формы и автоматические средства слежения не фиксируются.

То, что «не фиксируются», не значит «точно нет» — «Хаген» зоркий, но не всевидящий. Это вам не флуггер радиолокационного дозора «Асмодей», от которого мышь не спрячется. Но все равно, чер-рт, заманчиво-то как!

Мое седалище требовало приключений.

— Приказываю дать привод на посадку возле яхты.

Я взял управление и повел флуггер по меткам на навигационном экране.

Хорошо, что местные условия позволяли посадку «на пятачок» — на Земле подобный фокус с «Хагеном» у меня ни за что бы не прошел! Там потребовались бы ну не менее четырехсот метров пробега по надежной бетонке.

Скала оказалась что надо. И пещера хорошая. Самое оно для игры в прятки. Если бы не сорванная сеть, даже «Хаген» на малой высоте ничего не заметил бы!

Сеть «хамелеон» некогда изображала базальтовую стенку. Но места здешние отличались завидной сейсмоактивностью: камешки размером с полфлуггера, за которые она цеплялась, осыпались, обнажив стройный яхтенный круп. А с другой стороны, парусность у сети приличная, так что ничего удивительного — атмосфера хоть и жиденькая, но ветры здесь бывают ох сильные. Сетку, уже надорванную после обвала нескольких скальных выступов, просто истрепало, изорвало, сдуло. Попробуй, удержи полотно восемьдесят на сто метров!

Кто ж так маскирует? Дилетанты, сразу видно. Даже сеть не смогли закрепить по-человечески!

А прятать было что. Я осторожно шагал вдоль посадочных опор яхты, держа наготове немецкий пистолет П-250 с игольчатыми пулями. Яхта была хороша! Треугольные посадочные плоскости для длительных полетов в атмосфере и выполнения посадок при нехватке мощности на дейнекс-камере, каплевидный корпус, четыре гондолы орбитальных двигателей под хвостом. Это ж сколько у нее крейсерская скорость, с такими-то «горшками»?

Вообще, должен сказать, что малые гражданские звездолеты это совсем не моя специализация. Но вот если так, с ходу попросить меня дать оценку проекту — сразу скажу: двухцелевой. Не гражданский это кораблик, а точнее сказать — не только гражданский. В угрожаемый период все такие яхты будут изъяты у частных владельцев под расписку и переоборудованы. Какая в эскадренный тралец, какая в быстроходный военный транспорт, а какая и во вспомогательный фрегат ПКО…

В центральной части борта имелись две латки метр на метр. Под рубочным наплывом надпись: «Рената».

На первый взгляд, яхта была в относительном порядке. Какой же варвар такую красавицу здесь бросил? То есть спрятал?

Я ощутил, что безудержно влюбляюсь.

Еще усов не брил ваш неумелый рассказчик, когда с глянцевых страниц журнала «Парсек» на меня взглянула сия мадам модельной внешности. Всегда мечтал о яхте. Именно такой. А тут летит себе Румянцев и встречает ну совершенно ничейный проект КГ-26024!

В голове прозвучал гордый девиз, когда-то подслушанный в кадетские годы у хорошего парня Шуры Пушкина: «Бороться и искать, найти и перепрятать!»

Эта максима неожиданно схватила меня требовательной пятерней за душу. Я забыл обо всем и припустил галопом на поводу своих хулиганских позывов.

Вот шлюзовая дверь… Заперто.

Находим заглушку внешнего пульта. Выкручиваем ее… Та-ак… Нажимаем на кнопочку «Открыть».

Табло сообщает: «Включена блокировка. Введите код».

Развернуться и уйти?

Ну уж нет, это для детсадовцев фокус! Где-нибудь на парковке Московского Орбитального Терминала может и сойдет, но здесь, на Блэк Принцесс, насколько можно видеть, явный дефицит камер наблюдения МИТРАНа.[3]

Я втыкаю в разъем внешний интерфейс наручного планшета, что идет в комплекте с «Саламандрой», связываюсь с парсером и приказываю подобрать код.

Пять секунд — и готово! Дверь открыта.

Я переборол моментальный позыв облазить ее всю и помчался с высоким подниманием бедра на ходовой мостик. По пути обратил внимание, что яхта побывала в серьезной переделке: красавице требовался ремонт средний между косметическим и капитальным.

На мостике я первым делом включил бортовой парсер. Слава богу, аккумуляторов еще хватало. Парсер сообщил, что не желает со мной разговаривать, пока я не введу код.

Еще пять секунд — и его мнение поменялось кардинально. У кого-то крайне небогатая фантазия — дверь открывалась ровно тем же примитивным четырехзначным кодом 2952. Представляющим собой, судя по всему, что-то вроде года рождения владельца, записанного справа налево.

Запустил тест. Реактор в норме, герметичность в норме, дейнекс-камера работает, ТЯРД в норме, топлива полно… всё в норме, кроме люксогеновой группы. Корпус поврежден, дьюар пробит, компаунд-экран пробит, система прецизионной ориентации не опрашивается. Да-а-а… металлолом.

Тут я вспомнил латки на корпусе и сообразил, что, судя по компоновке, находились они ровно напротив Х-двигателя. То есть, или — или. Или метеориты, или кто-то по яхте стрелял.

А где у нас спасательные капсулы? А нету!

Это значит, яхту бросили, потом ее кто-то нашел, спрятал, произвел первичный ремонт и оставил. Куда ж ее девать без Х-двигателей? А люксогеновый двигатель так просто не достанешь, даже если требуется всего-то сравнительно простая и старая «Искра». В любом случае вещь это дорогая, редкая и все номера там ох как аккуратно переписаны.

Разбираться некогда!

Я нашел в меню бортовой журнал и поставил его на копирование. Заодно и всю полетную документацию. Почитаю потом на «Тьерра Фуэга».

Пока же мною овладела настоящая мания: перепрятать!

Парсер сбросил информацию на мой планшет, любезно сообщил, что на борту имеется посторонний маяк, который автоматически включается при активации реактора и поинтересовался, что с ним делать.

Конечно заблокировать к чертовой бабушке!

Я сидел в кресле пилота и смотрел, как растет зеленая индикаторная полоса готовности реактора. Никаких благоразумных мыслей не наблюдалось, только азарт и жадность! Моя яхта!

Реактор активен. Питание в сетях есть. Дейнекс есть. Включить дейнекс-камеру. Убираем посадочные опоры и даем малую тягу на днищевые дюзы…

Господи, что же я тогда творил?! Извлекать яхту надо было тягачом, учитывая мою квалификацию пилота звездолетов — нулевую.

Я уж молчу, что по хорошим делам надо было брать ноги в руки и бежать оттуда! Вряд ли «Ренату»-красотку спрятал законопослушный гражданин с пацифистскими убеждениями.

Вокруг бушевала пыльная буря — факелы дюз выколотили из грунта тонны разнокалиберного сора. Видимость в пещере пропала начисто.

А теперь малую тягу на носовые… Та-а-ак!

Я выруливал стометровую яхту задним ходом, как тривиальный грузовик! Ее бросало в стороны отражением ударной волны, расстояние до препятствия иногда колебалось в районе полуметра. Но я — упорный, как черепаха, и осторожный, как сапер — тянул яхту на волю.

И вытянул! Ширины каньона хватило!

Фу-у-ух!

Куда ее теперь? На «Тьерра Фуэга»?

Не может быть и речи. Отберут.

В лучшем случае, выплатят награду — а она мне не нужна! Мне нужна яхта!

Я запросил карту с борта «Хагена». Какие тут есть ущелья и пещеры, м-м-м… Вот это пойдет. Двести двадцать километров на юго-юго-восток. Достаточно близко, здесь искать будут в последнюю очередь, и достаточно далеко, чтобы кто-то наткнулся случайно.

Далее, я выскочил наружу, забрался в истребитель, поднял его и пристыковал к верхнему стыковочному узлу «Ренаты».

Перелез на яхту. Взлетел. Яхта управлялась просто идеально. Как большой флуггер. Чертовски классный флуггер! Строго говоря, «Хаген» слушался хуже.

Это спасло меня от неприятностей, когда я загонял «Ренату» в облюбованную пещеру в дьявольски глубоком и адски изломанном ущелье.

Убиться можно было раз сто, но я не убился. И пещеру выбрал не чета вонючей дырке, где моя красавица прозябала изначально. До входа я оставил метров триста — хрен заметишь! Пол пещеры имел у входа резкое повышение, а потом снова шел вниз. Вот за этим горбом я яхту и пришхерил. То есть теперь и снаружи ее тоже хрен заметишь.

Парсер я перекодировал. Нет, не так: я его перекоди-и-ировал! Не банальный 2952, как оно было до меня. Размяв пальцы, я выстучал на клавиатуре по-русски, но латиницей: «As esm’ pervij pavilitel’ vsilennaj, nach!»

Попробуй разгадай!

А предательский маяк я нашел, выдрал и расхреначил о камень. На всякий случай.

Вот так я стал нелегальным владельцем яхты, товарищи. Повторная реприватизация, как говаривал незабвенный Иеремия Блад.

В лагерь я вернулся с пятичасовым опозданием. На меня здорово набросились. Вызовы-то я игнорировал!

— Мы думали, что ты убился! — бушевал Новотны.

— Так ведь не убился, что ты так переживаешь? У меня была депрессия и я гулял, слушал музыку, взращивал в себе байроновские чувства.

— Гулял?! На флуггере?!

— А что тут такого? — Я талантливо изобразил оскорбленную невинность. — Ушел в атмосферу и летал не спеша. Тут очень красиво. Зато отдохнул душой, депрессии как не бывало!

— Ну ты козе-о-ол! Не смей так пугать! Понял?!

— Да понял я… Карел, честно, хреново мне было. Очень.

— А теперь?

— Теперь порядок. Да не смотри на меня так! У нас, русских, таинственная русская душа! Жаждет странного! Прогулок при луне! Лучше было бы, если б я рехнулся?!

— Тебе лечиться надо, — резюмировал тот. — Хоть ты и русский.

К Цандеру вернулись без происшествий.

Геологи расплатились, пополнив мой счет двадцатью пятью тысячами терро, и улетели. Прекрасная Аврора Роксолан даже чмокнула меня на прощанье, что породило всплеск похабного интереса к нашим отсутствующим отношениям со стороны коллег.

А я лежал в каюте и читал документацию с борта «Ренаты».

Данные бортового самописца, естественно, остались недоступны. Что случилось с яхтой, почему ее бросили, что с ней происходило потом, я не узнал. Зато узнал, что яхта была оборудована секретным сейфом, упрятанным между первой и второй палубами в районе третьей переборки. И узнал, что там лежало.

А лежало там, цитирую, «583 килограмма стратегических материалов по списку „Литер А“».

Что такое материалы из списка «Литер А», я представлял. За что ни возьмись — всё дороже золота.

Правда, я не знал, сколько стоит золото… Наверное, порядочно!

Я тогда вообще очень многого не знал и даже представить не мог. Я был юн, восторжен и глуп, и всё у меня было, как говорится в известной прибаутке, спереди.

Глава 6 «ДОНА АННА»

Август 2621 г.

Орбитальная база «Тьерра Фуэга»

Тремезианский пояс, система Лукреции, планета Цандер

Очередное увольнение я гулял на Цандере, благо теперь мог себе позволить.

У планеты имелась столица Кастель Рохас. Столица в кавычках, так как Цандер не относится к ВТОН — Внеземным Территориям Объединенных Наций, а значит, никаких формальных атрибутов государственной администрации здесь нет. Кастель Рохас просто самый крупный (и единственный) город, выросший при инфраструктуре космодрома.

Народу на Цандере и вокруг него имеется немало. Не чертова туча, конечно, но немало. В системе множество промышленных и военных объектов разной степени важности, на самой планете размешены несколько крупных заводов. Также имеются рыбопромышленные конторы, среди которых, как слон среди мосек, возвышается комбинат ниппонской компании «Сакана».

Постоянный и сменяемый персонал — это живые люди, которые желают и могут хоть как-то выпускать пар и хоть как-то отдыхать от настохреневших рабочих интерьеров. С пониманием относимся. Будь я фармакологом, обязательно изобрел бы лучший в Галактике рвотный порошок и назвал бы его «Тьерра Фуэга».

Кроме того, не надо забывать о контрабандистах, тех же пиратах, трапперах, у которых на лбу не написано, кто они такие. И всем требуется кусок нормального человеческого быта. Пусть и «условно нормального», но все познается в сравнении, мои маленькие прыщавые друзья.

«DiR» учел спрос (а всё здесь принадлежит «DiR», надо ли говорить?) и вокруг космодрома постепенно вырос город. Город-кабак, город-бордель, город-бесильня.

Пятнадцать герметичных куполов и семь подземных уровней соответствовали жилым районам города. Жилым? Ну да, что-то вроде того. Еще здесь были склады, ангары, маленькие заводики и фабрики. Даже школы и роддома для постоянного населения, которое имело несчастье осесть в этих краях. Словом, полноценный город.

Многие состоятельные бедолаги держали здесь квартиры. Комачо Сантуш, Августин Фурдик и прочие старожилы считали именно Кастель Рохас домом, а это дорогого стоит. В самом деле, не «Тьерра Фуэга» же!

Говоря откровенно, контингент в городе был такой, что оторви и выбрось. Местные забегаловки использовала в качестве клапана для спуска паров очень буйная публика. Альгвасилы — выборная милиция — и эрмандадовцы не шибко следили за порядком, а друг друга просто люто ненавидели.

В результате на улицах города к платным развлечениям прилагались бесплатные широкого спектра: набить рыло, получить в рыло, схлопотать в ресторане виноградной кистью поперек физиономии, лишиться кошелька, изнасиловать, быть изнасилованной, или даже «…иным», сесть на перо, поймать пулю. А также любые средства по расширению сознания… Но это за деньги, само собой.

Итак, увольнение.

Под крылом пассажирской «Кассиопеи» проплыли горы, где вовсю дымил металлургический комбинат, от которого тянулась нитка монорельсовой дороги. Нитка резала топографию, а флуггер резал небо, следуя ее неприхотливым изгибам, которые вели нас. И привели: в долине меж гор замерцали пятнадцать разновеликих октагонов — наземные купола. Где-то за ними скрывался космодром.

Мы приземлились и подрулили к зданию космопорта, которое тут же протянуло к нам рукав шлюзового перепускника. Стюардессы провожали пассажиров казенными улыбками и казенными фразами:

— Всего хорошего, мы ждем вас на борту нашего флуггера!

Неподражаемый Комачо Сантуш вызвался быть моим Вергилием и теперь широко шагал рядом. Оживленный гул космопорта встретил нас, окутал и понес по волнам людского моря, как на нормальной планете центральных миров. Не Земля, конечно, но при известной доле воображения можно было представить себя на какой-нибудь Екатерине, очень даже запросто.

Вот только настороженные герметичные ворота, готовые в любую секунду отсечь аварийное помещение, не давали забыть о реалиях. Да и таблички попадались удручающе часто, всякие разные: «Воздушная дисциплина — залог вашей безопасности»; «Воздух это жизнь»; «Гражданин, помни, снаружи ядовитая атмосфера»; «Вышел из дома, не забудь ПДУ». Как и аварийные короба с автономной системой подачи воздуха через каждые двести метров.

А так — нормальный космопорт. Табло с расписанием, залы ожидания, терминалы регистрации, гудение флуггеров на взлете-посадке, многоэтажные галереи с ресторанчиками, магазинчиками и люди, люди, люди… Нарочито гражданские, никаких тебе комбинезонов.

Мы сели в монорельс, который пулей домчал до города.

— Добро пожаловать в Кастель Рохас! — провозгласил Сантуш, принявший картинную позу под баннером «DiR. Мы делаем мир лучше». — Кастель Рохас — эксклюзивная помойка Тремезианского пояса! Сто пятьдесят тысяч голов лучшего отребья Великорасы! Вершина человеческого падения! Мой дом!

Он обнял меня за плечо и повел прочь со станции, в мешанину улиц.

Улицы были самыми обычными. Дома, тротуары, электромобили на проезжей части. Только всё какое-то непривычно узкое, компактное, на голове друг у друга. Ну и небо. Небо сквозь решетку купольного каркаса.

— Правила здесь простые, Андрей, — поучал меня Комачо. — Вежливость — залог здоровья. Ночью в одиночку не шляться. Вышел из дома, не забудь ствол. Не стесняйся стрелять! Собрался стрелять — стреляй первым! Вот и всё.

— Что всё?

— Всё будет хорошо.

— Стреляй… Я в Тремезии недавно, но порядки усвоил, не удивляюсь, и все-таки: неужто стреляют? А как же герметичность? Не дай бог, попадешь в купол!

— Ну, во-первых, секции набраны из трехслойного пластикового пакета, по пять сантиметров слой — фиг прострелишь. Во-вторых, даже самые больные отморозки ни-ко-гда не трогают двух вещей: внешних переборок и систему вентиляции. Жить всем охота. Любое тяжелое оружие здесь под негласным запретом. На законы всем плевать, но если тебя застукают с чем-то вроде всережимной винтовки — порвут на месте! Без разговоров. А пистолет — пожалуйста. Любой. Я надеюсь, ты прихватил что-то? У тебя же штатный П-250?

— Нет, — честно ответил я.

— Дурак! — Комачо постучал пальцем по лбу. — Ладно, руссо кабронито, пока обойдешься, а дома я тебе выделю пугач из своих запасов.

— А лицензия?

— Какая лицензия? Ты еще не понял, куда попал? Здесь можно все! Здесь только один закон, вернее, два. Первое: воздушный взнос. За воздух платят все без исключений. Ты сотрудник «DiR» в плановом увольнении, за тебя заплатил концерн. А так, прибыл — минус сто терро! Или пятьдесят терро в месяц, если живешь постоянно. Второе: не попадаться! Понял? Не, ну ты глянь, что творят!

Шикарно татуированный электромобиль парковался возле клуба самым незатейливым способом. Его мощная решетка врубилась в капот мешавшего транспорта, который просто подвинули. С капота посыпались осколки фар, а из дверей высыпала компания чернокожих парней в клубах дыма, под ритмичную до дурнозвучия музыку.

Я все понял. Прекрасная иллюстрация.

И началась экскурсия.

— Вот это «Плаза» — лучшая гостиница и жутко пафосный ресторан. Только там не уровень. Хочешь качественно выпить-закусить, иди во-о-он туда, видишь, где на фасаде голограммы всяких рыб крутят? Это кабак Бо Акиры, там свежайшая морская кухня, никакой заморозки! Акира, по совместительству, оябун ниппонской якудзы, которая держит контрабанду морских деликатесов. Вот, кстати, захочешь снять девочку, смело обращайся сюда. «Салон Жолли» — почтенная фирма, регулярно пользуюсь. В другие места не ходи. И не дай бог подцепить проститутку с улицы! Намотаешь на винт в шесть секунд: марсианская гонорея, турботрип, реактивный герпес, короче, все радости. А вон там за поворотом — кальянная, рекомендую. В подвале у них курильня, туда не ходи. Там наркоту толкают, причем ядерную. А захочешь культурно покурить, есть клуб «Табако», но это в центре, в деловом квартале. Сигары, приятный интерьер, культурные люди, я тебе свою членскую карту дам. Только костюм купи, иначе не пустят. А костюм можно купить…

И так далее. Город раскрыл передо мной свои створки под умелым нажимом Комачо Сантуша. Через полчаса все эти клубы, бордели, рестораны, курильни, имена и лица слились в один бесформенный ком, и я был рад оказаться под кровом в квартире моего приятеля.

— Ладно, я ухожу в отрыв! Держи ключ, — сказал напоследок Сантуш. — Буду утром. Да, и вот что: настоятельно не рекомендую забредать в девятый и восьмой районы. Там реально нехорошо, даже я без нужды не рискую, а уж меня тут все знают. Все, я побежал.

И он побежал, вооружившись, как небольшой линкор. Пистолеты подмышку и на пояс, а также кинжал в подрукавные ножны.

Я остался тупить в квартирке. Типичная холостяцкая берлога, редко посещаемая к тому же. Пыльно. Две комнаты: спальня-траходром и кабинет, заваленный одеждой и моделями флуггеров. Одна, недоклеенная — российский тяжелый истребитель ЦЕР-1 «Рокот» — брошена поверх старенького планшета. Кучи книг, синемашек на дисках. На стенах многочисленные фотографии симпатичных девочек, то соло, то в обнимку с Комачо.

Час я млел в ванне. Просто забылось, что так хорошо бывает! Три года в Академии сплошной общественный душ, душ на авианосце, убогая душевая кабинка на «Тьерра Фуэга». Я и подумать не мог, что так здорово никуда не бежать, не тереть себя лихорадочно мочалкой, а просто валяться по ноздри в воде, в горизонтальном, товарищи, положении!

Потом я высушился, оделся, открыл сейф и выбрал, немного посомневавшись, ТШ — «Тульский Шандыбина», из которого я неплохо стрелял. Посомневался еще, не буду ли я чувствовать себя идиотом с пушкой в штанах? Но решил не пренебрегать и выбрался на улицу.

Стремительно вечерело. Лукреция нырнула за горы, а на куполе воссияли многочисленные рекламы. Город светил тысячами огней: прожектора, голограммы, уличное освещение, витрины и вывески — сам воздух, казалось, светился. И светились за стенами исполинские фонари — это проснулись к вечерней жизни и начали разгораться соседние купола.

Я решил, что, пожалуй, здесь неплохо. Очень обнадеживает тысячекилометровая толща планеты под ногами. Особенно после долгих месяцев на орбите под гнетом обманного притяжения дейнекс-камер, когда космос вот он, рядом, можно потрогать.

Длительное время ушло на разработку программы отдыха. Первым пунктом я назначил морской кабак Бо Акиры, куда и проследовал сущим барином на такси.

Моллюски были дивно хороши! Едал я ползунов с Цандера на Земле. За дикие деньги! Никакого сравнения. Здесь сразу понимаешь, что твой ужин ползал еще вчера. Точно так же на Земле понятно, что ужин месяц лежал в глубокой заморозке и летел до твоего стола тысячи парсеков.

Потом я выпил пива в пабе «Айриш Телепорт», вслед за чем пришел в блаженное состояние духа, а равно тела. Захотелось танцев и женского, понимаете ли, внимания! Голод половой был ужасен. Невообразимо чудовищен! Как приперлись проклятые джипсы на Наотар, так и кончилась моя личная жизнь, пусть даже убогая, ведь в Академии не разгуляешься.

А тут женщины. Табунами! Стадами! К феечкам я бы не пошел из этических соображений. А вот честно познакомиться и все такое — это обязательно, тем более я малый привлекательный.

Познакомиться. Вопрос: где? Я вдумчиво рылся в местной сети через коммуникатор. Всем латиноамериканским и прочим испанским заведениям решительно отказать! Этого мне хватает на орбите.

Но легко решить «отказать» — трудно этой доктрины придерживаться! Большая часть клубов и дискотек пестрела названиями, начинающимися на «Эль…», отчего в голове звучали кастаньеты и пасодобль.

Я выбрал. Я допил пиво. Я пошел.

А коммуникатор сказал: «Би-бип! Получено текстовое сообщение».

Ну-ка, кто нас хочет?

Только не это! То-о-олько не это!!! Черт дери! Надо было заблокировать прием! Так ведь нет!!! Ну я везунчик! Спешите видеть!

— Пилот Румянцев, вас вызывает сеньор Роблес. Вам забронирован билет на рейс. Отлет в 7-20 по местному времени. К 9-00 вам надлежит явиться в инструктажную.

Ну твою ж мать…

Час ночи. У меня шесть часов!

За шесть часов я совершил массу интересных мероприятий по сокращенной программе. Прямо в пабе познакомился с незнакомой девушкой. В ходе чего получил по физиономии от ее предполагаемого кавалера, а кавалер получил по физиономии от меня. Кавалера выставил вышибала, а я увез девушку, не слушая романтических возражений, на квартиру Комачо. Там я всячески ее… э-м-м… развлекал, подвывая от счастья, до 6-50 утра.

Ровно в 7-20 я прорвался через терминал в космопорту, на ходу стягивая презерватив, и головой вперед нырнул в «Кассиопею». Где немедленно умер, прилипнув чубом к переборке.

Отдых удался! Кадет умеет сжимать время, жизнь потому что такая скоростная!

В 9-00 я стоял в инструктажной — в комбинезоне и в полной коме. Щеки ввалившиеся, кожа белая с прозеленью, глаза мертвые.

— Выглядите отдохнувшим, Андрей, — польстил мне Роблес.

— Ум-гу…

Помимо полудохлого бывшего кадета и начальства в инструктажной обнаружился Тойво Тосанен. Он сидел нога на ногу и был омерзительно свеж.

— Я прошу прощения, что прервал вашу вакацию… Обстоятельства требуют. Отпуск вам будет возмещен на ваш выбор: или в денежном эквиваленте, или догуляете потом. А теперь к делу. Вы оба — наши лучшие пилоты… К сожалению, Комачо Сантуша нам вызвать не удалось…

«Еще бы удалось, — подумал я. — Комачо коммуникатор не просто заблокировал, он его показательно забыл дома!»

— …Поэтому вам будет поручена работа, о которой многие пилоты могут только мечтать. Возможно, вам приходилось слышать об астероидном скоплении АД-112?

— Не припомню, — ответил Тойво и заулыбался.

— Вот именно. — Роблесу удалось улыбнуться еще шире, чем Тосанену. — Наша служба безопасности работает безукоризненно. Вы и не услышали бы о нем никогда, если бы не допуск степени «Б», который вы сегодня получаете. Скопление АД-112 было разведано совсем недавно. Это одна из подлинных золотых россыпей, на которые удается наткнуться раз в три года! Едва ли не каждый второй астероид скопления содержит хризолин. Причем содержание хризолиновой руды в некоторых астероидах достигает баснословной цифры в тридцать процентов!

— Фантастика! — восхитился я, не спеша сообщить начальству, что очень даже слышал то же самое без всяких допусков от простого и скромного бармена Фурдика.

— Факт, фантастика, — согласился Тосанен.

— Нет, друзья мои: реальность! И эта реальность принадлежит нам. С такими золотыми россыпями — свои методы работы. Мы взрываем все мусорные астероиды, а потом специальные буксиры компактифицируют астероидный рой и транспортируют его на орбитальный завод «Абигаль». Сегодня вашей задачей станет уничтожение мусорных астероидов. Для этих целей на ваши флуггеры будут подвешены сверхмощные пушки модели «Дона Анна», стреляющие калифорниевыми снарядами…

Ого! Калифорниевые БЧ, да где? В частной лавочке! Я даже проснулся.

— Но ведь это оружие массового поражения! Оно запрещено всеми конвенциями! — воскликнул я, перебив начальника.

— Андрей, не будь ребенком, — не преминул вставить слово Тосанен.

— Справедливое замечание. Поясню: мы используем эти пушки исключительно в производственных целях, в абсолютно безжизненных районах.

— Нельзя ли поинтересоваться, сеньор Роблес, откуда в «DiR» такое оружие? Тактическими ядерными средствами в мирное время оснащены только звездолеты четырех Ударных флотов. Да и там подобное оружие хранится в спецпогребах под печатями!

— Это разработка концерна по заказу как раз военфлота. Пушки не прошли приемку, и весь наличный арсенал из четырех экспериментальных орудий был переправлен сюда на «Тьерра Фуэга». Концерн умеет считать деньги! — Роблес взглянул на часы. — Время инструктажа вышло. Не будем больше тратить кислород. За работу! Вылет назначен на 15–00. Пока техники готовят флуггеры, вы, Андрей, успеете отоспаться. Вам это нужно! Ха-ха-ха!

Да, никогда бы не подумал, что доведется держать в руках подобную мощь. И не в родном военфлоте, а в частной конторе на галактических задворках!

Хорош порядочек, нечего сказать… Куда только Совет Директоров смотрит? Ведь бардак же… Да не просто бардак! Государственное преступление! Как прикажете квалифицировать бесконтрольное распространение ядерного оружия?!

Но теперь-то что? Нам приказали, мы полетели. Надо взорвать астероид? Взорвем!

А вот отоспаться толком не удалось — слишком много адреналина, эндорфина и прочих радостных гормонов. К 14–30 я уже находился на палубе Б и дрючил полетный план, периодически отбиваясь от Пьера, который норовил всучить косячок «для успокоения нервов». Не хватало еще раскумариться перед применением ядерных боеприпасов!

Н-да. Что у нас тут? Ага, АД-112, квадрат… так, это ясно — паром довезет…

А что у нас по летной нагрузке? Термин «экспериментальная артиллерийская установка CFC-210 „Дона Анна“» не внушал ни малейшего доверия. И я решил позвать Валье, урода технического.

— Слушай, Пьер! Нет, насчет косячка я не передумал. Ты мне вот что скажи: агрегат под брюхом моего «Хагена», вот эта «Дона Анна», она как что? Ты же ее монтировал, тестировал… твое мнение?

— Что конкретно тебя интересует, Андрей? — уныло прогундосил он, окончательно уразумев, что раскуриться в компании ему не светит.

— Только одно: она вообще выстрелит? Степень надежности?

— Брат, это опытный образец! Этим все сказано! Мое мнение такое: стрельбовые агрегаты, системы наведения, основные электронные узлы в норме. А вот система перезарядки может полететь в любой момент. Калибр серьезный — 210 мм. Отдача будь здоров, да и откатник-компенсатор тоже. У ствола короткий ход, а маятниковая система возврата доверия не внушает. После срабатывания компенсатора казенник запросто переклинит. Вывод такой: пушка поломалась — лети на паром, там тебе все починят. В походе, я думаю, реанимация больного невозможна. Вот так.

— Спасибо, Пьер, обрадовал! Можешь быть серьезным, когда хочешь.

— Ну, брат! Я хоть и укурок, а в деле секу! Или с чего я такой борзый? Ладно, бывай, брат. Пойду работать.

Он ушел, а я занялся обозрением «Хагена» бортномер 151. После конверсии в ядерную канонерку флуггер являл собой предивное зрелище. Между удлиненными посадочными опорами было смонтировано нечто, напоминавшее револьвер с двумя барабанами по бокам ствола. Упрощенно, но похоже.

Барабаны крепились к подкрыльевым пилонам. Между ними помещался шайбовидный корпус с узнаваемым соплом откатника сзади. Надо полагать — энергетическая установка, емкости боепитания, агрегаты наведения и так далее.

Примерно от середины центроплана начиналась ствольная коробка и заканчивалась она метра на три за носом флуггера. Если прикинуть габариты, углы наведения колебались в створе градусов двадцати по горизонтали и тридцати по вертикали, считая от днища…

Да, не удивляюсь, что сей артиллерийский динозавр не понравился военфлоту, организации маниакально практичной. Как с эти чучелом летать в атмосфере? И чем отбиваться в случае «ахтунга»? Матюгами? Все вооружение, кроме кормовой башни, было демонтировано ради калифорниевого монстра. И на том спасибо.

Словом, цирк! Весело, нет слов.

Весело было на всей ангарной палубе Б. Многолюдно и весело.

Надо понимать, что такое ангарная палуба крупной орбитальной базы. Площадка в шестнадцать футбольных полей, к которой, через капитальную переборку, примыкают ангары, ремонтные мастерские, оперативные склады, парковка техники обслуживания, раздевалки и прочая подсобка.

В данный момент переборочные ворота были подняты, что увеличивало необъятность в два раза. То есть создать заметную толчею на палубе было затруднительно. Но вот ведь можно, оказывается!

В конце палубы стояли под разгрузкой пять «Андромед». Из четырех тащили опечатанные контейнеры внушительных размеров. Транспортеры-погрузчики ползали из ангара и обратно, а вокруг них суетилась толпа техников, среди которых выделялся сеньор Пантоха дель Рио — начальник технической службы всего концерна. И еще куча пиджаков, которых в такой концентрации на палубе я не видал ни разу. Все были напряжены, злы и озадачены.

Контейнеры были мне хорошо знакомы. Стандартная заводская упаковка флуггеров под сборку, плюс запчасти и комплектующие. На каждом красовался целый иконостас: логотип «DiR», герб ЮАД, герб ОН. Рядом с каждым ящичком вышагивали по четыре подтянутых молодых человека в костюмах. Да что за китайские церемонии?

Но тут я рассмотрел… да-да, родной герб военфлота!

И почти не удивился, когда из пятой «Андромеды» посыпался, грохоча армированными подошвами, взвод бойцов в полной экипировке. Да не «Эрмандада» какая-нибудь — настоящий флотский осназ! Тяжелые бронескафандры «Валдай», разгрузки со штатной выкладкой, «Нарвалы», красота!

Мой острый взгляд углядел сразу двух лейтенантов (хотя на взвод хватило бы и одного), а также капитана и, чудо чудное, целого подполковника! Настоящее звездное небо, аж шея болит.

Что творится в нашем захолустье, товарищи?

Я побрел выяснять. И наткнулся на корректного молодого человека, появившегося буквально ниоткуда.

— Простите. Вам дальше нельзя, — сказал корректный с чистейшим московским акцентом.

— Что происходит, уважаемый? Я тут на работе, вообще-то, мне пройти надо!

— Простите. Не ваш уровень допуска.

— Да я, собственно…

— Вернитесь, пожалуйста, на место и занимайтесь своими делами.

Вот так поговорили…

Из миллиардов разумных существ в Галактике общаться подобным образом умеет лишь один подвид: сотрудники оперативных отделов ГАБ. Я не я буду.

От бесплодной аналитики меня спас вызов коммуникатора: на взлет!

— Тамбур герметизирован, — сообщил робот-автомат. — Начинается подача на катапульту. Шлюз герметизирован. Идет откачка атмосферы. До готовности пять, четыре, три, две, ноль. Внимание, шлюзовая камера открывается. Контакт с забортным пространством.

Я не слышал, как урчат сервоприводы, но видел, как в зубастую пасть шлюзовых ворот втекает черное небо.

— Катапульта готова. На старт.

Где-то под палубой взвыли трансформаторы, катушки приняли ток, и на меня прыгнули звезды.

Я дал отводной импульс. «Тьерра Фуэга» стремительно уплывала назад вместе со всеми ее тайнами, молодыми людьми из ГАБ, флотским осназом, доморощенной дурью Пьера Валье и сеньором Роблесом.

Я в космосе! Вместе с «Доной Анной» и шестью десятками калифорниевых 210-мм снарядов по пять мегатонн каждый. Кстати, на всякий случай мы с Тосаненом нацепили не обычные «Саламандры», а настоящие боевые бронескафандры с основательной радиационной защитой.

Будь мы в российском военфлоте, нам дали бы «Граниты». Но концерн на нормальных новых бронескафандрах экономил.

То есть «Граниты» на всякий случай имелись, но выдавали их далеко не всем и по какому-то прихотливому графику. В итоге я пользовался архаическим скафандром неопознаваемого азиатского производителя — по-моему, из фондов пекинского музея космонавтики. Мы с Валье в свое время старательно извели полустершиеся иероглифы, которыми был украшен шлем, и нарисовали российский триколор. Для доходчивости я еще написал на шлеме: РОССИЯ.

Знаете, шутки шутками, а в такой глухомани как Тремезианский пояс подобная однозначность в идентификации может запросто жизнь спасти. Не приведи господь, будет дрейфовать моя контуженная тушка в скафандре по орбите, найдут меня трапперы, так к русскому будет совсем другое отношение, чем, положим, к гражданину Ниппона, Океании или той же Директории Азия.

Мы садились на паром первыми, поэтому смогли обозреть весь зоопарк, вышедший на охоту за астероидами, только после прилета к АД-112.

Эскорт нам выделили знатный. Четыре «Хагена» с шестью сверхмощными ракетами ПКО «Доннершлаг» под плоскостями у каждого, «Ягуар» с «Соколом» для ближнего прикрытия и, на всякий случай, два каноненшиффа. Те самые «Андромеды» с монструозными лазерными башнями.

Вообще-то их превратили в настоящие летающие батареи, а заодно в рекламный стенд военно-космических вооружений ЕД — Европейской Директории. Со сверхштатных крыльевых пилонов грозили миру по четыре французских «Мартеля» и четыре германских «Ягдхунда», а под брюхом покоились пары «Доннершлагов». Всё новейшее, мощнейшее, дорогущее.

За калифорниевые пушки боялись. Если их вдруг у нас отнимут, концерну «DiR» нелегко придется. Прямо скажем, кое-кого не то что на пожизненное — могут и в расход.

— Румянцев, ты прост-то люб-буйся! — воскликнул Тойво на своем неподражаемом русском. — Вот эт-то да! Каких чудовищ послали с нами!

— Ты бы на себя со стороны поглядел, — ответил я. — Наши «Аннушки» — вот натуральные чудовища.

— Эт-то да, так! Без дур-раков!

— Парни, вы начинайте бы, наверное. Вам надо уничтожить расстрелянием по пятьдесят… как это… гарбэдж… мусорных астероида!

Этот голос и этот акцент не узнать невозможно!

— Данкан! Ты ли это?!

— Так, я есть! Пилотировать «Горыныч», да.

— Андрей, давай уже, полет-тели. Работа не волк, не пристрелишь.

Тосанен опять неподражаем. Но он прав, нам было очень пора. Полсотни каменюк за смену. Рехнуться можно.

— Удачи, ребята! Паром ждет здесь для надобность ремонта. Истребители «Ягуар», «Сокол» патрулируют здесь тоже! «Хагены» и каноненшиффы с вами!

Мы разделились на два каравана и отвалили в стороны — каждый в свой квадрат.

Что я могу сказать? Работа несложная, но ответственная.

Впереди я с «Доной Анной». Позади, в двухстах километрах, эскорт. Так как я постоянно разворачиваю «Хаген» к новым целям, приходится подолгу ждать, пока они уйдут из опасной зоны. То есть в мой глубокий тыл.

Работает СР-сканер. Желто-зеленые астероиды — полезные, а синие — вредные. Стреляем по синим. Хризолиновых булыжников много. Очень много. А такие жирные я вообще только один раз видел, когда мы, матюгаясь, буксировали астероиды из АД-186. Только там-то их было всего два, а тут залежи! Залежи и табуны!

СР-сканер не только отделяет овнов от козлищ. Он умело вскрывает структуру козлищ и выдает целеуказание по наиболее уязвимым местам вроде разломов, полостей, ледяных вкраплений и так далее.

Особая пикантность в том, что стрелять приходится почти в упор. Гарантированная прицельная дистанция с сохранением КВО в один метр у экспериментальных снарядов — 200 км.

Это значит, что подлететь лучше поближе, километров так на полтораста, а то вдруг не попадем в очередную слабую точку астероида? Если снаряд рванет на поверхности, астероид скорее всего просто улетит.

Для повторных выстрелов резерва считай что и нету.

Хорошо хоть камушки все мелкие. От пятисот метров до трех кэмэ максимум.

Понеслась.

Я целился и потел, памятуя об электромагнитной волне и субатомных осколках, которые неминуемо долетают и до моего любимого «Хагена».

Выстрел! Флуггер ощутимо дергается. Тут же плоский разворот — и хорошая тяга на маршевые! Скорость у снаряда первая космическая, так что у меня есть не более двадцати секунд, чтобы отскочить подальше.

Паракорундовая головка врезается в тело астероида на сотни метров, и уже там, в глубине, срабатывает детонатор. Камеры заднего обзора я даже не включаю, надо жалеть их далеко не вечный ресурс. Все равно сзади полыхает так, что стекла кабины автоматически поляризуются. Парсер недовольно пищит, удивленный электромагнитным буйством сверх всяких норм.

Астероиду гарантированный кирдык! Вспухает шар плазмы, уходит в стороны диск ударной волны, совсем коротенький в вакууме, секунд десять горит крошечное солнце, разлетаются обломки и все. Я ищу новую жертву.

Минус пять астероидов. Минус пятнадцать.

В эфире не стихает буря восторгов. Тосанен радуется, как ребенок.

— Вот жахнуло! Эх, так бы всю жизнь работать… Обожаю эстетику разрушений! Румянцев! Как у тебя с чувством прекрасного обстоит? Ты находишь свою эстетику в ядерных взрывах? Красота! — На секунду голос тонет в помехах. Надо полагать, эстетично рванула очередная БЧ.

— Не знаю, Тойво. Что-то я не на шутку задолбался. У меня радиационная защита не на высоте… и вообще.

— Ты не романтик, Андрей!

— Это точно, какая уж романтика. Ко всему прочему задница болит, уже шестой час в седле.

Минус двадцать.

На двадцать третьем начались нештатные ситуации.

— Тосанен всем! У меня разгерметизация кокпита! Повторяю, разгерметизация кокпита! Возвращаюсь на паром! Возвращаюсь на паром!

— Что у тебя случилось, Тойво? — спросил Дан подходящим голосом, то есть очень заполошно.

— Чертов откатник! При выстреле так трясет, что бронепакет на фонаре разошелся! Ухожу домой! Черт, дерьмо! — и так далее.

Понимаю. Очень неуютно, когда между тобой и жадным космосом остается только тонкая скорлупа скафандра. Тойво слинял.

А потом слинял и я. Тоже из-за чертова откатника. Прозрения Валье подтвердились. Казенную часть заклинило намертво, снаряды перестали подаваться, хоть ты тресни. Я прокрутил пару бочек с предельной перегрузкой, чтобы помочь элеватору центробежным моментом — глухо. Пришлось возвращаться на ремонт.

Одно хорошо: ноги размял и успел пожевать, пока техники растормаживали «Дону Анну».

— У сеньоры приступ вагинизма! — ржали сволочи. — Га-га-га!

Тойво, похоже, сошел с дистанции. У его «Хагена» по всему фонарю пошли микротрещины, а также наблюдался один здоровенный скол. Теперь Тосанен сидел пригорюнившись и страдал.

Ну а я пошел на повторный вылет.

И на сорок шестом астероиде, когда я уже совсем хорошо прицелился, зазвенела тревога.

— Я «Комета», прием, что происходит?

— «Комета», к вам на предельной скорости движется группа флуггеров. Порядка двадцати единиц.

Взгляд на радар…

…Точно!

— Уточняю, двадцать четыре флуггера на два часа. Идут в режиме радиомолчания под прикрытием группы малоразмерных астероидов. Ответ на запрос «свой-чужой» отрицательный… Это флуггеры «Синдиката»!

Так, ну дела. Как не вовремя! И ведь хитро подобрались, в своем фирменном стиле: засада в поле астероидов…

Ко мне на всех парах спешил эскорт, точнее, эскорты. От парома галопировали осиротевшие пастухи Тосанена.

— «Комета», срочно разворачивайтесь и уходите! Срочно разворачивайтесь и уходите!

А что я? Мною овладела дикая злость, что на уравновешенного Андрея Румянцева совсем не похоже. Я разворачивался, но не в сторону парома. Совсем. Я разворачивался навстречу Трем Иксам, «Синдикату» долбаному. Их было хорошо видно. Засада вполне удалась, и теперь они заходили для атаки. Я же перенацеливал пушку.

— Румянцев! Ты что творишь?! Уходи! Уходи! — надрывались пилоты эскорта.

Ага, хренушки.

Сзади заработала гигаджоульная молотилка канонерской «Андромеды». Почти сразу погасла одна метка. Жаль только, что время накачки стрельбовых конденсаторов у ее «Виккерсов» минимум пять секунд! Но все равно, раз в три секунды (стволов-то два) пространство исправно вспарывают невидимые рентгеновские рапиры. Пираты активно маневрируют, и тяжеловесная башня не поспевает за всеми хитросплетениями курсов. Погасла вторая отметка!

G-95KS — редкий противник, но джентльменов удачи ждет еще один сюрприз, куда более редкий. Я на средней тяге иду на сближение, а с флуггеров эскорта вопят, чтобы «русский capullo»[4] поворачивал оглобли.

— Они пытаются взять нас в клещи! — ору в ответ. — Стреляй по флангам, загоняй их на меня, в центр!

— Румянцев, вали оттуда! Ты что, не понимаешь, что будет, если они захватят твой борт с пушкой?!

— А хреном по губам! Загоняй, мужики!

Меня вынужденно послушались. На дистанции семьсот включаются в работу ракеты «Доннершлаг» и «Ягдхунд». Сразу восемнадцать молний обгоняют меня и расходятся в стороны, к флангам вражеского полумесяца.

Через двадцать секунд там начинается дикая свистопляска. Ответить пиратам пока нечем. На такой дистанции ракеты средней дальности малоэффективны.

«Андромеда» с лазерпушками гасит еще одну метку. Пираты прорываются в ближний сектор, что полностью соответствует моим планам.

«Хагены» отрабатывают «Мартелями», «Андромеда» поддерживает начинание и отваливает в тыл, не прекращая палить из кормовой башни. Флуггеры эскорта поравнялись со мной и идут в строю фронта. Поэтому я вижу, как при каждом выстреле абляционная система охлаждения лазерпушек «Андромеды» стравливает струю отработанного газа-теплоносителя. За кормой флуггера то и дело вытягивается красивый густой хвост, наподобие лисьего.

Собственно, благодаря этой конструктивной фишке каноненшифф заслужил среди чопорных пилотов прозвище «лиса», или «чернобурая». Не чопорные пилоты прозывают ее иначе: пердящей жопой, летающей жопой или просто жопой.

В зону эффективного огня входит второй эскорт: два «Хагена» и пердя… хм-м… простите, «чернобурая». К пиратам несутся германские и французские гостинцы числом двадцать две штуки.

На дистанции наше огневое превосходство подавляющее! Истребители «Синдиката» один за другим гибнут, либо выходят из боя с тяжелыми повреждениями. Однако, когда между нами останется триста километров, все изменится. Их по-прежнему больше, намного больше, и совокупный залп ракет мы рискуем не пережить.

О да! Мы рискуем! Эфир снова и снова взрывается матюгами в мой адрес. А я всего лишь жду чистой директрисы огня, чтобы никакие астероиды не мешались.

«Синдикат» рвется вперед, не считаясь с потерями. Видимо, им очень нужна «Дона Анна». Я убеждаюсь в этом, когда наши флуггеры попадают в радиолучи чужих систем наведения.

— Флуггер в захвате вражеского радиоприцела, — один за другим рапортуют парсеры, но мой молчит.

Ясно как день, что, когда пойдут десятки «Шершней», составляющие боевую нагрузку оставшихся в строю «Черных громов», нам придется туго. Очень туго. Ведь нас всего пять. Пять «Хагенов» в строю фронта. Машины с весьма посредственной маневренностью. «Андромеды» далеко сзади, их можно не считать. Их разорвут потом, когда от нас останется реликтовое эхо. «Горыныч» и «Сокол» барражируют у парома — эти, быть может, успеют спастись.

Понимаю я и то, что дистанция триста для моих снарядов запредельная. Я ни в кого не попаду! Но снаряды-то непростые. Мне точно попадать ни в кого не надо. Фланговая атака дальнобойных ракет и лазеров сделала свое дело. Теперь пираты наступают лоб в лоб, отменно скучившись. Расстояние между флуггерами один-два километра.

Я отключаю эвристику боеголовок, выставляя ее на безусловный подрыв. Господи боже, укрепи казенник, только бы не заклинило… Бить придется практически очередью… пальцы порхают над пультом, я забиваю в систему наведения огневой барраж.

Только бы успеть!

— Три БЧ, подрыв на триста двадцать, угол смещения по горизонтали пять, три — триста, три — двести восемьдесят и так далее до двухсот сорока.

— Румянцев! «Комета»! Нам каюк! Меня ведут сразу четыре истребителя!

— «Комета» всем! «Комета» всем! По моей команде разворот на его восемьдесят и полная тяга! Внимание! Пять, четыре, три…

— Ты что задумал, идиот?!

— …Два, один, ноль! Уходите!!!

Впервые со времен Аддис-Абебской конвенции в живых людей полетели ядерные снаряды.

Выстрел, доворот ствола, выстрел, доворот! Теперь в обратную сторону с превышением пять градусов, пошла очередь! С понижением на десять! Пушка работает девятнадцать секунд. Флуггер трясется в лихорадке, а я сижу, вцепившись в подлокотники, и смотрю, как под носовым обтекателем ходит ствол.

Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать!

Парсер засекает пуски ракет с той стороны, я начинаю отворачивать…

В строю пиратов рвется первый снаряд!..

Второй!..

Третий!..

Бронестекло кабины заблаговременно поляризуется, но я успеваю поймать нежными зрачками удар световой волны. Пусть волны и многократно ослабленной, но теперь я веду машину практически вслепую. На сетчатке, кажется, навсегда, запечатлелись три огненные сферы запредельной светимости.

Круги перед глазами. Давит перегрузка. Проклятые пятна огня никак не хотят рассасываться. По радарам тотальная засветка, в эфире шум помех. Парсер экстренно переключается на резервные контуры, так как основные временно не в строю.

Сзади продолжает бушевать ядерная буря, к барражу подключается последняя очередь.

Страшно подумать, что перепало на долю пиратов, если нас с «Хагеном» так колбасит! Снаряды подрывались на расстоянии от километра… Думаю, сегодняшний день «Синдикат TRIX» запомнит, как настоящее исцеление огнем!

Ни одна ракета за барраж не прорвалась. По крайней мере в работоспособном состоянии. Не знаю, сбил ли я кого-нибудь, но преследование, естественно, прекратилось. Думаю, что выжившие собирали себя по частям — и в смысле психики, и в смысле физики.

Когда мы вернулись на паром, народ от меня просто шарахнулся.

Подошел один только Тосанен и бросил короткое:

— Завидую!

А на «Тьерра Фуэга» меня встречал мой недавний знакомый. Не успел я вылезти из флуггера и разоблачиться под аккомпанемент мертвого молчания техников, ко мне подошел он и еще двое в черных комбинезонах.

— Ахилл Мария Мигель да Вильямайора де ла Крус, капитан «Эрмандады», начальник службы безопасности станции «Тьерра Фуэга», — представился он и добавил: — Впрочем, мы, кажется, знакомы. Пожалуйте за мной, нам предстоит долгий разговор.

По-русски он говорил чисто, без следов акцента. Очень аристократично говорил.

— Это арест? Если вы по поводу сегодняшнего боя…

— О нет, что вы! Если бы я хотел вас арестовать, то попросил бы младших коллег. Зачем же самому, помилуйте! Нам просто необходимо побеседовать. Серьезно и начистоту. Благоволите проследовать в мой офис, сеньор Румянцев. — Он отступил в сторону и сделал приглашающий жест рукой.

Жест приглашал в фокус пары молодцев, сопровождавших аристократичного капитана. То есть не арест, но что-то в этом роде. Очень мне эта сцена напомнила аналогичную на «Трех Святителях» после памятного возвращения с орбитальной крепости «Шаррукин-17».

Я был еще не вполне адекватен после всего, что на меня свалилось. Но ума не сопротивляться и не качать права хватило. И я побрел вслед за бодрым капитаном со сложным именем.

Разговор в самом деле оказался долгий, серьезный и малоприятный.

Глава 7 ТЕОРИЯ ВСЕЛЕНСКОЙ ГАРМОНИИ

Август 2621 г.

Орбитальная база «Тьерра Фуэга»

Тремезианский пояс, система Лукреции, планета Цандер

— Сеньор Румянцев, — сказал капитан для затравки, когда мы осели в его кабинете, а дверь затворилась за «младшими коллегами» с той стороны. — Мое полное имя неудобопроизносимо, поэтому зовите меня как вам угодно: Ахилл Мария, сеньор Вильямайора или просто капитан.

Это были последние условно дружелюбные слова в мой адрес. Да, он и в дальнейшем оставался неизменно вежлив и безупречно корректен. Но лучше бы, честное слово, он ругался матом, скакал с выпученными глазами и угрожал отбить мне почки…

— … Итак, вернемся к вашей роли в бою с НВФ «Синдикат TRIX» в скоплении АД-13. Напомню, вы тогда пилотировали «Андромеду»…

Шел третий час беседы. Точнее, вращался. Вокруг да около. Смертельно хотелось курить и свернуть безопаснику шею.

— Спасибо, я в курсе. Верните сигареты. — Сигареты у меня изъяли вместе с перочинным ножом и табельным оружием.

— Попрошу вас воздержаться от курения и сарказма. Вам не кажется подозрительным, что инсургенты так упорно игнорировали ваш флуггер? Притом что остальной караван подвергся нещадному избиению. — Ахилл Мария как-там-его сидел, откинувшись на спинку кресла, и медитативно вращал на ладони пустой стакан.

— Ничего себе «игнорировали»! — Я оставался спокоен, хоть и достал этот фарс хуже майонеза. — Я, как вы знаете, уничтожил неприятельский истребитель «Черный гром» посредством пилотажа на сверхмалых высотах астероида! Вам-то самому не кажется, что с точки зрения пиратов жертвовать своим человеком ради меня — это как-то слишком?

— Уверяю вас, я просто восстанавливаю картину… А вас не посещала мысль, что их флуггер мог управляться автоматически?

— Вы что думаете, я работаю на «Синдикат»?! — взвился я.

— Тише, тише! Если бы я так думал, наш разговор происходил бы не здесь и не так. Сеньор Румянцев, в концерне работает «крот», думаю, это — понятно. Кто-то продает информацию инсургентам. Иначе как объяснить, что последние инциденты имеют столь серьезный характер? Пираты появляются сугубо адресно, в местах прохождения особо ценных грузов или оборудования. И каждый раз в этих инцидентах фигурируете вы. Проводка каравана транспортов: пять тысяч тонн эмпориумовой руды, исключительно ловкая засада, невозможная без точных сведений, тяжелый бой, большие потери. Расстрел мусорных астероидов в совершенно секретном скоплении АД-112: используется оборудование стратегической важности и опять засада. Да, в первом случае вас обстреляли… Но данные самописца говорят, что вы были на прицеле два раза: четыре и девять секунд! А вы отделались лишь повреждениями, тогда как ваш товарищ Рене Руссо получил ракету в маршевые дюзы, — при этих словах капитан бросил играться со стаканом и звонко утвердил его на столешнице, словно подкрепляя свои слова.

— Капитан! Это же смешно! Допустим, я навел «Синдикат» на караван с эмпориумом и меня обстреляли для вида, подставили беспилотный флуггер… допустим. Но тогда придется допустить, что пираты спланировали и барраж из пятнадцати калифорниевых снарядов! И черт знает какие потери тоже!

Ахилл Мария отодвинул стакан, наклонился и сказал доверительно:

— А вот об этом на вашем месте я бы вообще помолчал. — Я скривился, как среда на пятницу, ибо, что говорить, рыло мое было в пуху, а капитан продолжил: — Сейчас на станции двадцать сотрудников ГАБ — целая делегация. Знаете, чего мне стоило не допустить их до вашей персоны? Сведения о бое поступили в общую сеть моментально, и ГАБ крайне заинтересовалось пилотом, который применил калифорниевый боеприпас. От общения с ними вас спасло только то, что территория наша не находится под юрисдикцией госструктур ОН, а инсургенты и вовсе ни под одну конвенцию не подпадают. И все равно, скандал по вашей милости назревает колоссальный. Я пока с трудом представляю, как концерну удастся его замять и сколько это будет стоить. И в денежном, и в политическом эквиваленте… Сеньор Румянцев, почему вы не следовали инструкции и не вернулись на паром по сигналу тревоги?

А вот это уже слишком. Я чувствовал, что снова закипаю. Слишком много для меня одного: тяжелейшая вахта, бой и три часа форменного допроса!

— Капитан, если бы я сбежал, мы бы гарантированно потеряли минимум три флуггера эскорта. Они же остались меня прикрывать! А у пиратов было двадцать четыре машины! Кстати, никаких гарантий, что я успел бы долететь до парома, а паром успел бы уйти в Х-матрицу. И вот тогда «Синдикат» заполучил бы CFC-210 с калифорниевыми снарядами! Я лично знаю в системе ровно три достойные цели для ядерного удара: «Тьерра Фуэга», орбитальный завод «Абигаль» и крепость «Амазония». Представьте картину маслом: одним прекрасным утром мы получаем в борт пять ядерных БЧ! А потом и «Амазония»! И на закуску — «Абигаль»! Сколько это может стоить концерну в «денежном и политическом эквиваленте»? Предлагаю рассуждать об адекватности моих действий именно с этой точки зрения. Как вам?

— Н-да… — Безопасник вернулся в исходное положение, полулежа в кресле, рука на столе. В задумчивости он выбил пальцами троекратную дробь. — Ну что же… Касательно данного ЧП, а это именно ЧП… История не знает сослагательных наклонений. «Если бы вы», «если бы они» — не предмет для дискуссий. Вы поступили так, как поступили. И за это вам полагается благодарность и премия, или выговор, а то и статья. ЧП настолько масштабное, что это решаю не я и не сеньор Роблес. По этому случаю я могу лишь дать отчет, где ваши действия будут охарактеризованы положительно…

— Благодарю.

— Пока не за что. Вы добавили слишком много соли в кашу, она может оказаться несъедобной. Н-да, вернемся к делу. Сеньор Румянцев, мои коллеги чрезвычайно интересуются, как вы умудряетесь притягивать неприятности, выходя из воды неизменно сухим?

— Вот такой я человек! Даже забавно!

— Что именно вы находите забавным?

— В Академии ровно этот вопрос мне задавал начальник факультета Федюнин, а потом эскадр-капитан Тоцкий на «Трех Святителях».

— Понимаю обоих. Но это к слову. Теперь поговорим о вашем полете в систему Шао…

«И это знает! Но откуда? Ах да, он же офицер „Эрмандады“…»

— Я сейчас не говорю о нецелевом использовании служебной техники. Меня интересует другое. А именно, один момент, который остался невыясненным после прочтения данных бортового самописца. Во время патрулирования на орбите Блэк Принцесс вы совершили посадку. После чего выключили абсолютно все сенсорные системы флуггера. Черный ящик показывает, что вы провели на поверхности около часа, потом взлетели. Заметим, вся автоматика на флуггере выключена, даже парсер, то есть вы шли полностью на ручном управлении. В таком режиме вы провели более четырех часов и совершили при этом еще одну посадку. Потом системы флуггера снова работают, вы возвращаетесь в базовый лагерь. Вы не могли бы объяснить, что вы делали все это время?

— Нет ничего легче! У меня была чудовищная депрессия, я решил потратить свободное время для, э-э-э… доступной терапии, проще говоря, чтобы прогуляться. Кроме того, я любопытен, а на Блэк Принцесс очень красиво и интересно, я там никогда не бывал. Автоматику — да, выключил. Я учился на боевого пилота, как вы знаете, я люблю и умею водить флуггер самостоятельно без электронных костылей. Да, я два раза приземлялся и выходил на поверхность. Повторюсь: мне было любопытно. Считайте это еще одним пунктом противодепрессивных мероприятий.

— Интересный способ! Обязательно надо опробовать. — На лице капитана было написано, что он не верит ни единому слову.

— Не советую — убьетесь. Ручная посадка флуггера на необорудованную площадку… Сами понимаете.

— Ценю вашу заботу. — На лице ирония. — И тем не менее, вы, сеньор Румянцев, с позволения сказать, «гуляли» на казенном флуггере при выключенной автоматике. Жгли топливо, собственность концерна. Это недопустимо.

— Вычтете стоимость из оклада, — посоветовал я.

— Я сейчас не об этом. Это сеньора Роблеса головная боль, не моя. Моя голова болит по другому поводу: вы пять часов якобы «гуляли» по планете, часто посещаемой «Синдикатом TRIX». При этом данные объективного контроля о ваших действиях отсутствуют. Если добавить этот факт к череде совпадений, в которых неизменно фигурируете вы и «Синдикат», выводы получаются самые нехорошие. Мои коллеги настоятельно рекомендовали обратить на это внимание.

— Ну так арестуйте меня! Если уж выводы вы сделали!

Капитан пододвинул планшет, медленно его раскрыл и с полминуты занимался нажиманием кнопочек. Заработал принтер, и в его руки выползла какая-то распечатка. Он положил ее на стол и накрыл ладонью.

— Пока, сеньор, мы не имеем никаких оснований не верить вашим объяснениям. Пока вы просто фигурант нескольких ЧП, из которых, к слову, вышли с честью, принеся несомненную пользу концерну. Ваш личный планшет, коммуникатор и парсер «Хагена» были самым тщательным образом проверены в информационной службе «Эрмандады», и никаких порочащих вас сведений мы не нашли.

«Ну еще бы, — подумал я. — Свой первый вирус я написал в двенадцать лет! Во все блоки памяти, имевшие касательство к прогулке по Блэк Принцесс я ввел одну хитрую программу, которая полностью дефрагментировала кластеры, содержащие любые сведения о „Ренате“».

— Таким образом, пока вам не выдвинуто никаких обвинений. Более того, руководство «Тьерра Фуэга» склонно ходатайствовать об официальной благодарности по последнему случаю. Пока вы можете быть свободным и продолжать работу.

— Тогда я, наверное… — Я было начал вставать, но капитан остановил меня вскинутой ладонью.

— Не торопитесь. Я уполномочен дать вам один официальный совет и сообщить одну новость, возможно, лично вам приятную. Пункт первый. Вы знакомы с теорией капитализма Августина Фурдика?

— Какое это имеет отношение? Впрочем, да, знаком.

— Не до конца. А именно: вы зря игнорируете практический вывод, из нее следующий.

— Какой?

— Делиться надо! Вот какой! Неужели выдумаете, что мы не в курсе делишек Фурдика и ему подобных? Да, мы довольно либерально относимся к тому, что полезный сотрудник зарабатывает на стороне. Но до тех пор, пока вы работаете в концерне и используете его оборудование, концерну принадлежит десять процентов всех ваших «левых» доходов. По-моему, справедливо. Если нет возражений, завтра переведите на счет концерна первый взнос.

— А дальше?

— Что дальше?

— Новость! Вы говорили, что…

— Ах, да! Завтра к «Тьерра Фуэга» прибывает сводная эскадра Великой Конкордии с дружеским визитом. Сформирована гостевая делегация, куда включены вы. Более того, на ваше имя поступило официальное приглашение на борт тяжелого авианосца «Римуш». Вам это о чем-нибудь говорит?

— О чем-нибудь говорит. Я знаком с парой клонских пилотов, а заодно с командиром «Римуша» Бехзадом Кавосом, — ответил я, в темпе размышляя, что бы это значило и какого черта клонов принесло сюда, на задворки Сферы Великорасы. — И все-таки, с вашего позволения, я пойду? Страшно устал, знаете ли.

— Сеньор Румянцев, еще один совет. Неофициально, — сказал капитан, когда я стоял перед дверью кабинета. — Как говорят в разведке: ходите опасно. Пока вам феноменально везет, но везение имеет одно нехорошее свойство — ограниченный ресурс.

Справедливое замечание! Я кивнул и вышел.

Башка гудела. Руки мало не тряслись. Да, товарищи, я вообще еле держал вертикаль! Кровопийцы, блин. Но приходилось признать, что сегодня мне опять повезло, причем дважды: я жив и я на свободе! Мир вокруг меня зловеще нашептывал: Румянцев, ты ходишь по чертовски тонкому льду. И если он проломится…

Лучше было не думать, что будет, «если». А еще лучше до этого «если» не доводить. Так что я решил воспользоваться советом и ходить опасно, пока есть чем ходить. Когда танцуешь с дьяволом, лучше держать ритм, бл-л-лин.

Пока я пошевеливался в сторону каюты (спать хотелось! спать!!!), в голову случайно забрели две мысли.

Первая: выпить пару капсул антирада. Одному Богу известно, какую дозу я сегодня схлопотал.

Вторая: а ведь капитан прав насчет крота. Крот есть, и он роет служебную информацию, как клонский шагающий экскаватор люксогеновые пески на Паркиде. Надо полагать, и вознаграждение за это получает в пропорции. По милости этого орла меня два раза чуть не угробили. А кое-кого угробили. Вот ведь крыса!

Вторая мысль потянула за собой третью. Кто?

Практически кто угодно, учитывая совокупный моральный облик сотрудников. Но чем больше я думал, тем чаще мой внутренний взор задерживался на Тосанене.

Мог? Мог!

И в астероидном скоплении АД-13 он был, и сегодня тоже. Круг лиц, посвященных в секрет «Доны Анны» весьма невелик, а тех, кто мог реально передать информацию в «Синдикат TRIX», и того меньше. Кроме того, в обоих скоплениях — АД-13 и АД-112 — кто-то должен был наводить пиратов с места. Уж очень чисто они выходили на рубеж, уж очень точно рассчитывали засаду…

Мамочки, а ведь Тосанен сегодня… А ведь Тосанен сегодня заработал повреждения и сидел на пароме! То есть во время гипотетического абордажа он ничем не рисковал! Неужели он?!

Но не факт, не факт. Он был в бою на АД-13 и там рисковал получить ракету в дюзы наравне со всеми. Да и вообще, слишком невероятно. Тойво, конечно, карьерист, любит деньги сверх всякой меры, и мужик он странный. Но все это не основания. У нас много жадных карьеристов, а странные так почти все. И фактов нет, одни догадки.

Так что я стал думать о хорошем.

Завтра прилетают клоны. Завтра, быть может, я увижу замечательную женщину — Рошни Тервани!

Думы о Рошни моментально заняли все ресурсы мозга и сердца. Уснул я с блаженной улыбкой на устах.

На следующий день из Х-матрицы вывалилось целое стадо.

За фундаментальным тяжелым авианосцем «Римуш», как утята за мамой уткой, пристроилась всякая мелочь: эскортный авианосец «Мобед», эскадренный тральщик типа «Сурсан» и еще одни тральщик, совсем какой-то невзрачный и лично мне по силуэту не известный. Колонну держали в коробочке многоцелевые фрегаты «Киш» и «Рад», а также фрегаты ПКО «Пехлеван» и, извините, «Бузурджмехр», что бы это название ни означало.

Рядом шли фрегаты ЮАД «Камарад Лепанто» и «Камарад Фидель», присланные, надо понимать, для представительства и чтобы сделать приятное руководству концерна. Ведь оба были построены на вервях «DiR» и являли собой просто невозможную красоту.

На базе царило оживление.

Во-первых, какое никакое, а развлечение. Во-вторых, лучшим из нас это развлечение предстояло вскоре отведать, а в-третьих, просто приятно было поглядеть на боевую технику вместо скучных мирных кораблей. Все панорамные иллюминаторы были засижены народом, так как эскадра подтянулась на минимально безопасную дистанцию.

Коридоры и помещения наполнились смешной болтовней и рассуждениями гражданских, которые уверены, что разбираются в боевой технике, почитав в Сети бессмертную Рупедию.

Банкет был назначен на 16–00, я успел знатно наутюжить мундир и морду лица. Бывает такое перед праздником: времени осталось полдня, а ничего полезного не сделать. Не потому что лень, а потому что уже занят. Праздником ожидания праздника. Даже книжка какая-то так называлась, не помню точно. Вот Колян Самохвальский точно вспомнил бы…

Самохвальский, Оршев, Пушкин, где же вы, друзья моих счастливых дней?

Вид эскадры пробил плотину, которая берегла поля души от ностальгии. И ностальгия хлынула. Ведь совсем недавно я прикрывал именно эти звездолеты от джипсов, а звездолеты прикрывали меня, извергая в пространство металл, силумит и тераджоули энергии. Что же теперь? Где я и где они?

А! К черту!

Я решительно встал, оправил беспогонный китель и зашагал в сторону «Террагоны». Лечиться. Да и организм разогнать неплохо бы, а то знаем мы клонские застолья. Пехлеваны решительно не понимают фразу: «Я пропускаю», так что пить приходится много и метать часто — слова здравиц сыплются у них, как из пулемета. Спасает только внушительное количество слов в каждом тосте — успеваешь закусить.

В лифте я столкнулся нос к носу с Данканом Тесом. Тот весь был на редкость сувенирный, фильдеперсовый и распространял сильный мускусный ореол.

— Здорово, Дан! Ты в бар намылился? — Мы пожали руки.

— Так! Надо покушать. А то клонская еда не радует мою глотку, — сообщил он, недовольно поджав губы.

Дан не пил, ел мало и исключительно диетическую пищу. Так что визит на «Римуш» был для него испытанием. Я на его месте точно отказался бы.

Но не таков был мой товарищ. Камрад Тес — человек обязательный и безотказный. Ему сказали: «надо быть», значит, надо быть. Теперь он предвкушал анисовую водку пополам с детоксином и жирную, острую пищу — удар по его тщательно соблюдаемой печенке.

— Слушай… — Я внезапно сообразил, что у него можно кое-что разузнать. Вслед моим вчерашним думам. — Имею вопрос.

— Всегда рад.

— Скажи, ты хорошо знаешь Тосанена?

— Скорее да, чем нет. Мы знакомцы дольше, чем с тобой… Но не стану сказать, что я его знаю хорошо.

— Как, по-твоему, он честолюбив?

— Я об этом не имел мыслей… Пожалуй, можно так сказать.

— А как ты считаешь, он хочет сделать серьезную карьеру в концерне?

— Не знаю… Думаю, да. Кто против хорошей карьеры!

«Весь вопрос только какими средствами», — подумал я, но ничего вслух не сказал, тем более что у меня появились серьезные сомнения о намерении Тосанена сделать карьеру именно в концерне.

Я не стал расспрашивать дальше. Тес был слишком занят своим внутренним миром, чтобы целенаправленно интересоваться безразличным ему Тойво.

Мы зашли в бар и примостились за стойкой. К нам подошел Фурдик, подтащивший мне традиционную стопку «Ягермайстера».

— Разгоняешься? — спросил он. — Ну что, поздравляю. Повеселишься.

— Это как сказать. Сейчас начнется: «Встань на путь Солнца! Не сворачивай! Кстати, муж дочери двоюродной сестры племянника моего деверя получил почетную грамоту общества „Борцы за Материализацию Абсолютной Чистоты“! Вы представляете?!»

— Не ной! Всё разнообразие. На вот, пей лучше.

— Да нам еще предстоит… Ты бы распорядился насчет пожрать, а?

В 16–00 мы были на «Римуше», который ради такого случая пристыковался к станции.

Ничего на борту принципиально не изменилось. Я шагал по знакомым коридорам и невольно вспоминал мрачную послебоевую суету, что царила здесь после эскадренного сражения с джипсами.

Теперь все было надраено, намыто и блестело, как у кота сами знаете что. Весь путь делегации был увешан гирляндами бумажных цветов. Как трогательно! Уверен, что их вырезали всем экипажем. Самодельные плакаты сообщали с каждой стены: «Пехлеваны Великорасы на страже мира!», «Встаньте на путь Солнца, братья и сестры Объединенных Наций!», «Да благословит вас Ахура-Мазда!» и даже «Москва — Хосров братья навек!».

Накрыто было в офицерской кают-компании. Над входом сиял золотом фравахар и бронзовая табличка с надписью: «Место отдохновения ашвантов». Фравахар обнаружился и с обратной стороны дверей, а напротив, у торца зала в высоком прозрачном кубе горел негасимый Атур-Гушнасп — Священный Огонь.

Накрыто было знатно. Три необозримых П-образных стола. Я люблю кухню клонов. Я даже готов сказать, очень люблю. Но и мне не удалось вспомнить десятой части названий предложенных блюд.

Нас встречали. Избранные пехлеваны (целая толпа) во главе с каперангом Бехзадом Кавосом (все такой же прямой) и капитан-лейтенантом Бахманом Салехи (все такой же пафосный). Из того факта, что первым лицом свиты каперанга является какой-то каплей (три ступеньки вниз по лестнице званий!), я сделал вывод, что этот Бахман Салехи происходит из какого-то особо знатного рода. У конкордианцев с их кастовой системой подобное встречается нередко.

Ашвант Кавос поднял фужер и затянул, но управился на удивление быстро:

— Друзья мои! По нашему календарю сегодня — шестнадцатый день месяца Шахривар. А шестнадцатый день месяца посвящен у нас Митре. Выбор даты нашего визита не случаен, ведь именно Митра является высоким покровителем дружбы. А поэтому тост мой — за лучшее, что может случиться между двумя великими державами! За дружбу!

По правую руку от него разместился Карлос Мачетанс — командир «Камарада Лепанто». Он тоже не ударил в грязь лицом. Как принято у клонов, без паузы после первого тоста, прозвучало его алаверды.

— Я разделяю чувства наших конкордианских гостеприимцев. Однако, как говорят у нас в Мехико, второй тост должен быть короче первого… К тому же, среди конкордианских офицеров я вижу не только мужчин, высеченных из гранита и стали, но и прекрасные жемчужины, оправленные военной формой. А потому, друзья, выпьем за здоровье, ведь красоты и так в избытке!

Все выпили по второй.

И началось…

Когда волна обязательных тостов схлынула, я уже слегка осоловел.

Рядом со мной обнаружилась томная черноволосая красавица в лейтенантском мундире, который, надо признать, был ей весьма к лицу. Я принялся ее разглядывать, о, в рамках приличий, конечно! Но она все равно заметила и повернулась ко мне.

— Вы ведь Андрей Румянцев? — спросила она, причем обнаружилось, что голос у нее под стать внешности: мягкий и томный.

— Да… У меня это на лбу написано? — не совсем ловко ответил я. От удивления.

— Ваши новые друзья из концерна очень хорошо о вас отзывались. Меня зовут Исса Гор. — Девушка протянула руку и одарила меня едва заметным пожатием.

Я заулыбался, невесть что себе воображая.

— Очень приятно. Встаньте на путь Солнца, Исса.

— Встаньте на путь Солнца, Андрей… Мне знакомо ваше имя. Я пересматривала все представления к нашей медали «За Наотар». Вы были в списках. И я знаю, что вы служили на «Трех Святителях».

— Это правда, но медали я так и не получил.

— Я знаю вашу историю… Андрей, вы ведь знакомы с кадетом Пушкиным?

— Учились в одной Академии. Но в разных группах.

Красавица замолчала, и ее длинные пальцы принялись нервически теребить салфетку. Высокий лоб разделила морщина, она то приоткрывала рот, то закрывала, будто не могла решиться задать вопрос. Очень важный вопрос. Наконец она снова посмотрела на меня, прямо в глаза.

— Скажите, Андрей… — почти шепотом, одна рука прижалась к сердцу, а вторая легла на мою ладонь. — У него нет женщины? Там, на Земле?

— Ну и вопрос… Не знаю. — Я растерялся. Этот жест, этот внезапный контакт был так непривычен!

— Может быть, он вам о чем-то таком говорил?

— Да я его не видел с мая месяца! А раньше… Раньше не замечал. У него лучший друг Колька Самохвальский. Вот у кого надо спрашивать о делах сердечных. А почему вас это интересует?

— Мы собираемся пожениться.

Вот тут я не просто растерялся. Я оторопел!

— Вы… С Сашкой?!.. Вы?..

— Да, мы с Александром. — Исса заметно успокоилась, расправила салфетку и заговорила ровно и уверенно. — Мы познакомились на Ардвисуре в здравнице Чахра. Его и кадета Самохвальского премировали путевкой после Наотарского дела. Там мы и познакомились, а он сделал мне предложение.

Мысли мои скакали, все-таки я был слегка пьян, поэтому ничего лучше я не придумал, как, запинаясь, произнести глупейшую фразу:

— Ничего себе!.. Во Сашка дает! То есть, вы оба даете! Я не знаю… Ну, молодцы… Поздравляю… Совет да любовь… И пусть вам Ахура-Мазда, что ли, тоже… того…

— Спасибо! Спасибо огромное! — Исса искренне и заливисто рассмеялась, прижавшись к моему плечу. — Я тоже желаю, чтобы Иисус Христос вам, что ли, того!

После чего мы заржали оба, то есть заржал я, а она рассыпала хрусталь своей радости, как говорят в Конкордии.

Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Такую кралечку оторвал! А ведь клялся, что не женится, пока жив! А кралечка-то просто высшего класса! Самка человека девятьсот девяносто девятой пробы!

И как умудрился только? Пушкин ведь на факультете заслуженно считался одним из главных неудачников в смысле женского полу. Хуже, пожалуй, был только его закадычный друг Самохвальский.

Один, как увидит подходящую девчонку, так что-то блеет, ни бэ, ни мэ, ни ку-ка-ре-ку. Она бы и рада — Сашка парень видный! Высокий, крепкий и на морду не урод. Только что проку с его статей, если он толком даже на танец пригласить не может? Я уж молчу про все остальное.

Второй, то есть Коля, был обходителен, говорлив и галантен. Строго говоря, он умел так заболтать, что девушки, как под гипнозом, шли за ним куда угодно, будто крысы за гамельнским дудочником… черт, про крыс-то я неловко сравнил… Ну да ладно. Факт в том, что Самохвальский уводил их во всякую ночную романтику, где часами общался на разные темы. И даже пальцем не трогал. Вот им разочарование… Соответственно, Коля у нас тоже мужик что надо.

А все оттого, что искал Любовь!

Любопытному консилиуму кадетов была достоверно известна всего одна пассия Пушкина. И ни одной — Самохвальского. Это, конечно, не окончательный факт. Оба стеснительные, как черт знает что. По Самому Интересному Вопросу из них слова не вытянешь!

Но Пушкин реабилитировался по самому высшему разряду! Не ожидал! Молоток! Взял качеством, нечего говорить. Такая шикарная и, судя по всему, неприступная женщина, как Исса, стоит большей части девчонок-морковок, которых он упустил по нескладной своей психике.

Пока я вспоминал приятелей, пока чокался с Иссой, пока закусывал разными клонскими вкусностями, банкет распался на куски. Столы наполовину опустели, опустели и стулья — хозяева и гости начали ходить, общаться, собирать небольшие компании. Нормальная, обычная эволюция любого крупного застолья.

Исса куда-то сбежала, болтать стало не с кем. Я завладел высоким бокалом и нацедил туда бехеровки, с оглядкой, не обидеть бы кого. Мне Фурдик всучил целую фляжку, памятуя о моей нелюбви к анисовой водке и клонским шипучкам.

Просканировав местность, увидел Данкана, который выпивал уже без посторонней помощи. А выпивал он с каплеем Мачетансом, Тойво и еще одним незнакомым пилотом в парадном мундире «DiR». Пилот был важный. Смуглый брюнет с модным зачесом и нафиксатуренными усиками, которые придавали всему облику невозможную надменность.

— Фернандо Гомес, ведущий пилот-испытатель концерна, — представился он, когда я подошел и выразил намерение злоупотребить в их обществе.

Определенно, есть в положении наемника свои плюсы. В прежние годы я бы на пушечный выстрел не смел подойти к командиру фрегата. В военфлоте субординация соблюдается всегда, даже во время общих пьянок. А тут — запросто. Подумаешь, каплей, подумаешь, ведущий испытатель! Желаю выпить с вами, и никаких!

Впрочем, выпить мы не успели, так как к нам причалил эскорт клонских офицеров во главе с Бехзадом Кавосом и Бахманом Салехи.

Они завели скучнейший разговор о политике. С политики мы быстро переключились на пиратов. А вот это был оверкиль! Разговор был нескучный, хотя и абсолютно лишний.

Пехлеваны жаловались, что де предприятие «Кармаил» терпит невозможный ущерб от беспредела «ваших инсургентов», а «ваше командование» не чешется.

— Можно было ожидать, что ваша сторона пришлет сюда, в Тремезианский пояс, несколько больший наряд сил, нежели два фрегата! — гневно воскликнул Кавос.

Каплей долго пытался перевести все в шутку, но беседа не переводилась, так как клоны попались совершенно непрошибаемые. Тогда он принялся объяснять, что Главный Штаб ВКС ЮАД делает ставку на действия агентурной разведки, чтобы выяснить местоположение главной базы инсургентов. Клоны ответили, что толку пока не видно, и где гарантия, что он вообще будет, после чего сеньор Мачетанс засверкал очами и отчеканил стальным голосом:

— Мы, дорогие союзники, в отличие от вас, в люксогене не купаемся! Мы не можем гонять эскадры впустую! Как только разведка выяснит координаты баз пиратов, их численность и боевые возможности, туда будет выслана бригада авианосцев, а если потребуется, и линкоров! И я попрошу вас воздержаться от публичного обсуждения действий нашего командования! Это вне вашей компетенции! А критиковать решения вы будете тогда, когда они окажутся неэффективными!

Упертый каперанг собрался ответить и уже набрал воздух, когда Бахман Салехи взял его под локоток, многословно извинился и увел всю пехлеванскую братию.

В общем, мы слегка поссорились.

— Проклятые клоны! — зашипел Гомес, да-да, буквально зашипел, как только они отошли. — Как меня бесит их напыщенная болтовня!

Тойво Тосанен улыбнулся, почесал подбородок и прошептал:

— Спокойнее, мой друг. Если клоны узнают, что вы имеете отношение к одной титанировой птичке, их разведка выкрадет вас из собственных штанов.

— О чем вы? Какая птичка? — Гомес наигранно удивился.

— Вы прекрасно знаете, о чем я. Контейнеры с двумя новыми птичками появились в ангарах «Тьерра Фуэга». А вместе с ними появились вы.

— Вам бы лучше приложить детективные таланты к чему-то более полезному. Например, к поиску базы «Синдиката», — огрызнулся Гомес и продолжил с угрозой. — А вот об этом — об этом лучше не болтать! Да еще на чужом авианосце!

Я очень лабилен к подобным разговорам, у меня начинает все зудеть от напряженной атмосферы, поэтому я задал наводящий вопрос:

— Интересный у вас разговор… Скажите, Фернандо, а почему вы так не любите клонов?

— А вы их, вероятно, обожаете?

— Они — наши союзники. Этим для меня все сказано.

Тойво похлопал меня по плечу и высказался вместо Фернандо:

— Я их тоже не люблю. Попомните мои слова: придет день, когда мы сойдемся с этими союзниками в смертельной схватке… А пока что, друзья мои, улыбайтесь! Улыбайтесь им! В этой космической глуши вежливость — залог долгой жизни.

— Что вы имеете в виду?

— Я, дорогой Фернандо, имею в виду вот что…

Н-да, ссору погасить не удалось. Сейчас опять начнут собачиться. Я сбежал. Тосанен увлеченно спорил с испытателем, и только Данкан, стоявший рядом, помалкивал, хлопая честными глазами.

А я сбежал курить.

И вот, выхожу я из туалета со стаканом бехеровки, а навстречу мне идет…

Рошни Тервани!

— Боже мой! Госпожа лейтенант! Вот кого я рад видеть на борту «Римуша»! Здравствуйте! Встаньте на путь Солнца, Рошни!

— Славен Ахура-Мазда! Андрей! — Она прижала ладони к груди, округлила рот, постояла секунду, словно убеждаясь, что я не галлюцинация, а потом отчаянно бросилась, обняла меня за шею и троекратно поцеловала. И губы ее сегодня троекратно обожгли меня сильнее калифорниевых БЧ вчера.

Еще тогда, в медотсеке авианосца, я понял, что она очень красива. Но в тот час ее украшал синяк в пол-лица, из носа густо текла кровь, кровь и пот лепили волосы в бесформенный ком, измятый грязный комбинезон… Короче говоря, картинка!

Да и я был хорош. Непонятно на каком свете пребывавший после атаки «Эльбруса», когда Яхнин помирал в соседней кабине, а вокруг вились мстительные гребешки… Так что оценить красоту я не мог. Сознательно не мог. Не тот был момент! Просто подметил автоматически: девка — огонь!

А теперь…

Я ослеп.

Полцентнера красоты на грани критической концентрации!

Высокие скулы, упрямый подбородок с ямочкой, черные каскады волос по плечам и глаза, глаза с ладонь, чуть раскосые, пронзительные.

Я ослеп. О чем и сказал, едва оправившись от неожиданных поцелуев.

— Я ослеплен вашей красотой, вы настоящий бриллиант! Живой и желанный!

— Андрей, зовите меня на «ты»! Ведь после всего мы ближе, чем родственники! И спасибо! Очень приятно слышать такие слова… от вас.

— Это правда, не за что благодарить. Строго говоря, я не видел офицера красивее! Вот еще что: со мной тоже не надо на «вы», прошу.

— Договорились. Тогда ты и Андрей?

— Ты и Рошни.

— Проводи меня к столу, Андрей. Я опоздала к началу банкета.

Я свернул руку калачиком, она догадалась, что требуется, женским чутьем, не иначе — в Конкордии это не принято. Так под руку мы прошли в «Место отдохновения ашвантов». Мы ели, пили и говорили. Обо всем на свете.

Рошни оказалась не только самым красивым офицером, но и самым разговорчивым клоном (правда, клоном она и не являлась, так как происходила из касты потомственных пехлеванов).

О! У нас были общие темы! Беседа текла весенним ручьем и не останавливалась. Мы близкие люди — это правда. «Шаррукин-17» и час в «Фульминаторе» — незабываемое свидание, стоит нескольких лет знакомства. Кроме того, мы — пилоты.

— Как у меня дела? Я все летаю. Какие еще могут быть дела! Новая модификация «Абзу» Т-4 — это сказка! Вот говорят, что «Абзу» морально устарел. Чушь! — пела Рошни, а я поведал ей грустную историю моей жизни.

— Так что я летаю и теперь даже на истребителе. Но об офицерском патенте можно забыть, — закончил я и потупился.

— Ой. Как же так? — Рошни умудрилась вместить в эту короткую фразу больше сочувствия и жалости, чем я слышал за все время от бывших соратников.

А может мне так казалось? Не знаю. Но когда она обняла меня и погладила по голове, я ощутил себя одновременно самым несчастным и счастливым человеком на свете.

Вот что за манера у клонов, в случае чего, сразу хвататься за собеседника? Я не против, но я не только человек, я — мужчина! Нельзя меня вот так обнимать без предупреждения! Или можно?..

— Выходит, что ты из-за меня… Из-за того, что спас меня? — Она замялась. — Так пострадал из-за меня? Как ужасно с тобой поступили!

— Это мой выбор, Рошни. Я не бездушный робот и не тупой солдафон. Я сделал то, что сделал бы любой нормальный человек. Получил сигнал и пришел на помощь. А там — ты… на самом деле, если бы я знал, как оно обернется, я бы не изменил решения, правда.

Ее невероятные глаза изливали гигаджоули благодарности. Ничего не нужно было говорить, но она говорила, говорила, говорила. В том числе и возвышенные банальности, но это было так приятно!

— Я в долгу перед тобой, Андрей!

— Ерунда.

— Нет! Ты поступил как воин. Ты достоин офицерских погон не меньше многих достойных пехлеванов нашего флота! Да и вашего тоже.

Потом она расспросила о Яхнине, который из всей нашей компании пострадал сильнее всех. Я успокоил ее, сказав, что Максим Леонидович жив-здоров и пропел ему дифирамб, описывая, как он меня защищал.

— Он настоящий ашвант! — сообщила Рошни, и мы выпили за Яхнина.

А потом — «за нас». По ее инициативе.

Да, кто такой «ашвант», говорите? Это такое конкордианское понятие: человек, приверженный Аше, то есть мировой Правде (а тот, кто привержен Друдж, мировой Лжи, называется друджвантом). Ашвант это очень хорошо. Друджвант, как вы наверное догадались, — очень плохо. Друджвантов надо превращать в ашвантов. Если друджванты не превращаются в ашвантов, их надо убивать.

Но вернусь к Рошни. Когда она сказала это «нас», я чуть со стула не упал и поспешил прояснить ситуацию.

— Рошни, ты пьешь «за нас», так? А мы есть, как «мы», а не два разных человека? Ты живешь на Вэртрагне, я вообще Бог знает где…

— Что ты говоришь, Андрей? Конечно, есть! Ты для меня образец мужчины, и я клянусь, что так и будет! Как бы нас ни бросала жизнь, я буду тебя помнить!

Я растаял. Ни одна девушка, ни одна женщина никогда не говорили мне таких слов.

Поговорили о флуггерах.

Рошни любила флуггеры и здорово разбиралась. Она рассказала мне про ее новый «Абзу» и долго расспрашивала о «Хагене». Я «Хаген» хвалил. Заслуженно. Потом я возьми и скажи:

— Слушай! А айда к нам, на «Тьерра Фуэга»? Покажу тебе истребитель! Чем рассказывать, лучше сама поглядишь. Станцию покажу, там интересно, если в первый раз, — уловив колебания, поднажал. — Тут народ все равно будет пить до утра. Пойдем?

— Пойдем! — неожиданно легко согласилась она.

— Вот, это мой «Хаген» борт 151, — сказал я, подводя Рошни к флуггеру.

После прогулки по станции с обязательным посещением «Террагоны» и главной достопримечательности — большой обзорной галереи на верхней палубе диспетчерской, мы вовсю держались за руки, а иногда я подхватывал ее, так как девушка очень ловко симулировала алкогольную слабость.

В галерее, которую на станции все именовали просто Планетарий, Рошни вовсю глазела на потрясающей силы картину — закат Лукреции. Там же она спросила:

— Я знаю, в России есть такие… особые маленькие имена… или ласковые?

— Уменьшительно-ласкательные?

— Да, точно. Как тебя зовут… таким именем?

— По разному. Андрюша, Андрейка. В основном, Андрюша.

— Ан-дрю-ша… Андрюша. — Она попробовала слово на вкус. — Лучше Андрей. Андрюша мне не нравится. Ты не обиделся?

— С чего вдруг? Никогда не любил всяких сокращений. — Я не стал рассказывать, что со школы меня «ласкали» Дроном, так как очень сложно объяснять этимологию.

— Ну и хорошо!

— Хорошо. А вот твое имя по-русски даже сокращать не надо. Оно и так очень маленькое и ласковое. Рошни…

Короче говоря, к полетной палубе Б мы пришли в полной гармонии. И ополовиненная фляжка бехеровки тут вовсе ни при чем.

— Борт 151, — повторила она, — 151 — это в сумме семь! Хорошее число!

— И мне так кажется. Вы суеверны как всякий пилот, госпожа лейтенант?

На палубе царил сумрак — по случаю визита конкордианский эскадры был объявлен выходной, вылеты все отменили, работало только дежурное освещение. В углу одинокая группа техников выдирала элероны из плоскостей «Кассиопеи», да за переборкой в ангаре едва слышался визг станка.

Флуггеры стояли темные, неподвижные, как будто спали. Если слегка напрячь воображение, можно было представить себя на палубе авианосца.

— Красивая машина! — похвалила Рошни, обойдя «Хаген». — На картинке он совсем другой, а вблизи я только ваши «Горынычи» видела и торпедоносцы. Эти, каких… «Фульминаторы»!

— Так то картинка!

— Вот и я говорю. Очень красивая машина. Тяжелая, но изящная. Эстетика совсем как у нашего танка «Саласар». Воплощенная сила! Кормовая башня штатная или это переделка? Ага, я так и поняла. Сразу видно, что не родная. При атмосферном маневре не мешает? Такая хрень на корме… — «Хрень» она силилась выговорить по-русски без посредства «Сигурда», в результате получилась уморительная «кхрьэн».

— Не особенно, — ответил я, отсмеявшись. — Это не просто переделка, а модификация, предусмотренная конструкцией. Башня аэродинамическая. А вес… У него тяговооруженность знаешь какая? Ого! Почти в два раза лучше, чем у вашего «Абзу». Хотя, если честно, с маневренностью у «Хагена» не очень. И в атмосфере, и в вакууме.

— Ничего! — Рошни мило наморщила носик, а потом положила голову мне на плечо. — Это не страшно! У «Саласара» тоже с маневренностью беда. Даже в вакууме.

И мы снова распугали тени смехом.

— Послушай, ведь это не военная тайна, — начала Рошни. — А можно подняться в кабину?

— Не тайна. Кстати, в кресле штурмана до тебя никто не сидел! Мы же здесь одни на вылет ходим, — пока я говорил, руки сами нашли выносной пульт и, вуаля, истребитель очнулся и спустил на днищевых сегментах два кресла.

Я занял свое законное место, Рошни уселась сзади на штурманское, и нас утянуло в кокпит.

Ваш покорный слуга без умолку трещал, рассказывая что да как. Скоростью и складностью речи я мог бы поспорить в те минуты с любым экскурсоводом. Я повествовал о флуггере — и выходило, что он настолько крут, что только держись; о пиратах — и выходило, что я еще круче истребителя.

Снова о флуггере.

— …тут самое главное не потерять сознания! «Кобра» с полного форсажа — это такая перегрузка, что никакие тренировки не помогут! У «Хагена» двигатели дают в вакууме на прямой тягу… что ты делаешь?!

Рошни делала вот что: забравшись на штурманский пульт, она скользнула вперед и вниз, ко мне! Благо комплекция подходящая, да и без скафандра… Но какого лешего? То есть…

Больше я ничего не успел сказать или спросить, или, тем паче, возразить, потому что она запечатала мои уста долгим поцелуем. Она оседлала меня, устроив бедра на подлокотниках (черт возьми, вот это растяжка!) и не прекращала целовать, пока хватало воздуха.

Сначала контакт был не слишком требовательным и оставлял возможность отступления. Но совсем скоро ее язычок стал требовать! О, как он требовал!

Не знаю каким образом, но я отстранился.

— Рошни, ты уверена? Если ты думаешь, что должна, за то, что я тебя спас, то это не…

— Заткнись! Не порти момент, Андрей! Я хочу этого! С того самого времени…

Продолжила она только минут через пять, когда голова моя кружилась, и никакой сенокс не помогал.

— …самого времени на «Шаррукине»! Только попробуй сказать, что ты не хочешь!

Как я мог?!

Ее грудь упиралась мне в лицо, ткань кителей скрипела, протестуя, но мы не слышали. Она целовала волосы, щеки, шею, особенно шею, то и дело несильно впиваясь зубами, а потом возвращала фокус прицеливания на губы и брала на абордаж шлюзовую камеру рта.

Я не успевал предложить маневр — дай бог поспеть за ее инициативами! Наконец она отступила.

— Андрей! — сказала она. — Пойдем к тебе!

— Конечно, пойдем, — смог выговорить я и сделал попытку выбраться. Не тут-то было!

— Нет! Слушай, я больше не могу…

Рука ее скользнула вниз, моментально нашла, вырвала из плена, и сделала попытку укрепить то, что укреплять было совсем не нужно, но она все равно старалась! Пальцы властно скользили вверх и вниз, снова и снова, пока я не заныл, застонал, а может быть, даже зарычал:

— Рошни! Я тоже больше не могу! Если ты хочешь, начинай, а то я сейчас…

Она все понимала, умница моя. Рука легла на плечо, она снова атаковала губы, но совсем недолго.

Девушка спустилась с подлокотников, потянула меня на себя, заставляя встать, насколько позволял фонарь кабины. Ее руки снова зашарили, но теперь они изрядно дрожали, и не справились так здорово, как первый раз.

— Снимай! Ну снимай же! — Теперь все понял я, ибо тоже умный. Ремень был расстегнут, сдались и кнопки парадных брюк, а потом пали и они, ровно до колен.

Рошни впечатала меня в спинку кресла, уперевшись крепким задиком в пульт. При этом естественным образом нажались какие-то кнопки, пульт зажегся, а в утробе истребителя загудели насосы системы охлаждения — реактор набирал мощность. А я — я думал, что я уже разогнался, но Рошни доказала, что это не так. Она повернулась, и круглые ягодицы устремились на посадку, и как она успела снять брюки?!

Вертикальная посадка была снайперской.

Мы состыковались!

Я успел засомневаться, не сделаю ли я ей больно, но первый же миг отверг сомнения. Меня обволокла влажная, такая влажная плоть, и я скользнул в нее без всякого сопротивления. Рошни медленно опустилась до конца. Движению вторил долгий стон, а потом она сказала что-то на фарси, и «Сигурд», невзирая на свою безупречную репутацию, не смог перевести, в первый раз на моей памяти.

После было много такого, чего я раньше не видел, не слышал, не испытывал.

Любовь этой девушки была для меня как в первый раз, хоть и следовало признать ее предельно незатейливой, а продолжалась она недолго. Я иногда ловил себя на мысли, что «Горыныч» слишком тощий для таких фокусов, а «Хаген» — в самый раз.

Только эта мысль была не главной. Доминировал удивленный вопль всего моего существа:

— Ка-а-ак она это делает?!

Стоны. Крики. Рычание. Мои и ее. Снова стоны. Движение. Вверх, вниз по винтовой траектории. Бочка на месте. И снова вверх.

Боже мой! Острота ощущений была такая, что я должен был кончить давно и бурно! Но я дождался. Утерпел.

Движение становилось все быстрее, и я больше не пытался ответить на него. Рошни трепетала, билась и исходила судорогой. Она больше не кричала и не стонала, а только сипло тянула воздух сквозь зубы. Она умудрилась изогнуть спину так, что доставала мою шею губами, а потом снова билась и дрожала. Взлетая вверх и падая, падая, падая…

Еще быстрее. Рошни колотит кулачками по подлокотникам. Все ее ладное тело содрогается. Вздох замирает.

Замирает. Замираю я, замирает она в высшей точке подъема, почти срываясь с направляющей.

И резко вниз, с прорвавшимся наружу криком, даже не криком, счастливым воплем, который все не затихает. Как не затихает и движение невозможно долгие минуты, часы и годы.

Я взрываюсь. Взрывается торпедированная Рошни. А может, это был встречный таран? Она лежит на мне и продолжает тихонечко стонать, мягко покусывая шею. Я трепещу от счастья и не знаю, сколько мы так лежим.

— Андрей! — тихо позвала она. — Быть может, пойдем к тебе? Я… я больше не могу.

— Опять?

— Опять.

— А ты осилишь?

— А ты?

Каюта. Переборочки тонкие — это вам не капитальный «Хаген» с почти стопроцентной звукоизоляцией. Узкая, жесткая койка. На ней так удобно! Я рассуждаю о звездах, о Вселенной, о Боге, не потому что это романтично или так положено. Нам обоим по-настоящему интересно.

— Ты обращала внимание, Рошни, что Вселенная устроена на принципах любви? Все, от мельчайших атомов и молекул, до звезд и огромных галактик тянется друг к другу. Гравитация? А почему не любовь? О господи, какой у тебя язычок…

— М-м-м?..

— Невероятный язычок! О-о-ох… да, гравитация — это псевдоним — одно из проявлений любви. Физика не в состоянии описать это в доступных терминах и вынуждена пользоваться научным новоязом. Конечно, атомы и молекулы не всегда подходят друг другу. Как не всегда подходят звезды. Посмотри, как белый карлик высасывает вещество из своей соседки — огромной оранжевой звезды! Разве в жизни сплошь и рядом мы не встречаем подобное?

— А тройная система — это тогда что? Звездные извращенцы?

— Не останавливайся, ради Ахура-Мазды! Мне так хорошо, о-ох… Семья — это не две единицы, это три и больше, хотя аналогия не вполне корректна, о, Аша!.. Как ты это делаешь! Важен принцип! Да! Да! Принцип! Самое устройство Вселенной, насколько мы его знаем, исполнено любовью. И каждый год энтли получают всё новые и новые подтверждения этому! Да! Звезды не обладают разумом в человеческом понимании, но, может быть, их мысли текут слишком медленно, и мы не успеваем их уловить? Ведь звезды живут так долго… Но взгляни на красный гигант!

— Я как раз на него смотрю!

— Тебе нравится?

— О да! А ты продолжай, это так… необычно…

— Звезда живет, сияет, освещая мир, но короток ее век, как век гения, который сжигает сам себя ради дела! И вот она взрывается — колоссальный катаклизм сверхновой. И что же мы видим? Абсолютная смерть на миллиарды километров выбрасывает что? Семена жизни! Звездный газ — водород и гелий разлетаются в Галактике, чтобы потом найти кусочки другой звездной пыли, чтобы, повинуясь принципам любви, соединиться, закружиться вокруг фокуса притяжения и породить новую звезду! Которая породит вокруг себя новые планеты… О, Рошни, солнце мое, какая ты гибкая! А если ножку вот так? Невероятное что-то…

— Андрей, ты мне волосы придавил, больно! Ага, теперь хорошо! Ой какой ты упругий, да-а-а… что… что дальше…

— …а может быть, водород нашей сверхновой найдет планету? И тогда, через миллиарды лет — смешной срок, появится вода, атмосфера, ее согреют лучи солнца, появятся первые микроорганизмы, которые, все усложняясь, зачнут разумную жизнь! Разумные существа узнают любовь, и вот на далекой Вэртрагне родишься ты, Рошни… как я счастлив, о Митра, Рошни, я люблю тебя!

— Я люблю тебя, Андрей!

— Таким образом, смерть звезды дает жизнь. Строго говоря, нет никакой смерти, есть бесконечная цепь перерождений, бесконечные конец и вновь начало, перетекающие друг в друга… Как мы сейчас, солнце мое! Это ли не есть ярчайшее проявление любви? Тот факт, что звезда — запредельно горячая и неразумная, любит нас, козявок, так сильно, что отдает себя, чтобы родились мы?

— А как же Бог? Ты говоришь об эволюции. Эволюция подразумевает автономность, и в ней нет места Богу… Возрожденная Традиция не признает эволюции именно по этой причине… Андре-е-ей, ты неподражаем, быстрее, пожалуйста!

— Какая глупость! Эволюция — есть высшее чудо Вселенной! И это процесс строго запрограммированный и гениально задуманный! Какова вероятность того, что из миллиардов в тысячной степени тератонн Большого Взрыва могли сами собой, случайно, родиться первые звезды? И какова вероятность того, что из бушующего субатомного огня случайно появились молекулы органики? Которые сами сложились в одноклеточную амебу? И как могла амеба сама по себе развиться в непередаваемо прекрасную Рошни Тервани? Мы оба учили высшую математику и знаем, что вероятность находится в районе нуля. Сама мысль о случайности эволюции оскорбляет мое ratio! И главный вопрос: кто построил и взорвал Главную Бомбу? Кто автор Большого Взрыва? Я думаю тот же идеальный разум, который научил атомы притягиваться, заложив в программу главный принцип — любовь!

— Как ты правильно говоришь, да… гравитация движется любовью, какая же у нас с тобой гравитация, Андрей, я люблю тебя!

— В нашей Галактике четыреста миллиардов звезд, еще сто в Магеллановых Облаках, примерно у каждой сотой звезды есть системы, в среднем из пяти планет. Если каждая тысячная несет жизнь, значит, Галактика буквально кишит жизнью! Это тоже любовь, Рошни, столько жизни не бывает без любви!

— О-о-о, да! Теперь ляг на спину, пожалуйста!

— Хорошо. Ох, как хорошо! Любовь в основе всего. Основные морально-этические принципы, не считая некоторых узкокультурных табу, происходят из принципов любви. Ты понимаешь, что это значит, Рошни? О, Рошни, да! Да! Это значит, что «не убий» и «не укради» неизменно справедливы, и на Земле, и в Туманности Андромеды! Осталось разобраться с «не прелюбы сотвори»… Да-а-а!!! Рошни, мы что же, не предохраняемся?

— Об этом на «Хагене» надо было беспокоиться! Теперь уже все равно. Андрей, с тобой просто нереально хорошо! Я столько раз подряд ни с кем не кончала, ух!

— Рошни?

— Что?

— Я уже опять могу.

— Врешь, пяти минут не прошло, такого не бывает… ой, нет, правда!

— Это любовь, Рошни.

— Андрей, я люблю тебя!

Утром мы расстались. Рошни должна была явиться на поверку в 10–00. Заснули мы часов в семь, так что подъем был тяжелый.

Не было разрывающей тоски. Мы оба знали, что встретимся, что бы ни случилось. Мы не говорили об этом, просто я знал, и она знала, и я знал, что она знает.

Эскадра Великой Конкордии уходила, унося фравахары, Атур-Гушнасп и Священный Огонь моей любви.

Опустошения, боли и муки расставания не было, лишь светлая грусть.

Двадцать «Хагенов» прошли в строю фронта над конкордианским ордером. Мы стреляли пиро-ракетами, мы салютовали клонам, пока не опустели боеукладки. От их кораблей в черное небо потянулись ответные огни, нарядные и праздничные.

О да! Мы встретились. Иначе не стоило затевать всю эту историю. Но — если бы я знал, как именно встречу Рошни… Если бы мы все знали, что салютуем в виду флота Конкордии последний раз!