Пиранья. Бродячее сокровище

Глава первая Новые знакомства

Он шагал целеустремленной небрежной походочкой, подсмотренной у здешних беззаботных щеголей, развернув плечи, высоко держа голову — как самый обычный гражданин, не имеющий ни малейших поводов прятаться по углам, опасливо озираться и опускать глаза. Прохожих на улице было много, в том числе и девушек, таких, что охватывало мимолетное сожаление: ни с одной из этих красоток не только не удастся познакомиться поближе, их вообще никогда больше не увидеть. Самые обыкновенные дома, тем не менее, были все до одного чуточку иными, случайной экзотикой, меж ними запросто росли, как березы или вовсе уж прозаическая лебеда, неизвестные деревья и кустарники, чьих названий Мазур не знал. Но все равно, он вновь чувствовал себя своим человеком в Латинской Америке — психологический тренинг, гораздо полезнее ощущать себя обычным прохожим, чем загнанным беглецом. Даже то, что впереди, если разобраться, лежала полнейшая неизвестность, не должно беспокоить, потому что у всякой медали есть две стороны, неизвестность означает еще и новые надежды…

Хотя он не расслаблялся, конечно, был начеку. Проезжая часть слева, а потому сумку он нес на правом плече, прижимая ее локтем. Знал уже, что у местного жулья есть вредная привычка охотиться на прохожих с мотоциклов — проносятся в миллиметре от тротуара, пассажир молниеносно сдергивает сумку с плеча раззявы, и догоняй их потом на своих двоих… Бесценная для Мазура и тех, кто его сюда послал, куртка при таком раскладе либо упокоится в мусорном баке, либо будет продана за гроши какому-нибудь обслуживающему бедняков старьевщику. А дома потом жизни не станет. Хуже любого провала: позора не оберешься на всю оставшуюся жизнь, ну как же, тот самый Кирюша Мазур, у которого южноамериканские дешевые жиганы средь бела дня сперли драгоценные микросхемы, понятия не имея, что встали однажды поперек дороги спецслужбам великого и могучего Советского Союза… Право слово, лучше уж погибнуть идиотской смертью храбрых в бою с батальоном здешней национальной гвардии, в тщетных попытках поразить швейцарским перочинным ножом бронетранспортер…

Увы, для мало-мальски приличного боя у него не имелось при себе ничего подходящего, кроме помянутого ножа. Кольт пришлось выкинуть в мусорный ящик за квартал от дома: чересчур уж жутким пижонством было бы странствовать, держа в кармане пушку, из которой убиты до смерти аж три сотрудника местной беспеки, причем один из них — в офицерском звании. Здешняя полиция пребывает отнюдь не в каменном веке, и о баллистической экспертизе некоторое представление имеет. По-хорошему, следовало бы и от документов избавиться: коварный капитан, черти ему в аду кореша, мог и оставить в надежном месте конвертик с записочкой с фамилией некоего австралийца — мол, ежели не вернусь с боевого задания, коммунистом меня, так и быть, считать не обязательно, но вот винить в моей безвременной кончине следует австралийского паршивца с трудной фамилией, и никого другого. Мог у капитана оказаться и посвященный сообщник — да те же наблюдавшие издали за чакрой родственники, бьющие сейчас во все колокола. Все возможно. Но избавляться от бумаг, не имея взамен никаких других — еще рискованнее. Авось обойдется. В любом случае, насильственная смерть капитана Агирре — все же не столь эпохальное событие, чтобы вводить по всей стране чрезвычайное положение, выводить на улицы все наличные силы армии и полиции и хватать за шиворот каждого второго прохожего, не считая каждого первого. По всем раскладам, здешние спецуры будут действовать деликатно и осмотрительно, семь раз отмерят, прежде чем отрезать — потому что все следы, как ни крути, ведут к американо. К нортеамерикано, сиречь гринго. Нетрудно будет установить, что капитана и его ореликов угрохали из того же ствола, что и команданте с подручными, все шансы за то, что мнимого австралийца так и будут считать единственным уцелевшим после бойни на чакре цэрэушником, следуя той же логике, что и покойный Агирре. Не исключено, что искать не станут вообще, считая, что все равно опоздали. В самом деле, какой приличный цэрэушник будет сейчас тащиться пешком на автовокзал с засвеченным паспортом и грошами в кармане? Вот уж вряд ли. Приличный цэрэушник после таких подвигов кинется на надежную явку, в два счета поменяет паспорт на свеженький и покинет страну, как белый человек с севера — в удобном кресле авиалайнера. Нет, точно, есть шанс, что искать не будут вообще…

Он настолько уже проникся здешними реалиями, что не спешил переходить улицу на зеленый свет — остановился у кромки тротуара и предусмотрительно огляделся. Предосторожность вполне разумная: на красный свет, отчаянно рявкнув клаксоном, бесшабашно промчался огромный американский автомобиль с местным джигитом за рулем. Вот теперь можно было и переходить, поскольку других машин в пределах видимости не имеется. Правила движения здесь считаются абстрактной, теоретической выдумкой, далекой от реальной жизни — по крайней мере, там, где не маячит постовой полицейский…

Мазур остановился вдруг — форменным образом сделал стойку, как хороший охотничий пес.

Возле тротуара стоял огромный джип, ярко-синий, сверкающий лаком и никелем, с американским номером. Капот был поднят, монструозный мотор сотни на три лошадок бесстыдно обнажен, а перед радиатором, с видом унылым и потерянным, трагически поникши, стояло очаровательное создание женского пола, в синих шортиках и легкомысленной белой блузочке. Фигурка у создания была потрясающей, вся из плавных изгибов и упругих выпуклостей, глазищи — лазоревой синевы, волосы — пикантно-рыжие. Одним словом, классическая американская куколка во всей своей холеной прелести. Ничего удивительного, что поодаль собралась немаленькая кучка беззаботных пижонов с местного Бродвея, взиравших на красотку с безнадежным вожделением — а впрочем, помимо ценителей прекрасного, тут торчало немало и зевак попроще. Здешние жители, как дети малые, радовались любому зрелищу, нарушавшему жаркую, душную скуку…

Ситуация была ясна с первого взгляда. Какими бы достоинствами не обладало рыжее и синеглазое небесное создание, среди них наверняка не числились навыки автомеханика — как оно с красивыми женщинами чаще всего и бывает. Судя по всему, пижоны в белых костюмах тоже не могли похвастаться знакомством с внутренностями такого вот мотора — иначе давным-давно, наперебой, отталкивая друг друга, ринулись бы спасать красавицу…

Мазур шагнул вперед, не колеблясь. Справедливости ради стоит уточнить, что в его твердом стремлении броситься на помощь прекрасной незнакомке не было и тени рыцарской галантности. Все было грубее и циничнее. Ситуация явно попахивала либо деньгами, либо реальной возможностью набиться в попутчики. Любой патруль, тормознув такую вот лапочку, отпустил бы машину через три секунды, не заметив никого, кроме рыжей.

В общем, ни тени рыцарства. Мазур ощущал себя сейчас циничным конкистадором, для которого абсолютно все вокруг имело лишь утилитарную ценность. Или, по крайней мере, подобием Остапа Бендера, смотревшего на окружающий мир как на накрытый обеденный стол. Такова жизнь, ничего не поделаешь…

Он подошел вплотную, приподнял шляпу и, мобилизовав все свое злодейское обаяние, с голливудской улыбкой осведомился, естественно, на своем тщательно поставленном австралийском диалекте английского:

— Какие-то проблемы, леди?

Красотка уставилась на него с видом обессилевшего путника, ползущего по пустыне и вдруг наткнувшегося на холодильник, битком набитый газировкой и льдом:

— Ну, наконец-то! Вы по-английски говорите?

— Смею думать, — сказал Мазур, блистая улыбкой и лучась обаянием. — Мы, австралийцы, всегда говорили по-английски, есть у нас такое обыкновение. Конечно, некоторые считают, что наш английский…

— Бросьте трепаться! — энергично огрызнулась она. — Не видите, что я крупно влипла?!

Насколько Мазур мог судить по первому впечатлению, девочка определенно родилась южнее линии Мейзона-Диксона[7] — классически растягивала слова, чуточку в нос говорила… Вряд ли он ошибался, у него были хорошие учителя.

— Да ну, стоит ли паниковать? — ухмыльнулся Мазур. — Может, все и не так мрачно?

— Ага… — печально протянула красотка. — Не мрачно… спасибо, утешили. Она не едет, вообще не заводится. Целую неделю все было нормально, а потом она встала, мотор заглох… Эти болваны, — она сердито дернула подбородком в сторону зевак, — только торчат и пялятся на мою задницу, а я не понимаю по-местному, и никак не могу им втолковать, что нужен механик, страховой агент или дорожная полиция…

— Вы еще американского консула попросите, — сказал Мазур. — Они люди хорошие, но бесхитростные, английским не владеют, и потому…

— Да бросьте вы философствовать! — капризно прикрикнула она. — Лучше сделайте что-нибудь… Мужчина вы или кто? А на мои ноги будете потом таращиться! Сама знаю, что ноги у меня красивые, но сейчас категорически не до флирта…

— Помилуйте, я исключительно с эстетической точки зрения… — сказал Мазур.

И отвел взгляд, не особенно торопясь — не родилась еще та красотка, которую бесцеремонные мужские взгляды обидели бы всерьез. Даже в столь безнадежной для нее ситуации.

— Мне сейчас нужен не эстет, а толковый автомеханик, — сварливо протянула она все с тем же выговором землячки генерала Ли. — Соображаете вы что-нибудь в этом деле?

— Нужно посмотреть, — сказал Мазур. — Вообще-то, если мне будет позволено заметить, вы меня удивляете, мисс. Судя по номерам, вы из Штатов?

— Угадали, — фыркнула она. — Массачусетс.

— Как же родители вас отпустили одну так далеко?

Она закатила глаза и вздохнула непритворно тяжко:

— Ах вы, льстец… Незнакомец, мне уже двадцать семь, и никакая я не мисс… Хотите убедиться?

Она подошла к задней дверце синего монстра и, решительно ее распахнув, подозвала Мазура властным кивков. Он охотно подошел, с любопытством заглянув внутрь.

Изнутри шибануло столь родным, знакомым и ностальгическим ароматом ядреного перегара, что у Мазура чуть не навернулись на глаза слезы умиления, но он сдержался героическим усилием воли…

На обширном заднем сиденье, вольготно раскинувшись, возлежал в полном и совершеннейшем алкогольном отрубе субъект мужского пола. Ему было хорошо, он похрапывал с блаженной улыбкой младенца, отключившись от окружающего.

— Ух ты, — сказал Мазур. — Это…

— Законный муж, — сердито сказала красотка.

— А будить не пробовали?

— Нет, дожидалась, когда вы явитесь и подскажете столь гениальную идею… — фыркнула она. — Бесполезно. Это надолго. Именно так некоторые и понимают полноценный отдых в далекой экзотической стране — насосаться здешних убойных смесей и дрыхнуть. Черт побери, меня десять раз могли ограбить и сто раз — изнасиловать! Меня зарезать могли сто раз! А этот пьянчуга…

— Ну, вы чересчур к нему суровы, — сказал Мазур из инстинктивной мужской солидарности. — Бывают пороки похуже — наркотики там, или вовсе педофилия… Надеюсь, он не всегда такой?

— Уж это точно, — сказала красотка. — Дома — ничего подобного, будьте уверены. Там он — крутой бизнесмен, столп добропорядочности и образец благонравия. А здесь, на отдыхе, вдали от дома, среди этих туземцев… Черт побери! Вы еще долго будете трепаться? Сделайте хоть что-нибудь! У меня есть деньги, я вам заплачу, сколько запросите! Да я в таком положении, что готова отдаться любому, кто наладит этот драндулет!

— Здорово, — сказал Мазур. — А если я вас поймаю на слове?

Красавица послала ему взгляд невыносимо кокетливого накала:

— Господи, неужели вы способны воспользоваться беспомощным состоянием дамы? У вас вид джентльмена…

— Скорее уж джентльмена в изгнании, — уточнил Мазур честно. — Увы, я не рыцарь странствующий, а простой моряк, в силу обстоятельств оказавшийся на берегу без средств и перспектив…

— Моряк? — подняла она бровь. — Тем лучше. Мой дядя был моряком, и у меня создалось впечатление, что моряки — мастера на все руки. Нет, серьезно, сделайте что-нибудь!

— Посмотрим, — столь же серьезно ответил Мазур.

Вернулся к поднятому капоту и сосредоточенно уставился внутрь, на безмолвные механические потроха. Уже вскоре фыркнул про себя, присмотрелся… Окончательно уверился. С любопытством спросил:

— Вы хоть что-нибудь в моторах понимаете?

— С чего бы вдруг? — пожала плечиками красавица. — И с какой стати? Не было такой необходимости. Всегда кто-нибудь помогал — сначала парни, а потом достаточно было позвонить по телефону… У нас великолепно поставлен автосервис…

— Вот только здесь — не Штаты… — сказал Мазур.

— Я и сама понимаю! Ну, что там?

Мазур пожал плечами, стараясь не ухмыляться:

— Выражаясь сугубо техническими терминами, с аккумулятора соскочила клемма…

— Это серьезно? — спросила красавица без тени улыбки.

— Если у вас есть инструменты — дело минуты.

— Нет, правда?

— Честное слово моряка и австралийца. У вас есть инструменты?

— Там, в багажнике, вроде бы что-то валялось…

Произнесено это было таким тоном, что Мазур заранее не питал особых иллюзий — но, к его нешуточному удивлению, в багажнике и в самом деле отыскался пластмассовый чемоданчик с набором никелированных ключей, головок, каких-то хитрых приспособлений, о которых он и не слыхивал. Так что «починка» отняла даже меньше минуты, он даже рук не запачкал.

По-хозяйски устроившись за рулем, повернул ключ. Могучий мотор послушно взревел.

— Вот так-то, — сказал Мазур, выпрыгнув наружу. — В лучших австралийских традициях. Мы вообще-то — народ неотесанный, но на помощь очаровательной даме всегда готовы ринуться, только свистните…

Красотка взирала на него благодарно и восхищенно — многое тут было от кокетства, но все равно приятно. Наступила неловкая пауза.

— Наверное, надо дать вам денег? — спросила она наконец.

— Ну что вы, — сказал Мазур. — Это не работа, пустячок…

— Но должна же я как-то вас отблагодарить, иначе выйдет несправедливо… Отвезти вас куда-нибудь?

— Вообще-то я направляюсь на автовокзал, — сказал Мазур. — Это в паре миль отсюда…

— А потом?

Он поколебался. В конце концов, встреча была абсолютно случайной, он мог и не пройти по этой улице, конечно, если его вели несколько человек, переговариваясь по рации, то в этом случае свободно могли подставить приманку… а смысл? Нет, не стоит путать здоровую паранойю с нездоровой манией преследования…

— В Вильяуэску, — решился Мазур.

Она присвистнула:

— Вот черт, так и мы — туда же! Вы тоже на карнавал?

— Вы мне льстите, — сказал Мазур. — Я же говорил уже, что перед вами — одинокий странник без денег и перспектив… Короче говоря, я добираюсь до Вальенильи или Тукупирите, чтобы устроиться на какой-нибудь корабль. Здесь, на суше, вообще в этой стране не нашлось ничего подходящего, так что лучше заняться чем-то привычным…

— А чем вы здесь пытались заняться?

— Да пустяки, — сказал Мазур. — Пытался искать индейское золото.

— Как интересно! — она определенно что-то для себя прикидывала. — И романтично, должно быть…

— Романтично — это когда находишь клад, — подумав, заключил Мазур. — А если никакого клада нет, получаются скучные будни…

— Все равно, интересно… Вот что! Я, кажется, придумала… Мы все равно едем прямиком в Вальенилью, там должны погрузить машину на теплоход и вернуться домой морем… Что, если я вас на это время найму?

— В качестве?

— Ну, не просто лакея, успокойтесь! Я и так вижу по вашему лицу, что личность вы свободолюбивая и гордая… Вы, скажем, будете «белым охотником». Я читала про Африку. Путешественники там нанимали «белого охотника». Проводник, телохранитель, гид… Это все же выше, чем лакей, а?

— Пожалуй, — сказал Мазур.

— Понимаете…

— Джонни.

— Понимаете, Джонни, — сказала она доверительно. — Меня такой вот экзотический отдых уже достал. Все бы ничего, но когда мой хозяин и повелитель таким вот образом оттягивается за весь прошлый год и набирается бодрости на будущий, я остаюсь совершенно беззащитной и беспомощной. Сами видите. Могло случиться и что-нибудь похуже, а он узнал бы об этом через несколько часов… В общем, я уже пару дней как пришла к выводу, что без надежного «белого охотника» рядом не обойтись. Вот только взять его было негде, кругом одни аборигены. Вы так кстати подвернулись… Согласны? Я вам заплачу… ну, скажем, двести долларов. Или этого недостаточно?

— Отчего же, ведь налоги все равно платить не нужно, — сказал Мазур. — Честно говоря, я готов быть вашим «белым охотником» совершенно бесплатно, за бутерброд, глоток воды и благосклонный взгляд…

Сделав личико невинной школьниюы, красотка протянула:

— Ну, кормить я вас обещаю на совесть, а вот насчет благосклонных взглядов — там будет видно… Значит, согласны?

— По рукам, — сказал Мазур.

— Вот только… можно мне взглянуть на ваши документы? Вполне разумная предосторожность…

— Ну что вы, я понимаю, — сказал Мазур, проворно извлекая из внутреннего кармана свою «липу». — В самом деле, разумно…

— Господи, ну и фамилия у вас! — фыркнула она с детской непосредственностью, возвращая бегло просмотренные документы.

— Вот над фамилией я бы убедительно попросил не смеяться, — сказал Мазур проникновенно. — Отличная фамилия, весьма аристократическая. Слышали, кто у нас в Австралии считается аристократами?

— Ага. Потомки каторжников?

— Ну да, а что? — ухмыльнулся Мазур. — Очень престижно, знаете ли, происходить от сосланного когда-то в Австралию каторжника, и чем раньше это с ним произошло, тем престижнее…

— Я читала где-то.

— Между прочим, основатель нашего славного рода угодил в Австралию в первой половине восемнадцатого столетия, — сказал Мазур. — В первой, не во второй. По вашим американским меркам это все равно, что быть потомком пассажира с «Мейфлауэра»…

Она фыркнула:

— Ваше сиятельство, а сидеть-то в вашем присутствии можно?

— Безусловно, — сказал Мазур ей в тон.

— Я надеюсь, ваш славный предок воистину заслужил такое обращение? Другими словами, был чем-то большим, нежели вульгарный карманник?

— О, будьте уверены! — сказал Мазур лихо. — Прапрадедушка был гораздо более серьезным человеком, он, знаете ли, грабил почтовые кареты на пустошах под Лондоном — а это в те времена считалось вполне достойным джентльмена занятием. К сожалению, он увлекся и однажды проткнул шпагой местного судью… вообще-то и это в те времена считалось в порядке вещей, но он имел неосторожность попасться…

— Понятно. А как он поступал с прекрасными пленницами?

— Думается мне, — сказал Мазур, откровенно разглядывая ее, — мой славный предок оправдывал их ожидания…

С тем же личиком невинной школьницы она пожала плечами:

— Ну что ж, родословная, как родословная. Боюсь, мне крыть и нечем. Мои предки были скучными южными плантаторами, хотя и в их размеренной жизни определенно была своя романтика: кровная вражда, негритянки-любовницы, гражданская война… Ладно. Лезьте в машину, меня зовут Бриджит, Бриджит Ройс. Мистер Роберт Ройс, как легко догадаться, почивает там, на заднем сиденье… Хотите за руль?

— Нет, спасибо, — сказал Мазур искренне. — Эти идиоты носятся, как кометы…

— Ну, я уже немного привыкла к здешнему стилю… Поехали?

Мазур забрался на сиденье, поставил сумку под ноги и джип лихо рванул с места.

В голове вновь защелкала невидимая миру вычислительная машинка. В силу той же здоровой паранойи Мазур как-то не особенно доверял очаровательным женщинам, полагая, что от них порой исходит гораздо большая опасность, чем от иных мужчин. И этот его устойчивый пессимизм не на пустом месте родился, а имел основой богатый и печальный жизненный опыт — достаточно вспомнить красотку Мэй Лань, красотку Мадлен, да что там далеко ходить, не далее как сегодня утром едва не лег хладным трупом благодаря усилиям красотки с ангельской внешностью и ангельским имечком. Так что и теперь, чтобы не разочароваться потом, чтобы не влипнуть в неприятности, следовало заранее подозревать свою нанимательницу в чем-то гнусном…

В чем же? В том, что и эта парочка — чьи-то коварные агенты? Не стоит спешить. Согласно теории вероятности, никак ему не могут попасться в течение нескольких дней сразу две очаровательных шпионки подряд. Снаряд дважды в одну воронку не попадает… вообще-то попадает, конечно, и дважды, и трижды, и четырежды — но только при устрашающей плотности огня. Каковой в данный момент вроде бы не наблюдается. Пока условимся считать, что эти двое — те, кем кажутся. Но ушки, разумеется, на макушке…

— Почему вы молчите, Джонни?

Мазур очнулся от нерадостных дум:

— А что я должен говорить?

— Возможно, мой дядя — не эталон моряка, и по нему одному не стоит судить обо всех, но у меня создалось впечатление, что моряк на суше только и делает, что травит байки, хлещет виски и ухлестывает за женщинами…

— Подождите, Бриджит, — серьезно сказал Мазур. — Дайте мне только освоиться в вашей великолепной машине. Будут вам и байки о морском змее и откровенные ухлестывания… Вас это не пугает?

Красотка, на миг отвлекшись от руля, окинула его откровенным взглядом:

— Если что-то меня и пугало в жизни, так это те, кто обещает больше, чем может…

«Хорошо сказано, — подумал Мазур. — А глазенки-то у нас, ох, бесстыжие… Ну да ничего удивительного — скучновато, должно быть темпераментной южаночке с этаким вот сокровищем, что храпит в две норки на заднем сиденье. И не получилось толкового экзотического отдыха, сразу видно, грустно девочке…»

— Джонни, вы правда видели морского змея?

«Вот как тебя сейчас, — мысленно ответил Мазур. — И в парадной форме, и в гидрокостюме».

А вслух сказал:

— Было дело. Однажды даже русалок видывал. Неподалеку от Самоа, прекрасной лунной ночью…

— И какие они?

— Красивые, — вздохнул Мазур. — И совершенно аморальные.

— Ого! Я просто обязана послушать…

Сзади послышалось шумное шевеление, Мазура обдало волной перегара, и меж передними сиденьями показалась опухшая физиономия. Мельком покосившись на нее, Мазур подумал сочувственно: «Эх ты, бедолага, тебе бы сейчас полстакана прозрачной и соленый огурчик следом…»

— Честь имею представить, — сказала Бриджит с легонькой гримаской. — Мистер Роберт Ройс, владелец «Ройс индастриз», звезда строительного бизнеса, председатель пяти благотворительных фондов и вице-президент «Ордена Дубовой Ветви», миллионер, меценат и даже начинающий политик… Бобби, это Джон.

— А он кто? — прохрипел обладатель вышеупомянутых титулов, обдавая Мазура тем самым ностальгическим запахом.

— Наш новый проводник, телохранитель и нянька в одном лице.

Судя по кряхтенью, мистер Роберт Ройс мучительно пытался осмыслить ситуацию, что естественно, получалось у него плохо. В конце концов, он спросил:

— А зачем?

Бриджит терпеливо и ласково пояснила:

— А затем, Бобби, что нам просто необходим кто-то вроде него. Ты, сокровище мое, опять насосался до полного бесчувствия, а тем временем случилась жуткая поломка, мне казалось уже, что с машиной все кончено, и, если бы не Джонни…

— Ш-шерт возьми, — сказал Бобби, ожесточенно скребя в затылке. — Могу я как следует отдохнуть хоть недельку от всех своих заморочек?

— Ну, разумеется, любимый, — с тем же ангельским терпением поддакнула Бриджит. — Кто же тебе запрещает? Бога ради. Я просто хочу сказать, что нам в сложившейся ситуации необходим толковый помощник, с ним гораздо спокойнее… Или тебе жалко двухсот баков?

— Черт с ними, — сумрачно заключил Бобби. — Ладно, Джонни так Джонни… Американец?

— Австралиец, — кратко пояснил Мазур.

— Ага. Кенгуру, бумеранги… Ладно. Значит, Данди по прозвищу Крокодил… Эй, парень, ты не против, если я тебя буду звать Данди?

— Ради бога, — сказал Мазур терпеливо. — А это кто?

— Это такая кинокомедия, — сказал Бобби, дыша убойными ароматами. — Там ваш играет, австралиец… Тебе наверняка понравится. — Он наполовину просунулся меж сиденьями и игриво проблеял: — Бри-иджит…

— Ну?

— Притормози где-нибудь. Джонни пойдет погулять, а мы с тобой малость покувыркаемся…

— Бобби, — терпеливо сказала женушка. — Мы в центре города…

— И что? Подумаешь, вокруг одни макаки… с бумерангами… Я кому говорю?

Он просунулся еще дальше, боком свалившись на колени Мазуру, протянул руку и ловко запустил пятерню жене под блузку, похохатывая и ухая:

— Ух, а что это у нас такое мя-а-конькое? Кругленькое? Тормози, кому говорю! Джонни мальчик взрослый, он погуляет…

Мазура бросило к лобовому стеклу — Бриджит резко затормозила, вытащила мужнину руку, запахнула блузку и выкрикнула уже с непритворной злостью:

— Бобби, черт тебя побери! Мы же разобьемся!

— А ты притормози… — с пьяной настойчивостью тянул законный супруг.

— Да пошел ты! Не время.

— Я жажду любви, милая… Жажду содрать с тебя все и овладеть по праву…

— Вторая стадия, — хладнокровно сказала Бриджит в пространство. — Первая была — алкогольное оцепенение, а эта — жажда любви… Я кому говорю, убери лапы! — и она ловким ударом локтя отшвырнула расшалившегося супруга на заднее сиденье. — Нашел время… Между прочим, там, справа от тебя, непочатая бутылка…

— Я п-понял намек… — сказал Бобби.

И немедленно — Мазур видел в зеркальце заднего вида — ухватил помянутый сосуд, свинтил пробку, присосался совершенно по-русски. Длилось это довольно долго — так что Мазур покосился на свежеиспеченного босса с непритворным уважением.

— Рыбка, птичка, золотце, иди ко мне, — решительно воззвал Бобби, оторвавшись от сосуда с живительной влагой. — Я с тебя все сорву, завалю на сиденье и заправлю, как ты любишь…

— Ага, — сказала Бриджит с сердитым, застывшим лицом. — И если мне очень повезет, я смогу рассчитывать аж на полминуты неземного блаженства…

Мазур скромно помалкивал, твердо зная, что встревать в супружескую ссору — себе дороже. Под любыми широтами дело обстоит одинаково. А вообще-то эта мизансцена многое могла рассказать об отношениях меж супругами — чтобы удостоиться такого взгляда, какой перехватил Мазур, Бобби должен был очень постараться и осточертеть любимой женушке хуже горькой редьки. Такой взгляд, являвший собой убойный коктейль из одних отрицательных эмоций, пожалуй что, и не сыграешь…

— Лапочка!

— Ну, хорошо, — сказала Бриджит, мечтательно улыбаясь. — Я тебя сейчас побалую, золотко, но только если выпьешь все до донышка…

— Честно?

— Ну, конечно, милый, я буду такой, как ты любишь…

Бобби торопливо поднес к губам горлышко и в салоне раздалось долгое громкое бульканье. Бриджит ждала, уставясь в потолок машины, временами лукаво улыбаясь Мазуру. Тот ответил понимающим взглядом, прекрасно представляя близкий результат.

Каковой не заставил себя ждать. Неизвестно, что там было в бутылке, но вряд ли слабенькое. Уже через минуту Бобби выронил пустой сосуд и, медленно кренясь, лег на сиденье — поди-ка, засоси с лютого похмелья такую дозу одним махом… Убедившись, что цель достигнута, Бриджит хмыкнула и включила мотор.

— Вот это и называется — отдых, — негромко сказала она. — Так мы расслабляемся — простенько и со вкусом…

Мазур великодушно сказал:

— Ну что поделать, он, должно быть, не на шутку выматывается…

— Вы, мужчины, все одинаковы, — сердито сказала Бриджит. — Ты его готов оправдывать из пресловутой мужской солидарности… А порассказать бы тебе… Еще неизвестно, кого бы пожалел.

В ее голосе звучала нешуточная тоска и неподдельная злость. Мазур стал подозревать, что рабочее место ему досталось не самое спокойное и напрочь лишенное скуки…

Глава вторая Еще одна непыльная работенка

Часа через полтора его подозрения превратились в суровую реальность. К этому времени они уже давным-давно покинули городок и проделали большую часть пути до Вальенильи. Километров за двадцать до цели Бобби вновь выплыл из похмельного забытья и преисполнился энергии. Он вновь принялся лапать любимую женушку вовсе уж беззастенчиво, нимало не смущаясь присутствием постороннего свидетеля, требовал немедленной любви прямо в машине, причем громогласно объяснял самыми незатейливыми словами, чего конкретно ему хочется, и какая Бриджит на это мастерица. Временами он узнавал в Мазуре австралийца, а временами путал с каким-то Роджером — но ни того, ни другого категорически не стеснялся, восхваляя прелести супруги и пару раз предложив присоединиться третьим ради полноты ощущений и познавательного расширения опыта. На сей раз, расшалившийся строительный магнат ни за что не отвлекался на подсунутую заветную бутылочку — должно быть, ему и в самом деле хотелось шумного общения после долгого и здорового алкогольного сна.

Одним словом, назвать поездку скучной язык не поворачивался. Вовсе даже наоборот. Бобби было ужасно весело, а остальным тягостно. Бриджит старательно, с большим опытом отбивалась локтями, порой вовсе уж непочтительно заезжая супругу по физиономии (что его ничуть не расхолаживало), Мазур же старался поделикатнее отстранять шалуна, когда верхние конечности того оказывались в опасной близости от руля и рычага передач.

В конце концов, наладилось состояние некоего пата. Бриджит, стиснув зубы, вела машину со всей возможной осторожностью, игривый муженек, повиснув на спинке ее кресла, по-хозяйски оглаживал округлости и плавные изгибы, громко сообщая в ухо супруге всякую похабщину, а Мазур за всем этим бдительно наблюдал, чтобы вмешаться в случае какого-нибудь чересчур уж лихого выбрыка, способного привести к аварии. Понемногу он укрепился во мнении, что абсолютно правы были все же отечественные замполиты, и капиталистов следует в самом деле незамедлительно ликвидировать, как класс, начиная непременно с мистера Роберта Ройса…

Когда они въехали в Вальенилью — довольно большой и красивый городок — стало чуточку полегче. Бобби переключился на окружающее: высунувшись в окно, жизнерадостно орал Кинг-Конгом, окликал девушек на тротуарах, предлагая им хорошие деньги за всякие пошлости, орал, что снесет тут все к чертовой матери, застроит современными домами, которые и продаст подороже. Прохожие, народ незлобивый и ценивший случайные развлечения, относились к интересному зрелищу добродушно — дружески махали руками, крича что-то непонятное Мазуру. Бриджит сидела с каменным лицом, Мазур помалкивал, справедливо полагая, что его дело десятое.

Подъехали к довольно современному отелю, где, как оказалось, чете Ройсов через какое-то туристическое агентство номер был заказан заранее. Портье был сама вежливость, взирая на Бобби, твердо влекомого Мазуром, с видом доброго дядюшки. Коридорные, похоже, привыкшие ко всему на свете, проворно взялись за багаж. После недолгих переговоров, подкрепленных содержимым пухлого бумажника Бриджит, Мазуру тоже моментально подыскали номер на пятом, последнем этаже, надо полагать, гораздо скромнее, чем у его работодателей.

Оказавшись в одиночестве, он принял душ, блаженно растянулся на постели и самым добросовестным образом проанализировал последние события. Как ни крути, как ни делай поправки на происки врагов и прочие опасности, дела обстояли не так уж и плохо. Ему удалось прочно закрепиться при взбалмошной американской чете, и продержаться в нынешней роли было не так уж трудно. Если, как и задумано, удастся попасть с ними вместе в один из двух портов, будет неплохо. А если сыщется подходящий телефон — совсем даже прекрасно, можно наладить связь, и…

В дверь решительно постучали и Мазур откликнулся. Вошла Бриджит, свежая и энергичная, должно быть, тоже успевшая принять душ, в легком синем платьице. С порога оглядела комнатку, поморщилась:

— Апартамент…

— Бывало и похуже, — пожал плечами Мазур. — По крайней мере, душ отыскался, а это уже кое-что… Как там наш шалун?

Она небрежно отмахнулась:

— Все же засосал бутылочку, улегся баиньки, а это надолго… Надеюсь, ты его примеру последовать не намерен?

— А что? — не без интереса спросил Мазур.

— Хочу погулять. По вечернему городу. Здесь будет карнавал, ему, конечно, далековато до Маржи Граб или бразильского, но, как ни крути, все же интереснее, чем торчать в номере рядом с бесчувственным телом… Составишь компанию? Не могу же я гулять тут в одиночку, народ темпераментный и непредсказуемый…

Судя по тону, это было не пожелание, а недвусмысленный приказ. Ну, в конце концов, она платила денежки, и Мазур послушно накинул пиджак, решительно забросил на плечо ремень сумки.

— А это зачем? — подняла она брови.

— Тебе, конечно, легче, — сказал Мазур. — А у меня здесь — все скудные пожитки. Однажды уже увели вещички в таком вот отеле, так что я пуганый…

Она дернула круглым обнаженным плечом, но промолчала. Мазур поправил галстук и нахлобучил шляпу на самый что ни на есть ухарский манер. Смешно придавать значение таким пустякам, но ему и в самом деле было приятно шагать под ручку с такой красоткой, пусть и чужой, то и дело перехватывая восхищенные взгляды местных фланеров.

Когда они отошли от гостиницы на пару кварталов, уже свалилась ночь, как кирпич с крыши, но темноту разогнали горевшие все до единого уличные фонари и неисчислимые гирлянды разноцветных лампочек, протянутых над головой во всех мыслимых направлениях, через улицу и по фасадам домов, сквозь кроны деревьев. Народу на улицах прибывало — опять-таки трезво-веселого, добродушного. Многие, как и ожидалось, были в маскарадных костюмах — но Мазур, присмотревшись и быстро уловив тенденцию, растерянно вертел головой, потому что вокруг них с Бриджит так и кишели фигуры в черных балахонах с намалеванными фосфоресцирующей краской скелетами, несомненные черти и прочая нечисть, порой довольно экзотическая, неизвестная прежде, сугубо здешняя. Маски-черепа с оскаленными зубами и седыми лохмами, рожи полузверей-полулюдей вроде отечественных оборотней, зубастые рыбы с волчьими ушами и летучие мыши, покойнички синие и зеленые, какие-то вовсе уж неузнаваемые русским человеком, но определенно злокозненные образины, куда ни глянь — нежить, нечистая сила, упокойнички, скелеты и пара дюжин смертей с косами. Для полного счастья не хватало разве что Вия с веками до земли…

Что характерно, вся эта кутерьма протекала весело — повсюду смех, девичий визг, песни под какие-то инструменты наподобие гитары, импровизированные пляски…

— Не пойму, что тут такое, — искренне пожаловался Мазур, когда они вынырнули из красочной толпы на тротуар.

— Не помню, как это называется по-испански, я вообще не знаю испанского… но что-то вроде праздника смерти. Отсюда и все эти рожи. А вообще-то, в этом есть смысл. Заводит, а? Когда вокруг столько старух с классическими косами и прочих вампиров, поневоле вспоминаешь, что ты молод и полон жизни…

Мазур посмотрел на нее. Неподалеку ослепительными струями бил фонтан фейерверка, грохотали петарды, хлопали шутихи, на лице Бриджит блуждали загадочные тени, а глаза казались бездонными. Хороша была чертова кукла, правнучка плантаторов, так, что зубы сводило…

— Что ты так уставился? — поинтересовалась она с невинным видом.

— Любуюсь, — кратко ответил Мазур.

— Можно нескромный вопрос?

— Ну-ка…

— Джонни, ты, часом, не педик?

— Бог миловал.

— А как насчет импотенции?

Мазур проникновенно сказал:

— Честно тебе признаюсь: до смерти ее боюсь, но пока мы с ней как-то не сталкивались…

— Что же ты в таком случае придуриваешься?

— То есть?

Бриджит придвинулась вплотную, обдав ароматом дорогих духов и свежей кожи:

— Честное слово, ты какой-то неправильный моряк… Как, по-твоему, чего может хотеть женщина, обладающая муженьком, которого ты достаточно лицезрел? Напряги извилины…

Мазур честно сказал:

— Я временами бываю робким, как идиот. Когда попадается такая, как ты, слишком красивая для простого бродяги…

Она посмотрела снизу вверх, улыбаясь так, что человек не столь морально стойкий уже волок бы ее в ближайший темный уголок:

— Джонни, ты прелесть… Пошли.

— Куда?

Бриджит взяла его за руку и уверенно повела куда-то за угол:

— Если верить путеводителю — а я его вдумчиво изучила — где-то поблизости есть отельчик с часовыми номерами…

— Ничего себе, — сказал Мазур, покорно шагая следом. — Такие вещи пишут в приличных путеводителях?

— Ах ты, простая морская душа… Путеводители, Джонни, бывают разные. На любой вкус. Для почтенных супружеских пар, для студентов-хичхайкеров, для членов Ассоциации молодых христиан… и для повес, для извращенцев даже. Ну, мы-то с тобой не извращенцы, правда? Короче говоря, я купила один такой путеводитель, и теперь могу считаться специалистом. Там все перечислено — бордели на любой вкус, приюты любви… Последние, как выяснилось, — ты только не удивляйся, простая душа, — тоже делятся на притоны и вполне респектабельные заведения, куда не стыдно и не опасно заглянуть парочкам вроде нас… Как раз в респектабельный отель я тебя и веду. Путеводитель самый свежий, так что заведение должно быть на месте…

Оно оказалось на месте, и выглядело в самом деле донельзя респектабельно, что снаружи, что внутри. Трехэтажное здание старинной постройки с массой архитектурных излишеств, просторный холл — красный бархат, зеркала, лепнина-позолота, старинная мебель — благообразный седой сеньор за стойкой… черт побери, в натуральнейшем смокинге!

Гостей он встретил так, словно они были делегатами какого-нибудь съезда христианских епископов или специалистов по творчеству позднего Матисса — с непроницаемым лицом, безукоризненно вежливо. Правда, в противоположность своим коллегам из настоящих люксовых отелей, он не стал предлагать постояльцам зарегистрироваться по всем правилам. Увидев, какие денежки Бриджит пришлось выложить, Мазур про себя присвистнул — для человека в его положении (да и натурального австралийского бродяги) сумма была более чем приличная.

А впрочем, номер того стоил — ненавязчивая роскошь и порядок, огромная старинная кровать, вычурные кресла, холодильник, замаскированный под буфет времен здешних войн за независимость от испанской короны (происходивших самую чуточку позже наполеоновских).

При виде всего этого на Мазура напала некоторая оторопь, и он поневоле ощутил себя соблазняемой школьницей. Поставил в уголок драгоценную сумку, переступил с ноги на ногу.

Бриджит вздохнула, старательно закатив глаза:

— Джонни, ты прелесть! Видел бы себя со стороны… А как же экзотические красотки в портовых борделях?

— Так они ж продажные… — сказал Мазур.

— И что же?

— С ними можно бесцеремонно…

— Нет, ты прелесть… — она сбросила туфельки, подошла к постели и моментально примостилась на покрывале в грациозной позе, скрестив высоко открытые ножки, спустив бретельку с плеча. — Джонни, с голодной женщиной можно еще бесцеремоннее. Судя по твоему лицу, ты всерьез собираешься пробормотать какую-нибудь романтическую чепуху… Брось ты это, иди быстренько сюда, и покажи, что делают с бордельными красотками беззастенчивые моряки…

Пока Мазур шел к постели, она уже успела сбросить платье. И понеслось, без особых прелюдий, так, что дураку было бы ясно: нет тут никакого притворства, никакой игры, в его объятиях и в самом деле билась смертельно изголодавшаяся женщина…

Давненько его так не выматывали — на все лады и порой этакими изысками, что комната и впрямь напоминала пятизвездочный бордель. Иногда было весьма познавательно — при его-то опыте, и впрямь включавшем экзотических красоток из разных уголков света…

Через пару часов блаженно разметавшаяся рядом с ним красавица лениво поинтересовалась:

— И каковы же впечатления, морячок?

— Черт знает что, — сказал Мазур. — Хоть бросай все на свете и отправляйся к вам на юг…

— А что же ты думал, милый? Настоящая южная девочка — это тебе не какая-нибудь бледная травиночка из Новой Англии, которая выросла среди бетона. И ноги у нее кривые, и в рот взять толком не умеет из-за замшелых пуританских традиций… Милый, ты так романтично зажмурился… Я тебя шокирую?

— Не дождешься, — сказал Мазур столь же лениво. — Нет, в самом деле, здорово…

— Это все Юг, Джонни. Солнце, чистый воздух, вереница предков, череда истых аристократов-плантаторов, которые сотню лет ели и пили самое лучшее, женили красавиц на красавцах… — она фыркнула. — И, хотя принято твердить о чистоте расы, но должна тебе по секрету сказать, что к благородной англосаксонской крови на юге примешано немало иной, довольно-таки горячей и подчас самой что ни на есть экзотической: все эти француженки и испанки, очаровательные креолки и негритянки… — Бриджит провела кончиками пальцев по гладкому бедру. — И результат, признай, неплохой?

— Уж это точно, — искренне сказал Мазур.

— Могу я свести с ума?

— Можешь.

— А очаровать на всю оставшуюся жизнь?

— И это запросто.

— Вот видишь… Теперь напряги фантазию и представь хорошенько, как мне живется с новоанглийским плюгавым недоноском, у которого остатки накопленной предками энергии до капельки уходят в бизнес, а на мою долю остается… ну, не десть секунд конечно, но и не бурные ночи…

— Бедное создание…

— Я, между прочим, вполне серьезно, — твердо сказала Бриджит. — Джонни, если бы ты знал, как меня все это достало… Словами не передать. Особняк с сонными слугами, двуногие рыбы обоего пола на всяких там раутах… И невозможно поискать маленьких радостей на стороне, и развязаться с такой жизнью невозможно: черт побери, я же ничего не умею, ничему не училась, и своих денег у меня почти нет…

— Положение, в самом деле, аховое, — сказал Мазур ради приличия.

Бриджит приподнялась на локте и заглянула ему в глаза:

— Но отнюдь не безвыходное…

Что-то было в глубине ее глаз такое, отчего Мазур невольно поежился и натянуто усмехнулся:

— Ты это таким тоном произнесла, что отчего-то мороз по коже…

Она прищурилась:

— Джонни, ты вроде бы не тряпка, так что не будем ходить вокруг да около… Тебе приходилось убивать людей?

— Ну, как тебе сказать…

Ее глаза потемнели:

— Скажи, как было на самом деле.

— Ну, всякое бывало… — уклончиво произнес Мазур. — Жизнь — штука суровая… — он моргнул, уставился на нее, словно впервые увидел. — Черт, не хочешь же ты сказать…

— А почему бы и нет, Джонни? — спокойно, невинным тоном сказала очаровательная южанка, не сводя с него глаз. — Почему бы и нет?

— С ума сошла?

— Вот уж нет, — решительно сказала Бриджит. — Сумасшедшие, я читала, отличаются нелогичностью мыслей и поступков, а я, смею думать, рассуждаю насквозь логично… Тебе нет нужды объяснять, что за создание — мой муженек. Сам видел. В трезвой полосе он еще хуже — застегнутое на все пуговицы, холодное, как лягушка, ничтожество, поглощенное делами. Классическая бледная немочь. По-моему, типа вроде него любой решительный мужик может завалить без особых душевных терзаний. Особенно если имеет некоторый опыт. — Она смотрела на Мазура холодно и серьезно, почти не мигая. — Джонни, я не шучу. Я серьезно. Хочешь заработать сто тысяч долларов? За непыльную, несложную работенку…

Мазур усмехнулся:

— Если мне память не изменяет, закон такую работенку иначе именует…

— А кто тебя просит попадаться? Дай и мне сигарету… спасибо. — Она глубоко, умело затянулась. — Вообще-то я почти не курю, так, в особых случаях… Так вот, Джонни, я отнюдь не дура, ты, может быть, заметил уже? Я все это придумала не сегодня, и не вчера — давно… С полгода уже, как в голове сложились первые наметки. Но именно потому, что я не дура, очень быстро поняла: у меня ничего не получится дома, в Штатах. У меня нет никакого опыта в таких делах. Полиция, знаешь ли, не только в фильмах начинает в первую очередь подозревать оставшегося в живых супруга. У нас хорошая полиция… Следовательно, самой мне никак нельзя. Могу тебя заверить, я смогла бы всадить в него пулю… но у меня не хватит умения и ловкости сделать все так, чтобы остаться вне подозрений. А искать кого-то для работы… Я не представляю, как это делается. Есть огромный риск нарваться на проходимца, пустомелю… наконец, даже если и отыщешь нужного человека, он потом может шантажировать… А здесь — совсем другое. Здесь куча бандитов, есть партизаны… Кто-то напал на машину в уединенном месте, всадил пулю в беднягу Бобби и скрылся. Разумеется, я потом добросовестно опишу полиции эту парочку или троицу — ну, скажем, зверообразный негр в красной майке, усатый латино с татуировкой в виде змеи, да в придачу метис-полуиндеец в полосатой рубашке… Пусть ищут, сколько влезет. Ты понял, Джонни? Там, дома, адски трудно все это устроить. Здесь — гораздо легче. Я потому и уговорила его поехать сюда, думала, тут будет гораздо легче подыскать подходящего человека. Никак не удавалось. А потом появился ты…

— У меня столь располагающая внешность?

— По-моему, ты — неслабый парень, Джонни. И карман у тебя пустой. И жизнь тебя, сдается, изрядно помотала. Доброта и душевность, такое впечатление, через край из тебя не хлещут — я как-никак женщина, мы чуем такие вещи… Ты — достаточно твердый. А я — достаточно умная и решительная. Я хочу быть богатой вдовой. А ты, голову можно прозакладывать, хочешь иметь в кармане сто тысяч долларов…

— Они у тебя с собой? — усмехнулся Мазур. — В сумочке?

— Ну, не плети ерунды! — поморщилась Бриджит. — У меня их вообще нет. Пока. Зато потому меня будет примерно двадцать миллионов — в основном в активах фирмы, но сто тысяч наличкой я уж, безусловно, раздобуду… Я — единственная наследница, Джонни, я это знаю совершенно точно. Что ты ухмыляешься?

— Да просто подумал: его поверенный, должно быть, не особенно твердых моральных устоев…

— Милый, он форменным образом раскис, — самодовольно сказала Бриджит. — Я особо и не старалась — просто-напросто позволила ему кое-что, чего не позволяла пуританка-супруга, страшная, кстати, как смертный грех… Ладно, это мои дела. Главное, я знаю, что числюсь единственной наследницей.

— Вот этот поверенный тебя и сдаст.

— А как он докажет? — фыркнула красотка. — Или ты к нему пойдешь? Здесь все продумано, Джонни, я тебе еще раз повторяю: в этих местах наш Бобби может умереть к чертовой матери без всяких последствий для нас двоих. Я буду безутешно рыдать… а тебя вообще никто не заподозрит, можно повернуть все так, что мы оба подтвердим алиби друг друга…

— Знаешь, я тоже иногда читаю детективы и хожу в кино, — сказал Мазур. — И, насколько я помню, дамочки вроде тебя обычно лихо и решительно кидают таких парней, как я…

— Так это в кино, — сказала Бриджит. — А ведь о тех случаях, когда никто никого не кинул, когда все уладилось к обоюдному удовольствию сторон, никто попросту никогда и не узнает… Логично? Нет, скажи, логично?

— Логично, — вынужден был признать Мазур.

— Вот видишь. Мне просто невыгодно тебя обманывать. Проще поступиться сотней тысяч, зато обеспечить себе отличное будущее на много лет вперед. — Она обольстительно улыбнулась. — А я, со своей стороны, совершенно уверена, что ты не нагрянешь в Штаты, чтобы шантажировать меня потом. Ты там никогда не бывал, сам говорил, пока мы ехали. Ты там чужак, а из чужаков плохие шантажисты, их чересчур легко переиграть на своем поле… В общем, мы просто обязаны поступить друг с другом честно — именно честность в грязных делах, как говаривал мой дядюшка, и приносит реальные плоды.

— Умный человек был твой дядюшка… — протянул Мазур. — Но ведь в этом случае получается, что мне всецело придется полагаться на твою порядочность…

Она прищурилась, погладила его по щеке:

— Ага, уже легче… Значит, мы начинаем прикидывать и торговаться…

— Э, нет! — заторопился Мазур. — Я тебе ничего не обещал!

— Но ты ведь уже прикидываешь, взвешиваешь и торгуешься? — сощурилась она так, что Мазур не видел ее глаз. — Уже неплохо…

— Нет, но получается, что мне придется всецело тебе доверять…

— Ну, а что делать? — пожала она безукоризненными обнаженными плечами. — Нет у тебя другого выхода. Это твой шанс, Джонни, так что поневоле придется поверить… Не будет у тебя другого такого шанса… Что скажешь?

Мазур лихорадочно прикидывал и взвешивал — но отнюдь не то, что она имела в виду…

Проще всего отказаться — гордо, несгибаемо, решительно. Однако в этом случае красавица, ручаться можно, пошлет его ко всем чертям, сиречь немедленно рассчитает нерадивого слугу без объяснения причин, благо никаких контрактов они не подписывали. И обещанных долларов он пока что в глаза не видел. Значит, вновь придется пускаться в неизвестность почти без гроша в кармане, так и не выйдя на связь со своими. Нерадостная перспектива, чего уж там.

Зато, согласившись для виду, обретаешь и запас времени, и некоторую свободу маневра. Выиграть время, потянуть, проехать с ними еще пару сотен километров, поближе к цели… А там будет видно, решено. Соглашаемся на очередную непыльную работенку, благо вознаграждение царское…

Бриджит с интересом спросила:

— И к чему же привели нешуточные умственные усилия, в кои ты был явно погружен?

— Боюсь, что буду таким дураком, что соглашусь… — медленно сказал Мазур. — Твой муженек — и в самом деле омерзительный тип. Но смотри у меня… Ты умница, но и я не дурак, постараюсь обдумать и провернуть все так, чтобы у тебя не было ни единого шанса меня подставить. А если обманешь потом, я тебя отыщу в Штатах, думаю, это будет нетрудно, и тогда уж не обессудь…

— Джонни, милый! — укоризненно поморщилась она. — Я же говорю, мы обязаны доверять друг другу… — и вкрадчиво добавила: — Только, мало ли что… Людям иногда приходят в голову самые дурацкие мысли… В общем, если ты все это выложишь Бобби, он тебе ни капельки не поверит, а я… о, я при таком обороте непременно найду случай тебе качественно отомстить… Хорошенько запомни, Джонни — только безукоризненная честность в грязных делах ведет к успеху…

— Да, я запомнил… — вздохнул Мазур.

— Вот и прекрасно, — сказала Бриджит энергично. — Завтра мы выберем время — учитывая привычки Бобби, это будет нетрудно — и обговорим все уже подробно. У меня мало времени, каких-то пара дней… — она гибким движением придвинулась к Мазуру и закинула руку ему на шею. — У нас и сейчас мало времени… Сделай со мной еще что-нибудь бесстыжее. Не думай, это в плату не входит, просто я и в самом деле чертовски изголодалась по настоящему мужику, неужели не заметил?

Глава третья Развод по-южноамерикански, или Моряки всех стран, соединяйтесь!

Лениво прихлебывая микроскопическими глоточками чернейший и крепчайший кофе, Мазур предавался откровенно крамольным мыслям о том, что учение Карла Маркса, конечно, великое и всесильное, но, тем не менее, вдали от замполитов можно себе признаться, что случаются исключения, которые в него не укладываются. Вот взять хотя бы некоего австралийца Джонни. Следуя классическим формулировкам, его следовало отнести к тому самому угнетенному и эксплуатируемому пролетариату, которому нечего терять, кроме своих цепей. С другой стороны, эксплуатация заключалась в том, что записной пролетарий пока что два дня болтался со своей очаровательной эксплуататоршей по живописным местам, кабакам и музеям, завершая сей круиз в том самом приличном заведении на уже знакомой постели. Последнее эксплуатацией можно было назвать с превеликим трудом, поскольку удовольствие получалось обоюдное…

Вот и теперь, судя по нескольким перехваченным взглядам местных светских львов в белоснежных костюмах, любой из них, хотя к пролетариату, безусловно, не принадлежал, что с первого впечатления ясно, с визгом и за приличные деньги поменялся бы местами с эксплуатируемым…

Ресторанчик, располагавшийся на углу, напротив отеля, именовался «Buscador deperlas», что, как Мазур уже выяснил, означало «ловец жемчуга». И обстановка была соответствующая: стены затянуты рыбачьими сетями, куда ни глянь, якоря, вычурные старинные барометры, штурвалы и картины с кораблями, вместо столов — половинки бочек, вместо стандартных официантов — очаровательные, на подбор девицы в куцых черных юбчонках и тельняшках в обтяжечку, там и сям украшенных продуманно расположенными прорехами. Публику в основном составляли те самые бездельники в белоснежных костюмах, при безупречных усах в ниточку и колючим сверканием бриллиантов на пальцах и в галстучных булавках, дни напролет просиживавшие штаны за живописными бочками.

Хозяин, дон Мигель, глыбой возвышавшийся за стойкой, был личностью примечательной: необъятное брюхо, усищи в локоть, ручищи украшены множеством синих татуировок, и все до единого — на морские мотивы. Мазур, успевший с ним сойтись на коротке, очень быстро пришел к выводу, что дон Мигель не играет под морячка, а и в самом деле немало помотался по морям-океанам, прежде чем приобрел сие недешевое заведение. Есть вещи, на которых притворщик непременно проколется — а Мазур за эти два дня узнал достаточно, чтобы считать хозяина не подделкой, а доподлинным оригиналом. Впрочем, дон Мигель за время их ленивых бесед тоже словно бы невзначай не раз подкидывал каверзные вопросики — и, в конце концов, убедившись, что «австралиец» тоже не самозванец, а настоящий моряк, определенно проникся к нему некоторой симпатией, потому что моряки в иных отношениях сродни масонам или другим тайным братствам.

Разумеется, у этого благолепного заведения, голову можно прозакладывать, имелось свое двойное дно. Присмотревшись как следует, Мазур в этом окончательно уверился. Во-первых, красотки в живописно продранных тельняшках. Их было очень уж много, и они то и дело менялись. Вот только что с дежурной улыбкой принесла поднос — и очень быстро, после почти незаметных постороннему переговоров надолго исчезает на втором этаже, причем, вот совпадение, буквально через минуту после ее ухода туда же шествует очередной кабальеро в белоснежных доспехах… Во-вторых, иные гости, с ходу направлявшиеся к хозяину, держались совершенно непринужденно, опасливые взгляды по сторонам не кидали и тихонько говорили о чем-то с самыми невинными лицами — но все равно, зоркий наблюдатель вроде Мазура, кое-что поведавший в этой жизни и умевший спинным хребтом чуять потаенность, довольно быстро начинал соображать, что параллельно с беззаботным отдыхом ресторанчик служит центром какой-то другой жизни, неустанной и деятельной.

Однако Мазура — и его маску, и самого — все это никоим образом не задевало и не касалось, а потому он, как воспитанный человек ни с кем своими догадками не делился, и уж тем более ни во что не совал нос. Чем бы в заведении ни занимались потаенно, вряд ли в нем согласно классическим страшилкам сбрасывали упившихся клиентов в потайной люк, ведущий в погреб, а там пускали на котлеты. Бизнес дона Мигеля заключался в чем-то совершенно другом — и бог с ним, каждый устраивается, как может…

— Милый, мне временами хочется тебя охолостить, — с безмятежным выражением лица тихонечко сказала Бриджит. — Ты уже две минуты глаз не сводишь с той шлюшки, у которой в прорезе пупок открыт для всеобщего обозрения…

— Да ну, глупости какие, — спохватился Мазур, который и в самом деле надолго задумался, а вовсе не таращился на какой-то там пупок, эку невидаль. — Задумался, вот и все… Между прочим, о делах, которые нас обоих касаются.

— Да? А мне показалось…

— Дорогая, — усмехнулся Мазур. — У тебя что, есть законные права ревновать?

Бриджит надула губки:

— Ну, во-первых, если ты пялишься на здешних потаскушек, значит, недоволен мною. А для меня это, согласись, унизительно — по-моему, ты получаешь все, что захочешь, по первому классу и по полной программе. А во-вторых… Ты знаешь, я начинаю думать наперед. В конце концов, мне и в Штатах может оказаться нелишним умный и решительный парень, доказавший на деле свои качества…

— Очень мило, — сказал Мазур. — Это что, предложение руки и сердца?

— Не гони лошадей, Джонни, — очаровательно улыбнулась эксплуататорша, любовница и соучастница в одном личике. — Пока что речь идет, как выразился бы мой деловой муженек, о пролонгации контракта на неопределенный срок. Нет, серьезно, крепкое надежное плечо мне в Штатах не помешает после.

— А как же поверенный? Он не переживет…

— Да пошел он к черту, — безмятежно сказала Бриджит. — Канцелярская крыса с вялыми мозгами и еще более вялым отростком… Оба получили, что хотели, так что — аминь… — ее лицо стало непритворно серьезным, — Джонни, у нас мало времени…

Мазур нагнулся к ней, с непринужденной улыбкой погладил по щеке и тихо спросил:

— Я что, составил плохой план?

— План хорош, слов нет, — задумчиво протянула Бриджит. — Но пора бы его и в жизнь претворять…

— А вот это уже не от меня зависит… — пожал плечами Мазур.

Он и в самом деле придумал неплохой план, который при реальном претворении его в жизнь и в самом деле имел все шансы на успех. Вот только местом действия предусмотрительно избрал Чакон, один из двух крупных портовых городов, где мог оказаться спасительный корабль, мирное грузовое судно, быть может, вовсе не обязательно советское, а может, и не грузовое, а пассажирское… Старательно и ненавязчиво внушал Бриджит, что именно в портовом городе такие штучки проходят в лучшем виде: специфика места, милая, в любом крупном порту обитают во множестве безжалостные и решительные уголовнички, которых в большинстве случаев полиция так и не находит — и на которых, при известной оборотистости совсем нетрудно списать любое гнусное деяние…

Он старался не зря, в конце концов Бриджит согласилась с этим именно планом, внеся свои дополнения — в общем, толковые и полезные. Потом, на другой день они проработали все детали, превратив необработанный алмаз в искрящийся гранями бриллиант. Даже жаль было чуточку, что столь великолепно продуманный план так и останется теоретической фантазией — но что делать, не убивать же всерьез этого алкаша ради ста тысяч долларов и теплого местечка при очаровательной вдове в Штатах? Пусть живет, придурок, не ведая, кому обязан жизнью. Мазур, как легко догадаться, умолчал об одной-единственной деталюшке, сводившей на нет весь сложный и коварный замысел — что в один прекрасный миг он, оказавшись в Чаконе, попросту свернет за угол, не прощаясь предварительно с южной красавицей — и в каком-то смысле растворится в воздухе окончательно и бесповоротно, потому что австралиец Джонни с зубодробительной фамилией перестанет существовать навсегда. Не впервые в разных частях света подобные странники вдруг окончательно и бесповоротно исчезали без следа — когда Мазур добирался до цели…

Самое смешное, что время работало на него благодаря избранной Бобби Ройсом разновидности отдыха. Строительный магнат все эти два дня безвылазно провел в номере, общаясь со своими стеклянными подружками, категорически отказываясь и осматривать достопримечательности города, и пускаться в дальнюю дорогу. Свои взгляды на сей счет он выразил Мазуру со спартанской прямотой: «Она тебя наняла, парень? Вот и таскай ее по этим долбанным туристским достопримечательностям, если ног не жалко…» Он и сейчас, с утра, предался прежним развлечениям, так что парочка будущих убийц могла без всяких помех составлять коварные планы…

— Это уж не от меня зависит, — повторил Мазур.

— Сама знаю. Пора как-то вытаскивать его в путь-дорогу…

— Мне это сделать как-то не с руки, — сказал Мазур с должной степенью озабоченности. — Я для него никто, а вот тебе и карты в руки…

— Нервничаешь? — усмехнулась она.

— А ты — нет?

— Еще как, — серьезно сказала Бриджит. — Мне до сих пор как-то не приходилось всерьез строить такие планы…

— Может, передумаешь?

— Иди ты, Джонни! — сказала она с напряженным, решительным лицом, выпрямившись, сузив глаза. — У меня никогда больше, быть может, не окажется такого шанса… Ладно, я пошла. Попытаюсь что-нибудь предпринять. Не уходи никуда, я его буду уговаривать выехать не позднее полудня…

— Ага.

Она поднялась и направилась к выходу раскованной походкой манекенщицы, в ореоле восхищенно-жадных взглядов белоснежных плейбоев местного розлива. Дождавшись, когда она пересечет улицу и скроется в парадной двери отеля, Мазур поднялся и неторопливой походочкой двинулся в дальний угол, где стояла застекленная телефонная кабина, охваченный некоторым волнением. Туда полагалось звонить исключительно в нечетные дни недели, в строго определенные часы. Сегодня как раз была среда, и время соответствовало.

Он заранее обменял на монеты нужного достоинства свои скудные капиталы — и расспросил предупредительного портье, как тут звонят по междугородному. Лишь бы только на другом конце провода обнаружилась родная душа — мало ли что могло произойти…

Мазур старательно скормил автомату двенадцать крупных никелевых монет — даже больше, чем полагалось — набрал две цифры, услышал гудок, набрал еще четыре, услышал гудок уже другого тона, накрутил номер, сидевший у него в тренированной памяти, как гвоздь в доске.

Длинные гудки — один, два, три…

Наконец трубку подняли. Послышался сухой, деловитый мужской голос, протараторивший что-то по-испански.

— Простите, мы можем говорить по-английски? — спросил Мазур, чувствуя, что сердце у него постукивает чаще обычного.

— Да, разумеется, — столь же сухо и деловито произнес неизвестный собеседник по-английски. — Контора фирмы «Моралес и сыновья», посреднические услуги…

— Это Джонни, — сказал Мазур. — Я был у вас третьего, и вы обещали подыскать мне работу в течение двух — четырех суток, в крайнем случае шести…

Три-два-четыре-шесть. Это был пароль.

— Ну, как же, как же, — без малейших эмоций отозвался собеседник. — Вы, по-моему, намеревались устроиться на атлантические линии?

— Меня больше устроили бы тихоокеанские, за исключением танкеров…

— Понятно, понятно, — сказал незнакомец столь равнодушно, что Мазуру стало чуточку обидно. — Ну да, разумеется… Где вы сейчас?

— В Вальенилье.

— И куда намереваетесь ехать?

— Я думал, в Чакон…

Собеседник немого помолчал, потом отозвался:

— В принципе, правильное решение. Когда вы сможете там быть?

— Знать бы точно…

— Проблемы?

— Никаких, кроме неизвестности.

— Понятно, понятно… Что же вам посоветовать? Ага… В Чаконе постарайтесь, не медля, воспользоваться первой же возможностью. Ясно?

— Куда уж яснее, — сказал Мазур.

— Значит, у вас все нормально?

Мазур смотрел в зал. Там беззаботно порхали беспутные официанточки, кабальеро в белом вели чинные беседы. Мальчишка в форме посыльного из их отеля опрометью пересек зал и что-то говорил дону Мигелю. Заветная сумка стояла в углу кабинки, возле Мазурова свежевычещеного штиблета.

— Все, — сказал Мазур.

— Вот и прекрасно. Желаю удачи, — и незнакомец добавил чуточку сварливо: — Постарайтесь не задерживаться, через недельку, максимум через десять дней придет подходящее судно… До свидания.

— До свиданья, — сказал Мазур и аккуратно повесил трубку.

На душе полегчало. Фанфары, конечно, не звучали, и победные трубы не надрывали медь — но это уже прорыв, господа мои, это прорыв! Там знают, что с ним все в порядке, что он на свободе и при добыче — а сам он по приезде в Чакон имеет право позвонить по первому телефону из впечатанного в память списка… Это уже кое-что…

Он подхватил сумку и вышел, аккуратно притворив за собой стеклянную дверь.

— Джонни! — окликнул дон Мигель, делая недвусмысленный знак подойти. — Позвольте вас на минутку?

Мазур подошел к стойке.

Необъятный усач понизил голос:

— Только что прибегал мальчишка из отеля. Ваша дама вас срочно требует… — дон Мигель усмехнулся, еще более тихо проговорил: — Джонни, вам следует быть более непроницаемым. Вы еще молодой человек, а я кое-что повидал в жизни. Как моряк моряку хочу посоветовать: не следует вести себя столь неосторожно. Мужья — это, знаете ли, непредсказуемая и реальная угроза…

Мазур, старательно игравший роль ветреника и повесы, беззаботно ухмыльнулся:

— Дорогой мой дон Мигель, в данном случае опасности я не вижу. Тот, о ком вы говорите, все время проводит в номере наедине с сеньоритой бутылочкой…

Усач шумно вздохнул:

— Джонни, вы только не сердитесь за вторжение в вашу частную жизнь… Поймите, я чисто по-дружески, как моряк моряка, хочу вас предостеречь от излишней самоуверенности. Есть люди, которые видели, как сеньор Ройс выходил из отеля и уходил куда-то, и при этом он вовсе не выглядел вдрызг пьяным…

— Вы серьезно? — пытливо уставился на него Мазур.

— Совершенно. Он появлялся на улице в совершенно трезвом виде.

— Быть не может, — искренне сказал Мазур. — Его с кем-то спутали. Он пьянствует беспробудно…

— Как знать, друг мой, как знать… Джонни, мы, латино — в чем-то большие дети. У нас свои традиции. Мы чертовски уважаем лихих ходоков. Обладать подругой вроде той, с которой вы только что сидели за столиком — у нас все равно что быть сенатором у гринго. Но, право же, осторожность не помешает…

— Спасибо, — сказал Мазур. — Я непременно приму к сведению все, что вы сказали… Простите, но мне пора.

Он вышел из ресторана и, предусмотрительно оглядевшись по сторонам, чтобы ненароком не угодить под бампер очередного джигита, перешел улицу, задумчиво крутя головой. То, что рассказал толстяк, совершенно не вязалось с Бобби Ройсом, никак не вязалось, и точка…

Поднявшись на второй этаж, он деликатно постучал в дверь.

Открыл Бобби — всклоченный, в мятой рубашке, распространявший термоядерный аромат перегара, посторонился:

— Заходи, Джонни, заходи…

Мазур осторожно сказал:

— Посыльный говорил, что миссис Ройс…

— Ну да, у нее к тебе какое-то дело, — ничуть не удивившись, кивнул Бобби. — Она в гостиной… Бриджит! Ку-ку! Твой верный оруженосец пришел! Иди, Джонни, иди…

Мазур прошел к двери в гостиную, взялся за вычурную начищенную ручку, повернул вниз.

Тот самый многолетний опыт, седьмое чувство заставило его резко обернуться. Мазур замер, чтобы ненароком не спровоцировать этого идиота случайным движением. Примирительно сказал:

— Бобби, к чему эти фокусы…

— Парень, ты уверен, что подобрал нужное слово? — вполне трезвым голосом протянул Бобби, по-прежнему целя в Мазура из револьвера с кургузым дулом. — Это не фокусы, это кольт с полным барабаном… Открывай, открывай дверочку, что стоишь? Ну?

Мазур потянул дверь на себя. Хватило одного взгляда, чтобы оценить ситуацию…

Она лежала на полу посреди обширной гостиной, повернув к Мазуру совершенно мертвое, неподвижное лицо, в котором уже не было ни капли южной холеной красоты, ни тени очарования — Бриджит выглядела именно так, как выглядит женщина, задушенная шелковым пояском от купального халата. Удавленники, знаете ли, выглядят предосудительно…

«Бог ты мой, — смятенно подумал Мазур. — Вот оно! Допился до того, что крышу окончательно сорвало… А пушечка и впрямь заряжена, в гнездах видны головки пуль… Дела!»

— Бобби, — произнес он насколько мог убедительнее и миролюбивее. — Бобби, опусти эту штуку, и поговорим спокойно…

Строительный магнат, стоявший, как врытый столб, с оружием в совершенно не дрожавшей руке, криво усмехнулся:

— Черт тебя побери, Джонни, я что, похож на беспокойного? Зря ты это, я совершенно спокоен… Ты уж, пожалуйста, стой, где стоишь. Стреляю я неплохо, знаешь ли. Правда, практиковался исключительно в тире, но, будь уверен, не промахнусь…

— Бобби…

— Мать твою так, не надо этого тона! Не смей говорить со мной, как с недоумком, понял? Парень, я поумнее вас обоих, вместе взятых, и если до тебя еще не дошло… — он оскалился в злой улыбке. — Ну что, Джонни, она была хороша? А? Она тебе все позволяла, шлюха чертова? А может, вы не только трахались, но и… — у него был вид человека, осененного гениальной идеей. — Бог ты мой… Джонни, а она, часом, не уговаривала тебя меня шлепнуть? Я бы не удивился такому повороту… Ну, скажи, если так, я не обижусь. Сейчас мы можем поболтать предельно откровенно… Так как, Джонни? Вот смеху-то, если…

Чем дальше Мазур на него смотрел, слушал его, тем тревожнее становилось на душе. Видывал он в родном отечестве и запойных, и похмельных, и словивших «белочку». Бобби на них решительно не походил. Он вообще не походил на человека, пропустившего хотя бы глоток спиртного в течение последней пары дней. Тяжелый запах алкоголя, конечно же, шибал в нос, и внешний вид был соответствующий, но тем не менее…

«Бог ты мой! — подумал он смятенно, ругая себя последними словами. — Ну почему ты решил, идиот, что это игра в одни ворота?»

Бобби, держа его на прицеле, трескуче расхохотался:

— Что это у тебя с лицом, Джонни? Как будто кусанул от лимона добрую половину… Неужели соображать начал, австралийское бревно? Извини, поздновато!

Его глаза были трезвыми и холодными, палец на спусковом крючке лежал уверенно, рука не дрожала. Мазур прекрасно понимал, что надолго эта забава не затянется. Быть может, счет шел на секунды.

— Ты всех перехитрил, да, Бобби? — спросил он, ощущая себя, как всегда в момент смертельной опасности, прямо-таки невесомым, собранным, превратившимся в боевую машину.

— А что, не похоже? — Бобби чуть приподнял револьвер. — Извини, Джонни. Честное слово, я вовсе не сержусь за то, что ты трахал эту шлюху. Не ты первый… хотя, несомненно, последний. В общем, ничего личного. Ты просто оказался не в том месте и не в то время, так что не взыщи…

Эта тирада чрезвычайно напомнила Мазуру сцену из какого-то голливудского боевика — откуда, быть может и позаимствована. В конце концов, Бобби не каждый день убивал людей, и в поисках образца для подражания вполне мог обратиться к Голливуду…

— Минутку, Бобби, — торопливо сказал Мазур, видя, что палец вот-вот потянет спуск. — Ты все прекрасно придумал, не спорю. Вот только поклясться готов: ты впервые в жизни взялся убивать человека своими руками. И, конечно, напортачил, как все новички.

— Ты о чем, мать твою?

Мазур хладнокровно сказал:

— Прежде чем шлепать второго, надо проверить, кончено ли с первым… Она шевелится, Бобби. Душить надо уметь, а ты напортачил по неопытности…

— Что?

— Посмотри сам, — сказал Мазур, осторожно отступая на шаг в сторону. — Она шевелится…

И он настал, этот миг — Бобби уставился мимо него в гостиную, где несчастная Бриджит лежала мертвее мертвого. Ну, а уж Мазура не нужно было учить, как использовать со всей выгодой для себя секундную оплошность противника…

Он ушел в сторону молниеносным отточенным пируэтом, вмиг метнулся к противнику, уклонившись с линии огня, налетев с совершенно неожиданной стороны, выстрел так и не хлопнул — двумя неуловимыми для неопытного глаза рывками Мазур завладел револьвером, другой рукой нанес удар.

Когда Бобби согнулся, добавил еще дважды, уже зная, что убивать этого типа ни за что нельзя, наоборот…

Остановился посреди комнаты, быстро огляделся, как зверь. Все было в порядке, стояла тишина, Бобби, скорчившись в позе эмбриона, лежал на роскошном ковре, и в себя прийти мог не ранее чем через четверть часа. Счет, тем не менее, шел на секунды. Спрятав револьвер в карман, Мазур тоскливо оглянулся — и тут же отвернулся от незнакомого мертвого лица, вытер носовым платком дверную ручку гостиной, кинулся наружу, тем же платком обтер ручку двери в номер. Стараясь не спешить, сохранять спокойное, равнодушное лицо, спустился по широкой лестнице, по темно-алому шикарному ковру, прижатому никелированными прутьями.

«Недооценили, — подумал он с тоскливой злостью. — И она, и я. Ах, как мы его недооценили… А он нас обоих чуть не сделал. Идиот, дурак, скотина, насмотрелся фильмов, точно! Нужно было стрелять сразу, не разводить болтовню…»

Все так же неспешно он пересек улицу, вошел в ресторан, сходу направился к стойке и тихонько сказал:

— Дон Мигель, мы можем поговорить где-нибудь в… надежном месте?

Усач окинул его цепким взглядом, выбрался из-за стойки и распахнул неприметную узенькую дверцу:

— Прошу…

Мазур вошел. Совершенно неинтересная комнатка со столом, несколькими стульями и сейфом в углу, ничего что напоминало бы о двойном дне хозяина или его ресторана…

— Итак? — невозмутимо спросил усач, присев на один стул и жестом указав Мазуру на другой. — Такое впечатление, будто нечто все же произошло?

— Она мертвая, — сказал Мазур.

— Ваша подруга? — дон Мигель ничуть не изменился в лице, лишь приподнял густую бровь.

— Да, — сказал Мазур. — Он ее задушил. Вы были правы, дон Мигель… точнее, те, кто видел его на улице. Он притворялся все это время. Я только сейчас сообразил… Здесь он не покупал ни единой бутылки. Пил только из тех, что привез с собой. Конечно, от них адски воняло спиртным, но…

— И что же вы с ним сделали? — преспокойно осведомился дон Мигель.

— Оглушил, — сказал Мазур. — Четверть часика уж точно проваляется. Он хотел меня пристрелить…

— Недурно, — сказал дон Мигель. — Жизненно, правдоподобно и довольно убедительно для полиции. Во всем виноваты вы, друг мой, а? Это вы ее задушили, то ли желая ограбить, то ли раздосадованные ее неуступчивостью… а он, застав коварного убийцу над трупом, сгоряча вас пристукнул… Девяносто девять шансов из ста за то, что наша полиция это проглотила бы. Даже если бы возникли подозрения, улик ни малейших, правда? Сеньор Ройс — богатый человек, у него отличные адвокаты… В Штатах такое учинить было бы трудновато, а у нас могло и проскочить, да что там, проскочило бы…

— Вот именно, — сердито сказал Мазур.

— Сейчас, конечно, ситуация резко меняется… У полиции будет много недоуменных вопросов… Первое, о чем подумает толковый полицейский — почему же это столь циничный убийца, то есть вы, не прикончили и свидетеля?

— Да, верно, сказал Мазур. — Теперь ему придется потруднее. И все равно, человеку вроде меня чересчур рискованно полагаться на гуманность и объективность полиции… Мы с ним в разных весовых категориях. Мне не стоит дожидаться полиции…

— Боюсь, вы правы, Джонни, — вздохнул дон Мигель. — С одной стороны — богач-гринго, а с другой — вы… Увы, полиция везде одинакова. Гораздо проще и выигрышнее вцепиться в вас намертво, нежели связываться с набитым долларами туристом… Друг мой, но чего же вы от меня-то хотите?

— Я к вам пришел за советом, — сказал Мазур, изо всех сил стараясь не торопиться, не суетиться, не терять лица. — Вы столько повидали в жизни… Быть может, посоветуете, как мне побыстрее покинуть город… а то и поможете, как моряк моряку? Вы мне сразу показались чертовски искушенным в жизни. Я — человек бедный, но у меня завалялась фамильная безделушка…

Он достал портсигар покойного капитана Агирре и небрежно положил его на край стола. Дон Мигель столь же небрежно, рассеянно даже взял массивную цацку, окинул цепким взглядом — и, несомненно, вмиг отметил полное отсутствие тех самых дарственных надписей, монограмм и прочих особых примет.

— Ну что же, Джонни… — сказал он после короткого раздумья. — Как моряк моряку, я просто обязан помочь… — его лицо стало жестким, а глаза — чужими. — Учтите только вот что… Терпеть не могу, когда меня подставляют. Если Ройс мертв, если вы его… я непременно наведу полицию на ваш след. Видит бог, терпеть этого не могу, но если обнаружится, что он мертв, получится, что вы меня обманули…

— Он живехонек, — сказал Мазур. — И скоро придет в себя.

— Ну что ж, посмотрим… У вас есть деньги?

— Ни цента.

— Жаль, вы ведь могли прихватить…

— Я торопился убраться оттуда.

— Тоже верно… Значит, он так и валяется в незапертом номере?

— Ну да.

— Прямо-таки приключенческий роман… Ладно. Хотя моя доверчивость иногда и подводила, буду настолько глуп, что попытаюсь вам поверить, Джонни… — он непринужденным движением опустил портсигар в карман и постучал кулаком в стену.

Почти сразу же, словно джинн из бутылки, появился безусый юнец в чистых джинсах и белой рубашке на выпуск. Дон Мигель принялся что-то ему говорить, внушительно и неторопливо, кивнул на Мазура, покачал указательным пальцем. Юнец закивал со всем возможным почтением.

— Пойдете с Пепито, — распорядился дон Мигель. — В отель, где останавливаются водители большегрузов. У меня есть в том отеле кое-какие связи… Большегрузы возят оборудование и прочую ерунду на нефтепромыслы из портов, обратно, как правило, идут порожняком. Попутчиков они обычно не берут, но Пепито все уладит… Думаю, вам лучше всего будет направиться прямиком в Чакон и устроиться на первый же корабль… ведь документы, как я понимаю, у вас в порядке? Вот и отлично, всего наилучшего, Джонни. От души надеюсь, что вы меня не обманули…

— Спасибо.

— Не стоит благодарностей. Мы, моряки, должны держаться друг за друга…

Он встал, полагая разговор конченным. Мазур тоже так полагал и потому быстренько вышел вслед за проворным юнцом. На душе было тоскливо, кошки скребли.

Вот так. Можно поносить скотину Бобби последними словами, но необходимо признать, что его женушка отнюдь не была невинной овечкой, и муженек, по сути, ее попросту опередил. А если вспомнить то, что произошло однажды на другом конце света, в жарких песках Эль-Бахлака, то судить Мазур и не имел права, если быть честным с самим собой, не имел он права судить Бобби Ройса, какой бы тот ни был сволочью…

Глава четвертая Бурная ночная жизнь

Мазур уважал профессионализм во всем, понятно, кроме самых предосудительных его проявлений вроде каннибализма, педофилии или торговли наркотиками. Поэтому он с искренним уважением наблюдал, как Донни, с невероятной ловкостью маневрируя исполинской машиной на крохотном асфальтированном пятачке, загоняет грузовик в узенькое, под габариты машины, пространство, обозначенное двумя желтыми полосами (краска кое-где изрядно стерлась).

Впрочем, машиной это чудовище назвать язык не поворачивался — даже с отцепленной грузовой платформой тяжелый грузовик, или, как в этом полушарии говорили, трак, выглядел устрашающе, словно бронтозавр среди табунка хамелеонов.

Двигатель умолк, и настала оглушительная тишина. Выдернув ключ и заботливо упрятав его поглубже в карман, Донни проворчал:

— Ну, все, десантируемся…

Мазур распахнул дверцу со своей стороны и спрыгнул с высоты в добрых полтора метра, забросил сумку на плечо, качнул пару раз корпусом, разминая мышцы. Огляделся. Асфальтированная площадка, вся изрисованная желтыми полосами и огороженная символическим заборчиком из тронутой ржавчиной проволочной сетки, была обширной, не менее футбольного поля, но грузовиков тут стояло всего с полдюжины.

— Просвети темного, — сказал Мазур, когда Донни, звучно захлопнув дверцу, обошел машину со стороны капота и встал рядом с ним. — Здесь же чертова уйма места, а боксы ненумерованные… Что же ты в этот уголок затискивался?

Донни, бородатый крепыш в клетчатой рубашке, пожал плечами с видом чуточку сконфуженным:

— Чистой воды суеверие, знаешь ли. Встал тут как-то первый раз год назад, в аккурат напротив в-о-он того приметного деревца — и дела в городе пошли просто прекрасно. Девка попалась приятная, маршрут, как выяснилось, неплохой. Так и пошло…

— Понятно, — сказал Мазур. — Ничего, я и сам суеверный — дальше некуда. Моряк все-таки… Ну, и что дальше?

— А чем тут еще можно заниматься на ночь глядя? — сказал Донни с ухарским огоньком в глазах. — Пойдем в город, остановимся в отеле, который по совместительству еще и бордель, снимем девочек. И отель, и девочки — все недорогое, но качественное… Что ты встал?

— Денег нет, — сказал Мазур. — И продать нечего.

— Да ладно, — недолго думая, сказал Донни. — Все равно я Мигелю должен примерно столько, что как раз хватит тебе на номер и девочку. Так даже лучше — не отдавать монету этому толстому прохвосту, а удружить нормальному парню…

— Ну, если так…

— Пошли.

Они миновали будочку, где восседал сонный абориген в некоем подобии униформы и огромнейшей кобурой на поясе, вышли со стоянки и повернули налево, где от асфальтированного шоссе отходила узенькая, однако утоптанная до каменной твердости тропинка — сразу ясно, старательно проложенная сотнями и сотнями спешивших к ночным городским удовольствиям шоферюг. Тропинка, почти прямая, пролегала меж пальмами, а совсем неподалеку, в полукилометре, уже начинался город Сеговитате — не какое-то там захолустье, как выяснилось, а центр провинции, пусть и не самой богатой и обширной в стране. Областной центр, переводя на отечественные мерки. Там уже вспыхивали вереницами уличные фонари, загорались огни — вот-вот должна была сорваться темнота.

Мазур подумал, что день сегодняшний начался предельно скверно и закончится неведомо как — но вот все, что располагалось в середине меж скверной и неизвестностью, прошло, в общем, нормально. Вьюнош по имени Пепито привел его на стоянку большегрузов и сдал с рук на руки этому самому Донни, оказавшемуся англоязычным канадцем, подавшимся сюда за длинной деньгой лет несколько назад. О чем-то загадочно пошептался, кивнул Мазуру и ушел. Донни принял свалившегося, как снег на голову, попутчика не с распростертыми объятиями, но и не враждебно, попросту отнесся к Мазуру как к неизбежному сюрпризу Судьбы, выступавшему на сей раз в облике странствующего австралийского морехода.

Впрочем, это только через часок езды выяснилось, кто откуда. Поначалу Донни, проявляя некоторый такт, ничуть не стремился завязать беседу с навязанным ему спутником (как и Мазур на его месте, черт его ведает, попутчика, может, ему языком трепать категорически не хочется), но потом как-то наладилось. Трепались на темы самые нейтральные — вроде девок, спиртного и ухваток полиции в разных странах (впрочем, последнюю тему Донни затрагивал скупо, опять-таки не зная, что там за душой у соседа по кабине).

Мазур болтал охотно — чтобы отвлечься. Никак нельзя сказать, что неожиданная смерть южной красотки Бриджит погрузила его в черную меланхолию на всю оставшуюся жизнь, но как-никак его с убитой связывали одни только самые приятные воспоминания, и лично ему правнучка плантаторов не сделала ничего плохого. Вполне возможно, она и в самом деле собиралась честно с ним расплатиться за труды по обеспечению ее богатенького вдовства, а то и в самом деле дать в Штатах место при своей особе. Так что парочка кошек на душе все же поскребывала. Внезапная смерть всегда печальная, хрен привыкнешь, и остается лишь в который раз повторить про себя любимую поговорку покойного майора Ганима, который так и не превратил Эль-Бахлак в рай земной, как яростно хотел: «Жизнь длиннее смерти, но смерть сильнее жизни»…

Уверенно шагавший Донни рассказывал что-то о городе, о ночных заведениях, о девочках — самый обычный здешний калымщик с севера, англоязычный канадец… а может быть, просто-напросто субъект, прекрасно освоивший канадский выговор, как Мазур освоил австралийский. Черт его ведает. Главное, он никак не мог оказаться подставой контрразведки или цэрэушников — слишком уже невероятную цепочку пришлось бы выстроить, чтобы подвести к Мазуру очередную подставу… и ради чего? Ради какой цели? Вот то-то и оно.

Этот самый — или эта самая — Сеговитате ничем не отличался от других здешних городков, которые Мазур успел то ли осчастливить, то ли опаскудить своим пребыванием. За исключением одной существенной детали…

Повсюду, куда ни глянь, чуть ли не каждое свободное местечко — стены домов, витрины магазинов, фонарные столбы, афишные тумбы и даже надолго оставленные у обочины автомобили — были в несколько слоев заклеены плакатами, листовками и портретами. Огромные буквы, яркие краски, обилие восклицательных знаков — по здешним правилам грамматики красовавшихся не только в конце фразы, но и в начале, в перевернутом виде. Что там было написано, для Мазура оставалось неизвестным, зато он очень быстро сориентировался, что на портретах изображены всего-то два субъекта. Правда, порой в самом разном, подчас неожиданном облике — то в костюме и при галстуке, то в рыцарских доспехах времен конкисты. Попался плакат, где один красовался в амплуа сурового и решительного капитана за старинным штурвалом, на мостике, а другой — в мундире генерала времен войн за независимость. Ага, вот один предстает уже в виде опытного проводника, с карикатурно огромным компасом в руке ведущего толпы народа из некоего поганого, грязно-сизого мрака по неким благодатным зеленеющим полям, озаренным солнцем. А другой, стоя над пузатым мешком с ослепительно сияющими золотыми монетами, протягивает к зрителю руки с таким душевным и заботливым видом, что дураку ясно: желает немедленно и бескорыстно раздать сие сокровище всем нуждающимся.

Оба персонажа выглядели крайне благонравно. Внушали нешуточное доверие. Друг от друга они ничем особенно не отличались, разве что один — с красивой проседью, а другой — с лихо закрученными черными усами.

Кое-где портреты подверглись варварскому поруганию — пририсованы рожки, глаза выцарапаны, поперек от руки наспех сделаны непонятные надписи, порой из одного-единственного слова…

— Выборы, — сказал Донни. — Они тут алькальда выбирают. Алькальд — шишка большая. Губернатор провинции и мэр главного города в одном лице.

— Ну, ясно, — сказал Мазур. — Что тут непонятного…

На самом деле подобное он видел только в иностранном кино. Для него, как для всякого советского человека, выборы выглядели совершенно иначе, абсолютно непохоже на всю эту вакханалию. Ну вот, хоть что-то наблюдавшееся вокруг укладывалось в концепции родных замполитов. Один наверняка — ставленник олигархического капитала, а другой — ничем не лучше. Это ж сколько бумаги и краски нужно было угрохать на весь этот разврат! Положительно, советские выборы, по крайней мере, экономнее: однотипные строгие афишки со стандартным портретом и скудным текстом, бюллетень с одной-единственной фамилией, который ты быстренько швыряешь в урну девственно нетронутым, покупаешь пару кило дефицитных апельсинов и идешь принять водочки за нерушимый блок коммунистов и беспартийных…

Потом они вышли на обширную площадь, вымощенную брусчаткой («Ну в точности, как у нас на Красной», — кощунственно и безыдейно подумал Мазур). Посередине, на высоком квадратном пьедестале, стояла причудливо отливавшая зеленым в свете фонарей статуя почти что в человеческий рост, изображавшая мужика в кирасе, шлеме с высоким гребнем, портках буфами и высоких сапогах с огромными шпорами. В одной руке он держал большой штандарт на высоченном древке, в другой — увесистый меч. Вся его поза была исполнена горделивого торжества. Сразу чувствовалось: будь у мужика третья рука, он бы ею непременно подбоченился.

— Кортес? — спросил Мазур со знанием дела.

— Да ну, — махнул рукой Донни. — Кто-то из его отряда. Поссорился с предводителем, увел с собой полдюжины таких же неуживчивых ребят и принялся самостоятельно ловить удачу. Никаких особенных подвигов не совершил и золотишка особо не нагреб, зато по чистой случайности заложил этот городок. Крепко подозреваю, в виде парочки хижин для оружия, багажа и индейских шлюх. Про имя не спрашивай, не помню, какое-то длиннющее и заковыристое… Вот они его и увековечили. За неимением других исторических персон, бродивших по этим местам…

Мазур подумал мельком, косясь на зеленого кабальеро, что лакировка действительности, в общем, свойственна не только советскому изобразительному искусству. Уж он-то, с его опытом походов и вылазок в совершенно необжитые места, прекрасно понимал, что люди после долгих странствий по диким джунглям выглядят абсолютно иначе. И сапоги прохудятся, и шпоры совершенно ни к чему, и доспехи будут выглядеть, как груда лома, и пышные буфы превратятся в сущие лохмотья, изодранные колючками. И никто, ручаться можно, не станет волочь за собой неподъемное знамя с древком вроде доброй оглобли… Ну, что поделать, основатели и основоположники, кто бы они ни были и под какими широтами ни окаянствовали, просто обязаны выглядеть элегантными и опрятными…

— Пришли, — сказал Донни радостно. — В-о-он туда…

Старинное трехэтажное здание занимало добрых полквартала — два этажа темные, с редкими проблесками света за тщательно зашторенными окнами, а первый мигает неоновыми вывесками, сияет ярко освещенными, высоченными окнами, отсюда видно, что за столиками протекает самое беззаботное веселье…

— Э, погоди, — сказал Донни, когда Мазур направился прямиком к левой неоновой вывеске, самой причудливой, трехцветной. — Всяк сверчок знай свой шесток… Там — самое дорогое заведение из трех, не по нашим капиталам. Нам — в-о-он туда, где как раз по деньгам. Ты не переживай особо, девочки и там нормальные….

Он по-свойски перебросился парой испанских фраз с благообразным старичком в смокинге, торчавшим внутри у входа, после чего почтенный старец шустро провел их в дальний конец зала, где отыскался свободный столик. Едва они успели присесть, как из-за какой-то портьеры тут же выпорхнули две девицы в коротеньких открытых платьицах и приземлились рядом, сверкая профессиональными улыбками на сорок четыре зуба.

Наклонившись к нему, Донни тихонько пояснил:

— Выбирать, увы, не приходится. Дежурная смена и все тут. Ну ничего, не такие уж плохие, а?

Мазур откровенно присмотрелся: шлюхи и в самом деле были не самого последнего сорта, молоденькие, не потасканные, вполне достойные быть употребленными в дело.

— Как их хоть зовут? — спросил он светского приличия ради.

— А какая тебе разница? — фыркнул Донни, с ходу придвигаясь к своей. — Все равно настоящие имена они тебе не скажут, у них тут у всех, грамотно выражаясь, сценические псевдонимы. Тебе с ней не разговоры разговаривать.

Признав в этом резон, Мазур взял бутылку и налил своей новой знакомой на два пальца чего-то прозрачно-золотистого, что она приняла с большим воодушевлением, прощебетала что-то благодарственное, ласково взъерошив ему волосы. Мазур непринужденности ради одним махом осушил свою порцию и подумал, что ему чертовски везет: вздумай он по своему собственному хотению в какой-нибудь командировке шататься по борделям и распивать там с постельными труженицами спиртные напитки, не говоря уж о последующем, обязательно схлопотал бы уйму неприятностей по партийной линии, и не только. А сейчас можно наслаждаться жизнью на полную катушку, поскольку, во-первых, на весь здешний континент не сыщется ни одного замполита, а во-вторых, он нисколечко не виноват, что в интересах дела приходится тут торчать. Его сценический образ требует именно такого поведения, и точка…

Он подмигнул отведенной ему девице и вновь наполнил стаканы. Девица что-то ему ласково прочирикала, и Мазур, широко ей улыбаясь, сказал:

— Ну, конечно, солнышко, я от тебя без ума, голову потерял…

— Нортеамерикано? — поинтересовалась девица.

Подумав, Мазур кивнул, чтобы не вдаваться в географические сложности. Вполне могло оказаться, что это очаровательно-порочное создание слыхом не слыхивало ни о какой Австралии с тамошними прыгучими кенгуру и коварными бумерангами…

— А вот это мне совершенно не нравится… — сказал вдруг Донни.

— Что именно? — лениво поинтересовался Мазур, придерживая одной рукой шаловливо взгромоздившуюся ему на колени девицу.

Донни кивнул вправо. Мазур присмотрелся. В самом деле, за соседним столиком обстановочка явно выламывалась из общей картины. Девушка там была только одна, что-то не походившая на здешний контингент — совсем юная блондиночка со смазливой и наивной мордашкой домашнего дитяти. Рядом с ней восседал светловолосый парнишка, немногим ее старше, перебравший, сразу видно, качественно — он уже примащивался уснуть прямо за столиком. Остальные четверо, сразу видно, аборигены, и их физиономии Мазуру отчего-то сразу не понравились — те еще экземпляры, приблатненные рожи. Эта четверка и парочка европейского вида определенно не сочетались — но девчонка, сияя беззаботной улыбкой, о чем-то с ним толковала на испанском, вовсе даже не обращая внимания, что взгляды собеседников так и липнут к ее фигурке.

Парень наконец, уснул, уронив голову на стол. Тогда один из местных, перекинувшись с девушкой парой слов, встал, приподнял упившегося и, поддерживая с братской нежностью, повел куда-то вглубь зала, откровенно подмигнув остальным из-за спины девчонки. Мазур отметил, что старикашка в смокинге, торчавший неподалеку, взирает на происходящее с беспокойством. Он, в конце концов, подошел, что-то сказал — но сидевший ближе других к нему широкоплечий усач, чуть приподнявшись, зло оскалясь, ответил что-то короткое и решительное, чуть отвернул полу пиджака и во внутреннем кармане на миг обозначилось нечто, ужасно напоминавшее гнутую рукоять револьвера…

Донни уже не улыбался, весь подобравшись.

— Что там такое? — спросил Мазур.

— Не нравится мне эта компашка, — сказал канадец негромко. — Уговаривают куклу покататься по ночному городу, обещая показать достопримечательности, а эта дура вроде не против, полагая их людьми приличными… В чем я с ней категорически не согласен. Те еще хари.

— Уж это точно… — сказал Мазур.

Донни, щелкнув пальцами, подозвал старичка, о чем-то с ним пошептался, досадливо поморщился:

— Ну, точно, Джонни, так и есть… Эта парочка — студенты из Штатов, новобрачные, изволите ли видеть. Путешественники по дешевому туру. От безденежья и по неопытности остановились тут, полагая домишко самым обыкновенным отелем, только дешевым. Мужа эти ловкачи быстренько подпоили и повели баиньки… Иногда тут такое случается. Дуреху жалко. Убить не убьют, но трахать будут до утра где-нибудь в зарослях. Ну да, черт, сама идет, дура…

Вернулся четвертый, поигрывая ключами от машины, а эта дура и в самом деле вставала из-за стола вслед за новыми друзьями, по ухмылочкам которых ее ближайшее будущее ясно читалось всеми, кроме нее самой, и мордашка у нее была столь наивная, полная неоскверненной веры в человечество, что Мазур поморщился от бессильного сочувствия.

И остался на месте, конечно. Что бы там ни происходило вокруг, не следовало ввязываться согласно тем же правилам игры…

Ага! Старикан, шустро просунувшись наперерез, попытался-таки что-то втолковать четверке — но тот, широкоплечий, сграбастав его за лацкан, притиснул в уголок, явно собираясь задержать, пока остальные скроются на улице с девицей. Проделано это было ловко, незаметно для окружающих, со стороны казалось, что оба увлечены мирной беседой.

— Черт знает что, — сказал Донни. — Вообще-то тут есть вышибала, который таких вот штучек ради репутации заведения не допускает, но что-то я его не вижу на рабочем месте… Жалко дуреху, у меня сестренка почти такая же… На хрена милой девочке подобные разочарования в жизни, да еще в медовый месяц?

И он внезапно вскочил из-за стола со злым, напряженным лицом в три прыжка догнал уходящих, сграбастал кого-то за рукав, рявкнул нечто по-испански…

Мазур остался сидеть, чуточку презирая себя за это, но подчиняясь неизбежному. Хотя… Кто сказал, что австралийский бродяга не может настучать в борделе по ушам местной шпане? Полиция… риск… но, с другой стороны…

Он все еще колебался меж служебным долгом и естественными человеческими чувствами, когда все завертелось по полной. Получив от Донни великолепный прямой в челюсть, один из четверки отлетел в угол, распластался на истертом паркете. Второй, пропустив плюху, удержался на ногах, а вот третий ловко двинул канадца в пах, добавил левой по затылку, и к ним уже бежал четвертый, запустив руку во внутренний карман с пушкой, и завизжали девки, и началась наконец суматоха, и в свете ярких электрических ламп сверкнуло лезвие ножа…

Мазур, сбросив с колен девицу, уже был в прыжке. Поздно, мать твою, поздно! Нож возвращался после широкого режущего замаха, уже запачканный красным…

Удар ногой по запястью — и никелированный револьвер улетел далеко вглубь зала, под чей-то столик, а его обладатель, пойманный Мазуром не на самый сложный и коварный прием, отправился в противоположную сторону, получив по организму пару молниеносных ударов без всякой жалости.

Прочно утвердившись на ногах, Мазур быстрым взглядом определил обстановку. Старикашка в смокинге как раз выскочил наружу, исчезнув с глаз, Донни скорчился на полу, зажав бок, публика и дежурные девки отхлынули к стенам, стало очень тихо, и в этой тишине, в ярком свете на Мазура сплоченным строем надвигались оставшиеся трое, один с ножом, второй с прихваченной со стола бутылкой, третий — с голыми руками и гнусным оскалом…

Мазур встретил их по всем правилам, не размениваясь на красивые пируэты и картинные позы экранных каратистов. Раз-два-три…

Словно кегельный шар ударил со всего маху по пустым бутылкам. Мазур не миндальничал и не терял ни секунды. Полное впечатление, эти трое и не успели понять, что же, собственно, произошло. Зрители наверняка тоже. Только что троица на своих ногах рвалась в драку — а в следующий миг на паркете приземлились кто ничком, кто навзничь, три безжалостно сломанных манекена, причем только один слабо дергался, воя от боли в вывихнутой руке, а другие двое даже не копошились…

— Пара, пара! Фуера лас манос! Манос арриба!

«Вот и влип, — уныло подумал Мазур, когда на него дружелюбно уставились два револьверных дула. — Мало нам было неприятностей…»

Он не понимал ни слова, но в данной ситуации этого и не требовалось — судя по форме и фуражкам, двое взявших его на прицел индивидуумов принадлежали к местной полиции. Чересчур опрометчиво было бы глушить их на глазах всего честного народа и убегать в темноту и неизвестность, по улицам совершенно незнакомого города. Но должна же тут существовать некая справедливость?

Как ни удивительно, но справедливость восторжествовала практически моментально: старикашка, вынырнув из-за спин полицейских, ухватил одного за рукав и что-то выразительно зашептал. После чего стражи закона моментально изменили отношение к Мазуру — отвели пушки, один даже потрепал по плечу, осклабясь и прокаркав что-то вполне дружелюбным тоном. Все внимание полицаев было уделено четверке блатарей — ввалились еще несколько в форме, подбадривая друг друга грозными воплями и орлиными взорами окрест, сверкнули, защелкали наручники…

Как это частенько случается в любых широтах, побоявшиеся вмешаться зрители теперь развили самую бурную деятельность: толпились вокруг толстяка с сержантскими нашивками, наперебой тыча пальцами в арестовываемую четверку, наспех отягощая ее доподлинными свидетельскими показаниями, и кто-то, суетясь вокруг Донни, поднимал его на ноги, кто-то орал благим матом, указывая сержанту на блестящий револьвер в углу… Словом, все моментально преисполнились негодования к уголовным элементам, клеймили их позором и наперебой рвались в свидетели. Дуреха, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, так и стояла возле двери, насмерть перепуганная.

— Ты как, дружище? — спросил Мазур, протолкавшись поближе.

— Да ерунда, — прохрипел Донни, прижимая обе ладони к боку. — Похуже бывало, бочину распорол, сука, и только… За машиной присмотри.

В следующий миг Мазура оттеснили от него два решительных мужика в светло-зеленых халатах, брякнувшие на пол носилки — ага, медицина явилась, глядишь, и обойдется…

Мазур обернулся, как ужаленный — во всей этой суматохе начисто запамятовал о своем сокровище. Слава богу, его драгоценная сумка по-прежнему висела нетронутой на спинке стула. И он побыстрее вернулся за столик, плеснул себе в стакан изрядную дозу успокоения ради. Вернулась «его» девица — а вот той, что предназначалась для канадца, что-то не видно: должно быть, здраво рассудила, что пострадавший в клиенты более не годится, и пора вновь заступать на дежурство…

Все пришло в норму с поразительной быстротой: санитары унесли носилки с канадцем, полицейские увели едва державшихся на ногах блатарей — и посетители расселись за столиками так, словно ничегошеньки и не произошло. О заварухе напоминали только два парнишки в белых куртках, проворно сметавшие в совки осколки посуды…

Только тут Мазур во всей полноте осознал свое незавидное положение. Полиция оставила его в покое, но легче от этого не стало: он сидел за столиком в борделе, в незнакомом городе, без гроша в кармане, а ведь предстояло не только как-то здесь устраиваться, но и расплатиться за все, что заказано. Ситуация…

Глава пятая Эксплуатация продолжается

— Простите, сеньор, можно вас на минуту? — послышался предупредительный голосок, довольно прилично выговаривавший английские слова.

Мазур поднял глаза и увидел давешнего старикашку, склонившегося над ним с выжидательно подобострастным видом.

Девица сидела как ни в чем не бывало, и Мазур встал, отошел вслед за почтенным метрдотелем на несколько шагов.

— Прежде всего, позвольте вас поблагодарить, сеньор… — начал старикан, когда они оказались в тихом уголке зала, возле той самой темно-алой пыльной портьеры, из-за которой с регулярностью часового механизма появлялись дежурные шлюхи.

— Пустяки, — махнул рукой Мазур, кося одним глазом на свою сумку.

— Позволительно ли будет мне спросить… Вы — напарник сеньора Донни?

— Не совсем, — сказал Мазур. — Он любезно согласился меня подвезти до Чакона, вот и все…

— Сеньор путешествует для собственного удовольствия?

Мазур встретился с ним взглядом. Глаза у старикашки были нисколечко не наивными, в них читалось неплохое знание человеческой природы и людей — ну, понятно, работая в таком вот заведении, обретешь нешуточный жизненный опыт…

— Сеньор путешествует в поисках работы, — сказал Мазур, помнивший, что рассчитываться ему нечем. Быть может, удастся как-то договориться и списать все на счет заведения?

Ему показалось, что старикан просиял:

— Вот как? Сеньор спешит в какое-то конкретное место?

Мазур пожал плечами:

— Да как вам сказать, сеньор… Не особенно.

— Быть может, в таком случае вы не откажетесь побеседовать с сеньорой Розой?

— А кто это?

— Владелица заведения, сеньор… всех заведений, всего этого дома. Она хотела бы с вами побеседовать по делу, которое может оказаться для вас крайне выгодным…

Мазуру пришло в голову, что бродяги вроде него от таких предложений отказываться просто не имеют права. Не убудет, в конце концов… Почему бы и не пообщаться с хозяйкой? Чутье вещает, что по здешним меркам владелица столь крупного предприятия в самом центре города определенно входит в местный истеблишмент, так что знакомство небесполезное. Опять же, счет не оплачен…

Старикашка проводил его за портьеру. Там оказалась обширная комната, где за длинным столиком сидели с полдюжины дожидавшихся своего выхода стахановок постельного фронта. Девицы покуривали, попивали пиво из маленьких бутылочек и о чем-то беззаботно сплетничали. Пройдя мимо них, старик свернул к лестнице с широкими деревянными перилами.

Мазур шагал следом. В уме у него уже сложился соответствующий образ здешней хозяйки: сухопарая старуха с пронзительным взглядом, в черном глухом платье с огромной бриллиантовой брошью под морщинистой, как у черепахи, шеей. Он и сам не знал, откуда вдруг явился именно такой образ.

Между прочим, как оказалось парой минут спустя, не имевший ничего общего с реальностью. Деликатно постучавшись в высокую дубовую дверь, старикашка распахнул ее перед Мазуром, и они оказались в самой обычной комнате, ничуть не похожей ни на будуар борделя, ни на аскетичную контору. Два кресла, обтянутых веселеньким ситчиком в цветочек, старинный стол с букетом неизвестных ярких цветов в хрустальной вазе, католическое распятие на стене, а другая стена затянута темно-алой портьерой.

В одном из кресел, закинув ногу на ногу, сидела довольно приятная дама лет сорока с небольшим, чуть полноватая и определенно красивая, этакая пышноволосая брюнетка в желто-палевом платье, легком, но строгом. Более всего она походила на холеную и беззаботную супругу преуспевающего дельца из какого-нибудь фильма о высшем свете.

Небрежный жест указательного пальца, унизанного кольцом с крупным бриллиантом — и старикашка улетучился, словно его и не было никогда. Судя по всему, это и была хозяйка, поскольку никого больше в комнате так и не появилось. Мазур вежливо поклонился и остался стоять у порога, как и подобало знавшему свое место бродяге из низов общества.

— Садитесь, — сказала хозяйка. — Меня зовут Роза, и мне выпало несчастье быть хозяйкой всего этого заведения…

— Почему же несчастье? — светски спросил Мазур, усаживаясь и ставя рядом с креслом сумку. — По-моему, заведение весьма даже респектабельное и довольно процветающее…

— Вашими молитвами, сеньор…

— Джонни, — сказал Мазур. — Зовите меня просто Джонни. Увы, фамилия у меня хоть и ничем не запятнанная, но такая заковыристая с точки зрения испанской грамматики, что ее мало кто может произнести. Если это не чересчур фамильярно и не погрешит против правил хорошего тона, зовите меня просто Джонни…

— С удовольствием, — сказала хозяйка, улыбнувшись Мазуру довольно обольстительно. — Джонни, вы изъясняетесь определенно как человек из общества…

— Как пишут в романах, я знавал лучшие дни, — сказал Мазур с непроницаемым лицом. — Превратности судьбы, знаете ли.

— Откуда вы?

— Из Австралии. Учился в колледже, но потом пришлось стать моряком, побродить по свету…

— Надеюсь, ничего… предосудительного за столь резким поворотом судьбы не стояло?

— О, что вы, сеньора Роза, — светски улыбнулся Мазур. — Просто-напросто юношеское легкомыслие… Я, знаете ли, всегда был парнем свободолюбивым и неуемным. Тошно делалось при мысли, что предстоит после колледжа каждый день тащиться на работу в костюме и галстуке, просиживать дни напролет в каком-нибудь пыльном офисе под бдительным взором надутого босса… Если начинать с нуля, с самой низкой ступеньки, долгие годы пройдут, прежде чем хоть немного приподнимешься… Наша Австралия в некоторых отношениях безмерно скучна — этакое сонное захолустье…

«Эк я чешу! Словно по-писаному! — подумал он с законной гордостью. — А она, в общем, взирает довольно благосклонно, вроде бы игриво даже. Донна Роза де Альвадорес, тоже мне…»

И далее он именовал собеседницу в мыслях не иначе как «донна Роза».

— Вы мне напоминаете моего мужа, — доверительно призналась донна Роза, томно взирая на Мазура темными глазами. — Он решительно не мог усидеть на месте, выдерживал пару-тройку месяцев, не более, а потом без всякого предупреждения исчезал — то искать индейское золото в Кордильерах, то присоединялся к экспедиции какого-то чокнутого миллионера, ловившей на Амазонке исполинскую анаконду…

— Подозреваю, он и сейчас занимается чем-то подобным? — вежливо предположил Мазур.

— Быть может, — печально сказала донна Роза. — К сожалению, уже года три, как я не имею о нем никаких известий. Вроде бы прошлым летом его видели в Каракасе в компании охотников за разбившимся НЛО, но я не уверена, что речь шла о нем… Неужели вы такой же легкомысленный, Джонни?

— Ну, не думаю, — сказал Мазур, накрепко помнивший о неоплаченном счете, а также о том, что чересчур уж ветреным шалопаям долги не прощают. — Откровенно говоря, мне давно уже хотелось осесть где-нибудь на приличном месте, но это, оказалось, дело непростое. Мне обещали работу в одной научной экспедиции, но очень быстро оказалось, что люди там не серьезные… вроде ваших охотников за разбившимся НЛО. Пришлось возвращаться без гроша в кармане. — Он печально и со значением повторил: — Без гроша в кармане…

— Бедный мальчик! И куда же вы теперь?

— В Чакон, я полагаю, — сказал Мазур. — Туда приходит много кораблей, попробую наняться на какой-нибудь, документы у меня в порядке, сложностей не предвидится…

— Но ведь это, должно быть, очень тяжелая и малооплачиваемая работа — плавать простым моряком?

— Пожалуй, — согласился Мазур.

— А где вы научились так великолепно драться? Мне подробно рассказал Хорхе… Он уверяет, что вы расшвыряли этих скотов, как котят…

— Ничего удивительного, — сказал Мазур, вновь импровизируя с ходу над своей запутанной биографией. — Я служил в армии, был парашютистом, дослужился до мастер-сержанта… Нас хорошо учили драться, знаете ли…

— Если бы вы знали, Джонни, как меня выручили… Вообще-то там есть специальный человек, который следит за порядком и безопасностью, как и полагается в приличных заведениях. Вот только так уж вышло, что он, с прискорбием скажу, запил. Это с ним не впервые, и продолжается обычно долго… Раньше как-то обходилось, но теперь терпение мое лопнуло. Рассчитаю без всякой жалости. Хорошо еще, что полиция явилась вовремя. У меня прекрасные отношения с полицией, — самодовольно заверила донна Роза. — Но все равно, если бы не вы, для той глупышки могло кончиться скверно. А это ударило бы по репутации заведения, сами понимаете. Эта пара к тому же из Эстадос Юнидос, мог получиться грандиозный скандал… — призналась она с непритворной досадой. — Репортеры целыми днями шныряют по городу, как шакалы, попади эта история в бульварные газеты, особенно в столь непростой политической ситуации… Все из-за выборов…

— Как это? — с искренним любопытством спросил Мазур.

— Эти субъекты, которых вы урезонили — люди дона Рамиреса, полностью скомпрометировавшего себя прохвоста… Вы в курсе, что у нас состоятся послезавтра выборы алькальда?

— Да, я видел афиши, — сказал Мазур. — По-испански я не понимаю, но тут дело совершенно ясное.

— Вот именно, — сказала донна Роза решительно. — Совершенно ясное. Дон Рамирес, наш алькальд, на протяжении последних восьми лет — субъект, совершенно разложившийся, недостойный не только столь высокого поста, но и места смотрителя общественного туалета. К счастью, его соперником является столь порядочный и дельный человек, как дон Себастьян Санчес, с которым мы в прекрасных отношениях… Могу вас заверить, кристальной честности человек! А Рамирес, надо вам знать, в тщетных попытках удержать власть привез целую банду головорезов, которые тем и занимаются, что пугают и шантажируют честных избирателей, твердо намеренных покончить с владычеством коррумпированного, разложившегося, полностью дискредитировавшего себя дона Рамиреса…

«Хорошо чешет, — подумал Мазур восхищенно. — Красиво чешет. Любой замполит позавидует».

— Теперь понимаете? Этот скандал мог и получить совершенно неожиданное продолжение. Иные беззастенчивые элементы могли бы им воспользоваться для дискредитации дона Себастьяна Санчеса, приписав ему вовсе уж шокирующие поступки… Все знают, что я его преданная и бескорыстная сторонница…

«Эге-ге! — подумал Мазур, не лишенный здорового цинизма. — Интересно, дона Роза, этот ваш дон Себастьян, часом, не пайщик ли вашего процветающего заведения? Или попросту завсегдатай той его половины, что отведена для благородной публики с тугой мошной? Очень уж горячо вы его защищаете, сие неспроста…»

Интересные дела. Получалось, что он нежданно-негаданно оказался в самой что ни есть гуще местной политической борьбы. Вот она, порочная изнанка ихней буржуазной демократии, звериный оскал капитализма, о котором ему с детства талдычили то пионервожатые, то комсомольские вожаки, то флотские замполиты…

— Но вы, хвала Пресвятой Деве, сорвали эти злодейские замыслы!

— Честное слово, у меня и в мыслях не было… — сказал Мазур искренне. — Я просто увидел, что девушка оказалась в нешуточной опасности. Собственно говоря, первым вмешался шофер, который меня привез в ваш город…

— О, не беспокойтесь! — заверила дона Роза. — Могу вам твердо пообещать, что я возьму на себя все расходы в больнице… Бедный парень, это ужасно… К счастью, его порезали не очень сильно, Хорхе говорил мне, что вы подоспели вовремя и буквально расшвыряли их по углам.

— Нас, австралийцев, только разозли… — сказал Мазур с нешуточной, видимой всякому гордостью за свой зеленый континент, родину кенгуру и бумерангов. — И несправедливости мы не любим.

— Вы поступили, как настоящий кабальеро…

— О, что вы, сеньора Роза… — скромно потупился Мазур. — Я простой бродяга без гроша в кармане…

— Зато сердце у вас золотое.

«Благородная сеньора, донна Роза! — мысленно воззвал Мазур, надеясь передать ей свои пожелания телепатическим путем. — Раз так, самое время вытащить кошелек и подкинуть бедному страннику пару монет, чего кота за хвост тянуть? Не пешком же мне топать в Чакон?».

— Быть может, хотите выпить? — радушно предложила донна Роза.

— Благодарствуйте! — поклонился Мазур. — Охотно.

Она встала, прошла к изящному секретеру в глубине комнаты, вынула оттуда начищенный поднос с бутылкой хорошего виски и парой высоких стаканов. Провожавший ее взглядом Мазур невольно отметил, что, хотя дамочка и постарше его лет как минимум на десять, выглядит она весьма даже неплохо, что спереди, что со спины. Приятная женщина, хоть и полновата чуточку…

— Вы, конечно, пьете безо льда? — усмехнулась донна Роза. — Знаю я молодых шалопаев…

Впрочем, свою порцию она тоже не собиралась паскудить излишними дополнениями вроде льда или содовой. Дозы плеснула приличные, и со своей разделалась лихо.

— Еще?

— С удовольствием, — кивнул Мазур, посылая очередной мысленный приказ: «Ну дай ты денег, мадам! Карман пустехонек, а до Чакона путь неблизкий…»

— Джонни, — вкрадчиво сказала донна Роза. — Бога ради, не обижайтесь, но нельзя ли взглянуть на ваши документы?

— Охотно, — сказал Мазур, не моргнув глазом. — Документы в порядке, так что их и показывать не стыдно…

Он отметил, что хозяйка, несмотря на весь свой шарм и мнимое простодушие, перелистала оба его аусвайса тщательно, окидывая страницы цепким взором полицейского сержанта. Ну что же, избранный ею род занятий, надо полагать, не терпит благодушия и легковерия.

— В самом деле, Джонни, — сказала донна Роза. — Документы у вас в полном порядке, и это радует… Давайте-ка я налью вам еще? И себе тоже… И отбросим дипломатию, хорошо? Как вы смотрите на то, чтобы поработать какое-то время в моем заведении?

— Надеюсь, не в качестве… — ухмыльнулся Мазур и состроил многозначительную гримасу.

— Ах вы, шалунишка! — игриво замахала на него донна Роза, после парочки хороших доз виски раскрасневшаяся и повеселевшая. — Да как у вас язык повернулся? Эти мне моряки… Успокойтесь, Джонни, подобная участь вам не грозит. У нас, в Латинской Америке, такие штучки не в большом ходу, тут вам не Штаты. У нас ценят традиции, а что может быть традиционнее и изначальнее, чем кабальеро, отправившийся скоротать время с сеньоритой? — она слегка посерьезнела. — Джонни, вы, готова спорить, много времени провели в подобных заведениях, и не перечьте, знаю я моряков… Но вы, как всякий гость, видели только один кусочек дела. Вот именно, это самое обычное предприятие, вроде булочной или магазина готового платья. Кроме девочек, в нем работает еще уйма разного народа, с самыми разными функциями. Это вроде часового механизма, Джонни, и, если сломается одна шестеренка, весь механизм встанет. Увы, как показали недавние события, я не уделяла должного внимания системе безопасности. Один запивает, другому недостает проворства, третьему — смелости, четвертый трусоват… Короче говоря, мне нужен решительный и умный парень вроде вас.

— Вышибалой? — понятливо спросил Мазур.

— «Вышибала» — это звучит вульгарно, — поморщилась дона Роза. — А вернее говоря, является неточным определением. «Начальник службы безопасности» и звучит гораздо благозвучнее, и точнее отвечает сути. Вы возьмете на себя безопасность. Я собираюсь расширять дело, кроме того, попробовать себя и в других областях бизнеса. Человек вроде вас не помешает.

— Но я же не специалист… — осторожно сказал Мазур.

— Парень, который умеет так драться — уже специалист. Коли уж вы умеете хорошо драться, сумеете подобрать себе подчиненных, которые отличаются теми же достоинствами. Сумеете отличить хорошего драчуна от притворщика, а смельчака — от фанфарона?

— Да, пожалуй что…

— Вот видите! — воскликнула донна Роза. — Считать деньги и подбирать персонал я и сама умею. А для безопасности мне нужен кто-то вроде вас… Как насчет пятидесяти долларов в неделю? Поначалу. Потом, если все пойдет хорошо, можно будет говорить о проценте с прибылей…

Мазур не притворялся, будто раздумывает — он и в самом деле всерьез взвешивал неожиданное предложение. И очень быстро пришел к выводу, что отказываться не стоит. Те, на другом конце провода, сами сказали, что корабль появится в Чаконе самое раннее через неделю, а то и дней через десять. На что же прикажете жить? Милостыню просить на улицах или в грузчики наниматься? А здесь, по крайней мере, можно отсидеться какое-то время. Кому придет в голову искать по борделям, среди персонала? Он и сам еще час назад в жизни бы не подумал…

Пожалуй, решено. А потихоньку уйти, не прощаясь, можно в любую минуту…

— Шестьдесят в неделю меня бы устроили гораздо больше, — сказал он ради приличия, поскольку в мире чистогана необходимо торговаться и пылать алчностью.

— Сначала посмотрим, как вы себя проявите, — непререкаемым тоном отрезала донна Роза. — Нельзя же начинать с самого верха, во всяком приличном бизнесе стоит пройти все ступеньки, начиная с нижней… Итак?

— Я согласен, — сказал Мазур и, решив, что кашу маслом не испортишь, добавил: — Столь деловая и очаровательная дама без труда уговорит любого…

Донна Роза вздохнула с трагическим видом:

— Вы так хорошо это сказали, Джонни… Увы, самая деловая и очаровательная дама всегда остается слабой и беззащитной женщиной, нуждающейся в крепком мужском плече… — она наполнила стаканы еще более щедро. — Мой последний муж, этот заядлый путешественник, был, при всех своих недостатках, все же опорой — во время своего краткого присутствия. Но его так давно нет рядом… Честно вам признаюсь, я чувствую себя беззащитной и потерянной в нашем жестоком мире…

Кое-какие интонации в ее бархатном голоске Мазура насторожили не на шутку, и он присмотрелся внимательнее. Новоявленная эксплуататорша сидела в грациозной, но довольно раскованной позе, вполоборота к нему, расположившись так, что платье высоко открывало стройные ноги, а плавные изгибы фигуры открывались для обозрения в самом выигрышном ракурсе. Перехватив ее чуточку хмельной взгляд, Мазур стал все больше укрепляться в своих подозрениях, и подумал, что он, кажется, угодил из огня да в полымя. Как справедливо подмечено классиком, тут разговорами не отделаешься…

— Вы знаете, Джонни, моряки всегда оказывали на меня своего рода магнетическое действие, — опустив ресницы, воркующим голосом заявила донна Роза. — Еще с тех пор, когда я была сущей девчонкой и жила в Чаконе. Что в вас так привлекает женщин, коварные вы обольстители?

Мазур тяжко вздохнул про себя, окончательно уверившись, что не отвертится и, придав себе бравый вид, сказал:

— Это все романтика парусов и якорей, знаете ли…

— Вот странно, я именно так и подумала… — сообщила донна Роза, встала с кресла, подошла к стене и потянула толстый шнур.

Темно-алая портьера бесшумно отъехала в сторону, собираясь в тяжелые складки. Открылась небольшая комнатка, почти целиком занятая низкой широченной кроватью. Хозяйка уверенно направилась туда, по дороге скинув платье так быстро и ловко, что это походило на цирковой номер — Мазур даже заморгал от удивления, хотя с данной процедурой сталкивался не впервые и наблюдал ее во всех деталях бессчетное количество раз. «Профессионализм», — с уважением подумал он, когда на его глазах знойная бандерша повторила цирковой трюк, вмиг избавившись от остального.

— Ну, Джонни? — требовательно спросила донна Роза, распростершись в самой завлекательной позе.

Мазур подошел к постели, стягивая пиджак не в пример неуклюже и, ради сохранения должных светских приличий, сказал церемонно:

— Вы, право, очаровательны…

— Джонни, не стой столбом, — откликнулась донна Роза.

И, ухватив его за галстук, завалила в постель с ловкостью бравого гусара, заманившего на сеновал сельскую простушку.

Впрочем, истины ради следует уточнить, что все происходящее только укрепляло эту ассоциацию, причем в роли неуклюжей селянки выступал по-прежнему Мазур, а в роли гусара-совратителя, соответственно, донна Роза. По прошествии довольно долгого времени, когда в момент передышки у него наконец-то нашлось время для трезвого анализа ситуации, он уже не сомневался, что его совратительница начинала в своем бизнесе с самой нижней ступенечки и прошла такие университеты, что даже видавший виды «морской дьявол» краснел мысленно. «В отчете это место следует описать как можно более казенно, — подумал он, пока по нему проказливо блуждали шаловливые рученьки. — А то ведь засмеют, черти. Загнала в угол славного головореза чертова баба и форменным образом изнасиловала, аж стыд берет, развратила сиротинушку…»

— Джонни… — промурлыкала ему на ухо донна Роза, по-прежнему лениво охальничая проворными пальчиками.

— Что?

— Запомни накрепко: если начнешь путаться с девками, выкину в два счета, ничего не заплачу да еще перед полицией ославлю…

— Бог ты мой, — сказал Мазур. — Ты уже ревнуешь, милая?

— Ничего подобного, — сказала донна Роза. — Просто хочу тебе напомнить, что не следует путать бизнес с удовольствиями. Девочки — это бизнес. А удовольствие ты обязан получать исключительно здесь, — она похлопала набриллианченными пальчиками по розовому атласу покрывала. — Признаюсь тебе откровенно — у меня на твой счет есть определенные виды. Деловой и очаровательной женщине тяжело без надежного мужского плеча…

«Господи, — подумал Мазур в совершеннейшем смятении. — А ведь она, чего доброго, в мужья затащит! Точно! Чем не муженек — молод, здоров, как бык, во всем зависит от супружницы, поскольку чужой не только в этом городе, но и вообще в стране… Да из такого муженька веревки вить можно, получая при этом все тридцать три удовольствия. Хорошо еще, что смыться можно в любой момент, о чем она и не подозревает…»

А вслух он, разумеется, сказал:

— Милая, я же не дурак набитый, чтобы не понимать своего счастья…

— Верю, — сказала донна Роза. — Ты мне сразу показался разумным человеком… но все равно, не вздумай меня обманывать. Имей в виду, четыре мужа меня научили проникать во все мужские хитрости и видеть сквозь землю…

— Целых четыре? — горестно вопросил Мазур. — А я-то полагал себя единственным и неповторимым…

— Успокойся, Джонни, — проворковала ему на ухо новоявленная невеста. — Точно тебе говорю, моей единственной и пламенной страстью всегда были моряки, я даже с невинностью рассталась в Чаконе на палубе шхуны, на сложенном парусе… — и с типично женской практичностью мгновенно переменила тему: — Нужно будет завтра же утром съездить в магазин и купить тебе костюм поприличнее, предстоит очень ответственное мероприятие…

— У тебя что, какой-то прием?

— Это не для меня, Джонни… Завтра дон Себастьян Санчес будет выступать на митинге — день голосования, все решается… Этот негодяй Рамирес окружил себя бандой головорезов, так что следует ждать любого подвоха. У дона Себастьяна маловато по-настоящему толковых парней, одна деревенщина, что только и умеет торчать у трибуны и с грозным видом и дедовским револьвером под полой. Будешь его охранять.

— А это обязательно? — осторожно спросил Мазур.

Вот что ему нисколечко не улыбалось, так это светиться при большом стечении народа посреди заварушки, именуемой тут выборами.

— Придется, — безжалостно отрезала донна Роза. — Санчес — мой старый и верный друг, если у него все пойдет гладко, откроются такие высоты, что тебе и не снились, морячок… Будешь умницей, выбьешься в люди, главное, держись меня и не вздумай ослушаться. Уяснил?

— Так точно, адмирал, — вздохнул Мазур.

Глава шестая Скромный герой завсегда себя покажет

Мазур в который уж раз подумал тоскливо, что буржуазные выборы — штука, быть может, и занятная для новичка, но в больших дозах чрезвычайно тягостная для того, кто вынужден не вопить в толпе, размахивая флагом или портретом любимого кандидата, а обеспечивать безопасность.

Пестрая, орущая толпа бушевала на площади, как безбрежное море, махая помянутыми флагами и портретами, вздымая над головами самодельные транспаранты с непонятными чужаку надписями, оглушительно громыхая трещотками и свистя в дудки, вопя что-то невразумительное. У всех у них был столь воодушевленный и насквозь идиотский вид, словно вот здесь, на этой самой площади решалась судьба всей Галактики или уж планеты Земля самое малое.

Это стихийное бедствие не пощадило даже монумент бравому конкистадору, чье имечко Мазур так и не узнал — постамент густо залепили портретами и лозунгами, а к руке со шпагой ухитрились примотать транспарант, что-то такое возвещавший аж с тремя восклицательными знаками спереди и сзади.

Дон Себастьян Санчес — тот, что с красивой проседью — умело ораторствовал на добротно сколоченной трибуне, прямо под носом у покрытого зеленой патиной первопроходца. Динамики разносили его голос в самые дальние уголки площади. Мазур не понимал ни слова, но поневоле заслушался — было что-то гипнотизирующее в этом уверенном голосе, оборачивавшемся то шуршанием бархата, то лязгом стали, то взлетавшем до трагических высот, то отпускавшем несомненные шутки, судя по общему хохоту. «Здорово чешет, — подумал Мазур, все также обшаривая море голов настороженным взглядом. — На пленочку бы его снять и показать нашим ораторам, что мочалу жуют с трибуны, уткнувшись в бумажку. Тут они нас сделали, и думать нечего. Эффектно, черт побери. Ни словечка не понятно, но все же нутром чувствуешь, что мозги он им промывает качественно, вон как приторчали… Мама родная! Ну, до чего дошло — эта лапочка майку с себя сорвала, над головой ею машет, голыми булками тряся, того гляди, оргазм словит, и никто внимания не обращает, будто так и надо…»

Он с некоторым усилием оторвал взгляд от прыгающих, как мячики, округлостей восторженной юной избирательницы. Вновь принялся со своего насеста озирать площадь, поворачивая голову влево-вправо размеренно и привычно, напоминая собою бездушный локатор.

Мазур располагался почти на самой верхней ступеньке ведущей на трибуну лестницы из струганных досок, так что обзор ему оттуда открывался хороший. Речь шла о знакомом деле — как-никак он был неплохо выучен не только нападать, как молния, но и надежно охранять все, что прикажут…

А посему окружающее ему, как профессионалу, было поперек души — собственно, не шумная толпа как таковая, а те неуклюжие, прямо таки первобытные меры безопасности, предпринятые устроителями митинга…

Вокруг трибуны жиденькой цепочкой, лицом к толпе, торчали полицейские — в картинных позах, заложив руки за спину, временами они с самым простодушным видом отворачивались от толпы и пялились на дона Санчеса, а то и рукоплеская. Толку от них, как от заслона, не было никакого. Как и от полдюжины парней в штатском, очень точно отвечавших характеристике, данной Розой — деревенщина с дедовскими пушками под пиджаками, торчат там и сям, пялясь на юных горожанок в легких майках и большей частью без лифчиков. Ну, предположим, парочка из них выглядела и впрямь серьезными ребятами, знающими, с какой стороны у револьвера дуло и умеющими дать в челюсть так, чтобы второго раза не потребовалось. Но их всего парочка, они зажаты толпой, в случае каких-то осложнений ничему не смогут помешать…

И, наконец, Мазура раздражала добрая сотня выходивших на площадь окон окрестных домов — все распахнуты, полны людей. Если прикидывать профессионально, это добрая сотня точек, откуда в любой момент может неслышно хлопнуть снайперская винтовка, а то и прилететь прямо на трибуну реактивный снаряд…

«Стоп, стоп, — мысленно одернул он себя. — Что-то ты, братец, чересчур уж развоевался, живи легче…»

Быть может, в данном конкретном случае его профессионализм как раз и сыграл с ним злую шутку. Не стоило относиться к порученному делу настолько серьезно. В конце концов, это всего лишь выборы губернатора в заштатной провинции одной из банановых республик, и не более того. Какие тут противодиверсионные мероприятия по всей форме, которые Мазур неосознанно просчитывал то и дело. Какие снайперы, реактивные снаряды из базук и прочая военная жуть? Самое большее — запулят гнилым помидором, как четверть часа назад пытался проделать типчик в гавайской рубахе — но его на дальних подступах скрутили полицейские, даром что пентюхи, враз уволокли, пригнув к земле, а метательные снаряды все до единого лопнули под ногами толпы…

Да и верзила Пепе, пижон с полудюжиной золотых зубов, секретарь и начальник охраны в одном лице, тот самый, что поставил сюда Мазура, на все расспросы о возможных опасностях философски пожал плечами и заявил, что по большому счету все это — ерунда на постном масле, если между своими. Все обойдется. Лично он, Пепе, на своем веку повидал этаких митингов больше, чем австралиец перепортил девок, и может говорить, как знаток. Попытается какой-нибудь придурок с полной пазухой гнилых фруктов подобраться к трибуне или рванет кто-нибудь петарду-вонючку — если раньше ему по шее не надают восторженные сторонники дона Санчеса…

И все же, все же… Мазура что-то неосознанно беспокоило в окружающем. Это чувство он знал, неспроста. Телепатия, конечно, давным-давно осуждена передовой научной общественностью и развенчана, как лженаука, но что-то такое все же есть. Пожалуй, это самая верная формулировка, пусть и позаимствованная Мазуром из какой-то книжки. Пожалуй, что-то такое есть — смутные предчувствия плохого, вполне реального, готового грянуть. Любой человек определенной профессии и определенного опыта поймет, о чем тут мы — сам не раз сталкивался…

Хуже всего, что Мазур, как ни напрягался, как ни таращил бдительного глаза, никак не мог понять, что его беспокоит, хоть ты тресни. Но эта надрывная заноза явственно ощущалась….

Понемногу ему начинало вериться, что эта зудящая тревога — всего лишь очередное проявление той самой мании преследования. И ничего удивительного: вместо вбитого на уровне инстинктов стремления оставаться незамеченным, невидимым, изволь торчать тут на виду пары тысяч зевак, как обезьяна на шесте у того фокусника в Эль-Бахлаке…

Ага!!!

Только теперь он понял, что ничегошеньки ему не привиделось, что основания для тревоги были самые недвусмысленные…

Подобное случается с подводными камнями, расположившимся на небольшой глубине у самого берега: их самих не видно, но по завихрениям воды на поверхности, по легкому изменению цвета моря наметанный глаз сразу определит, что камни там есть…

Там, справа, возле отключенного на время торжества круглого каменного фонтанчика, он и обнаружил то, что ранее засекал лишь тренированным подсознанием, исправно сигнализировавшем о некой неправильности…

Мазур не поворачивал в ту сторону голову, лишь косился из-под темных очков. И все больше убеждался, что дело нечисто. Всякая толпа подчиняется определенным законам, она неорганизованна и хаотична, словно морская гладь. И одиночки, и пары и даже те, кто пришел сюда компаниями, вели себя одинаково — теснились, пихались, орали и махали своими причиндалами… но на их фоне, как подводный камень, четко выделялась совсем другая группа, человек в семь-восемь. Она-то как раз, двигаясь целеустремленно и не так уж медленно, продвигалась прямо к трибуне уверенным курсом, словно выходящая на позицию торпедного залпа подводная лодка…

Теперь все внимание Мазур уделял исключительно этой группе. Тем более что парочка рож была ему определенно знакома — не далее как позавчера они от него крепенько получили в борделе. Они самые. А вон и третий, что был с ним тогда… Все, как на подбор — крепкие ребята с решительными рожами, порой они, подлаживаясь под окружающих, орут что-то с видом восторженных избирателей, машут руками оратору, но это именно минутное притворство, а на деле они с каждой секундой продвигаются ближе и ближе, словно топор сквозь кашу, ловко и бесцеремонно раздвигая всех оказавшихся на пути — то вежливо, то вовсе уж хамски.

Ошибиться Мазур не мог — это азбука… Они были спаяны общим замыслом и единой целью, они неудержимо перли вперед, как сыгранная команда, по крайней мере, часть из них, те, знакомые рожи работали на конкурента, и это все неспроста…

Мазур растерянно оглянулся — он не видел Пепе там, где парню было положено находиться, а значит, инструкций получить не от кого, придется импровизировать… Предположим, это акция. Что он сам сделал бы на их месте, чтобы облегчить задачу? Да просто-напросто устроил бы отвлекающий маневр — рванул бы в другой стороне, если не гранату, так сильную петарду или там газовую бомбу, чтобы началась паника, чтобы все внимание охраны было приковано к месту взрыва, а тем временем основная группа… Мать их, они уже метрах в десяти от нижних ступенек, и клиент на линии огня, а полицейский далеко, на девок таращится, с другой стороны и вовсе никого нет, подходы не прикрыты совершенно… все!!!

Когда сзади, слева, совсем неподалеку от трибуны, что-то оглушительно грохнуло, когда в той стороне резанул отчаянный многоголосый вопль и толпа колыхнулась в первом приступе слепой паники, Мазур даже ухом не повел, не обернулся в ту сторону. Те были совсем близко, он видел напряженно-яростные рожи, движение руки под легкий пиджак, возникший из-под полы длинный вороненый предмет…

И прыгнул ногами вперед прямо в толпу, на головы нападавшим. Извернувшись в полете, заплел ногами шею субъекта с пистолетом, оттолкнувшись локтями от груди его соседа, грамотно и продуманно повалился под ноги стоящим, легонько придушив в перевороте свою добычу, враз выбив пистолет ударом по кисти сверху. Приземлившись, не теряя ни секунды, мимоходом подсек чьи-то ноги, неважно чьи, все равно они тут одна компания, сложенной лодочкой ладонью выбил дыхание из падающего…

И, оттолкнувшись, взмыл на ноги, нанеся по сторонам несколько безжалостных и молниеносных ударов. Нападавшие рушились вокруг него, как кегли, они не успели отреагировать толком, не говоря уж о том, чтобы сопротивляться…

А там и подмога подоспела — когда воевать, собственно, стало уже не с кем. С полдюжины полицейских навалились на ушибленных Мазуром злоумышленников, с превеликим энтузиазмом выкручивая тем верхние конечности, попирая форменными ботинками шеи и спины, размахивая наручниками, резиновыми дубинками и нечищенными толком револьверами, возбужденно вопя. Единственный не приложенный Мазуром нападавший пытался протиснуться сквозь любопытно сомкнувшуюся толпу и по пятам у него топотали деревенщины в штатском, азартно перекликаясь.

Мазур выпрямился, отряхивая новехонький костюм — надо сказать, подобранный донной Розой со вкусом. Огляделся. Паника сама собой утихла, так и не разгоревшись толком, убитых и раненых что-то не видно, а с той стороны, где был взрыв, тянет едким чадом вроде запаха горящей резины — значит, все же не граната, а именно петарда, как он и предполагал…

Прямо под ногами у него лежала довольно убойная, вовсе не любительская штучка — вороненый «Вальтер» с черным глушителем — опять-таки не самодельным, а фабричным, весьма надежным в работе. Кто бы эти ребятки не были, они понимали толк в некоторых вещах — не окажись тут Мазура, могло и выгореть. До мишени было не более пятнадцати метров, для хорошего стрелка достаточно, ствол можно без промедления выбросить под ноги и с чистой совестью пуститься наутек, изображая смертельно перепуганного зеваку…

Пепе так и не появился. Зато дон Себастьян Санчес, надежда народа, был великолепен. Он не потерял ни секунды, не растерялся и не дрогнул: едва только приутихли вопли и суета и люди вновь обернулись к трибуне, Санчес прокурорским жестом выкинул руку в сторону скрученных злоумышленников, которых все еще сгоряча гнули и пинали, закричал в микрофон столь эмоционально и выразительно, что не требовалось понимать испанский. Смысл патетических фраз и так ясен донельзя: смотрите, люди добрые, на разоблаченных наймитов подлого соперника, козлов поганых! Гляньте только на их гнусные хари! Хрен им что обломилось! Спасла любовь народная честного человека, трибуна и заступника! и не испортят нам обедни злые происки врагов…

Судя по восторженному реву толпы, примерно это она и услышала — а заступник народный, вальяжно спустившись по добротно сколоченной лестнице, приблизился к Мазуру, какое-то время, сожалеючи качая головой с благородными сединами, разглядывал пистолет с глушителем, который один из полицаев демонстрировал зрителям со столь гордым видом, словно сам им завладел в честном бою. Потом, картинно распростерши руки, заключил Мазура в тесные объятия под крик и рукоплесканья надвинувшейся толпы. «Чего там, — подумал Мазур, покорно мотаясь, как кукла. — Скромный герой завсегда себя покажет…»

Он ухмыльнулся про себя, представив, какая физиономия стала бы у дона Себастьяна Санчеса, узнай он, что обязан жизнью советскому военно-морскому спецназу — и какой вой подняли бы конкуренты, стань им каким-то чудом известно, кто Санчеса охранял…

Глава седьмая Сюрпризы продолжаются

Так уж странно устроена человеческая психика, что Мазур, войдя в старинное, помпезное и полное архитектурных излишеств здание мэрии, поймал себя на том, что шагает гоголем, испытывая нечто вроде законной гордости — поскольку не жалким просителем сюда приперся с робкой мордой и тремором в коленках, не челобитчиком, а полноправным членом победившей команды, триумфатором и завоевателем. Пусть даже в чужой личине, но — победитель, как ни крути, наша банда выиграла, народ проголосовал за дона Себастьяна Санчеса, а глас народа, как известно…

В коридорах царила нездоровая суета, явно несвойственная сему почтенному заведению во времена скучные и будничные. Забавно, но Мазур, новичок в заграничной политике, без особого труда мог с полувзгляда определить, где победители, а где проигравшие — тут не нужно быть семи пядей во лбу, достаточно оценить выражение лиц, четко делившееся на две крайности: одни лопаются от радости, другие погружены в печаль…

Стоило ему войти в обширную приемную, битком набитую тем же суетящимся народом, как навстречу ему шустро кинулась секретарша, пожилая мумиеобразная сеньора в скучном сером костюме, как две капли воды похожая на отечественную профсоюзную активистку — настолько, что Мазура оторопь пробрала в первый миг. И возвестила с усердием цепной собаки, что сеньор алькальд велел незамедлительно пригласить к нему сеньора Джонни, как только последний объявится.

Когда высоченная дубовая дверь бесшумно затворилась за Мазуром, хватило одного взгляда, чтобы сообразить: новоиспеченный сеньор алькальд не относится к тем бессердечным субъектам, что лишены простой человеческой благодарности и полагают, будто услуга, которая уже оказана, ни черта не стоит…

Вовсе даже наоборот: дон Себастьян Санчес скорее впал в другую крайность, он кинулся навстречу Мазуру, столь энергично распахнув объятия, столь дружески сияя, что во рту стало приторно, будто Мазур навернул одним махом полкило сахару.

— Как я рад вас видеть, мой юный друг! — воскликнул дон Санчес, увлекая Мазура к великолепному столу с гнутыми позолоченными ножками, усаживая в столь же великолепное кресло и подсовывая стакан с виски. — Нет нужды повторять, как я вам благодарен, вы и сами понимаете, что спасли мне жизнь… Этот мерзавец Рамирес, разложившийся и коррумпированный… Ну, будем надеяться, история и правосудие еще воздадут сторицей этому гнусному субъекту в самом скором времени… — он уселся за стол, положил локти на роскошную столешницу, украшенную инкрустацией из разнообразнейших сортов дорогого дерева, пытливо глянул на собеседника. Улыбка исчезла у него с лица, словно повернули некий выключатель. Глаза в сеточке морщинок были умные и проницательные. — Что же, забудем о неприятном и займемся проблемами насущными… Что же мне с вами делать, Джонни? Я просто обязан что-то для вас сделать…

— Я… — заикнулся было Мазур.

— О, ни слова! — властно поднял ладонь сеньор алькальд. — Все обуревающие вас благородные чувства написаны на вашем лице. Вы скромны, тактичны, это видно… Другому, признаюсь, я без особых раздумий сунул бы немаленькую пачку радужных бумажек, и оба мы считали бы это закономерным финалом, устраивающим обе стороны… Но вы, Джонни, человек иного полета, верно? Ваше лицо вовсе не похоже на физиономию недалекого субъекта, ждущего вещественной благодарности…

— Надеюсь, — вставил словечко Мазур.

— Вы — человек иного полета, это ясно, — повторил алькальд. — Грубая, материальная благодарность одноразова и конечна, ведь так? А вы наверняка хотите от жизни чего-то большего… Вы согласны стать моим другом и сподвижником, Джонни? Я умею ценить верность, преданность и деловые качества. Вы уже неплохо зарекомендовали себя, и в заведении нашей милейшей сеньоры Розы, и позавчера на площади… Это в парашютистах вас научили так великолепно драться?

Мазур кивнул, подумав, что тут не обошлось без откровений донны Розы — никаких сомнений, теснейшим образом повязанной с этим деятелем.

— Прекрасно, — кивнул Санчес. — Если что-то и способно погубить нашу многострадальную страну, так это отсутствие профессионализма. Мы, латиноамериканцы, потерпели немало поражений не в силу какой-то лени или иных национальных пороков, а как раз в силу того самого вопиющего непрофессионализма. Испокон веков пытались решать все проблемы с провинциальной небрежностью. Чего ни коснись, везде этот дурной провинциализм. А в итоге субъекты вроде Рамиреса довели провинцию до полного упадка… Я намерен решительно это переломить. Мне нужна команда. Я хочу, чтобы на любом участке работы, о чем бы ни шла речь, стояли не провинциальные лентяи, а люди, приученные работать толково, на уровне мировых стандартов. Вот взять хотя бы вас, Джонни — молоды, энергичны, повидали свет, служили в парашютистах… Прямо-таки бесценная находка для иных ответственных поручений… Что скажете?

Мазур, глядя ему в глаза открыто и честно, сказал:

— Мне чертовски нравится ваш город, дон Себастьян. У меня тут появились настоящие друзья, а вдобавок — возможность сделать неплохую для простого бродяги карьеру… Не настолько я глуп, чтобы отказываться. Располагайте мною, как найдете нужным.

А что еще прикажете ответить, если хотите жить в этом городе спокойно и привольно, прежде чем придет пора сорваться в дорогу?

— Прекрасно, — сказал алькальд. — Просто прекрасно. Я рад, что правильно вас оценил…

— И чем же мне предстоит заниматься? — напрямую спросил Мазур.

— Не спешите, — с милой улыбкой ответил алькальд. — Я вовсе не собираюсь немедленно нагружать вас поручениями. Какое-то время нужно будет разгребать все эти авгиевы конюшни, оставленные предшественником… Но, будьте уверены, ваш час придет, и весьма скоро. — Он поморщился с искренней брезгливостью. — Чертов Рамирес… Это уже выходит за рамки политической борьбы… Какова штучка…

Он достал из ящика стола тот самый вальтерок с глушителем, повертел его в руках, держа довольно умело, протянул Мазуру:

— Рамирес, конечно, мерзавец, но игрушка хороша…

— Безусловно, — согласился Мазур, повертел пистолет, вернул собеседнику.

Тот решительно отстранил его руку:

— Оставьте себе. У вас глаза разгорелись… Молодые люди любят такие игрушки, я понимаю. Считайте это маленьким подарком, совершенно несоизмеримым той услуге, которую вы мне уже оказали.

Мазур с непритворным удовольствием опустил пушку во внутренний карман пиджака, глушителем вверх, нерешительно спросил:

— У меня с ним не будет… проблем?

— Джонни! — укоризненно воскликнул алькальд. — Вы — мой друг, член команды, какие тут могут возникнуть проблемы? Начальник полиции весьма разумный человек, он уже успел принести заверения, присягнуть на верность… Менять его нет смысла, гораздо проще и выгоднее держать на коротком поводке, используя все, что о нем к настоящему моменту известно… В общем, любой мой друг, любой преданный сотрудник, усердно работающий на благо народа и его представителей в лице новой администрации, может не бояться каких-то неприятностей с полицией. Носите смело… — он сделал паузу, принял озабоченный вид. — Вот, кстати, о начальнике полиции, Джонни… Он только что приходил ко мне посоветоваться по крайне деликатному вопросу, касающемуся вас…

— В чем дело? — насторожился Мазур.

— Не беспокойтесь. В итоге, совершеннейшие пустяки… — алькальд вновь выдвинул ящик стола и с несколько удрученным видом положил перед Мазуром какую-то печатную бумажку, пересеченную наискось широкой красной линией.

Мазур присмотрелся, и сердце у него упало. Он не понимал ни слова, однако, не требовалось быть лингвистом, чтобы догадаться о смысле сочетания «полисия секрета», крупно обозначенного в левом верхнем углу. Нетрудно было также прочитать «собственную» фамилию, написанную довольно близко к исходному варианту, стоявшему в австралийском паспорте и мореходной книжке. И, наконец, рисованная рожа, фоторобот хренов был, несомненно, составлен согласно показаниям кого-то, кто видел мнимого австралийца вживую.

— Это еще что? — хмуро спросил Мазур.

— Пустяки, — с беззаботной улыбкой ответил алькальд. — Обычный розыскной лист, который рассылают по всем провинциальным полицейским управлениям, в любом участке их на стене налеплено множество… Ничего такого, из-за чего стоило бы принимать экстраординарные меры. Рутина…

«Хорошо тебе говорить», — уныло подумал Мазур. И пожал плечами:

— Представления не имею, чем я насолил тайной полиции…

— Успокойтесь, Джонни, дела обстоят все же не настолько плачевно… Все оттого, что вы не знаете испанского. Тайная полиция у нас именуется «политическим департаментом», «департаменто де политико», а «полисия секрета», запомните на будущее, означает всего лишь «сыскная», то есть уголовная. Существенная разница…

— Для кого как, — угрюмо отозвался Мазур.

— Господи, Джонни! — с отеческой укоризной покачал головой сеньор алькальд. — Ну, стоит ли печалиться из-за таких пустяков? Не принимайте эту бумажку всерьез. Разве у вас нет искренних друзей и надежных покровителей? Розыскной лист, какие мелочи… Тут значится, что вас разыскивают за убийство… Ну и что? Мы не в Соединенных Штатах, Джонни, где законы исполняют с тупостью мясорубки. Здесь, в Латинской Америке, кроме писаных законов, существуют еще и многовековые традиции, основанные не на слепой букве писаного кодекса, а на справедливости, учитывающей сложности жизни… Знаете, когда я был молод, лет срок назад, порой достаточно было свидетельства под присягой двух почтенных граждан, чтобы вас отпустили и даже вернули оружие, если вы кого-то застрелили средь бела дня на главной улице. Разумеется, в том случае, если вы его убили не ради вульгарного грабежа, а, скажем, защищая свою честь после смертельного оскорбления. Предположим, с тех времен много воды утекло, но принцип остался прежним. Я уже успел к вам присмотреться, Джонни. Вы — вполне приличный и порядочный молодой человек. Даже если у вас и вышла с кем-то… досадная неприятность, я уверен, пусть и не зная всех обстоятельств, что вы были вынуждены так поступить, и тот, кого постигла… неприятность, был не самым порядочным человеком, и вы имели веские причины… Так что не сидите со столь похоронным видом. Человек силен друзьями и покровителями, а у вас хватает и тех и других. Конечно, следует предпринять кое-какие немедленные меры… — он требовательно протянул руку. — Давайте сюда все ваши бумаги. — И придвинул к себе большую глубокую хрустальную пепельницу, положил рядом длинную коробку толстых спичек для разжигания сигар. — Ну?

Мазур какое-то время колебался. Нельзя было исключать, что дон Санчес попросту берет его на пушку, блефует согласно каким-то потаенным, далеко идущим планам. С другой стороны, бумажка могла оказаться и настоящей, пущенной в коловращение полицейского механизма то ли после безвременно смерти капитана Агирре, то ли после печальной истории с супругами Ройс. В любом случае, выбора нет. Ссориться сейчас с алькальдом — себе дороже…

Мазур протянул оба документа через стол. Алькальд проворно выдрал листики из обложек, тщательно порвал на кусочки, сложил их в пепельницу и поднес спичку. Вспыхнул крохотный костерок, в котором быстро сгорала насквозь придуманная жизнь…

— Вот так, — энергично сказал алькальд, вороша пепел полусгоревшей спичкой. — Нет больше никакого австралийца с непроизносимой фамилией. Пусть ищут хоть до Страшного Суда…

— А как же…

— Дайте только срок, мы все уладим. Здесь, в этой провинции, вам нет нужды опасаться каких бы то ни было неприятностей, пока вы имеете право называть себя моим другом и соратником. А тем временем я использую кое-какие в связи в столице, в департаменте иммиграции. У меня там старые друзья. Через месяц-другой у вас будет нормальный здешний паспорт, сделаем вас иммигрантом, натурализовавшимся и получившим гражданство по всем правилам. Комар носа не подточит. Между прочим, никто вам не мешает оставаться австралийцем — разумеется, фамилию подберем другую… и тут же переиначим на испанский лад. Можете мне поверить, я не даю пустых обещаний… А об этом, — он брезгливо смял розыскную афишку, — право же, забудьте. Хотя… вам не мешало бы раз и навсегда решительно изменить внешность, избавиться и от бородки и от усов, поменять прическу. Так надежнее. Согласны со мной?

— Согласен, — сказал Мазур с непритворным вздохом.

Оказавшись на улице, он нахлобучил шляпу на глаза, чувствуя себя довольно неуютно. Не теряя времени, направился в сторону заведения донны Розы — среди прочего, на первом этаже имелась и парикмахерская, где с него, доверенного сотрудника, денег не должны были требовать.

Как он ни напрягал мозги, в конце концов, пришел к выводу, что истину в данной ситуации установить попросту невозможно. Быть может, розыскной лист фальшивый, а может, и настоящий. Гораздо интереснее другие расклады, вытекающие из создавшейся коллизии.

Предположим, бумажка настоящая. Тогда возникает вопрос: отчего же алькальд не выдает согласно своему служебному положению и гражданскому долгу беглого преступника, находящегося в розыске за убийство, а наоборот, снабдив его оружием, нанимает на некую работу? Что же это за работенка такая предстоит?

Предположим, эта история — чистый блеф. Опять-таки: какие такие планы у алькальда, что ему потребовались решительные парни с пушками?

Туман и неизвестность. Одно ясно: будь Мазур настоящим австралийским бродягой, он попал бы в полную зависимость от дона Санчеса и обязан был бы выполнять все, что ни прикажут. Нет уж, здешние места, быть может, и считаются глухоманью, но тут определенно не продохнуть от попахивающих тайн. Смываться нужно побыстрее, вот что…

— Джонни!

Он поднял глаза и увидел хозяйку и повелительницу. Донна Роза восседала за рулем небольшой японской машинки и нетерпеливо ему махала. Не раздумывая, Мазур быстренько залез внутрь, в кондиционированную прохладу.

— Ну, вы с ним договорились? — нетерпеливо спросила донна Роза, умело трогаясь с места.

— Пожалуй…

— Джонни, ты просто-таки обязан его держаться…

— Не волнуйся, милая, — сказала Мазур. — Отныне я — его верный друг и надежный сподвижник. Хотя представления не имею, что у него за планы…

— Джонни, — убедительно сказала донна Роза. — Не стоит сразу стремиться узнать все на свете. Понемногу вольешься… Не спеша, шаг за шагом… Будь уверен в одном: если поведешь себя как верный и толковый парень, будущее твое будет обеспечено.

— Я, кажется, поклялся в верности, — побурчал Мазур. — Что, еще следует вену вскрывать и кровью расписаться?

Донна Роза, на миг оторвав руку от руля, потрепала его по щеке:

— Ах, какие вы все, моряки своенравные… Ты прелесть, Джонни. Вены вскрывать, конечно, не следует, это некрасиво, да и зараза какая-нибудь может прицепиться в здешнем климате… Куда ты сейчас собрался?

— В парикмахерскую. Подстричься. Между прочим, следуя инструкциям дона Санчеса.

— Я думаю, это не так уж срочно, — сказала донна Роза. — Есть парочка дел, которыми следует заняться немедленно. Я сейчас выйду, у меня дела в этой части города, а ты поезжай в заведение и прихвати там девицу по имени Изабелла. У нее закончился контракт, а продлевать его она не хочет, так что покинет нас уже сегодня, а жаль, девочка неплохо работала…

— Понятно, — сказал Мазур. — Я должен ее завезти в дикие джунгли и, угрожая мачете, заставить продлить контракт?

— Ну, Джонни! — укоризненно протянула дона Роза. — Что за глупые шутки? В любом приличном бизнесе насилие попросту недопустимо — потому что работающий под принуждением человек и ненадежен, и нерадив… У тебя задача гораздо проще — отвезти ее на вокзал и убедиться, что она действительно уехала туда, куда направлялась. В общем, присмотри для порядка. Не люблю, когда мои бывшие работницы оседают здесь, в городе — ничего страшного в этом нет, но лишние сплетни еще никому не шли на пользу… Убедись, что она уехала и возвращайся. Есть деликатное поручение…

…Девица по имени Изабелла оказалась довольно смазливым и не особенно вульгарным созданием самого пристойного облика. За кого угодно ее можно принять, только не за представительницу древнейшей профессии. А впрочем, ничего удивительного, она уже не на работе, и вряд ли хочет выглядеть в дороге этакой…

Она уселась рядом с Мазуром, скромно сдвинув ножки, как школьница в классе, порылась в сумочке, достала плоскую фляжку и, свинтив пробку, сделала добрый глоток. В салоне распространился запах не самого дешевого виски.

— И в честь чего еще до полудня? — спросил Мазур лениво.

— В честь благополучного завершения контракта, — сказала Изабелла, довольно приятная смугляночка. — Надеюсь, тебе не поручили меня завезти в джунгли и прирезать потихоньку?

— Хорошего же вы обо мне мнения, сеньорита… — обиделся Мазур.

— Шучу, — безмятежно сощурилась Изабелла. — Вообще-то Роза играет честно, надо отдать ей должное, видывала я хозяек и похуже… А правда девочки говорят, что она тебя назначила в будущие мужья?

— Врут, — сказал Мазур.

— Ну да! Знаю я ее! Респектабельная дама, ха… Знаешь, как она начинала? В Чаконе, в каком-то портовом кабаке, девочкой за пять песо, а если с причудами, то за семь… Вот только мозгов и хватки у нее больше, чем у нас всех, вместе взятых, вон как поднялась…

— Злая ты девушка, — сказал Мазур. — А если я в нее безумно влюблен и прирежу тебя сейчас за столь непочтительное отношение к предмету моей неземной страсти?

— Скажешь тоже! — фыркнула шустрая Изабелла. — Уж в людях-то я разбираюсь. Поработай с мое в трех заведениях, такие колледжи пройдешь… Дипломированный позавидует… этот, как его… психолог. Я и тебя насквозь вижу.

— Да-а? — с любопытством спросил Мазур. — И что же ты во мне такого углядела? Скажу тебе по секрету, я неповторим и загадочен…

— Да ну, ерунда какая, — сказала Изабелла, сделав еще один добрый глоток. — Загадка, как же… Оказался на мели, схватился за первое, что подвернулось… Не видывала я промотавшихся морячков? Девчонки про тебя говорили, и пришли к выводу, что парень ты ничего, не поганый. Верно тебе говорю, долго с ней не выдержишь. У тебя на лице написано, что не сможешь долго ходить в жиголо. Хочешь хороший совет? Когда тебе осточертеют и эта старая шлюха, и наше заведение, и ты нацелишься сорваться дальше, обязательно напоследок поройся у нее в сейфе. Там у нее обычно лежат неплохие бабки и кое-какие драгоценности. Сказать код? Три-девять-семь-три, и два полных оборота против часовой стрелки. Мне верный человек проболтался. Недурно было бы облегчить ее напоследок, пусть потом по потолку побегает, она ж жадная, как сто чертей, скопидомка чертова…

— Что ж ты сама не воспользовалась такой завлекательной оказией? — спросил Мазур.

— Зачем мне лишние хлопоты? — с видом умудренной жизнью особы пожала плечиками Изабелла. — Я ведь собираюсь вернуться домой, открыть там приличный ресторанчик или швейную мастерскую… в общем, какое-нибудь нормальное заведение. Денег поднакоплено. К чему мне полиция на хвосте? А ты — другое дело. Ты ведь нездешний, да? Канадец?

— Австралиец.

— Ну вот, тебе и карты в руки. Только надо грамотно все рассчитать, чтобы смыться из страны раньше, чем она до тебя доберется. Запомнил код? Потряси старую ведьму — не грех…

— Любишь ты ее, а? — фыркнул Мазур.

— Да ну ее к черту, стерву! Спору нет, зарабатывала я неплохо, только, я тебе откровенно скажу, Роза мне всегда стояла поперек души…

— За то, что поднялась, а? — усмехнулся Мазур.

— А хотя бы. Ничего, я тоже поднимусь. Ты не думай, я пью мало, сегодня просто обязана ради благополучного завершения… Она ведь послала присмотреть, как я уеду? Иначе с чего бы такая любезность — машина с шофером до вокзала… А?

— Ну, в общем…

— Дура старая, — убежденно сказала Изабелла. — Как будто мне доставит удовольствие остаться тут и видеть ее рожу… Нет уж, можешь быть уверен: вернусь домой, открою свое дело, мужа присмотрю… Ты не забудь про сейф. А вообще, Джонни, лучше бы тебе тоже отсюда сдернуть, пока не влип…

— Это во что? — безразличным тоном спросил Мазур.

— Да уж не в благотворительную раздачу супа нищим… Девчонки трепались, тебя взял на работу дон Себастьян?

— Ну, предположим.

— То-то и оно… — загадочно сказала Изабелла, в очередной раз приложившись к бутылочке.

— То есть?

— Влипнешь, Джонни… А жалко. У меня брат вроде тебя, весь такой. Морячок на сухогрузах. Вкалывает, как швейная машинка, зарабатывает гроши, да вдобавок по телячьему простодушию то и дело влипает во всякие неприятности, едва выцарапывается… — она смотрела на Мазура с пьяным благодушием и чуть ли не материнской заботой. — Смотрю на тебя, и его вижу, растяпу… Чесать тебе надо от дона Себастьяна.

Мазур решился. Остановил машину на обочине, наклонился к пассажирке и насколько мог убедительно сказал:

— Слушай, подруга, или говори по делу, или сиди молчком до самого вокзала… Терпеть не могу, когда меня достают недомолвками, за дурака держат…

— Тебя как раз за дурака и держат, дубина австралийская! — огрызнулась Изабелла.

— Ну-ка?

Она огляделась, несмотря на пустынную дорогу и полное отсутствие нежелательных свидетелей, понизила голос чуть ли не до шепота, заставив Мазура склониться к ней:

— Ты, кенгура австралийская, неужели не понял, с кем связался? Дон Себастьян сел на «подземку»…

— На куда? — искренне не понял Мазур.

Изабелла состроила неописуемую гримасу:

— Ой, ну ты деревня… «Подземка», «трасса», «белая дорога»… У вас в Австралии все такие? Или там у вас порошка нету? Да нет, не верю, он везде есть…

— Порошок? — многозначительно переспросил Мазур.

— Ага, дошло? Кокаин, — прошептала она. — Подземка ведет из джунглей на северо-западе в Чакон. Доставка груза, ясно? А тут у нас — перевалочный пункт. Станция, как кое-кто выражается. Таких станций несколько по всей стране. Это важное место, балда ты кенгуриная. На станции договариваются, покупают и продают партии, направляют караваны, решают всякие другие дела. Раньше «начальником станции» был дон Рамирес, но он где-то что-то намудрил, замутил не то, вот и выпал из доверия у больших боссов. Они взяли да и назначили Санчеса новым начальником. Потому он с таким перевесом и выиграл — денег было вброшено, трудов вбухано. Рамирес, дурак, поначалу не понял ни черта, дергаться пытался, головорезов своих присылал, они с пушками баловали… ну да ты сам знаешь. Только в день голосования прикатили элегантные кабальеро из самой из столицы и объяснили ему, что к чему. Собрал дон Рамирес свои пожитки и дернул подальше отсюда, пока ноги целы, глаза смотрят и все потроха при нем… Ну, ты понял? Дон Себастьян теперь сидит на «подземке». А Пепе Золотозубый, между прочим, сейчас гниет где-нибудь в чащобе — потому что работал еще и на Рамиреса, а в этом бизнесе такое не приветствуется…

Мазур виртуозно выругался про себя. Все сходилось, до единой деталюшечки. Надежные парни, не боящиеся мордобоя и крови, наполеоновские замыслы, связи и стволы… Действительно, чесать отсюда пора во все лопатки…

Изабелла значительно подняла указательный палец и протянула с нескрываемым превосходством:

— Ну, понял полный расклад, дубина? Тебе это нужно? Нет, я не говорю, что алькальд или Роза собираются тебя обманывать… Они и в самом деле тебя готовы взять в полноправные сообщники… вот только, Джонни, ты при этом будешь на десятых ролях, вроде девок из борделя. Порошок — тяжелый бизнес, если ты не знал. Подняться удается одному из тысячи. А остальные так и будут шестерками, которые в любой момент могут словить крупные неприятности, а то и пулю. Или ты всерьез рассчитываешь вылезти в большие боссы? Не смеши! Годик-другой проболтаешься в шелковой рубашке, с золотой цепью на шее и блескучками на всех пальцах — а потом непременно во что-то такое вляпаешься. Знаю, насмотрелась. Была у меня парочка таких вот, постоянных клиентов. Рассказать, как они кончили? Одного запечатали лет на двадцать в тюрьму Санта-Консуэло, а второго свои же заподозрили, черт его знает, обосновано или нет, но только парень исчез, как мыльный пузырь: хлоп — и нету… Шестерок режут без жалости, а то в полицию сдают, когда той нужно создать видимость, что с «подземкой» она все же борется… Что помрачнел? Начало помаленьку доходить? Ну и, слава богу, значит, в башке у тебя есть кое-что, помимо сена… Парень, чеши ты отсюда, бери с меня пример!

Глава восьмая Агент для особых поручений

— Ну? — без особой тревоги или нетерпения спросила донна Роза, когда Мазур вошел и положил на столик ключи от машины.

— Все в порядке, — сказал он, взяв протянутый стакан. — Посадил ее в поезд и даже помахал вслед носовым платочком, как истому кабальеро и полагается…

— А о чем болтали по дороге?

— Да так, пустяки, — сказал Мазур, стойко выдержав ее взгляд. — Она прихлебывала виски и хвасталась, что теперь-то непременно выйдет замуж и откроет швейную мастерскую…

— И все? — недоверчиво спросила хозяйка.

Мазур пожал плечами:

— Ну, точности ради стоит упомянуть, что ругала она тебя долго и изощренно…

Донна Роза грустно вздохнула:

— Ну да, конечно, как обычно. Все эти стервочки, как одна, не умеют быть благодарными. Извлекаешь их из грязи, пристраиваешь в приличное место, даешь возможность подкопить денег… За все твои старания всякий раз тебя же с грязью и смешают… А больше она ничего не говорила?

— Да нет, — сказал Мазур. — Две темы присутствовали: непристойные, прости, словечки в твой адрес, да похвальба будущей швейной мастерской…

Донна Роза сощурилась рассерженной кошкой:

— Держи карман шире! Думаешь, она и в самом деле откроет прачечную или табачную лавку? Ничего подобного, поверь моему опыту. Все они очень быстро приходят к выводу, что проще и денежнее будет самим открыть бордельчик. И прогорают большей частью, — добавила она мстительно. — Потому что гораздо проще лежать, раздвинув ножки. Организовать бизнес немного труднее, тут нужна голова, а не только… — она спохватилась и вновь приняла вид дамы из общества. — В общем, быть толковой хозяйкой гораздо труднее, чем простой девкой, хотя кое-кто полагает наоборот…

«Ну, тебе виднее», — философски подумал Мазур, благоразумно держа все мысли при себе. Вообще, он дал себе клятву стать отныне образцом осторожности… и вновь захворать манией преследования в самой тяжелой форме. После пьяных откровений Изабеллы ухо следовало держать востро. Ну, предположим, пройдет достаточно времени, прежде чем его начнут впутывать, глядишь, и успеешь до этого благополучно смыться. И все же, следует быть начеку. Никакая это не сонная провинция, как выяснилось. Оплошаешь — схавают и тапочек не выплюнут…

— Джонни, садись поближе, — сказала дона Роза словно бы в некоторой задумчивости. — Нужно поговорить…

Мазур повиновался — с первого взгляда было видно, что речь сейчас пойдет не о трудах постельных.

— Я тебе хочу поручить одно деликатное дело… — начала донна Роза медленно. — Только уясни как следует, Джонни: это мое дело, понимаешь? Исключительно мое. Конечно, дон Себастьян — мой друг и благодетель, но, как выражаются неотесанные элементы, дружба дружбой, а монета врозь… Понимаешь?

— А что тут непонятного? — пожал он плечами. — В конце концов, дон Себастьян мне не отец родной, и никаких клятв я кровью пока что не подписывал. Как-никак подобрала меня, голого и босого, ты, милая, а никакой не дон Себастьян, а мы, австралийцы, умеем быть благодарными… Значит, как я понимаю своим острым умом, речь пойдет о деньгах?

При упоминании об остроте ума на лице у нее, как и следовало ожидать, появилась гримаска легкого превосходства — которую недалекий австралиец, конечно же, не заметил, как ему по роли и полагалось. Нахмурив лоб в некотором раздумье, она сказала:

— Знаешь, что самое смешное, Джонни? Я толком не уверена. Но чутье у меня тонкое, особенно на презренный металл, и я нутром чувствую за всем этим что-то такое…

— Ну, чего тут непонятного, — сказал Мазур. — Когда я ходил на панамском танкере, у нас был боцман. Так этот обормот, представь себе, не только чуял нутром за километр кабаки и полицейские патрули, но и…

— Джонни, давай посерьезнее! — резко прервала она все с тем же тягостным раздумьем на лице. — К черту каких-то там боцманов… Совершенно дурацкое сравнение. Можешь ты всерьез проникнуться делом?

— Конечно, — сказал Мазур. — В особенности если и мне в карман упадет пара монеток, а лучше бы дюжина-другая…

— Вот так гораздо лучше, — серьезно сказала донна Роза. — Понимаешь, у меня есть родственница… Довольно дальняя. Племянница крестной моего дяди. По нашим меркам это все же родня, а к родственникам у нас принято относится заботливо и помогать им при необходимости… в особенности, если для этого не нужно развязывать кошелек. Она живет в городишке неподалеку от Чакона. Знаешь, этакий чертовски древний и славный род, ведущий начало чуть ли не от первых конкистадоров… Куча ничего теперь не значащих титулов, имена дедушек и прадедушек то и дело попадаются на страницах учебников по истории — но от былого великолепия остались только драные грамоты, подписанные давным-давно забытыми королями, пара фамильных безделушек да полуразвалившееся родовое гнездо. А карман-то совершенно пуст…

— Примерно представляю, о чем ты, — сказал Мазур. — Я ведь австралиец, а значит, имею кое-какое отношение к рассыпавшейся прахом Британской империи. Попадались и мне такие, насмотрелся. У нас служил третьим помощником самый натуральный британский герцог — вот только за душой у него не было ничего, кроме жалованья и золотых дедушкиных часов, которые тот получил в подарок от какого-то короля…

На сей раз она не назвала его сравнение дурацким. Кивнула с понимающим видом:

— Вот именно, что-то похожее я и имею в виду… У отца еще хватило денег, чтобы выучить ее в Штатах, но дальше дела пошли совсем скверно, пришлось продать последние земли, остался только дом. Она сама, правда, не нищенствует, работает на какой-то там университет…

— А профессия?

— Историк.

— Ага, — со знанием дела сказал Мазур. — Старая грымза в золотых очках… Я таких в кино видел.

— Значит, ты смотрел не те фильмы, — отрезала донна Роза. — Ей лет двадцать пять, и я бы ее с удовольствием взяла на работу, но она, конечно же, отказалась бы с негодованием — мы из приличных, ха! В общем, она появилась у меня с неделю назад. Мы до того встречались раза два, не более… Очень интересный получился разговор, во всех смыслах. С одной стороны, она меня чуточку презирает с высоты своей родословной, с другой — без меня у нее не получится. Видел бы ты, как она вихлялась, пытаясь и меня не обидеть ненароком и слова нужные подобрать…

— Что ей нужно?

— А вот тут-то, Джонни, начинается самое интересное… Деньги ей вроде бы не нужны, а нужен ей крепкий, нетрусливый и решительный парень, который мог бы несколько дней поработать телохранителем…

— Она чего-то боится?

— Да кто бы знал! — в сердцах сказала донна Роза. — Кто бы понял! У меня терпение, не хвастаясь, ангельское, профессия требует, но она меня пару раз чуть не вывела-таки из себя, едва удержалась… Крутит и виляет, причем неумело, как все эти благородные дамы и господа с их погаными университетскими дипломами и длинными родословными. Пока не приперло, не научились толком вилять и крутить… Но все равно, ни черта я толком не поняла. Какие-то у нее неприятности с соседом, но суть совершенно темная. Какое-то у нее «перспективное предприятие», о котором лучше пока не рассказывать подробно. Но! — она подняла палец. — Если все, мол, удастся, этот самый телохранитель получит за труды кое-какие денежки, да и тетушке Розе в благодарность за помощь кое-что перепадет… Вот и все, что из нее удалось выудить сквозь все недомолвки, словоблудие и таинственные умолчания…

— Негусто что-то.

— Сама знаю, — сказала донна Роза. — Но, видишь ли, Джонни… Я тебе пересказала суть наших разговоров — а вот чего не могу передать, так это свои впечатления, поскольку словами это никак не изобразишь… Но, говорю тебе точно: тут пахнет прибылью. Уж этот-то благородный запах я всегда чуяла за милю, и не было у меня осечек, знаешь ли…

— Интересно, — задумчиво сказал Мазур.

— Не то слово. Чутье, Джонни, чутье! — она потрясла перед лицом сжатыми кулачками, откровенно злясь, но не на него, а на себя за то, что не может подыскать слова. — Эти ее недомолвки, обмолвки, взгляды затравленные, недоверие в голосе… Общие впечатления… Есть там что-то, мы уверены…

— Мы? — переспросил Мазур.

— А? — донна Роза бросила на него настороженный взгляд. — Я, разумеется, я… Вот я и подумала: грех не помочь родственнице, пусть и дальней, благо у меня есть на примете подходящий парень… Что скажешь?

— Не нравится мне это, — искренне сказал Мазур.

— Джонни! — в ее голосе прорезался металл.

— То есть — слушаюсь, адмирал! — отчеканил он, прекрасно помня, что о корабле еще ни слуху, ни духу, а карман по-прежнему пуст, ибо предусмотрительная донна Роза, заботясь о его пропитании и внешнем виде, налички в руки упорно не давала.

— Ну вот, это другое дело… Понимаешь ли, Джонни… Будь она кем-нибудь другим, но историк… Эти историки только на первый взгляд совершенно никчемные, но из этого пыльного хлама, в котором они копаются, иной раз можно выудить нечто стоящее… Когда я была совсем молодой и работала в Чаконе… официанткой, знала одного такого. Самый что ни на есть натуральный локо… блаженненький, этакая бумажная крыса в затертом пиджачке и прохудившихся ботинках… Вот только он однажды раскопал в городском архиве какие-то бумажки, из которых точно узнал, где лежит один из «золотых галеонов»… слышал про такие, ты же моряк? Ну вот… И, мало того, хватило у него ума найти людей, которые его не грохнули и не ограбили, а честно выплатили долю, когда добрались до галеона в международных водах. Весь Чакон про это знал. Блаженный-то он блаженный, но успел еще пожить в каменном особняке с лакеями в белых перчатках и обеспечить детей…

— Думаешь, здесь что-то подобное?

— А вдруг, Джонни? Мало ли что могла откопать… Какой-нибудь тайник с индейским золотом. Знаешь, сколько его было и сколько не найдено до сих пор? У нас закопано столько кладов, не одних индейских — война за независимость, смуты, мятежи, две гражданских войны и три — с соседями…

— А что, если пустышку тянем? — спросил Мазур с видом заправского гангстера.

Донна Роза рассудительно ответила:

— Если вытянем пустышку, мы, по крайней мере, не потеряем ни гроша. Капиталовложений — ноль, зато в случае удачи — доля…

— Она что, так и предлагала долю? Открытым текстом?

— Ничего она не предлагала, — фыркнула донна Роза. — Я же говорю, крутила и виляла. Однако… Как, по-твоему, люди вроде нас сумеют при некоторых усилиях добиться доли? Вот то-то. Мы с тобой прошли суровую школу жизни, а? Что против нас какая-то ученая девица, пусть и с длиннющей родословной? Я сейчас…

Она подошла к высокому сейфу и, заслонив спиной от Мазура наборный диск, принялась его вращать. Мазур ухмыльнулся про себя: интересно, сколько визгу было бы, узнай она, что код ему и так известен? Если только Изабелла ничего не напутала. А вообще, не грех улучить минутку и порыться в этом ящике вдумчиво и неторопливо — вдруг да сыщется что-то интересное помимо пошлых денег и бижутерии. Хорошая идея. Стоит над ней подумать…

Донна Роза положила перед ним сверток и развернула пеструю ткань. Всмотревшись, Мазур поднял бровь подобно герою какого-то романа. Перед ним лежала весьма даже неплохая машинка — «Таурус», который бразильцы у себя клепают под присмотром итальянцев, военная модель, на базе девяносто второй «Беретты», магазин на пятнадцать патронов, регулируемый прицел и прочие удобства, разве что очередями не лупит, но это и ни к чему, очередями лупят, главным образом неумехи, а человек серьезный предпочитает одиночные выстрелы, из чего бы ни палил… Коробка с патронами — сотня, хоть заешься, парочка запасных обойм. Кобуры, разумеется, не допросишься — здешний народ относится к кобурам скрытого ношения примерно так же, как к накрашенным губам у мужиков, тутошние супермены запихивают пушку в карман или затыкают за пояс, полагая все прочее бабскими штучками…

— Думаю, это тебе поможет.

Приглядевшись, Мазур воздел уже обе брови, на середину лба. При всем его невежестве в испанском легко можно было догадаться, что это за карточка с его фотографией и скудным текстом, пересеченная трехцветной полосой колеров национального флага, мастерски заделанная в пластик. Сверху, крупными черными буквами, на ней значилось название именно той конторы, которая, как объяснил дон Себастьян, считалась политической полицией…

— Впечатляет? — самодовольно улыбнулась донна Роза, встретив его ошарашенный взгляд. — За деньги многое можно смастерить… Ты все же особенно ею не размахивай, береги на крайний случай, мало ли на кого можно наткнуться… Агент тайной полиции — это фигура. На бакланов действует, и не на них одних, у нас еще не успели забыть толком хунту.

Судя по фотографии — сделанной неизвестно где втайне от самого Мазура — щелкнули его не в том костюме, в коем он сюда заявился, а в новом уже, выбранном донной Розой самолично. Интересные дела. Малоприятные…

После некоторого колебания донна Роза все же сказала:

— И еще… Я тебе дам телефончик одного человека в Чаконе. У нас с ним были и есть кое-какие общие дела… но ты, в случае чего, к нему спиной не поворачивайся и особенно не откровенничай. В таких делах нет ни родни, ни кумовьев, каждый за себя… Усек?

— Не вчера родился, — сказал Мазур, покачивая на ладони новообретенную пушку.

Это называется — не было ни гроша, да вдруг алтын. Только что горевал легонько о том, что не осталось при нем ничего огнестрельного, и нате вам: один дарит очень даже приличный «Вальтер» с глушаком, другая — неплохую многозарядку сует… Еще разжиться бы, раз пошла такая пьянка, надежной трещоткой вроде той, с какой он работал базу, ну да ладно, жадность фраера сгубила… И без трещотки достаточно.

Поигрывая двоюродным братцем «Беретты», он спросил нейтральным тоном, решив подвергнуть родственные чувства донны Розы и ее облико морале легонькой проверке:

— Ну, хорошо… А предположим, там и в самом деле сыщется… ну, скажем, приличная груда индейского золота или еще что-нибудь, не менее заманчивое. Насколько далеко, по-твоему, мне нужно будет зайти, чтобы… чтобы мы, выражаясь деликатно, не остались в пролете и прогаре?

Донна Роза, долго и пытливо рассматривая его, наконец, чуть заметно усмехнулась с самым невинным видом и ответила столь же ровным, проникновенным тоном:

— Я так думаю, Джонни, ты у меня достаточно умный мальчик, чтобы сообразить, как именно тебе лучше всего защитить наши интересы. В первую очередь, наши. Так уж устроен наш мир, что каждый думает в первую очередь о себе, своя рубашка ближе к телу, не нами это заведено, не нам и менять… Тот парень, в Чаконе, мне вообще ни с какого боку не родственник…

«Ах ты, стервочка», — ласково подумал Мазур. Ни словечка не вымолвила прямо, но вот взгляд настолько холоден и многозначителен, что заранее становится жалко эту самую дальнюю родственницу, историчку с американским дипломом — будь на месте Мазура кто-то другой, не такой душевный… Значит, у нее в Чаконе кто-то есть. И оборотистый, надо полагать, если сумел слепить такую вот ксиву. Да и ствол наверняка он подбирал — донна Роза, при всех ее деловых достоинствах, в оружии не разбирается совершенно, как приличной латиноамериканской даме, если только она не герильеро, и положено. Значит, третий. В Чаконе. Ну, поживем — увидим…

— Значит, молодая и красивая, я так понял? — ухмыльнулся Мазур. — А вот интересно, ежели мне придется в интересах дела… ревновать не будешь?

Дона Роза серьезно сказала:

— Джонни, дорогой, если это потребуется для дела, я тебе готова заранее отпустить все мыслимые грехи не хуже епископа Вентагуэрского — прости меня Пресвятая Дева за столь вольные шуточки… Лишь бы ты меня не обманывал. И вообще, я не ревнива, я просто прагматична. Что идет на пользу делу, то и хорошо, то и допустимо. И соответственно, все, что делу вредит, достойно порицания… Вот такое уж я расчетливое чудовище, — сказала она с оттенком гордости. — Всякие там чистоплюи меня, конечно, распнут и осудят, но посмотрела бы я на них, доведись им выкарабкиваться с самых низов… Ты-то, надеюсь, меня понимаешь?

— Конечно, милая, — сказал Мазур. — Чем я в жизни не грешил, так это чистоплюйством… Где же твоя загадочная родственница, вот кстати?

— Остановилась в отеле «Навидад». Я тебя туда отвезу. А напоследок… — ее лицо стало озабоченным и чуточку постаревшим. — Джонни, я очень на тебя надеюсь. Когда ты с ней уедешь, тебя никак нельзя будет проконтролировать… ну, или почти никак… И мне хочется верить, что не станешь глупить, не предашь слабую и беззащитную женщину…

— Будь спокойна, — сказал Мазур с интонациями положительного ковбоя из вестерна. — Мне здесь чертовски нравится, и, сдается мне, что гораздо выгоднее не предавать вас с доном Санчесом, а работать с вами честно. Особенно это тебя касается, милая, ты во мне приняла такое участие…

— Ах, Джонни…

Судя по ее томным глазам, никак не обойтись без долгого и прочувствованного прощания — вот туточки, за портьерой, на обширной койке. Подчиняясь неизбежному, Мазур отложил пистолет, встал и заключил свою очередную подругу в страстные объятия, воззвав мысленно: «Родимое Отечество, отцы-командиры, знали бы вы, на какие жертвы ради вас приходится…»

Мысль оборвалась — с донной Розой, когда она в ударе, не особенно-то и отдашься посторонним размышлениям…