Пираты Короля-Солнца

1. Д'АРТАНЬЯН ПРИНЮХИВАЕТСЯ К ДВОРЦОВОМУ ВОЗДУХУ

Вернувшись из своего южного путешествия, Д'Артаньян поспешил до встречи с Людовиком XIV разузнать последние новости от своего верного адъютанта, красавчика Жан-Поля де Жюссака.

— Ну, что у нас новенького, мой дорогой Жан-Поль? Какие новости, сплетни, интриги?

— Много новостей, мой капитан! — отвечал Жан-Поль, — Что вас интересует?

— Прежде всего, вы, мои мушкетеры, черт побери! Вы все! Как вы тут без меня жили? Рассказывай, Жан-Поль, рассказывай, кто с кем подрался, не захромали ли лошади, как поживают ваши очаровательные любовницы, не случилось ли чего за время моего отсутствия?

— Мы вас так ждали, капитан! Но…Мы потеряли двух наших товарищей.

— Дуэль? Кто с кем дрался?

— Нет-нет, они живы…Но Гугенот…я хочу сказать, Анж де Монваллан и Оливье де Невиль больше не состоят в списках Полка Королевских Мушкетеров, господин капитан.

— Король?

— Король…Последствия той стычки Гугенота с Сент-Эньяном, которую остановила мадемуазель де Лавальер, помните?

— Король выгнал Гугенота из Полка?

— Если бы только это! Хуже.

— Гугенот арестован? А де Невиль? Стало известно о его дуэли с маркизом? Говори как на духу, мне предстоит встреча с королем, и я этого дела так не оставлю.

— Оливье и Гугенот свободны, но…По приказу короля Гугенота перевели от нас в армию Бофора. А Оливье по дружбе или по какой другой причине явился к Бофору и предложил свои услуги. От него не выпытаешь — он же такой скрытный, наш милейший де Невиль. Бофор знал Оливье по Фронде и назначил своим командиром охраны.

— Вот это новость, — протянул Д'Артаньян.

— Мы, конечно, проводили наших товарищей на войну как полагается.

— Вы не очень нашумели, Жан-Поль?

— Как всегда, мой капитан, как всегда, — Жан-Поль улыбнулся, — Мы верны нашим славным традициям. Они и меня звали с собой, но что я там забыл, в этой дикой Африке? Мне и при Дворе неплохо. Я ужасный лентяй. Что вам еще рассказать, мой капитан?

"Опять Бофор встал у меня на пути, — подумал Д'Артаньян, — Король Парижа, Рыночный Король, утащил за тридевять земель моего храброго и дерзкого Гугенота, моего честного Оливье и — черт бы побрал этого герцога, не мог проехать другой дорогой! — моего бедного Рауля' .

— Что говорят насчет этого?

— Что говорят? При Дворе?

— Жан-Поль, дорогой, в том, что говорят при Дворе, я сам разберусь. Что говорят военные. Конде, в первую очередь?

— Конде…Конде сказал, что хитрый Бофор заманил в свою африканскую экспедицию весь цвет нашей молодежи. Еще принц сказал…Принц назвал это фрондерской ностальгией. Конде сейчас как лев в курятнике… И хотя Конде назвал бофорову затею авантюрой, кажется, принц завидует герцогу. А узнав, что наш общий друг Рауль де Бражелон адъютант Бофора, Конде воскликнул: 'О, этот парень себя покажет!" и назвал Рауля "восходящей звездой африканской войны' .

— Если бы это сказал не Конде…

— Конде имеет право так говорить, — заявил Жюссак, — Сколько раз принц сам рисковал жизнью.

— "Восходящая звезда" — так и сказал?

— Так или примерно так, мой капитан. Что-то вроде… Дайте вспомнить точно: 'Вот увидите, господа, мы будем встречать в конце этой войны нового полковника' .

— Да услышит Бог слова принца… — прошептал Д'Артаньян.

— А вы сомневаетесь в словах Конде? Он давно знает Рауля.

— Да, но Конде не знает…Впрочем, ладно, давай дальше…

— Вас все еще интересуют военные новости?

— Прежде всего, конечно, черт побери! Какие слухи ходят обо всей этой авантюре?

— Мой капитан, король принял решение о войне с алжирскими пиратами ни с бухты ни с барахты, как говорится…

— Знаю, дьявол!

— Бофор занялся выполнением королевского приказа и…

— Бофор, Бофор, — хмыкнул Д'Артаньян, — Знаю я, как он выполнял королевский приказ, этот беспечный принц! Руками своего адъютанта! А сам пьянствовал в своем отеле и выколачивал деньги из кредиторов.

— Вы, видно, обо всем информированы лучше меня.

— Поживи с мое, — буркнул капитан мушкетеров.

Самолюбивый гасконец не мог простить герцогу де Бофору Вандомскую проезжую дорогу. На друзей — Атоса и Арамиса — у Д'Артаньяна не осталось досады, но имя Бофора было связано в сознании Д'Артаньяна с неудачей. И, помимо всего этого, капитан ревновал к Бофору отчаянную, отважную молодежь.

— Ходят слухи, что герцог, раздав все свое состояние, разорившись подчистую, вернется невероятно богатым, как герой арабской сказки Аладдин. Говорили о золоте и серебре, об алмазных россыпях, обо всем, чем богаты те дикие земли, населенные варварами.

— То есть грабительская война с целью захвата чужой территории, если я верно понимаю цели и задачи африканской войны?

''В какую же вы грязь влипли, бедные ребятки' .

— Адмирал и король — так болтают — все трофеи, захваченные сокровища собираются делить пополам. А что, капитан, почему бы и нет! Вот испанцы сколько золота вывозят из Нового Света!

''А мальчишки будут проливать кровь ради королевских сокровищ. О, проклятье!

— Потому-то я и не увлекся этой идеей, мой капитан. Одно дело, если бы самой Франции угрожали враги, как в войнах Конде, не так ли? И все же…Вы не совсем правы. Мы тоже так считали, но не так давно я узнал еще кое-что. Король поручил господину Кольберу подготовить доклад о положении в Алжире. Ситуация в Северной Африке оказалась не такой, как представлялась Людовику, когда Бофор впопыхах погрузился на корабли и уплыл в Средиземное море. Король собирался начать быструю победоносную войну, завоевав новую территорию, подобно Испании, ее американским колониям.

Доклад, представленный Кольбером, говорил об очень сложной обстановке в Средиземноморье. Пираты Алжира имеют на побережье Средиземного моря ряд сильно укрепленных крепостей, их притонов. Одна из этих крепостей — Джиджелли, куда и держит путь эскадра нашего герцога. В этих пиратских городах-крепостях сильные гарнизоны, мощный флот, много артиллерии. Войско составляют янычары — турки, представители привилегированных войск, так как правитель Алжира подчиняется турецкому султану. А также местные жители — арабы, бедуины и прочая мусульманская публика, варвары, одним словом. А наши — я имею в виду христианских пленников — содержатся там в поистине нечеловеческих условиях. Они возводят укрепления, составляют основу галерного флота пиратов, выполняют самые тяжелые работы. И тем не менее французы, наши купцы, мирно торгуют с Алжиром, и город Марсель очень и очень заинтересован в развитии этих отношений, так как это укрепляет экономику Франции. Я так подробно говорю об этом, потому что находился на дежурстве, когда господин Кольбер делал доклад Его Величеству.

— Кольбер! — презрительно пожал плечами мушкетер.

— Я тоже разделял вашу антипатию к Кольберу, но вчера он показался мне очень умным человеком.

— Что же говорил Кольбер?

— Приготовьтесь слушать — это надолго.

— Ничего. Время терпит — я все равно жду Его Величество.

2. ДОКЛАД ГОСПОДИНА КОЛЬБЕРА

Город Марсель, по словам господина Кольбера, сумел поддерживать почти беспрерывные торговые отношения с варварийскими государствами, такими как Тунис, Марокко и особенно с Алжиром. В 1561 году два арматора Марселя основали возле тунисской границы торговую контору. Это было наше первое поселение в Северной Африке — сто лет тому назад. Контора Ла Калье мало-помалу начала процветать. Марсельцы решили начать переговоры о назначении консула в Алжир. Попытки эти делались при короле Карле IX еще в… дай Бог памяти… 1564 году.

— Все лучше, чем стрелять из аркебузы по гугенотам! — проворчал Д'Артаньян.

— Карл IX назначил на место консула марсельского негоцианта Бертолля. Бертолль принес присягу перед графом де Танд, губернатором Прованса, но первый консул Франции так и не попал в свою резиденцию. В 1579 году… это уже Генрих III царствует, насколько я помню историю…марсельцы все еще не добились этой милости, однако же французское консульство основали через некоторое время монахи Святой Троицы. Святые отцы занимались преимущественно выкупом невольников. Первым консулом стал отец Буассо. В 1581году священник появился в Алжире и начал свою миссию. Четыре года спустя паша Алжира приказал заточить его в тюрьму. Дальнейшая судьба нашего священника неизвестна.

В 1604 году толпа оголтелых янычар разрушила марсельское консульство. При известии об этом Генрих IV попросил турецкого султана Мухаммеда III о посредничестве. Король просил турка запретить пиратам Алжира нападать на корабли, плавающие под французским флагом. В 1605 году господин де Брев отправляется в Алжир послом, чтобы проследить за распоряжением султана — султан с нашим королем договорился и послал свой 'эдикт' — я забыл, как это у турок называется, но вы меня поняли, не так ли?

— Фирман, — буркнул Д'Артаньян.

— Ага янычар громко объявил, что не будет повиноваться распоряжению султана. Алжир уже при Генрихе Четвертом начинал выходить из-под власти султана, хотя и сейчас паша Алжира обязан выполнять распоряжения… то есть фирманы султана, их величеств Оттоманов, скажем так. С трудом наш соотечественник добрался до корабля, дикари проклинали посланника, а Генрих-король, занятый другими интересами, не пытался наказать за оскорбления, нанесенные послу Франции.

— Эх! Добрый король Генрих в то время волочился за мадам де Верней и катал на себе верхом маленького Людовика.

— Людовик XIII вырос и стал королем. 20 июня 1626 года…

Д'Артаньян вздохнул.

"Июнь 26 года… Боже праведный! Тогда я только-только подружился с Атосом, Портосом и Арамисом…"

Жан-Поль замолчал:

— Вам надоело, капитан?

— Говори, говори, у тебя отличная память.

— Итак, 20 июня 1626 года, едва наш посол вышел на берег, как подвергся угрозам арабов и оскорблениям янычар, предлагавших сжечь его живого.

"Черт побери, дипломатия — штука нелегкая не только в мусульманских странах — солдаты Монка едва не спалили беднягу Атоса, да, слава Богу, обошлось. А может, опять нас вывезет кривая?!

— Твердость поступков, хладнокровие и самообладание французского посла охладила пыл мусульман. Когда нашего представителя привели к паше, опять закипели страсти. Нашего посла обвиняли в подделке султанской грамоты… опять забыл…

— Фирмана!

— Город Марсель и главные города Франции собрали деньги, чтобы возобновить торговлю. Посол благополучно вернулся в Алжир, купив мир, который был недостижим путем дипломатических переговоров. Фирман был подписан в конце 1628 года.

''До конца осады Ла Рошели оставался месяц… А Констанция уже была мертва…

— Согласно фирману, возобновлялись торговые заведения Ла Калье. То же соглашение постановляло обоюдный обмен пленниками. Было решение с той и с другой стороны более не захватывать пленных, и также алжирцы больше не имели права даже осматривать корабли, плывущие под французским флагом. Принятию этих решений немало способствовали успешные действия наших войск под Ла Рошелью. И все же дорогой ценой был куплен договор! 100 000 ливров пошло на подарки сановникам турецкого дивана — это их парламент, что ли, и даже простым янычарам.

Французские невольники, содержащиеся в тюрьмах язычников, большей частью искусные мастера и ремесленники, их труд был выгоден пиратам. Несмотря на все усилия отцов Святой Троицы, пираты шли на всяческие уловки, чтобы увильнуть от выдачи рабов. Родственники пленников то и дело обращались к Людовику XIII, умоляя помочь их близким, томящимся в мусульманской неволе. Король Людовик XIII в 1637 году послал эскадру из 13 кораблей, которая вышла из Тулонской гавани в сентябре 1637 года под началом адмирала Манти.

— Вот это я помню, что-то слышал краем уха. Правда, сам я тогда дрался с испанцами.

— Вы знаете эту историю?

— Продолжай.

— Не успели корабли выйти в открытое море, как разразился страшный ураган, рассеявший эскадру. После продолжительной борьбы с яростью волн, адмирал один появился близ Алжира, вступил в гавань под парламентским флагом, чтобы скрыть потерю кораблей, и не побоялся предать себя в руки пиратов, чтобы дипломатическим путем достигнуть того, чего уже нельзя было требовать с оружием в руках.

Начальники янычар встретили его неистовыми воплями. Дикари хотели сжечь французский корабль. Адмиралу потребовалась вся его твердость и присутствие духа, чтобы, не роняя достоинства, отступить на свой корабль под охраной офицеров паши. Прибыв на борт, он немедленно приказал сняться с якоря, но, полный гнева за оскорбления, которыми осыпали его мусульманские фанатики, поднял красный флаг в знак близкой мести. Несколько дней спустя один из кораблей королевской французской эскадры, успевший выправить курс после бури, захватил две алжирские фелуки, нагруженные товаром значительной ценности…

Д'Артаньян вспомнил взорвавшуюся фелуку 'Молния'.[1] Тоже ценный груз везла, черт побери, порох в бочках от портвейна.

— При известии об этом пираты тотчас решились на страшную месть, вооружили пять галер и отправились на разбой в Ла Калье. Добыча была несметной. В темницы паши были заключены 300 новых пленников. И сейчас они нет-нет да и нападают на французские корабли.

3. КЛЯТВА АНЖЕЛИКИ ДЕ БОФОР

— Отомстить им, гадам! — скрипнул зубами Д'Артаньян, выслушав о происках дикарей Средиземноморья, — А теперь о Дворе. Что еще происходит в этом птичнике?

— Несколько дней тому назад герцог Орлеанской появился на малом приеме Его Величества Короля с распухшим носом. Его фаворит шевалье де Лоррен хромал на правую ногу. Де Вард тоже пострадал: сквозь пудру на его лице проступал огромный фингал под глазом.

— Кто же их так славно разукрасил?

— Виновник происшествия остался неизвестным. Король хотел поручить расследование вам и отозвать вас в Париж, но почему-то внезапно изменил решение. Кажется, полиция продолжает следствие, но дело это очень и очень запутанное, словом, никто ничего толком не знает. С кем схватились люди Месье, из-за чего произошла стычка — все держится в секрете. Похоже, эта история компрометирует не столько неизвестного, сколько самого брата короля. Королева Анна Австрийская заявила в частной беседе, что никакой стычки не было, опрокинулась карета, в которой ехали принц и его фавориты.

Позиция короля не понятна. Король хранит молчание. Принял ли он всерьез версию несчастного случая или же продолжает свое расследование — неизвестно.

— А у тебя как дела?

Жан-Поль пожал плечами:

— Живу помаленьку.

— Что так кисло? Не случилась ли 'неприятность' с твоей любовницей?

— С которой?

— А! Так у тебя их несколько? О-ля-ля! Времена Тревиля возвращаются!

— Мадемуазель де Монтале — это моя последняя 'победа' , если можно так сказать.

— Жан-Поль! Что ты несешь?

— Разве вы никогда не были молоды, мой капитан? Жан-Поль де Жюссак продолжит свой донжуанский список из уважения к нашим славным традициям. И потом, зачем упускать случай, когда добыча сама идет в руки? Я не монах, обета целомудрия не давал, а нравы Двора вы знаете. Кроме того, если честно, за это я должен благодарить милейшего Бражелона. Рауль и загнал для меня эту дичь.

— Дичь — это то, что ты говоришь, Жан-Поль. Рауль не интересовался подобными потаскушками.

— Мой капитан, мы считали вас воплощением находчивости! Неужели вы не понимаете?

— Разрази меня гром, если я понимаю логику нынешней молодежи!

— Хорошо, объясняю. Мы же друзья. А женщины — их хлебом не корми, а дай посплетничать на чей-нибудь счет. Они и давай приставать ко мне со всякими расспросами — 'что да как' . Но не буду же я рассказывать этим шалашовкам 'что да как' , а послать их к черту воспитание не позволяет. Вот я и начинаю: 'Вы меня очаровали, дорогая Ора, я сгораю от страсти, ваши божественные глаза…" И я ее обнимаю, целую и так далее… Ох и язва она, эта Ора! И подруга ее, Атенаиска, язва еще та.

— Атенаис еще себя покажет, — заметил Д'Артаньян, — Так что у тебя с Монтале?

— Мимолетная связь, ничего серьезного. Правда, Монтале, эта мартышка…

— Что Монтале?

— Да…Ничего, ничего, право, не стоит. Я же не от хорошей жизни за этими кокетками волочусь.

— Бедняжка! — сказал Д'Артаньян насмешливо.

— Капитан! — обиженно воскликнул Жан-Поль.

— Не обижайся, я пошутил. Оставим кокеток, еще что новенького?

— Сутки спустя после несчастья с принцем герцог де Бофор устроил бал у себя во дворце.

— Опять Бофор гуляет? Он же разорился.

— Вы забыли — Бофор Король Парижа.

— Рыночный Король, лучше скажи.

— Можно и так, — согласился Жюссак, — а можно иначе — Король Парижских Баррикад. Да, герцог остался в опустевшем дворце, сена для лошадей — и того не было.

— Где же тут балы давать?

— Внезапный приезд дочери герцога заставил его отложить на день отъезд из Вандомского отеля.

— Что еще за дочь?

— Девушка воспитывалась в монастыре Святой Агнессы в Бретани. Явилась проводить отца на войну. В честь своей любимицы Бофор внезапно решил устроить еще один праздник. И, как по волшебству, все вдруг появилось, вплоть до последнего канделябра. Вся бывшая Фронда, вся знать, парламентские советники, купцы, студенты Сорбонны, цветочники, кондитеры, художники, актеры — все помогли кто чем Бофору. Праздник удался на славу! А какой фейерверк был!

— И ты там был, Жан-Поль?

— Меня привел Оливье де Невиль — я очевидец.

— Кто еще был на балу?

— Да все наше высшее общество — Лонгвили, Роганы, Граммоны…Принц Конде. Граф де Гиш. Графиня де Фуа. Оливье со своей маркизой… Но я так до вечера могу перечислять. Кто вас интересует из окружения герцога?

— Герцогиня де Шеврез?

— Нет, Прекрасная Шевретта блистала своим отсутствием.

— Ты же сказал о Роганах.

— Другая дама, некая Диана де Роган, вроде аббатиса из Сен-Дени. Мне это Оливье сказал, она, конечно, не в монашеской одежде явилась.

— А король?

— Короля не было. Не знаю почему. Приглашения писала юная герцогиня, и сама решала, кого выбирать. Граф де Гиш танцевал с ней и долго о чем-то задушевно беседовал. А когда все сели за стол и выпили за здоровье дочери герцога, девушка с прелестной улыбкой на устах поблагодарила гостей, и после тоста за успех экспедиции или Девятого Крестового Похода — так стали именовать сию авантюру — поднялась, держа в руке хрустальный кубок с шампанским и произнесла:

— Господа! Я, Анжелика де Бофор де Вандом, дочь Короля Парижских Баррикад, правнучка короля Генриха IV, благодарю вас за честь, которую вы оказали нашему дому своим присутствием здесь, и хочу поднять тост за дворянина, который выручил меня из смертельной опасности и благополучно доставил сюда, чтобы я могла увидеть и обнять моего дорогого отца перед разлукой.

Мы не поняли, о какой опасности говорила герцогиня, но вывод сделать нетрудно — она ехала из Бретани в Париж, и по дороге некий дворянин оказал ей услугу, пожелав остаться неизвестным.

— Итак, господа, мой тост — за Шевалье де Сен-Дени!

— Я знать не знаю этого так называемого Шевалье де Сен-Дени, — пробормотал Д'Артаньян.

— Разумеется, дочь Бофора назвала вымышленное имя, и бывшая тут же графиня де Фуа сказала госпоже де Севинье, что это, скорее всего, мистификация, принцесса придумала этого шевалье, она с детства знает Анжелику де Бофор, у нее всегда было живое воображение. Но тост обе дамы поддержали. А герцогиня продолжала:

''Я, Анжелика де Бофор, клянусь выйти замуж только за Шевалье де Сен-Дени, потому что он лучше всех в мире, а, если мне более не суждено увидеть своего смелого и благородного защитника, моим уделом будет покрывало монахини. Богом клянусь!

И дочь Бофора поцеловала крест, висящий у нее на шее, а мы терялись в догадках — кто бы это мог быть? Что она хотела сказать?

— Что же скажет отец юной герцогини? — с еле уловимой иронией спросила Бофора Великая Мадемуазель, Мария-Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье.

— Скажу, — серьезно отвечал Бофор, — что я подтверждаю клятву моей дочери и готов благословить ее союз с этим молодым человеком.

— Вы нас мистифицируете, герцог! — не унималась Мария-Луиза, — Признайтесь, что это шутка, и Шевалье де Сен-Дени не существует.

— Могу ли я обманывать героиню Сент-Антуанской битвы и Орлеана? — галантно сказал Бофор, намекая на известные события Фронды.

— Но кто он? — спросила герцогиня де Лонгвиль.

— Мы его знаем? — спросил принц Конде.

— Не хочу казаться любопытным, но всем интересно узнать настоящее имя Шевалье де Сен-Дени! — заявил граф де Гиш.

— Вы все узнаете в день свадьбы Анжелики. Несмотря на будущую войну, мне хотелось бы до него дожить! — отвечал Бофор.

— Надеюсь, герцог, все присутствующие здесь увидят вашу очаровательную дочь в подвенечном уборе в день ее свадьбы с вашим таинственным рыцарем, — улыбаясь, сказал Конде, — Мне хотелось бы погулять на свадьбе Юной Богини Фронды!

— Дай Бог, принц! — живо воскликнула Анжелика де Бофор.

И пошел пир горой! Все были заинтригованы, наше общество тайны просто обожает. Гости были удивлены такой декларацией дочери Бофора, а также реакцией самого герцога, который, будучи принцем беспечным и легкомысленным, на этот раз отнесся к смелым словам девушки вполне серьезно. Все хотели увидеть таинственного шевалье, узнать, кто же все-таки скрывается под этим псевдонимом, после анжеликиной клятвы имя Шевалье де Сен-Дени было у всех на устах. Молодая герцогиня очаровала общество. Изящная и остроумная, она беседовала о литературе с маркизой де Рамбулье, с госпожой де Лонгвиль делилась воспоминаниями о Ратуше, ибо в детские годы и дочь Бофора там побывала, Великой Мадемуазель ввернула комплимент, вспомнив пушки Бастилии, которые в дни Фронды гремели по приказу отважной дочери Гастона Орлеанского, она рассмешила и очаровала самого Конде, поведав принцу, как в детстве на уроке истории получила 'отлично' за Победу при Лансе… К концу вечера ее уже называли Бофорочкой, но поверьте, мой капитан, в этом, с позволения сказать, прозвище, нет ни на йоту неуважения или фамильярности по отношению к этой милой девушке, а только нежность и восхищение. Если герцог — Король Парижа, то Анжелика де Бофор была в тот день его принцессой. И каждому умела сказать приятное эта очаровательная принцесса!

— Принцесса… А принцесса Генриетта Орлеанская была у Бофора?

— Приглашение было послано, ее ждали, но принц, ее муж…вы же знаете что за человек брат короля.

— Никогда не слышал об этой девушке, Анжелике де Бофор, — заметил Д'Артаньян.

— Я уже сказал: она воспитывалась в провинции, в монастыре. Бофор прятал свое сокровище от всех.

— Теперь ее представят ко Двору?

— Нет. При дворе она так и не появилась. Полагаю, проводив отца, Анжелика де Бофор вернулась в свою обитель.

— Я видел Бофора при въезде в Тулон, и никакая дочь его не провожала.

— Вы видели герцога? Как же вы Оливье не заметили? Он должен быть подле Бофора. Оливье теперь от герцога ни на шаг — раз ему поручена охрана его светлости.

— А я и не разглядывал вашего Рыночного Короля! — огрызнулся Д'Артаньян, — У меня были дела поважнее.

— Так вот…Юная Богиня Фронды промелькнула как комета, как огонек фейерверка, вспыхнула и погасла. Нет, скорее как звездочка, которая сияет уже не в парижском небе, а Бог знает где — для этого загадочного Шевалье де Сен-Дени.

— Ты так дерзко говорил о Монтале и Атенаис и так восторженно об этой Бофорочке. Не влюблен ли ты в Анжелику де Бофор?

— Девушка само очарование, — сказал де Жюссак, — На вид ей лет шестнадцать, не более. Но я реалист, и не строю воздушные замки. Она же любит другого.

"Ну и фортель выкинул Бофор этим своим пиром, — подумал Д'Артаньян, — Всю Фронду собрал, лукавый герцог, да еще в довершение всего устроил фейерверк, взбудоражив все окрестности. Надо будет выяснить три вещи:

1. Что собой представляет дочь Бофора

2. Кто скрывается под именем Шевалье де Сен-Дени?

3. Кто расквасил нос Месье и отделал де Варда и де Лоррена?

Но это терпит, если я интересуюсь этим, то только из-за своего гасконского любопытства. Какое мне дело до этих счастливых влюбленных — Анжелики де Бофор и Шевалье де Сен-Дени. Пора заняться делами несчастного влюбленного и идти в этот курятник. Ах, Рауль!

4. ОТЕЦ И ДОЧЬ

Ни наяды и дриады парка Фонтенбло, ни сильваны из лесов Блуа и Ла Фера, ни фрондерские лидеры и кавалеры мадемуазель де Бофор на первом бале, ни капитан мушкетеров, который заинтересовался мадемуазель де Бофор пока только из-за своего гасконского любопытства, — никто и представить не мог, куда подевалась дочь Бофора. А дочь Бофора уговорила герцога взять ее с собой. Анжелика де Бофор сменила свое нарядное платье на пажеский костюмчик и назвалась именем Анри де Вандома.

Анри де Вандом быстро успел свыкнуться со своей ролью пажа. Неловкость первых дней прошла, когда мнимому пажу казалось, что все догадываются о том, что шевалье де Вандом — вовсе не паж, а переодетая девушка. Анри присматривался к поведению настоящих пажей и старался вести себя так же, как эти озорные, бойкие мальчишки. И все-таки Анри слишком легко краснел от двусмысленных шуток, слишком изящны были его манеры, весь он был слишком чистенький и аккуратненький, и это сразу выделяло Анри де Вандома в обществе пажей герцога.

Без особых приключений Анри де Вандом добрался до Тулона со свитой герцога де Бофора и всей бофоровой армией. Дорогой Анри жадно всматривался в окружающих, словно ожидал, что вот-вот появится Шевалье де Сен-Дени — его так настойчиво приглашала в экзотическое путешествие дочь Бофора! Ожидание это совсем измучило Анри. Иногда все приключения герцогини де Бофор и Сен-Дени начинали казаться Анри де Вандому почти сном.

Между тем герцог, оказавшись в приготовленном для него доме, позвал своего любимого пажа и, оставшись наедине с Анри, расцеловал в обе щеки со словами:

— Ты прекрасно держишься, моя умница! Все принимают тебя за настоящего мальчишку! Знаешь, даже пошли сплетни, что ты, Анри, не мой какой-то пятиюродный племянник, а… ха! — незаконный сын! Каково вам это слышать, Анжелика де Бофор?

— Ой, папочка, — зашептала Анжелика, ласкаясь к отцу, — Мне что-то стало страшно!

— Самое страшное еще впереди, — вздохнул герцог.

— Франсуа де Бофор! — воскликнула девушка, — Вы уже раскаиваетесь, что взяли меня с собой?! Мы уже обо всем сто раз договорились! Ведь вам не с кем меня оставить… А если меня, вашу единственную дочь, принимают за вашего внебрачного сына, это даже лучше — ведь я действительно похожа на вас так, как только дочь может походить на отца, и мы были очень наивны, полагая, что сходство удастся скрыть. Внешность выдает. Но я буду вести себя так, что никто не посмеет назвать меня в лицо вашим бастардом. А если все же назовут, надо что, на дуэли драться, да?

— Не посмеют.

— Ах, батюшка, Гиз-Меченый в Блуа тоже говорил "не посмеют", однако заговорщики посмели заколоть Гиза. А если посмеют, надо драться?

— Ох, — вздохнул герцог, — Все же лучше бы я тебя оставил во Франции.

— С кем, отец! Не с кем!

— Так уж и не с кем, — опять вздохнул Бофор, — Та же Диана, я знаю ее с детства — она, как и мой отец, участвовала в заговоре Шале. Диана из Сен-Дени. Ты жила бы почти в Париже, и я был бы спокоен…

— Менять шило на мыло? Святую Агнессу на Сен-Дени? Один монастырь на другой? Благодарю покорно! Довольно уроков! Мое образование закончено! Свободы хочу!

— Мой прощальный прием показал, что у меня все-таки много друзей. Я мог бы доверить тебя…

— Знаю, знаю! Герцогине де Лонгвиль, принцессе Конде, Анне-Марии-Луизе Орлеанской, женам и дочери ваших фрондерских товарищей по оружию. Я не спорю, герцогиня де Лонгвиль — прелесть, и мне очень нравятся ее малыши, особенно старший, дитя Фронды, родившийся в Ратуше, помните, я с ним нянчилась, с маленьким Лонгвилем? Я не спорю, Анна-Мария-Луиза Орлеанская, героиня Фронды, умна и отважна как амазонка, но покойный Гастон, ее отец, предавал всех своих сторонников, начиная с Анри де Шале, а я ненавижу предательство! Не дай Бог, заговорим о Гастоне, я что-нибудь выпалю в его адрес! Не хочу ссориться с Великой Мадемуазель, я ее люблю и уважаю… Я не спорю, принцесса Клара-Клеманс де Конде-милейшая женщина, и сын Великого Конде уже пытался за мной ухаживать, но комплименты, которые говорил мне ягненочек-Энгиенчик во время танца…

— Он твой ровесник, — усмехнулся Бофор, — Ты уж слишком, дочка! Ты и сын Конде родились в один год!

— Я знаю, но девочки взрослеют быстрее! Комплименты этого мальчугана мне представляются наивными и банальными, когда я вспоминаю слова, что говорил мне Шевалье де Сен-Дени!

— Да, язык-то у него подвешен, — заметил Бофор и вдруг спросил: — А если бы я тебя оставил у графа де Ла Фера?

— У Атоса? — вздохнула Анжелика, — Отлично вы придумали! 'Дорогой граф, я увожу вашего сына, а вам оставляю мою дочь. Приглядывайте за Анжеликой, а я присмотрю за вашим Раулем' .

— Адмирал не нянька, чтобы присматривать за Раулем, — усмехнулся герцог, — Ты плохо представляешь себе обязанности главнокомандующего.

— Я вообще не представляю себе обязанности главнокомандующего, такими скучными делами мне некогда заниматься!

— Но ты так и не ответила мне, — улыбнулся Бофор на слова дочери.

— Бедный Атос! — засмеялась Анжелика, — Такая ответственность!

— Меньше, чем пасти его виконта, — проворчал герцог.

— Ага! Значит, вы все-таки собираетесь присматривать за виконтом, как бы чего не вышло?

— А ты как думала? Парень-то он отчаянный.

Бофорочка улыбнулась. Те качества виконта, которые внушали тревогу Бофору — и не только Бофору — вызывали интерес у молодой принцессы. Ей нравились отчаянные парни.

— Так что же? Поедешь к Атосу? Я могу это устроить. Там и Вандом недалеко. И места красивые.

— Я знаю, но уже поздно. Нет. Не поеду. Скажи вы раньше, я пришла бы в восторг от вашей идеи, но сейчас, когда в моем сердце царит только Сен-Дени, Сен-Дени, Сен-Дени-и-и, я… Мне даже досадно, что в детстве мне немного нравился сын Атоса. И меньше всего я хочу встречаться с теми, кто может напомнить мне о том глупом увлечении.

— Немного! Ничего себе немного! Да ты так и бегала за Раулем!

Бофорочка покраснела.

— И вы смотрели на мое безобразное поведение сквозь пальцы! И никто не сказал мне о существовании соперницы — этой блондинки Лавальер!

— С малолеток какой спрос, — пробормотал герцог, — А Сен-Дени ты любишь?

— Всем сердцем! — воскликнула Анжелика.

— Но ведь Сен-Дени, это…

— Кто?!

— Оставим, — увильнул герцог.

— А вы, отец, разве еще увидите Атоса? Мы же уезжаем.

— Да, увижу. Но слушай, ангелочек, может, все-таки пересмотрим решение? Поеду-ка я один, детка…Я могу оставить тебя с кем-нибудь из рода Вандомов.

— Потерять такой шанс, отец, ни за что! Вы, мужчины, всю жизнь можете гоняться за приключениями. Но я когда-нибудь выйду замуж — я все-таки надеюсь, что Шевалье тоже любит меня — такие поцелуи не дарят без любви! Я выйду за него замуж, у нас появятся дети, и у меня прибавятся новые заботы, тогда мне уже будет не до путешествий в Африку! Правда же? Да что с вами, милый мой батюшка? — тревожно воскликнула Анжелика.

— Я сглупил, Анжелика, — прошептал герцог, — Боюсь, что я сглупил…

— Вы боитесь войны с мусульманами? Для вас это не первая война…Будем надеяться на лучшее…

— Хорошо, Анри де Вандом, — овладев собой, сказал Бофор, — Уже поздно что-то менять. Пойдем побродим, пока готовят ужин. Завтра наши корабли выйдут в открытое море. Ты видела 'Корону' , мой флагман?

— На картинках.

— Пойдем, ангелочек, я покажу тебе мой флагманский корабль. Что там картинки! 'Корону' надо видеть наяву!

Паж набросил накидку, надел берет, прицепил к поясу короткую шпажку и снова стал Анри де Вандомом.

— Монсеньор герцог, я счастлив сопровождать вашу светлость до 'Короны' , — заявил Анри официальным тоном.

''Ишь ты какова! Что Мольеровы актрисочки! ' — подумал Бофор, но не стал говорить своей невинной девочке о Мольеровых актрисочках, у которых Франсуа де Бофор, Рыночный Король, проводил не самые неприятные часы своей бурной, полной приключений жизни.

5. О ТОМ, КАК Д'АРТАНЬЯН НЕТОЧНО ВЫПОЛНИЛ ПОРУЧЕНИЕ РАУЛЯ, ОТДАВ ЕГО ПРОЩАЛЬНОЕ ПИСЬМО, НАПИСАННОЕ НА ОСТРОВЕ СЕНТ-МАРГЕРИТ, ЛУИЗЕ ДЕ ЛАВАЛЬЕР РАНЬШЕ ФАТАЛЬНОГО ДНЯ

Разговор Д'Артаньяна с дамами, злословие Атенаис де Тонне-Шарант и тревожные известия о Рауле — все это довело Луизу де Лавальер до отчаяния. По поручению короля Д'Артаньян должен был отправиться в Нант. Он совсем уже было собрался идти по делам королевской службы и мельком взглянул в окно, выходившее в сад, куда так стремительно убежала Луиза. Она, съежившись в комок, сидела на скамейке и, похоже, плакала, закрыв лицо руками.

''А что если я именно сейчас отдам ей письмо Рауля' , — подумал Д'Артаньян. 'Эх! Была не была! ' Д'Артаньян направился в сад и позвал:

— Мадемуазель де Лавальер!

— Господин Д'Артаньян! — воскликнула Луиза, подняв залитое слезами лицо, — Вы вернулись?

— Я уезжаю по поручению короля, мадемуазель. Но вы убежали так поспешно, и мы не договорили.

— Разве не все еще было сказано?

Д'Артаньян покачал головой.

— Говорите, господин Д'Артаньян, я вас слушаю.

Луиза испуганно смотрела на мушкетера.

— Мадемуазель, — стараясь смягчить голос, заговорил капитан мушкетеров, — Ради Бога, не смотрите на меня так, словно я палач какой-то. И соберите все свои силы, чтобы выслушать меня. Я должен выполнить поручение моего юного друга, которое…/ И находчивый гасконец замолк на полуслове, не закончив фразу./

Луиза, внутренне приготовившись к новому удару, решительно взглянула на мушкетера:

— Поручение? — перебила она, — Что за поручение?

— Мадемуазель Луиза! Держитесь, дитя мое…

— Господин Д'Артаньян! Что вы хотите сказать? Неужели Рауля уже…

— Нет, — сказал Д'Артаньян, — Нет, но это может случиться в любой момент. Да простит меня отсутствующий здесь мой молодой друг, что я выполняю его поручение слишком рано, чтобы не отдать вам письмо Рауля слишком поздно. Вот его письмо. Читайте же!

Луиза прочла:

"Чтобы иметь счастье сказать вам еще раз, что я люблю вас, я малодушно пишу вам об этом, и, чтобы наказать себя за малодушие, я умираю.

Рауль, виконт де Бражелон. '[2]

— Это не мальчишеская бравада, — дрогнувшим голосом сказал капитан мушкетеров, — Рауль осуществит свое намерение скорее рано, чем поздно.

— Но его необходимо остановить! — вскричала Луиза.

— Как? — печально спросил Д'Артаньян, — Я поступил бестактно по отношению к Раулю, отдав вам его записку сегодня, но вы и я — мы оба слишком хорошо знаем его. Он писал не для того, чтобы разжалобить вас. Просто он прощался с вами навсегда.

— А я не хочу навсегда! — сдвинула брови Луиза, — Я хочу, чтобы он остался жив!

— Спасите его, если можете.

— Как?

— Напишите. Но постарайтесь найти слова, чтобы это не было ответом… словно вы ничего не знаете…

— Как будто я не получала ничего? — догадалась Луиза.

— Именно так, мадемуазель. Мне не хотелось выполнять поручение Рауля в точности. Для этого рядом с этим словом, — Д'Артаньян щелкнул пальцем по слову 'умираю' — надо было написать несколько цифр. Год. Месяц. Число. Мне бы хотелось отодвинуть этот срок, мадемуазель де Лавальер.

— Мне тоже, господин Д'Артаньян! Мне хотелось бы выкинуть этот день из Семнадцатого Века! Я напишу, обязательно напишу.

— В этом я не сомневался, — поклонился Д'Артаньян.

Луиза, сжимая в руках записку, вздохнула, покачала головой и прошептала:

— О Рауль, он весь в этом — не мог обойтись без иронии.

— Вполне по-гасконски, — заметил Д'Артаньян, — В юности я говорил себе, что способен острить и в аду на сковородке. Но это не тот случай.

— Вы хотите сказать, что Рауль больше гасконец, чем вы сами? — спросила Луиза.

— Сами видите, мадемуазель.

— Это внушает надежду, правда? — пролепетала Луиза.

— Неужели вы надеетесь, что это шутка? Ирония здесь ярко выражена, но ирония направлена на автора письма, а не на вас. А теперь, мадемуазель, — последовал повторный поклон гасконца, — Разрешите откланяться.

— Вы очень спешите, господин Д'Артаньян?

— Служба короля! — по-военному ответил капитан мушкетеров.

— Я задержу вас совсем ненадолго, — робко сказала Луиза, — Скажите…вы будете писать…ему?

Имя Рауля застряло у нее в горле — так же как и Рауль, говоря о ней, не мог выжать из себя ее имя.

— Непременно, мадемуазель, хотя я не любитель писать письма! Я всего лишь грубый солдат…

— О, господин Д'Артаньян! Вы — сама честь, сама доблесть, сама деликатность! Зачем вы так говорите о себе?

— Я хотел сказать, мадмуазель, что на войне так ждут писем с Родины!

— Подождите, пожалуйста, и простите, что я прошу вас задержаться еще на несколько минут. Я напишу сразу же, сейчас же! Можно?

Как король писал письма Луизе на охоте на шляпе, подставленной вездесущим Сент-Эньяном, так и Луиза писала свое письмо на шляпе мушкетера маленьким карандашиком на листках, вырванных из крохотной записной книжки с розами и амурами. Она писала, смахивая слезы, то и дело набегавшие на глаза. Д'Артаньян молча ждал, пока она закончит.

— Вы торопитесь, простите, что задержала вас, сударь. Когда будете отправлять свое письмо, вложите, пожалуйста, и это, — попросила Луиза. — Так больше шансов, что господин… де Бражелон получит его.

— Именно так я и сделаю, — заверил капитан мушкетеров, — Но вы не хотите его запечатать?

— Я доверяю вам, господин Д'Артаньян. Я вас больше не смею задерживать, — тихо сказала Луиза, — Доброго пути, сударь!

— Я ухожу, но вот что хоте бы еще добавить: постарайтесь узнать побольше о той войне, которая начинается в далеком Алжире. Это не европейская война. Это не Фронда. Понимаете?

— С мусульманами, Людовик говорил.

— Постарайтесь узнать побольше об условиях войны с мусульманами. И, когда вы узнаете достаточно, используйте все свое влияние на Людовика, чтобы он отозвал войска. Кровь не должна литься понапрасну.

— Но там наши пленники, — робко возразила Луиза, — Долг милосердия призывает нас встать на их защиту. Но я, право, почти ничего не знаю об этой не европейской войне. Вы будете держать меня в курсе?

— Обязательно. А теперь разрешите откланяться, мадемуазель де Лавальер.

Д'Артаньян поклонился Луизе и направился по делам.

— Господин Д'Артаньян! — отчаянно закричала Луиза, — Вернитесь! Пожалуйста, вернитесь!

Д'Артаньян проворчал чуть слышно свое коронное 'черт побери' .

''Не раздумала ли она и хочет отобрать письмо — а в нем хоть слабая надежда? И не к добру это — возвращаться' .

Д'Артаньян вернулся. Снял шляпу. Пристально посмотрел на Луизу.

— Господин Д'Артаньян, — горячо сказала Луиза, — Вы всех нас знаете с детства. Людовика, Рауля и меня. У нас нет тайн от вас. Прочтите, что я написала Раулю и выскажите свое мнение. А я еще напишу приписку. Я мигом! Я понимаю, что вы очень спешите.

— Вы предлагаете мне прочесть ваше письмо? — изумился гасконец.

— Да, — твердо сказала Луиза, — Читайте. Я хочу, чтобы вы все-все прочли.

Тут гасконец нашелся что ответить.

— Чего хочет женщина, того хочет Бог, — сказал он любезно.

А Луиза, печально улыбнулась и, забрав у Д'Артаньяна шляпу, вновь принялась писать. Вот что прочел Д'Артаньян:

Костры в лесах Блуа.

Экспромт Луизы.

P.S. Дорогой Рауль!

Прости меня. Мы очень нехорошо расстались с тобой в твоей парижской квартире, когда я пыталась объяснить тебе все, что у меня на душе, но, к сожалению, мне это не удалось. С тех пор не проходит и дня, чтобы я о тебе не думала и не молилась за тебя. Я очень люблю тебя, Рауль, так же как моего родного брата Жана. Но Людовика я люблю по-другому, и с этим ничего невозможно поделать. Я пишу глупо и не думаю о стиле — не хочу задерживать г-на Д'Артаньяна. Но самое главное постараюсь высказать. Я поняла одну простую вещь — нельзя строить свое счастье на несчастье других. И главное в любви — это искренность. Так вот, любя Людовика, я не буду ему принадлежать — а я ему не принадлежала. Пока ты не вернешься, и мы не помиримся, забыв все обиды — ты, я и наш король. Ты ведь не хочешь, чтобы мы все трое продолжали мучиться? Мы должны быть друзьями. Я очень хочу надеяться на это.

Я не хочу, чтобы тебя убили на войне. И Бог не хочет. А если ты не вернешься, клянусь души спасеньем, я в тот же день уйду в монастырь на всю жизнь, и никакой король меня оттуда не увезет. И это я сегодня же скажу Его Величеству. Но сердце мне говорит, что мы еще встретимся. И твоя настоящая любовь еще впереди.

А наше детство в Блуа мы будем вспоминать с теплотой и нежностью.

Так должно быть. В этом мире мы еще не раз должны встретиться!

Береги себя!

До встречи.

Луиза.

— Можно ли, — спросила Луиза, — отправлять это письмо в таком виде?

— И даже нужно, — сказал Д'Артаньян.

— Так ли я написала?

— Экспромт прелестен, но почему вы пишете, что король 'ваш палач' ? Для рифмы или у вас какие-то серозные разногласия?

— Его Величество очень ревнив.

— Его Величество очень любит вас.

— Знаю. И все-таки будет только так, как в постскриптуме.

"Что за мода у нынешних девиц — угрожать свои поклонникам монастырем? М-ль де Бофор клянется, что станет монахиней, ежели на ней не женится какой-то там Шевалье де Сен-Дени. М-ль де Лавальер клянется, что уйдет в монастырь, если Рауль не вернется с войны. А у меня к женским монастырям давнее предубеждение. С тех пор, как похоронил Констанцию' .

И Д'Артаньян вздохнул. Луиза же приняла вздох гасконца на свой счет.

— Вы не верите, что мы все помиримся? — спросила она, — В письме…что-то не так?

— Нет-нет, я сегодня же отправлю ваше письмо с секретной королевской почтой.

— Но вы вздохнули.

— Это я о своем.

"Эх, черт побери! Пусть в Нанте меня ждет какая-нибудь гадость, ради приписки стоило вернуться. А все-таки, мне-то на старости лет читать письма этой ребятни и улаживать их дела — занятие не из легких. Но ребятня / к 'ребятне' капитан мушкетеров причислил и Короля-Солнце / запуталась, приходится помогать, ничего не поделаешь. А ведь только эта девчурка заговорила о 'наших пленниках' и долге милосердия, ни словом не обмолвившись о сокровищах. Это вызывает уважение, черт возьми!

— Вы позволите? — и гасконец галантно поцеловал руку Луизы. А рука была очень горячей, и он тревожно спросил:

— Вы нездоровы, мадемуазель?

— Почему вы так решили, господин Д'Артаньян?

— Рука у вас очень горячая.

— Это жар или огонь внутри меня. Словно на меня сейчас пахнули горячие ветры Алжира… и опалили… но почему вы смеетесь?

— Возьмите ваш веер и прогоните алжирские ветры. А напоследок позвольте дать вам совет.

— Я слушаю, — сказала Луиза.

— Поменьше обращайте внимание на ваших злоязычных подружек. Не слушайте, что они болтают. Слушайте свое сердце — оно не обманет. Что же до короля — говорите ему правду. То, что чувствуете. Он поймет. Так действительно будет лучше для всех нас.

Луиза улыбнулась.

— Удачи вам, сударь!

— О! Удача мне всегда сопутствует! — лихо сказал гасконец и заторопился по своим делам.