Пистолет

ГЛАВА 7

Минирование дороги вызвало несколько неожиданных перемен в жизни всех солдат на Макапу. Перемены эти не сразу стали очевидны, а обозначивались постепенно, с течением дней и даже недель. И были они, почти все, к лучшему. Первая перемена, сказавшаяся на всех – и на Масте с его пистолетом, – произошла через неделю с лишним после того, как Маст украл свой пистолет у Винстока. Для охраны шоссе перед минированным местом с их позиции выделили постоянный отряд в пять человек.

Предыстория у этого дорожного охранения была сложной. Но ее очень просто объяснить одной фразой, которая прекрасно служила и служит в армиях всего мира: «Кто-то напортачил». «Кто-то» забыл. И никогда, конечно, не узнать, кто был этот «кто-то».

Когда заряд был размещен, то есть стал фактором физическим и требовал, чтобы к нему относились как к таковому, в штабе вспомнили, что охрана этого важного и потенциально опасного объекта не обеспечена. При разработке и увязке планов обороны острова планировщики как-то забыли выделить людей, оружие и оборудовать закрытые позиции для охраны минированного участка на мысе Макапу. Поэтому в октябре и ноябре, когда строили позиции на берегу, тут не было построено ничего. Потом спохватились, что сильный неприятельский дозор, высланный с плацдарма где-то на тридцатикилометровой береговой линии в долине Канеохе (а что японцы в состоянии захватить плацдарм, никто не сомневался), сможет выйти ночным маршем к предгорью, вступит на шоссе и с легкостью захватит минированный перешеек. Все укрепления на Макапу смотрели в сторону моря. Выйдя из них, чтобы отразить нападение с тыла, люди были бы перебиты на месте. О том, чтобы противника остановили пятеро саперов, не приходилось и говорить. По существу, этот очень важный и очень опасный стратегический объект представлял собой большую брешь, в которую противнику оставалось только прыгнуть. И вот, чтобы исправить этот промах, через неделю после того, как заложили заряд, с пехотной позиции на Макапу было выслано пять человек для охраны дороги.

Событие это, хотя, конечно, и повлияло на жизнь их маленького гарнизона, самого Маста с его пистолетом могло бы и не затронуть. Но оказалось, что командовать заслоном молодой лейтенант приказал начальнику Маста – его отделенному. Того поставили командиром и, поскольку задание было гибельным, велели самому подобрать людей из числа добровольцев. Вот так и получилось, что однажды днем, когда свободный от дежурства Маст сидел и грелся на солнышке (работы у него тоже не было), к нему подошел командир отделения и спросил, не хочет ли он в этот новый отряд, охранять дорогу.

На Макапу все, конечно, знали про новый отряд. Солдаты любят рассмотреть профессиональным взглядом и обсудить всякие новые распоряжения начальства, которые решительным образом затрагивают их жизнь, – даже если от них самих тут ничего не зависит. Поэтому на Макапу солдаты всё понимали про заслон, про оплошность, которая вызвала его к жизни и которую он должен прикрыть, а также про новый план, который, будучи приведен в действие, превратит это дорожное охранение в самую настоящую западню, а солдат – в смертников. Пятеро солдат (из них один с автоматической винтовкой Браунинга) должны занять постоянную позицию у водопропускной трубы под склоном, где дорога поворачивала и спускалась на равнину. Если противник высадится, их задача – сдерживать разведывательные группы до тех пор, пока не подорвут заряд. После этого они действуют по своему усмотрению и могут пробираться к своим, как сумеют. Все понимали, что это значит. Вот почему они считались смертниками и отряд набирали из добровольцев.

Как ни странно, зная это, каждый на Макапу стремился попасть в отряд, и попавшему завидовали. Причину объяснить нетрудно. Кроме того, что доброволец выходил из опостылевшего загона, по этому шоссе ездили на городской базар грузовики. А в дополнение к неприятной обязанности сдерживать будущие японские дозоры отряд имел приказ останавливать все перевозочные средства и обыскивать их на предмет возможной диверсии. Как только охранение начало действовать, на позиции, охваченной кольцом колючей проволоки, сразу стали появляться свежие фрукты, бананы, конфеты, бутылочки кока-колы и «севен ап» ', а то и заветная 0,75 виски. Но если позиция в целом пользовалась этими благами в малой степени, пятеро на дороге жили, как цари. Впервые с начала войны солдаты на Макапу, по крайней мере пятеро из них, вкусили щедрой гражданской любви и обрели, можно сказать, приемных родителей, каких давно уже нашли в домах по соседству солдаты с лучших прибрежных позиций. Каждый из пятерых почти сразу выбрал себе любимого – если не любящего – поставщика, который ежедневно доставлял ему не только образчики своих рыночных товаров, но и кое-какие мелочи из дому. И что еще важнее – они, эти пятеро, могли разговаривать с л ю д ь м и, то есть не солдатами. Почти с любыми людьми. А среди них попадались женщины. С женщиной поговорить – лучше, чем ничего, хотя от разговоров голод только лютел. Не было такого рядового на Макапу, который не желал бы рискнуть отдаленным будущим, где маячил японский дозор, ради сегодняшних, маленьких, но для него роскошных благ.

И вот командир отделения, а теперь уже глава этой маленькой, но недоступной группы счастливцев, сам обратился к Масту. Высокий, спокойный, покладистый и умный – хотя на родине, в Новой Англии, успел кончить только восьмилетку, – сержант Томас Бёртон был хорошим командиром отделения. Он подошел к камню, где сидел Маст, поставил на камень длинную ногу и облокотился на колено с нерешительным и смущенным видом.

– Хочу с тобой поговорить.

Маст, сразу почуяв неладное, уставился прищуренными глазами в спокойные глаза Бёртона.

– Да? О чем?

Маст не забыл, как Винсток, тоже начальство, поймал его, когда он вот так же сидел один.

– О пистолете о твоем, – сказал Бёртон.

Продолжить ему не удалось. Маст сразу встал и, ни слова не говоря, пошел от него к людям.

– Эй! Подожди минуту! – позвал Бёртон. – Вернись сюда.

Маст остановился и нервно оглянулся на него. Как защититься от этих капралов-сержантов, которые могут тебе приказывать?

– Мой пистолет тебя не касается. Что тебе понадобилось знать о моем пистолете?

– Не волнуйся, не волнуйся. Вернись, – успокаивал его Бёртон. Из осторожности он даже не пошевелился.

Маст все еще колебался.

– Слушай, я знаю, как тебя прикупил Винсток, – сказал Бёртон. – Любому мало-мальски сообразительному человеку понятно: он отобрал у тебя пистолет вроде для того, чтобы сдать, а сам оставил его себе. Я такую гадость никогда не сделаю. Ты что, не понимаешь, Маст?

– Откуда ты про это узнал? – не глядя на него, угрюмо спросил Маст.

– Догадался, – ответил Бёртон. – Всего-навсего. – Он осторожно снял ногу с камня, словно рядом была зверюшка и он боялся ее спугнуть. – А ты у него ночью увел, верно?

– Угу, – нехотя буркнул Маст.

– Я догадался. Ловко. Тут еще смелость нужна.

– Чего тебе надо? – отрывисто спросил Маст, не клюнув на лесть.

– Поди сюда, сядь.

– Нет.

– Поди сюда. Я хочу с тобой просто поговорить. Хочу сделать тебе предложение, – сказал Бёртон. – Больше ничего. Насчет твоего пистолета.

Маст чуть не взвыл.

– Не хочу я никаких предложений насчет пистолета! Никаких не хочу предложений. Хочу, чтобы меня оставили в покое. Чтобы меня и мой пистолет оставили в покое, больше ничего не хочу.

– Не буду я выманивать у тебя пистолет, – сказал Бёртон, – иди сюда. Слушай, я сказал хоть слово про твой пистолет? Я знаю про твой пистолет с тех пор, как нас закинули на эту паскудную позицию, так или нет? А я хоть раз велел тебе сдать его или еще что-нибудь? Сказал тебе про него хоть слово, а?

– Нет, это верно, – нехотя ответил Маст.

– Так иди сюда, сядь, елки зеленые, – сказал Бёртон. – Не умрешь ты, если меня послушаешь. Не умрешь ты от разговора.

– Да не хочу я про него разговаривать, – сказал Маст, однако к камню вернулся. – Я и думать-то про него не хочу. Все ко мне лезут с этим пистолетом. Кто украсть хочет, кто выманить, кто еще чего. Не хочу я о нем разговаривать, думать не хочу, драться из-за него не хочу, ничего не хочу. Хочу, чтобы меня оставили в покое. Неужели это так много? Скажи?

– Сядь, – сказал Бёртон.

Маст сел.

– Только ничего не говори. Выслушай меня, –сказал Бёртон. – Не отвечай, сперва выслушай. Больше от тебя ничего не требуется. Не умрешь ты от этого. Ладно?

– Ладно, – сказал Маст.

– Ладно. Значит, так. Вот мое предложение, – сказал Бёртон. Он нерешительно замолчал, и лицо у него опять стало смущенным. – Понимаешь, за последние дни я много выиграл в покер, – пояснил он для начала и тут же взял быка за рога: – Вот мое предложение. Я дам тебе сто пятьдесят долларов. И возьму в охранение.

– За пистолет?

– За что же еще? Конечно, за пистолет.

Маст слушал, но рядом с такой щедростью слова теряли смысл.

– В охранение? – ушибленно повторил он.

– Ну да. Я это могу. Мне только сказать лейтенанту, что один из ребят не справляется, и попросить замену. Тебя на его место.

– Да... а... – по-дурацки протянул Маст. Это было потрясающее предложение. Полтораста долларов – почти пятимесячное жалованье рядового первого класса. – Хотя, – вырвалось у Маста как бы в ответ себе, – что толку от денег? На что их потратишь, кроме покера? За неделю все и проиграю.

– А ты заначь, – посоветовал Бёртон. – Похоже, что через месяц или два нам опять начнут давать увольнительные. Будет с чем поехать в город.

– Да... А если не будут давать увольнения?

– Ну, допустим, не будут. Но от охранения моего нос воротить не стоит, ты уж мне поверь.

– Да. Я знаю. Все туда хотят, – задумчиво сказал Маст. – Только почему, – спросил он немного погодя, – почему ты не предложил этого раньше? Когда набирали? Почему только сейчас?

На лице у Бёртона опять мелькнула нерешительность и смущение. Он пожал плечами.

– Мне надо было рассчитаться с ребятами за кое-какие услуги, – кратко объяснил он.

– Разве это честно? – сказал Маст. – Взять человека, а потом вышибить?

– А почему нет? За услугу рассчитался. Я же взял его.

– Откуда я знаю, что ты со мной так же не сделаешь?

– Слушай. Давай начистоту. Давай я тебе объясню, – настойчиво сказал Бёртон. – Я бы никогда не выгнал человека ради своего интереса или выгоды. Кого я выгоняю – его надо выгнать. Работу делает кое-как, всю дорогу сачкует. А я не вижу, почему мне не попользоваться, если в делах у меня порядок. То же самое с тобой. Будешь плохо работать, и тебя вышибу. Будешь хорошо – останешься. – И однако, несмотря на безупречную логику этого рассуждения, Маст заметил, что лицо у него слегка смущенное, как будто Бёртон еще не вполне себя убедил.

– Почему всем нужен мой пистолет? – чуть ли не жалобно сказал Маст.

– Всем – а тебе он зачем нужен? – спросил Бёртон.

– Сам не знаю. Наверно, из-за этих самурайских сабель. У меня предчувствие... Очень сильное предчувствие... Что когда-нибудь он спасет меня от сабли. А я хочу спастись. Мне с ним... ну, спокойнее.

– Ну и другие думают, как ты, можешь спорить, на что хочешь, – сказал Бёртон. – Не проспоришь – проверено. Ты же видел – у старшины тоже пистолет, кроме винтовки. И у старика Пендера.

– У сержанта Пендера пистолет с той войны.

– Какая разница? У него е с т ь. И у всех, кто сумел достать. А почему бы мне не иметь, если достану? Сам знаешь, Маст, за кем охотятся их офицеры – за командирами отделений и офицерами. Нам опасней, чем вам, рядовым. Я бы мог тебе завернуть, что отвечаю за людей и всякую такую ерунду, и притом не наврал бы. Но не это главное. Главное – что я хочу уцелеть на войне, не меньше тебя и всех остальных.

– И поэтому ты хочешь купить у меня мой шанс на спасение?

– Конечно, если удастся. Учти, такую цену, как я, тебе здесь никто не предложит.

– Ага, ладно. А что со мной будет, когда пойдем в бой?

– Что ты, Маст, наша часть, может, вообще не пойдет в бой. Может, всю войну здесь просидим, будем сторожить этот остров. Теперь-то ясно, что японцы вряд ли здесь высадятся. А коли так, коли мы здесь останемся, ну что же – я прогадал, ты выгадал, только и всего. Без риска игры не бывает.

– Ничего себе игра, – удрученно сказал Маст.

– А если рота и пойдет в бой, это еще не значит, что ты тоже пойдешь. С твоим образованием, – сказал Бёртон. – Со средней школой ты спокойно можешь попасть в канцелярию или вообще устроиться писарем – хоть в отделе личного состава, хоть в другой какой тыловой службе. Тебе только захотеть.

– Ага, это мне все говорят. Все, кому нужен мой пистолет. Не хочу я в тыловую службу. Я не трус.

– А может, там ты принесешь больше пользы.

– Плевать мне на пользу. Я не трус. Испугаться я могу, но я не трус.

– Ну, дело твое. По-моему, это глупо. Отказываться от теплого места. А все-таки, – продолжал Бёртон, – ты от моего предложения не отмахивайся. Я тебе дело говорю. Да ты знаешь, что мы там сами себе готовим? Местные нам каждый день привозят шницели. Бифштексы – через день. И виски у нас водится. Не думай, я тебе выгодное дело предлагаю.

– Да. Это я знаю, – удрученно согласился Маст.

– Подумай как следует, – сказал Бёртон. – Не торопись решать. Я знаю, тут решение принять тяжело. Я попозже подойду.

Он встал с камня, где они оба сидели, кивнул и пошел прочь. Но через несколько шагов обернулся.

– Ты не думай, я долго думал, пока решился сделать тебе предложение. И я не считаю, что оно плохое или не честное. Иначе я не предлагал бы.

В спокойном взгляде Бёртона была чуть ли не мольба, но Маст настолько погрузился в свои горестные переживания, что еле-еле ответил:

– Ага. Наверно. Ладно, я тебе скажу.

Ничего больше не добавив, словно он знал, что это и просьбу его не подкрепит, и на ответ не повлияет, Бёртон повернулся и пошел дальше. Маст смотрел ему в спину и сердито думал, что Бёртон не имел права взваливать на него такое решение. С тех пор как пистолет вернулся от Винстока, мысли о нем, заботы о нем требовали все больше и больше времени, внимания, сил. Почти все, что он делал или говорил, так или иначе было связано с пистолетом, с охраной его. А теперь свалилось еще и это.

Маст сердился, поэтому без труда убедил себя, что Бёртон сильно упал в его глазах, и он радостно ухватился за эту мысль, чтобы подкрепить свою решимость и негодование. Его же командир, которого он уважал и почитал! Пусть Бёртон не прибег к силе или принуждению, он все равно совершил преступление против морали, потому что использовал свою должность в корыстных целях. И этого Маст ему не простит, даже если ничего не скажет.

А с другой стороны – дорожное охранение; оно ждало его, оно его соблазняло. Масту ужасно хотелось туда попасть. И удержала его только твердая моральная решимость: не вступать в сделку с Бёртоном, не лишать какого-то ни в чем не повинного беднягу места в охранении.

Он дал ответ Бёртону на другой день во время обеда; высокий сержант только выслушал его и молча кивнул.

– Я так понимаю, по-другому в охранение мне не попасть? – спросил Маст.

– Нет, – подтвердил Бёртон. – Я тебе сказал. Если я кого и освобожу, то уж постараюсь, чтобы не тебя прислали на его место. Но если ты передумаешь, учти – предложение остается. Полторы сотни я отложил, тратить и проигрывать не собираюсь. Пистолет мне позарез нужен. Помни: если захочешь, уговор остается в силе.

Так что Масту пришлось теперь жить еще и с этой ношей, и она отнюдь не облегчала жизнь. Каждый день, за одной, за другой ли работой, Маста грызла печальная мысль, что он мог бы пойти в охранение и жить в относительной роскоши, стоит только передумать и продать пистолет.