«Воскрешение Альфредом Расселом Уоллесом теории о том, что Земля является центром вселенной и единственной обитаемой планетой, вызвало в мире большой интерес».
«Мы же глубоко убеждены, что человек, живущий на этой крохотной Земле, является по своей сути и возможностям высшим бытием среди всех небожественных существ – средоточием любви Бога и его главной радостью».
Кажется, я – единственный ученый и богослов, еще не высказавший своего мнения относительно этого крайне важного вопроса: был ли мир сотворен для человека или нет. Я чувствую, что мне пора изложить свою точку зрения.
Я почти разделяю взгляды остальных. Они считают, что мир был сотворен для человека, – я же считаю, что он, возможно, был сотворен для человека. Они приводят доказательства, в основном астрономические, что он был сотворен для человека, – я же считаю, что это всего лишь свидетельства, а не доказательства того, что мир был сотворен для него. Пока еще рано выносить приговор, поскольку нам известны не все данные. Когда же данные эти будут собраны все, они, я полагаю, докажут, что мир был сотворен для человека; но мы не должны торопиться, мы должны терпеливо ждать, чтобы все эти данные были собраны.
Пока, насколько можно судить, астрономия на нашей стороне. Мистер Уоллес совершенно ясно показал это. Он ясно показал две вещи: что мир был сотворен для человека и что вселенная была сотворена для мира – чтобы уравновесить его, знаете ли. С астрономической точки зрения вопрос решен, и решен бесповоротно.
Взглянем теперь на него с точки зрения геологии. Вот тут собраны еще не все данные. Они поступают ежедневно, ежечасно, непрерывно, но само собой разумеется, они поступают с геологической медлительностью и осторожностью, и мы не должны терять терпения, мы не должны выходить из себя, мы должны сохранять спокойствие и ждать. Как бы мы ни волновались, это не заставит геологию торопиться – ничто не в силах заставить геологию торопиться.
Требуется немало времени, чтобы приготовить для человека подходящий мир. Такие вещи за один день не делаются. Некоторые из знаменитых ученых, тщательно проанализировав все геологические данные, пришли к заключению, что наш мир чудовищно стар, и они, возможно, правы, хотя лорд Кельвин не разделяет их мнения. Он придерживается осторожной, консервативной точки зрения, стремится избежать риска и полагает, что мир не так стар, как они думают. Поскольку лорд Кельвин является крупнейшим авторитетом среди ныне живущих ученых, нам, по-моему, следует принять его точку зрения. Он не допускает, что нашему миру более ста миллионов лет. Он считает, что ему сто миллионов лет, но не больше. Лайель считает, что человечество появилось 31000 лет тому назад, Герберт Спенсер утверждает, что оно появилось 32 000 лот тому назад. Лорд Кельвин согласен со Спенсером.
Отлично. Согласно этим цифрам, потребовалось 99 968 000 лет, чтобы подготовить мир для человека, хотя Творец, несомненно, изнывал от нетерпения поскорее его увидеть и полюбоваться им. Но столь большое предприятие следовало вести обстоятельно, аккуратно и логично. Творец предвидел, что человеку понадобится устрица. Поэтому сперва была проведена подготовка к сотворению устрицы. Но ведь устрицу нельзя сотворить на пустом месте, надо прежде сотворить ее предка. А это так быстро не делается. Сперва необходимо сотворить огромное количество разнообразных беспозвоночных – белемнитов, трилобитов, кармелитов и иезуитов и тому подобную мелочь, а затем бросить их мокнуть в первичном океане, сесть и ждать, что из этого получится. Некоторые принесут только разочарование – белемниты, сталактиты и прочие; из них ничего не выйдет, по истечении девятнадцати миллионов лет, потребных на этот Эксперимент, они вымрут и станут ископаемыми. Однако не все будет потеряно, ибо иезуиты придут к финишу и постепенно разовьются в сифонофоры, семафоры и фарфоры. Ну там то да се, одна могучая эра сменяет другую, архейский и кембрийский периоды громоздят в первичных океанах свои величественные горы, и вот в конце концов достигнута первая великая ступень в подготовке мира для человека – создана устрица. Трудно предположить, что устрица способна рассуждать намного логичнее ученых, и поэтому можно считать несомненным, что эта устрица тут же заключила, будто все эти девятнадцать миллионов лет были подготовкой к сотворению именно ее. Да чего еще и ждать от устрицы? Это ведь наиболее самодовольное создание в мире, если не считать человека. И уж во всяком случае, эта устрица не могла в ту раннюю эпоху знать, что она – лишь один из этапов великого плана и что план этот ею отнюдь не завершается.
После сотворения устрицы на очереди в подготовке мира для человека стала рыба. Рыба – и уголь, чтобы было на чем ее жарить. И вот для разведения рыбы были устроены древние силурийские моря, и в то же время был начат великий труд по сооружению из красного песчаника древних гор высотой в восемьдесят тысяч футов – так сказать, погребов для хранения окаменелостей. Без этого последнего обойтись было никак нельзя, ибо вновь предстояли бесконечные неудачи, бесконечные вымирания – миллионы вымираний, – и было дешевле, да и не так хлопотно, консервировать окаменелости в скалах, вместо того, чтобы вести им учет в конторской книге. Ну, за короткое время не создашь угольных залежей и восемьдесят тысяч вертикальных футов древнего красного песчаника – нет, на это потребовалось двадцать миллионов лет. Во-первых, сооружение угольной залежи – дело чрезвычайно медленное, утомительное и скучное. Приходится выращивать на болотах гигантские леса из древовидных папоротников, тростника, хвощей и тому подобного; затем приходится затапливать их и оставлять гнить под водой; затем приходится поворачивать на них реки, чтобы прикрыть их несколькими слоями ила, а этому илу надо дать время, чтобы он затвердел и превратился в камень; затем сверху приходится выращивать еще один лес, потом его затапливать, накидывать сверху еще один слой ила и ждать, чтобы он затвердел; потом опять лес и опять твердеющий ил, слой за слоем в три мили толщиной: да, правильное изготовление угольных копей – дело мучительно долгое!
В этих занятиях уныло тянутся миллионы лет, а рыбная культура тем временем сохнет и дохнет, так что тошно становится. Вот вы вывели из одной устрицы десять тысяч сортов рыбы, а потом глядь – и оказывается, получились у вас только окаменелости да ископаемые, а живыми и развивающимися осталась только парочка ганоидов, да, может быть, полдюжины астероидов, на которых даже кошка не польстится.
Но это ничего: времени впереди еще много, и они успеют развиться в какое-нибудь изысканное блюдо, прежде чем появится человек, чтобы их есть. Даже на ганоида можно в этом отношении положиться, если его не потребуют к столу раньше, чем через шестьдесят миллионов лет.
К этому моменту время, отведенное на палеозойскую эру, было уже исчерпано, и пришлось перейти к следующему этапу подготовки мира для человека – открыть мезозойскую эру и учредить пресмыкающихся, ибо человеку понадобятся пресмыкающиеся – не для того, чтобы их есть, а для того, чтобы из них развиваться. Поскольку это было самой важной частью плана, времени на нее не пожалели и отвели целых тридцать миллионов лет. Какие тут начались чудеса! Из оставшихся ганоидов, астероидов и алкалоидов благодаря медленному, упорному и тщательному выведению развились колоссальные ящеры, имевшие обыкновение бродить в те отдаленные века по окутанному горячими парами миру, задрав свои змеиные головы на сорок футов вверх и волоча по земле шестьдесят футов тела, за которым еле поспевал бешено хлещущий хвост. От них теперь, увы, не осталось и помину, все они вымерли, за исключением горсточки арканзавров, граждан штата Арканзас, которые томятся среди нас в печальном одиночестве, заброшенные в самые дальние пределы времен.
Да, понадобилось тридцать миллионов лет и двадцать миллионов всяческих пресмыкающихся, чтобы получить такое, которое выдержало бы достаточно долго и развилось бы во что-то другое, продвинув осуществление плана еще на один шаг вперед.
И вот во всем своем непередаваемом величии и красе в мир явился птеродактиль, и вся Природа поняла, что кайнозойский порог Остался позади и начинается новая эра, новая стадия подготовки земного шара для человека. Возможно, птеродактиль воображал, будто эти тридцать миллионов лет были потрачены на то, чтобы подготовить его – ведь птеродактиль способен вообразить любую глупость, – но он ошибался. Приготовления велись ради человека. Несомненно, птеродактиль привлек к себе всеобщее внимание, ибо даже самые ненаблюдательные могли заметить, что в нем есть зачатки птицы. Так оно и вышло. А кроме того, и зачатки млекопитающего, только они развились не сразу. Но одного у птеродактиля не отнимешь: по живописности он был подлинным триумфом своего периода; он носил крылья, обладал зубами, был весь какой-то накрахмаленный и вообще являл собой замечательную смесь, нечто вроде весьма отдаленного предвестника киплинговского солдата морской пехоты:
Сапером его не назовешь, и он не матрос уж никак;
Какой-то дурацкий гермафродит – солдат, а также моряк.
С этого момента и примерно еще тридцать миллионов лет приготовления продвигались очень быстро. Из птеродактиля развилась птица; из птицы – кенгуру; из кенгуру – другие сумчатые; из них – мастодонт, мегатерий, гигантский ленивец, ирландский лось и все прочие создания, которых можно использовать для изготовления полезных и поучительных окаменелостей. Но тут началось первое великое оледенение, и они все отступили перед ним, перешли по мосту Берингов пролив, разбрелись по всей Европе и Азии и передохли. Все, за исключением лишь немногих, которым предстояло вести дальнейшую подготовку. Шесть ледниковых периодов с промежутками по два миллиона лет после каждого гоняли этих бедных сирот по всей земле от климата к климату – от тропического зноя на полюсах к арктическим холодам на экваторе, а оттуда назад, и снова обратно, так что они никогда не знали, какая завтра будет погода; а стоило им где-нибудь устроиться, как весь континент проваливался под ними без малейшего предупреждения, и им приходилось спешно меняться местами с рыбами и карабкаться туда, где прежде были моря: и это – промокнув насквозь! А когда все как будто успокаивалось, начинал действовать вулкан и выжигал их из того края, где они только-только обосновались. Они вели эту неустроенную нервную жизнь двадцать пять миллионов лет, то барахтаясь в воде, то носясь по суше и не переставая удивляться, для чего все это делается, – ибо они, конечно, не подозревали, что все это делается, дабы подготовить мир для человека, и что готовить его по-другому нельзя, иначе к прибытию человека он будет недостаточно удобен и гармоничен.
Наконец появилась обезьяна, и тут уже все увидели, что до человека теперь рукой подать. Так оно и получилось. Обезьяна развивалась около пяти миллионов лет, а затем превратилась в человека – если судить по внешнему виду.
Такова история появления человека. Он существует 32000 лет. То, что потребовалось сто миллионов лет, чтобы приготовить для него мир, является неопровержимым доказательством, что это именно то, для чего его готовили. Думаю, что это так. А впрочем, не знаю. Если бы, например, Эйфелева башня символизировала возраст мира, то мазок краски на венчающем ее острие символизировал бы долю человека в этом возрасте; и кто угодно сразу увидел бы, что башня строилась именно для этого мазка краски. То есть я полагаю, что это сразу видно, а впрочем, не знаю.