Письма Йони: портрет героя

ОТ ВОЙНЫ СУДНОГО ДНЯ ДО ОПЕРАЦИИ ЙОНАТАН 1973- 1976

В Судный день 6-го октября 1973 г., самый священный для евреев день в году, Египет и Сирия совместно предприняли внезапное нападение на Израиль. Захваченная врасплох страна столкнулась с самой серьезной с 1948 года угрозой своему существованию. Расположенным на Голанах и в Синае войскам удалось дорогой ценой сдержать наступление арабских армий, превосходящих наши войска количеством людей и боевой техники. После того, как Израиль отмобилизовал резервистов и двинул подкрепление на фронты, в ходе сражения сначала произошла стабилизация, а затем – крутой поворот/

В начале войны Судного дня Йони командовал группой солдат из части, расположенной на Голанских высотах. О первом бое, в котором участвовал Йони со своими бойцами (на второй день войны), есть следующее свидетельство:

"Возле Нафаха (командный пункт Цахала на Голанских высотах) мы обнаружили десант сирийских командос и получили сведения, что мы, по существу, – последние вооруженные силы, защищающие этот пункт. Спешно выехали к месту обнаружения. Стояли на шоссе и высматривали противника, как вдруг сирийцы открыли сильный огонь, от которого погиб один из наших офицеров. Они нас поймали в самой удобной для них позиции, когда они – сидят в укрытиях, а мы – полностью открыты. В этот момент было необходимо, чтобы нашелся человек, который бы начал подавать четкую команду, иначе там могло создаться крайне мрачное положение.

После того первого огневого удара много не стреляли, и было такое чувство, когда ждешь, чтобы кто-то что-то предпринял. Я лично помню, что в этот момент я испугался. Очень боялся. И тогда я увидел картину, которую буду помнить всю жизнь: я вдруг увидел, как Йони поднялся совершенно спокойно, как будто там ничего не происходило. Жестами показал людям, чтобы они тоже поднялись. Все лежали за укрытиями, а он стал продвигаться, как на военных учениях. Он шел выпрямившись, отдавая команды налево и направо. Я помню, как я подумал, будучи его солдатом: "Какого черта! Если он так может, значит, могу и я!". Я встал и начал сражаться".

(Отрывок из воспоминаний офицера)

Бой закончился уничтожением сирийского десанта, насчитывавшего человек 50. Наши силы, числом в 30 человек, потеряли двоих. После того, как было остановлено продвижение сирийцев, наши войска перешли в контрнаступление. Силы под командованием Йони служили для прикрытия и рекогносцировки танковых войск, совершавших прорыв. По ночам, когда измученные боями танкисты располагались на ночевку, отряд Йони охранял их от неожиданного нападения. В одну из ночей отрядом была уничтожена вражеская противотанковая группа. В другие ночи Йони совершал проникновения за линии сирийцев, успешно устраивая засады против коммуникаций противника.

Во время последнего наступления израильских войск при Тель-Шамсе Йони услышал по телефону, что танкист Йоси Бен Ханан тяжело ранен и оставлен на территории противника. Йони вызвался его спасти – и выполнил задание. За этот поступок он в 1974 году получил награду.

Еще одной операцией, в которой Йони играл важную роль, было продвижение на огневые позиции 175-мил- лиметровых израильских пушек, нацеленных на пригороды Дамаска. Командир полка в северной части Голанских высот генерал запаса Авигдор Бен-Гал (Януш) поручил Йони перевезти артиллерию ночью, по очень трудной для продвижения местности между нашими и вражескими линиями. Продвижение артиллерии было точным и успешным, и к утру Йони вернул орудия к нашим линиям.

В конце войны Цахал подготовил захват израильского военного поста на Хермоне, попавшего перед этим в руки сирийских командос. Йони со своими людьми поднялся на одну из вершин Хермона и оттуда несколько ночей следил за действиями противника на указанном посту. Йони доставил разведывательную информацию, необходимую для осуществления атаки сил Цахала, закончившейся захватом поста. Во время самой атаки Йони со своими людьми блокировал подачу подкрепления сирийским войскам, а когда пост перешел в наши руки, убил несколько отступавших вражеских солдат и взял в плен десятки.

Шула, шалом! 7.11.73

Каждый вечер я отмечаю, что опять прошел день, а я все еще у вас не побывал. Я хочу, чтобы ты знала, что происходит это только из-за перегруженности работой. Даже на азкару в четверг мне не удастся приехать.

Странно представить себе нас без Амитая, без его прямой и гордой осанки, без его здорового смеха, без его высокой нравственности и небезразличного отношения к происходящему, без эффективности всего, что он делал, и чувства надежности, которое он распространял вокруг себя, без того размаха, с которым он исполнял любое взятое на себя задание, без его знакомства с каждым из прекрасных уголков страны и без его рассказов о Веред.

Но все это недостаточно выражает то, что я хочу сказать. Ведь больше всего Амитай олицетворял собой здорового, цельного, живого человека.

Г одами мы приучали себя к тому, что за право жить в этой стране, на этой земле, мы должны дорого платить. Мы пытались окружить себя защитной стеной, которая позволила бы нам примириться с зияющими вокруг нас проломами, примириться с тем, что некоторых людей мы перестаем окликать по имени, что с некоторыми »овс»- рищами мы не пойдем рядом.

И теперь, с внезапной пустотой, образованной в нас смертью Амитая, рухнул защитный механизм, который мы так старались привести в действие, – и осталась только боль.

Трудно говорить об Амитае в прошедшем времени. Он все еще с нами, среди нас, часть нас, часть нас всех.

Твой Йони.

Дорогие мама и папа! 17. 11. 73

Это мое первое письмо после окончания боев. В стране все еще не говорят об окончании нынешней войны или о следующей войне, а только о продолжении нынешней (если она возобновится, конечно). Все еще преобладает настроение народа, находящегося в состоянии войны. Резервисты полностью мобилизованы, и на экономике страны это очень ощущается. Легко заметить это также на улицах города, где преобладают женщины, дети и старики и очень мало молодых мужчин. Что сулит завтрашний день? У меня есть четкое мнение о том, что следует делать, но я не уверен, что нынешнему правительству вполне ясно, куда мы идем. Война привела, наконец, к перемене взглядов в значительной части общества, и этот идейный сдвиг – к лучшему. Трудно сказать, насколько это широко распространилось в народе, но вскоре узнаем

– в конце декабря выборы. Я, во всяком случае, смотрю с горечью и злостью на то, как в другой части общества до сих пор живет надежда на мирное соглашение с арабами. Здравый смысл и им говорит, что своей основной цели – уничтожить нашу страну – арабы не изменили, но самообман и самообольщение, всегда вредившие евреям, работают снова. Это наша большая беда. Хочется верить – и верим. Не хотим видеть – и закрываем глаза. Не хотим учиться на уроках тысячелетней истории – и извращаем ее. Хотим приносить жертву – и жертвуем. Если бы не трагические последствия, над этим можно было бы смеяться. И грустно за этот еврейский народ, и раздражает он.

С другой стороны – как сильна нация, как велика онг в минуты кризиса! Вся – как стальной кулак. Весь народ – молодые солдаты, юристы, врачи, служащие, рабочие – превращаются в танкистов, пехотинцев, летчиков и моряков. Это не просто резервисты, явившиеся "из другого мира", а органическая часть единой и сильной армии. Поразительно, до какой степени удалось добиться того, что армия – это действительно весь народ.

Несомненно, это была самая тяжелая из пережитых нами войн. По крайней мере – самая интенсивная, вызывающая больше ужаса и страха (не во мне лично, а в тех, кто менее "профессионален"), с большим числом убитых и раненых, поражений и побед, чем другие известные мне войны. Но именно из-за первоначальных поражений победа была так велика. Я не собираюсь сейчас распространяться о просчетах в оценке военной ситуации, в анализе разведывательных данных, в военной доктрине, говорить о политических ошибках, о беспечности всего народа. Армия сильна и несомненно доказала, на что она способна. И опять же: когда я говорю "армия", я подразумеваю не только регулярную армию, а весь народ. Регулярная армия ценой тяжелых потерь остановила противника, но войну выиграл народ.

Жаль, что "иудейские войны”, то есть войны евреев между собой, начались у нас еще до прекращения боев на фронтах, когда весь народ еще стоял у границ. "Иудейские войны" – всегда безобразнее и тяжелее прочих. Бесцельные споры и оправдания, сокрытие или извращение фактов, отсрочка решений. Несомненно, необходимо новое руководство, более точное видение действительности, ясная оценка намерений противника, четкое и определенное политическое и стратегическое планирование. Не должно быть блужданий в потемках и только тактических действий. Это нас не спасет. Без четко выраженной реальной цели мы можем и не воевать с арабами. Арабам этого не понадобится. Евреи, как обычно, сами себя погубят. Я уже говорил о том, что в обществе замечается отрезвление. Надеюсь, я не ошибся. Может, это наконец произойдет. По правде говоря, я настроен несколько пессимистич но. Я не сомневаюсь в наших возможностях, в нашей мощи и в желании оставаться здесь до тех пор, пока наше пребывание не станет совершившимся фактом. Я также не сомневаюсь в том, что арабы не могут и не смогут в будущем сдвинуть нас ни на шаг. Но я сомневаюсь в способности народа приносить длительное время жертвы. Не в готовности время от времени участвовать в небольших схватках, а вступить в долгую, продолжительную войну с большими потерями, требующую огромного терпения. Народу в .целом недостает терпения, зато слепоты у него хоть отбавляй. Но повторяю – может, на этот раз мы протрезвеем.

Горячий привет Мики и Биби, и не надо слишком беспокоиться. Все будет хорошо. Не забудьте – на нашей стороне сила, правота и бесповоротная решимость, а это очень много.

Надгробное слово сержанту Шаю Шахаму из кибуца Кабри, замерзшему насмерть на Хермоне после войны Судного дня.

Война потребовала от нас тяжких жертв. Кажется, нет в Израиле дома без траура, нет дома без своего покойника. И вот, когда мы решили, что настала передышка, когда надеялись, что пришел конец, вместо этого – мы видим продолжение. Погиб Шай. Вернее сказать – наш Шай погиб.

В ночь на четверг твой отряд пытался достичь новых вершин на Хермоне. Отряд оказался в тяжелых усповиях, не имея возможности уйти. Считая, что из-за плохой погоды положение отряда ухудшится еще больше, решено бы ло послать спасательную группу, которая бы вывела его на нашу территорию.

Тяжелые условия, незнакомые вершины и сильный мороз сделали свое дело. Слишком поздно заметили, как тебе трудно. Возможно, ты уже долго себя чувствовал пло- хо, но предпочел молчать. Таким ты был всегда. До последней минуты ты не дал нам почувствовать, в каком на- когда мы узнали, было поздно. Ты погиб незадолго до того, как группа, которая шла на помощь, до вас добралась.

Помню тебя вскоре после мобилизации. Тонкий, некрепкого сложения, распатланный, в незаправленной рубахе, незастегнутый – что-то в тебе вызывало улыбку.

И я помню тебя через несколько недель, в первую нашу встречу в полевых условиях. Мы шли походным маршем в одном звене двенадцать часов подряд. Помню, что я был поражен скрытой в тебе физической и душевной стойкостью. Ты шел в совершенно разбитых ботинках и все то время вел за собой звено в задаваемом тобою темпе, требуя и от себя, и от других выложиться полностью. Поражало в тебе упорство, готовность молча сносить тяготы и скрытая неисчерпаемая энергия. В ту ночь ты покорил мое сердце.

Но в тебе было заключено много, много другого. Как в трудные, так и в легкие времена ты был объединяющей и ведущей силой. Тебя всегда ценили и любили. Ты мыслил четко и был мудрым. Как ужасно говорить "был"!

Рахель и Шауль, и вся семья кибуца Кабри, трудно вас утешить. Ведь мы бессильны утешить даже себя.

Дорогие Биби и Мики! 2.12.73

Рад, что вы снова вместе*. У нас декабрь чувствуется во всем: и в погоде, и в серости израильской общественной жизни.

Военная атмосфера ощущается очень сильно, и я только надеюсь, что вас не потревожат вторично. Готовимся к войне, и трудно сказать, что будет завтра.

Мне. ясно одно – предстоит следующий раунд, а за ним – еще и еще.

Но я предпочитаю жить в состоянии постоянной войны здесь, чем быть частью народа-скитальца. Каждая уступка приближает конец. Так как у меня нет желания рассказывать своим внукам о том, что один раз за тысячелетия

скитаний существовало эпизодически в лл веке еврейское государство – я намереваюсь держаться здесь изо всех сил.

На днях собираюсь выполнить свое намерение и перейти в танковые войска.

Дорогие папа и мама! 9.12.73

Работа в армии в полном разгаре. Мы в нашей части к этому привычны еще с довоенных времен, но нынче вся армия такая. Поэтому все функционирует живей – есть с кем работать.

В целом я вполне бодр, тяжело работаю и часто дышу свежим воздухом. Воздух – это единственное, что не изменилось к худшему в результате войны, наоборот – он стал приятнее, свежее, прохладнее, и глотаешь его с жадностью.

Надеюсь, что не о чем беспокоиться. Мы переживаем еще одну стадию в войнах Израиля и в следующий раз победим снова. Ведь это почти несомненно. А если так – отнесемся к делу, как к чему-то само собой разумеющемуся и подготовимся соответственно.

Шалом, Натан! 12.12.73 [Подполковнику Натану]

Полагаю, что в нынешний период нашей службы в армии нам больше не придется работать вместе. А раз так, то можно себе позволить несколько добрых слов – никто не заподозрит в лести или в желании извлечь личную пользу.

Я очень ценил внимание и заботу, с какой ты относился ко всем делам, связанным с частью, а также и к назначению меня лично на разные должности в Цахале.

О делах судят по результатам, и их ты, безусловно, добился. Казалось, что в поле твоего зрения есть только одна наша часть, хотя ясно, что мы – малочисленнее других и связанных с нами проблем – меньше.

Не сомневаюсь, что в будущем нам еще придется работать вместе. Что касается меня – я этой возможности буду всегда рад.

До свидания, Йони.

Мики и Биби, шалом! 22.12. 73

Послал вам недавно письмо через родителей. Полагаю, что вы его получили, и отсутствие ответа с вашей стороны воспринимаю как пренебрежение моими творческими усилиями.

Мой перевод в танковые войска, назначенный на прошлую неделю, отложен до завтра, что дало мне несколько дней отдыха. В одну из ночей я принял участие в походе плюс атака, под командованием одного офицера. Все прошло благополучно. Дни отдыха напомнили мне, как удобно быть не в армии. Есть время читать (в настоящий момент я на середине "Ядерной войны и ядерного мира"), сидеть в кресле, лениво покуривая трубку, или шататься по улицам.

Из того факта, что мне приятно быть штатским, далеко идущих выводов не делайте. Нота, прозвучавшая в моих словах – это просто ностальгия, не свидетельствующая о желании изменить статус. Мне нравится быть в армии, и я не вынашиваю предательских планов ее оставить. Я, в основном, так написал потому, что хотел сказать тебе, Биби, что ты, со своей стороны, поступил очень разумно. Хорошо, что ты вернулся, не теряя времени, к занятиям.

Несмотря на Женеву, меня больше беспокоят евреи, чем арабы, и даже чем великие державы, хотя они нам и колючка в бок. Внутренний разброд – вот что сулит беду, если мы его не преодолеем. Кое-что все-таки изменилось, но немногое. Но об этом говорилось у нас еще до войны, так что ничего нового нет. Мы так и не протрезвели.

Любимые папа и мама) 9.1. 74

Начало 1974 года отмечено для нас зловещими признаками. Мне кажется, что новая война неизбежна. Рано или поздно придется воевать. А раз так, то лучше вое* вать сейчас, когда Цахал – во всей своей мощи и все резервы мобилизованы. Но война, по-видимому, отложится и начнется в менее выгодных для нас условиях.

Между прочим, результаты выборов в стране меня удивили. Скандалы в Мапае, как видно, отталкивают общество, и хорошо, что Маарах получил встряску. Надеюсь,

что у них, наконец, хватит ума понять, что речь идет не только об их политической линии, но также о недовольстве тем, как осуществляется руководство внутренней жизнью страны – в смысле просвещения, культуры и экономики. Естественно, что в их способности это понять я сомневаюсь, так как уменье учиться на своих ошибках в нашей партийной жизни совершенно не развито. Альтернатива Маараху, однако, весьма слаба, и мы застряли на полдороге: с одной стороны хотим перемен, с другой – не находим никого, кто мог бы их совершить.

Ваши последние письма я, конечно, получил, и среди них – статью в газете с твоей оценкой, папа, ситуации на Ближнем Востоке. Ясно, что именно так следует представлять в мировой прессе региональную проблему. Сама статья очень плохая, и чувствуется, что, как ты пишешь в письме, она – лишь слабое эхо того, что ты в действительности говорил. Но мне кажется, что если отвлечься от дурного стиля, – сказанное в ней заслуживает внимания. С этим можно спорить. И не так легко опровергать.

На днях начал курс по переподготовке для службы в танковых войсках. Очень интересный курс, и должен сказать, что учу совершенно новый предмет, в котором заключен целый отдельный мир.

Любимые папа и мама! 21. 1. 74

Выдался свободный вечер, а что может быть лучше, чем использовать его для письма?

В настоящий момент я нахожусь посреди огромной песчаной пустыни и собираюсь спать. К нашему великому удивлению, сегодня здесь прошли дожди, и палатка у меня над головой сочится водой. Дуют сильные ветры и вздымают тучи слепящего глаза песка (песчинки бьют с такой силой, что начисто стерли номер стоящей поблизости от нас машины). После песчаной бури полил дождь, который ненадолго прибил пыль к земле. Опять усиливается ветер, и опять бушуют песчаные бури, и все начинается снова.

Снаружи за палаткой происходит встреча резервистов с приезжими представителями университета. У мобилизованных студентов есть, несомненно, серьезные проблемы, не говоря о тех, кто работает не по найму, и мошавников, из них некоторые видят, как пропадает дело их жизни, будь то частный бизнес, фабрика или ферма. Проблема резервистов – очень сложна, и любое ее решение будет неполным.

В настоящий момент у меня нет настроения предаваться политическим рассуждениям. Выскажусь только, чтобы вас успокоить, по поводу размежевания войск. С военной точки зрения мы от размежевания войск пострадали не очень- Положение наше, конечно, не блестящее, но и не слишком плохое. Ценность договора в значительной степени зависит от факторов, неизвестных широкой публике – как например: пришли ли мы к соглашению с американцами по вопросу о продолжении переговоров? Связано ли это соглашение с недвусмысленной договоренностью между нами и ими? От чего будет зависеть дальнейшая поставка оружия? Дай Бог, чтобы я ошибся, но боюсь, что определенных обязательств по этому вопросу мы от американцев не добились. Возможно, что прояви мы в переговорах больше упорства, мы добились бы от египтян лучших условий, но – по моей оценке – это не главное. Линия, разделяющая две армии, то есть та линия, о которой сказано в договоре – лучше той, на которую, как я опасался, согласится правительство.

Дней десять назад мы с Идо и с нашими приятельницами (Дафной и Мири) ужинали в ресторане "Дельфин”. Идо прямо поражает – и своим здравым умом, и большим личным обаянием. Дафна, его подруга, в самом деле очень симпатичная, и видно, им хорошо вместе.

Забыл рассказать, что написал господину Маркуенду в Гарвард и получил в ответ прекрасное, сердечное письмо, суть которого в том, что вернуться в университет я могу в любое время. Требуется лишь уведомить университет за 4-6 недель вперед. Храню письмо вместе с прочими бумагами.

Дорогие мама и папа! 28. 2. 74

Через две недели мне исполнится 28 лет. Упоминаю обэтом просто потому, что мне это вдруг пришло в голову, когда я написал в начале письма дату. В разгаре 1974 год.

Я до сих пор нахожусь в процессе перехода в танковые войска. Несомненно, что при всех недостатках танков, проявившихся в последней войне, это до сих пор – главный род сухопутных войск, и в нем заключены огромные возможности. Главное – это управляющий машиной человек, четкость его мысли и трезвый расче. в бою, здравый смысл, диктующий тактические действия. Наша сила в людях!

Я рассчитываю пробыть в танковых войсках года полтора, а потом вернуться в часть, которой командовал до сих пор. Сейчас мне кажется, что я в нее вернусь, но, в конечном счете, все будет зависеть от моего решения, и возможно, что перевесят другие соображения – если захочу, например, остаться в танковых войсках.

Желание учиться у меня не прошло. Наоборот, оно очень усилилось, и я верю, что придет время, когда я смогу освободиться для занятий. Понятно, что в настоящий момент это нереально – когда все против нас – и враги, и "друзья", а у нас есть только одна страна, и надо тяжело трудиться, чтобы она осталась нашей. Поэтому на этой стадии я откладываю учебу.

Чувствую я себя, кстати, прекрасно. Хорошо быть молодым в Израиле – жить в нем и гулять по нему. В субботу организовал чудную прогулку по Иерусалиму – вдоль стен Еврейского квартала (наславу восстановленного), побывал на Храмовой горе, в Городе Давида, в башне Антонии и у старинных источников воды.

(Биби и Мики) 1.3.74

Братья по несчастью, объединяйтесь!

Надеюсь, что вы найдете время оторваться от занятий и прочих дел и прочесть письмо. Чтобы создать иллюзию, что письмо это – деловое, продолжу его, давая отдельным его частям заголовки.

1. Свадьба.

а) Подраздел части 1-й. Идо и Дафна женятся через неделю (11.3.74), и я очень рад. Шансы на успех – очень хорошие, и удовольствие видеть их вместе. Никогда не видел Идо таким раскрытым и счастливым, и это само по себе достижение, которое запишется на счет Дафны.

б) Клянусь, она очень симпатичная.

в) Жалоба: как это братьям моим удается находить таких жен, а я до сих пор скитаюсь по дорогам страны? (продолжение темы во 2-й части, подраздел а).

г) Короче, производят вместе очень хорошее впечатление.

д) Невеста не беременна (как видно, есть еще в наше время истинная любовь. А я уж опасался, что наше поколение – пас).

е) Параграф этот следует только для подкрепления части 1-й.

2. Личное.

а) Опять я в поисках квартиры (на этот раз сниму комнату плюс шкаф).

б) Отсюда вы понимаете, что я до сих пор женат на своей работе.

в) У меня все в порядке, и жизнью я доволен (тем, что от нее осталось – почему бы и не быть ею довольным?).

3. Армия.

а) На переподготовке – курсант-отличник.

б) Собираюсь несколько месяцев служить командиром роты, а после этого, по моим расчетам, получу батальон. По крайней мере, мне об этом недвусмысленно сказали при встрече Януш и Рафуль (Януш командовал 7-й бригадой на севере и недавно произведен в бригадные генералы. Теперь он – помощник командира дивизии на севере. Человек истинно высокий духом).

в) Полагаю, что служить буду на севере, но до последней минуты это точно не известно (как всегда в армии).

4. В части – все нормально, за исключением обычных неполадок. Если есть время, наведываюсь, чтобы их ликвидировать.

5. Прочее.

Как ваше здоровье? Напишите о занятиях, о евреях и обо всем. Горячий привет родителям.

Ваш Йон*

Раввину Иегуде Амиталю Март 1974

Выношу на Ваше суждение и усмотрение вопрос о сроке демобилизации двух солдат моей роты – Ицхака Ш. и Яира Г.

Я – командир танковой роты (7-й бригады), занимающей в настоящее время ключевую позицию в анклаве, напротив сирийцев (в районе Тель-Мраи). До какой степени важна роль, которую в эти дни играет рота, может, несо* мненно, хорошо объяснить Ицхак.

Совершенно очевидно для каждого, что месяц апрель, с его праздниками и в свете последних международных событий, заявлений сирийцев и. прежде всего, – в свете происходящей теперь здесь войны, будет так или иначе решающим в наших отношениях с врагами.

Рота расположена на самых передовых позициях анклава, в угрожаемом месте, и в случае эскалации военных действий ее роль в сражении по сдерживанию войск противника будет определяющей. Количество танков в моем распоряжении ограничено, еще меньше число опытных, тренированных танкистов по сравнению с молодыми, пришедшими недавно. Я считаю, что Ицхак и Яир вносят важнейший вклад в военную мощь роты, и уход их в такой критический момент нанесет, по моему мнению, серьезный ущерб боевым качествам занимающей буферное положение роты.

В настоящее время здесь идет тяжелая война, и находящиеся в моем распоряжении силы окружены врагами и ненавистниками Израиля, в том числе войсками, присланными из пяти стран (саудовцы, марокканцы, иорданцы, кубинцы – а этим что мы сделали? – и кувейтцы). И все спешат нас уничтожить.

Кто станет на защиту, если не все мы сами/

Моя скромная просьба: мне очень важно, чтобы Яир и Ицхак продолжали до конца апреля выполнять свои обязанности в роте. Это все. Из бесед с ними видно, что они хорошо понимают важность этого дела. Но поскольку они связаны с ешивой и занятия находятся в центре их помыслов – необходимы ваше мнение и согласие.

С глубоким уважением

Майор Йони Нетаньягу, командир роты.

Милая Мири! 3. 4. 74

Время бежит. И не заметил, как настал апрель. Уже почти четыре недели, как не был дома (с некоторым преувеличением), и в свете создавшейся ситуации видно, что пройдет еще несколько дней, пока настанет время двигаться на юг.

Довольно поучительно здесь находиться. Оказывается, идет небольшая война с участием танков и артиллерии. Снарядам нет конца, и непрерывное состояние боевой готовности. Дорон, наконец, уехал (вчера), и теперь я один глотаю из-под гусениц пыль в этом чудном краю. Он и вправду чудный – много воды, холмов и зелени. Жаль, что над всем этим летает так много снарядов. Ботинки снимаем на два часа в сутки и моемся под душем раз в две недели. Но – не так страшен черт…

Странная война, но все-таки – война.

Только что в нашем секторе упал снаряд (сильный и продолжительный бу-ум), и через минуту придется всех усадить в танки. А сейчас еще бум. Но, по правде говоря, сегодня относительно спокойный день, и даже есть время написать письмо (факт!).

Выводы Комиссии Аграната, начальник Генерального штаба, Помпиду, захват двух офицеров ООН (меньше, чем за километр от района расположения моей роты) и прочее – очень любопытно (когда есть время, не забываем даже послушать последние известия), но нет у меня сил особенно в это погружаться, а у тебя, наверное, нет желания читать о моих соображениях на этот счет (хоп, еще бум). Интересно, знают ли в стране, что за война нача- лась здесь три недели назад. Странное дело. Больше всего я беспокоюсь о том, что в один прекрасный день снаряд опустится прямо на палатку, которая служит нам столовой, в тот самый момент, когда мы все внутри. Так как

бункеров, чтобы в них сидеть и смотреть телевизор, у нас нет, то сидим мы в танках.

Этот последний бум грохнул совсем близко. Надо кончать и позаботиться о мальчиках.

Напиши. Хорошо будет получить несколько слов из дому. Месяц, как мне не было писем. По правде говоря, это первое письмо, которое я посылаю отсюда (прилагаю номер полевой почты). Хотя я привык не получать писем, но приятно будет встретить ответную улыбку из большо- го города.

До свидания, Твой Йони.

Дорогая Тути1 12.4.74

В настоящее время я вполне удовлетворен. Нечто вроде полнейшего мира с самим собой. Драгоценная минута покоя в канун субботы, в половине шестого вечера

Снаружи еще светло. Я сижу на стуле у палатки, а передо мной шеренга моих танков. Позади из палатки вырывается музыка, а в руке – книга, которую я, не читая, лениво держу двумя пальцами открытой.

День прошел без серьезной стрельбы, я даже успел помыться в полевом душе. Вчера снаряд упал прямо в столовую и уничтожил ее начисто, вместе с пристройкой-кух- ней.

Только что прошел со счастливой улыбкой мой заместитель: "Шабат, а?" Минуты эти стоит увековечить, и во мне пробуждается желание написать тебе письмо.

Скоро сяду в джип и отправлюсь домой. Прошел ровно месяц, как я получил роту, и с тех пор был дома только один раз на 24 часа. Интересно, что сейчас я даже потребности не чувствую уехать, и по правде говоря, мне совершенно неясно, куда ехать. Жаль. Не вредно было бы мне иметь, к кому возвращаться.

Обычно здесь происходит вполне серьезная война. Хоть и не такая, как известные нам войны, но все же можно запросто наделать глупостей и дорого поплатиться.Рота расположена на довольно критическом участке и делает очень нужную работу.

Несколько дней назад я долго думал о тебе, и сердце мое сжалось. Интересно, что каждый раз, как я о тебе размышляю, я вспоминаю именно те минуты, когда доставлял тебе огорчение и боль, и заново сожалею о них и о недостатке понимания с моей стороны. Не то, что сегодня я способен был бы на понимание, но в перспективе вещи получают иной вес.

Привет Авнеру [муж Тути]. Твой Йони.

Дорогие мои папа и мама! 13. 4. 74

Сегодня выходной. Я – в гостях у новой в нашей семье пары. Встречу мы собираемся отметить совместным ужином в одном из ресторанов Иерусалима.

Идо и Дафна очень счастливы, и я тоже рад – их радости. Убежден, что Дафна вам понравится. Умная и душевная девушка – дополняет Идо и подходит ему. Шансы, что и впредь все будет хорошо – превосходны.

У меня ничего нового. Настоящей пары у меня сейчас нет. Последний мой роман окончен, и так как времени на беготню у меня так и так нет, то, как видно, я пока останусь в одиночестве (пишу это в ответ на твою просьбу, мама, рассказать немного о своей личной жизни). В сущности, я не жалуюсь. Я по горло занят работой в армии, а во время отпусков много путешествую по на шей прекрасной стране.

Мир поражается культурой инков и ацтеков, и недаром. Но пбчти вся она создана после новой эры (что не умаляет ее ценности). Зато у нас, по-видимому, – колыбель человеческой культуры, все даты – давностью в тысячи лет. В одну из прошлых суббот посетил библейский Гивон и видел там замечательный древний колодец (когда приедете, побываем там). Колодец этот упомянут у Шмуэля *, в связ^ с Авнером Бен-Нером иЙоавом Бен-Цруя, которые "встретились у Гивонского колодца”, и там "перед ними играли юноши". И вся наша земля такая!

Дорогие мои папа и мама! 19.4.74

Стараюсь время от времени писать. В прошлую субботу, когда я был в Иерусалиме, у Идо и Дафны, я оттуда писал и даже взял с собой несколько аэрограмм. Надеюсь, что письмо, посланное армейской почтой, не слишком задержится.

Работа трудна и утомительна. Трудности мне знакомы, я испытал войны посерьезнее. Солдаты помоложе учатся тому, что такое обстрел, что такое малая война. В общем, это не страшно, требуется только некоторая бдительность. Ясно, что сирийцам не удастся нас сдвинуть с места, и если начнут войну (возможный вариант), то будут разбиты наголову. На легкую прогулку рассчитывать не приходится, и схватка ожидается нелегкая (особенно в начальной стадии), но шансов у них нет никаких.

Тем временем в израильском правительстве вновь произошли перестановки и, наконец, есть надежда на перемены. Любая перемена – к лучшему. Общество тоже пробуждается, и это хорошо. Мне трудно загадывать вперед, но перемены точно произойдут. Самое важное – это пережитое Мапаем потрясение и то, что новые силы в лице, например, Рабина, захватили в этой партии важные позиции. По моему расчету, партия Труда долго не продержится.

Армия оправилась от войны и окрепла. В танковых войсках (где я в данный момент нахожусь) происходит консолидация и накопление мощи. Стадия, в которой мы находились накануне прошлой войны, – уже пройдена.

Меня торопят кончать письмо, так как задерживается машина (при этом, конечно, терпеливо ждут, но надо кончать).

С нетерпением ожидаю вашего приезда в Израиль. Даже если и ненадолго приедете, все равно будет ¦ чудесно. Так мало удается нашей семье бывать вместе, что каждая встреча – это праздничное и прекрасное событие. Кроме того, сможете лично поздравить Идо и Дафну – пишу все это, будто вас надо убеждать приехать, хотя ясно как день, что вы не меньше нас этого хотите.

[Беньямину и его жене Мирьям] 27. 4. 74

Привет, люди!

Как ваше здоровье? Вечность прошла с моего последнего письма семье в галут. Здесь происходит неплохая война. Танки, слава Богу, в порядке. На столе в моей палатке (посреди неведомых просторов) лежит здоровенный осколок, который с силой врезался в доску (в двух см от того места, на которое я всегда опираюсь, когда работаю). К счастью, за минуту до того я встал со стула.

Обстрел – дело обыденное, к нему привыкаешь (то есть – пока нет пострадавших, а у меня, слава Богу, до сих пор все в порядке). Две недели назад снаряд опустился посреди моей ротной столовой и разнес ее .на куски. Пишу вам это для того, чтобы вы представили себе, что это за война. Неизвестно, когда упадет снаряд, и относиться к нему следует так, как будто он может упасть каждую минуту. В результате – собачья жизнь. Мои солдаты живут в танках, работают в танках, спят и едят в танках. Я сижу возле одной из ракет на юго-востоке энклава и дышу воздухом снарядов. Время от времени наши танки стреляют, и результаты обычно удовлетворительны. Хер- мон в наших руках, и это очень важно.

Не воображайте, что положение слишком мрачно. Это всего лишь малая война, и с ее помощью им не удастся ничего изменить. Требуется только побольше выдержки, терпения и нервов.

[Беньямину) 4. 5. 74

Привет!

Пишу второпях. Очень спешу. Пишу из Старого города по дороге на север (сегодня суббота!).

Недели две назад командир моей бригады предложил мне должность командира батальона у него в бригаде. Должность освободится в результате перемещений месяцев через пять. Предложение меня весьма порадовало. Я ответил, что если за это время освободится должность командира батальона в другой бригаде и мне ее предложат, то я, как видно, ее возьму. Говорил я также и с Д., и он сказал, что если я даже получу батальон в октябре – часть моя меня ждет.

Короче, вчера позвали меня к командиру дивизии и дали назначение с 12.00 сегодняшнего дня командовать батальоном (поэтому я спешу на север). Батальон размещен в энклаве

Дорогие Биби и Мики! 27. 5. 74

Почти месяц, как я командую батальоном. Я произвел здесь серьезный дворцовый переворот. Когда я получил батальон, он гнил и распадался на части (и до какой степени – может знать только тот, кто судит изнутри). Во всяком случае, в бригаде имеются три батальона, и этот был на четвертом месте, приближаясь к пятому.

Короче, вдруг здесь заработали всерьез, в нормальном темпе – то есть, как я привык работать – и положение непрерывно улучшается. Не сомневаюсь, что это будет отличный батальон, и особых трудностей не предвижу. Должность, во всяком случае, интересная и для разнообразия совершенно самостоятельная. Я тяжело работаю, намечая себе отдаленные, промежуточные и ближайшие цели. Только зная, чего желаешь достигнуть, можно двигаться вперед. Иначе погрязнешь в ежедневной рутине и забудешь главное.

Тем временем, война здесь продолжается непрерывно (на днях убит в перестрелке Киршнер, командир батальона парашютистов, знаете его? Очень симпатичный парень).

Подробностей о Маалоте я не знаю. Следует встретиться с ребятами и точно узнать характер операции и предшествующие ей распоряжения. Я так занят, что у меня нет времени это выяснять.

Любимые папа и мама! 27. 5. 74

Несколько недель назад получил под свое командование танковый батальон. Это – силы серьезного масштаба, и моя способность направлять действия и влиять – ощутимее, чем всегда. По правде, говоря, назначение чрезвычайно лестное. Случись это в пехоте, было бы не так удивительно, потому что там меня знают. Но танки – совершенно новая для меня область, которую пришлось изучать с азов. Тот факт, что меня считают достойным командовать батальоном, меня радует. Я до сих пор не отказался от мысли вернуться через год в свою прежнюю часть в качестве командира. Решение, в конечном счете, зависит только от меня, и совершенно ясно, что при желании я эту должность получу. Через несколько месяцев, когда это станет актуальным, я решу, как поступить. На меня пытаются давить, добиваясь ответа сегодня же, но я не собираюсь переходить мост, пока до него не добрался. Ведь решение зависит от комбинации нескольких факторов, которые пока не полностью мне ясны. Спешить некуда.

Тем временем, несмотря на размежевание войск, война здесь продолжается. Так это, во всяком случае, выглядит. Сегодня еще стреляют и есть жертвы. Ежедневная рутина.

Я лично, хотя это у вас звучит не очень популярно, не вижу в размежевании войск на Голанах большой опасности. Во всяком случае, не с военной точки зрения. Мы уступаем территорию, которую можем уступить, а нашей армии требуется время для реорганизации. Правда, что и сирийцам требуется время, но они в войне пострадали меньше (относительно). С политической точки зрения мы теряем много. Но нельзя отделять одно от другого и направлять все внимание только на один аспект. В конце концов, размежевание не такое уж скверное.

27.8. 74

[Полковнику Бен-Ханану и его жене] *

Йоси и Нети, шалом!

•Танкист, которого Йони спас во время войны Судного дня.

Меня вдруг одолело желание заскочить к вам вечерком и сказать "шалом". И это верный признак того, что уехали вы давно.

Надеюсь, что вам удалось акклиматизироваться в этой большой Америке, и что помимо всех сумасшедших, есть там и нормальные люди.

Мы здесь, как обычно, продолжаем готовиться к следующему раунду. Интенсивно тренируемся и достигаем неплохих результатов.

Батальон быстрым темпом превращается в лучший в бригаде. По правде говоря, конкуренция не представляет труда – а жаль. Во всяком случае, я получаю от батальона большое удовольствие. Состояние его улучшается с каждой неделей. Но еще много чего предстоит сделать. Война и ее последствия, и в особенности очень слабое предыдущее руководство, привели к тому, что стартовать пришлось с очень невыгодных позиций. Но давно уже совершен решительный скачок, и мы движемся вперед.

Как ты, конечно, можешь себе представить, в бригаде мало что изменилось- Всех ты знаешь лучше меня. Очень жаль, что тебя здесь нет.

Других новостей, помимо армейски«, нет. Девушки возникают и исчезают, и ничего постоянного на горизонте не видно. Но так как жениться в столь молодом возрасте (как сделали вы1) я не собираюсь, то и не слишком озабочен. По правде говоря, даже если и был бы я озабочен, это бы не помогло, так как у меня нет свободной минуты. Трудная жизнь.

Рад буду, если напишете мне иногда несколько слов.

Ваш, с дружеским приветом, йони.

Дорогие Биби и Мики! 3.11.74

Дрожу за судьбу еврейского государства. Отбросив иллюзии, я вижу, как направленный на наше уничтожение процесс развивается быстрым темпом, как стягивается петля. Процесс этот будет нескорым, хотя силы наши убывают от войны к войне, и возможно (только возможно), что в конце концов, если нам удастся протянуть дело несколько десятков лет, мы выйдем из этого благополучно.

Я тем временем в армии, и уверен, что по крайней мере в данный момент делаю максимум, чтобы продлить наше существование, чтобы предотвратить конец.

Танковый батальон – это дело весьма серьезное. Есть в нем мощь и возможность маневрирования, которые я постепенно узнаю все больше и больше. В смысле армии у меня все превосходно. Батальон нынче признан лучшим в бригаде, и по мнению многих, он также первый на Голанских высотах. И это только начало. У меня есть еще пол- года, чтобы улучшить положение, а дел много.

В личном смысле, то есть в смысле девушек, положение не слишком изменилось, а) У меня нет времени; б) ? По правде говоря, никакого "б" нет. В настоящий момент у меня есть симпатичная девушка, но так как это знакомство новое, то нельзя предвидеть, как разовьются события.

[Брурии] 16.11.74

Ты действительно мне вчера звонила, или мне это только кажется? Проснулся утром с чувством, что говорил с тобой, но все же я в этом не уверен. Помню все подробности разговора, но не помню, состоялся ли он в действительности. Обычно такого со мной не бывает, и вещи я помню такими, как они есть.

Я довольно сильно соскучился.

Нашел время влюбиться! Тяжелый случай.

Погода по-прежнему прекрасная, и кажется, у зимы нет желания наступать. Ночью деревья против моей комнаты безумствуют и как будто гудят вместе с ветром.

[Брурии] 17.11.74

Моя далекая!

Письмецо это будет коротеньким, так как сейчас поздно и я устал, а завтра (в сущности, сегодня) я встаю в пять утра.

Компания 3. меня раздражает и беспокоит. Не работают, как мне бы хотелось, и результаты неудовлетворительны. Кроме того, есть масса дел, которые хочется как

следует потрепать для их улучшения – и это почти во всех сферах деятельности батальона. По правде говоря, такое положение – к лучшему, так как в результате всем придется серьезнее работать. Не то, чтобы сейчас не работали, но…

Какая красота! Только что сверкнула молния и осветила всю комнату, а после нее – гром, а снаружи идет дождь. Я лежу сейчас в постели, прислонив блокнот к книге, и очень по тебе скучаю.

Как ты себя чувствуешь? Совсем забыл – получил сегодня от тебя письмо и приберегаю его для дополнительного прочтения перед сном.

[Брурии] 22. 11. 74

Половина седьмого, вечер пятницы. Снаружи – обычный чудесный ветер бушует в ближних деревьях, а я – на досуге один в комнате, сижу на постели, опершись спиной о стену, и пишу. По радио передают хорошую музыку, а я курю отвратительную сигару, которую купил по дороге, на мне "тренинг", и я радуюсь жизни – один в комнате и не один.

Снаружи ветер – мне им не насытиться! Люблю идти, согнувшись, против него и тащить себя в него с силой или двигаться быстрей и быстрей, так что сзади раздувается куртка. Ветер пробуждает во мне противоречивые чувства, например: удовольствие от того, что я – внутри комнаты, когда он свистит снаружи, и наоборот, – чувство авантюризма, опасности и бури. Он мне также напоминает кое-что из того забытого, что я делал в предыдущий свой период в армии.

Ты писала о фильме "Американские надписи" и о мыслях, которые он в тебе вызвал. Мне понятно, что прошлое всегда привлекало людей. Не потому, что оно спокойнее, безмятежнее настоящего, а потому, что время предает события забвению и позволяет нам рассматривать их сквозь розовые очки, и таким образом все кажется розовым и не режет глаз.

Также и "Последняя кинопостановка" не говорит нам о лучших временах. Наоборот – умышленно выбран тяжелый период материальных затруднений, ожесточения, мировой войны, и на фоне этого периода взяты несколько особенных людей, отличающихся внутренней красотой и особой душой. Эти люди – главное, что есть в фильме. Изображенный период не произвел на меня особого впечатления, а только люди, поднявшиеся над окружающим.

В молодости (а также и теперь) я любил книги Уильяма Сарояна. Чудный и простой писатель, любящий людей и освещающий их особым светом. В одной из его книг ("Человеческая комедия") говорится о мальчике по имени Гомер, который мне больше всего нравится. Чудесный мальчик, любопытный, разумный, бесстрашный, рано проникший в мир взрослых. Он знаком и еще незнаком с существующей в мире болью. Смотрит на происходящее, но оно его не задевает, и взрослеет вместе с миром. Мир там тоже охвачен войной, и городок, Итака, теряет лучших своих сынов и продолжает жить – в том же внутреннем темпе, что и всегда. А окружающий мир только подчеркивает красоту городка. Противопоставление людей окружающему их миру необходимо для осознания их сути и исключительности.

Кроме того, все мы и вправду ищем "другое место – прекрасное и сияющее место, где стоит проснуться". Может, поэтому я так люблю эти строчки. Я люблю ходить по улицам, присматриваясь к детям, люблю шагать, насвистывая, по тротуарам и смотреть на очертания гор или на луга. Все-таки мир полон красоты, и заключенное в нем безобразие только подчеркивает красоту. Если бы не безобразие, мы, может быть, не замечали бы добра и красоты. Но это уже философия – и к тому же слишком упрощенная. Может, не следует искать иного смысла, чем тот, что,есть в нас самих. Я считаю, что цель нашей жизни – в самой жизни. Если кто находит другую цель – тем лучше для него, главное, чтобы не мотаться в лишенном содержания мире. Те, кому не за что ухватиться, всегда недовольны, всегда находят себе идолов, и всегда изменяют им ради других идолов. Счастье их – когда есть у них идол, а несчастье – в том, что длительного удовлетворения их идол им дать не может.- **** – . .^jtgpmirij^Начал писать утром, и вдруг вижу, что пришло время, назначенное мною для объезда местности. Все еще утро, вышли все командиры, машины готовы – а жаль, хотелось бы продолжить. Посмотрим позже.

Бен-Хананам шалом! 23. 11. 74

Весело у нас в Израиле. Чтобы это узнать, вам даже не нужен "Голос Израиля". Насколько я помню, даже наоборот. Со стороны положение кажется хуже, чем в действительности. Военная сторона меня не беспокоит. В этом смысле мы ударим их как следует. Мы достигли хорошего оперативного уровня, а частично даже очень хорошего. Много работаем для улучшения координации между разными родами войск и частями вооруженных сил, и есть недурные результаты. Солдаты хорошо усвоили полученные на войне уроки. В сущности, мы на верной волне. Беспокоят – политическая и экономическая стороны, которые становятся все хуже. Похоже, что в стране не видят выхода из этого положения. Живут со дня на день, от Магбита до Магбита, от одного визита Киссинджера до другого.

Но оставим это.

Порадовался твоему письму. Отложил его в сторону, чтобы ответить в свободную минуту, и, как всегда, свободных минут все нет.

Хотя батальон у меня хороший, с высоким оперативным уровнем, и я могу полагаться на солдат и командиров, но работы у нас до сих пор много (она, в сущности, никогда не кончается). Я, как обычно, недоволен и продолжаю давить, хотя конкуренции уже нет. Оставили прочих позади – но это не главное. От окончательного уровня мы все еще далеки, и многое еще требует улучшения. Как только достигаем промежуточных целей, сразу требования к батальону возрастают.

Напишите немного о себе. Как выглядит галут? Больше всего меня интересует американская армия – насколько высок ее профессиональный уровень, что можно из ее методов позаимствовать для себя, насколько готова к военному вмешательству в большом мире, каково ее отношение к событиям на Ближнем Востоке. Короче – пишите!

Йони.

[Брурии] 7.12.74

Hello!

Вчера рано уснул. Сейчас утро – идет дождь, и все движется в замедленном темпе. Дождь вызывает у меня нетерпение – мне требуется еще две недели солнца. 3- прогрессирует, и его парни, к моему удовольствию, становятся людьми. Но нужно еще время, чтобы по-настояще- му улучшить положение. Кроме того, предстоит закончить подготовку машин. Начали хорошо, но пришлось сократить размах. Продолжаем работать, но с ограничениями. Что еще? Лагерь пока не готов. Начали асфальтировать дороги, но печей и электричества нет, и начатые в этом направлении работы – прекратились.

Я обратил внимание, что когда ко мне приходят командиры с проблемами, вызванными дождем, я категорически заявляю: "Завтра дождя не будет". И я в это верю, как будто одним усилием я могу это устроить. Заметив это за собой, я внутренне рассмеялся – не так ли и Иешуа Бен-Нун сказал: "Стой, солнце, над Гивоном, и луна – над долиною АялонскоюГ'* Ясно, что и он верил, что природа ему подчинится. Ладно – если нельзя изменить погоду, можно, по крайней мере, с ней бороться или, во всяком случае, к ней приноровиться и делать все, что можно.

Мне трудно примириться с положением, когда люди сидят в холодной комнате, снаружи бушует потоп, а работы полно. Я вытащил 3. на учения во время дикого ливня и плотного тумана, т. к. считаю, что учения в таких условиях – чрезвычайно важны и открывают интересные воз-

*В русском переводе Библии: "над Гаевоном" (Иисус Навин. 10, 12).

можности. Кроме того, я хотел отучить его и солдат от свойственной нашим солдатам изнеженности в смысле: "дождь идет, нет видимости". Я провозился с ними под дождем три часа, и в результате они извлекли и, мне ка* жется, хорошо усвоили двойной урок – от самих учений и по части изнеженности.

[Брурии]

Утром я дал Лаору с Лиором "Кармеля", чтобы они сгьездили с моим шофером Йоси е Хайфу, и по дороге произошла авария. Лаор е порядке, но Лиор легко ранен и лежит в больнице – кстати, он отличный офицер разведки. Йоси весь изранен, но находится в батальоне, а "Кармелю" конец. Не везет командиру батальона с кармеля- ми, но ничего – я уже привык к джипам.

Явился бледный и взволнованный Йоси, чтобы объяснить, как произошла авария (по правде говоря, не по его вине). Короче – я его успокоил и напомнил, что я всегда считал, что, в сущности, важен только джип. Послал его на неделю отдохнуть. Он с трудом двигается, и грустно видеть, как он переживает из-за случившегося.

Дождь здесь'идет с равномерными интервалами, и стоит густой туман. Ехал сегодня за фарами впереди идущей машины (среди дня) и только через полкилометра понял, что это автобус. Мгла, превращающая день в ночь – нечто вроде пара над варевом шекспировских ведьм.

После случая в Бет-Шеане* я чувствую настоящую горечь, что, конечно, плохо, но это дело меня прямо-таки бесит. С одной стороны, наивные среди нас не в состоянии видеть действительность, как она есть, жить с ней и признать, что война неизбежна; с другой – горячие головы, охваченные стадным чувством, устраивают представления в духе суда Линча и демонстрируют на всеобщее обозрение уродство, скрытое, как выяснилось, во всех нас. Они представляют, в сущности, и меня. Они – часть того целого, к которому принадлежу и я. Как же мне не раздражаться?

Письмо это так отрывочно, что между его частями почти нет связи. Каждая часть – это, в сущности, самостоятельное письмо, т. к. я беспрерывно отвлекался, когда его писал.

Моя Брур! 16. 12. 74

До сих пор я не умею изливать душу в письмах. 8 сущности, я не делаю этого и с глазу на глаз. Но знай, что когда я говорю: "Я тебя люблю", я выражаю всего себя.

Не придавай чрезмерного значения словам, когда речь идет о выражении чувств – по крайней мере, в моем случае. Может, со временем это придет.

В моей способности открыться другому человеку произошла, несомненно, большая перемена. Это меня поражает и, если взглянуть со стороны, вызывает любопытство и даже чарует. И я люблю тебя (хотел приписать в скобках: "это не связано с предыдущим предложением", но, конечно, это не так – все связано).

Ты пишешь, что я люблю другой любовью. Ты хотела сказать – люблю иначе. И я раздумываю, уверена ли ты в этом. Может, я просто выражаю любовь иначе. Правде, что у любви есть уровни, но откуда ты знаешь, на каой ступени находится каждый из нас? Я не знаю. Знаю только, что я очень тебя люблю. Очень.

Вчера ночью работал до утра, немного поспал и в 6. 30 провел совещание. Сейчас 8 часов, я еду на Хермон. Джип и вместе с ним несколько человек ждут, а мне жаль с тобой расставаться. Так я не расстаюсь – пойдем вместе.

[Брурии]

Девочка моя1

Вот ты кто сейчас – девочка. И девочка, и очень моя. И мне хочется тебя обнять и сказать успокоительные, добрые слова – что все будет хорошо, и что будут минуты счастья, длящиеся бесконечно, и каждая минута жизни будет интересной, и будет волненье, и идиллия, и бури, иогонь, нто все будет, как неопалимая купина – гореть и не сгорать.

Но я не могу сказать, что так будет, или обещать то, что не в моей власти. Можно обещать в шутку, в игре воображения, а иногда в порыве веры, которая не нуждается в подкреплении делом. На то она и вера. Мы ведь люди – частью хорошие, частью плохие, а в большинстве случаев – то и другое вместе. Некоторые из нас довольны судьбой, и хорошо им живется, а иные все ищут и ищут. Я не знаю, к какой категории принадлежу, так как мысль об этом никогда меня особенно не занимала – ты, наверное, считаешь, что это плохо, и возможно, ты права (но я об этом не думаю, потому что меня беспокоят другие вещи).

Так что я не могу обещать, что не будет таких дней, как на прошлой неделе. И я не шучу, потому что я слишком занят в той жизни, которой я живу, а другой мне не надо. И ты, как и я, знаешь, что могут быть дни плохие и хорошие, наполненные или пустоватые, и единственное, что может изменить наше настроение в данный момент – это общее состояние духа, которое руководит нами в жизни.

Возможно, я некоторым образом способствую одолевающим тебя приступам подавленности. Но не уверен, что мой вклад в это очень велик. Может, и так, но я в этом не уверен. Может, тому виной твоя работа или разлука с домом, или не сбывшиеся до конца ожидания, какими их рисовало пылкое воображение. Воображение и энтузиазм – это ведь божества юности, а в тебе, я хочу верить, они будут жить вечно. Потому хочу верить, что, во-первых, юность тебе подооает, а во-вторых, потому, что если 'ты их утратишь, то чувство потери будет невыносимо, и я, который так тебя люблю, буду болеть твоей болью-

Мы по-разному устроены. Я живу очень интенсивно, и обычно мне в этом нашем мире хорошо. Много есть вещей, которые хотелось бы сделать, но что бы я ни делал, это меня так наполняет, что обычно я забываю думать о другом.

Я не сожалею о путях, которыми я не шел. Я миную перекресток и иду своим путем. И если вдоль пути, который я не выбрал, есть больше красоты, больше цветов, я все же об этом не жалею; потому что это был не мой путь. Мой путь пройдет по плодородным долинам и среди прекрасных садов, и по горам, и по скалам, и даже по пустыням, но при всех переплетениях это будет все тот же путь, знакомый и таинственный одновременно. Наша жизнь – это отдельный мир среди множества других миров, и числу путей нет конца. Некоторые пути пересекаются, а другие – никогда. И каждым путем идут люди, и иногда они встречаются на перекрестке, иногда даже продолжают идти вместе. И можно снова разойтись, а можно продолжать вместе. И вопрос не только в направлении, но и во времени. И зачем интересоваться чужими просторами, когда и свой-то затрудняемся одолеть?

Итак, мне хорошо и плохо, как всем людям, но больше хорошо, чем плохо, потому что мне важно не мое положение, а то, чем я в настоящий момент занят. И мне безразлично, есть ли у меня гарантированное в будущем дело (в смысле "надежной должности"), я не беспокоюсь об этом целыми днями, и меня не волнует, есть ли у меня деньги, и как их накопить, и еще ряд вещей меня не волнует.

Я чувствую, что теряю первоначальное направление мысли, но не буду уточнять, что я хотел сказать, и оставлю написанное, как оно есть.

Только что вернулись из поездки по территории мои командиры рот, и я расспросил каждого в отдельности. Все в порядке.

Перечитал написанное и убедился, что письмо путаное, перескакивает с предмета на предмет, не объясняет вразумительно то, что я хотел сказать, и не очень для меня типичное.

[Брурии]

Я говорил тебе, что утратил наивность и слепую веру в вечную любовь. А жаль. Действительно жаль, так как я всем сердцем хотел бы в это верить. И если я сомневаюсь, то не в отношении нынешнего момента, а в отношении далекого будущего. Мы слишком подолгу бываем в разлуке, чтобы связывать нашу жизнь навсегда. Есть в этом чувстве что-то безнадежное и очень грустное. Ты спросила меня о ребенке, а я ответил так, как ответил, потому что я так далеко не загадываю, ведь ребенок – самое чудесное создание и окончательная связь между мужчиной и женщиной (так я на это, по крайней мере, смотрю, или скажем иначе: так это должно быть и так я хотел бы, чтобы было). Но я так далеко не загадываю, потому что не уверен, что это вечно. Если бы я мог освободиться от сомнений!

Уже темно, и приходится напрягать глаза. Нет электричества, и нужно подставлять бумагу под слабый, проникающий от окна свет.

Ну вот, зажег свечи.

Вчера я сказал, что меня раздражает, что рядом с тобой находятся другие люди, а не я. Я не "ревную" этих людей, так как они не могут тебя у меня отнять – в общепринятом смысле, как мужчина женщину. Но я завидую им, что они могут бывать с тобой часами. Потому что разлучить нас с тобой может не тот или другой твой приятель, а все они вместе, та жизнь, которая течет и обновляется ^округ тебя, и изменения в тебе самой, и все это – вдали от меня, а я при этом не буду играть никакой активной роли.

Цель работы в армии одна, и ведет она в одном направлении, а вне ее – огромный спектр разнообразных возможностей, как это и должно быть. И может случиться, что ты пойдешь в направлении, к которому я не смогу подключиться (я такого направления вообразить не могу, мо все может быть). И если так случится, то… (то что? Что, в самом деле? Безусловно, будем продолжать жизнь каждый в соответствии со своим внутренним ритмом).

А может, всего этого не произойдет. Ты, наверное, хочешь сказать, что окружающий тебя мир нас не разлучит, и что нет у меня причин об этом беспокоиться. И я всем сердцем хочу в это верить. Но я писал уже, что потерял чудесную наивность и слепую веру, вошло в меня сомнение, ощущение того, что "все может случиться", что ничто не вечно. Видит Бог, я хотел бы от этого ощущения избавиться!

[Брурии] 19. 12. 74

…Я тебе однажды рассказывал, что, может быть, самым чудесным, как я его помню, временем в моей жизни было детство, когда я жил в Тальпиоте и бродил по покрытым анемонами, черепахами и божьими коровками полям со старинной рощей и полуразвалившейся синагогой, ощущая бесконечное счастье и широко раскрыв глаза, готовый верить всему, верить тому, что мир – целен.

Бывали в моей жизни еще чудесные периоды – бур* ные, напряженные, захватывающие. Война, например, или период после Шестидневной войны, когда я лежал в госпитале, или прошлое лето 1973 года, когда я учился в Америке, или переходы границы и различные операции, или женская любовь – а я так сильно тебя люблю.

Обычно мне в жизни хорошо, по крайней мере, мне не плохо (не всегда, конечно), так как я в ладу с самим собой и миром, в котором я живу (но не всегда это так).

Моя Брур! 8. 1. 75

Я не убираю со стола твоих цветов, так как они принадлежат нам, так как они от тебя, так как я смотрю на них и вспоминаю. Вспоминаю и чувствую, что в горле комок, что тебя – не хватает. Я тебя очень люблю.

Мне кажется, что друг от друга мы отличаемся, в частности, формами любви. У тебя любовь зависит от обстоятельств и знает подъемы и спуски, иногда очень крутые, а у меня – нет спусков. Я люблю, как подымаюсь по склону горы на самый верх, долгим подъемом, останавливаясь у промежуточных вершин.

То, что я пишу, это правда, но вдруг я вспомнил, что хотя у меня, как правило, нет спусков – может быть, потому, что я не позволяю себе скользить по склону, когда любовь убывает – но случается внезапный надлом, нечто вроде обвала, чему, как правило, я не даю продолжаться.

Не знаю, зачем я тебе все это пишу, ведь ты можешь меня неправильно понять.

Я пишу потому, что мне это пришло в данный момент в голову. И возможно, что это не так или не совсем так – но это неважно. Я также не верю, что это со мной случится. У меня есть ощущение, что если мы разойдемся, это произойдет оттого, что твои силы иссякнут, потому что ты себя почувствуешь из-за меня закабаленной (не мною, а из-за меня), потому что начнешь любить издалека. Но у меня есть также ощущение, что мы не расстанемся (по крайней мере, в ближайшие 20 лет, как ты выразилась в субботу, когда была здесь – подъем! – но вчера по телефону ты говорила иначе – спуск!). Все в руце Божьей. Но и в нашей в значительной степени…

Прочел написанное и обратил на кое-что внимание. Я написал "неважно" о том, что может быть очень важно. Я написал так потому, что в разговоры и выяснения я верю только до известных пределов. С чувствами бывает так: когда внутреннее осознание, чувства и ощущения действительно, со всей несомненностью, существуют, то нет нужды пытаться выразить их словами. Это почти всегда уменьшает их силу. Поэтому я написал:"Неважно". Фраза не выражает того, что я чувствую и что находится за пределами слов.

Настоящая любовь не кончается, она всегда, как море. Спокойное или бурное, с легкими или высокими волнами, суровое или согретое солнцем, но это всегда море. Почему же я написал, что у меня случается кризис, резкое паденье? Как видно, я в действительности не любил в тех случаях, о которых сейчас вспомнил. Я думал, что нахожусь в море, а сам был в озере или в пруду, а иногда просто в луже.

Когда я написал, что любовь не кончается, я не забыл, что в некотором смысле она конечна, что конец любви – ее смерть. Она существует как абсолютная ценность, и в момент, когда она возникает, рождается новая душа, парящая где-то в пространстве.

И иногда, когда проходят годы и меняются условия, возникают новые настоящие любови, и когда это случается, то есть организмы, которые способны включить в себя две такие любови-души, а есть организмы, что начисто переполняются новорожденным бытием. В этих организмах нет места для двух, трех и больше любовей-душ, и старые тогда носятся, оставленные, в бесконечном пространстве, но продолжают, однако, существовать.

Дорогие и любимые мама и папа! 12. 1. 75

Опять настап Нпймй год. День бежит за днем. И с каждым днем вас все больше не хватает, и мы остаемся разлученными и разделенными огромным широким морем. Каждый день требует своего усилия, не давая ни минуты передышки, чтобы написать и выразить словами то, что яснее ясного – что мы, несмотря ни на что – вместе.

Прошло почти одиннадцать лет с тех пор, как я оставил дом и уехал служить в армию, и меня одолела тоска по семье. Как мало нам – сыновьям и родителям – удавалось за эти годы бывать вместе! Меняются обстоятельства и вовлекают каждого из нас в струящийся поток жизни, а в результате – настоящая тоска по тихим минутам, по минутам "до того, как все это началось", по минутам без нагрузки, свободным от ежедневных мелочей и ежечасных забот. Мне кажется, что таких минут в действительности не бывает, так как даже в детстве мы в бесконечной игр? преодолевали разные ступени жизни, а вы, родители, занимались многообразными проблемами, свойственными родителям в мире взрослых.

Прямо-таки одолела меня этим ненастным утром на стоящая ностдпьгия. Я тоскую по тому времени, когда сидел против вас вместе с Биби и Идо на кухне за завтраком, когда мы были подростками или – погружаясь глубже в прошлое – по пасхальному седеру со старым Клаузнером в Тальпиоте или по зажиганию ханукальных свечей и пению "Маоз цур” или по субботним трапезам со свечами и благословением на улице Порцим (как я их любил и как жаль, что мы не продолжили их в последующие годы), или… и картины возникают перед глазами, сменяют друг друга, толпятся вереницей и складываются на хранение в голове.

В этот момент я останавливаю бег вперед, забываю, что необходимо закончить работу, перестаю думать о положении страны, о том, что еще надо сделать, прекращаю почти безумное стремление к действию, останавливаю бегущее время, прекращаю все. Останавливаюсь и открыто признаюсь: в эту минуту я хочу вернуть свою жизнь в Та л ьл йоте, в полях с божьими коровками, в анемонах, в доме с решетками и с таинственным двором, и с сараем в углу, с курятником соседа Берковича и с двором сумасшедшего Йешуа.

Ведь это целый отдельный мир – мир зачарованного ребенка.

И смотрите – даже это погружение а прошлое, на лоно- любимой семьи, в чары детства – возможно сегодня только на миг.

Сейчас утро, и время, как всегда, жмет, и долог путь.

Не беспокойтесь обо мне. Я вижусь с Идо и Дафной, здоров. Мне хорошо.

Очень вас любящий

Йони

Моя Брур, 15.1.75

Забыл тебе рассказыть, что вчера, ранним холодным утром, я ехал на большой скорости по территориям, и все поля были покрыты сверкающей белизной инея, а лужи по краям дороги затянуты тонким слоем льда, и солнце, пробиваясь над горизонтом, направляло на поля и на лужи свои лучи, и они сверкали отраженным светом – желтовато-золотистым и холодным. И я чувствовал вокруг волшебную реальность.

Трудно мне освободиться от мысли о тебе, и не только в такие часы, когда ничто на меня не давит.

Я помню, что дальше я собирался написать тебе нечто вроде того, что сейчас полдень, я хочу с тобой говорить и поэтому иду тебе звонить.

Вместо этого я прорабатывал с одной из рот "состояние боевой готовности" и устроил им изрядную трепку.

Получилось очень здорово. Я был несколько неуверен в том, что все машины способны двинуться немедленно по получении приказа, а сейчас я гораздо спокойнее. Все идет, как надо.

Ну вот, даже со звонком пока не получается, так как в соответствии с составленным мною графиком, я должен ехать к 3. и проверить, устранены ли неполадки, обнаруженные мною при вчерашней проверке.

Итак – в ночь – из тех минут, что после полудня.

25. 1. 75 [Родителям]

Hello?

Я нахожусь в приподнятом настроении. Ничего особенного не случилось – просто в Иерусалиме суббота, и мне хорошо. Я с удивлением узнал, что ты, мама, обеспокоена тем, что твой первенец до сих пор не женат. Во-первых, вам не идет беспокоиться о таких вещах, во-вторых, первый опыт в этой области уже позади, и сейчас я с этим не спешу (я также ни от чего не зарекаюсь, а просто не спешу). Кроме того, у меня есть симпатичная подруга, которая живет в Петах-Тикве, и так как я не силен в изложении своих личных обстоятельств, то больше мне по данному вопросу сказать нечего. Но все и вправду в полном порядке, не о чем беспокоиться.

Работы, как всегда, много, и она почти не оставляет свободного времени, но она меня захватывает, а так как я знаю, как она важна, то она мне также приносит и удовлетворение.

Будущее пока не совсем ясно, но поскольку в настоящей должности я должен прослужить еще несколько месяцев, то я позволяю себе не слишком беспокоиться.

[Беньямину и Мирьям] 25. 1. 75

Привет, люди!

Наконец (после двух тысяч лет) приехал в Иерусалим и обнаружил стопку писем – даже и от вас. Это уже серьезно. Поэтому я сажусь за стол (тот самый отцовский письменный стол, который стоял у него в кабинете на улице Порцим) и пишу. Но о чем писать? О политике?

Об армии? Нет желания… Раз так, то напишу немного о себе вне обычных рамок.

Я слегка обеспокоен тем, что судя по одному из писем мамы, ее огорчает то обстоятельство, что ее первенец еще не женат. Тяжелое положение. По правде говоря, у меня до сих пор нет определенных планов в этом смысле, но все обстоит благополучно. И вообще – если бы не было войн, и если бы не приходилось переделывать так много дел за такой короткий срок, мир был бы в семь раз прекрасней.

Рад слышать, что вы – хорошая пара, приятно, что учеба продвигается, а самое главное, что пытаетесь спасти государство*. Жаль, что меня с тобой нет, Я бы, конечно, преодолел свою обычную сдержанность в общении с людьми и попытался что-нибудь сделать.

В армии все хорошо – работа идет успешно, батальон готов к войне. Это еще не все, дело это – бездонный колодец, и неизвестно, с какой стороны последует удар (в военном смысле, естественно). Приходится постоянно быть начеку.

Ваш Йони.

Р. Б. Когда я месяц тому назад приезжал в последний раз в Иерусалим, у Идо были усы. Нынче усов уже нет. За исключением этого, у нашей образцовой молодой пары ничего нового.

[Брурии] 1.2.75

С нашего утреннего разговора прошло примерно пять часов, и занесенная ветром пыль отливает серым среди мельчайших дождевых струй, которые то появляются, то исчезают с каждым новым порывом ветра.

Мне было грустно, когда я говорил с тоЬой. Сейчас грусть притупилась и отдалилась, витает где-то, задевает и не задевает. Я чувствую особенную грусть, когда мы вместе, и не совсем вместе – например, когда говорим по телефону.

Немного погодя я позвонил Тути и сказал ей, что я в армии и что мне грустно, потому что я хочу быть с тобой. Она очень удивилась, так как я никогда не говорил ей, что иногда мне бывает в армии тяжело. Может, мне прежде бывало не так тяжело, потому что я уже в армии очень давно, а в последнее время не чувствую того напряженного интереса, который был у меня прежде. Случались трудные времена и тогда, но я никогда ей не говорил, что мне бывает тяжело в армии.

Я помню, что несколько лет назад был месяц, когда я подряд, раз за разом переходил границу. Трижды у меня были стычки с арабами (очень глубоко на их территории), и в одну из них я убил человека – впервые с такого близкого расстояния, примерно в полметра. Я опорожнил в него весь магазин патронов, пока он перестал трепыхаться и умер. Возвращаясь после каждого раза домой, я ничего ей не рассказывал, и только каждый раз сильнее обнимал. И тогда мне бывало тяжело.

Убивать с очень близкого расстояния – это не то, что направлять винтовку за сто метров и нажимать на курок – это я делал еще когда был молодым. С тех пор научился также убивать и вблизи, приставив дуло к телу и нажимая на курок, чтобы вышла одна пуля и убила с большой точностью, а тело заглушило бы звук выстрела. И это увеличивает общую меру тоски в человеке. Это не минутная преходящая тоска, а нечто такое, что западает внутрь и о чем забываешь, но оно существует.

В одну из наших первых встреч я тебе сказал, что у меня нет отталкивания или страха перед самообнажением, и это так, потому что меня не беспокоит, что обо мне подумают. Но только потребности в этом я не чувствовал. Потребность эту пробудила во мне ты. Потребность не в самовыражении, а в соучастии. Потребность в том, чтобы ты знала, что со мной происходит, потребность раскрыться перед тобой, чтобы ты могла чувствовать меня – и вместе со мной.

Я перечитал написанное и хочу перейти к другой теме.

Не то, чтобы мне опротивела армейская работа, вовсе не так. Я работаю так же, в том же темпе, предъявляя все те же требования. Уменьшился только мой интерес к работе. Нет нового, нет напряжения, исчезла связанная с опасностью авантюристическая жилка. Осталась система. в которую приходится вкладывать массу труда, чтобы поддерживать определенный уровень, чтобы совершенствовать ее, чтобы победить в войне, чтобы не дать миру нас уничтожить. Потому что это важно, потому что я в это верю. Но лично для меня в моей должности нет ничего нового. Уже десятый месяц, как я командир батальона, и могу продолжать так еще долго, но… Имеются "но". И одно из них то, что мне не хватает тебя.

Только что вышло солнце, и ветер разогнал облака.

[Беньямину и Мирьям] 3. 2. 75

Дорогое мое семейство!

Биби, как это ты прочел мои мысли и прислал мне каталог Гарварда? Есть шанс, что я приеду в Америку на летний курс плюс семестр. Это может получиться так: возможно, что командование частью я получу не зимой, а летом. До сих пор я не дал ответа в отношении своей кандидатуры на зимнее время (в районе января), ной не отказался от этой возможности. Если это произойдет, то за лето и осень я продвинусь в смысле получения степени бакалавра. Это, по существу, главное, что меня в данных перемещениях привлекает.

Танковые войска – интересная область. В них заключена неведомая пехоте мощь, их способность маневрировать весьма впечатляет. Хорошо было как следует узнать эти две области, из которых в настоящее время состоят сухопутные вооруженные силы.

Батальон мой считается первым в бригаде, и это не только мое мнение. При всей скромности, следует признать, что батальон действительно хорош. Как всегда, я тут же прибавляю, что еще много осталось сделать и что работе нет конца. Но сегодня уже десять месяцев, как я командир (время бежит), и вскоре кончаю с этой должностью. Возможно, что проработаю больше года, но не намного. До сих пор не энаю, что предполагается дальше в танковых войсках, но допускаю, что речь идет о помощнике командира бригады или о чем-нибудь подобном. Если приду в часть зимой, то в танковые войска вернусь лишь года через три. Это – большой срок, и оставаясь в танковых войсках, я бы значительно продвинулся.

Но я не слишком стремлюсь к чинам. Не находясь в танковых войсках, я бы успел и учиться и быть в части, которая, несмотря ни на что, меня до сих пор интересует. Вопрос остается открытым, но привлекательный момент во всем этом – возможность учиться и отдохнуть.

О происходящем в стране нет надобности писать подробно, все ведь всем известно. Продают нас. Встретимся в следующей войне.

Возможно, что в ближайшее время войны не будет, потому что зачем же арабам воевать, если они все получат даром?

Мы все здесь рады слышать, что вы здорово трудитесь ради нашего общего дела, то есть для того, чтобы мы продолжали существовать. Доволен вашими успехами в этой области. Хотелось бы знать подробности об этой в высшей степени важной работе.

Неделю назад получил от отца ответ на мое ностальгическое письмо родителям. Просто вспомнил о детских годах и погрузился в прошлое. Как видно, отца в результате охватило чувство, будто он нас забросил. Я напишу и попытаюсь ему объяснить, что ничего плохого не случилось, что мы все трое о-кей, здоровы и благополучны, и что воспитание наше было успешным. Попытайтесь их немного успокоить, потому что мне кажется, что мое письмо вызвало чувства, которые я не рассчитывал и не хотел пробуждать. Просто заскучал о прошлых временах. Знак, что старею.

Несколько дней назад побывал на улице Порцим, побродил по двору и сказал Брурии, что играл здесь в салочки, и вдруг сообразил и прибавил, что было это 20 лет

»язад. Что вы на это скажете?

Мы с бешеной скоростью мчимся во времени, и нам кажется, что время от нас бежит. Занимает меня мера времени в его отношении к жизненной цели.

Идо и Дафна – по-прежнему чудесная пара. Идо, как мне кажется, довольно много занимается, делает успехи в учебе и, к моей радости, получает от этого удовольствие. Дафна по-прежнему всех чарует. Смотришь на них – и улыбаешься от удовольствия.

Моя Брур! 25. 2. 75

Сейчас вечер, нет света, и я в роли "обеспокоенного командира". Обнаружил сегодня, что у меня есть один командир взвода, который не справляется как следует со своей должностью, и на его счет у меня возникли опасения.

Ть* не представляешь, до какой степени это дело меня беспокоит. Каждый офицер – на вес золота, и я удивляюсь, как случилось, что этот от меня ускользнул. Есть, разумеется, причины, и их даже много, объясняющие его вопиющее незнание местности, и тем не менее… я неспокоен.

Конечно, зло можно исправить, и сделать это не так сложно, но я снова убеждаюсь, что должен этим заниматься лично, оказывая непрерывное давление, а не ограничиваться руководством сверху и подробными инструкциями. Кроме личного вмешательства, иного пути выяснить дело до конца нет. Так как этот факт для меня не слишком нов, я озабочен вдесятеро тем, что не обратил на того офицера внимания раньше.

Пишу при свече. Романтично, но не практично.

Сегодня вечером дал урок топографии всем командирам танков, и каждые четверть часе гас свет, пока не погас совсем. После этого тьма воцарилась во всем лагере, и сейчас против меня целая батарея ханукальных свечей разной величины отражается в лежащем на столе стекле.

Я по тебе скучаю, но не в состоянии в этот момент отделить мои мысли о тебе от армейских проблем. Как всегда, когда я чем-нибудь озабочен, я не могу, пока не

решу беспокоящей меня проблемы, от нее на долгое время отрешиться. Так и буду снова* и снова к ней возвращаться, пока ее не решу. Например, сейчас: я хочу, чтобы настало завтра, чтобы был дневной свет и чтобы продолжать давление на систему, двигая дело в нужном направлении.

Пишу тебе все это, потому что хочу подключить тебя хотя бы к части того, чем я занят. Я рассказываю тебе о том, что меня угнетает, а не о том, что в полном порядке. Порядок – это состояние обычное.

Но даже внутри общего "порядка" я всегда нахожу что-нибудь, что требует исправления, чтобы не было соблазна почить на лаврах.

[К Брурии] 25. 3. 75

..Завтра Пасха. Я всегда считал Пасху самым чудесным нашим праздником. Это праздник освобождения давностью в тысячи лет. Оглядываясь назад, вглубь истории, я вижу долгие годы страданий, гнета, убийств, жизни в гетто, скитаний, унижений. В исторической перспективе эти годы кажутся совершенно беспросветными, но это неверно. Потому что понятие о свободе и надежда продолжали сиять в самом обычае праздновать этот древний праздник, и для меня это свидетельство вечного стремления к свободе и преемственности идеи свободы в Израиле.

Оглядываясь на наше прошлое, мы сталкиваемся также с эпохами тишины и покоя, когда мы были народом земледельцев и народом Книги. Но и тогда мы с тем же воодушевлением праздновали Пасху, потому что свобода нам дорога и мы помним прошлое.

А есть другие эпохи – эпохи перехода от рабства к свободе, гордого бунта. И больше всего мне напоминает праздник именно об этих эпохах. Произнося слова: "Пасха – праздник свободы", я тут же вспоминаю о Маккавеях и о восстании Бар-Кохбы, об исходе из Египта и покорении страны войсками Иешуа.

Естественно, что в древности, так же, как и теперь.

у нас бывали позорные периоды, за которые некого винить, кроме себя, но не об этом речь.

Праздник Пасхи также пробуждает во мне чувства в связи с самим его ритуалом, потому что пасхальный седер напоминает и мне, и каждому из нас его собственное забытое прошлое. В отчетливо вспоминаю пасхальный седер у нас в Тальпиоте, в Иерусалиме, когда мне было 6 лет. Среди гостей сидели почтенные старцы – раби Беньямин и профессор Клаузнер, и отец мой там был, и гости, которых я теперь не помню, и был большой стол и много света, и я ощущал абсолютную цельность окружающего меня мира и с жадностью поглощал впечатления. Я собирал их в себя из огромного и прекрасного мира, как будто бы для того, чтобы потом, когда стану взрослым, упорядочить эти впечатления, но теперь я понимаю, что не для будущего упорядочения я их собирал, а для того, чтобы сберечь в том самом виде, как они есть.

В прошлом году я праздновал седер вместе со своими бойцами в большой палатке у холма в южном Ливане, под обстрелом. И этот седер тоже был в своем роде чудесен.

Тоска о прошлом смешивается с моей тоской о тебе, и благодаря тебе я очутился в прошлом и нашел время и желание о нем вспоминать для того, чтобы разделить его – и себя – с тобой. О прошлом я говорю не только как о своем личном прошлом, но и в том смысле, в каком я – неотъемлемое звено в цепи (Существования народа и в его борьбе за независимость.

Моя Брурия! (1975, март]

Прекрасный седер справил наш батальон. Я говорил об уникальности праздника свободы и о его значении, а после седера религиозные с громким топотом плясали, а остальные, не спавшие до этого по 40 часов, легли спать. Да, забыл упомянуть, что палатка была великолепно украшена полевыми цветами, собранными по моему совету девушками. А потом командиры рот устроили в штабе нечто вроде праздника, и было симпатично, а 3.

слегка и очень мило опьянел. После седера явились девушки-офицеры из женских вооруженных сил, "чтобы сказать шалом" девушкам нашего батальона, и пришлось повозиться, чтобы сбыть их с рук – один командир роты взял их под свою опеку и под конец отвез домой. Забавно все это, но не хватает сил и не до того – видно, старею.

Я вдруг почувствовал себя очень одиноко. Весь день быть одному, а вечером сидеть в углу комнаты и мысленно уединяться с тобой – это немножко одиноко. Весь день я один потому, что даже работая вместе с другими людьми, я всегда один. И только, когда я с тобой – я с тобой.

[Беньямину] 15.4.75

Привет!

День независимости! Я нахожусь на почте в Хадере и пользуюсь тем, что у меня, наконец, есть время купить открытку и сообщить, что жив, что с большой радостью читаю каждое слово писем, что вы шлете своей бедной семье в Иерусалим.

Итак, получил сегодня звание подполковника, несмотря на то, что по любому расчету время для этого еще не наступило. Командующий северным округом и командир корпуса рекомендовали спец. продвижение, и после небольшой проволочки в управлении кадрами ("нет нынче подобных прецедентов" и т. п.) дело решено.

Кроме того, я совершенно определенно получаю часть и начинаю в самое ближайшее время совмещать две должности. Командование корпуса дало свое согласие и, как видно, дело уже утверждено начальником Генераль- ного штаба. Этими днями должен получить официальный ответ, и неожиданностей, по-видимому, не будет.

Что еще?

Рекомендовали меня для получения награды за действия во время войны, и хотя я убедительно просил начальника отборочной комиссии оставить меня в покое с глупостями, но, как видно, это не поможет, и когда кончат с бумажной волокитой (вероятно, после следующей войны), получу и значок.

24. 4. 75

Брурия моя!

Я тебя очень люблю,

Говорю это с криком, серьезно и с тоской,

Я люблю также с болью,

Я также люблю с почти ужасающей сдержанностью,

И отсюда крик.

Так это сейчас.

Но я также люблю тебя с лаской и поцелуем,

С нежностью и с силой.

Как я люблю – так я люблю тебя.

Другими словами, я мог бы сказать, что ты – ось, Вокруг которой я вращаюсь.

Иногда – на очень близком расстоянии,

А иногда круг слишком велик,

Но всегда вокруг да около,

А ты – в центре.

Любимые мама и папа! 8.5.75

Порадовался сегодня, прочтя твое письмо, мама. Чудесно, что папа скоро приедет ненадолго в Израиль, а еще чудеснее будет, если приедете оба. Ваши планы в отношении Европы мне нравятся, но жаль, что я не смогу поехать.

Сегодня состоялась церемония вручения наград отличившимся В войне Судного дня. Я взял с собой Брурию и Идо с Дафной, и так как это происходило во Дворце нации в Иерусалиме, я получил также выходной, и могу отдохнуть. Награды удостоилось человек 220 (большинство из них, к сожалению, погибшие на войне, за которых ордена получили семьи). Выглядело все это недурно. Из соображений безопасности я и еще несколько человек получили награды в конце официальной церемонии (то есть – не фотографировать, не показывать по телевизору и т. п.), и мне это было по вкусу.

На будущей неделе надолго расстаюсь с танковыми войсками и перехожу в часть. По моим расчетам, в ближайшие месяцы, до того, как снова погружусь в работу, у меня будет оставаться некоторое время для отдыха.

От Биби и Мики письма получаю редко, а жаль. Может, вы восполните недостаток информации о них?

В настоящий момент я сижу в квартире Идо. Здесь прохладно, тихо и приятно. Кстати, в доме напротив взорвалось недавно взрывное устройство, и последствия были не слишком ободряющими. Но не надо волноваться – в их квартире этого случиться не может.

Пишите побольше, потому что каждый день, когда есть от вас письмо. – лпя меня праздник.

[Брурии]

Несоответствие между ежедневной нашей жизнью и политической ситуацией – поразительно.-Перед нами – вереница войн (в которых мы, однако, будем побеждать), а заняты мы обсуждением в Кнесете религиозного законодательства, забастовками авиакомпании, покупками материала и старой мебели и вопросом: "Когда жениться?" Может, это и хорошо, но есть в этом что-то смешное и жалкое. Есть в этом также нечто вечно человеческое.

[Беньямину] 11.5.75

Hello!

Через четыре дня я кончаю службу в танковых войсках и возвращаюсь в "родной дом". Признаюсь, что несколько сожалею о разлуке. Я создал здесь нечто ценное, а поскольку работы еще предстоит много, то я чувствую себя так, будто не кончил дела. Вместе с тем, мне нравится идея вернуться в часть, и важно это сделать как можно быстрей.

В стране ничего волнующего не происходит. Все, как обычно, то есть довольно паршиво и требует немедленного исправления. Новости вы слушаете, как и я, а может и чаще, поэтому жаль истратить на эту тему две строчки. Грустно! Начинаешь себя чувствовать эдаким маленьким вьетнамцем. Нужна мудрость, чтобы преодолеть окружающую нас изоляцию. Но нет мудрецов в Израиле.

Речь при уходе с поста командира батальона

Я получил под свое командование батальон во время Войны на истощение, 13 месяцев назад. Находился батальон в стадии становления. За четыре месяца до того он не существовал, и каркас его возводился во время перестрелки, под огнем.

Батальон не создается в один день и одним человеком. Батальон – это сотни составляющих его бойцов, и уровень их подготовки, преданность делу, регулярность тренировок, понимание важности различных заданий, упорство в их выполнении, и главное – понимание нашей миссии как солдат израильской армии и важности нашего присутствия здесь, против столь многочисленных врагов – все это факторы, отличающие одну часть от другой.

За прошедший с войны небольшой срок мы многое успели. В деле создания батальона вы принимали участие все. вы создали нечто из ничего. Но это – не конец пути, а только его начало. Мы создали каркас, и он стоит прочно. На нем вы должны построить все здание. И дела впереди много.

Основой нашей работы было – решить главную задачу батальона, подготовив его наилучшим образом к войне, чтобы, когда наступит решительный день, встретить его спокойно, с сознанием того, что за то время, которым мы располагали, мы сделали все, что я наших силах.

Я уверен, что есть вещи, общие для любой организации, независимо от ее размера, и их я хочу вам передать.

1. Прежде всего, я верю в здравый смысл, который должен руководить всеми вашими действиями.

2. Я верю также в ответственность командиров; тот командир хорош (командир танка, взвода, роты, ответственный за транспорт или заведующий складом), который ощущает полную меру ответственности, связанной (даже косвенно! с системой, которой он командует.

3. Я верю в то, что нельзя передоверять ношу другому, следует заняться ею самому, здесь, у нас.

4. Я верю в то, что следует входить во все подробности. Тот, кто этого не делает, пытаясь уменьшить

объем работы, кончит тем, что погрешит против главной цели – подготовить часть к войне.

5. Я верю в то, что в достижении результатов нет компромиссов. Не должно быть в батальоне иного результата, кроме лучшего из всех возможных (и даже его следует совершенствовать и улучшать).

6. Я верю в то, что смертельной опасностью для части является самодовольство. Мне бы хотелось, чтобы люди в батальоне всегда были слегка озабочены – нет ли еще чего-нибудь, что можно сделать, улучшить?

7. Я верю в то, что все усилия батальона должны подчиниться главной цели – победе в войне. Поэтому не следует смешивать главное со второстепенным.

8. Я верю полной верой в нашу способность выполнить любое возложенное на нас военное задание, и я верю в вас – в батальон.

9. И я верю в Израиль и в чувство долга, которое должно быть в каждом человеке, сражающемся за судьбу своей родины.

За год с лишним, что я командовал батальоном, я видел с радостью, как вы взрослеете, как из сержантов и офицеров регулярной армии создается крепкая постройка – батальон, видел, что батальон не стоит на месте, а становится лучше с каждой неделей, я видел, как бойцы и командиры достигают хороших результатов и идут вперед.

Я уверен, что вы и дальше пойдете в том же направлении, стремясь стать еще лучше.

Я ухожу с чувством, что нужно еще много сделать, и признаюсь, что мне трудно уходить. Но я также знаю, что оставляю батальон в хороших руках, знающих, что и как надо делать.

Знайте также, что я верю в вас, бойцов и командиров батальона. С таким батальоном можно идти воевать со спокойным сердцем.

В заключение я благодарю вас за удовольствие и честь быть вашим командиром в долгие месяцы нашей совместной работы.

Дорогие мои мама и папа! 19.9.75

Пишу во время полета с юга по направлению к Тель- Авиву. Подо мной – зеленоватые переливы моря, справа – полоса песчаного берега, а немного дальше видны группы тель-авивских домов, возвышающихся посреди пустыни.

Давно уже мы друг другу не писали. Два дня назад получил твое письмо, мама, а незадолго до этого – открытку от Идо и Дафны и очень был рад.

Я живу в замкнутом кругу работы, из которого трудно вырваться даже на минуту. Так случилось, что день бежит за днем, и иной раз я говорю себе: "дай-ка сяду и напишу", но ничего из этого не получается. Даже прочесть основные заголовки в газете почти не успеваю.

Тем не менее удалось выкроить немного времени на исходе Судного дня и поужинать с окончанием поста в семье Кармели. Там я увидел свою детскую фотографию и не мог сдержать улыбки – так во многом я внешне не изменился с младенческих времен!

Самолет приземлился, и колеса коснулись земли. Сейчас я уже еду по улицам города и по дороге в армию зайду на несколько минут домой. Строительство моей квартиры закончено, и недели через две я там поселюсь. В сарае нашего дома в Иерусалиме я отобрал немного почти развалившейся мебели – два кресла, софу, шахматный столик и табурет – и отдал столяру, чтобы он их отполировал. Прибавил новую обивку, и теперь, вместе со столом и стульями, у меня есть минимум нужной мне мебели. Денег, после необходимых дополнительных затрат, у меня поубавилось, а должен сказать, что требуются еще вещи .(например, шкафы, которых у меня нет вовсе). Но со временем решится и эта проблема.

Работы так много, что трудно найти время для чего- либо другого. Я верю, что если не возникнут непредвиденные помехи (вроде еще одной войны), я. наконец. «*- вершив работу в нынешней моей должности, поеду учиться. Между прочим, я получил из Гарварда очень милый ответ на запрос. Они сообщают, что я могу вернуться в любое время, только должен уведомить их за 6 недель.

Дорогой папа! 2. 12. 73

Во-первых, хочу поблагодарить тебя за денежную помощь, оказанную мне на приобретение мебели для квартиры. Помощь пришла вовремя и, несомненно, очень пригодилась. Осталась у меня главная проблема – найти свободное время для ежедневных, требующих внимания, дел.

Мама уже несколько недель здесь, чудесно видеть ее и быть с ней вместе. К сожалению, в эти недели мне не удавалось отрываться от работы так часто, как этого бы хотелось (так же, как я не мог полностью освободиться во время твоего последнего пребывания в Израиле). В результате мама проводит большую часть времени в доме Идо и Дафны, у своей сестры или в семье Кармели. Может, ближе к ее отъезду удастся выкроить больше времени.

Не буду тебя утомлять отчетом о нашем плачевном политическом положении. События развиваются именно так, как ты это уже давно предвидел, и некому предотвратить беду. Иногда я спрашиваю себя, способствую ли я чем-нибудь, кроме как разговорами, укреплению безопасности Израиля, и ответ мой бывает (и это некоторое утешение), что по-своему я делаю много. Не потому, что служу в Армии Обороны Израиля, а благодаря должности, которую в ней занимаю, и благодаря положительным результатам, которых можно добиться в этой должности. Но беда в том, что против всего политического и экономического болота, в котором мы погрязли, это немного. Я чувствую, как медленно, но верно нас захлестывает петля. Но довольно об этом. Я совсем не собирался затрагивать эту печальную тему.

По-моему, ты хорошо сделал, что послал университету отрицательный ответ*. Мне кажется, что твои дарова-

•Отца Йони пригласили не должность профессора в один иэ университетов Израиля.

ни я и драгоценное время там бы разбазарились, и гораздо важнее, чтобы ты закончил огромное дело, на которое уже затратил годы. Я надеюсь, что тебе удастся ненадолго освободиться и съездить в Израиль – чтобы отдохнуть, а не для работы.

Очень тебя любящий Йони.

Моя Брурия!

9.00 утра, я трогаюсь и только что увидел твою записку. Великолепная книга "Город удачи"*, одна из немногих, которыми я был очарован. Я получил ее в июне 1967 года, когда лежал раненый в госпитале в Цфате (госпиталь раздавал книги раненым, и, на мою удачу, я получил "Город удачи"). Удачно, что есть удача. У нас она есть. Я пропадаю в городе удачи. Нет, вернее сказать, не пропадаю, а наоборот – становлюсь богаче, сильнее. Собираю себя по кусочкам и делаюсь собранней, цельнее и – утверждаю, это определенно – чище. Моя способность чувствовать всплывает изнутри на поверхность и сосредотачивается во внешней части – в лице, в кончиках пальцев. И как-то так получается, что я даже больше сконцентрирован. Есть еще несколько книг, которые оказали на меня подобное же действие, а возможно, и совсем другие вещи, но с той же силой. Несколько событий в моей жизни повлияли на меня аналогично – необходимость снова ото всего оторваться и ехать в возрасте 16-ти с половиной лет в Америку, Шестидневная война (в особенности), мой развод и, возможно, еще кое-что.

Ну, теперь я отправляюсь. Я уже сказал это вначале, а с тех пор прошло много времени.

Твой Иони.

Любимая моя женщина)

Нам предстоит довольно тяжелое время, так как всю эту неделю я должен непрерывно работать.

Я знаю – дом похож на железнодорожную станцию, на которой мы с тобой бываем в разное время – и не встречаемся.

•Эли Визелн.

Но внутри меня это совсем не так. Ситуация беспокоит меня и ранит. Мне трудно не быть с тобой, и еще труднее – утяжелять твою жизнь и взваливать на тебя бремя одиночества.

Я думал о возможности изменить образ жизни, чтобы жить вместе, как нормальная пара – и пока не нашел выхода. Может, еще найду.

Сегодня, как бы это ни было трудно мне (а еще больше тебе), я не вижу немедленного решения проблемы. Я думаю о будущем – может, там, впереди, найдется ключ к решению.

[Брурии] 15.2.76

Женщина!

Будучи такими, как мы есть, мы должны и жизнь принимать такой, как нам ее преподносят, по крайней мере на сегодняшний день. Чтобы жить иначе, нам пришлось бы сделать решительный шаг в сторону. Недостаточно того, что потенциально я бы мог жить в кибитке, запряженной парой коней (я-то очень бы даже мог), потому что в действительности мы живем иначе. Не знаю, всегда ли я буду так жить, по крайней мере, пока я в армии. Похоже, что да. Я еще достаточно молод, чтобы начать все сначала, но я собираюсь кончить хотя бы свою нынешнюю работу и не знаю, хватит ли у меня после этого сил. Думаю, что хватит. Очень вероятно, что при всем при том я в армии не останусь.

Но проблема не только во внешнем образе жизни. Есть проблема внутренней общности и связи. Эти вещи несколько нарушились, и придется много поработать, чтобы поправить дело. Энтузиазма, недостаток которого ты во мне чувствуешь, мне хватает, хватает также способности снова любить. Недостает мне связи между нами. Мы все больше закрываемся в себе (в одной иэ пьес Шекспира актер объясняет: "Диалог – это монолог между двумя людьми"), и больше, чем что-либо другое, я чувствую одиночество. Возможно, причина в том, что я озабочен работой и неспокоен, и это влияет на все мои чувства- Так как мне трудно даже тебя подключить к моим трудностям (к радостям, естественно, могу), возникает еще более глубокая разобщенность.

Ты, со своей стороны, должна делать больше того, что обычно требуется в отношениях между людьми. Так как ты чувствуешь вещи и события лучше меня, то постарайся опередить меня на шаг и послужить преградой между тяготами жизни и нами двумя.

Мне нужен целый месяц суббот – за три из них отдохнуть, а в остальные переделать разные дела. Так как у меня никогда не бывает времени даже для отдыха, то мы с тобой вместе попадаем в довольно-таки замкнутый круг. Имей я склонность к поэзии, я бы представил нас с тобой внутри волшебного колеса, пытающихся схватиться за обод,, чтобы удержаться, только обода у этого колеса нет.

Можно дать волю воображению и позволить ему возноситься вверх, но мы-то находимся здесь.

Дорогие Бибон и Мики! 12.6.76

Я недавно решил, что в будущем году возвращаюсь в Гарвард. На это решение натолкнула меня встреча с гарвардским профессором Шеллингом. Дело было так. Неделю назад позвонил мне Михаэль Гендель и сообщил, что Шеллинг находится в Израиле и хочет съездить на Голанские высоты. Я договорился с Шеллингом и в прошлое воскресенье взял машину Д. и подобрал профессора и Михаэля в 8.00 в Иерусалиме, вернулись в 12 ночи, легко найдя с Шеллингом общий язык. Он записал мой адрес и сказал, что очень рад будет оказать мне в Гарвар- де помощь. Потом он отдельно сказал Михаэлю, что встреча со мной произвела на него большое впечатление, и намекнул, что будет рад помочь мне в получении стипендии. Во всяком случае, я объяснил ему позицию Израиля лучше, чем ее обычно объясняют наши представители, а также проблему отступления с территорий. По-моему, он все хорошо понял. Он произвел на меня впечатление серьезного и делового человека, задающего вопросы умно и остро. Через неделю он возвращается в Гарвард и с удовольствием с тобой познакомится.

Мое намерение вернуться в Гарвард вполне серьезно.

Не думаю, что армия будет финансировать мои занятия для получения степени бакалавра, и даже если они согласны, то я этого не хочу. Возьму отпуск, а потом решу – возвращаться в армию или нет. Если все получится, как я рассчитываю, то возможно, в июне я приеду на летний курс. Если нет, то приеду в сентябре. Выясни для меня тамошнюю ситуацию.

Хоть в письме я обращаюсь к тебе, но подразумеваю вас обоих (как жизнь, Мики?). Письмо дал Йоси, чтобы он привез вам что-нибудь из страны. Он мне очень нравится.

Дорогие мама и папа! 12.6.76

Только что написал Биби. Письмо пошло с Йоси, который возвращается через неделю в Бостон. Сейчас мы у Идо и Дафны в Иерусалиме.

Встретился я здесь с профессором Шеллингом из Гар- варда, приехавшим в Израиль на несколько месяцев (он возвращается через две недели в США). Я устроил ему частным образом шестнадцатичасовую поездку по Голанским высотам. Связал меня с ним Михаэль Гендель, с которым мы познакомились в Гарварде. Я объяснил профессору некоторые вещи, которые до сих пор были ему не ясны. Подробности найдете в моем письме к Биби и Мики – не хочу повторяться.

Главное, что я хочу сообщить в этом письме – если не будет неожиданностей, я планирую в будущем году вернуться к занятиям в Гарварде. Возможно даже, что начну летний курс через год в июне. Понятно, что у меня возникнут денежные затруднения, так как учиться за счет армии и закабалиться потом еще на несколько лет службы я не хочу. Полагаю, что смогу получить частичную стипендию (Шеллинг сказал Михаэлю после того, как мы расстались, что будет рад помочь мне в Гарварде).

Что касается личного плана, то я полюбил свою квартиру. Она красива и удобна и расположена близко. Армия меня страшно перегружает работой, не оставляя ни минуты для частных дел. Такая работа приносит серьезное удовлетворение, но приводит к очень большой усталости и к постепенному истощению тела и души. Поэтому мне так важно вырваться из замкнутого круга работы и изведать новые поосторы.

Намерения жениться у меня в настоящее время нет, во всяком случае, не раньше, чем вырвусь из замкнутого круга своей нынешней работы и смогу рассчитывать свою жизнь по иным, новым критериям.

Йоси, друг Биби, произвел на меня большое впечатление, и я надеюсь встретить в Бостоне хорошую компанию.

С большой любовью.

Ваш Йони.

Дорогие папа и мама! 19.6,76

Я уже писал вам, что ездил на Голанские высоты с профессором Шеллингом из Гарварда и с д-ром Михаэлем Генделем (которого узнал во время своей учебы в Бостоне). Недавно я прослушал в Иерусалиме серию лекций на тему "Окончания войн". Одну из них прочел проф. Шеллинг. К моему удовольствию, о положении на северном фронте он говорил в следующих выражениях (цитирую по газете "Маарив"): "…Будь я сирийцем, я бы знал, что без территориальных уступок шансов стабилизировать положение на Ближнем Востоке нет, как бы я ни опасался уступить Голаны Израилю. …Нет гарантии, что уступки приведут к политическому урегулированию, а для того, кто решится на такой шаг, это будет политическим самоубийством. Но важно, чтобы появился такой "голубь", согласный на мужественный и самоотверженный поступок, потому что без таких уступок не кончаются войны". Цитата неточна, но важно, что тут мы в первый раз слышим, как влиятельный американец утверждает, что сирийцам, а не Израилю, следует во имя урегулирования уступить и отказаться от территорий. Это настоящее достижение, которое я приписываю себе.

Планы мои вернуться в Гарвард до сих пор актуальны, и если не произойдет неожиданностей, я рассчитываю их осуществить. Предполагаю в ближайшее время возобновить переговоры с университетом. Пока я просил у Биби выяснить для меня в Гарварде ситуацию.

От Идо и Дафны я знаю, что в деле, которым ты, папа, занят, есть прогресс. Я очень этому рад. Хорошо, когда не толчешься на месте, а идешь вперед.

Пишу это письмо из квартиры Михаэля (в Иерусалиме, на Скопусе) и не хочу особенно распространяться.

[Брурии] 29. 6. 76

Я нахожусь в критической стадии своей жизни, в глубоком внутреннем кризисе, расшатывающем с некоторых пор всю систему моих представлений.

Смешной и грустный во всем этом деле момент – то, что единственный выход, который позволяет мне пока мой образ жизни – это продолжать ту же глубокую вспашку все того же изнуряющего поля, на котором я стою.

Я почти всегда утомлен, но это только часть проблемы: я утратил столь необходимую для действия искру – искру творческой радости, новизны, подъема. Не однажды я спрашивал себя: почему, почему именно сейчас? Работа меня не увлекает, не захватывает. Нет, наоборот – она меня захватывает, а я этого не хочу. Я действую, потому что так надо, а не потому что я этого хочу. И встает навязчивый вопрос: позволительно ли мне так жить, так работать и так изматывать себя? И всегдашний ответ: следует продолжать и кончить начатое, у меня есть долг не только перед работой, но и перед самим собой. Но откуда я знаю, что выдержу еще десять месяцев?

Ну вот, большая часть того, о чем я пишу, сопровождается вопросительным знаком. Если бы я знал ответы, я бы так не бился и так бы не мучился.

У меня нет времени даже для мелких и неотложных дел – снова поставить выпавшую пломбу, поправить порванный шнур у лампы, купить провод для проигрывателя и – отдыхать, отдыхать, отдыхать, не делать ничего обязательного, остановиться. По правде говоря, мне трудно так, как было трудно только несколько раз в жизни, и беспокоит меня то, что и альтернативы армейской службе утратили свой блеск. Может, они привлекали меня всегда больше потому, что казались недостижимыми, а теперь, воображая их себе, я сомневаюсь. Хватит ли у меня сил все начать сначала? Мне также не хотелось бы сжигать корабли (то, что я всегда делал на протяжении всей своей странной жизни – странной, как жизнь каждого мужчины), потому что может быть я снова захочу вернуться в армию, в которой провел все годы юности. Но сейчас мне необходимо остановиться, уйти – немедленно или через некоторое время. И я это – немного погодя – сделаю.

Вспоминаю безумный и жалкий вопль из пьесы, которую я недавно видел: "Остановите мир, я хочу выйти!"

Но невозможно остановить сумасшедший шар, с которым вместе мы движемся, законы тяготения не дают от него оторваться, и поэтому хочешь – не хочешь, живой или мертвый (конечно, живой, и по возможности подольше) – ты здесь.

Хорошо, что у меня есть ты, моя Брур, и хорошо, что есть место, где приклонить усталую голову.

Я знаю, что я недостаточно с тобой бываю, и что тебе иногда трудно так долго оставаться одной, но я верю в тебя, в себя, в нас двоих, верю, что нам удастся прожить нашу молодость, тебе – свою молодость и жизнь, а мне – свою жизнь и искру своей юности.

Все будет в порядке.