Письмо Потомкам

Танец десятый

Прошло два месяца, а я каждый день просыпалась в ужасе, разгорячённая и плачущая. Нет, мне не снились кошмары, просто впереди меня ждал самый главный кошмар, который я не наблюдала последние триста лет.

Что такое убить, вернее, заставить умереть не по своей воле огромное количество людей? Какие чувства я должна испытывать, когда прихожу в себя после Исхода?

Это страшно, понимать, что на твоих руках кровь сотен живых существ. Страшно признать, что каждый из них был достоин смерти.

Но жалость жалостью. Как и каждое утро, я начинаю с раздумий. Я всегда вспоминаю молитву одного из древних священников. Имя ему Райт. Этот человек однажды поднял руки к небу и произнёс то, что до сих пор бередит мою душу.

«Боже, помилуй нас! Мы поклоняемся ложным богам и называем это культурным разнообразием. Мы узаконили содомитство и называем это терпимостью. – Молил он тогда небеса. – Мы убиваем детей в чреве матери и называем это правом на аборт. Мы воспитываем молодежь в распущенности и разврате и называем это прогрессивным воспитанием. Мы по уши увязли в порнографии и сквернословии и называем это свободой выражения. Мы измываемся над духовным наследием наших предков и называем это просвещением. Боже, взыщи нас, очисти нас от всей этой скверны!»

Слезы текут по лицу, такие горячие… Они выжигают внутри меня боль, заставляют вспомнить, зачем я стала ТАКОЙ. Видеть подобное, знать, чувствовать…

Знаете ли вы, что такое жизнь? Вы выигрываете в этом мире лишь однажды – когда разыгрывается генетическая лотерея и ваше сознание закрепляется в лоне женщины. Если вы читаете подобные строки – значит, вы живы.

Я соскальзываю с шелковых простыней, обнаженная подлетаю к окну. Зверь во мне пока спит, пока ласково свернулся в клубок и лишь еле прикрытые клыки говорят о том, что он – хищник. Что он голоден.

И скоро он утолит эту жажду.

…а за окном мир, так горячо любимый мной. За окном свет, такой тёплый и золотой. Мир только просыпается, вместе с нашим дыханием он наполняется силой. Ах, если бы тогда, в те древние времена мир был другим, немного добрее, если бы я не стала такой…

И вновь это нытьё.

Я не могу насытить свою боль, свои утраты. Ни одно сокровище мира, ни одно приобретенное знание не притупили память. Я спешу принять успокоительную ванну, а потом зарыться в тёплые одеяния и отправиться к Рионн и семейству шерн Альяринн. Мы не виделись долгих два месяца, всё это время я путешествовала от Дома к Дому, знакомилась с новыми детьми и новыми традициями. Геммы были счастливы моему появлению, вплоть до безумств.

«Этим полотенцем умывалась сама Святейшая, забальзамируйте его и отнесите в семейный храм»

«Из этой пиалы вкушала кофе сама Святейшая, её не мыть и поставить в семейный храм»

«Ах, это след от ножки Святейшей, сделайте слепок»

Но стоило сурово глянуть на распоясавшихся детей, как они тут же утихали и просто молча передавали вещи за спину. Вещи тут же прятались и продолжали пополнять семейные реликвии.

Ну хотя бы так…

Стефан не поехал со мной, да я и не просила. Он остался с Рионн и детьми, готовясь к свадьбе Майи и Кайна. Но без Майи – она путешествовала вместе со мной как «Эхо», так ее прозвали мои романтичные геммы.

Ах, и тут же я становлюсь сама фанатичной.

«Ах, Майя, отойди от окна, ты простудишься!»

«Что значит, не болею. Все дети болеют… Ах, да. Ты же гемма»

«Что ты, милая, зачем ты пьёшь сырую кровь… Ах, да. Ты же гемма»

И вот так я доставала её, как и любая заботливая пра-пра-пра… – бабушка. И день за днём я безнадежно привыкала к ней. Или это моя совесть мне установила такие рамки.

Но так или иначе, я смирилась со всем. С тем, что меня называли так, как я не хочу. Что ко мне относились так, как я того не заслуживала.

Смирилась даже с Исходом. К концу третьего месяца я отправлюсь в Великую Империю, на Пьедестал, который был когда-то построен для меня. Это был мой залог Уильяму, что больше нигде, кроме Пьедестала, я не решусь уничтожить человечество.

– Свят… – и тут же, видя мой гнев, – Ульяна, Вы… Ты сможешь ещё недолго погостить у нас? – это Тарас шерн Хинди стоит у дверей в отведенные мне покои и сжимает руки нервно. За ним как бы прячется почти весь Дом. Их раскрасневшиеся лица то и дело выглядывают из-за угла и тут же исчезают, передавая шепотом, как я выгляжу. Вы ещё транслятор со мной рядом установите.

– Я с удовольствием бы, но не могу. Но у нас впереди вечность, дорогие. Я обязательно к вам приеду и успею надоесть.

Тарас оправляет довольно парчовый камзол, как у Ивана-царевича с картин Васнецова, и на гарами передает мою божественную волю остальным. Совершенно не так, как я сказала, сочинив какой-то пространственный и пафосный монолог.

…как и в каждом семействе, я планирую свой отъезд раньше на день, потому как эти сутки у нас уходят празднование. А иначе обидятся.

Так что по времени я успеваю.

Собрав вещи, я усаживаюсь в ладью рядом с Майей. Тарас, улыбаясь одними глазами, торжественно несет мне накидку, вышитую именами членов его Дома. Каждое имя драгоценно и неповторимо – это один из заветов, оставленный им. Имён Империи с лихвой хватает моему маленькому миру, так что у каждого геммы имя уникально и дано ему с учётом всех его свойств.

Тараса назвала я лично. Тогда я жила ещё с геммами, но путешествовала каждые десять лет по просторам владений Уильяма – Цахеса. Тогда он ещё не сменил тело и жил первую жизнь, а не питался электронными слепками его памяти. Однажды меня занесло в Бывшую Землю Индию, где я видела выжженные луга и сгоревшие дома. «Проклятые фанатики» не сдавались под натиском чужеродной культуры и умирали сотнями. Кто-то в бою, кого-то прилюдно казнили…

Тараса звали тогда Харидас Тхакур, он был истинным сыном своей земли. Двоих сыновей и дочь он положил на погребальный костер, а сам же лелеял мечты о мести во имя своей Родины.

Именно тогда я и нашла его. Босыми ногами ступая по выжженной земле и плача вместе с дождём, я размазывала историю этого мира в пепле. Выписывала древним, как Земля, танцем девадаси плач по утерянному. Словно память движений скользили ко мне из самой древности, словно сотни танцовщиц заполнили мой разум и тело, танцуя вместо меня. Прославляя жизнь.

А музыкой нам был всё тот же дождь и тишина.

Харидас сидел в паре метров от меня, наблюдал за мной, а потом, когда я закончила, встал и подошёл ко мне.

Он хотел меня ударить, я знаю. Я бы приняла этот удар. Но вместо этого он поклонился мне и коснулся ног…

Его и ещё пятерых я увезла с собой на Шим’Таа. Увезла тайком, чтобы никто не узнал. Ррипы я вынула сама, оборвав их острые нити соединений с нервной системой, сымитировав смерть. И дала новые имена.

Тарас и его соплеменники дали начало новому Дому на моей земле. Они перенесли в него все свои знания, всю свою любовь к прошлому… Но делали это мягко и не фанатично, как и полагается истинным сыновьям своей Родины.

– Na taaron se ko’ii bhii rishta banaaya, —сказала я ему шепотом на древнем, почти умершем языке, когда он укрывал меня.

….У меня нет никакой связи со звездами.

– Na rab se bhii ko’ii shikaayat kii. – Ответил он мне с улыбкой.

…У меня нет никаких претензий к Богу.

Потом он поцеловал меня в лоб и смиренно отступил назад, к остальным. Все как один поклонились мне, и я направилась в Дом Альяринн.

Дорога мне не надоедала, мне нравилось разглядывать мир. Живой, искрящийся… напоенный моей кровью.

…помню, мне ничего не оставалось сделать. Одновременный удар двумя биологическими оружиями вначале уничтожил всё живое. С мониторов наблюдали, что станет с теми людьми, кто окажется в зоне поражения.

Всё живое тогда сошло с ума.

По обе стороны мониторов.

Если бы я могла, то я бы остановила всё это… Но и тогда я была в оковах, впрочем, как и сейчас. Руки мои связаны. И я с криком наблюдала за всем безумием и алчностью. Я хотела защитить малые крохи, но не могла. Это чем-то напомнило мне древние рассказы про Хиросиму и Нагасаки, словно полигон для испытаний нового оружия.

Когда результат был получен, образцы собраны управляемыми роботами, люди Императора залили Австралию огнём и всё умерло.

Тогда умерла и я. После этого я встала на Пьедестал и сотворила второе величайшее зло в своей жизни. Устроила Исход, итогом которого был Шим’Таа.

А что до меня, то я попросила прощения у матери Земли и напоила её своей кровью, совершив самоубийство. Старинным клинком я распорола своё бренное тело, и чёрная кровь вошла в чёрную почву.

Когда я очнулась, вокруг меня росла дубрава, и резало глаза небо. Я пролежала полгода мертвым грузом на груди, слившаяся с миром. Вирус, царивший во мне, почти восстановил мир, выдавил гной с лица планеты. Звучит странно и непонятно, но так оно и было.

Но я рада, что геммы не увидели тот ад, что видела я…

– Стой! – крикнула я управляющему ладьёй. Чуть не проехали!

Мы резко остановились, а я не чувствуя ног, побежала в сторону огромных деревьев на горизонте. Там был храм, где покоился мой первый муж…

Оставим меня наедине с моими мыслями и просьбами.

Оставим меня.

Пока я молюсь, прогуляйтесь. Ведь Шим’Таа так прекрасен. Он вобрал в себя всё то, что вы любите. Чувствуете свежий воздух? Он наполнен травами и да, земляникой! А там бежит холодный ручей, что же вы ждёте?

Неужели вы не любите плескаться и пускать бумажные кораблики?

Или вот, странные звери. Моя кровь до конца не вылечила этот мир, иногда попадались мутировавшие звери. Поиграйтесь с ними, погладьте – они не укусят и не обидят вас. Они всего лишь хотят жить.

Им чужды мы, погрязшие в цивилизации и культуре.

Но им не чужды ласка и доброта.

Только не обижайте… Ну вот, вы напугали их своим поведением! Неужели непонятно, что сюсюкаться даже с младенцами нельзя, не то, что со зверями?

Вы на равных, у вас они учатся.

Или вы у них.

А вот и я, выхожу вам навстречу. Не смотрите так, с жалостью. Что мне ваша жалость? Она мне ничем не поможет.

Мне сейчас бы холодной воды…

Что я просила у мужа?

Что вообще можно просить у камней и тлена? Вам они разве ответят? Если да, то лет пятьсот назад я с удовольствием записала вас на приём…

Я просила у самой себя в отражении и в эхе простить будущий грех.

Тяжелый вздох, погружение в ладью и сон.

***

– Ульрианнаш приехала, мама! – вбежала в покои Рионн Ума, крича и распугивая всех.

– Но ещё даже не было сообщений, дорогая. – Было протянула Рионн, но взгляд малышки её остановил. – Ты выпускала Сурью так далеко?

Солнечный котёнок голограммой светился у ног девочки и жалобно глядел на хозяйку. Естественно, это была всего лишь визуализация, связанная с нервной системой девочки, которую лет через десять снимут. А пока с её помощью наблюдались рост и изменения.

Ума кивнула, вжав голову. И не зря.

Её мать разразилась потоком, выплескивая весь гнев:

– Это опасно! Ты ещё так мала! У тебя даже нет разрешения, чтобы… – Но вовремя осеклась, контролируя свои эмоции. – А где сейчас Святейшая?

Девочка довольно хихикнула:

– Через полчаса она будет дома!

– Что же мы стоим? Зови всех к воротам!

…а я всего лишь хотела спокойно и без лишнего пафоса заявиться, и всех напугать. Не судьба.

Меня встречала такая же толпа, когда я уезжала. После массовой игры в пиратство и ещё несколько игр Дом Альяринн счастливо отпустил меня по гостям, и я думала, они успокоились. А теперь создалось впечатление, что два месяца они так и просидели у ворот.

Те же геммы, те же улыбки.

Я расхохоталась, увидев их. В полной амуниции, они глазели довольно на меня и ждали.

– А здравствуйте мне кто-нибудь скажет? – удивленно мурлыкнула я.

Серый Одноног торжественно вышел вперед и прогорланил неподобающим образом:

– Флаг вам в руки! И барабан на шею!

– Вообще-то не тот случай, чтобы так говорит, Серафим. – Закатила трагично я. – Вы что, так и не насытились?

Махая платком, у его ног прыгала Тамара.

– Мы два месяца ждали… смотрели, как вы с другими игрались. Так весело!

Я громко расхохоталась. Самое рейтинговое шоу, наверное. «Игры с Богиней» или нет, «Игры с Крошкой Багги»

…так меня называл Муж. Говорил, что я не дотягиваю до божества и потому придумал производное от богини.

– Так, на сегодня покой и умиротворение. Я устала. – А взглядом ищу Стефана…

Его нет.

ЕГО НЕТ?

ЕГО НЕТ!

– А где Стефан? – вырвалось у меня.

– Он у Старейшин, но будет к вечеру. – Ответила Рионн. – С каких пор ты устаешь? Ты же не человек!

Она права. Стоит мне поднапрячь своё тело и вирус выработает всё, что нужно. Я даже под водой жила, дыша жабрами…

– Ну что ж, только немного! – Прокричала я и стряхнула с себя человеческое обличье. Глаза снова стали угольно-чёрными, губы растянулись над клыкастой улыбкой, а по телу ручьями разбежались полосы.

– Ха! Будем играть в другую игру. Назовём её «Пантеон».

Геммы настороженно замолчали, боясь подумать. А я вкратце рассказала им правила…

После беготни по саду и смиренного разыгрывания мифов и сказаний Древнего Мира мои геммы разошлись на ночь.

Я, разгорячённая и веселая, бродила одна по саду в поисках самой себя. Рионн напрашивалась со мной, но я отказала ей. Мне нужно побыть одной хоть немного…

Два месяца – нескончаемая игра. Нескончаемое веселье. Нет, я не устала, просто…

За спиной шелестят ветви и кто-то выругивается, получив упругим прутом по лицу.

– Стефан! – кричу я, а потом бегу со всех ног. Но первое, что я слышу, было вовсе не тем, что я хотела услышать:

– Император болен. Через два дня он умрёт.

И я падаю в обморок.

Как он может умереть? Как? Ведь он получил тело. Он получил вирус, но… Что я сделала не так, что не предугадала?

Нас никто не ждёт в Империи, о нас практически никто не знает. Мир гемм за пределами человеческого сознания. Император должен был умереть и он умер. Тело под номер «1imyJoNa-ta-n» благополучно скончалось, и было захоронено как всесильный какой-то там по счёту правитель мира в склепе, который я ласково называла кладбищем домашних животных. Там покоились все забальзамированные тела Уильяма.

Но чтобы через месяц недавно коронованный Император Цахес был при смерти… это чересчур даже для меня.

«На меня одних покушений сотня в год»

Может быть, моя ошибка в том, что я верила. Что у него есть доверенные лица… Может, они и были несколько сотен лет назад, сейчас всё по-другому. И это меня беспокоило.

***

Я смотрела с высоты птичьего полёта на мир. Он был однородным, как и всегда… С такой высоты не замечаешь и грани размыты, стерты народы и отличия.

Наверно, такой виделась Империя моему несчастному мальчику Уильяму, заложнику идей его предков. Заварили кашу именно они, напыщенные и самолюбивые…

Рядом сидел Стефан и мне улыбался, за нами ещё пять персон и свита. Вот и вся делегация, если не считать груза в клетке. Но об этом пока промолчим.

– Тебе нравилось в гостях? – пробормотал Стефан, сжимая мою руку крепче.

…а в глазах так и читалось «Ты скучала по мне?»

– Очень. – И вижу, как он расплывается от восторга. Все-таки, какой он искренний и наивный, – А ты?

– Я… всегда у Старейшин как дома.

– Ах, ты, старый хитрюга! – рычу я, – Я ему килотонны лести, а он!!!

Стефан и старейшины в непонимании смотрят на меня, а я запинаюсь об собственный гнев и замолкаю.

Значит, я всё не так поняла.

Ай, дурная голова.

Краснея от стыда, я зарываюсь в шаль и до конца пути молчу.

Империя встречает нас туманом, злыми взглядами и завистью. На меня смотрят люди, не зная, кто я.

Но они видят. Я – человек, я одна из них.

И оттого они меня ненавидят. Что я живу ТАМ.

Я улыбаюсь себе, а они думают, что это издёвка. Молча плюют в мою сторону, разговаривая лишь с геммами. Мы посреди огромного зала, старого и явно не из этих мест. Что-то нагроможденное, из разных эпох. На стенах развешаны картины под стеклом, чтобы не разлетелись в пыль. Среди них явно оригинал Моны Лизы. Я помахала ей рукой, как знакомой, с дебильной улыбкой на моем лице.

– Вы решили вернуть беглянку нам? – зло шипит один из вельмож и не дожидается ответа. – Мне она не нравится, она страшная. Может быть, пустим на алтарь?

Меня тошнит.

Эта дрянь, называемая человеком, нагло задирает нос, определяя уже заранее мою судьбу. Алтарём они называют массовое изнасилование… Геммы этого и знать не знают.

И так спокойно он это сказал. Его РРип не чувствует моего, а значит, он не знает ни статуса, ни моего имени.

Ни-че-го.

Кто-то пытается схватить меня за руку, но Стефан рычит на него:

– Это моя жена. Не трогайте её!

В ужасе вельможи смотрят на меня, а я прижимаюсь к нему в благодарности. До меня не сразу доходит смысл его слов.

Жена???

Я плачу навзрыд, а люди вокруг снуют, пытаясь угодить… Жалкие черви. Я смотрю сквозь слёзы на того вельможу:

– Ты слышал что-нибудь о призраках Святейшей?

Он бледнеет и кивает в ответ.

– Ты новый из них.

Его зрачки расширены, изо рта капает пена. Мгновение – и носом идёт кровь.

«Здравствуй, Святейшая… праматерь наша в тебе, говорит, плачется… Не убий, не кради, не прелюбодействуй»

Я мысленно давлю вельможу, хищно скалясь…

– Ульрианнашш! – Шипит Стефан и бьёт меня по лицу. Резкая боль вылавливает меня из океана, и я навзрыд реву.

Не понимая ничего мною сделанного и сказанного, шипят за спиной люди, перешёптываясь и пытаясь привести в себя второго министра. Он капает на пол слюной и кусает руки. Кровь льётся на пол, а он лишь молчит.

Через час он вернется, но его путь обречен…

***

Цахес был красив словно бог. Длинные черные волосы разметались по подушкам, бледное аристократическое лицо ярким пятном маячит на красном.

Он умирает.

Мы в его покоях, посреди венецианской мебели и гобеленов. Всё выполнено в красно-золотых тонах, лишь древние фрески из разрушенных храмов горят на потолке всеми красками. Как это по-императорски…

– Что с ним? – спрашиваю я, в ответ лишь молчание.

– Что с ним? – спрашивает Стефан, и у лекарей развязываются языки. Я попросила не говорить никому, кем являюсь, даже после выходки со вторым министром.

– После обновления памяти он стал сам не свой, всё ходил и бился об стены. Его пришлось усыпить.

– То есть как?

– Возможно, память Императора не смогла адаптироваться к новой системе и вступила в конфликт с вирусом… Чтобы не разрушить ее, нам пришлось усыпить его, чтобы…

Я встреваю в разговор:

– То есть вы просто решили не марать руки? А записать новую версию памяти?

Лекари пафосно ухмыляются, мол, что вы, сударыня…

– Он умирает. И умрёт. Не ясно, что ли?

Да нет, всё как раз ясно. Сейчас правит балом кто-то другой. Всем выгодно, чтобы Цахес умер. Если бы не наш приезд, то ему никто не помог, даже если и хотел.

Из страха перед смертью.

Я гадко улыбаюсь, насколько могу. Прошу всех отойти назад. Раздеваюсь, чтобы мне не мешала одежда. Взмах рукой и по телу бегут полосы… Чёрными глазами я смотрю на шокированных лекарей, и те режут молча свои руки. Мне нужна помощь и вы заплатите мне жизнями. Я не терплю полутонов в общении.

Сочная, густая кровь бежит вниз, но не долетает до пола. Она струйками по воздуху несется ко мне, врезаясь в спину и формируя крылья. Часть крови слишком грязная и больная. Кто-то из них заражен. Если бы я хотела, то изменила бы ее так, как мне необходимо.

Но сейчас я слишком ленива. Отшвыриваю именно этот ненужный мне поток в лицо хозяина, обливая того собственной горячей кровью.

Мало, слишком мало… Я хочу еще.

В этот момент в покои заходит еще один из медицинского обслуживания, в ужасе смотрит на меня, на своих коллег и падает на колени…

А потом перерезает себе горло…

Виновен.

Красное на чёрном.

Красиво.

Я безумно улыбаюсь и бормочу, чувствуя силу. Огромный поток силы. Струи крыльев наполняются, звенят и врезаются острыми жалами в тело Цахеса. Смешиваются с его кровью, с его сознанием.

– Ты будешь жить. – Рычу я и сливаюсь с его сознанием.

***

Представьте себе мир из кусков головоломки.

Пазл.

Мозаика.

И вот, ты стоишь в центре этого мира, а куски обрываются и падают в пропасть, черную и пожирающую.

Именно так выглядел Цахес изнутри. Увидев меня, как я весело шагаю в пустоте, он засмеялся.

– Ты моя смерть! Я так и знал!

– О чём ты, радость моя? Я за тобой. – Мурлыкнула я, разглядывая кусок мозаики в руках. Это было всё равно, что смотреть фильм. Эротический.

Мне досталось странное воспоминание.

– А, это так мило. – Улыбнулся он. – Мой первый раз, когда я был с женщиной.

И протяжно вздохнул. Я молча бросила кусок в сторону и подобрала второй. Он был куда интересней.

– Я умираю. И ты, настоящая, даже не знаешь об этом, ты же всего лишь моё воображение…

Я удивленно прошипела что-то вроде «рехнулся?» и довольно улыбнулась в ожидании.

Мне светит достаточно искренний монолог.

Цахес протянул свои руки ко мне и замер:

– А почему у тебя крылья? Я же никогда тебя такой не представлял… И эти клыки… Ты не слишком красива.

Я еле дрогнула, размазалась дымкой и стала более женственной. Он нараспев произнес:

– Моя… мама… Названная, но мама. Я все-таки тебя ждал. Я рад, что умру рядом с тобой. Иногда я думаю, что лучше бы ты позволила моему отцу забрать это тело, он был лучшем правителем.

– Цахес, ты рехнулся? Нашел время вспоминать былое, сыночек – не выдержав, засмеялась я. – Я за тобой пришла, чудовище! Спасать! Давай, позже выясним отношения, угу?

С открытым ртом он замер на последних плитах, не зная, что сказать. Потом еле выдавил:

– Ты настоящая. Это нечестно.

– Честно-нечестно. Дома поговорим.

И оплела его паутиной крови.

***

В реальности же меня отбросило к потолку и размазало крылья по красивым фрескам. Мне бы лицо попроще и поплоще, точно сошла бы за одну из них.

Цахес резко привстал на постели, зажимая нос. Черная кровь хлестала так, что я даже испугалась.

Но потом вспомнила, ему это всё равно, он почти такой же, как и геммы…

Потому что Цахес смотрел на меня золотыми глазами.