Плачь, влюбленный палач!

4.

На следующий день мы проснулись довольно рано — около 7-30. Не слишком солнечное, но обещающее быть довольно ясным утро заглядывала в окно вместе с луноликим Зориным. Последний в отличие от утра был лучезарно, искрометно, ослепительно ясен и весел. Все его тридцать два зуба сверкали между кустами бороды и усов, а щеки алели, лоснились, почти лопались, как перезрелые томаты, нависая над черной волосяной каемкой.

— Пора-а-а, девочки, пора! Заснеженные склоны вас заждались! — грохотал он своим оперным басом в нашу неплотно прикрытую форточку. — Подъем! Труба зовет! — но этого ему показалось мало, по этому он затянул. — Утро кра-а-а-асит нежным светом… — и сопроводил серенаду аккомпанементом — постукиванием кулака по стеклу.

— Что за гад там горланит? — прохрипела в подушку Сонька.

— Твой, — доложила Ксюша, приподнявшись на кровати.

— Господи, и зачем я только сюда приехала!? — обратилась к своей подушке Сонька, видимо спросонья перепутав ее с всевышним.

— Уйди, Юра, мы не одеты, — строго прикрикнула я на «Казанову», но он только фыркнул:

— Ничего, я не из стеснительных, — после чего впился глазами в заголившееся Сонькино плечо. Плечо, как видно, произвело на Зорина шокирующе-неизгладимое впечатление, потому что он перестал петь, а ни с того ни, с сего ляпнул. — А на завтрак каша.

— Это в голове у тебя каша, идиот! — рыкнула я. — Сказано, иди.

— Мы уже уходим, — пропищал некто из-за необъятной спины Зорина.

— Мы? — сразу же проснулась Сонька. — Кто это мы?

— Мы! — отрапортовал Серега, вынырнув из-за своего спино-дзота. — Мы! — подтвердил Лева Блохин отделяясь от стены, с которой он слился благодаря своему потрепанному спортивному костюму, цвета «обшарпанная штукатурка».

— Вам тут что стрип-клуб? Или, может, пип-шоу? — гаркнула я еще злее, вскакивая с кровати.

— Пип — что? — разинул рот Сереженька.

— Шоу, — рявкнули Ксюша с Сонькой хором. И тоже поднялись со своих лежанок, но в отличие от меня вооружившись подушками. Уж не через форточку ли их метать собрались?

— А почему пип?

Но растолковать Серому, что за извращение такое «пип-шоу» было некому, потому что секунду спустя наших «кобелей» как ветром сдуло. Ибо за стеклом вместо трех разомлевших от сна и серенад девиц в фривольных комбинашках они увидели компанию фурий с зелеными рожами, белыми губами, к тому же во фланелевых рубищах.

— Мы вас на лыжне подождем! — донесся до нас слабый Зоринский крик.

— Ждите, ждите, — хмыкнула Сонька, опуская подушку. — А чего это они так ломанулись?

— Испугались.

— Подушек?

— Нас, дурочка, — хихикнула я. — Ты в зеркало-то посмотри.

Сонька послушно глянула в поданное мною зеркало и недоуменно протянула.

— А что не так то?

— Да-а, Софья Юрьевна, видно давно вы с мужиком не спали…

— Че это? — обиделась подруга.

— Так привыкла рожу огуречной маской мазать на ночь, что даже не замечаешь, что это не очень эстетично выглядит…

— Не огуречной, а огуречно-хреновой, — машинально поправила Сонька. — Прекрасное средство от старения кожи.

— Да ты что? — заинтересовалась Ксюша. — Я что-то про такую не слышала. Неужто новая разработка? От «Виши», да?

— От Саши.

— Это что за фирма?

— Это не фирма, — залыбилась Сонька. — Это имя моей матушки. Александра Ивановна на огороде хрен да огурцы выращивает, как-то мудрено их настаивает, смешивает с глицерином. Такое «Виши» получается — закачаешься!

— А! — разочаровалась Ксюша, она к народным рецептам красоты относилась брезгливо-недоверчиво. Она недоумевала, как такая хрень, как хрен, может помочь коже, и удивлялась — как надо себя не уважать, чтоб этой хренью намазать свое драгоценное лицо.

Ксюша собралась уже выдать Соньке свое «Фи!», но во время одумалась, она знала, что наша политически активная подружка тут же отбреет ее фразой, типа «Вам-богатым нас-не-понять-да-Леля?» и меня призовет в свидетели, хотя я (если рассматривать нас троих) отношусь скорее к среднему классу.

— А сама-то!? — взвизгнула Сонька, ткнув в меня пальцем. — Бигуди накрутила, как буфетчица-пенсионерка. С Геркулесовым, небось, без них почиваешь!

— Ну… — начала, было, оправдываться я, но было бесцеремонно остановлена окриком, — Да еще меж бровей зачем-то пластыри приляпала. Уж не под Царевну ли Лебедь косишь, у которой во лбу звезда горит?

— Да это первейшее голивудское средство от морщин, дурила! Мажешь кремом, да не хренью огородной, а нормальным патентованным, и пластырь клеишь, чтобы мышцы лица…

Но закончить лекцию по косметологии мне никто не дал.

— А Ксюша! Обмазала губы белой бякой, думает красиво!

— Это бальзам. Французский, между прочим.

— Знаем мы ваши французские крема. И знаем, в каком подвале их делают…

Вот в таком духе мы общались еще минут 10, пока не спохватились и не вспомнили про завтрак.

— Но мы еще продолжим, — уверила нас Сонька, соскребывая с лица запекшуюся зеленую корку.

… В столовую мы прибыли, когда посудомойки уже убирали со столов грязные тарелки. Наскоро перекусив остывшей кашей и заветренной колбасой, мы вылетели на свежий воздух.

— Красота! — восхитилась Сонька. После чего цапнула палки и, забыв нацепить лыжи, рванула в лес. Мы, увешанные снаряжением, потрусили следом.

За воротами мы отдышались, сунули обутые в казенные ботинки ноги в пазы креплений и заскользили… Ну не совсем, конечно заскользили, а так скажем, тронулись. Пробуксовывая, кряхтя, кренясь во все стороны, мы продвигались по лыжне в сторону горки, намереваясь (с дуру!) с нее съехать. Зрелище, надо думать, было еще то. Успокаивало одно — впереди и сбоку карячились точно такие же неумехи.

Особенно колоритно смотрелась «святая троица». Впереди, как броненосец «Потемкин», неслась Галина Ивановна. Даже не она сама, а ее грудь. Монументальная грудь 6 размера, обтянутая мохеровым свитером. За Галиной Ивановной, правда с сильным отставанием, катилась Изольда. Взмыленная, лохматая, красная, как рак, вся в снегу и елочных иголках, она быстро семенила по лыжне, забыв о палках. Они волочились за ней следом, шаркая по насту, постоянно цеплялись за корни, пни, ветки. Изольда падала, с робким смешком поднималась и, забыв отряхнуться, трусила вдогонку за своей старшей подругой. Замыкала сею процессию Ниночка. Эта не торопилась, не суетилась, ехала медленно, аккуратно, не обращая внимания на окрики тех, кто катился за ней. Она постоянно останавливалась, то послушать дятла, то поправить съехавший на бок парик «грива льва», то просто из вредности, чтобы ее все объезжали. Короче, тормозила Ниночка, как мой Арнольд, но при этом умудрялась не отставать от своих более шустрых товарок больше, чем на 5 метров.

В общем, наблюдать за «девчушками» было весело. Еще веселее оказалось следить за выкрутасами Суслика. Этот молодец, облаченный в синтетический спортивный костюм и шапку с оторванным помпоном, рассекал снег «коньковым» методом. Видели бы вы, как он старался! Два метра проедет — и давай по сторонам озираться, типа, смотрите, вот я какой! Еще пару осилит — грудь колесом выпятит, словно ему уже медаль на нее олимпийскую повесили. А уж коли упадет — тут же вскочит, отряхнется, шапку поправит и как ни в чем не бывало опять скользит с гордой миной.

По соседней лыжне ехал Тю-тю, за ним Санин с Маниным. Братья-электроники особой спортивной подготовкой похвастаться не могли, поэтому катили они медленно, неуклюже, с частыми остановками, зато Сенечка несся так стремительно, что бархатная юбка вздувалась парусом.

Четверка банкиров каталась тут же. Причем, только один из них с удовольствием — он единственный догадался привезти лыжи с собой, остальные же корячились на казенных. Слышали бы вы, как они матерились! Еще бы! Казенные лыжи для катания были просто непригодны. Потому что, помазать их специальным гелем Антошка Симаков не удосужился. Мы-то, бывалые туристы, всегда таскали с собой на турбазу кусок воска и лоскут баечки, чтобы самолично натереть лыжи перед прогулкой, но рафинированные новые русские, привыкшие к пятизвездочному сервису, об этом даже помыслить не могли. Вот и ругались они, не как банкиры, а как сапожники, и сковыривали с «подошв» лыж комки прилипшего к ним снега.

— И чего они на эту турбазу приперлись? — хихикнула Ксюша, пронаблюдав за их мучениями. — Им что Альп мало?

— А, может, им Альпы надоели, — предположила Сонька. — Может, им молодость вспомнить захотелось.

— Альпы надоесть не могут, — безапелляционным тоном выдала Ксеня, — я там один раз была… Красотища!

— Ты один, а они, может, десять. Им уже та красоты не в радость. Хочется чего-то другого. — С видом знатока произнесла Сонька. Будто психологию новых русских изучила от и до. — Твой же Педик жрет сухой корм, вместо омаров, а они вот на совковой турбазе решили отдохнуть…

— Ладно, хватит болтать, — нелюбезно прервала их спор ваша покорная слуга. — Покатили дальше.

— Покатили, — согласились они обреченно.

… Обливаясь потом, мы добрались до развилки, посмотрели по сторонам: вправо уходила довольно сносная лыжня, а влево и вниз крутейший спуск с горы.

— Куда? — просипела Сонька. Вопрос был риторическим, так как ни одна из нас не осмелилась бы скатиться.

— Ну что, девчушки! — донеслось до нас из-за ели. — Сиганем!

Мы обернулись. На лыжне, картинно раскинув руки с зажатыми в пухлых кулачках палками, стоял Зорин. Вид он имел залихватский — шапка набекрень, борода дыбом — как у пьяного Деда мороза. Рядом присоседился Серега, Левы же что-то видно не было.

— Вы лучше без нас, — буркнула Сонька.

— Да не бойтесь, девочки, — покровительственно пробасил Серый. — Мы вам покажем, как надо…

Но показать они не успели. Ибо в тот же миг оба валялись на снегу, сметенными ураганом по имени «Лев». Сам же Лев (Блохин, естественно) с выпученными глазами несся дальше. Не разбирая дороги, растопырив палки и ноги, загребая лыжами кучи снега, он неуклонно приближался к спуску.

— Стой! — заорали мы с Ксюней.

— Стой! — вторили нам выбравшиеся из сугробов мужики.

— Не мо-о-о-гу-у-у! — верещал Лева, подскакивая на кочках. — У-у-у!

Последе «У» донеслось до нас уже издалека — Блохин слетел-таки с трамплина.

Повисла гробовая пауза. Каждый со страхом прикидывал: сколько именно конечностей сломал Левка, пару или тройку. Зорин же не стал мелочиться — с ходу похоронил друга.

— Пошлите за телом! — всхлипнув, молвил он и шагнул к спуску.

Мы, скорбно опустив головы, последовали за ним.

— Где он? — спросила Ксюша шепотом.

— А вон, — хохотнула я, показывая на огромный сугроб, увенчанный красным помпоном. Тут же из него, отфыркиваясь, выбрался живехонький и здоровехонький Блохин.

— Жив! — хором выдохнули все и радостно загоготали.

Пока Левка отыскивал в сугробе поломанные лыжи, мы кумекали в каком направлении двинуть. Зорин порывался повторить подвиг друга, осторожный Серега звал на равнины, мы же склонялись к возвращению в корпус.

И тут из-за снежной дюны, разбрызгивая вокруг себя фонтан белой крошки, вылетел на поляну Антон Симаков. В найковском костюме, в черных очках и на новеньком «Буране». Не мужчина, а мечта престарелой экстрималки.

Сделав пару крутых виражей, он лихо развернулся и красиво затормозил рядом с нами.

— Тухлый рисовщик, — буркнул себе под нос Блохин.

Антон приподнял одну бровь (ему, наверное, казалось, что так он вылитый Джеймс Бонд) и, обдав потенциальных соперников презрением, спросил у нас.

— Накатались уже?

— Ага.

— А я вот новый маршрут прокладываю

— Зачем?

— Трасс мало, всего пара. Одна для новичков, вторая для профи, так ведь некоторым долдонам одной прямой лыжни мало, они на крутые виражи прутся, — и он выразительно посмотрел на стоящего в груде лыжных обломков Леву. — Вот и попросили еще одну проложить. — Симаков сплюнул. — Ну, мне пора. Встретимся на дискотеке.

Он махнул ручкой, газанул. Забросав нас снежной трухой, пронесся по поляне, направляясь к единственному не затоптанному месту, примерился между деревьев и… С лету, на огромной скорости врезался во что-то, запорошенное снегом. Потом, вылетел из «седла», как в замедленной съемке, пропарил несколько метров, затем ухнул на снег и замер.

Я зажмурилась, Сонька завизжала, Зорин булькнул. Только Серега сориентировался мгновенно — бросился по сугробам к Симакову. Очухавшись, мы припустили за ним.

Антон был недвижим. Серега перевернул его, затряс. Голова Симакова поболталась туда-сюда и свесилась на бок.

— Умер! — резюмировал Серый.

— Жив, — перебила его Сонька. Она единственная догадалась пощупать сонную артерию.

— Надо скорую вызывать, — очень уместно влез Зорин.

— Правильно, вот ты и беги.

Зорин молча кивнул и побежал.

ЧЕЛОВЕК торжествовал. Все произошло именно так, как он планировал! Гладко, четко — идеальною. Как по нотам!

ЧЕЛОВЕК видел, как взвился «Буран», наткнувшись на невидимую преграду, видел, как Симакова буквально вышвырнуло из седла, видел, как он врезался всем телом в дерево, когда падал на снег… И все увиденное привело его в волнение.

ЧЕЛОВЕК чуть заметно (чтоб не увидели те, кто стоял с ним на лыжне) улыбнулся — план начал срабатывать. И первый пункт его уже приведен в исполнение.