Пламя любви

Глава 15

Только во второй половине следующего дня они достигли могучего Гвадалквивира, пересекавшего плодородную равнину, засаженную виноградниками и оливковыми рощами. Долина реки орошалась сложной системой ирригационных сооружений, доставшихся испанцам в наследство от мавров. Наступил сентябрь, и жара спала. В садах, прилегавших к дороге, по которой следовали Джордан и Элинор, уже собрали урожай. Они часто останавливались, спрашивая, как проехать к крепости Авила, но никто о такой не слышал. Многие отсылали их в город Авила, лежавший далеко на севере. Наконец, когда они почти потеряли надежду, бородатый старик, подгонявший ослика, запряженного в повозку с оливками, указал на видневшуюся вдалеке возвышенность.

— Авила там, — коротко сообщил он.

Все время, пока они ехали по пыльным дорогам под полуденным солнцем, Элинор боролась со слезами. Джордан, скакавший рядом, казался суровым незнакомцем. И хотя путешествие утомило обоих, она подозревала, что существуют более веские причины его сдержанности.

Джордан направил коня на обрывистый берег и, заслонив глаза от солнца, превращавшего речную рябь в сверкающее серебро, огляделся в поисках дара короля Педро. На противоположном берегу высилась небольшая крепость, ее полуразрушенные укрепления спускались к самой воде. Это и была Авила.

Они проехали еще немного, прежде чем нашли место, где можно было переправиться через Гвадалквивир. Желтая пустыня, простиравшаяся до самого горизонта, словно перенеслась сюда из Кастилии, настолько чуждо выглядела она после многих миль плодородной почвы. На каменистой земле громоздились скалистые обломки, казалось, разбросанные здесь рукой великана. Некоторые камни упали в реку, образуя буруны и водовороты.

Внутри каменных стен, окружавших небольшую крепость, теснилась горстка крестьянских хижин. В тени обветшалых укреплений паслись овцы и козы.

— Не густо, — заметил Джордан, щурясь на солнце, — но это все, чем я владею.

Элинор порывисто сжала его руку, желая утешить:

— У тебя хотя бы есть дом. А у меня ничего.

— У тебя были золото и драгоценности, ты жила как принцесса. Когда-нибудь ты пожалеешь, что бросила все это ради меня, — с горечью произнес Джордан, тронув коня.

Слезы обожгли глаза Элинор. Впервые после побега она рассердилась на Джордана, поняв, что его гложет ревность. Он не мог простить ей пролитых над Эль Моро слез, а также ее нежелание обсуждать с ним свои чувства к Родриго. Спускаясь вслед за Джорданом по крутому склону, Элинор пришла к выводу, что от разговора на эту тему не уйти.

Навстречу им вышла группа крестьян, изъяснявшихся на странном диалекте, которого Элинор не понимала.

Вперед выступил деревенский староста, грубоватый мужчина с загорелым до черноты лицом и лохматой седой бородой. Он протянул им деревянную чашу с вином. Надеясь, что оно не отравлено, Джордан принял чашу и сделал глоток. Вино оказалось сладким и настолько крепким, что обожгло внутренности. К его облегчению, старик выпил из той же чаши. Элинор не было оказано никаких знаков внимания. В этой глуши женщины значили так же мало, как и в мусульманской Гранаде.

Староста провел их через покосившиеся дубовые ворота. Короткий проход упирался во вторые ворота, выходившие во двор.

За полуразрушенными стенами кудахтали растревоженные куры, бродили овцы. Элинор удивилась, обнаружив в самом сердце крепости несколько комнат с белеными стенами и простой, но удобной мебелью. Здесь даже была небольшая часовня, украшенная цветным витражом.

Староста был неграмотным и послал за племянником, чтобы тот прочитал вслух акт на владение, врученный ему Джорданом. Слушая, старик одобрительно кивал, расплывшись в улыбке при упоминании об исключительной храбрости, проявленной Джорданом в бою. Похоже, он ничуть не сомневался в подлинности документа.

— Отец Игнасио говорил, что у нас скоро появится новый хозяин, — сообщил он.

— Я хотел бы встретиться с вашим священником. Старик заколебался. Затем, слегка улыбнувшись, сделал знак следовать за ним. Спустившись по истертым ступенькам, они оказались в небольшом склепе под часовней, где и обнаружили останки отца Игнасио, покоившиеся в гробу.

Элинор испуганно вскрикнула при виде ухмыляющегося черепа облаченного в черный капюшон священника. Истлевшие кисти рук были сложены на груди, кости ног покоились на Библии. Недовольный ее непочтительным поведением, староста неодобрительно покачал головой.

Джордан дернул Элинор за руку, и они опустились на колени, склонив головы в молитве перед местом последнего упокоения отца Игнасио. Явно ублаготворенный, старик улыбнулся и жестом пригласил их следовать за ним наверх.

В Авиле не было ни слуг, ни припасов. Жители деревни рады были услужить новому хозяину, но не понимали ни слова из того, что он говорил. К счастью, племянник старосты, Пако, немного знал французский и латынь. Черноглазый парнишка был лучшим учеником отца Игнасио и теперь раздувался от гордости, удостоившись столь важной миссии.

На ужин им подали еду, состоявшую из тушенных с чесноком овощей, черного крестьянского хлеба, целой горы спелого винограда и глиняного кувшина с крепким сладким вином.

Сидя за столом, застеленным вышитой тканью, которая подозрительно смахивала на алтарный покров, Джордан мрачно взглянул на Элинор:

— Добро пожаловать в Авилу, леди Элинор. Она улыбнулась, едва сдерживая слезы:

— Не совсем то, что ты ожидал, да?

— Совсем не то. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Кстати, у них здесь целый арсенал в подвалах. Старый священник, видимо, научил своих подопечных обороняться. Эти края постоянно подвергаются набегам мавров.

— Кажется, здесь небезопасно.

— Ты предпочла бы остаться в Гранаде? — ядовито поинтересовался Джордан и, отшвырнув стул, поднялся из-за стола.

Опять эта ревность!

— Если бы я хотела остаться в Гранаде, то, увидев тебя, позвала бы стражу, — напомнила она ему, отпив из чаши вина.

— И что тебе помешало?

— Не хотела, чтобы тебя убили.

Стоя у окна, Джордан размышлял над ее словами, пытаясь вникнуть в их смысл. Перед ним расстилался безжизненный пейзаж. Трудно было поверить, что в двух шагах протекает река. Казалось, само провидение приговорило эту каменистую почву к бесплодию.

Свою одежду они отдали в стирку и облачились в тряпье, либо позаимствованное у крестьян, либо найденное в сундуке, стоявшем в спальне, единственном помещении, где не протекала крыша. В штанах, простой коричневой рубахе и выцветшей черной тунике Джордан мало походил на хозяина поместья.

Застыв, словно каменное изваяние, Элинор машинально жевала, не ощущая вкуса. Одетая в крестьянское платье, с черной шалью на плечах, она заплела косы и уложила их в тяжелый узел на затылке. Золотистый цвет ее волос так поразил местных женщин, что они благоговели перед ней, словно перед святой.

— Элинор, я больше не могу… Я должен знать. Ты любила Диаса?

Она смотрела на свои руки, не зная, что ответить. Солгать, чтобы не причинить ему боль, или сказать правду? Да и в чем она состоит, эта правда? В том, что она никогда не питала к Родриго тех чувств, которые испытывает к нему? Что вначале ей требовалось дурманящее вино, чтобы наслаждаться любовью Эль Моро? Нет, она не скажет этого Джордану…

— Ну? Неужели это такой сложный вопрос?

Элинор медленно поднялась и подошла к нему. За время путешествия Джордан сильно загорел и осунулся. В крестьянской одежде он казался еще более чужим, чем Эль Моро в его халате и тюрбане.

— Что бы я ни ответила, ты будешь недоволен.

— А ты попробуй.

— Я никогда не любила ни одного мужчину так, как тебя.

— Проклятие, Элинор, я хочу знать, любила ли ты Диаса!

— Нет, — прошептала Элинор, прикусив губу. Она не станет мучить Джордана только для того, чтобы отдать должное памяти любовника.

— Почему же ты плакала?

Он схватил ее за подбородок, не давая отвернуться. Заходящее солнце золотило темные волосы Джордана, глаза казались особенно светлыми на загорелом лице. С мучительным стоном Элинор отшатнулась от него и отошла в дальний конец комнаты. Джордан не стал ее удерживать.

— Как ни трудно тебе это сказать — а мне выслушать, — я должен знать, что ты испытывала к нему, — продолжал настаивать он.

После долгого молчания Элинор подняла голову:

— Он сказал, что ты умер. Я не любила его так, как тебя, но не хочу лгать, утверждая, что не испытывала к нему привязанности. Все, что он совершил, было сделано из любви ко мне.

— Иисусе! — Джордан прислонился лбом к прохладной стене. — Ты жила с ним эти два года?

— Да, хотя и не сразу смирилась с этим. — Страдальческий стон Джордана заставил ее похолодеть. — Мне что, нужно было уйти в монастырь? — крикнула она, поддавшись гневу. — Это успокоило бы твое уязвленное самолюбие? Я думала, что ты умер, Джордан! Как ты не понимаешь?

— Я был жив, когда ты вышла замуж за Гастингса! Элинор негодующе вскрикнула, стукнув кулаком по столу:

— Пресвятая Дева, неужели мы должны снова возвращаться к этому? Я же объяснила тебе, как все произошло. К тому же Гастингс тоже мертв. Он скончался от ран под Толедо.

Пораженный этим известием, Джордан на секунду замер. Выходит, напрасно он проявил благородство, за которое часто себя проклинал.

— Должен тебе кое в чем признаться, хотя в это трудно поверить. Я пытался спасти Гастингсу жизнь.

Это откровение поразило Элинор.

— И теперь ждешь от меня благодарности?

Ее язвительные слова подействовали на Джордана, как красная тряпка на быка. Круто повернувшись, он шагнул к Элинор, но в этот момент дверь отворилась и в комнату вошел деревенский староста с лампой в руке. Поставив ее на стол, старик, кланяясь, удалился.

Стиснув зубы, Элинор старалась овладеть собой. Староста появился очень кстати — гнев Джордана несколько поутих.

— Тот дурацкий разговор в Бургосе, смерть Гастингса, даже твоя жизнь с Диасом — все в прошлом. Мы стоим на распутье, Элинор. Эта развалюха — единственное, что у меня есть. Мне далеко до мавританского вельможи, но я должен знать… жалеешь ли ты, что бежала со мной?

Элинор ахнула, поразившись нелепости вопроса.

— Неужели ты думал, что я считала тебя крупным землевладельцем и только поэтому последовала за тобой? Да я даже не знала, где мы будем ночевать. Черт бы тебя побрал, Джордан, я пошла за тобой из-за любви! И ни секунды не колебалась. Но если этого недостаточно для твоей уязвленной гордости, тогда мне больше нечего предложить!

В комнате надолго повисло молчание. Опустившись на деревянную скамью, Элинор уронила голову на руки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она ощутила легкое прикосновение Джордана к своим волосам.

— Прости меня, Элинор. Иногда я просто схожу с ума от ревности. И потом, я слишком долго жил наедине со своими мыслями.

— Ты все еще любишь меня?

— Конечно. Но стоило мне представить тебя с ним, и я сходил с ума от ревности. Когда же ты заплакала, увидев его мертвым, я пришел в отчаяние.

Элинор взяла его руку и прижала к своим губам.

— Давай похороним прошлое, — прошептала она, — и возблагодарим судьбу за то, что мы наконец вместе.

Джордан опустился на колени и сжал ее лицо в ладонях:

— Элинор, милая, даже если бы ты сказала, что безумно влюблена в него, я все равно не отказался бы от тебя. Ты — частица меня самого.

Слезы хлынули у нее из глаз. Джордан привлек ее к себе и поцеловал, ощутив на губах вкус соли. Они опустились на деревянный пол, обнимая друг друга. Элинор тихо плакала, уткнувшись лицом в его шею.

— Я не мог заняться с тобой любовью, не спросив об этом.

— Ты вел себя так, что я подумала… Впрочем, не важно. Ты хочешь меня сейчас?

Джордан дрожащими руками коснулся ее мягкой щеки и нежных губ.

— Господи, да, хотя мне кажется, что я умру, если это случится, — усмехнулся он, целуя ее. — Я хочу тебя так, как ни один мужчина еще не хотел женщину.

Она улыбнулась.

Несколько минут они лежали в объятиях друг друга, слезы катились из их глаз. Медленно, словно пробуждаясь после долгого сна, Джордан начал гладить ее шею, плечи, затем его рука, осмелев, скользнула в вырез грубого платья. Он не решался коснуться нежных округлостей, опасаясь, что не сможет сдержать эмоций.

Элинор взяла его руку и положила себе на грудь. Джордан сжал податливую плоть. Неутоленная страсть, которую он испытывал к этой женщине, вспыхнула с новой силой. Они целовали и ласкали друг друга, стремясь вернуть былую близость. Первоначальное отчуждение быстро рассеялось, и они с восторгом отдались долго сдерживаемым порывам. Крохотная комнатушка с белеными стенами, примитивной мебелью и полосатыми ковриками исчезла. Они снова очутились в Англии, в зеленой дубраве, где расцвела их любовь.

— О, Джордан, не будем больше расставаться, — прошептала Элинор сквозь слезы.

— Никогда, любимая, обещаю.

Поцелуи и объятия становились все более неистовыми. Они так долго находились в разлуке, что не нуждались в долгой прелюдии. Элинор нетерпеливо привлекла его к себе, вскрикнув от восторга, когда его раскаленная плоть ворвалась в ее жаркое лоно. Задыхаясь от наслаждения, она вторила его медленному движению, пока огненный поток страсти не поглотил все остальные ощущения…

Элинор медленно возвращалась к реальности. Руки Джордана обвивали ее утомленное любовью тело. Ничто на свете не могло сделать ее счастливее. Она снова обрела свою истинную любовь — и теперь уже навсегда.

Незаметно пролетело несколько недель. Новые хозяева Авилы ежедневно объезжали свои владения. Теперь Джордан понял, почему земля в поместье бесплодна: крестьянам не хватало воды. Река была рядом, но жили они как в пустыне. Джордан тщательно изучил ирригационную систему, созданную феллахами, крестьянами мавританского происхождения, и надеялся, проложив оросительные каналы, вернуть земле плодородие.

Несмотря на отсутствие удобств, Элинор наслаждалась пребыванием в заброшенной крепости. Она с жаром принялась за наведение порядка. Деревенские женщины, вооружившись вениками и совками, убрали грязь и мусор, копившиеся годами. Обнаружив в погребе упакованную посуду и прочую утварь, Элинор оборудовала всем необходимым просторную кухню.

В поместье было несколько повитух, которые занимались также врачеванием. Элинор подозревала, что женщины не обходятся без колдовства, однако уговорила их принести целебные травы и снадобья в лазарет, который устроила в одной из комнат.

Каждую ночь, хотя оба уставали от дневных трудов, Джордан и Элинор занимались любовью на расшатанной дубовой кровати под выцветшим зеленым пологом. Трудности и лишения придавали их любви особую остроту.

За прошедшие недели Джордан отразил несколько вражеских набегов. Крестьяне храбро сражались под умелым руководством своего нового господина и захватили богатые трофеи: пять арабских скакунов и ценности, снятые с убитых мавров.

К ноябрю похолодало, небо нет-нет да и затягивалось тучами, вызывая у Элинор, успевшей привыкнуть к яркому солнцу, тоску по дому. Они никогда не говорили об Англии, но Элинор не могла не думать о том, суждено ли ей вернуться на родину. Она часто вспоминала о старом добром Мёлтоне, о своем отце, обо всем, что было дорого ее сердцу. Джордан, казалось, совсем не скучал по родным местам. Дни его были заполнены хозяйственными заботами и отражением атак воинственных мавров.

Как-то прохладным осенним вечером, когда они ужинали у очага, снаружи послышался шум, за которым последовал стук в дверь.

— В чем дело, Джо? — спросил Джордан у вошедшего в комнату деревенского старосты. У старика было труднопроизносимое испанское имя, и Джордан называл его Джо.

— На соседнюю деревню напали мавры. Как бы сюда не нагрянули.

Лицо Джордана напряглось. Враг близко, нельзя терять времени.

— Ты предупредил людей?

— Да, сеньор. Они хотят укрыться за нашими стенами. Впустить их?

— Конечно, только побыстрее. Мавры далеко?

— Не знаю, сеньор.

Элинор последовала за Джорданом, когда он взобрался на полуразрушенные укрепления, откуда открывался вид на окрестности. Кучка крестьян, гнавших перед собой скот, входила в распахнутые ворота. Нападающих нигде не было видно. Отослав Элинор в дом, Джордан спустился во двор, чтобы переговорить с беженцами.

Среди мужчин были раненые. Направив их в лазарет, Джордан разместил женщин и детей в глинобитных хижинах. Одна из крестьянок, закутанная в изодранный, покрытый пылью бурнус, стояла в стороне.

— Ты ранена? — спросил он, прибегнув к услугам Пако в качестве переводчика.

Поверх грязного бурнуса на него смотрели запавшие черные глаза, казавшиеся огромными на изможденном лице.

— Джордан, — сказала женщина, — неужели это действительно ты?

Сердце Джордана оборвалось, а затем лихорадочно забилось. Кроме Элинор, только одна женщина в Андалузии знала его достаточно хорошо, чтобы называть по имени.

— Тарифа? — выдохнул он, застыв на месте.

Незнакомка откинула покрывало, и Джордан внутренне содрогнулся при виде ее исхудавшего лица, обтянутого бронзовой кожей. Синеватые губы раздвинулись в радостной улыбке.

Первоначальное потрясение быстро сменилось гневом. Джордан схватил девушку за худенькое плечо и решительно повел к стене крепости, защищавшей от холодного ветра.

— Почему ты не осталась в Гранаде? Здесь тебе не место. От его резкого тона улыбка Тарифы погасла. Тут Джордан заметил ее округлившийся живот и застонал:

— Иисусе! Это мой?

Глаза Тарифы гневно сверкнули.

— Черт бы тебя побрал, Джордан, как ты можешь сомневаться?! — воскликнула она.

— Прости меня, Тарифа, я просто потрясен. Почему ты ничего не сказала о ребенке? Ты что, не знала?

— Конечно, знала. Поэтому и решила бежать из Гранады. Сауд убил бы меня на месте, если бы все обнаружилось. А ты, мой нежный любовник, бросил меня прямо на улице.

— Я же не знал!

— Именно поэтому я не выдала тебя стражникам. Одно мое слово — и ничто бы тебя не спасло. — Тарифа бросила взгляд на каменное здание. — Она видит нас?

— Господи, надеюсь, что нет!

От его резкого тона что-то умерло в ее душе. На протяжении бесконечного пути, страдая от лишений и голода, Тарифа продолжала надеяться, что в его сердце сохранилась хоть искра любви. Но выражение лица Джордана, когда он упомянул Элинор, уверило ее в обратном.

— Значит, ты не говорил ей обо мне?

— Конечно, нет. И учти, если ты скажешь хоть слово, можешь не рассчитывать на мою помощь независимо от того, чей это ребенок! — прорычал Джордан, схватив девушку за исхудавшее запястье. — Я не отвернусь от тебя. Это мой долг. Иди в дом. Элинор поможет тебе. Я скажу, что ты сестра мавра, с которым я подружился в Гранаде. Но если ты вздумаешь сказать ей о ребенке, клянусь, я…

— Твои угрозы ни к чему, господин, — вымолвила Тарифа, пятясь и низко кланяясь. — Разве у меня есть выбор? Покажи, куда идти. Да возблагодарит тебя Аллах.

С камнем на сердце Джордан проводил ее до двери, отправив вместе с ней других пострадавших. Просто чудо, что она не умерла в пути… Жаль, что этого не случилось, мелькнула в голове мысль. Опомнившись, Джордан произнес покаянную молитву. В чреве Тарифы зреет его семя. И она искренне любит его.

Позже, уединившись с Элинор в спальне, Джордан был необычно мрачен. Хотя угроза нападения мавров к ночи рассеялась, он на всякий случай выставил часовых.

— Наш лазарет переполнен. Вовремя я его подготовила, верно? — заметила Элинор, расчесывая золотистые пряди перед раскаленной жаровней.

— Как дела у раненых?

— Один мужчина может потерять руку, другой — ногу. Хорошо бы тебе взглянуть на них. Ты лучше разбираешься в боевых ранах. Большинство женщин просто напуганы. У одного ребенка сильно порезана нога. Что же касается беременной женщины… Ты знал, что она мавританка?

— Да. Она сестра моего приятеля. Семья отвергла ее, и она пришла сюда, поскольку ей некуда деться.

Элинор взглянула на него сквозь завесу волос:

— Откуда она узнала, что ты здесь?

Джордан судорожно сглотнул, злясь, что приходится выкручиваться. Столь естественный вопрос как-то не приходил ему в голову.

— Она помогла мне достать пропуска.

— В таком случае я должна поблагодарить ее. Без пропусков мы бы до сих пор оставались в Гранаде.

— Верно. Именно поэтому я не мог отвернуться от нее. Ты не возражаешь?

— С какой стати?

— Ну… ребенок добавит хлопот, — промямлил Джордан, не зная; что сказать.

— У нас есть опытные повитухи. Только представь, это будет первый ребёнок, который родится в твоих владениях. Может, мы подыщем ей мужа. Она ведь совсем молодая.

Джордан поддакнул, всей душой желая, чтобы Элинор сменила тему. Тот факт, что Тарифа находится под одной с ним крышей, не давал ему покоя.

Позже, когда они занялись любовью, пыл Джордана подогревался страхом, что Элинор узнает правду. Он не представлял себе ее реакцию и возможные последствия.

Рождество отпраздновали скромно. Преклонив колени рядом с Джорданом на ступенях домашнего алтаря, Элинор возблагодарила Господа за все ниспосланные им благодеяния. Гранада казалась частью полузабытого сна, а лорд Гастингс, Пэйн и крепость Монтджой — всего лишь кошмарами из далекого прошлого. Единственной реальностью были Джордан и их новая жизнь здесь, на берегах Гвадалквивира.

Всю короткую андалузскую зиму шла перестройка Авилы. После восстановления внешних стен началась прокладка оросительных каналов. Как-то холодным солнечным днем, объезжая свои владения, Джордан и Элинор встретили посыльного, явившегося с того берега реки с просьбой о помощи. Его селение подверглось нападению мавров; они сжигали дома, убивали крестьян, угоняли скот.

При мысли, что Джордану придется сражаться, Элинор обуял страх. Как ужасно потерять его теперь! Но война у него в крови. И он не станет слушать никаких возражений. Скрывая тревогу, Элинор помогла ему облачиться в доспехи. Деревенский мальчишка, которого обучал Джордан, при всем его рвении пока еще не годился в оруженосцы.

— Храни тебя Бог, — прошептала Элинор, встав на цыпочки, чтобы поцеловать Джордана, прежде чем он наденет древний шлем, унаследованный от прежнего хозяина Авилы.

— Элинор, любимая, — прошептал он, сжав в ладонях ее прекрасное лицо. — Ты моя жизнь.

Она попыталась улыбнуться, но по щекам покатились слезы. Сердце Джордана сжалось. Впервые он пожалел, что должен заняться делом, которому учился и в котором преуспел. Насколько приятнее было бы остаться дома с Элинор!

Помахав ей рукой, он решительно повернул коня к переправе. Следом скакали его воины верхом на неказистых лошаденках. Джордан ехал на одном из захваченных арабских скакунов, как и его ближайший помощник. При мысли, что он ведет крестьян в бой против бывалых воинов, ему становилось дурно. Впрочем, его подданные уже не раз успешно отражали набеги мавров, доходя до безрассудства в своем желании произвести впечатление на нового господина.

Всю следующую неделю Элинор хлопотала по хозяйству. Несколько деревенских женщин пожелали стать горничными, и она обучала их рукоделию. Занятые шитьем, они сидели у окна, когда к двери нерешительно подошла Тарифа.

— Входи, Тарифа, — любезно предложила Элинор.

— Я хотела бы поговорить с вами наедине, донья Элинор.

— Конечно, садись.

Отпустив остальных женщин, Элинор налила девушке вина. Проведенное в Авиле время пошло Тарифе на пользу. Смуглая, с блестящими черными волосами, в нарядной одежде, которую ей дала Элинор, она выглядела прелестно.

— Когда вы ожидаете господина?

— Надеюсь, что уже сегодня он будет дома. А почему ты спрашиваешь?

— Он говорил вам, что знал меня в Гранаде?

— Да. Спасибо, что помогла с пропусками. Жаль, что тебе пришлось так тяжело в пути, но теперь ты в безопасности. Скоро родится твой ребенок — первый младенец во владениях Джордана.

Тарифа выдавила улыбку. Сердце ее бешено колотилось. Она возненавидела прекрасную англичанку с первого взгляда, видя в ней угрозу собственному счастью.

— Вы ведь тоже были в плену в Гранаде, не так ли, донья? Элинор плотно сжала губы — она старалась не вспоминать о Гранаде.

— Да.

— Я слышала, вас называли христианской наложницей Эль Моро.

Тон мавританки слегка изменился. Она сидела у окна, освещенная лучами солнца, и Элинор насторожилась, заметив враждебное выражение на ее лице.

— О чем ты хотела поговорить со мной?

— Вы знаете, кто мой брат?

— Не имею понятия, и, признаться, меня это не очень интересует, — сказала Элинор, поднимаясь. — Тарифа, если тебе нечего сказать, можешь идти.

— О, мне есть что сказать. Только вам это не очень понравится. — Тарифа гордо выпрямилась. — Может, вам лучше присесть, донья? И не советую вам звать служанок. Не думаю, что вы захотите, чтобы я им все рассказала.

Элинор похолодела от зловещего тона мавританки и снова опустилась на стул.

— Говори, я тебя слушаю.

Тарифа улыбнулась, показав острые белые зубки.

— Так вот, мой брат — Сауд, военачальник Мохаммеда! Элинор молчала. Она догадывалась, о чем собирается рассказать Тарифа, втайне надеясь, что ошибается.

— Джордан был рабом в доме Сауда, — заявила Тарифа.

— Хочешь сказать, что ты и он…

— Джордан — отец моего ребенка.

Элинор стиснула кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Но ты же была в гареме. Как же это могло случиться?

— Это было непросто. Но ради нашей любви… — Тарифа улыбнулась, наслаждаясь тем, что причинила сопернице боль. — Мы рисковали жизнью, только бы быть вместе. А до этого мы любили друг друга много месяцев, пока добирались из Кастилии.

— Так это ты путешествовала с ним? Теперь наступила очередь Тарифы удивиться:

— Вы знали… Но откуда?

Элинор не ответила. Она вспомнила, что Родриго, сообщив ей, что Джордан погиб, в утешение рассказал о связи ее возлюбленного с мавританкой. Элинор полагала, что Родриго солгал, желая настроить ее против Джордана, но теперь убедилась, что он сказал правду.

— Убирайся с глаз моих!

Тарифа отпрянула, опасаясь, как бы Элинор не ударила ее.

— Пошла прочь!

Мавританка метнулась к двери и выскочила из комнаты.

Элинор повернулась к окну. В солнечных лучах танцевали крохотные пылинки. Впереди, насколько хватало глаз, простиралась желтая пустыня. О Боже, ей следовало знать, что их счастье продлится не долго. Все было слишком хорошо. Подумать только, Джордан сказал, что Тарифа — сестра его друга! Будь он проклят за свой обман! А она приняла его шлюху в собственном доме. Прислонившись лбом к каменной стене, Элинор разрыдалась.

Когда наконец она подняла голову, то увидела, что на противоположном берегу движется вереница черных точек. Неужели это враги? Сердце Элинор оборвалось, но в следующее мгновение она поняла, что это возвращается Джордан. Восхитительная минута встречи, которую она ждала с того момента, как он уехал, превратилась в настоящий кошмар.

Они ужинали в напряженном молчании. Джордан терялся в догадках. Почему Элинор так странно себя ведет? Она молча выслушала его подробный рассказ о сражении, в котором они потеряли двоих, убили дюжину мавров, захватив их лошадей и поклажу. Ее безразличие разозлило Джордана. А он-то думал, она будет безумно рада его возвращению, и торопил своих спутников, спеша добраться до Авилы, не дожидаясь утра.

Джордан с грохотом отставил чашу, отодвинул стул и подошел к Элинор.

— Что с тобой? Почему ты молчишь? Ты же знаешь, я не выношу, когда ты дуешься. Скажи что-нибудь, ради Бога!

Элинор подняла голову, и он отшатнулся — столько гнева и боли было в ее фиалковых глазах.

— Я скажу, Джордан. Всего лишь одно слово — Тарифа!

— Будь она проклята! Все-таки рассказала тебе!

— Зачем ты солгал? Сестра твоего друга! Едва ли Сауд считал тебя своим другом.

— Я не хотел тебя обманывать.

— Тогда зачем ты это сделал? А я-то, дура, ничего не заподозрила. Когда она сказала, что ты отец ее ребенка, я вспомнила, что мне говорил Родриго. Даже он знал, что ты завел себе мавританку.

— Элинор… — Он попытался ее обнять. Она оттолкнула его.

— Как ты смел поселить любовницу в нашем доме?

— Она мне больше не любовница.

— Почему я должна тебе верить? Ты солгал мне, Джордан, и не в первый раз.

— Да, я солгал, но только потому, что не хотел причинять тебе боль. Мы были так счастливы! Я не думал, что снова увижу ее.

— Теперь ты скажешь, что не любишь ее.

— И никогда не любил. Тарифа удовлетворяла мои телесные потребности, не более того. Пожалуйста, поверь мне, Элинор.

— Ну да, она ничего не значит для тебя, как не значила та девица в Кентербери. Если помнишь, ты старался убедить меня в своей невиновности.

— Не вижу ничего общего.

— Неужели?

— Тарифа помогла мне выжить в этой проклятой стране. Наш отряд умирал от дизентерии, даже принц заболел. Она умудрялась доставать чистую воду и готовила еду.

— Очень трогательно.

— Проклятие, Элинор, почему ты всегда все усложняешь?

— Здесь нет ничего сложного, Джордан. Все предельно просто. Тарифа была твоей любовницей, а теперь ждет от тебя ребенка.

Пристыженный, Джордан опустил голову:

— Ты права. Остается лишь надеяться, что ты простишь меня.

— Мне будет гораздо легче простить тебя, если ты отошлешь ее отсюда. Я не потерплю твою любовницу под своей крышей. Как ты посмел даже подумать о таком?

— Ей некуда идти. Я обязан позаботиться о ней.

— А как же я? Передо мной у тебя нет обязательств?

— Элинор, ты не можешь требовать, чтобы я выгнал ее сейчас.

Они сверлили друг друга глазами. Боль затуманила взгляд Элинор. Неужели он думает, что может иметь еще и других женщин? Ну уж нет, этого она не потерпит!

— Тебе следовало остаться в Гранаде. Там ты мог бы завести себе и жен, и наложниц, чтобы удовлетворять свою похоть.

Джордан сжал кулаки, едва сдерживая ярость.

— У тебя удивительно короткая память, Элинор. Разве ты не провела два года в гареме Эль Моро? Тем не менее ты ожидала, что я прощу тебе это.

Элинор ахнула при столь жестоком напоминании.

— Ты отыгрался на мне, измучив своей безумной ревностью. Как ты смеешь упрекать меня, когда сам наградил Тарифу ребенком!

Джордан шагнул к ней с потемневшим от гнева лицом, но Элинор выбежала из комнаты.

На следующий день она снова попросила его отослать Тарифу из Авилы или хотя бы переселить в одну из хижин, чтобы она не напоминала ей о его вероломстве. Джордан отказался.

— Это твое окончательное решение? — спросила Элинор. Он угрюмо кивнул, стиснув челюсти.

— В таком случае, Джордан де Вер, можешь оставить себе свою мавританку, а обо мне забыть.

Уязвленный до глубины души, Джордан произнес:

— Что ж, если таково твое желание, я выполню его. Элинор смотрела ему вслед полными слез глазами. Она хотела вернуть его. У нее и в мыслях не было толкать его в объятия Тарифы! Но гордость взяла верх.

Склонившись перед распятием, висевшим на южной стене, Элинор попыталась молиться, но не могла. В отчаянии смотрела она на изваяние Христа. Сестры в Берфорде не раз повторяли, что удел грешника — боль и страдания. Но неужели ее страдания никогда не кончатся?

Спустя шесть недель, темной ветреной ночью, ребенок Тарифы появился на свет. Об этом возвестил его пронзительный плач, заглушивший мольбы матери, взывавшей к Аллаху.

Элинор смотрела на красное личико, отыскивая в нем черты Джордана. Но, не обнаружив сходства, возблагодарила Господа за его малые милости. Во время родов мавританка не выпускала руки Элинор, словно это приносило ей облегчение, а вытолкнув младенца из своего тела, послала Элинор торжествующую улыбку.

Повитуха вымыла ребенка и дала его матери. Та, прижав к себе сына, прошептала ему на ушко извечную мусульманскую истину: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его». Терпение Элинор иссякло, и она вышла из комнаты, оставив Тарифу на попечение повитухи. Увидев Джордана, чертившего схему сложной оросительной системы, которую он намеревался соорудить в поместье, Элинор резко повернулась, собираясь уйти.

— Элинор, не уходи. Все кончилось?

Она кивнула, принимая у него из рук чашу вина.

— Кто родился?

— У тебя сын. Вполне здоровый младенец.

Джордан опустил глаза, уставившись на свои руки. Горечь, прозвучавшая в голосе Элинор, полоснула его как ножом.

— А как она?

— Не волнуйся, скоро сможет прыгнуть к тебе в постель. Элинор не могла ни смотреть на Джордана, ни говорить с ним. Слишком тяжелы были мысли о ребенке, слишком болезненны воспоминания об их любви. Руки Джордана напоминали о его ласках, губы — о сладости его поцелуев…

— Я должен тебе кое-что показать, — сказал он.

— Может быть, в другой раз?

— Нет. Присядь. Я встретил за рекой гонца, направлявшегося в Авилу. Он привез письмо от Эдуарда. Принц зовет меня в Англию.

Кровь отлила от лица Элинор.

— В Англию, — повторила она. В этот момент Англия казалась ей самым желанным местом на свете.

— Ты хочешь поехать домой?

— Да. Здесь меня ничто не держит.

Склонив голову, Джордан долго молчал, затем глухо произнес:

— А я не хочу уезжать. У меня большие планы насчет Авилы, я только приступил к их осуществлению.

Элинор поднесла письмо к свече. Одна фраза сразу бросилась ей в глаза: «Наш возлюбленный сын, Эдуард Ангулемский, был призван к Создателю 6 января сего года».

Ужаснувшись, Элинор подняла взгляд на Джордана:

— Ему было всего шесть лет. Бедный Эдуард, бедная принцесса Иоанна, они так любили своего малыша! Он поэтому возвращается?

Джордан покачал головой:

— Нет. В Гаскони неспокойно. Эдуард нажил немало врагов, обложив население чрезмерными податями, чтобы возместить расходы на испанскую кампанию. К тому же он нездоров. Болезни, которые он подхватил в Кастилии, ухудшили его состояние. Не представляю, откуда он узнал, где я нахожусь. Он пишет, что возвращается в Англию только на время.

— Надеюсь, ты не настолько наивен, чтобы поверить в это?

— Не настолько. Но он мой принц, и мой долг — повиноваться ему. Думаю, нам не стоит ехать через всю страну. Лучше отплыть из Кадиса.

— Что ж, это разумно.

— Элинор… когда мы приедем в Англию, мы могли бы…

— И не надейся! Ни на корабле, ни в Англии, если ты намерен взять с собой эту женщину.

— Проклятие, Элинор, имей совесть! Что, по-твоему, я должен с ней сделать? Ребенок — мой сын. Он нуждается в ней хотя бы на время кормления..

Холодно улыбнувшись, Элинор направилась к дверям.

— Вы будете не первым, сэр Джордан, кто спит с кормилицей собственного сына. Спокойной ночи.

Уже в коридоре она услышала, как он запустил чашей в стену. Что ж, ее страстная молитва хотя бы отчасти услышана. Она возвращается в Англию. Хотя ей так и не удалось заставить Джордана оставить мавританку.