Планета — шахматная доска

4

— Шеф пошел домой, — сообщил Дю Броз.

— Вот и хорошо. — Пелл разложил бумаги на столе.

— Может, кому-то из нас надо… Ассистент быстро взглянул на секретаря.

— Успокойся, Бен, — оказал он. — Напряжение дает себя знать. Шефу не придется отвечать ни на какие звонки — он распорядился направлять всех ко мне. Гммм… — Он помялся. — Слушай, давай поговорим, а ты дока возьми вот эти карточки и разложи их в алфавитном порядке. Или пройди сеанс Крепкого Сна.

Дю Броз взял карточки и принялся их сортировать.

— Извини, — оказал он, — все это вывело меня из равновесия.

Седые волосы Пелла, склонившегося над чертежами, блестели.

— Это почему?

— Сам не знаю. Эмпатия…

— Болтовня, — оборвал его Пелл. — При желании я мог бы быть таким же взволнованным, как и ты. Но я изучал историю и литературу, а также архитектуру и множество других вещей. Только для того, чтобы как-то уравновесить работу психологом. В дорической колонне куда больше совершенства, чем в тебе.

— Да, но зато я могу сделать дорическую колонну.

— Ты можешь сделать и сортир за домом. В этом вся суть. С одинаковым успехом ты можешь сделать и то и другое. — Он рассмеялся. — «Я не люблю человечество… мне не нравится его рожа».

— Кто это сказал?

— Парень по имени Нэш.[3] Ты никогда о нем не слышал. Дело в том, что я трудный человек, Бен. Если кто-то хочет, чтобы я его полюбил, он должен сначала доказать, что заслуживает этого. Это немногим удается.

— Философия, — фыркнул Дю Броз и уронил карточку. Что это такое? «Деформация неба, проявляющаяся в возрасте двадцати лет…»

— Группа случаев, которые я исследовал, — ответил Пелл. — К сожалению, работа эта имеет чисто академическую ценность. Нет, это не философия; меня не волнует ничто из того, что ужасает людей в этом скопище. У людей нет чувства селективного отбора, ови утратили его, отказавшись от инстинкта в пользу интеллекта, и до сих пор не научились дисциплинировать свои творческие силы. Даже птица может свить гнездо, которое будет настоящей жемчужиной строительной инженерии.

— Это тупик.

— К птицам я тоже подхожу критически, — признался Пелл. — На мой вкус в них слишком много от пресмыкающихся. Но люди… через какие-нибудь пятьдесят тысяч или в три раза больше лет люди, возможно, научатся искусству селективного отбора. Выиграют от этого все. Но сегодня род человеческий бредет сквозь трясину, и я разочарован.

— И что это доказывает? — раздраженно спросил Дю Броз.

— Мой эготизм «Эготизм — преувеличенное представление о себе и своем значении.», — рассмеялся Пелл. — А заодно объясняет, почему эта конкретная опасность не сбивает меня с толку.

Однако, подумал Дю Броз, это не объясняет, почему Пелла не волнует опасность, грозящая директору. Камерон — его ближайший друг, этих двух мужчин соединяет теплая нить симпатии. Ассистент имеет в виду что-то еще, какую-то тайную силу, железную дисциплину, позволяющую ему сохранять равновесие.

Дю Броз толком не знал Пелла. Он восхищался им и верил ему, но никогда не пытался вторгаться в глубоко скрытую сферу его личности, которую Пелл маскировал беззаботной развязностью. Ходило множество слухов — скандальных даже в эти аморальные времена — о личной жизни Сета Пелла…

— Гммм, — буркнул ассистент. — Неплохая проблема. Каждый, работавший над этим уравнением, выказывает признаки переутомления или сходит с ума. Если — именно в этом и заключается зацепка — если не может переложить ответственность на другого. Враг сбрасывает бомбы, проходящие сквозь силовые поля. Несколько из них взорвалось, но большинство — нет. На здоровый разум эта штука не имеет права действовать. В ее состав входит подсистема, которая не может работать вместе с другой конструктивной подсистемой. Сошли с ума уже двенадцать специалистов различных отраслей, а двое склонных к самоубийству покончили с собой. Некий Пастор — он физик утверждает, что через несколько дней получит решение уравнения, но проверить это в данный момент невозможно. И так далее, и тому подобное. Нам придется провести несколько личных бесед. Наша задача — сбор данных и их корреляция. Включая и тот факт, что один из членов уравнения касается способа нейтрализации силы тяжести.

Дю Броз уже закончил раскладывать карточки и теперь сидел, машинально играя ими.

— А как нам представить эту задачу шефу?

— Он не должен сознавать ее значения. Мне кажется, его лучше всего утаить от него, принизить в его глазах. И не показывать ему уравнение. Он слишком хороший ученый со слишком обширными знаниями, чтобы взваливать на него такое. Если он возьмется решать его самостоятельно… а все указывает на то, что уравнение обладает своеобразным воздействием… Нет, нужно собирать всю связанную с делом информацию, убеждаться, что она не опасна и только тогда передавать шефу. А это значит, что нас ждет та еще работенка.

— Но можем ли мы действовать таким образом? Разве нет опасности настолько принизить важность, что…

— Мы должны точно установить, почему специалисты, пытающиеся решить уравнение, сходят с ума, — ответил Пелл. — А шеф должен найти того, кто может его решить.

Он встал.

— Для начала хватит. На сегодня закончим. — Пелл сгреб бумаги в ящик стола и проделал привычные манипуляции. Вокруг стола появился купол холодного белого света.

— Стоит ли полагаться на силовые поля, если бомбы противника могут проникать сквозь них, — заметил Дю Броз.

— Я еще настроил взрыватель, — ответил Пелл. — Да и кому придет в голову красть это уравнение? У противника оно и так уже есть. — Он вошел в смотровую, Дю Броз последовал за ним. Парень по-прежнему лежал на кушетке и спал спокойно, глаза его были закрыты, дыхание спокойно.

— Кто это? — спросил Дю Броз.

— Его зовут Билли Ван Несс. Типичный случай — один из той пачки, которую ты разбирал — запоздалое взросление. Возраст двадцать два года, резкие физические и психические изменения начались два месяца назад. Единственной общей чертой является то, что все эти больные родились в радиусе трех километров от Осечки.

— Излучение повредило гены родителей? — Дю Броз вспомнил серебристый потрескавшийся купол на склоне холма.

— Возможно.

— Противник?

— Если даже так, то это оружие почти не подействовало — в общей сложности всего сорок случаев. Странно, еще два месяца назад все они были идеально нормальны, ну, может, не считая запоздалого взросления. Когда они вошли в период созревания, произошли какие-то странные физиологические сдвиги. Деформация неба… но более интересны психические перемены. Они никогда не открывают глаз — довольно характерный симптом. Ты узнаешь его?

— Разумеется.

— Но…

— Минуточку, — прервал его Дю Броз. — Этот парень видит. Он обошел стул, стоявший на его пути.

— Это они умеют, — усмехнулся Пелл. — Похоже на внечувственное восприятие. Когда они ходят, — а ходят они редко, — то никогда ни на что не натыкаются, и никогда не идут по прямой линии. Всегда каким-то сложным зигзагом, словно обходят не только объекты, которые существуют на самом деле, но и такие, которых нет.

— Вестибулярные нарушения?

— Нет, равновесие они сохраняют. Просто они ходят так, словно пересекают комнату, полную яиц. Кстати, что так возбудило этого парня?

Дю Броз высказал несколько предположений.

— Это необычно, — заметил Пелл. — Вдалеке от Осечки они редко проявляют активность. Осечка, похоже, возбуждает их, и тогда они издают этот странный клекот. Гадко звучит, правда?

— У тебя уже есть диагноз, Сет? Пелл покачал головой.

— Если все прочее не поможет, я собираюсь провести зондирование памяти. Может, мне удастся вернуть разум этого парня в его нормальное прошлое. Ну ладно, оставим эти карточки. — Он бросил их на стол и позвонил своему помощнику. — Билли пусть останется на эту ночь в изоляторе. Возьми плащ, Бен. Мы уходим.

— А какое оборудование… Пелл рассмеялся.

— Оно нам ни к чему. На несколько часов мы станем любопытными экстравертами. Я вижу, у тебя тяжелый случай гипертонии, Крепкий Сон ее не излечит. Если бы я велел тебе принять «Глупого Джека», ты сделал бы это, но по-прежнему испытывал бы подсознательное беспокойство. А так ты сможешь расслабиться, потому что я твой начальник, и ответственность ложится на меня.

— Но… послушай, Сет…

— Сегодня вечером тебя ждет тяжелое испытание, — прервал его Пелл. А завтра мы оба спятим.

Только вертолет мог приземлиться в этой самой высокой части Скалистых Гор. Вершина ввинчивалась в небо, в разреженной атмосфере ярко светили даже слабые звезды. Полоса Млечного Пути уходила к восточному горизонту, в направлении Вайомиига; челюсти Дю Броза судорожно сжимались от пронизывающего, холодного ветра. Потом силовое поле вновь поднялось, закрыв небо застывшим куполом тихо потрескивающего света.

Под силовым полем дом напоминал высокогорную базу, крутые скаты крыши были обязательны в местах, где глубина снега измеряется метрами. Сейчас снега не было, и под ногами Дю Броза хрустела голая земля. Они с Пеллом подошли к крыльцу и вскоре уже стояли в огромной комнате, спроектированной, по-видимому, дальтоником. В ней словно смешались сразу несколько интерьеров: под старым гобеленом стояла софа эпохи Людовика XIV, а обтекаемая «Птица в пространстве» Брынкуша[4] присела на мраморный викторианский пьедестал. Восточные ковры резко контрастировали с медвежьими шкурами, разостланными на полу, и головами охотничьих трофеев на стене. Одну стену комнаты целиком занимал сегментный проекционный экран, под ним стояла аппаратура Сказочной Страны и пульт управления, один из самых сложных, какие приходилось видеть Дю Брозу.

— Интересно, это сам Пастор обставлял эту квартиру? — негромко спросил Дю Броз.

— Разумеется, — произнес голос за его спиной. — Точно так, как давно хотел. Некоторых это ужасает. Вы нормально сели? Восходящие потоки здесь довольно коварны.

— Мы справились, — ответил Пелл. Дю Броз разглядывал похожего на гнома человечка со сморщенным лицом Щелкунчика. Доктор Эмиль Пастор тоже смотрел на него сквозь толстые стекла очков.

— Ах, это вы, — воскликнул он. — Я забыл вашу фамилию…

— Дю Броз. Бен Дю Броз. Мы встречались с доктором Пастором в санатории, он изучал пациента номер Эм-двести четыре. Того, который левитирует.

— Левитирует! — фыркнул Пастор, надув щеки. — Вы не знаете даже половины всего. Я уже разобрался, над каким членом уравнения он работал. Нечто великолепное, чистая символическая логика с одним исключением. Точнее, с двумя. Если вы полностью нейтрализуете гравитацию, центробежная сила выбросит вас по касательной в космос. Верно? Но Эм-двести четвертый просто висит в воздухе. Согласно его расчетам, проведенным на основании этого уравнения, это теоретически возможно. Достаточно только подставить произвольные значения орбитальной скорости Земли и силы, необходимой для выведения тела за пределы гравитационного воздействия Земли.

— Произвольные значения? — переспросил Дю Броз.

— Разумеется. На самом же деле это постоянные. Величина первой составляет одиннадцать и шесть километра в секунду, а второй — шесть миллионов килограммометров. Уравнение утверждает, что достаточно удалиться всего на десять километров от Земли, чтобы освободиться от гравитации, и тогда первую постоянную можно игнорировать. Она становится нулевой. Земля вовсе не вращается.

— Что? — остолбенел Пелл. Пастор махнул рукой.

— Знаю-знаю, Эм-двести четвертый безумен. Но его безумие основано на чем-то. Он считает, что может левитировать, поскольку Земля не вращается. И левитирует. А Земля все-таки вертится!

— А что с этими десятью километрами? — спросил ассистент. Энергия… Пастор кивнул.

— И это тоже. Чтобы соблюсти подобным образом равновесие сил антигравитацию — нужно непрерывно расходовать энергию. Если конечно, не имеешь достаточной орбитальной скорости, как, например, Луна. Но Эм-двести четвертый не расходует энергии, правда? А может, расходует?

— Вы же сами говорили, что ваши приборы сходят с ума, — напомнил Дю Броз.

— И это заставляет задуматься, — признал физик. — Может, для наблюдателя, находящегося на месте Эм-двести четвертого, Земля не вращается. Однако, мои приборы не в состоянии это зарегистрировать; они созданы для Земли, которая вращается. — Он рассмеялся, но тут же снова стал серьезным. — Это настолько захватило меня, что я забыл хорошие манеры. Снимайте пальто, господа. Выпьете чего-нибудь? Может, хотите Крепкого Сна?

Дю Броз размагнитил застежку у шеи и бросил плащ в сторону вешалки, которая ловко подхватила его.

— Нет, спасибо. Мы не отнимем у вас много времени. Нам бы хотелось…

— Я бы уже давно решил это уравнение, — сказал Пастор, — если бы кое-какие важные персоны не прогнали меня из Нижнего Манхеттена. Они узнали что некоторые бомбы взрываются, и пришли к выводу, что я могу разрушить их убежище. Тогда я перебрался сюда, наверх. Если будет взрыв, силовое поле ограничит разрушения.

— Эти бомбы могут проходить сквозь силовое поле, не так ли? — заметил Пелл.

— Могут. Прошу сюда. — Пастор пропустил их перед собой, в лабораторию, заваленную оборудованием. Порывшись на стопе, он нашел фотокопию чертежа. — Вот схема механизма бомбы. Вы что-нибудь смыслите в электронике?

— Очень мало, — признался Пелл, тогда как Дю Броз отрицательно покачал головой.

— Гммм. Ну ладно. Во всяком случае вы видите эту штуковину. Она будет действовать только в системе определенного типа, и ни в какой другой. Вторая же часть будет работать только в совершенно иной конструкции. Однако обе они без проблем работают в одной и той же системе. Мы пытались менять их местами, становились на голову и смотрели искоса, но факт остается фактом. Два взаимоисключающих элемента превосходно взаимодействуют. Этого не может быть, однако есть.

Пелл смотрел на схему.

— Что вы на это скажете? — спросил Пастор.

— Мне кажется, инженерам, которые разбираются, почему бомбы проникают сквозь силовые поля, достался крепкий орешек.

— Пока я могу только сказать, — продолжал физик, — что уравнение основано на чем-то вроде непостоянной логики. В нем масса взаимоисключающих моментов.

— Два плюс два равняется пяти? — вставил Дю Броз.

— Два плюс пи равняется ложись и спи, — поправил его Пастор. — Это невозможно выразить обычным языком. Языковые пуристы плевались бы от омерзения. Здесь сказано, — он указал на листок бумаги, — что свободно падающее тело с каждой секундой ускоряется на полтора метра в секунду, а дальше, в этом же самом уравнении это же самое тело ускоряется с каждой секундой на двадцать сантиметров. Вот в этом-то все и дело!

— Вы вообще видите в этом какой-то смысл? — спросил Пелл.

— Что-то такое есть, — признал Пастор, подошея к тазу и начал мыть руки. — Пока я хочу немного отдохнуть. Пожалуй, приму сеанс Крепкого Сна… Но сначала мы можем поговорить. Хотя не знаю, что еще я могу вам сказать.

Пелл заколебался.

— Вы говорите о непостоянной логике, а наука принимает лишь определенные постоянные, на которых основываются все наши знания.

— А что есть истина? — спросил Пастор, разводя руками. — Я сам порой думаю над этим. Во всяком случае…

Они вернулись в большую комнату. Физик подошел к пульту управления Сказочной Страны и начал неторопливо нажимать клавиши.

— Сам не знаю, — бормотал он себе под нос. — Я стараюсь мыслить логично. В том, что бомбы проходят сквозь силовое поле, нет логики, тем более, что эти бомбы не имеют права взрываться.

— Может, это как-то связано с Осечками? — предположил Дю Броз. Считается, что это оружие противника, которое не подействовало. Их силовые поля невозможно преодолеть.

Пастор даже не обернулся.

— Да, невозможно. Но силовые ли это поля… в этом я не уверен. Я входил в состав нескольких комиссий по изучению Осечек, и у меня есть теория, даже две, которых никто не желает слушать. Конечно, двадцать два года назад мой разум был более гибким… — Он усмехнулся. — Если бы вы порылись в отчетах, касающихся этого дела, то узнали бы, что человек по имени Бруно утверждал, будто открыл жесткое излучение, идущее от одной из Осечек.

Пелл, сидевший на диване, подался вперед.

— Признаться, я просматривал эти материалы. Но не нашел там никаких подробностей.

— Потому что доказательств не было, — сказал Пастор. — Излучение продолжалось около часа, и в это время был включен только прибор Бруно, а построить график по Одной точке невозможно. Однако в этом излучении отмечались некоторые закономерности. Бруно считал, что это попытка контакта.

— Да, я знаю, — сказал Пелл. — В этом месте сообщение прерывалось.

— Остальное — просто предположения. Кто же общается с помощью жесткого излучения?

Дю Броз вспомнил Билли Ван Несса, его закрытые глаза и хриплый клекот «К-к-к-как!» Деформация основных генов, неявная до запоздалого созревания, а потом проявляющаяся до сих пор не объясненным психическим отклонением…

— А сейчас вблизи Осечек не отмечается радиоактивности? — спросил он.

— Ничего подобного.

— Тогда почему больные вроде Билли Ван Несса, выходят из оцепенения, сказавшись возле потрескавшегося купола? Трудно предположить, чтобы они ощущали его с помощью своего внечувственного восприятия. Такое воспоминание должно быть приобретено, а не унаследовано.

— По-моему, там проявляется какой-то вид энергии, — сказал Пастор, иначе Осечки не сохранили бы своей неприступности. Но мы не можем ее обнаружить. Вообщето я сомневаюсь, что Осечки связаны с… этим уравнением.

— Пока вы его не решите, — сказал Пелл. — Вам известно, что существует определенный профессиональный риск?

— Да, безумие. Хотите проверить мой коленный рефлекс?

— Честно говоря, хотел бы, — признал ассистент. — А вы против?

— Нисколько.

— Бен!

Это была рутина. Дю Броз записывал и смотрел, как Пелл обследует физика, задавая ему внешне не связанные друг с другом вопросы, которые обретали смысл, когда их сводили воедино. Наконец они закончили, и Пастор сел, улыбаясь.

— Все в норме. Однако, вы довольно необщительный тип.

— Но не антиобщественный. У меня жена и двое детей, — он указал на трехмерный портрет в кубе прозрачного пластика, — и я неплохо приспосабливаюсь.

— Никогда не видел такого сложного оборудования для Сказочной Страны, — заметил Пелл. — Часто вы им пользуетесь?

— Часто. — Пастор подошел к пульту. — Много лет назад я порвал со своими друзьями и теперь создаю собственные системы и парадоксы…

На экране вспыхнули мерцающие полосы и яркие зигзаги. В них была даже какая-то закономерность.

— В данном случае, — продолжал физик, — я подчинил человеческие эмоции цветам. Я создаю сценарий по ходу дела.

Какое-то время они смотрели на сверкающий экран, потом Пелл встал.

— Желаем вам Крепкого Сна, доктор Пастор. Вы нам сообщите, если появятся какие-то новости?

— Разумеется. — Пастор выключил Сказочную Страну. — Я уверен, что решу это уравнение за несколько дней.

— Вправду ли он уверен? — спросил Дю Броз, когда они оказались в вертолете.

— Не думаю, чтобы он обещал яблоки на березе. Голова у него работает нормально. Типичный эксцентрик, Бен.

— У него вообще нет чувства прекрасного.

— Не уверен. Возможно, оно у него особенное. Мне нужна детальная психологическая характеристика Пастора на основании наблюдений сегодняшнего вечера. Подготовь ее побыстрее и покажи мне, хорошо? Если Пастор решит уравнение, все будет в порядке, но если у него ничего не выйдет…

— Думаешь, он психопатический тип?

— Так или иначе, а спятить может каждый. Пастор не является потенциальным самоубийцей или убийцей. Возможно, у него есть некоторая склонность к шизофрении… впрочем, не знаю. А теперь вернемся в Нижний Чикаго. Если до утра нам удастся свести всю информацию в аргументированное сообщение, его можно будет положить на стол шефа.

Дю Броз вытащил из пульта управления дым-трубку и глубоко вдохнул. Пелл захохотал.

— Проняло тебя, Бен?.

— Немного. На самом деле было гораздо хуже — напряженная, трясущаяся диафрагма, мурашки, бегающие по коже. Дю Броз беспокойно шевельнулся в кресле, шестеренки его мыслей вращались, не задевая друг друга.

— Gui bono?[5] — спросил Пелл. Помни, ответственность лежит не на нас.

— Не на нас?

— Мы не сможем решить это уравнение. И не сумеем найти человека, который с ним справится… если, конечно, это не Пастор. Только у шефа есть достаточная квалификация, чтобы соединить отдельные элементы в единое целое.

— Вроде бы так, — признал Дю Броз, и мурашки снова забегали у него по спине.