Плавание «Сидрэгона»

Увольнение на «берег»

Стояло прекрасное утро. Находясь на мостике, я с удовольствием вдыхал свежий холодный воздух и любовался ледяными торосами, заполнившими весь видимый горизонт вокруг нашего корабля. Видимость была настолько хорошей, что, казалось, видно все на расстоянии десяти миль. Плавающие в полынье льдины были довольно крупными, но слабый норд-остовый ветерок гнал их по спокойной воде так тихо, что они никак не могли угрожать нашему кораблю. Около одной льдины из воды показался тюлень, потом еще два. Они с любопытством рассматривали появившегося в их владениях пришельца.

На верхней палубе толпились матросы и старшины, оживленно обсуждавшие арктический пейзаж и бесконечно щелкавшие затворами фото — и кинокамер, запечатлевая на пленке любопытных морских животных. Многие тщательно осматривали горизонт вокруг корабля, стараясь обнаружить царей ледовых полей — белых медведей, но их почему-то нигде не было. Уитмен и Лайон уже были заняты выполнением различных наблюдений и регистрацией данных. Их хлопотливая деятельность напомнила мне о другой работе: настало время установить специально изготовленное для нас крепление ограждения рубки и мостика.

Пульт управления гидравлической системой заполнения и продувания балластных цистерн заперли так, чтобы исключить возможность какой бы то ни было ошибки, могущей привести к внезапному погружению «Сидрэгона». Дело было не только в том, что значительная часть экипажа находилась на верхней палубе, но и в том, что через открытый рубочный люк нужно было оснастить тали. Случайное погружение с открытым люком, да еще с выведенными через шахту различными снастями и такелажем, оказалось бы для «Сидрэгона» последним погружением.

На мостик с трудом вытянули несколько тяжелых стальных брусков, похожих на железнодорожные рельсы. Их нужно было прикрепить огромными болтами над гнездом в ограждении рубки, в которое убиралась хрупкая антенна радиолокационной станции. Радиолокатор не понадобится нам в течение длительного времени, так как в том районе, куда мы пойдем, не встретится ни земли, ни кораблей.

Бёркхалтер закончил астрономические наблюдения еще до того, как над козырьком мостика был установлен последний брусок. Теперь в кабину под козырьком можно было с трудом втиснуть лишь голову и плечи. Все эти «приделки», конечно, создавали большие неудобства и угрожали разбить голову любому, кто, забыв о них, будет поспешно подниматься по трапу на мостик, но зато они не дадут тяжелому льду снести репитер компаса и другое легкое вооружение на мостике.

В целом работы по укреплению ограждения рубки и мостика заняли пять часов. Когда все было сделано, мы разблокировали пульт управления гидравлической системой, открыли клапаны вентиляции цистерн, и «Сидрэгон» стал медленно погружаться.

Мы только что пообедали и сидели в кают-компании — тянули из чашечек ароматный кофе. Часы пробили двенадцать. Вошел лейтенант Леги и четко доложил:

— Обязанности вахтенного офицера сдал лейтенанту Томсону. Произведен осмотр помещений на нижней палубе: все в порядке. — Затем, уже менее официальным тоном, добавил: — Картина на телевизионном экране очень внушительная. Мы проходим сейчас под торосистым льдом толщиной до тридцати метров.

— А вы знаете, командир, мы не ожидали встретить здесь такой глубоко сидящий лед, — поддержал его Уитмен. — Разрешите мне пойти посмотреть, — прибавил он.

Я не удержался от того, чтобы не последовать за ним. Изображение льда на экране телевизора было действительно великолепной картиной.

— Посмотрите на эту льдину, командир, — произнес Уитмен, — ее толщина более тридцати метров.

— А какова ее осадка? — спросил я Уитмена, посмотрев на экран эхоайсбергомера, который никак не реагировал на лед, находившийся так высоко над нами.

— Немногим более тридцати метров. Я просто удивлен толщиной льда здесь, командир. Посмотрите вот на эту льдину — тридцать два метра!

— Увеличить глубину погружения до ста двадцати метров! — приказал я вахтенному офицеру, и он тотчас же выполнил мое распоряжение.

«Если мы по какой-нибудь причине потеряем контроль над глубиной погружения, — подумал я, — такая предосторожность поможет нам избежать катастрофического столкновения со льдом на шестнадцатиузловой скорости».

Мы шли широким зигзагом, пересекая наименее исследованную часть Северного Ледовитого океана, в стороне от путей, которыми ходили другие подводные лодки. К исходу дня участки чистой воды стали попадаться все реже и реже, а осадка торосистого пакового льда уменьшилась.

Только к завтраку следующего дня мы настолько опередили график, что у нас появилось время для всплытия на поверхность. И именно в это время вахтенный офицер обнаружил большой участок чистой воды и вызвал меня в центральный пост. Я с удивлением наблюдал, как эхоледомер показал сначала две, а затем и три мили чистой воды над нами. Мы развернулись и замерили разводье в другом направлении: ширина оказалась не меньшей, чем длина. Я сразу же решил всплыть в этой полынье в паковом льду, самой большой по сравнению с теми, о которых мне приходилось слышать ранее.

Вскоре после двенадцати часов дня мы всплыли в огромной полынье. Низкая облачность мешала определить ее размеры на глаз, но в общем погода была прекрасная: температура воздуха — около 1 градуса тепла, дул легкий норд-остовый ветерок, поднимавший очень небольшую волну. Плавающих льдин в полынье не было.

— Управление кораблем на мостик! Приготовить оборудование для швартовки ко льду! — приказал я вахтенному офицеру и начал присматривать подходящее место у кромки льда, чтобы подойти к нему бортом.

Вскоре я заметил прекрасный ледяной «пирс» с подветренной стороны. У кромки лед возвышался над водой примерно на один метр, а бугорки из торосов на нем не превышали одного-двух метров. Пришвартовавшись так, чтобы корма оставалась в чистой воде, мы избежим опасности удара винтами об лед.

Пока одна группа вытаскивала на палубу оборудование для швартовки к льдине, другая надула и спустила на воду спасательную резиновую шлюпку. Затем в нее погрузили несколько двухметровых стальных стоек и кувалды для того, чтобы забить стойки в лед, и шлюпка отправилась к «берегу». Тем временем главный боцман аккуратно разложил на палубе швартовы. Поскольку нас сносило ко льду ветром, мне пришлось лишь немного подработать машинами, чтобы подвести «Сидрэгон» к «пирсу».

Забить стальные стойки в лед оказалось не так легко: лед был крепок, как скала. Тем не менее матросы боцманской команды отлично справились с этой задачей, и через некоторое время мы благополучно пришвартовались у импровизированного пирса. Распорядившись сменить ходовую вахту усиленной якорной, я объявил по радиотрансляционной сети, что «Сидрэгон» будет стоять у «пирса» по меньшей мере шесть часов и что всем свободным от вахты разрешается увольнение на «берег» с соблюдением следующих условий: на всех должны быть надеты оранжевые спасательные жилеты, никому не разрешается ходить в одиночку или удаляться по льду за пределы видимости с мостика лодки и, наконец, вахтенному офицеру вменяется в обязанность вести строгий учет всех сходящих с корабля и возвращающихся на него. Я считал эти меры предосторожности необходимыми потому, что люди могли случайно провалиться или в скрытую трещину во льду или в только что замерзшую полынью, покрытую ледяной кашей. Если в таком случае поблизости не будет никого, кто может оказать помощь, то пострадавший наверняка поплатится жизнью.

Во всех отсеках корабля приступили к проведению больших и малых работ, которые не могли быть выполнены в подводном положении и поэтому откладывались до всплытия на поверхность. Все приборы и оборудование, которые нельзя было остановить при движении под Водой, теперь были выключены и подверглись чистке, смазке, регулировке и настройке. Заводские специалисты и ученые тщательно проверили всю ледоизмерительную аппаратуру. Гидроакустики вскрыли специальное устройство для взятия планктоновых проб и зарядили его новыми мешочками. Лайон, Уитмен и Моллой собрали свои приборы, инструменты и журналы и намеревались совершить научную вылазку на лед. Телевизионную камеру поставили в самое высокое положение, чтобы записать на видеомагнитофон все происходящее вокруг корабля. Штурман воспользовался возможностью взять высоты Солнца. Легководолазы готовили свое снаряжение и переодевались для первого погружения под паковый лед. Радисты приступили к испытаниям новой радиоаппаратуры.

Мне и самому очень захотелось совершить прогулку по льду и подышать свежим морозным воздухом. Я спустился вниз за фотоаппаратом и пригласил Робертсона составить мне компанию. Он с удовольствием принял приглашение, и мы поднялись на палубу. На лед уже сошло около половины экипажа. Все резвились, бегали и прыгали, словно маленькие дети. Чтобы перейти на лед, пришлось спуститься в резиновую шлюпку, так как выпуклый борт «Сидрэгона» и выступ ледяного поля соприкасались под водой на глубине около двух метров.

Поверхность ледяного поля была неровной, бугристой, покрытой спрессовавшимся снегом, который с хрустом трескался у нас под ногами. Виднелись уходящие вдаль извилистые гряды нагроможденных торосистых льдин высотой два-три метра — результат столкновения больших льдин и ледяных полей и их налезания друг на друга под действием ветра и течений. Огромные глыбы льда застыли на поверхности ледяного поля в самых причудливых положениях. Под воздействием солнечных лучей лед таял, и на поле образовалось множество «озер». Глубина некоторых из них постепенно увеличивалась, в результате чего «озера» соединились с находившимся подо льдом океаном. Когда температура воздуха снова понижалась, «озера» замерзали и покрывались тонким молодым льдом.

Подняв с поверхности такого «озера» ледяной кристаллик, я попробовал его на вкус и обнаружил лишь очень слабые признаки соли; такой лед вполне можно употреблять в пищу. Из верхних слоев морского льда соль постоянно переходит в его нижние слои; верхние слои после этого тают, образуя пресные «озера». В старое время на китобойных судах в море Баффина часто использовали такие «озера» для пополнения запасов пресной воды.

По проваливающемуся снегу Робертсон и я с трудом отошли от корабля. С профессиональным увлечением Робертсон начал показывать мне различные характерные признаки образования льда. Мы подошли к глубокой трещине в ледяном поле, образовавшейся от испытываемого им огромного напряжения. Многие признаки указывали на то, что эта трещина образовалась давно и пока не закрывается. Но мы знали, что трещины, которые превращаются со временем в разводья и полыньи, могут появиться и снова закрыться очень быстро. Полынья, в которой мы всплыли, начала свое существование именно с такой трещины и увеличилась затем до невиданных размеров благодаря, по-видимому, тому же необычному ветру, который очистил ото льда пролив Барроу и большую часть пролива Викаунт-Мелвилл.

Прошло около часа, когда мне доложили, что легководолазы готовы к погружению. Я должен был возвратиться на корабль. Мы неохотно пошли обратно. Робертсона кто-то отвлек, а я направился к «Сидрэгону». Готовые к спуску в воду Ситон и Брюер встретили меня улыбками.

— Я разрешаю вам погрузиться около льда, но ни в коем случае не под него, — сказал я многозначительно. — Сфотографируйте лед и просто потренируйтесь в движении под водой около него; на сегодня этого будет вполне достаточно, — добавил я.

На какой-то момент на лице Брюера появилось разочарование, но оно быстро сменилось характерной для него веселой улыбкой. Он, по-видимому, знал, что я всегда опасался за благополучный исход этих ныряний больше, чем за что-либо другое, и что никакие уговоры и увещевания не изменят моего решения. Я беспокоился за водолазов не зря. Дело в том, что после погружения они выходили из-под моего контроля и действовали самостоятельно. Конечно, если они окажутся в беде, мы попытаемся вытащить их на поверхность при помощи сигнальных линей, но беда в том, что последние могут безнадежно запутаться в беспорядочно нагроможденных льдинах.

Я вспомнил об одном случае спуска водолазов с ледокола, который производили в начале этого года и который чуть не закончился трагически. Водолазы попали в медленное вертикальное течение, которое увлекло их вниз на тридцать метров, прежде чем они догадались взглянуть на свои наручные глубиномеры. Глубина океана под нами была более трех с половиной тысяч метров. Мы ничем не смогли бы остановить погружение водолазов, кроме сигнальных линей, а сами они могли и не заметить, что глубина погружения быстро увеличивается. В другом известном мне случае водолаз случайно выпустил изо рта загубник и сильно перепугался; этого аквалангиста едва успели вытащить на поверхность живым.

Через несколько минут Ситон и Брюер скользнули под воду, а я устроился поудобнее на поручнях мостика, чтобы видеть и водолазов и людей на льду. В группах по два-три человека моряки «Сидрэгона» разбрелись во всех направлениях. Они или обследовали ледяные торосы, или весело бросались снежками, или разбивали большие льдины, чтобы посмотреть на узорчатые слои, из которых те состояли. Полоса тумана несколько приподнялась, и видимость увеличилась до пятнадцати миль почти во всех направлениях. Однако над самой полыньей все еще стояла туманная дымка, которая не позволяла судить о размерах этого открытого участка воды. Вскоре водолазы закончили свою работу и благополучно всплыли на поверхность. К этому времени на мостике появился рассыльный.

— Вас просят спуститься в радиорубку, — четко доложил он мне.

При помощи радиостанции с одной боковой полосой радисты установили очень четкую и надежную связь с Пентагоном. Это позволило мне обстоятельно доложить о нашем положении заместителю начальника штаба ВМС вице-адмиралу Биклею и другим.

К исходу седьмого часа стоянки «Сидрэгона» у ледяного пирса настало время продолжить наш путь, чтобы не выйти из намеченного графика продвижения к цели. Все необходимые работы были выполнены; уволенные на «берег» возвратились. Мы отошли от льдины, оставив в ней стальные стойки, к которым швартовались. Нагреваясь от солнечных лучей, со временем они пройдут через лед и упадут на дно океана.

Видимость над полыньей не превышала трех миль. Мы отошли от льдины и в надводном положении десятиузловым ходом направились на юг, чтобы получить представление о размерах полыньи. После короткого галса в этом направлении мы развернулись на север и повысили скорость хода до пятнадцати узлов. Видимость увеличилась до шести миль. Границы полыньи по обеим сторонам нашего курса виднелись на расстоянии трех миль. Ни одна подводная лодка не ходила еще с такой скоростью в окружении паковых льдов. Мы долго шли на север, но границы полыньи с этой стороны так и не увидели. Кое-кто начал шутить, что так мы можем дойти в надводном положении и до Северного полюса. Холодный ветер продувал находившихся на мостике до костей. Вскоре я решил, что, оставаясь в надводном положении, мы не докажем ничего, кроме того что в паковом льду Северного Ледовитого океана можно встретить огромные участки открытой воды. Я решил уйти в более привычную для «Сидрэгона» среду, на глубину.

Впервые находясь в паковом льду, подводная лодка могла погрузиться нормально, идя на приличной скорости вперед. Я вывел подводный корабль сначала на максимальную глубину для батитермографических наблюдений, а затем снова подвсплыл на рабочую глубину.