Плечом к плечу

Там за Атлантикой чужою и холодной

Через волны пенные седого океана

Ты видишь нас, Тувим? Ты видишь молодые

Румяные в огне знамен багряных лица,

Горящие глаза, отличий знаки, шлемы

И взводы стройные, как нивы золотые,

С колосьями штыков сверкающих, колючих?

Ты слышишь, как в боях чрез рубикон окопов

На запад мы идем стоверстными шагами,

Как греем над костром замерзшие моторы,

Как тащим пушки мы, как проволоку тянем,

Перенося вперед в бою связные пункты,

Как выдвигается огонь артиллерийский

Пред цепью боевой мгновенно за приказом?

Почувствовал бы ты, поэт, здесь на рассвете

Родного воздуха чуть уловимый запах,

Что с запада донес к нам ветер беспокойный,

Приветствовал бы ты знакомую природу,

Ступил на землю б ту, что, как своя, нам дышит, —

И сердце б из груди твоей, поэт, взлетело

В безумном, радостном стремлении на запад!

За горизонтом день в густеющем багрянце

Рождается, и он в сиянье крови, славы

Увидит, как покров распавшегося рабства

Сползет с поверхности страны, как будто глетчер,

Открыв пред взорами зубчатые вершины,

Долины в шрамах рек, в рубцах потоков бурных,

Ожоги пепелищ, истерзанные ткани

Кровавых мускулов и нервов, чувств и мыслей,

Где горестно стоит, заламывая руки

Над пепелищами, народ наш, погорелец.

И может быть, тогда обманщик чужеземный

Иль гад, рожденный здесь и на спине несущий

Предательств больше, чем на коже темных пятен,

Который видеть свет, как хвост свой, неспособен,

Вдруг выползет из мха и, глазками мерцая,

Начнет нас уверять, свой язычок раздвоив,

Что пастырь горьких слез и средь народов Лазарь

Не сможет приподнять руки своей бессильной,

Чтоб белое пятно на карте с начертаньем

«Пустыня польская» вновь заселилось густо

Кружками городов и ярко расцветилось.

У человечества так много сил кипучих,

И сила юная кипит в народе польском,

Она питается из недр земли родимой

И обновляется всегда с весной зеленой.

За горло можно взять, душить, терзать ту силу,

Пытать, топтать и все ж — ее не уничтожить!

Она из тюрем всех, из лагерей прорвется

Вверх к солнцу! Вырвется, как из жерла вулкана!

Бей, вешай, четвертуй, железом жги каленым, —

В руках у палача она лишь стиснет зубы,

Сквозь стон услышишь ты мятежное проклятье,

Как узника шаги в тюремной одиночке,

То — титанический шаг Дня Суда и Гнева[24].

Страшнейшее из всех народных поражений,

Опаснейший недуг больных проказой рабства,

И наихудшее — ведь это гнилость сердца

И одряхлелость чувств живой кариатиды,

Держащей над собой честь, званье человека,

Держащей над собой достоинство народа, —

К это ничего: в огне борьбы, в порыве,

В размахе, в блеске гроз, в стремительном биенье,

В дыханье пламенном великих созиданий

Истлеет ржавчина, огонь очистит в душах

Мощь ослабевшую, взор прояснит, придавши

Чертам расплывчатым решительную твердость,

И потускневшие характеры заблещут

Вдруг ослепительно и совершат деянья

Великие и справятся с задачей

Огромной.

Польша вновь, как воскресенье, встанет,

В сережках зелени и в трелях, воркованьях,

В цветенье трав лесных, в колосьях и потоках,

В бросанье шапок вверх, и в шуме карусельном,

В журчащих для детей фонтанах среди парков,

В то время как смолой запахнувшие срубы

И груды кирпичей, краснеющих средь листьев,

Расскажут о труде успешном за неделю,

Восхвалят новую неделю трудовую.

О Юлиан Тувим, чрез голубые версты

Волн атлантических лицо твое я вижу

На фоне вздыбленных под тучи небоскребов:

Уста, твердящие псалом тоски суровой,

Седые волосы, взлохмаченные бризом,

И взгляд твой, ищущий вдали, за океаном,

В сиянии зари Зигмундову колонну[25].

Твержу я: пусть твоя исполнится молитва,

Пусть воплотятся в жизнь и мысль твоя и слово.

Здесь на земле и там, на Балтике лазурной,

Прольется пусть в борьбе за счастье на планете

Не больше крови, чем в обряде побратимства,

Когда два племени кровь смешивают в чаше.

Живительною будь, борьба, и плодотворной!

Взлетайте, песни, ввысь над полем нашей славы!

Поэт! События меняют облик мира,

В теснине слышим мы гул океана счастья.

Осталось только нам пройти через преграду

Не обозначенных на карте, скрытых рифов.

Так поклянемся же друг другу обоюдно,

Поэт, что никогда не высохнет на перьях

Роса, которую принес свободы ветер,

Что никогда из нас блесною золотою

Не вырвут лживых слов, что речь стальную правды

Рожденную в душе на службе у народа,

Мы будем возвещать отважно, вдохновенно…

А ты нам помоги, о муза созиданья!

Пред тем как дрогнет тьма от петухов кричащих,

Творятся чудеса в лесных дремучих чащах:

Зловещим отблеском деревья загорятся,

И темные кусты вдруг на коней садятся,

Съезжают под откос и движутся в овраге,

И шишаки ветвей колышатся во мраке,

И на деревню вдруг обрушен шквал огнистый,

Бегут из теплых хат в одном белье фашисты

И мечутся, ища — укрыться им куда бы,

Запоры взломаны, горят бумаги штаба.

А в городах — подкоп вдоль улицы пустынной,

В сараях — арсенал, и адская машина

На каждой фабрике невидимо грозится,

И каждое окно зияет, как бойница.

А типографии подпольные ночами

Звучат призывными свободными речами,

До каждого угла листовки долетели,

Уж песня на устах, смятенье в Цитадели[26].

В сугробах, где-нибудь под деревом косматым

Иль в старом городе по улицам кривым

История идет с солдатским автоматом,

И даже мертвые хотят помочь живым.

Во фраках призрачных у насыпи пустынной

Там Лукасинский сам и Траугутт вдвоем

При свете месяца закладывают мины[27]

Под стыки звонких рельс, блестящих серебром.

Варынский там звенит мазуркою кандальной[28]

В воротах фабрики, поход готовя дальний,

И Павяк[29] ждет его. И скачет там в тумане

Стегенный[30] и за ним восставшие крестьяне.

Согнуты тени их, через плечо патроны.

Один из них поит коня водой студеной.

Якуб Ясинский то! Как грозно и сурово

Блестят его глаза! Вновь на коня садится.

Ведь послан он гонцом от Рады Народовой[31]

И должен лично сам вручить письмо Сташицу[32].

Воскрес он для борьбы… В морозном ореоле

Лежат развалины и Модлина и Кутна[33].

Какая тишина! Заря мерцает смутно.

С гранатой Бучек встал в безлюдье улиц Воли[34].

Так настоящее с далеким прошлым вместе

Растит кровавые бессмертники возмездий,

И люди, в прошлые события вглядясь,

Борьбой своей крепят с грядущей жизнью связь

Над отступающей границей рабства, горя,

Что отодвинулась в отливе, словно море,

Взлетела в небо весть сигналами ракет,

Как будто привезли шифрованный пакет,

И конским топотом она несется глухо,

И каждый раз, когда к земле приложишь ухо,

То загудит она подземным гулом в нем, —

Дошла и ширится весть громкая о том,

Что Польша будет жить, от бури сотрясаясь,

И станет радостной, счастливой, молодой,

Ногами — склонов Татр обрывистых касаясь,

Упершись в Балтику янтарной головой.

Как солнце после бурь и долгого ненастья,

Лучистый взгляд ее блеснет светлей, нежней,

И переполнит грудь ее такое счастье,

Что сможет напитать им всех своих детей.

Повеет ветер ей раздольями свободы,

Откроется пред ней слепительная даль,

От запаха земли пройдет ее печаль,

И в сердце сгладятся былых страданий годы.

Весна! Весна! Чудес уже развернут свиток

Во взрывах, в трассах пуль и в грохоте зениток.

Потоком бурным кровь подмыла гребни скал,

И в пропасть падает чудовищный обвал.

Оплот последний взят — ура! Одна бойница

Сверкает и гремит. Скорей ее сметем!

Вперед! Чрез поле битв должны мы устремиться

К победе солнечной! Вперед прямым путем!

Под майскою грозой, под ливнем поцелуйным!

Свобода! Родину овей дыханьем буйным

И победителей шеренги окрыли!

О нет! Не город то поднялся из земли

Над вечной рябью волн, сверкающих вдали…

О нет! Не город то, а поле битвы новой!

Здесь завтра улицы осветит блеск багровый

И будет бушевать железный вихрь и град…

О нет, не город то! Зигзаги баррикад,

Как будто челюсти, ощерили траншеи,

Вращает пушки дот, броней стальной темнея.

Чрез минные поля мой стих-солдат пройдет

Бесшумно, как патруль, и, устремясь вперед,

Увидит и сочтет все огневые точки,

Всех пулеметных гнезд найдет сосредоточье,

Запомнит каждый ров, и дзот, и склад оружья,

Завалы из мешков с песком на чердаках, —

Но прежде пусть мой стих те норы обнаружит,

Куда предателей загнал животный страх!

Пусть встанет он в дверях с прицелом, взятым точно…

Гремит по лестницам, по трубам водосточным,

Пускай мой стих летит в предместья, как призыв,

Чтоб множество людей сплотил один порыв!

Пускай мой стих гремит их гневной бурной речью,

Чтобы восстав пошли поляки нам навстречу!

О братья, если бы под бурею событий

Рукою слабою я мог соединить

Концы тринадцати разъединенных нитей

В одну сплетенную и шелковую нить![35]

То — ненависти нить и нить любви единой!

О, если бы я мог той нитью крепкой, длинной

Все ваши бледные от голода и муки,

Разъединенные от несогласья руки

Связать, как фитилем, огонь пустить по нити,

Чтоб взрывом пламенным сердца у всех зажглись!

Колокола, скорей тревогу зазвоните!

Пускай призыв к борьбе несется мощно ввысь!

Объединимся же! Земля в весенней неге

Вновь ярко зацветет, смерть жизнью победив,

Об этом танки весть несут в гремящем беге,

И каждый выстрел в том порукой, каждый взрыв!

Объединимся же! Чудовищным драконом

Враг отползает вспять по землям разоренным!

От ран его идет тяжелый трупный запах,

И он ползет в нору вонючую свою,

Со сломанным хребтом, на перебитых лапах,

Об острые сучки сдирая чешую.

Объединимся же! Ведь след его осклизлый

Цветущие луга, колосья отравил.

Так защищайте же дома свои над Вислой,

И шахты, фабрики, кресты родных могил.

Объединимся же! И напряжем все силы,

Чтоб гадина живой в нору не уползла

И, раны зализав, не вышла из могилы

Чешуйчатой броней обросшая для зла.

Отрубим голову чудовищу-дракону!

Гранитный Модлин есть, вал Вислы укрепленной,

Домброва[36] есть у нас, есть Гнезно, Познань, Краков,

Варшава, город наш, священный для поляков,

И есть оружие, чтоб гнать фашистский сброд.

Ведь наша армия — восставший весь народ!

Средь смелых партизан найдутся командиры.

Пожар восстания! Взвивайся выше, шире!

Восстаньте же скорей из смрада, гари, дыма,

Восстаньте, сплочены, сильны, несокрушимы!

С заставы Прушковской взлетает юный луч

И пробивается меж стен, как между туч,

От Бема к Фильтровой скользит и к Пенкной прямо,

И пятна всех теней выводит он упрямо,

На Маршалковской же, сияньем огневея,

Раскидывает вдруг свой разноцветный веер,

На Плац Збавителя потом спешит веселый

И будит голубей, позолотив костелы,

Чрез Нововейскую перенесясь в Алеи,

Лазенками скользит, пылая и алея,

Затем чрез Новый Свет по Краковскому мчится

На мост Кербедзя, там из фонарей лучится

И в Вислу прыгает![37]

Веселый щебет птиц звенит на каждом сквере,

И открывает день и жалюзи, и двери.

Я вижу — сочный луг зарею разрумянен,

Глаза прищуривши, любуется крестьянин

На ниву пышную и на плодовый сад,

И маки головой ему кивают пылкой,

И перед купленной недавно молотилкой,

Ликуя, собралась гурьба босых ребят,

И голос мельницы невидимой, но близкой

Звенит, гудит, как шмель, и нарушает тишь.

А телефонные столбы — как обелиски,

Антенны птицами взлетают стройно с крыш…

За это пасть в бою и умереть не страшно,

Ведь кровь погибших всех приказ живым дает —

Над взрытою землей на страже прав, свобод

С оружием стоять, как на высокой башне,

Следить, чтоб все добро, которое в страну

Свою разбойную унес бандит немецкий,

Все до последнего гвоздя, коляски детской

Вернулось к беднякам, в народную казну.

Отточено в боях оружье забастовок,

Пускай сейчас оно покоится в ножнах,

Но всех насильников оно разить готово,

Всем угнетателям оно внушает страх.

О, жальте пчелами, костюшковские ружья!

Сверкайте молнией, о сабли партизан!

Преступник — тот, кто мир меж братьями нарушит,

Кто сеет распрей зло, предательство, обман!

И тот, кто пугалом на ниве хлебородной

Встает, поднявши плеть, чтоб наш мужик свободный,

Опять закрепощен, оборван и уныл,

С сумою нищенской все по миру ходил.

По ним стрелять народ наш будет, как по зверю.

Народ избранникам своим судьбу доверил,

Но смотрит бдительно. Никто не зачеркнет

Страниц, куда вписал народ свой опыт зрелый.

Веками нас давил обман и хищный гнет,

И рвался на восток в крови орел наш белый.

Но дружба братская скрепила наш союз

И старая вражда не повторится больше.

Сегодня ты несешь в боях железный груз,

А завтра золото плодов пожнешь ты, Польша!