Пленительные наслаждения

Глава 4

Габби с наслаждением потянулась. Впервые за несколько месяцев она проснулась в кровати, а не на привинченной койке. Здесь не было ни воды, ни волн, которые равномерно поднимали и опускали корабль. Она не задернула на ночь шторы, и сейчас комнату залили бледные солнечные лучи. Снаружи доносилось пение жаворонков. Во всяком случае, Габби решила, что это именно они. У отца была библиотечка поэтов, и в каких-то стихах она вычитала, что в английских садах поют жаворонки.

Она ложилась с тревожными думами о своем будущем замужестве. Утро принесло с собой надежду. Вчера, обедая, она даже не ощутила вкуса еды, так как Питер менторским тоном проводил с ней инструктаж по правилам хорошего тона, приводя подробные примеры из жизни королевской семьи. И он был абсолютно прав, когда обратил внимание на тот прискорбный факт, что в ее воспитании есть много упущений. Несомненно, Принни – так Питер называл принца Уэльского – занимал важное место в жизни ее будущего мужа, поэтому она старалась внушить себе интерес к тому, что он ей рассказывал. И если даже она нашла подвиги этого Принни несколько… ну, скажем, пресноватыми, это мелочи. Важно, что ей нравился Питер.

Она украдкой наблюдала за ним, пока он подробно объяснял ей, какие родственные узы связывают королевскую семью с немецкой правящей верхушкой. Он был такой очаровательный. Его светло-каштановые волосы спадали на лоб, а идеально уложенные локоны прикрывали уши. Подобного мужчину она не встречала даже среди англичан. Те англичане, которые бывали в доме ее отца, все как один были смуглые от индийского солнца. У него же была восхитительная кожа цвета слоновой кости.

Габби выскочила из постели, подбежала к окну и оглядела сад. Она знала, что деревья должны были сбросить листья, а цветы завять – ведь сейчас ноябрь. В Индии она много слышала об английских зимах. Она представляла себе ураганные ветры, сдувающие землю с твердых как камень равнин, и режущие лицо ледяные дожди, продолжающиеся порой многие месяцы. Рассказывали, что при сильном морозе люди засыпают прямо на ходу и навсегда остаются в сугробах, что с неба иногда сыплются ледяные шары размером с плоды манго, пробивая насквозь крыши домов. Из-за таких зим англичане стали хищными и чопорными, объясняли ей слуги в Индии. Во всем виноват холод.

Но на самом деле все оказалось не так. Сад – весь в густой золотисто-рубиновой листве, а яблоки на ветвях деревьев дерзкого имбирного цвета. И не похоже, что за окном холодно. Габби тряхнула головой, откинув за спину копну рыжих волос, и прижалась лбом к стеклу. В первый час рассвета – похоже, сейчас было около пяти утра – в доме стояла тишина. Ни отдаленных голосов, ни шороха шагов. Вообще никаких звуков.

Можно выбежать на минутку в сад, и никто этого не увидит.

Габби быстро подвязала волосы лентой. Подумав немного, почистила зубы и сполоснула лицо – сад звал ее к себе, но она не хотела выйти к нему неряхой.

Она сунула ноги в башмаки, которые в сочетании с ночной рубашкой выглядели совсем замызганными, и на цыпочках вышла из комнаты. Спускаясь по широкой лестнице, она размышляла о том, какая дверь ведет в сад. Парадная выходит на улицу, с улицы входа в сад наверняка нет, из гостиной с тигровой мебелью – тоже. Правда, в конце коридора была еще одна – запретная – дверь, за которой накануне исчез Кодсуолл с их одеждой.

Габби тихо повернула ручку и через секунду оказалась во дворе. Тенью скользнув через приоткрытые садовые ворота, она вздрогнула от встретившего ее порыва холодного ветра.

Блеклое бледно-голубое небо так отличалось от жаркого промасленного синего неба Индии. Даже воздух был другой – густой, водянистый, он, казалось, был пропитан дождем. Она неслышно проплыла в сад, похожая в белой ночной рубашке на привидение, изредка поглядывая вниз на свои туфли, носы которых промокли от росы и покрылись темными пятнами.

Дорожки расходились в трех направлениях. Габби побрела по той, которая была обсажена цветами. Яркие вишнево-красные розы грустно склонили к земле маленькие головки. Изысканные, цвета морских ракушек гвоздики, растущие гроздьями, согнулись под тяжестью соцветий. В саду стоял пряный запах, чем-то напоминающий тот яблочный соус, который она впервые попробовала вчера вечером. Габби потянулась сорвать цветок, но он был так прекрасен и к тому же так мокр, что она быстро отдернула руку.

Издалека глухо доносились звуки просыпающегося Лондона. Грохот карет, переплывая через высокие каменные стены, мешался с сонными птичьими голосами. Она шла вперед, вспоминая великолепие роскошных орхидей, росших вокруг особняка ее отца, и пронзительные крики прятавшихся в них птиц. Здесь, внутри живой изгороди, слышался лишь щебет и короткие трели, будто кто-то читал вводный курс сольфеджио для птенцов.

Ее туфли тихо шуршали по мощеной дорожке. Там, где она делала плавный поворот, Габби остановилась…

На каменной скамье сидел ее будущий деверь, вытянув перед собой ноги, откинув голову и прикрыв глаза. Может он спит? Наверное, долго просидел здесь и уснул, подумала Габби, не зная, как поступить. Лучи солнца окрашивали его лицо в бледно-медовый цвет. Первое, что она отметила, приехав в Англию, – белый цвет кожи англичан. Их лица, казалось, были припудрены мелом. Так же как и ее собственное. Отец не позволял ей выходить из дома без шляпки. Он говорил, что иначе она никогда не будет котироваться на рынке невест.

У ее будущего мужа лицо было даже светлее, чем у нее. И вообще, он – само совершенство, подумала она, вспоминая с приятным трепетом безукоризненную прическу и белую кожу Питера.

Лицо Квила было смуглее, а волосы темнее. Даже от этой неяркой утренней зари они приобрели оттенок красного дерева, под стать золотисто-теплому цвету кожи. Волосы-то пора подстричь, подумала она и улыбнулась. Квилу нужен кто-то, кто бы за ним ухаживал. Она позаботится, чтобы у него была жена, как только обзаведется знакомствами.

Габби на цыпочках подошла к скамье и осторожно села рядом с ним.

К ее ужасу, он проснулся и еле сдержал возглас изумления.

– Извините, я не знала, что вы спите, – смутилась Габби. – Я думала, вы просто замечтались.

Квил молча смотрел на нее. Его глаза под тяжелыми веками были так мрачны, что она не могла разглядеть их цвет. – Я не ожидала, что застану здесь кого-нибудь, – беззаботно продолжала Габби. Она привыкла к тому, что многие люди спросонья бывают не в духе. – И уж конечно, не разбудила бы вас, если б знала, что вы спите. Не провели же вы здесь всю ночь?

Квил смотрел на нее как на привидение. Она разозлилась. Он считал ниже своего достоинства разговаривать с ней. У нее было время в этом убедиться. Но Габби решила не отступать и широко улыбнулась:

– Нет чтобы сказать: «Доброе утро, Габби. Как вам спалось в вашу первую ночь в Англии?» Может, я не слишком сведуща в английских манерах, но, уверена, у вас тоже принято здороваться с будущими членами семьи.

В ответ она услышала:

– Подите к лешему! – Ее улыбка померкла.

– Я надеюсь, это не только ваш сад? Мне никто не говорил, что сюда нельзя приходить. Извините, если нарушила ваш сон. Но я так обрадовалась, что здесь кто-то есть. Я бы дорого дала, чтобы спросить…

Квил перебил ее:

– Габби!

– Да?

– Вы не одеты.

– Ну что вы, я одета! Видите, на мне ночная рубашка и туфли. – Габби выставила из-под подола маленькую ножку в промокшем башмаке. Они вдвоем уставились на нее и смотрели в течение минуты. – Вам незачем беспокоиться по поводу приличий, – весело продолжала она. – В конце концов, здесь никого нет. Слуги еще не просыпались. И мы никому не расскажем, – добавила она, подразумевая под «никому» своего суженого. Вчера, пообщавшись с ним всего двадцать минут, она поняла, что для него этикет – больная тема.

Габби подмигнула Квилу, который все еще молчал и по-прежнему нелюбезно смотрел на нее. Если она ужасно боялась навлечь на себя неодобрение Питера – от одной мысли об этом у нее прерывалось дыхание, – то с Квилом она не испытывала ничего похожего. Дразнить деверя было даже приятно. Все-таки есть разница между мужем и братом, сделала она неожиданное открытие.

Она скользнула по скамье, подвигаясь к Квилу, и сунула ему руку под локоть.

– Ну, сэр, пока вы еще не дали обет молчания, не могли бы вы сообщить мне названия этих цветов?

Квил все так же молча смотрел на нее, неприступный как скала. Он никак не мог взять в толк, что происходит.

Боль в ноге не дала ему уснуть. Он вышел поразмяться и застал сад в утреннем тумане, с кустами, покрытыми росой, их ветки от влаги клонились к земле. Судороги перестали его донимать, и тогда он наконец присел и уснул, чтобы увидеть во сне… да, ее, Габби. Да простит ему Бог!

Квил не хотел признаваться себе, что его ум предательски навеял этот в высшей степени странный сон. И вдруг – вот она, как продолжение его сна, с ее шафранно-медными волосами, каскадом спадающими по спине. Эту копну не могла удержать даже лента, которой она связала волосы и которая теперь сползла вниз, запутавшись в рыжих кудрях,

– Габби, – хмуро заявил он назидательным тоном, тщетно пытаясь обуздать разгулявшееся воображение, – вы не должны появляться в саду в ночной одежде. И никогда, никогда не выходите из своей комнаты неодетой.

Она проигнорировала его слова и, вскочив на ноги, потянула его за собой.

– Квил, я думаю, у нас есть еще минут пять. Только пять минут… и я побегу обратно.

Ему оставалось только покориться. Он не смог бы ее переубедить, если ей что-то втемяшилось. И он это знал. А сейчас он и подавно не мог ей противостоять, когда ее губы, припухшие со сна, пылали так ярко, а глаза смотрели так… так зазывно. Ее кожа, покрасневшая на холоде, заставляла его кровь быстрее бежать по жилам. У него зудели пальцы сорвать с нее эту толстую ночную рубашку, чтобы… О Боже, как он хотел упасть перед ней на колени и зарыться лицом в ее кремовую плоть!

Квил опустил глаза на дорожку и, проглотив ругательство, поплелся за Габби.

– Вон те желтые продолговатые, похожие на пудинг, – показал он на невысокий кустарник с осыпающимися трубчатыми цветами, – золотой дождь. Те, что над летним домиком, – ломонос, а маленькие лилии – красавка…

– О, подождите, Квил, не так быстро! Я хочу понюхать те синие цветочки, ломонос, и поближе посмотреть на трубочки.

Квил сорвал ветку с золотистыми цветами. Когда он стряхнул ее, сияющие капли росы пролились на землю крошечным дождем.

– Вот, держите. – Он протянул ей ветку.

– Какая прелесть! – Габби, сияя от счастья, зарылась носом в цветы. Когда она подняла голову, ее нос был желтый от пыльцы и напоминал лютик.

Квил протянул руку и стер пыльцу большим пальцем. У Габби был маленький прямой носик – аристократический носик, говоривший о благородстве рода Дженингемов – во всяком случае, в данной антропологической частности.

– Как ваш отец познакомился с вашей матерью? – Квил не много знал о Ричарде Дженингеме, хотя этот человек все больше и больше возбуждал в нем любопытство. Габби, кажется, не сочла этот неожиданный вопрос невежливым.

– Мама эмигрировала из Франции. Отец женился на ней после двухнедельного знакомства. Их брак длился менее года. Мама умерла при моем рождении.

Квил чувствовал, как круглые солнечные пятна уже начинают греть спину. Габби, похоже, совершенно не волновало, что их могут застать здесь вдвоем. Он взял ее за руку и быстро повел к дому. И вдруг остановился.

– Вы должны войти одна.

– Квил! – В хрипловатом голосе Габби звучала досада. – Вы ведете себя невежливо. Я сказала, что моя мать умерла, и вы должны были по крайней мере выразить мне свое сочувствие.

Он посмотрел на нее с высоты своего роста, снова подавив внезапное желание ее поцеловать.

– Мне бы хотелось услышать о ваших родителях больше, – проговорил он, – но я беспокоюсь, что нас увидят слуги. Теперь они уже, возможно, встали.

– Ну и что? Неужели надо делать из этого трагедию? Мы же одна семья, в конце концов. – Габби дружелюбно улыбнулась, глядя на него невинными, как у ребенка, глазами.

– Габби, вы с Питером еще не женаты, – подчеркнул он. – Если нас застанут вместе в саду, несомненно, начнутся всякие домыслы. На вашей репутации будет несмываемое пятно.

– Кстати, я вспомнила… – нахмурилась она. – Я все собираюсь спросить, почему я выхожу замуж за Питера? Не подумайте, что я этого не хочу, – торопливо добавила она (видя ее лучезарную улыбку, Квил этого и не думал), – но я совершенно уверена, что папа собирался выдать меня замуж за вас. – Она смутилась. – Вернее, он думал, что Питер – это вы, и боюсь, что он рассчитывает однажды увидеть меня виконтессой. Но ведь этого не будет, Квил? Виконтессой станет ваша жена.

– Возможно, вы не станете виконтессой, но ваш сын, несомненно, получит титул виконта. Я никогда не женюсь.

– Но…

– Габби, – оборвал ее Квил, – теперь вы должны вернуться в свои комнаты. Идите! – И он подтолкнул ее к дому.

У Габби не было выбора. Поэтому она поднялась по ступенькам и вошла в холл, не переставая думать о словах Квила. Конечно, ему нужно жениться! Ее ничуточки не волнует, что она не станет виконтессой. Да и отец, когда узнает, страдать не будет. А Квилу очень сиротливо одному. Это видно по его унылому выражению лица. Он нуждается в ласке, в заботе, ему нужно, чтобы его веселили, пусть даже он смеется одними глазами.

У себя в комнате она разулась, засунула туфли под кровать, опустив пониже стеганое одеяло, забралась в постель и позвонила горничной.

О ветке из сада она забыла напрочь.

Через минуту появилась молоденькая служанка по имени Маргарет. Первое, что она сказала после реверанса, было:

– Какие очаровательные цветы, мисс!

– Да, – жизнерадостно подхватила Габби, – Разве не прелесть? Вы сказали, вас зовут Маргарет? Типично английское имя. Маргарет, у нас в Индии нет подобных цветов. Трубочки-пудинги. Звучит так по-английски, не правда ли?

Восхищенная дружелюбием Габби, горничная принялась наводить порядок и растапливать камин. Она даже не придала значения мокрым туфлям, а просто запихнула их под мышку, чтобы потом почистить. И уж совсем не думая о свежесорванных цветах, спокойно поставила их в хрустальную вазу возле кровати. Ни одна леди из благородных не была с ней настолько приветлива. И вообще молодая хозяйка вела себя так, будто они были подругами.

К завтраку Габби, одетая и причесанная – Маргарет уложила ее волосы аккуратными локонами, сжав их с боков обручем – вошла в гостиную, держа за руку Фебу. Когда она увидела, что ее жених уже в комнате, лицо ее просияло – а у Квила испортилось настроение.

– Доброе утро, Питер, – весело поздоровалась она. Затем повернулась к деверю: – Здравствуйте, Квил.

– Доброе утро, мисс Дженингем, мисс Феба, – весьма прохладно ответил Питер.

Утро было не самым любимым его временем. Но он посчитал нужным вытащить себя из постели в этот неурочный час, чтобы отвезти Габриэлу к модистке. Чего доброго, кто-нибудь из друзей увидит его будущую жену в этой ужасной одежде. Лучше застрелиться!

Он дождался, пока его невесте и девочке принесут завтрак.

– После того как вы закончите, я отвезу вас к мадам Карем, – объявил он.

– Замечательно! – обрадовалась Габби, щедро накладывая себе желе. – Более вкусных хлебцев я никогда не ела. Из чего это желе, Филипп?

Питер пришел в ужас, осознав, что она обращается к лакею. И слуга улыбался ей как равной!

– Это желе из черной смородины, мисс. – Филипп мгновенно уставился в стену, чувствуя на себе взбешенный взгляд Питера.

– М-м-м, – восхищенно протянула Габби. – Мне нравится. А тебе, Феба?

Девочка с сомнением посмотрела на желе.

– Моя няня никогда не позволяла мне намазывать на хлебцы что-нибудь сладкое, чтобы я не потолстела. А то я не смогу выйти замуж.

– Твоя няня – тиран! Попробуй это, дорогая. – Питер нахмурился. По его понятию, как раз Габби и следовало избегать сладостей. Возможно, дело было в ее платье, но она выглядела чуточку полнее, чем предписывала популярная в Лондоне французская мода. Однако обсуждение этой темы требовало более интимной обстановки.

Габби повернулась к нему, аккуратно облизывая нижнюю губу. Питер посмотрел на нее исподлобья. Квил резко встал и вышел, даже не сказав положенных в таких случаях слов. Если уж он заметил ее нецивилизованные манеры, значит, ей действительно требуется воспитательница.

– Это ваша подруга?

– Вы о ком? – Питер на секунду отвлекся и решил, что видимо, пропустил имя.

– Мадам Карем, к которой мы поедем после завтрака.

– Нет. Мадам Карем – портниха. Модистка, как называют их во Франции. У нее лучшие модели в Лондоне. Вам нужен гардероб в кратчайшие сроки, поэтому я попросил ее принять нас без очереди.

– О, это не проблема, – спокойно ответила Габби. – я привезла двадцать платьев из Индии. Я скопировала фасон из «Бомонд». Это журнал мод.

– Я неплохо осведомлен о «Бомонд». – Изображение Питера не раз появлялось на его страницах, хотя журнал выходил всего шесть раз в год. – Но их фасоны вам не подходят.

– Не подходят? – Габби почувствовала, что ее тянут за рукав. Она увидела молящие глаза Фебы и вдруг вспомнила о ее коротких платьицах, доставляющих ей столько неприятностей. – Вы правы, – кротко согласилась она. – А Фебе нельзя поехать с нами? Может, мы закажем одежду и для нее тоже?

Питер согласился. Феба ему нравилась. Она, похоже, знала свое место, хотя по всем правилам ее местом сейчас должен быть школьный класс. Но, неожиданно оказавшись за одним столом со взрослыми, она продемонстрировала отличное воспитание. Он с одобрением отметил, что, попробовав немножко желе, девочка отложила свой хлебец в сторону. Чтобы столь юная леди блюла фигуру?!

Зато Габби уплетала лакомство за обе щеки.

– Вы не навредите своему здоровью? – не выдержал Питер. – Употреблять так много хлебцев с желе не рекомендуется.

Сам он ограничился чашкой чая с двумя ломтиками персика, не то что Квил. Тот наворачивал, как рабочий с фермы. Он всегда так ел. Добавив немножко сахару, Питер деликатно помешивал чай, стараясь не бренчать ложечкой о тончайший китайский фарфор.

Габби удивленно посмотрела на свой хлебец и отложила его в сторону.

– Спасибо, что подсказали, – улыбнулась она.

Она по крайней мере управляема, подумал Питер. Может удастся ее перевоспитать, отточить ее манеры так, чтобы ему не было стыдно показаться с ней в обществе.

– Никогда не думала, что желе может повредить здоровью, – протянула Габби. – У вас от него желудок болит или, – она запнулась, – что-то еще?

Питер даже поперхнулся чаем, услышав столь неделикатный вопрос. Он украдкой взглянул на Филиппа. Вышколенный лакей невозмутимо смотрел в пространство. Питер решил не отвечать ей. Его взгляд плавно скользнул поверх ее головы.

– Если вы кончили завтракать, я закажу экипаж. – Габби в раздумье кусала губы. Что это – плод ее воображения или оба брата Дьюленд не умеют поддерживать беседу? Внезапно лицо ее прояснилось. Видно, смородиновое желе чревато неприятными последствиями для кишечника. Как она могла подумать, что Питер согласится обсуждать за столом столь пикантные подробности?

Она аккуратно сложила салфетку и положила на стол.

Приобщение Габби к высокой моде ознаменовалось шоком для всех, кто хоть как-то был причастен к этому событию.

Чопорный дворецкий проводил гостей в приемную, выдержанную в бледно-золотистых тонах, и через пару минут к ним вышла сама хозяйка. Она шумно приветствовала Питера. Судя по всему, они и в самом деле были очень близко знакомы. В течение нескольких секунд он щедро расточал ей комплименты, восхищаясь туалетом некоей леди Холланд, которая заказывала его у мадам Карем по случаю дня рождения принца.

Мадам Карем коротко кивнула Габби и больше не обращала на нее внимания. Феба тоже, кажется, превратилась в невидимку. Габби вздохнула и стала осматривать комнату. Девочка чинно сидела в кресле рядом с сопровождавшей их горничной.

Габби подошла к зеркалам. К ее удивлению, они были установлены таким образом, что стоящий перед ними человек мог обозревать себя одновременно со всех сторон. Она с интересом разглядывала себя в зеркале, когда сзади к ней подошли мадам Карем и Питер. Дама улыбнулась ей гораздо приветливее, чем при встрече, и взяла ее за руку.

– Извините, я не знала, что вы невеста месье Дьюленда. – Габби улыбнулась. Ей было приятно видеть, что Питера так уважают.

– У вашего будущего мужа божественный вкус, – восторженно выдохнула мадам. – Немного фантазии, и можно сотворить чудо. Даже обычный костюм будет выглядеть шикарно.

Габби заморгала и посмотрела на отражение своего жениха в тройном зеркале. В этом скромном темном костюме он нравился ей гораздо больше, чем в том – с шитьем и золоченым кружевом, когда он вернулся с королевского приема. Мадам, видимо, ждала от нее каких-то слов.

– В самом деле, Питер довольно элегантен, – пробормотала она.

– Элегантен! – закатила глаза портниха. – Вы плохо себе представляете, за кого выходите замуж, мисс Дженингем! Да ваш жених – законодатель мужской моды в Англии! Если сегодня вечером он наденет однобортный белый жилет, завтра большинство джентльменов станут носить точно такой же, можете мне поверить!

– Дорогая мадам Карем, – вмешался Питер, – вы преувеличиваете. Просто вы слишком мне благоволите.

– Мне нет нужды преувеличивать, я – француженка, надменно заявила мадам. – Я всегда говорю правду, и только правду!

Габби сделала круглые глаза, а Питер с глубоким поклоном приблизился к мадам и прижался губами к кончикам ее пальцев.

– Мадам, моим лучшим ответом на ваши похвалы может послужить тот факт, что я вверяю вам мою будущую жену. Не кому-нибудь, а вам, мадам Карем!

– Ну что ж, тогда приступим. – Мадам повернулась к Габби, но теперь она уже не светилась от счастья, как миг назад, и оглядела ее сверху вниз, от макушки до башмаков.

– Это будет нелегкая задача, – грустно вздохнул Питер. – Настолько нелегкая, что под силу только лучшей модистке в Лондоне.

– М-да. – Мадам Карем ходила вокруг Габби, как тигр из сказки вокруг козочки.

– О белом не может быть и речи, – предупредил Питер.

– Мне нужно время, – наконец объявила модистка. – Я должна хорошенько подумать.

– Ваш талант, мадам, от Бога! – Питер понизил голос: – Могу я просить вас о капле снисхождения, мадам? Может, вы найдете какое-нибудь готовое платье, которое можно быстро подогнать по фигуре? А то я не могу даже покатать свою невесту в экипаже. Мы приехали к вам в закрытой карете, вы же понимаете.

– Очень осмотрительно, – похвалила его мадам Карем. – Но, дорогой месье Дьюленд, едва ли я смогу так быстро помочь вам, разве что одно-два платья, не более. Боюсь, что мисс Дженингем слегка… слегка… – Модистка подбирала слова, чтобы озвучить обнаруженный ею небольшой дефект, но, к великой радости Габби, ей не дали этого сделать,

– Герцогиня Гизл, – радостно пропел дворецкий. Дверь распахнулась, и в примерочную впорхнула благородного вида дама, сопровождаемая горничной. Мадам Карем моментально повернулась к ней.

– Ваша светлость! Я и не знала, что вы уже в Лондоне!

Питер тоже с ликованием устремился ей навстречу. Габби с завистью смотрела на гостью. Вот она наверняка не доставит мадам Карем ни малейших хлопот! Платье герцогини казалось тоньше батистового платка, и было ясно видно, что фигура ее совершенна – впрочем, как и все остальное.

Питер заговорил с ней так непринужденно, что Габби удивилась. С ней он так никогда не разговаривал. Может, он влюблен в герцогиню? Не потому ли он не хочет жениться на ней, Габби? Герцогиня была такая же ухоженная и ослепительная, как и он сам. Вместе они смотрелись изумительно. У них были бы прекрасные дети. В общении Питера с герцогиней было столько интимного. Явно до ее замужества их связывали любовные отношения.

Габби поморгала, чтобы отогнать слезы. Как мучительно, вероятно, было ему видеть, что его возлюбленная выходит замуж за другого. Может, даже за старого горбуна! Она представила искаженное страданием лицо Питера во время венчания и проглотила комок в горле.

В этот момент к ней подошла герцогиня. В романтическом воображении Габби эта женщина должна была сейчас пребывать в последней стадии горя, но на самом деле ее переполняла радость.

– Здравствуйте, – улыбнулась гостья, протягивая ей руку в перчатке. Габби взяла ее, гадая, надлежит ли ее пожать… или поцеловать? Она понятия не имела, как вести себя с герцогиней. Может, полагается присесть в реверансе? Наконец, решившись, она встряхнула руку герцогини и тотчас отпустила.

– Это моя невеста, – представил ее Питер. – Мисс Дженингем недавно прибыла из Индии, а точнее – лишь вчера.

Габби видела, что ее жених испытывает неловкость перед герцогиней – по-видимому, из-за этого злосчастного платья.

Но леди Софи, герцогиня Гизл, как будто ничего не замечала.

– Я только что с корабля! Мы с мужем почти год путешествовали по Турции. Теперь мне просто нечего надеть! – Леди Софи с улыбкой повернулась к хозяйке. – Вот почему, дорогая мадам Карем, я рискнула посетить вас без предварительной договоренности. Я просто в отчаянии! – Она снова обратила к Габби веселые синие глаза. – Простите, пожалуйста, что я прерываю ваш разговор с мадам, мисс Дженингем. Как вы находите Лондон?

– Мне очень нравится город, хотя я видела в нем так мало.

– Так почему бы нам не совершить короткую прогулку по Бонд-стрит, когда вы закончите здесь свои дела? Если, конечно, у вас нет других планов.

Габби видела, что Питера поразило предложение леди Софи. Наверняка он не хотел, чтобы его невеста появлялась в Лондоне, пока у нее не будет подходящей одежды.

– Видимо, меня ожидает одно из лучших творений мадам Карем, – засмеялась Габби. – Поэтому я не хотела бы навредить ее репутации, появившись в городе в своей одежде.

Питер беззвучно простонал.

– Маловероятно, что кто-то примет ваше платье за одно моих, – фыркнула модистка. – Мои модели никто не спутает. – Леди Софи, судя по всему, отнеслась к ситуации с пониманием.

– А было бы недурно немного проехаться по парку, верно? Я бы так не настаивала, если бы не мое давнее желание побывать в Калькутте. Поэтому я с удовольствием послушаю ваш рассказ об этом городе.

Похоже, для леди Софи не существовало ничего невозможного, за исключением появления Габби на публике в ее белом платье.

Моментально помощницы мадам Карем увели Габби в примерочную и сняли с нее платье. Их очень удивило отсутствие у нее корсета.

– Мой отец их не признавал, – пояснила Габби. – Он говорил, достаточно того, что леди носит само платье.

Мадам передернула плечами. Она пристально рассматривала Габби в зеркале.

– Попробуем китовый ус, – протянула она кисло. – Я сделаю все, что в моих силах.

– Я уверена, вы сделаете из меня сверхмодную леди, – успокоила ее Габби.

– Чепуха! – возразила модистка. – Совершенны только джентльмены. – Она, похоже, немного повеселела. – Ну конечно! – внезапно воскликнула она, наклонив голову набок. Затем щелчком пальцев отослала помощницу в подсобное помещение. – Вообще оно предназначалось графине Редингейл, – призналась мадам Карем, когда девушка принесла тонкое темно-оранжевое платье. – Как глупо не забрать его! Это надо было сделать по меньшей мере месяц назад. Я подозреваю, что графиня опять разбазарила деньги. Уверена, лишившись этого платья, она будет кусать себе локти. Нельзя обращаться столь неучтиво с лучшей модисткой Лондона.

– Безусловно, – с трудом произнесла Габби. На ней так туго затянули корсет, что ее талия стала тонкой, как тростинка, а бюст резко поднялся вверх. У нее появился проблеск надежды. Возможно, мадам Карем своей магией превратит ее в идеал, отвечающий изощренному вкусу Питера.

В это время у нее над головой кто-то развернул платье и оно, шурша, опустилось на ворох муслиновых юбок.

– Не так уж плохо, – заметила мадам.

Платье с воротничком под горло, со вставкой из коричневого бархата и такой же отделкой на юбке являло собой полную противоположность крахмальному белому платью Габби. Легкая ткань колыхалась от малейшего движения воздуха. Единственным, что не позволяло юбке облаком подняться вверх, была меховая оторочка по краю подола.

Платье воистину было венцом творения мадам Карем!

– Мне… – Габби сделала неглубокий вдох – это все, что позволял ей корсет, – и наконец произнесла фразу целиком: – Мне всегда нравился оранжевый цвет, мадам.

– Оранжевый! – возмутилась модистка. – Я не работаю с таким цветом. Это померанцевый, а не оранжевый! И лучший шиншилловый мех, – добавила она.

Габби уже начинала привыкать к ее язвительным замечаниям.

– Платье очаровательно, только я опасаюсь, что меня для него чуточку многовато, – загрустила она.

Вся верхняя часть ее тела чувствовала себя очень неуютно, зажатая тисками корсета, который к тому же поднял ее грудь к подбородку.

По знаку мадам девушка быстро подпорола швы под мышками – и платье легко снялось через голову.

– Не то, все не то, – шептала себе под нос модистка, снова начав кружение вокруг Габби. – Цвет, например, не подчеркивает красоту волос. И юбка слишком узка. Я должна еще подумать.

Габби не видела в платье никаких изъянов, не считая того, что в нем она едва могла дышать.

– Мы должны положить начало новому стилю, чтобы вы были под стать месье Дьюленду, – заявила мадам. – Для этого необходимо быть на острие моды. Тот французский фасон не слишком вам подходит.

Портниха выглядела расстроенной. Поэтому Габби попыталась ее утешить, хотя сама ничего не имела против этого платья.

– Великие достижения не совершаются в один миг, мадам. Хвала тому, кто изобрел этот корсет. Здесь столько всего накручено – и ткань, и ленты, и китовый ус. Конечно, это было придумано не за один вечер.

Мадам Карем была поражена.

Впервые с момента появления в этом заведении Габби увидела, что модистка смотрит на нее, а не на одежду.

Габби начинала нравиться темпераментная француженка.

– Я чувствую, вы превратите меня из мыши в королеву, – задорно произнесла она, подмигивая модистке. – Когда я войду в зал с Питером под руку, лондонский бомонд затаит дыхание и расступится перед нами. На уме у всех будет только один вопрос: кто делал платье для мисс Дженингем? – Захваченная этой волшебной картиной, Габби понизила голос: – Они не услышат немедленного ответа. Сначала я их поинтригую, а уж потом они узнают имя виновницы моего чудесного преображения.

Мадам скептически улыбнулась:

– Будет вам, мисс Дженингем! В душе вы, наверное, считаете, что платье гроша ломаного не стоит.

– Да, – созналась Габби. – Но я хочу проникнуться интересом к этому вопросу, учитывая, что Питеру он кажется важным.

– Ну что ж, я создам для вас новый фасон. И гарантирую вам, мисс Дженингем, что вся мужская половина Лондона почтет за счастье целовать кончики ваших туфель.

– Звучит весьма обнадеживающе, – усмехнулась Габби.

Мадам одарила ее коротким смешком, что случалось очень-очень редко.

– Вы не такая, как все, мисс Дженингем. Сейчас я по-другому воспринимаю этот заказ. Совсем по-другому.

– Спасибо, – улыбнулась Габби.

Когда Габби вышла из ателье мадам Карем под руку с леди Софи, Питер почувствовал себя смертником на эшафоте, которому жить осталось считанные секунды до казни.

Габби была похожа на тыкву, настоящую круглую тыкву. Платье на груди, казалось, вот-вот лопнет. В самом деле как много у нее в этом месте, с ужасом понял он. Для девушки просто неприлично! Питер передернулся при мысли, как вся эта масса плоти предстанет в вечернем платье, когда она не будет ничем прикрыта.

Пока Габби проходила перед ним с топорщащимися на бедрах складками, он смотрел на колышущийся внизу мех и думал, что шаги ее слишком широки. У нее походка не леди.

Более того, вместо того чтобы задавать герцогине любезные вопросы или как-то выказать свою благодарность одной из самых уважаемых леди Лондона, она, не умолкая, болтала об Индии. Об Индии! У Питера пробежали мурашки по коже. Скучнее темы она выбрать не могла! В Лондоне было полно мужчин, готовых говорить об этой материи. Не хватало только, чтобы Габби наводила на всех тоску ненужными подробностями.

Нет, его будущая жена явно не понимала, с кем и как себя следует вести. А это значит, что она постоянно будет попадать впросак. Питер со страхом представил, как его друзья будут над ней смеяться. И над ним тоже – у него за спиной.

Габби трещала, не закрывая рта. О Боже! Она, кажется, читала леди Софи лекцию по структуре языка хинди. Питер скрипел зубами, чувствуя, как к горлу подступает желчь.

Нет, это невозможно!

Он не сможет заставить себя жениться на этой невоспитанной, толстой девице в старомодном платье. Зачем ему ее деньги, если она дурно воспитана да к тому же инстинкт не подсказывает ей, как следует себя вести в обществе! И как ему в голову пришло, что он запросто сможет преобразить купеческую дочку в леди!

Рассудочный мозг Питера заработал на полную мощность.

Эта несуразная девица может одним лишь не к месту сказанным словом разрушить все, от чего зависит его счастье, даже не подозревая об этом. Это несправедливо. Несправедливо и неправильно!

Шесть лет он выстраивал фундамент своего положения в лондонском обществе, надеясь попасть в высшие сферы. Он относился дружелюбно к люду всякого рода и звания, не попирая тех, кто внизу. Он избегал резких замечаний, был неизменно вежлив и, получая удары по самолюбию, умел не терять лицо. Например, год назад его не пригласили на день рождения принца. Устроителем бала был Блэддингтон. Во время следующей встречи Питер был с ним очень любезен, хотя внутри у него все кипело. Его самолюбие было удовлетворено, потому что Принни, как ему передали, громко выяснял, где Дьюленд, и обиженно заявил, что без него скучает.

Питер стиснул зубы. Отец не имел права так поступать с ним! Противостоять отцу для Питера всегда было нелегким делом, но на этот раз он будет вынужден настоять на своем. Сегодня должны возвратиться родители, которым не терпится познакомиться с будущей снохой, и он обязательно с ними поговорит.