Пленница в башне

Глава 6

Ночью в пятницу Ванесса лежала под сетчатым пологом, слушала пение цикад и древесных лягушек, слабый шелест пальмовых листьев и время от времени раздававшийся таинственный крик ночной птицы.

Ночные звуки острова напомнили ей Ордаз, и она будто снова перенеслась туда — Ордаз, где она была свободна и счастлива. Вздохнув от этих воспоминаний, она повернулась на другой бок и попыталась уговорить сон снова прийти к ней, но он был таким неумолимым в последние ночи. Она взбила подушку и попробовала прислушаться к тиканью часов на ночном столике, но сон по-прежнему не шел.

Проклятие! Она выскользнула из-под сетки, сунула ноги в шлепанцы и набросила на плечи новый халат, который несколько дней назад прислали из ателье вместе с прочими покупками. Она шагнула к открытой двери балкона и вышла под звездное небо. Звезды гроздьями висели у нее над головой, а чуть дальше поблескивало море — сверкающая колыбель жемчужин. Навязчивый крик павлина усиливал полуночную тоску, которая охватила Ванессу.

Она смотрела в ту сторону, где остался Ордаз, и чувствовала, как боль пронзает ее сердце и разливается по всему телу. Зачем она смотрела туда? Чего искала? Что вспоминала? Доброго дядюшку, которого уже никогда в жизни больше не увидит? Пикники, теннисный матч, фокстроты и споры, которыми она наслаждалась в обществе беззаботного бродяги Джека Конроя? Где он теперь? Его уже, наверное, нет в той гостинице в Чили, куда она посылала ему письма: он отправился в самое сердце джунглей на поиски алмазов и изумрудов.

Ее губы тронула слабая улыбка, которая тотчас же слетела, потому что ее снова пронзила неумолимая, как укол стального ножа, мысль о человеке, который привез ее в Луенду.

После памятного ленча в Скайлайт-Рум она превратилась в сплошной комок нервов, и это ощущение было отвратительно. Ее непокорный дух будто попал в плен к этому человеку, который так хорошо владел искусством обаяния, обладал огромной жизненной силой и производил на всех такой ошеломляющий эффект, что люди подчинялись ему даже помимо своей воли.

«Его аура такова, что ее никто не пересилит» — эти слова она повторяла уже несколько дней. Вот и теперь, стиснув сразу ставшие влажными руки на кованой решетке, ограждавшей балкон, она подумала, что железные оковы удерживают ее в заточении в этой башне, которую она сама себе построила! Ведь, если быть честной, идальго предлагал ей оплатить проезд до Англии. И что она ему ответила? Растерявшая все, что в ней было британского, гордая и самолюбивая, она не сомневалась, что сумеет вскоре заработать денег, которых ей хватит до тех пор, пока она не закончит курсы секретарей. Согласившись служить у него, она сама отдала ему в руки власть над собой, и только теперь поняла, в каком положении оказалась.

У нее по-прежнему не было никаких денег, кроме жалованья. Да и привязанность к Барбаре изо дня в день подтачивала ее независимость. И за всеми этими отговорками скрывалось почти паническое нежелание навсегда выдернуть свои корни из почвы тропиков. Пересадка, которую она перенесла четыре года назад, прошла безболезненно, и теперь ей казалось, что в ней погибнет что-то жизненно важное, если она расстанется с солнцем, морем, звездными ночами, когда музыкальный звон цикад звучит в унисон с биением сердца.

Вот и теперь оно трепетало, как птица, стремящаяся вырваться на волю, и действительно, чуть не выскочило из груди, когда она заметила в патио под своим балконом светящийся огонек, похожий на светлячка. Но это был не светлячок! Ее глаза привыкли к темноте, и она догадалась, что видит движущийся кончик горящей сигары.

Высокая фигура, скрытая ночными тенями, стояла там, наслаждаясь сигарой в окружении зубчатых стен своего средневекового поместья. Дон Рафаэль де Домерик — каким же дьявольским огнем горели его глаза, когда он рассказывал ей о своем предке, который был знаменитым завоевателем, заплатившим за свою английскую невесту награбленным золотом.

Как могла эта девушка полюбить такого человека, размышляла Ванесса… Эта дикая история многое говорила и о самом рассказчике. Разве могла возникнуть в его сердце хоть капля жалости к женщине, оказавшейся во власти смуглого пирата?

Внезапно Ванесса отпрянула от кованой решетки, и позади нее раздался звон; стремительно отступая, она позабыла о стоявшем на столике бокале. Звон разбитого стекла, конечно, был слышен в патио, и Ванесса готова была надавать себе пинков, проклиная свою неуклюжесть. Теперь он знал, что и она стоит на балконе, разделяя с ним чувственную красоту этой ночи.

На мгновение она замерла, чувствуя себя пойманной с поличным, потом, запахнув халат поверх тонкой ночной рубашки, бросилась в спальню. Укрывшись под пологом кровати, она снова почувствовала себя в безопасности и ощутила, что вся дрожит — от кончиков пальцев ног до самой макушки. Мурашки пробежали по затылку, как… как его длинные пальцы, и ей показалось, что над ней снова склоняется смуглое лицо, и она снова чувствует, как под ней рокочет бездонный океан… Любовь прекрасна, но и жестока… и глубока, как море, — звучал в ее ушах проникновенный голос.

Принцесса на горошине, вспомнила Ванесса утром и увидела, как губы ее отражения в зеркале тронула едва заметная улыбка. Она взяла с блюда, вырезанного в форме листа, кокосовое печенье с сахарной глазурью. Каждое утро ей приносили к чаю разные сорта, и по субботам это неизменно были чудесные кокосовые палочки…

Она проворно села в кровати. Сегодня суббота, и на вечер назначено вызвавшее столько споров свидание с Гарри Элсингом!

Волнение пронзило ее, как удар тока, и она почувствовала, как что-то сжалось в груди. Гарри, конечно, начнет протестовать против возвращения к десяти часам, но она знала, ибо жизнь в замке приучила ее к пунктуальности, нечего и думать о том, чтобы ослушаться идальго. Этот человек поступал по-своему не только потому, что с детства был воспитан господином, но и потому, что в его требованиях всегда заключались некие логические обоснования. Он относился к ним в некотором смысле как к лекарству, которое принесет больному пользу, хотя часто бывает горьким на вкус.

В его глазах Гарри был еще одним Джеком Конроем и, хотя ее дядя смирился с тем, что ее отношения с Джеком перерастали в нечто, вроде помолвки, дон Рафаэль вовсе не отличался подобным смирением: должно быть так, как хочет того он, или никак.

Ванесса слизнула с пальцев сахарную глазурь и соскочила с постели. Мысль о том, чтобы подчиниться этому человеку, была ей отвратительна, но она не могла подвергать риску желание Гарри работать на острове только ради того, чтобы оказать неповиновение своему стражу. Сюзерен — вот кто он, этот дон! Как же ему подходил этот титул! «Вам следует пополнить ваш гардероб, мисс Кэррол», «Вы вольны выбирать себе друзей, мисс Кэррол». И легкое ударение на слове «друзей». У Ванессы вырвался нервный смешок. Интересно, что у него на уме? Может быть, он уже задумал подобрать и ей достойного супруга? Но этот номер у него не пройдет!

Она открыла громадный шкаф, в котором висели ее новые платья. Консепсьон развесила их в шкафу, как только они прибыли из салона, и она сама еще не успела все рассмотреть. Она перебирала плечики на вешалке, наслаждаясь прикосновением к шелку, приглядывалась к красивому черному платью с прозрачными рукавами фонариком, поглаживала нежный ворс зеленого как мох бархата и вдруг оцепенела: ее взгляд упал на сверкающие кружева и шелк. Она видела это платье, когда посыльный уносил его из салона, чтобы найти на него другого покупателя.

Она вынула платье из шкафа. Ажурные кружева на яблочно-зеленом шелку были те самые, которые привели ее в восторг, но ведь она просила управляющую не включать это платье в список! Ее сердце забилось, ей показалось странным, что она так разволновалась из-за вещи, обладать которой стремилась всем своим женским существом, но от которой вынуждена была отказаться, чтобы не принимать этот подарок из рук Рафаэля де Домерика. Значит, Барбара сказала о нем дону, и он, любивший подчеркнуть свою власть над независимой английской мисс, позвонил в салон и заказал платье, исключенное из списка. Похолодев от ярости, Ванесса повесила туалет у задней стенки шкафа в самой глубине. Она не станет его носить! Пусть оно так и истлеет в шкафу!

Она захлопнула дверцы, ибо у нее пропало всякое желание выбирать, что она наденет на свидание с Гарри. В глазах блестели слезы, когда она смотрела на свое отражение в зеркале, служившее стеной между шкафами. Все удовольствие было отравлено раздражением из-за надменного создания, которое пытается распоряжаться ее жизнью, вмешиваясь даже в мир ее тайных желаний, и силой навязывает то, что так ей нравилось, а теперь вызывает только ненависть.

Его высокомерие превосходит всякие границы, наверное, он с нетерпением ждет, чтобы ее возмущение вылилось в открытый протест, может быть, он думает, что она боится его? Она бросилась в ванную и открыла душ. Подняла лицо, подставив его под ледяные струи, и, только после того как вода смыла с глаз последние следы сердитых слез, она почувствовала себя в силах снова смотреть в лицо странной и мучительной для нее жизни в замке.

Звон колоколов домашней церкви мелодично плыл, нарушая тишину утреннего покоя, а красивая башенка маленькой белой часовни виднелась над деревьями, окружавшими patio для завтраков, которые всегда проходили без спешки и отличались большим разнообразием блюд, вкатываемых туда на сервировочном столике официантом в белой куртке.

Пройдя под аркой кедра, где буйствовали розовые и винно-красные плети гвоздики, Ванесса с испугом увидела дона, сидевшего у круглого столика под сенью алых и золотистых звездочек тюльпанного дерева. Обычно, еще до того, как Ванесса с Барбарой спускались к завтраку, он уезжал, занятый хлопотами по усадьбе или другими своими многочисленными заботами. Но сегодня, возможно, потому что приближались выходные дни, и ему не хотелось заниматься делами, он в ожидании завтрака, одетый в рубашку винного оттенка с короткими рукавами, держал перед собой газету. Розоватый цвет рубашки, оттенявший смуглую кожу, и блеск белых зубов, обнажившихся в улыбке, которой он приветствовал пришедших девушек, придавали ему неодолимую привлекательность корсара, и Ванесса, сердце которой все еще было полно обиды, не могла в очередной раз не поддаться его обаянию.

Он поднялся ей навстречу и придвинул кованый стул с мягким сиденьем.

— Добрый день, сеньорита. — Он окинул взглядом открытое платье без рукавов травянистого цвета, которое дополняли зеленые босоножки и недорогое ожере лье из раковин, что она позволила Барбаре выбрать для нее накануне. В довершение туалета она чуть подкрасила губы коралловой помадой.

— Вы хорошо сегодня спали? — И с легкой улыбкой добавил: — Hablo castellano!note 7

Пришлось отвечать на его языке, поскольку она и сама понимала, что ей необходимо практиковаться в испанском.

— My bien, gracias, сеньорnote 8, — ответила Ванесса и окаменела, почувствовав, как ее коснулась его тяжелая, коричневая от загара рука.

Однако нечаянное прикосновение объяснялось просто — он накрыл ладонью огромного паука, который упал на кружевную скатерть с дерева, раскинувшего над столом свои ветви, и теперь подбирался к Ванессе. Дон подошел к живой изгороди из магнолии и выпустил своего пленника в цветы, похожие на шелковистые граммофончики. А когда вернулся на свое место, в его темных глазах поблескивали озорные огоньки.

— У меня уже входит в привычку спасать вас от разных противных тварей, — заметил он.

— Я привыкла к паукам в Ордазе, — объяснила она. — Любви я к ним не питаю, но при виде их не зову на помощь ближайшее существо мужского пола.

— Конечно, потому, что вы английская девушка и должны держать нос кверху, — насмешливо ответил он и повернулся к сервировочному столику, который стоял между ними. — Вы будете пить кофе с молоком или я могу надеяться на то, что вы оценили пристрастие испанцев к утреннему шоколаду?

Ее первым побуждением было попросить кофе, но под его язвительным взглядом она передумала. «Ну, решайся, — казалось, говорили его глаза, — скажи, что тебе не нравится все испанское, а я особенно — олицетворение жестокости, куртуазности и предрассудков, из которых и состоит испанский характер!»

— Я выпью шоколаду, сеньор, — объявила она и заметила, как дрогнула его верхняя губа, когда он наливал ей в чашку горячий шоколад и в маленький стаканчик — ледяного молока, которые следовало пить попеременными глотками. Он протянул ей чашку, и на нее повеяло ароматом корицы. Она взяла churro — хрустящий оладышек и обмакнула в густой шоколад. И то и другое было очень вкусно, и она рассердилась, обнаружив, что аппетит, оказавшись сильнее принципов, лишил ее возможности отвергнуть то, что и ему так нравилось. Она знала, что дон частенько баловал себя шоколадом с корицей.

Какой противоречивый характер, размышляла она, и ее ноздри трепетали от ароматного пара, поднимавшегося над чашкой. Нашелся ли хоть один человек, которому удалось его понять? Может быть, его красавице матери, которая живет теперь в Сеговии, укрывшись в монастыре от мирской жизни? Или царственной старой леди, донье Мануэле? Может быть, он совсем другой с людьми, которых любит?.. Например, с Лусией Монтес?..

Теперь он поднимал сверкающие крышки с разнообразных блюд, стоявших на столике.

— Предпочитаете рыбу или, может быть, омлет? — расспрашивал он как гостеприимный хозяин дома, и только блеск глаз выдавал, что его забавляет воцарившаяся над столом натянутая атмосфера.

Он приподнял крышку над блюдом с омлетами, и ей пришлось собрать все силы, чтобы обуздать свой аппетит: омлеты лежали аккуратно свернутые и поджаристые до золотистого цвета. От их вида и запаха у нее потекли слюнки, и устоять не удалось.

— Ваш покорный слуга. — Он шутливо взял на себя роль официанта и наполнил ее тарелку вкуснейшим омлетом с грибами и помидорами. Себе он положил такой же, и они синхронно потянулись за солью. Крышечка с серебряного минарета упала, и белые крупинки рассыпались по подносу. — Плохая примета! — воскликнул он и, воспитанный по испанским обычаям и оттого суеверный, быстро бросил три щепотки рассыпавшейся соли через плечо. — Кто оказался таким неуклюжим, сеньорита, вы или я?

Она встретилась взглядом с его проницательными глазами и почему-то поняла, что он слышал, как ночью на балконе она уронила и разбила бокал.

— Вы так нервничаете из-за меня? — поинтересовался дон, беря солонку из ее руки, вонзая вилку в шафрановый холмик макарон. Ловко накрутив их на вилку, он отправил их в рот. Его бровь вопрошающе приподнялась, он жевал и смотрел на Ванессу. — Непонятно, почему вас так нервирует мое присутствие, ведь мы с вами знакомы уже несколько лет.

— Вы были другом моего дяди, сеньор, — ответила она, чувствуя, как к щекам приливает кровь и, склонив голову, принялась намазывать маслом домашнюю булку. — Мне казалось, что вы считаете меня слишком легкомысленной, слишком кокетливой. На самом деле я совсем не такая, но всегда неприятно, когда тебя считают тем, чем ты на самом деле не являешься.

— Это чувство я вполне разделяю. — Ответ прозвучал с подчеркнутой медлительностью. — Может быть, мы составили друг о друге превратное мнение, что и привело к некоторым недоразумениям? Когда нет понимания, не приходится ждать взаимного расположения.

— Вполне согласна с вами. Наверное, вы ждете от меня, что я буду вести себя как испанская девушка, и вас раздражает то, что я на это не способна.

— По словам сеньора Элсинга, вы — английская девушка и не привыкли к тому, чтобы кто-то контролировал вашу жизнь. Ну, не будете же вы говорить, что я сделал из Барбариты затворницу, если ей, к тому же, нравится называть себя красоткой, заточенной в башне? Что, я и в самом деле такой дракон, мисс Кэррол? — Улыбка зажгла в его глазах топазовые искорки. — Призываю вас к полной откровенности.

— Ну, что же, действительно, в последнее время из ваших ноздрей слишком часто вырывалось пламя, и все из-за того, что Гарри Элсинг назначил мне свидание. Уверяю вас, что не замышляю побег с мужчиной, как бы хорош он ни был.

— Ага, так значит, вы считаете, что он хорош, — поймал ее на слове дон, — разве любовь не начинается со взгляда?

— Любовь! — Она рассмеялась. — Неужели вы думаете, что я докатилась до того, что могу влюбиться в первого же мужчину, который встретится мне на острове и начнет за мной ухаживать? Боже, неужели вы считаете меня такой юной?

— Ваши чувства еще должны повзрослеть. — Он отодвинул от себя пустую тарелку и задержал руку над блюдом с нежно розовевшими персиками, роскошными гроздьями винограда и похожими на зеленых попугаев плодами папайи. Он выбрал виноград и вонзил в него белые зубы. Его движения казались ленивыми и непринужденными, но в них таилась такая стремительность, что Ванессе невольно пришел на ум языческий Плутон из древних мифов, который тоже похитил свою невесту и увлек ее в подземное царство.

— Вам понравился омлет? — поинтересовался он.

— Он был нежным, как пух, — улыбнулась она, обуздывая свои странные мысли и накладывая себе в тарелку папайи. Ей нравился ее освежающий вкус, несмотря на обилие черных семечек в мякоти.

— Такая нежность объясняется тем, что омлет приготовлен на оливковом масле, — объяснил дон. — В испанском языке существует множество поговорок, в которых упоминается оливковое дерево, потому что мы относимся к нему как к большой ценности. Может быть, вы слышали, что жену сравнивают у нас иногда с ровно текущим маслом, а мужа — с бурлящим вином? По-моему, это сравнение очень характерно для испанцев.

— Да, — рассмеялась она, потому что испанские женщины своей уравновешенностью и обходительностью умеют обуздать чувство собственного превосходства, вспыльчивость, надменность и буйный темперамент своих мужчин. К тому же, испанские мужчины были, как правило, красивее своих жен, что заставляло женщин сдерживать свою природную ревность и заменять ее теплой материнской любовью, чтобы свести к минимуму разнообразные трения в своем доме. Красивые мужчины поступали так как поступают красивые мужчины, — и неважно, в какой они жили стране.

— У вас красноречивый взгляд, мисс Кэррол, — холодно заметил дон. — Я вижу, участь испанских женщин вызвала ваше глубокое сочувствие? Как я уже объяснял вам, мужья окружают их такой заботой, которую просто невозможно представить в вашей стране. Испанский мужчина, в сущности, довольно первобытен и рассматривает жену как свою собственность. Свою, вы понимаете? Она помнит об этом даже тогда, когда он ей изменяет, потому что мужчины — далеко не ангелы, впрочем, настоящие женщины и не хотели бы видеть их такими. Конечно, — он пожал плечами, от чего напряглись мускулы под тонкой тканью рубашки, — я понимаю, что холодным англичанам все это непонятно и не может нравиться, но уверяю вас, что любовь латинян полна такого огня, в котором сгорают все неприятности и обиды, а их, увы, нельзя избежать, живя в брачном союзе.

— Я уверена, что все, о чем вы говорили, объясняется природным темпераментом, дон Рафаэль. — Ванесса вытерла о салфетку пальцы, чувствуя, как они дрожат. Если сейчас она встанет и извинится, дон может вообразить, что она спасается бегством от разговора на крайне интимную тему, который между ними завязывался. Неужели она позволит себе бежать? Ее широко открытые глаза на мгновение задержались на его смуглом лице, затем она собралась с духом и небрежно произнесла: — Я привыкла считать, что латинские народы имеют о любви самое романтическое представление, но по вашим словам вижу, что вы смотрите на это без всяких возвышенных чувств.

— Наоборот, — возразил он с улыбкой, — испанский язык любви, наверное, самый возвышенный на свете. Мне кажется, вы имеете в виду, что мы готовы без лишней щепетильности обсуждать самые земные стороны любви, тогда как вы, англичане, предпочитаете обходить их молчанием. Физическая любовь имеет свою особую красоту, — вас не шокируют мои слова?

— Нет, сеньор, не шокируют. Просто меня воспитали слишком по-английски, чтобы я могла так же откровенно, как вы, рассуждать о любви, признавая, что она в большей степени физическое, нежели духовное чувство.

— Примитивная химия! — Он сардонически усмехнулся, демонстрируя снисхождение к ее девичьему смущению. — Тело раньше ощущает, что ему хочется любви, чем мозг успевает смириться с этой неизбежностью. Вот почему так легко совершить ошибку и почему в моей стране принято руководить девушками в выборе спутника жизни. Девушки часто принимают желание любви за саму любовь и бросают свое сердце под ноги первому встречному, который обратит на них внимание и откроет, зачем природа дала им такую нежную кожу и лишила мужской угловатости. В этом и заключается истинная сила женщины. Власть ее тела — единственное оружие, которым она наделена. Но девушки, ослепленные открытием своего могущества, с помощью которого способны покорить даже самого сильного мужчину, по необъяснимым причинам склонны выбирать самых беспомощных, порой бесхарактерных, очевидно, пробуждающийся материнский инстинкт мешает им сделать выбор между ролью возлюбленной и матери. Я понятно выразил свою мысль, сеньорита?

О, да! Все было ясно, как божий день! Ванесса выпрямилась на своем стуле, и солнечные лучи зажгли в ее волосах огонь, оттеняя молочную белизну кожи.

— Полагаю, ваша лекция имеет ко мне самое прямое отношение? — вспыхнула она. — Вы предостерегаете меня, чтобы я правильно распорядилась своим материнским инстинктом в том случае, если Гарри Элсинг попытается прикоснуться ко мне. Не думала, что у меня вид человека, изголодавшегося по любви!

— Многие люди тоскуют о ней, — медленно произнес он, — и большинство женщин, поддавшись безумству, забывает о здравом смысле. Вполне вероятно, что в вашем неопределенном положении вы можете попытаться найти поддержку в лице молодого американца, приняв это чувство за… любовь.

— Но мое сердце уже занято. — Эти слова сорвались с ее губ прежде, чем она успела спохватиться. И так же неумолимо, как за одной волной на берег набегает вторая, за этими словами прозвучали другие: — Вы забыли о Джеке Конрое, сеньор. Разве мой дядя не говорил вам, что я писала ему и проводила с ним довольно много времени, когда он бывал в Ордазе? Дядя Ленни знал, что другие мужчины, гостившие на плантации, не вызывали у меня интереса, в отличие от Джека. Вы сами были свидетелем того, как мы относимся друг к другу.

В ответ дон окинул Ванессу взглядом, в котором сквозила холодная отчужденность:

— Я видел девушку рядом с довольно безответственным молодым человеком, — ответил он. — Но, если вам хочется думать, что это любовь, продолжайте в том же духе. Возможно, при сложившихся обстоятельствах это удержит вас от каких-нибудь глупостей с сеньором Элсингом.

— Да как вы смеете?! — Ванесса вскочила. Ее руки так и чесались: только один этот человек, дон, вызывал такое ощущение. — Вы воображаете, что раз вы идальго из Луенды, то можете говорить все, что придет вам в голову, и не принимать в расчет чувства других людей? Вы самый надменный и своевольный человек из всех, кого я имела несчастье встретить в своей жизни!

Он тоже встал и подошел к ней. Она почувствовала на своих плечах его стальные пальцы и заглянула в глаза, потемневшие, как грозовая туча.

— А вы, мисс Кэррол, самая вспыльчивая женщина, с которой я имел несчастье познакомиться. Вам следует научиться сдерживать свои взрывные эмоции. Они неприличны и выдают вашу незрелость.

— Простите, что не могу соответствовать вашим высоким запросам и не являюсь благоразумной сеньоритой, которую ослепляет ваш властный взгляд, ваш замок и ваше богатство! — бросила она в ответ, чувствуя, как бешено колотится сердце, а его пальцы все сильнее впиваются в ее плечи. — Я не обладаю теми качествами, которые вас так восхищают, совершенно в этом уверена, но нисколько не жалею об этом.

— Обычно так говорят дети или упрямцы, и, как правило, эти слова имеют противоположное значение. Вы ждете, что я стану восхищаться вашими волосами, цветом глаз… вашей кожей? — Он тонко улыбнулся и скользнул взглядом по белой шее, открывавшейся в прямоугольном вырезе платья. — Вам неприятно, что я никогда не приглашал вас на прогулку при луне, никогда не целовал вас?

Она с изумлением посмотрела на него, лишившись дара речи при мысли о том, что его жесткие губы могли прикоснуться к ней. Поцелуй Рафаэля де Домерика! «Адское испытание… и небесное наслаждение! — шепнул ей в ухо насмешливый голос. — Такое, которое будет всю жизнь преследовать женщину, связавшую свою жизнь с другим мужчиной».

— Что скажете, мисс Кэррол, ведь обычно вы легко находите слова, чтобы выразить ваши независимые идеи. — В его улыбке сквозил сарказм и еще какое-то необычное выражение. — Вы смотрите на меня так, будто поцелуй для меня — некое запретное наслаждение. В вашем представлении я, должно быть, изваян из камня? Или, в отличие от других мужчин, лишен обычных человеческих желаний?

— Я не считаю, что вы изваяны из камня, — ответила она. — Бесчувственный человек вряд ли стал бы спасать меня тогда, в Ордазе, к тому же ни для кого не секрет, что вы с… — Она не договорила, поняв, что переступила границы…

— Вы что-то хотели сказать? — По дьявольскому блеску его глаз она догадалась, что он прекрасно понял смысл ее неоконченной фразы. — Ни для кого не секрет, что я подумываю о браке?

Она кивнула.

— А как вы, столь романтическая мисс, относитесь к браку? — И он прикоснулся к ее волосам с той же необыкновенной нежностью, которая поразила ее еще на катере, когда он убрал прядь волос с ее глаз, в которых отражались все мучившие ее вопросы. — Несмотря на те глупости, что вы наговорили мне тут о своей любви к юному Конрою, любовь внезапная принесет в вашу жизнь гораздо больше чудес, моя маленькая.

— В мою, но не в вашу, — ответила она, изумленная тем, какая сладкая боль пронзила ее тело в ответ на его внезапный порыв. — Внезапная любовь слишком противоречит вашему обычаю заранее выбирать себе спутника жизни.

— Во что я верю безусловно и стараюсь применять эту веру на практике, так это в то, что многое зависит от случая… Сгорит ли мотылек в огне или улетит от него невредимым, но он не должен улетать, не сделав попытки. Вы смотрите на меня и видите только повелителя Карибского острова, а не мужчину, обыкновенного человека, в сердце которого тоже может гореть огонь любви. И если я сгорю в этом огне, мне будет так же больно, как и любому другому.

— Не думаю, что вы сгорите, — убежденно ответила Ванесса, вспомнив, какая уверенность светилась в глазах улыбавшейся Лусии Монтес. Ее взгляд свидетельствовал о том, что внезапная любовь, в конце концов, настигла дона. Элегантная сеньора была вдовой, а Барбара говорила, что идальго не такой человек, чтобы выбрать себе в жены женщину, принадлежащую другому. Но любовь, как известно, не считается с требованиями и условностями. Она способна взять штурмом любое сердце, и, захватив эту крепость, превращает ее в командный пункт, приказам которого повинуются и кровь, и нервы.

Сердце Ванессы переполняло единственное стремление — поскорее вырваться из стальных пальцев дона, и он, будто почувствовав ее желание, отпустил ее и отвернулся, чтобы сложить газету. Потом позвонил в маленький колокольчик, стоявший на столе, и Ванесса догадалась, что он вызывал слугу, чтобы убрать со стола и увезти сервировочный столик.

— Барбара сегодня не будет завтракать, — сказал он, чтобы как-то заполнить паузу, воцарившуюся в патио. Даже маленькие пестрые птички умолкли на деревьях. Ванесса взглянула на потускневшее, свинцово-серое небо и поняла, что будет дождь. — Я должен был предупредить вас, — при этих словах дон обернулся к Ванессе. — Барбара неважно чувствовала себя ночью. Наверное, съела что-нибудь не то. Консепсьон сделала все, что нужно, и теперь она спит. Девочка очень нервная, и поэтому у нее случаются иногда эти приступы печени. Через несколько часов она придет в себя, поэтому у вас нет причин для беспокойства, мисс Кэррол.

— Мне очень жаль, что она нездорова! — Ванесса припомнила лихорадочный румянец на лице Барбары, который она заметила, когда они еще накануне расходились по спальням. Она решила, что румянец вызван азартом карточной игры, в которую они играли с Раем Алвадаасом. Он поддразнивал ее, и, поскольку дон находился рядом с ними, Барбаре могло показаться восхитительно опасным флиртовать с Раем под самым носом своего крестного.

— Мисс Кэррол!

Она оторвалась от созерцания плетей гвоздики, источающих пряный аромат.

— Да, сеньор?

— Я не слепой, как вам известно.

— Боюсь, я вас не понимаю, — пролепетала она.

— Вы не находите, что остров поразила некая эпидемия юношеской влюбленности, и Барбара, как видно, тоже вообразила, будто встретила свою судьбу в лице моего кузена?

Под его саркастическим взглядом лицо Ванессы залилось румянцем, но кровь тут же отхлынула от щек. Так вот оно что! Он все знал об увлечении Барбары?!

— Я думал, что она завела знакомство с каким-нибудь местным парнем, но, видя, как вас охватывает необъяснимое беспокойство всякий раз, когда вы оказываетесь в компании моей падчерицы и Рая, я, естественно, пришел к правильному выводу, — дон пожал плечами и выразительно взмахнул рукой, — что это именно он, а не какой-нибудь местный парень пробудил в ней эти незрелые чувства.

— Сеньор, и… не знаю, что сказать. — Ванесса понимала, что отрицать влюбленность Барбары в Рая бесполезно. — Могу только заверить вас, что между ними нет ничего, кроме обычного флирта. Я уверена, что дальше этого он не решится.

— И все равно я позабочусь о том, чтобы он вернулся в Испанию. Вам лучше не обсуждать этого с малышкой.

— Конечно нет!

Через патио к ним направлялся слуга в белой куртке. Дон взял Ванессу за локоть и, войдя в холл, сказал:

— Барбара сейчас спит, и вы свободны. Не будете ли вы так добры заглянуть на часок к моей бабушке? Она обрадуется вашему обществу; только вчера я слышал от нее, что ей так и не представилась возможность познакомиться с вами поближе.

Донья Мануэла всегда внушала Ванессе непреодолимый страх, и она нерешительно взглянула в смуглое лицо дона Рафаэля, который в ответ приветливо улыбнулся:

— Бабушка только с виду кажется такой неприступной. Вы увидите, что под чопорной наружностью скрывается очень добрый человек, который не прочь провести время за обыкновенной женской болтовней. Вам есть о чем поболтать. Обсудите с ней ваши новые платья…

Ванессу снова невольно охватило возмущение, как утром, когда она нашла в шкафу зеленый вечерний туалет и почувствовала себя так, будто кто-то чужой нарушил неприкосновенное уединение ее спальни.

Ей не удалось справиться с выражением своего лица, и ее раздражение не укрылось от зорких глаз дона. Он неожиданно взял ее за руки, будто прочел ее мысли:

— Неужели я не имею права сделать вам что-нибудь приятное? Не станете же вы уверять меня, что предпочитаете носить одежду, которая вам не идет, а не ходить в таких красивых платьях, как то, что на вас? Такой холодный оттенок зеленого красив и сам по себе, и, конечно, наилучшим образом подчеркивает медный цвет ваших волос — color de fuego. — Он рассмеялся своим низким гортанным смехом: — Наверное, именно цвет волос и виноват в вашей вспыльчивости.

Этот человек раздражал ее, но в то же время умел и успокоить, и Ванесса невольно улыбнулась:

— Моя мать была ирландкой, сеньор. Видимо, ей я и обязана цветом волос… да и характером тоже.

— И живостью в голосе, очевидно, тоже. Дети часто неосознанно перенимают подобные манеры. Я слышал, что ваша матушка умерла, когда вы еще учились в школе?

Ванесса горестно кивнула:

— Мои родители ехали в школу на рождественские праздники. Накануне был сильный снегопад, и на мосту их машину занесло. Они погибли мгновенно.

— Бедняжка, должно быть, вы испытали настоящее потрясение! — Глаза дона внезапно изменили цвет и стали теплого темно-коричневого цвета. — С тех пор как не стало вашего дяди, мне казалось, что вы воздвигли вокруг себя барьер, чтобы огородить себя от возможных привязанностей, я и не вспомнил о том, что вы сами объявили о своей любви к молодому Конрою. А теперь позвольте мне проводить вас к моей бабушке.

Они шагали по великолепному мозаичному полу через холл, и Ванесса уже собиралась начать новый спор с доном Рафаэлем, но, искоса взглянув на его лицо, поняла, что он погрузился в собственные мысли, которые затуманили его глаза, придав им еще большую выразительность.

Они бок о бок поднялись по широкой роскошной лестнице с драгоценными изразцами, которые украшали ступени и кованую решетку балюстрады.

Комнаты доньи Мануэлы располагались в первой галерее, и Ванесса впервые переступила их порог. Дон Рафаэль отворил двустворчатую дверь в небольшой вестибюль, — настоящую цветочную беседку, в центре которой в полу был устроен бассейн с рыбками, украшенный чудесным фонтаном со статуей мальчика, сидящего на дельфине. Ванесса не сдержала возгласа восхищения и подошла к краю бассейна, чтобы полюбоваться его обитателями, разноцветными, как перья павлина. В этот момент из двери, задрапированной парчовой тканью, вышла женщина в черном одеянии.

Это оказалась Луиза, служанка и компаньонка пожилой сеньоры. Она поздоровалась с ними, и из ее слов Ванесса поняла, что дон Рафаэль заранее договорился о том, чтобы ее пригласили к донье Мануэле. Ее ждали, и их с сеньором идальго попросили пройти в зал.

Все было очень официально, и Ванесса почувствовала, как в ее сердце зашевелилась необъяснимая тревога. Она усилилась, когда девушка прошла под аркой и оказалась в просторной комнате, отделанной и меблированной в испанских традициях. На обшитых красным деревом стенах висели живописные портреты династии Домериков, мужчин и женщин; каждый из персонажей был одет в костюм своей эпохи, каждого отличали аристократические черты лица, горделивая осанка и горящие страстью прекрасные глаза, которые так часто можно видеть на испанских лицах.

Кованые подсвечники, инкрустированные столики, резные скамеечки для ног, рубиновые пятна диванных подушек, переливающаяся всеми цветами радуги шаль, брошенная на тахту, и затянутые гобеленом высокие кресла создавали в комнате атмосферу старины, которую усиливал аромат, струящийся из медной курильницы.

Ванесса окинула комнату беглым взглядом, будто набрала воздуха перед тем, как перейти к какому-то неприятному делу, которое сейчас для нее олицетворяла сидевшая в кресле эта маленькая женщина с горделивой осанкой, поставившая крошечные ножки в элегантных туфлях на скамеечку. Кожа цвета слоновой кости обтягивала тонкое лицо, покрытое сеточкой морщин под слоем пудры. Агатовые глаза с тяжелыми веками, придававшими ей такой устрашающий вид, не мигая, смотрели на Ванессу. Серебристую седину прикрывала черная кружевная мантилья, скрепленная peineta — резным черепаховым гребнем, который увеличивает рост и придает испанской женщине горделивую осанку. На плечи достойной сеньоры была наброшена кружевная шаль, а на черном шелковом платье блестела золотая цепочка лорнета. В ушах сверкали серьги, очевидно, из слоновой кости, а на морщинистых руках горели перстни с крупными бриллиантами и рубинами.

— Целую ручки, бабулечка. — Дон Рафаэль взял в ладони миниатюрные ручки своей бабушки и сердечно их расцеловал. Она с любовью прикоснулась к его щеке своими унизанными рубинами пальцами, но ее живые глаза были устремлены поверх плеча дона на Ванессу. Нельзя было не заметить сходства между бабушкой и внуком — у нее был такой же своевольный подбородок, такая же упрямая линия рта и такая же твердая вера в незыблемость испанских традиций, старых традиций — рыцарства и славы.

Ванесса знала, что в испанской семье принято окружать вниманием старейших ее членов, это вопрос не только любви, но и чести, однако не вызывало сомнений и то, что солнцем доньи Мануэлы был ее любимый внук.

— Добро пожаловать, мисс Кэррол. — Она изящно наклонила аристократическую голову. — Прошу вас, садитесь, так вам будет удобнее беседовать со мной.

Сеньора выражалась не совсем точно, но весьма выразительно, и ее тонко очерченные ноздри насмешливо дрогнули, когда она заметила, что ее внук едва заметно нахмурился.

— Что с тобой, любимый, ты думаешь, что я напугаю молодую англичанку, которую ты включил во внушительный список своих забот? — Она поднесла золотой лорнет к своим птичьим глазам, и Ванесса, уже усевшаяся на стуле с янтарной бархатной обивкой, подверглась тщательному изучению, — от тонких щиколоток до кистей, нервно стиснутых на коленях и обтянутых платьем цвета травы. — Я испугала вас, дитя мое? — В ее выразительном голосе послышались язвительные нотки. Затем, не дав Ванессе ответить, добавила: — Зрение у меня уже не такое острое, поэтому я должна прибегать к помощи лорнета. Эта девушка прекрасна, Рафаэль. Ты согласен со мной?

Краска смущения залила лицо Ванессы, и дон Рафаэль взглянул на нее с легким удивлением.

— Среди английских девушек нередко встречаются красивые, мамочка, — с улыбкой ответил он. — По-моему, это и было причиной вашего беспокойства, когда несколько лет назад я ездил на родину мисс Кэррол? Разве вы сами не говорили тогда, что я обязан хранить верность Испании во всех отношениях?

— Да, я припоминаю, что говорила что-то в этом роде, — дама прижала лорнет к своей напудренной щеке. — Теперь ты стал старше, и я поняла, что мои наставления пропали впустую. Мне нечего было беспокоиться о том, что ты женишься, не подумав хорошенько. Теперь меня беспокоит то, что ты думаешь слишком долго, и дожил уже до тридцати пяти лет, так и не сделав меня прабабушкой.

— Как все женщины, вы, мамочка, хотите, чтобы все было по-вашему, — рассмеялся дон.

— За это время ты уже трижды мог жениться, — с упреком ответила она, — а теперь я дожила до такого возраста, что даже не могу покачать ребенка на коленях.

Разумная точка зрения, подумала Ванесса, испытывая огромное облегчение от того, что дон отвлек от нее внимание старой сеньоры. Однако, как она ни пыталась, ей не удалось представить себе элегантную Лусию Монтес с младенцем на руках.

— Ты заставляешь меня задуматься, Рафаэль, — настаивала донья Мануэла.

— Конечно, моя настойчивая бабулечка, обещаю, что выполню свой долг и не позволю предать забвению имя Домериков, — Рафаэль озорно улыбнулся, блеснув белыми зубами. — Впрочем, еще не исключено, что я стану отцом целого выводка девочек.

— О Боже, избавь меня от этого! — Маленькая ручка цвета слоновой кости метнулась к усыпанному жемчугом кресту, висевшему на черном шелковом платье. — Нет, у тебя будет сын, — у властных и сильных Домериков всегда рождались сыновья. Только поторопись, Рафаэль.

— Ты так говоришь, будто собираешься нас покинуть, мамочка. — Он бросил на бабушку любящий взгляд. — У вас впереди еще много лет, чтобы наслаждаться жизнью и лепетом моих отпрысков. А теперь, — он взглянул на циферблат часов на ремешке крокодиловой кожи, — я должен удалиться и заняться делами.

— Может быть, когда ты найдешь себе жену, то уже не будешь так беспокоиться о виноградниках, нефтяных скважинах и совещаниях, на которых ты вечно заседаешь, — съязвила донья Мануэла. — Мне сказали, что даже сиесту ты проводишь в своем кабинете, диктуя Карлитосу деловые письма. Это правда?

— У меня слишком много энергии, которую следовало бы растрачивать под пологом кровати, — разразился смехом Рафаэль.

— Именно так! — В улыбке, которой донья Мануэла ответила своему внуку, Ванесса вдруг увидела дерзкую, вызывающую женственность, свойственную испанкам. — Но все было бы иначе, и твоя энергия была бы направлена во время послеобеденного отдыха в другое русло, если бы твоя кровать под пологом не была пустой.

— Вы довольно легкомысленная пожилая леди. — Дон изогнул бровь и поцеловал бабушку в висок с набухшей жилкой. — Не вздумайте делиться своими авангардными идеями с мисс Кэррол, — у нее полно своих, и она вполне обойдется без их свежего притока.

— С тобой мы закончили, красавчик! И, если мне вздумается рассказать сеньорите о том, сколько волнений и неприятностей способно доставить человеческое существо мужского пола и как приручать его, доводя до нужного состояния, — я так и сделаю.

— Очень жаль, что я не смогу присутствовать на этой поучительной лекции. — Дон улыбнулся им обеим. — Мисс Кэррол, вам предстоит узнать секреты очарования, потому что в свое время все восхищались необыкновенной красотой моей бабушки.

Из маленькой серебряной раковины, которую держал фарфоровый херувим, он взял кусочек мармелада с орехами и неторопливо вышел из зала.

— А мы выпьем чаю, мисс Кэррол. — Донья Мануэла позвонила в маленький латунный колокольчик и попросила Луизу принести чаю и пирожных. В ожидании, пока приготовят угощение, донья Мануэла расспрашивала Ванессу об Англии, после чего с неожиданной добротой подвела к рассказу о дяде и жизни на плантации. — Такие вещи нельзя долго держать в себе, — сказала она. — Жизнь дарит нам радость охапками, а горе мешками, но жизнь есть жизнь, и мы черпаем из нее опыт — по крайней мере, должны. Вы с дядей жили все это время в полном согласии?

— Это были чудесные годы, — ответила Ванесса, и ее юное личико на глазах осунулось от горьких воспоминаний о том времени, которое стало частью ее прошлого, и вернуть его было невозможно. — Дядя Леннард был очень хорошим человеком. Мне повезло, что я какое-то время пожила с ним и узнала его как следует.

— Мой внук очень уважал и любил его… Ага, вот и наш чай! Я большая поклонница этого напитка, хотя, когда Рафаэль приходит ко мне поиграть в шахматы, то отвергает мой восхитительный суджонг, предпочитая ему вино или кофе.

Ванесса улыбнулась в ответ и заметила разложенные на маленьком столике шахматы из слоновой кости мастерской ручной работы. Партия была почти завершена: белая королева угрожала черному королю, и Ванесса поинтересовалась, кто потерпел поражение, сеньора или ее внук.

— В этот раз повезло мне, — шутливо ответила донья Мануэла, — хотя Рафаэль обладает поразительным терпением для такого энергичного человека. Иногда он делает смешные, непродуманные ходы, а потом берет реванш, и ему всегда удается одурачить свою бедную бабушку. — Агатовые глаза леди озорно блеснули, но она тут же отвернулась к засвистевшему серебряному чайнику. — Я услышала это выражение от Барбариты. Она очень милый ребенок. Вы не считаете, мисс Кэррол, что с ней, по существу, нет никаких проблем?

— Ни малейших, донья Мануэла. Она очень мне нравится. Спасибо. — Ванесса приняла из ее рук китайскую чашку, полную крепкого чая, который был такого же цвета, как глаза, что смотрели на нее поверх серебряного подноса. На нем стоял кувшинчик со сливками, но Ванесса знала, что легкий аромат суджонга сразу улетучится, если что-нибудь добавить в него. Лимон составлял исключение, и донья Мануэла одобрительно кивнула, когда Ванесса опустила его дольку в чашку, напоминающую темный тюльпан. Взгляд старой женщины встретился со взглядом молодой, и обе неожиданно улыбнулись друг другу той сердечной улыбкой, которая больше всяких слов говорит о желании понять друг друга и стать друзьями.

— Теперь мы часто будем болтать вот так, за чашкой чая, — сказала донья Мануэла. — Две женщины, чай и мужчина, которого нужно обсудить, — это и есть одна из тех радостей, о которых я говорила. Вы согласны со мной?

— О, да, сеньора. — Ванесса отпила из своей чашки. Мужчина, которого нужно обсудить! Наверняка это тот самый деспот с черными бровями, который десять минут назад вышел из этой комнаты!