Сумей поймать за хвост бесенка,
и он покажет тебе, где
прячется дьявол.
Китайская пословица
Старший следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре Российской Федерации Александр Борисович Турецкий плохо вписывался в коллектив главной организации законности страны. Такой же белой вороной был и заместитель генерального прокурора по следствию — Константин Дмитриевич Меркулов. Но он все же постарше Турецкого, долго варился в этой следственной кухне, по нему не сразу поймешь, что он скорее белая ворона, чем черная. А вот «важняк» Турецкий не умел или не хотел скрывать своего отношения к тому, что его коллеги между собой называли «комплексным и безотходным использованием служебного положения», а попросту к взяточничеству и злоупотреблению служебным положением. Об этом знали все: и сослуживцы, и начальство, и преступники.
Поэтому Александра Борисовича никто никогда ни о чем не просил, не подсылал доброхотов, способных расплатиться за спасение от наказания и тюрьмы хорошим подношением даже по западным стандартам. Начальство подсовывало Александру Борисовичу тяжелые, порой глухие (нераскрываемые) следственные дела и потирало руки в ожидании того, что гонористый Турецкий сядет наконец в глубокую лужу и распространяемая годами легенда о суперследователе лопнет в одночасье. До сих пор у него многое получалось, впрочем, и эти разжиревшие на взятках государственные советники больной и слепой расейской юстиции считали положительным фактором: надо же кому-то, в конце концов, и преступления раскрывать!
Турецкий мыслей на расстоянии не читал, не догадывался о том, что думают о нем коллеги и руководство. К счастью, в Генпрокуратуру из Московской он пришел, уже зная себе цену, тем более эту цену знали и другие. Поэтому дружеских и полезных контактов Александр Борисович не искал, в редкие часы, когда бывал в своем кабинете, предпочитал одиночество или контакты с экспертами и оперативниками.
Правда, в последние дни, пока болел Меркулов, старый друг и учитель, переносить относительное затворничество, хоть и добровольное, было трудновато. Именно по вышеизложенным причинам Турецкий почти обрадовался, когда зазвонил городской телефон и смутно знакомый густой баритон произнес:
— Добрый день. Мне бы Александра Борисыча Турецкого…
— Я слушаю.
— Вы не узнаёте меня, Александр Борисыч?
— Дайте-ка вспомнить…
Турецкий, мучаясь оттого, что подводит профессиональная память, пытался вспомнить, почему кажется знакомым голос собеседника.
А тот веселым, но несколько наигранным смешком прервал паузу:
— Могу подсказать, что ни в качестве потерпевшего, ни в качестве подозреваемого с вами не общался!
— И то слава Богу! — откликнулся Турецкий.
— Вспомнили?
— Скажите, мы с вами вместе не учились… где-нибудь? — неуверенно предположил Турецкий.
— Горячо! — воскликнул собеседник. — Бибу помнишь?
Вот теперь Турецкий вспомнил. Бибой прозвали в университетской сборной по самбо комсорга команды Сергея Бибарцева.
— Ты, Серега?
— Он самый!
— Как ты меня нашел?
— По нужде, Саша, — вздохнул Бибарцев. — В том и беда бывших однокашников, что если и встречаются, то чаще по нужде, чем по зову души!
— Для бывшего полутяжа ты весьма изысканно выражаешься, Серега! — пошутил Турецкий.
— С кем поведешься!..
— Ну выкладывай свои проблемы.
— Понимаешь, Саня, дело довольно деликатное…
— Кого-то из дерьма вытащить хочешь?
— Нет, что ты?! Никаких сделок с моральным или уголовным твоими кодексами не предлагаю. Но, если можешь, подъезжай ко мне, разговор не телефонный.
— Куда подъехать?
— Через пять минут за тобой придет машина…
— Ого! Ты так поднялся, Серега?
Бибарцев рассмеялся:
— Ты тоже не на задворках великой империи!
Турецкий не мог точно сказать, сколько прошло времени после того, как он положил трубку. Во всяком случае, меньше десяти минут.
Коротко звякнул сигнал вызова интеркома. Турецкий нажал кнопку включения связи. Секретарша следственной части отчеканила:
— Александр Борисович, за вами прибыла машина…
И после короткой паузы добавила, не сдержав восхищения:
— …Черный «линкольн»!
Ого, подумал Турецкий, а Биба-то совсем крутой!
Пока он одевался и собирал в портфель бланки процессуальных бумаг, которые, возможно, пригодятся в ходе разговора, секретарша успела растрезвонить коллегам и подружкам о неординарном событии — за бессребреником Турецким прибыла машина суперкласса.
Александр Борисович вышел на улицу, бросил взгляд на окна: в свинцово-серых прямоугольниках стекла виднелись бледные, расплывчатые пятна лиц. Ишь ты, подумал Турецкий с иронией, глядишь, уважать станут, подумают — вот купился так купился!
За рулем огромного сверкающего автомобиля сидел крепкий, уверенный в себе парень, судя по всему, не примитивный качок.
— Вы Турецкий? — спросил он.
— Да.
— Извините, мне нужно посмотреть какой-нибудь документ, удостоверяющий личность.
Турецкий понимал, что парень не выпендривается, следует установленной инструкции, но не удержался сам от легкого и безобидного выпендрежа. Он достал из кармана удостоверение, раскрыл и, не выпуская из пальцев, поднес к глазам водителя со словами:
— Извините, не имею права передавать в чужие руки.
— Садитесь, — кивнул тот.
Турецкий уселся на роскошное сиденье, которое, как кресло, поддерживало тело в полурасслабленном, комфортном положении, так что подбородок опустился к груди и от этого лицо приобрело тяжеловесность важности и респектабельности. Может быть, поэтому Александр Борисович спросил более ворчливо, чем хотел:
— А кто у нас будет господин Бибарцев?
Водитель посмотрел искоса с легким недоумением.
— Банкир он.
— И хорошо, видно, дела идут?
— Шли нормально… — неопределенно ответил парень.
— Почему — шли?
— За вашим братом от хорошей жизни не пошлют.
На улице Народного Ополчения «линкольн», ведомый опытной рукой, бесшумно скользнул в приземистую арку и въехал во двор, где среди серой россыпи гаражей-«ракушек» красовался со вкусом отремонтированный трехэтажный компактный особнячок с красивой вывеской по фасаду на русском и английском языках: «Банк «Дюк».
— А почему «Дюк»? — полюбопытствовал Турецкий. — У вас что, управляющий из Одессы?
— Управляющий у нас Бибарцев. А «дюк» — это «герцог» по-английски.
Турецкий не сразу узнал Серегу в грузном, высоком человеке, облаченном в дорогой костюм, накрахмаленную до голубизны белую рубашку с галстуком. Очки «сенатор» в посверкивающей оправе придавали даже его смеющемуся, дружелюбному взгляду выражение официальной отчужденности.
— Вы ли это, Сергей Николаевич? — неподдельно изумился Турецкий.
Бибарцев повел рукой, будто хотел отмахнуться, но не решился из боязни нарушить строгие линии костюма.
— Да брось! — сказал он. — Разнесло, как борова! Зато ты не изменился! Обедал?
— Нет еще, — признался следователь.
— Тогда пошли ко мне в комнату отдыха!
Они поднялись на второй этаж, прошли через приемную, где секретарша в духе времени сидела не за громоздкой пишущей машинкой, а возле компьютера, потом миновали кабинет управляющего, достаточно скромно обставленный типовой черной офисной мебелью. Однако из кабинета имелся выход не только в приемную. Укромная дверь вела в комнату отдыха.
А вот здесь-то сразу ощущалось, что банк солидный или очень хочет таким казаться. Велюровый мягкий уголок, большой плоский телевизор «Филипс», холодильник, холодильник-бар, двустворчатый платяной шкаф. Турецкий почти не сомневался в том, что там висят на плечиках с полдюжины свежевыглаженных рубашек.
Столик, в обычное время исполнявший функции журнального, по случаю гостя был развернут как для небольшого банкета. И соответствующим образом уставлен: коньяки, водки и прочие горячительные и прохладительные напитки. А к напиткам — закуски, красиво расставленные на черной блестящей столешнице.
— Только не говори, господин Бибарцев, что так ты трапезничаешь каждый день! — воскликнул Турецкий, прохаживаясь вокруг приземистого, богато сервированного столика.
Сергей ответил серьезно:
— Мог бы и каждый, только за работой некогда. Садись.
Турецкий провалился в упругие объятия дивана, и теперь стол не казался слишком приземистым.
— Выпьешь или у вас строго? — спросил Сергей.
— Коньяку выпью. От него перегар не убойный.
— Все зависит от количества, — философски заметил Бибарцев и открыл высокую, с вытянутым горлышком бутыль.
На вкус не искушенного в импортных напитках Турецкого греческий коньяк мало чем отличался от лучших отечественных сортов, но из вежливости, пригубив, он важно покачал головой: мол, чувствуется уровень.
— Ты временем располагаешь? — спросил Бибарцев, посасывая после выпитого дольку лимона.
— В пределах полутора-двух часов.
— Достаточно. Тогда можно не спеша, с наслаждением и оттяжечкой. Ты это, пить не стесняйся, Санек, как увезли, так и на место привезут. Или куда скажешь.
Бибарцев деликатно выждал, пока Турецкий утолит первый голод, и приступил к делу:
— Мне нужно с тобой посоветоваться, Борисыч…
— Я понял. Проблема в чем? На банк наезжают?
— Э! Такие проблемы мы на местном уровне решаем. Дело в другом… Ты, наверное, не знаешь, у меня сын есть. Парень умница!
— В отца, — улыбнулся Турецкий.
— Похлеще! Я еле английский разговорный освоил, а он на двух шпарит! И это в двадцать лет!
— Он у тебя уже такой взрослый?
— Санек, так ведь я старше тебя на шесть лет, а женился на третьем курсе. Так вот, Эдик мой учится в Мюнхене, в Европейской школе управления и маркетинга. Обучение, конечно, платное, мне приходится крутиться. Но парень не подводит, учится хорошо, получает стипендию, я думаю, подрабатывает. Во всяком случае, у меня каждый месяц не выпрашивает бабки, как некоторые. Позавчера он позвонил мне по экстренному графику…
Турецкий вопросительно приподнял брови.
— Сейчас объясню, — кивнул Бибарцев. — У нас договоренность: мы созваниваемся раз в две недели в определенное время… Да что я темню?! По воскресеньям в первой половине дня, когда я не занят в банке. А уж если что-то случилось, срочная необходимость, тогда звонить можно в любое время и в любое место, хоть на работу, хоть домой. И вот позавчера он позвонил мне сюда. У меня факс с магнитофоном, пишет все сообщения. Так что я не буду тебе пересказывать, просто послушай.
Сергей взял с полки заранее приготовленную кассету и включил магнитофон.
Турецкий наслушался за годы работы разных людей, иногда ему удавалось по голосу определить характер человека и даже в некоторых случаях представить себе его внешность, как тот выглядит. Вот и теперь следователь не только вникал в слова, но и пытался определить, каков он, Эдуард Бибарцев? Голос твердый, напористый, как у отца. Но это не только наследственное, по всей видимости, Сергей с малых лет приохотил сына к спорту. В силу этого он и выглядит, скорее всего, более зрелым, чем его неспортивные сверстники.
«…Такое дело, отец, Димка затащил меня в одну секту. Они культивируют ускоренную медитацию. Побыл там, посмотрел, ничего особенно впечатляющего не увидел. А потом подваливает ко мне гуру и начинает расспрашивать, кто я да откуда. И понимаешь, что меня зацепило. Как мы договаривались, я никому ничего о твоей работе. Свою фамилию сказал, мало ли, может, Дмитрий ему уже доложил мои анкетные данные. И тут этот гуру сразу и спрашивает: это не ваш папа то-то и то-то делает? В принципе глупо отрицать, правда? Но когда он начал подкидывать вопросики про оборот банка, да кто вкладчики и кредиторы-дебиторы, да кто партнер за рубежом, — тут я шлангом прикинулся. Но сомнение меня взяло, отец. Тем более такая же секта есть и в Москве. А тут, в Германии, с ними какой-то скандал был… В общем, я адресок московского филиала взял и завтра утром вылетаю к тебе. Пока…»
Запись кончилась.
Бибарцев выключил магнитофон, спросил:
— У тебя, наверное, будут вопросы?
— Естественно. Первый: сын прилетел?
— Нет.
— Второй вопрос: ты ему звонил туда?
— Звонил. Сегодня…
— И что?
— Сказали, что он отпросился на три дня и уехал в Москву.
— Уехал или улетел?
— Там точно не знают.
— В принципе в любом случае ему уже пора быть здесь. Нет?
— Небольшой запас времени есть. В том случае, если он отправился поездом.
— Почему в записи только его голос?
— Потому что меня в тот момент в банке не было и Эдик наговаривал на автоответчик.
— Ясно. Почему он у тебя, вместо того чтобы учиться, по всяким сектам шляется? Кто такой гуру? Кто такой Димка? Все вопросы запомнил?
— Да, — легонько улыбнулся Бибарцев. — Отвечать в той же последовательности?
— В любой.
— Значит, так. Эдуард по моим спортивным стопам не пошел. Для него самбо скучно. Он подался в каратисты. И ты знаешь, неплохо у него получается. Хотели забрать парня в профи по кикбоксингу, но я не советовал, да и у самого хватило ума отказаться. Ты, может, Саня, знаешь, что у всех этих восточных драчунов зацикленность на философии, мистике и прочих делах. Если у нас главным были физподготовка и техника, то у них в карате это только ступени к совершенству. И существует такое поверье… или легенда, не знаю, как сказать. Только они утверждают, что изнурительные тренировки вкупе с глубокой и усердной медитацией, погружением в себя, могут привести к озарению. А после этого ты становишься непобедимым. В общем, с нашим «против лома нет приема» не вяжется. Я, честно говоря, не знаю, есть в этой мистике здравое зерно или нету. Эдька, пока в Москве был, и кришнаитов посещал, и еще кого-то, но все, говорил, не то… Какие еще были вопросы?
— Гуру и Димка.
— Ага. Гуру — это духовный учитель у всех, кто от Будды. Что-то вроде нашего попа. Дмитрий Лоев учится с Эдькой в одной группе. Оболтус. В папу!
— А кто папа будет?
— На хорошей работе в администрации Президента.
— Не слыхал что-то про такого…
— Потому и говорю, что на хорошей работе. Вроде нигде не засветился, а государева жалованья на то, чтобы отпрыска в Мюнхене учить, хватает.
— Понятно, — кивнул Турецкий. — Как хоть секта называется, не знаешь?
— Да откуда?!
— Хорошо. Тогда попробуй объяснить мне, почему и кому может быть интересен твой банк. И что от него может понадобиться религиозной секте?
— Ну, Саня, чем банк может быть интересен?! Деньгами, конечно! Кому-то нужен крупный кредит, кому-то платежеспособный партнер… да мало ли какие дела можно крутить на пару с банком. А наше заведение еще свежее. Мы ни с кем по-крупному не связывались. Как-то поначалу чеченцы наехали — хотели, чтобы я их человека к себе в заместители взял. Но пока мы их за нос водили, война началась, не до нас им стало. А что касается этих сектантов, то им от меня, скорее всего, кредит нужен офигенный или поручительство под кредит: мол, если что, «Дюк» по их счетам заплатит. Они же сейчас все в политику лезут, как будто здесь не Вольта с ракетами, а сплошной Клондайк! Скажи лучше, что посоветуешь.
— Относительно банка — ничего, сам дока. Что касается сына, может быть, стоит подать официальное заявление в милицию и объявить розыск…
— Это я понимаю, — упрямо дернул головой Бибарцев. — Я хотел бы без особого шума…
— Почему? У тебя парень засвечен в милиции?
— Да нет, Бог миловал! Понимаешь, если начинать канитель обычным порядком, обязательно случится утечка информации. А любая негативная информация обязательно отражается на имидже банка. Человек умом понимает, что случай частный, фирма никак не пострадает, но чисто подсознательно пойдет в другое место.
— Я тебя понял. В частный сыск не думал обращаться?
— К ним я всегда успею!
— Тогда есть только такой вариант: какому-нибудь оперу из уголовного розыска в порядке статьи 127-й процессуального кодекса я дам поручение о производстве розыскных действий, о ходе выполнения коего он будет докладывать не своему непосредственному начальству, а только мне. Тогда и интенсивная работа будет вестись, и лишней огласки не будет. Но нужен такой человек, чтоб можно было ему доверять. У меня, честно говоря, такого товарища больше нет в розыске…
— Погиб? — выдержав небольшую, но почтительную паузу, спросил Бибарцев.
— Что ты, Бог с тобой! Не ужился с начальством, свое сыскное бюро открыл. Что ж, если государевы опричники не помогут, к нему можно будет обратиться. Профессионал и не жлоб…
— Постой, у меня, кажется, есть один такой на примете, — задумчиво произнес банкир. — И, кстати, в вашем МУРе служит…
— Кто такой?
— Опер. Капитан Майер.
— Майер?
Турецкий знал почти всех сыскарей в городском уголовном розыске, но эту фамилию слышал впервые.
— Он недавно в Москве, — пояснил Бибарцев. — Одесский немец, что уже само по себе колоритно!
— Хорошо. Переговори с ним. Если согласится, свяжись со мной…
Александр Борисович Турецкий в том же великолепном автомобиле возвращался в Генпрокуратуру и размышлял: хватило бы у него выдержки искать своего ребенка, пусть и взрослого уже, не спеша и втихаря, чтоб только не пострадал источник обогащения? И однозначно ответить на этот вопрос самому себе не мог.
Если кто не видел капитана Марка Майера, а только слышал его голос, сказал бы с уверенностью, что разговаривает коренной одессит в восьмом поколении с доброй примесью еврейской крови. Если кто видел меланхолично жующего резинку и молчащего капитана Майера, сказал бы однозначно, что сия белокурая бестия, немного похожая на Дольфа Лундгрена, родилась и выросла среди альпийских лугов Германии и Швейцарии или где-нибудь в суровой, продуваемой северными ветрами Скандинавии.
На самом же деле Марк был сыном немца и белоруски, родился в Мурманске, вырос и выучился в Одессе, потому что папа служил на флоте и был большим докой по радиоперехвату, оттого и бросало его высшее командование с флота на флот, с моря на море. Заранее готовясь к выходу в отставку, Майер-старший выхлопотал себе квартирку в Москве, хотя сам еще дослуживал во Владивостоке. Закончивший к тому времени юридический институт Майер-младший взялся квартирку сторожить, а заодно работал оперуполномоченным в Московском уголовном розыске.
Знакомство с банкиром Бибарцевым произошло у Марка при обстоятельствах для банкира неприятных, а для Майера — вполне обычных, рабочих, хотя и не лишенных некоторой изюминки.
Дело было вечером. Марк в составе дежурной оперативной группы отдыхал после выезда на банальное бытовое убийство: мужики выпивали в подвальном помещении водку, затем после небольшой ссоры один другому нанес семнадцать колото-резаных ран.
Около полуночи дежурная группа отправилась на квартирную кражу. Странная была эта кража-грабеж, или это потерпевший, гражданин Бибарцев С. Н., от расстройства говорил как-то сбивчиво и непонятно. Во всяком случае, дежурный получил сообщение, что дверь в квартиру Бибарцева взломана, а в квартире находятся двое детей, совершенно хозяевам незнакомые…
Квартирка у Бибарцевых оказалась небольшая, трехкомнатная, но ладненькая, со вкусом отделанная и обставленная. Хозяин сидел на кухне в обществе двоих ребятишек, одетых весьма затрапезно. Один лет восьми, другому — не больше пяти. Пацаны робко смотрели на хозяина, а руки тем временем проворно порхали к большой коробке с конфетами, стоящей посреди стола, и таскали оттуда темно-коричневые бочоночки ассорти, один в рот, другой в карман…
Жена Бибарцева беспокойно ходила по гостиной, ей хотелось убедиться, что из ценностей пропала самая малость, но не решалась, пока не поищет следы преступления милиция.
Марк бегло осмотрелся в квартире, понял, что воры наследили незначительно, и, оставив эксперта колдовать над отпечатками пальцев на полировке мебели, пошел к хозяину.
— Добрый вечер! — сказал он, наблюдая от дверей кухни, как перепуганные мальчишки, словно заведенные, безостановочно жуют и жуют дармовые конфеты.
Бибарцев кивнул молча, не желая ни подтверждать, ни опровергать слова оперуполномоченного, характеризующие вечер.
— Эй вы, охрана! — строго приказал Марк детям. — Ну-ка перестаньте жрать сладости, а то тут начнут жужжать пчелы!
Те послушно убрали ручонки под стол и молча следили за высоким громогласным милиционером круглыми глазенками.
— Разрешите присесть?
— Да-да, пожалуйста, — торопливо, спохватившись, предложил Бибарцев.
— Расскажите, как и что произошло.
Сергей Николаевич управился за минуту: пришли из гостей примерно полдвенадцатого, смотрят, а дверь не заперта. Вошли. В квартире незнакомые дети сидят и жрут конфеты. Чего здесь делаете? — последовал вполне уместный вопрос. Шли, говорят, увидели, что дверь открыта, заглянули — никого нет, вот и решили хозяев подождать, посторожить…
— Настоящие тимуровцы! — с сарказмом заметил Марк.
Дети, не знавшие, кто такие тимуровцы, помалкивали.
— Теперь вы, бейбусы, говорите! — приказал Марк.
Младший только таращился и сглатывал еще, наверное, сладкую слюну. Затараторил старший:
— Мы, дяденька мент, от друга шли, смотрим — дверь открыта, а по лестнице два мужика бегут и чемодан тащат. Ну мы сразу догадались, что это воры, и решили посторожить здесь, пока хозяева придут…
— А конфеты на столе были?
Мальчишка взглянул мельком на Бибарцева и сказал неохотно:
— Не… В шкафчике.
— Зачем туда лазили?
— Можно мы домой пойдем? — вместо ответа заканючил мальчишка.
Вслед за ним начал похныкивать и младший — не то его друг, не то брат.
— Ну-ка цыц! Пока не скажете, кто вас научил слово «мент» говорить, никуда не пойдете!
Старший потупился и негромко произнес:
— У нас батя так говорит…
— Оно и видно!
С этими словами Марк встал, вышел из кухни в гостиную, чтобы спросить у Бибарцевой, чего она недосчиталась после визита незваных гостей. Похищенного оказалось немного — три золотых колечка и тридцать тысяч рублей.
Эксперт-криминалист Вася Чугунов поведал в свою очередь, что из наиболее свежих отпечатков пальцев на мебели он может однозначно выделить совсем крохотные, по всей видимости детские, пальчики.
— Что и требовалось доказать! — удовлетворенно молвил капитан милиции Майер и вернулся на кухню.
— Так, гаврики, — сказал он мальчишкам. — Мне все про вас известно, кроме ваших имен, фамилий и адресов. Одних ночью я вас домой не отпущу, будете ждать, пока участковый за вами не придет. А сейчас мы с вами будем протокол писать.
— Какой протокол? — спросил старший.
— Протокол изъятия колечек и деньжат. Вы хорошие дети, поэтому отдадите это все добровольно, а то мент в тюрьму вас заберет. А?
— Не надо в тюрьму, дяденька!
Пацаны заплакали, уже не притворяясь.
Бибарцев чувствовал себя не очень уютно. И когда старший мальчишка, размазывая по щекам слезы испачканным в шоколаде кулаком, снял с шеи шнурок с нанизанными на него кольцами, а из носка вытащил деньги, Сергей Николаевич вдруг спросил:
— А может, не буду я заявление писать, а, капитан? Напишешь в своей бумаге, что дверь злоумышленники взломали, а обокрасть квартиру не успели…
— Мне это сделать нетрудно. И как говорится, душа, спрятанная под моим казенным мундиром, тоже подсказывает — пожалей. Но во-первых, я знал одного чудного мальчонку девяти лет, он выглядел невинно, как Пьеро, но за полгода «выставил» четырнадцать квартир с совокупной прибылью более пятидесяти тысяч долларов. Во-вторых, я должен убедиться, что мальчишки сами пошли на такой дешевый халоймыс, что их не послал злодей папа, который разучивает с этими октябрятами новые слова. Если они работали на собственного папашу, его надо судить как организатора и вдохновителя преступления, и тогда ваше заявление очень даже понадобится. Договорились?
После того случая прошел примерно месяц. Майер к Бибарцеву не приходил, и Сергей Николаевич решил, что дело с маленькими воришками он замял. А теперь, когда самому понадобилось обратиться к капитану милиции, обнаружил, что телефон его или не записал, или записал где-то, но потерял. Впрочем, разыскать оперуполномоченного, зная его место службы, не проблема. Другой вопрос — согласится ли он на такую, так сказать, негласную работу. Во всяком случае, поначалу Майер к предложению Бибарцева отнесся без восторга.
— Вы не знакомы со следователем Турецким? — спросил банкир, надеясь, что сработает авторитет бывшего однокашника.
— Слыхал про такого, — уклончиво ответил Майер. — А встречаться не приходилось, Бог миловал…
— Что это вы так недружелюбно? — несколько растерялся Бибарцев.
— У нас, знаете ли, с прокуратурой любовь взаимная, но трудная. К тому же о вашем Турецком слава идет, мол, дела он раскручивает настолько грязные, что потом те, кто ему расследование поручал, сами не рады…
— У меня проблема ясная, Ельцина вам допрашивать не придется.
— Кто знает… — засомневался Майер.
Но в конце концов оказать услугу согласился.
Узнал, какая помощь требуется, заинтересовался и позвонил Турецкому:
— Вас беспокоит Майер из МУРа…
— Скорее, это Бибарцев вас беспокоит при моем попустительстве! — хмыкнул следователь и добавил: — Не хотелось небось в прокуратуру звонить, а?
— Не говоря горбатого слова, не очень. А шо до банкира, так даже интересно пошукать человека, который потерялся не в Жмеринке, а между Москвой и Мюнхеном, как думаете?
— Пожалуй, да. Могу по знакомству выдать вам на эту работу отдельное требование, чтоб занимались этим вы вполне официально, Марк… как вас по отчеству?
— Я пока еще молодой и красивый, так что можно без отчества, Александр Борисыч. А письменное поручение не помешает, а то меня гражданин начальник нашего отдела полковник Токарев кражами завалил выше головы.
— Договорились!
После первого дня поисков Эдуарда Бибарцева Марк был вынужден признаться самому себе, что работа эта изматывающая, нудная и пока малорезультативная. Начал он, как водится, с аэропорта. Там он достаточно быстро установил, что Бибарцев Эдуард Сергеевич прибыл в Москву рейсом таким-то. После этого, показывая цветную кодаковскую фотокарточку искомого лица работникам таможни, багажного отделения, ресторана и прочих служб, Марк попытался выяснить, не видел ли кто-нибудь, с кем, куда и на чем уехал с аэровокзала пассажир Бибарцев. Но никто этого пассажира не вспомнил.
Тогда Майер переписал фамилии нескольких пассажиров, летевших с Бибарцевым одним рейсом, чтобы найти их и попробовать поговорить с ними. Отметил в основном тех, кто сидел рядом и вблизи студента школы бизнеса. Среди них оказались двое немцев, после минутного колебания Марк вписал в свою рабочую книжицу их тоже. По-немецки он говорил достаточно бегло. К тому же небольшой, но достаточно насыщенный собственный опыт подсказывал капитану, что наши ребята, бывшие советские люди, очень неохотно контактируют с милицией и не любят «светиться» в качестве свидетелей каких бы то ни было происшествий. Представители Западной Европы в этом отношении более законопослушны, чем наши совки.
Прежде чем заниматься дальше рутинной, но необходимой работой — искать и опрашивать возможных свидетелей похищения Бибарцева-младшего, — Марк решил позвонить Бибарцеву-старшему, чтобы хоть немного подбодрить его. Возможно, банкиру станет легче, когда он узнает, что его сын затерялся уже здесь, на родной, будь она неладна, земле. А может, чем черт не шутит, блудный сын уже дома, кушает компот, сваренный любящей мамой?
Увы, нет. Эдуард дома не появлялся. Отец его, нисколько не обрадовался, узнав о том, что сын долетел-таки до Москвы, а дальше — неизвестность.
— Скажите, Сергей Николаевич, вы не знаете, может, у вашего сына есть здесь девушка? — спросил Майер.
После небольшой паузы Бибарцев неуверенно ответил:
— Насколько мне известно, постоянной пассии он не имел. Кажется, я сумел ему внушить мысль, что думать о любви гораздо безопаснее тогда, когда достаточно прочно стоишь на ногах. А чтобы не начались комплексы по Фрейду, всегда можно найти квалифицированную утеху на час… Вы не согласны?
— Как же ж можно не согласиться?!
— Иронизируете, Марк? Уже женаты?
— Никак нет!
— Вот видите. Знаете, боюсь, что все это из-за банка. Кто-то чего-то от нас хочет, насколько я понял Эдуарда, какая-то секта… у них свои филиалы и в Германии, и здесь…
— Предполагаете шантаж?
— А что же еще?
— Тогда надо писать на пленку все переговоры с теми, кто на вас наедет.
— Это понятно. Что вы посоветуете, чтобы обеспечить безопасность сына?
— Пока ничего. Но мы, во всяком случае, не спугнем предполагаемых похитителей: помощь я вам оказываю негласную, заявления на розыск вы не писали, поэтому можете смело играть с теми, кто будет звонить, в поддавки…
— Помогите, Марк, мы заплатим…
— Не ради этого стараемся.
— Тогда почему? Это же для вас лишняя работа!
— У меня нездоровая любознательность! Шучу. И вот что, Сергей Николаевич, по телефону мы с вами больше не будем разговаривать о деле. Если на вас наезжают серьезные люди, они вполне могут поставить ваши телефоны на прослушивание.
— Понял. А как же тогда?..
— Будут новости, я найду способ сообщить их вам.
Марк Майер наскоро перекусил горячей сосиской в тесте, разрешил себе баночку пива и отправился на розыски соседей Эдуарда Бибарцева по рейсу. Коммерческий директор фирмы «Кров и Ко», прилетевший вчера из Германии, в офисе отсутствовал, девица-секретарша с профессиональной любезностью объяснила Марку, что господин Семеновский ездит по городу, решает дела и когда вернется в фирму — неизвестно.
К счастью, Гена Неквасов, еще один сосед Бибарцева в салоне самолета, работавший в основном сам на себя, в тот день вез из Германии кое-какой товарец. А сегодня, как сообщила усталым, прокуренным голосом его жена, сидит в своем коммерческом киоске в районе Лужи — вещевого рынка в Лужниках.
Марк нашел его быстро.
Неквасов, крупный, полнолицый молодой мужик, хмуро смотрел на предвесеннюю слякоть из своей похожей на аквариум будки. Что-то ему не нравилось в окружающем мире, то ли погода, то ли отсутствие покупателей. Исходя из этого Майер приготовился к трудному разговору.
— Привет, — наклонился он к полуприкрытому окошку.
— Салют, — с минимумом интонации откликнулся Гена. — Тебе чего?
— Пусти погреться.
— Задаром?
— А тебе че, жалко?
— Заходи! — приглашающим жестом подкрепил свои слова Неквасов. — Хрен с тобой, грейся. Все равно скоро Лужков снесет все, к чертовой матери!
Теперь Марк понял причину того, почему мелкий частник Неквасов пребывает в расстроенных чувствах: мэрия решила до Майских праздников немножко облагородить бывший образцовый коммунистический город, и первой жертвой большой приборки должны были стать понатыканные повсюду разномастные коммерческие ларьки.
Марк вошел в клетушку из стекла и листов железа. Было, конечно, тесновато, но вдвоем они разместились относительно свободно.
— У меня к тебе, Гена, есть разговор за одного фраера. Может быть, чтоб ты не чувствовал себя как рыба на Привозе, я угощу тебя пивом с твоего же склада, но за свои бабки?
Неквасов недолго подумал, и трезвый коммерческий расчет победил: продать пиво, которое потом самому же и выпить, — это выгодно даже на Брайтон-Бич.
— Пивом можешь угостить, — сказал он Марку. — Только если ты мент…
— Какой мент?! — возмутился Марк. — Или ты не можешь приличного трудягу от палочника отнюхать?
— Где же у тя мозоли, трудяга?
— Во тута, — Майер постучал себя согнутым указательным пальцем по лбу. — Шоб разложить все точки на «и», скажу тебе сразу — состою в частном сыскном энд охранном агентстве.
— Ну а я при чем?
Прежде чем ответить, Марк вынул из кармана деньги, бросил их в коробку из-под жевательной резинки, служившую кассой, вытащил из полиэтиленового плена две банки пива, протянул одну Неквасову и только тогда заговорил:
— Будем знакомы, меня зовут Марк. А ты — Гена и по крутости своей ездишь не в Турцию, а в Германию. Мои потенциальные клиенты тоже.
— Ну и что?
— Вчера прилетел?
— Как видишь.
— А твой попутчик прилететь-то прилетел, а до дому не дошел. Папа волнуется.
— Ты про Эдика, что ли?
— Именно так! Значит, вы познакомились?
— А че делать в дороге? Познакомились, коньячку дринкнули. Я хорошо приложился, а он чуть-чуть — спортсмен, говорит. Нормальный парень, парочку советов мне подкинул, где товар можно брать дешевле. Разбирается!.. И что, его батя уже хипиж поднял?
— Не поднял, а осторожно обратился к нам, чтоб без шума и пыли. Потому что накануне Эдуард звонил отцу, за то намекал, что кто-то нехороший фирмой интересуется…
— Так папаша сам недотепа! Прислал бы в аэропорт машину с «быками» и не переживал бы теперь! А вообще, скажи ему, что Гена Неквасов рекомендует не волноваться. Встретили Эдьку добрые люди, он к ним аж кинулся, как увидел, сели в машину и укатили. Я как раз хотел его еще грамм на двести затащить, да его уволокли уже…
— Что значит — уволокли? — насторожился Марк.
— То и значит, что выскочили ему навстречу трое ребят, заобнимали, затискали да так и потащили к машине. Он тоже радовался, смеялся, говорил: подождите, мол, дайте хоть отцу звякну…
— Не звякнул?
— Не, утащили. Кричали: от нас позвонишь, некогда. Приехал вроде к ним кто-то, авторитет какой-то.
— Что за машина, не заметил?
— Так ведь говорю: сам пошел, не украли!
— Мое дело маленькое. Я получу гонорар за то, что скажу, где он и с кем.
— Так этот… «форд», цвет серебристый металлик. Вот на номера внимания не обратил.
— А как тебе показалось, Гена, кто они? Из группировки или просто так ребята-мажоры?
— Да нет, не то и не это. Знаешь, скорей всего — спортсмены. Костюмчики классные, сумки, да и сами крепкие, подтянутые, не потасканные, как те, которые нас бомбят.
Тепло простившись с Геной, Марк Майер прошелся до стадиона, нашел комнату, где предавались отдыху и взиманию дани с нарушителей правил торговли милиционеры. Рассмотрев муровское удостоверение, они разрешили Марку позвонить, а сами вернулись к прерванному появлением опера занятию — питию коньяка «Метакса» и поеданию некой заграничной ветчины.
Марк набрал номер управляющего банком «Дюк».
— Алло? — настороженно отозвался банкир после третьего гудка.
— Господин Бибарцев? Это Майер. Из налоговой полиции.
— Откуда?.. — не догадался поначалу Сергей Николаевич, потом, как говорится, догнал: — А-а, вспомнил! Что вам угодно?
— Необходимо прояснить небольшой чисто технический вопрос. Могу ли я подъехать к вам сейчас?
— Да, пожалуйста. Я буду ждать.
Испытывая легкую досаду, Марк положил трубку. Это чувство посетило его еще во время разговора, когда он вдруг подумал, каким идиотством будет считать всю эту конспирацию банкир, если окажется, что его сын просто-напросто загулял с друзьями. И как будет выглядеть в этой связи капитан МУРа Марк Майер? Куры на Пересыпи будут падать в обморок от смеха! Да уж, видно, якшаться с прокуратурой то же самое, что встретить на улице попа, — не к добру.
— Что, сыщик, работа не сахар? — сочувственно, но с превосходством спросил милицейский старшина и предложил: — Может, дернешь? По-моему, водяра лучше, так ведь работа такая: пьем что дают.
— Ладно, налейте стопочку.
Уже вечерело, когда он добрался до банка.
— Новости есть, и, может быть, не самые плохие, — сказал Марк с порога, потому что взгляд, каким встретил его Бибарцев, был красноречивее любых вопросов.
— Присаживайтесь, — гостеприимно предложил банкир. — Могу предложить чаю, кофе, или чего-нибудь покрепче?
— Горячего чая будет достаточно.
Бибарцев отдал необходимые распоряжения и попросил:
— Рассказывайте, Марк.
— Сначала вы. Кто-нибудь звонил?
— Нет.
— Тогда, возможно, обойдется только тем, что вы вскоре просто поругаете вашего ребенка за разгильдяйство. Удалось обнаружить и допросить человека, который летел в самолете рядышком с вашим Эдуардом и даже пил с ним коньяк, чтобы скоротать путешествие. Этот парень, у него киоск в Лужниках, утверждает, что Эдуарда встретила в аэропорту некая дружественная компания и увезла с собой на серебристом «форде». У ваших знакомых нет серебристого «форда»?
— Нет вроде.
— Ваш сын занимался спортом.
— Занимался и занимается. Каратист.
— Мой свидетель говорит, что компания, с которой уехал Эдуард, вполне похожа на группу спортсменов-разрядников. Вы не знаете, где он занимался, у кого?
— Знаю. Сейчас запишу вам координаты. И все-таки почему он не позвонил хотя бы из Шереметьева и не сказал, что у него срочные дела, домой попадет не сразу?
— По словам его попутчика, Эдуард хотел позвонить, но друзья чуть ли не силой уволокли его в машину.
— Вам это не кажется странным?
— Поэтому я и спросил у вас, где искать ту секцию, в которой вашего наследника махаться учили.
— Да-да, вот возьмите.
Зал, который посещал Эдуард Бибарцев, размещался в помещении солидной спортивной школы клуба «Динамо». Марк отправился туда на всякий случай, ведь времени было уже много — около восьми. Но он сам, пока не был занят на службе, учился экзотическим боевым искусствам и предполагал, что в зале борьбы еще обязательно будет кто-нибудь, кто подскажет, где и кого искать.
Так и оказалось. Около тридцати юношей и девушек в белых кимоно синхронно выполняли тренировочные упражнения, подчиняясь гортанным возгласам, коими тренер вел японский счет:
— Ити, ни, сан, си, го…
Войдя в зал, Марк у порога вежливо, но не опуская к земле взгляда, поклонился и остался у двери, почтительно ожидая, когда тренер обратит на него внимание.
А тот, надо сказать, обратил сразу. Отдал негромкий приказ старшему из учеников, тот взял командование группой на себя. А сенсей, невысокий, с легкой проседью в темных волосах мужчина лет сорока, подошел к Майеру.
— Прошу прощения за беспокойство, — сказал тот. — Я разыскиваю одного человека. В свое время он посещал ваш додзё…
Тренер кивнул:
— Назовите имя. Если он был на что-то годен, я вспомню.
— Эдуард Бибарцев.
— Да, способный парень. Но здесь вы его не найдете. Он не занимается у меня уже полтора года. И вообще, он, кажется, в Германии…
Марк вкратце рассказал тренеру то, что узнал от Неквасова.
— Серебристый «форд», вы говорите? — уточнил тренер. — Тогда это Кирилл Воробьев, мой бывший помощник. Эдуард начинал тренироваться у него.
— А почему бывший?
— Мне не хотелось бы распространяться на эту тему. Если в двух словах, мы не сошлись во мнениях о принципах системы карате. Он посчитал возможным зарабатывать на этом большие деньги в ущерб самосовершенствованию каратиста. Ушел в кикбоксинг, готовил команду профессионалов, Эдика сманивал, но не сманил. Потом я слышал, и там он не прижился. Мы с ним давно не общаемся, но общие знакомые имеются. Кто-то говорил, что он спутался с какими-то верующими в сочетание Будды и Христа, «Истинный путь», так, кажется, их секта называется. Хотя что ему там делать, если он даже с практикой дзэн плохо знаком?
— Вы не знаете, как его можно найти?
— Честно говоря, нет. Вам нужно искать эту секту, а там уж и до Кирюхи доберетесь.
Марк грустно усмехнулся:
— Да, дело за малым — найти в Москве небольшенькую секточку!
— Напрасно иронизируете. Они свои книги издают без участия спонсоров, так что это не секточка. А неофиты, которые еще никакой карьеры в общине не сделали, стоят в белых одеждах на каждом углу и просят милостыню. Подойдите и спросите, скажут — им в стадо каждая новая овечка кстати!
Уже совсем стемнело, когда Майер отправился домой. Конечно, никаких монахов «Истинного пути» он не встретил. На улицах и обычных-то горожан было негусто. Добропорядочные граждане давно сидели по домам.
Марк вспомнил, как Бибарцев-старший рассказывал о телефонном звонке сына, о том, что его донимают какие-то сектанты. Не те ли самые?
«ПРОТОКОЛ
осмотра места происшествия
21 марта 1995 года
г. Копеевск. Челябинской области РФ
Я, оперуполномоченный УР райотдела милиции г. Копеевска, старший лейтенант милиции Ковалев Е. В., выехав на место обнаружения трупов граждан Тузика В. Н., Колбина Ф. А. и Фирсовой Н. О., находящихся в доме, принадлежащем на праве личной собственности гр-ну Тузику В. Н. и расположенном в дачном кооперативе «Медное», в присутствии понятых… произвел осмотр места происшествия…»
Александр Турецкий сидел в кресле, укрытый пледом, упираясь босыми ступнями в горячий кафель печи-голландки. С очками на носу и с бумагами в руках он мог сойти за моложавого интеллигентного дедушку, коротающего промозглый вечер полузимы-полувесны с газеткой в руке, если бы не содержащаяся в сухих строчках протокола информация, от которой у обычного человека волосы на голове встали бы дыбом.
Кряжистый, седой, слегка неестественно выпрямивший спину хозяин дома, в котором гостил следователь из Москвы, начальник криминальной милиции областного УВД полковник Сергеев перебирал в руках фотографии, приложенные к протоколу. Снимки, в которых преобладал красный, бурый и сизый цвет мясницкой.
«…Труп гр-на Тузика, 54 лет, находится на диване. Обнаженный. Обильное количество крови под трупом указывает на то, что смерть наступила на данном месте…
Смерть наступила в результате проникающего ранения крестообразной формы, нанесенного в брюшную полость с многочисленными повреждениями внутренних органов. Судя по форме ранения, орудием убийства является обоюдоострый кинжал или штык с длинным лезвием.
Посмертные изменения, как-то: падение температуры тела, трупные пятна, — указывают на то, что смерть наступила за 24–28 часов до начала осмотра…»
— Слушай, Миша, — сказал Турецкий, — а не может так быть, что мы имеем дело с обычным убийством из корыстных побуждений, и лишь личность Тузика Виктора Николаевича требует присутствия тут не районного следователя, а следака из Генпрокуратуры?
— А ты не ленись, Саша, до конца дочитывай. Не хочешь читать — посмотри!
Турецкий не успел запротестовать и взглянул на фото. Взглянул и содрогнулся. Совершенно голый директор военного завода «Маяк» был распят на собственном диванчике, как лягушка в лаборатории биолога. Но это же не земноводное какое-нибудь, а крупный мужчина, поэтому вдвойне жутко было видеть впившиеся в запястья и лодыжки белые капроновые шнуры, которыми конечности были связаны и одновременно привязаны к фигурным резным подлокотникам дивана. Сквозь разрезы выпирали из туловища кроваво-перламутровые ошметки кишок…
— Такое впечатление, что не вспороли, а рассекли, — пробормотал Турецкий. — Дикость какая-то!
— То-то! Так это картинка, а представляешь, сколько мы нанюхались крови и дерьма, пока копались тут и доказательства собирали! — проворчал Сергеев.
На следующем снимке был запечатлен еще один обнаженный труп мужчины с такими же, как у Тузика, жуткими разрезами.
— Много следов нарыли? — спросил Турецкий.
— Да нет. Секачи свои убийцы с собой унесли, а пальчики… На дактопленке один обнаружился, но по картотекам он не проходит. Это вполне естественно. Те, кто эту резню устроил, у нас не проходили!
— Почему так категорично?
— Потому что по соседству с Тузиком лежит Колбин Фрол Алексеевич, он же Трушкин, он же Зайонц, он же Генерал.
— Хороший друг! Завод случайно наручники по конверсии не выпускал?
— Если бы выпускал, знаешь, как они фонили бы? «Маяк» ураном занимается. А Фрол Алексеевич по всероссийской мафиозной табели о рангах пост занимал вроде губернатора уральских земель. Поэтому разная гопная шушера в дом, где Генерал гуляет, ни за что не полезла бы.
— Согласен. А на каком интересе они сошлись, неизвестно?
— Нет пока, — вздохнул Сергеев.
Турецкий посмотрел и третий снимок из предложенных полковником. Женщина лет сорока, немного располневшая, но еще вполне привлекательная. Ее не связывали, только раздели и аккуратно перерезали горло.
— Фирсова Наталья, — предугадывая вопрос, сказал Сергеев. — Боевая шмара Фрола Алексеевича.
— А муж у нее есть?
— Нету, так что ревность плюс слепая ярость рогоносца отпадают.
— Непонятно.
— Что именно?
— Непонятно, почему мужиков так искромсали, а с дамой поступили достаточно гуманно.
— Думаешь — бабы поорудовали?
— Если у директора и у Генерала есть жены, почему нет?
— Не подходит. У Фрола жена нынче в Германии, а Тузик со своей находился в состоянии полуразвода…
— А богат ли был Виктор Николаевич?
— Ну, — пожал плечами Сергеев, — как всякий неглупый директор хорошего производства…
— С его женой беседовали?
— Дознаватель пытался, да она сразу отлуп дала — я, мол, пять лет с ним не общалась, дел его не знала и особенно не стремилась.
— Я поговорю с ней завтра. Видишь ли, Михаил, сюда очень хорошо ложилась бы версия о заказном убийстве. Но исполнено очень грязно, а киллеры, как ты знаешь, в основном аккуратисты.
— Больше тебе скажу — их заживо выпотрошили и оставили доходить. Это одно. Другое — у всех троих почему-то отрублены мизинцы на правых руках.
— И у женщины?
— Да.
— Н-да… а может, ритуальное убийство?
— Ритуальное? Думаешь, Тузик был масоном?
— Да ну, Миша! Помнишь, в шестидесятых годах убийство Шарон Тэйт?
— Еврейка, что ли? Нет, не помню.
— Актриса. Жена американского режиссера Поланского, который кошмарики снимает. Наладила у себя на вилле вечеринку, на виллу ворвалась молодежная банда сатанистов и всех вырезала, в том числе беременную Шарон. Нет тут у вас таких?
— В Челябинске-то всякого хватает: и рокеров, и жоперов, прости за выражение. Кто во что горазд, тот так и выпендривается. А в Копеевске-то вряд ли. Баптисты разве что.
— Убивать могли приехать и из Челябинска.
— Это так, — согласился Сергеев. — Я вот что думаю: может, убить им надо было одного кого-то, остальных убрали как свидетелей.
— Хорошо. Кого? Ты криминальную среду отслеживаешь?
— По мере возможности.
— Не наступал ли кто-нибудь на хвост Генералу из молодых да ранних воров в законе? Или рабочих мест с кем-то не поделил? Не доходили сведения?
— Нет. Я бы сразу тебе сказал. Все тихо тут. Кавказцы тусуются, но у них этот, как его… паритет с нашими ворами. Каждый на своей делянке. Если и ссорятся, то из-за девчонок, шмарусь своих.
— Пока мы не будем знать две вещи, дорогой Миша, до тех пор ничего не найдем.
— Что ты имеешь в виду?
— На чем крепилась великая и трогательная дружба директора с вором, это раз. Кого на этой даче хотели убить в первую очередь — два.
— Если бы еще я мог, не отходя от теплой печки, ответить на вопрос, почему Генерал пришел к Тузику на дачу без отбойщиков?..
— Кого?
— Телохранителей, по-нынешнему.
— Вот-вот, вопросов больше, чем может вместить моя бедная башка!
— В таком случае, воспользуемся древней рекомендацией: утро вечера мудренее.
С этими словами Михаил Сергеев проводил гостя до кровати, а сам устроился спать в кресле. С некоторых пор он мог спать только сидя. Виноват в том был Фрол Колбин, но полковник не испытывал злорадства по поводу некрасивой и мучительной смерти давнего своего неприятеля. Скорее наоборот, он склонен был считать, что своей смертью Генерал напоследок по-крупному досадил старшему сыскарю области.
Александр Андреевич Лисовский, как многие в наше смутное время, жил двойной жизнью и пытался из обоих частей своего полноценного и хлопотного существования извлечь максимум выгоды. Поэтому в светлой половине его он был товарищем Лисовским, начальником отдела сбыта дочернего малого предприятия «Тонус» завода «Маяк». В темной половине он был помощником Генерала и носил кличку Лис. Немудрено, впрочем, было и запутаться в том, когда на какой клич отзываться, если исполнительным директором в МП «Тонус» работал Фрол Алексеевич Колбин, он же Генерал. Такая вот диалектика. При некотором знании людей и умении лавировать, сглаживая острые углы, можно было работать долго, наживать много и лелеять мечты о времени, когда размах дел и доходы позволят отдыхать дольше, чем работать, и отдыхать по высшему разряду. При той правовой и экономической бестолковщине, которая царила в стране, да при том, что практически все сделки «Тонуса» совершались легально, бояться было нечего.
Но случилось непоправимое. Когда заместитель Тузика Георгий Николаев позвонил и дрожащим голосом сообщил, что директора и его «синего» дружка Колбина зарезали, как свиней, Лис едва не упал в обморок. Он понял — дело нешуточное. За две недели до этого кошмарного убийства Фрол, не особенно откровенничая, поведал, что какие-то левые фраера пронюхали про их немецкий контракт и предлагали перекупить его. При этом смотрел Генерал на Лиса подозрительно, прикидывал, наверное, не мог ли человек с такой рыжей кликухой продаться кому-то. Тогда Лисовский переубедил начальника, да тот и сам, наверное, рассудив здраво, отказался от своих подозрений. И вот на тебе!
Николаев весь трясся, когда рассказывал, что увидел, когда вызвали на опознание. Лиса от одних слов замутило. А когда понял, что вся сделка висит теперь на нем да на Лариске с Борькой!.. Им-то что, сидят себе в Германии и ждут, когда рыбка приплывет, а тут вон какой разбой творится!
Двух вещей очень боялся Александр Лисовский. Во-первых, того, что убили Тузика и Фрола те самые фраера, пронюхавшие про контракт. Если это их рук дело, то они отнюдь не фраера и рано или поздно доберутся до Лиса. Во-вторых, Генерал. Он воровским съездом на это место был посажен, убивать его никому не позволено. Теперь внеочередной съезд соберется, воры выяснять будут, на чьих руках кровь, кто не досмотрел. Кто же, как не Лис? А ведь он и близко рядом с ворами сидеть не вправе, потому что благодаря хитрому своему уму зону не топтал ни разу. Значит, так, приблатненный. Кроме того что у Лиса спросят, почему Генерал на дачу без охраны поехал, нового человека на место будут выбирать, чтоб территорию контролировал, общак собирал. Выберут. Новый Генерал, конечно, автоматически в «Тонус» вольется, а там неизвестно, захочет ли он возле себя Лиса держать. А если не захочет, одна у бедолаги доля — исчезнуть по возможности без следов. Но ведь не хочется!
А тут еще Николаев сказал, что на расследование убийства следователя по особо важным делам аж из Москвы, из самой Генеральной прокуратуры, прислали. Тоже обуза. Сам по себе «важняк» столичный, может, и не великого ума человек и азарта особого к делу не испытывает, так ведь местные ищейки, чтобы себя в лучшем виде представить, всё перероют, найдут чего бы и находить не хотелось.
Когда, еще при жизни Фрола, оговаривали условия контракта, немецкий гость, бывший советский человек Борис Матвеевич Лазкин, сказал, что в деле будет задействован человек из столицы по фамилии Месхиев. Тогда Колбин поинтересовался, зачем тот нужен. Боря занервничал, сказал, что без помощи Месо очень трудно будет переправить груз через границу. Генерал, скорее всего, Лазкину не поверил, но смолчал. А это значит, что теперь ему, Сашке Лисовскому, надо ставить в известность этого самого Месо о том часе, когда груз будет готов к отправке.
Лисовский с тревогой ожидал, когда объявятся воры в законе. Это сейчас было главным. Если удастся пережить внеочередной съезд, можно будет подумать о делах. Значит, надо предпринять все, чтоб выйти из этой переделки живым и невредимым. Он отправил уже телеграммы Лазкину и Ларисе Колбиной. Конечно, если учесть то, как покойный Фрол Алексеевич в открытую приударил здесь за Наткой, законная супруга не сильно будет его оплакивать. Но эмоции эмоциями, а бизнес — это бизнес. Лара может заявиться на внеочередной сходняк, и ее допустят, потому что она не просто, как смеялся Фрол, «шмара в законе», она еще и компаньон. Борька, тот, скорее всего, побоится. Он ведь, как и Лисовский, зоной не пуганный.
И вот еще что надо сделать, решил Александр Андреевич, хочешь не хочешь, а Месхиеву надо позвонить. Коль он в деле, пусть прикрывает. У ихнего смуглого брата сейчас силы много, хорошо поднялись!
Лисовский дозвонился до Москвы с третьей попытки. После нескольких длинных гудков в трубке зашуршало и мелодичный девичий голос, слегка с металлом оттого, что, записанный на пленку, изрядно заездился, произнес:
— Говорит автоответчик. После звукового сигнала у вас есть минута для того, чтобы оставить сообщение…
Дождавшись сигнала, Лисовский коротко бросил в трубку:
— Пусть Алик позвонит в Копеевск. Умер дедушка.
После этого несколько минут сидел, бесцельно глядя в окно.
Дверь отворилась.
Бесшумно в кабинет вкатился здоровенный, но слегка оплывший на легких хлебах Вася-Дурак, исполнявший при Генерале обязанности водителя, пугала и денщика.
Лисовский невольно вздрогнул, когда Вася краснолицей горой возник в кабинете, и досадливо прикрикнул:
— Стучать надо!
Вася хмыкнул, потянул носом, гыгыкнул и протяжно произнес:
— Стучать будем, когда от братвы в ментовку прятаться побежим! Не уберегли хозяина!..
Лицо упитанного гиганта скривилось, будто он собирался наглядно продемонстрировать безутешность своего горя, но потом вспомнил, зачем пришел:
— Малява тебе, Лис.
— Дурень! — прошипел зло Александр Андреевич. — Это на хазе у себя можешь меня так называть! А здесь я — господин Лисовский! Ясно?
— Вот повесят тебя за яйца, тогда будешь господин! — протягивая ему конверт, весело заявил Вася.
— Чего радуешься? Думаешь, только я буду отдуваться? Иди давай!
Лисовский отправил Василия и только после этого вскрыл послание. Мало ли что там может быть написано, а ведь о контракте знают всего несколько человек, и громила Васька отнюдь не входит в число избранных и посвященных.
Письмо было от Месхиева. Оно было напечатано на электрической машинке и содержало, на первый взгляд, сухую коммерческую информацию о тоннах груза и тысячах рублей. Лисовский не один год проработал рядом с Генералом, успел изучить тайнопись, научился читать между строк. То, что сейчас прочел, обрадовало его. Месо сообщал, что внеочередной съезд воров в законе по случаю убийства Генерала состоится через неделю в Москве. В Челябинск решили не ездить, потому что там из-за этого чепе большой шухер. Лис должен быть на съезде не только потому, что ему докладывать по делу, но также и для того, чтобы провести последнее совещание по контракту. Соберется узкий круг лиц: Месо, Лис и Боря Лазкин, который специально для этого приедет из Германии.
Лисовского вполне устраивало такое положение дел. Что бы ни думал Месхиев о нем, Лисе, будет беречь как зеницу ока, пока будет длиться работа по контракту.
Он смял листок бумаги, на котором было написано послание от Месхиева, положил его в пепельницу и поджег. В этом не было особой необходимости, сожжение бумажки отдавало театральностью, но иногда Александр Андреевич любил внешние эффекты.
В дверь, предварительно постучав, вошла секретарша Людочка, девица вульгарно-красивая и очень здоровая, потому что не обременяла ум и душу думами и сомнениями. Она понимала, что должна быть печальной по поводу гибели начальства, и честно пыталась придать лицу постное и скорбное выражение, но получалось плохо.
— Сан Андреич, там какой-то парень к вам рвется.
— Что ему надо?
— Говорит, на работу хочет устроиться.
— Люда! Ты же знаешь!..
— Знаю: никого не берем, штат укомплектован. А он говорит, что вы примете, даже поспорить предлагал.
— Ну вот еще! Ладно, впусти на минуту, посмотрим, что за тип.
Тяжело ступая, Люда скрылась за дверью.
Вместо нее на пороге вырос высокий молодой мужик, одетый дорого, но безвкусно.
— Здорово! Ты, что ли, будешь Лис?
— Кому как, — осторожно произнес Лисовский, пытаясь вспомнить, лежит ли у него в столе пистолет. — Кому Лис, а кому и Александр Андреевич.
— На работу вот пришел к тебе наниматься, — будто не слыша Лисовского, сказал парень.
— Боюсь, что не смогу помочь. Нам работники не нужны.
— Э! Не надо лапшу вешать! У вас как раз вакансия освободилась!
— Это какая же?
Не иначе какой-то урка, из тех, что Фролу на зоне шестерили, подумал Лисовский, решил, что я теперь каждого из них лопатником буду оделять прямо у ворот тюрьмы!
— У тебя, Лис, место директора фирмы освободилось!
Лисовский даже ошалел от такой наглости.
— Сынок, я понимаю, может, угорел или похмелье… Давай так: я этого не слышал, ты этого не говорил. Дам тебе на литр водяры, и иди выпей за помин души Фрола Алексеевича!
Парень улыбнулся снисходительно:
— Не егози, старичок, а то в швейцары переведу! Ты, может, прикинул уже, куда Генералову долю от контракта пустишь, на какой «мерседес»? Не спеши. У Фрола Алексеевича наследничек имеется.
С этими словами парень протянул поближе к Лисовскому свою широкую, мясистую ладонь, на которой поблескивал полукруг половинки монеты достоинством один доллар США.
Такую же половинку всегда носил с собой Фрол Алексеевич Колбин по прозвищу и по сути своей Генерал…
Александр Борисович Турецкий не очень любил беседовать с женщинами. Конечно, это относилось прежде всего к разговорам, вызванным служебной необходимостью. Исключение составляли разве что добровольные свидетельницы, но они чаще всего доставались розыскникам, работающим по горячим следам. До следователя доходили чаще дамы натасканные и упорные, которым было что скрывать, которые неплохо умели это делать.
Он предполагал, что разговор с Еленой Ивановной Тузик будет непростым, но все же ожидал от него хоть совсем небольшого, даже крохотного результата.
Добраться до нее, засевшей в гулкой и пустой четырехкомнатной квартире в закрытом городе-заводе «Маяк», было непросто. Сначала потребовалось испросить разрешение на въезд, затем миновать несколько постов с вооруженными часовыми — и только после этого подняться на четвертый этаж пятиэтажного дома.
Дверь она открыла сразу, не глядя в глазок, не спрашивая кто и зачем.
— Проходите в гостиную. Сейчас будет кофе.
Квартира была подготовлена к печальной необходимости принять в свои стены покойника: все яркие, веселые вещи спрятаны, мебель, кроме самой необходимой, сдвинута и зачехлена, зеркала завешаны.
Елена Ивановна вкатила в гостиную сервировочный столик на колесиках, уставленный кофейной посудой.
— Курите, если хотите, — предложила она.
И Турецкий, благодарно кивнув, вытащил из пачки сигарету.
Она последовала его примеру.
— Вам еще не говорили, Александр…
— Борисович.
— …Борисович, что это я сломала Тузику жизнь?
Фраза прозвучала настолько двусмысленно, что Турецкий невольно посмотрел на вдову: вдруг она сказала так специально, с умышленной издевкой. Кажется, нет, в глазах прячется испуг и затаенная боль.
— Нет, Елена Ивановна, я не обсуждал ни с кем вашу личную жизнь, хотя предположение об убийстве из ревности слышал.
— Ну да, конечно! Но если так, то это не я убийца, а Лариска Колбина!
— Вы знакомы?
— Да. Имела честь…
— Вот что мне не очень понятно: директор крупного оборонного предприятия, подчиняющийся напрямую Москве, — и водил дружбу с вором…
— Я попробую объяснить. Когда вы ехали в городок, проезжали мимо уходящей в лес дороги, перекрытой шлагбаумом?
— Да.
— Так вот, там наш заповедник, место, на которое Виктор всегда смотрел с суеверным ужасом. Там располагается участок, загрязненный радиоактивными веществами, наш маленький Чернобыль. Пару лет назад произошла утечка, и, пока чесались, несколько сот гектаров леса и пашни зафонило. Авария произошла при прежнем директоре. После этого его сменил Виктор Тузик, который судорожно боялся только одного — такой же аварии. Смешной был… Ни внешне, ни внутренне не подходил для административной работы. Умный трус, так бы я его охарактеризовала. Ответственность давила его. И если он выдержал на этом посту восемь лет, так только благодаря мне. У меня на груди он выплакивал все свои страхи и обиды, я была его советником и консультантом, кухаркой и прачкой. Для этого он и держал меня дома, не пускал работать. Так я мучилась с ним до тех пор, пока не начались перестройка, новое мышление и разоружение. После этого те, которые наверху и которых боялся Виктор, потеряли интерес к заводу. В лучшем случае предлагали заняться конверсией. Ну хорошо, можно конверсировать танковый завод, но как быть нам, выпускающим начинку для атомных бомб? Никто не знает. Мы потихоньку работали, с перебоями денежки получали. Это после прежнего-то снабжения по первой категории?! Конечно, кто мог, уволились, уехали. А Тузику нельзя, его дело — завод сторожить. Когда дела на заводе пошли ни шатко ни валко, на горизонте вдруг появился Колбин. Я не знаю, кто он по жизни — вор или деловой человек, но Виктора он раскрутил быстро. Создали дочернее предприятие, «Тонус» называется. Начинали вроде с тренажеров различных. Виктор получал свою часть от прибыли. И чем больше становилась эта часть, тем смелее и бесшабашнее становился Витя. Начал попивать, а там дальше и погуливать. Пошла реакция полураспада. Если раньше он боялся всего и всех, то теперь море ему стало по колено…
— А чем это предприятие занималось? Тренажерами, вы говорили?
— Тренажеры только прикрытие. Регистрировали предприятие при нашем заводе, значит, чем-то солидным должно заниматься, а не поставками бананов в отдаленные северные районы. К тому же учредители намекали наверх, что часть прибылей малое предприятие будет перечислять на счета большого, чтобы, так сказать, поддержать настоящих профессионалов-ядерщиков в период временных трудностей…
— Вы здорово излагаете, Елена Ивановна, словно цитируете.
— Верно подметили. Я же им составляла все учредительные документы!
— Понятно. И что же они, ни одного тренажера не изготовили?
— Зачем? Иметь статус предприятия при «Маяке» и заниматься торгово-закупочными спекуляциями — что может быть приятнее? Это частная лавочка «Гоги и сыновья» устанет на лапу давать, пока добьется лицензии на вывоз или ввоз чего-нибудь этакого. А «Тонус» со своими-то реквизитами торговал всем чем угодно, кроме, пожалуй, баллистических ракет. Я не буду скрывать, чего уж, сначала я одобряла, что Виктор подался в бизнес. Деньги в дом потекли… Но когда Колбина начало заносить все круче и круче, а Виктор, как та собачонка, бросался помогать ему…
— Простите, куда именно заносить стало, не можете сказать?
— Могу. Если раньше «Тонус» посредничал в куплях-продажах за процент, то в последнее время начал потихоньку заводское имущество распродавать. Я ведь предупреждала Виктора: зря хорохоришься, твои начальники из министерства, в крайнем случае, с должности тебя снимут, если напортачишь, а вот компаньоны нынешние голову оторвут, когда одумаешься и захочешь завязать. Он только посмеялся в ответ и сказал, что через пару месяцев сам с должности уйдет и уедет жить в Европу и даже возьмет меня с собой, если буду хорошо себя вести.
— Это они так разбогатели в своем «Тонусе»?
— Да нет! «Тонус» был хорош для обеспечения более-менее сносной жизни в этой стране.
— Почему вы говорите «был хорош»? Закрыли предприятие?
— Нет пока. Но захиреет все равно. Заместитель у Колбина, Лисовский Саша, человек, может, исполнительный, но по части афер, в которых Колбин был дока, — вряд ли. К тому же Виктора нет, кто же его прикроет?
— Хорошо. Вернемся, если вам не трудно, к намерению вашего супруга зажить, скажем так, новой жизнью. Он не говорил, что за проект собирается осуществить?
— Прямым текстом — никогда!
— Но?..
— Конечно. Я прекрасно знала все, я знала даже, что именно на этом их проекте века что-то ужасное случится… Ну не знала, чувствовала. Так и случилось!
— И что же это за проект?
— Простой и наглый. Выгодно продать то, что практически валяется под ногами…
Елена Тузик замолчала, к невероятной досаде следователя Турецкого.
— Давайте не будем играть в отгадки, Елена Ивановна, — насколько мог мягко попросил он. — Может, вы хотите таким способом проверить мою квалификацию? Для этого, возможно, представится другой случай. Так что валяется у нас под ногами?
— Нечего мне вас проверять! Не маленькая, знаю, что теперь раскрытие преступления зависит не от таланта сыщика, а от связей преступника. А под ногами у нас валяется оружейный плутоний-239!
Незнакомый молодой человек, предъявивший Лису половину долларовой монетки, некоторое время любовался произведенным эффектом, затем небрежно закурил и спросил:
— Ну что, Александр Андреич, говорил тебе про меня Генерал? Вспомнил?
Лис кое-что вспомнил, но не отчетливо, поэтому проявлять радушие не спешил.
…Тот разговор случился как раз за пару дней до жуткого убийства. Лисовский, по обыкновению, сидел в своем кабинете, разбирался с бумагами. К этому добру надо было относиться с тем большим тщанием, чем меньше правды было написано во всех контрактах и договорах. Исполнительный директор успевал между делом посматривать за окно: мало ли кого черт принесет, хорошо, если рэкет, а вдруг налоговая полиция? — эти и жаднее и наглее.
Нет, никто «Тонус» не беспокоил. Вот подъехала машина уважаемого и дорогого директора завода «Маяк», который привез на своей персональной «Волге» не менее уважаемого директора МП «Тонус» Фрола Колбина. Фрол вылез из салона грузно, раскорячиваясь, потому что был широк, и высок, и силен. Директора перекинулись парой слов, причем лица, как заметил Лис, у обоих были озабоченные. Затем Тузик уехал, а Генерал тяжело зашагал к дверям в офис.
С порога, не здороваясь, подошел к столу, за которым сидел его заместитель, зажал в кулачищах лацканы пиджака Александра Андреевича и потянул вверх так, что швы затрещали.
— Признавайся, сучий потрох! Кому вякнул про контракт?!
Осторожно, чтобы не порвать костюм, пытаясь высвободиться из чудовищной силы захватов, Лис лепетал:
— Генерал, опомнитесь!.. Да кто же будет наступать на горло собственной песне?
Фрол швырнул его назад, в кресло, хмыкнул:
— Собственной песне, говоришь? Не твоя, братан, песня! Ты у меня, как биксы у Шуфутинского, на подпевке!.. Ладно, не мог ты, знаю!
— Да чего не мог?! — с обидой воскликнул тогда Лис.
— Утечка произошла. Кто-то кое-где у нас порой ботало на привязи не держит! Одно звено у нас в цепочке проржавело.
— Конечно! Если такие длинные цепи ладить!..
— Не перебивай! Пришли к нам сегодня три богатыря! Один другого суше. Но глаза горят, как у Александра Матросова на немецкий дзот. Мы с Тузиком сидим планы строим, а они предлагают все перекупить. Причем так, знаешь, предлагают настойчиво, что Тузик чуть не обмочился. Ну я с ними поговорил!.. Ушли вежливые. Только странные какие-то. Если бы нашего труда люди, я сразу бы понял. И не местные.
— В Москве кто-то проболтался! — заявил Лис.
— Узнаем! — с угрозой протянул Генерал.
— Чтоб только поздно не было…
— Не каркай!
— Я не каркаю. У меня за дело душа болит!
— Это хорошо. Смотри, Лис, мало ли, вдруг со мной что-нибудь случится…
Лисовский вскинулся в кресле, но протест так и остался немым, потому что Фрол властным движением руки остановил готовый сорваться с губ поток слов.
— Не суетись! Не мельтеши! То, что ты мне пробазаришь, я и сам себе каждый день говорю. Все под Богом ходим. Так вот, если что, на Тузика особо не полагайся — жидковат. С нами на троих который год родину «обувает», а я до сих пор не уверен в нем. Прижмут — и опять туда перекинется… Теперь-то уж, конечно, вряд ли, увяз по макушку. Но над собой его не ставь, пусть под тобой шебуршится, понял?
— Понял.
— Им надо вертеть, он сам не может. Если не возьмешь над ним верх ты, возьмет Николаев. И тогда не видать тебе контракта! А чтобы уж наверняка, у меня наследник есть…
— Сын?! — ахнул Лис.
— Если по возрасту судить, то, пожалуй, сын. Не родной, приемный. Он у меня самый секретный отбойщик и мочила. Никто его не знает, а он знает все про всех, с кем я контачу. Вот смотри…
Генерал легонько бросил на стол поближе к Лису серебристый полумесяц аккуратно разрубленной американской монеты.
— Смотри внимательней. Если судьба меня переведет в армию жмуриков, наследник придет со второй половинкой этого баксика и скажет, что надо делать!
…И вот он сидит, поджарый, молодой и опасный. Ждет, когда Лис, вечно второй-третий, вечно прислуживающий Лис, припадет к руке, тем самым возлагая себе на хребет очередного хозяина. Интересно было бы знать, много ли ему известно про контракт?
— Да, молодой человек, вспоминаю, был у нас с Генералом о тебе разговор. А что касается дел, то они, как тебе, наверное, известно, обстоят не очень хорошо…
— Известно, не беспокойся. Кстати, зови меня Гена, если интересует кликуха, то Секач.
— Впечатляет. А кто присвоил?
— Папаша покойный, — улыбнулся Гена. — У тебя, Лис, душа, видно, впечатлительная. Значит, не надо доказывать, что Генерал жил, Генерал жив, Генерал будет жить! Пока в моем лице, в харе простого капитана, но еще не вечер.
Александр Андреевич заверил гостя, что доказательствами его полностью удовлетворен, предложив закрепить союз коньяком.
После непродолжительной, но обильной пьянки Лисовский выяснил, что Секач очень туманно представляет себе, чем занимался его крестный отец, а про контракт, похоже, и вовсе не слышал. И то слава Богу!
Когда утром светом средней степени нежности окрасило глухую стену соседнего дома, на которую выходило окно кухни, капитан Марк Майер уже заканчивал нехитрый холостяцкий завтрак: яйца, ветчина, кофе. Заурядное и довольно надоевшее меню. В холодильнике, правда, имелась красная рыбка да излюбленные вяленые щупальца кальмарчиков — дары Тихого океана, присланные из Владивостока родителями. Но эту роскошь Марк оставил до вечера, когда, усталый, но честно исполнивший свой долг, он вернется домой, груженный пивом.
После завтрака, еще не сняв домашних шлепанцев, он уже приступил к работе. Первым делом надо позвонить в родной цех, подстраховаться. Как раз поднял трубку начальник отдела полковник Токарев, его ворье прозвало Токарь Скокарей за мастерство в раскрытии квартирных краж.
— С добрым утречком, Иван Иваныч!
— Ты такая холера, что самое доброе утро отравишь!
— Шо ж вам, так сразу надо кричать, а?
— Потому что ты сачок!
— Я?! Кто Васю Лапу взял на рабочем месте?
— Знаю кто! — с неохотой проворчал Токарев.
— А Лену Полуумок?
— Так я же и говорю — сачок!
— А если я хочу поработать в среде капиталистов и интеллектуалов? Там должно отдельное требование — персональное поручение быть, Иван Иваныч…
— Есть. Когда бы не было этой поганой бумажки, я бы давно за тобой послал машину с мигалкой и сиреной. На кого работаешь, фриц? Тут такая кража — конфетка! А ты на стороне вышиваешь!
— Какая, Иван Иваныч?
— Рожна тебе!.. Ладно, может, где нарвешься. У бабы в лифчике было спрятано полторы тысячи «зеленых». В автобусе сняли вместе с лифчиком!
— Фокусник! — восхитился Марк.
— Да нет! Профессионал! Пиской со спины разрезал пальто, платье и застежку бюстгальтера, прибрал деньги — и адью! Очень может быть, что не вор — воровка.
— Спасибо за доверие, Иван Иванович!
— Отработаешь!
Теперь можно было заняться сектой.
Марк позвонил в соответствующий отдел мэрии и, представившись по всей форме, попросил дать координаты религиозного объединения «Путь истины».
— С чем связан ваш интерес? — спросила его некая любезная, судя по голосу, но и холодновато-отчужденная дама. — Наверное, к вам обратились родители молодых членов этого объединения? Они и нас уже забросали жалобами.
— Пока я не могу ответить вам однозначно, — игривым и в то же время заговорщическим голосом пророкотал ей в ответ Марк, — но и не скажу категорическое «нет».
— Конечно, это не мое дело, но учтите — у них сильные покровители. А теперь записывайте…
То, что секта пользуется расположением кого-то из властей предержащих, не очень удивило Майера. В наше время все может быть, особенно если за деньги.
Примерно через час Марк добрался до бывшего подросткового клуба на Петрозаводской. Старой вывески слева сверху от входной двери не было, но и взамен ничего никто не прикрепил — так и оставался пустой прямоугольник, словно заплата, на стене. Поэтому, наверное, глаз, привычно скользнув по небрежно окрашенному, в разводах, как от сырости, фасаду, уперся в новую крепкую, массивную дверь с глазком и микрофоном для переговоров. На уровне глаз к стене крепилась кнопка звонка.
Марк нажал на эту белую, совсем хрупкую в сравнении с оснащением двери кнопку. Ожидаемого звонка не услышал. Либо сей мелодичный инструмент был выведен в глубину помещения, либо дверь не только прочная, но и двойная. В то, что звонок не работает, потому что сломался и некому починить, — поверить было трудно. И не стоило даже сомневаться.
Не прошло и двух минут, как из переговорного устройства послышался слегка скрежещущий, искаженный слабыми динамиками голос:
— Что вам угодно?
— Меня интересует секта «Путь истины».
— Здесь нет такой секты.
— А что тогда здесь? Пансион строгого режима для благородных девиц? — раздраженно спросил Марк.
Возможно, раздражение спровоцировано было не только ходом беседы, но также и тем, что голос, выталкиваемый через крохотные динамики переговорного устройства, принадлежал молодой женщине.
— У нас есть не только девицы.
— Где это — у вас?
— У нас, объединившихся для Истинного пути.
— Ну так в чем дело? Мне к вам и надо!
— Зачем?
— Хочу задать несколько вопросов.
— О чем?
«Представляю, с каким идиотским видом топчусь возле этой двери!» — раздраженно подумал Марк.
— О чем хочу, о том и задам! Открывайте немедленно!
— Вы из милиции?
— Милая тетя, я пришел не отвечать на вопросы, а задавать! Если вы и дальше будете продолжать прятаться за дверью и корчить мне рожи, позову представителей местной управы и вскроем вас, как банку шпрот!
— Я не корчу вам рожи! — хихикнула за дверью девица-сектантка.
Майер знал о сектантстве в пределах учебной программы, но и тех знаний хватало, чтоб нарисовать облик пугливой дуры, повязанной платочком, меж мягких складок которого торчала постная, отталкивающая рожа. Поэтому короткий, но искренний колокольчик смеха, прозвучавший по ту сторону двери, удивил его. А кого-то по ту сторону суетливой жизни, наверное, обеспокоил.
Два крепких, хорошо смазанных замка звонко, молодо щелкнули, тяжелая створка двери подалась вперед — и Марк едва сдержался, чтобы не отшатнуться. Он разговаривал с девицей, а двери открыл крепкий чернявый мужик со славянскими, впрочем, чертами лица, облаченный в некое белое одеяние, похожее сразу и на японское кимоно и на поповскую рясу.
Мужчина, по всей видимости монах, быстро оценивающе оглядел фигуру Марка, слегка кивнул, словно остался доволен увиденным, не поздоровался и спросил:
— Кто вы?
Что-то удержало Марка от привычного жеста: достать из нагрудного кармана муровское удостоверение и надавить на этого служителя неизвестному Богу проверенным и доселе безотказным способом — при помощи генетического страха советских людей перед силой и неотвратимостью закона, постеленного под ноги власти. Этот человек выглядел чужим, хотя говорил без акцента, но и не был похож на американца или немца, которые чем-то неуловимым всегда отличаются даже от самых образованных или крутых русских. Несмотря на нелепое для весны одеяние, мужчина напоминал скорее наиболее могущественных бизнесменов, выросших на этой несчастливой, но плодородной земле, и теперь благодаря кошельку и недолгой тренировке в разговорном английском чувствовавших себя везде как дома, то есть почти по-хозяйски.
— Представитель частного сыскного агентства, — представился Марк.
— Имеете какой-нибудь документ?
— Имею, — сказал он, предполагая, что, если монах будет настаивать, придется показать то, что есть.
Но убежденность, которая прозвучала в голосе Марка, вызвала у мужчины доверие.
— Как бы то ни было, на вас распространяется закон о неприкосновенности жилища, поэтому войти сюда вы можете только с нашего разрешения или с санкции прокурора.
— Где же тут жилище?
— Здесь кроме верующих мирян проживают также и монахи. Соединение храма с кельями — есть монастырь, сочетающий в себе и культовое сооружение, и жилье.
— А вы, наверное, будете старший?
— Почему вы так решили?
— Выражаетесь гладко и красиво, прямо как мед в уши!
— Мед в уши? Ну это скорее липко и неприятно.
Марк удивился, но не растерялся, развел руками и сказал:
— Вот я и говорю: лезет из вас образованность, хоть повязку из травы наденьте на бедра вместо этих простыней. Так вы старший?
— Это зависит от того, что вам угодно.
— Моему заказчику угодно найти своего сынка.
— У вас есть основания предполагать, что он здесь?
— Что в секте — да.
— Это не секта, а религиозное объединение.
Марк не стал пререкаться:
— Поймите, мое время — мои деньги, спрашиваю, как покороче.
— Понимаю. Так кого вы ищете?
— Эдуарда Бибарцева.
Мужчина помедлил минуту, припоминая или делая вид, что припоминает разыскиваемую персону.
— Здесь такого нет.
— А в других этих ваших…
— Обителях? — подсказал монах.
— Да-да, в них!
Монах улыбнулся и развел руками:
— Этого не могу сказать. Знаете, сколько по Москве наших филиалов?
— Нет, — простодушно признался Марк.
— Больше двадцати.
— Ребята, вы хорошо устроились!
— Это только значит, что наше служение угодно Богу.
— У Бибарцева друг есть, Воробьев Кирилл. Такого не знаете?
— Такого знаю. Заходит иногда. Но он ведь не монах, а верующий мирянин, живет не здесь.
— Хотелось бы войти посмотреть, вдруг, пока мы с вами разговариваем, они влезли в окошко и сидят себе спокойненько молятся.
— Нельзя! Только с согласия их личного и настоятеля или вышестоящего начальства.
— А если я подключу милицию?
— Не получится. Мы как раз под охраной властей находимся и в большой с ними дружбе.
— А если, скажем, я вас оттолкну и ворвусь?
Монах чуть заметно улыбнулся.
— Попробуйте. Тем более я не один. Пока у нас договоренность с мэрией, мы впустим только того, кого захотим, и туда, куда захотим. Вы говорили, ваше время деньги?
— Говорил.
— Тогда давайте не будем попусту пререкаться, подождите здесь. Я пойду посмотрю, нет ли Мо… вернее, Воробьева. Если хотите, он выйдет.
— Благодарю вас, — корчась от собственной любезности, сказал Марк и остался ждать у запертой двери.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем он понял, что никто к нему не выйдет, а недотепу Бибарцева, возможно, держат за этой дверью, но в смирительной рубашке. Все они тут каратисты, яростно думал Марк, покидая бесславно голый и захламленный в то же время дворик. Ладно, каратисты, против лома нет приема, особенно если лом носит звание капитана и фамилию Майер!
Марк приехал в Генеральную прокуратуру, горя желанием всеми правдами и неправдами выбить у следователя Турецкого постановление на производство обыска в секте на Петрозаводской. Это, впрочем, был чисто эмоциональный порыв. Умом Марк понимал, что, не имея никаких юридических оснований, Александр Борисович санкции не даст. А какие могут быть основания, коли хитрый банкир даже заявления в своем райотделе не оставил по факту исчезновения. Скорее всего, не санкций придется просить, а совета, хотя именно этого гордому сыну военного моряка как раз и не хотелось делать.
В приемной следственной части Генпрокуратуры над еще моложавой, но уже похожей на старуху Шапокляк секретаршей навис высокий парень в куртке и с кейсом в руке. Услышав стук открывшейся и тут же закрывшейся двери, секретарша изогнулась, не вставая со стула, так чтобы через посетителя номер один увидеть, кого там еще несет.
— Здравствуйте.
Парень обернулся, а тетка сварливо спросила:
— Вы к кому?
— К Турецкому.
— Александра Борисыча нет, он в командировке.
— Где? — напористо спросил Майер.
— Я не обязана докладывать.
— Надолго?
— Командировка выписана на неделю, но он может задержаться ввиду важности дела.
Парень оглянулся на Майера, наклонился к секретарше и попросил громким шепотом:
— На ухо мне скажите, вы же меня знаете…
Марк, естественно, оскорбился, повернулся налево кругом и вышел в коридор.
Пока, расстроенный, он шел к выходу, услышал, как еще раз издала шлепок дверь приемной, затем — приближающиеся торопливые шаги, а потом и голос:
— Эй, господин хороший! Подождите!..
Марк обернулся: да, тот самый, что любит секретничать с секретаршами.
— Что вам хотите? — унылым голосом еврейского портного спросил он.
— Следователь Мосгорпрокуратуры Величко, — представился парень и добавил, помедлив: — Олег.
— Марк Майер, капитан, оперуполномоченный МУРа, — ответил Марк.
— Борисыча загнали в Челябинскую губернию, — сообщил Величко. — Там начальника какого-то производства убили с особой, как пишется, жестокостью. У вас к нему личное дело или по службе?
— Дело, и не поймешь какое…
— Втянул вас Саша во что-нибудь эдакое?
— Наверное, сначала втянули его, а он уже потом меня, по рекомендации.
Они спустились вниз по лестнице и вышли на улицу. Сели в раздолбанный «Москвич» Величко и поехали в Мосгорпрокуратуру. По дороге Марк вкратце успел рассказать, на какие муки обрек себя, согласившись поработать на следователя Турецкого и его друга-банкира.
— Сейчас подъедем ко мне, — предложил Величко. — Я совсем недавно этой сектой занимался, кое-что нарыл…
Кабинет у Величко был скромен, как у большевика-аскета. Но не потому, что ему грезились лавры «железного Феликса». Дело в том, что отдельный кабинет он получил совсем недавно, буквально на днях, мебель пришлось собирать по частям на складе ХОЗУ, а там ничего хорошего не найдешь. Олег предполагал со временем разжиться чем-нибудь приличным. Единственной вещью среди обшарпанных столов и расшатанных стульев, которая неопровержимо доказывала, что за окном конец двадцатого века, был компьютер, взгроможденный на столик с пугающе хрупкими ножками.
Олег придвинул к столику два стула и, предложив гостю повесить куртку в шкаф, выдержал небольшую паузу перед тем, как спросить, слегка смущаясь:
— Не хотите ли выпить, Марк?
Пожав плечами, тот ответил:
— В принципе я — не Гамлет.
— Что? — не понял Олег.
— Пить или не пить, так передо мной вопрос никогда не стоит, — охотно объяснил капитан.
— Понял, — улыбнулся следователь Величко.
Через минуту на краю столика оказались откупоренная бутылка «Кремлевской», два стакана и блюдечко с орехами.
После того как приняли за знакомство, Олег включил компьютер и приступил к объяснениям.
— Дело, я тебе скажу, капитан, тухлое, потому мне его и спихнули. Собственно говоря, и не дело вовсе, а так, несколько сигналов от трудящихся. Короче, начали поступать заявления в милицию, что объявилась у нас секта неких искателей истины. Сектанты охмуряют молодежь, юноши и девушки, прихватив из дома все наиболее ценное, уходят в общину насовсем. Всякие, знаешь ли, в связи с этим попадались папаши с мамашами. Некоторые говорили: черт с ним, с оболтусом, вы драгоценности верните. Таким сразу давался отлуп: пишите заявление, что ваш ребенок вас обокрал, тогда мы его оттуда по закону выщемим. Конечно, когда сигналы граждан пошли потоком и перевалили за сотню, а писали даже Президенту, не говоря уже о нашем прокуроре, — тогда нам пришлось наладить проверочку. И вылезли странные вещи…
Олег пробежался пальцами по клавишам компьютера, и на голубом экране дисплея медленно появилась первая порция информации:
«Путь истины», религиозное объединение, сочетающее в своих постулатах положения буддизма и христианства. Основатель секты и первосвященник Като Тацуо, 1950 г. р., японец, по специальности фармацевт и специалист по иглотерапии. С 1987 года считается просветленным по буддийским канонам. В 1988 году основал секту «Путь истины». В 1992 году объявил себя живым Христом.
В настоящее время во всем мире насчитывается около ста тысяч приверженцев учения Тацуо. Из них около 1500 человек — монахи, постоянно живущие в общинах, остальные — верующие миряне (сведения недостоверны, получены по официальным каналам).
Штаб-квартира объединения «Путь истины» находится в Японии: Токио, район Сэтагая. Кроме того, существует обширная сеть филиалов.
В Японии: Саппоро, Фудзи, Сибуя, Нагоя, Киото, Хиросима, Кумамото.
В США: Нью-Йорк.
В Германии: Бонн, Мюнхен».
— Ну просто какая-то Организация Объединенных Наций, а не секта! — проворчал Марк. — Такие все хорошие места, чего их к нам потянуло?
— В хороших местах меньше людей дурью мается. Они там благосостояние цементируют, работают. А у нас все никак толку нет! Вот смотри…
На экране высветился очередной кусок текста:
«В России: Москва (Петровка, Звездный бульвар, Петрозаводская)».
— По сравнению с Японией негусто, — заметил Марк.
— Так-то оно так, да только в стране восходящей иены сектантов тысяч десять, а у нас — больше тридцати тысяч,
— Здорово!
— Это что! Сколько бы ни было тысяч молящихся, если есть нарушения наших законов — закрыли бы, к чертовой матери. И, судя по тому, что рассказывают люди, секта нехорошая. Но… Не то что закрыть, войти без разрешения их руководства не имеем права.
— Отчего же так?
— Оттого, дорогой, что эти япошки первым делом, как приехали, с гостинцами и предложениями взаимовыгодного сотрудничества поперлись не к патриарху всея Руси, а к председателю Экспертного совета при Президенте Олегу Лоеву. И просили помощи не для монастыря, а для создания Японо-российского университета. За деньги или по доброте душевной Лоев им помог. Вот на базе этого самого университета хитрые японские попы и пристроились здесь. Да еще как! Целый пакет лицензий получили в Министерстве информации и печати. На издательскую деятельность, на выпуск телепередачи «Святые небеса». Радиостанции «Маяк» за предоставление эфира отбашляли два миллиона долларов.
— Этак они у православной церкви всю паству оттяпают!
— Не всю, а только тех, кто помоложе да побогаче. Главная их опасность в том, что в первую очередь охмуряют молодежь. Если бы не перестройка с ломанием «железного занавеса», можно было бы сказать, что имеет место особо изощренная диверсия против будущего страны!
— Хорошо выражаешься, Олег, как замполит.
— А что мне остается? — слегка обиделся Величко. — Сами мне этих христиан узкоглазых навязали, потом сами же руки связывают! Ничего не изменилось в нашей стране после Ильича Второго, ничего! Только слова другие. Стоило Лоеву обронить где-то между делом, что ему не очень нравится слишком пристальное внимание прокуратуры к секте «Путь истины», что у прокуратуры Москвы есть дела поважнее, — и все. Сказали: Олежек, не форсируй, мы теперь веротерпимые.
— Мне, честно говоря, странно слышать такие слова, Олег. Может, это и некрасиво, но у нас принято радоваться, когда дело само собой с плеч сваливается.
— Дело делу рознь. К тому же дела как такового еще нет, но я к нему почти подобрался. К тому же, если использовать твою лексику, может, это и высокопарно, но за державу обидно. Ты знаешь, за что наши недоумки выкладывают свои и родительские кровные? Нет, так посмотри.
Марк послушно направил взгляд на экран.
«Прейскурант товаров и услуг, которые предлагает верующим мирянам религиозное объединение «Путь истины».
Чудотворный пруд — бутылка воды (200 г) из ванны, в которой совершал омовение учитель Като, — 200 долларов.
Шактипат — перекачка «высокого духа» от старшего члена секты к младшему: младший неофит дотрагивается до лба старшего члена секты, забирая у того энергию духа, — 500 долларов.
Значок секты «Путь истины» — 500 долларов.
Озарение — внутривенная инъекция неустановленного препарата, по всей вероятности химического происхождения, — 500 долларов.
Астральная телепортация — сектант «подключается» к одной из волн, которые якобы испускает учитель, — 1000 долларов.
Посвящение кровью — ритуал, при котором пьют кровь учителя Като, последняя ступень перед Просветлением, — 2000 долларов».
— Видал? — спросил Олег.
— Хорошо хоть мочу учителя пить не заставляют! — мрачно заметил Марк. — А если серьезно, то такую лавочку, конечно, надо закрывать с полной конфискацией.
— Надо, только как? У меня есть несколько заявлений от родителей, от которых дети ушли в секту. Они их встречали иногда в отдаленных районах, те просили подаяние. Особо дотошные сумели даже выяснить, где их чада ночуют и молятся. Вот я и хотел у Александра Борисыча под шумок ордер на обыск выбить. Мне бы туда только проникнуть! Уверен: есть там что-то нечистое и, скорее всего, незаконное. Главное, первый кордон преодолеть. Если найдем что-то, Лоев их прикрывать не станет, наоборот, позаботится, чтобы его самого прикрыли. Да нам он и не нужен пока…
— В старых толстых книжках про нас написали бы: их свела судьба. Но господина Турецкого нет. Обидно, как будто перед самым загсом жених удрал!..
— Ну тебя с твоим привозным юмором!
— Как вы сказали?
— От слова «Привоз».
Марк улыбнулся, но вопрос задал по делу.
— А кроме Турецкого нет у тебя в этом деле союзников?
— Есть Меркулов Константин Дмитриевич, друг Александра Борисыча…
— Тоже следователь?
— В славном прошлом. А теперь заместитель генерального прокурора.
— Хороший друг!
— Твоя ирония неуместна, — нахмурился Величко. — Они вместе «важняками» в горпрокуратуре у нас лямку тянули.
— Это не ирония, а констатация факта. Я же не виноват, что у меня дикция как у Попандопулы!
— Ладно. Насчет полученной информации Меркулову позвонить предлагаешь?
— Почему нет?
— Да он последние пару месяцев болеет, на службу не ходит, а домой звонить как-то неудобно.
— Он только Турецкому друг или ты с ним тоже знаком?
— Встречались.
— Тогда звони. Ты не прибавку к жалованью будешь просить, а по неотложному делу.
Олег кивнул, потянулся рукой к телефонной трубке, и в эту минуту аппарат, словно упреждая следователя, затрезвонил резко, совсем немузыкально, как новые импортные телефоны.
Олег поднял трубку, коротко бросил в микрофон:
— Величко.
Затем пару минут молча слушал. По мере поступления информации лицо его оживлялось. Перед тем как бросить трубку на рычаг, сказал:
— Давай проводи сюда!
Взглянул на Марка, сообщил:
— На ловца и зверь бежит!
— Меркулова — невозмутимо спросил Марк.
— Тю на тебя!..
В этот момент в дверь постучали.
— Входите! — пригласил Величко.
В кабинет вошла девушка, одетая дорого и со вкусом. Правда, впечатление было такое, что одежда на ней с чужого плеча, размера на полтора больше. Впрочем, присмотревшись, Марк понял, что девушка просто отощала до такой степени, что узкие голубые джинсы болтались на ней как на вешалке. По тонкому, бескровному лицу девушке можно было дать не больше семнадцати лет, но, посмотрев в глаза, сделать поправку — лет восемь.
— Здравствуйте, — негромко, почти шепотом сказала она.
— Добрый день! — весело приветствовал ее Величко. — Если не ошибаюсь, Светлана Андреевна Годунова?
— Да…
— После нашей последней встречи вы стали еще стройнее, Светлана Андреевна. Задачу стать супермоделью вы, по-моему, уже перевыполнили!
Марк видел, что следователь говорит с явной издевкой. Заметил также и другое: девушка потупилась с виноватой улыбкой. Значит, считает, что заслужила подобный тон.
— Да, кстати, у нас есть третий! Знакомься, Светлана, оперативный работник по имени Марк.
— Я теряюсь, милая фрау, — пробормотал Марк. — Вы студентка или ночная фея?
— Света постигает Путь истины в одной из наших обителей. Полтора месяца назад она принесла господину прокурору Москвы большое коллективное письмо, в котором пятьсот уважаемых граждан доказывали, что секта «Путь истины» вместе с Японо-российским университетом — это большое счастье для нашей страны, а следователь Величко, наоборот, сплошное зло, объединяющее в себе все пороки Лубянской площади и Кутузовского проспекта, вместе взятых. Что вы принесли на этот раз, Светочка?
— Ничего. Я прошу помощи… но, если вы не хотите, можно я пойду к кому-нибудь другому?
— Вы должны извинить меня за некоторую язвительность, Светлана Андреевна. Но этому есть причина. По вашей милости три недели моей работы пошли псу под хвост. Но если у вас претензии к вашим проповедникам, кроме меня, вам идти не к кому. Так что рассказывайте.
Светлана Годунова глубоко вздохнула, механическим движением поправила и без того хорошо уложенные волосы и все тем же слабым голосом начала рассказывать:
— Вы знаете, я раньше приходила в общину больше из любопытства. У нас вся семья к вере относится в общем равнодушно, хотя отца крестили в свое время. Поэтому я скорее атеистка была. А вот муж… Он технарь, всякими учениями и религиями интересовался как любитель. И вот прикипел к учению Като. Вы не были на молениях ни разу?
— Нет. Нам туда вход закрыт, — ответил Олег и добавил: — Пока.
— Так вот, Сергей, это мой муж, захотел достичь таких высот совершенства в вере, чтобы сам великий гуру помог ему достичь просветления. В общем, он уговорил меня переселиться вместе с ним в общину. Тридцатого октября прошлого года мы переселились в общину на Петрозаводской…
— Ага! — негромко, чтобы не перебивать рассказчицу, сказал Марк.
Светлана покосилась на него, но продолжала:
— Мы с Сережей присоединились к группе начинающих… В принципе мне показалось, что там все были начинающие. Первым делом монахи забрали у нас все деньги и драгоценности…
— Много взяли? — спросил Олег.
— Много. Вам нужно точно сказать?
— Пока необязательно. Это когда вы начнете претензии предъявлять своим пастырям.
— Все мы жили в большом зале, спали на полу на каких-то старых матрасах и целыми днями читали книги Като Тацуо. Некоторые балдели от этих святых текстов, другие ни черта не понимали, но делали вид, что им в кайф. Я честно пыталась разобраться, но не смогла.
— Почему? Сложно?
— Да нет. За внешней непонятностью и глубиной спрятан винегрет из буддизма и христианства, причем чем больше пытаешься понять, тем меньше толку, потому что все замыкается на бессмыслице…
— Бессмыслице?
— Да. Учение гласит, что учитель Като новый Христос. Второе, так сказать, пришествие.
— Вы здорово, наверное, разобрались во всем, — с неподдельным уважением произнес Олег.
Годунова слабо улыбнулась:
— Дело в том, что я училась на философском факультете, прежде чем случилось со мной это временное помешательство. Хуже того, гражданин следователь, именно дурацкая философская любознательность привела меня туда вслед за мужем и так долго там держала. Я хотела понять, почему так много приверженцев у такого бессмысленного учения.
— Поняли?
— Да. Только не умом, к сожалению. Первым делом меня разлучили с мужем. Он находился в другом помещении, за месяц сильно похудел, мог говорить только о великом учителе Като. Когда я потребовала у монахов разрешения видеться с Сережей, они посоветовали мне принимать таблетки, которые растормозят сознание и помогут лучше проникнуть в суть учения Като. Мне бы насторожиться, но читала, что американский врач Джон Лилли в свое время принимал ЛСД, такой химический наркотик, чтобы изучить его воздействие на мозг. Попробовала, в общем. В дополнение к таблеткам надели на голову наушники и включили некую какофоническую музыку. Надо сказать, подействовало: неделю после этого ходила как чумная, не хотелось ни есть, ни пить, ни мужа любить. Вот тут монахи и допустили ошибку — им бы, пока я в себя не пришла, еще порцию мне предложить, потом еще — и до тех пор, пока крыша не съедет окончательно. Затем, естественно, началась ломка, плохое самочувствие, отвращение к жизни и так далее. Зато я поняла, во что влипла. Прикинулась покорной, глубоко верующей, и мне было оказано высокое доверие: послали в город продавать книги Тацуо. И вот я здесь, потому что хочу, чтобы вытащили оттуда мужа и всех остальных, кто пожелает уйти.
— Если я правильно понял вас, по своей воле уйти из общины затруднительно?
— Не то слово! Кто отдал все в секту, считайте, отдал и себя. Некоторые строптивцы пытались уйти легальным путем. Как бы не так! Запирают в пустую комнату, где ничего нет, ни мебели, ни окон, только стены, пол и потолок, и бьют палками. Остальным объясняют, что сатана вселился в этих людей, а сатана, как и слабый человек, боится палки и пустоты. Совершенно случайно узнала, что Сережу приговорили к процедуре, которая называется «шлем спасения». Этот шлем надевают в отдельном помещении, чтобы никто не видел. Рассказывают, что при этом используют компьютер. Кто в шлеме побывал, становится роботом. Таких потом переводят куда-то, говорят, даже в Японию увозят. Как правило, этой экзекуции подвергаются люди, которые представляют для секты особую ценность, специалисты в современных областях наук.
— Ваш муж относится к этой категории?
— Да, он химик-технолог.
— Понятно, Светлана, — кивнул Олег. — Я правильно понял, вы делаете официальное заявление?
— Какое?
— Что в общине на Петрозаводской совершается насилие над вашим мужем и что к вам применяли наркотические или психотропные средства, чтобы сломить волю?
Годунова минуту раздумывала, затем сказала твердо:
— Да! Я делаю такое заявление.
— Хорошо. Скажите, сколько в общине народу, сколько монахов, так вы их называете? И вообще, как там все устроено? Вполне может быть, что мы отправимся туда прямо сейчас, в крайнем случае, несколько позже, но обязательно сегодня. Нам надо ориентироваться внутри.
— Я поняла. На ночь в общине собирается человек около шестидесяти таких, как мы с Сережей. Днем часть верующих зарабатывает деньги для секты. Монахов, которые всем руководят, двенадцать человек, трое — японцы. Они — главные, всем распоряжаются.
— Хорошо, Света, теперь попробуйте нарисовать по возможности подробный план общины, где какие помещения, есть ли окна и двери…
— Я попробую, только окна, скорей всего, не пригодятся. Там за зеркальными стеклами сетка натянута, чтоб никто вон не подался.
Величко подал подсевшей к столу Годуновой ручку и лист бумаги, объяснил, как написать заявление о возбуждении дела, а сам вышел в соседний кабинет звонить.
Марк некоторое время наблюдал за девушкой.
Она наморщила лоб, составляя документ и припоминая расположение комнат в общине, иногда искоса посматривала на Марка. Он решил, что, наверное, смущает Годунову, но не решился уйти из кабинета — не знал точно, вдруг следователь оставил на столе что-нибудь такое, что посторонним видеть нельзя. Опять же компьютер…
Дождавшись, когда беглянка поставила свою подпись под заявлением и начала, сосредоточенно поджав губы, чертить план, Марк спросил:
— Если я отвлеку вас парочкой вопросов, это ничего?
— Какие вопросы?
— По поводу молельни на Петрозаводской…
— Спрашивайте… хотя кто вы?
— Капитан Майер, Московский уголовный розыск.
— А, тогда спрашивайте. Вам будет чем там заняться.
— Меня интересуют две, может три, персоны, которые могли быть в вашей общине.
— Слушаю вас.
— Вот взгляните.
Марк протянул девушке фотокарточку Эдуарда Бибарцева.
Она посмотрела и вернула со словами:
— Этого не видела, но он может быть и в другом месте. Вам стоит проверить все филиалы…
— А сколько их? — спросил Марк, чтобы проверить, не устарела ли информация в компьютере.
— Честно говоря, не знаю. Сергей водил меня как-то на Пятницкую. Там, уверена, есть точно.
— Понял вас. А не слышали про такого бойца — Кирилл Воробьев?
— Н-нет.
— А человека по кличке Молоток не приходилось встречать?
— Встречать не приходилось, но слышала.
— Что именно?
— Им парней пугали, которые отказывались чего-нибудь делать. Говорили: отдадим на воспитание Молотку, сразу станете шелковыми!
— Значит, он не живет в общине на Петрозаводской?
— Нет. По-моему, он вообще человек со стороны, имеющий в секте свой интерес. Он и не послушник, и не монах, может быть, служителей тренирует. Он ведь спортсмен?
— Да, был.
— Когда о нем был разговор, то вспоминали какой-то учебный центр.
— Вот как? А где он?
— Не знаю.
В этот момент в кабинет энергично вошел Величко, и разговор сам собою прекратился.
— Ну как? — спросил его Марк.
— Все в порядке! Позвонил Меркулову домой. Он меня выслушал, поругал, что раньше к нему не обратились. Он связался с начальником следственной части Генпрокуратуры и сказал, чтоб тот сам или через Мосгорпрокуратуру организовал санкцию на обыск и на проведение оперативно-розыскных мероприятий в помещениях и офисах московских филиалов секты «Путь истины».
— Значит, можно приступать?
— Так точно. Сейчас на основе заявления Годуновой возбудим дело по статье 227-й УК РФ, выпишем постановление на обыск. Возьмем у начальства санкцию на проведение обыска, а затем приобщим к нашему мероприятию милиционеров для того, чтобы обставить вторжение во храм максимально законно.
На двух автомобилях они выехали в сторону Петрозаводской. В одной ехали Олег Величко, Марк Майер, Светлана Годунова и водитель. Во второй — четыре крепких ратника из патрульно-постовой службы.
Марк предвкушал, как, сунув монаху под нос ордер, они ввалятся в обитель, и наконец станет им там всем понятно, что не они в этом городе хозяева.
Машины решили оставить в переулке, чтобы из окон обители их не увидели и не всполошились раньше времени. А потом волноваться будет уже бесполезно.
Вот она, знакомая дверь.
— Светлана, встаньте сзади, возле наших сержантов, — приказал Олег Годуновой. — На всякий случай.
После долгого, настойчивого звонка в дверь из переговорного устройства послышался мужской голос:
— Что вам угодно?
— Войти! — заявил Олег.
— По какому вопросу?
— Нам нужен Сергей Годунов. И попрошу поторопиться!
— Очень жаль, но сначала нужно получить разрешение в главном филиале на Пятницкой.
— А санкция на обыск, подписанная прокурором города Москвы, вас не устроит?
Мягко щелкнули замки. Дверь приоткрылась, и на крыльцо вышел тот же монах с простым рязанским лицом и широкими плечами, который несколько часов назад не впустил в обитель Марка Майера.
И Марк не отказал себе в удовольствии выйти на шаг вперед и, приветливо улыбнувшись, сказать:
— Ну вот и я, праведник ты мой! Думал небось, что у тебя седина отрастет, пока ты меня второй раз увидишь?
Монах промолчал, только бросил быстрый взгляд на капитана. Его внимание было сосредоточено на том человеке, которого он не без основания считал старшим в этой компании, — на Олеге Величко.
— Мы можем войти? — спросил Олег.
Монах был явно растерян. Он не имел инструкций насчет того, что делать в подобной ситуации, и прекрасно понимал, что в одиночку не сможет сдержать столько крепких мужчин. А когда он увидел Светлану, то тут же понял — явились по ее наводке.
— По-моему, Годунов ушел, — брякнул на всякий случай монах.
Олег подошел еще ближе, почти вплотную к монаху, и предложил:
— Пошли убедимся, потому что терпение наше скоро иссякнет.
Монах посторонился, оставив в дверном проеме узкий проход, в который можно было войти только по одному.
— Нет, — покачал головой Олег. — Иди вперед, гидом будешь.
Тот потеребил ворот своей одежды, пригодной и для молитвы, и для работы, и для драки, и вспомнил-таки, к чему еще можно прицепиться.
— Вон тот господин, — он показал пальцем на Майера, — не является представителем государственных служб, поэтому его я не могу пропустить.
— Можешь, — заявил Олег. — Он у миллионера на полставки подрабатывает. Давай вперед, а то ворвемся!
Исчерпав все свои доводы, монах пошел внутрь помещения по сумрачному коридору. За ним двигались, цепляясь о деревянные панели стен дубинками, два милиционера. Следом — Олег с Марком и Светлана. Еще двое сержантов замыкали шествие.
Марк шел, настороженно зыркая взглядом по сторонам — мало ли, вдруг потайные двери в коридорчике сделаны? По привычке неслышно перекатывая ступни с пятки на носок, расслабив плечи и чуть согнув ноги, он был готов к внезапному нападению и с молчаливым осуждением смотрел на сержантов, которые по привычке переть, как говорят, буром, топали, шаркали, звякали и громко переговаривались. Впрочем, может, так и лучше: они отвлекут на себя внимание возможных недоброжелателей с явно агрессивными намерениями.
Коридорчик кончился, но светлее не стало, хотя незваные визитеры оказались в большом помещении, по площади ненамного уступающем спортивному залу средней школы. Три широких окна были плотно зашторены и забраны металлической сеткой. В зале не было никакой вентиляции, судя по облачкам пара, вылетавшим из людских ртов при дыхании, здесь отсутствовало и отопление. Однако воздух, хоть и холодный, пропах потом, пылью и еще чем-то специфическим, неприятным. Пожалуй, легче всего было бы назвать сей малоприятный букет запахов ароматом хлева.
И тем не менее в этой промозглой сырости, на замызганных одеялах и матрацах, рядами постеленных на давно не мытом полу, лежали и сидели до полусотни мужчин и женщин. Нет, присмотревшись, Марк пришел к выводу, что это в большинстве своем скорее парни и девчонки, а самому старшему в этом «стаде» поклонников учителя Като никак не больше двадцати пяти лет.
Никто из усердно читающих книги учителя, медитирующих или просто лежащих на своем замызганном ложе не обратил внимания на вновь пришедших. Хотя, возможно, им было просто запрещено отвлекаться от усердных занятий.
В противоположной от входа стене зала были прорезаны три двери, совершенно одинаковые и никак не обозначенные. Для адептов веры это, конечно, было необязательно, но Марк испытал чувство досады: для безопасности своей и доверчивого Сергея Годунова желательно обнаружить искомую дверь сразу. Но, как оказалось, монахи не собирались сдаваться так просто.
Одна из дверей открылась, в зал вышли все имеющиеся в наличии монахи, числом одиннадцать, из них трое невысоких мужичков очень похожи на японцев.
Они подошли к незваным гостям. Один из японцев, пряча глаза за радужно поблескивающими стеклами очков, поклонился в пояс, но не опуская глаз, улыбнулся и сказал почти без акцента:
— Здравствуйте! Как поживаете?
Олег хмыкнул:
— Вашими молитвами! Следователь Мосгорпрокуратуры Величко! С кем имею честь?
Японец снова поклонился:
— Ямада, староста общины. По какому вопросу к нам?
— Честно говоря, устал объяснять, господин Ямада. Меня интересует ваш… как его, — Олег показал рукой на обитателей большого зала.
— Это послушники, — буркнул впустивший их монах.
— Ну да, послушник Сергей Годунов.
— Я не знаю всех послушников, уважаемый господин Величко, — сказал Ямада.
При этих словах Марк отвернулся, чтобы японец не увидел, как улыбка помимо воли растягивает губы. Но его улыбка мгновенно исчезла, потому что оперуполномоченный заметил, как, подчиняясь неслышным командам монахов, послушники торопливо группируются в одном углу зала. Не нужно быть большим докой в тактике, чтобы понять — они освобождают место. Для чего? Уж не для того во всяком случае, чтобы господин Ямада мог поклониться Величко-сан до земли.
Марк тронул за руку одного из милиционеров и, когда тот повернул к нему массивное лицо, произнес одними губами:
— Смотрите в оба!
Тем временем Олег Величко сказал, с трудом сдерживаясь:
— Я предупреждаю вас, что за неподчинение властям эта обитель будет закрыта и опечатана! Покажите, где у вас тут находится установка под названием «шлем спасения». Мне кажется, за той дверью.
Следователь показал на среднюю дверь. На ней, как и на входной, белела кнопка звонка.
— Весьма сожалею. — Ямада снова поклонился. — Установка на ремонте.
— Вот мы и посмотрим!..
Олег мельком оглянулся, чтобы убедиться, что его гвардия с ним, и решительно шагнул по направлению к заветным дверям.
В этот миг раздался негромкий однотонный свист…
И как по команде, вся толпа немытых послушников с полубезумными глазами и книжками Като в руках стремительно ринулась на семерых посетителей. В считанные секунды людской вихрь разметал эту маленькую кучку, растащил в стороны.
В какой-то момент Марк почувствовал, что его уже не толкают беспорядочно туда-сюда, а держат за руки. Он быстро посмотрел вправо-влево: два монаха. Крепко держат, видно, не только молитве учились. Это нам и надо, подумал Марк, чем крепче, тем лучше! Опустив центр тяжести, он начал скручиваться, подобно пружине. Руки тем временем с прямыми, как лезвия мечей, ладонями, поворачивались вокруг своей оси и соединялись. Только специалист мог понять и увидеть, почему двое крепких мужиков, пританцовывая, сбежались вместе и вдруг отлетели от схваченного ими Марка метра на два.
После этого монахи и послушники навалились на Майера кучей, и тут уже мастерства капитана милиции не хватило. Вцепившись в него десятком рук, они проволокли его через зал, по коридору и вытолкали за дверь, во двор, где уже отряхивались, матерясь, Величко и четверо милиционеров.
— Ты, однако, посопротивлялся! — уважительно произнес Величко, старательно стряхивая с полы пальто грязно-серый набрякший водой снег.
Марк пожал плечами:
— А толку? Уносить свои бебехи нам пришлося все равно!
— Я думаю, нас выкинули только для того, чтобы успеть замести следы, — заметил Величко.
— Наверное, — согласился Марк.
— Значит, у них там есть что-то такое, чего нельзя показывать, даже рискуя похерить всю лавочку.
— Ну, — кивнул Марк.
— Значит, надо спешить! — произнес Олег тоном учителя, раздосадованного бестолковостью ученика.
— Как спешить? Через куда? — в своей манере спросил Марк.
— Пока не знаю, — хмуро признался Олег. — Мое дело не ловить злодеев, а раскалывать!
— И как успехи? — съехидничал вполне, впрочем, дружелюбно Марк.
Олег покосился и парировал:
— Так же, как у вас!
— Имею мысль, — изрек Марк. — Как вы думаете, монахам и послушникам необходимо отхожее место? Или, питаясь святым духом папы Като, они не производят отходов?
— Хорошая мысль! — одобрил Олег.
— Хорошо, если у них не хватило ума и это окошко зарешетить, пробегусь вокруг посмотрю.
Архитектор этого незамысловатого строения не утруждал ни себя, ни строителей излишними выкрутасами. Во всем здании преобладали прямые линии и единство формы. В то время как обычные окна представляли собой широкие трехстворчатые рамы, окно в местах общего пользования — умывальник и туалет — являло собой два узких одностворчатых окна, разделенных стеной-перегородкой. Еще до монахов стекла до половины замазали белой краской, но неистощимая фантазия подростков и их же неутомимые руки выцарапали на белой поверхности соответствующие месту слова и рисунки. Сквозь процарапанные в краске щели Марк рассмотрел, что сетка натянута и здесь, но на окне умывальной комнаты один край сетки отстал, оторвался от крепившегося к раме гвоздя и болтается в воздухе.
Наверное сами поленились прибивать, наших пьяниц наняли, подумал Марк про монахов.
Он надел перчатки и аккуратно, без лишнего шума выдавил стекло, вырвал еще один край сетки, проверил, пролезет ли достаточно быстро в образовавшийся проем. После этого бегом вернулся к своим.
— Ну что? — спросил Олег.
— Усё у парадку, шеф! Дайте мне пистолетик и вызывайте подмогу!
— Вызвали уже, — сказал Олег и повернулся к милиционерам. — Ну дайте кто-нибудь!
Те замялись.
— Вообще-то не положено, товарищ следователь, — угрюмо молвил один из них. — Если капитан кого пристрелит, мы ж не расхлебаемся.
— Никого он не пристрелит! Под мою ответственность!
— Тогда ладно.
Грузный, краснолицый сержант, застревая толстыми пальцами, расстегнул кобуру и протянул Марку теплый, нагретый большим разгоряченным телом пистолет.
Через минуту Марк был снова у окна. Замер на секунду, прислушался. Кажется, тихо. Подпрыгнул, ухватился за подоконник, подтянулся, перехватил одной рукой холодную и влажную трубу отопления и осторожно, медленно, как змея, вполз в умывальную комнату. Встал на ноги, достал пистолет и снова притаился, слушая тишину. Заодно и огляделся. В умывальной крепились к стене три раковины с порыжевшей от ржавой воды эмалью, над раковинами уныло свесили носы три крана. Над средней раковиной висел осколок зеркала. Стена, отгораживающая умывальник от уборной, не была сплошной, поэтому Марк услышал шум в соседнем помещении, где унитазы. Шум не был характерным для столь прозаического места.
Марк осторожно, неслышно ступая мягкими подошвами по кафельным плиткам, покрывающим пол, подкрался к тому месту, где заканчивалась разделяющая два помещения стена толщиной один кирпич.
Шум раздавался из дальнего угла, примерно оттуда, где окно.
«Неужели нашелся такой же умник, как я? — подумал Марк. — Решил свалить через окошко от греха подальше».
Он очень осторожно заглянул за край стены и вначале просто не понял, что за копошение происходит у окна, будто огромный паук в белом балахоне пытается взобраться на квадратную паутину рамы. Потом понял: монах или послушник в балахоне с развязанным поясом стоял чуть согнувшись, упершись ладонями в подоконник. Под ним, согнувшись еще ниже, чтобы упереться руками в трубу отопления, со спущенными на лодыжки джинсами, стояло другое существо, габаритами поменьше, возможно девушка. Сама поза плюс характерные движения и сопение того, что сверху, не давали усомниться в том, что именно происходит у окна.
Пока парочка была занята своим делом, Марк осмотрел дверь. Не запирается ни изнутри, ни снаружи. Что ж, коль грешники так осмелели, значит, общине действительно не до них. Капитан приоткрыл тихонько дверь, выглянул наружу, ожидая увидеть зал-общежитие. Но нет, выход был в квадратное глухое помещение с двумя дверями, кроме той, из которой выглядывал Майер.
Выходя из умывальника, Марк не удержался от озорства, громко хлопнул дверью.
Он открыл одну дверь. За ней, в небольшой комнатушке, находились газовая плита, две больших кастрюли на ней, стол, на столе гора железных мисок. И запах каких-то пищевых отходов.
За другой дверью шумели. Там был зал.
Марк выглянул. Регулируемая суматоха в зале очень напоминала эвакуацию. Да, по сути, так оно и было. Часть послушников увязывала нехитрый скарб вместе с одеялами и матрасами в пестрые беженские узлы.
Майер посмотрел налево. Та дверь со звонком, в которую монахи их так и не пустили, теперь была открыта. Монахи и послушники в рясах выносили оттуда картонные коробки и складывали ярусом посередине зала. Один из монахов, по виду как будто тот, что сегодня весь день отворял двери то Майеру, то Величко, стоял в двух шагах спиной к Марку и покрикивал:
— Быстрее! Быстрее!..
Японцев видно не было. Наверное, работали внутри секретной комнаты. Возле неровной пирамиды из коробок стояли две канистры. Марк догадался: коробки собираются поджечь и в суматохе пожара смыться. Следовало спешно что-то предпринять. Как ни крути, придется ломать грешникам кайф, решил он и вернулся к двери в места общего пользования. Прильнул к щели между дверной коробкой и дверью ухом, послушал. Тихо, только журчит вода да струя звонко разбивается о дно раковины. Не придется вмешиваться в личную жизнь, тем лучше.
Марк открыл дверь, юркнул внутрь и тут же закрыл ее спиной. Оба, и парень и девчонка с синюшным цветом лица, торчали в умывальной.
— Ручонки вверх! — гаркнул Марк.
Они, вздрогнув, повернулись к нему и послушно подняли руки. Майеру показалось, что на их лицах не отразилось ничего — ни страха, ни тем более радости. Постные, унылые хари, как будто они не любовью занимались, а любимую собачку схоронили.
— Ты монах? — спросил Марк у парня.
Тот облизнул пересохшие губы, ответил:
— Не… послушник…
— Малая! Иди до него!
— Куда? — вылупила та огромные на худом лице глаза.
— К нему, говорю!
Девушка подошла к партнеру, остановилась, вопросительно глядя на вооруженного незнакомца.
— Снимай с него эти священные манатки! И не бросай, а повесь аккуратно вон там на гвоздик.
Когда парень остался в тонком свитере и джинсах, Марк выдал следующий приказ:
— Теперь, малая, отойди от него на три шага и отвечайте оба на такой вопрос: веруете в своего батьку Като?
— Веруем! — твердо, самоотверженно, почти в один голос заявили они.
Марк пожал плечами:
— Тогда не обессудьте, придется пройти в номера! К стульчакам — шагом марш!
С кабинками повезло. Они были изолированные, с задвижками как с внутренней, так и с наружной стороны.
Марк загнал их в разные кабинки, предупредил:
— Сидите пятнадцать минут, потом начинайте вопить или выламывать дверь! Вякнете раньше времени — пристрелю! Ясно?
Оба молча кивнули.
Быстро напялив на себя балахон-кимоно, Марк подошел к двери, ведущей в зал, посмотрел в щелку. Монах-надсмотрщик стоял в той же позиции и так же подгонял носильщиков.
Капитан выскользнул из темного коридора в полутемный зал и сначала легонько побежал в противоположную от надсмотрщика сторону. Обогнув толпу младших послушников, толпившихся возле окон, он оказался с той стороны сваленных в кучу коробок, где надсмотрщик не мог его видеть. Коробки носили всего шесть послушников, а значит, еще одним носильщиком не примажешься — сразу вычислят. Придется рискнуть.
Марк пальцем провел по верху одной из коробок — запакована. Качнул ее — явно не пустая, но и не очень тяжелая. Прихватил парочку и по тому же кругу помчался обратно, стараясь держаться между стеной и толпой послушников. Оставалась самая опасная прямая — от угла стены до двери. Расстояние смешное — метров пятнадцать, но надсмотрщику, пожелай он оглянуться, ничто уже не помешает увидеть лазутчика во всей его красе.
И бежал Марк вроде неслышно ступая, но по закону подлости монах, почуяв или скорее услышав что-то, настороженно оглянулся и замер на мгновение, увидев, как некто с двумя коробками скрывается за дверью. К счастью, Марк успел заметить, что обнаружен. Он не побежал дальше, положил коробки у стены в темном коридорчике, а сам притаился с той стороны, которую прикрывала дверь, когда ее открывали.
Монах рывком распахнул ее, чахлый снопик света лег слегка наискосок на серо-коричневый пол. Стала видна дверь в пищеблок, но та сторона, где прятался Майер, оставалась в тени.
— Кто здесь?! — рявкнул монах, стоя на пороге. — Выходи!
Марк немного помедлил, хотел убедиться, что у противника нет оружия. Скорее всего не было, для тех несчастных, с которыми ему приходилось иметь дело, достаточно было и палки. Вот он похлопывает ею по ладони, намекая на то, что ждет ослушника, если тот сейчас же не явится с повинной. Не дождется, все равно войдет, надо же забрать назад коробки.
Монах вошел, хотя и осторожно, всего на шаг. Теперь надо, чтобы он бросился в атаку. Тогда с ним будет интересно. Марк сделал быстрый шаг влево и вперед от стены.
Монах уловил это движение и с невиданной для его габаритов резвостью бросился на Марка, занеся над головой палку на манер того, как держат деревянный меч боккэн японские фехтовальщики.
Марк на мгновение замер, словно оцепенев от испуга, а когда палка стала стремительно опускаться ему на голову, еще стремительней шагнул вперед в сторону, мягко перехватил руку с палкой, второй рукой захватил голову монаха и шагнул по дуге назад, уволакивая за собой нападающего при помощи его же силы. А когда через мгновение монах инстинктивно попытался остановиться, выпрямиться, уйти из-под власти непонятного завихрения, Марк тут же шагнул вперед, толкая противника как раз туда, куда он стремился. Ноги монаха оторвались от пола, он тяжело грохнулся на твердую поверхность, не успев от удивления сгруппироваться, и с глухим стуком ударился о грязные, но твердые доски затылком.
Марк выждал несколько мгновений — монах не шевелился. Тогда, взяв за ноги грузное тело, капитан затащил его в пищеблок, связал шнурками от кроссовок руки и ноги, а подолом рясы заткнул рот. После этого Марк взял коробки, занес в умывальник и быстро вскрыл одну: она была заполнена небольшими, граммов по пятьдесят, целлофановыми пакетами с белым порошком. Марк сунул один пакетик в карман и побежал туда, откуда выносили коробки, где, по всей вероятности, был спрятан и «шлем спасения», которого опасалась Годунова.
И снова ему повезло. Перегрузка уже закончилась. Гора коробок высотой с человеческий рост высилась в центре зала, вокруг нее суетились монахи, двое поливали коробки из канистр. Ко всем ароматам монастыря-казармы прибавился теперь острый запах бензина.
Марк, спрятав пистолет в широком рукаве рясы-кимоно, беспрепятственно вбежал в секретную комнату. Возле двух топчанов, между которыми громоздилась электронная, похожая на медицинскую аппаратура, суетились двое монахов-японцев. На топчанах лежали мужчина и женщина, совершенно обнаженные, только на головах у них были надеты шапочки из полос пластика, похожие на бинты, если бы не провода, отходящие от закрепленных на шапочке электродов и подсоединенные штекерами к компьютеру.
Мужчина и женщина лежали молча, только периодически через несколько секунд крупно вздрагивали. Под мужчиной натекла лужа, но монахи не обращали на это внимания, спешно занимались своим делом.
Марк узнал, хоть и с трудом, в женщине Светлану Годунову, рядом, скорее всего, находился ее муж.
— Руки, господа монахи! — рявкнул Марк, наводя на японцев пистолет.
Те замерли, послушно задрав коротковатые по европейским меркам конечности.
— Нет! — поправил себя Марк. — Один пусть немедленно выключит всю эту хренотень!
Монахи молча смотрели на него. Их лица не выражали абсолютно ничего.
— Перевести, что такое «хренотень»?! — зарычал Майер, поводя стволом пистолета с одного на другого.
— Не нада. Спасиба, — прочирикал один и бросился нажимать кнопки на компьютере.
Марк обратился ко второму:
— Что за той дверью?
Японец улыбнулся, показывая крупные зубы:
— Ничево.
— Открой!
— Нельзя. Ямада-сан не разрешает.
— Вот прострелю сейчас ногу и брошу тебя здесь!..
— Не нада! Пожаруста!
Японец подошел быстрыми короткими шажками, открыл вторую дверь. За ней в абсолютно пустой комнате без мебели и окон тоже стоял топчан, на нем — человек.
— Кто там? — спросил Марк.
— Ямада-сан знает.
В это время с улицы послышались переливы сирен на милицейских машинах, а из зала доносился громкий треск и возбужденно-испуганный людской гул.
— Надо уходить, пориция-сан, пожар, — сказал японец, отключивший компьютеры.
— Уматывайте, я догоню!
Как ни в чем не бывало они поклонились и пошли к выходу.
Одним прыжком догнал их Марк и, поводя пистолетом, предупредил:
— Не вздумайте запереть меня здесь!
Обернувшись, японцы дружно улыбнулись, и один, более речистый, сказал:
— Не ворнуйтесь, нам это совсем-совсем не нада!
Но Марк на всякий случай насовал в замочную скважину спичек, чтобы не так просто было устроить им тут ловушку.
Внутри здания и вокруг него начались сопровождающие пожар суматоха и шум.
Майер тем временем стянул шлем с головы Светланы. У нее были невероятно выпученные глаза и красные пятна ожогов на лбу, там, где к коже прикасались электроды. Та же картина наблюдалась и с Сергеем Годуновым, только ожоги у него были покруче — сплошные сочащиеся сукровицей язвы. С этими ясно — придется нести, решил Марк и побежал в следующую глухую комнату. Нашарил сбоку от входа выключатель, включил свет.
В этой комнате не было «шлемов спасения». Судя по обрывкам бумаги у стен, помещение служило не только одиночной камерой, но и складом. На топчане привязанный за руки и за ноги к выступающим по углам ложа железным штырям, как распятый, лежал полуголый молодой человек. Грудь и живот его, гладкие и мускулистые, были сплошь в мелких порезах, будто некие садисты играли на его торсе в ножички. Взглянув на его лицо, Марк понял, что его борьба с сектантским дурманом на берегах Москвы-реки, кажется, заканчивается. Перед ним лежал искомый Эдуард Бибарцев. И причем в сознании.
— Кто вы? — спросил он хрипло.
В этот момент в отдаленную комнатку проникла первая порция дыма, и Марк, не вступая в разговор, первым делом отыскал среди различного хлама нож и разрезал путы. Затем спросил:
— Самостоятельно можешь передвигаться?
Эдик с трудом, но встал, попрыгал на месте, сказал уверенно:
— Конечно! Я еще и по мордам им могу навешать, гадам!
— Это успеешь. Сейчас надо выбираться отсюда. Чуешь, горим!
Парень кивнул, они вместе выбежали в комнату с двумя топчанами. Марк убедился, что Эдик крепко стоит на ногах и вообще выглядит внушительно, значительно мускулистее его. Поэтому, показав на Сергея Годунова, попросил:
— Помоги на воздух вытащить.
Эдик сначала кивнул, затем, присмотревшись, протянул презрительно:
— Э! Он обоссался!
— Посмотрел бы я, какой ты подвиг в штаны совершил, если бы на тебя такую шапку смирительную напялили!
— Да я… — начал было Эдик, но осекся, послушно взвалил податливое тело на плечо и поплелся вслед за Марком, который тащил в умывальную Светлану.
Там, уже выбравшиеся из вонючих кабин, стояли, напуганные Марком, любвеобильные послушник и послушница.
— Нам уже можно идти? — вежливо, как школьница, спросила она.
— Здесь пойдете, через окно, потому что горит ваш храм синим пламенем.
В это время две пары дюжих рук выломали из оконного проема раму вместе с сеткой, но, оттолкнув спецназовцев, первым в дырку просунул свое любознательное лицо следователь Олег Величко и строго спросил:
— Зачем ты здесь все подпалил, Марк? Они тебя обижали?
Майер засмеялся облегченно и крикнул в ответ:
— Давай сюда свой лапсердак! Я тебе в него девушку заверну! Но ты ее не трогай, а неси в «Скорую помощь»!
Закутавшись в брошенную кем-то куртку, Эдуард Бибарцев смотрел, как солдат спецназа несет к окну коробки, спасенные от огня капитаном Майером.
— Миша, английские криминалисты говорят: узнайте, кто убитые, и вы узнаете, кто убийцы. В данном случае узнавать особенно нечего про покойных, на каждого довольно подробное досье имеется. Кроме разве Тузика. Да и про него мне вдова достаточно рассказала. И по всему выходит, что убили их конкуренты. Но почему так дико?
Александр Борисович Турецкий расхаживал по кабинету начальника Копеевского райотдела милиции и рассуждал вслух.
Начальник криминальной милиции областного УВД полковник Михаил Сергеев по причине старых ран предпочитал сидеть. И совсем в тени, на краю длинного стола для оперативок, пристроился тушующийся от набега высоких чинов начальник райотдела.
— Может, пытали? — робко предположил он наугад, просто потому что боялся: будет скромно молчать, подумают — дурак, сделают соответствующие выводы.
Однако проявить себя не удалось. Турецкий замедлил было шаг, но потом снова зашагал энергично, бросая в такт шагам слова:
— Характер ранений не позволяет принять такое объяснение разрезов! Пытка развязывает человеку язык тем, что после признания боль прекратится и будет либо какая-то жизнь, либо легкая смерть. В данном случае людям выпустили кишки и бросили подыхать. Что-то восточное в этом есть… Кавказцев проверяли?
— Да, — ответил Сергеев. — Все на месте, спокойны. У них-то ведь как? Если у кого рыльце в пушку и запахло жареным, снимаются с места все, как цыгане, и отсиживаются в другом месте, пока шум утихнет…
— Понятно! — нетерпеливо перебил Турецкий. — Вдова Тузика сказала мне, что покойный с дружками то ли планировал сделку, то ли провернул уже не одну операцию по продаже оружейного плутония. Вы, конечно, ничего не знаете?
Сергеев пропустил мимо ушей прозвучавшую в голосе следователя иронию, ответил по обычаю степенно:
— Так конешно! Завод-то Москве подчиняется, ну и контора шарашкина, которая при заводе, тоже, в общем, клала на нас с прибором. Наше дело, когда Ванька Маньку с похмелюги топором… А у этих, бывших кагэбэшников, спрашивал?
— В службе безопасности? Спрашивал. Не знают ни хрена! Шпионов, наверное, ловят на озере. Удочками…
— Саша, так если вдова не наговаривает с расстройства, надо ждать, что кто-то этот самый плутоний с завода поволокет, а?
Александр Борисович согласился:
— Возможно. И что?
— Если аккуратно, без лишнего шума, перекрыть входы-выходы с завода, а там дырок в заборе нету — весь заводик под землей!.. Воришек, может, и спугнем, но сырье на месте останется.
— Предлагаешь кордоны поставить из милиционеров и солдат? — спросил Турецкий, скептически улыбаясь.
— Не, это ненадежно!..
При этих словах начальник райотдела потупился.
Сергеев подмигнул Турецкому и продолжал:
— Понадобится твоя помощь, Саша…
— Чем могу?
— Закажи спецназ, пусть учения у нас возле завода устроят.
— Это возможно?
— Возможно. Пару лет назад они тут почти месяц просидели, репетировали обезвреживание завода от террористов. Красиво было, как в кино! Вот пускай и сейчас, в распутицу, поотрабатывают свои приемы. А между делом будут смотреть все и всех, кто снизу вылазит.
— Н-да, мысль интересная, только убийц мы так, наверное, не найдем.
— Это как повезет. Возьмем воришек, а они и на душегубов укажут. Или сами сознаются. Цепочка-то одна.
— Что ж, путь длинный, но, может быть, единственный, — согласился Турецкий. — Что по следам на даче есть нового?
— Все пальцы, которые там нашлись, пропустили через наш банк данных. Нет аналогов. Залетные, значит.
— О чем это говорит? О том, что либо их заказал кто-то из местных, который хочет весь куш сорвать, либо сами конкуренты Генерала ребята не местные, поэтому вынуждены будут вступать с местными в контакт, чтобы получить товар. В любом случае надо посмотреть, кто из окружения Тузика тянет на роль Иуды. Так?
Сергеев и начальник районной милиции согласно кивнули, хотя и вразнобой.
— Какие есть кандидатуры?
— В первую очередь, наверное, те, кто имеет доступ в цеха, — негромко произнес районный начальник.
И, к радости своей, заслужил одобрение московского гостя.
— Совершенно с вами согласен. Так что круг значительно сужается. Ну и кого мы в него впишем?
— В первую очередь, заместитель директора Георгий Николаев.
— Так. А во вторую?
— Во вторую, с десяток работников, которых в принципе можно поставить под контроль.
— А на предприятии «Тонус» есть кто-нибудь представляющий интерес?
— Кроме Колбина — никого.
— А заместитель по коммерции?
— Лисовский? — переспросил Сергеев. — Этот вряд ли. Его для блезиру держат, чтоб было кому по налоговым инспекциям да к муниципальным властям шастать.
Осторожный и в то же время настойчивый стук в дверь прервал разговор.
— Входите! — позволил начальник райотдела.
В кабинет заглянул дежуривший по отделу лейтенант:
— Товарищ майор, там к товарищу следователю из Москвы посетитель просится. Говорит, что по делу Колбина.
Майор вопросительно взглянул на Турецкого. Тот кивнул.
— Пусть заходит.
Милиционер скрылся, через минуту вместо него в дверях выросла долговязая и, казалось, нескладная фигура мужчины, одетого, впрочем, со вкусом. Увидев аж троих служителей закона, он слегка растерялся, поэтому не сразу сказал общее «здравствуйте».
Кроме майора, двое в кабинете были облачены в штатскую одежду. Мужчина попытался самостоятельно определить, кто из двоих москвич. И достаточно быстро угадал, подошел к Турецкому, слегка поклонился и представился:
— Я Лисовский Александр Андреевич.
— Александр Борисович Турецкий.
— Очень приятно, — проявил вежливость Лисовский и, повернувшись к молчащим свидетелям состоявшегося знакомства, извинился: — Прошу прощения, господа, мне бы хотелось побеседовать с Александром Борисовичем с глазу на глаз.
— Однако! — буркнул Сергеев.
— Вы меня не так поняли, — неожиданно мягко улыбнулся Лисовский. — Я не предлагаю вам уйти, я прошу разрешения на время забрать господина Турецкого из вашей компании.
Турецкий встал, ободряюще махнул рукой:
— Забирайте, коли для пользы дела.
— Можете пойти в бывшую ленинскую комнату, — предложил начальник райотдела. — По коридору направо, теперь кабинет под номером восемь. Я предупрежу, чтоб не беспокоили.
— Спасибо, — сказал безукоризненно вежливый Лисовский, так не похожий на современных коммерсантов.
— Идите, Александр Андреевич, — сказал ему Турецкий. — Я через минуту буду.
Когда за Лисовским закрылась дверь, Турецкий спросил:
— Ну что скажете?
— Иди послушай, — посоветовал Сергеев. — Не иначе тихоня хочет от себя подозрение отвести. А как его по-другому отведешь? Только если перевесить на другого.
— Я тоже так думаю, — согласился Турецкий. — У меня просьба будет к тебе, Миша. Позвони в Челябинск своим ребятам, отряди кого-нибудь дотошного, чтоб проверили в аэропорту всех, кто вчера, позавчера и сегодня улетал из города. А затем то же самое пусть посмотрит за день до убийства и в первой половине черного дня. Вдруг кто-то засветится в обоих рейсах…
— Мысль понятна, немедленно свяжусь.
Турецкий уселся за стол напротив Лисовского и пригласил того к разговору:
— Готов слушать вас, Александр Андреевич.
Лисовский помялся.
— Не знаю, с чего и начать…
— Есть два варианта: начать либо с начала, либо с самого, на ваш взгляд, главного.
— Вы правы, с главного. Можете верить, можете не верить, но в фирме, где я работаю коммерческим директором, именно я знаю меньше всех о том, что делали под крышей «Тонуса» Колбин и Тузик.
— Но ведь все документы проходили через ваши руки, не так ли?
— Не совсем. Мое дело — обеспечивать хоть как-то легальную сферу интересов фирмы.
— И тем не менее не могу поверить, что о других делах руководителей «Тонуса» вы ничего не знали.
Лисовский сокрушенно кивнул:
— Кое-что знал…
— Что, например?
— Вот видите, вы уже допрашиваете меня! Правду жена говорила, мне теперь за всех отдуваться!
— Я что-то не понял, Александр Андреевич, вы по какому, собственно, делу пришли? Меня интересует пока лишь убийство ваших начальников, а не деятельность «Тонуса». Если по этому делу вам есть что сказать, будем говорить, если нет, не обессудьте…
— Хорошо, я, видимо, не с того начал. Понимаете, я догадывался, что Колбин уголовный авторитет, но не знал, что настолько масштабная личность. Сейчас по поводу его гибели созывается воровской съезд…
— Что ж, дело обычное, — решил заполнить возникшую паузу Турецкий. — Смерть вора в законе — веский повод для собрания.
— Я прошу вас, Александр Борисович, никому не сообщайте о предмете нашего разговора! Уже того, что я сказал, хватит наверное, чтобы воры меня приговорили.
— Вы преувеличиваете. Ничего вы еще не сказали…
— Но скажу, потому и предупреждаю. Из-за опасения, что здесь полно сыскарей, съезд намечено провести в Москве.
— Когда и где?
— Не знаю пока. Дело вот в чем: меня туда вызывают, а я никакого отношения к ним не имею, понимаете?! Не то что несудимый, в вытрезвителе ни разу не ночевал! Что я там буду делать? Они же меня загрызут!
— С чего вы взяли?
— Надо же им кого-то стрелочником сделать! Спросят, почему Колбин пошел на дачу к Тузику без охраны. Куда, спросят, смотрел? А Фрол меня не воспринимал как личность, так, мелкий фраер, прилипший к большим делам.
— Овладели спецлексикой, — улыбнулся Турецкий.
— Так ведь с кем поведешься…
— Мне кажется, ваши страхи напрасны, Александр Андреевич. Они же не дураки, воры.
— Хотелось бы верить, но Секач говорит другое.
— Кто это — Секач?
— Молодой человек, претендующий на престол Фрола Колбина, его полноправный наследник.
— Разве у Колбина есть дети?
— Он наследник не по крови, а за выслугу. Про Секача пока никто не знает, кроме нас с вами…
И Лисовский рассказал следователю все, что сам знал о секретном отбойщике Фрола Колбина Геннадии Боброве, даже про половину монеты не забыл упомянуть. А закончил рассказ так:
— …Секач собирается ехать со мной в Москву. Молодой, горячий, болтливый, выпил у меня полбутылки коньяку, раздухарился, стал кричать, что, если на него московская братва наедет, за то, что убийц проморгал, он меня отдаст на заклание, потому что ему кровь из носу надо в регионе хозяином стать. Ну и какое у меня после этого должно быть настроение? Я поехал бы на тот сход, отчитался, послушал, может, зацепка какая-нибудь про убийц нашлась бы. Фрол, Бог с ним, он рано или поздно умер бы не своей смертью. А директора жалко, ни за что претерпел.
— Так уж ни за что? Хорошо небось зарабатывали?
— Ну-у… — неопределенно протянул Лисовский.
— На одних тренажерах столько не заработаешь, так ведь?
— Нет, — согласился коммерческий директор.
— Я слышал даже такое предположение: вся эта структура, в которой и вы имеете честь состоять, создана только для того, чтобы легче было за рубеж стратегические материалы переправлять.
— Да что вы?! — всплеснул руками Лисовский. — Что вы?! Это же риск какой! Зачем он директору завода, если он и так неплохо живет?
— Да вы не беспокойтесь, Александр Андреевич, я по сути своей профессии голословным утверждениям не верю. Будут доказательства, тогда не обессудьте. Если я правильно вас понял, вы боитесь этого Секача?
— Не то слово! До того боюсь, что иду на опрометчивый шаг — предлагаю работнику Генеральной прокуратуры сделку…
— Ну-ну! — подбодрил Лисовского Турецкий.
— Я уже сказал: Генка приходил только ко мне, больше никому на глаза не показывался, никто его не знает. Следовательно, сделка — вы берете Секача, я сдаю все, что удастся узнать про убийц.
— Сделка приемлемая, — поразмышляв, признался Александр Борисович. — Но вопрос: как его взять, Секача? За что? Может, он в миру добропорядочный труженик и примерный семьянин.
— Наемник он! Ни семьи, ни кола, ни двора. Живет в квартире, что для него Колбин снял. И повод для ареста есть: он по заказу Фрола двух человек в Челябинске убрал. Убийства не раскрыты…
— Так, улики есть?
— Кое-какие.
— Адрес?
— Имеется.
— Хорошо, Александр Андреевич, я благодарю вас за искреннее желание помочь. Я должен проверить вашу информацию, после чего созвонимся и договоримся окончательно, идет?
— Конечно.
— В таком случае уточните, если можно, когда были убийства и кто жертвы?
— Примерно полгода назад бандитов-предпринимателей братьев Смысловых Секач расстрелял из автомата. Они в машину садились, а он подъехал на мотоцикле и прошелся длинной очередью по обоим. Я вам больше скажу — у него на хате золото есть, которое родственники могут опознать, и наркоты немножко.
— Сколько — немножко?
— Граммов пятьсот.
— Действительно мелочь! — хмыкнул Турецкий. — Ладно, Александр Андреевич, позвоните мне часа в три.
— Обязательно.
Они расстались радушно-доброжелательно, хотя думали оба друг о друге без радужных иллюзий. Турецкий был убежден, что Лисовский чего-то недоговаривает, а коммерческий директор, млея от переживаний, гадал, выгорит его затея или нет. Ему казалось, что от этого зависит успех всего мероприятия.
Информация Лисовского подтвердилась: Егор и Дмитрий Смысловы, имеющие по две судимости, учредители малого предприятия, действительно были застрелены из автомата возле своего офиса. Убийцу многие видели — дело было в двенадцать часов дня, но свидетелей, желающих дать показания, не нашлось.
Полковник Сергеев рассказал, что подозрение сразу упало на «быков» Генерала, но у каждого из тех, кто уже был засвечен, а таких большинство, — у каждого было отличное, подтверждаемое свидетелями алиби. Поэтому дело было приостановлено ввиду не розыска убийцы и зависло.
Александр Борисович Турецкий, слушая, как Сергеев уговаривает его пойти на сделку с Лисовским, прикидывал в уме, как сделать так, чтобы все были довольны? Он понимал порывы начальника криминальной милиции области: раскрыть полгода нераскрываемое убийство — большая радость для всего коллектива управления внутренних дел. А какая польза будет мне? — вопрошал себя следователь Генпрокуратуры. Польза может быть такая: если Лисовский не врет, значит, сдавая мне Секача, он тем самым сдает Секачу себя. Тот догадается конечно же, благодаря кому угодил на нары, а догадавшись, скорее всего подельника несостоявшегося не пощадит. Для следствия плюс. Вопрос второй: зачем это надо Лисовскому? Наиболее вероятно самое простое объяснение — Александр Андреевич устал ходить под Генералом и молча наблюдать, как тот забирает себе львиную долю прибыли. И повторения этой ситуации не желает.
Какая-то не принявшая еще конкретных очертаний идея готова была вот-вот проклюнуться среди извилин, ну что-то связанное с двойной игрой. Но сейчас, правда, было пока не до этого, и Турецкий без сожаления отвлекся от зародыша идеи. Всего лишь на время, он знал, что уже не забудет даже такой сырой материал, как только придет время, все вспомнится до мельчайших деталей.
А пока Александр Борисович согласился с Сергеевым, что Секача надо брать.
В пятнадцать часов без одной минуты коммерческий директор предприятия «Тонус» позвонил следователю и, услышав желанную весть, сообщил всю необходимую для оперативных действий информацию.
Лучшим временем для захвата Секача Лисовский назвал три часа ночи. По его словам, Геннадий Бобров следил за поддержанием своей физической формы, поэтому жил без излишеств, укрепляя тело и свой преступный дух суровым режимом дня и тяжелыми тренировками. Он неизменно ложился спать в одиннадцать вечера и вставал полседьмого утра. Судя по всему, товарищ в работе опасный, поэтому следовало хорошенько подготовиться к ответственной операции. Турецкий предложил, правда, чтоб слишком не рисковать, пригласить из областного центра группу захвата ОМОНа, но тут взыграли амбиции не только у полковника Сергеева, но и у начальника райотдела. Над нами смеяться будут целый год, если мы из-за одного никому не известного бандита будем отряд вызывать! Таковы в общих чертах были их аргументы. И хотя в них было больше эмоций, чем здравого смысла, Турецкий не стал спорить. В конце концов, догонять, хватать и вязать — это их дело, пусть справляются. Но на арест пожелал пойти безоговорочно.
Глубокой ночью Сергеев, Турецкий и трое местных спецов по захвату и обезвреживанию преступников, все в бронежилетах, спецы с автоматами, — поднялись на второй этаж пятиэтажного панельного дома в городе Копеевске. Здесь, в квартире номер восемь, проживал, не имея ни прописки, ни паспорта, Гена Бобров, получивший от своего крестного папы Фрола Колбина кличку Секач.
Еще трое оперативников при помощи раздвижной лестницы пожарной машины, работавшей без фонарей и сирен, подбирались к окнам восьмой квартиры.
Секач жил беспечно. Дверь у него обычная, не укрепленная, без глазка.
Один из оперативников нажал кнопку звонка. Никакой реакции по ту сторону двери не последовало. Опер нажал еще раз, а Сергеев пробормотал вполголоса:
— Крепкий сон — признак чистой совести.
— Думаешь? — обронил Турецкий, которого оперативники ненавязчиво оттесняли от двери за свои широкие спины.
Сергеев, после ранения в спину малоподвижный и в схватке бесполезный, сам предусмотрительно стал в сторонку.
После третьего звонка, ну прямо театр, из-за двери вдруг послышался голос:
— Ополоумели, что ли! Чего надо?
Турецкий и Сергеев обменялись многозначительными взглядами: мол, видишь, как ходит — крадучись, профессионал!
— Телеграмма! — отозвался оперативник.
— Кому?
— Тебе!
Некоторое время Секач молчал, соображая, видно, сквозь туман сонливости, что за идиотский разговор он ведет через дверь в три часа ночи.
— Ты кто? — спросил он.
— Говорю — телеграмма!
Опер, понимая, что инициатива уходит от него к Боброву, злился.
— Ну так прочитай — и вали! — почти насмешливо произнес Секач.
И тут на Турецкого накатило. Неожиданно для себя он закричал высоким, почти на грани истерики голосом:
— Да ты че в натуре, мужик, попух там, что ли?! Открывай хату! Возьмем чего надо — и свалим!
— А-а, вон это кто? Генераловы шестерки, что ли?
— Мы не шестерки, а вот ты фраер долбаный. Открывай, все равно ввалимся!..
— Как ввалитесь, так и вывалитесь, козлы!
— Дверь выбивайте! — шепнул Турецкий оперативникам.
То, что началось потом, потрясло его не меньше, чем собственная дерзость, и он понял, что не знал раньше, как необъятна и дика его родина. Александр Борисович наивно верил, что захват будет производиться по всем правилам современного оперативного искусства: сейчас ребята достанут спецкарабин и спецпатроном в момент вышибут двери… а дальше — дело техники.
Как бы не так! Оперативный работник достал заранее припасенную фомку — старинный воровской инструмент, нечто среднее между монтировкой и укороченным ломиком, приладил загнутые зубцы к тому месту, где в двери врезан замок, и начал потихоньку отжимать дверь.
— Ну, ребята, вы даете!.. — только и смог произнести потрясенный Турецкий.
— Да ниче, — усмехнулся Сергеев. — Мы привыкшие.
И затем добавил, уже обращаясь к оперативникам:
— Вы поосторожнее! Еще пальнет через дверь.
В этот момент раздался голос Боброва:
— Эй вы! Уговорили! Дверь-то не ломайте — открою сейчас!..
— Смотрите в оба! — успел громко прошептать Сергеев. — Чтоб не подловил!
Ключ, вставленный в скважину изнутри, стал с трудом поворачиваться против часовой стрелки.
— Уже сломали, наверное, черти! — ворчал Секач.
Все напряженно замерли, прижавшись к стенам по обе стороны от двери…
— Ну?
Он стоял в дверном проеме, засунув руки в карманы ярких спортивных штанов. В карманах могло быть что угодно — просто пудовые кулаки, нож, пистолет или граната.
Группа захвата и Турецкий с Сергеевым форму не надевали, бронежилеты были спрятаны под куртками и пальто, автомат Калашникова специальный сейчас не имеет только ленивый, поэтому Гена Бобров пока ничего не понимал, раскачивался на пороге с пятки на носок, совершенно игнорируя направленные на него стволы автоматов.
— Вишь ты, какой оравой явились! Ну и чего вам?
В этот миг сзади неслышно подкрались те трое, что влезли через окно при помощи пожарной машины. Двое взяли, как в железные клещи, в свои руки запястья Боброва прямо так, как они покоились — в карманах. Третий упер Геннадию в спину автоматный ствол и строго попросил:
— Не двигаться!
Подскочили помочь еще и те, что ломились в дверь.
Взятый врасплох Секач не сопротивлялся. Из его карманов оперативники извлекли пистолет и гранату «лимонку». К счастью, чека оказалась на месте.
Скованного наручниками Боброва Турецкий в сопровождении двоих милиционеров повез в райотдел, а Сергеев с помощниками остались проводить осмотр помещения.
Александр Борисович не продумывал тактику допроса Геннадия Боброва, не готовился к изнурительному и долгому поединку с подозреваемым. В данном случае успех следственных действий зависел только от того, сумеют ли найти сыскари доказательства.
Геннадий сидел перед следователем на привинченном к полу табурете. Сидел прямо, расслабленно опустив широкие от накачанных мышц плечи.
— Начнем? — спросил Турецкий.
Секач подавил зевок, спросил в свою очередь:
— Спать не хотите?
— Уже перехотел. А что?
— Ничего! Я поспал бы.
— Чем быстрее мы закончим, тем быстрее вы сможете отправиться в камеру.
— В камеру? Это за что же?
— Сейчас с вами вместе и выясним.
— Ну прям! Буду я вам помогать самого себя засадить!..
Александр придвинул к себе протокол допроса подозреваемого.
— Так как при вас не обнаружено никаких документов, удостоверяющих личность, назовите, пожалуйста, имя, фамилию, отчество.
— Бобров, Геннадий Леонидович.
— Следователь Турецкий, — представился Александр Борисович и спросил: — О каком это генерале вы говорили перед задержанием?
— Я?
— Вы.
— А то не знаете!
В этот момент в дверь постучали. Вошел сержант с большой папкой в руках. Обойдя стороной сидящего почти в центре комнаты Секача, он подошел к столу и отдал ее Турецкому. Сверху к папке был прикреплен белый квадратик листка для записей, на нем размашистым почерком Сергеева написано: «Колоть не придется, все нашли».
Бобров молчал, но смотрел на папку настороженно.
Александр Борисович откашлялся и сказал официально:
— Гражданин Бобров, вы задержаны по подозрению в убийстве.
Секач подпрыгнул на табурете так, что та натужно заскрипела под тяжестью крепкого тела.
— Вы че?! Вы думаете, я Генерала?..
— Нет. Речь не об этом преступлении.
— О чем тогда?
— О том, что было в Челябинске.
— А-а!.. — даже улыбнулся Бобров. — Не, не шейте мне это! Я Смысловых не убивал!
— Вы неопытны, Геннадий Леонидович. Боюсь, что раскалывать вас было бы совсем неинтересно. И не заметили, как проговорились, я ведь вас совсем не об этом спрашиваю…
Жесткое, загорелое лицо Секача приняло глуповатое выражение.
— Что — проговорился? Что? Не пойму, чего вам надо.
— Пока я спрашиваю об убийстве Кондратьева Григория Константиновича, которое имело место быть два года назад.
— А я при чем?
— Вы его застрелили, потом хотели устроить пожар в квартире, но поторопились…
— Чего — поторопился?
Бобров, судя по всему, был выбит из колеи, никак не мог собраться с мыслями, задавал бестолковые вопросы, словно отбрехивался.
— Вы, Геннадий Леонидович, сначала зажгли бумаги и тряпки, а потом уж вспомнили, что есть газ, открыли все четыре конфорки, но взрыва не получилось — тот костерок, который вы разожгли, сожрал кислород, необходимый для создания взрывоопасной смеси.
Бобров затряс головой, словно прогоняя пугающее его видение.
— Подождите-подождите! Я ничего не подписал пока, так?
— Да.
— Тогда вопрос: откуда вы знаете?
— Вы фильм «Семнадцать мгновений весны» хорошо помните?
— Ну так… А при чем тут?..
— В этом фильме есть Мюллер, который говорит: то, что знают двое, знает и свинья.
Секач хмыкнул:
— Это вы о себе так грубо?
— Нет, — улыбнулся Турецкий. — Себя я, иногда случается, уважаю. Вы к словам не цепляйтесь, они иногда имеют иносказательный смысл. А что касается ваших подвигов, Геннадий Леонидович, то они достаточно подробно изложены в этой папочке, а подготовил ее для ознакомления сам Фрол Колбин по кличке Генерал.
— Зачем это ему было надо?
— Предполагаю, для того, чтобы держать своего верного Секача на коротком поводке.
Бобров криво усмехнулся:
— И кличку знаете?
— Знаем.
— Говорите, значит, на коротком поводке? А если вы меня на понт берете?
— Нам ни к чему. Если бы вы были подозреваемым без такого увесистого мешка улик за спиной, тогда да, возможно, в какую-нибудь игру поиграли бы. А так вы можете только удостовериться, что Генерал, оформляя ваше досье, ничего не напутал. Ну и, конечно, душу облегчить чистосердечным признанием.
— Вот только про душу не надо, гражданин следователь!
— Отчего же, Геннадий Леонидович? Мне с вами играть в кошки-мышки ни к чему, поэтому и обещать ничего не стану.
— Нужны мне ваши обещания!
— Я понимаю, наша встреча для вас совсем некстати. Вы уже успели почувствовать себя авторитетом? Нет? Тогда, думаю, вам обидно. Только мне кажется, Генерал совсем не строил в отношении вас такие великолепные планы: он сам собирался жить и править, у него есть жена. Вот она и станет наследницей его богатств. Слышите, богатств. Но не власти. Власть достанется не вам. И не потому только, что вы попались в лапы правосудия. Если бы на воровском сходе вас рекомендовал Фрол Колбин, его товарищи по ремеслу еще посмотрели бы, а уж без него и подавно… К тому же вами, бедный Секач, Колбин эффективно пугал свою местную шоблу — этакий таинственный, никому не известный убийца. В Москве на сходняке таких, как вы, больше чем достаточно будет, но никому из них не светит покомандовать парадом. Если бы Фрол пожелал сделать вас своим преемником, он бы ввел в курс своих дел, что, с кем и когда делать, кому доверять, кого проверять. Не было такого доверия! Ведь он не взял вас на то совещание с Тузиком, которое кончилось трагедией. Так же как не взял никого другого, правильно? Или вы там были?
— Не был.
— Ну вот, наверное, вы не знаете даже, какой проект они хотели осуществить?
Бобров посмотрел на следователя испытующе.
— Ловите небось? Хотите, чтоб ляпнул вам в масть?
— Не хочу. И так нетрудно догадаться. А чтоб ты не думал, что я хочу оболгать твоего покойного вождя и учителя, послушай кусочек записи, которую оставил в тайнике на твоей же хате хитроумный Генерал.
Турецкий включил приготовленный заранее кассетный магнитофон, вставил в гнездо кассету, и после недолгого шипения раздался густой, хрипловатый, властный голос, который, несомненно, был знаком Геннадию Боброву:
«Боброва Геннадия я прихватил на горячем, когда он Свиноматку завалил. Он, конечно, пидор с перераздолбанным дуплом, и не наша вина, что приходится с такими работать. Пригрел я этого быка, брал лаской и деньгами, потому как он полный отморозок, с какой-то войны вернулся трошки не в себе. Зато из любого ствола лупит как черт! Передаю братве этого кадра, если со мной что случится, с тем что человечка можно подрядить на одну-две аккуратные замочки. Потом лучше убрать, в разнос пойдет. Я долго его пестовал, нянькался, а у вас может терпения не хватить. А для того чтоб не артачился, я его компрой как следует придавил. Значит, первое — это Свиноматка, тут полный грех на нем…»
Турецкий выключил магнитофон. Он хотел, чтоб Бобров сам начал рассказывать. Это могло бы дать ему какой-то шанс заслужить снисхождение суда — все же убивал Секач далеко не добропорядочных граждан. С одного из братьев Смысловых сняли в больнице почти четыреста граммов золота в виде цепей, креста и перстней. Это, конечно, выпендреж, а не фамильные ценности — те хранят, как говорится, в сухом темном месте. Следователю было жаль подозреваемого. Такое иногда случается, бывает, что с некоторой натяжкой следак пытается влезть в душу подследственного, демонстрируя сочувствие и понимание. Бывает, что топит специально или же наоборот, вытаскивает. Все бывает, чего по идее не должно быть, ведь еще у кого-то из классиков сказано, что у Фемиды, богини правосудия, глаза завязаны, меч для того, чтобы карать, а весы, чтобы торговать. Чем торговать? Только тем, что имеет, — правосудием.
Александру Борисовичу Турецкому больно было смотреть на этого молодого человека, обманываемого, видно, не один раз и доведенного хитроумными негодяями до последней черты.
Геннадий Бобров обмяк на жесткой табуретке, смотрел в одну точку куда-то поверх головы следователя, но там ничего не было способного задержать взгляд, только светлое пятно на обоях, где висел в свое время портрет Дзержинского.
— Он же мне полмонеты дал, — убитым голосом произнес Секач. — Вторую половинку себе оставил, говорил: мы теперь только вдвоем одно целое, как этот располовиненный бакс.
— Дешевая романтика, Геннадий Леонидович, пойми.
— Да, конечно, теперь-то понимаю… Все, следователь, подрезал ты меня этими песенками. — Бобров показал на магнитофон. — Понимаешь, на войне мы были с дружком закадычным. Все время старались вместе держаться, как будто чувствовали: если нас судьба разбросает, смерть не пощадит. И правда, пока воевать вместе ходили, у обоих ни раны, ни царапины. А потом… Я за боекомплектом поехал, а он с какими-то хануриками вылазку решил сделать. Слух прошел, что мятежникам деньги должны подвезти, нормальные деньги, «зеленые». Вот они и решили перехватить ценный груз. Не знаю, случайно нарвались на черных или ловушка там была, только пошли они вчетвером — и в клещи. Черных целый взвод, двоих убили, двоих в плен взяли, дружка моего в том числе. Отхарили обоих всем взводом… ну изнасиловали, значит, потом живьем сожгли…
Бобров умолк, попросил сигарету.
Турецкий не встревал с вопросами, полагая, что сейчас надо дать ему выговориться, с наводящими вопросами можно и потом приставать. Помолчав, Геннадий продолжил:
— Не смог я больше там шастать с автоматом, уехал. Податься некуда, нет у меня никого. Сюда приехал. Прибиться негде, тут меня этот Гришка Кондратьев и приголубил. У меня, говорит, для тебя работа найдется, ты парень крепкий, боевой, будешь грузы сопровождать. Мне-то че, ладно, лишь бы в деле или в пьянке забыться. И вот приводит он меня к себе домой. Шикарно живет… жил… ничего не скажешь. То, се, выпивка, закуска. Он в ванне поплескался, меня пригласил. Потом за столом давай около меня тереться. Я сначала не врубился, мало ли… Ну а я после душа распаренный, голый по пояс. Он в плечо вцепился одной лапой, а другой хвать… за это самое место. Тут даже до такого идиота, как я, дошло, что «голубой» он, как небо на Багамах. В общем, такое на меня накатило, что, когда в себя пришел, Свиноматка уже остывал потихоньку. А дальнейшее вам известно, думаю, Фрол обстоятельно все изложил…
— Если бы, Гена, за тобой был только этот гомик, я сделал бы все, чтобы тебе помог хороший адвокат и ты получил по минимуму.
Бобров грустно усмехнулся:
— Если бы!.. А может, вышка — это для меня лучший выход?
— Негоже так думать!
— А так жить?! Фрол зря меня за дурака держал, кое-что все-таки знаю. Я так думаю, что меня кто-то из кодлы сдал, а?
— Возможно, — уклончиво ответил Турецкий.
— Ладно! Тогда баш на баш: Фрол на меня, я — на Фрола. Короче, дело такое: подрядились они немцам оружейный плутоний продать. Как это говорят? Проект, наверное. Проект, значит, у них долгосрочный. Для этого нашли в Германии какого-то фраера из бывших советских. К нему отправилась жена Фрола с его сыночком, учредили совместное предприятие, чтоб на его немецкий адрес товар гнать. И все у них хорошо сладилось, вот-вот первая партия поедет, да, как назло, утечка произошла, кто-то проболтался или продал информацию. Пришли конкуренты, а чего потребовали, я не знаю, только кончилось вон как — ливер наружу, и капут!
— Геннадий, вы не знаете случайно, как называется предприятие, которое в Германии?
— Совместное? Не, не знаю. Это вы и сами легко узнаете, если надо. Для того чтоб красиво партнерить с Германией и никто придраться не мог, директор Тузик с Фролом свое предприятие открыли…
Какое? — уже догадавшись, для верности спросил Турецкий.
— «Тонус».
Александр Борисович Турецкий вернулся в Москву, чтобы из центра направлять всю дальнейшую работу по розыску убийц и по пресечению вывоза за пределы России стратегического сырья. Надо было не только получить консультации о том, в каком виде и в какой таре небольшие порции радиоактивных веществ могут переправляться обычными видами транспорта. Наверное, это можно было бы узнать прямо на заводе. Там Александр Борисович конечно же в первую очередь поинтересовался, но информацию следовало перепроверить. Кроме того, надо было поставить в известность МУР и РУОП, что предполагается воровская сходка в необычное время и в не очень удобном месте — ранней весной и в столице.
Турецкий нервно прохаживался по кабинету. Его не оставляло предчувствие, что события вскоре начнут развиваться непредсказуемо и стремительно, а значит, надо, и как можно быстрее, хоть что-то успеть подготовить. Если уж не предупреждать события, то хотя бы не догонять. А чтобы не ошибиться в самом начале, надо было точно знать, кто в этом деле теперь главный, теперь, когда нет ни Колбина, ни Тузика. Две персоны могли претендовать на роль наследников-предателей или просто наследников, не замешанных в убийстве, — это заместитель Тузика Николаев и заместитель Колбина Лисовский. Лисовский, правда, трусоват. Чисто подсознательно следователю Турецкому хотелось, чтобы палачами копеевских жертв оказались их придворные. Тогда меньше сил придется затратить на поиск.
Коротко тренькнул звонок телефона внутренней связи. Отбросив на время размышления, Александр Борисович снял трубку.
— Слушаю.
— К вам следователь Величко просится, — сказала секретарша.
— Запускайте, — разрешил Турецкий.
Олег вошел в сопровождении рослого светловолосого молодого человека со слегка насмешливым взглядом. Насмешливость эта, скорее всего, носила не конкретный характер, а общемировой. Так взирают на жизнь добродушные циники.
— Здравствуйте, Александр Борисович! — поприветствовал Турецкого Величко.
А белокурый незнакомец тут же прогудел гнусавым басом:
— Здоровеньки булы!
— Знакомьтесь, Александр Борисович, это тот самый Марк Майер, которого вы из опера превратили в частного сыскаря.
— А-а! — обрадовался Турецкий и пожал Марку руку. — Ну как, отыскали блудного сына?
Марк кивнул:
— Вернулся в лоно семьи. Однако еще немного, и превратился бы в тухлого фраера. Вот спасибо Олегу, добыл маляву на предмет вломиться в чужую хату, а то бы совсем у хлопца мозги отнялись.
Олег Величко вкратце рассказал, как ему удалось через Меркулова добыть ордер на обыск, как они врывались в обитель на Петрозаводской и какой шухер пошел сейчас по Москве в связи с этими событиями.
Александр Борисович слушал и нет-нет да посматривал на капитана Майера не то удивленным, не то озадаченным взглядом. Марка немножко беспокоило такое назойливое внимание со стороны наиважнейшего следака. Он не знал, что следователь Турецкий хочет спросить его: а нет ли у вас родственника по фамилии Бобров? С первого взгляда на капитана Александр Борисович мучился загадкой: почему ему кажется знакомым лицо этого человека. Он злился на себя за то, что подводит такая всегда услужливая память. Потом вдруг осенило — Майер похож на Генку Боброва. Причем не явно, в лоб, как двойник, а чем-то неуловимым в неброских чертах лица, в каких-то жестах. После этого пришло воспоминание о некой смутной идее, которая пыталась пробиться в сознание еще в Копеевске. Сейчас она пробилась, имея вполне отчетливые очертания. А идея была такова: Бобров-Секач должен появиться на сходе воров, но это будет не настоящий Секач, и беречь эту тайну под страхом смерти будет не кто иной, как Александр Андреевич Лисовский. Он и введет Секача в высший свет темного царства… Все это очень здорово, охладил свой азарт Турецкий, но в подобных случаях не приказывают. В такую паутину лезут исключительно добровольцы, отлично знающие, чем рискуют.
— Скажите, Марк, вам очень хочется вернуться под крыло к Ивану Ивановичу Токареву? — спросил Турецкий.
— В принципе с утра я уже вернулся, но был послан…
— Куда?
— Искать мастера по снятию лифчиков в общественном транспорте.
— Веселая работа?
— Да. В тридцать восьмом автобусе меня уже приняли за сексуального маньяка и предлагали кастрировать не отходя от компостера!
— Что-то не звучит в вашем голосе молодой задор, да?
— У меня разгорается подозрение, шо у вас до меня есть предложение.
— Есть…
Турецкий выразительно посмотрел на Олега Величко. Тот прекрасно понял, что пора убираться, и заторопился по делам.
Тем временем в далеком и еще сильно заснеженном Копеевске в притихшем после кошмарных событий офисе предприятия «Тонус» в одиночестве коротал вечер Александр Андреевич Лисовский. Он остался в кабинете после работы, чтоб без помех поразмышлять над тем, как планировали Тузик и Колбин поступить с нежданными конкурентами. Лисовский догадался, что два главаря этого грандиозного по дерзости и предполагаемому навару проекта уединились на даче только для того, чтобы придумать и разработать план быстрого и безболезненного отсечения «хвостов».
Александр Андреевич не без оснований считал, что его умственный потенциал ничем не уступает мозгам Тузика и Колбина, вместе взятым.
Для начала следовало исходить из главного — из всех возможных способов и средств его командиры должны были выбрать такие, которые не создают шума и крови и даже не вызывают громких споров. Дракон, которого они прячут в мертвом, пожелтевшем от проникающей радиации сосняке, требует тишины, аккуратности и осторожности в обращении.
Самым простым и надежным способом в такой ситуации является обман. Что бы я сделал для этого? — строго спросил себя Лисовский. Наиболее просто и эффективно, к тому же проверено практикой — сунуть алчным профанам «куклу», кассету, в которой либо вообще ничего нет, либо хранится очень радиоактивный, но совершенно бесполезный шлак. Молодцы! — похвалил покойников да и себя тоже Александр Андреевич. Он не страдал манией величия, даже если директор с паханом не успели прийти к этой дешевой и беспроигрышной идее, все равно пришли бы, поэтому Лисовский с радостью принял их заочно или, точнее сказать, посмертно, в соавторы хитроумного плана, тем более что это не грозит на данном этапе никакими материальными затратами.
Лисовский посмотрел в окно. Густые синие сумерки прорезали лучи прожекторов, фонарей и подъезжающих к воротам завода автомашин. Николаев говорил, что челябинский отряд спецназа снова прибыл на учения по освобождению стратегического объекта от террористов и диверсантов. Лисовский тихо посмеивался, глядя на их суету. Коню понятно, что тусуются они здесь для того, чтобы не произошла утечка радиоактивных материалов. Это значит, что кто-то действительно проболтался. А ментам про плутоний выложили то ли истеричная Тузикова жена, то ли Секач, впрочем, оба знают мало, практически ничего, и не знают главного — как должны вывозиться кассеты с товаром.
Александр Андреевич испытал острейшее желание посетить объект, чтобы удостовериться, что товар на месте. В принципе сегодня, сейчас, никто не мог ему запрещать или заставлять его работать. Пожалуй, впервые со дня жуткого убийства Лис до конца осознал, что в копеевском звене этой грандиозной операции он — главный исполнитель и единственный претендент на всю долю навара. И даже возможный гнев воров или, того хуже, жены Фрола Ларисы, даже невнятная, но вполне реальная угроза со стороны неизвестных конкурентов — ничто не пугало Лисовского. Только одно не давало ему покоя и заставило собираться в недальний, но трудный путь — надо проверить, на месте ли товар, и приготовиться к тому, что кто-то за ним (этим товаром) придет и потребует…
В узком коридоре, который с претензией назывался холлом, дремал за столом вахтера Вася-Дурак. Заслышав легкие стремительные шаги Лисовского, он с трудом поднял большую, коротко стриженную голову, с ленивой надеждой спросил:
— Уже уходите?
— Не надейся! Съезжу на объект — и назад. Чтоб меня дождался! Все равно ведь спишь!..
— Я не сплю!
— Ладно! — отмахнулся Лисовский.
У крыльца стоял старенький, но вполне еще трудоспособный автомобиль «УАЗ», который директор завода списал и по бросовой цене продал малому предприятию «Тонус».
В салоне сзади, между двух продольных деревянных сидений, аккуратно сложены были три комплекта индивидуальной химической защиты: комбинезоны, противогазы, дозиметры.
Лисовский завел мотор и поехал по раскисшей дороге, огибающей сплошную и практически непреодолимую ограду завода. За оградой слева начиналась закрытая зона — триста пятьдесят гектаров леса, на который пришелся выброс радиоактивного облака десять лет назад. Первое время, когда по этому поводу было много шума на местном уровне, когда митинговали экологи и грибники, на границах зараженного участка стояли посты, чтобы не пускать разгильдяев в грязный лес. Потом надоело, часовые ушли, оставив вместо себя желтые щиты с предупреждением «Опасно! Высокий уровень радиации!».
Народ, в общем, оказался послушным, никто без особой нужды в желтый лес не лез. Возможно, если бы, как в Чернобыле, облако накрыло поселок или другой какой населенный пункт, мародеры шастали бы без устали. А в лесу что возьмешь? К тому же после аварии в лесу перестали селиться птицы, да и другая живность постепенно вымерла или ушла в другие места. А это отпугивало людей посильнее самых страшных плакатов.
Там, в мертвом лесу, в вывезенном и как бы выброшенном за ненадобностью большом железном шкафу покоились до поры до времени компактные, но увесистые кассеты с оружейным плутонием, тем самым товаром, который с нетерпением ожидали в Германии.
В лес Александр Андреевич въехал уже облаченный в защитный костюм. В пяти минутах езды от трассы заколдобленный проселок упирался в тупик. Здесь он оставил машину, дальше пошел пешком, увязая по колено в липком, набрякшем влагой снегу. Было совсем темно, однако Лис хорошо ориентировался среди стволов с зеленой корой и грязно-рыжей хвоей. Вскоре он был на месте, открыл ключом железную дверь с заботливо смазанными петлями и приступил к работе. Убедился, что товар на месте, и готовил теперь фальшивые кассеты, не содержащие ничего, кроме воздуха, пусть и радиоактивного, но никому не нужного.
За несколько тысяч километров от Копеевска, на берегу реки Изар в старинном городе Мюнхене, встретились в просторном кабинете двое мужчин и женщина. Сквозь огромное, почти на всю стену, чисто вымытое окно видны были подсвеченные снизу шпили-двойники Фрауенкирхе.
Женщина, некогда красавица, а сейчас склонная к полноте дама бальзаковского возраста в черной косыночке, повязанной поверх крашенных в светлый фиолет волос, звалась Ларисой Колбиной. Косынка должна была показать всем, что Лариса пребывает в трауре по безвременно умершему супругу. Лицо ее, впрочем, не носило следов слез, не было омрачено печалью, оно, скорей, напоминало пухлый, мясистый кулак.
Мужчины, составившие Ларисе компанию, разительно отличались друг от друга. Земляк Колбиной, бывший советский гражданин Борис Лазкин, отличался прекрасным аппетитом, и следствием этого были большой слой жира на бабьей фигуре и обильная потливость в любое время года.
Второй мужчина был высок, худощав, мускулист, с коротко подстриженными светлыми волосами. Одет просто и безупречно, что сразу выдавало в нем исконного жителя Германии. Звали его Хельмут Шиллер. Глубокие складки возле губ позволяли предполагать, что герр Шиллер глубоко презирает своих собеседников и немножко презирает себя за то, что вынужден работать с таким неважным контингентом.
Все трое были недовольны друг другом и чуть ли не ссорились. Причиной тому — утечка информации об ожидаемом из глубин дремучей России важном и дорогом грузе. Эти люди составляли третье, заключительное звено в операции по вывозу из Копеевска плутония.
— Хельмут, почему вы так убеждены, что проболтался кто-то там? — вопрошал Лазкин, жадно, со всхлипами опустошая бутылочку безалкогольного пива «Karamalz». — Точно так же это мог сделать какой-нибудь ваш приятель.
Шиллер покачал головой:
— В этом деле и в этом городе, Борис, у меня нет приятелей, кроме вас. Хотите сказать, что болтаете вы или Лариса?
— Очень надо! — буркнула вдова, наливая себе на три пальца водки в высокий тонкий стакан.
— Лариска, хватит! Напьешься! — предупредил Лазкин.
— Я не ты, до усрачки не напиваюсь! — отрезала Колбина. — У меня горе!..
— Оставь ее, Борис. Я полагаю, надо форсировать события, так? Когда мы сможем достаточно быстро и аккуратно доставлять груз на место назначения, конкуренты нам будут не опасны…
— А чего это вдруг — оставь?! — оскорбилась Колбина. — Вы тут без меня не решайте! Или, может, пробросить решили?..
— Не волнуйся, мадам, — проворчал Лазкин, сковыривая пробку с очередной бутылочки. — Ты — законная наследница доли Генерала, земля ему пухом.
— То-то!
— Борис, не отвлекайтесь. Давайте пройдемся по всей цепочке. Здесь все гут, так?
— Так! — гордо согласился Лазкин.
— Что Москва? Там эти… как это… джигиты, так?
— Ага, братья Месхиевы. Крутые ребята, причем работают не за бабки, а за идею.
— Вот как? Вы мне об этом не говорили, — заинтересовался Шиллер.
— Так вы, Хельмут, особо и не интересовались. Им деньги нужны, чтоб качать их любимому генералу Дудаеву. Так что эти парни свою часть работы сделают как надо. Но обманывать их опасно!
— Мы не будем обманывать, — слегка улыбнулся Шиллер. — Меня очень тревожит, как обстоят дела в Челябинске.
— Меня тоже, — угрюмо согласился Лазкин.
— Мне кажется, господин Колбин был не очень высокого мнения о том человеке, который остался, о Лисовском?
— Ну да, говорил, мол, ни рыба ни мясо. А теперь и подавно, наклал, может, в штаны и сидит трясется!..
— Это не есть хорошо, Борис.
— Да уж конечно!
— Я имею предложение: вам надо поехать туда и помогать Лисовскому.
Борис Лазкин запыхтел недовольно. Такой план его явно не устраивал.
— Может, мы зря паникуем? Лису, конечно, далеко до Генерала, зато, с другой стороны, за все время совместной работы он ошибок не делал. К тому же там Николаев сидит, пусть тоже отрабатывает свою долю!
— Это такой… — Шиллер нетерпеливо щелкнул пальцами, — помощник директора господина Тузика?
— Ну да!
— О, о нем господин Колбин также говорил — и рыба и мясо?
— Ни рыба ни мясо! — поправил компаньона Лазкин и, пряча досаду, сказал примирительно: — Ладно, давайте сначала я позвоню Лисовскому, узнаю, как там и что…
— Лисовский — говно, и ты, Борька, тоже говно! — встряла неожиданно Лариса Колбина. — В нашей шайке только и осталось настоящих мужиков — Хельмут да черножопые Месхиевы!..
Александр Лисовский возвращался в офис после беседы с полковником Сергеевым. Приглашение в милицию его не удивило: идет следствие, заходят в тупик оперативно-розыскные мероприятия. Лис вполне допускал, что убийцы так и не будут найдены, собственно, этого ему и хотелось. Ведь если их найдут, они могут рассказать, за что совершили свое гнусное злодейство. А тогда уже вторым эшелоном и грубоватый хитрец Сергеев, и пугающе культурный Турецкий возьмутся за него, за Лисовского, еще за Николаева… Вот если бы у Генерала была толковая армия, а не дубиноголовые «быки», которые тут же рассосались по новым хозяевам, не успел труп Колбина остыть, если бы несколько толковых парней, чтоб смогли нахалов вычислить, а «быки» потом в асфальт закатали бы. Но…
А вот предложение, которое Сергеев передал Александру Андреевичу от Турецкого из Москвы, его удивило. Лисовскому предлагалось под видом Геннадия Боброва, он же Секач, вывести в свет столичного воровского бомонда сотрудника уголовного розыска. Лисовский обещал подумать, и вот теперь шел и думал. Получалось, правда, плохо, очень хотелось себя пожалеть, слишком много навалилось на него неприятностей, а дело тем временем стоит. С одной стороны, ввести в воровской кагал этакого троянского коня — значит подписать себе в случае чего смертный приговор. Этот грех пострашнее сдачи в уголовку приблатненного мочилы. Сергеев, конечно, клялся, пальцы гнул, что все будет чисто, работник опытный, под постоянным контролем спецподразделений. Но что ворам, что ментам верить — тухлое дело.
…Так и не приняв окончательного решения, Лисовский вошел в офис. Внутри непривычные тишина и пустота, ни Василия-Дурака, ни секретарши. Вольницу почуяли, скоты! Думают, Лисовский — тряпка, ноги можно вытирать! С твердым намерением пометить в ежедневнике о лишении премий некоторых разболтавшихся сотрудников он вошел в свой кабинет и остановился на пороге как вкопанный.
В его кресле сидел, вперив в него гипнотизирующий жесткий взгляд голубых глаз, крепкий молодой мужчина лет тридцати. Еще один, тоже крепыш, только кареглазый и темноволосый, сидел за приставленным столиком, развернувшись к Лисовскому.
Неужто служба безопасности?! — холодея от ужаса, подумал Лисовский. В это мгновение прятавшийся за дверью третий незваный гость столь неожиданно и резко подтолкнул Александра Андреевича в спину, что тот чуть не упал, мелкими шажками выбегая на середину комнаты.
— Ну здравствуйте, господин Лисовский.
Александр Андреевич бросил робкий быстрый взгляд на произнесшего эти слова голубоглазого, ответил:
— Здравствуйте. Чем обязан?
— Плутонием, — хмыкнул голубоглазый.
— Э-э, не совсем понимаю…
— Знаешь, как подыхали Тузик с Колбиным? Если будешь прикидываться шлангом, умрешь еще страшнее!
— Конкурирующая фирма?
— Можно и так сказать.
— Можно присесть?
— Давай-давай! А то упадешь еще. Понимаешь, Лисовский, сначала мы хотели, как честные партнеры, перекупить у вас контракт по плутонию и по новым технологиям его изготовления. Вышла небольшая заминка с деньгами, а потом Генерал заартачился. Когда мы из него дух выпустили, решили: а зачем вообще платить, заберем так. Вот и пришли.
— Значит, это вы их так?..
— Нет, Лисовский, не прикидывай, как нас сдать. Работали наши люди, но не мы, алиби у нас железное.
— Понятно, конечно, против лома не попрешь, — вздохнул Лисовский. — Только вы резней своей все дело-то испортили.
— Почему?
— А в окно гляньте. Видите, кругом спецназ шастает, специально сюда на учения пригнали, чтоб даже блоха ничего за ворота не вынесла. Придется ждать, пока шум уляжется…
— Да?
Лис молча развел руками: мол, сами должны понимать.
Кареглазый слегка подался вперед, к Александру Андреевичу, и резко залепил ему пощечину широкой и шершавой ладонью, так что Лис полетел вместе со стулом на пол.
Дюжий парень, что все время держался сзади, поставил на место стул, приподнял за шиворот Лисовского, усадил на стул.
— Александр Андреевич, неужели ты не понял, что мы тебе не снимся, что спорить с нами очень больно. Твой раздолбай, которого Васей зовут, немножко в курсе ваших дел, тоже сначала хорохорился и демонстрировал карате. А потом только плакал, писал и исповедовался как перед Богом. Так что знаем мы теперь и про рыжий лес, и про железный ящик, и про то, что ты, в общем, не дурак…
Лисовский кивнул:
— Я понял. Василия хоть пощадили?
— Зачем? Обязанности свои он не выполнил, пользы никакой, удавили, чтоб не мучился от стыда…
Александр Андреевич Лисовский ощутил, как липкий страх сжимает его сердце холодными пальцами, и невольно повторил, пришлепывая мелко-мелко дрожащими губами:
— Я п-понял…