Пляска на бойне

16

— Все остальное произошло примерно так, как мы и предполагали, — сказал я Деркину. — Они связали его, немного поколотили для правдоподобия и обставили все так, чтобы было похоже на кражу со взломом, но грабителям что-то помешало. Потом отправились домой, а примерно час спустя или около того Термен позвонил в полицию. Версия у него была готова. Он отрабатывал ее уже много дней, все время убеждая себя, что это шутка.

— А теперь он хочет нанять тебя.

— Уже нанял, — сказал я. — Вчера вечером, перед тем, как мы расстались.

— Для чего?

— Он боится Стетнеров. Боится, что они его убьют.

— Зачем им это может понадобиться?

— Чтобы замести следы. Его замучили угрызения совести.

— Еще бы, сукин он сын.

— По его словам, он места себе не находит. Все думает о том, что она действительно любила его, — больше никто его не любил и никогда не полюбит.

— Такую и в самом деле поискать надо.

— И ему хочется думать, что она умерла, так и не догадавшись, какую роль играл он в ее убийстве. Что она лежала без сознания, когда он имел с ней сношение, и что она была без сознания, либо уже мертва, когда Стетнер заставил его удавить Аманду.

— Если ему надо знать это точно, пусть нанимает не детектива, а медиума.

Дело было утром в четверг. После завтрака я отправился в Северно-Центральный участок, подождал, пока появится Джо, и сейчас мы сидели за его столом. Он курил сигарету. Насколько мне известно, он бросал раз десять. И никак не мог удержаться.

— Он считает, что всем видно, как его мучит совесть. И что Стетнеру он больше не нужен.

— А зачем вообще он был нужен Стетнеру, Мэтт? Сдается мне, что он все валит на Стетнера, а на самом деле это он использовал Стетнера, а не наоборот. Насколько я понимаю, он заполучил полтора миллиона, а что с этого имел Стетнер? На скорую руку трахнулся с полумертвой женщиной?

— Пока что Стетнер получил четыреста тысяч долларов, — сказал я.

— Должно быть, я что-то прослушал.

— А я как раз и собирался об этом сказать. После того как все кончилось, когда ее похоронили и шум в газетах утих, у Термена был разговор со Стетнером. Тот сказал, что их совместное предприятие завершилось очень успешно, но, конечно, поскольку предприятие было совместным, было бы справедливо поделиться с ним добычей.

— Другими словами — гони половину?

— Примерно так. Нет, не от тех денег, которые ему достались от жены, Стетнер на них не претендовал, а от страховки. Как только страховая компания ее выплатила, он потребовал половину. Всего там получился миллион, если учесть возмещение ущерба в двойном размере, поскольку убийство считается смертью от несчастного случая…

— Вот чего я никак не могу понять.

— Я тоже, но, наверное, с точки зрения жертвы, это и в самом деле несчастный случай. Так или иначе, получился миллион, не облагаемый налогом, и Стетнер потребовал половину. Страховая компания выплатила деньги в конце прошлого месяца — для такого случая очень быстро.

— Сюда приходил кто-то от них, — сказал Джо. —Хотел знать, не считается ли Термен подозреваемым. Официально не считается, так мне и пришлось ему сказать. Я-то был убежден, что это сделал он, я ведь тебе говорил…

— Да.

— Но у нас был только один возможный мотив — деньги, а по нашим сведениям в деньгах он не нуждался, значит, и убивать ее не было никакой причины. — Он нахмурился. — А из того, что ты мне рассказал, следует, что у него и в самом деле не было никакой причины.

— Так, как он это рассказывает, — не было. Но страховая компания выплатила страховку, и Стетнер потребовал свою долю, и они договорились, что Термен будет отдавать ее Стетнеру наличными по частям, по сто тысяч долларов, якобы на приобретение иностранной валюты. На самом деле деньги должны были идти Стетнеру, но Термен получал бы взамен документы о фиктивных сделках, составленные так, чтобы в конечном счете при уплате налогов он смог списать все на убытки. Знаешь, Джо, это мне больше всего нравится. Разделить добычу с соучастником и сделать так, чтобы не платить налогов с его доли.

— Неплохо. И он отдал четыре раза по сотне?

— С недельными промежутками. Последний платеж должен состояться сегодня вечером. Он встретится со Стетнером в Маспете — будет вести оттуда телепередачу с боксерских состязаний. Он передаст ему кейс с сотней тысяч, и делу конец.

— И он считает, что после этого Стетнер его убьет. Потому что свои деньги он получит, и Термен будет ему больше не нужен, а он для него опасен, потому что его начала мучить совесть, значит, лучше с ним покончить.

— Выходит, так.

— И он хочет, чтобы ты его защитил, — сказал Джо. — Он тебе не сказал как?

— Пока нет, Я встречаюсь с ним сегодня после обеда, чтобы все обсудить.

— А потом вы поедете в этот, как его там, — Маспет?

— Вероятно.

Он загасил сигарету.

— А почему именно ты?

— Он меня знает.

— Знает? Откуда?

— Мы познакомились в баре.

— А, ты говорил — вчера вечером в этой поганой забегаловке твоего приятеля Баллу. Не знаю, зачем ты общаешься с та кой публикой.

— Он мой друг.

— Рано или поздно этот твой друг схлопочет кучу неприятностей, и тогда тебе бы лучше оказаться от него подальше. Он отлично умеет плясать на канате — скользкий, как угорь, — только в один прекрасный день ФБР сообразит, что к чему, и он угодит на казенные хлеба в Атлантскую тюрьму.

— Все это не важно, — сказал я. — Мы встретились вчера в «Грогане», потому что нам надо было поговорить в каком-нибудь тихом месте. А позвонил он мне потому, что накануне мы случайно встретились в другом баре, по соседству.

— Ты-то случайно встретился с ним потому, что занимаешься его делом. Он это знал?

— Нет. Он думал, что я занимаюсь Стетнером.

— А почему ты должен заниматься Стетнером?

Я ничего не сказал ему ни про пленку, где убивали Счастливчика, ни про убийство Арнольда Левека. Мне казалось, что все это не имеет отношения к делу. У Джо на руках висит убийство Аманды Термен, меня наняли, чтобы его расследовать, и похоже, что теперь я его раскрыл.

— Я этим воспользовался, чтобы его расколоть. Мне удалось выяснить, что он связан со Стетнером, и этого было достаточно. Если он свалит все на Бергена с Ольгой, ему, возможно, удастся выкрутиться.

— Ты считаешь, что сможешь уговорить его явиться с повинной?

— Надеюсь. Во всяком случае, займусь этим, когда увижусь с ним сегодня.

— Я хочу, чтобы у тебя был диктофон, когда ты с ним увидишься.

— Согласен.

— «Согласен»? Господи, как жаль, что вчера при тебе не было диктофона. Так часто бывает: тебе повезло, человек разговорился, выкладывает тебе все, и ему становится легче. А на следующее утро встает и не может понять, с чего это его вчера понесло, и больше до конца своих дней он никому ничего не скажет. Какого дьявола ты не зашел ко мне и не взял аппаратуру перед тем, как с ним встретиться?

— Да брось, — сказал я. — Он ни с того ни с сего позвонил мне в десять вечера и потребовал, чтобы мы сейчас же встретились. Тебя вчера вечером наверняка здесь и не было.

— Тут хватает людей, которые могли бы дать тебе аппаратуру.

— Ну да, только для этого понадобилось бы всего-навсего часа два времени и десяток звонков по телефону, чтобы получить разрешение, а главное — откуда я мог знать, что он расколется?

— Да, ты прав.

— Думаю, что смогу уговорить его явиться с повинной, — сказал я. — По-моему, он и сам этого хочет.

— Было бы неплохо, — сказал он. — Но даже если и нет, то он по крайней мере что-то тебе скажет, а при тебе будет диктофон. Когда вы встречаетесь — в четыре? Жаль, что не раньше.

— Раньше у него какие-то деловые свидания.

— Дела есть дела, да? Увидимся здесь в три. — Он встал. — А до тех пор у меня тоже дела.

Я отправился к Элейн, купив по дороге цветов и пакет яффских апельсинов. Она поставила цветы в воду, апельсины положила в большую голубую стеклянную вазу и сказала мне, что чувствует себя лучше.

— У меня еще слабость, но дело явно идет на поправку. А как у тебя? Все в порядке?

— А что?

— Вид у тебя замученный. Опять вчера просидел всю ночь?

— Нет, но мне не спалось. Дело вот-вот будет раскрыто. Еще пару часов — и конец.

— Как все это произошло? Сегодня среда, верно? Или я пару дней провалялась без сознания?

— Термен хотел излить кому-нибудь душу, а тут подвернулся я. Он чувствует, что на него давят — отчасти, наверное, я, но больше Стетнер.

— А кто такой Стетнер?

— Тот Резиновый Мужчина. — Я вкратце изложил ей наш вчерашний разговор в «Грогане». — Я оказался в нужном месте в нужное время. Мне повезло.

— Не то что Аманде Термен.

— Не одной ей, насколько я понимаю. Но за Аманду все они сядут. Если Термен даст показания и полиции удастся раздобыть какие-нибудь вещественные доказательства, дело можно будет считать беспроигрышным.

— Тогда почему ты такой мрачный? Тебе бы сейчас петушком прыгать. По-моему, в таких случаях полагается наслаждаться минутой торжества.

— Должно быть, я устал.

— А что еще?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Вчера вечером я часа два говорил с Терменом. Не могу сказать, что полюбил этого говнюка, но и радоваться мне тоже что-то не хочется. Неделю назад он мне казался каким-то хладнокровным гениальным преступником, а теперь оказалось, что он просто дурачок. Паре хитрых извращенцев ничего не стоило водить его за член.

— Тебе его жалко.

— Нет, не жалко. Я думаю, он тоже хитрый сукин сын, только он нарвался на Стетнера, который оказался похитрее. И я верю далеко не всему, что он мне наговорил вчера вечером. Не думаю, чтобы он напрямую врал, но, скорее всего, постарался представить себя в лучшем свете, чем он есть на самом деле. Во-первых, готов спорить на что угодно, что Аманда — не первая, кого он убил.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что Стетнер не так уж глуп. Он знал, что полицейские вытряхнут из Термена всю душу после такого убийства. Даже если не заподозрят его в соучастии, то будут допрашивать, чтобы как-нибудь выйти на убийц и не упустить ни одной улики. Поэтому Стетнер должен был сначала закалить его, приучить убивать. При нем убили Левека, он был соучастником, и я думаю, что он и кто-то из Стетнеров, а может быть, и оба, не раз проделывали с женщинами такое, после чего тех находили мертвыми. Вот как я поступил бы, если бы был таким, как Стетнер.

— Я очень рада, что ты не такой.

— И я не знаю, насколько можно верить этому приступу угрызений совести, — сказал я. — Думаю, он испугался и кое-что из его слов — правда. Как только Стетнер получит от него последнюю сотню тысяч, незачем будет сохранять ему жизнь. Если только он не собирается наложить лапу на все остальные деньги, что вполне возможно. А может, Термен как раз этого и боится. Не хочет расставаться с остальными деньгами.

— Но ему же все равно придется с ними расстаться? Если сознается.

— А он не собирается сознаваться.

— Но я думала, ты хочешь уговорить его явиться с повинной.

— Попробую. Надеюсь, мне удастся обработать его не хуже, чем Стетнеру.

— Хочешь, я пойду с тобой и пососу у него?

— Думаю, обойдемся и без этого.

— Ну и хорошо.

— Понимаешь, — сказал я, — мне кажется, он пытается обвести меня вокруг пальца. Может, он хочет, чтобы я вместо него убил Стетнера. Это мало вероятно, но не исключено. Может, ему нужна моя помощь, чтобы устроить что-нибудь вроде патовой ситуации, когда он оставит доказательства и свои показания, которые уличат Стетнера в случае его смерти. Если он все сделает правильно и Стетнер будет это знать, ему ничего не грозит.

— Но все доказательства, которые он предоставит тебе…

— Попадут прямо в руки Джо Деркина. Эх, черт!

— Что такое?

— Еще только половина двенадцатого, а я встречаюсь с ним в четыре. Мне надо было нажать на него вчера вечером, не дать ему времени одуматься. А все потому, что он был совершенно измотан, да и я тоже. Я думал, мы встретимся сегодня утром, но он развел тягомотину насчет каких-то деловых свиданий. Я хотел ему сказать, что он вполне может их отменить и что все дела для него уже кончились, но не смог. Знаешь, он звонил мне несколько раз вчера после обеда и молчал.

— Да, ты говорил.

— Если бы я встретился с ним утром, сейчас дело было бы уже в шляпе. Но конечно, тогда я не успел бы поговорить с Красавчиком Дэнни и ничего не знал бы про Стетнера. — Я вздохнул. — Ну, ничего, что-нибудь да получится.

— Что-нибудь наверняка получится, дорогой. Не хочешь прилечь на часок-другой? Ложись в постель, или я постелю тебе на диване.

— Нет, не стоит.

— Тебе это не повредит. А я тебя разбужу когда надо, и у тебя хватит времени зайти к Джо, так что можешь не дергаться.

— Да я все равно дергаюсь.

— Вот и я про это.

Я успел к двенадцати на собрание, а потом пешком дошел до своего отеля, перекусив по дороге в пиццерии. Я взял пиццу со сладким перцем, чтобы там наверняка были все нужные организму питательные вещества.

Может быть, это собрание так меня размагнитило, а может быть, сытная и полноценная еда, только, добравшись до своей комнаты, я почувствовал такую усталость, что решил прилечь на часок. Я поставил будильник на два тридцать и на всякий случай попросил еще и дежурного позвонить мне в это время. Сбросив туфли, я выбрался из одежды и вырубился, кажется, еще раньше, чем закрыл глаза.

Меня разбудил телефонный звонок. Я сел и взглянул на часы — было только два. Я взял трубку, собираясь рявкнуть на дежурного. Голос Ти-Джея произнес:

— Почему это вас никогда нет дома? Как я могу рассказать, что я узнал, если вас невозможно разыскать?

— А что ты узнал?

— Как звали того мальчика. Младшего. Я встретил одного парнишку, он его знает. Говорит, его зовут Бобби.

— А фамилию ты не узнал?

— На Двойке мало у кого есть фамилия, Мэтт. Да и имя тоже. Тут, понимаете, больше клички. Дурачок, Шляпа, Бутерброд. Бобби еще новенький, у него клички нет. Паренек, с которым я говорил, сказал, что он здесь появился где-то около Рождества.

Недолго же он продержался. Жаль, я не мог сказать Ти-Джею, что это не важно, — того человека, который гулял с Бобби, все равно посадят за кое-что другое, так что ему теперь долго будет не до мальчиков.

— Не знаю, откуда он взялся, — продолжал Ти-Джей. — В один прекрасный день сошел с автобуса, и все. Должно быть, там, откуда он приехал, были любители мальчиков, потому что он с самого начала пошел по этой части. И оглянуться не успел, как один тип его заграбастал и стал торговать его белой задницей.

— Кто это был?

— Хотите, чтобы я узнал? Думаю, это можно, только на счетчике двадцать долларов уже нащелкало.

Какой смысл? Теперь не составит никакого труда посадить Стетнера за убийство Аманды Термен. Есть труп, есть свидетель и наверняка найдутся какие-нибудь вещественные доказательства. А что известно об исчезновении и возможном убийстве мальчика по имени Бобби? Стоит ли гоняться за каким-то сутенером?

— Попробуй что-нибудь выяснить, — услышал я собственный голос. — Я заплачу по счетчику.

В три я явился в Северно-Центральный участок, разделся до пояса, и полицейский офицер по фамилии Вестерберг нацепил на меня аппаратуру, чтобы записывать разговоры.

— Ты уже ее носил, — сказал Деркин. — Помнишь дело той квартирной хозяйки — в газетах ее называли Ангелом Смерти?

— Помню.

— Значит, как это работает, ты знаешь. Думаю, Термен ничего не заметит. Только если он захочет лечь с тобой в постель, не снимай рубашку.

— Не захочет. Он не любит гомосексуалистов.

— Да, Ричард человек правильный. Бронежилет дать? Я думаю, тебе бы лучше его надеть.

— Поверх всего?

— Он из кевлара[35], ничего не экранирует. Не пропускает только пули.

— Пуль не будет, Джо. Никто из них пока еще не пускал в ход пистолета. А нож этот жилет пробьет.

— Иногда бывает.

— Я уж не говорю о колготках на шее.

— Да, пожалуй. Не нравится мне, что приходится посылать тебя без прикрытия.

— Ты меня никуда не посылаешь. Я тебе не подчиняюсь. Я рядовой гражданин, а диктофон беру из чувства гражданской ответственности. Я с тобой сотрудничаю, но за мою безопасность ты не отвечаешь.

— Не забыть бы мне сказать это на допросе, когда тебя привезут в пластиковом мешке.

— Не беспокойся, этого не будет, — сказал я.

— А что, если Термен проснулся сегодня утром и понял, что наболтал лишнего, и теперь ты — кончик веревочки, который надо бы отрезать, чтобы не болтался?

Я покачал головой:

— Я же для него как туз в рукаве. Я его прикрытие. Это я могу сделать так, чтобы Стетнер его не убил. Какого дьявола, он же меня нанял, Джо. Не станет он меня убивать.

— Он тебя нанял?

— Вчера вечером. И дал мне задаток — настаивал, чтобы я взял.

— Сколько?

— Сто долларов. Симпатичную такую хрустящую бумажку.

— Ну, и то хлеб.

— У меня ее уже не осталось.

— Что значит — не осталось? Отдал ему обратно, что ли? Как же он будет тебе доверять?

— Нет, не отдал. Я от нее избавился.

— Зачем? Деньги — это деньги. Они сами не знают, откуда взялись.

— Возможно.

— Деньги не знают, кто их хозяин. Это основополагающий юридический принцип. А как ты от них избавился?

— По дороге домой, — ответил я. — Мы прошлись до угла Девятой авеню и Пятьдесят Второй, потом он пошел в одну сторону, а я в другую. Из первой же подворотни вылез какой-то нищий и пристал ко мне. Я скомкал эту сотню и сунул ему в чашку. Они теперь все ходят с чашками. С пластиковыми чашками для кофе, которые всем суют под нос.

— Это чтобы можно было к ним не прикасаться. Значит, ты отдал какому-то уличному нищему стодолларовую бумажку? А как он сможет ее потратить? Кто ему ее разменяет?

— Ну, знаешь, — ответил я, — мне кажется, это уже не моя проблема, верно?