Плыви, кораблик!

ОДНА УШАНКА, ДВЕ ШАПОЧКИ И СТАРАЯ ЖЕНЩИНА

С крыши свисала сосулька, весёлая и хитрая, как нос Буратино. Мальчишка остановился, задрал голову в кроличьей ушанке и стал считать сосульки: раз — Буратино, два — Буратино, три — Буратино... Их было десятка полтора — спрятавшихся на крыше носатых Буратино. И носы у них были разные: и потолще, и потоньше, и длинные-предлинные, и совсем коротенькие.

— Кореньков! Ну, ты идёшь, Кореньков! — сердито закричала одна из девочек, шагавших впереди по улице.

— Мяу, мяу! — истошно замяукал в ответ Кореньков.

Девочки — одна в красной, другая в белой шапочке, — как по команде, отвернулись от него и двинулись дальше. Кореньков поддёрнул сползавший на бок ремешок спортивной сумки и медленно поплёлся вслед за девочками.

Дворники ещё не успели соскрести с тротуара талый снег, и в льдистой лужице плавало маленькое дрожащее солнце. Луж было много, и Кореньков, ступая по ним своими набрякшими от сырости ботинками, про себя считал: раз — солнце, два — солнце, три — солнце... Девочка в красной вязаной шапочке снова оглянулась и крикнула:

— Ну идёшь ты, Кореньков?!

— Мяу, мяу! — на всю улицу опять замяукал Кореньков.

Девочки помедлили на углу, дожидаясь Коренькова, но так как он тоже замедлил шаг, расплескав солнце в широкой сверкающей луже, они, всем своим видом показывая, что больше личность Коренькова их не интересует, свернули за угол. Кореньков, как только они скрылись за углом, поскучнел и пошёл за ними.

— А дальше куда? — спросила девочка в красной шапочке подружку.

Та сняла с плеч ранец, отстегнула крышку, достала тетрадный листок, на котором аккуратным почерком было написано: «Гвардейский переулок, дом 23, квартира 89», и снова надела ранец.

— Скажите, пожалуйста, где Гвардейский переулок? — спросила Красная Шапочка женщину с хозяйственной сумкой.

— Налево и ещё раз налево, — объяснила женщина, показывая направление.

— Большое спасибо! — хором поблагодарили девочки.

— Ох, этот Кореньков! — сказала Красная Шапочка, когда они приблизились к следующему углу.

— Да ладно, пусть... — миролюбиво отозвалась Белая Шапочка.

— А чего он! Троим поручили, трое и должны выполнять! А то мы будем работать, а он гулять! — уверенная в своей правоте, отрезала Красная Шапочка. Но Кореньков уже появился из-за угла. Девочки, дожидаясь его, приостановились у магазина готовой одежды, разглядывая за витринным стеклом платья на манекенах. Кореньков почти поравнялся с ними и тоже поглазел на манекены. Выхватил взглядом женскую фигуру в длинном платье колоколом и, как будто придерживая край подола, кривляясь, прошёлся у витрины. Сумка его совсем сползла и болталась на сгибе локтя.

— Ох, Кореньков, и когда ты только поумнеешь?! — сказала Красная Шапочка, явно подражая учительнице.

Кореньков, словно девочки тащили его за собой на невидимой верёвке, доплёлся следом за ними до разыскиваемого дома. И тут опять застрял у парадного.

Дом был старый, кирпичный. Приземистый, с тяжёлыми широкими дверями, он плотно и упрямо стоял среди более высоких, похожих друг на дружку домов новой застройки. Приделанный снаружи лифт, видимо, более позднее сооружение, был обит железными листами и напоминал бронированный шкаф. Девочки постояли возле него, посмотрели и пошли пешком по стесавшимся от времени каменным ступеням.

— Ну, ты идёшь, Кореньков, или нет? — уже с лестницы, свесившись через перила, закричала в пролёт Красная Шапочка.

— Мурзилка, Мурзилка! — нарочито противным голосом запищал Кореньков.

— Вот я скажу про тебя! — пригрозила Красная Шапочка.

Девочки сами дошли до нужной квартиры. Остановились, посмотрели на табличке, кому сколько звонить.

— Смотри, вот какие-то Полунины. Один звонок, — показала Белая Шапочка. — К ним, наверное, и нужно, — и добавила: — Только звони ты, я боюсь.

— А чего бояться? У нас же поручение, — пожала плечами Красная Шапочка. — Как её зовут?

— Полунина. Анна Николаевна.

Красная Шапочка нажала на кнопку. Звонок громко прозвучал в тихой, словно пустой квартире. Долго никто не откликался. Красная Шапочка уже снова протянула руку к кнопке звонка, но в это время послышались приближающиеся шаги и дверь распахнулась. На пороге стояла старая женщина в линялом халате, поясница у неё была перевязана серым шерстяным платком.

— Нету никакой макулатуры! — крикнула она, едва увидев девочек, и быстро захлопнула дверь.

Девочки обескураженно стояли у закрытых дверей.

— Надо было сказать, что мы не за макулатурой, — запоздало спохватилась Белая Шапочка.

— Да я хотела, — сердито сказала Красная Шапочка. — А она захлопнула. Противная какая бабка!

— Может, в другой раз придём, когда ещё кто-нибудь дома будет? — робко проговорила Белая Шапочка.

— Ну, вот ещё! Десять раз будем ходить! — И Красная Шапочка опять нажала кнопку звонка.

Снова было долгое молчание, потом медленные шаркающие шаги. Отворив дверь, старая женщина гневно закричала:

— Сказала же нету! Долго вы хулиганить будете? А ещё девочки!

Белая Шапочка испуганно молчала, а Красная всё же успела проговорить:

— Подождите! Мы не за макулатурой. Нам Полунина нужна. Анна Николаевна. Она здесь живёт?

— Полунина? — переспросила старая женщина и подозрительно посмотрела на девочек маленькими провалившимися глазами. — Ну, я — Полунина. Анна Николаевна. Чего надо?

«Значит, это она и есть! Это мы к ней шли. Шли, шли и пришли!» — подумала Белая Шапочка и ещё больше растерялась. Если бы она была одна, то сейчас, скорей всего, просто бы убежала, не выполнив никакого поручения. Зато Красная Шапочка — будто не она только что сердито бормотала «противная бабка», будто ей очень приятно было наконец увидеть перед собой Анну Николаевну Полунину, — Красная Шапочка улыбнулась скромненько и проговорила как ни в чём не бывало:

— Здравствуйте! Мы к вам.

— Ко мне? — недоверчиво спросила старая женщина.

— Да, у нас поручение, пионерское поручение, — спешно проговорила Красная Шапочка. — Мы вам будем помогать!

— Это как же помогать? — всё так же недоверчиво спросила старая женщина.

— Ну, может, вам надо за хлебом сбегать или в аптеку?

— Мне? — рассердилась старая женщина и уже хотела захлопнуть двери, но вдруг словно что-то вспомнила. — В аптеку... Ну, ладно, заходите...

Женщина, шаркая тапочками, шла впереди по длинному полутёмному коридору и сзади у неё колыхался угол обвязанного вокруг поясницы платка. Пройдя следом за ней, девочки оказались в большой с высоким потолком и широким окном комнате. Комната была просторная, светлая, но какая-то неуютная, совсем не похожая на чистенькие квартиры с новой полированной мебелью, как было дома у девочек.

Девочки исподтишка разглядывали пузатый буфет с мелкими подслеповатыми стёклами в дверцах, кровать — не деревянную, а металлическую, с тусклыми серебристыми спинками. Но пожалуй, больше всего их внимание привлекла шаткая, похожая на лесенку башенка, заставленная книгами. Такой башенки не было ни у них, ни у кого из знакомых, и девочки не знали, что она называется этажеркой.

На верхней полке этажерки стоял трёхмачтовый кораблик с белыми, а точнее, желтоватыми парусами. Он одиноко возвышался над голой поверхностью полки.

— Кто же это велел вам в аптеку ходить? — спросила женщина, роясь в ящике буфета.

— Это на пионерском сборе поручили — помогать одиноким людям, у кого родные погибли на фронте, отважно сражаясь за Родину, — стала объяснять Красная Шапочка. Вроде бы она объясняла всё верно, как говорили на сборе. Но почему-то, когда говорили на сборе, эти же самые слова звучали по-другому. А сейчас... Сейчас Белая Шапочка, слушая подружку, ощущала неловкость. Но Красная Шапочка этого не замечала: — Вот мы и взяли шефство. Тимуровская работа, — продолжала она.

Старая женщина усмехнулась. Даже не усмехнулась, фыркнула острым, похожим на пирамидку носом так, что на нём дрогнули очки, которые она надела, перед тем как стала рыться в буфете.

— И долго вы будете работать?

— Не знаем, — ответила Красная Шапочка. — Сколько скажут.

Белая Шапочка тихонько толкнула её в бок. Сначала развыступалась, а теперь и вовсе! Всё-таки не очень удобно прийти помогать человеку и сразу же сказать ему, что и пришли-то потому, что прислали, и помогать-то будем, пока велят. Поэтому она проговорила несмело:

— Мы будем... сколько Вам будет нужно... Мы и в магазин можем... И вообще...

Старая женщина нашла наконец то, что искала в ящике, — рецепт. Некоторое время постояла, раздумывая, а потом опять подошла к буфету, достала из другого ящика кошелёк, медленно отсчитала деньги:

— Ну, ладно, коли так, сходите в аптеку, а то страх божий надоело одалживаться, — сказала она непонятно.

Красная Шапочка взяла рецепт и деньги, и девочки двинулись к дверям, но старая женщина кивнула на Красную Шапочку:

— Ты сходи, а она, — указала она на Белую, — пусть останется.

«Боится, мы утащим её несчастные деньги», — обиженно подумала Белая Шапочка. Ей очень не хотелось оставаться одной в чужом доме с этой неприветливой старухой, но она не посмела возразить, тем более, что её бойкая подружка уже успела выскочить из комнаты и быстро протопала сапожками по коридору. Гулко хлопнули входные двери, и квартира снова застыла в тишине.

Белая Шапочка неловко стояла на том самом месте, где остановил её голос старухи. Та, будто не замечая её, подошла к буфету, упрятала в ящик свой кошелёк.

— Садись! — сказала она, словно внезапно вспомнила о девочке. Белая Шапочка хотела было сесть на стоящую рядом кушетку, но старая женщина сердито закричала: — Куда ты! Сюда нельзя! — И когда девочка испуганно отступила, пробормотала: — Вон стул.

Белая Шапочка, как была в пальто с ранцем за плечами, осторожно присела на краешек стула. Старая женщина опустилась на кресло и опять, казалось, забыла о девочке. Белая Шапочка не смотрела на старуху, но всё равно видела её сухое лицо, неподвижно застывшую маску желтоватой кожи.

Красная Шапочка между тем сбежала вниз по лестнице и, выскочив из парадного, чуть не налетела на всё ещё прохлаждавшегося у подъезда Коренькова.

— Светка, ты куда? — закричал Кореньков, от неожиданности называя Свету не по фамилии Мурзина и не по кличке Мурзилка, как обычно, а по имени — Света.

— Ага, не пошёл с нами, а там такие корабли! — подразнила мальчишку Света.

— Врёшь ты всё! — сказал Кореньков.

— А вот и не вру. Сам посмотри, если не веришь. Я — в аптеку, — помахала рецептом Света, зажимая, чтобы не растерять, в кулаке мелочь, — а потом — опять к ней. Пошли?

Кореньков с готовностью подхватил свою сумку, и они вместе побежали в аптеку.

... Когда люди сидят и молчат, время тянется очень медленно и тягостно. Ранец, прижатый к спинке стула, перекосился и давил на лопатку, но Белая Шапочка продолжала сидеть на краешке стула, не решаясь переменить положение, чтобы опять не разозлилась задумавшаяся старуха. От нечего делать она разглядывала висевшую на стене фотографию в ракушечной рамке. Маленькие витые ракушки когда-то были белые. От времени и пыли они посерели, и рамка была похожа на серое сердце, посреди которого темнел прямоугольник фотографии. На фотографии было трое: мужчина в рубашке с короткими рукавами и мячом в руках, голоногий мальчик в панаме и молодая улыбающаяся женщина в широкой соломенной шляпе. Они стояли на плоском песчаном берегу, а за ними простиралось море. Даже на этой старой тёмной фотографии было видно, что над берегом и морем вовсю сияет солнце.

— Это вы? — спросила Белая Шапочка, кивнув на ракушечную рамку. Спросила и испугалась. Но старая женщина в этот раз не рассердилась. Просто сказала:

— Я.

Сидеть и молчать было неловко. Белая Шапочка ещё раз окинула взглядом комнату и продолжила:

— А давайте, я пыль вытру!

— Ещё чего! — рассердилась старая женщина, но, немного помолчав, спросила: — Тебя как зовут?

— Наташа. — И они опять замолчали.

— Это мы в Евпатории, — проговорила вдруг старая женщина, разглядывая фотографию в ракушечном сердце, будто это была не её фотография, всегда висевшая здесь на стене. А может, она давно на неё не смотрела, а может, присмотрелась так, что уже и не видела её. А может, просто ей захотелось поговорить. Человеку иногда хочется с кем-нибудь поговорить, особенно если этот человек живёт один. — У нас отпуск был, и мы поехали и жили там три недели. — И она опять замолчала. Молчала и Наташа.

В коридоре прозвучал звонок. Звонили один раз — значит, к ней, к Полуниной Анне Николаевне.

— Это Света вернулась, давайте, я открою, — встрепенулась Наташа. Она бросилась к дверям и вскоре вернулась со Светой и Кореньковым.

— Вот, — протянула Света Анне Николаевне лекарство и сдачу.

А Кореньков, войдя, остановился на пороге, буркнул «здрасьте» и стоял, не сводя глаз с кораблика, возвышавшегося на башенке-этажерке. Даже сумка его замерла, коснувшись пола.

— А это ещё кто? — спросила Анна Николаевна. — Ему что, тоже поручили?

— Тоже, — ответила Света. — Это Кореньков. Сними шапку, Кореньков! Или ты не знаешь, что, входя в помещение, надо снимать головной убор?! — опять назидательным тоном учительницы сказала она.

Кореньков стащил с головы свою кроличью ушанку, и под ней оказалась русая, давно не стриженная голова. Классная руководительница Ирина Александровна уже сколько раз наказывала: «Кореньков, постригись!», «Кореньков, с нестриженой головой не смей появляться!». У Евгении Фёдоровны, учительницы, которая вела их три первые класса, Кореньков давно бы уже постригся. А почему? Потому что Евгения Фёдоровна была с ними каждый день, каждый урок. И каждый день, на каждом уроке видела Коренькова и его голову. А теперь, в четвёртом классе, у них по разным предметам разные учителя, и Ирина Александровна видит свой четвёртый «А» только на уроках истории, и тут у неё, кроме самого урока, столько дел! Кто двоек нахватал по разным предметам, и учителя пожаловались Ирине Александровне, потому что она классный руководитель четвёртого «А». Кто нарушает дисциплину, и опять учителя жалуются Ирине Александровне. Кто дёргает девочек за косички или жёваной бумагой в трубочку плюётся — снова разбираться Ирине Александровне. До Коренькова ли тут?! Ирина Александровна поглядит на него, пригрозит, а потом забудет. Потому что таких Кореньковых у неё целый класс. А Кореньков ходит нестриженый вовсе не потому, что ему нравится такая причёска. Просто у него есть куда более важные заботы. Придёшь из школы — надо пообедать. Потом посидишь, подумаешь о чём-нибудь — нужно же человеку время подумать. Потом надо выстрогать или зашкурить очередную деталь для новой модели. А тут ребята с клюшками во двор вышли, кричат снизу: «Корень! Корешок!» Ну, а потом хочешь не хочешь за уроки надо приниматься. Мама с работы вернётся — проверит. И, если уроки не будут сделаны — хотя бы некоторые, чтобы показать можно было, — ни за что не позволит посмотреть по телевизору хоккей. Кореньков всё-таки почти совсем уже собрался выкроить время и уважить Ирину Александровну, но тут началась весна. А весной уж и вовсе не до парикмахерской!

И вот сейчас, взлохмаченный, он стоял в комнате у Анны Николаевны Полуниной и смотрел туда, где на верхней полке этажерки возвышался трёхмачтовый корабль. Кто- кто, а Кореньков знал толк в кораблях. Этот был сработан мастером своего дела.

Анна Николаевна спрятала принесённое Светой лекарство в ящик буфета и повернулась к ребятам:

— Можете идти. Нет, постойте, напишите мне ваши фамилии и из какой вы школы, а то мало ли что...

Наташа обиженно потупилась, а Света достала из ранца тетрадку, вырвала листок и написала: «Мурзина, Бочкарёва, Кореньков. 4-й класс «А» и номер школы. Положила листок на стол.

Девочки двинулись к дверям, а Кореньков всё стоял и смотрел на кораблик.

— Кореньков! — окликнула Света. Но Кореньков стоял и смотрел.

— Это фрегат? — спросил он старую женщину. Но так как она ничего не ответила, он сам сказал: — Точно! Фрегат!

— Можешь подойти поближе, — разрешила Анна Николаевна. — Только руками не трогай.

Кореньков подошёл к этажерке. Фрегат был сделан, действительно, мастерски. Строитель не упустил ни одной детали. На тоненьких, устремлённых ввысь мачтах вздымались паруса. Швы обшивки были пригнаны плотно. И даже на борту аккуратными латунными буквами, потемневшими от времени, было написано: «Паллада».

Кореньков смотрел на корабль, а девочки, задержавшиеся у дверей, и Анна Николаевна смотрели на Коренькова.

— А кто его делал, этот фрегат? — спросил Кореньков.

Спросил он чуть слышно, но в тишине большой комнаты его голос прозвучал неожиданно громко. Анна Николаевна ничего не ответила. На её хмуром, застывшем в этой постоянной хмурости лице проступила боль, даже некоторая враждебность, словно вопросом Кореньков неосторожно прикоснулся к чему-то запретному. Она вдруг будто очнулась и сердито сказала:

— Ну, ступайте, ступайте. — И тяжело зашаркала по коридору, выпроваживая ребят.

Итак, состоялась наша первая встреча с героями этой повести. Сначала мы увидели просто мальчишку в кроличьей ушанке, просто девочек — Красную и Белую Шапочку. Так оно часто и бывает. Впервые взглянув на какого-нибудь человека, мы отмечаем про себя: «Высокий мужчина, с усами, в светлом плаще» или «девушка с коротко остриженными волосами, в красной кофточке». Мы их видим, но ещё ничего о них не знаем. Потом мы узнаем новых знакомых поближе. Вот и теперь мы узнали фамилию мальчишки в кроличьей ушанке — Кореньков. Узнали имена Красной и Белой Шапочки — Света Мурзина и Наташа Бочкарёва. Узнали, что все трое учатся в одном классе, четвёртом «А». А ещё вместе с ребятами познакомились со старой женщиной Анной Николаевной Полуниной. Вот пока и всё. А может быть, и не всё. Ведь мы увидели, что ребята такие разные. А старая женщина Анна Николаевна — хмурая, неприветливая. Во всяком случае, такой она показалась девочкам Свете и Наташе.

— Уф, — вздохнула Света и даже, согнув спину, поболтала руками, будто сбросила с себя тяжёлую ношу. — Ну и бабка. Прямо Баба-Яга, костяная нога.

Наташа ничего не сказала, только подумала, что её собственная бабушка, к счастью, совсем другая: весёлая, говорливая, всё время хлопочет и всех привечает. А Кореньков не подумал ничего. Он был так занят другими мыслями, что даже не подразнил Свету Мурзину, хотя момент для этого был вполне подходящий.