По Божьему следу

Тебе была бескрайность домом,

Но, Божий замысел верша,

Ты в этом мире незнакомом

Очнулась, вечная душа.

Ты никаких преград не знала,

И вдруг – лишь стены да края.

И ты впервые задрожала,

Неустрашимая моя.

И призадумалась впервые —

Ведь ты всецелою была,

А тут – всё дробно, все другие,

Их множество, им нет числа.

Все ждут опоры, ищут власти,

Кричат от боли и тоски.

И всё разорвано на части,

И всё разъято на куски.

И всё из глины и гранита,

И на грозу идёт гроза.

На всех – броня, а ты открыта,

А ты прозрачна, как слеза.

И у тебя одно есть дело:

Найти связующую нить,

Припомнить тайную всецелость

И в этом мире воплотить.

Что там, за гробом, – неизвестно,

Но здесь, всей тишиной дыша,

Из слов и дел толкучки тесной

Восходит медленно душа.

Встаёт, раздвинувши пределы,

В ничём, без ничего – жива.

Не дроби ей нужны – всецелость,

Живое Слово – не слова.

Вот так из тьмы встаёт светило,

Залив сияньем небосвод.

В ком только раз душа всходила,

Тот слово Божие поймёт.

У тишины есть музыка своя,

Великая, как Мировое древо.

И колокольный росплеск бытия

Выходит из беззвучного напева.

Безмолвье леса и недвижность скал

Во внутрь всех труб вбираются органом.

Ручей, что из беззвучья вытекал,

Становится звучащим океаном.

И вдруг морская засинеет гладь,

И задрожит звезда внутри колодца.

Но не пытайся прежде зазвучать,

Чем всё беззвучье в сердце не вольётся.

Не от себя – от Него.

Без никаких отсебятин —

Только от гула того,

Что, точно ветер, невнятен,

Что, свои волны струя,

Нам размывает пределы.

Через меня, но не я.

Не единица – всецелость.

Сквозь всю бессчётность – одно,

Нити, слиянные в ткани.

Вот когда входит Оно,

Я прерываю молчанье.

Я каждый час перед Тобой в долгу.

Но помоги – опять Тебя тревожу —

Не делать то, чего я не могу,

И сделать всё, что дух мой вправду может.

А может быть, довольно беготни,

Не надо пролетающих мгновений…

За часом час идёт, за днями дни,

И так с начала летоисчисленья.

А дом наш – в вечности. Я дома только там,

Гд е в целое сложились все со всеми

И где стоит нерукотворный храм,

Чьи линии пересекают время.

И нет уже ни завтра, ни вчера

И той сквозной, кровоточащей раны,

А есть белоголовая гора

И шелест леса тихий, неустанный.

Ложится снег на переплёт ветвей.

Есть огнь бел. Есть ангельское пламя.

И плачу я от красоты Твоей,

Немой Господь, встающий перед нами.

Шепчу беззвучно: благодарствуй,

Смотря на зарево вершин.

Вечерний свет нас вводит в царство,

Где нету множеств. Есть Один.

Один-единственный, который

Раскинул неба полотно;

Один, объявший все просторы;

Один, как сердце в нас одно.

И нет враждующих, нет сирых.

Нет брошенных, убогих нет,

Нет раздробившегося мира.

Есть целостный, единый свет.

Вечерний час, немой и строгий.

Лучи последние горят.

Напоминанием о Боге

Приходит в этот мир закат.

Напоминанием о тайне,

Из коей жизнь взошла моя, —

О безначальном и бескрайнем

Пространстве полнобытия.

Вечерний свет с картины Левитана —

Последний луч на зелень леса лёг.

Из глубины восходит к нам осанна.

Пронзая тьму, в наш мир приходит Бог.

Покрыты тусклым золотом вершины.

Земля сейчас – нерукотворный храм.

О, этот зов в бездонные глубины!

Там муки нет, но только, только там…

Вечернее богослуженье.

Закатный бесконечный свет —

Благая весть о единенье,

Забытом в суете сует.

Один – внутри бессчётно многих.

Свет догорающей зари

Был вестью о едином Боге,

Сокрытом глубоко внутри…

Здесь время встало так же, как берёзы.

Его поток шумящий вдруг затих,

Стал озером, собравшим наши слёзы

И незаметно засветившим их.

И не к концу пришли мы, а к началу,

Где сердце бьётся с Божьим в унисон.

И для того, чтоб времени не стало,

Совсем не надо ждать конца времён.

Моя душа полна сирени,

Сосной шумящею полна.

Мир этот дан для заполненья

Души, в которой нету дна.

Души, в которой нет порога.

Души, в которой всюду – вход.

Когда наполнится всем Богом,

Тогда она свой смысл поймёт.

Голубизна Твоя, голубизна,

Что так бледна сейчас и так нежна,

Как будто тайно наклонился Ты

К нам со своей надмирной высоты.

Ну да, склонился – вижу небо-склон.

Ты от меня ничем не отделён.

Почему мне время так мешает —

Весь его неумолимый ход?

Почему мне надо, чтоб без края,

Чтобы был забыт, потерян счёт?

…За домами, голосами всеми

Лес молчит, вершинами шурша,

Может быть, и вправду не на время,

А на вечность создана душа?

Твоё внимательное око,

Твой взгляд, Твой свет на склоне дня…

О, как безмолвно, как глубоко

Ты проникаешь внутрь меня!

Твоя любовь с небес струится,

Моя душа полным-полна.

И как же можно усомниться,

Ведь просияла глубина…

И настаёт мой главный час:

Вечерний свет склонён над нами.

И ясно мне: есть что-то в нас,

Что много больше, чем мы сами.

Наш смысл, запрятанный во тьму,

На час короткий ставший зримым,

Он есть. И только потому

Страданье наше выносимо.

В мир вечный не открылся вход.

Есть только сокровенный рост.

Мой тайный смысл во мне растёт,

Как дерево. Он тих и прост.

Но в совершенной тишине,

Где смолкла боль, вопрос исчез,

Он расправляется во мне,

Как песнь без слов, как выход в лес.

Всё тот же вид, всё тот же лес,

Всё та же липа надо мною.

Шум неотвязный сник, исчез,

Здесь мир пронизан тишиною.

И как вчера, шуршат листы,

Берёза старая всё та же,

Но мне неведомо, что Ты

Сейчас, сегодня сердцу скажешь.

В который раз душе дано

Ждать благодатного свиданья.

И длится вновь и вновь одно

Торжественное ожиданье.

И не уймётся в сердце дрожь,

И всё неведомо и ново.

И Ты в который раз войдёшь

С ещё не изречённым Словом.

Заря была строкой Завета.

Светилась облаков гряда.

И вот уже – лишь отблеск света,

Лишь только след, нет – след следа.

Прозрачным дымом стало пламя,

Погасла даль, простор остыл.

Но сам Господь прошёл над нами

И мне всю душу исследил.

А эти сосны, над могилой

Склонённые в вечерний час,

Полны той тихой, тайной силы,

Что к жизни вызвала всех нас.

А эти голубые ели,

Когда сгущаться стала мгла,

Про вечность мне прошелестели,

И я их тихо поняла.

Ну да, я поняла однажды,

Склонясь над именем родным,

Что вечность – это то, где каждый

От всех других неотделим…

А Будда был спокоен. Боже мой,

Какой ценою был покой оплачен!

О, тайный свет, не поглощённый тьмой,

И усмирение стихии плача…

Незыблемая эта красота,

Неуязвимая для адской рати,

Как тайна воскрешения Христа,

Оплаченная мукою Распятья.

Есть тот покой, который не зависит

Ни от чего. – Незыблемый покой

Незнаемых, держащих землю истин

И неподвижной широты морской.

Его земная буря не нарушит,

И разобьётся об него беда.

Когда покой тот заполняет душу,

Душа жива навеки. Навсегда.

Нас настигает веянье оттуда —

С седьмых, не разрушаемых небес.

Вот что узнал под древом Бодхи Будда

И вот что значит, что Христос воскрес.

Уже весь лес в густой тени,

Лишь в небе отблеск длится.

Не надо зажигать огни —

Пусть сердце загорится.

О, этот долгий Божий взгляд,

Разлившийся над нами.

Лишь для того горел закат,

Чтоб в нас продлилось пламя.

Чтоб в тихий час кончины дня,

Когда весь мир в бессилье,

Мы от небесного огня

Всю душу засветили.

Какая тайна есть в сосне?

Чьи знаки эти ветки чертят?

И почему сдаётся мне,

Что эта тайна глубже смерти?

И воскресенья смысл и суть

Совсем не в воскрешенье тела,

А в том, что найден тайный путь

В предел, стирающий пределы.

О несказанном не сказать.

Беззвучие нельзя услышать.

Но есть такая благодать

Во всём, что выше нас и тише!..

Ты вошла в мой мир как озаренье,

И, тебя всем сердцем полюбя,

Мудрости, покою и смиренью

Я учиться стала у тебя.

Через хаос всех земных событий

Узнавало сердце вновь и вновь,

Что у нас у всех один учитель —

Это неизбывная Любовь.

Жизнь души – бездомность и дорога.

И, срываясь с обогретых мест,

Я нежданно набрела на Бога

И нашла свой неподъёмный крест.

Что это – вовеки не расскажешь, —

Дальних волн космический прибой…

Ты прости меня, что эту тяжесть

Я пыталась разделить с тобой.

Путь души сквозь темноту проложен.

Но одно лишь ясно вижу я,

Что в тебе есть кроткий ангел Божий,

Бедный ангел мой, любовь моя…

Смерть рядом. Смерть в затылок дышит,

Заглядывает мне в лицо.

А ветер ветки чуть колышет,

Снежинки сыплет на крыльцо.

Лес в чуть заметной дымке сизой

Ввысь, в небо мой уводит взгляд.

Деревья в белоснежных ризах

Богослужение творят.

И незаметно, осторожно

Бог дышит в полной тишине.

Та к вот оно – дыханье Божье!

Бог в том, что не до смерти мне.

Вот что такое мощность света —

Ни ветерка. Простор затих.

И освещаются предметы

До Бога, спрятанного в них.

Всё в мире просто и спокойно,

Но огнь сей возвещает мне,

Что наше сердце многослойно,

А там, в последней глубине…

А снег идёт, идёт, идёт.

Который час? Который год?

Не важен день, не важен век,

А важен только этот снег.

Вот только эта белизна,

Вот только эта тишина,

Вот только пена и волна —

То, из чего я создана.

Мир иной. Бездонность бытия.

Может, это истинная я —

Та, которую не знает ум,

Та, в которой исчезает шум.

Та, что говорит пугливой мне:

Что же ты живёшь на стороне,

В стороне, объятой смертной тьмой,

Та к далёко от себя самой?

Может, суть бессмертная моя —

Выход из всемирной суеты?

Может быть, доподлинная я,

Господи, совсем не я, а Ты?

Может, только в том моё спасенье,