По горам и пустыням Средней Азии

Глава XIII НАЧАЛО ИССЛЕДОВАНИЙ В «СТРАНЕ БЕСПОКОЙСТВА». ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С КИРГИЗСКОЙ СТЕПЬЮ

Закончив исследование Закаспийского края, я вернулся в начале лета 1888 г. в Петербург и начал составление отчета о наблюдениях, надеясь в близком будущем продолжать изучение геологии Средней Азии, природа которой мне понравилась. Барханные и бугристые пески с их своеобразной растительностью и животной жизнью, шорами, такырами и узбоями — мертвыми руслами исчезнувших рек; скалистые горы, богатые обнажениями коренных пород и потому хорошо открывающие наблюдателю свое строение; обилие солнца, длинное лето, мягкая зима, сухость воздуха и само население, столь сильно отличающееся от жителей Европейской России, — все это очень заинтересовало меня. Многочисленные горные цепи Тянь-шаня, с маленькой частью которых я познакомился при кратковременной экскурсии из Самарканда, манили к себе, а в перспективе за ними на востоке лежали пустыни Великой Гоби, громады Куэнь-луня и нагорья Тибета, которые я знал по описаниям Рихтгофена и Пржевальского.　

Но в те годы малочисленный, недавно только организованный Геологический комитет всецело был занят геологической съемкой в Европейской России и на Урале. В Туркестане, первое исследование которого только что было закончено моими учителями И. В. Мушкетовым и Г. Д. Романовским, существовала только одна должность штатного горного инженера при генерал-губернаторе, которая могла бы дать возможность вести геологическую работу; но она была занята старым инженером. Перспектив новых экспедиций в глубь Азии не было, за исключением пятой Пржевальского, который подготовлял уже свое путешествие, но невоенного человека в свой караван не принимал.

Поэтому пришлось отказаться от мечты о продолжении работы в Средней Азии и согласиться на службу в Сибири, где только что была учреждена единственная на весь обширный край штатная должность геолога при Иркутском горном управлении. По рекомендации проф. И. В. Мушкетова, который был доволен результатом моих работ в Закаспийском крае, я получил это назначение и в сентябре уехал в Иркутск, где следующие три года изучал Прибайкалье, долину р. Лены и Ленский золотоносный район.　

Но И. В. Мушкетов помнил о моем желании исследовать Внутреннюю Азию и уже в 1892 г. провел в Географическом обществе мое назначение геологом в состав экспедиции Г. Н. Потанина на восточную окраину Тибета. Таким образом, моя мечта осуществилась и я два года изучал Монголию, Северный Китай, Нань-шань и Восточный Тянь-шань. Это путешествие описано мною в книге «От Кяхты до Кульджи», изданной в 1940 г. Академией Наук.　

По окончании этой экспедиции пришлось вернуться на работу в Сибирь, и уже надолго. Только в 1905 г. представилась возможность поработать во Внутренней Азии. Я был профессором Томского технологического института, в бюджете которого ежегодно предусматривались средства на научные командировки, и я захотел воспользоваться ими для геологических исследований на границе нашего Семиречья и Китайской Джунгарии. Эта местность была выбрана не случайно. В 1898 г. я был в гостях у известного австрийского геолога Эдуарда Зюсса, автора сочинения «Лик Земли», в котором рассмотрены основные линии геологической структуры всех материков. Я рассказывал Зюссу о своих наблюдениях в Центральной Азии и своих выводах о ее строении. Во время беседы перед нами лежала большая карта Азии, и Зюсс указал на ней одно место: «Вот область Центральной Азии, о строении которой ничего не известно. На карте здесь нанесены горные цепи, но принадлежат ли они еще Алтаю или относятся уже к системе Тянь-шаня — никто не может сказать определенно. Здесь эти две огромные горные системы соприкасаются. Сюда следовало бы послать русскую экспедицию. Ведь эта местность так близка к вашей границе с Китаем, что туда не трудно попасть».　

Я запомнил эти слова Зюсса, тем более что я сам проехал, возвращаясь из путешествия в Центральную Азию, по южной окраине этой области вдоль северного подножия цепи Боро-хоро Тянь-шаня и видел вдали на севере горный хребет своеобразного очертания. Это не был хребет обычного вида с резким гребнем, острыми вершинами, глубокими седловинами, а какое-то высокое вздутие, длинный и ровный огромный увал, южный склон которого, обращенный ко мне, был мелко и густо изрезан поперечными долинами, казавшимися на таком расстоянии (около 100 км) простыми рытвинами. Это был хр. Майли, и контраст его форм и форм близкого Боро-хоро не мог не обратить на себя внимание геолога и не заставить его задуматься над вопросом: почему такая разница?　

Эта область у границы Семиречья, несмотря на свою близость и легкую доступность, действительно оставалась почти совсем не изученной, частью даже в географическом отношении, хотя через нее проходили экспедиции Пржевальского, Певцова, Потанина, Роборовского и Козлова, направляясь в глубь Азии или возвращаясь оттуда. Но именно поэтому путешественники не обратили должного внимания на эту близкую к границе область. Когда они шли вперед, их манили далекие и более интересные страны Азии, и они торопились туда; а когда они, утомленные многомесячным путешествием, возвращались обратно, им, естественно, хотелось скорее попасть на родину, и изучение пограничной области снова терпело ущерб.　

Эта область в промежутке между высокими горными системами Алтая и Тянь-шаня представляла особый интерес и потому, что здесь, вместо высоких гор с трудными перевалами, которые окаймляют границу между Россией и Китаем на всем протяжении от Кяхты до Черного Иртыша на севере и от Памира до оз. Сайрам-нор на западе, расположены менее высокие горные гряды, разделенные широкими долинами, по которым очень легко проехать в глубь Центральной Азии. Поэтому именно здесь, по области Пограничной Джунгарии, с древних времен пролегали пути переселения народов с востока на запад и обратно. По этой области двигались в XIII в. огромные орды завоевателя Чингис-хана и растекались затем по Семиречью и Киргизской степи, покоряя себе население этих стран. Поэтому Пограничную Джунгарию можно назвать «страной беспокойства». Здесь проходили взад и вперед большие массы народов, и коренное население области не могло жить спокойно, подвергаясь постоянным нашествиям. Его вытесняли пришельцы, которые в свою очередь вытеснялись другими, и т. д.　

Если взять большой глобус или большую карту Европы и Азии и провести прямую линию из Москвы к столицам Китая: северной — Бей-пин (Пекин) и южной — Нань-кин, эта линия пройдет через Пограничную Джунгарию или очень близко от нее. Следовательно, кратчайший прямой путь, который когда- нибудь свяжет по земле и по воздуху столицы двух соседних огромных государств, должен пройти через эту область, рельеф которой, как указано выше, вполне допускает проложение такого пути и гораздо удобнее для этой цели, чем местности по ту и другую стороны от Пограничной Джунгарии, которую поэтому можно назвать также «воротами в Китай». Это название не только не противоречит названию «страны беспокойства», но вполне соответствует ему: какое же может быть спокойствие в воротах, через которые ходят и ездят взад и вперед?　

Рассматривая на хорошей карте эту область, ее горные цепи и долины, географ и геолог чрезвычайно затрудняются определить, какие из них принадлежат еще Алтаю и какие можно отнести уже к Тянь-шаню, где точно и закономерно провести границу между этими горными системами. Эдуард Зюсс, прокладывая на карте главные структурные линии материка Евразии и располагая только очень скудными сведениями по геологии этой области, испытал это затруднение и обратил мое внимание на него, как сказано выше.　

Эта интересная в разных отношениях область Азии заслуживала, конечно, не попутного, а специального геолого-географического исследования. Это удалось мне сделать в 1905 г., когда Институт отпустил средства, а я к началу мая освободился от учебных обязанностей. Средства позволили мне пригласить себе в помощники двух студентов старшего курса и дать им, таким образом, геологическую практику, а также взять с собой двух своих сыновей 14 и 17 лет, чтобы приучить их к путешествиям. Мы выехали по железной дороге в Омск, откуда поплыли на пароходе вверх по Иртышу в Семипалатинск. Здесь нужно было закупить разную сухую провизию, а также начать работу по дороге в Джунгарию, так как я хотел сначала немного познакомиться с геологией Киргизской степи до границы. Мы наняли три телеги с парой лошадей в каждой и двумя возчиками на весь путь до первого китайского города Чугучака, чтобы ехать нс торопясь, километров 40–50 ежедневно, и вести попутно беглые наблюдения. Эго должно было занять дней 10–12.　

Мое снаряжение, конечно, не было уже таким скудным, как описанное выше при работах в Туркмении, когда я ночевал под открытым небом, писал при свете костра и питался чем попало. У нас были две палатки разного типа, специальные вьючные ящики и чемоданы, складной столик и табурет, походная кровать для меня, походная кухня, фонарик, свечи, необходимые инструменты и письменные принадлежности, фотоаппарат. Мы ехали по почтовому тракту в Семиречье, но на ночлег останавливались у какой-нибудь речки или колодца, где был подножный корм для лошадей. По дороге я обучал студентов приемам полевой геологии, а вечером они учились писать дневник наблюдений. Днем делали привал часа на два для отдыха, не разбивая палаток, варили чай, завтракали, а вечером готовили ужин.　

Почтовый тракт из Семипалатинска идет до г. Сергиополя на юг, пересекая несколько цепей невысоких гор и холмов и промежуточные между ними широкие долины с небольшими речушками или котловины без стока. Местность вообще неживописная, безлесная, представляющая гористую или холмистую степь, как и вообще северная часть Казахской республики, которую прежде называли Киргизской степью. Характерный, сильно сглаженный, однообразный рельеф этой степи получил название мелкосопочника. Он вообще свойствен древней горной стране сложного строения, которая долгие периоды подвергалась процессам размыва и выветривания, мало-помалу сглаживавшим и смягчавшим все неровности, понижавшим горные цепи и группы, заполнявшим долины, делавшим склоны пологими. Только в отдельных местах среди этого мелкосопочника встречаются более высокие горные группы и цепи, с более крутыми склонами, более частыми скалами, небольшими ущельями, с более богатой растительностью — рощами, зарослями. Таковы в Киргизской степи горы Кокчетавские, Баян-аульские, Каркаралинские, Улу-тау, Еремень-тау.　

Вблизи почтового тракта, по которому мы ехали, была также небольшая группа живописных гор Аркат, для осмотра которой мы свернули на запад и сделали у этих гор дневку. Горы Аркат представляют довольно большой массив гранита (как и большинство упомянутых более высоких гор степи), который поднимается плоским куполом, рассеченным живописными ущельями, а но окраинам распадается на отдельные красивые холмы с отвесными боками, на стенообразные гряды, сложенные из громадных глыб гранита, похожих на матрасы или подушки. Процессы выветрниванья округляют углы и ребра глыб гранита, лежащих друг на друге, расширяют трещины между ними и создают те причудливые формы, которые называют матрасовидной отдельностью. Рис. 23 и 24 дают понятие о внутренней части гор Аркат и о разрозненных холмах их восточной окраины с «матрасами» разного типа и положения, с впадинами выветриванья.

^{Рис. 23. Матрасовидная отдельность гранита внутренней части гор Аркат в Казахстане близ почтового тракта Семипалатинск — Сергиополь}

^{Рис. 24. Отдельный холм гранита с матрасовидной отдельностью и нишами выветривания на восточной окраине гор Аркат в Казахстане}

На последнем переезде к Сергиополю тракт пересекает несколько более высоких, но также плоских гряд, составляющих западное продолжение хр. Тарбагатай, с которым мы познакомимся ближе; на запад от тракта его уже называют Акча- тау, а еще далее Чингиз. С высокого перевала через эту цепь вдали на юге чуть видны были снеговые вершины Джунгарского Алатау; с ним мы также еще встретимся.　

Сергиополь в то время представлял небольшую деревню, хотя и числился уездным городом. Теперь он называется Аягуз по имени речки, на которой стоит, и является станцией Туркестано-Сибирской железной дороги. Мы проехали его днем и остановились только часа на два, чтобы закупить провизию и попить чаю из самовара. Здесь от тракта в Семиречье, в г. Копал и г. Верный (ныне Алма-Ата) отделялся влево, на восток, тракт к китайской границе, на который мы должны были свернуть. Но он пролегает вдоль южного подножия Тарбагатая по почти ровной степи, т. е. мало интересен для геолога. Я знал из литературы, что имеется еще другая дорога, идущая по горам южного склона, более трудная для проезда, но более интересная. Я уговорил наших возчиков ехать по ней; они здесь никогда не бывали, но согласились, надеясь найти в горах лучший корм для лошадей, чем на голой степи подножия.　

Мы поехали по этой дороге, которая вскоре отделилась от почтового тракта, и не пожалели. Хотя она в ряде мест представила затруднения для телег в виде крутых и каменистых подъемов и спусков, а в других местах даже терялась и приходилось ехать целиной, но зато мы видели более живописную местность, пересекли несколько горных речек, осмотрели много выходов горных пород. По этой дороге мы не встретили ни оседлого населения, ни даже кочевников, очевидно уже поднявшихся выше на свои летовки.　

На тракт мы выехали к большому селу Урджар, населенному, как и следующее село Муканчи, переселенцами из Украины, которые принесли сюда в степь свои хозяйственные навыки в виде чисто выбеленных изб с цветными наличниками и ставнями на окнах, с палисадниками и посаженными вдоль улиц деревьями, длинными телегами, пахотой на волах и т. п. (рис. 25). Села были зажиточные, реки Урджар и Хатын-су, берущие начало в Тарбагатае, давали возможность орошения полей, что было необходимо в этом сухом климате. От Урджара мы ехали уже по тракту; дорога в горах дальше была слишком трудна. Здесь ровную степь подножия разнообразили отдельные скалистые холмы, интересные для геолога, как горка Джай-тюбе (Змеиная) и целый ряд других до пограничного села Бахты (Захаровка). На севере все время тянулись высоты Тарбагатая, уже освободившиеся от снега, а на юге до горизонта расстилалась степь с отдельными горками; вдали зеленели камыши и желтели пески вокруг озер Сасык-куль и Ала- куль и еще дальше поднимались высоты Джунгарского Алатау.

^{Рис. 25. Улица с. Муканчи на р. Хатын-су у южного подножия Тарбагатая, населенного переселенцами из Украины}

В с. Бахты мы остановились у таможни, чтобы получить пропуск в ближайший китайский город Чугучак к русскому консулу. Таможенный чиновник, убедившись из открытого листа семипалатинского губернатора, что мы едем в научную экспедицию, даже не смотрел наш багаж. Дорога до Чугучака (20 км) очень скучная, большей частью по солонцовой степи с зарослями чия — злака, растущего отдельными большими пучками или снопами в рост человека или даже всадника, с стеблями, твердыми почти как проволока, и метелкой цветов (рис. 26). Чий мы уже встречали в Киргизской степи кое-где, но в Центральной Азии он очень обыкновенное и полезное растение. Его твердые стебли животные не едят, а только обрывают молодые метелки. Но из стеблей кочевники делают цыновки для стен и пола своих юрт, веники и коврики, а в зарослях чия мелкий скот укрывается от зимних метелей.　

Кроме зарослей чия по дороге встречались площади солончаков с влажной почвой, густо покрытой белыми выцветами солей, производившими впечатление снега, контрастировавшего с зеленью кустов солянок и солнечной жарой. Ближе к Чугучаку появились фермы китайцев, имевшие вид маленьких фортов, так как все жилые и хозяйственные постройки скрывались за глинобитной стеной с зубцами, иногда и башнями по углам квадрата. Вокруг них зеленели огороды с разными овощами и рощи деревьев. На севере тянулась цепь Бахтинских скалистых гор, а за ней высоко поднимались зеленые склоны Тарбагатая.

^{Рис. 26. Чиевая степь площадки с выцветами соли по дороге из с. Бахты в г. Чугучак. На заднем плане Бахтинские горы — предгория хр. Тарбагатай; вид с дороги на северо-запад}

В Чугучаке мы остановились у подворья русского консульства, расположенного не в китайском городе, а в пригороде, населенном русскими торговцами, татарами, киргизами, узбеками, с небольшими домами и широкими немощеными улицами, с лавками и садами. Консула С. В. Сокова я знал уже по г. Кульдже, возвращаясь из экспедиции в Центральную Азию; тогда он был драгоманом (переводчиком) у консула Успенского. Я списался с Соковым еще из Томска по вопросу об организации экспедиции, и он уже нанял для нас помещение недалеко от консульства и подыскал проводника, знающего дороги в Джунгарии. Он же выдал нам паспорт на китайском и монгольском языках, визированный китайским уездным начальником Чугучака и разрешавший путешествия по Джунгарии с научной целью. Во время снаряжения экспедиции мы часто посещали его. Он жил одиноко, так как его жена ради обучения детей проживала за Уралом.　

Устроившись в своей квартире, мы принялись за организацию каравана. Нужно было купить семь верховых лошадей — пять для нас и двух для проводника и его сына, которого он брал в качестве конюха при караване. Проводник Гайса Мусин Мухарямов, татарин из Казани, жил уже много лет в Чугучаке с большой семьей, имел в окрестностях заимку у подножия Бахтинских гор, где занимался огородничеством, но больше посредничал по разным торговым делам. В конце XIX в., когда организовалась русско-китайская золотопромышленная компания для возобновления добычи золота в брошенных рудниках в горах Джаир, Гайса был у нее подрядчиком по доставке лесных материалов, инструментов и провианта и объездил при выполнении подрядов почти всю Пограничную Джунгарию. Он хорошо говорил по-русски и по-киргизски, понимал немного по-китайски и поэтому являлся не только хорошим проводником, но и переводчиком, что было необходимо для собирания географических сведений о стране — названий гор, рек, перевалов, населенных пунктов. Вместе с сыном, который оказался хорошим помощником, он принял участие во всех трех экспедициях по Джунгарии и принес большую пользу для успеха наших исследований.　

Для багажа я хотел купить верблюдов, но Гайса отсоветовал, потому что в Чугучаке их было мало и они были дороги, а также потому, что верблюд весной линяет, в начале лета его кожа почти голая и под вьюком легко повреждается, а в высоких горах, которые мы собирались посетить, вылинявший верблюд очень чувствителен к дождю и холоду. Крутые подъемы и спуски в горах, тропы, усыпанные щебнем, также вызвали бы много затруднений при пользовании верблюдом в качестве вьючного животного. Зная местность, Гайса советовал мне купить или нанять под вьюк ишаков, т. е. ослов. Ишак везет вьюк почти такого же веса; как лошадь; он хорошо ходит по горам, не боится холода и сырости, очень невзыскателен в отношении подножного корма, как и верблюд ест всякий бурьян, и поэтому для ишаков не нужно брать с собой овес, что пришлось бы делать для вьючных лошадей.　

Мне в путешествиях приходилось иметь в качестве вьючных животных большею частью лошадей, реже — верблюдов, в Китае также мулов. Ишаков можно было сравнить с мулами, с той разницей, что ишак слабее мула, т. е. везет меньший груз, но зато он менее взыскателен, тогда как вьючный мул привык к стойлу и хорошему корму, а подножный он даже не умеет щипать. Поэтому я решил попробовать ишаков. Подсчет всего багажа экспедиции, включая запас овса для верховых лошадей (ввиду плохого подножного корма во многих местах), муки и других припасов для людей, показал, что нужно иметь 20 ишаков. Такого числа продажных ишаков на базаре не было, но Гайса нашел подрядчика, узбека Бусука, занимавшегося перевозкой разных грузов и имевшего 22 ишака. Мы сошлись в цене их найма помесячно. Бусук хотел сам поехать верхом на своей лошади и взять двух пеших рабочих-погонщиков.　

Таким образом у нас составился солидный караван из 10 человек, 8 верховых лошадей и 22 ишаков. Покупка лошадей, изготовление седел, сбруи и двух бочонков для воды, покупка овса, муки и наем ишаков заняли целую неделю. Купили также несколько баранов в качестве живой провизии, с тем чтобы возобновлять их число прикупкой при удобном случае у кочевников в горах.　

Отмечу, что ишаки в качестве вьючных животных вполне оправдали себя в условиях путешествия по Пограничной Джунгарии, и я провел с ними все три экспедиции, но в следующие две покупал их, что было выгоднее найма. Ишаки, конечно, имеют свои недостатки: они боятся глубоких бродов через реки; на каменных россыпях в горах легко могут ущемить свои маленькие копыта в щелях между камнями и сломать ногу. Под вьюком они не идут цепочкой, как верблюды и лошади, а бегут гурьбой, как вьючные яки; поэтому вьюки трутся и ударяются друг о друга и могут повредиться или свалиться. Ишаки также теряют силу при продолжительных холодных дождях или снегах на высоких горах. Поэтому на очень высоких снежных горах, а также в сибирской тайге, в очень болотистых местностях и в сыпучих песках ишаки не годятся; в болотах и песках — потому, что глубоко вязнут и выбиваются из сил. Но в условиях Центральной и Средней Азии (вне сыпучих песков и альпийских гор) ишаки, пожалуй, не уступят верблюдам, разве только при больших безводных переходах, так как их нужно поить ежедневно.　

Глава XIV ПО ДЖУНГАРСКИМ ВОРОГАМ ДО оз. ЭБИ-НОР

В начале июня наш караван выступил, направляясь на юг к р. Эмель. Эта река течет по очень широкой долине, ограниченной на севере высоким хребтом Восточный Тарбагатай, составляющим непосредственное продолжение хр. Западный Тарбагатай, с которым мы немного познакомились на пути из Сергиополя в Чугучак. С юга долину окаймляет хр. Барлык, зубчатый гребень высшей цепи которого, еще с пятнами зимнего снега, был хорошо виден на горизонте позади передовых гряд. На востоке долина почти замкнута склонами высоких плато хр. Уркшар и, сильно суживаясь, уходит дальше между последним и Тарбагатаем к массиву Коджур, разбиваясь на долины двух рек Кара-эмель и Сары-эмель, образующих р. Эмель и окаймляющих Коджур с юга и с севера. На западе среди долины Эмеля видны низкие скалистые холмы и группы холмов, в промежутке между которыми река выходит из долины и впадает в довольно большое озеро Ала-куль.　

Из Чугучака мы выступили не рано, так как в первый день путешествия много времени отнимает распределение багажа по вьюкам и всякие сборы; кроме того, консул не хотел отпустить нас без обеда. Поэтому мы прошли только часа два на юг и остановились на ночлег среди той же чиевой степи, которую уже видели на пути из с. Бахты (см. рис. 26).　

На следующий день мы уже к полудню доехали до р. Эмель и остановились здесь на ночлег, так как нужно было осмотреть скалистые холмы Лаба, Маниту и Арал-тюбе, поднимающиеся на обоих берегах среди зарослей камыша и чия. От Чугучака до Эмеля у этих холмов 32 км. Хотя вода в реке очень мутная желтая, но мы не преминули выкупаться после долгого пути по Киргизской степи и пребывания в пыльном городе. Река Эмель не широка и не глубока, так что местами, где она разливается шире, летом вполне проходима вброд (рис. 27). На холмах мы провели несколько часов, осматривая обнажения, выяснившие нам состав холмов; они оказались глубоко размытыми массивами изверженных пород.

^{Рис. 27. Река Эмель близ брода на маршруте из г. Чугучака к хр. Барлык. Снимок с левого берега на правый, на котором видны кусты чия и обрыв лёссового слоистого суглинка}

Еще один день пути привел нас к подножию хр. Барлык; шли по степи, недалеко от речки Чигыр, вдоль которой попадались китайские фермы и пашни. Упомяну кстати порядок нашего движения, соблюдавшийся в общем во время всех трех　путешествий по Джунгарии: вставали с восходом солнца, укладывались, пили чай, вьючились и часов в семь выступали. Караван ишаков под надзором Бусука и его рабочих двигался шагом без остановок. Гайса ехал впереди каравана, а я, студенты и Абубекир (сын Гайсы) ехали позади него, останавливаясь для осмотра выходов горных пород, и потом рысью догоняли караван; студенты по очереди вели маршрутную съемку пути. Мои сыновья, не имевшие определенных обязанностей в пути, ехали с караваном или со мной. На обед мы не останавливались, а закусывали в седле хлебом или сухарями, холодным мясом, сухими фруктами. Ехали часов до трех пополудни, когда останавливались на ночлег. Рабочие развьючивали ишаков, Абубекир расседлывал лошадей, мы ставили свои палатки. Их было три: в одной помещался я с одним из сыновей; при ней был и стол для работы; в другой жили студенты и другой сын, третью занимали Гайса, Бусук и рабочие; возле нее разводили костер для варки пищи. Устроив стан, мы пили чай с сахаром, но без хлеба, для утоления жажды после длинного перехода с работой на жаре, по нескольку чашек с прибавкой клюквенного экстракта, если вода была плоховата. После чая, отдохнув немного, я обходил окрестности для осмотра выходов горных пород, захватив обычно и ружье на случай, если встретится дичь; с той же задачей в разные стороны посылал и студентов. Сыновья в это время занимались приготовлением ужина. Вернувшись с экскурсии, я и студенты подробно записывали в дневник все наблюдения за день, кратко описанные уже в записных книжках на ходу, разбирали, этикетировали и заворачивали в бумагу собранные образчики пород. К закату солнца поспевал ужин. У нас был складной стол, сиденьем служили один табурет и вьючные ящики, так что мы ели с некоторым удобством. После ужина и чая студенты уходили в свою палатку, а я нередко еще кончал дневник при свете свечи, но вскоре все ложились спать.　

Лошади и ишаки после некоторой выдержки отпускались на пастбище вокруг стоянки, а к ночи пригонялись и привязывались. Лошади получали небольшую порцию овса. Ночевали мы обычно вблизи какой-нибудь речки, источника или колодца, но в бочонках, составлявших вьюк одного ишака, всегда был запас свежей воды на случай необходимости ночевать в безводном месте или у колодца с плохой, соленой водой, годной только для животных.　

Не очень высокий и плоский перевал через северную цепь Барлыка, представлявшую безлесные горы, привел нас на четвертый день в живописную долину р. Цаган-тогой. По берегам этой речки с чистой водой тянулись рощи тополей, ивы, джигды,[4] заросли разных кустов и чия. В тени деревьев мы раскинули палатки. Набирая воду в чайники, заметили, что в речке плавают целые стайки крупной рыбы, и занялись ее ловлей, так как удочки у нас были. Поймали с десяток для ужина. Гайса предупредил, что у этой рыбы, которую он назвал маринкой, брюшная полость выстлана черной ядовитой пленкой, которую непременно нужно удалять перед варкой. Но когда рыбу вскрыли, в ней никакой черной пленки не оказалось, и мы съели уху и вареную рыбу без дурных последствий. Очевидно, Гайса ошибся; в реках и озерах Средней Азии действительно часто водится ядовитая маринка, но встречается и похожая на нее другая, называемая осман, и мы ловили ее.　

Перевалив через вторую цепь Барлыка, в этой западной части хребта также невысокую и степную, мы спустились к более крупной речке Тасты, верховье которой находится в горах Кер-тау, высшей цепи Барлыка; она впадает, как и Цаган-тогой, в оз. Ала-куль. Мы остановились у выхода этой речки из гор и сделали дневку ради экскурсий. Я отправил обоих студентов вверх по р. Тасты на целый день для осмотра гор, а сам поехал на минеральный источник — Барлыкский арасан, расположенный в горах западного склона, в долине между реками Тасты и Цаган-тогой, чтобы осмотреть его. Он известен как целебный, и здесь устроен небольшой курорт, на который приезжают больные из наших городов и сел — Лепсинска, Урджара, даже Зайсанска и Семипалатинска. Нужно упомянуть, что источник находится на русской земле. Граница между нашими и китайскими владениями шла от таможни Бахты на юг через р. Эмель и затем по западному склону Барлыка, где ее охраняли китайские посты, расположенные в 30–40 км друг от друга. В промежутках между ними граница ничем не обозначена, и мы свободно переходили через нее взад и вперед на своем маршруте, который до оз. Эби-нор шел все время то по русской, то по китайской земле.　

Курорт находится в узкой долине небольшого ручья, ограниченной безлесными холмами, недалеко от ее устья. Горячая сернистая вода вытекает в нескольких местах из-под правого склона и проведена по желобам в ванное здание. Недалеко от него стояли два или три домика, в которых приезжие могли нанять комнату и получать стол. Никакого врачебного надзора не было. Курортом заведывал какой-то смотритель, содержавший также столовую. Больные брали ванны по своему усмотрению и по указанию врача, пославшего их на курорт. Горячие серные ванны летом дополнялись жарой. В этой узкой долине между безлесными холмами была такая духота, что при ее обходе для изучения обнажений мне пришлось, в первый и последний раз за время трех экспедиций, накрыть голову мокрым платком во избежание солнечного удара. Никаких развлечений на курорте не было; несколько деревьев возле домов давали немного тени, других во всей долине не было, и прогулки по ней в жару едва ли были приятны. Но смотритель уверял, что серные ванны прекрасно помогают при ревматизме и разных накожных болезнях, почему лечиться приезжают издалека, несмотря на скромную обстановку курорта.　

На нашу стоянку я вернулся к вечеру; вскоре приехали и студенты; они проехали километров 10 вверх по долине р. Тасты, текущей в довольно живописной долине с рощами, подобными тем, которые мы видели на Цаган-тогое.　

С высоты холмов у курорта, на западе, невдалеке было видно оз. Ала-куль, занимавшее большую площадь среди плоских берегов с ключевыми болотами и зарослями камышей, а в северной половине с сыпучими песками. В это озеро, кроме рек Тасты, Цаган-тогой и Эмель, впадающих с востока, с севера текут речки Урджар и Хатын-су, а с запада, из Джунгарского Алатау, несколько мелких. Но несмотря на такой приток воды, озеро не имеет стока, и вода его горько-соленая; весь приток расходуется на испарение в этом сухом климате. Озеро замечательно тем, что среди него возвышается большой скалистый остров Арал-тюбе и второй маленький того же названия, что кажется странным при плоскости его берегов. С большим островом у местного населения была связана легенда, которую узнал и сообщил средневековый путешественник.　

Это озеро расположено в северном устье широкой долины, которая отделяет хр. Джунгарский Алатау от цепей Барлыка и Майли-Джаира и называется Джунгарскими воротами, так как по ним можно легко проехать из Семиречья в Джунгарию. В южном устье ворот расположено оз. Эби-нор. Джунгарские ворота известны местному населению тем, что по ним в холодное время года дуют страшной силы ветры, называемые «ибэ». Это более теплый воздух из пустыни Джунгарии стекает в более холодную Балхаш-Алакульскую впадину. Температура его выше нуля, судя по тому, что снег на его пути тает, но люди застывают вследствие его огромной силы, пронизывающей человека. Ибэ дует периодически день-два, иногда неделю, а потом на некоторое время затихает. Из-за этого ветра в Джунгарских воротах нет ни одной зимовки кочевников, а пограничные посты вдоль русско-китайской границы, которая идет вдоль ворот, прячутся от ветра в горных долинах той и другой сторон.　

Гумбольдт в книге «Центральная Азия» сообщил, что, по словам киргиз, на о-ве Арал-тюбе в оз. Ала-куль имеется пещера, из которой и вырывается ветер ибэ. Однажды киргизы, которым этот ветер надоел, закрыли вход в пещеру бычачьими шкурами и завалили их камнями, чтобы преградить выход ветру. Но он, собравшись с силами, разбросал камни и шкуры и гуляет попрежнему, сметая караваны верблюдов в озеро. Сила ветра, по словам киргиз, действительно такова, что итти против него даже навьюченный, т. е. тяжелый, верблюд совершенно не может. Ветер несет песок и мелкий щебень и бросает их в лицо.　

Хотя летом ибэ не дует, но в его силе мы убедились сами. На дне Джунгарских ворот недалеко от оз. Эби-нор я видел грядки из голого мелкого щебня, форма которых показывала, что они наметены ветром, дувшим с юга. Этот щебень имел величину в кедровый орех и немного больше, т. е. камешки такой величины ибэ переносит по поверхности земли. Грядки имели 30–40 см высоты и крутым склоном были обращены на север.　

Я не поехал к оз. Ала-куль, так как плоские берега его не представляли интереса, а лодок на озере для плаванья на остров не было. Впрочем, этот остров был осмотрен еще в 1841 г. геологом Шренком, который пещеры на нем не нашел и описал состав его скал. Но позже я узнал, что волны озера по временам выбрасывают куски каменного угля, пласты которого, очевидно, выходят на дне озера. Один геолог, работавший 20 лет спустя в этой местности, слышал от местных жителей, что где-то среди болот восточного берега озера выходила жидкая нефть. Местный бай, киргизский начальник, велел засыпать этот выход и строго запретил говорить о нем русским. Если это правда, то наличие нефти и угля во впадине озера представляет большой интерес и нуждается в дальнейшем изучении.　

Со стоянки на р. Тасты мы пошли дальше на юг по Джунгарским воротам для их изучения. В первый день дошли до р. Кепели и устроили здесь опять дневку, так как я нашел окаменелости в горных породах берегов этой речки, позволявшие определить возраст толщ, слагающих горы Барлык, и послал студентов вверх по речке для дополнительных сборов, а сам поехал с сыном в горы Большие Кату, которые совершенно уединенно высятся среди ворот к югу от конца оз. Ала- куль. Они оказались интересными тем, что разрезаны поперек глубоким ущельем с отвесными стенами, представляющими прекрасные обнажения. Мы проехали по всему ущелью, а затем объехали горы с юга. На этом пути случилось маленькое происшествие: я ехал впереди с Гайсой, а сын немного отстал. Вдруг Гайса вскрикнул и помчался назад. Я увидел, что сын упал с лошади и лежит на земле, а лошадь спокойно стоит возле. Оказалось, что он просто задремал в седле, которое было плохо подтянуто и свернулось вместе с ним на бок. Хорошо, что лошадь была очень смирная и не потащила его вместе с седлом по каменистой дороге, так что он отделался легкими ушибами.　

С р. Кепели мы передвинулись на р. Теректы, последнюю, вытекающую из Барлыка в ворота и окаймленную по правому берегу высокими обрывами из галечных древних отложений той же речки, прорезанных современным руслом. К югу от нее по восточной окраине ворот тянутся низкие скалистые гряды Джавлаулы, очень мрачного вида. Очевидно, бури ибэ, которые мчатся через эти гряды, мешают развитию на них растительности и способствуют образованию на голых камнях, «пустынного загара», или «лака пустыни». Этот лак в виде черной блестящей тоненькой корочки покрывает не только все утесы, но и мелкие и крупные обломки пород на склонах холмов и на дне долин и котловин. Наблюдателю кажется, что все утесы и камни вымазаны смолой или черным лаком, и эта очень мешает работе геолога, так как эта корка скрывает естественный цвет и вид камня и заставляет геолога бить молотком по всем утесам, чтобы увидеть, какая порода слагает их… В Центральной Азии я уже не раз встречал этот лак пустыни, но, помнится, он нигде не был виден так часто, как в Джунгарии.　

С р. Теректы мы направились поперек ворот к их западному склону, сначала через редкие заросли саксаула и песчаные холмы с кустами тамариска, а потом по плоскому валу, который ограничивает с севера небольшое озеро Джаланаш и отделяет его от впадины, с зарослями камыша и болотом, примыкающей к южному заливу оз. Ала-куль. Этот вал состоит из мелкой гальки и песка и, может быть, искусственно насыпан для проезда (если не набросан прибоем озерка). Через него просачивается вода озера, которое поэтому пресное. Караван пошел дальше на юг, а мы отстали ради купанья в озере, и я успел еще съездить к устью соседнего ущелья в близких горах Джунгарского Алатау, где обнаружил целую рощу деревьев дикой яблони. Позже я встречал это дерево, дающее небольшие, но вкусные плоды, еще в нескольких местах Джунгарии, но всегда в ущельях, укрытых от сильных ветров и открытых на юг.　

В этот день мы ночевали на довольно большой речке Токты, вытекающей из ущелья в Джунгарском Алатау. Студенты съездили вверх по ущелью, где в 2–3 км находился русский таможенный пост, укрывшийся там от бурь ибэ, свирепствующих в воротах. Из этой экскурсии они привезли очень мало наблюдений, очевидно потому, что большую часть времени провели в гостях у таможенного чиновника, который в этом глухом углу, конечно, был рад приезжим.　

Речка Токты, выйдя из ущелья, теряется в камышовых болотах на дне ворот, из которых вода просачивается в оз. Джаланаш и питает его. От этой реки мы шли еще день вдоль подножия Джунгарского Алатау на юг, ночевали у ключа в предгориях Алатау, а на следующий день пересекли ворота наискось к маленькому оазису у холмов Ко-адыр на восточной окраине ворот. Здесь была роща тополей, заросли камыша, источник хорошей воды и рядом длинная цепь голых холмов с интересными обнажениями. Поэтому была устроена дневка для подробного осмотра их и поездки к оз. Эби-нор, возле которого не было ни пресной воды, ни травы.　

Холмы мы изучили в тот же день, разделившись на три партии; я осмотрел северную треть, а студенты среднюю и южную. В холмах часто выступал массивный гранит, склоны которого нередко были очень неровные, словно источенные какими-то гигантскими насекомыми-камнеедами: они были покрыты довольно глубокими впадинами разной величины (см. рис. 44).

Но над гранитом в разных местах еще сохранились остатки тех пород, в которые гранит вторгался в расплавленном состоянии в глубине земной коры и сильно изменял их, метаморфизировал, как говорят геологи, тем жаром, который он отдавал при остывании, и теми парами и газами, которые из него выделились. Эти породы представляли разные темные и светлые кристаллические сланцы и также были словно изъедены, но только мелкими впадинами в 1–2 см в диаметре и в глубину, словно старое дерево, источенное жуками (рис. 28). Все эти впадины образовались в результате выветриванья в пустыне при помощи ветра ибэ, который выметал из впадин зерна минералов, освобожденные выветриваньем.

^{Рис. 28. Обломок кристаллического сланца, 10X13 см, с мелкими ячейками выветривания}

Во время дневки я отправил студентов и одного из сыновей в экскурсию на юго-запад к отрогу Джунгарского Алатау, доходившему до оз. Эби-нор, а сам с другим сыном поехал на юг прямо к озеру по пустыне на дне ворот. Она представляла то голые столовые холмы, усыпанные щебнем, то площади покрытые грубой рябью из мелкого щебня, наметенного ветрами ибэ и упомянутого выше. Ближе к озеру стали попадаться холмики в 4–5 м высоты, сплошь покрытые кустами тамариска (рис. 29).

^{Рис. 29. Тамарисковые кучевые пески в пустыне Джунгарских ворот к северу от оз. Эби-нор}

Это был особый тип песчаных скоплений, который я уже часто встречал в Монголии. Позже, в дополнение к типам песков барханных, грядовых и бугристых, я прибавил этот тип, назвав его кучевым. Он возникает там, где сыпучего песка для переноса ветром сравнительно немного и имеется довольно обильная растительность, под защитой которой песок накопляется, образуя кучи различной величины, зависящей от того, какое растение служит защитой. Так, кусты тамариска, густые и крепкие, создают кучи в 3–5 м высоты и 10–15 м в диаметре. Колючий хармык, небольшой куст с тонкими ветками, гнущимися к земле под тяжестью листочков и сладко-соленых ягод, создает кучи в 0.5–1 м высоты, похожие на могильные насыпи (рис. 30), расположенные сотнями друг возле друга, словно на кладбище. Снопы чия создают вокруг себя еще меньшие кучки, а заросли тростника дают начало очень плоским и широким кучам. Так как ветер приносит не много песка, то он нс может быстро засыпать весь куст и погубить его; куст продолжает расти, отчасти засыпаемый песком, а вместе с ним растет и куча, но до известного предела. Когда куча достигнет той высоты, при которой корни куста уже не могут проникать до слоя почвы, содержащего достаточно влаги, необходимой для его жизни, куст начинает засыхать, мало-помалу теряет листья, мелкие веточки и перестает быть защитой для песчаного скопления. Тогда ветер начинает развевать кучу, перенося песок на близкие живые кусты, и куча становится развалиной.　

^{Рис. 30. Хармыковый тип кучевых песков па дне одной из впадин Центральной Азии (фото П. К. Козлова)}

Уже за несколько километров до озера я заметил старые береговые валы, набросанные прибоем, сложенные из мелкой гальки и гравия и доказывающие, что не так давно оз. Эби- нор занимало большую площадь, а теперь усыхает. Можно полагать, что прежде все озера Джунгарских ворот — Эби-нор, Джаланаш, Ала-куль и Сассык-куль — сливались друг с другом и, может быть, даже соединялись с оз. Балхаш. Это могло быть еще в начале XIII в., так как путешественники Рубруквис и Плано-Карпини в описании своего пути сообщают, что долго ехали вдоль большого моря.　

Северный берег Эби-нора, к которому мы подъехали, плоский и почти голый. Мы решили купаться, но, когда вошли в воду, озеро оказалось таким мелким, что пришлось отойти метров на 100, чтобы вода доходила до пояса. Дно озера состояло из вязкого серого ила, в который нога погружалась до щиколотки. У самого берега по воде бегали мириады каких-то мелких мух. Вода очень горько-соленая, и киргизы называют озеро Ить-шпескуль, т. е. «озеро — Собака не пьет».　

На юг озеро тянулось далеко, и вдали за ним поднимались предгория хр. Боро-хоро Тянь-шаня; там вдоль них проходила большая китайская дорога Бей-лу (т. е. северная) из Урумчи в Кульджу, по которой я ехал 11 лет назад, возвращаясь из путешествия в Китай. У Эби-нора маршруты двух экспедиций почти сомкнулись. На западном берегу озера видны были большие пески, а вдоль восточного берега заросли камышей; там поднимались пологие склоны хр. Майли, куда мы намеревались проехать.　

На обратном пути, между столовыми холмами, мы наткнулись на несколько антилоп-дзеренов, и мне удалось подстрелить одну из них. Это было очень кстати: живые бараны, взятые из Чугучака, были уже съедены, а в воротах мы нигде не встретили кочевников и не могли возобновить запас мяса.　

Студенты вернулись из экскурсии позже, сделав интересные наблюдения. На отроге Джунгарского Алатау, который доходит до самого берега Эби-нора, они видели на высоте 10–20 м над уровнем озера скопления сыпучего песка в виде дюн. Но по неопытности они не выяснили происхождения этого песка — нанесен ли он с каких-либо сыпучих песков по соседству или же представляет ископаемые дюны, т. е. образовавшиеся в то время, когда уровень Эби-нора был гораздо выше и вода омывала утесы мыса, на котором ветер наносил с берега песок.　

Студенты привезли с собой мальчика-киргиза лет семи-восьми, оборванного и голодного. Он заблудился; его семья кочевала где-то в долине р. Боро-тала, впадающей с запада в Эби-нор. Мы его накормили и напоили, после чего он крепко заснул. Но на следующее утро мы обнаружили, что мальчик ночью исчез. Он, очевидно, отдохнув и подкрепившись, побоялся остаться у чужих людей и отправился назад к своей семье.

Глава XV В ГОРАХ МАЙЛИ И БАРЛЫК

На следующий день караван направился на юго-восток, медленно поднимаясь по очень пологому склону хр. Майли, который представлял каменистую пустыню с очень скудной растительностью. Выступавший здесь повсюду камень в виде выходов горных пород, представлявших несколько длинных и толстых жил гранита, а главным образом крупного и мелкого щебня, обметался очевидно ветрами ибэ, которые уносили весь мелкий материал. Один конический холм оказался состоящим целиком из обломков белого кварца и, повидимому, представлял редкую по форме цилиндрическую кварцевую жилу. Затем мы вошли в горы по ущелью какого-то ручья, в котором попадались небольшие рощи тополей и заросли кустов. Потом маршрут пересекал несколько небольших массивов гранита, прорвавших толщи осадочных пород, и мы могли хорошо наблюдать контакты, т. е. места соприкосновения гранита и этих пород, и изучать воздействие первого на последние. Между массивами тропа сделала несколько перевалов; один из них был очень крутой, но наши ишаки хорошо преодолели его, доказав свое уменье носить вьюки по горным тропинкам. С верблюдами мы испытали бы здесь затруднения. Ночевали в глубоком красивом ущелье р. Чатам. Студенты, ходившие под вечер вверх по ущелью, очень близко видели крупного горного козла (таутеке), но, к сожалению, у них не было с собой ружья. А пополнение провизии было бы очень кстати, так как мясо антилопы, убитой в воротах, уже испортилось вследствие сильной жары и студенты, поевшие его в этот день на ужин, ночью испытали неприятные последствия.　

Еще два дня мы шли на северо-восток по южному склону хр. Майли, затем поднялись по ущелью Керегетас на высокий перевал в красивых зеленых и лиловых сланцах и спустились с него в долину р. Лабы к тому месту, где река, прорываясь через южную ступень хребта, промыла глубокое непроходимое ущелье. Потом шли вверх по этой долине, где я увидел слабо нарушенные красные песчаники более молодого возраста. После жары и бесплодия Джунгарских ворот здесь было прохладно, а растительность богата. Склоны гор были покрыты густой травой, в долинах журчали чистые горные ручейки, местами окаймленные зарослями кустов; лошади и ишаки отъедались после постных дней в воротах. Но летовок кочевников мы на своем пути нигде не встретили, хотя горы вполне оправдали свое название Майли, т. е. жирные.　

На последнем переходе по южному склону к подножию высшей ступени хребта я был поражен следующим фактом. Выходов горных пород в виде зеленых и серых сланцев и песчаников попадалось довольно много, но ни в одном из них нельзя было определить условия залегания пластов, т. е. направления их простирания и падения, которые необходимы для понимания строения гор. Все выходы состояли из обломков этих пород, то плотно спаянных друг с другом, то рассыпавшихся под ударом молотка. Это была сплошная каша обломков, словно какая-то гигантская сила переломала и передавила пласты. И это замечалось на протяжении нескольких километров до самого подножия высшей ступени. Поэтому я должен был сделать вывод, что здесь проходит широкий пояс разлома, по которому происходило движение и раздробление целых толщ. Дальнейшие наблюдения в Джунгарии подтвердили этот вывод и показали, что все хребты представляют здесь так называемые «горсты», т. е. длинные клиновидные участки земной коры, ограниченные с обеих длинных сторон трещинами разломов, по которым они выпирались вверх и поднимались над соседними участками на различную высоту. Почти все хребты этой интересной страны состоят из ступеней, отделенных друг от друга поясами разломов и поднятых на различную высоту, т. е. представляют ступенчатые горсты. Ступени, конечно, более или менее сильно расчленены размывом, силой воды речек, стекающих по ним (рис. 31).　

^{Рис. 31. Разрез ступенчатого горста — хр. Джаир с севера на юг:}

^{1 — северная ступень, 2 — высшая, 3 — средняя, 4—южная}

Исследования показали также, что Джунгарские ворота, эта странная широкая долина, пересекающая наискось горы, отделяя Джунгарский Алатау от хребтов Барлык и Майли, составляющих его продолжение, представляет противоположность горста, именно «грабен», также ограниченный с обеих сторон разломами, но не поднявшийся, как горст, а опустившийся в виде провала, большого понижения, рассекшего, разъединившего горы, ранее составлявшие одно целое.　

С описанного подножия, где раздробленные в кашу горные породы показали наличие широкого пояса разлома, мы поднялись на высшую ступень горста Майли и очутились на равнине. Обычно мы представляем себе, что горный хребет состоит из более или менее высоких крутобоких или плоских вершин, разделенных седловинами и расположенных вдоль оси хребта. Хребты Джунгарии в большинстве имеют другой вид. Так как они представляют, как сказано, ступенчатые горсты, то самая высокая ступень их при достаточной ширине может сохранить еще свою первоначальную, до разломов и поднятий, ровную поверхность в промежутках между верховьями долин, уже врезанных в эту ступень с той и с другой стороны. При небольшой ширине она может уже утратить ровные участки. Более низкие ступени обычно расчленены сильнее, но и на них иногда попадаются ровные участки. Высшая ступень Манли сохранила еще ровные участки между верховьями долин, врезавшихся в нее с юга и с севера. И, как это ни странно на первый взгляд, по высшим ступеням большинства хребтов Джунгарии пролегают главные кочевые дороги, по которым кочевники идут весной на свои летовки, распределяясь затем постепенно по верховьям долин обоих склонов. По этим высшим ступеням легко можно проложить на значительное расстояние автострады, колесные и даже железные дороги, если бы это понадобилось.　

С высшей ступени Майли мы спустились по одной из поперечных долин в широкую продольную долину р. Куп, которая отделяет Майли от хр. Барлык, и остановились возле русла, врезанного небольшим ущельем в дно долины. На склонах ущелья были интересные выходы горных пород, содержавших окаменелости и в одном месте представлявших разрыв и смещение пластов в виде сброса, который мои студенты никак не могли различить сами, пока я не показал его им.　

От р. Куп нам предстояло, возвращаясь в Чугучак, пересечь весь Барлык. Чтобы сделать два пересечения сразу в разных местах, я разделил караван на две партии и одну в составе всех ишаков под надзором Гайсы, студентов и старшего сына направил по кратчайшей дороге через Барлык, а сам налегке с одним вьюком, младшим сыном и Абубекиром поехал вниз по р. Куп, чтобы пересечь восточную часть хребта. Мой путь проходил отрогами главной цепи хребта, выдвигавшимися в долину р. Куп и разделенными долинами его притоков. Затем эти отроги прекратились, мы подъехали к главной цепи, поднялись на довольно высокий перевал Алтын-эмель и, спустившись с него, заночевали здесь. На следующий день ехали по длинному и скалистому ущелью северного склона, в низовьях которого я обнаружил в породах разные окаменелости. Добыча их заняла много времени, и нам пришлось еще раз ночевать в устье ущелья. Нужно заметить, что Барлык очень широк в западной половине, поэтому пересечь его в один день нельзя, но он быстро суживается к востоку, где сохраняется только главная, сильно понизившаяся цепь, которую легко пересечь в один день.　

В последний, третий день мы спустились по равнине северного подножия хребта, где попадались пашни и фермы китайцев на речках, текущих из гор. Равнина спускается полого к р. Эмель. На этом пути мы съехались с главной частью каравана, которая пересекла Барлык в течение двух дней по его более широкой части, и вместе прибыли в Чугучак.　

Шла еще только половина июля, и я намеревался, после нескольких дней, предназначенных для отдыха людей и животных и для возобновления припасов, посвятить еще месяц изучению гор к северу от Чугучака и пройти через них в г. Зайсан, где закончить экспедицию. Но здесь мой караван неожиданно сократился. Студенты заявили, что они удовлетворены полученной геологической практикой и желают уехать домой на отдых. Хотя первоначально я приглашал их на все лето для работы, но теперь был рад их отказу, так как убедился за два месяца путешествия, что геология их не интересует, что у них мало выносливости и помощь от них в работе, судя по дневнику, который они вели в своих боковых экскурсиях, очень небольшая. Последнее пересечение Барлыка было описано ими очень плохо. Они уехали в Бахты и затем на почтовых лошадях в Семипалатинск, а мой караван направился на север. Добавлю, что оба упомянутых студента геологами не сделались.

Глава XVI ПО ТАРБАГАТАЮ, МАНРАКУ И САУРУ

Исследование Тарбагатая я начал с Бахтинских гор, небольшого кряжа, прислоненного к южному подножию Тарбагатая и составляющего как бы передовую цепь, отделенную от главной некоторым понижением. Мы провели в кряже целый день, нашли среди скалистых гор долину с ручейком, подножным кормом и обнажениями красивого розового мрамора. У восточного конца этого кряжа находилась заимка (ферма) нашего проводника Гайсы. На следующий день, выйдя из Бахтинских гор, мы миновали равнину, орошенную речками из Тарбагатая, на которой были китайские пашни и фермы, и затем вступили в поперечную долину южного склона этого хребта, орошенную р. Кара-китат. Недалеко от устья этой долины в ней расположена угольная копь, доставляющая в Чугучак плохой уголь; на копи не было никого, мы видели запертый домик, несколько ям и небольшую штольню, вероятно брошенную, так как вскрытый в ней уголь больше походил на глинистый сланец, сильно передавленный при образовании горных складок. Одно из обнажений на крутом склоне ущелья показало мне опрокинутую складку, разорванную сбросом.　

Немного выше копей долина Кара-китата становится трудно проходимой, и дорога, ведущая на перевал Хабар-асу через Тарбагатай, круто поднимается на гребень отрога между двумя поперечными долинами и идет вверх по нему, все время вдоль русско-китайской границы, которая от таможни Бахты тянется к Бахтинским горам, пересекает их наискось и подходит к этому отрогу. Мы долго поднимались по нему и остановились на ночлег в зеленой ложбине, не доходя перевала. В эту ночь испытали первый морозец, хотя шла только вторая половина июля (старого стиля); мы были уже на высоте более 2000 м.　

Поднимаясь по отрогу, мы видели слева, в поперечном ущелье этого склона, высокие белые скалы мраморов. Одна из них называется Ак-тас (белый камень). Г. Н. Потанин, изучавший Тарбагатай впервые 80 лет назад, пишет в своем отчете, что это название изменено на Кунег-уя по следующему поводу.　

В половине скалы выветрилось нитеобразное углубление, в котором поселилась чета орлов: так как утес был высок и отвесен, то орлиное гнездо было неприступно. Киргизы спустили с вершины утеса на канате подойник, наполненный камнями. Гром, произведенный ими, когда потрясли подойник, поравнявшийся с гнездом, напугал находившихся в гнезде орлят. Они выскочили из гнезда и упали на дно долины, где их переловили. Отсюда и название «кунег-уя»: кунег — подойник, уя — гнездо.[5]

Характер хребта на линии нашего пути показал, что и Тарбагатай представляет ступенчатый горст; его водораздел расположен на высшей ступени, которая отчасти сохранила свою ровную поверхность, хотя ширина ее небольшая. Вершины вблизи перевала были очень плоские, верховья долин обоих склонов представляли широкие, частью заболоченные ложбины. Вдоль гребня хребта также пролегает большая кочевая дорога, как и вдоль других хребтов Джунгарии; по ней проехал и описал ее Г. Н. Потанин. По его словам, дорога была гладкая и ровная, и только в пределах гранитного массива Коджур (т. е. шероховатый) проезд затруднялся громадными обломками (скалами) гранита. Этот массив по дороге занимает около 15 верст. Но подъем по хребтовой дороге от перевала Бургасу- тай (Кузеунь) очень затруднителен: приходится спускаться в две глубокие седловины, которые разделяют две резко очерченные группы Алтуайт и Дастар.[6]

Ввиду того, что дорога уже была описана, мы не пошли по ней, а с перевала Хабар-асу круто спустились в долину северного склона, где пришлось видеть перекочевку киргиз на осенние пастбища. На больших высотах, где находились летовки, стало уже холодно, часто случался град или снег, пора было спуститься ниже. Перекочевывал большой аул. Важно шагали верблюды, навьюченные решетками и войлоками юрт и разной утварью, поверх которых восседали женщины с маленькими детьми. Мужчины верхом на лошадях, иногда на быках, гнали табуны лошадей, гурты крупного и мелкого рогатого скота. Подростки скакали взад и вперед, больше для развлечения, чем по делу. Животные ржали, мычали, блеяли и поднимали пыль, люди перекликались. Женщины в белых головных уборах мерно покачивались на своих высоких сидениях, дети ревели или смеялись. Перекочевка представляет большое развлечение для кочевников.　

Из этой долины в ее низовьях, где горы обоих склонов уже превратились в холмы, мы повернули на восток, чтобы пройти вдоль северного подножия Тарбагатая и затем сделать второе пересечение хребта. Здесь, перейдя границу, мы оказались уже в русских пределах. Но, как и на всем подъеме вдоль самой границы на перевал Хабар-асу, мы не встретили никакого пограничного караула, и, подобно тому как в Джунгарских воротах, можно было свободно переходить с китайской земли на русскую и обратно, никого не спрашивая и даже не видя. Два дня мы шли на восток и один день дневали ради экскурсии в горную группу, расположенную отдельно, севернее подножия. Дорога пересекала несколько речек, текущих с хребта по широким безлесным долинам. Тарбагатай вообще лишен лесов, если не считать ими заросли казацкого можжевельника, большей частью представляющие крупные зеленые клумбы, реже — отдельные кривые деревья, на высшей части хребта.　

В скалистых горах к северу от нашего пути я встретил во время экскурсии большую стаю горных курочек, кикликов. Эти птицы, величиной с небольшую курицу, водятся на всех горах Джунгарии, выбирая каменистые склоны, на которых им легко укрываться от врагов и где в расселинах и под нависающими камнями они вьют гнезда. Преследуемые охотником, они всегда бегут вверх по склону и прячутся между камнями, а достигнув гребня, вся стая взлетает и переносится на противоположный склон долины или на другую гору. Охотиться за ними не так легко: они бегают быстро, а желто-бурое оперение их похоже по цвету на траву и кустики склонов гор, выжженных солнцем. Пока птенцы еще маленькие, самка при виде неприятеля начинает клохтать и птенцы разбегаются, прячась в кустах и под камнями. Убегая по склону, киклики также клохчут, перекликаясь друг с другом. Во время путешествия мы как-то поймали двух птенцов и хотели их выкормить и приручить. Но они целый день не принимали пищи, и пришлось отпустить их на волю.　

Сделав два перехода на восток, мы повернули на юг, пересекли северную цепь хребта по довольно высокому перевалу и спустились в долину р. Терс-айрык, отделяющую эту цепь от главной. В этой долине попадаются тополя и заросли кустов, а в ее верховьях, по словам Гайсы, китайцы моют золото, хотя эта местность лежит в русских пределах. Из долины мы вышли в обширную котловину Чиликты, отделяющую Тарбагатай от Манрака и Саура и представляющую ровную степь, а в центральной части ключевые болота, из которых вытекает р. Канды-су на запад. Но в этот раз мы быстро повернули из котловины в предгорья главной цепи Тарбагатая к перевалу Кузеунь, лежащему на колесной дороге из Чугучака в Зайсанск. На подъеме к перевалу миновали русский таможенный пост, где в первый раз за все время путешествия проверили наши паспорта. От перевала Хабар-асу граница между Россией и Китаем идет по гребню Восточного Тарбагатая, так что его южный склон находится в Китае, а северный в России. Таможенный пост у перевала Кузеунь был расположен на колесной дороге для взимания пошлин с товаров, провозимых из Чугучака в Зайсанск. Но вряд ли много дохода от пошлин приносил этот пост русскому государству, если товары на вьючных животных можно было свободно перевозить через неохраняемую границу не только ночью, но даже днем, обходя посты Кузеунь и Бахты.　

Окрестности этой таможни запомнились нам еще и потому, что на склонах гор вблизи нее среди травы росла в большом количестве прекрасная дикая клубника, которой мы и поели вдоволь вместо завтрака.　

Миновав перевал, некрутой и невысокий, что обусловлено значительным понижением Тарбагатая к этому месту, мы оказались снова в пределах Китая и повернули на восток вдоль по южному склону хребта, опускающемуся к долине р. Сары- эмель, составляющей правую вершину р. Эмель и отделяющей Тарбагатай от высокого массива Коджур и его западного продолжения — гор Кайкан и Джилантель. Мы шли вверх по этой долине, по дну которой струился ручей, ограниченный болотистыми лужайками. Слева поднимались скалистые склоны низкого Тарбагатая, справа уходил к небу крутой и выпуклый склон Коджура, прорезанный несколькими ложбинками с кустами и клумбами можжевельника. Вершина р. Сары-эмель ушла в глубь Коджура, и мы, миновав низкий, совершенно незаметный перевал Бай-мурза, очутились в обширной котловине, которая на географических картах была изображена в виде огромного горного узла. Из него расходились в разные стороны хребты Саур, Тарбагатай, Коджур и Семистай. То, что мы увидели, наглядно показало, что картографические сведения об этой местности, расположенной у самой границы, были совершенно ошибочны, — вместо узла мы нашли котловину, на дне которой расположен пограничный русский пост Чаган-обо. Казачий офицер, проживавший здесь с десятком казаков, был очень рад нашему приезду, и мы провели у него весь вечер.　

Наблюдения показали, что Тарбагатай, сильно понизившись и сузившись, круто обрывается у западного края котловины; Саур ограничивает ее высокой стеной с севера, протягиваясь с запада на восток, а Коджур, соединенный понижением с хр. Семистам, пролегает южнее котловины, и от него тянется на северо-восток гряда невысоких гор Тепке, которая упирается вдали в стену Саура, значительно более высокую. Эти горы ограничивали с юго-востока котловину, которая на севере соединялась с котловиной Чиликты, упомянутой выше. Таким образом, Тарбагатай с Сауром совсем не соединяется, а Коджур и Семистай, связанные друг с другом широким понижением, соединены с Сауром грядой низких гор, которая упирается в его южный склон.　

Интересно было отметить, что рядом с безлесными горами Тарбагатая, Коджура и Семистая на той же абсолютной высоте горы Тепке по северному склону были покрыты лиственницей, распространявшейся на них со стороны Саура, где это хвойное дерево образует большие леса.　

Возле поста Чаган-обо я оставил ишаков с большей частью багажа, так как хозяин их заболел и нуждался в отдыхе, а сам с облегченным караваном направился опять в китайские пределы, чтобы ближе познакомиться с местом соединения Саура с Семистаем и Коджуром через горы Тепке, т. е. разобраться в деталях горного узла, показанного на картах. Мы направились на юг в горы Тепке, в их безлесную западную часть, поднялись на перевал Керген-тас, достигающий 2013 м высоты, и спустились с него в западную часть широкой долины Кобу, которая тянется далеко на восток, отделяя Саур от Семистая и его продолжения в виде гор Аргалты и Салбурты. В западной половине она орошена р. Кобук, в восточной безводна. Мы ближе познакомимся с ней в дальнейшем. В этот раз мы видели только ее западный конец, по которому, спустившись с перевала, прошли до р. Дя-мунгул, вытекающей из Саура, и остановились возле заброшенной буддийской кумирни Матеня. Вдоль этой речки до самой кумирни тянется ряд старых лиственниц, выходящий из ущелья в Сауре. Странно было видеть вдоль речки вместо тополей и тальника эти лиственницы среди высокой лугово-степной долины.　

Долина Кобу населена монголами, которых киргизы и китайцы называют калмыками. Ими управляет отдельный князь, резиденция которого и вблизи нее буддийский монастырь с ламами находятся далее к востоку у подножия Саура. Река Кобук и вытекающие из Саура многочисленные речки хорошо орошают долину, дно которой представляет луга и хорошие пастбища, сменяемые вдоль подножия Семистая сухой степью. Вдоль длинной оси долины вблизи кумирни Матеня возвышаются небольшие холмы, а восточнее, вдоль левого берега р. Кобук, тянется невысокий скалистый кряж Кара-адрык. С севера возвышается высокой стеной Саур, разрезанный отдельными глубокими ущельями; с юга такой же стеной, но очень скалистой, долину ограничивает хр. Семистай, местами обрывающийся красными утесами. В общем долина Кобу — огромный грабен, глубокое понижение по разломам, подобно Джунгарским воротам.　

От кумирни Матеня мы направились вверх но р. Дя-мунгул до подножия Саура и на следующий день сделали налегке экскурсию вверх по ущелью этой речки в глубь хребта. В устье ущелья видны были ясные ледниковые морены, доказывавшие, что прежде, в ледниковый период, ледник спускался с высот Саура до этого места. Выше по ущелью мы видели целый ряд ледниковых отложений, в верховьях крутой боковой долины заметили еще свежую конечную морену небольшого ледника последней эпохи оледенения в виде голого серого вала из щебня, из-под которого вытекал ручей. Но подняться до современного ледника в самых верховьях долины мы не могли по недостатку времени. Он находится слишком далеко и высоко, там, где над поверхностью Саура поднимается выше линии постоянного снега цепь плоских вершин Мус-тау с небольшими ледниками. В верховьях ущелья сквозь тучи по временам чуть показывалась снеговая вершина.　

После этой экскурсии мы поднялись на перевал Чаган-обо, расположенный в том месте, где горы Тепке примыкают к южному склону Саура, поднимающемуся значительно выше, и спустились по западному склону этих гор, покрытому лесом лиственницы, как и соседний склон Саура. Лес был довольно густой, и после целого лета работы в степи и степных горах приятно было ехать по лесу, видеть мох, папоротники и другие растения, напоминавшие Сибирь. Варить чай и ужин можно было на хорошем костре из валежника, а не на скупом огоньке из хвороста или кизяка. Но ни дичи, ни людей мы в лесу не встретили; видели признаки работы золотоискателей в виде шурфов, небольших разрезов и остатков строений.　

Спустившись по р. Чаган-обо, мы завернули в другое ущелье южного склона Саура, открывающееся в восточный конец котловины Чиликты. Здесь к нам присоединилась и ишачная часть каравана, подошедшая от поста Чаган-обо. Вдоль подножия Саура по сухой степи котловины мы прошли до места смычки Саура с хр. Манрак, представляющим в сущности суженное и пониженное продолжение первого, а на следующий день пересекли Манрак по колесной дороге из Чугучака, которая с перевала Кузеунь в Тарбагатае идет прямо сюда через котловину.

Северный склон Манрака оказался состоящим из двух ступеней с холмистой поверхностью; по северной, на которой я обнаружил третичные отложения с остатками рыб, мы шли еще целый день на восток и спустились с нее по ущелью, врезанному в ее откос, к обширной долине, на которой расположен г. Зайсанск, а к западу от него большое озеро Зайсан-нор. Зайсанск имел вид скорее украинского села с белыми домиками и широкими улицами, обсаженными деревьями.　

В Зайсанске пришлось закончить первую экспедицию в Пограничную Джунгарию, продать лошадей, рассчитать Гайсу с сыном и Бусука с ишаками. Гайса и его сын получили в подарок по лошади, и все уехали по колесной дороге в Чугучак, а я с сыновьями поехал почтовым трактом через г. Кокпекты, Калбинский хребет, Устькаменогорск и предгорья Алтая в Барнаул, где сел на пароход, доставивший нас в конце августа в Томск.　

Эта первая экспедиция дала мне общее знакомство с Пограничной Джунгарией, несколькими ее хребтами, долинами, тремя озерами. Выяснились совершенно новые представления о составе и строении горных цепей этой страны в виде ступенчатых горстов, о наличии глубоких грабенов в виде Джунгарских ворот и долины Кобу. Но несколько крупных хребтов — Коджур, Уркашар, Семистай и Джаир еще не были посещены, как и вся юго-восточная часть страны, где также были реки, озера, пески. Посещенные хребты, именно Барлык и Майли, нуждались в дополнительном изучении, тогда как Тарбагатай, Саур и Манрак, полностью или большей частью расположенные в русских пределах, могли быть отложены. Важно было поторопиться с изучением китайской части Пограничной Джунгарии, пока можно было попадать туда так свободно, как попала наша экспедиция. Поэтому уже в следующем году, используя возможность выезда из Томска в начале мая и свободу от учебных занятий в связи с всероссийской забастовкой высших школ, я вторично поехал в Чугучак.

Глава XVII ПО хр. ДЖАИР И ЕГО ЗОЛОТЫМ РУДНИКАМ

В экспедицию 1906 г. я взял с собой только одного студента М. А. Усова, который уже проявил большой интерес к геологии. Экспедиция 1905 г. показала, что существующие карты Пограничной Джунгарии оставляют желать многого и что необходимо вести маршрутную топографическую съемку в течение всей экспедиции. Это я и поручил Усову. В этот раз выбор был очень удачен; мой помощник прекрасно выполнил съемку и одновременно приучался к полевой геологической работе и помогал мне. Другим спутником был мой второй сын, взявший на себя метеорологические наблюдения и обязанности повара. Мы проехали прежним путем через Омск в Семипалатинск и по почтовому тракту в Чугучак, в этот раз на почтовых лошадях, без остановок. Консул С. В. Соков, заранее извещенный о нашем приезде, опять оказал полное содействие и предупредил Гайсу и его сына. Но в этот раз я не нанял ишаков, а купил 5 лошадей и 20 ишаков и в погонщики к последним нанял одного татарина.　

В начале июня мы направились на восток, вверх по широкой долине р. Эмель, но, не доезжая китайского города Дурбульджин, повернули на юг, пересекли р. Кара-эмель и остановились на р. Марал-су, текущей из глубины хр. Урка- шар. После экскурсии вверх по этой речке мы пошли дальше и миновали холмы Джельды-кара. расположенные в промежутке между восточным концом хр. Барлык и склоном хр. Уркашар. Название этих холмов «ветреные черные» обусловлено тем, что в этом глубоком разрыве между высокими хребтами Барлык и Уркашар зимой также дуют сильные ветры ибэ (называемые, в отличие от ибэ Джунгарских ворот, кулусутайскими ибэ) и в этих холмах поэтому нет никаких киргизских зимовок, а зимняя дорога из Чугучака в Джаир обходит эти холмы, прижимаясь к подножию Уркашар, где имеются китайские фермы, в которых путник, застигнутый бурей, может найти убежище.　

За этими холмами мы пересекли широкую долину, которая тянется с запада на восток, отделяя Барлык и Уркашар от Джаира и в западной части орошена р. Куп, которую мы видели в 1905 г. Среди этой долины, содержащей хорошие пастбища, я заметил западнее дороги красноватый яр вдоль р. Ушеты. Гайса сообщил, что этот яр называется Май-кабак, т. е. сальный (жирный) откос. Это название обусловлено тем, что когда-то зимой буря ибэ захватила стадо баранов, пасшееся на степи над яром, и погнала их вниз по яру, где они увязли в глубоком снегу и все погибли. Весной снег стаял, а из трупов баранов, оттаявших из снега и пригретых солнцем, вытапливалось сало, пропитавшее почву яра.　

^{Рис. 32. Вид на хр. Джаир с севера из долины к югу от гор Джельды-кара. Над фигурами всадников виден обрыв Май-кабак}

Джаир издали казался нам не хребтом, а плоскогорием (как показывает рис. 32), так как у него особенно хорошо выражена ровная поверхность его высшей ступени. Но когда мы подъехали к его северному подножию, мы увидели глубокое расчленение северного склона многочисленными долинами и ущельями. По одному из ущелий мы начали подниматься, но вскоре встретили в его расширении большую лужайку с старыми тополями, которая соблазнила нас сделать здесь остановку. Вскоре мимо нас прошла большая партия киргиз, перекочевывавших на свои летовки на высшую ступень Джаира. Снова, как описано выше, шли навьюченные юртами верблюды, гнали лошадей, коров, баранов и коз. Моя палатка датского типа, сильно отличающаяся от обычной монгольской, возбудила внимание; киргизы останавливались, осматривали и хвалили ее. Железная складная кровать, складной столик, табурет, вьючные ящики также вызывали похвалу. Кочевник умеет ценить принадлежности походной жизни (рис. 33).

^{Рис. 33. Стоянка в ущелье подъема на высшую ступень хр. Джаир на берегу ручья в тени старых тополей}

Вверх по этому ущелью мы ехали довольно долго; в скалах на его склоне выступали темнолиловые вулканические породы (мелафиры). Некоторые скалы имели причудливые очертания. Одна из них была похожа на голову великана с отверстиями глаз и рта. В верховьях ущелье превратилось в плоскую широкую ложбину, по которой мы легко поднялись на высшую ступень Джаира. Последняя, подобно высшей ступени Майли, которую мы видели в прошлую экспедицию, представляла ровные площади, местами в несколько километров длины и в 1–2 км ширины; в них на некоторое расстояние с той и с другой длинной стороны врезываются плоские верховья долин обоих склонов, подобные ложбине, по которой мы поднялись. Ровные площади покрыты мелкой, но густой травкой, через ковер которой просвечивает почва; в ложбинах трава выше и гуще; по ним журчат ручейки, берега которых местами заболочены. Вдоль по этой высшей ступени Джаира также идет большая кочевая дорога (рис. 34).

^{Рис. 34. Ровная поверхность высшей ступени хр. Джаир в его западной части между почтовым трактом и верховьями р. Богуты. Вид на восток}

Поднявшись на высшую ступень, мы повернули на восток и вскоре попали в местность с более расчлененным рельефом. Начался большой гранитный массив, который и здесь называется Кой-тас, т. е. бараний камень, как на хр. Тарбагатай, описанный Потаниным (см. выше). Это наименование часто употребляется киргизами для выходов массивного гранита, потому что последний на поверхности гор при выветривании обычно образует отдельные округленные глыбы, которые при взгляде издали похожи на баранов, рассеянных по пастбищу.　

На Кой-тасе Джаира ровный рельеф высшей ступени сильно изменился; верховья долин обоих склонов врезались глубже, появились скалы разных форм, то в виде столбов или башен (рис. 35), то в виде длинных стен; последние представляли толстые жилы более мелкозернистого и прочного гранита, пересекавшие крупнозернистый и более уцелевшие при выветривании (рис. 36).

^{Рис. 35 Жила мелкозернистого гранита в крупнозернистом, отличающаяся от последнего формами отдельности}

^{Рис. 36. Столбы толстой жилы мелкозернистого гранита в массиве Кой-тас хр. Джаир}

Крупнозернистый гранит также выступал кучами матрасов или отдельными глыбами. В одном месте мы прошли мимо двух глыб, похожих на огромных тюленей или моржей, лежавших головами друг к другу (рис. 37).

^{Рис. 37. Две глыбы крупнозернистого гранита, образующие группу „Моржи“ в массиве Кой-тас хр. Джаир}

Кочевая дорога извивалась между глыбами и спускалась в верховья боковых долин в течение целого часа нашего перехода по Кой- тасу, массив которого, следовательно, достигал 4 км в диаметре. С него мы спустились в долину р. Ангырты, врезанную значительно глубже в ступени, и остановились на берегу этой речки для изучения окрестностей. Вблизи этого места в обрыве гранита мы увидели глубокие впадины выветривания, похожие на те, которые мы наблюдали в Джунгарских воротах, но более глубокие и в крутой стене, так что они представляли ряд настоящих ниш; в иных мог поместиться человек, и в глубине две соседние ниши были даже соединены, так что мой сын, влезши в одну, вылез из другой (рис. 38).

^{Рис. 38. Ниши выветривания в крупнозернистом граните массива Кой-тас на спуске к р. Ангырты в Джаире}

На следующий день, оставив лагерь на речке, мы налегке поехали на восток, чтобы осмотреть горы Кату. Последние составляют продолжение высшей ступени Джаира, отделенное от нее долиной Ангырты. Но они подняты выше этой ступени и так глубоко расчленены, что уже совершенно не похожи на ровную ступень, а представляют цепь скалистых гор с острыми вершинами, крутыми склонами, глубокими ущельями. Только одинаковая высота вершин этих гор позволяет думать, что когда-то они также представляли ровную ступень, но затем были сильно разрезаны, потому что были подняты выше, а кроме того они состоят из свиты сланцев и песчаников, в которые размыв врезался быстрее и легче, чем в гранит. Мы объехали несколько долин и поднялись на одну из вершин гор Кату; на склонах и в долинах растительность была скудная, и, несмотря на расчленение, горы не давали живописных картин.　

В долине р. Ангырты на склонах можно было наблюдать контакт, т. е. соприкосновение, гранита массива Кой-тас и песчаников и сланцев, слагающих горы Кату. В одном месте гранит составлял нижнюю часть склона, а на нем лежали песчаники и сланцы, слагавшие верхнюю часть. В другом месте толстая, но очень неправильная жила гранита, то раздуваясь, то суживаясь, прорывалась через песчаники и сланцы но всему склону, и здесь контакт, т. е. край массива, был скрыт под дном долины. А между тем по соседству мы видели гранит с нишами высоко на правом склоне долины, так что в общем массив, круто понижаясь к востоку, уходил под толщу осадочных пород, а долина Ангырты была проложена вдоль места опускания массива вниз.

По дну долины этой речки мы заметили много неправильных ям, и Гайса сообщил, что это старые шурфы китайцев, которые искали золото в наносах, отложенных речкой. Но он не мог сказать, нашли ли золото в этой долине, так как золотопромышленность в Джаире была прекращена во время дунганского восстания семидесятых годов XIX в., т. е. более 30 лет назад, а попытка ее восстановления в конце века была неудачна, как мы узнали впоследствии.　

Ниже места нашей стоянки широкая долина Ангырты быстро суживается, и речка врезается ущельем в склон высшей ступени Джаира. Мы направились левее этого ущелья и спустились по холмам в сухую широкую долину Чий-чу, которая тянется на восток вдоль южного подножия гор Кату. Оказалось, что эта долина принадлежит уже второй ступени Джаира, несколько более низкой, чем первая, но значительно более широкой. Горы Кату, составляя продолжение высшей ступени, круто поднимаются над долиной Чий-чу и окаймлены вдоль подножия совершенно голыми холмами, усыпанными щебнем. Долина Чий-чу очень скудно снабжена водой в виде нескольких ключей и пустынна; р. Ангырты пересекает ее западнее. Но 30 лет назад она была населена — здесь были недалеко друг от друга три поселка китайских рудокопов, добывавших жильное золото.　

Мы осмотрели развалины всех трех поселков, разбросанные по плоским холмам долины. Это были остатки глинобитных фанз, представлявшие стенки с зияющими отверстиями окон и дверей, без признаков крыш и уже сильно обмытые дождями сверху и подточенные внизу, вероятно силой ветра, несущего песчинки и снежинки. Многие стенки уже упали и распались на обломки. Каны, т. е. глинобитные лежанки, имеющиеся в каждой китайской фанзе, отапливаемые и заменяющие кровати, пострадали еще сильнее и имели вид плоских бугорков. Вблизи фанз зияли отверстия шахт, из которых добывали золото. Китайцы пробивали эти шахты по кварцевым жилам во всю толщину последних, редко больше 1 м, а по длине жилы — в 2–3 и до 3 м и ничем не крепили их, так что они походили на большие норы, круто уходившие вглубь. Во время работ, может быть, в шахтах были самые простые лестницы- стремянки, но возможно, что их заменяли ступени, кое-как выбитые в лежачем боку жил, по которым рудокопы спускались в шахты и вылезали из них, вынося на спине в корзинах или мешках добытый в жиле кварц. По таким ступеням спуститься теперь в шахты трудно и очень рискованно, так как за 30 с лишком лет породы в боках шахты сильно выветрились и легко могли обрушиться от удара молотка или под ногой и рукой. Поэтому мы могли осмотреть китайские работы только на поверхности, в устье шахт, где часть жил была оставлена рудокопами в виде так называемого целика, чтобы поддерживать висячий бок жил и предупредить его обвал. В этих целиках оставляли самый бедный участок жилы, в котором не видно было золота; но он, а также породы по бокам жилы и в отвалах давали понятие о составе золотоносной свиты. Вглубь шахты были, вероятно, проведены до уровня грунтовой (подземной) воды, так как бороться с водопритоком рудокопы не имели средств. Сбрасывая в шахты камни, мы определили глубину их, примерно, в 20–30 м. Дна не было видно, так как жилы были наклонны, а не вертикальны, и шахты круто уходили в темноту. В каждом поселке было несколько жил, тянувшихся по холмам, и возле каждой на некотором расстоянии друг от друга стояли остатки фанз; очевидно, рудокопы жили в них, каждый (или каждая артель) возле того участка жилы, на котором он работал. Кроме остатков фанз и многочисленных шахт, в которых, судя по следам, теперь жили волки и лисицы, мы видели отвалы из кусков и глыб добытого в жилах кварца, которые, вероятно, не успели обработать, и устройство для его размола (раздробления) и промывки для извлечения золота. Последнее представляло большую чашу, состоящую из нескольких хорошо обтесанных глыб красного гранита. Возле чаши лежал толстый, но короткий вал (цилиндр) из гранита, насаженный на горизонтальную ось. Этот вал, очевидно, вращался силой ишака или лошади по дну чаши вокруг вертикальной оси и давил мелкие куски кварца, разбросанные по дну, а вода, наливаемая в чашу (и, очевидно, выкачиваемая ведрами или насосом из шахт, так как проточной воды ни на одном руднике не было), выносила кварцевый песок на деревянную плоскань или в наклонный жолоб, где частицы золота задерживались и отделялись от кварца, как на современных вашгердах, кулибинках и других промывальных машинах. Вблизи остатков этой упрощенной фабрики возвышался порядочный холм из грубого желтоватого кварцевого порошка, очевидно размолотого и промытого кварца.　

Грустно было видеть следы деятельности человека, трудившегося когда-то здесь в пустынных горах, спускавшегося с опасностью для жизни в примитивные шахты, при тусклом свете масляной коптилки долбившего там кайлой и ломом твердый кварц, выносившего руду на своей спине по крутому подъему, дробившего и промывавшего его в чаше, в которую нужно было накачивать воду из шахты. Условия жизни рудокопов были тяжелые. Жили они в глинобитных фанзах, воду пили шахтовую, весь провиант привозили из Чугучака; местность унылая, ни деревца, ни лужайки, даже корову или козу негде было пасти.　

Осмотрев поселки, мы повернули по долине Чий-чу на запад и вскоре, миновав цепь холмов, замыкавших ее, вышли опять к р. Ангырты ниже ее выхода из ущелья и увидели на берегу развалины нескольких домов, хотя и из сырцового кирпича, но не китайской архитектуры. Здесь, по словам Гайсы, была резиденция русско-китайской акционерной компании, образованной в Семипалатинске в конце XIX в. для возобновления добычи золота в Джаире. Дома были уже без крыш, окон и дверей — все дерево после ликвидации кампании кочевники использовали. Компания задумала поставить дело широко: построила резиденцию и фабрику для размола и промывки кварца, стала углублять большую шахту на одном из старых рудников в Джаире (с которым мы познакомимся далее) и начала опробование жил и старых отвалов китайских работ. Компания пригласила горного инженера для осмотра и оценки месторождений; он объехал все старые рудники, описал их кратко, опробовал ряд жил и отвалов и указал содержание в них золота. Его отчет был напечатан, и я ознакомился с ним. Но дело не пошло. Компаньоны рассчитывали, вероятно, на большую добычу золота, затратили средства на резиденцию, фабрику и шахту, а золота пока добывали мало, обрабатывая на фабрике старые китайские отвалы, видимо небогатые. Новая шахта была затоплена прорывом воды из старых китайских шахт. Приходилось вкладывать еще деньги на разведки без перспектив на доходы, и компания прекратила дело, передав фабрику китайским властям в Чугучаке.　

Судя по обилию старых рудников, компания рассчитывала, вероятно, на богатую добычу и сразу поставила дело неправильно. Следовало бы: 1) осмотреть эти рудники, взять целый ряд проб из жил и отвалов и сделать анализы для определения содержания золота; 2) в случае хороших результатов — восстановить несколько китайских шахт на разных рудниках и опробовать наиболее глубокие горизонты жил, достигнутые китайцами, чтобы выяснить, заслуживают ли они разработки, принимая во внимание все местные довольно трудные условия — отдаленность от жилых мест, безводие, отсутствие жилищ и крепежного леса и т. п. Только хорошие результаты тех и других опробований могли бы дать основание для затраты крупных средств на постройку резиденции, фабрики и углубление новой шахты.　

Возле развалин резиденции мы раскинули палатки на берегу р. Ангырты для дневки и экскурсии на запад, к самому западному из старых рудников. Дорога шла туда через овраги и отроги, которыми высшая ступень Джаира спускалась к средней. На этом пути мы также встретили старые раскопки, очевидно не обнаружившие богатого золота; после двух часов езды мы спустились в долину р. Дарбуты, которая также стекает с верхней ступени; по долине — лужайки, рощи деревьев, а на левом склоне долины — остатки рудника Ан-чжу-ванцзе: опять кварцевые жилы, по ним шахты, рядом остатки фанз, все того же типа. Но местность была привлекательнее, чем в Чий-чу, — шахты и фанзы на зеленом склоне, рядом чистая речка, вода для питья и для промывки руды. Жил, шахт и фанз здесь было гораздо меньше, чем в Чий-чу, и приходилось думать, что жилы были беднее и на них работались только отдельные участки.

Глава XVIII МАССИВ КОЖУРТАЙ И АСФАЛЬТОВЫЕ ХОЛМЫ

С высоты склона, на котором пролегали жилы рудника Ан- чжу-ванцзе, было видно, что на противоположном правом берегу р. Дарбуты свита песчаников и сланцев прорезана толстыми жилами гранита, заставлявшими думать, что поблизости там залегает массивный гранит, который и обусловил золотое оруденение. Поэтому мы направились в горы правого берега и очень быстро проникли в глубь массива. Он имел иной характер, чем Кой-тас близ р. Ангырты. В него были врезаны неглубокие долины, на склонах которых гранит то поднимался уступами гигантской лестницы, то лежал нависающими глыбами. В одном месте, поднявшись наверх, мы увидели глыбу гранита выше роста человека, стоявшую на четырех ножках на уклоне, словно игрушка великана, готовая скатиться (рис. 39). Она являлась уцелевшим остатком целого слоя гранита, уже снесенного со склона агентами размыва и выветриванья, и ожидала своей очереди.　

^{Рис. 39. Глыба на ножках. Массивный гранит — остаток от выветрившегося и уничтоженного слоя на скате гранитной поверхности в массиве Кожуртай в Джаире}

По соседству, на дне небольшого ущелья с лужайкой вдоль маленького ручья, мы нашли еще более крупную глыбу, давно уже скатившуюся сверху и похожую на памятник, поставленный среди лужайки. На ее боках видны были полукруглые ниши выветривания, в которых мог свободно усесться человек; по форме и глубине они отличались от ниш, виденных у р. Ангырты. Возле этой глыбы мы воспользовались чистой водой ручейка, чтобы сварить чай и позавтракать.　

Гранит массива Кожуртай, вероятно, был причиной оруденения золотом; когда он остывал глубоко в земной коре, из него выделялись горячие газы и пары, содержавшие в растворе кварц и золото; они поднимались по трещинам вверх и отложили в них золотоносные кварцевые жилы рудника Ан-чжу-ванцзе. Вероятно, тот же гранит, продолжаясь на глубине дальше на восток до рудников Чий-чу, создал оруденение всего этого пояса вдоль большого разлома, отделившего высшую ступень Джаира от средней; трещины разлома служили путями для растворов, создавших жилы Чий-чу.　

Поздно вечером мы вернулись на стоянку у резиденции на р. Ангырты, а на следующий день прошли вниз по долине этой речки до ее впадения в р. Дарбуты значительно ниже рудника Ан-чжу-ванцзе.　

Долина была живописная: вдоль речки — деревья и кусты, на склонах много скал. Затем, пройдя еще дальше вниз по долине Дарбуты, пересекли речку и поднялись на черные холмы ее правого склона. Мы вышли здесь на дорогу Чапкан-джол, по которой рудники Чий-чу сообщались через Джаир с оазисами большой дороги Бей-лу из Урумчи в Кульджу вдоль подножия хр. Боро-хоро Тянь-шаня.　

Черные холмы за речкой составляли окраину того же огромного массива гранита Кожуртай, северную часть которого мы посетили накануне. Но здесь массив имел совсем другой вид: он был почти совершенно сглажен выветриваньем, не было гор, долин и ущелий, а только плоские холмики и котловины; кое- где торчали отдельные утесы или глыбы гранита. Торная дорога шла на юг вдоль окраины массива по почти ровной местности. Интерес представляли ниши выветриванья на утесах и глыбах гранита; в одном месте большая глыба содержала нишу, в которой могла свободно поместиться лошадь, а тонкий свод ее был в середине проеден и через круглое отверстие солнце освещало нижнюю поверхность. В другом месте мы видели глыбы серого сиенита, который выветривался иначе, чем гранит. Он содержал много темных минералов (биотита и амфибола) и покрывался черным блестящим лаком пустыни, упомянутым выше, тогда как на красном граните этот лак был бурого цвета и не скрывал зерна породы, как черный лак. Сиенит распадался на круглые глыбы, большие шары, с поверхности шелушившиеся. При колебаниях температуры от морозов до жаров на их поверхности отделялся слой камня, толщиной около пальца, который разбивался трещинами на куски, отваливавшиеся в виде больших скорлуп; одни еще держались на поверхности шара, другие лежали на земле возле него, а обнажившаяся из-под скорлупы свежая поверхность шара уже покрывалась лаком пустыни.　

С юга массив Кожуртай был ограничен невысокой скалистой грядой темных сланцев, за которой пролегала широкая долина, отделяющая среднюю ступень Джаира от южной, поднятой немного выше средней, но не так высоко, как главная северная. В долине был ключ и скудный корм, почему пришлось стать на ночлег, так как дальше предстоял большой безводный переход по южной ступени. Под вечер я пошел с ружьем побродить в надежде встретить хоть зайца. Гайса говорил, что в эту долину иногда заходят куланы (дикие ослы) из пустыни к югу от Джаира, а вслед за ними иногда забегает и тигр из больших камышей по р. Манас; могли встретиться и дзерены. Но мне ничего не попалось, долина была пустынная.　

На следующий день мы сделали большой переход через южную ступень Джаира, причем дорога шла все время по широкому сухому руслу, проложенному снеговыми и дождевыми водами через горы, большей частью состоявшие из массивного розового гранита, пересеченного многочисленными жилами темнозеленой породы, которые резко выделялись на светлом фоне голых склонов. По бортам русла попадались крупные кусты пустынных растений, которые выдерживали засушливое лето, питаясь влагой, насытившей наносы русла, когда по нему текла вода. Но размеры этого русла скорее говорили о том, что оно не современное, а древнее, проложенное в более влажную эпоху, вероятно в эпоху оледенения этих гор. Признаки прежнего оледенения мы нашли в Пограничной Джунгарии.

Гранит этого массива отличался от гранита массивов Койтас и Кожуртай не только обилием зеленых жил, но и тем, что в нем почти не было ниш выветриванья. С поверхности он весь распадался на дресву и обломки, и горы, сложенные из него, имели округленные формы; редко видны были утесы, а ниши только кое-где и маленькие, очевидно быстро исчезавшие при распаде гранита на дресву.　

К вечеру это серое русло вывело нас на южную окраину Джаира, где гранит уступил место свите песчаников и сланцев, а в русле появилась вода в виде небольшого источника среди рощи тополей и разных кустов. Мы раскинули палатки и сделали дневку, чтобы изучить подробнее окраину, на которой впервые увидели свиту более молодых (юрских) пород. Эта свита залегала на древних сланцах окраины гранита и падала полого на юг, обнажаясь на обоих берегах того же русла, ниже нашей стоянки, и в боковых оврагах. Она состояла из песчаников, конгломератов и глин желтого, белого, розового, зеленого и красного цветов и представляла разнообразные причудливые формы, созданные выветриванием в виде карнизов, грибов, столбиков, желобов и столов. Вблизи гранита породы этой свиты состояли из его дресвы, связанной желтой глиной. Это доказывало, что гранит древнее их и волны озера, в котором отложились породы этой свиты, уже размывали его.　

В одном месте, среди холмов вблизи русла, на окраине массива гранита, я увидел холм странной формы: он весь состоял из крупных, в 1–2 м, глыб гранита, часто шарообразной формы, наваленных друг на друга. Он напоминал, но в исполинском виде, те кучи камней, которые монголы складывают на перевалах и называют «обо» и которые состоят из приношений духам воздуха в виде камня, поднятого каждым человеком при подъеме на перевал. Кроме того, этот гранит был другого состава, чем гранит массива; он был серый, богатый черными минералами и покрывался лаком пустыни, как описанный выше на окраине Кожуртая. Этот холм из кучи черных глыб я назвал Шайтан-обо (рис. 40).

^{Рис. 40. Холм Шайтан-обо из гранита, распавшегося на глыбы, покрытые лаком пустыни, в устье сухого русла близ ключа Турангы-бастау на южной окраине Джаира}

Ниже источника в бортах русла выступали слои песчаников, пропитанных нефтью, т. е. закированных, как их называют. Это наблюдение соответствовало заявлению Гайсы, что недалеко отсюда у подножия Джаира из земли вытекает густая нефть. Это было интересное сообщение, так как о присутствии нефти в горах Пограничной Джунгарии до сих пор ничего не было известно.　

На следующий день мы пошли дальше на юг вниз по тому же руслу, врезанному в свиту пестрых юрских песчаников и глин, которые полого падали в ту же сторону; подвигаясь на юг, мы могли видеть постепенно сменявшие друг друга все более высокие горизонты их, т. е. более молодые слои. В бортах русла попадались и интересные формы выветривания этих пород, например косые башни (рис. 41).

^{Рис. 41. Косая башня и сфинкс, сложенные из угленосных юрских отложений, по руслу Турангы на южном подножии Джаира}

Далее в этой свите появились нетолстые пласты угля, хорошо видные в двух башнях, созданных размывом в русле. Затем мы свернули из русла влево, на восток, и поехали по холмам, сложенным из той же свиты, на которой в одном месте совершенно несогласно, срезая пласты первой, появилась другая, очевидно более молодая. Мы остановились на небольшом ключе среди этих холмов, чтобы на следующий день объехать и осмотреть выходы нефти, находившиеся еще дальше. Свита этих сравнительно молодых (юрских) отложений с углем и признаками нефти слагала широкий пояс предгорий у южного подножия Джаира, который ближе к самому хребту представлял равнину, густо усыпанную валунами и галькой, вынесенными временными потоками из гор (т. е. представлял пролювий по геологической терминологии), а с удалением от него чем дальше, тем больше расчленялся логами и оврагами, превращаясь в сеть холмов и увалов. По этой сети мы и поехали на следующий день еще дальше на восток и вскоре достигли холмов с выходами нефти, расположенных по одной линии, параллельной хребту, на различном расстоянии друг от друга. Этих холмов было восемь или девять, и они выделялись среди окружающих, сложенных из пестрых юрских глин и песчаников, своим серым цветом и большим количеством зеленеющих кустов. Первый холм, самый западный, был самый высокий, метров в 30 или больше, очень плоский; он весь состоял из асфальта, т. е. затвердевшей нефти, содержавшей песок, навеянный ветрами. Следующие холмы были значительно меньше, но на плоской вершине каждого из осмотренных нами была небольшая яма, заполненная водой; со дна ее время от времени выделялись пузырьки газа и всплывала густая черная нефть, образуя пленку на поверхности воды. Накопившись мало-помалу, эта нефть стекала через борт ямы маленьким ручейком по склону холма вместе с водой, затем все больше густела и, наконец, застывала. Так, очевидно, в течение веков вокруг каждого места выхода воды с газом и нефтью и образовались эти холмы из застывшей нефти, в которую ветры прибавляли некоторое количество пыли и песка, сносимых с голых холмов юрских отложений. Вода в ямах была пресная, но с привкусом смолы. Присутствие воды объясняло большое количество зеленых кустов на этих холмах (рис. 42).　

^{Рис. 42. Один из холмов, на вершине которого вытекает вода с густой нефтью, стекающей, застывая, по склону холма. Из загустевшей в асфальт нефти сложен целый ряд холмов на южном подножии Джаира}

Ганса сообщил, что китайцы Чугучака знают об этих выходах нефти и по временам собирают ее в качестве лекарства. А сам он одно время занимался добычей асфальта на холмах и доставлял его в Бахты для заливки полов в казарме. Действительно, холмы содержат крупные запасы асфальта в десятки тысяч тонн. Во время существования русско-китайской компании по добыче золота возле холмов жил отшельник китаец, который обходил холмы и собирал в ведро ложкой нефть с поверхности каждой ямы, сливая ее в бочку; время от времени приезжали на лошади за нефтью, которую употребляли для смазки осей. Китайские рудокопы Джаира наверно также собирали нефть и употребляли ее для освещения фанз и шахт и для смазки оси у каменной мельницы, размалывавшей кварц на золотых рудниках. Открытие месторождения нефти в Пограничной Джунгарии еще увеличивало интерес и будущее значение этих ворот в Китай. Из литературы я знал о нахождении нефти вблизи г. Шихо на большой дороге из Урумчи в Кульджу, а присутствие ее также у подножия Джаира позволяло думать о значительном развитии нефтеносности по окраинам обширной впадины, отделяющей горы Майли-Джаир от Восточного Тянь-шаня.　

Закончив осмотр асфальтовых холмов, мы вышли из этой подгорной полосы — террасы подножия Джаира и вскоре подошли к р. Манас. Это очень крупная река, вытекающая из Восточного Тянь-шаня, проходящая мимо г. Манас на большой дороге Бей-лу (где она в половодье и вообще летом, когда тают ледники, вброд непроходима) и пересекающая всю широкую впадину между Тянь-шанем и Джаиром. На этом длинном пути она теряет много воды на испарение и орошение полей, и там, где мы подошли к ней, ширина ее была около 30 м и глубина до брюха лошади. Подойдя к Джаиру, Манас разливается в обширных камышах, образуя озерки и болота. Гайса сообщил, что то место реки, к которому мы вышли, представляет брод Тас-уткель, единственный в низовьях Манаса неглубокий, с твердым галечным дном и сухими берегами, тогда как в других местах берега болотистые, в камышах, река у́же, но глубже и дно вязкое. У этого брода река тихо струилась между зарослями тальника, и во время остановки для завтрака мы выкупались, используя глубокую воду, так как в таких речках, как Ангырты и Дарбуты, где вода едва доходила до колен, можно было только мыться.　

Отсюда мы повернули на восток вдоль подножия Джаира, между огромными зарослями камышей, окаймлявшими протоки и озерки низовий р. Манас, и откосом террасы этого подножия. Последняя здесь была разрезана редкими оврагами, а по дороге в промежутке между ними представляла черную пустыню, лишенную всякой, даже самой жалкой растительности и густо усыпанную валунами, галькой и щебнем, покрытыми черным лаком пустыни. Над нею, на севере, возвышались голые скалистые горы южной ступени Джаира, на которых по цвету можно было различить массивы светлого гранита среди темных песчаников и сланцев.　

На ночлег остановились на самом берегу довольно большого озера, которое Гайса назвал Айран-куль; в него изливается р. Манас. Берега его были покрыты зарослями камышей, имевшими форму мысов. Вода была пресная, и это показалось мне странным, так как, судя по карте экспедиции Певцова 1889 г. в Тибет, впервые посетившей это озеро и нанесшей его на карту, оно принимало в себя р. Манас, но стока не имело, а в климате Центральной Азии бессточные озера должны иметь соленую воду: притекающая вода удаляется из них испарением, оставляя свою соль в водоеме, где она накапливается и, наконец, превращает пресную воду в соленую. На карте это озеро называлось Телли-нор. Гайса разъяснил нам, что это большое озеро, называемое Айран-куль, имеет сток, и даже не один, а два. Один направлен на северо-восток, образует на своем пути два маленьких озерка, называемые Телли-нор, что значит «пара озер», и, наконец, впадает в оз. Айрик-нор, очень соленое. Второй сток пролегает южнее и теряется в больших солончаках, которыми оканчивается и р. Кобук, текущая из Семистая. Через этот сток калмыки построили даже мост из камыша, чтобы перекочевывать на свои зимовки на окраине больших песков Коббэ, ограничивающих с юга обширную впадину, в которой расположены все эти озера и солончаки низовий рек Манас, Дям и Кобук. В озере я заметил много рыбы, которая легко ловилась на удочку, но оказалась очень костлявой. Она относилась только к одному виду, который Гайса назвал «муси». На воде плавали также дикие утки, но держались далеко от берега; через камыши, росшие в мелкой воде, к ним можно было бы подобраться поближе, но достать подстреленную птицу без лодки было невозможно.

Глава XIX ВОКРУГ ВОСТОЧНОГО КОНЦА ДЖАИРА И НА РУДНИК ЦАГУН

От озера мы пошли на северо-восток по местности, в которой грунтовая вода была неглубока, судя по присутствию отдельных тополей и больших кустов тамариска. В одном месте мы заметили даже странный источник — вода выбивалась в ямке на вершине плоского песчаного холмика, поросшего камышом, и стекала по его склону. Очевидно, грунтовая вода циркулировала по рыхлым отложениям равнины под некоторым напором, если могла пробиваться через них до поверхности, выносить с собой песок и отлагать его вокруг своего выхода. Это подтверждало слова Гайсы, что оз. Айран-куль имеет сток на северо-восток; в этом направлении шла также фильтрация грунтовой воды по наносам.　

После двухчасового пути на северо-восток по дороге, которая шла к оз. Айрик-нор, мы повернули на север, потому что горы Джаира, которые все время видны были слева, должны были скоро кончиться, а мне хотелось еще раз пересечь весь этот хребет. Мы направились к понижению гребня гор в расчете на то, что там есть перевал; кроме того, туда манила зеленая растительность на южном склоне, обещавшая наличие воды и подножного корма. Но оказалось, что в небольшой ложбине склона росли тополя и камыши, а источника не было. Попытка найти воду на небольшой глубине не увенчалась успехом — мы выкопали шурфик в 0,3 м, а почва оставалась сухой. Поэтому пришлось итти дальше и перевалить через Джаир, южная ступень которого оказалась здесь очень узкой, так что мы быстро пересекли ее и спустились в широкую долину р. Дарбуты. Эту речку, главную в Джаире, мы уже видели у рудника Ан-чжу-ванцзе и у брода дороги Чапкан-джол, а теперь увидели ее в низовьях, где она течет вдоль хребта по границе между средней и южной ступенями, как мы узнаем дальше. Но здесь уже в начале лета, в июне, непрерывной воды в русле не было; только в его глубоких местах стояли отдельные лужи, связанные подземным медленным течением. Вдоль русла росли деревья, во впадинах заросли камышей, по дну долины кусты и чий, так что подножного корма было достаточно, а водой из луж можно было пользоваться; поэтому мы стали на ночлег.

М. А. Усов успел еще до ночи съездить вниз по долине и увидел, что она в 2–3 км открывается, расширяясь, на обширную равнину, которая отделяет Джаир от расположенных восточнее низких гор Кара-арат. На обоих склонах долины горы, понижаясь, распадались в холмы. Русло речки тянулось ясно и выходило на равнину, поворачивая на юг, но вода в нем была только в отдельных небольших лужах.　

На следующий день мы пересекли среднюю ступень Джаира, расположенную к северу от русла р. Дарбуты. Она представляла здесь только отдельные горки и холмы, разбросанные среди почти полной пустыни и усыпанные, как и последняя, щебнем, покрытым лаком пустыни. Мы вышли на ее северную окраину и направились по большой дороге, идущей вдоль подножия Джаира на северо-запад. Здесь холмы этой ступени стояли тесно друг возле друга, имели одни и те же округленные формы и были покрыты почерневшим щебнем, а впереди них местами встречались группы тополей, кусты, снопы чия и небольшие скопления песка. Справа от этой дороги расстилалась равнина, на которой видна была полоса кустов и деревьев вдоль какого-то ручья. Последний привел нас к небольшому поселку Чум-па-цзе, в котором находилась золотопромывальная фабрика, оставшаяся от русско-китайской компании и переданная ею начальнику Чугучака. Последний перенес ее сюда из резиденции Ангырты и стал размалывать кварц, который привозили из отвалов старых рудников. Мы остановились на этой фабрике, состоявшей из большого сарая и нескольких глинобитных фанз. Нам отвели комнату в одной из них, и мы познакомились с директором фабрики и всей его семьей (рис. 43).　

^{Рис. 43. Директор золотопромывальной фабрики Чум-па-цзе с тремя сыновьями и их учителем у дверей своей фанзы}

В сарае работала одна пара бегунов — огромных тяжелых жерновов, которые вращались в большой железной чаше, размалывая кварц. Вода, проведенная в чашу из речки, выносила кварцевый песок с золотом на плоскань. Кварц привозили на телегах, запряженных быками, с одного старого рудника, расположенного среди пустыни средней ступени Джаира. Директор предложил мне съездить на этот рудник. У него от русско-китайской компании остался маленький тарантас; в него запрягли пару лошадей и в нем отправились директор и я. Усов, Гайса и Сережа поехали верхом. Дорога шла в глубь средней ступени по мрачным холмам, усыпанным почерневшим щебнем. Среди них, в 10–12 км от фабрики, находился рудник. Он представлял улицу из нескольких каменных домов, построенных компанией, в которых были размещены склады, контора и квартиры служащих. На этом руднике компания затеяла углубление новой солидной шахты среди китайских, почему и пришлось построить дома. На моем снимке был виден в конце улицы конный подъем — ворот в устье шахты, в которую прорвалась вода из старых китайских шахт, затопила ее и заставила прекратить работы. Китайские шахты на этом руднике отличались от описанных выше на рудниках Чий-чу только большими отвалами горной породы и кварца вокруг их устьев, образовавшими целые холмы. Дома пустовали, и только в одном жил в качестве караульного пожилой киргиз, настоящий отшельник, который видел людей только один раз в два дня, когда обоз быков приезжал за кварцем.　

Обратно мы поехали другой дорогой, чтобы посмотреть одну разведочную шахту. Это была неглубокая раскопка по кварцевой жиле, в которой мне удалось выбить кусок кварца с видимым золотом. Директор фабрики после поездки просил меня указать, в каких старых отвалах можно найти больше золота. Ответить на это я, конечно, не мог, не осмотрев и не опробовав отвалы всех шахт, что не входило в задачи экспедиции и на что я не имел ни времени, ни средств. Поэтому я мог только посоветовать не брать для размола молочно-белый кварц, а предпочитать серый или синеватый, а также кварц с крапинами, прожилками и примазками охры, указывающими на присутствие окисленных колчеданов, обычно носителей и спутников золота.　

Из пос. Чум-па-цзе мы поехали дальше на запад вдоль подножия средней ступени Джаира, а затем миновали широкое понижение в устье долины, отделяющей среднюю ступень от северной той же долины, в западной части которой находились рудники Чий-чу. Это понижение имело солончаковую почву и было покрыто довольно большими кустами, даже деревьями тамариска и кустиками солянок; кое-где росли даже тополя; весной оно, вероятно, заливалось водой и представляло мокрый и вязкий солончак.　

Миновав понижение, мы шли уже вдоль подножия северной ступени и наткнулись на своеобразный маленький курорт. На дне широкой долины, огибавшей длинную изолированную горку, в одном месте вытекал небольшой источник, который считался целебным и назывался «арасан». Это название киргизы и монголы (последние говорят «аршан») всегда дают минеральным источникам и источникам, которые считают таковыми, хотя и без достаточного основания. Возле источника в земле была устроена примитивная ванна из каменных плит, в которой лечащиеся могли сидеть (для лежания она была слишком коротка). Вблизи нее на постаменте стояла под крышей крошечная часовенка с буддийскими божествами, а на зеленом склоне изолированной горки, упомянутой выше, на темном фоне были выложены тибетские буквы молитвы ом-мани-пад-ме-хум. Вода в источнике была только тепленькая, бесцветная, на вкус пресная, никаких газов не выделяла; она едва ли могла быть минеральной, хотя этот вопрос могло бы решить специальное изучение с анализами. Из источника вода стекала на дно долины, где была видна большая зеленая болотистая лужайка.　

За этой долиной горы окраины ступени Джаира стали повышаться и слились в сплошную цепь. Справа от дороги расстилалась широкая долина Мукуртай, отделяющая Джаир от Уркашара. Последний, значительно более высокий, круто обрывался к долине темными склонами, прорезанными короткими ущельями. Недалеко от подножия Джаира по долине протекал ручей Кок-тал, окаймленный кустами и рощами тальника и лужайками. Это было хорошее место для стоянки с целью осмотра этой части высшей ступени Джаира. Передовые холмы не состояли из пород той же пестроцветной свиты юрских отложений, которую мы видели в обширном развитии у южного подножия хребта. И здесь перемежались белые, желтые, зеленые, красные, шоколадно-бурые пласты песчаников и глин, образуя красивые полосы на склонах и падая полого к долине. Но зайдя глубже по одному из логов, я нашел место, где самый нижний пласт песчаника лежал прямо на массивном граните и состоял сплошь из дресвы последнего, образуя постепенный переход к нему. Это подтвердило наблюдение, сделанное на южном подножии, что гранит древнее юрских отложений, которые образовались в большом озере, омывавшем склоны Джаира.　

По более глубокому ущелью мы проникли в глубь массива гранита и увидели, что с обеих сторон поднимаются скалистые склоны с разнообразными формами утесов, созданных выветриванием в виде столбов, башен, голов. Видны были и ниши; в одном месте на крутом склоне видно было несколько ярусов ниш один над другим. Некоторые ниши, соединившись в глубине, образовали целые галлереи. В одной из них Усов мог даже лечь во весь свой рост, протянувшись через две ниши, которые спереди были разделены только тоненьким столбиком, настолько уже выветрелым, что его можно было выдернуть силой руки (рис. 44).

^{Рис. 44. Крутой склон массивного гранита в ущелье северной окраины высшей ступени Джаира, испещренный нишами выветривания}

Со стоянки на р. Кок-тал мы ездили налегке еще дальше вдоль подножия северной ступени Джаира до урочища Темир-там, где прежде был маленький кустарный железный завод, но нашли только признаки плавки железа в виде кусков шлака. Большой интерес представили выходы юрских пород на крутом склоне широкой плоской возвышенности, расположенной возле высшей ступени Джаира на окраине долины Мукуртай. Здесь видна была большая антиклинальная складка угленосной свиты (рис. 45), а на поверхности возвышенности была китайская шахта, к которой мы подъехали. Усов спустился в нее и сообщил, что крепление ее было слабое, а деревянная лестница очень крутая. Шахта не работалась, вероятно ввиду летнего времени; поэтому он мог спуститься не дальше глубины, до которой достигал дневной свет, так как свечей в экскурсию мы не захватили. Он видел, что добывается толстый пласт угля. По словам Гайсы, уголь добывают для городов Чугучака и Дурбульджина и для золотопромывальной фабрики Чум-па-цзе. Подъем добытого угля на-гора производился ишаком, который тянул веревку, перекинутую через валик; к другому концу ее привязывали корзину с углем. Вторая шахта видна была вдали на той же возвышенности, которая, повидимому, составляла восточный конец самой северной и низкой ступени Джаира, примыкавшей с севера к посещенной нами высшей его ступени не на всем протяжении, а только вдоль гор Кату и далее до р. Кок-тал.　

^{Рис. 45. Плоская антиклинальная складка юрских угленосных отложений на крутом склоне увала Темиртам, составляющем северную ступень Джаира. На поверхности видно здание китайской шахты, из которой добывают уголь}

Экскурсией вокруг Кок-тала закончилось в этот раз изучение хр. Джаир. Необходимо было посетить теперь расположенные севернее высоты Уркашара, также составляющий его восточное продолжение хр. Семистан и долину Кобу, куда в 1905 г. мы лишь мимоходом заглянули. Но строение Джаира сказалось таким интересным, что вторичное посещение его в конце лета или в следующую экспедицию казалось совершенно необходимым.

Глава XX ПО хр. СЕМИСТАЙ И В ДОЛИНЕ КОБУ

От р. Кок-тал мы направились прямо на север поперек долины Мукуртай. Самая глубокая часть последней, где видны были рощи и заросли, осталась слева от нашего пути, который сразу же за речкой вышел в черную пустыню, занимавшую поверхность древнего конуса выноса р. Дям — довольно крупного потока, дренировавшего почти весь Уркашар и часть Семнстая и потому выносившего много валунов и гальки. Местность очень полого поднималась к подножию Уркашара, почва была усыпана мелкой галькой и щебнем, покрытыми лаком пустыни, и совершенно лишена растительности. Только кое-где в небольших понижениях видны были отдельные, давно уже пожелтевшие мелкие кустики, а в промежутках между ними почва на сотни квадратных метров была такая же голая, как на террасе у южного подножия Джаира. По мере приближения к горам галька и щебень становились крупнее, но оголенность сохранилась до самого хребта. В этот конус р. Дям врезалась ущельем, в склонах которого видны были не только галечники, отложенные рекой, но и свита песчаников и глин пестроцветной юры, довольно круто наклонных, обещавшая нам много интересного для подробного изучения на обратном пути.　

Дорога привела нас к тому месту, где высокий Уркашар, резко понизившись, переходит в цепь небольших гор Салькен- тай, которую прорывает р. Дям в коротком ущелье. Я надеялся пройти по этому ущелью, чтобы получить хороший разрез хребта, но оно оказалось непроходимым — река глубока, а склоны крутые и скалистые. Возможно, что зимой по льду удалось бы пройти, но это предстоит будущим исследователям. Пришлось итти на перевал через Салькен-тай, западнее ущелья; он был невысокий, но довольно крутой и привел нас в холмистую долину, по которой мы спустились к р. Дям. Салькен-тай интересен тем, что здесь свита более древних осадочных пород прорвана многочисленными жилами и штоками (маленькими массивами) порфиров и гранитов, хорошо заметных благодаря оголенности склонов. Они же видны были в бинокль и на скалах левого склона р. Дям выше ее входа в ущелье. Река с быстро текущей и чистой водой была окаймлена рощами тополей, тальника, зарослями кустов, камышей, чия.　

Перейдя вброд реку, мы пошли дальше на северо-восток по полупустыне с редкой растительностью. Справа видно было продолжение хр. Салькен-тай, понижавшегося за прорывом р. Дям и исчезавшего в пустыне; слева вдали возвышался Семистай, который, как оказалось, составляет продолжение северной части Уркашара к востоку от р. Дям и спускается к югу двумя ступенями, прорезанными поперечными ущельями. Мы дошли до западного конца скалистой цепи Толай-ты, составляющей передовую гряду Семистая, несколько отклонившуюся от него, и остановились здесь у ручейка Ашу-тас, где нашли корм и топливо.　

Под вечер я наблюдал здесь интересное метеорологическое явление. На западе над Уркашаром появилась серая туча и постепенно заслонила солнце, которое все-таки светило через нее красноватым диском. Позже туча заволокла все небо и окрестность в виде сероватой мглы, и к ночи начался довольно сильный ветер, продолжавшийся весь следующий день. Туча состояла из мелкой пыли, взвешенной в воздухе, которую гнал перед собой ветер; когда он подул, воздух был уже чистый. Подобные же пылевые тучи, надвигавшиеся впереди ветра, я наблюдал уже во время путешествия в Китай, на лёссовых плато провинции Шеньси.　

Следующий переход, при сильном и холодном (для лета) ветре, был более трудным. Мы долго шли вдоль гряды Толай- ты, невысокие горы и группы которой оставались справа от нас, а слева все время виден был высокий Семистай. Очень хотелось повернуть туда и пересечь этот хребет, но Гайса заявил, что там нигде нет перевалов, а тропы годны только для верховых, но не вьючных животных и спуск по северному склону вообще невозможен из-за большой скалистости. Он сообщил также, что по гребню Семистая, конечно, нет кочевой дороги, подобной той, которую мы видели уже на высшей ступени Тарбагатая, Майли, Джаира и увидим на Барлыке и Уркашаре. Он вел нас на первый с запада перевал через Семистай, доступный для вьючных животных. На ночлег мы остановились на ручейке, пересекавшем гряду Толай-ты по долине со скалистыми склонами. Недалеко отсюда гряда непосредственно примыкает к Семистаю. Дорога повернула в глубь последнего и поднималась по извилистой долине, в которой я заметил в двух местах остатки конечных морен в виде сглаженных холмов, доказывавших прежнее оледенение Семистая.　

Перевал Емыген-асу оказался высоким, но не дал нам хорошего вида во все стороны, так как его закрывали соседние вершины. Конфигурация гор подтвердила, что по гребню Семистая не может быть кочевой дороги; одна возле другой поднимались вершины, хотя и не крутые, округленные, но разделенные глубокими седловинами. Крутой спуск привел в поперечную долину северного склона, представлявшую почти ущелье с крутыми склонами и частыми утесами. Дно его местами представляло россыпи больших глыб, которые тропа огибала; но ручья в долине не было, и мы нашли воду только в самых низовьях, где горы раздвинулись и понизились. Семистай, как и Толай- ты, оказался состоящим почти целиком из изверженных пород, их брекчий и туфов, прорванных более молодыми гранитами.　

Утром мы выехали в долину Кобу между Семистаем и Сауром, орошенную р. Кобук и упомянутую уже в описании первой экспедиции. Поверхность ее вдоль подножия Семистая представляла ровную полынную степь, по которой мы поехали на восток. Оглянувшись назад на часть Семистая к западу от пройденного перевала, можно было видеть, что там хребет этот очень трудно доступен. Крутой северный склон был рассечен глубокими ущельями, а вершины гор часто представляли отвесные красноватые обрывы в сотню-другую метров высоты. На севере, за зеленеющей лугами и болотами широкой, в 10–15 км, долиной Кобу, темной, крутой стеной высился Саур, не высылавший в долину никаких отрогов; его контрфорсы были как бы обрезаны одной плоскостью. Над этой стеной сквозь тучи кое-где проглядывали вечно снеговые пики Мустау.　

Мы шли целый день вниз но долине Кобу. Река Кобук текла недалеко от дороги среди лужаек, потом вдоль ее берегов появились кусты тала, а на левом берегу начались холмы гряды Кара-адрык, которая тянется довольно далеко на восток, но не высока и сильно разбита на группы скалистых горок и холмов. К востоку от перевала Емыген-асу Семистай быстро понизился и превратился в невысокую, узкую и очень скалистую цепь с неровным гребнем, а у его северного подножия появилась терраса красноватого цвета, очевидно из молодых отложений. Мы остановились на берегу р. Кобук близ того места, где она круто поворачивает на юг и начинает врезываться глубже, направляясь к своему прорыву через Семистай. Здесь оказалась большая лужайка с хорошей травой, и мы сделали дневку для изучения окрестностей. Недалеко от стоянки первые холмы Кара-адрыка состояли из пестрых юрских отложений с пластом угля, который в некоторых холмах выгорал и обжег вмещающие породы до кирпично-красного и ярко- желтого цвета, а некоторые даже ошлаковал. Пласты в холмах лежали почти горизонтально.　

Во время дневки М. А. Усов поехал в глубь Кара-адрыка и пересек эту гряду, а я отправился к восточному ее концу и поднялся на последнюю горку, чтобы сделать обзор местности. Семистай за прорывом Кобука продолжался в виде скалистой, сильно расчлененной цепи Аргалты, которая восточнее была разорвана широким перерывом; за ним видна была еще гряда более мягких гор Салбурты, тянувшаяся до оз. Улюнгур. Долина Кобу, слегка повышаясь, уходила до горизонта между горами Салбурты и Сауром, постепенно понижавшимся. У его подножия зеленели лужайки и видны были белые здания — резиденция монгольского князя и буддийский монастырь.　

После дневки мы повернули на юг и пересекли Семистай вблизи прорыва р. Кобук; дорога шла не у речки, а по горам, распавшимся здесь на отдельные горки и гряды. Наблюдения были настолько интересны, что, миновав главную цепь, я решил сделать опять дневку для более подробного изучения этого хребта. Мы остановились на самом берегу речки у устья сухого русла, впадавшего в нее с запада и отделявшего главную цепь от южных гряд. Во время дневки Усов изучал обнажения на левом берегу Кобука, а я на правом; мы нашли много окаменелостей, позволивших определить возраст свит, слагающих здесь Семистай; это были верхний девон и нижний карбон. Оказалось также, что речка проложила пересечение хребта по разлому, связанному со сдвигом.　

Во время дневки мы сделали еще одно интересное наблюдение. Мы только что вернулись с экскурсий и обедали, когда разразился небольшой дождь. Кобук у стоянки имел метра два ширины и 50 см глубины. И вдруг по сухому руслу, тянувшемуся с запада, примчался желто-бурый грязный поток, шириной метров 10 и глубиной до метра, а Кобук начал выходить из берегов, затопляя лужайку, на которой стояла палатка. Очевидно, в Семистае западнее разразился сильный ливень, который и дал такой сток воды по сухому руслу. Поток этот был такой бурный, что наши рабочие, палатка которых стояла вблизи нашей, но по ту сторону сухого русла, не решились перейти через него, чтобы помочь нам спасать вещи из затопляемой палатки. Но дело обошлось без них; поток быстро убыл, и Кобук вошел в берега (рис. 46). 　

^{Рис. 46. Силевой поток, вливающийся в р. Кобук по сухому руслу, возле нашей стоянки, после сильного ливня в Семистае}

Этот случай показал, какую работу производит вода временных потоков в сухом климате этой страны, вынося из горных гряд массу обломков, щебня, песка и ила и распределяя их на предгорной равнине — пьедестале в виде пролювия. На следующий день, продолжая путь вниз по р. Кобуку, мы видели следы наводнения, оставленные речкой, вышедшей из берегов: лужайки были покрыты слоем красноватого ила с песком и щебнем, а небольшое хлебное поле китайцев, живущих ниже по речке, было уничтожено.　

В конце пересечения речкой Семистая, в южных грядах последнего, появились уже юрские отложения, подобные тем, которые мы видели в долине Кобу, но здесь они не лежали горизонтально, а образовали складки, местами довольно крутые. В одной из гряд, уже значительно ниже, пласт угля в юрской свите выгорел и обжег вмещающие слои до кирпично-красного цвета и твердости кирпича. Но в них сохранились отпечатки растений, которые подтвердили юрский возраст свиты.

Глава XXI В ГОРАХ ХАРА-СЫРХЭ И ХАРА-АРАТ. ЭОЛОВЫЙ ГОРОД

От этой гряды мы повернули на запад, к восточному концу цепи гор Хара-сырхэ, которая тянется южнее хр. Семистай и параллельно ему, но гораздо короче. По пути туда мы все время видели выходы юрских пород, местами поставленных даже совершенно отвесно и образующих скалистые грядки. У конца Хара-сырхэ Гайса знал небольшой источник и заявил, что необходимо ночевать возле него, так как дальше предстоял большой безводный переход. Источник среди холмов конца Хара- сырхэ оказался таким скудным, что наших животных пришлось поить по очереди с перерывами, в ожидании пока набежит вода. Корм был также скудный. Холмы состояли из юрских пород в разных положениях и с интересными формами выветриванья. Один длинный холм из круто наклонных пластов юрского песчаника был увенчан почти горизонтальным пластом третичного или четвертичного конгломерата и представлял наглядный пример трансгрессии, т. е. налегания более молодых отложений на головах более древних (рис. 47). Со стоянки я пошел недалеко в глубь гор и встретил здесь уже более древние породы — палеозойские, выдвинутые из-под юрских. Вблизи источника я нашел в разбитом глиняном горшке асфальт такого же вида, как в холмах у подножия Джаира. Возможно, что китайцы, живущие на р. Кобук, знали месторождения асфальта и пользовались им.　

^{Рис. 47. Трансгрессия третичного или четвертичного конгломерата на головах крутопадающих юрских пластов в холмах восточного конца　хр. Хара-сырхэ}

На следующий день мы направились на юго-запад и долго шли по равнине южного подножия Хара-сырхэ, составляющей длинный и полого понижающийся пьедестал этого небольшого хребта, сложенный из пролювия, вынесенного временными потоками из гор. Такие наклонные равнины, окружающие со всех сторон изолированные горные гряды или примыкающие с одной стороны к длинным хребтам, монголы называют «бэль». Подобные же формы известны в западных штатах Северной Америки, где их называют «равнины горного подножия» (piedmont plain). На этой равнине растительность состояла из редких мелких кустиков; ее кое-где бороздили неглубокие сухие русла временных потоков.

Этот длинный спуск привел, наконец, к широкой долине с крупными кустами и солончаковыми впадинами, в которых весной, очевидно, скоплялась вода. Миновав ее, мы начали подниматься на цепь Хара-арат; она параллельна Хара-сырхэ, но длиннее ее и тянется от р. Дям до р. Кобук. Это плоские скалистые горки и холмы с котловинами и долинами в промежутках между отдельными грядами и группами, с очень скудной растительностью и большим развитием черного лака пустыни. Мы долго шли по извилистой тропе на юго-запад, пересекал горы наискось, и только к закату вышли из них в местность совершенно другого характера. Она была сложена из песчаников и глин, но не таких пестрых, как юрские отложения, а желтоватых, розоватых и зеленоватых, лежавших горизонтально и расчлененных оврагами и ложбинами, похожими на улицы и переулки, на отдельные холмы с крутыми или отвесными боками, напоминавшими здания — дома, башни, столбы, отдельные стены в 3–4 м высоты. Мы ехали по этим улицам и переулкам, и нам казалось, что мы очутились среди развалин большого города. На стенах видны были как бы карнизы, и нередко в них торчали шарообразные камни, похожие на ядра, застрявшие при бомбардировке. Я вспомнил, что в старых стенах г. Ревеля видел подобные ядра. Но некогда было останавливаться, чтобы изучать свиту этих пород и формы выветриванья. Солнце уже село, а, по словам Гайсы, до воды и корма было еще далеко.　

Уже смеркалось, когда мы вышли из этих развалин в большую впадину, по которой были разбросаны большие бугры с кустами тамариска, очевидно солончак. Здесь в сумерки среди бугров Гайса потерял дорогу, и пришлось ночевать без воды и корма. Развьючили ишаков, но не отпустили ни их, ни лошадей. Вода для людей у нас была с собой; мы сварили чай, но палатки не разбивали и улеглись, не раздеваясь, между вьюками. Ночь была теплая и прошла спокойно. Чуть свет все были на ногах и пошли дальше. Скоро вышли из бугров на ровную голую площадь, которая весной была залита водой, судя по вязкости почвы, но через нее шла протоптанная тропинка. Если бы мы ночью пошли дальше без дороги, мы бы попали на топкие места и намучились с ишаками, которые вязли бы на каждом шагу.　

За этой площадью началась густая растительность по долине р. Дям — высокая трава, кусты, рощи тополей. Долина имела больше километра в ширину и на западе была ограничена довольно высоким обрывом розоватого цвета, разрезанным крутыми оврагами и рытвинами. Под этим обрывом, по словам Гайсы, было русло реки; но он повел нас к одной из рощ на восточной окраине долины, где знал колодец. Это было удобно и для меня, так как с востока долину ограничивало продолжение тех «развалин», которые мы прошли в сумерки и не успели осмотреть. В роще мы нашли колодец, развьючились, поставили палатки. Но когда достали воду, она оказалась очень мутной, солоноватой и с сильным запахом тухлых яиц, т. е. сероводорода.　

— Это калмыцкий колодец на зимовке, — сказал Гайса. — Калмыки ушли отсюда на лето в горы, колодцем давно не пользовались, и вода затухла. Нужно вычистить его.　

Всю воду вычерпали. Наши животные, ночевавшие без водопоя после длинного перехода, воду эту пили очень неохотно и мало. На дне колодца осталась густая вонючая грязь. Абубекир разделся, взял заступ и ведро и спустился в колодец, который имел около 2,5 м глубины. Всю грязь выбрали и затем вычерпали еще раз воду, которая набралась на место грязи. После этого вода стала такой, которую животные пили хорошо, а после их водопоя набравшаяся вода годилась и для нас; она чуть пахла сероводородом, но при кипячении этот запах исчезал.　

В этой роще мы простояли дней пять. Большие тополя давали тень, корм и топливо были в избытке, а осадочная свита, слагавшая берега долины р. Дям и расчлененная на ее восточном берегу южнее гряды Хара-арат на странные формы, похожие на развалины, требовала изучения. Гайса называл эту местность Урхо или Орху, а я наименовал ее «эоловый город», т. е. город, созданный эолом. Красивые или оригинальные формы выветриванья я встречал уже не раз во время своих путешествий, но такое обилие их на ограниченной площади и разнообразие форм я видел впервые и не жалел затратить несколько дней, чтобы изучить и описать их подробнее.　

В течение этих дней мы налегке выезжали с утра со стоянки втроем с кем-нибудь из рабочих. Я фотографировал и описывал формы города, Усов и Сережа вели маршрутную съемку; в два или три часа пополудни мы возвращались, чтобы написать дневник, рассмотреть и определить образцы, вычертить съемку.　

Отложения, из которых состоял этот эоловый город, представляли глинистые мелкозернистые песчаники и песчанистые глины более однообразных цветов — розоватого, серо-желтого и зеленоватого и более мягкие, чем юрские породы, почему они легче подвергались выветриванью. Они содержали большое количество конкреций, т. е. стяжений, богатых известью и потому более твердых, чем остальная масса. Эти конкреции, то шарообразные, похожие на крупные ядра для стрельбы из пушек, то неправильной формы и различной величины, а также более твердые прослои мергеля обусловливали появление карнизов, выступов и вообще разнообразных форм выветриванья. Отложения эти покрывали площадь в несколько квадратных километров, поднимаясь на востоке и юге очень плоской возвышенностью над остальной частью. Вся эта площадь была рассечена долинами и логами, похожими на улицы, переулки и площади разной величины, ограниченные массивами зданий, квадратных и круглых башен, длинных стен. Попадались формы, живо напоминавшие египетские сфинксы, обелиски, столбы, иглы, часовни, памятники. Кое-где в стенах торчали круглые конкреции, похожие на ядра, а на улицах часто блестели пластинки прозрачного бесцветного гипса, похожие на осколки оконного стекла, что еще увеличивало сходство с развалинами.　

Улицы и переулки большей частью были совершенно лишены растительности и покрыты слоем рыхлой глинисто-песчаной почвы в несколько сантиметров толщины, в которой ноги оставляли глубокие следы. Эта почва представляла материал, сдутый ветрами и смытый дождями с похожих на здания выступов коренных пород; с поверхности она была покрыта тоненькой, более твердой корочкой, результатом омачиванья ее дождями и снегом. Некоторые более широкие улицы и некоторые площади представляли солончак с рыхлой соленой почвой в промежутках между бугорками, с кустиками солянок и других растений, растущих на соленой почве. Попадались так же песчаные бугры с кустами тамариска, изредка деревья саксаула, кусты кандыма.　

Рис. 48–51, 54, 79, 80 дают понятие о наиболее красивых или оригинальных формах этого эолового города.　

В улицах, лишенных растительности, никакой жизни не было, но при наличии растений попадались ящерицы, насекомые, мелкие птички, впрочем в очень небольшом количестве.　

Объезжая эоловый город, мы каждый день находили новые формы и новые сочетания форм улиц и зданий, но поражались мертвой тишиной, скудостью жизни. Это была пустыня, но ее нельзя было отнести ни к одной из известных категорий пустынь — песчаных, глинистых, каменистых, гористых, так как она соединяла особенности всех этих категорий. Во время третьей экспедиции (1909 г.) мы еще раз посетили эоловый город и дополнили свои наблюдения, которые я приведу здесь, чтобы не разбивать описания его.　

Возвышенность восточной части города обрывалась к центральной равнине откосом, разрезанным многочисленными ложбинами и напоминавшим большой замок, получивший название Замка хана (рис. 48). У его подножия совершенно отдельно возвышалась огромная квадратная башня, названная Бастилией (рис. 49). Эти здания выходили к западу на обширную площадь, совершенно голую и усыпанную щебнем и галькой, среди которых можно было собрать красивые образчики, отшлифованные песком.　

^{Рис. 48. „Замок хана“ и „Бастилия“ в центре эолового города Орху в низовьях р. Дям. Спереди — галечная пустыня и цепь кустиков вдоль сухого русла}

^{Рис. 49. Отдельный вид „Бастилии“. В ее обрывах ясно видна слоистость и горизонтальное залегание меловых (?) отложений. Высота 50–60 м}

^{Рис. 50. Башня „Игла“ из меловых (?) песчаников, глин и мергелей в западной части эолового города Орху}

^{Рис. 51. Башня „Седло“ из меловых отложений эолового города Орху. На левой вершине для масштаба стоит М. А. Усов.}

Перед возвышенностью южной части мы увидели холмы, усыпанные черным щебнем и имевшие черные гребни. Я подумал сначала, что это выходят пласты угля, но осмотр показал, что это жилы своеобразного асфальта, получившегося при затвердевании нефти в трещинах, пересекающих свиту тех же отложений. Мы насчитали 11 или 12 жил, мощностью от 2–3 см до 0.75—1 м и длиной до нескольких сот метров. Асфальт этот легко растрескивался на мелкие кусочки, которые и усыпали склоны холмов (рис. 52). Но вдоль жил песчаники этой свиты были пропитаны нефтью, т. е. закированы, и гораздо лучше сопротивлялись выветриванью, чем незакированные. Поэтому холмы, содержавшие жилы, выделялись среди остальных и местами выдвигали целые плиты и грубые балки этих закированных пород (рис. 53). Эти жилы асфальта, круто пересекавшие осадочную свиту, лежавшую горизонтально, позволяли думать, что в глубине имеется залежь нефти. Мы увезли много проб этого асфальта. На стоянке пробовали жечь его на костре; он загорался хорошо, горел сильно коптящим пламенем и при этом расплавлялся. Его изучение позже показало, что это новый вид асфальта — он совершенно черный, сильно блестящий, с раковистым изломом, твердый и хрупкий, тогда как асфальт холмов у Джаира был черный, неблестящий, с зернистым изломом и нехрупкий. Специалист, изучавший жильный асфальт, назвал его обручевит — по имени открывателя месторождения. Асфальт холмов был известен населению Чугучак и даже использован Гайсой. Асфальта жил никто не знал до нашего путешествия; он является прекрасным материалом для изготовления особых лаков.

^{Рис. 52. Асфальтовая жила, образующая гребень гряды скал в южной части эолового города Орху. Весь склон усыпан черным щебнем асфальта}

^{Рис. 53. Закированные песчаники висячего и лежачего боков одной из асфальтовых жил. Пласты их лежат горизонтально; степень закированности зависит от их состава и потому различная}

В другом месте среди площади с кустами разного рода возвышался изолированный холм, очень похожий на небольшую часовню, а вокруг него расположились остатки холмов, похожих на намогильные памятники и саркофаги (рис. 54).

^{Рис. 54. „Намогильные памятники“ — остатки от выветривания целой толщи меловых отложений на юго-восточной окраине эолового города Орху}

В самой долине р. Дям, недалеко от рощи с нашей стоянкой, была другая роща, возле которой возвышался уединенный холм столовой формы, похожий на китайское сооружение — глинобитную стену, окружающую небольшое селение или хутор. Сходство усиливалось еще тем, что наверху в одном месте имелось возвышение, похожее на дымовую трубу, а в другом — монгольское «обо» из хвороста. На карте к описанию путешествия в Тибет М. В. Певцова, экспедиция которого, как уже упомянуто, при возвращении прошла вдоль р. Манас, мимо оз. Телли-нор и затем вдоль р. Дям, в этой местности (Орху) показан «форт». Но мы не видели здесь никакого форта, т. е. крепости, и постройка укрепления вдали от границы и городов, в оазисе, населенном только немногими калмыками, и на окраине пустыни в стороне от реки как будто не имела смысла. И можно думать, что экспедиция приняла этот уединенный естественный холм, не осмотрев его ближе, за форт. Замечу, что эта экспедиция прошла по р. Дям очень близко от эолового города, некоторые башни и иглы которого хорошо видны из долины этой реки, и не обратила на него никакого внимания, даже не упомянула о нем. Это можно объяснить только тем, что экспедиция, в составе которой был молодой геолог, очень торопилась домой после полутора лет трудных работ на окраине Тибета и проходила здесь в декабре, когда снег мог скрывать многое.　

М. А. Усов совершил со стоянки экскурсию вниз по р. Дям до озера Айрик-нор и рассказал, что оазис в долине р. Дям, где мы стояли, тянется вниз еще километров 10, затем река проходит через широкие ворота между уцелевшими толщами песчаника той же свиты, и здесь оазис кончается. Дальше начинается большая впадина озера, ограниченная на востоке продолжением свиты эолового города, образующей обрывы. Берега озера местами окаймлены зарослями камышей. Подъехать к озеру с севера, чтобы попробовать воду, нельзя, так как по берегу широкой полосой тянется вязкий ил (очевидно обнажающийся при летнем усыхании озера). Следовало бы объехать кругом к южному, обрывистому берегу, но на это не было времени. Озеро летом сильно усыхает, так как р. Дям почти не приносит воды. В оазисе нашей стоянки русло этой реки, тянувшееся вдоль высокого яра западного берега, содержало воду только лужами в понижениях, а не по всему руслу, и течение было между лужами только подземное.　

Во время третьей экспедиции Усов был специально занят поисками органических остатков в породах свиты, слагающих эоловый город; они были необходимы для точного определения ее возраста. Он нашел только ядра, т. е. заполнения породой створок пресноводных моллюсков, на которых самых створок и их замков, необходимых для определения рода и вида, не было. Можно было только сказать, что это пресноводные пластинчато-жаберные. Но многочисленные конкреции в виде ядер и неправильной формы, изобиловавшие в породах этой свиты, могли содержать определимые окаменелости. Ведь известно, что нередко конкреции содержат их, что само органическое тело явилось причиной образования вокруг него стяжения, богатого известью. Во время экспедиции я разбил две-три конкреции, но не обнаружил в них ничего. Однако в 1922–1925 гг. экспедиция Американского музея нашла в третичных и меловых отложениях Монголии богатую и разнообразную фауну пресмыкающихся и млекопитающих, и я уверен, что конкреции в свите эолового города также содержат фауну, которую со временем откроют при систематических и умелых поисках. Обилие конкреций в некоторых слоях отложений, образовавшихся на дне большого пресного озера, трудно объяснить без участия остатков организмов. В этом озере жили рыбы, вероятно также ящеры (если отложения эти мелового возраста, как я предполагаю), моллюски; тела их погребались в слоях, отлагавшихся на дне, и могли вызвать образование конкреций. Я уверен, что со временем эоловый город посетит специальная экспедиция, советская или китайская, хорошо снаряженная для изучения конкреций, и вывезет из него богатые сборы для музеев. Я считаю, что эта свита скорее всего мелового возраста; по своему составу она не похожа ни на юрские, ни на третичные отложения Пограничной Джунгарии.　

Глава XXII ДОЛИНА р. ДЯМ И УРОЧИЩЕ АК-ДЖАР

Закончив изучение эолового города, мы направились вверх по р. Дям, чтобы проследить все течение этой реки и затем осмотреть еще хр. Уркашар, единственный еще не посещенный нами. Вверх от нашей стоянки долина Дяма на протяжении нескольких километров имела еще тот же характер — рощи тополей, заросли кустов и трав, а в русле вода только в отдельных лужах, нередко позеленевшая от развившейся в ней флоры. Но затем на дне долины появились голые площадки, усыпанные галькой, в русле оказалась вода, а немного выше долина была перегорожена выходами более древних пород, через которые река пробивалась ущельем, заваленным глыбами этих пород; даже в русле лежали глыбы, и вода частью обтекала их, частью текла под ними (рис. 55), образуя более глубокие бассейны. Мы, конечно, воспользовались ими для купанья. Но каравану пришлось подняться на правый берег и пройти некоторое время по холмам кряжа Хара-арат, одна гряда которого протянулась на запад дальше других; ее пересекла долина Дяма. Вид этого нагромождения крупных глыб со слабо оглаженными ребрами и углами наводил на мысль, что оно произошло не так давно в виде обвала скал в боках ущелья, промытого рекой.　

^{Рис. 55. Ущелье р. Дям в мелафирах западного конца гор Хара-арат, заваленное глыбами камня, между которыми пробивается вода. Вид вверх по ущелью на северо-запад}

Выше этого места возобновилась более широкая долина с зарослями и рощами, а река, собственно большой ручей, извивалась по ней; попадались заросли камышей, и вечером, обходя с ружьем окрестности нашего лагеря, я увидел кабана, который успел скрыться. На следующий день мы продолжали свой путь по долине того же характера; на некотором протяжении растительность стала гуще, а воды в ручье больше. Оказалось, что здесь в долину Дяма вытекают из-под правого берега обильные ключи, представляющие подземный сток ручьев Чум-па- цзе и Кок-тал долины Мукуртай. Но выше этого места вода в русле Дяма вскоре совершенно исчезла, и мы долго ехали вдоль сухого галечного русла, берега которого только кое-где были окаймлены скудными кустами. На протяжении 6–8 км русло было сухое, а затем в нем появились струйки воды, склоны долины начали повышаться, а на дне стали попадаться кусты и деревья. Эго началось урочище Ак-джар; в пределах его р. Дям врезана в конус выноса своих древних галечно-валунных отложений, из-под которых дальше появились выходы коренных пород. Здесь долина Дяма сделалась живописной: по дну ее друг друга сменяли рощи крупных деревьев (тополей, тальника, джигды), заросли кустов и камышей и полянки с галечной почвой, поросшей редкой травой, а крутые или даже отвесные склоны состояли из пластов песчаников, глин и угля юрской свиты, падавших полого на юг. Впрочем, первые выходы состояли из красноватых конгломератов, которые составили довольно значительную свиту более молодого возраста, так как лежали несогласно на юрских пластах, падая также на юг (рис. 56).　

^{Рис. 56. Свита меловых (?) конгломератов и песчаников, лежащих несогласно на юрских угленосных отложениях южной окраины урочища Ак-джар на р. Дям}

В этом урочище, не очень далеко от выхода Дяма из ущелья в гряде Салькен-тай, мы разбили свой лагерь и провели здесь дня три, изучая обнажения коренных пород, которые давали непрерывный разрез юрской свиты и частью вышележащих конгломератов, вероятно, третичного возраста или того же, что и свита эолового города, т. е. мелового. Мы обнаружили в юрской свите даже довольно крутую антиклинальную складку ближе к началу Ак-джара. Нижние пласты свиты, выступавшие у выхода из ущелья в Салькен-тае, представляли грубые конгломераты, а выше, среди песчаников и глин, в нескольких горизонтах были пласты угля, то тонкие, то в 0.75—1 м и больше, выгодные для разработки. В одном месте, где Дям омывал крутой обрыв правого берега, было видно, что толстый пласт угля выгорел, оставив после себя серый пепел и обусловив обжиг вмещающих пластов, но выгорел до уровня около 1 м над уровнем воды, очевидно во время половодья или при прежнем, более высоком уровне реки.　

На всем протяжении Ак-джара, километров пять, Дям представлял (в начале августа старого стиля) реку с чистой водой, шириной в 8—12 м и глубиной до 1 м в более узких местах, где можно было купаться. Корма для животных было достаточно, топлива также. Но людей, к нашему удивлению, мы не встретили; не было даже зимовок или следов стояния юрт. Возможно, что для более долговременного проживания на Ак-джаре корма для стад кочевников было слишком мало, а надзор за скотом в рощах неудобен, и здесь останавливались только на ночь при перекочевках с зимовок в низовьях Дяма на летовки в Уркашаре и обратно. Изучая разрез юрской свиты, я в разных местах нашел хорошие отпечатки ископаемых растений, которые позволили определить юрский возраст свиты; попадались целые стволы хвощей, диаметром до 20 см и длиной в 1–2 м, которые, к сожалению, я не мог увезти с собой — они были слишком тяжелы для вьюка.

Глава XXIII　 В ГОРАХ УРКАШАР И КОДЖУР

Закончив изучение Ак-джара, мы поднялись из долины р. Дям на поверхность ее конуса выноса, проехали несколько километров вдоль подножия хр. Салькен-тай на запад и повернули в сухое ущелье, которым начался длинный подъем на южную ступень Уркашара. Ущелье было врезано сначала в черные сланцы, пронизанные в разных направлениях неправильными жилами светлого порфира. Вспомним, что при пересечении Салькен-тая месяцем раньше мы уже видели многочисленные жилы порфира. Дальше появились более древние зеленые сланцы, в которых ущелье сузилось, а затем начался огромный массив гранита, образующего большую часть этой ступени. В граните был и перевал Кен-сай в вершине ущелья, за которым дорога шла все время по граниту, образовавшему то высокие скалы, то округленные выступы. Ночлег был на берегу ручья Чокан-булак, стекавшего с гранита на север, где должно было пролегать глубоко врезанное ущелье притока Дяма, отделяющего первую ступень Уркашара от второй.　

Гранит продолжался и на следующий день; мы ехали на запад по поверхности ступени, склонявшейся на север и местами расчлененной долинами ручейков, очевидно впадавших в этот приток Дяма. Было бы заманчиво пройти вниз по одному из этих ручьев и спуститься в ущелье этого притока, конечно очень богатого скалами, но туда, вероятно, можно было пробраться только пешком (если вообще было возможно) и соответственно снарядившись, а для этого уже не было времени. Когда мы ехали по одному из этих ущелий, пересекавших ступень, с высоты его склона раздался выстрел, и наверху показалось несколько всадников. Гайса, ехавший впереди каравана, подскакал ко мне, ехавшему сзади.　

— Это барантачи! — сказал он в испуге. — Нужно приготовить ружья.

Но всадники закричали, начали переговоры с Гайсой, и оказалось, что это киргизы-охотники, которые в свою очередь приняли нас за барантачей (конокрадов) и выстрелили, чтобы показать, что они вооружены. От них мы узнали, что киргизы уже покинули летовки на Уркашаре из-за холода и града и спустились ниже. Это известие нас огорчило, потому что наш запас живого провианта в виде баранов кончился; начиная с р. Кобук мы уже не встречали кочевников и очень надеялись на летовки Уркашара. Отмечу кстати, что по всей Пограничной Джунгарии кочевники охотно продавали баранов на русские кредитки и не требовали китайского серебра в слитках.　

В этот день мы ночевали в широкой долине р. Кадерге, врезанной уже в осадочные породы той же ступени Уркашара, давшие мне небольшой сбор фауны. На ступени вообще было много долин и склонов с хорошими лугами, т. е. хорошие летовки, и летом здесь, очевидно, было очень оживленно. По этой долине мы прошли до ее верховья и перевалили через верховья еще некоторых долин, направленных на северо-восток; верховья их оставались на юг от нашей дороги, где была высшая часть ступени, сложенная опять из массивного гранита и представлявшая равнину, которая обрывалась на юг к долине Мукуртай огромным красным утесом, метров в 500–600 высоты. Этим утесом мы любовались уже издали с подножия Джаира. Гайса сообщил, что утес называется Кызыл-гыген-тас, т. е. камень красного гыгена, и назван так потому, что когда-то гыген монастыря, расположенного в долине Мукуртай, заявил, что он спрыгнет с этого утеса и не расшибется по своей святости, и будто бы выполнил это. Поэтому южную ступень Уркашара, не имеющую особого названия, как остальные, я назвал ступень Кызыл-гыген.　

За последней из этих долин мы повернули на север, и в эту сторону открылся широкий интересный вид. Местность полого понижалась в виде слегка волнистой поверхности с зелеными лугами, в которую были врезаны неглубокие ложбины ручьев, падавших одни на запад, другие на восток. Первые представляли верховья р. Марал-су, притока р. Эмель, вторые — верховья р. Мын-булак (т. е. тысяча ручьев), впадающей справа в р. Дям и проложившей то глубокое ущелье, в которое стекали речки с южной ступени Уркашара, как упомянуто выше. Вдали на севере за этой зеленой равниной возвышалась следующая ступень Уркашара — Урта-джон, похожая на высокий увал с совершенно ровной поверхностью и довольно крутым южным склоном, но без тех многочисленных скал и обрывов, которые имелись на южном обрыве южной ступени (рис. 57). Упомяну, что ступени Уркашара достигали, примерно, 2000 м абс. высоты.　

^{Рис. 57. Вид с южной ступени Уркашара через долины керховий р. Мынбулак на вторую с юга ступени Урта-джан. Вид на север}

Переночевав в одной из ложбин верховья р. Мын-булак, мы поднялись на плато Урта-джон, которое оказалось нешироким — до 10 км. С него стекали ручьи на север, неглубоко врезаясь в его поверхность. Миновав плато, мы спустились довольно круто, но быстро, оставляя слева обрыв Кереге-тас в виде ряда скал, высотой по 10–15 м, обращенный к следующей ступени — Джол-текче. Последняя не тянулась далеко с запада на восток, как ступени Кызыл-гыген и Урта-джон, а представляла широкий и неровный водораздел между притоками р. Кара-эмель на западе и р. Дям на востоке. Мы шли по нему на северо-восток. Ночлег на этой высоте в половине августа подарил нас чувствительным холодом, а топлива в виде кизяка было мало. Притоки Кара-эмеля быстро врезались в склон ступени и круто уходили вниз, тогда как на восток к Дяму местность понижалась медленнее, расчленяясь многими долинами. Было жаль, что время не позволяет изучить подробнее Уркашар и что нет хорошей карты этой сложно и глубоко расчлененной местности.　

Следующая ступень — Сары-журок также была очень неровная и тянулась на северо-восток в виде водораздела между притоками рек Кара-эмель и Дям. На пути по ней нам пришлось спуститься глубоко в верховья долины, в которой выступали угленосные отложения, а по соседству на склоне высились огромные скалы порфиров со столбчатой отдельностью. Здесь я нашел также признаки прежнего оледенения в виде конечных морен.

^{Рис. 58. Вид с высшей, пятой ступени Уркашара на северо-восток на верховья р. Кок-булак — одной из вершин р. Дям}

Последняя, пятая ступень Уркашара представляла сравнительно небольшое плато Токтай (что значит доска), с которого открывался интересный вид на восток, где в горизонтальную поверхность плато была врезана глубокая долина одного из верховий Дяма — ключа Кок-булак (рис. 58). Плато частью состояло из гранитной породы, в контакте с которой, но в виде обломков, я нашел измененные черные сланцы с отпечатками растений, но не юрских, а каменноугольных. Рано утром, пока мы еще укладывались после ночлега, вблизи нашей стоянки раздалось характерное клохтание улларов, т. е. горных индеек, водящихся на самых высоких горах. Это крупная птица, ростом немного меньше домашней индейки. Выводок оказался недалеко от стоянки на склоне плоской вершины. Я схватил ружье, осторожно подошел ближе и подстрелил одну птицу. В противоположность кикликам, которые водятся на небольшой высоте и встречаются часто, уллары обитают на больших высотах и только зимой спускаются на средние высоты, где меньше снега. Заметив охотника, уллары обыкновенно перелетают на противоположный склон. Кроме алтайского вида Tetragallus altaicus известен еще тибетский. Я добыл алтайского, которым мы, конечно, с аппетитом поужинали на следующей стоянке.　

За плато Токтай, последней и высшей ступенью Уркашара, мы ехали по узкому и извилистому водоразделу между верховьями притоков Кара-эмеля и несколькими мелкими верховьями Дяма. Он называется Эмельчик. В выступавших на нем известняках я заметил обильную фауну карбона. Это заставило меня остановиться, как только водораздел окончился, и мы вышли в долину ручья на плато Ак-джибуга, расположенном между массивом хр. Коджур и первыми высотами Семистая.　

Во время дневки мой сын отправился назад на Эмельчик, чтобы набрать больше окаменелостей, Усов поднялся на Коджур, а я сделал экскурсию на восток по плато и спустился в долину одного из истоков р. Кобук. Это плато и представляло собственно горный узел, соединявший Коджур с Семистаем, а отходившие от плато на северо-восток горы Тепке, уже упомянутые в конце первой экспедиции, представляли связь с Сауром, к южному склону которого они примыкали. Но настоящие горные узлы достигают большей высоты, чем отходящие от них хребты, тогда как плато Ак-джибуга было ниже Коджура и Семистая, а также ниже плато Токтай хр. Уркашар, с которым оно соединялось указанным более низким водоразделом Эмельчик. Плато было не совсем ровное даже в центральной части, а по окраинам расчленено долинами врезавшихся в него речек — истоков Сары- эмеля на севере, Кобука на востоке, Кара-эмеля на западе, Дяма на юге. Более подробное изучение этого горного узла, расположенного так близко к нашей границе, было бы очень желательно.　

После дневки мы направились на запад по южному склону хр. Коджур, гребень которого очень близко возвышался справа от нашей дороги и представлял три вершины, сплошь усыпанные крупными глыбами гранитной породы, образчик которой привез накануне со своей экскурсии Усов.　

Глыбы торчали кое-где, подобно памятникам, и среди альпийских лугов, покрывавших горб Коджура вне трех вершин. Слева от дороги видна была глубокая долина истока р. Кара- эмель, а за ней гребни отрогов плато Токтай и водораздела Эмельчик, между которыми были врезаны ущелья притоков той же реки. Горб Коджура полого понижался на запад. Мы спустились с его южного склона на поверхность узкой гряды Кайкан, которая, примыкая к южному склону Коджура, тянется затем между долиной р. Каинды, впадающей в Сары-эмель, и продолжением долины р. Кара-эмель. По этой гряде мы шли еще следующий день, постепенно спускаясь все ниже по гребню. Гряда окончилась высотами Б. Джилантель, т. е. змеиный язык, которые действительно походили на конец длинного языка гряды Кайкан, высунувшегося из гигантской пасти, образуемой массивом Коджур, с одной стороны, и северными плато Уркашара — с другой. Возле Джилантели в долине р. Сары-эмель был последний наш ночлег в горах. От него по широкой долине р. Эмель мы в два больших перехода дошли до р. Чугучак, где несколько дней заняла ликвидация экспедиции. По почтовому тракту я выехал вместе с сотрудниками в Семипалатинск, на пароходе в Омск и по железной дороге в Томск.

Глава XXIV ПО СЕВЕРНОЙ ЧАСТИ хр. БАРЛЫК

Экспедиция 1906 г. дала мне гораздо больше интересных наблюдений, чем первая. Я познакомился с золотыми рудниками Джаира, с асфальтовыми холмами и жилами, с юрской угленосной свитой, с оригинальным эоловым городом, с долиной р. Кобук и высокими ступенями Уркашара. Но мало были изучены посещенные во время первой экспедиции хребты Барлык и Майли, манил к себе еще Джаир с его своеобразными особенностями, а обширная впадина между Уркашаром, Джаиром и Кара-аратом, часть которой называлась пустыней Сырхын, требовала дополнительных исследований, чтобы можно было дать более полную характеристику зарубежной части Пограничной Джунгарии. Нужно было сделать по крайней мере еще одну экспедицию.　

Это удалось осуществить только в 1909 г., опять на средства, отпущенные Томским институтом. Мои сотрудники были те же, что и в 1906 г. М. А. Усов уже окончил к тому времени институт и был оставлен стипендиатом при кафедре для подготовки к профессуре. Он собирался делать наблюдения наравне со мной, что позволяло поручать ему самостоятельные экскурсии. Мой сын Сергей взялся вести маршрутную съемку и метеорологические наблюдения. Мы приехали прежним путем через Омск в Семипалатинск и по тракту в Чугучак, где, к сожалению, не застали уже С. В. Сокова, уехавшего в Европейскую Россию. Новый консул, впрочем, также оказал нам полное содействие, а Гайса и его сын Абубекир с удовольствием согласились принять участие в экспедиции. Опять купили лошадей и ишаков и в половине июня начали работу.　

Из Чугучака мы отправились на юг для изучения хр. Барлык, но через чиевую степь пошли немного западнее к пограничному пикету Маниту на р. Эмель, чтобы видеть эту реку в другом месте и выйти западной окраине Барлыка. Вблизи пикета была осмотрена плоская горка того же имени, а затем мы сделали целый переход по степи с песчаной почвой, но хорошей травой. Почва по строению была похожа на лёсс, но сильно песчаный, и приходилось думать, что эта грубая песчаная пыль нанесена ветрами с бугристых песков восточного берега оз. Ала-куль севернее устья р. Эмель. Со степи мы вошли в долину ручья Сары- булак, врезанную в западный конец Барлыка, где и остановились, немного не доходя китайского караула. Склоны долины были покрыты лёссом (уже менее песчаным) и потому не представляли выходов коренных пород. Русло ручья было окаймлено узкой полосой зарослей камыша и кое-где кустов тальника, вблизи которых мы поставили свои палатки (рис. 59). Близость зарослей сказалась в том, что вечером на огонь в палатку забрались фаланги, ядовитые пауки, водящиеся и в Джунгарии, хотя не в изобилии. Я был знаком с этими неприятными ночными гостями по Туркмении и Центральной Азии, но Усов видел их впервые, так как во время экспедиции 1906 г. они ни разу не попадались нам. Он испугался и устроил погоню за фалангами по стенкам и полу палатки, за постелями и вьючными ящиками, пока не истребил всех.

^{Рис. 59. Долина ручья Сары-булак на северном склоне хр. Барлык. Вид на юг, спереди наша палатка, подальше китайский пограничный пост}

Нужно заметить, что фаланги не нападают на человека, а кусают, только если случайно задеть их рукой или босой ногой. Укус вызывает опухоль и боль, но он не смертелен.　

Я прошел к китайскому караулу и заглянул во двор, окруженный невысокой глинобитной стеной вроде маленькой крепости. Весь гарнизон состоял из трех или четырех солдат, которые спали на кане в небольшой фанзе внутри двора. Приезд целого каравана и устройство его лагеря в сотне шагов от караула не потревожил послеобеденный сон этих охранителей границы, которые только вечером наведались в палатку наших рабочих, чтобы угоститься чаем со свежими еще баурсаками и узнать новости о жизни в столице, которой для них, заброшенных в эту долину на границе, являлся Чугучак.　

На следующий день мы поднялись вверх по долине Сары- булак на перевал через северную цепь Барлыка, которая оказалась покрытой лёссом и потому обладающей мягкими формами. Спуск с перевала привел в долину р. Цаган-тогой, уже знакомую нам по первой экспедиции, но выше по течению. Теперь мы вышли к тому месту, где река начинает врезываться живописным ущельем в выдвинутый на запад в Джунгарские ворота выступ Барлыка, внутри которого расположен курорт Арасан, посещенный мной и описанный выше. Этот выступ, названный Арасанским массивом, было интересно изучить подробнее. Поэтому мы разбили лагерь в долине р. Цаган-тогой ниже китайского караула, у начала ущелья, и сделали здесь дневку, во время которой Усов проехал по горам к курорту Арасан и обратно другой дорогой, а я обследовал начало ущелья реки. Последнее оказалось трудно проходимым: на обоих склонах его высились отвесные утесы, узкое дно было часто завалено крупными глыбами камня, а в промежутках занято зарослями кустов, и тропа то и дело переходила через речку с одного берега на другой. Породы представляли здесь мелафиры и их туфы, почему термин «массив» и был выбран для этого выступа Барлыка, хотя его южная половина была сложена из осадочных пород (рис. 60).　

^{Рис. 60. Ущелье р. Цаган-тогой в вулканическом массиве западной части хр. Барлык. Вид на запад вниз по ущелью}

Затем мы поднялись на следующий перевал, который оказался также невысоким и плоским, покрытым лёссом, как и соседняя к западу часть Арасанского массива. Наличие довольно мощной толщи лёсса, скрывавшей коренные породы на этой западной части Барлыка, на двух перевалах и на склонах соседних долин, вполне соответствовало песчано-лёссовой почве степи у северного подножия гор, которую я объяснил выше приносом пыли с севера, с песков у оз. Ала-куль. На степи, ближе к пескам, ветры отлагали более крупную песчаную пыль, а на поверхность Барлыка приносили более мелкую, из которой и сложилась толща лёсса. Со стоянки на этом перевале мы повернули на юго-восток по кочевой дороге, которая оказалась и на этой северной ступени Барлыка. Мы сделали по ней три перехода; она была не такой ровной, как на Джаире, и скорее напоминала дорогу по Уркашару; приходилось спускаться на седловины, обходить плоские вершины или подниматься на них. К северу видны были долины речек, впадавших слева в р. Цаган- тогой, а к югу — более короткие и крутые лога правых притоков р. Тасты, скрывавшейся глубоко внизу. Дальше на юг целый амфитеатр гор постепенно повышался к высшей цепи Барлыка — Кер-тау с плоскими и острыми вершинами, на которых кое-где белел зимний снег, доказывая их значительную высоту.　

На третьем переходе слева, на севере, уже не видна была долина р. Цаган-тогой; ее заменило какое-то небольшое плоскогорье с крутыми склонами, спускавшимися в одном месте к озерку Корум-куль, которое, по словам Гайсы, лежит в глубокой котловине, имеющей только один выход. В эту котловину кочевники, живущие по соседству на летовках, загоняют на ночь табуны лошадей и стерегут выход. Из котловины ни лошади сами не могут уйти, ни угнать их нельзя из-за крутизны склонов. Правее плоскогорья пролегает глубокая долина р. Кара-бура, направленная на север и местами представляющая непроходимые ущелья.　

Против верховьев Кара-буры мы поднялись на высокий перевал Кызыл-кия, которым кочевая дорога закончилась. В этом месте северная, очень широкая ступень Барлыка, вытянутая на северо-запад, примыкала к главной цепи хребта, направленной на северо-восток, гораздо более узкой и глубже расчлененной и потому лишенной кочевой дороги. Здесь мы повернули на юг и круто спустились в долину р. Тасты. Спуск шел по короткой долине, которая в одном месте представляла как бы широкие ворота в скалистой гряде порфиров, соответствующей огромной жиле. У ворот появился еловый лес, который вообще растет в юго-западной части Барлыка.　

Нужно заметить, что леса Барлыка состоят из тяньшанской голубой ели, тогда как до сих пор в горах Джунгарии — в Тепке, Сауре и кое-где в Уркашаре — мы встречали леса из лиственницы. Как известно, лиственница — характерное дерево лесов Алтая, а голубая ель — Тянь-шаня. В Пограничной Джунгарии мы нашли то и другое дерево, но не совместно, а порознь, причем алтайскую лиственницу только на более северных горах, самых близких к Алтаю, а тяньшанскую ель — в юго-западной части Барлыка., более близкой к Джунгарскому Алатау, принадлежащему к системе Тянь-шаня. Если судить по деревьям, то Барлык можно отнести к Тянь-шаню, Саур и Тепке к Алтаю. Но эти две области распространения разных лесных пород не соприкасаются — между ними лежат Тарбагатай и Коджур, в которых развит только казацкий можжевельник, образующий не леса, а лишь клумбы. Он встречается также и в Барлыке и в. Уркашаре.　

В долине р. Тасты также встречались отдельные ели, а на северных и восточных склонах еловые рощи, на южных — клумбы можжевельника. Во время стоянки на берегу Тасты я поднялся на правый склон и в крутой боковой долине обнаружил сильно заросшие и сглаженные остатки конечной морены древнего висячего ледника (рис. 61). Большие глыбы камня, лежавшие здесь на дне долины Тасты, вероятно, были вынесены этим ледником. Немного выше этого места долина Тасты в своем верхнем течении резко повернула на запад, огибая восточный конец высшей цепи — Кер-тау. Эта долина была уже безлесная, довольно широкая; ее форма, близкая к корыту, и частые признаки оледенения говорили о том, что по ней когда-то проходил довольно длинный ледник (рис. 62). Вывершив эту долину, мы поднялись на высокий перевал Уш-кара-сай и спустились в верховья одного из небольших притоков р. Конур-ибо, составляющей верховье р. Теректы. Последнюю, как и р. Тасты, мы уже видели во время первой экспедиции в том месте, где они входят в Джунгарские ворота, а теперь увидели их верхнее течение. Близ стоянки в устье следующей к западу крутой долины, спускавшейся с хр. Кер-тау, видна была огромная конечная морена, поднимавшаяся тремя уступами, на которых чередовались бугры и впадины и лежали крупные глыбы, некогда принесенные льдом (рис. 63).　

^{Рис. 61. Устье крутой боковой долины, врезанной в высокую гряду Барлыка со стороны р. Тасты. Остатки конечной морены висячего ледника и отдельные ели}　

^{Рис. 62. Верховье долины р. Тасты выше границы леса. Вид с перевала на восток. Признаки ненастья — облака сползают с вершин}

^{Рис. 63. Холмы конечной морены большого ледника, спускавшегося с восточного конца цепи Кер-тау в верховье речки Уш-кара-сай}

С этой стоянки я предполагал подняться на Кер-тау, высшую цепь Барлыка. Но небо заволокло тучами, заморосил дождь, ночью барометр упал, и видно было, что дня два-три посещение Кер-тау будет трудно и неинтересно. Поэтому я решил отложить его, а пока обследовать невысокие горы, которые соединяют юго-западную часть Барлыка с северной частью хр. Майли и совершенно замыкают с запада долину р. Куп.

Глава XXV В ГОРАХ МЕЖДУ БАРЛЫКОМ И МАЙЛИ И В хр. КЕР-ТАУ

Мы пошли вниз по долине р. Уш-кара-сай, в верховье которой у подножия Кер-тау заночевали. Она превратилась вскоре в ущелье, прорываясь через небольшую цепь высот: здесь видны были толстые пласты грубых, круто падающих конгломератов (рис. 64). За ущельем долина тянулась среди небольших горок, но мы свернули влево и по плоским холмам вышли на обширный «саз», т. с. лугово-болотную равнину среди невысоких гор, с которой на запад течет р. Теректы, на восток р. Куп, а с юга на саз стекает несколько ручьев с высшей ступени хр. Майли, которая замыкает горизонт на юге в виде невысокого увала с ровным гребнем (см. рис. 68).　

^{Рис. 64. Ущелье в мощных конгломератах нижнего карбона в верховье речки Уш-кара-сай. Пласты круто падают вниз по речке}

Повернув с саза на юго-запад, мы сделали два перехода по ущелью Караганды, то совершенно сухому, то с выходами небольших ключей, создавших лужайки, маленькие заросли; но вода их быстро исчезала в толще наносов. Ущелье пролегало по горам, то более высоким, то низким, но везде скалистым и представлявшим прекрасные обнажения, по которым можно было бы составить сплошной геологический разрез, если бы было время для детальной съемки. Это ущелье, — точнее долина, так как ущельем ее можно было назвать не на всем протяжении, — лишенное проточной воды, свидетельствовало о далеком прошлом Пограничной Джунгарии, когда климат был более влажный. На высоких горах белели снега и ледники, а по более низким сбегали речки. Склоны долины дали нам много интересных наблюдений, между прочим открытие остатков толщи древнечетвертичных конгломератов, прислоненных к склонам; они заполняли долину, принадлежали к еще более древнему времени, чем ледниковые отложения, и в ледниковую эпоху размывались. Отсюда Усов успел сходить в горы, расположенные на юге и принадлежащих уже к хр. Майли, а я обследовал устье этой долины в Джунгарских воротах.　

Затем, выйдя в эти ворота, мы пошли вдоль их восточной окраины на северо-запад. Эта окраина представляла равнину, полого склонявшуюся к наиболее глубокой средней части ворот, усыпанную мелким почерневшим щебнем и почти лишенную растительности, так что ее можно было назвать пустыней. Справа все время тянулись холмы и невысокие скалистые горки Сор-кудук-тау, из которых на равнину выбегали сухие русла временных потоков. Поэтому мы были удивлены, встретив в одном месте на равнине группу песчаных холмов, среди которых попадались старые деревья саксаула, этого характерного дерева песчаной пустыни, но в посещенной нами части Джунгарии попадавшегося редко (рис. 65.)　

^{Рис. 65. Рощица саксаула в Джунгарских воротах севернее устья долины Караганды в горах между хребтами Майли и Барлык}

На ночлег пришлось остановиться только возле цепи скалистых холмов Джавлаулы, северный конец которой мы видели в 1905 г. Здесь был источник и подножный корм. До заката я успел сходить в глубь этой цепи по сухому руслу, окаймленному скалами. Этим маршрутом по восточной окраине ворот мы　дополнили наблюдения первой экспедиции, которые касались в этой части ворот их западной окраины.　

Затем мы повернули на восток и сделали два перехода по невысоким горам, в которых встретили окаменелости, и вдолъ долины р. Теректы до урочища Кызыл-чилик у южного подножья хр. Кер-тау. Здесь ручьи, текшие с хребта и окаймленные лужайками, представляли хорошее место для дневки и поднятия на Кер-тау, которое позволяла погода.

Кер-тау с нашей стоянки имел вид высокого, почти ровного увала, обращенного крутым склоном к холмистому урочищу Кызыл-чилик, над которым увал поднимался метров на 700–800. В его склон были местами врезаны короткие лога, представлявшие пути для подъема наверх (рис. 66).

^{Рис. 66. Вид на южный крутой склон хр. Кер-тау к урочищу Кызыл-чилик. Вверху виден остаток зимнего снега}

В экскурсию на Кер-тау мы поехали вчетвером, оставив на стоянке только Гайсу и рабочего при ишаках. На подъеме по логу пришлось спешиться, так как он был слишком крут для всадника. Поднявшись, мы очутились на гребне Кер-тау, в этой части широком, плоско- выпуклом, с мало выдающимися вершинами и почти сплошь покрытом мелкими и крупными обломками камня с пятнами лишаев — почти единственной растительностью, так как абсолютная высота была здесь 3030 м; кое-где видны были подушки мха, какие-то карликовые кустики и альпийские цветочки. Мы проехали сначала на запад и в плоской ложбине, врезанной в гребень и содержавшей большое поле тающего снега, видели верховье р. Кепели, стекающей в Джунгарские ворота на северо-запад (рис. 67). Отсюда повернули на восток и доехали до огромного кара, врезанного в гребень с востока, глубиной метров 100–150,　с почти отвесными стенками. На дне кара видны были грядки и бугры грубого щебня и пятна снега. В последнюю ледниковую эпоху здесь, очевидно, начинался большой ледник, спускавшийся в долину р. Чурчут, которая от устья этого кара поворачивала на север; ее крутой правый склон замыкал вид по кару на восток; в устье кара были видны холмы конечной морены, поросшие какими-то кустами. При взгляде на восток по гребню Кер-тау видно было, что там он уже не широкий и не ровный, а представляет острые вершины с седловинами между ними. Таким образом, хотя Кер-тау — высшая ступень Барлыка, но более широкой и ровной она является только в средней части, а к западу и к востоку суживается и принимает обычный характер гребня горного хребта. Кочевой дороги по Кер-тау нет.

^{Рис. 67. Снеговые поля на гребне хр. Кер-тау в верховье р. Кепели; спереди каменная россыпь. Вид на запад. Середина июля}

Вид с высшей части Кер-тау был открыт на север, на амфитеатр бассейнов рек Тасты, Чурчут и Кепели с их притоками, ограниченный на севере той ступенью, по которой мы прошли в эту экспедицию. На юге расстилалось скалистое мелкогорье, пройденное нами в предшествующие дни, зеленел саз Конур- обо. Вдали поднималась ровным увалом высшая ступень хр. Майли, расчлененная короткими ущельями на северном склоне. Вид на запад был закрыт плоской вершиной за верховьем р. Кепели.　

Вернувшись на стоянку в Кызыл-чилике, мы прошли еще немного вверх по р. Теректы и затем повернули на юг вверх по ее правому притоку Узун-булак, проложившему свою долину в знакомых уже мелких скалистых горах, и по ущелью верхнего течения его поднялись на верхнюю ступень хр. Майли (рис. 68).

^{Рис. 68. Стоянка на сазе Конур-обо между хребтами Кер-тау и Майли. Вид на юг, на высшую ступень Майли и ее ровную поверхность}

Глава XXVI ПО хр. МАЙЛИ

На поверхности высшей ступени хр. Майли мы теперь очутились километров на 20 западнее, чем во время первой экспедиции. Но и здесь она была довольно широкая и ровная, а на юг обрывалась крутым откосом со скалистыми гребнями метров на 200 вниз к поверхности средней ступени. Здесь мы спустились на эту ступень и некоторое время шли вдоль подножия высшей ступени на восток до долины р. Ак-тастын-булак. Вниз по долине шла хорошая тропа на юг; последней мы и воспользовались. Здесь мы снова пересекли широкий пояс горных пород, разбитых в кашу вдоль большого разлома, отделившего среднюю ступень от верхней, который мы видели в 1905 г. Ниже по этой долине мы пересекли маршрут первой экспедиции и затем через плосковолнистую местность перевалили в долину р. Суур, направленную на юго-восток поперек средней ступени Майли.　

Эта ступень не была ровная, расчлененная только с обеих сторон верховьями текущих с нее речек, как высшая. При большой ширине она была наклонена в общем на юг и довольно сильно расчленена долинами главных речек, текущих с верхней ступени, и их мелких притоков, начинающихся на средней ступени, в промежутках между главными речками. Кроме того, вдали на южной окраине этой ступени видны были несколько более высокие горы, и можно было думать, что и на Майли, как на Джаире, средняя ступень окаймлена с юга еще одной южной, немного более высокой, что и подтвердилось позже. Мы ехали вниз по долине р. Суур, в которой вскоре вдоль русла речки появились заросли кустов, главным образом тальника, сначала редкие, а затем более густые и высокие; к ним прибавились и небольшие заросли камыша. Эти заросли сильно затруднили проезд по дну долины, и тропа часто поднималась на склон с той или другой стороны и шла по нему некоторое время, а потом опять спускалась на дно долины. Рис. 69 показывает вид долины Суур с зарослями с высоты склона, на который поднялась тропа.　

^{Рис. 69. Вид на участок среднего течения р. Суур на сродней ступени хр. Майли. Река врезалась уже глубоко в поверхность ступени. Вдоль русла заросли тальника. Вид на юг}

При пересечении самой южной ступени долина р. Суур сделалась непроходимой и тропа поднялась на горы, шла по ним километров 6–7 и затем спустилась в долину соседней, к востоку, р. Челгай у выхода ее из хр. Майли, где мы разбили стан для дневки. Отсюда, вдали на южном горизонте, прекрасно был виден Восточный Тянь-шань, именно хр. Ирен-хабирга, в виде высокой зубчатой стены с острыми пиками, покрытыми снегом, с глубокими седловинами между ними, а ниже — темными лесами; последние частью закрывались гораздо более низкими предгорьями в виде параллельных гряд, которые на таком расстоянии казались грядами холмов у подножия этой громадной стены.　

Теперь, познакомившись с хр. Майли, я понял, почему он мне в 1894 г. с дороги Бей-лу, вдоль подножия Тянь-шаня, казался огромным ровным увалом, южный склон которого был мелко и густо изрезан рытвинами и имел в общем желтый цвет. Я видел тогда издали сразу все три ступени Майли, сливавшиеся в широкий увал.　

Долины средней и южной ступеней, вообще неглубокие, издали казались рытвинами, а желтый цвет объяснялся тем, что трава, довольно густо покрывавшая ступени, в половине октября, когда я ехал по Бей-лу, конечно была уже поблекшая, высохшая, тогда как теперь она зеленела.　

Южное подножие Майли тянулось далеко на юг к впадающей в оз. Эби-нор р. Куйтун, рощи и заросли которой видны были вдали. Оно представляло равнину, усыпанную галькой, валунами, щебнем, в которую были врезаны продолжения главных долин ступеней. Это врезание начиналось не у самой окраины южной ступени, а немного южнее и становилось постепенно все более глубоким и широким, но еще дальше, с удалением от Майли, глубина уменьшалась и, наконец, русла речек, летом уже безводные (как большей частью и во врезанной части), выходили на равнину подножия.　

Врезание русел в подножие (пьедестал, бэль) хребта скорее всего объясняется недавним поднятием хребта вместе с соседней частью подножия, обусловившим; увеличение уклона русел, т. е. усиление эрозии, которая подвигается снизу вверх, но пока еще не успела распространиться по всему подножию до окраины хребта.　

При этой новой эрозии русла не только прорезали толщу пролювия, покрывающую подножие, но врезались уже в коренные породы под пролювием, как обнаружили экскурсии моя и Усова, сделанные во время дневки в устье долины р. Челгай (рис. 70).　

^{Рис. 70. Вид на юг по пьедесталу хр. Майли, в ровную поверхность которого врезывается русло р. Челгай, доказывающее продолжающееся　поднятие горста}

С устья этой долины мы пошли назад в глубь гор с целью обследовать местность вдоль китайского тракта из Чугучака в Шихо, большой колесной дороги со станциями для перемены лошадей, которая образует границу между хребтами Майли и Джаир.　

Эти два хребта в сущности составляют одно целое, но колесная дорога проложена по какому-то глубокому разлому между ними, который необходимо было изучить. Мы пошли на северо- восток, наискось через горы южной ступени Майли, то пользуясь на некотором протяжении долинами речек, в которых попадались заросли камыша и кустов, то пересекая промежуточные между ними высоты.　

Мы шли долго вверх по долине р. Бургасутай, которая разрезала массив гранита, местами с красивыми темнозелеными жилами, и в ее верховье вышли в обширную, ограниченную невысокими горами котловину, на которой и увидели китайский тракт южнее пикета (станции) Оту.

Затем мы пошли по тракту, не заходя на пикет, дальше на запад и северо-запад. Он пролегал по сухим долинам и котловинам среди невысоких гор обширного, состоявшего из гранита и порфира массива, который тянулся почти до следующей станции Кульденен в долине небольшого ручья. Вскоре за этой станцией тракт поднялся на главный перевал через хребет, но подъем и спуск были пологие. Столбы телеграфа вдоль тракта, соединявшего северо-западную окраину государства (тогда еще империи) с центром провинции Синь-цзян, были невысокие, иногда кривые, некоторые сильно наклонились, чуть не падали, а проводов на них было во всяком случае не больше двух.　

За перевалом тракт пошел по долине р. Ямату, вернее ее русла, часто безводного, проложенного между скалами гранита и порфира. В одном месте с гор левого склона спускалась так называемая «бухтарская» дорога, которая идет вдоль южного подножия высшей ступени Майли, пересекает здесь тракт и поднимается на Джаир. Раздробленность изверженных пород вдоль по тракту подтверждает, что для него воспользовались понижением гор, обусловленным большим поперечным разломом в этом ступенчатом горсте Майли-Джаир.

Перед ст. Ямату долина расширяется, более высокие горы отходят в обе стороны, и тракт вступает в сменяющие их холмы, принадлежащие уже окраине широкой долины р. Куп между Барлыком и Майли-Джаиром. Возле этой станции мы устроили дневку; сюда нам привезли провиант и овес из Чугучака, а от нас увезли собранные коллекции. Усов сделал экскурсию назад по тракту для выяснения контакта гранитного массива, а я поехал на юго-запад, чтобы выяснить, как оканчивается высшая ступень Майли. Оказалось, что она передвинута к северу относительно высшей ступени Джаира, не является ровной, а распадается на две гряды округленных гор, северная из которых оканчивается раньше массивом гранита. На второй день Усов съездил еще на север к горе Сетигер на берегу р. Куп.

Глава XXVII ВДОЛЬ И ПОПЕРЕК ПО ДЖАИРУ

Закончив дополнительное изучение хр. Майли, мы захотели еще раз посетить хр. Джаир, уже во время второй экспедиции давший так много интересного, гораздо больше, чем Майли, состав которого оказался довольно однообразным. От ст. Ямату мы проехали несколько километров по тому же тракту, который повернул на северо-восток вдоль подножия Джаира. Слева расстилались холмы долины Куп, а тракт пересекал овраги сухих русел, выходивших из Джаира. Справа поднимались крутые склоны последнего, и здесь я мог обнаружить, что окраина высшей ступени Джаира в сторону долины Куп обусловлена разломом, вдоль которого породы были раздроблены и контакт гранита массива Ямату и осадочных пород был не нормальный, созданный вторжением этой изверженной породы, а механический, по трещине разрыва.　

Так как тракт начал уклоняться от подножия Джаира в холмы долины, то мы, встретив ущелье р. Карагайты, вытекавшей из гор, повернули вверх по нему и вскоре остановились среди высоких гор гранитного массива, на которых кое-где росли тяньшанские ели; только в этой части Джаира были небольшие рощи этого дерева, которое, в противоположность Барлыку, мы в Майли не встретили нигде. В верховьях Карагайты мы поднялись на высшую ступень Джаира, представлявшую равнину с дресвяной почвой и мелкой травкой, местами становившуюся холмистой. По этой равнине шла кочевая дорога, по которой мы шли на северо-восток; слева на окраине равнины обращала на себя внимание столовая гора с почти отвесными боками, поднимавшаяся еще выше, метров на 100 или 200. Поверхность ступени имела здесь 1905 м абс. высоты. На горе, которую Гайса назвал Дьякельген, видно было «обо», доказывавшее, что и монголы обратили внимание на особенность этой горы, представлявшей, очевидно, отдельный маленький горст, выдвинувшийся над большим горстом ступени. По этой ступени мы шли целый день. В верховьях бассейна р. Богуты она сделалась менее ровной. Здесь с юга в нее врезались ложбины с кочковатыми лугами и ручьями, принадлежащими этому бассейну. В одной из ложбин, в верховьях р. Четь-богуты, самой левой из этих речек, мы остановились (см. рис. 34, снятый в этой части Джаира).　

Дальнейший путь вдоль высшей ступени Джаира не представлял интереса; мы видели ее дальше на восток в 1906 г. Поэтому мы повернули на юг вниз по р. Четь-богуты, чтобы сделать еще одно пересечение. Особенно много оно не дало: долина пересекала очень однообразную свиту осадочных пород, рельеф не отличался живописностью. Мы сделали два перехода по этой речке, и на втором тропа отклонилась из долины, которая стала трудно проходимой, и вышла опять к речке в широком расширении ее долины, называвшемся Ак-там, т. е. белый дом. По словам Гайсы, здесь был небольшой дом русско-китайской компании на дороге к китайскому тракту, станция которого Сард- жак была километрах в 20 на юго-запад отсюда. В этом расширении текла уже вся р. Богуты после слияния ее верховьев Четь, Урта и Джаланаш; ее русло, шириной в 2–3 м, было окаймлено кустами и зарослями чия. Мы сделали здесь дневку, во время которой я осмотрел местность к востоку, а Усов проехал дальше на юго-запад, и выяснили, что это расширение находится на южной окраине средней ступени Джаира и окаймлено с юга грядой гор Кыр, принадлежащих южной ступени, расположенной вдоль линии разлома. Но выяснилось также, что южная ступень Джаира не составляет продолжения южной ступени Майли, а на продолжении первой на юго-запад расположена уже равнина южного подножия Майли, описанная выше. Разлом, по которому пролегает тракт, действительно разъединяет Майли и Джаир настолько, что продольные разломы, создававшие ступени обоих этих горстов, или развивались независимо один от другого, или же составляли сначала одну систему, а затем уже весь ступенчатый горст Джаира был смещен несколько на юг но отношению к горсту Майли (или последний — на север).　

Из расширения Ак-там мы пошли на северо-восток, сначала по южной окраине средней ступени (имея справа плоские горы южной ступени), представлявшей равнину и мелкие холмы. Миновав долину, пересекающую горы южной ступени и содержащую ключ Букан-бай, мы повернули на север, чтобы пересечь массив гранита Кожуртай, с северной и восточной окраинами которого мы познакомились уже в 1906 г. Оказалось, что южная часть массива сильно понижена и сглажена выветриваньем. Сначала она представляла равнину с мелкой травой и маленькими выходами гранита (рис. 71),

^{Рис. 71. Южная окраина гранитного массива Кожуртан, где гранит выступает кое-где на равнине. Вид на север, где появляются уже холмы　массива}

а далее последние участились, стали крупнее, заняли более значительные площади с нишами и впадинами выветривания. Так, в одном месте на большой площади в центре выступали глыбы белого, легко выветривавшегося гранита, а по окружности в холмах обнажался более устойчивый красноватый гранит. Против ожидания, в пределах самого массива встречались источники воды, и мы устроили стоянку при ключе Ак-тас-бастау. Здесь обратили на себя внимание два обособленных конических холма, выдвигавшихся над холмами выветрелого гранита; один из них состоял из кварца, другой — из очень кислого гранита, и оба представляли жилы цилиндрической формы в менее устойчивом граните массива (рис. 72).

^{Рис. 72. Цилиндрические жилы кварца (вдали) и кислого гранита (спереди) в гранитном массиве Кожуртай хр. Джаир}

В другом месте можно было видеть трещины разломов, пересекающие гранит и заполненные его обломками, прочно связанными позже в породу, называемую милонитом. Благодаря своей твердости эти милониты выделялись над общей поверхностью гранита полосами, похожими на жилы.　

Возле ключа Ак-тас-бастау почва была вся изрыта глубокими ямами, сильно уже заплывшими. По словам Гайсы, здесь китайцы также искали и, может быть, добывали золото, причем по недостатку воды для промывки они провеивали золотоносный песок, подобно тому как отделяют зерна от мякины после молотьбы хлебных злаков.　

После пересечения массива Кожуртай, который по своей обнаженности и разнообразным жилам представляет очень интересный объект для специальной петрографической съемки, мы вышли на знакомую уже дорогу Чапкан-джол, пересекли р. Дарбуты и три старых рудника Чий-чу и остановились у ключа Сары-бастау, в долине у южного подножия гор Кату, в 6 км за рудниками. Здесь мы расположились на дневку, во время которой я изучил холмы вокруг ключа, а Усов сделал экскурсию в горы Кату, среди которых в большой котловине Бель-агач также были старые золотые рудники того же типа, что и в Чий-чу.　

Отсюда мы поехали на юго-восток, чтобы сделать еще одно пересечение средней ступени Джаира. Ехали без дороги по мелкосопочнику из однообразных холмов, коротких долин и котловин, усыпанных щебнем сланцев. Мало-помалу холмы разделились, и мы выехали на равнину, усыпанную щебнем и поросшую только кое-где отдельными кустами. Это была полоса почти полной пустыни, которая тянулась по средней ступени далеко на северо-восток, где мы уже видели ее при пересечении восточного конца Джаира в 1906 г. При взгляде вперед на юг видно было, что пустыня ограничена цепью невысоких гор, очевидно южной ступени, перед которыми должна была пролегать долина р. Дарбуты (рис. 73).

^{Рис. 73. Щебневая пустыня средней ступени хр. Джаир с редкими кустами; вдали се ограничивает более высокая южная ступень — горы на горизонте; вдоль подножия этих гор врезана долина р. Дарбугы по разлому, разделяющему ступени}

Она действительно оказалась там, врезанная метров на 20–23 в почву пустыни. Среди рощ тополей, тала и джигды, кустов, зарослей камыша в русле, шириной в 4–5 м и глубиной до 0.3 м, текла чистая вода. Вблизи нее на террасе левого берега, мы раскинули стан и сделали остановку на два дня для изучения этой интересной долины.　

Эта долина, шириной до 100–150 м, тянулась по прямой линии вдоль подножия гор южной ступени. При взгляде на восток среди долины бросался в глаза высокий изолированный холм черного цвета и конической формы. Подобный же холм, но в виде косого конуса открывался взору вверх по долине на юго-запад. Эти странные холмы, выдвинутые среди зелени рощ, конечно, привлекли наше внимание; оба были видны с нашей стоянки, которая удачно оказалась в промежутке между ними. В первый день мы осмотрели холм на востоке, Чокмак-тас. Он состоял из очень твердой кремнистой породы, которую киргизы добывали для огнив (откуда и название «чокмак» — кремень), и был окружен небольшими скалами и выходами змеевика и доломита, слагавшими прежде оболочку холма, размытую рекой (рис. 74).

^{Рис. 74. Центральная острая сопка основного массива Чокмак-тас в долине р. Дарбуты у северного подножия южной ступени хр. Джаир}

Огибая этот холм и остатки его оболочки, река образовала большую дугу среди своей долины. Западный холм Найза-тас, состоял из твердого черного змеевика и бронзита с гнездами доломита и также представлял центральный высокий конус, окруженный холмиками и буграми (рис. 75).

^{Рис. 75. Вид на основной массив Найза-тас вверх по долине р. Дарбуты. Слева видны высоты южной ступени хр. Джаир}

Таким образом, оба холма представляли небольшие массивы ультра- основных пород и продуктов их изменения. Эти массивы расположены на большом разломе, отделяющем среднюю ступень от южной; наличие разлома доказывал и рельеф местности — горы южной ступени, оборванные к равнине средней, в которую вдоль разлома врезалась прямолинейно долина р. Дарбуты. По трещинам разлома из глубин смогли подняться и изверженные породы. В горах южной ступени у разлома выступали древние песчаники и сланцы.　

После дневок мы поехали вдоль долины р. Дарбуты на северо-восток. В 5–6 км за холмом Чокмак-тас долина реки превратилась в ущелье, глубоко врезанное в гранитный массив Тар. Мы обошли это ущелье по пустыне средней ступени и посмотрели в глубь с его верхнего края; гранит выступал скалами на обрывистых склонах, а на узком дне вдоль реки видны были немногочисленные деревья. Обогнув край массива, по которому пролегал пояс разлома, мы снова спустились в долину Дарбуты, которая отсюда на 20 км вниз по течению шла по прямой линии вдоль разлома. Крутой склон правого берега состоял из гранита, часто с нишами выветривания, а пологий левый был покрыт древними; галечными наносами реки. Дно долины, здесь менее широкой, в 50—100 м, представляло рощи тамариска и тала в виде кустов, а вода в русле начала уже исчезать, ограничиваясь лужами в более глубоких местах (рис. 76). Мы нашли еще один, но маленький выход ультраосновной породы близ ночлега, ниже ущелья Тар, долго шли по этой прямой, как стрела, долине с умирающей рекой, пересекли маршрут 1906 г. и вышли в пустыню, окаймляющую восточный конец средней и южной ступеней Джаира, чем и закончилось исследование этого интересного хребта.　

^{Рис. 76. Вид вверх по долине р. Дарбуты на юго-запад. Долина проложена по разлому между средней и южной ступенями хр. Джаир}

Интересно сопоставить друг с другом две главные речки хр. Джаир — Богуты и Дарбуты. Обе собирают свои воды на высшей ступени, но первая пересекает среднюю и южную ступени, а вторая только среднюю, по которой течет до окраины южной и затем поворачивает вдоль этого края по разлому и долго течет на северо-восток по Джаиру. Откуда эта разница? Она объясняется тем, что в западной части средняя ступень гористая, поднятая выше, чем в восточной части, и по высоте она только немного ниже, чем высшая и южная. Поэтому р. Богуты смогла сохранить свое направление поперек хребта и проложить русло через южную ступень. Восточнее, уже за массивом Кожуртай, средняя ступень все больше сглаживается, и разница между ее абсолютной высотой и высотой южной ступени становится все заметнее. Огромное сухое русло Туз-агны, по которому мы пересекли южную ступень и где когда-то текла река, может быть, представляет прежнее русло р. Дарбуты, но которому она текла до последних движений земной коры по разломам. Но после этих движений, заметно поднявших южную ступень, Дарбуты не могла сохранить прежнее течение и повернула вдоль разлома на северо-восток. Нам не пришлось посетить место ее поворота, которое было бы интересно изучить для решения поставленного вопроса.

Глава XXVIII ЕЩЕ РАЗ В ЭОЛОВОМ ГОРОДЕ И В ГОРАХ　КАРА-АРАТ

Выйдя из Джаира, русло р. Дарбуты (летом безводное) поворачивает на юго-восток, к оз. Айран-куль, в которое река прежде, вероятно, впадала. Мы направились на восток к горам Кара-арат, которые видны были на горизонте в виде гряды черных разрозненных небольших высот. Шли по ровной черной пустыне, совершенно лишенной растительности и усыпанной мелким щебнем и галькой, покрытыми пустынным загаром (рис. 77). 　

^{Рис. 77. Черная пустыня между хр. Джаир и горами Кара-арат на правом берегу р. Дям}

Но через час ходу мы неожиданно подошли к долине, врезанной лишь на несколько метров в пустыню; по дну ее протекал небольшой ручей, окаймленный лужайками травы, зарослями чия, камыша, кустов и небольших деревьев. Это было урочище Клы, воды которого, может быть, составляют продолжение вод р. Чум-па-цзе, которую мы видели у северного подножия Джаира. Долина в ширину имела метров 50 и была ограничена слева более крутым откосом метров в 8—10. На севере, недалеко от нашего пути, видны были холмы и даже небольшое ущелье, проложенное ручьем между скалами красно- лилового цвета и занятое рощей тополей и тала. На юге, в продолжении этой долины, видна была более густая зелень, и Усов, ехавший через пустыню другим путем, пересек эту часть долины, называемую Дустурангы. Более широкая, она была занята рощами тополей и зарослями камышей и трав; вода текла там в довольно широком русле среди камышей и кустов тала с болотцами. Левый берег и здесь представлял сглаженный яр из коренных пород.　

Оба маршрута, миновав эту долину, снова шли по черной пустыне, над поверхностью которой холмы Клы поднимаются очень мало. Они обозначают связь гор Кара-арат с южной ступенью Джаира. Прежде это было одно целое, но р. Дям прорвала и размыла горы, перекрыла их своими отложениями, и холмы Клы, а также ущелье по Дяму, описанное выше, являются остатками прежних гор. Пройдя еще километра три, мы спустились сначала на 3–4 м на верхнюю террасу Дяма, также представляющую пустыню, но менее мрачного вида, так как щебень не покрыт загаром и видны белые, зеленые, красные цвета его на желтом фоне почвы. С этой террасы мы спустились на дно долины Дяма, пересекли реку, здесь еще многоводную, и остановились в роще ниже ущелья. Со стоянки я и Усов обошли еще соседние высоты Кара-арата, сложенные из темных изверженных пород, покрытых густым лаком пустыни; но в котловинах кое-где сохранились остатки толщи молодых осадочных пород, одновременных с породами эолового города и залегающих несогласно на древних. Высоты Кара-арата — это плоские холмы, совершенно обнаженные, усыпанные крупным щебнем вокруг выходов коренных пород в виде небольших скал и гряд, сильно разрушенных.　

На следующий день мы, поднявшись на левый берег р. Дям, пошли на восток по этим холмам Кара-арата. Долина часто видна была справа (рис. 78);

^{Рис. 78. Вид на долину р. Дям с холмов хр. Кара-арат на запад: яры поднимаются к черной пустыне}

она представляла рощи тополей и кустов, заросли чия и голые площадки, усыпанные галькой и щебнем, достигала 500–700 м ширины и вдали была окаймлена ярами правого берега из молодых отложений эолового города, сверху покрытых галечниками и рассеченных короткими оврагами. Эти яры и составляют окраину черной пустыни, отделяющей Дям от Джаира. С окраины Кара-арата мы спустились в долину Дяма и прошли по ней до места стоянки 1906 г. вблизи окраины эолового города. Упомяну кстати о том, как у путешественника вырабатывается способность хорошо запоминать местность. В этот раз мы шли по долине Дяма, тогда как в 1906 г. вышли к роще, где была стоянка, из эолового города, т. е. с другой стороны. И все-таки я издали узнал рощу этой стоянки после трехлетнего перерыва и прямо провел к ней караван, хотя роща в долине Дяма не одна, а их много среди зарослей трав и кустов; я узнал также место в роще, где стояла наша палатка.　

Наблюдения в эоловом городе, сделанные в этот раз, уже изложены выше совместно с наблюдениями 1906 г.[7]

^{Рис. 79. Башня „Наковальня“ в эоловом городе Орху}

^{Рис. 80. Башня „Колдунья“ в эоловом городе Орху}

Но теперь мы на обратном пути прошли к оз. Улусту-нор, показанному на карте Певцова в долине Дяма, в низовьях реки. Пройдя на северо-запад от нашей стоянки в роще, мы попали в северную часть расширения Орху долины Дяма. После рощ и зарослей мы прошли мимо нескольких высоких полуоголенных песчаных бугров с кустами тамариска и остановились у ключа близ подножия южной цепи Кара-арата. Тут рядом должно было быть оз. Улусту-нор, которое Певцов видел в 1890 г. Но его не оказалось; вместо него вдоль подножия первой цепи Кара-арата расстилалась сухая впадина с ровным дном, состоявшим из серого ила, на глубине 5—10 см еще влажного и слипающегося под пальцами в комья. Эта впадина тянулась к востоку на несколько километров, а к югу на 1–1.5 км; в эту сторону за ней на юго-востоке видны были здания эолового города, а на дне впадины блестели выцветы соли вокруг остатков воды высохшего озера.　

Северный берег впадины был неровен; от цепи Кара-арата выдвигались во впадину короткие и длинные мысы с мелкими скалами, а в промежутках между ними бывшие заливы были окаймлены зарослями камыша, вернее их остатками в виде стеблей, но без листьев и метелок. Эти заросли, а также голый ил дна доказывали, что прежде вода заполняла впадину; на скалах мысов видны были горизонтальные грязные полосы, соответствовавшие уровням воды в озере при его постепенном усыхании. Чтобы показать размеры зарослей камыша, я поджег их в одном из заливов и, отъехав в глубь впадины, сфотографировал издали (рис. 81). Таким образом, с 1890 г., за 19 лет, озеро высохло. Певцов в описании путешествия указывает, что солоноватое озеро Улусту-нор имеет около 6 верст в окружности и в него впадает многоводный ручей Улусту-булак, составляющийся из многих источников.[8] Мы ручья уже не нашли и видели один небольшой источник. Певцов ночевал на берегу ручья, судя по тому, что он сделал два определения его абсолютной высоты, которая очень невелика — всего 264 м.　

^{Рис. 81. Горящие сухие заросли камышей на северном берегу исчезнувшего оз. Улусту-нop на окраине эолового города Орху}

Затем мы пересекли по маршруту Певцова западную часть гор Кара-арат, представлявших и здесь плоские холмы и горки, усыпанные щебнем, среди которого выступали гребешки и скалы коренных пород, растресканные и распадающиеся на щебень; в промежутках — котловины и ложбины, также усыпанные щебнем и почти лишенные всякой растительности. Щебень и выходы сплошь покрыты черным лаком пустыни. Ландшафт этих гор удручающий — черная холмистая пустыня. Только в более крупных котловинах видны были серые площадки такыров, т. е. отложений песка и глины, смытых дождями с окружающих склонов и усыпанных тем же щебнем и лишь кое-где с выцветами солей.

Глава XXIX В ПУСТЫНЕ СЫРХЫН-ГОБИ И ДОЛИНЕ МУКУРТАЙ

Спустившись с печальных гор Кара-арат, мы вступили в пустыню Сырхын-гоби, которая отделяет эти горы от хр. Семистай. Среди пустыни тянется невысокий кряж Хара-сырхэ, у восточного конца которого мы уже были в 1906 г. Теперь мы направились к его западному концу по маршруту Певцова. Пустыня поднимается к этому хребту настолько быстро, что вся ее поверхность видна нам впереди; она представляет пьедестал хребта, бэль по-монгольски, и покрыта пролювием, вынесенным временными потоками из этих гор. На этом маршруте пьедестал не вполне ровный; пологий уклон прерывается двумя небольшими уступами. Но сначала мы пересекли большой солончак с кустами тамариска, саксаула и чахлым камышом, который отделяет низкий и узкий пьедестал Кара-арата от широкого и высокого пьедестала Хара-сырхэ. На этот солончак стекают потоки вод с обоих хребтов и, вероятно, ранней весной образуют здесь лужи и топи. За солончаком начинается пологий подъем по пьедесталу Хара-сырхэ, представляющему пустыню, усыпанную галькой и щебнем и почти лишенную растительности, если не считать редких кустиков. Цвет этой пустыни зависит от цвета гальки и щебня и меняется: сначала он буроватый и красноватый, затем на значительном пространстве беловатый от преобладания гальки белого и желтоватого кварца и, наконец, почти черный от господства пустынного загара на щебне и гальке. Уступы на пьедестале обусловлены обрывами в несколько метров, в которых под слоем гальки и щебня в глинистом песке, мощностью в 2–3 м, выступают породы, похожие на породы эолового города. Идем несколько часов по этой пустыне. Наконец, с приближением к западному концу хр. Хара-сырхэ, она меняет свой облик — вместо равнины мы видим то низкие, то более высокие грядки и гребешки твердых пород, которые тянутся поперек дороги подобно разрушенным прерывистым оградам, разделенным промежутками (рис. 82). Растительность отсутствует в этой своеобразной каменистой пустыне. Потом начинается широкое сухое русло, пересекающее более высокие гряды, составляющие западный конец хребта; в русле появляется ручеек, растут кусты и рощицы тополей; это ключ Серкэн-тюря, возле которого мы ночуем.　

^{Рис. 82. Гребни почти отвесно стоящих пластов песчаников юры вблиз западного конца хр. Кара-сырхэ. Вид на запад с дороги к ключу　Серкэн-тюря}

Так как мы остановились рано, нашлось еще время для осмотра мною выходов пород по руслу, в скалистых обрывах обоих склонов, и для экскурсии Усова на восток, глубже в горы Хара-сырхэ. Я нашел, что эти породы представляют ту же юрскую свиту, которую мы видели у восточного конца хребта; но здесь пласты образуют очень крутые складки. Усов обнаружил, что восточнее среди юры выступают те же верхнепалеозойские породы, которые мы видели в восточном конце хребта. Они слагают, очевидно, всю высшую часть хребта, выдвигаясь по оси огромной складки, состоящей из юрских пород.　

От ключа Серкэн-тюря мы повернули на запад, чтобы лучше познакомиться с пустыней Сырхын-гоби на пути к р. Дям. В первый день мы прошли до ключевого урочища Толай-ты, по неровной местности, представлявшей чередование сухих русел и плоских холмиков, усыпанных щебнем; и по руслам и на холмиках было разбросано довольно много кустов. Толай-ты представляло также несколько русел, но с выходами ключей, с травой и кустами в промежутках между плоскими холмами, усыпанными щебнем. По руслам виднелись хорошие лужайки, даже заросли камыша, большие кусты тальника. Из наносов широкого пьедестала хр. Семистай, который тянется на севере скалистой стеной на протяжении около 30 км, в изобилии выступала грунтовая вода.　

Пустыня Сырхын-гоби оказалась довольно богатой источниками воды. Меня интересовала возвышавшаяся среди нее изолированная гора Сейнык, не показанная на картах. Наш проводник Гайса вообще не бывал в Сырхын-гоби, и на стоянке возле эолового города на р. Дям мы взяли другого проводника, бывшего барантача. Он взялся провести нас к этой горе, которая считается безводной и бескормной, тогда как барантачи знают, что там есть и корм, и вода, хотя и скудные. Эта гора служит им убежищем при погоне, очень удобным по обилию логов и ущелий, образующих целые лабиринты, как мы увидим далее.　

С урочища Толай-ты мы пошли дальше на запад по пьедесталу Семистая, расчлененному сухими руслами на ложбины и промежуточные между ними столовые увалы с ровной поверхностью, полого наклоненной на юг и усыпанной почерневшим щебнем. Но вблизи восточной окраины горы Сейнык начались сплошные выходы юрских пород, различных песчаников и сланцев, пласты которых были поставлены на голову; твердые тянулись прерывистыми грядками и целыми стенками, а промежуточные, более мягкие, представляли ложбины между ними, по которым наш караван поднимался на отроги горы и спускался в овраги между ними (рис. 83, 84). По такому своеобразному пути мы дошли до самой горы, на восточном склоне которой было видно, что отвесные юрские пласты резко перегибаются и ложатся горизонтально на древние породы.　

^{Рис. 83. Гребни почти отвесно поставленных юрских пород у восточного конца горы Сейнык. По одной из ложбин поднимается на гору наш караван}

^{Ряс. 84. Грядки грубого гравия и щебня, наметенные бурями по дну коридоров между гребнями отвесно стоящих юрских пластов у восточного конца горы Сейнык}

На крутом южном склоне горы оказалась небольшая роща тополей, заросли камышей и в ямке среди последних источник пресной воды, вблизи которого мы разбили свой стан и решили сделать дневку, чтобы подробнее осмотреть ближайшие окрестности этой интересной возвышенности. Усов изучил состав самой горы, а я — ее юго-восточную окраину, на которой проследил, как юрские пласты, лежащие на склоне горы горизонтально, вдруг резко перегибаются до отвесного положения, а затем вторично перегибаются и на некотором расстоянии дальше опять лежат горизонтально (см. рис. 85). По врезанным в толщу оврагам можно было составить полный разрез юрской свиты, состоявшей из чередующихся пластов конгломератов, песчаников, мергелей и разных глин, в тем числе и углистых, различной толщины и разного цвета — серого, зеленого, желтого, коричневого, красного и белого. В общем получались красивые обрывы с разноцветными полосами, а различная твердость пластов обусловила появление на обрывах карнизов и живописных скал в виде столбов, столов, грибов, созданных выветриванием (рис. 85).

^{Рис. 85. Грибы и столбы выветривания из более твердых пластов песчаников юрской свиты, залегающей горизонтально к востоку от горы　Сейнык}

Наблюдения в Сырхын-гоби у обоих концов хр. Хара-сырхэ и у горы Сейнык выяснили мне особенности молодых горообразовательных движений в Джунгарии, в частности тот факт, что юрская свита, отложившаяся в озерах, заполнявших долины между остатками более древних (палеозойских) складчатых хребтов, во время этих молодых послеюрских движений была прорвана и приподнята напором длинного и узкого клина, выдвинутого силами сжатия из палеозойского фундамента пустыни Сырхын-гоби, и поставлена вертикально вдоль этого клина по бокам хр. Хара-сырхэ и у обоих концов его (рис. 86). Короткий клин горы Сейнык (а) на той же линии, но западнее, не смог прорвать всю юрскую толщу (б), а приподнял ее горбом в виде так называемой «ящичной складки».　

^{Рис. 86. Ящичная, или сундучная, складка юры, образовавшаяся при поднятии горы Сейнык в виде небольшого горста в пустыне Сырхын-гоби (разрез)}

За один день мы осмотрели не все окрестности горы Сейнык, а только часть их к востоку и юго-востоку. Но оставаться еще на день было невозможно. Наши животные съели весь подножный корм в виде камыша, а воды источника нехватало для водопоя, и пришлось уходить. Мы направились вдоль южного подножия горы (которая тянется на 5 км с востока на запад), а затем дальше на запад к р. Дям. Западная окраина горы была сильнее расчленена размывом на долины и гряды, в которых выступали породы той же юрской свиты, но залегавшие не горизонтально, а наклонно и образовавшие еще несколько складок, частью разбитых на отдельные скалы. Одна из этих скал была похожа на голову великана (рис. 87). Далее маршрут приблизился к подножию цепи Салькен-тай хр. Уркашар, сложенному из юрских отложений, но слабее нарушенных и перекрытых галечными наносами сухих русел. Среди них обращает на себя внимание группа красных скалистых горок, в которых выступает розово-красный гранит, богатый разными жилами. Возможно, что это самый молодой гранит, прорвавший юрскую свиту.

^{Рис. 87. Изолированная глыба выветривания юрской свиты к западу от г. Сейнык с нишами, названная „Голова великана“}

С этого подножия мы спустились в ущелье р. Дям, врезанное в свой древний конус выноса, покрывающий юрскую свиту урочища Ак-джар, исследованного нами в 1906 г. Здесь мы только ночевали и направились затем дальше на запад по долине Мукуртай между Уркашаром и Джаиром. Вдоль подножия Урка- шара дно долины представляет его пьедестал в виде наклоненной к югу щебнево-галечной черной пустыни, изборожденной неглубокими сухими руслами; на ней местами выделяются плоские гряды, сложенные из юрских отложений. Южнее, ближе к подножию Джаира, дно долины занято обширными рощами и зарослями урочища Мукуртай, в котором имеются колодцы и расположены зимовки кочевников, проводящих лето на высотах Уркашара и Джаира. Но далее к западу эти рощи исчезают и пьедестал Джаира непосредственно сливается с пьедесталом Урка- шара. На последнем, начиная от буддийской кумирни на ключах Кара-булак, выделяется гряда плоских холмиков, которыми заканчиваются конусы выноса из ущелий южного склона Уркашара. Они местами представляют выходы коренных пород, но большею частью сложены из ледниковых отложений и являются остатками конечных морен ряда ледников, спускавшихся когда-то с Уркашара по крутым ущельям его южного склона. Вдоль этих холмов тянутся рощицы, лужайки, заросли чия и камышей, так как во многих местах грунтовая вода пьедестала выступает ключами на поверхность. На юг от ключей рощи и заросли тянутся еще на некоторое расстояние.　

Южный склон ступени Кызыл-гыген Уркашара на всем протяжении от р. Дям на запад очень крутой, обнаженный, изрезанный короткими ущельями, так что строение его видно издали: розовыми пятнами выделяется гранит, образующий огромный массив на южной ступени Уркашара; он выступает на южном склоне большими площадями в промежутках между остатками кровли этого массива в виде палеозойских осадочных пород, представляющих участки темного цвета. С востока на запад высота южного склона и самой ступени увеличивается, достигая максимума в скале Кызыл-гыген-тас, где край гранитного массива, как видно сбоку, обрывается к долине тремя огромными уступами, тогда как при взгляде из долины против этого места уступы сливаются в сплошной обрыв, высотой в несколько сот метров. С высоты этого обрыва и спрыгнул красный гыген, о котором упомянуто выше.　

Чтобы ближе познакомиться с южным склоном Уркашара, помимо экскурсий, которые делал Усов с наших стоянок в уроч. Мукуртай и возле кумирни Кара-булак, мы остановились на р. Бото-майнак, текущей с юго-западного угла южной ступени у самого выхода ее из гор. Усов осмотрел гряду Карабчук, которая тянется темной скалистой цепью на запад к холмам Джельды-кара, заполняющим разрыв между Уркашаром и Барлыком, а я проехал вверх по Бото-майнаку в глубь гор. Экскурсия показала, что в ледниковый период по долине этой речки спускался большой ледник, оставивший конечные морены у подножия хребта, а в последнюю эпоху оканчивавшийся высоко вверху, где я видел много морен над обрывом в гранитном массиве (рис. 88). В последний было врезано живописное ущелье с отвесными боками, в устье которого под защитой высоких стен выросла целая рощица диких яблонь, тогда как рядом на крутом склоне массива видны были только клумбы казацкого можжевельника, а немного выше, в устье висячей долины, спускавшейся с высоты ступени, лежали голые гряды ледниковых морен.

^{Рис. 88. Конечные морены последнего оледенения в долине на горе Бото-майнак на юго-западном углу южпой ступени Уркашара —　Кызыл-гыген}

Глава XXX ЕЩЕ РАЗ В хр. БАРЛЫК. ОБЩИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ　ПУТЕШЕСТВИЙ

С этой стоянки на углу Уркашара мы прошли на запад через холмы Джельды-кара к пикету Сары-хулсын у восточного конца хр. Барлык и затем вдоль южного подножия последнего, чтобы сделать еще одно пересечение его узкого восточного конца в дополнение к выполненному в 1905 г. На южном склоне цепи Каранын-тау хр. Барлык меня поразило присутствие довольно мощного лёсса с его характерными особенностями. Со склона он распространялся на юго-восток, покрывая все дно долины Куп и далее на восток все урочище Долон-тургень между холмами Джельды-кара и Джаиром и примыкающее к нему с востока устье долины Мукуртай. Наличие мощного лёсса объяснило и густую высокую траву на степи всей этой долины, которая славится в качестве пастбища, особенно зимнего, когда ветер ибэ уничтожает снег. Это распределение лёсса на северо-западной части Барлыка, описанной выше, и здесь на юго-восточной очень интересно в указывает на принос главной массы пыли с песков вокруг озер Ала-куль и Сассык-куль, расположенных на северо- западе. Отмечу еще, что в долине южного склона этой восточной части Барлыка я видел небольшую рощу диких яблонь, не растущих в других частях этих гор. Если вспомнить присутствие этого дерева в устье ущелья р. Бото-майнак, а также только в одном месте в Джунгарских воротах недалеко от оз. Джала-наш, то возникает мысль, не связано ли это с ветрами ибэ, которые свирепствуют именно в этих двух местностях — воротах и в разрыве между Уркашаром и Барлыком. Семена яблонь могли быть принесены ветром из более южных мест Синь-цзяня, а деревья выросли только в долинах, хорошо укрытых от холодных северных ветров.　

Сделав вдоль южного подножия хр. Каранын-тау целый переход, мы повернули в устье долины Чолак и на следующий день пересекли хребет по перевалу Чолак; на обоих склонах хребта мы здесь собрали много окаменелостей девона. Спустившись по северному склону, мы повернули на запад вдоль северного подножия хребта; до устья долины р. Алтын-эмель дорога шла по неровной местности, пересекая долины речек, вытекающих из гор, и промежуточные между ними отроги. За указанной речкой Барлык сразу расширяется к северу; здесь впереди северного подножия высшей части хребта расположены многочисленные холмы предгорья, которые остаются справа от нашей дороги, продолжающей пересекать глубокие долины речек, вытекающих из глубины гор. На этом пути мы ночевали на речках Байбиче и Кара-бура. На последней Усов во время экскурсии для осмотра окрестностей попал в одном месте ногой в большой капкан, вероятно поставленный для волков, и притащил его на стан. Далее мы прошли вдоль восточного склона сильно выдвинутой к северу западной части Барлыка и видели здесь оригинальную зимовку киргиз, расположенную среди зарослей высокого тростника, покрывающих дно оз. Чубар-куль, которое, очевидно, наполняется водой только в весеннее время. Затем мы осмотрели отдельную от Барлыка плоскую гору Тюльклю западнее этого озера, миновали р. Эмель в районе уже знакомых нам уединенных холмов Маниту, Лаба и Арал-тюбе и через чиевую степь вышли к Чугучаку, где и закончилось путешествие 1909 г.　

Для полного изучения географии и геологии этой пограничной части Джунгарии следовало приехать еще на одно лето, чтобы посетить никем еще не описанный хр. Саур в пределах Китая, затем гряды Аргалты и Салбурты, составляющие восточное продолжение хр. Семистай, западную часть последнего до р. Дям и прилегающую к ней часть Уркашара, наконец сделать еще одно пересечение Восточного Тарбагатая и побывать в средней широкой части Барлыка. Но выполнить четвертое путешествие мне не пришлось. Дневники трех экспедиций были мною приготовлены к печати и изданы Технологическим институтом в трех выпусках в 1912–1914 гг. Мой помощник Усов обработал всю коллекцию горных пород в большом труде, составившем его докторскую диссертацию и изданном Институтом в 1912 г. Мой сын Сергей по всем съемкам экспедиций и картографическим материалам составил две карты Пограничной Джунгарии (карту маршрутов и орографическую, с объяснением), приложенные к тому дневников. Окончательной обработкой всех материалов я смог заняться только после 1929 г., когда был избран действительным членом Академии Наук и освободился от преподавания, а Академия получила наши коллекции, оставшиеся в Томске. Тогда только удалось выпустить (в 1932 г.) первую часть третьего тома с изложением орографии и гидрографии и обзором всей литературы Пограничной Джунгарии и (в 1939 г.) вторую часть с геологическим описанием и картой. Коллекция ископаемых растений юрского возраста была очень быстро определена английским ученым Сьюордом и описана им, но палеозойская фауна до сих пор не описана, а только определена нашими учеными.　

В заключение уместно сообщить читателю наиболее интересные результаты моих экспедиций в Пограничную Джунгарию.　

Как указано в начале очерка, эта страна расположена в промежутке между обширными горными системами Алтая и Тянь- шаня, и географы издавна недоумевали, к какой из этих систем отнести горные цепи Пограничной Джунгарии, а если их отнести к обеим, то где провести границу между той и другой системой.　

Я пришел к выводу, что к системе Алтая ни один из хребтов Пограничной Джунгарии отнести нельзя. Дело в том, что Восточный Тарбагатай продолжается далеко на запад в виде Западного Тарбагатая, который далее в виде хребтов Акча-тау и Чингиз тянется в глубь Киргизской степи и явно принадлежит к системе киргизских, а не алтайских складчатых гор. Расположенная к северу от него цепь Манрак-Саур имеет то же направление, отделена от Алтая широкой долиной Черного Иртыша и Зайсанского озера и также скорее принадлежит к системе киргизских гор, в виде складки, наиболее вытянутой на восток.　

Остальные же цепи Пограничной Джунгарии бесспорно принадлежат к системе Тянь-шаня. Барлык и Майли-Джаир составляют явное продолжение на восток цепей Джунгарского Алатау, который составляет северную часть системы Тянь-шаня, будучи непосредственно связан своей южной цепью с цепью Боро-хоро или Ирен-хабирга Тянь-шаня. Барлык и Майли-Джаир отделены от Джунгарского Алатау грабеном (провалом) Джунгарских ворот, более молодым, чем складки. Уркашар лежит на продолжении Барлыка, с которым связан грядами Джельды-кара; Код- жур и Семистай тесно связаны с Уркашаром, и второй в виде гор Алгарты и Салбурты тянется далеко на восток параллельно Сауру. Низкие цепи Кара-арата лежат на продолжении Джаира.　

Второй вывод касается «горного узла», от которого географы прежде, на основании неверных карт, тянули на восток Саур, на запад Тарбагатай, на юг Уркашар с Семистаем. Как отмечено в своем месте, такого горного узла нет; Тарбагатай до него совсем не доходит, Саур пролегает севернее, и весь этот «узел» состоит в том, что низкие горы Тепке одним концом примыкают к южному склону Саура, а другим входят в состав плато, соединяющего Коджур с Семистаем. Настоящего горного узла, превышающего по высоте исходящие из него хребты, совсем нет; горы Тепке гораздо ниже Саура и упираются в его южный склон, а не исходят из узла. Скорее можно было бы считать узлом плато Ак-джибуга, от которого на запад тянется Коджур, на восток Семистай, на северо-восток горы　Тепке и к которому с юга примыкает водораздел Эмельчик, соединяющий плато с Уркашаром. Но и этот узел не имеет требуемого качества — быть выше отходящих от него цепей, потому что он ниже их. Это — место смычки линий разломов разного направления, встретившихся здесь, как увидим далее, а не узел, из которого исходят складчатые цепи.　

Исследования выяснили особенности рельефа этой страны, состоящие в том, что большинство горных цепей имеет такие широкие и в общем ровные гребни, что по ним пролегают главные кочевые дороги и могли бы быть проложены без больших работ колесные дороги. Таковы Восточный Тарбагатай, Уркашар, Коджур, северная цепь Барлыка, высшие цепи Майли и Джаира. Но другие цепи узки и так сильно расчленены, что по гребню их нет кочевых дорог и даже пешком было бы не легко пройти на всем его протяжении. Таковы восточный конец Тарбагатая, Семистай, южная цепь Барлыка. Эта особенность рельефа обусловлена геологическим строением цепей Пограничной Джунгарии. Они теперь не являются складчатыми горами; они были таковыми очень давно, в палеозойскую эру, но затем, в конце этой эры и в начале мезозойской, были глубоко размыты, денудированы и превращены в плосковолнистую равнину. При возобновлении горообразовательных движений эта равнина была расчленена большими разломами и превращена в горную страну сбросового типа с чередованием поднятых выше клиньев, образующих простые и ступенчатые горсты (т. е. состоящие из одной и нескольких ступеней), и оставшихся ниже или даже осевших клиньев, составляющих грабены. В большинстве последних образовались затем большие озера, в которых отложились осадочные породы юрского возраста, часто содержащие пласты угля. Современный рельеф обусловлен еще более молодыми движениями, при которых ступени горстов поднимались еще раз, грабены освободились от озер, а юрские отложения были нарушены, наклонились в сторону от горстов, местами были смяты в складки, а в пустыне Сырхын-гоби, как описано выше, прорваны выпиравшимся вверх клином древнего фундамента, поставлены на голову вдоль хр. Хара-сырхэ и смяты в ящичную складку горы Сейнык.　

В меловой и третичный периоды в грабенах снова формировались озера, но менее обширные, чем юрские. В них отложились толщи осадочных пород, но без угля. Позднейшие движения того же характера — поднятия горстов по старым разломам и сжатия грабенов — осушали страну и вызывали усиленный размыв этих молодых отложений, когда-то покрывавших юрские, но сохранившихся гораздо меньше их.　

После этих движений процессы размыва уже более или «менее расчленили ступени горстов, усложнили их рельеф врезанием долин, ущелий и логов, а те горсты, которые представляли очень узкие клинья, совершенно утратили свою первоначально ровную поверхность и превратились в зубчатые горные цепи, тогда как на широких ступенях ровная поверхность еще сохранилась в той или другой степени.　

В начале четвертичного периода Пограничная Джунгария дважды подвергалась оледенению. Во время первого, более сильного, самые высокие ступени, как Саур, Тарбагатай, Коджур, Уркашар, Семистай, Барлык, Майли и западная часть Джаира, были покрыты большими полями фирна и с них спускались многочисленные ледники. Ледники высшей части Саура — цепи Мус-тау — спускались на юг в долину Кобу, ледники южной ступени Уркашара — в долину Мукуртай, ледники хр. Кер-тау в Барлыке — на юг, в долину Кызыл-чилик. Во время второй эпохи оледенение было значительно слабее, ледники не выходили из высших частей гор, более низкие ступени не покрывались фирном. В обе эти эпохи и после них климат страны был влажнее, с гор стекали многочисленные реки, в долинах местами существовали значительные озера. Но мало-помалу климат становился все суше, и страна приобрела современный облик с развитием условий пустыни в обширных впадинах и долинах, с сокращением озер, исчезновением менее крупных рек в летнее время.　

Пограничная Джунгария оказалась довольно богатой полезными ископаемыми. Мы констатировали известные ранее месторождения золота, ископаемого угля и асфальта, обнаружили выходы нефти и жилы асфальта другого типа, признаки меди и железных руд. Весьма вероятно, что имеются месторождения других металлов. Беглые маршрутные исследования могут обнаружить их только случайно; их находят при специальных поисках с гораздо большей затратой времени, людей и средств. Искать их в чужой стране, конечно, не входило в задачи моих экспедиций, посвященных выяснению рельефа и строения местности, остававшейся почти неизученной, несмотря на близость к нашей границе. Общую оценку главных полезных ископаемых можно дать такую.　

З о л о т о м наиболее богат хр. Джаир, но главным образом коренными месторождениями в виде кварцевых жил. В верхней, легко доступной части они сильно выработаны китайцами в первой половине XIX в.; горизонты их ниже уровня подземных вод не разведаны, так что о богатстве их судить нельзя. Глубокой разведки они, конечно, заслуживают, но безводие местности и отсутствие крепежного леса затруднят и удорожат разработку. Признаки россыпного золота известны в Майли и в Тарбагатае; в последнем оно добывалось время от времени в небольшом количестве как на южном склоне в китайских пределах, так и на северном в советских. О добыче золота в последних имеются сообщения старого и нового времени; больших надежд они не вызывают. Вообще большое число массивов гранита, прорывающих палеозойские свиты страны, позволяют надеяться на связанное с ними оруденение, в том числе и золотом. Коренные месторождения золота в Джаире связаны с гранитным массивом средней ступени Кожуртай.　

И с к о п а е м ы й у г о л ь страны принадлежит к категории бурых углей и подчинен юрской свите. Пласты достаточной для добычи мощности известны только в двух местах долины Мукуртай между Уркашаром и Джаиром, именно в урочище Ак-джар на р. Дям и в местности Темиртам (на южной окраине Мукуртая); в последнем уголь добывался китайцами в небольшом количестве. Тонкие пласты угля известны и в других местах, но правильной разведки нигде не было и запасы не определены; в Ак-джаре и Темиртаме их можно предполагать довольно значительными. Кроме того, на южном склоне Тарбагатая и на южном же склоне цепи Барлыка имеются выходы более древнего карбонового угля, но в первом пункте он очень плохого качества, а во втором качество его не известно; запасы в обоих, повидимому, незначительные.　

А с ф а л ь т известен в стране в двух местностях и двух сортов. Асфальт (кир), образовавшийся от сгущения и окисления нефти на воздухе, слагает ряд холмов на южном подножии Джаира с запасами в десятки тысяч тонн; он не вполне чистый, содержит некоторое количество песка и пыли. Другой сорт асфальта, названный обручевитом, представляет ряд жил разной толщины в холмах эолового города урочища Орху в низовьях р. Дям. Он образовался от сгущения нефти в трещинах меловой (?) свиты и совершенно чист, хорошего качества. Запасы его не определены, но едва ли велики, так как жил, достаточно толстых для добычи, мало.　

Признаки нефти мы нашли только в одном месте, в асфальтовых холмах Джаира. Но по разным основаниям полагают, что нефть в этих отложениях вторичная, проникшая в них снизу из более древних отложений, которые являются первично нефтеносными. Наиболее вероятно, что таковыми являются пермские или верхне-карбоновые отложения, залегающие на глубине и оставленные умиравшим и отступавшим на восток морем.　

Сорок лет назад я первый обратил внимание на будущее значение Джунгарии и с тех пор много раз высказывался об этом и побуждал к ее дальнейшему изучению.