По Мыслящим Королевствам

XXI

Возвращение сознания сопровождалось тяжкими ударами в затылке, которые никак не прекращались. Моргнув, Эхомба постарался больше не закрывать глаза. С каждой мучительной секундой его зрение становилось все яснее, все острее. Что отнюдь не означало, будто ему нравилось увиденное.

Столовая с прекрасными кувертами и ливрейными лакеями исчезла. Путешественников переместили в какой-то приемный зал, более просторный, но обставленный куда скуднее. Картины на стенах изображали не уютные домашние сценки, а череду лакондских графов и их супруг. Попадались также пейзажи и сценки из сельской жизни, значительно подправленной и с патриотическим смыслом. Изумительные тропические рыбки, эти непостижимые живые украшения Лаконды, плавали в воздухе приемного зала. Вдоль стен, словно молчаливые изваяния, стояли настороженные и тяжеловооруженные воины в синих мундирах.

В одном конце зала на приподнятом помосте покоился скромный двойной трон. Богато расшитые знамена служили внушительным фоном королевскому месту, хотя сами кресла были совершенно лишены государственных атрибутов. Одно кресло пустовало, на другом восседал погруженный в раздумья Беварин Бекуит. Рядом с ним стоял плотный, приземистый человек, из толстых губ которого торчала едва дымящаяся сигара. На круглом лице купца не было никакого торжества. Пожалуй, удовлетворение. Как всегда, для бин Гру это было всего лишь дело.

Он заметил, что пастух смотрит на него:

— Никому не дано отбирать собственность у Харамоса бин Гру. Тебе следовало оставить мне кошку.

Рядом с пастухом медленно просыпался Симна ибн Синд. По мере того как северянин приходил в себя, он начинал осознавать, что руки за спиной связаны крепкими веревками.

— Эй, что это? — Мигая, Симна вглядывался не в печального аристократа, а в коренастую фигуру рядом с ним. — Ба! Человек-свинья! — Без всякого результата он стал освобождаться от пут. — Развяжите-ка меня на минуту. Нет, на полминуты! Даже не надо давать мне меч!

Пока друг бушевал, Эхомба увидел, что огромного черного кота позади него опутывает металлическая сеть. Такими же тенетами был связан и Хункапа Аюб во время сна. Какого бы зелья ни подсыпали в их вино, оно сработало действенно и на редкость мягко. Неудивительно, что графские слуги так настаивали, чтобы Алита и Хункапа Аюб отведали этого особенного напитка.

Их пожитки лежали кучей поблизости, котомка и оружие пастуха поверх мешка Симны. Все равно что по ту сторону Хругар. Он был связан так крепко, что едва мог пошевелить пальцами, а тем более руками или ногами. Бин Гру, без сомнения, за этим проследил. Но себя Эхомбе не было жалко. Он уже много раз смотрел смерти в лицо. Он жалел лишь о том, что не сможет попрощаться с Мираньей и детьми и они никогда не узнают, что же с ним случилось. Еще было довольно горько сознавать, что им предстояло умереть оклеветанными.

Если было что-то грустнее его собственного положения, так это жалкая доля Хункапы Аюба. Большой добродушный зверь сидел ссутулившись, молча свесив голову к ногам, точно так, как Эхомба впервые увидел его пленником в Незербре. После всех испытаний, после вновь обретенной свободы он опять был обречен на жизнь в клетке, на глумление бездумных, безликих, равнодушных людей. Эхомба был рад, что может видеть только огромную мощную спину, а не лицо этого издания.

— Хочешь ли ты что-нибудь сказать, прежде чем я оглашу приговор?

Отвернувшись от товарищей и не обращая внимания на словоизвержения Симны, Эхомба, собрав всю честность и искренность, на какие был способен, постарался поймать взгляд графа Беварина Бекуита.

— Личность, стоящая подле вас, не заслуживает того, чтобы находиться в вашем присутствии. Это Харамос бин Гру, лжекупец из Либондая.

— Мне известно, кто он, — резко ответил граф. Одной рукой он отогнал дюжину аметистовых антий, проплывавших у него на уровне глаз. Взмахнув плавниками, рыбки безмолвно кинулись врассыпную. — Он проделал далекий путь с самого юга, дабы предупредить меня о вашем прибытии и поведать правду о том, что произошло с моим сыном.

— Правда, которую он знает, это всего лишь то, что я рассказывал его наймиту, старику, такому же бессовестному, как и сам бин Гру. — Эхомба попробовал приподняться и обнаружил, что может перемещать спину и подтянуть обе ноги, но никакой возможности встать у него нет. Разговор из сидячего положения, осознавал он, делал его слова менее убедительными. — Он все извратил в своих собственных целях. Всякий раз, когда он разевает пасть, он кормит вас вздором.

— Не только убийца и лжец, но и грубиян. — С помощью одних только губ бин Гру передвинул дымящуюся сигару из одного уголка рта в другой.

— Послушайте моего друга, великий граф! — Демонстрируя впечатляющие запасы энергии, Симна продолжал тщетную борьбу с веревками, связывавшими его, даже когда кричал. — Он говорит правду. И если вы нас не освободите, то вас ждет гибель. Мой друг — великий и могущественный волшебник!

Медленно поглаживая висок, Бекуит холодно оглядел пастуха.

— Вот как? На мой взгляд, он похож на обыкновенного убийцу, который ничего не умеет, разве что исподтишка всадить нож в спину какого-нибудь несчастного. Но я желаю убедиться. — Сверкнув глазами, граф подался вперед на троне. — Твой друг сказал, будто ты могущественный волшебник. Подтверди его речи. Освободи себя.

Вдоль стен несколько бдительных стражников тревожно зашевелились.

— Я не убийца, — ответил Эхомба. — Убийца твоего сына — Химнет Одержимый.

— Колдун. — С резким, невеселым смешком Бекуит откинулся на троне.

Симна уже некоторое время назад прекратил борьбу с узалами и, склонившись влево, прошептал товарищу:

— Давай, Этиоль. Сейчас не время скрытничать. Покажи им, на что ты способен. Яви им свое могущество!

Пастух кивнул в направлении их пожитков:

— Те скромные силы, которые я мог бы вызвать, лежат на дне моей котомки, до которой я не могу дотянуться. Мне ужасно жаль. Правда.

— Ну, тогда переубеди этого дурака! Он так ослеплен потерей сына, что ум за разум зашел. Вот тогда и появляется такая дрянь, как бин Гру.

— Попробую. — Глядя прямо на помост, Этиоль начал четко и с убежденностью тех, кто говорит правду: — Подумайте секунду, прежде чем казнить нас, благородный Бекуит. Если бы я действительно был убийцей вашего сына, то зачем бы я стал, проделав весь этот путь, являться к вашему двору? Какая причина могла бы побудить меня к столь длинному и опасному путешествию?

Бекуит ответил не раздумывая:

— Разумеется, чтобы получить сокровище. — Он поглядел направо. — А теперь оно достанется, и по справедливости, моему новому другу.

В первый раз Харамос бин Гру улыбнулся. А почему бы и нет? Он не только возвращал себе черного кота и обзаводился дополнительной диковинкой в виде безутешного Хункапы Аюба но, очевидно, ставка в этом деле была куда выше.

— Так я и знал! — взорвался Симна, бросив убийственный взгляд на своего друга. — Сокровище все-таки было! Ты мне врал… да я никогда тебе и не верил, ханжеское южное отродье шлюховатой свиньи!

Совершенно сбитый с толку, пастух уставился на товарища.

— Симна, я не понимаю, о чем ты? — Эхомба, как мог, кивнул в сторону Бекуита. — Не понимаю, о чем он говорит.

— А вот я понимаю… Наконец-то я все понял! Ах, какие мы были хитрые, как мы ловко уворачивались от моих вопросов про «сокровище»!.. — Резко отвернувшись от пастуха, Симна ибн Синд испытующе посмотрел на трон. — Существует вознаграждение, так? За сведения о вашем сыне.

Насторожившийся Беварин Бекуит медленно кивнул:

— Оно существовало на протяжении многих месяцев. Об этом повсюду широко объявлялось в надежде получить какие-нибудь известия о местонахождении Тарина. Этот добрый негоциант заслужил его благодаря неоценимой информации, которую мне доставил. Я лишь благодарен, что он успел вовремя поведать мне истинное положение дел и предостеречь о ваших гнусных намерениях. — Граф снова переключил внимание на Эхомбу. — Совершенно очевидно, что ты не только убил моего сына, но и собирался получить награду за то, что принес весть о его смерти. Такой доверчивый человек, как я, не мог даже помыслить о столь невероятной низости.

— Ага, а вот я могу, благородный господин! — Разъяренный Симна, оказывается, не только не закончил, а вроде бы лишь разогревался. — Столько недель я помогал этому бормочущему шарлатану с каменной рожей, ухаживал за ним, исполнял все его желания, защищал от всевозможных трудностей и опасностей. И делал это по собственной доброй воле, потому что в глубине души знал, что он охотится за сокровищем. Я чуял это в его словах, в том, как он пялится на далекие горизонты. И мне, парню весьма умеренной алчности, мне тоже хотелось получить малую толику этого сокровища. Я признаю, больше меня ничего не интересовало. Вы вольны казнить меня за это, но примите во внимание мою честность. Стыдно, но скажу: меня никогда не волновало, что он убил того человека, который вдохновил его проделать весь этот путь. Вашего сынка, благородный господин.

От удивления у Эхомбы отвисла челюсть.

— Симна!

Северянин презрительно усмехнулся:

— Что — Симна? Зачем ты используешь мое имя — чтобы выразить оскорбление? Или я теперь уже не больше чем бранное словцо? Сам ты после этого «Симна», факир, виртуоз вранья, прохвост! Ты всех обдурил, даже вот котика, но меня больше не надуешь! — Натянув веревки, опутывающие его, северянин попытался отвесить поклон в сторону трона. Это требовало значительной гибкости и немалых усилий. — Сир, граф Бекуит, я отрекаюсь от этой коварной и лукавой деревенщины отныне и вовеки! Я ошибался, думая, будто сокровище, которое, как я догадывался, мы ищем, можно добыть честным путем, но вы поймите, вы должны понять, что я не мог даже подозревать ничего иного. Он непревзойденный хитрец, который ловко прячется под маской простоты и приветливости. Освободите меня, верните мне жизнь, и я расскажу вам все! Теперь я ясно вижу, что никакого сокровища мне тут не досталось бы, дурак я, дурак!

Бекуит сурово глядел на связанного северянина, барабаня пальцами по подлокотнику трона.

— Почему я должен тебя отпускать? Ты ничего не можешь мне дать. — Он кивнул на купца. — Этот добрый господин мне все уже рассказал.

— Невозможно, сир! Он мог передать вам лишь то, что ему наговорил его наймит. Только я был рядом с этим ублюдочным мерзавцем чуть ли не с самого начала его путешествия. Я один посвящен во все его планы и намерения. — Он склонил голову и понизил голос. — Кроме самого убийцы, одному мне известны самые сокровенные подробности кончины вашего сыночка.

К чести бин Гру, лицо его ни разу не дрогнуло.

— Он лжет, — отрывисто проговорил купец.

— Лжет? — Беварин Бекуит задумчиво окинул взглядом торговца. — Лжет о чем? Вы хотите сказать, что, возможно, этот чужеземец неповинен в смерти моего сына?

— Нет, сир, конечно, нет. Мы оба все отлично знаем.

Эхомбе показалось, что бин Гру покрылся испариной, но сказать наверное он не мог. Как и во всей Лаконде, в приемном зале было жарко и влажно.

— Тогда о чем же он лжет? — допытывался граф. — Не о своем участии в убийстве моего сына. Вы сами говорили мне, что оно было совершено только высоким южанином.

— Верно, сир, но… мне кое-что известно об этом разговорчивом типе, и я знаю, что ему нельзя доверять.

— У меня нет намерения ему доверять, но если он знает о смерти моего сына больше, нежели вы, его по крайней мере надо выслушать. — Подавшись вперед, граф пронзительно посмотрел на полулежащего северянина. — Говори, бродяга, и если то, что ты скажешь, меня удовлетворит, я, возможно, решу сохранить твою ничтожную жизнь.

Симна заерзал по полу.

— Ваша милость, сир, от этих веревок у меня так невыносимо болят руки и ноги, что путаются все мысли,

Бекуит снова сел на свое место и безразлично махнул:

— Ну хорошо… развяжите его.

— Сир, — возразил бин Гру, когда два дюжих воина выступили вперед, чтобы освободить Симну от пут, — я не думаю, что это хорошая мысль.

— Как, неужели вы его боитесь, Харамос? Мне казалось, что колдуном назвался убийца.

— Нет, сир, я его не боюсь. — Купец внимательно следил за освобожденным Симной. — Я попросту не доверяю ему. Я не доверяю ни одному из них.

— Вы и не должны им доверять, друг мой. Волосатый скот и гигантская кошка тщательно и надежно связаны, воины, которых вы здесь видите, — моя дворцовая стража, гордость Северной Лаконды. — Граф указал на Симну, который, освободившись от тугих веревок, растирал себе запястья и ноги. — А это всего лишь один человек, да и то не очень крупный, если уж на то пошло. Успокойтесь. Знаете, даже несмотря на разницу в возрасте, я сам мог бы одолеть его в честном поединке.

— Полагаю, смогли бы, сир. — Освобожденный северянин изо всех сил старался угодить.

— Лесть оставь для ослов, бродяга. Итак… кончина моего сына. Как это произошло? Не опускай ни одной подробности, даже самой ничтожной.

Бросив взгляд на двух здоровенных стражников, вставших у него по бокам, Симна начал.

История была затейливая, богатая перипетиями и приключениями. Даже стражников захватило это повествование, хотя бдительности и не притупило. Только бин Гру, знавший настоящую правду, не увлекся. Не имея возможности протестовать более настойчиво без того, чтобы не навлечь на себя подозрений, он мог лишь наблюдать и дивиться представлению северянина. С чисто театральной точки зрения, должен был признать рациональный купец, это был истинный бенефис.

Эхомба же сидел молча и размышлял о побуждениях своего попутчика. Хотя он и мог понять желание Симны любыми средствами попытаться спастись, пастух предпочел бы, чтобы тот не рыл еще более глубокую могилу для единственного местного представителя наумкибов, которые ничего не могли сказать в свою защиту.

Симна вводил в свою историю все больше и больше деталей, то молитвенно закатывая глаза к небу, то дрожащей рукой указывая на Эхомбу. Прохаживаясь позади пастуха, он по ходу рассказа начал бить его по голове и плечам, осыпая оскорблениями и обвинениями наряду с настоящими тумаками. Бекуит следил за происходящим бесстрастно, а бин Гру нервно грыз сигару и старался угадать, что же северянин выкинет под занавес.

Это выяснилось довольно скоро. Когда Симна вернулся и встал между рослыми гвардейцами, он прокричал, дрожа от омерзения и ярости:

— Смотрите на него! Видите ли вы какие-нибудь признаки раскаяния на этом лице? Видите ли вы хоть какой-то намек на раскаяние или тень стыда за чудовищное преступление? Нет! Вот таков он всегда. Каменное лицо, лишенное выражения, неменяющееся, что бы он ни делал — порабощал волю человека или отнимал у него жизнь. Он заслуживает смерти! И я сам убил бы его за то, что он сделал со мной, но я безоружен. — Отступив назад, Симна с силой толкнул одного из охранников к пастуху. — Иди сделай это! Покарай его немедленно! Мне хочется посмотреть, как прольется его кровь! Я заслуживаю того, чтобы это увидеть! — Стражник замешкался, а Симна уже настойчиво толкал вперед и второго: — Покажите мне, как его голова покатится по полу!

— Симна ибн Синд, ты вероломный и безнравственный человек! — Лицо Эхомбы исказила гримаса негодования и отвращения. — Ты умрешь одиноким и жалким, что станет достойным завершением твоей никчемной жизни!

— Вероятно, — парировал северянин, — но не сейчас.

Тут он метнулся, быстрый, как кобра, в противоположную сторону. Оба стражника обернулись, чтобы схватить его, однако хитрый Симна, пихнув их на несколько шагов вперед, оказался вне досягаемости.

Наполовину усыпленные рассказом, гвардейцы немедленно кинулись перекрывать ближайшие выходы. Другие поспешили на защиту графа. Напуганные внезапно поднявшимся переполохом, декоративные парящие рыбки начали беспорядочно носиться туда-сюда. Еще дюжина гвардейцев бросилась ловить проворного северянина. Они взяли наперевес или обнажили свое оружие, а отчаянный Симна бешено рылся в куче своего и Эхомбиного скарба. Вцепившись в эфес меча, он выдернул его и швырнул, но не в наступающих с мрачными лицами стражников, а своему товарищу:

— Эй, братец! Сведи-ка сюда частицу небес! Вызови ветер, что реет меж звезд, и выдуй этих мошенников из их драгоценных стен. Пусть пол замусорится их костями, когда ветер сорвет мясо с костей!

Выскользнув из опутывавших его веревок, которые гибкими пальцами Симны были ловко развязаны между ударами, сыпавшимися на голову и тело пастуха, Эхомба вскочил на ноги и успел поймать летящий меч за рукоять. Однако выполнить дерзкие и кровожадные просьбы товарища мешала одна деталь.

Это был не тот меч.

Вместо острого клинка, изготовленного из серого небесного металла, Симна второпях схватил второй меч пастуха, сделанный из кости и усеянный зазубренными треугольными зубами акулы. Безусловно, это было страшное и надежное оружие, но с его помощью не удалось бы вызвать и случайную тучку. Меч был вещью моря, а не неба.

Подхватив и собственный меч вслед за кинутым Эхомбе, Симна с грустью понял свою ошибку.

— Эй, братец, извини. — Сжимая оружие обеими руками, он пятился от наступающих полукругом стражников. От меча было мало пользы против пик, но фехтовальщик решил продать свою жизнь как можно дороже. В крайнем случае он падет с оружием в руках и без оков. Умрет как мужчина, а не как бешеный пес.

— Извиняться не за что, друг Симна. — Эхомба поднял усеянный зубами меч высоко над головой, направив его острый конец на напрягшихся, но спокойных гвардейцев. — Здесь рыба повсюду, так что лучшего оружия, чем то, у которого лезвие принадлежит морю, и не придумаешь!

— Убейте их! — раздался отрывистый голос Харамоса бин Гру, выглядывающего из-за шеренги синих гвардейцев. — Убейте их, пока он…

Беварин Бекуит, чувствующий себя на троне в полной безопасности, отозвался вопросом, в котором впервые прозвучал намек на недоверие:

— Пока он… что, Харамос?

Тот же вопрос сам себе задавал Симна ибн Синд. Поблизости проснулся Алита и зарычал, внеся свой вклад в зарождающийся хаос. Очнувшись от забытья, Хункапа Аюб разогнулся и тряс металлические ячейки сети с ужасающим неистовством.

Клинок костяного меча окутало синее сияние. Оно было темным и глубоким, как море, с прозеленью и пахло солью. При виде него подступающие стражники остановились как вкопанные. С помоста их понукал голос сюзерена:

— Что вы медлите? Их всего двое, а вас много. Взять их! Если можно, живыми, а нет… ну, значит, нет.

Один из двух стражей, которых одурачил Симна, шагнул вперед, угрожающе держа перед собой тяжелый меч. В его голосе звучало скорее увещевание, нежели гнев:

— Это бессмысленно. Зачем бесчестить себя, проливая кровь во дворце? Вам следует встретить свою судьбу с достоинством. — Держа клинок наготове, он протянул другую руку. — Отдайте оружие.

— Гляди! — завопил кто-то позади него. По сжимающемуся кольцу гвардейцев прошелестел тревожный шепот.

На острие меча Эхомбы что-то набухало. Серое сверху, белое внизу, оно быстро росло и отделялось от кости, похожее на огромную двухцветную каплю молока, просочившуюся из ниоткуда параллельно полу. Продолжая увеличиваться, оно стало приобретать характерные черты, подобно тому как из бутона пробиваются лепестки. И все время становилось больше и больше.

Раньше гвардейцев ее узнали декоративные рыбки, плававшие в приемном зале, — и исчезли через открытые двери, будто их вынесли не плавники, а молния, как испаряющиеся прочерки желтого и оранжевого, красного и зеленого. Они буквально пролетели сквозь взвод сине-золотого подкрепления, спешащего в зал.

Серо-белая масса отрастила себе плавники и большущий серповидный хвост. Возникла пара глаз, совершенно черных и без зрачков. Однако находившиеся в комнате на эти детали не обратили внимания, поскольку их взгляды сосредоточились на единственной господствующей черте: на пасти.

Она была невероятных размеров, способной поглотить человека целиком. Изнутри эту впечатляющую полость покрывали многочисленные ряды поблескивающих белых треугольных зубов. Их края имели зазубринки по обеим сторонам от острого конца, как мясные ножи. Это был несравненный рот, не похожий ни на что другое во всем подводном царстве. Если смотреть спереди, то челюсти и зубы складывались в неповторимо чудовищную улыбку.

Большая белая акула сорвалась с кончика костяного меча, и ее стало относить к шеренге стражников. Несколько человек выскочили из строя и бросились бежать, но остальные храбро удерживали позицию, выставив длинные пики. На мече появилось еще одно серо-белое каплевидное вздутие, обещавшее оказаться покрупнее предыдущего.

Один из гвардейцев ткнул пикой в нависшего хищника. Выдвинув челюсти за пределы губ, громадина съела ее. Оставшись с куском бесполезной деревяшки в руках, стражник повернулся и кинулся к ближайшей двери.

— Не отступать! — Беварин Бекуит вскочил с трона. — Нападайте! Это всего лишь рыбы, как те, что вы каждый день видите на улицах.

Граф Северной Лаконды говорил полуправду-полуложь. Это были всего лишь рыбы, но определенно не такие, каких гвардейцы видели каждый день. Не декоративные, не безвредные и очень голодные. К тому же теперь их было три, а плодовитый меч начал производить на свет четвертую.

Стражники, надо отдать им должное, выполнили приказание своего сюзерена. Они постарались окружить двух акул и атаковать их длинными копьями. Несколько ударов достигли цели, и капельки красной акульей крови закапали на пол. Но раны только разозлили акул. Ударяя огромными изогнутыми хвостами, они, как стрелы, носились в воздухе и кусали все, что попадалось на пути, будь то пика, гвардеец или несчастная мебель.

С одной акулой гвардейцы, вероятно, и справились бы. Две, а потом, и три заставили их обороняться. Когда же меч Эхомбы вырастил шестую, приемный зал превратился в кровавое месиво.

Гвардейцы бросились бежать, преследуемые безжалостными плотоядными торпедами. Счастливцам удалось спастись через охваченные паникой коридоры, их менее расторопные товарищи были полностью расчленены. Скоро весь пол усеяли обрывки плоти, а изящная мебель и обои покрылись красным. Под защитой отчаявшихся стражников Беварин Бекуит бежал через тайный лаз, расположенный за тронным помостом. Многим его телохранителям повезло куда меньше.

Что же касается Харамоса бин Гру, то он попытался улизнуть вместе с графом, но был выпихнут обратно в кровавую преисподнюю зала. Через головы охранников Бекуит все же успел прокричать купцу последнее «прощай», прежде чем нырнуть в безопасность.

— Что, Харамос, он не колдун? Тут ты мне солгал. А не солгал ли ты и о том, как умер мой сын?

— Нет, сир… поверьте, я сказал правду! — Несмотря на то что он был безоружен, если не считать пары спрятанных маленьких ножей, торговец пытался прорваться сквозь строй гвардейцев. Однако трудно одолеть противника, если вас разделяют шесть футов деревянного древка и фут острого лезвия. Таково преимущество пики со стальным наконечником. — Вот убийца! Неотесанный, нецивилизованный южанин. И он не колдун, он сам это говорил! Хотя я признаю, что был введен в заблуждение колдовскими штуками, которые он носит при себе.

— Ты прав в одном. — Нагнувшись, чтобы войти в низкую дверцу, Бекуит помедлил. Его телохранители отчаянно старались не подпустить акул к графу. — Кого-то здесь вводят в заблуждение. Жаль, что нет времени разобраться.

Он быстро скрылся в потайном коридоре. Один за другим охранники попытались уйти за ним. Кое-кому это удалось. Остальные оставили разбушевавшимся акулам свои конечности, а некоторые — даже головы.

Отступив, бин Гру прижался к стене и начал пробираться к ближайшему выходу, пятясь от королевского помоста. Перед его глазами разыгрывалась невиданная драма беспощадной кровавой резни. Он уже почти добрался до двери, когда совершил ошибку: решил побежать. Резкое движение привлекло внимание одной из мародерствующих акул. Когда она повернулась, купец не вскрикнул от страха, а исступленно выругался. Кончина, таким образом, соответствовала сущности всей его жизни, она явилась отражением внутренней порочности и бесконечной ярости. Акуле это было безразлично, и она перекусила торговца пополам.

В приемном зале теперь властвовали восемь белых акул, медленно плававших кругами в поисках дополнительной добычи. Некогда величественное помещение приняло вид скотобойни: повсюду была кровь, внутренности, части тел. Последний живой стражник сбежал.

Эхомба подошел к своим все еще связанным друзьям. За ним следовал Симна, держась как можно ближе к товарищу. Он отлично видел, как быстро могут двигаться акулы, и не желал отдаляться от их создателя хотя бы на миг. Бездушные черные глаза следили за каждым его движением, но акулы не нападали. Некоторые легли на пол и кормились, заглатывая целые куски гвардейцев, мундиров и всего, что попадется.

— А ты великий хитрец. — Свободной рукой пастух потирал болевшие лицо и плечи. — Как только представится возможность, я собираюсь отплатить тебе за твою хитрость.

— Эй, братец, ведь я должен был сделать так, чтобы все выглядело взаправду, разве нет? Мне надо было отвлечь их от того, что я делал у тебя за спиной. Чтобы ловкость рук сработала, надо как следует отвлекать внимание. — Симна усмехнулся. — Я уж начал сомневаться, догадаешься ли ты, что я хочу сделать.

— Признаюсь, сначала я сомневался. Что окончательно открыло мне твои истинные намерения, так это избыток мольбы. Я понимаю тебя достаточно хорошо и знаю, что ты будешь драться, а не унижаться.

— Смотря по обстоятельствам, — ответил северянин, не раздумывая. — Если будет надо, я могу пасть ниц перед любым из этих. — Он кивнул на трон. — Но не из-за лжи и не в присутствии какой-нибудь жирной жабы вроде бин Гру. — Голос его стал жестким. — Я видел, как его сожрали. Теперь он уже никого не посадит в клетку.

Эхомба мрачно заметил:

— Не все способы, которыми человек предпочитает защищаться, одинаково хороши. Вот, к примеру, акулы: с ними нельзя договориться, их не обмануть и не подкупить. Держись ко мне поближе.

Симне не надо было повторять дважды. Присутствие двадцати или более тонн плавающих по кругу проворных акул делало окружающую среду определенно неблагоприятной.

— Дай-ка я угадаю. Ты вообще не занимаешься колдовством. Ты даже не имеешь представления, как все это происходит. Ты просто пользуешься заколдованным мечом, который изготовил для тебя деревенский кузнец Окидоки.

— Отжиханья, — терпеливо поправил Эхомба. — Не мели ерунды, Симна. Кузнецы работают только с металлами. — Он приподнял усеянное зубами костяное лезвие. — Этот меч сделал старик Пембаруду, превосходный рыбак. Он потратил очень много времени, чтобы собрать на побережье все эти зубы и вставить их в кость. Это, конечно же, китовый ус. У акул костей нет — поэтому, в частности, из них получаются такие вкусные кушанья.

Симна ибн Синд замахал рукой и проговорил страшным шепотом:

— Не будем о таких вещах, Этиоль. Одно из этих морских чудищ может услышать и неправильно понять.

Пастух улыбнулся:

— Симна, ты боишься?

— Клянусь деснами Гхогоста, еще как боюсь, братец! Любой, кто такое увидит и скажет, что не боится, будет лгуном, равным бин Гру. Мне страшно, когда ты берешь в руки оружие, и мне страшно, когда ты вынимаешь из своего мешка какую-нибудь безобидную безделушку. Путешествуя с тобой, я многому научился; например, когда надо бояться. — Все еще улыбаясь, но с грустью, он медленно поднял глаза на своего долговязого спутника. — Ты не тот человек, который внушает страх, Этиоль… однако твои пожитки — дело другое.

Эхомба постарался его успокоить:

— До тех пор, пока я держу меч, я повелеваю всем, что он произвел. Смотри…

Опустив оружие, пастух прикоснулся кончиком к металлической сети, в которую был завернут Алита. Тут же ближайшая акула повернулась и подплыла. Зашипев, черный кот попытался отпрянуть от челюстей, которые были еще больше и мощнее, чем у него самого.

Акула с треском забрала в рот кусок сети и, мотая головой из стороны в сторону, начала перепиливать ее зубами. Когда, взмахнув плавником, она отплыла в сторону, в сети осталась дыра, достаточно большая, чтобы Алита протиснулся наружу.

Под руководством Эхомбы две другие акулы оказали такую же услугу четвертому члену компании. Образовавшуюся дыру Хункапа Аюб расширил одним рывком могучих рук и встал рядом с друзьями.

— Большой рыба, плохо укусить.

Симна кивнул:

— Я бы скорее сказал: «плохой рыба, большой укусить», впрочем, конец один. — Покрутив головой, он с грустью оглядел разрушенный зал. — Давайте-ка собирать манатки и убираться отсюда. Я сыт по горло этими Лакондами — северными, южными, всякими.

— Солдаты ловить? — небезосновательно поинтересовался Хункапа Аюб, когда путешественники осторожно вышли из зала.

— Не думаю. — Держа перед собой меч из китового уса, Эхомба возглавлял шествие. По обеим сторонам путников сопровождали два ряда больших белых акул.

Их неторопливое отбытие из Лаконды вызвало переполох среди населения и дало пищу для рассказов на много десятилетий вперед. Как всегда в подобных случаях, с каждым новым пересказом размеры и свирепость действующих лиц все увеличивались. Эхомба стал злобным морским колдуном, явившимся, чтобы покорить милых летучих рыбок Лаконды. Симна ибн Синд стал его карликом-подмастерьем, размахивающим громадным мечом, во много раз большим, чем он сам. Хункапа Аюб превратился в великана с горящими глазами и длинными клыками, с которых капал желто-зеленый гной, а черный кот — в клуб адского дыма, сжигавшего все, к чему прикасался.

Что же до эскорта летящих акул, то в воображении рассказчиков они увеличились до размера китов, с зубами, как колья изгороди, и злобой настоящих демонов — как будто действительность была недостаточно страшной и впечатляющей.

Домашние рыбы уносились стрелой при одном виде путешественников и их сопровождения. Жители прятались где придется, захлопывали ставни и запирали двери. Те, кто наблюдал эту примечательную процессию, навсегда запоминали скорее не размеры или зубы, пустые черные глаза или покачивающиеся хвосты, а жуткую застывшую ухмылку огромных акул.

Путников никто не преследовал и, само собой, не пытался остановить. К тому времени, как они добрались до северо-западной окраины Северной Лаконды, пограничная стража, уведомленная, кто именно неумолимо движется в их направлении, решила уйти в досрочный отпуск. Перейдя через скромный крепенький мостик, который и являлся границей, путешественники очутились в равнинном смешанном лесу, известном под названием Еснабские Холмы.

Здесь Эхомба повернулся и постоял в одиночестве, крепко зажмурив глаза и держа костяной меч вертикально перед собой. Симна и остальные наблюдали, как громадные акулы медленно проплыли во влажном воздухе и исчезли там, откуда явились. Меч снова втянул их в себя, и они пропали из виду, словно мелкая рыбешка, брошенная в бочку.

Когда последний хвост с прощальным взмахом растворился, Эхомба сунул меч в пустые ножны за спиной и повернулся, чтобы продолжать поход. Сильная рука удержала его.

— Будь любезен, длинный братец, погоди.

Эхомба посмотрел сверху вниз на друга.

— Что-нибудь случилось, Симна? — Пастух оглянулся на пустую пограничную заставу и лакондские равнины. — . Ты что, опасаешься, не послал ли граф нам вдогонку солдат?

— Ни в коей мере, — ответил северянин. — Я полагаю, они не такие дураки. Но я опасаюсь, не дурак ли я?

— Не совсем понимаю, что ты хочешь сказать, мой друг.

Неподалеку Хункапа Аюб и Алита обследовали небольшую яму.

— Когда ты узнал, где мы находимся, то решил сообщить этому Бекуиту о судьбе его сына. В результате он считает, будто ты убил его наследника, и если ему представится еще один случай, то убьет тебя.

— Я так не думаю. Чем больше времени у него будет поразмыслить над тем, что обнаружилось, тем больше, как мне кажется, он станет сомневаться в словах бин Гру.

— Возможно, но после того, что ты сделал с его двором, он вряд ли встретит тебя с распростертыми объятиями, если ты будешь возвращаться этим же путем. Собственно, что я хочу сказать, Этиоль: ты совершенно ничего не должен человеку, который хочет твоей смерти. Поэтому мы можем сосредоточиться на поисках настоящего сокровища и забыть всю эту чепуху о возвращении какой-то изнеженной шлюхи голубых кровей в ее семейку.

— Все не так, — решительно сказал Эхомба. Симна при этих словах помрачнел. — Прорицательница Темарил, которую я обещал Тарину Бекуиту вернуть домой в целости и сохранности, происходит из Лаконды. Не из Северной Лаконды. Она из другой благородной семьи, не из Бекуитов. Поэтому, что бы они обо мне ни думали, сейчас или в будущем, это никак не влияет на мой обет.

С извиняющейся улыбкой Эхомба повернулся и снова зашагал на северо-запад. Пробормотав несколько отборных словечек, впрочем, ни к кому определенному не обращаясь, Симна тронулся следом. Двое мохнатых членов компании вприпрыжку побежали их догонять.

— Полагаю, ты прав, братец. Ты не колдун. Ты просто обзавелся друзьями и родственниками, которые дают тебе полезные вещи. И ты ими пользуешься, чтобы оправдывать удивительные совпадения.

— Совпадения? — рассеянно отозвался Эхомба. В данный момент все его внимание было поглощено поиском наилучшего пути между холмами, лежавшими впереди.

— Ага. Мы оказываемся в стране, где рыбы плавают в воздухе. Не зная свойств твоего второго меча, я, освободившись, машинально тянусь к волшебному клинку, силу которого уже знаю, — к мечу из небесного металла. Но случайно хватаю то оружие, которое, как выясняется, порождает самых чудовищных и ужасных из всех рыб. — Толкнув друга, он попытался заставить его посмотреть себе в глаза. — Совпадение.

Эхомба пожал плечами, больше для того, чтобы показать, что слушает, нежели из интереса к словам друга.

— Я вполне мог бы воспользоваться и небесным мечом. Или вот этим. — Приподняв от земли копье-посох, он слегка потряс им. В тихом воздухе сразу же раздался отдаленный первобытный рев.

— Да, мог бы, — согласился Симна. — Но разве они были бы столь же действенны? Из копья выскочил бы демон, который слишком велик для зала, куда нас отнесли. А меч из небесного металла запросто обрушил бы на нас стены и потолок.

Эхомба взглянул на спутника.

— Так зачем же ты собирался его использовать?

— Потому что среди грохота рушащегося дворца у нас было больше шансов выжить, чем если бы нам всадили нож в горло. Разумеется, когда я кинул тебе меч из морской кости, то все обернулось наилучшим образом.

— Я не знал, что ты собираешься дурачить стражников и кидать его мне, — ответил пастух.

— Ой ли? — Симна пристально, очень пристально посмотрел на загадочного друга. — Я частенько задаю себе вопрос, Этиоль, а как много ты знаешь и не является ли твоя безграничная любовь к крупному рогатому скоту всего лишь маскировкой какого-то другого, несравненно более значительного «я».

Эхомба медленно и грустно покачал головой.

— Я могу понять, что после всего пережитого, друг Симна, такие мысли должны были закрасться тебе в голову. Но еще раз уверяю: я, Этиоль Эхомба, скромный наумкибский пастух. — Подняв свободную руку, он указал на стоявшее невдалеке дерево, покрытое цветами. — Взгляни, какие краски. Никогда раньше не видел ничего подобного. Больше похоже на гигантский цветок, чем на дерево, правда?

Ага, ну конечно же, ты пастух, размышлял Симна ибн Синд, отвечая на своевременное ботаническое наблюдение друга. На протяжении их долгого совместного путешествия Эхомба так часто пускался в бесконечные рассуждения о скоте и овцах, что Симне неоднократно хотелось завыть. Пастух и… — как там южанин это называл? — эромакази, странствующий пожиратель тьмы…

Симне по-прежнему не давал покоя вопрос: а все-таки кто же такой Этиоль Эхомба?