Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Дзявяты том Поўнага збора твораў народнага пісьменніка Беларусі Васіля Быкава змяшчае кінасцэнарыі «Третья ракета», «Альпийская баллада», «Западня» (сцэнарый Л. Мартынюка, пры ўдзеле В. Быкава), «Двое в ночи», «Волчья стая», «Долгие версты войны», «Ушедшие в вечность (Обелиск)» (у суаўтарстве з Р. Віктаравым), «Его батальон» (пры ўдзеле А. Карпава), «На Чорных лядах» (сцэнарый В. Панамарова, пры ўдзеле В. Быкава).

Творы падаюцца паводле храналагічнага прынцыпу на мове арыгіналаў: беларускай ці рускай. У «Каментарах» да твораў выяўляюцца значныя варыянтныя тэксталагічныя разыходжанні.

Нягледзячы на тое, што кінадраматургія займае даволі значнае месца ў творчасці Васіля Быкава, сам пісьменнік не надаваў ёй вялікай увагі і не ўключаў гэтыя тэксты ў Зборы твораў ці ў асобныя выданні.

«Грэбаванне» Васілём Быкавым сваёй кінадраматургіяй можна, напэўна, патлумачыць не толькі скептычным стаўленнем пісьменніка да экранізацый сваіх твораў. Мабыць, адна з галоўных прычын — быкаўская кінадраматургія ўсё-такі другасная, за некаторымі выключэннямі (як, напрыклад, арыгінальны сцэнарый 3-й серыі мастацкага тэлефільма «Долгие версты войны») яна створана па матывах аповесцяў. Па-другое, зададзенасць рамак драматургічнага жанру пазбаўляла В. Быкава абсалютнай творчай самастойнасці. Так, яшчэ ў 1968 г. ён раіў сябру А. Адамовічу: «Мне лично хочется, чтобы ты писал больше (в этой связи я не могу одобрить твоей связи-волокиты с кино, которое в наше время ничего общего с искусством не имеет, разве что дает возможность заработать. […])». У 1975 г. прызнаваўся В. Аскоцкаму: «Теперь вот кино. Снят более-менее сносно один фильм в Минске по „Волчьей стае“, на „Ленфильме“ же после того, как там тоже вытянули из меня все жилы и сняли полкартины, фильм закрыли и режиссера сняли. Надоело мне все это, ты не можешь себе представить как. […] И отбиться совершенно невозможно, негде от них прятаться, просто насилуют — деликатно, но с мертвой хваткой». Іншым разам пісаў: «Совершенно не работалось, не отдыхалось, не пилось даже. Не пришлось мне съездить и в Баку, куда я хотел. И все это проклятое кино!.. С театром я уже покончил, надеюсь в ближайшее время покончить с кино (будь оно проклято) и почувствовать себя человеком, если, конечно, не заниматься еще и литературой». Пазней пісаў Л. Лазараву: «…все мои фильмы получились сопливые, смотреть нечего». І ў той жа час рэзюмаваў:

«Несколько лет жизни я выбросил коту под хвост в образе театра и кино, которые не дали мне взамен ничего, кроме дули. Напрасно потраченные годы, горы бумаги, масса усилий, сведенных чиновниками и бездарями от кино к обычной серой халтуре».

Невыпадкова М. Кузняцоў, разважаючы пра праблему ўзаемаадносінаў кінематографа «с таким своеобразным писателем, как Василь Быков», пісаў: «Его рассказы и повести как будто специально созданы для кинематографа: компактные, емкие, с драматичнейшим сюжетом, с резко, даже резчайше очерченными характерами („черное — белое!“), с острейшей, нередко трагедийной и в то же время философской концовкой. Сейчас большинство из них экранизировано. И какое удручающее разочарование: серые картины, „еще раз о войне“, не оставившие сколько-нибудь заметного следа. Возникло даже мнение, что кино „не умеет“ ставить Быкова.

Казалось бы, рассказы и повести В. Быкова всецело в русле „второго рождения военной темы“: та же воинствующая точность реалий военного быта, острота ситуации, нравственная проблематика. Однако постепенно стало выясняться, что это и „то“, и „не то“. Ситуация у него была не просто острая и критическая, а наиострейшая, наикритичнейшая: герои стоят перед выбором — смерть или жизнь ценой предательства. Речь идет не просто о победе, а о цене ее и ее смысле. […]

В экранизациях Быкова не было, прежде всего, его чрезвычайной достоверности войны, „документальности“. То ли в силу врожденной робости дарования, то ли еще почему, но режиссеры не осмеливались на эту достоверность, создавая привычное и шаблонное изображение войны „вообще“. Что касается „большего“, то на него не было даже и намека».

А так пра «кінематаграфічны» перыяд жыцця сябра пісаў А. Адамовіч: «Косяком пошли фильмы „по Быкову“. От них В. Быкову, его писательскому авторитету, пожалуй, не поздоровится. Кино такая штука: или добавит, приплюсует талант создателей фильма к тому, что заключено в экранизируемой прозе, или отнимет, и тоже на величину, равную теперь уже их бесталанности. […]

Литератора, приходящего в кино, поражает, как здесь всё и все знают больше самого писателя: что надо и чего не надо нашему зрителю, сколько правды о войне — „в самый раз“, а сколько — „зритель не выдержит“.

Я тоже зритель, но никак не подозревал, что я такой слабонервный и так мало правды способен унести, переварить. Во всех почти фильмах „по Быкову“ убран тот жар и холод, которые мы физически ощущаем вместе с героями, читая его прозу. И главное — без чего и вовсе нет Быкова! — исчезает острота социально-нравственных коллизий. Читателю — можно, зрителю — противопоказано…».

У другой палове ХХ стагоддзя па творах В. Быкава было пастаўлена дзевятнаццаць мастацкіх фільмаў. Да значнай часткі з іх пісьменнік сам напісаў сцэнарыі ці зрабіў гэта ў суаўтарстве з рэжысёрамі-пастаноўшчыкамі: «Третья ракета», «Альпийская баллада», «Западня», «Волчья стая», «Дожить до рассвета», «Долгие версты войны», «Обелиск», «Его батальон», «На Чорных лядах». У іншых выпадках уступіў права на перапрацоўку сваіх твораў для іх далейшай экранізацыі: так былі зняты кароткаметражны мастацкі фільм «Желаю удачи» (1968, к/с «Беларусьфільм»; сцэнарый У. Бяляева, рэжысёр В. Смагін; па матывах апавядання «Чацвёртая няўдача»), «Восхождение» (1977, к/с «Мосфильм»; сцэнарый Ю. Клепікава, Л. Шапіцькі, рэж. Л. Шапіцька; прэмія Ватыкана, галоўная прэмія і прэмія Міжнароднай асацыяцыі кінапрэсы на Міжнародным к/ф у Заходнім Берліне), «Фруза» (1981, ПТА «Телефильм», к/с «Беларусьфільм»; сц. Ф. Конева, рэж. В. Нікіфараў), «Крохи войны» (1985, к/с «Профиль» (Польшча); сцэнарый А. Баршчыньскага, Я. Хадкевіча; па матывах аповесцяў «Круглянскі мост» і «Трэцяя ракета»), «Знак беды» (1986, к/с «Беларусьфільм»; сцэнарый Я. Грыгор’ева, А. Нікіча, рэжысёр М. Пташук), «Круглянский мост» (1989, Студыя імя Ю. Тарыча, к/с «Беларусьфільм»; сцэнарый М. Шэлехава; рэжысёр А. Мароз), «Карьер» (1990, к/с «Мосфильм»; сц. Э. Валадарскага, рэж. М. Скуйбін), «Одна ночь» (1991, Беларускае тэлебачанне; сцэнарыст і рэжысёр У. Колас), «Пойти и не вернуться» (1992, к/с «Беларусьфільм»; сцэнарый А. Карпава, рэжысёр М. Князеў).

На пачатку ХХІ стагоддзя былі зняты кароткаметражныя кінастужкі «Мать» (2003, відэаальманах «Территория сопротивления» (Беларусь); сцэнарыст і рэжысёр Я. Сяцько; студэнцкая праца па матывах апавядання «Сваякі» і аповесці «Знак бяды»; прыз журы Міжнароднага кінафестываля (далей — МКФ) «Славянская юность: мечты и надежды» (Масква, Расія), 2004; Галоўны прыз МКФ «Золотой Витязь» (Чалябінск, Расія), 2005), «Отражение» (2003, Беларуская акадэмія мастацтваў, сцэнарыст і рэжысёр А. Голубеў; па матывах апавядання «Адна ноч»), «Пойти и не вернуться» (2004, сцэнарыст і рэжысёр Я. Сяцько (Беларусь), дыпломная праца), «Обреченные на войну» (2009, «Кинопродвижение» (Расія), сцэнарый В. Жулінай, А. Ісаевай, рэжысёр В. Жуліна; экранізацыя аповесці «Пайсці і не вярнуцца»; прыз актрысе Н. Лашчынінай за лепшую жаночую ролю на VII Міжнародным фестывалі ваеннага кіно імя Ю. М. Озерава (Растоў-на-Доне, Расія, 2009).

Але не ўсе намеры кінематаграфістаў былі ажыццёўлены. Так, яшчэ ў 1966 г. В. Быкаў атрымаў з Творчага аб’яднання «Юность» кінастудыі «Мосфильм» тэлеграму з прапановай аб экранізацыі «Мёртвым не баліць». Аднак ужо праз месяц пачалася шматгадовая кампанія шальмавання пісьменніка, і, відаць, таму гэтае пытанне больш не ўздымалася. Таксама не дазволілі экранізаваць гэтую аповесць на «Беларусьфільме» Л. Мартынюку — ні ў 1966–1967 гг., ні пазней — у 1990 г. Па сведчанні Л. Мартынюка, у 1966 г. ён перадаў М. Лужаніну аўтарскі экзэмпляр машынапісу «Мёртвым не баліць» з просьбай аб пастаноўцы аповесці (В. Быкаў сказаў па тэлефоне:

«Леанід, пішы сцэнарый. Сучасны сюжэт выкінь. Я згодзен. Веру ў цябе. З богам!»). Адмоўны адказ атрымаў праз некалькі тыдняў ужо ад дырэктара «Беларусьфільма» У. Іваноўскага. Далейшыя спробы Л. Мартынюка экранізаваць «Мёртвым не баліць» таксама нічым не скончыліся, нават на пачатку 1990-х гг., але цяпер ужо з-за адсутнасці фінансавання. Праз дзесяцігоддзе не атрымаў дазвол на экранізацыю «Мёртвым не баліць» ад Міністэрства культуры Беларусі і В. Панамароў, якому пісьменнік дазволіў у 1999 г. паставіць дзве свае аповесці, у тым ліку «У тумане».

А яшчэ ў 1973 г. не дазволілі экранізаваць «Сотнікава» І. Дабралюбаву, хоць сцэнарый В. Быкавым быў не толькі напісаны, але нават перароблены — мяркуючы па ўсім, з прычыны прэтэнзій кінематаграфічнай цэнзуры. Тады ж не атрымаў дазвол ад Дзяржаўнага камітэта СССР па кінематаграфіі на напісанне сцэнарыя па «Круглянскаму мосту» і Э. Валадарскі.

А на пачатку 2000-х ужо зноў не пашчасціла І. Дабралюбаву, калі ён задумаў зняць апавяданне «Жоўты пясочак», — тагачасны міністр культуры Беларусі Л. Гуляка спаслаўся на адсутнасць грошай (што, аднак, не перашкаджала з’яўляцца новым стужкам «Беларусьфільма», але не «па Быкаву»). У 2000 г. без адказу засталася і заяўка ў адрас кіраўніцтва беларускай кінастудыі ад рэжысёра В. Нікіфарава, які меркаваў экранізаваць аповесць «Ваўчыная яма», — яго заяўка на «Беларусьфільме» нават не разглядалася, хаця пісьменнік даваў В. Нікіфараву сваю згоду на «исключительное участие в организации финансирования, производства и постановки фильма».

Між тым, праблемы ўзнікалі і раней — яшчэ са «Знаком беды», калі супраць яго выступіў сакратар ЦК КПСС Я. Лігачоў (услед за ім і ЦК КПБ — у асобе загадчыка аддзела культуры ЦК КПБ І. Антановіча). Фільм быў выратаваны толькі дзякуючы таму, што спадабаўся сям’і Генеральнага сакратара ЦК КПСС М. Гарбачова. Аднак яшчэ адна экранізацыя В. Быкава — карціна «На Чорных лядах» (1995) — на шырокі экран так і не выйшла.

З іншага боку — такі «дзіўны» факт: у 1974 г. сцэнарый адной з серый тэлефільма «Долгие вёрсты войны» В. Быкаў напісаў па матывах «Праклятай вышыні» — адной з трох яго знакамітых «новомирских» аповесцяў, якія пасля часопіснай публікацыі апынуліся пад забаронай. Хоць у гэты ж самы час аўтару не дазволілі ўключыць «Праклятую вышыню» ў двухтомнік, і ўпершыню ў кніжным фармаце яна выйшла толькі ў 1982 г., у перакладзе на рускую — у 1986-м.

Пры падрыхтоўцы чаргорвых тамоў Поўнага збора твораў Рэдкалегія сутыкнулася з пэўнымі цяжкасцямі. Па-першае, пэўная складанасць палягала ў вызначэнні суаўтарства некаторых кінасцэнарыяў. Напрыклад: хоць у выпадку з фільмам «Западня» ва ўсіх дакументах і фільмаграфіях к/с «Беларусьфільм» В. Быкаў пазначаны як адзін з суаўтараў сцэнарыя (разам з рэжысёрам-пастаноўшчыкам Л. Мартынюком), аднак, як вынікае з цытаванага ніжэй ліста пісьменніка ды іншых крыніцаў, сцэнарый ён не пісаў. Але паколькі, па сведчанні Л. Мартынюка, В. Быкаў меў непасрэднае дачыненне да стварэння другога варыянта сцэнарыя, Рэдкалегіяй Поўнага збора твораў было прынята рашэнне ўключыць літаратурны сцэнарый «Западни» ў адпаведны том.

Па-другое, некаторыя са сцэнарыяў маюць два-тры варыянты («Третья ракета», «Альпийская баллада», «Волчья яма»), таму паўставала пытанне: якому з варыянтаў аддаць перавагу. Рэдкалегіяй зноў жа было прынята рашэнне спыніцца на апошняй рэдакцыі — як найбліжэйшай да экраннага ўвасаблення (але зноў жа не канчатковай, паколькі далей з літаратурным сцэнарыем працаваў рэжысёр, у выніку чаго з’яўляўся рэжысёрскі сцэнарый, у які пасля зноў уносіліся змены і рабіліся скарачэнні; пэўныя карэктывы чакалі затым і сам кінафільм). Хаця нельга выключаць, што аўтарскай задуме В. Быкава ў найбольшай ступені адпавядае ўсё-ткі першы варыянт сцэнарыя, аднак наяўнасць некалькіх рэдакцый аднаго і таго ж сцэнарыя тлумачыцца ўмяшальніцтвам у кінематаграфічны працэс шмат якіх інстанцый і асобаў, пра што В. Быкаў напісаў яшчэ ў 1970-я гг.:

«Мне кажется, что процесс создания фильма увлекает куда более, чем написание книги. Иногда он захватывает. Писатель-одиночка, войдя в качестве автора в съемочную группу, попадает как бы в стремнину, неудержимо мчащуюся к своему финишу, за которым — многомилионная аудитория зрителей. Экранизация литературного произведения, хотя она и не часто удается, всегда грандиозная его популяризация. […]

И тем не менее требовательный литератор вряд ли может вполне удовлетвориться сложившейся ныне практикой создания фильма.

Пожалуй, ни в одном из искусств личность автора, его талант и право не находятся в такой поистине непостижимой зависимости от многочисленных привходящих факторов, как в кино. Не в пример народному хозяйству, где главным двигателем научно-технического прогресса все решительнее становится специалист, в кино этот специалист — фигура, более всего напоминающая тупоумного разгильдяя школьника, по отношению к которому считается вплолне допустимым постоянно его опекать, контролировать, вдалбливать в его тупую голову элементарные вещи. Нередко положение, когда неудачи того или иного фильма никак не отнесешь на счет сценариста или постановщика. Очень часто эти неудачи — следствие узости взгляда, эстетической глухоты, а то и откровенной перестраховки людей, чьи имена хотя и не находят места на титрах, но тем не менее решают судьбу фильма. Режиссер-постановщик зачастую не более чем лицо с обязанностями кинопрораба, которому поручается перевести на язык образов положения и идеи, скрепленные печатью и подписями тех, кто, обладая решающей в этой области властью, практически не несет никакой ответственности за качаство фильма.

Понятно, что атмосфера неусыпной опеки и бюрократической регламентации, вполне привычная на ряде республиканских студий, — не самое лучшее из условий для развития кинематографа. Очевидно, этим в известной мере объясняется тот все еще безрадостный факт, что разборчивые литераторы все-таки сторонятся киностудий». Між іншым, тут жа В. Быкавым была зроблена істотная праўка — у першай рэдакцыі сказа: «…личность автора, его талант и право не находятся в такой поистине непостижимой зависимости от многочисленных привходящих факторов…» замест апошніх трох слоў было — «многочисленного бюрократического аппарата». Невыпадкова ў лісце да Л. Мартынюка В. Быкаў пісаў: «Я дал себе слово завязать с кино, у меня больше нет сил, а главное — нет нервов — все повытащили по пучку, по волоконцу. И — понапрасну. Столько написано и снято и хоть бы одна удача…».

Пісьменнік вяртаўся да гэтай тэмы і значна пазней, але ўжо з вядомай доляй іроніі: «Кіно, казалі, мастацтва калектыўнае, ніякі самы геніяльны мастак адзін фільм ня зробіць. А паколькі яно яшчэ і дарагое, а грошы дзяржаўныя, дык натуральна, што ў той справе ўдзельнічаюць, апроч студыйнага кіраўніцтва, яшчэ Камітэт па кіно, Галоўны камітэт у Маскве, Саюз кінематаграфістаў. Ну і, вядома, аддзел культуры ЦК КПБ разам з аддзелам прапаганды. І яшчэ — палітупраўленьне вайсковай акругі — карціна ж вайсковая. Неяк мы падлічылі, атрымалася, што каля 60 асобаў маюць права ўмяшацца ў кінапрацэс, нешта забараніць, зьмяніць, запатрабаваць. Што ўвогуле і рабілі, бо кожны хацеў апраўдаць той хлеб, які еў на сваёй хлебнай пасадзе».

Так ці інакш, але аўтарства другой ці трэцяй рэдакцыі кінасцэнарыяў належыць таксама В. Быкаву. Зрэшты, заўвагі і рэкамендацыі рабіліся аўтару не толькі з ідэалагічных меркаванняў, але і з чыста кінематаграфічнага пункту гледжання, што ў падобных выпадках не псавала твор, а, наадварот, спрыяла яго ўдасканаленню. Такім чынам у выніку праходжання праз жорны сцэнарна-рэдакцыйных калегій і мастацкіх саветаў адзін і той жа сцэнарый мог нешта безумоўна страціць, але здаралася — і нешта прыдбаць.

Заўважым таксама, што «калектыўнасць» кінамастацтва асабліва яскрава прасочваецца на прыкладах стварэння практычна ўсіх карцін па быкаўскіх сцэнарыях перыяду 1960–1970-х гадоў. Па сутнасці, пісьменнік апынуўся закладнікам савецкай кінематаграфічнай сістэмы, у якой панавала няўмольная цэнзура, прычым у нечым нават яшчэ больш пільная і жорсткая за цэнзуру ўласна літаратурную. Адзіная яе «вартасць» — звычайна яна пакідала пасля сябе сляды — у выглядзе пратаколаў, пастаноў, заключэнняў, рэкамендацый і г. д., аналізуючы якія можна зразумець, чаму практычна ўсе фільмы «па Быкаву» аказаліся настолькі не падобнымі да быкаўскай прозы.

Киносценарий (стар. 5)

Друкуецца ўпершыню паводле машынапісу, які захоўваецца ў фондзе к/c «Беларусьфільм»: БДАМЛМ. Ф. 112. Воп. 1. Адз. зах. 371. Арк. 68–164.

Датуецца сакавіком 1962 г.

Гэта першы вопыт працы В. Быкава ў кінематографе. Перадгісторыя напісання сцэнарыя «Третьей ракеты» вядомая са слоў самога аўтара:

«Нехта параіў студыі новую аповесьць Быкава — амаль гатовы сцэнар. Так сказалі і мне. Трэба толькі папрацаваць з рэжысэрампастаноўшчыкам, якім ужо прызначаны малады выпускнік ВГІКу Рычард Віктараў. У тых жа Каралішчавічах ладкуецца сэмінар сцэнарыстаў, прыедуць спэцыялісты з Масквы, можна будзе канчаткова зладкаваць і сцэнар. Я ўзяў у рэдакцыі за свой кошт адпачынак і паехаў у Менск.

Кіно для мяне было справай новаю, вопыту ніякога. Але на студыі было столькі разумных спэцыялістаў, таленавітых рэжысэраў, што толькі слухай і вучыся. Паводле тых парадаў і пад кіраўніцтвам рэжысэра напісаў штось малапрыгоднае ў літаратурным сэнсе, што называлася сцэнарам, а болей нагадвала сумніўны канспэкт празаічнага твору. Пайшлі доўгія шэрагі паседжаньняў, абмеркаваньняў, кансультацыяў, зацьверджаньняў. Пісалася і перапісвалася — спачатку ў Менску, затым у Каралішчавічах. […]

Пакуль доўжыўся падрыхтоўчы працэс, рэжысэр-пастаноўшчык схуднеў, падобна, пачаў вар’яцець, ня ведаў, на якім сьвеце жыве. Аўтар сцэнару таксама. Просьценькая сцэнка салдацкага побыту ў акопе ператваралася ў прадмет складанага эстэтыка-палітычнага дыспуту — як было, як трэба, як ня трэба і што скажа начальства. Мы перасталі лічыць напісаныя і адкінутыя варыянты сцэнару, спыніліся нарэшце на апошнім, прынятым умоўна. […]

Агульнымі высілкамі фільм быў зьняты. Атрымаўся так сабе, шэранькі сераднячок. Здымаўся дапатопнай апаратурай, на бляклую чорна-белую плёнку шосткінскай вытворчасьці. Затое ва ўсіх адносінах правільны: гераічны, патрыятычны. З дадатных герояў можна было браць прыклад, адмоўныя асуджаліся».

Праўда, яшчэ ў 1963 г. В. Быкаў наступным чынам характарызаваў тую карціну ў лісце да паэткі Л. Геніюш: «…хоць першы блін („Ракета“) атрымаўся не дужа ўдалы і дагэтуль яго ўсё лаюць у Маскве амаль на кожным вялікім мерапрыемстве, а таксама ў газетах. Кажуць, што атрымаўся пацыфізм і камернасць; мне ж недахопы фільма (а іх багата) здаюцца ў іншым. Ну, але ліха з імі».

Тагачасная кінакрытыка сапраўды ўпікала аўтараў «Третьей ракеты» за падобныя «істотныя недахопы». Так, напрыклад, В. Говар пісаў:

«Перамясціліся некаторыя акцэнты, і расказ аб мужнасці савецкіх людзей у барацьбе з фашызмам адышоў на другі план, аўтары фільма разглядаюць усе падзеі з абстрактных гуманістычных пазіцый». У сваю чаргу ў лісце да Н. Гілевіча Быкаў пісаў: «…на фільм гэты я ўжо даўно плюнуў, як кажуць. Не па-мойму ён зроблен, шмат што не так, дрэнна, слаба — чорт з ім, з фільмам. Гэта балаган, а не мастацтва — кіно. У літаратуры, нягледзячы на ўсё, усё больш твайго, аўтарскага, а кіно — дрэнь».

Сцэнарый, згодна з дамовай ад 31 студзеня 1962 г., павінен быў быць гатовы 1 чэрвеня 1962 г., але быў здадзены В. Быкавым яшчэ 9 сакавіка і праз чатыры дні прыняты мастацкім саветам «Беларусьфільма» ды накіраваны для зацвярджэння ў Міністэрстве культуры БССР. Праўда, яшчэ падчас пасяджэння мастацкага савета неаднаразова гучалі перасцярогі ў «натуралізме» і «пацыфізме», што даволі дзіўна, паколькі кіраўніцтва СССР (ЦК КПСС разам з саюзным КДБ) угледзела матывы «пацыфізма-натуралізма» ў творчасці В. Быкава толькі ў 1966 г. — у сувязі з выхадам на старонках «Нового мира» аповесці «Мёртвым не баліць», беларускія ж кінематаграфісты праявілі «зайздросную пільнасць» на чатыры гады раней, яшчэ пры абмеркаванні літаратурнага сцэнарыя «Третья ракета»:

Між тым прэтэнзіі адносна «пацыфізма-натуралізма» будуць галоўнымі і ў прынятай услед за тым пастанове калегіі Міністэрства культуры:

Адзначым, што ў справе матэрыялаў па фільму «Третья ракета» захаваліся два машынапісы літаратурнага сцэнарыя — абодва маюць аднолькавую колькасць старонак (96) і адрозніваюцца толькі тым, што ў адным машынапісе рукой В. Быкава зроблены алоўкам нешматлікія праўкі, якія носяць стылёва-лексічны характар і былі ўлічаны ў другім машынапісе. Да істотных змяненняў можна аднесці наступныя:

Стар. 8. Иди сюда. Другую работу дам. — У першай рэдакцыі далей ідзе, але закрэслена: «Малость почище».

Стар. 37. А-а! Ты-ты! Заряжай! — У першай рэдакцыі: «— А-а! Трусишь! Заряжай!», але папраўлена.

Стар. 43. …познав ее во всей жестокости, мы проклинаем ее. — У першай рэдакцыі: «Познав ее во всей жестокости, гадости и радости, мы проклинаем ее», але папраўлена.

У далейшым мастацкім саветам «Беларусьфільма» абмяркоўваўся ўжо рэжысёрскі сцэнарый, аднак, як бачна з пратакола чарговага пасяджэння, прысутныя зноў і зноў вярталіся да першакрыніцы — літаратурнага сцэнарыя В. Быкава.

Рабочая версія фільма была гатовая на пачатку 1963 г. Яна таксама абмяркоўвалася падчас пасяджэння мастацкага савета «Беларусьфільма». Хаця гутарка ішла, уласна кажучы, пра кінематаграфічны прадукт, аднак прэтэнзіі тычыліся, па сутнасці, зноў жа працы сцэнарыста В. Быкава, — так, да прыкладу, К. Губарэвіч убачыў у «Третьей ракете» як «ремаркизм, но в лучшем смысле», так і «ремаркизм худшего толка»:

Але прэтэнзіі да фільма (а, па сутнасці, да літаратурнага сцэнарыя) не скончыліся: менш чым праз месяц аўтараў «Третьей ракеты» ўпікалі не толькі за «натуралізм» і «асуджанасць» (якую, між іншым, не заўважалі раней) — сярод членаў мастацкага савета знайшліся і тыя, хто ўвогуле не зразумеў ідэі фільма…

У выніку меркаванне і заўвагі мастацкага савета былі абагульнены ў наступным заключэнні:

Аднак у маскоўскіх кіначыноўнікаў знайшлося значна больш прэтэнзій да карціны, прычым палова з іх уваходзіла ў відавочную супярэчнасць з літаратурнай першакрыніцай — аповесцю «Трэцяя ракета» і мела адкрыта ідэалагічна-прапагандысцкую накіраванасць:

Аб тым, што на «Беларусьфильме» гэтыя рэкамендацыі не былі пакінуты без увагі, сведчыць наступны дакумент:

Невыпадкова дырэктар карціны С. Тульман і Р. Віктараў пасля тлумачылі: «В монтажно-тонировочном периоде, особенно к концу его, возникла необходимость отказаться еще от ряда рассуждений героев. Это было сделано в связи с замечаниями Министерства культуры БССР и Главного управления по производству фильмов Министерства культуры СССР в целях более четкой идейной направленности фильма».

Фільм, які быў здадзены 28 лютага 1963 г. і беларускай кінастудыяй прыняты толькі 24 ліпеня 1963 г., затым быў прадстаўлены Міністэрству культуры БССР і тады ж атрымаў дазвол на выпуск. Выйшаў на экран 23 верасня 1963 г.

Ён атрымаў дзве першыя прэміі на IV кінафестывалі Прыбалтыкі і Беларусі (Мінск, 1964) — дыпломы за лепшы сцэнарый і аператарам А. Кірылаву і М. Хубаву — за лепшае выяўленчае майстэрства.

Рэцэнзіі: Михайлова И. Герои не умирают // Гродненская правда. 1963. 10 сент.; Пчелинцев В. Вспыхнула «Третья ракета» // Знамя юности. 1963. 11 сент.; Климашевская И. Первая встреча, первые впечатления // Советская Белоруссия. 1963. 12 сент.; Фуриков Л. О времени суровом // Советская Россия. 1963. 17 сент.; Муратов Л. Экран говорит: войне — нет! // Вечерний Ленинград. 1963. 23 сент.; Лазарев Л. На безымянной высоте // Известия. 1963. 28 сент.; Кузьміцкая Н. Салдацкі лёс // Настаўніцкая газета. 1963. 28 верас.; Говар В. Суд высокай чалавечнасці // Чырвоная змена. 1963. 28 верас.; Ратнікаў Г. Побач са смерцю // Мінская праўда. 1963. 29 верас.; Виногура С. Путь к победе не прям // Знамя юности. 1963. 2 окт.; Смаль В. Лёс чалавечы, лёс народны // Звязда. 1963. 6 кастр.; Бяляўскі М. Праўда вялікая і малая // Літаратура і мастацтва. 1963. 15 кастр.; Разумный В. Герой рождается в коллективе // Советская культура. 1963. 31 окт.; Черномыс А., Федоров В. Так в чем же красота подвига? // Красная звезда. 1964. 29 янв.; Миронов Л. Правда подвига // Советский экран. 1964. № 6. С. 20; Разумный В. Герой и героическое // Советская культура. 1965. 13 апр.; Михайлова С. И существует объединение // Искусство кино. 1967. № 7. С. 99; Міхайлава С. Пошукі і здзяйсненні // Маладосць. 1968. № 1. С. 109–110; Бондарева Е. Повести и фильмы: Произведения В. Быкова на экране // Неман. 1977. № 10. С. 159; Зеленко Н. Актер ведет разведку // Экран. 1964. М., 1965. С. 145–147; История белорусского кино: в 2 т. Т. 2. Минск, 1970. С. 155–157; История советского кино: в 4 т. Т. 4. М., 1978. С. 175–176; Смаль В. Человек. Война. Подвиг. Минск, 1979. С. 70–71; Ратников Г. На экране — Великая Отечественная // Современное белорусское кино. Минск, 1985. С. 110–111; Бондарава Е. Кінематограф і літаратура: Творы беларускіх пісьменнікаў на экране. Мінск, 1993. С. 84–85.

Литературный сценарий (стар. 76)

Друкуецца ўпершыню паводле машынапісу, які захоўваецца ў фондзе кінастудыі «Беларусьфільм»: БДАМЛМ. Ф. 112. Воп. 1. Адз. зах. 402. Арк. 179–264.

Датуецца паводле паметы ад рукі на апошнім аркушы машынапісу: «8/III–64 г.».

Прапанову напісаць кінасцэнарый па матывах аповесці «Альпійская балада» В. Быкаў атрымаў напрыканцы 1963 г. — у лістападзе ён пісаў Н. Гілевічу: «Пісаць прозу пакуль не збіраюся. Збіраюся з 12 лістапада ў Каралішчавічы пісаць сцэнарый». А ў снежні паведамляў Л. Геніюш: «Нядаўна прыехаў з Мінска, дзе прабыў тыдзень у Каралішчавічах на семінары кінадраматургаў. Мінская студыя збіраецца зрабіць карціну па новай аповесці, ну і просіць мяне напісаць сцэнарый. Відаць, так і зраблю […]». І ўжо вясной 1964 г.:

«Я ездзіў на кінастудыю, выклікалі на рэдакцыйную калегію. Хочуць ставіць фільм па баладзе, ужо ёсць рэжысёр, напісаў я і сцэнарый, хоць яшчэ не ўсё добра ў ім. Я думаю, няхай робяць, характар Івана мне таксама да спадобы, хоць я і не меў на ўвазе ствараць вобраз святога, без страху і дакору рыцара. Гэта просты хлопец, які пражыў нялюдскае жыццё (25 год), але які захаваў у сабе ўсё самае высакароднае, хоць яно ў яго і не ляжыць на плячах і не блішчыць».

Пазней пісьменнік наступным чынам прыгадваў тыя даўнія падзеі:

«…вядома, напомніла пра сябе Беларуская кінастудыя — сказалі, што можна зьняць вельмі прыгожы, рамантычна-патрыятычны фільм міжнароднага гучаньня. Я не знайшоў аргумэнтаў супроць. Мабыць, ранейшыя пакуты з „Трэцяй ракетай“ пачалі забывацца, думалася, тут будзе інакш. […]

Як пісаць сцэнары, я ўжо ведаў, нешта даволі хутка накрэмзаў.

Здымаць фільм узяўся вопытны рэжысэр Барыс Сьцяпанаў.

Некалі Алесь Адамовіч казаў, што ўсе савецкія рэжысэры аднолькавыя і адрозьніваюцца адзін ад аднаго хіба тым, як адносяцца да сцэнару. Адны бясконца перарабляюць яго самі, змушаюць на тое аўтара, а то і наймаюць памагатых. Другія, атрымаўшы сцэнар, кідаюць яго на сьметнік і здымаюць самі, як хочуць. Хто зь іх лепшы, невядома, але вынік заўсёды аднолькавы.

Мой папярэдні рэжысэр Рычард Віктараў, відаць, адносіўся да першай рэжысэрскай групы, ён выціскаў зь мяне ды іншых, хто да таго меў дачыненьне, усе сокі, дамагаючыся дасканаласьці. Другі ж, Сьцяпанаў, як толькі атрымаў зацьверджаны сцэнар, адразу ж кудысьці зьнік. І толькі калі група выехала на натурныя здымкі, запрасіў аўтара прыехаць, найперш каб адпачыць на прыродзе».

Дамова з В. Быкавым на напісанне сцэнарыя была заключаная 28 лютага 1964 г.; згодна з ёй пісьменнік атрымліваў узнагароду ў памеры пяці тысячаў рублёў і яшчэ адну тысячу пасля запуску фільма ў вытворчасць. Прыняццю гэтага рашэння папярэднічала абмеркаванне літаратурнага сцэнарыя «Альпийской баллады».

У выніку сцэнарый быў прыняты ў якасці першага варыянта. Аўтару прапаноўвалася прадставіць папраўлены варыянт 15 сакавіка, для чаго яму было накіравана наступнае заключэнне:

Другі варыянт сцэнарыя быў дасланы В. Быкавым па пошце 9 сакавіка 1964 г. Праз дзесяць дзён адбылося яго абмеркаванне. У выніку з’явілася другое заключэнне:

Ужо ў жніўні з прапановамі Б. Сцяпанаву пры распрацоўцы рэжысёрскага сцэнарыя выступіў галоўны рэдактар сцэнарна-рэдакцыйнай калегіі «Беларусьфільма» А. Куляшоў:

Прэтэнзіі былі і ў Дзяржкамітэта Савета Міністраў БССР па кінематаграфіі, які, прымаючы сцэнарый В. Быкава, тым не менш рэкамендаваў аўтару і рэжысёру ўлічыць наступнае (гэтае заключэнне было таксама накіравана намесніку старшыні Дзяржкамітэта Савета Міністраў СССР па кінематаграфіі В. Баскакаву):

Але было яшчэ адно заключэнне на сцэнарый «Альпийской баллады», на гэты раз з Масквы:

Тым часам абмеркаванне «Альпийской баллады» працягвалася — ужо ў ліпені 1965 г. была наладжана сустрэча з італьянскім рэжысёрам Джузэпе дэ Санцісам, чые развагі адносна рэжысёрскага сцэнарыя стэнаграфіраваліся. Дэ Санціс гаварыў у прыватнасці:

У снежні адбылося абмеркаванне зманціраванага матэрыялу «Альпийской баллады», на якім прысутнічаў і В. Быкаў.

У выніку «Альпийская баллада» мастацкім саветам была прынята і прадстаўлена на зацвярджэнне ў Маскву. У заключэнні па фільму галоўны рэдактар Дзяржкіно БССР Г. Таран пісаў: «Талантливое литературное произведение, переложенное на язык кино, засверкало новыми гранями и, можно сказать, не опасаясь крайности суждений, стало явлением образного искусства. […]

Удача фильма во многом предопределена исполнением роли Ивана артистом С. Любшиным и талантливой игрой неожиданно открытой для кино молодой актрисы Л. Румянцевой, создавшей трогательный образ Джулии.

Фильм „Альпийская баллада“ может быть отнесен к числу лучших работ студии „Беларусьфильм“».

Аднак у Маскве таксама парэкамендавалі зрабіць пэўныя скарачэнні:

Сам В. Быкаў наступным чынам характарызаваў «Альпийскую балладу»: «Фильм, на мой взгляд, получился довольно слабый во всех отношениях: без режиссуры, с неудачным подбором актеров, выхолощенной идеей и бесконфликтностью. Остался только пейзаж, который в общем интересен и который во всю мощь современной кинооптики эксплуатирует оператор». І пазней больш падрабязна спыніўся на прычынах няўдачы фільма: «На ролю Івана запрасілі ўжо знаёмага кіраўніцтву „Беларусьфільма“ Станіслава Любшына, Джуліі — Любу Румянцаву. Абодва акторы — кожны сам па сабе, можа, і былі беззаганныя, а гарманічны дуэт ня склалі. Тым болей, што на здымках адразу ўступілі ва ўзаемны канфлікт, зь якога так і ня здолелі выйсьці да канца здымак. Натуральна, што тое рабіла свой нэгатыўны ўплыў на ўсю атмасфэру ў калектыве. Зноў жа неўзабаве пачаліся творчыя (перарослыя ў асабістыя) паядынкі характараў рэжысэра і апэратара Толі Забалоцкага. Апэратар, казалі, цягнуў творчую коўдру на свой бок, а рэжысэр спрабаваў не паддацца. Урэшце, здаецца, рэжысэр паддаўся, і фільм атрымаўся ні то, ні сё. А шкада. На маю думку, у тым сюжэцце былі закладзены пэўныя кінэматаграфічныя магчымасьці, і пры належных умовах можна было б зрабіць прыгожую, паэтычную трагедыю каханьня. На жаль, таго не адбылося».

Рашэнне пра выпуск фільма было прынята Дзяржкіно СССР 15 студзеня 1966 г., а 26 сакавіка 1966 г. «Альпийская баллада» выйшла на экран.

Фільм быў адзначаны Прызам за лепшы фільм на МКФ у Дэлі (Індыя, 1968); дыпломам Саюза кінематаграфістаў СССР (Л. Румянцавай за лепшае выкананне жаночай ролі і А. Забалоцкаму за выдатную аператарскую працу на VI кінафестывалі рэспублік Прыбалтыкі, Беларусі і Малдавіі), Вільнюс, 1966.

Рэцэнзіі: Мацайтис С. Альпийская баллада // Советская Литва. 1966. 18 марта; Закржевская Л. Баллада о мужестве // Литературная газета. 1966. 22 марта; Рошаль Г. Экран: поле борьбы // Литературная газета. 1966. 29 марта; Орлов В. Мужающее мастерство // Труд. 1966. 7 апр.; Касьянова Л. Альпийская баллада // Советское кино. 1966. 7 мая; Говар В. На эмацыянальным фоне… // Літаратура і мастацтва. 1966. 24 мая; Хлоплянкина Т. Границы экрана // Советская Россия. 1966. 29 июня; Нечай О. Баллада о мужестве // Знамя юности. 1966. 21 июля; Орлов В. Альпийская баллада // Вечерняя Москва. 1966. 19 сент.; Бондарава Е. Новая старонка гераічнага кіналетапісу // Чырвоная змена. 1966. 22 верас.; Крупеня Я. Новыя сустрэчы са старым знаёмым // Настаўніцкая газета. 1966. 24 верас.; Арлова Т. Двое і вайна // Мінская праўда. 1966. 28 верас.; Воеводина Г. Альпийская баллада // Советский фильм. № 9. С. 6; Шалуновский В. Альпийская баллада // Спутник кинозрителя. 1966. № 9. С. 10–11; Зоркий А. Диссонансы // Советская культура. 1966. 4 окт.; Смольский Р. Баллада о человечности // Сельская газета. 1966. 21 окт.; Медведев Б. Должен быть человек счастлив? // Советский экран. 1966. № 16. С. 4–5; Айтматов Ч. Многоликий экран // Правда. 1967. 15 янв.; Якавенка І. Выпадак? Не, прызнанне // Мінская праўда. 1967. 27 студз.; Михайлова С. И существует объединение // Искусство кино. 1967. № 7. С. 100; Иванова В. Любовь Румянцева // Экран 1966–1967. М., 1967. С. 79–80; Міхайлава С. Пошукі і здзяйсненні // Маладосць. 1968. № 1. С. 110–111; Бондарева Е. Повести и фильмы // Неман. 1977. № 10. С. 160–162; Бобкова А., Бондарева Е. Режиссеры в поиске // Кино Советской Белоруссии. М., 1975. С. 196–198; Смаль В. Человек. Война. Подвиг. Минск, 1979. С. 117–118; История советского кино: в 4 т. Т. 4. М., 1978. С. 177–178; Ратников Г. На экране — Великая Отечественная // Современное белорусское кино. Минск, 1985. С. 112–114; Бондарава Е. Кінематограф і літаратура: Творы беларускіх пісьменнікаў на экране. Мінск, 1993. С. 86–88; Гісторыя кінамастацтва Беларусі: у 4 т. Т. 2. 1960–1985 гг. / Г. В. Ратнікаў, А. А. Карпілава, А. В. Красінскі. Мінск: Беларус. навука, 2002. С. 63, 118–120.

У справе матэрыялаў па фільму захоўваецца лібрэта сцэнарыя, якое «Беларусьфільм» перадаваў Дзяржкамітэту Савета Міністраў СССР па кінематаграфіі:

У фондзе к/с «Беларусьфільм» ў папцы з матэрыяламі па фільму «Альпийская баллада» захоўваецца тры рэдакцыі сцэнарыя. Першая, машынапісная копія (82 старонкі; БДАМЛМ. Ф. 112. Воп. 1. Адз. зах. 402. Арк. 354–435), са шматлікімі заўвагамі і паметамі, зробленымі алоўкам і фіялетавымі чарніламі; пад назвай «Альпийская баллада» пазначана: «Киносценарий»; на першай старонцы злева ўверсе службовая пазнака ад рукі: «принят редсоветом как первый вариант. 28/II–64 г.». Другая рэдакцыя (89 старонкі; тамсама, арк. 265–353) — таксама машынапісная копія з невялікімі арфаграфічнымі праўкамі; пад назвай «Альпийская баллада» пазначана: «Литературный сценарий». Трэці машынапіс (91 старонка; тамсама, арк. 179–264) — арыгінал апошняй рэдакцыі літаратурнага сцэнарыя з праўкамі аўтара; на першай старонцы злева ўверсе службовая пазнака ад рукі: «Принят редсоветом 20/III–64 и рекомендован в режиссерскую разработку»; на апошняй старонцы ад рукі: «В. Быков 8/III–64 г.».

Пры тэксталагічным параўнанні ўсіх трох рэдакцый звяртаюць на сябе ўвагу наступныя істотныя разыходжанні:

Стар. 78. Они были гефтлинги, точнее флюгпункты — люди, лишенные всякой надежды выжить на этом комбинате смерти, и единственное, что еще беспокоило их, — это желание в последний раз попытаться добыть свободу или, в случае неудачи, покинуть этот свет, посильней стукнув дверями фашистского райха. — У 1-й рэдакцыі сцэнарыя гэты сказ адсутнічае (1-я рэдакцыя (I), БДАМЛМ. Ф. 112. Воп. 1. Адз. зах. 402. Арк. 357; 2-я рэдакцыя (II), тамсама, арк. 268; 3-я рэдакцыя (III), тамсама, арк. 181).

Стар. 80. Нет, он тоже не стремился умереть — жаждал жить, но, оказывается, в жизни бывают моменты, когда недостает накопленной с годами выдержки, чтобы пережить одну минуту неловкости. — Гэты сказ адсутнічае ў абедзвюх ранейшых рэдакцыях (I, арк. 359; II, арк. 270; III, арк. 183).

Стар. 82. Только бы достичь леса, спасительной хвойной чащи, только бы успеть скрыться, прежде чем появятся преследователи, — это намерение в те несколько минут отмежевало от него все его прошлое и будущее, сосредоточив всю его волю на жажде спастись. Но добежать до леса он не успел. — Гэтыя два сказы адсутнічаюць у ранейшых рэдакцыях (I, арк. 362; II, арк. 274; III, арк. 187).

Стар. 84. Кто это? — подумал он. […] На двоих сил у него не было. — Гэты абзац адсутнічае ў ранейшых рэдакцыях (I, арк. 364; II, арк. 276; III, арк. 189).

Стар. 85. Это было так неожиданно, как и его пощечина, и показалось ему таким необычным, что в Иване будто сдвинулось что-то, сместилось — человеческое на минуту озарило его заскорузлую от страданий душу. — Гэты сказ адсутнічае ў ранейшых рэдакцыях (I, арк. 365; II, арк. 277; III, арк. 190).

Стар. 85. Он старался быть безразличным к ней, если бы она отстала совсем, возможно, вздохнул бы с облегчением, но все же, пока она шла за ним, не мог и прогнать ее. — Гэты сказ адсутнічае ў ранейшых рэдакцыях (I, арк. 366; II, арк. 278; III, арк. 191).

Стар. 88. Первый сон. — У 1-й рэдакцыі «Первый сон» адсутнічае (I, арк. 369; II, арк. 281–283; III, арк. 194–196).

Стар. 88. …роскошно сервированный стол с вином, хрусталем, фарфором. — У 2-й рэдакцыі далей ішоў наступны сказ: «На огромном фарфоровом с позолотой блюде горка свежего густо дымящегося картофеля, на другом, на капустных листьях, каравай деревенского хлеба, рядом кусок сала и горка колбасы» (II, арк. 282; III, арк. 195). Скарочаны В. Быкавым, відаць, з той прычыны, што чыноўнікі Галоўнага ўпраўлення мастацкай кінематаграфіі Дзяржкамітэта Савета Міністраў СССР па кінематаграфіі, прымаючы сцэнарый, асобным пунктам пазначылі: «Вызывает возражения сон Ивана, где он видит пышное убранство стола немцев. Эти ассоциации неорганичны для характера Ивана и для той жизненной ситуации, в которой он находится».

Стар. 90. «Дорога! — невесело подумал Иван. — Ничего себе дорога!» Но выбор у них был небольшой, и, если уж посчастливилось вырваться из ада, так глупо было бы спасовать и дать повесить себя под барабанный бой на черной удавке. — Гэты абзац адсутнічае ў ранейшых рэдакцыях (I, арк. 371; II, арк. 285; III, арк. 198).

Стар. 91. Эти слова для него мало что значили. […] Вряд ли из нее получится надежный товарищ в этом его четвертом побеге, думал Иван, утешаясь только той мыслью, что в спутники себе он ее не выбирал. — Гэты абзац адсутнічае ў ранейшых рэдакцыях (I, арк. 372; II, арк. 286; III, арк. 199).

Стар. 93. Все время его точило сомнение в отношении австрийца, от которого теперь можно было ждать разного. […] Они вынудили его и на это унижение, и оттого он еще более ненавидел их. — Гэты абзац адсутнічае ў ранейшых рэдакцыях (I, арк. 375; II, арк. 290; III, арк. 201а).

Стар. 105. — Ну что ж! Пропадай, — с деланным равнодушием говорит он и требует: — Давай тужурку.

Она снимает с себя тужурку, кладет ее на камень, потом сбрасывает с ног колодки и составляет их рядом. Он застывшей ногой отодвигает колодки в сторону.

— Оставь себе. В лагерь бежать, — говорит он, натягивая на себя тужурку. — У 1-й рэдакцыі гэты эпізод выглядае наступным чынам:

«— Ну что ж! Пропадай, — с деланным равнодушием говорит он и требует: — Давай клумпесы.

Она снимает с ног колодки и составляет их рядом. Он торопливо одевает их.

— Скидывай тужурку.

Она послушно снимает и тужурку, которую он тут же натягивает на себя» (I, арк. 390; II, арк. 306; III, арк. 216).

Стар. 108. Второй сон. — У 1-й рэдакцыі «Второй сон» адсутнічае (I, арк. 395; II, арк. 311–312; III, арк. 221–222).

Стар. 116. — И Сибирь биль! Плёхой кольхоз биль? — У 1-й рэдакцыі: — «Голяд биль! И энкеведэ биль? Тюрьма биль?» (I, арк. 404; II, арк. 322; III, арк. 231).

Стар. 116. — Один пляхой руссо сказаль. — У 1-й рэдакцыі: «— Один руссо лягер сказаль» (I, арк. 404; II, арк. 322; III, арк. 231).

Стар. 116. — Невинни люди Сибирь гналь?

— В Сибирь? — У 1-й рэдакцыі: «— Невинни люди тюрьма браль?»

(I, арк. 404; II, арк. 322; III, арк. 231).

Стар. 116. Ну конечно, она что-то слышала о том, что происходило в его стране в те давние годы, возможно, ей представляли это совсем в ином свете, нежели было на деле. […] Иван это понял с отчетливой ясностью, и ему стало легче и спокойнее, будто решилось что-то и осталось только дождаться результата. — Два гэтыя абзацы адсутнічаюць у ранейшых рэдакцыях (I, арк. 405; II, арк. 324; III, арк. 232).

Стар. 117. Он подкрался очень близко и теперь настороженно стоит в траве, умоляюще глядя на Ивана. […]

Иван, сжимая пистолет, провожает его невеселым озабоченным взглядом. — У 1-й рэдакцыі гэты раздзел выглядае інакш:

«Он нечаянно натыкается тут на Ивана и, в испуге отпрянув в сторону, громко икает. В тот же миг он вскидывает вверх руки и торопливо лепечет:

— Никс, никс шиссен! Их ариер! Их ариер! (Не стреляй! Я ариец.) Немец страшен, почерневший от пота и грязи, с искаженным выражением нечеловечески худого лица, в расстегнутой куртке и в клочья изодранных штанах. Иван молча несколько секунд вглядывается в него, затем опускает пистолет.

— Их ариер! Их ариер! — сиплым голосом убеждает немец, видимо, принявший Ивана за австрийца или эсэсмана.

— Никс эршиссен! Их лояль дойч! Зэр герн габэн фюрер! (Не убивай! Я лояльный немец. Я преданно люблю фюрера.) — говорит он и нерешительно опускает руки.

— Пошел к черту! — с раздражением бросает Иван. — Фюрер твой — швайн!

Немец опять икает, умолкает и будто окаменевает. Маленькая лысая голова его на длинной шее смущенно втягивается в плечи.

— Ты болван! А Гитлер твой собака. Хунд фюрер, понял? Немец молчит. Иван приказывает:

— А ну говори: Гитлер швайн!

Немец еще раз икает, оглядывается и по-идиотски, будто затравленная собака, глядит на Ивана. Тогда Иван, ощутив в себе злорадное намерение переломать лояльность этого арийца, вытаскивает из тужурки хлеб.

— Брот? — вскрикивает немец.

— Брот, да. А ну, Гимлер капут!

— Никс. Никс капут! — испуганно отзывается немец. Иван настойчивее:

— Гимлер капут!

— Гимлер… Гимлер капут! — испуганно повторяет безумец и оглядывается.

— Во, во! А ну еще: фашизм капут! — Иван поднимает руку с хлебом.

— Фашизм капут!

— Громче! Штаркер!

— Фашизм капут!

— Гут! Гитлер капут!

— Гитлер капут! — неуверенно повторяет немец.

— Громче!

— Гитлер капут!

— Фашизм капут! Геринг капут! — кричит Иван и немец повторяет этот его крик, уже не оглядываясь. Гулкое эхо начинает отдаваться в ущелье.

— Ну вот! Оказывается, и ариец может на фюрера лаять. Только тренировка требуется.

Немец выжидательно и покорно стоит, не отрывая глаз от куска хлеба.

— Из рус Иван! Форштей? — говорит Иван.

Немец от этих слов опять мучительно передергивается, руки его тянутся вверх.

— Никс шиссен! Никс шиссен!

— Ладно! Пошел к черту. Лови вот!

Иван отламывает от хлебного куска корку и швыряет ее немцу. Тот бросается наземь, хватает ее вместе с песком и травой и бокомбоком трусливо бежит вниз по склону.

Иван, играя пистолетом, в задумчивости провожает его злым озабоченным взглядом» (I, арк. 405–407; II, арк. 324–325; III, арк. 233–234).

Стар. 119. — Карашо. — У 1-й рэдакцыі: «— Карашо, Иван. Очен вундершон. (Чудесный.)» (I, арк. 409; II, арк. 327; III, арк. 236).

Стар. 121. — Хороший, говоришь, а власовцем обзывала, — вспомнив недавнюю размолвку, говорит Иван. […]

— Джулия мнёго слышал Россия. — У 2-й рэдакцыі гэтая гутарка зусім кароткая — пасля слоў Івана: «Сам он сволочь. Из кулаков, видно» ідзе аповед Джуліі: «Джулия мнёго слышаль Россия» і г. д. па тэксце. У 1-й рэдакцыі гэты эпізод выглядае інакш:

«— Хороший, говоришь, а не веришь! Вон как кричала, — вспомнив недавнюю размолвку, говорит Иван.

Джулия, вдруг посерьезнев, вздыхает.

— Нон вэришь. Джулия вэришь Иванио. Иванио знат правда. Джулия нон понимат правда. Нон понимат, почему руссо нон бостоваль, нон протэсто?

Иван тоже делается серьезным, все, чего они только коснулись в разговоре, очень сложно, и он не знает, как это объяснить ей.

— Ты плохо представляешь все это. Против кого протестовать было?

— Почему позволят Сталин? Вожд Сталин?

— Сталин? Понимаешь, — задумчиво говорит он, разламывая пальцами стебельки. — Разве Сталин обо всем знал? От него же скрывали. Всякие сволочи.

— Почему нон жалобы Сталин?

— Жалобы? Писали и жалобы. Только не доходили до него.

— Почему так несправьядливо?

Иван молчит, нелегко задумавшись. Джулия во все глаза глядит на него.

— Да, брат, была проруха. Черт ее знает почему. Страху нагнали на всю страну… Знаешь, когда забрали Анатолия Евгеньевича, учителя нашего, я места себе не находил. Все думал, как дать Сталину знать? Как помочь людям? И решил, надо самому добраться в Москву. Ну подремонтировал отцовские сапоги и вечерком по холодку рванул в Полоцк. Это железная дорога там была, эйзенбан, и станция. Денег не было, отважился зайцем, по-немецки шварцфарт.

— Шварцфарт? Это опасно! — сдвинув брови, говорит Джулия.

— Ну что там опасно! Вот хуже было, когда за Смоленском высадили и в милицию. Стали допрашивать: кто, куда, по какому делу? Вижу, не прорвешься в Москву, дай, думаю, расскажу тут, что у нас, в Белоруссии, творится, может, помогут. Рассказал. Видно, все же неплохие люди попались, слушали внимательно, а потом говорят: мотай домой и помалкивай. Не то сам окажешься, где твой Анатолий Евгеньевич. Так ни с чем и вернулся.

— Руссо феномено! Парадоксо. Удивително, — пожимая плечами, говорит Джулия. — Джулия мнёго слышал Россия» (I, арк. 412–413; II, арк. 329–330; III, арк. 238–241).

Стар. 123. — Она и есть самая справедливая, — замечает Иван. — Я вот на тракториста выучился, и бесплатно. А учителей сколько стало. Из тех же мужиков.

Пауза. Джулия задумывается.

— Ничего, — улыбнувшись, говорит Иван. — Главное — вот этого душегуба бы одолеть — Гитлера. — У 1-й рэдакцыі:

«— Она и есть самая справедливая, — замечает Иван. — У нас эксплуатации нет — раз. Буржуев разных также…

Джулия с шутливой грубоватостью шлепает его по руке.

— Джулия нон все говори. Иван нон мешай.

И после непродолжительной паузы, за время которой ее подвижное лицо опять омрачается трудно пережитым, продолжает:

— Руссо синьорина Оля мнёго говориль лягер Россия. Джулия нон вериль плёхо Россия — плёхо дэвушка Оля. Думаль, Оля говори нон правда. Тут Иван говори: Россия — голяд. Это биль очен болно Джулия.

— Ничего, — улыбнувшись, говорит Иван. — Все одолеем: голод, несправедливость. Главное бы вот этого душегуба одолеть — Гитлера» (I, арк. 413–414; II, арк. 330–331; III, арк. 241–242).

Стар. 124. Что-то недосказанное, второстепенное, все время державшее их на расстоянии друг от друга, было преодолено, пережито счастливо и почти внезапно. Среди дремучей первозданности гор в одном шаге от смерти родилось неизведанное, таинственное и властное, оно жило, жаждало, пугало и звало… — Гэтыя два сказы адсутнічаюць у ранейшых рэдакцыях (I, арк. 415; II, арк. 332; III, арк. 243).

Стар. 125. Кто бы мог подумать, что эта девчонка за два дня станет для него тем, чем не стала ни одна из своих соотечественниц — пленит его душу в такое, казалось бы, самое неподходящее для этого время? […] Как все запуталось, перемешалось на этом свете, неизвестно только, кто перемешал это — бог или люди? — Гэтыя тры сказы адсутнічаюць у ранейшых рэдакцыях (I, арк. 416; II, арк. 334; III, арк. 244–245).

Стар. 127. Третий сон. — У 1-й рэдакцыі «Третий сон» адсутнічае (I, арк. 419; II, арк. 337–338; III, арк. 248).

Стар. 128. «Проклятый сумасшедший, почему я не убил его? — в отчаянии думал Иван. — Все они сволочи, одного поля ягоды…» — Адсутнічае ў ранейшых рэдакцыях (I, арк. 420; II, арк. 339; III, арк. 249).

Стар. 129. «Черт! […] Имея уже немалый опыт побегов, он понимал всю сложность такого положения и знал, что если немцы обнаружат их, то уже не упустят». — Адсутнічае ў ранейшых рэдакцыях (I, арк. 421; II, арк. 340; III, арк. 251).

Стар. 133. «Что за напасть, что они хотят?» — думал Иван. […]

Но что? — Адсутнічае ў 1-й рэдакцыі. У 2-й рэдакцыі адсутнічаюць толькі два сказы: «Что за напасть, что они хотят? — думал Иван»;

«Но что?» (I, арк. 427; II, арк. 346; III, арк. 257).

Стар. 134. Казалось, все уже кончено, и он не успокаивал ее, не утешал — он не находил для этого слов. — Адсутнічае ў ранейшых рэдакцыях (I, арк. 428; II, арк. 347; III, арк. 258).

Стар. 135. Заламывая руки, Джулия в отчаянии скользит взглядом по мрачным утесам. […]

Вдруг Джулия замирает. — Гэты фрагмент адсутнічае ў 1-й рэдакцыі (I, арк. 429; II, арк. 349; III, арк. 259–260).

Стар. 136. Где ест Мадонна? — У 1-й рэдакцыі далей ідзе сказ: «Где ест справьядлівост?» (I, арк. 429; II, арк. 350; III, арк. 260).

Стар. 136. — Будет кара! — точно очнувшись, говорит он. — Будет! — У 1-й рэдакцыі: «— Есть справедливость! — точно очнувшись, кричит Иван. — Будет кара! Будет!» (I, арк. 429; II, арк. 350; III, арк. 260).

Стар. 136. Он свернет головы этим гадам! — У 1-й рэдакцыі: «Уж он свернет головы этим сволочам!» (I, арк. 429; II, арк. 350; III, арк. 260).

Стар. 136. — Он карашо? […]

— Да! — твердо говорит он. — Я пошутил. Я соврал! Россия чудесная! Самая лучшая! — Гэты фрагмент адсутнічае ў 2-й рэдакцыі. У 1-й рэдакцыі пасля гэтых слоў ідзе: «Справедливая. Сильная. И люди, и земля, и власть! А что еще будет! После Гитлера! Вот увидишь!» (I, арк. 430; II, арк. 350; III, арк. 260).

Стар. 136. — Я зналь. Руссо очен любят шутиль, — сквозь слезы, но светло улыбается она. — У 1-й рэдакцыі:

«— Зачем так шютиль? Плёхо шутиль…

— Прости.

— Я знат, — почти сквозь слезы, но светло улыбается она. — Я знат. Я нон верить тебе. Я думаль: немножко Иван говори неправда. Я нон ошибалься» (I, арк. 430; II, арк. 350; III, арк. 260).

Стар. 136. В это время немцы пускают собак. […]

И вот в кадре пейзаж меняется, горы исчезают, появляются нивы, поля, перелески, озера, и над всем этим на фоне утихающей музыки звучат величественно, скорбно, человечно слова из письма Джулии… —

У 2-й рэдакцыі гэты эпізод выглядае наступным чынам:

«В это время немцы пускают собак.

Пять пегих, спущенных с поводков овчарок, распластавшись на бегу, устремляются по склону вниз. Иван вскакивает и хватает Джулию за руку. Та бросается к нему на грудь и захлебывается в плаче. Он отрывает ее от себя и, толкнув на самый край пропасти, вскидывает пистолет. В ее глазах уже нет плача — в них только молчаливая готовность умереть.

Но Иван бросает взгляд в ущелье и у него мелькает надежда.

— Прыгай!

Джулия испуганно отшатывается.

— Прыгай на снег! — кричит он и оглядывается. Собаки уже рядом.

Тогда он двумя руками сильно толкает ее, она падает вниз, кувыркается по снежному намету и в ущелье, отдаляясь, гремит ее крик:

— Ив-а-а-ан!

Он тут же оборачивается — на прыжке уже взвилась собака, Иван стреляет в нее, потом в следующую. Остальные сбивают его с ног.

— А-а-ан! — доносится далекий женский голос, но пейзаж на экране уже белорусский: озеро, солнечный полдень, тихие спокойные облака…

Камера идет высоко над озерно-лесным краем, затем начинает снижаться над озером. Торжественно и величаво звучат слова письма Джулии:»

У 1-й рэдакцыі:

«Она как-то разом светлеет лицом, потом вскакивает на колени и, повернувшись к немцам, запевает:

Иван, удивившись, сначала округляет глаза, бросает взгляд в седловину, где так же удивленно замирают немцы. И он начинает подпевать Джулии.

Над бездной ущелья, в ветреном просторе гор несется светлая мелодия мира, мечты и любви.

Вскоре, однако, немцы выпускают длинную беспорядочную очередь, пули высекают пыльные дымки на камнях. Иван дергает Джулию и оба они склоняются за выступ скалы.

Несколько минут они лежат под каменным барьером. Над ущельем грохочут очереди. Потом наступает тишина и в ней что-то страшное.

Джулия хочет что-то сказать, но Иван жестом останавливает ее, вслушивается — ветер доносит из-за седловины лай собак. Это ведут овчарок.

Ивана взрывает гнев, он дико ругается и поднимается из-за камней — оборванный, заросший щетиной, страшный. Широко расставив ноги, он потрясает тяжелыми кулаками.

— Звери! Сволочи! Сами боитесь! Помощников ведете! Ведите, ну! Пускайте! Не взять вам нас! Вот! Поняли?

Немцы в седловине не стреляют, они суетятся, принимая собак. Ивана бьет лихорадка, он дрожит. Это конец. Он последним взором окидывает горы, дальний хребет, бросает взгляд в небо — там облачно и мрачно.

Собаки на подходе к седловине — лай их становится звучней.

Джулия, поняв все, вдруг бросается к Ивану и закрывает лицо руками.

— Иван, нон собак! Нон! Иван эршиссен! Скоро, скоро!

Иван вновь становится спокоен и тверд. Он поднимается на ноги, снимает с предохранителя пистолет. Джулия, всхлипывая, твердитпросит:

— Скоро, Иван! Скоро!

В это время немцы пускают собак.

Один, два, три, четыре, пять пегих спущенных с поводков овчарок, распластавшись на бегу, устремляются к лощине. Иван хватает Джулию за руку, та бросается ему на шею и захлебывается в плаче. Он отрывает ее от себя, толкает к краю обрыва. Девушка не сопротивляется, лишь всхлипывает, будто задыхаясь, глаза ее становятся огромны и в них — отчаянный, задушенный внутри крик.

На обрыве Иван бросает взгляд в глубину ущелья, оно попрежнему мрачно и сыро, тумана, однако, там стало меньше и в нем стал заметен узкий длинный язык нерастаявшего снега, который поднимался высоко кверху.

Это породило надежду, Иван опускает уже поднятый для выстрела пистолет и толкает Джулию на самый край пропасти.

— Прыгай!

Джулия испуганно отшатывается.

— Прыгай на снег!

Она опять отшатывается и закрывает лицо руками.

Собаки тем временем уже рядом, их лай раздается уже за самой спиной.

Иван зажимает пистолет в зубах, хватает девушку за воротник и брюки, в отчаянном напряжении сил вскидывает ее над собой и бросает в пропасть. В последнее мгновение он успевает увидеть, как она перелетает через каменный карниз. Тогда он, хромая, делает несколько шагов от обрыва.

Собаки выскакивают из-за пригорка, бешенно взвывают. Впереди всех мчится одноухий бульдог-волкодав. Перемахнув через камни, он взмывает в воздух в последнем прыжке, и Иван, не целясь, стреляет в упор в его ощеренную клыкастую пасть. Одноухий с лёта, юзом проносится мимо него в пропасть.

Тотчас же прыгают еще два, Иван стреляет последний раз, но сообразить, попал или нет, уже не успевает.

Его недоумение обрывает бешенный удар в грудь, боль пронизывает горло, небо опрокидывается. На несколько секунд все тонет в визге, вое, волтузне собачей свалки. Потом все утихает…

Эпилог

Двор Борисихи. Почтальонка читает письмо. Несколько женщин с граблями. Несколько подростков. Знакомый нам дед. Старая Борисиха сидит на завалинке, ушедши в себя, и на ее отрешенном морщинистом лице медленно катятся две слезы.

В напряженной тишине звучит взволнованный молодой голос девушки-почтальонки» (I, арк. 430–433; II, арк. 350–351; III, арк. 261).

Стар. 137. На экране — жизнь страны: пашут поле, идут плоты по реке, дымят заводские трубы… — У 1-й рэдакцыі гэты фрагмент адсутнічае. У 2-й рэдакцыі: «— Иван! — отчетливее зовет кого-то над озером женщина. Поодаль слышится возня в воде, шаги на отмели. В воде расплываются круги» (I, арк. 433; II, арк. 352; III, арк. 262).

Стар. 137. Мне пришлось разделить с Ним последние три дня его жизни — три огромных, как вечность, дня любви, познания и счастья. […] Долгие месяцы моего одиночества полнились лишь тремя скорбными и счастливыми днями, прожитыми с Ним. — У 2-й рэдакцыі гэты фрагмент выглядае наступным чынам: «Мне пришлось разделить с Ним последние три дня его жизни. Своей гибелью он искупил мне жизнь, которая без него поначалу казалась мне лишенной всякого смысла. Долгие месяцы моего одиночества полнились лишь тремя скорбными и счастливыми днями, прожитыми с Ним, и вся моя последующая жизнь проходит в ярком свете, излученном встречей с его личностью». У 1-й рэдакцыі: «Мне пришлось разделить с Ним последние три дня его жизни — три огромных, как вечность, дня любви, познания и счастья. Богу не угодно было дать мне разделить с ним и смерть — рок или обычный нерастаявший сумет снега помешал мне разбиться в пропасти, которую я предпочла крематорию. Потом меня подобрал человек, не лишенный доброго сердца в груди. Конечно, это случилось позже, а в тот первый миг в пропасти, когда я открыла глаза и поняла, что жива, Ивана в живых уже не было.

Случилось так, что он опередил меня — вверху под облаками утихал вой псов и лишь эхо Его последних двух выстрелов, отдаляясь, грохотало в ущелье.

Так со временем я возвратилась к жизни, которая без него поначалу казалась мне лишенной всякого смысла. Долгие месяцы моего одиночества полнились лишь тремя скорбными и счастливыми днями, прожитыми с Ним» (I, арк. 434; II, арк. 352; III, арк. 262).

Стар. 137. На экране молодежь, клуб, в скверике силуэт двоих, склонившихся один к другому. — У 1-й рэдакцыі адсутнічае. У 2-й рэдакцыі:

«Камера снижается над деревенькой у двух озер, идет несколько в сторону, к берегу, на голос, который упрямо зовет:

— Ива-ан!» (I, арк. 434; II, арк. 352; III, арк. 262).

Стар. 137. Я бы могла описать вам, какой это был человек, но, думаю, вы лучше меня знаете Его. […] И еще — фото… хотя бы какое-нибудь: детское, юношеское, или чего лучше — солдатское. — У 2-й рэдакцыі гэты фрагмент адсутнічае (I, арк. 434–435; II, арк. 352; III, арк. 262–263).

Стар. 138. Камера идет дальше. На экране — памятник на площади, и голуби и дети. — Адсутнічае ў ранейшых рэдакцыях (I, арк. 435; II, арк. 352; III, арк. 263).

Стар. 138. С благодарением всем… — У 2-й рэдакцыі: «С благословением всем» (I, арк. 435; II, арк. 353; III, арк. 264).

Стар. 138. Уважающая вас Джулия. — У 2-й рэдакцыі далей ідзе з абзаца: «Камера на самом берегу озера.

— Иван! — нетерпеливо в последний раз зовет женщина за кадром. Близко на воде раздаются шаги, зеркальная поверность колеблет отраженную чью-то тень, хлопает вода и в кадр входит Иван.

Это пухлый неторопливый пятилетний карапуз, лобатая, доверчивая его мордашка вопросительно заглядывает в объектив камеры, улыбается, он занят водой и не хочет отрываться от своего занятия.

Это новый Иван, который, на смену погибшим, в мире и тишине растет в Терешках» (I, арк. 435; II, арк. 353; III, арк. 264).

Стар. 78. Гефтлинг. — Зняволены (ням.). Стар. 80. Ком! — Да мяне! (Ням.)

Стар. 86. Руссо очень, очень фурьёзо? Как это дойч? Бёзе? — Рускі вельмі, вельмі злосны? Як гэта па-нямецку? Злосны? (Італ. — рус. — ням.)

Стар. 86. Я — гут. — Я — добры (рус. — ням.).

Стар. 87. Ду гут. Их гут! — Ты добры. Я добрая! (Ням.)

Стар. 87. Тэдэско-гефтлинг. — Немец-зняволены (італ. — ням.).

Стар. 87. Ну, шлауфен, понимаешь? — Ну спать, разумееш? (Ням. — рас.)

Стар. 89. Баста шляуфен. Марш-марш надо! — Хопіць спаць. Ісці трэба! (Італ. — ням.)

Стар. 89. О, Остфронт! Рус фронт! — О, Усходні фронт! Рускі фронт! (Ням.)

Стар. 89. Си, си! — Так, так! (Італ.)

Стар. 91. А, понималь: ляндвиршафт? — А, разумею: сельская гаспадарка? (Рус. — ням.)

Стар. 91. Ля вораре. — Працаваць (італ.).

Стар. 94. Бене человек. — Добры чалавек (італ. — рус.).

Стар. 94. Данке. — Дзякуй (ням.).

Стар. 94. Давай все-все манджаре! — Давай усё-ўсё есці! (Рус.- італ.)

Стар. 107. Руссо аллес, аллес вундершон! — Рускія ўсе, усе цудоўныя! (Італ. — ням.)

Стар. 113.

Стар. 115. Эссен! — Ежа! (ням.)

Киносценарий Л. Мартынюка, при участии В. Быкова (стар. 139)

Друкуецца ўпершыню паводле машынапісу, які захоўваецца ў фондзе к/c «Беларусьфільм»: БДАМЛМ. Ф. 112. Воп. 1. Адз. зах. 426, арк. 37–64.

Датуецца 1965 г.

Сцэнарый напісаны па матывах аднайменнай аповесці рэжысёрам-пастаноўшчыкам кароткаметражнага мастацкага фільма «Западня» Л. Мартынюком пры ўдзеле В. Быкава.

Існуе два варыянты літаратурнага сцэнарыя (памерам адпаведна ў 23 і 31 машынапісныя старонкі). Аўтарства першага, па сведчанні самога Л. Мартынюка, належыць выключна яму. Пра гэта ж пісаў і В. Быкаў тагачаснаму выконваючаму абавязкі дырэктара «Беларусьфільма» і адначасова старшыні сцэнарна-рэдакцыйнай калегіі кінастудыі ў адказ на яго просьбу даслаць сцэнарый:

Пацвярджаў гэта і Л. Мартынюк у тлумачальным лісце да кіраўніцтва «Беларусьфільма»: «Мое авторство в сценарии — случайность, т. к. это желание В. Быкова. И дальше все замечания по сценарию он просит адресовать ко мне, обещая консультацию». Заўважым, што думка напісаць сцэнарый без удзела пісьменніка належыла не Л. Мартынюку — вось што раіў будучаму рэжысёру-пастаноўшчыку «Западни» больш вопытны І. Дабралюбаў, які ўжо добра ведаў беларускае кінематаграфічнае асяроддзе і які рэкамендаваў Л. Мартынюку звярнуць увагу на гэтую аповесць пасля публікацыі яе ў часопісе «Юность» (1964, № 7):

Па сведчанні Л. Мартынюка, пры сустрэчы ў Гродна, В. Быкаў параіў: «Ты не ваяваў, і дзеля таго, каб адчуць праўду атмасферы вайны, перачытай „Севастопольские рассказы“ Талстога. Там усё праўда». І прыкладна тады ж зрабіў дароўны надпіс на выданні «Роман-газеты» (№ 19), куды была ўключана «Пастка»:

Першы варыянт сцэнарыя, прадстаўлены Л. Мартынюком яшчэ да заключэння дамовы, быў разгледжаны на рэдакцыйным савеце 11 мая 1965 г., на якім прысутнічаў і В. Быкаў.

Пры размове сам-насам В. Быкаў сказаў Л. Мартынюку: «Тое, што ты прыдумаў, гэта ўсё цікава, але гэта ўсё не маё». Між тым прадстаўлены сцэнарый быў прыняты ў якасці першага варыянта; аўтарам былі зроблены наступныя рэкамендацыі: «…найти точный финал, который эмоционально и смыслово завершил бы новеллу.

2. Уточнить образ Петухова, сделать его тоньше, избежать прямолинейности в его характере».

Быў прызначаны тэрмін здачы выпраўленага варыянта — 15 чэрвеня; з В. Быкавым і Л. Мартынюком, як аўтарамі, была падпісана дамова.

Другі варыянт сцэнарыя здадзены Л. Мартынюком 21 мая і меў іншую назву — «Убитый». Пасля кансультацый з пісьменнікам у Гродна і Мінску рэжысёр значна перапрацаваў сцэнарый (па словах Л. Мартынюка, В. Быкаў выступаў у якасці вуснага суаўтара), наўмысна вярнуўшыся да літаратурнай першакрыніцы. Перапісаным аказаўся ў тым ліку фінал, да якога ў сцэнарна-рэдакцыйнай калегіі было больш за ўсё прэтэнзій. Так, у першым варыянце ён выглядаў наступным чынам:

«Потом в поле его зрения попали знакомые валенки с желтыми старыми подпалинами, и он, вздрогнув, поднял голову: напротив стоял Орловец…

Климченко поднял голову и увидел перед собой страшное от густой щетины лицо ротного, на котором бешено горели глаза.

Лейтенант онемело и безразлично взглянул в гневную пропасть его зрачков.

В следующее мгновение он, Климченко, с нестерпимым звоном в ухе полетел на землю.

Молча, затаив дыхание от боли в голове, он медленно встал и изо всей силы ударил ротного.

— Пристрелить его, гада! — крикнул ординарец Орловца.

Несколько солдат осуждающе обернулись на его крик. Другие были в растерянности. Климченко опустил голову и когда он поднял глаза, то увидел… эту же растерянность в глазах Орловца, который понял что-то, вглядываясь в открытое окровавленное, но не сломленное лицо лейтенанта.

И, словно не выдержав этого взгляда, Климченко расслабленно опустился на землю, защемил меж колен лицо и выдавил из себя нечеловеческий, полный отчаяния и боли стон:

— Братцы мои!.. Сумка у них и списки… Кругом гневно загудели бойцы:

— Сволочи! Это все они, сволочи!

— Ну, если возьмем высоту…

— Возьмем!

Перекрывая гомон, Орловец вдруг крикнул:

— Тихо! Молчать! Коли ни черта не понимаете… Ну что мне теперь с тобой делать… Так говорил все же не ты…

Климченко с удивлением поднял голову на Орловца, вдруг быстро вскочил, глаза его пылали бешенством, он рванулся к Голаноге и дернул дуло его автомата.

— Дай!

Ёсць падставы меркаваць, што 21 мая быў здадзены варыянт пад назвай „Убитый“ — у машынапісе алоўкам зроблены невялікія стылёвалексічныя праўкі, якія былі ўлічаны ў варыянце пад назвай „Западня“, падрыхтаваным, відаць, пасля 2 чэрвеня — пасля абмеркавання сцэнарнарэдакцыйнай калегіяй (якую, між іншым, не задаволіла назва „Убитый“).

Голанога, бессмысленно моргнув глазами, отдал автомат взводному. Климченко, будто обезумев, рванулся по склону туда, вверх к высоте.

За ним побежал один солдат, второй, третий, четвертый…

— Отставить! Стой! Назад! — летел им вслед голос Орловца. — Климченко, назад! Все назад! Бегом!

И все остановились. И пошли обратно к оврагу.

Климченко дошел до края, где скрылся командир роты, и увидел его уже внизу у ручья. Рядом с ним стоял офицер в белом полушубке с двумя солдатами.

— Сдать оружие! — донесся до Климченко голос офицера.

— За что? — тихо, про себя, спросил Климченко и ветер как бы разнес над оврагом: — За что? За что?..

— За что, капитан, скажите?

— Ничего, Климченко, не бойсь! Иди сюда. Разберемся.

— Ты победил, сволочь! — сказал Климченко, будто в тумане видя перед собой Чернова. — Сволочь… сволочь?.. — словно повторило эхо, — победил… победил… победил?..

— Взять его! — махнул Петухов — офицер в белом полушубке. И два солдата из комендантского взвода неохотно полезли на обрыв.

— Постойте! Что вы делаете? Вы соображаете или нет? — бросился к Петухову Орловец.

— Трибунал все сообразит! Порядка не знаешь!?

— Ах ты, шкура!

— Я, я? Ах, и ты? И ты тоже? Сдать оружие!

— Что? Оружие? А ты мне его давал? Вон! Вон отсюда! Я здесь командир!

Разъяренный Петухов рванул с плеча ротного его измятый, рассеченный осколком погон:

— Сгною, гад!..

Орловец судорожно начал расстегивать кабуру.

Но в этот момент между ними встал Климченко, окружили солдаты.

— Уйдите, капитан, — сдавленно прошептал он. Солдаты отделили Орловца от Петухова.

— Ну, вы меня запомните!.. Вы меня всю жизнь помнить будете! — говорил Петухов, оправляя шинель и шапку, потом он повернулся и скорым шагом пошел в тыл по оврагу. За ним не спеша семенили два бойца из комендантского взвода.

Грохнул далекий выстрел орудия, второй, третий, и над оврагом прошелестели снаряды, разорвавшись на высоте.

— Через десять минут атака! Все по местам! — заорал Орловец. Солдаты разбегались по траншеям.

— Ну, а ты чего стоишь? — обернулся Орловец к Климченко. — Слыхал команду? Приказ знает Голанога. Марш к взводу!

Климченко вздрогнул: так неожиданен был для него этот, в сущности, обычный приказ.

— Приведи себя ну хоть немножко в порядок! — виновато, но в то же время грозно сказал Орловец. — Через десять минут пойдем… Бойцы торопливо располагались в цепь на краю оврага. Климченко тоже взобрался по обрыву наверх и лег между бойцами.

Кто-то сунул ему автомат.

Кто-то передал телогрейку, и лейтенант надел ее.

Рядом оказался Голанога. Затянувшись цыгаркой, он передал ее Климченко.

С благодарностью приняв этот знак солдатской признательности, Климченко два раза жадно затянулся и несколько громче, чем было необходимо, дрогнувшим от волнения голосом крикнул: — Взвод! В атаку! — и побежал.

Весна. День. Солнечно.

На земле видна тень бегущего человека. Слышно только его простуженное дыхание и стук сапогов. Перед его глазами мелькают — прошлогодняя стерня, серая шинель убитого солдата, немецкая каска, брошенная винтовка. И вдруг — резкий, лихорадочный стук пулемета и разрывы пуль, надвигающиеся на тень бегущего, и слова сознания: „Упасть! Упасть! Нет, отпрыгнуть в сторону…“ И стон, хриплый, утробный. Камера, словно повторяя движение человека, резко склоняется к его путающимся ногам, потом к животу, и мы видим на мгновение четыре ножа в животе человека, понимая по обмундированию, что это военный, и в следующий миг ножи пропадают, а из-под скрещенных рук этого человека появляются струйки крови. Так он медленно падает набок, скорчившись, прямо себе под ноги. Потом он видит свои ноги и ему кажется, что кто-то кладет на них огромный камень, потом второй, третий. Камни все ближе и ближе накрывают его, он старается их раздвинуть, но их все больше и больше и они закрывают от него и небо, и облака, и солнце, которое на мгновение плеснуло ему светом в глаза. И сразу наступила темнота.

В черном провале сознания Климченко возникают отдельные слова и звуки:

— Доложите в особый отдел…

…Проблеск света среди заваливших Климченко камней, который закрывает наркозная маска.

Звук упавшего на цементный пол хирургического инструмента.

…Шум мотора самолета, то пропадающий, то нарастающий вновь. И вдруг взрывы снарядов один за другим и крик:

— Война! Война! Война!

И уходящая из глаз Климченко каменная тяжесть, которая открывает взгляду лейтенанта распахнутое окно и склоненное над ним лицо сестры.

И взрывы один за другим.

И испуганные широко раскрытые глаза Климченко.

И вид через окно на реку, закованную льдом, на берегу которой совсем юная девушка в белоснежном халате кричит: