— Весна! Весна!..

А по реке взметались глыбы льда. Подрывники делали свое дело.

А мост подвесной конструкции уходит прямо от нас к противоположному берегу, прямо к солнцу, низковисящему над горизонтом. Потом наступает успокоительная тишина, в которой слышен весенний голос жаворонка — голос жизни и нескончаемости бытия.

На этом кадре, который вдруг замирает, и идут последующие титры фильма».

Трэба адзначыць, што фінал другога варыянта сцэнарыя быў бліжэй да першапачатковай рэдакцыі аповесці. Справа ў тым, што «Пастку» (тады В. Быкаў называў яе апавяданнем «Хмарнае неба») аўтар яшчэ ў 1963 г. прапанаваў часопісу «Маладосць», дзе яна была адрэдагавана і падрыхтавана да друку, але апублікавана не была. Упершыню «Пастка» выйшла ў 1964 г. у перакладзе М. Гарбачова ў часопісе «Юность»; у арыгінале ўпершыню апублікаваная: Быкаў В. Адна ноч. Мінск: Беларусь, 1965. Але ў гэтай рэдакцыі фінал быў шчаслівым, у той час як першапачаткова Клімчанка застрэліўся з аўтамата, а абуранага капітана роты Арлаўца вывеў упаўнаважаны асобага аддзела. Такім чынам, у смерці лейтэнанта Клімчанкі пісьменнік бачыў больш праўды жыцця, чым у яго шчаслівым выратаванні, і, мабыць, таму разам з Л. Мартынюком прывёў яго да пагібелі — хай цяпер у кінасцэнарыі. Невыпадкова, відаць, была абраная і іншая назва — «Убитый»: так акцэнтавалася гібель галоўнага героя, тады як у першай рэдакцыі літаратурнага сцэнарыя яму «даравалася» жыццё.

Другі варыянт сцэнарыя абмяркоўваўся на пасяджэнні сцэнарнарэдакцыйнай калегіі 2 чэрвеня 1965 г. У выніку галоўны рэдактар сцэнарна-рэдакцыйнай калегіі А. Куляшоў падпісаў наступнае заключэнне:

«Литературный сценарий „Западня“ представляет собою законченное художественное произведение.

Авторы сценария Василь Быков и Леонид Мартынюк в работе над вторым вариантом учли замечания и пожелания, предъявленные ранее сценарно-редакционной коллегией.

Определилась художественная форма киноновеллы, очень динамичной, яркой в проявлении характеров главных героев; достаточно полно для литературного сценария выписан второй план.

Образы главных героев в этом варианте сценария стали более полнокровными, исчезли длинноты в диалогах, точнее и интереснее обозначились острые драматические ситуации и предполагаемые в режиссерской разработке мизансцены.

В настоящем варианте сжатое и лаконичное изложение событий, насыщенных острыми драматическими столкновениями человеческих характеров, судеб, философий, минимальное жизненное время, отпущенное героям для решения внезапно вставших перед ними проблем, позволяют надеяться на интересное режиссерское решение.

Тема человеческого доверия, жизнестойкости советского общества разрабатываются авторами в кульминационном эпизоде возвращения Климченко.

В финале, когда павшего в бою Климченко торжественно несут с поля боя, звучит жизнеутверждающий пафос героизма простых советских людей, боровшихся с фашизмом и победивших его».

У сваю чаргу галоўным рэдактарам Дзяржкіно БССР Г. Таранам было падрыхтавана, аднак не падпісана наступнае заключэнне:

«Литературный сценарий „Западня“ представляет собою законченное литературное произведение.

Авторы сценария Василь Быков и Леонид Мартынюк в работе над вторым вариантом учли замечания и пожелания, высказанные ранее сценарно-редакционной коллегией.

Определить тему сценария только как военную — значит дать ему, на наш взгляд, самую общую характеристику, в значительной мере даже внешнюю. Сфера, в которой проявляет себя герой „Западни“ — лейтенант Климченко — нравственная, морально-этическая. „Меряется жизнь и смерть большою мерою“, — писал А. Довженко, и эта мера высокой гражданственности положена в основу „Западни“. Это фактически баллада о герое необычайной стойкости, идейной силы и нравственной чистоты.

Случилось обратное — советский офицер во время атаки попал в плен. И не имея сил сломить его физически, враг решил сломить его морально. И дальше произошло почти все так, как и предполагал его следователь — предатель Чернов, отпуская Климченко к своим. Все было так: и штабной офицер, мечущийся по оврагу с пистолетом, были первые слова „Предатель“ и приказ офицера „Взять“ Климченко под стражу.

Но было и то, против чего бессильными оказались и черновы, и фашизм, стоявший за их спинами — сила высокого человеческого доверия. Доверия к тому, кто воевал бок о бок с тобой, кто не мог, не хотел, никогда бы не сумел предать. Проще было не поверить, легче — казнить, тяжелее — взять вину на себя. Люди Климченко выбрали последнее.

При всей исключительности этого случая, он очень правдив. Правдив по чувствам, по неибежности именно такого конца.

Тема человеческого доверия, жизнестойкости советского общества утверждается авторами в кульминационном эпизоде возвращения Климченко.

Авторам удалось строго определить форму киноновеллы. Они отказались от заманчивой возможности дать ответвление от сюжета одноименной повести, чтобы исследовать своих героев в иной обстановке. Герой взят под наблюдение только в моменты жизни, когда он должен принимать сугубо важные решения. И нам кажется, что напряженность будущего фильма будет не чисто сюжетная, а психологическая.

Авторам и режиссеру будущего фильма следует уточнить в режиссерской разработке моменты:

1. Правомерны ли в первом эпизоде (окоп) философские рассуждения о смерти? Ведь солдаты, готовящиеся к атаке, вряд ли будут говорить о том, что грозит каждому из них.

2. Следует точнее решить в режиссерском сценарии сцену возвращения Климченко. Надо объяснить — почему поверили солдаты своему лейтенанту после того, как он побывал в плену, и от его имени вел передачу Чернов.

3. Стоит продумать финальную сцену. Возможно, предложенный в первом варианте сценария финал — Климченко уходит в атаку — будет более ёмок и многозначителен, более точен и оптимистичен по звучанию».

У Дзяржкамітэце Савета Міністраў БССР па кінематаграфіі сцэнарый не зацвярджаўся, але па просьбе Л. Мартынюка быў дасланы на кансультацыю ў Галоўнае ўпраўленне мастацкай кінематаграфіі. Далейшыя перыпетыі яго лёсу былі вядомыя мастацкаму савету «Беларусьфільма» са слоў С. Скварцова: «Второй вариант сценария был наиболее близок к тому, что написал Быков. Он был утвержден коллегией. Он был запрещен нашим Комитетом и потом направлен в Москву. Там его утвердили и дали на него деньги. Замечания знает только Мартынюк». Л. Мартынюк сапраўды ведаў пра заўвагі Масквы, бо быў знаёмы з лістом намесніка начальніка Галоўнага ўпраўлення мастацкай кінематаграфіі Камітэта па кінематаграфіі пры Савеце Міністраў СССР І. Кокаравай і члена сцэнарнай рэдкалегіі Галоўнага ўпраўлення Т. Юрэневай, якія пісалі старшыні Дзяржкамітэта Савета Міністраў БССР па кінематаграфіі Б. Паўлёнку:

«На наш взгляд, рассказ В. Быкова, также как и созданный на его основе сценарий, представляют собой интересное художественное произведение, которое может послужить основой для создания фильма выпускника Режиссерских курсов Л. Мартынюка. Этот вопрос уже много времени тому назад при Вашем согласии был положительно решен Советом режиссерских курсов.

Нас несколько удивила Ваша неожиданная новая позиция по данному сценарию. Насколько нам известно, у Вас до сих пор не было вообще никаких критических замечаний, а сейчас Вы ставите под сомнение произведение в целом. Главное управление, обсуждая сценарий „Западня“, высказало целый ряд пожеланий авторам и режиссеру, которые будут способствовать уточнению смысла данного произведения. Однако, повторяю, нам не известно, чтобы со стороны Комитета Белорусской ССР и киностудии были высказаны ранее какие-либо пожелания и критические советы.

Анализируя сценарий „Западня“, мы гораздо ранее Вашего письма пришли к выводу о том, что данное произведение нуждается в некотором уточнении по смыслу, и у Главного управления имеется договоренность с режиссером фильма Л. Мартынюком об изменении финала сценария и его начальных эпизодов. По нашей рекомендации авторы сценария и режиссер будут заканчивать фильм не смертью героя, а сценами атаки, нового боя, в который идет человек, много переживший, для того, чтобы защищать Родину. Фильм должен стать рассказом о мужестве и стойкости советских солдат, которые превыше всего ставят гражданский долг. Таким образом при этих изменениях фильм, на наш взгляд, будет освобожден от некоторого пессимистического оттенка, который в сценарии имеется.

Главное управление считает, что этими поправками сценарий „Западня“ может быть принят к постановке.

В связи с Вашим письмом нам хочется высказать пожелание, чтобы студия более точно вела работу с авторами и режиссерами, тем более когда это касается таких незаурядных писателей, как В. Быков. Совместными усилиями нескольких редакционных коллегий и режиссерских курсов сначала сценарий был утвержден без каких бы то ни было официальных замечаний, а потом он начинает подвергаться сомнению в целом.

Мы высказываем эти соображения для того, чтобы в дальнейшем не давать повода писательской общественности подвергать нас с Вами основательной критике».

Адзначым, што «нечаканая новая пазіцыя» старшыні Дзяржкіно БССР магла быць абумоўлена тым, што ў гэты час у ЦК КПСС быццам бы абмяркоўвалась шырокамаштабная антыбыкаўская кампанія, якая пачала разгортвацца ў наступным годзе — пасля выхаду ў «Новом мире» аповесці «Мёртвым не баліць». Ва ўсялякім выпадку менавіта такое тлумачэнне са ссылкай на адказнага супрацоўніка ЦК В. Шауру даў праз многія гады рэжысёру «Западни» Б. Паўлёнак, які не ўяўляў, як у такой абстаноўцы можна прадстаўляць у Дзяржкіно СССР фільм, зняты па Быкаву (заўважым таксама, што тры гады пасля выхаду «Западни» Л. Мартынюку не дазвалялі здымаць кіно).

Што ж тычыцца прыведзенага вышэй выказвання С. Скварцова, дык яно прагучала падчас абмеркавання ўжо рэжысёрскага сцэнарыя, прэтэнзіі да якога былі практычна ва ўсіх, у тым ліку аўтара «Пасткі»:

«БЫКОВ. Моему соавтору и режиссеру очень трудно. Это его первая работа. У меня другого видения, кроме изложенного мною в повести, нет. Коллегия правильно определила, что нужно держаться ближе к литературной первооснове. Правда жизни требует одной единственной развязки, концепции.

Нам казалось, что для художественной законченности сценария нужно было какое-то дополнение. Мы это сделали в литературном сценарии. Сейчас герой отделывается легким испугом.

Я думаю, что стоит поднять доработанный и утвержденный вариант литературного сценария.

Особых отступлений в режиссерском сценарии я не вижу. Но там есть некоторые умолчания, которые в фильме не пройдут безнаказанно…».

Такім чынам бачна, што хаця Галоўнае ўпраўленне мастацкай кінематаграфіі і выратавала сцэнарый ад забароны, але разам з беларускім Дзяржкамітэтам па кінематаграфіі прымусіла Л. Мартынюка ўнесці ў рэжысёрскі сцэнарый «Западня (Глазами солдата)» пэўныя змены, аднак і ў такім выглядзе ён не быў прыняты мастацкім саветам. Праз тры дні В. Быкаў напісаў наступны ліст:

«Сценарной коллегии киностудии „Беларусьфильм“

Уважаемые товарищи!

Уезжая в продолжительную командировку и не имея возможности принять участия в очередном заседании художественного совета, хотел бы довести до сведения заинтересованных лиц студии о следующем:

1. С поправками, внесенными в последний вариант сценария „Западня“, согласен.

2. Продолжаю тем не менее считать, что для режиссерского сценария значительно более перспективным является литературный вариант сценария, утвержденный в Главке.

3. Считаю, что размер будущего фильма, определенный как 3 части, недостаточен для данного материала и неизбежно повлечет за собой скороговорку, пагубную для картины. В данном случае совершенно необходима 4-я часть.

С уважением,

30/9–65 г.».

В. Быков

Другі варыянт рэжысёрскага сцэнарыя пад назвай «Западня (Высота 218)» быў разгледжаны мастацкім саветам 11 кастрычніка 1965 г.; падрабязнасці таго пасяджэння не вядомыя, паколькі не захаваўся пратакол. Што ж тычыцца новага варыянта рэжысёрскага сцэнарыя, дык адзначым толькі, што яго фінал зноў быў зменены: Клімчанка разам з ротай пабег у атаку, яго далейшы лёс невядомы. Да таго ж была яшчэ больш скарочана-спрошчана кульмінацыйная сцэна вяртання Клімчанкі: у сцэнарыі няма ніводнай спасылкі, што «офицер в белом полушубке» — гэта ўпаўнаважаны асобага аддзела. Праўда, Л. Мартынюк вярнуў з другога варыянта літаратурнага сцэнарыя наступны фрагмент дыялога:

«Офицер прячет пистолет в кобуру.

— Вы будете отвечать! — смотрит он на Орловца. Орловец:

— Отвечу!».

Але і тут не абышлося без спрошчвання канфлікта.

Між іншым, што тычыцца вобраза асабіста Петухова, дык гэтае пытанне праз паўгода было зноў узнята — ужо падчас абмеркавання мантажа карціны мастацкім саветам «Беларусьфільма» разам з Бюро Саюза кінематаграфістаў БССР. Так, У. Корш-Саблін гаварыў: «Правильно показываете немцев. Но впечатление, что особист еще хуже, больше нечеловек, чем немцы». У сваю чаргу Б. Паўлёнак заявіў: «Не нужен в картине особист. Это вчерашний день и никому не надо». Аднак яму запярэчыў Л. Мартынюк: «Без особиста нет западни. […] Если нет особиста, то Чернов хороший парень и [Климченко] просто отпустили к своим. Люди верят Климченко и в этом смысл нашей картины. А особиста мы не делаем страшной личностью. Просто человек выполняет свой долг». Верагодна, менавіта гэтае абмеркаванне і, у прыватнасці, заўвага старшыні Дзяржкамітэта Савета Міністраў БССР па кінематаграфіі Б. Паўлёнка і прымусілі В. Быкава выступіць з новым лістом:

«Художественному совету и Сценарной коллегии студии „Беларусьфильм“

Недавно я просмотрел неоконченный вариант короткометражной к/картины „Западня“, снятой Л. Мартынюком по моей повести, и считаю необходимым заявить о следующем:

1). Отснятый материал соответствует духу и теме повести, ряд сцен разработаны с должной достоверностью и проникновением в идею произведения;

2). Некоторые сцены страдают от неизбежной при таком размере скороговорки и беглости, что в общем понятно и с моей стороны возражений не вызывает;

3). Я возражаю против попытки заставить постановщика исключить из картины Петухова как образ и истолковать идею фильма любым отличным от повести образом.

20/III–66 г.».

В. Быков, автор повести и соавтор сценария к/ф «Западня».

Карціна была прынятая не толькі на «Беларусьфільме», але і ў Дзяржкіно БССР, затым, 12 красавіка, і Галоўным упраўленнем фільмаў Дзяржкіно СССР, праўда, з некаторымі агаворкамі: «Работа выпускника высших режиссерских курсов Л. Мартынюка в целом заслуживает положительной оценки. […] Главное управление художественной кинематографии […] рекомендует режиссеру Л. Мартынюку дополнительно поработать над звуковым рядом, уточнить ритмический монтаж, а также сократить отдельные планы в начале и середине фильма».

Аднак нечакана праблемы ўзніклі з Галоўкінапракатам, кіраўніцтва якога, выказаўшы шэраг прэтэнзій па фільму, адмовілася выдаваць адпаведнае пасведчанне. Пасля таго, як папраўкі былі ўлічаны, 19 мая карціна ў другі раз была прадстаўлена ў Галоўнае ўпраўленне мастацкіх фільмаў, у якога, зрэшты, з’явілася яшчэ адна прэтэнзія. У Маскву быў камандзіраваны Л. Мартынюк, які ўжо на месцы ўнёс праўкі ў «Западню». Увогуле цікавая статыстыка: «фильм в производстве находился 105 дней, сдача фильма длилась 70 дней».

«Западня» выйшла на экран у лістападзе 1966 г.

Рэцэнзіі: Поляков С. Перед дорогой на большой экран // Знамя юности. 1966. 28 июля; Бондарева Е. Повести и фильмы // Нёман. 1977. № 10. С. 159–160; Ратников Г. На экране — Великая Отечественная // Современное белорусское кино. Минск, 1985. С. 10–111; Бондарава Е. Кінематограф і літаратура: Творы беларускіх пісьменнікаў на экране. Мінск, 1993. С. 85–86.

* * *

У справе матэрыялаў па фільму «Западня» захоўваецца «Либретто сценария», аўтарам якога з’яўляецца Л. Мартынюк, хаця ў машынапісе пазначаны зноў жа два прозвішчы: В. Быков, Л. Мартынюк.

«Западня

Либретто сценария короткометражного фильма (4 части) по одноименной повести Быкова

Отцам и братьям нашим, выстоявшим в борьбе против фашистской Германии, жизнестойкости нашего общества, теме большого человеческого доверия посвящают авторы этот фильм.

Осенью 1943 года на одном из участков Белорусского фронта случилось следующее…

Рота автоматчиков несколько раз безуспешно атаковала хорошо укрепленную фашистскую позицию на Н-ской высоте, которая держала под обстрелом стратегическую дорогу и задерживала наступление наших войск.

Получив подкрепление, рота готовилась к последнему и решающему броску.

После последней неудачной атаки в одном из окопов собрались солдаты взвода лейтенанта Климченко. Но не о бое шел разговор. Прибыло довольствие, сухой паек, а значит, предполагалось наступление. По-разному относятся солдаты к своему пайку, ведь он рассчитан на три дня и, казалось бы, надо умело разделить пайку на три дня. Но это редко кто делает. Ведь для многих эта атака может оказаться последней, и поэтому с шутками и прибаутками солдаты устраивают уничтожение пайка. И никто всерьез не принимает замечаний лейтенанта, который журит своих боевых товарищей за такое „легкомыслие“. В этой сцене чувствуется большая симпатия, особенно старослужащих к молодому лейтенанту. Мы узнаем, что он воюет с ними вместе вот уже целый год. Особенно по-отечески относится к Климченко старый солдат Голанога. Дело в том, что у него такой же сын, который воюет где-то на другом фронте.

Появляется ординарец командира роты и передает Климченко распоряжение явиться на рекогносцировку. По длинным лабиринтам траншей пробирается лейтенант к командному пункту комроты. Солдаты готовятся к предстоящей атаке.

Ротный — капитан Орловец, человек горячий и вспыльчивый, раздосадованный неудачными атаками, только что состоявшимся разговором с командиром батальона, начинает в резких тонах обвинять взвод Климченко за трусость. Лейтенант не выдерживает, и между ними вспыхивает очень резкий разговор о том, кто виноват в том, что взвод Климченко залег. Лейтенанта поддерживают и другие взводные, говоря, что во время наступления надо держать артиллерийский огонь по правому флангу, откуда бьют немецкие крупнокалиберные пулементы, до того момента, пока взвод не подойдет совсем близко к немецким траншеям. Наступает примирение, но отчуждение между ротным и Климченко остается. Орловец говорит о том, как будет проходить атака.

Вначале все было хорошо. Рота вплотную за огневым валом вышла на рубеж, но и на этот раз фланговый пулемент противника не оказался выведенным из строя и перерезал путь наступающим. Тогда, несмотря на шквальный огонь, лейтенант поднимает своих людей, но успевает добежать к немецкой траншее только один.

В рукопашном бою, стараясь спасти своего ординарца, он не замечает подбежавшего к нему сзади немца. Удар прикладом, и Климченко теряет сознание. Когда он пришел в себя, то увидел, что его тащит за ноги по траншее немец. Видимо, он решил, что советский офицер убит. Немец хотел уж было дострелить Климченко, когда в траншее появился немецкий офицер. Так лейтенант оказался плененным.

Его вели все глубже и глубже в тыл. Немецкие солдаты с удивлением рассматривали его. В 1943 году наших пленных было уже мало, и для немцев советский офицер казался диковинкой. Потом его куда-то везли на машине, и вскоре он оказался в немецком пропагандистском отделе. Его здесь перевязали, предложили поесть, закурить. Климченко решил молчать. Но велико было его удивление, когда молодой и очень симпатичный немецкий офицер начал с ним разговор на чистейшем русском языке. Разговор на первый взгляд очень задушевный, откровенный, в котором офицер Чернов старался дать понять, что он хочет спасти жизнь Климченко. Чернов, словно паук, плетет вокруг лейтенанта свою паутину, но все оказывается напрасным. Не выдержав, он даже при своем начальнике, который зашел поинтересоваться, как идет допрос, бьет Климченко за то, что тот отказывается от сигарет, предложенных немцем.

Тогда Чернов идет на шантаж, говоря, что если Климченко не выступит с обращением по радио к своим солдатам, то это сделает сам Чернов. Климченко неумолим. Чернов, унижаясь, просит его пойти на предательство. И мы понимаем, что в этом предательстве Чернов хочет найти оправдание своему предательству, которое он совершил когда-то из-за малодушия и боязни смерти и из-за своей морали, что надо приспосабливаться в жизни в зависимости от сложившихся обстоятельств.

Но ни эти разговоры, ни жестокое избиение не могут сломить духа Климченко.

И вот ночью, запертый в кузов, железный ящик машины, он слышит слова передачи от его имени, которую сфабриковал Чернов.

Утром его выводят из машины, связывают и куда-то ведут. Постепенно Климченко понимает, что они приближаются к передовой.

Звякает за спиной Климченко затвор взведенного пулемета и Чернов приказывает лейтенанту идти в поле, к своим.

Лейтенант идет, но немцы не стреляют. Они знают о страшном замысле, о страшной мести, которую приготовил советскому офицеру Чернов. Понимает это и Климченко, но он верит в то, что люди, с которыми он воевал, не смогут и подумать, что он предатель. И все же некоторые поверили.

Разъяренный случившимся ЧП, Орловец даже влепил лейтенанту в ухо. Но когда тут же получил в ответ и увидел Климченко плачущим, он понял все. Поняли это даже те солдаты, которые кричали на него: трус! предатель!

Но законы войны суровы — каждый человек, попавший в плен, должен предстать перед трибуналом.

И если соладты и ротный поняли, что случилось великое несчастье, особенно в тот момент, когда лейтенант, видя опущенные головы солдат, схватил автомат и один бросился на высоту и, дрогнув и поняв его порыв, за ним побежали остальные, то исполнитель устава и закона — капитан из особого отдела Петухов не может оставить этот случай без расследования. Но делает он это грубо, не учитывая того состояния, в котором находится лейтенант и люди капитана Орловца. Эта грубость окончательно ставит комроты на сторону Климченко, он его защищает, он говорит, что пошлет его сейчас вместе со всеми в атаку, и поэтому между ним и Петуховым вспыхивает резкий разговор. Но когда на сторону лейтенанта становятся все солдаты, Петухову ничего не остается, как уйти.

Рота готовится к атаке. Солдаты наспех одевают Климченко, дают ему оружие, кто-то передает самокрутку.

И вот рота вновь идет на высоту. И по тому, как бегут солдаты на врага, мы понимаем, что таких людей ничто уже не может остановить, что эти солдаты дойдут до Берлина.

(В. Быков) (Л. Мартынюк)».

* * *

Стар. 144. Фойер! — Огонь! (Ням.) Стар. 145. Майн гот! — Мой бог! (Ням.)

Стар. 152. Хальт! Шиссен будэм делайт! — Стой! Страляць будзем делайт! (Скаж. ням.)

Стар. 153. Абшнайден кнопфе! — Расшпіліцца! (Скаж. ням.)

Двое в ночи

Киносценарий по повести «Сотников» (стар. 160)

Друкуецца ўпершыню паводле машынапісу, які захоўваецца ў Архіве В. Быкава (Гродна).

Можа быць датавана 1972 г.

В. Быкаў ніколі публічна не прыгадваў той факт, што напісаў кінасцэнарый па аповесці «Сотнікаў», які быў створаны па просьбе кінарэжысёра І. Дабралюбава. Праца была пачата ў першай палове 1972 г., на гэта ўказвае ліст галоўнага рэдактара к/с «Беларусьфільм» М. Лужаніна ад 22 мая 1972 г.: «Посылаем договор на „Сотникова“. […] Просим сообщить время окончания работы. Желательно всячески ускорить сдачу сценария».

Сцэнарый падрыхтаваны не пазней ліпеня 1972 г., ва ўсялякім выпадку гэта вынікае з тэлеграмы І. Дабралюбава: «…экземпляр сценария взят сценарной коллегией студии находится мной Новополоцке Таран обещал сообщить мне срок заседания редколлегии „Сотникова“ необходимо запускать этом году […] Добролюбов». І тады ж, у ліпені, В. Быкаў атрымаў яшчэ адну тэлеграму з «Беларусьфільма»: «Связи необходимостью дополнительной консультации обсуждение вашего сценария откладывается дату обсуждения сообщим дополнительно уважением Таран».

Між іншым заўважым, што І. Дабралюбаў хваляваўся, што нехта з рэжысёраў таксама звернецца да В. Быкава з аналагічнай прапановай — ён пісаў: «Чует сердце, что после появления целого каскада статей про тебя и про твое творчество к тебе полетят нарочные и предложения по сценариям. Верю, что „Сотникова“, кроме меня, делать никто не будет. Верю тебе и твоему слову. Какого авторитета и силы бы ни были кинематографические предложения». І ўжо значна пазней прыгадваў: «Давным-давно […] я прочел только что опубликованную в журнале повесть Василия Владимировича Быкова „Сотников“. Потрясенный, я тут же сел в свою машину и помчался в Гродно к Василию Владимировичу. Приехал, встретились друзья-товарищи.

— Хочу снимать, — говорю.

Я так волновался, что, как сказал Вася, у него на кухне „поставил мировой рекорд“ по количеству выпитого кофе. А он спокойно сказал:

— Ладно, напишу сценарий. Лично для тебя напишу.

И через некоторое время появляется оглушительный сценарий — „Сотников“.

Я с ним туда — меня оттуда, я сюда — меня туда. Водили здесь по всем кабинетам, вплоть до самого верха, в Москве — по Госкино, и кто-то такой ловкий, гадкий, мерзкий лейбл приклеил: мол, это сценарий не о Великой Отечественной войне, а „о гражданской войне в период Отечественной“. Вот так.

В общем, выгнали отовсюду, не дали снимать, не вышло у нас с Быковым ничего.

Вскоре звонит мне Вася и сообщает, что ленинградский драматург с московским режиссером будут делать картину по этой повести. Решение Госкино. Вот и все. Оторвали у меня кусок сердца и отдали в другие руки».

Заўважым таксама, што В. Быкавым былі падрыхтаваны, як мінімум, дзве рэдакцыі кінасцэнарыя — на гэта ўказваюць не толькі істотныя праўкі ў сцэнарыі, але і тэлеграма А. Асіпенкі, які, змяніўшы на пасадзе галоўнага рэдактара студыі М. Лужаніна, у сярэдзіне верасня запрашаў аўтара «Сотнікава» прыехаць на кінастудыю для «разговора о сценарии», а таксама наступны яго ліст: «Учитывая Вашу просьбу, киностудия „Беларусьфильм“ продлевает срок сдачи сценария „Сотников“ до 25 октября 1972 года». Ужо ў лістападзе А. Асіпенка паведамляў: «Ваш сценарий „Сотников“ направлен на утверждение в Главное управление художественной кинематографии 21 ноября 1972 г.». Такім чынам, другая рэдакцыя сцэнарыя напісана не пазней лістапада 1972 г.

Адзначым таксама, што пратаколы абмеркавання сцэнарыя В. Быкава не захаваліся. У Архіве В. Быкава (Гродна) зберагаецца толькі ліст І. Дабралюбава, з якога вынікае, што сцэнарый не выратавала нават умяшальніцтва сакратара ЦК КПБ А. Кузьміна:

«Вот уже несколько дней, как стало известно, что Госкино закрыло нашего „Сотникова“. Письма-заключения они еще не прислали, так что я не знаю и не могу тебе точно сообщить ту формулировку, которую пристегнули к сценарию. Да и в этом ли дело? Какая бы ни была формулировка, а сценария в производстве нет и картины не будет.

Насколько я огорчен, один бог знает.

Знаю, что к Ермашу ходил Александр Трифонович, но и из этого ничего не вышло. Видно, где-то в более высоких инстанциях произошли какие-то изменения. По отношению к сценарию».

Назва кінасцэнарыя, мяркуем, невыпадковая: вядома, што назва «Сотнікаў» дадзена аповесці ў рэдакцыі часопіса «Новый мир», аўтарская ж назва — «Ліквідацыя». Былі і іншыя варыянты, якія В. Быкаў пакінуў на апошнім аркушы аўтапераклада аповесці на расийскую мову, у тым ліку — «Две судьбы». Да таго ж, па словах А. Пяткевіча, пісьменнік гаварыў, што адна з папярэдніх назваў была «Двое ўначы»: «Я яшчэ сказаў Быкаву, — распавядаў А. Пяткевіч, — што гэта добрая назва, паколькі тут адзначана, што абодва — і Сотнікаў, і Рыбак — аднолькавыя» (між іншым, быў яшчэ адзін варыянт, па сутнасці, з той жа самай унутранай матывацыяй — «Рыбак і Сотнікаў»). Хоць, безумоўна, такая назва падаецца не зусім арыгінальнай, бо выклікае асацыяцыі з вядомай аповесцю рускага пісьменніка Э. Казакевіча «Двое в степи» (1948).

Экзэмпляр сцэнарыя захаваўся ў Архіве В. Быкава (Гродна) — 67 машынапісных і 2 рукапісныя старонкі са шматлікімі праўкамі, рукапіснымі і машынапіснымі ўклейкамі. На першай, машынапіснай старонцы пазначана імя аўтара, ніжэй назвы «Двое в ночи» — «Киносценарий по повести „Сотников“». На другой, уверсе, двойчы напісана сінімі чарніламі — «Двое в ночи», ніжэй ідуць перакрэсленыя чарнавая і затым чыставая рэдакцыі ўступу: «Это древняя, как мир, история…» і г. д. па тэксце.

Сцэнарый значна папраўлены В. Быкавым, аднак у першую чаргу звяртаюць на сябе ўвагу праўкі, на якія пісьменнік хутчэй за ўсё вымушаны быў пайсці, бо асобныя месцы ў сцэнарыі адзначаны алоўкам (вертыкальнай лініяй побач), і малаверагодна, што гэта зроблена В. Быкавым — магчыма, рэдактарам з кінастудыі, бо наўрад ці аўтар такім чынам самацэнзураваў свой твор; да таго ж практычна ўсе праўкі і ўстаўкі зроблены В. Быкавым сінім чарнілам двух адценняў, аловак жа для гэтай мэты ім практычна не выкарыстоўваўся. Падругое, сустракаюцца праўкі відавочна нелагічныя. Гэта тычыцца раптоўнага з’яўлення ў сцэнарыі вялікай колькасці немцаў, якія замяняюць перакрэсленых аўтарам паліцаяў (колькасць якіх, адпаведна, адразу памяншаецца), што падчас прыводзіць да нестыкоўкі асобных планаў сцэнарыя. Так, напрыклад, на двор да Дзёмчыхі, згодна з першай рэдакцыяй, прыходзяць тры паліцаі (10-ы раздзел), аднак В. Быкавым выпраўлена — «несколько немцев» і праз тры абзацы: «немцы уже вошли в сени». Паліцаі тут нават не згадваюцца, аднак размову «немцы» вядуць на рускай мове, і нават вядома імя аднаго з іх — Стась (праўда, далей у гэтым жа раздзеле В. Быкаў не выправіў «паліцаяў» на «немцаў»). Таксама паспешліва ўпісаны ў эпізод «гер Будила», пазнейшая характарыстыка якога («здешний палач. Это был буйволоподобный двухметрового роста детина с обезьяньей мордой и длинными руками») выкрэслена, відаць, з той прычыны, каб прама не ўказваць на «тутэйшасць» ката. Новыя персанажы-немцы з’явяцца і ў далейшым (напрыклад, падчас допыту Сотнікава Партновым у канцылярыю ўвойдзе шэф СД і паліцыі бяспекі), хоць іх няма ў аповесці і не было ў першай рэдакцыі сцэнарыя. Гэтае, падчас нічым неапраўданае, умяшальніцтва ў драматургічны твор было б цяжка матываваць, калі б ні прыведзенае вышэй сведчанне І. Дабралюбава:

«…кто-то такой ловкий, гадкий, мерзкий лейбл приклеил: мол, это сценарий не о Великой Отечественной войне, а „о гражданской войне в период Отечественной“».

Відаць, менавіта наяўнасць паліцаяў і ўказвала цэнзарам на матыў грамадзянскай вайны ў сцэнарыі. Трэба думаць, з-за гэтага аўтар і пачаў «пазбаўляцца» ад паліцаяў. Заўважым, што яшчэ падчас падрыхтоўкі аповесці да друку і ў прыватнасці пры яе абмеркаванні на рэдкалегіі часопіса «Полымя» 17 жніўня 1970 г. І. Пташнікаў закінуў аўтару «Сотнікава» папрок, быццам у творы «занадта многа нашых. Мала немцаў», а А. Вялюгін адзначыў, што «ў Б[ыкава] змаганне з 3[-яй] сілай як у грамадзянскую вайну — быў Камінскі, быў Гіль […]». Але ў той раз падобныя прэтэнзіі не мелі сур’ёзных наступстваў, хаця П. Кавалёў і І. Пташнікаў, абагульняючы заўвагі па аповесці, звярталіся да яе аўтара: «Хацелася, каб Вы абавязкова паказалі больш галоўных віноўнікаў усёй трагедыі — фашысцкіх захопнікаў, а не мясцовую паліцыю: вядома, што паліцаі былі толькі фашысцкімі паслугачамі і г. д.». І хаця В. Быкаў побач з гэтым пунктам пазначыў алоўкам «болей немцаў», аднак колькасць немцаў ён павялічыў толькі ў сцэнарыі.

Што тычыцца заўваг кінацэнзараў, дык не выключана, што менавіта яны прымусілі пісьменніка пазбавіцца і ад аднаго з эпізадычных персанажаў: паліцая па прозвішчу Тарасюк (замест яго паўсюль упісаны паліцай Стась). Справа ў тым, што ў сцэнарыі (таксама як і ў аповесці) ёсць ужо адзін адмоўны персанаж з украінскім прозвішчам — усё той жа Стась Гаманюк. Пасля публікацыі ў 1966 г. у «Новом мире» аповесці «Мёртвым не баліць» В. Быкаву працяглы час ставілі ў віну «пространные намеки с попыткой противопоставить украинцев белорусам, утверждение, будто бы все украинцы чуть ли не с раскрытыми объятиями встречали гитлеровцев». І таму, па сведчанні былога прадстаўніка Галоўліта СССР У. Соладзіна (у 1961–1991 гг. узначальваў аддзел па кантролю грамадска-палітычнай і мастацкай літаратуры), «у прозе Васіля Быкава асабліва адсочваліся суадносіны „станоўчых“ і „адмоўных“ герояў па нацыянальных прыкметах: колькі і якіх рускіх, беларусаў, украінцаў». У. Соладзін прызнаваўся: «По „сигналу“, поступившему из украинского Лита, ЦК посадил наш Главлит „на подсчет украинских фамилий в повестях Василя Быкова. И что вы думаете, — сидели, считали!..“». І калі ў аповесці «Сотнікаў» галоўлітаўскія цэнзары ці не даглядзелі, ці проста пакінулі без ўвагі ўкраінскія прозвішчы адмоўных персанажаў, дык у кінасцэнарыі цэнзура, відаць, праявіла большую пільнасць: Тарасюк аўтарам быў выкраслены.

Сярод іншых істотных правак, зробленых В. Быкавым у сцэнарыі «Двое в ночи», вылучаюцца наступныя:

Стар. 160. Пролог. — «Пролог», трэба думаць, быў дапісаны Быкавым пазней, бо адрозніваецца шрыфтом асноўнага машынапісу; да таго ж парушана нумарацыя аркушаў — 1-ы раздзел, які ідзе пасля «Пролога» (памерам у два аркушы), пранумараваны, пачынаючы з адзінкі.

Стар. 164. — А ты откуда знаешь? […]

— Пройдет, конечно. Только бы до жилья дотопать. А то… Такой славный хуторок был! Ах, сволочи, сволочи!.. — Увесь гэты фрагмент, надрукаваны на іншай друкарскай машынцы, уклеены.

Стар. 165. — Вот, узнаешь? Гузаковский маслозаводик-то. Одни головешечки да кирпич.

— Это до меня еще.

— Ах, до тебя. Это мы с группой Лукашкина постарались. В декабре. И мост на Ислянке. В одну ночь — два объекта. Тих!.. Что такое?.. — Рукапісная ўстаўка (на асобным кавалачку паперы) замест закрэсленага ў машынапісе: «— Вот за пригорочком и Гузаки. Уж там что-нибудь… Тихо!»

Стар. 167. — Мы не полицаи, чтоб требовать водки. — Дапісана. Наступны сказ: «— Что ж, обойдемся без водки» закрэслены, відавочна, з-за таго, што гэты фрагмент (пачынаючы з фразы: «— Догадываешься, кто мы?») адзначаны алоўкам.

Стар. 169. — Это еще как посмотреть, — сказал старик. — Своим я не враг. — У машынапісе:

«— Смотря кому враг, — твердо сказал старик.

— Своим. Русским.

— Своим я не враг», але папраўлена.

Стар. 169. — Кто стрелял? Наши?

— В тот раз полицаи. Водки требовали.

— Нам водки не надо… Корова есть? — У машынапісе:

«— Кто стрелял?

— А такие, как вы. Водки требовали.

— Да-а… Корова есть?», але папраўлена, відаць, з-за таго, што дыялог адзначаны алоўкам.

Стар. 170. То полицаи, то немцы. — Дапісана.

Стар. 170. …к стенке вон ставят… — Дапісана ўверсе над закрэсленым: «водки требуют». Гэтая фраза жонкі старасты таксама адзначана алоўкам.

Стар. 173. Он не боялся умереть в бою, но он страшился своей беспомощности. […] У него было две обоймы патронов, девять пуль он пошлет по немцам, десятую пустит в себя. — Рукапісны тэкст уклеены.

Стар. 180. Несколько немцев… — Напісана замест закрэсленага ў машынапісе: «Трое полицаев».

Стар. 180. Снизу доносились голоса, немцы уже вошли в сени. — У машынапісе: «Снизу доносились голоса полицейских и Демчихи», але папраўлена.

Стар. 180. …и Рыбак испуганно покосился на него. — Далей зроблена дапіска (злева ад тэкста): «Рыбак: Держись! Держись, может еще пронесет. Кажется, они не за нами», але закрэслена алоўкам.

Стар. 181. — Яволь, гер Будила! — Дапісана. Стар. 181. …ярился Будила. […]

Только бы не обнаружил их тут — и не погубил детей и эту несчастную женщину. — Рукапісная ўклейка.

Стар. 182. С поднятыми руками они стояли возле дымохода, и Сотников кашлял — теперь можно было не сдерживаться. […]

Почему они забрались сюда, почему зашли в эту деревню, почему не погибли в поле, когда их было лишь двое? — Рукапісная ўклейка.

Стар. 182. Два полицая и немец шарили… — У машынапісе: «Два полицая шарили», але папраўлена.

Стар. 183. — Не переломают — за нас Германия, чмур! […] Из хаты вытащили Демчиху. — Рукапісная ўклейка.

Стар. 183. — Швейг! — гаркнул фельдфебель, и старший полицай подскочил к женщине. — Дапісана.

Стар. 184. Местечковой улицей они подъезжали к зданию СД и полиции. […]

Вдруг связанными руками он дернул из ее рта кляп. — Рукапісная ўклейка.

Стар. 184. — Ты что! Ты что, чмур! — взревел Будила… — У машынапісе: «взревел старший полицай», але папраўлена.

Стар. 184. Больше здесь никого не было, и, не сдержавшись, Сотников простонал, громко и протяжно. […]

Конечно, решимости у него хватало, но вот как быть, если не хватит выдержки и простой физической силы? — Рукапісная ўклейка.

Стар. 186. Широко распахнулась дверь, и в канцелярию быстрым шагом вошел шеф СД и полиции безопасности. […]

— Каждый пропадает за себя, — сказал Сотников. — Рукапісная ўклейка.

Стар. 187. — Ты мне брось эту агитацию! — Напісана замест закрэсленага ў машынапісе: «— Так хватит играть в прятки!»

Стар. 187. Если мне петля, то тебе будет хуже. — Напісана замест закрэсленага: «Вы сами должны понимать, чем рискуете».

Стар. 188. — Нет! […]

— Ах так? Будилу — ко мне! — Рукапісная ўклейка.

Стар. 188. …уже знакомый ему Будила. Войдя, он плотоядно осклабился при виде очередной… — Напісана замест закрэсленага: «здешний палач. Это был буйволоподобный двухметрового роста детина с обезьяньей мордой и длинными руками. Войдя, он сразу нацелился на свою».

Стар. 188. …ходь ко мне! Ужо я перемацаю твои косточки, большевистская гнида! — Напісана замест закрэсленага: «большевистская гнида!»

Стар. 195. — Я им послужу! […]

— Да, брат, у тебя ветер в голове и никаких принципов. — Рукапісная ўклейка.

Стар. 195. — Зато у тебя их чересчур много! — Дапісана.

Стар. 195. …чихая на все и всякие принципы, и думает, как спасти свою голову. — Дапісана.

Стар. 198. Батька мужик был, а он на учителя выучился. А теперь вон новой власти как служит! — Напісана замест закрэсленага:

«Против бога, бывало, по деревням агитировал. Да так складно». Гэты фрагмент дыялога таксама адзначаны алоўкам.

Стар. 199. …еще один сюрприз — этот староста. Кажется, свой человек, а вчера они видели в нем врага. И просчитались. — Напісана замест закрэсленага: «неловко все же получается с этим старостой. Кажется, мы в нем едва не ошиблись. Но что теперь делать?»

Стар. 199. Немцы построили всех и повели в карьер, где глину брали. Выскочила я… — Дапісана.

Стар. 199. «Ни за что не ходи, — говорит, — прячься». […]

Особенно Будила этот. Руки мне все выкручивал… — Рукапісная ўклейка і асобны аркуш з рукапісным тэкстам.

Стар. 204. Здесь было полно немцев, которые куда-то собирались, заряжали оружие. […] Это была овца старосты, брошенная им в кустарнике. — Дапісана побач з тэкстам.

Стар. 204. Рассматривая двор и немцев, рядом… — У машынапісе: «на их пути встали полицаи. Следом», але папраўлена.

Стар. 204. …язвительно намекнул Будила. — У машынапісе: «коренастый мордатый полицай», але папраўлена.

Стар. 204. На крыльцо из помещения тем временем… — У машынапісе: «помещения полиции», але папраўлена.

Стар. 204. …пять или шесть немцев в фуражках… — У машынапісе: «два или три немца в фуражках», але папраўлена.

Стар. 204. Немцы во дворе притихли. — У машынапісе: «полицаи», але папраўлена.

Стар. 204. Первым шагнул на ступеньки шеф СД с маленькой… — Напісана замест закрэсленага: «видный плечистый полицай с маленькой».

Стар. 205. Шеф обернулся к Портнову, который шел следом. […]

— Это есть ерклёрунг — просьба, — пояснил Портнов. — Дапісана.

Стар. 205. — Марширен, марширен! — бросил шеф, натягивая перчатки и сходя со ступенек на снег. — Дапісана.

Стар. 205. — Стась!

Стась подскочил к Демчихе… — У машынапісе: «— Тарасюк! Полицай, вязавший Рыбака, подскочил к Демчихе», але папраўлена.

Стар. 206. — Врешь! Стась!!

Стась, наготове стоявший за спиной… — У машынапісе не Стась, а Тарасюк, але папраўлена.

Стар. 206. — Готово! — сказал Стась. — У машынапісе — «Тарасюк».

Стар. 206. Площадь была оцеплена густым рядом немецких солдат. — Дапісана.

Стар. 207. Немецкий солдат с помощью Рыбака… — Напісана замест закрэсленага: «Рыбак и еще один полицай».

Стар. 207. …что-то скомандовал шеф, и немец, ведший Сотникова… — У машынапісе: «что-то скомандовал Будила, и полицай, ведший Сотникова», але папраўлена.

Стар. 207. Будила и немцы… — У машынапісе: «Полицаи», але папраўлена.

Стар. 208. Шеренга стоявших в оцеплении немцев замерла. — Дапісана.

Стар. 208. На коленях он отполз в сторону и с усилием встал. — Дапісана.

Стар. 209. Но Рыбак не обращает на них внимание, он оглядывается по сторонам. — Дапісана.

Стар. 210. …подпоясываясь, выходит немец. — У машынапісе: «кто-то выходит», але папраўлена.

Стар. 210. Черт, неужели нельзя и умереть? Неужели и умереть нельзя? Да что же это такое?.. — Дапісана побач з тэкстам.

Стар. 210. Взгляд Рыбака в совершенной растерянности скользит по доскам уборной, опускается вниз. На лице его замешательство, в глазах безысходность.

Выхода для него нет. — У машынапісе: «Взгляд Рыбака напоследок мечется в бессилии по доскам уборной, опускается вниз. На лице его страх и замешательство. В глазах застывает страх и безысходность», але папраўлена і дапісана.

Волчья стая

Киносценарий (стар. 211)

Друкуецца ўпершыню паводле машынапісу, які захоўваецца ў фондзе к/с «Беларусьфільм»: БДАМЛМ. Ф. 112. Воп. 1. Адз. зах. 1083. Арк. 119–189.

Датуецца 1974 г.

Літаратурны сцэнарый фільма «Волчья стая» (рэжысёр Б. Сцяпанаў) мае тры варыянты, другі напісаны В. Быкавым пасля заўваг, зробленых сцэнарнай рэдкалегіяй «Беларусьфільма» падчас пасяджэння 21 сакавіка 1974 г. Пратакол гэтага пасяджэння, мяркуючы па ўсім, быў перададзены В. Быкаву, таксама як і наступнае заключэнне:

«Ретроспекции, имеющиеся в сценарии, носят иллюстративный, информационный характер и не способствуют обогащению эмоционального звучания сценария. Некоторые из них вообще излишни. Следует их либо полностью переосмыслить, либо исключить, переведя заключенную в них информацию в диалог персонажей.

Нуждаются в углублении характеристики героев, о судьбах и взаимоотношениях которых хотелось бы узнать полнее. В частности, не ясна предыстория отношений Клавы, Платонова, Левчука.

В начальных эпизодах сценария хотелось бы ярче подчеркнуть отношение партизан к Клаве — женщине и будущей матери.

В финале уточнить эпизод, в котором партизаны предпринимают попытки спасти Клаву и ее ребенка, четче объяснить мотивы поступков Левчука, усилить роль деда Грибоеда, подчеркнув момент его самопожертвования, показать гибель Клавы.

На взгляд сценарной редакционной коллегии, не вызывается необходимостью появление предателя-полицая.

Хотелось бы, чтоб автор продумал характер закадровых размышлений Левчука перед встречей со спасенным им человеком».

Другі варыянт сцэнарыя быў падрыхтаваны В. Быкавым, магчыма, на пачатку красавіка 1974 г. і, відаць, не выклікаў асаблівых пярэчанняў на «Беларусьфільме»:

«Заключение

киностудии „Беларусьфильм“ по литературному сценарию

В. Быкова „Волчья стая“

…Тридцать лет искал Левчук человека, о котором знал лишь одно — сам рискуя жизнью, спас его, новорожденного, в суровую годину партизанских сражений. И вот он находит улицу, дом, квартиру… А память неотвратимо и властно воскрешает грозные дни минувшего, заставляет вновь и вновь их пережить.

Сегодняшний день, в который врывается прошлое, — в сценарии В. Быкова не просто прием для завязки действия, а та непрерывающаяся „связь времен“ в душе героя, свято хранящего память о товарищах по оружию, нравственный кодекс жизни не только в грозные годы испытаний, но и сегодня, для всех… Историю, рассказанную автором, делают значительной, наполняют высоким смыслом его герои, люди, к которым сразу проникаешься доверием, с которыми вместе переживаешь.

В. Быков знакомит нас с характерами своеобразными, незаурядными, и в то же время такими обычными, живыми, неповторимыми.

…Немногословный, чуть угрюмый и по-крестьянски находчивый Левчук, от которого вроде и трудно ждать подвига, но который в любой момент готов на самые тяжкие испытания; дед Грибоед — фигура полная трагизма и вместе с тем глубокой народной мудрости и благородства; „Партизанская Мадонна“ Клава — олицетворение любви, материнства и беззаветного мужества; каждый со своей судьбой, своей мерой любви и ненависти, с верой в Победу над волчьей стаей… Их нельзя не полюбить.

Все это позволяет надеяться на то, что на основе этого сценария может быть создано интересное, значительное произведение для экрана.

Главный редактор киностудии „Беларусьфильм“ А. Осипенко

Редактор фильма Л. Поздняк

16. IV.74.»

У сваю чаргу Галоўная сцэнарная рэдакцыйная калегія Дзяржкіно СССР у асобах галоўнага рэдактара Д. Арлова і галоўнага рэдактара групы ваенна-патрыятычнага фільма Ю. Платонава дазваляла запуск у рэжысёрскую распрацоўку сцэнарый В. Быкава, але з улікам наступных прапаноў:

«а) прояснить судьбу партизанки Клавы после того, как она оставляет группу Левчука; б) диалоги с участием Грибоеда приблизить к русскому тексту: многие слова и выражения могут оказаться непонятными для массового зрителя; в) сцена с волками ничего не добавляет образу главного героя, не разбивает сюжет. Одновременно она вносит путаницу и в без того сложную систему ретроспекций. Предлагаем авторам обойтись без этого эпизода, одновременно сменив название сценария».

Мяркуючы па ўсім, сам В. Быкаў застаўся незадаволены кінастужкай — яшчэ падчас здымак ён пісаў П. Панчанку: «Цяпер вось па ёй [па аповесці. — Рэд.] здымаюць фільм у Пастаўскім раёне, але фільм, як заўжды, цягне ўсё на слабіну, — на звычайнасць. Нядаўна быў там, толькі вярнуўся». А ў лісце да В. Аскоцкага прызнаваўся: «…все лето возился в кино, которое надоело хуже театра».

Фільм быў прыняты дырэкцыяй к/с «Беларусьфільм» 3 сакавіка 1975 г. Выйшаў на экран 17 лістапада 1975 г. (у 1976 г. дубляваны на беларускую мову).

Рэцэнзіі: Бабкова А. Сцежкі да перамогі // Літаратура і мастацтва. 1974. 1 лістап.; Демушкин Е. В ответе за будущее // Литературная газета. 1974. 13 дек.; Мацкевич А. Герои повести — герои экрана // Советская культура. 1974. 10 дек.; Крупеня Я. Сцвярджэнне мужнасці і дабраты // Звязда. 1975. 13 лістап.; Николаев В. Недосказанная история // Советский фильм. 1975. № 10. С. 18–19; Хлоплянкина Т. Волчья стая // Спутник кинозрителя. 1975. № 11. С. 2; Фрольцова Н. Люди и волчья стая // Вечерний Минск. 1975. 21 нояб.; Егоров А. Поиски и потери // Советская культура. 1975. 25 нояб.; Подберезский Г. Испытание огнем // Сельская газета. 1975. 5 дек.; Аграновский Э., Козак А. Выбор // Заря (г. Брест). 1975. 5 дек.; Рунин Б. Четверо против волчьей стаи // Советский экран. 1975. № 20. С. 3–4; Байран М. Роздум пасля сеанса // Літаратура і мастацтва. 1976. 19 сак.; Бондарева Е. Киногод-75: заметки критика с четвертого смотра-конкурса работ киностудии «Беларусьфильм» // Вечерний Минск. 1976. 12 мая; Дубоўскі М. Без пэўных пазіцый // Літаратура і мастацтва. 1976, 3 верас.; Савицкий Н. Дорогами войны // Советская культура. 1976. 2 нояб.; Бондарева Е. Повести и фильмы // Неман. 1977. № 10. С. 162–164; Бобкова А. Зритель есть зритель // Знамя юности. 1978. 13 июня; Аронов А. Кто входит в наш дом? // Московский комсомолец. 1980. 16 марта; Зайцава Л. Жанр у экранізацыях сучаснай прозы: Аповесці В. Быкава ў кіно // Весці АН БССР. Серыя грамадскіх навук. 1981. № 4. С. 90–91; Смаль В. Человек. Война. Подвиг. Минск, 1979. С. 118–119; Зайцева Л. Жанровая палитра белорусского кино. Минск, 1983. С. 10–11; Маматова Л. Ветви могучей кроны. М., 1986. С. 35–42, 67–68; Ратников Г. На экране — Великая Отечественная // Современное белорусское кино. С. 114–117; Гісторыя кінамастацтва Беларусі: у 4 т. Т. 2. С. 127–130.

У фондзе к/с «Беларусьфільм» у папцы з матэрыяламі па фільму «Волчья стая» захоўваецца тры рэдакцыі літаратурнага сцэнарыя. Першая — аўтарызаваны машынапіс (58 старонак; БДАМЛМ. Ф. 112. Воп. 1. Адз. зах. 1083. Арк. 1–58) з нязначнымі праўкамі, зробленымі чорным чарнілам; уверсе першай старонкі, па цэнтры, напісана (але не В. Быкавым): «Волчья стая», злева ўверсе: «[неразб.] принят. Заявка утверждена 21/III–74 г.». Другая рэдакцыя — аўтарызаваная машынапісная копія з нязначнымі праўкамі, зробленымі сінім чарнілам (58 старонак; там жа, арк. 59–118); на першай старонцы надрукавана: «В. БЫКОВ», ніжэй: «ВОЛЧЬЯ СТАЯ Киносценарий», яшчэ ніжэй рукой В. Быкава напісана: «2-й вариант»; злева ўверсе службовая памета ад рукі: «[неразб.] обсужден. [неразб.] Принят. Перед отправкой в Главк на утверждение внести исправления, высказанные коллегией»; злева пасярэдзіне подпіс І. Шамякіна і дата:

«9. IV.74 г.»; унізе: «вх. 4 8/IV–74»; на наступнай старонцы злева ўверсе службовая памета ад рукі: «Утвержден на редсовете 12[?]/IV.74 г. Принят». Трэцяя рэдакцыя — таксама машынапіс (70 старонак; там жа, арк. 119–189); на першай старонцы надрукавана: «В. БЫКОВ», пасярэдзіне: «„ВОЛЧЬЯ СТАЯ“», ўнізе: «„Беларусьфільм“ — 1974 г.»; злева ўверсе службовая памета ад рукі: «Вариант [неразб.] Госкино СССР. 17/IV–74 г.». Пры параўнанні гэтых варыянтаў, акрамя не надта істотных стылёва-лексічных разыходжанняў, звяртаюць на сябе ўвагу наступныя тэксталагічныя змяненні, зробленыя аўтарам:

Стар. 212. На одной из этих табличек он вдруг видит: «ул. Космонавтов», и лицо его прояснется. — У першай рэдакцыі далей ішло з новага абзаца: «Ну вот и нашел, — думает он. — Теперь где-то тут, близко…» (1-я рэдакцыя (I). БДАМЛМ. Ф. 112. Воп. 1. Адз. зах. 1083. Арк. 2; 2-я рэдакцыя (II), там жа, арк. 62; 3-я рэдакцыя (III), там жа, арк. 121).

Стар. 212. Постепенно созерцательное выражение на его лице сменяется нетерпением и озабоченностью. — У першай рэдакцыі далей ішло з новага абзаца: «Значит, тут где-то. Интересно, кто ему откроет? Если бы сам… Хотя разве узнаешь его? А может, и узнаешь! Наверное же, чем-то похож на отца, а отец-то помнится хорошо. Высокий, белокурый, глаза спокойные… Капитан Платонов!» (I, арк. 2; II, арк. 62; 3-я рэдакцыя (III), там жа, арк. 121).

Стар. 212. Какой тут указан корпус? — У першай рэдакцыі: «Какой тут племяш указал мне корпус?» (I, арк. 3; II, арк. 63; III, арк. 122).

Стар. 213. …от этой их детской осведомленности. — У першай рэдакцыі адсутнічае (I, арк. 4; II, арк. 64; III, арк. 123).

Стар. 213. А какую квартиру надо?

— Квартира пятьдесят вторая.

— Пятьдесят вторая… А там написано. Вверху над каждой дверью написано. — У першай рэдакцыі адсутнічае (I, арк. 4; II, арк. 64; III, арк. 123).

Стар. 213. …и побежали наискосок через дорожку. — У першай рэдакцыі адсутнічае (I, арк. 4; II, арк. 64; III, арк. 124).

Стар. 214. Надо свидеться. И поговорить. Все-таки есть о чем поговорить. Главное, узнать — как и что он? Да и рассказать о себе. Пусть знает. Тоже не мешает и ему обо всем узнать. Хотя и через тридцать лет. — У першай рэдакцыі: «Столько сюда стремиться, столько о нем передумал! Судьба, видно, связала его с этим человеком до конца его дней — тут уж ничего не попишешь. Хочешь того или нет. Поэтому надо свидеться, поговорить. Все-таки есть о чем поговорить. Главное, узнать — как и что он? Да и рассказать свое…» (I, арк. 6; II, арк. 66; III, арк. 126).

Стар. 215. И мы должны позаботиться о вашей судьбе и судьбе ребенка.

— Позаботишься тут о ней! Сама на рожон лезет. — У першай рэдакцыі адсутнічае (I, арк. 7; II, арк. 67; III, арк. 127).

Стар. 216. Не хватало мне еще шляться по бабам. Нашли подходящего… — У першай рэдакцыі: «Не хватало еще…» (I, арк. 8; II, арк. 68; III, арк. 128).

Стар. 216. Начштаба, шурша плащ-палаткой, направился в кустарник, Пайкин исчез и еще раньше. — У першай рэдакцыі адсутнічае (I, арк. 8; II, арк. 68; III, арк. 129).

Стар. 216. …растерянно проговорил Левчук, подтягивая ремень на пиджаке. — У першай рэдакцыі адсутнічае (I, арк. 8; II, арк. 69; III, арк. 129).

Стар. 217. Кисель кинул «бычка» докурить, только рукой потянулся и — трах, получай! […]

— Сказал! — зло говорит Левчук… — У першай рэдакцыі замест гэтага фрагмента:

«Долгая гряда — песчаный, поросший соснами пригорок, в котором нарыты окопчики. В одном сидит Левчук с прикладом ручного пулемета у плеча. Бой только что утих. Левчук отрывает приклад от плеча, достает из кармана завернутый в тряпицу кусок хлеба и не спеша ест его. Съев все до крошки, оглядывается — похоже, сосед закуривает, и Левчук окликает его:

— Эй, Кисель, кинь „бычка“!

Вскоре со стороны соседа летит ветка с зажатым в ее разломе окурком, но она падает, не долетев до окопчика, Левчук тянется за ней рукой. И в этот момент под его руками хлестко щелкает, лицо осыпают песок и хвоя, доносится звук выстрела. Левчук хватается за плечо, по пальцам руки течет кровь. Он раздосадован, но еще больше удивлен и вскакивает.

— Ах вы, сволочи!

Он хватается за пулемет, но первое прикосновение приклада к плечу вызывает в нем боль, и он снова опускается в окоп, где коекак перевязывает себя тряпицей, в которой был завернут хлеб. Потом кричит Киселю:

— Эй, Кисель, я ранен! Ранен я. Передай ротному.

— Здорово? — спрашивает сосед.

— А черт его знает! В плечо.

— Ну, в плечо — ерунда! Отоспишься в санчасти…

— Отоспался! — зло говорит Левчук» (I, арк. 9–10; II, арк. 69; III, арк. 130).

Стар. 222. …и, взглянув на солнце, он вдруг сказал:

— Смотри, Клава, солнце взошло!

[…]

На середине картофельного поля раненый, придя в себя, приподнимает голову. — У першай рэдакцыі замест гэтага фрагмента: «и перед его взглядом появилась другая Клава, какой она была около года назад…

…По лесной дороге едут сани, запряженные парой лошадей, по обе стороны стоит зимний сосновый лес, в санях Левчук в тулупе, его двое товарищей-партизан и молоденькая девушка, одетая в новенький полушубочек, шапку, с валенками на ногах. В соломе стоят две упаковки с рацией. Клава неспокойно вертится, оглядывается, восторгаясь лесом, природой, вдруг она видит на дереве белку, сани останавливаются, она бросается за белкой по лесу. Рядом бежит Левчук, он не сводит влюбленных глаз с девушки, у обоих радостно и безмятежно на душе.

Они останавливаются на опушке кустарника, впереди раскинулась картофельная нива, и Левчук не сразу, оглядевшись, сворачивает на нее. Идут вдоль по бороздам, Клава несколько отстает, раненый то и дело сползает с лошади на бок, и они, остановившись, поправляют его, поджидая Клаву. И снова в памяти Левчука всплывает картинка прошлого…

…Группа партизан устраивается на ночлег в деревне, хозяин расстилает на полу солому, они укладываются на ней. Клава располагается на печке, она оживлена, любопытно расспрашивает о всех незнакомых для нее вещах. Потом они тянут из шапки Левчука бумажки с часами ночного караула, Клава вытягивает время с 3 до 5 — самое неудобное время ночи, но поменяться отказывается. И вот Левчук, зайдя ночью в дом, вглядывается в стрелки ходиков на стене — пора будить Клаву, он подходит к печке, минуту смотрит, как радистка сладко спит в тепле, и выходит обратно. На утро она обиженно плачет из-за того, он морщится, чувствуя себя виноватым…

Они на середине картофельного поля и идут, придерживая раненого, который, придя в себя, приподнимает голову» (I, арк. 17–18; II, арк. 77–78; III, арк. 139–140).

Стар. 224. Вдруг Левчук, тяжело дыша, останавливается. […]

— Ладно, — говорит Левчук. — Потом… Быстро пошли!.. А то… — У першай і другой рэдакцыях адсутнічае (I, арк. 21; II, арк. 80; III, арк. 143–144).

Стар. 227. Запряженные парой, знакомые сани мчатся по лесной дороге. […]

Левчук хмурится, потом берет две упаковки радиостанции и с совершенно убитым видом несет их следом в землянку. — У першай рэдакцыі замест гэтага фрагмента: «…Землянка, маленькое окошко бросает слабый свет на самодельный, грубо сколоченный стол, за которым у рации сидит Клава. Распахивается дверь, и на пороге появляется начштаба капитан Платонов.

— Клавка, пожелай мне ни пуха ни пера! — говорит он, радостно улыбаясь, и она бросается ему навстречу.

— Витя! — сдавленно говорит она. — А почему ты? Левчук же должен идти.

— Понимаешь, балбес этакий, твой Левчук. Вчера на задании поддал, и командир его засадил в яму. На трое суток. Вот понимаешь… Но ты не беспокойся. Это пустяк…

— Ага, хороший пустяк! Там же полно полицаев. Да и немцы. Там же рота СД.

— Ерунда! Мы быстро. За одну ночь…

Он обнимает ее и выходит, она бросается следом, но раздаются звуки морзянки, и она возвращается к рации.

…Тем временем Левчук сидит на телогрейке в яме. Утро. С похмелья болит голова, он задумчив и мрачен. И вдруг сверху слышится:

— Привезли! Капитана привезли!

Левчук, не обращая внимания на крики часового, выскакивает из ямы и бежит по лесу к штабной землянке, у которой стоит повозка с убитым начальником штаба и рыдает Клава.

Вокруг, уронив головы, стоят партизаны. Останавливается и Левчук…» (У другой і трэцяй рэдакцыях гэты эпізод будзе ўстаўлены пазней.)

У другой рэдакцыі: «Запряженные парой, знакомые сани мчатся по лесной дороге. […] Среди них выделяется рослая фигура начштаба Платонова, он красиво улыбается, обнажая белые зубы. Лошади идут шагом, Клава толкает Левчука.

— Кто это? Вон тот, в полушубке?

— Это… Это начальник штаба. Платонов, — говорит Левчук, нахмурившись.

Сани останавливаются, Клава ловко выскакивает на снег, и тут же к ней с протянутой рукой подходит Платонов.

— Ну, здравствуй, девушка. Как доехалось?

Он улыбается белозубой улыбкой, и Клава не в силах оторвать взгляда от его лица, тоже улыбается. Левчук хмурится и отходит в сторону.

Начштаба ведет радистку в землянку. Левчук забирает рацию и с убитым видом, не спеша, идет следом» (I, арк. 23–24; II, арк. 83; III, арк. 147).

Стар. 228. Один остался…

— Плохо, значит, старался, — сказал Левчук.

[…]

— Куды весялей… А ты заслужаны, кажаш. Каб хоть Валодька…

У першай рэдакцыі: «Один остался… И все что хотел человеком быть… у том причина.

…Погожая осень, крестьяне копают картошку. Под лесом работает Грибоед с семьей: женой и старухой-матерью, старший из детей, тринадцатилетний Володька, помогает отцу с лошадью. Младшие сидят на меже возле костерка.

Грибоед поворачивает коня в конце загона и вдруг слышит:

— Эй, человек!

Он оборачивается — кто-то в военной форме с оружием машет ему из кустов. Грибоед оставляет лошадь и идет к нему…

…В сумерках он везет из леса в свой дом тяжело раненого. Другой, раненый легче, идет рядом. Он говорит:

— На время, отец. Вот поправится, и мы пойдем. А пока надо помочь…

…На его кровати в избе лежит забинтованный человек, жена Грибоеда поит его молоком из кружки, рядом стоит другой.

— Ну во и добра, — говорит женщина. — Всего кружку выпил, значит, на поправку пойдешь.

— Спасибо, родная…

…Уже лежит снег, начало зимы. Грибоед колет дрова во дворе, вдруг прибегает Володька.

— Татачка, немцы!

— Запрагай каня! Хутка!

Грибоед бросается в избу к раненым, Володька выводит кобылку, запрягает в сани, Грибоед выносит из избы раненого, они выезжают со двора на дорогу к лесу, как вдруг немцы открывают огонь. Грибоед изо всей силы стегает лошадь, та срывается вскачь, и тогда рядом тихо ойкает Володька. Отец хватается за него, мальчонка оседает в санях, они прорываются в лес, но побледневший мальчишка без сознания. Разрывная пуля попала ему в живот…» (I, арк. 26–27; II, арк. 85–86; III, арк. 149–150).

Стар. 231. …Землянка, маленькое окошко бросает слабый свет на самодельный, грубо сколоченный стол, за которым у рации сидит Клава. […]

Останавливается и Левчук… — У першай рэдакцыі замест гэтага фрагмента: «Левчук терпеливо сидит на скамейке под стеной гаража, солнце скрылось за крышами высоких домов. Двор живет своей привычной для него жизнью: возятся дети в песочнице, взрослые подметают дорожки, выбивают ковры. Старушки уже оставили свой пост у подъезда и скрылись в доме.

Наблюдая жизнь большого двора, Левчук думал свои, важные теперь для него думы.

Вот интересно — какой он? Веселый, общительный? У Платонова было такое живое лицо, приятно смотреть. И кто он? Возможно, инженер, специалист по машинам, может, сам даже строит машины, автомобили например. Это было бы здорово! Или врач — тоже неплохо. Может, даже лучше, если бы врач. А то теперь в медицине почти сплошь женщины, а что женщины? Только ругаться с ними… Может, он уже кандидат каких там наук. Было бы приятно. (Левчук сдержанно улыбается.) Хотя, конечно, главное, чтоб был человеком: приветливым в обращении, не пьяницей, чтоб не ругался. Хорошо еще, когда человек удачливый в жизни, но не за счет других. А то сколько их развелось, этих ловкачей, строящих свое благополучие за счет других! Умных с выгодой для себя.

Конечно, было бы очень здорово, если бы он оказался таким, каким хочется. Но… В жизни не часто так получается, как хочешь.

И все-таки надо надеяться.

Тем более, что столько с ним связано, словно с родным сыном, которого не дал бог. Три дочки. А что дочки — все у них от матери, а отца ничего. Ну да что фантазировать — скоро, наверно, все выяснится…» (I, арк. 30–31; II, арк. 89–90; III, арк. 155). У трэцяй рэдакцыі гэты фрагмент упісаны Быкавым у самым канцы сцэнарыя (арк. 186–187).

Стар. 237. — Гэ, то ж той, што перабег да немцев. Кудрауцау той.

— Кудрявцев?

— Ну. Што вясной боты у Гусака украл. Той, немецкий агент.

У першай рэдакцыі адсутнічае (I, арк. 39; II, арк. 98; III, арк. 165).

Стар. 238. …знакомый голос Кудрявцева… — У першай рэдакцыі:

«знакомый голос предателя» (I, арк. 40; II, арк. 99; III, арк. 166).

Стар. 239. …а сам подался к Клаве.

— Ну, давай! Сразу за малинник и в рожь! Быстро! — У першай рэдакцыі замест гэтага: «чтоб дверь не захлопнулась, и повернулся к Клаве» (I, арк. 42; II, арк. 101; III, арк. 168).

Стар. 239. — Ах, холеры! — давясь от дыма, просипел Грибоед. — Забьют же! Левчук, ты давай! А я тут уже…

Что-то поняв, Левчук бросился по лестнице… — У першай рэдакцыі замест гэтага: «— Грибоед, бей! По ним бей! — крикнул Левчук, а сам бросился по лестнице» (I, арк. 42; II, арк. 101; III, арк. 169).

Стар. 240. Оставшись один, Грибоед достает из кармана последнюю обойму, вынимает из нее пятый патрон и сует в нагрудный карман. […] Грибоед пытается встать, чтобы бежать, но тут сзади сквозь дым раздается трассирующая автоматная очередь, и он тихо опускается на землю. — У першай рэдакцыі адсутнічае (I, арк. 42; II, арк.

101–102; III, арк. 169–170).

Стар. 240. Левчук, пригнувшись, бежит в дыму по истоптанной ржи, падает, снова вскакивает, все дальше уходя от пожара, от немцев, к лесу. — У першай рэдакцыі: «Откуда-то из-под него рикошетом брызнула пуля, он вскочил и в дыму, пригнувшись, бросился в рожь. Сразу же запутался ногами в стеблях, упал, снова вскочил, изо всех сил побежал прочь от пожара, от немцев, к лесу» (I, арк. 42–43; II, арк. 102; III, арк. 170).

Стар. 241. Он уже не поднялся, а так и остался лежать, лишившись всех сил. — У першай рэдакцыі: «Он уже не поднялся, только перевалился на спину, взглянул в предвечернее небо и закрыл глаза…» (I, арк. 43–44; II, арк. 103; III, арк. 171).

Стар. 241. Дверь 52-й… — Ва ўсіх рэдакцыях: «58-й», але на пачатку сцэнарыя называецца 52-я кватэра (I, арк. 44; II, арк. 103; III, арк. 171).

Стар. 241. …и снова возвращается на скамейку под стеной гаража. — У першай рэдакцыі далей ідзе: «Задумывается.

— А волки когда-то действительно задали страха…» (I, арк. 44; II, арк. 103; III, арк. 171).

Стар. 243. — Все-таки застрелили, гады! — У першай рэдакцыі:

«— Эх, дед-Грибоед!» (I, арк. 47; II, арк. 107; III, арк. 175).

Стар. 246. — Forwerts, dort nicht tief!

— Hier ist der kluft! — У трэцяй рэдакцыі тут пропуск, але ў ранейшых рэдакцыях упісана В. Быкавым (I, арк. 51; II, арк. 110; III, арк. 180).

Стар. 250. Левчук терпеливо сидит на скамейке под стеной гаража. […]

Через то проклятое ранение пришлось расстаться с рукой, занял место Грибоеда в санчасти. — У першай рэдакцыі: «Сидя на скамейке под стеной гаража, Левчук то и дело поглядывает на третий подъезд и на балконы над ним. Не сразу он начинает выделять из них один на третьем этаже — обыкновенный, как и все здесь, балкон с узкой стеклянной дверью, цветами в вазонах-корытцах, подвешенных на краю перил. На этом балконе стоит плетеное кресло-качалка и с крыши свешивается толстый провод антенны.

Перед тем, как уехать, он должен узнать, какой он? Пусть не такой, каким бы хотелось видеть, но все же. Слишком уж много у Левчука связано с этим мальчонкой, чтобы он отступился. Тем более, что тот памятный случай — и есть самый яркий в его боевом прошлом. После уже не пришлось ничего: кончилась блокада — отняли руку, занял место Грибоеда в санчасти» (I, арк. 56–57; II, арк. 116–117; III, арк. 186–187).

Стар. 251. Неслышно выйдя из квартиры, она поливает из стеклянной банки цветы. […]

— Да, да, заходите… — У першай рэдакцыі: «Неслышно выйдя из квартиры, она поливает из стеклянной банки цветы, бросает рассеянный взгляд вниз и так же неслышно исчезает в раскрытых дверях квартиры.

Левчук на минуту замирает в напряжении, поняв, что дождался. Преодолевая вдруг охватившее его волнение, поднимается и расслабленно идет к подъезду. Медленно поднимается по знакомой лестнице на третий этаж. Знакомая дверь закрыта, но за ней слышится присутствие людей, и он нажимает кнопку звонка. Из квартиры доносится мужской голос:

— Да, да! Заходите. Там не закрыто.

И он, забыв снять кепку, поворачивает ручку двери» (I, арк. 57–58; II, арк. 117–118; III, арк. 188–189).

Долгие версты войны

Киносценарий (стар. 252)

Сцэнарый 1-й і 2-й серый (адпаведна пад назвамі «Солнце высоко» і «Высота в тумане») друкуецца паводле машынапісу, які захоўваецца ў фондзе к/с «Беларусьфільм»: БДАМЛМ. Ф. 112. Воп. 1. Адз. зах. 881. Арк. 139–178, 179–245; сцэнарый 3-й серыі пад назвай «На восходе солнца» друкуецца паводле: Быков В. На восходе солнца: Киноповесть // Смена. 1975. № 13, 14. Цалкам кінасцэнарый друкуецца ўпершыню.

Датуецца 1974 г.

Першапачаткова на к/с «Беларусьфільм» па папярэднім узгадненні з Дзяржаўным камітэтам Савета Міністраў БССР па кінематаграфіі і ТА «Экран» Цэнтральнага тэлебачання (Масква) планавалася экранізацыя адразу трох аповесцяў В. Быкава: «Журавлиный крик», «Дожить до рассвета», «Атака с ходу» (на беларускай мове вядомая як «Праклятая вышыня»), але пазней другая аповесць была выключана са спіса, бо размова пра яе экранізацыю зайшла на кінастудыі «Ленфильм», і таму В. Быкавым была зроблена іншая прапанова:

«Главной сценарной коллегии киностудии „Беларусьфильм“

Заявка

Настоящим предлагаю написание сценария для многосерийного телефильма под общим названием „Кровавые вёрсты войны“.

Содержание фильма:

Фильм первый — „Крещение“ — экранизация повести „Журавлиный крик“,

Фильм второй — „Трудные вёрсты“ — экранизация повести „Атака с ходу“,

Фильм третий — „За два шага от победы“ — оригинальный киносценарий.


Подробное изложение содержания всего фильма, в основу которого положена идея борьбы советского народа в годы Великой Отечественной войны, прилагается.

27 мая 1974 г. Гродно.

В. Быков

Кровавые версты войны
Фильм первый
Крещение

Часть первая

Василь Быков

Осень. Заволоченное тучами небо. Ветер. Железнодорожный переезд в поле: обломанный шлагбаум, будка-сторожка. На обочине стоит группа бойцов в шинелях с петлицами и перед ними комбат. Он ставит боевую задачу: перекрыть на фланге дорогу.

Бойцы внимательно и озабоченно слушают. Их пятеро: старшина Карпенко, белобрысый рядовой Свист, Фишер, высокий неуклюжий боец в очках, приземистый Пшеничный, молодой парень Овсеев и совсем молодой, не обстрелянный еще боец Васюков.

Наконец командир батальона уходит, старшина Карпенко командует начинать окапываться. Он разводит бойцов по их местам. Но тут обнаруживается, что у Фишера нет лопаты, следует короткая стычка со старшиной.

Бойцы окапываются. Тем временем темнеет. Начинает моросить дождь. Карпенко подзывает Фишера, который без дела сидит в канаве, и ведет его в поле — в секрет.

Они идут по дороге. Но вот Карпенко замечает, что Фишер отстал, он оборачивается — тот на ходу листает какую-то книгу. Карпенко заинтересованно останавливается, из короткого разговора становится ясно, что книга эта — работа Челлини об искусстве и что Фишер — ленинградский искусствовед. Несколько смягчившись, Карпенко определяет место секрета в поле и показывает Фишеру, как надо отрыть окопчик.

В это время за переездом на дороге раздаются выстрелы, несколько очередей, Карпенко, оставив Фишера, бежит к бойцам и застает их в некоторой тревоге. Особенно встревожен Пшеничный, который подозревает окружение и настаивает на отходе. Старшина быстро водворяет порядок, выговорив Пшеничному.

Обиженный выговором, Пшеничный залезает в свой окопчик и, схоронясь от посторонних взглядов, достает из вещмешка хлеб, сало, начинает есть. В его сознании проносятся некоторые картины из его детства: кулак — отец, деревенская жизнь на хуторе. Он недоволен, подавлен войной и властью Карпенко.

Тем временем Карпенко обходит траншею и придирчиво замеряет ее глубину. Он заставляет Свиста копать глубже, старательно копают Овсеев, Васюков.

Когда траншея готова, бойцы по одному сходятся в будку-сторожку. Сначала туда проникает Овсеев, потом Свист и остальные. Свист разжигает печурку, и они устраиваются подле нее. Старшина ложится на деревянный топчан. Все смотрят в огонь, в котором варится концентрат с остатками сала, украденного Свистом из вещмешка Пшеничного. После ужина разбитной Свист рассказывает о своей жизни в Саратове, о суде и заключении. Все его слушают. Когда приходит очередь Овсеева караулить, он выходит из сторожки и становится под ее крышу. Идет дождь. Под его шум Овсеев размышляет о своей жизни городского самолюбивого парня, который всегда и всюду привык быть первым, лучшим, и только тут, на войне, попал в число обычных и незаметных.

Отстояв свое, он открывает дверь сторожки, требуя смены, Карпенко приказывает сменить Васюкову, но с пола вскакивает Пшеничный. Овсеев заходит в сторожку.

Некоторое время бойцы рассуждают о войне, о жизни, о немцах, потом по одному засыпают. Не спит только Васюков, он думает о матери и сестренке, которые остались в Белоруссии за линией фронта.

А вытянувшемуся на топчане Карпенко снится трудный, какой-то кошмарный сон из его бедняцкого прошлого, потом дурной эпизод из финской войны, в которой участвовал Карпенко. Старшина просыпается, прикуривает от уголька из печки и долго сидит, размышляя о своем задании и своей жизни.

Тем временем снаружи беспокойно ходит вокруг сторожки Пшеничный. Он встревожен, озабочен, он принимает какое-то решение, перебегает кювет и, оглянувшись, быстро идет по дороге от переезда, в сторону поля. Он говорит какие-то слова, из которых можно понять, что он решил кончить с войной, сдаться в плен. Шаг его все ускоряется, он бросает за канаву винтовку, нащупывает за пазухой немецкий пропуск-листовку. Наступает рассвет, над полем стелется холодный туман. Пшеничный подходит к окраине деревни и встречает немецких мотоциклистов. Он поднимает руки и бормочет про плен, немцы обыскивают его, выворачивают карманы и, посовещавшись, приказывают идти по дороге. Почуяв неладное, он идет, и крайний мотоциклист стреляет ему в спину. Мотоциклисты устремляются по дороге на переезд.

В предрассветном тумане в поле, на дне неглубокого окопчика, сидит Фишер. Он озяб, голоден, мысли его далеки от этого поля, он вспоминает Ленинград, свою в нем довоенную жизни, размышляет об искусстве и переживает оттого, что из него получается неудачный боец, мало приспособленный к бою, к войне. Стекла его очков заплывают дождем, он то дремлет, то прохватывается, высовывается из окопчика, прислушивается.

Недалекие выстрелы в деревне заставляют его забеспокоиться, он перезаряжает винтовку, близоруко всматривается на дорогу. Спустя минуту на ней появляются мотоциклы, и Фишер начинает мучительно в них целиться. Наконец он стреляет, но, разумеется, мимо, стреляет еще и еще и к его радости передний мотоцикл останавливается, кого-то там он ранил. Он перезаряжает винтовку, но в это время с дороги раздается пулеметная очередь, Фишер роняет винтовку и сползает в окоп. Один мотоцикл сворачивает с дороги, направляясь к окопчику Фишера, молодой немец разряжает в него автомат и, подойдя, брезгливо переворачивает ногой противогазную сумку Фишера, из которой вываливается кусок хлеба и томик Челлини. Ветер перелистывает ее страницы…

Часть вторая

Старшина Карпенко в сторожке громовым голосом командует: „В ружье!“ Все выскакивают наружу и разбегаются по своим местам. Обнаруживается исчезновение Пшеничного. Все слушают перестрелку Фишера. Но утренний туман не дает им ничего видеть в поле.

Наконец из тумана появляются мотоциклисты с двумя бронетранспортерами. Карпенко командует подпустить их к мостку на дороге. Свист замирает у своего ПТРа. Бронетранспортеры начинают обстрел переезда, защитники которого в напряжении ждут выстрела противотанкового ружья. Наконец Свист открывает огонь. Первый бронетранспортер съезжает в канаву, второй пытается развернуться, но загорается. Переезд открывает дружный огонь. Стреляет Свист, боязливо стреляет Васюков, Овсеев. Немецкие мотоциклисты пытаются спастись, но многие из них остаются на дороге. Бой стихает. Карпенко отрывает от плеча приклад своего ручного пулемета. Все довольны, среди защитников переезда нет даже раненых. Всеобщее оживление, воспоминание, обилие впечатлений. Рассуждения о Фишере и о Пшеничном.

Свист предлагает сбегать в низинку к подбитым транспортерам, Карпенко разрешает. Бронебойщик берет с собой Васюкова и они идут за мостик. Картина немецкого разгрома: обгоревшие бронетранспортеры, убитые немцы, опрокинутые мотоциклы. Васюкову боязно и брезгливо, а Свист шарит в поисках трофеев, находит ручной пулемет и моток снаряженных лент, со всем этим бойцы возвращаются на переезд.

Карпенко одобрительно осматривает пулемет, вручает его Овсееву. Разглядывает врученные ему Свистом часы. Упрекает его за мародерство, но часы прибирает в карман и пристегивает на цепочку.

Овсеев с Васюковым возятся с пулеметом, и вдруг Овсеев предлагает пулемет Васюкову. Тот, однако, не знаком с ним. Судя по всему, роль пулеметчика явно не устраивает хитрого Овсеева. Их разговор прерывает команда Карпенко: „К бою!“

Впереди на дороге появляется колонна гитлеровцев, во главе которой идут три танка.

Переезд замирает в тревожном ожидании. Все молчат, лишь Свист пытается рассказать анекдот, но на этот раз его плохо слушают. Когда танки спускаются в лощину, переезд открывает огонь. Бьет противотанковое ружье Свиста, но и танки начинают обстрел переезда. Одним из первых разрывов разносит сторожку, длинный ствол ПТР оказывается перебитым осколком, Свист дико матерится.

Начинается жестокий бой. Ранен старшина Карпенко. Из его головы на бруствер льется кровь. Его перевязывает Свист. Танк приближается к мостику. Свист хватает гранаты и, крикнув Овсееву, чтобы тот прикрыл его огнем, бросается навстречу танку. Он бежит вдоль насыпи, как раз на мостике они сходятся, и Свист бросает гранату. Сам он отбежать уже не успевает…

На переезде остаются двое: Овсеев и Васюков. Старшина бредит на дне окопа. В бое наступает пауза. Васюков бросается к раненому, но тот не узнает бойца.

И тогда к Васюкову подбегает Овсеев. Следует короткая стычка, Овсеев предлагает смываться, Васюков не может на это решиться без приказа. Они ждут.

И вот переезд атакуют немцы. Отстреливаясь, два бойца отходят. Сначала за канаву. Потом за дорогу. Они стреляют из винтовок и перебегают от укрытия к укрытию. Овсеев падает. Васюков остается один. Продолжая вести огонь, он пятится, отползает, перебегает…

Фильм второй
Трудные версты

Часть первая

Снег с дождем, раскисшая дорога, по которой движется разбредшийся строй роты автоматчиков. Впереди шагает командир роты Ананьев, сзади и немного в стороне — его ординарец ефрейтор Васюков. Ананьев вызывает командиров взводов. К нему подходит пожилой нерасторопный старшина Пилипенко. Васюков бежит звать младшего лейтенанта Ванина.

В это время на дороге появляется ротная собачонка Пулька, ктото из бойцов пугает ее, и она перепрыгивает за канаву с водой. Ванин вступается за Пульку, подбирает ее с дороги за пазуху и является к командиру роты.

В голове колонны собираются командиры взводов, замполит роты Гриневич, тут же присутствует и Васюков. Командир роты предупреждает о близости противника и приказывает сменить головной дозор. Тут же выясняется, что из взвода Пилипенко отстал пожилой боец Чумак, и Васюкова посылают отыскать его на дороге и доставить в роту.

Васюков бежит вдоль колонны и в конце ее встречает отставшего Чумака, его ведет санинструктор роты Цветков. Следует разговор, который прерывается вспыхнувшей впереди ракетой. Васюков бежит в голову колонны, где остановились командиры. Вскоре из донесения дозора становится ясно, что впереди на высоте окапываются немцы и что есть возможность их атаковать и сбить с высоты. Васюкова на этот раз посылают за ротой.

Васюков ведет роту. Ананьев разворачивает ее в цепь, и бесшумно в ночной оснеженной тьме рота атакует высоту. Следует короткая схватка с немцами в их недооборудованной траншее, гранатный бой, в ходе которого Васюков спасает Ананьева, но сам оказывается раненным гранатным осколком в плечо.

Раненый Васюков бредет по траншее в поисках санинструктора и находит его в брошенном нецами блиндаже. Цветков перевязывает его. В это время в блиндаж Ванин приводит пленного раненого немца, приказывает Цветкову его перевязать. Немец дерется, они сгребают его и перевязывают силой, после чего оставляют в блиндаже до утра.

Васюков выходит в траншею. Он разыскивает Ананьева и находит его возле умирающего бойца Кривошеева. Потом идет во взвод Пилипенко. Там возле пулемета настороженно притихли Чумак и боец Шнейдер. Где-то затаились немцы. Солдатский разговор о командирах. Потом Васюкова вызывает в блиндаж командир роты.

В блиндаже Ананьев, Гриневич, Пилипенко. Они наскоро ужинают. Шнейдер рассматривает документы пленного, которого Ананьев заставляет выпить водки, чтобы развязать язык. Но пленный, быстро охмелев, поет немецкую солдатскую песенку и засыпает. Ананьев сочиняет донесение командиру батальона. Следует разговор, который постепенно затихает. Ананьев уходит во взвод Пилипенко.

В блиндаже водворяется тишина.

Часть вторая

Кто-то приподнимает край палатки и вызывает замполита Гриневича. За ним вскоре выходит Васюков. Командиры собираются в дальнем конце траншеи и вглядываются в ночь, где вроде бы появились немцы. Ананьев запускает очередь из пулемета, но безрезультатно. Туда идет Ванин с одним бойцом.

Командир роты Ананьев отправляет Васюкова с ранеными и пленным в тыл. За речку его провожает Цветков.

Вдруг утренняя тишина сзади разрывается выстрелами, на высоте — ураганный огонь, бойцы бегут с высоты к речке. За ними, пытаясь остановить бегущих, бежит Ананьев, с помощью Васюкова ему удается остановить роту и развернуть ее в цепь. При этом замполит роты оказывается раненным, Ванин пропадает бесследно. В последовавшей за тем стычке Ананьев отстраняет от должности старшину Пилипенко.

В это время в наступившей тишине на склоне высоты появляется немец с Чумаком. Остановившись, он кричит что-то, — Шнейдер переводит. Оказывается, немцы просят обменять Чумака на пленного немца. После недолгого совещания Ананьев решает разменять пленных и отправляет на высоту рядового Шапу с немцем.

Приходит Гриневич, начинается неприятный разговор с командиром роты, который заканчивается ничем. Раненый Гриневич отправляется вдоль насыпи в тыл.

Однако замполит попадает под огонь с высоты, и Шапа вскоре приносит его. Лейтенант тяжело ранен в голову.

Ананьев готовит роту к атаке. Разговор с Пилипенко. На первый взвод ставит Шапу. Рота идет в атаку.

Васюков остается у речки с раненым Гриневичем. В тумане на высоте ничего не видно. Тянутся минуты напряженного ожидания.

Вдруг впереди разгорается ожесточенная схватка. Кто — кого? Бредет раненый. Не выдержав, Васюков бросается через речку и на пашне натыкается на группу немцев, заходящих с тылу. Завязывается поединок одного с пятью, потом с тремя. Васюков еще раз ранен, но тут с высоты ему на выручку подбегает Пилипенко с бойцами, они подбирают раненого, несут его в тыл.

— Все хорошо! Мы их тоже турнули. И еще не так турнем. Погодите…

Фильм третий
В двух шагах от победы

Часть первая

Германия, весна 45 года. По дороге идут машины в сторону тыла, и одна пробирается на фронт. В ней семеро случайных попутчиков: выписавшийся из госпиталя майор со звездой Героя на груди, разведчик с орденом Красного знамени, в кабине старший техник-лейтенант с портфелем, девушка-санинструктор Зина и в углу кузова притихший сержант с двумя медалями „За отвагу“. Это Васюков, возвращающийся из госпиталя на передовую.

Где-то машина разминается со „студабеккером“, полным раненых. Майор спрашивает: „Ну как там?“ Один из раненых отвечает: „Доколачиваем сволочей! Слышали, Гитлер застрелился?“ — „Слыхали…“ — „Давайте скорее, а то не успеете…“ — „Плакать не будем, если и не успеем, — отвечает майор. — Мы свое отбахали“…

Вдруг колонна впереди идущих машин останавливается. Старший техник-лейтенант выходит из кабины, идет вперед и скоро возвращается. „Гиблое дело: мост взорван“. Кто-то предлагает поискать брод.

Они сворачивают на боковую дорожку, проезжают немного и видят, как с того берега через реку перебираются вброд два бойца. Майор скидывает сапоги, идет в воду. За ним остальные. Машина остается на этом берегу, с ней шофер Воробей и старший техник-лейтенант.

Все переходят реку, но майор попадает в яму и оказывается до пояса мокрым. Тем временем наступает вечер. Над речкой — прекрасный модерновый особняк. Майор всходит на крыльцо и стучит в дверь.

Ему открывает старый мужчина-немец. Майор, а за ним и все остальные проходят в помещение. Следует разговор. Майор произносит слово „брод“, и немец приносит кусочек хлеба. Недоразумение разъясняется. Все смеются. Группа располагается на отдых.

Васюков осматривает богатое убранство комнат: ковры, гобелены, мебель из темного дерева. Вспоминает свое крестьянское жилище… Одна дверь кажется ему подозрительной. Но он сталкивается с красивой молодой женщиной в брючках. Это Ирма. Та отвлекает его внимание.

Васюков спускается вниз в общую комнату, где без брюк сидит мокрый майор и другие. В это время вбегает шофер Воробей, который с порога кричит, что сегодня в 24.00 капитуляция. Все радостно оживляются. Майор требует ехать дальше, но машина застряла в реке.

Капитуляция! Пожилой зампотех плачет. Майор хохочет. Разведчик бросается впляс. В это время во двор въезжает повозка, из которой вылезают двое: капитан с толстой полевой сумкой и боец с автоматом на изготовку. Потом из повозки выбирается молодой человек без погонов. Это — офицер прокуратуры, конвоир и арестованный за трусость младший лейтенант Терещенко.

Организуется импровизированный ужин, кое-что было у бойцов, кое-что принес хозяин. Появляется Ирма — молодая хозяйка. Она вместе с Зиной готовит скромный ужин. Стол сервируется отличнейшим мейсенским фарфором. Рассаживаются. Капитан не знает, как быть с запертым в отдельной комнате арестантом. Но в разгар ужина майор приглашает и того к столу. Тут же из-за подозрительной двери появляется и молодой человек в немецкой форме. Выясняется, что это муж Ирмы, дезертировавший с фронта. Короткое замешательство, но в конце концов и он получает свою рюмку вина.

После ужина располагаются на отдых. Майор не отходит от Ирмы. За ним ревниво наблюдает Зина, с которой увлеченно беседует капитан. Терещенко отправляется в свою комнату. К нему подходит Васюков. Разговор. Потом Васюков бродит по пустым комнатам и выходит на балкон. Тихо. Темно. Впереди поблескивает река. Он вспоминает погибших: старшину Карпенко, Свиста, Ананьева, Ванина. И тут видит: через реку вброд молча пробирается колонна людей, тускло поблескивает их оружие, пулеметы, с той стороны спускаются крытые брезентом машины.

Часть вторая

— Стой! — кричит Васюков с балкона. — Кто такие? Стой!

В ответ слышится отрывистая немецкая команда, и по особняку открывают огонь, из окон со звоном вылетают стекла. Васюков кричит в комнату: „Немцы!“ и хватается за автомат.

Он несколькими очередями бьет по броду и колонне, немцы шарахаются в стороны и назад, обходят особняк. Но на том берегу и в реке остаются их автомашины, которые под огнем не могут перебраться на этот берег. Это эсэсовцы, прорывающиеся на запад к союзникам.

В доме все на ногах. Майор, поняв в чем дело, приказывает занять места в окнах и дверях. Дом открывает огонь. Немцы устанавливают на берегу пулемет, который разбивает парапет балкона, где укрывался Васюков. Васюков перебегает на чердак и из слухового окна начинает обстреливать колонну в реке. Но группа эсэсовцев все же прорывается к дому.

Гранатами они выбивают дверь. Их встречает хозяин, протестуя против разбоя после капитуляции, они убивают его и врываются в помещение. Против них с автоматом в руках встает муж Ирмы, несколько минут тянется поединок между ним и эсэсовским офицером, в результате эсэсовцы хватают раненого дезертира и вешают его в подъезде. Трое эсэсовцев насилуют в подвале Ирму.

Тем временем на втором этаже идет бой. Ослепленный взрывом гранаты, кончает самоубийством капитан, его пистолет подхватывает разжалованный младший лейтенант, он храбро сражается с группой эсэсовцев, но те теснят его, и он отступает по лестнице вверх, к чердаку.

В большом зале, как тигр, борется за свою жизнь майор. С ним же Зина. Они сдерживают большую группу эсэсовцев, но у майора кончаются патроны. Он запускает в эсэсовцев мебелью, посудой — прекрасным мейсенским фарфором. Зина бросается к убитому немцу, чтобы снять с него автомат, но погибает от очереди в упор. От очереди в спину падает вскоре майор.

А по саду вдоль ограды бежит вырвавшийся из дома старший техник-лейтенант. Он шепчет какие-то слова. Он не хочет погибать в конце войны. Но сетчатая ограда высока, перелезть ее негде, и его настигают эсэсовцы.

Последние защитники дома — разведчик с орденом и разжалованный лейтенант, теснимые немцами, взбираются все выше, к чердаку, где по-прежнему держит под обстрелом место переправы Васюков. Пехота прорвалась, но машины пройти не могут и с ними не может пройти большая группа солдат. Две машины горят — одна в воде, другая на этом берегу. Васюков, перебегая с места на место, ведет меткий огонь. От наседавших снизу эсэсовцев его прикрывает разжалованный младший лейтенант. Тот уже трижды ранен. Когда ранен Васюков, он отматывает со своей раны кусок бинта и перевязывает голову Васюкова. У самого из раны хлещет кровь.

— Оставь себе. Ведь пропадешь, — говорит Васюков.

— Черт с ним. Мне надо, чтобы ты уцелел, — отвечает Терещенко. У них кончаются патроны, и они заваливают люк рухлядью. Снизу ломятся немцы. Когда уже надежды выжить не остается, Васюков находит единственный патрон в кармане. Но один патрон они не могут разделить на двоих…

В этот момент они обнаруживают, что немцы отхлынули. Эсэсовцы поспешно бегут от брода, машины брошены на том берегу. По большой дороге к переправе мчатся наши тридцатичетверки… Васюков спускается с чердака и без сил опускает руки на засыпанные щебенкой ступеньки крыльца. Из дома выползает Терещенко. На пороге он теряет сознание. Из реки выбирается первая тридцать-четверка, и, глядя на нее, Васюков шепчет:

— Все!.. Все!.. Неужели же наконец все? По его лицу текут слезы».

Архівы захоўваюць і машынапісны тэкст аўтарскай заяўкі:

«Заявка на трехсерийный телевизионный художественный фильм „Долгие версты войны“

Сценарий трехсерийного телевизионного художественного фильма „Долгие версты войны“ охватит большой промежуток времени и целый ряд фронтовых событий, основным участником которых будет, пройдя по всему фильму, рядовой Васюков — молодой человек, каких тысячи, — оторванных войной от занятий мирных дней.

На фронт приходит Васюков застенчивым боязливым парнем, не сразу и нелегко дается ему солдатская наука. Основа ее основ — проверка боем, ее молодой солдат выдерживает с честью, как и все, что сопряжено с великим напряжением фронтовых будней.

Постепенно зритель увидит, как закаляется характер бойца; грязь и кровь, дым пожарищ и пороховой дым битвы явились тем чистилищем, в котором выкристаллизовалось и окрепло все то лучшее в человеке, что и является его сущностью; от эпизода к эпизоду, от боя к бою крепнет солдат духом и телом, и становится именно таким, какому оказалось по плечу выйти победителем из всех сражений.

Первая серия фильма (условное название „Крещение“) будет написана по мотивам повести „Журавлиный крик“. На локальном эпизоде обороны переезда будет показана небольшая группа бойцов во главе со старшиной Карпенко. Разной жизнью жили эти люди до войны, по-разному они встречают и бой, в котором, возможно, никому не удастся остаться в живых. От начала до конца мужественно ведет себя командир, отчаянно дерется с врагом боец Свист, при первом же удобном случае бросает товарищей и, решившись на измену, пытается сдаться в плен Пшеничный, гибнет, не причинив никакого урона врагу, мало приспособленный к войне, к бою солдат Фишер, всячески хитрит, пытаясь сделать поменьше, а в бою — выжить, приспособленец Овсеев, с трудом находит в себе силы устоять против врага Васюков, которому до этого не приходилось думать о возможности собственной гибели и, разумеется, не приходилось убивать. С этого боя Васюков „начинается“ как солдат, как боец, которому суждено будет выполнить свой долг до конца.

В основу второй серии „Трудные версты“ ляжет материал повести „Атака с ходу“. Командир роты Ананьев, старшина Пилипенко, замполит Гриневич, рядовые Чумак и Шнейдер, — здесь тоже цельные характеры, исключительное напряжение событий, в центре которых солдат Васюков — уже опытный воин, не кланяющийся пулям и снарядам. В отличие от повести „Атака с ходу“ финал сценария переисполнен оптимизма и дает возможность вести героев и развивать события до завершающего этапа.

Третья серия „В двух шагах от победы“ — оригинальный сценарий. События, охватываемые в нем, происходят в Германии весной 1945 года, накануне Победы.

Уже гитлеровское командование согласилось на капитуляцию, по существу наступил конец войне. Но не для всех. Небольшая колонна грузовиков с советскими бойцами вынуждена задержаться в усадьбе, на берегу реки, т. к. мост взорван. У всех приподнятое настроение, война кончилась. Люди безмятежно отдыхают в ожидании, пока будет найден брод. И тут Васюков, стоящий на посту, замечает еще одну колонну. В ответ на его окрик раздаются выстрелы, завязывается неравный и героический бой, в котором люди гибнут, по существу, уже после войны. Этот бой, а, следовательно, и фильм, будет как реквием советскому воину-освободителю, самоотверженно выстоявшему до конца и вырвавшему победу у врага в жесточайшей войне, каких не знала история.

Фильм „Долгие версты войны“ должен явиться заметным явлением, повествующем о боевой славе советских воинов».

Заўважым тут, што ў аснове сюжэта сцэнарыя 3-й серыі ляжыць сапраўдны гістарычны факт, пра што В. Быкаў распавёў у прадмове да першай публікацыі кінасцэнарыя:

«Тяжелейшая борьба нашего народа против немецко-фашистских захватчиков породила массовый героизм советских воинов на всех фронтах Великой Отечественной войны. Примерами героических подвигов изобилуют все четыре года войны — от памятного воскресенья сорок первого года до ее последнего дня, когда немецкая военная машина вермахта была окончательно разгромлена. Но даже и вконец разгромленные гитлеровские части обычно сопротивлялись до последней возможности, продолжая убивать всех, кто попадался на пути их поспешного отхода на Запад, навстречу наступающим армиям союзников.

История войны знает немало случаев, когда для многих солдат война не кончилась 9 мая, когда еще и после победного дня продолжались стычки с частями и подразделениями СС, унесшие немало жизней наших солдат и офицеров, воинский долг для которых, как и на протяжении всей войны, был в этот день дороже естественного желания выжить.

В основу данного сценария положен действительный случай, имевший место на Третьем Украинском фронте, когда несколько советских военнослужащих, случайно оказавшихся 9 мая 1945 года в стороне от расположения основной массы войск, приняли на себя удар отходящей на запад эсэсовской группировки. Связав ее боем у переправы, они на несколько часов задержали эту группировку, дав тем возможность нашим танкистам настигнуть и разгромить ее у последней черты. Но этот их подвиг стоил большинству жизни, с которой они расстались в солнечный, радостный день нашей великой Победы.

Телефильм по данному сценарию снимается на студии „Беларусьфильм“, режиссер-постановщик — Александр Карпов.

Автор».

2 ліпеня В. Быкаў быў запрошаны выконваючым абавязкі намесніка галоўнага рэдактара кінастудыі «Беларусьфільм» Э. Калядзенкай для перамоў адносна напісання сцэнарыя, аднак пісьменнік адказаў тэлеграмай: «Этой неделе приехать киностудию не смогу. Быков». Між тым, перамовы гэтыя, відаць, усё ж адбыліся, таксама як і кансультацыі з прадстаўнікамі сцэнарнай рэдакцыйнай калегіі і аддзела замоў ТА «Экран», у выніку чаго ўзнікла задума стварэння больш шырокага па ахопе падзей вайны фільма. Ужо 12 ліпеня заяўка пісьменніка з Гродна абмяркоўвалася на пасяджэнні сцэнарна-рэдакцыйнай калегіі «Беларусьфільма».

У выніку заяўка была прынята, а 17 ліпеня з В. Быкавым падпісалі дамову, згодна з якой сцэнарый тэлефільма «Долгие версты войны» (з трох серый: арыгінальнай «За два шага до победы» і дзвюх серый па матывах аповесцяў «Жураўліны крык» і «Атака з ходу») патрэбна было здаць не пазней за 15 верасня 1974 г. У сваю чаргу кінастудыя абавязвалася выплаціць аўтару ганарар (першая серыя — шэсць тысяч, другая і трэцяя — па чатыры тысячы рублёў).

Сцэнарый 1-й серыі пісьменнік прывёз на кінастудыю 26 жніўня 1974 г. Сцэнарый 2-й серыі быў дасланы ім па пошце 14 верасня. Тэрмін напісання сцэнарыя 3-й серыі невядомы.

Менш чым праз тыдзень адбылося чарговае пасяджэнне сцэнарна-рэдакцыйнай калегіі. У выніку гэтага пасяджэння было прынята заключэнне, шэраг пунктаў якога кардынальна змяняў аўтарскую задуму:

«…автор значительно переработал литературную основу своих повестей, органично соединил их с оригинальной частью сценария, придал литературному триптиху о войне строгую и четкую кинематографическую форму. […]

Однако в дальнейшей работе необходимо обратить внимание на следующие моменты:

В первой серии — а) бойцу — бывшему искусствоведу изменить фамилию, ввести эпизод проявления заботы о нем, когда он находится в „секрете“; б) в развитии образа Овсеева, оставив его сомнения и страх перед смертельным исходом боя, исключить намек на дезертирство в тыл; в) точнее обозначить кулацкий дух Пшеничного и мотив его предательства; г) снять мотив абсолютной безвыходности положения Васюкова в финале первой серии.

Во второй серии — а) ввести в экспозицию масштабный показ наступательного движения войск, а в переходе на роту уточнить настроение солдат, усталых, но яро преследующих врага; б) яснее акцентировать рывок и ранение Васюкова в бою как стремление прикрыть собой командира.

В третьей серии — а) заметнее акцентировать гуманистический, патриотический мотив решения бойцов принять на себя бой с эсэсовцами уже после капитуляции вермахта; б) в эпизодах боя яснее показать связь Васюкова с командиром. По всем сериям в диалогах желательно избежать излишне прямых вульгаризмов».

У сваю чаргу і ТА «Экран» пасля разгляду сцэнарыя і абмеркавання яго сумесна з прадстаўніком Галоўнага палітычнага ўпраўлення Савецкай Арміі падпалкоўнікам А. Сабельнікавым палічыла мэтазгодным запусціць сцэнарый у рэжысёрскую распрацоўку, але таксама з улікам заўваг — як сугучных рэкамендацыям беларускіх калег, так і новых:

«В процессе режиссерской разработки просим продолжить работу над психологической характеристикой действующих лиц.

Хотелось бы, чтобы авторское внимание было сосредоточено не только на внешней событийности, но и на углублении морально-нравственных внутренних процессов, происходящих с героями.

Необходимо подчеркнуть в сценарии закономерность и настоятельную необходимость всех военных операций, обрисованных в произведении, в общем ходе войны.

Учитывая то обстоятельство, что в данном варианте сценария недостаточно интересным и выразительным получился образ солдата Васюкова, советуем авторам подумать о том, чтобы главным героем фильма стал Ананьев. В связи с этим необходимо включить его в действие с первой серии фильма.

Замечания по сериям: I серия: а) снять мотив абсолютной безвыходности положения Васюкова в финале сценария; б) уточнить образ Овсеева, оставив его сомнения и страх перед смертельным исходом боя, исключить намек на дезертирство в тыл; в) точнее обозначить истоки предательства Пшеничного; г) бойцу, бывшему искусствоведу, изменить фамилию, ввести в эпизод проявления заботы о нем, когда он находится в „секрете“.

II серия: а) необходимо подчеркнуть стратегическое значение того факта, что высота была взята бойцами Ананьева. В фильме должна быть ясна настоятельная необходимость взятия этой высоты; б) ввести в экспозицию масштабный показ наступательного движения Советской Армии; в) ярче показать настроение бойцов роты — усталых, но яро преследующих врага; г) яснее акцентировать рывок и ранение Васюкова в бою, как стремление прикрыть собой командира; д) более ярко прописать политрука Гриневича, раскрыв его интеллектуальную и человеческую значительность; е) следует отредактировать текст Ананьева, убрав излишнюю грубость.

III серия: а) заметнее акцентировать гуманистический, патриотический мотив решения бойцов принять на себя бой с эсэсовцами уже после капитуляции вермахта; б) в эпизодах боя яснее показать связь Васюкова с командиром; в) следует подумать о правомерности и необходимости присвоения Ананьеву звания Героя Советского Союза.

По всем трем сериям в диалогах желательно избежать излишне прямых вульгаризмов».

Між іншым, і сам А. Карпаў, маючы на ўвазе В. Быкава, скажа падчас абмеркавання ўжо яго, рэжысёрскага сцэнарыя: «Да, я согласен, что это может быть калька его произведения. Он перенес литературу бережно, болезненно… Конечно, трудно все это переводить на язык кино, да и времени у нас было маловато.

У меня только страх, как бы чего не упустить дорогого, быковского.

Относительно боя. Он не сделан. Его очень трудно делать на бумаге. Бой будет отраженный. Да, я сам боюсь, чтобы не получилась одна трескотня. Для Быкова грамматика боя была второстепенным делом, а главное — исследование». І пазней рэжысёр прызнаецца: «…повторить прозу Быкова на экране нельзя».

2 снежня 1974 г. намеснікам дырэктара ТА «Экран» Т. Агароднікавай быў дазволены запуск у рэжысёрскую распрацоўку літаратурнага сцэнарыя В. Быкава «Долгие вёрсты войны».

Рэжысёрскі сцэнарый быў падрыхтаваны А. Карпавым даволі хутка, але тут дарэчы будзе прыгадаць заўвагі, якія былі зроблены пісьменнікам:

«Замечания к режиссерскому сценарию „Долгие версты войны“

Режиссерский сценарий написан в соответствии с литературным сценарием.

Считаю необходимым изменить схему присутствия главных героев в частях. Ввиду того, что исключение Ананьева из второй или третьей части влечет за собой нежелательные потери образно-изобразительного порядка, по моему мнению следует его, заявив в первой части, задействовать во второй и третьей.

Образ солдата дать: в первой части — Глечика во второй части — Васюкова в третьей части — снова Глечика.

Схема действия Ананьева-Глечика-Васюкова таким образом предлагается следующей:

Такая схема вносит в фильм впечатление неправильности и разрушает нарочитость в композиции.

В соответствии с этим следует написать [неразб.] воспоминаний Ананьева (во II ч.) и переписать сцену встречи Ананьева с Глечиком (в III ч.)

Других замечаний не имеется.

4. II.75 г.»

В. Быков

Тым часам бюро мастацкага савета ПТА «Телефильм» разам са сцэнарна-рэдакцыйнай калегіяй вынеслі сваю рэзалюцыю на рэжысёрскі сцэнарый, у якой асаблівую ўвагу звяртае на сябе пункт першы:

«…в режиссерском сценарии учтены замечания заказчика и в целом определилась образная система сценария, точнее стали психологические характеристики действующих лиц, углубились моральнонравственные процессы, происходящие с героями.

Более оправданным стал посыл необходимости военных операций, обрисованных в сценарии, в общем ходе войны.

Эмоциональнее и логичнее выстроен финал второй серии. Стала более органичной и законченной линия взаимоотношений Ананьева и Зины.

При окончательной подготовке сценария к съемкам Бюро художественного совета ПТО „Телефильм“ считает необходимым обратить внимание режиссера на следующее:

1. Выверить экспозиционную хронику первой серии, избегая резкого противопоставления упоенного успехом противника и подчеркнуто измотанного вида советских солдат.

2. Усилить драматургию первой серии, возможно, поиском приемов более глубокого знакомства с судьбами действующих лиц. Четче проявить значимость их заданий. […]

5. Учитывая новую схему действия Ананьева-Глечика-Васюкова на протяжении трех серий необходимо заметнее для зрителя акцентировать сцену расставания Ананьева с молодым солдатом в начале 1-й серии, точно определить место для ретроспекции этой сцены во 2-й серии, переработать в психологическом и действенном плане сцену встречи Ананьева с Глечиком в 3-й серии. […]».

У Маскве ж, у ТА «Экран» таксама прасілі ўлічыць іх рэкамендацыі, частка якіх зноў датычылася літаратурнай першакрыніцы і насіла адкрыта ідэалагічна-прапагандысцкі характар:

«1. Хотелось бы, чтобы авторское внимание было сосредоточено не только на внешней событийности, но и на углублении нравственных внутренних процессов, происходящих с героями.

2. Необходимо подчеркнуть в сценарии закономерность и необходимость всех военных операций, описанных в сценарии, в общем ходе войны.

3. Необходимо точнее расставить идейно-политические акценты: начальный период войны следует показать политически точнее, в соответствии с исторической перспективой; в изображении событий и действующих лиц 1[-й] серии необходимо снять впечатление безысходности, обреченности; яснее и глубже показать духовные, нравственные силы народа, истоки нашей победы в Отечественной войне.

4. Необходимо внести коррективы в расстановку действующих лиц сценария с тем, чтобы среди героев сценария не преобладали люди в идейном отношении неустойчивые. В связи с этим следует, в частности, внести изменения в характеристику Свиста.

5. Более основательно должен быть заявлен и прописан в 1-й серии образ Ананьева. […]».

У ТА «Экран» у нечым падобныя па характары былі «пажаданні» і па 2-й і па 3-й серыях рэжысёрскага сцэнарыя (пры гэтым зноў акцэнтавалася ўвага на рэкамендацыях да першага фільма, якія мелі, «в известной мере, отношение не только к 1[-й] серии, но и ко всему сценарию в целом».

Між тым здымкі карціны не маглі пачацца без чарговага заключэння сцэнарна-рэдакцыйнай калегіі ПТА «Телефильм» цяпер ужо на новы варыянт рэжысёрскага сцэнарыя, у якім беларускі бок даваў справаздачу пра тое, як былі ўлічаны ранейшыя рэкамендацыі і заўвагі ТА «Экран»:

«В новом варианте сценария:

1. Уточнилась необходимость военной операции на переезде в общем ходе войны.

2. В изображении событий и действующих лиц уменьшилось впечатление безысходности эмоционального состояния солдат, глубже раскрыты их духовные силы.

3. В связи с этим углубились мотивы нравственного возмужания героев.

4. Внесены коррективы в расстановку действующих лиц сценария, определилась судьба Свиста, как детдомовца.

5. Как один из основных образов сценария занял большое место в 1-й серии и более значимо проявлен Ананьев.

6. В связи с изменением характеристик действующих лиц доработаны и освобождены от многословия диалоги сценария.

Однако в дальнейшей работе необходимо обратить внимание на следующее: поскольку в начале сценария есть ссылка на героическую оборону Могилева, исключить в диалогах упоминание о выходе батальона из окружения под Смоленском.

В диалоге Овсеева с Климуковым „О жизни и смерти“ исключить излишнюю литературность.

При съемках эпизодов боя обратить внимание на реальное соответствие потерь противника относительно вооружения и возможностей группы наших бойцов».

У адказ з Масквы ішлі новыя інструкцыі:

«…просим учесть следующие рекомендации:

1. Несколько облегченными, недостаточно драматичными выглядят эпизоды боя советских солдат с немцами (оба эпизода — и с транспортерами, и с танками). Просим в эпизодах боя добавить отдельные сцены, реплики, детали с тем, чтобы эпизоды эти с точки зрения военной выглядели более убедительно, более драматично.

2. Просим тему трусости Овсеева исключить (так как в этом плане в сценарии ощущается известный перебор: Пшеничный, Овсеев, Терещенко (3[-я] серия).

3. В отдельных сценах требуют уточнения диалоги, которые отличаются многословием, психологически неточны, недостаточно соответствуют характерам и ситуации. […]».

У далейшым ліставанне паміж беларускімі і маскоўскімі кіначыноўнікамі датычылася непасрэдна самой карціны (сярод іншага, напрыклад, рэкамендавалася: «В трактовке образа Пшеничного нет необходимости акцентировать его социальное происхождение. Убрать слова по поводу Сталина („…сын за отца не отвечает“). Несколько иначе решить эпизод сдачи в плен Пшеничного, т. к. в данном варианте это выглядит не логично»). Невыпадкова В. Быкаў пісаў у гэты час А. Адамовічу: «Завяз в кино и никак не могу вытащить из него ноги. Просто надоело до чертиков. Тем более, что заранее знаешь, что ничего путного в итоге не будет — одна морока». Сапраўды, гэтыя бясконцыя «рэкамендацыі» і «пажаданні» літаральна разбуралі задуму сцэнарыста В. Быкава. Аднак, як падаецца, з самымі абсурднымі патрабаваннямі выступіў зацверджаны загадам міністра абароны СССР ваенны кансультант фільма — яго т. зв. «заўвагі» неслі адкрыта цэнзарскі характар; генерала-кансультанта цікавіла не тое, што было ці магло быць на вайне, а тое, як яно павінна быць паводле армейскага статута:

«Замечания главного военного консультанта генерал-лейтенанта танковых войск М. М. Зайцева по кинокартине „Долгие версты войны“

1. Сократить начальные планы идущих солдат.

2. Заменить слово „драпать“ на слово „отходить“ и реплику „рядовой Климчук“ на „боец Климчук“.

3. Заменить обращение „ты“ солдат к старшине на „вы“.

4. Сократить монолог Авсеева перед подвигом, т. к. он звучит излишне пацифистским.

5. Убрать частое упоминание (муссирование) о том, что оставленный заслон — смертники, оставив только разговор об этом в будке.

6. У Пшеничного снять реплики, подчеркивающие его недисциплинированность, строже сделать реакцию старшины на поведение Пшеничного. В связи с этим сократить эпизод в будке, убрать реплику „На, стреляй!“

По 2-й серии

1. В начале серии убрать грубые слова Ананьева в адрес старшины, т. к. они звучат как оскорбление.

2. Сократить планы, показывающие неорганизованность кадровых войск.

В данном монтаже рота похожа на партизанский отряд.

3. Исключить сцену „отказ санинструктора перевязывать пленного немца“. К пленному должны отнестись более гуманно, в таком виде как сейчас сцена может быть неправильно истолкована западными идеологами. Обращение к немцу „цудик“ недопустимо, так же, как и срывание погонов.

4. Эпизод „обмен пленного“ места на войне не имел.

5. Сцена „обмывание взятой высоты“ в данной редакции похожа на пьянку. Может быть, следует сделать так, чтобы Ананьев предлагал выпить только комиссару, а он бы отказался.

6. Вторая атака выглядит бессмысленной тратой людей. Она должна быть более подготовленной.

По 3-й серии

1. Ухаживание за девушкой нужно подать „по-рыцарски“, пока оно слишком развязно.

2. Пересмотреть диалог Климчука и Терещенко на чердаке во время боя, выявив переходный момент от трусости к героизму.

3. Реплику „украли часы“ заменить на „не сберег“».

І ўжо нават прымаючы ў студзені 1976 г. тэлефільм «Долгие вёрсты войны», на Цэнтральным тэлебачанні ў каторы раз прасілі ўлічыць іх пажаданні:

«1. Изменить название фильма как недостаточно точно раскрывающее его содержание. […]

Рекомендации по I[-й] серии:

1. Прояснить мотив, связанный с обороной взводом переезда.

2. Прояснить сцену расстрела Пшеничного.

3. В разговоре Овсеева и Климчука (перед гибелью Овсеева) сократить до минимума монолог Овсеева.

По II[-й] серии:

1. Следует мотивировать необходимость взятия высоты ротой Ананьева с тем, чтобы снять ощущение напрасных потерь. В связи с этим, политрук Гриневич должен поддержать решение Ананьева о взятии высоты, а в дальнейшем (после ухода с высоты) не подвергать сомнению правильность этого решения.

Загрузка...