По памяти и с натуры

Девочка четырех лет вернулась домой из детсада, стала играть в куклы. Положила куклу на игрушечную кроватку, подрыла ее лоскутом и сказала: «Спи, проклятая, это тебе не дома!»

Плакат гласил: «Алкоголизм — медленная смерть!» Надпись карандашом поперек плаката: «А мы не торопимся!»

В писчебумажном магазине.

— Тетради есть?

— Нет.

— Карандаши?

— Нет.

— Перья?

— Нет.

— Дайте жалобную книгу!

— Двадцать восемь копеек, платите в кассу.

— А он с детства всегда был унытик.

— Внучек у меня хороший. Два года ему, а возьмется за комодик, аж дрожит весь: «Дедушка, это — мое!..»

Это был дурак философского склада.

Лучше не обладать даром слова, чем тратить слова даром.

Этому художественному чтецу можно дать телефонную книгу, и он ее будет читать, как эпос: значительно и медленно, повышая и понижая голос, даже со слезами в голосе.

В зоопарк пришли мама с ребенком.

— Мама, это уже обезьяна?

— Нет, сыночек, это еще кассирша.

— Такой из себя толстый: щеки со спины видать.

— Я на него посмотрел, вижу — он такой здоровый: если ударит меня, я кувыркаться устану…

Ребенок сообщает доверительно: «У нас в саду живет баба-яга и бабияжата!»

Чтобы иметь врагов, нужно мужество.

— Чтобы лечиться как следует, нужно иметь железное здоровье!

— Представляете себе? Такой типичный русский богатырь в пенсне…

Напряженный носик на этом лице выдавал тайную работу нехитрой мысли.

Московский артист бреется у парикмахера в Одессе. Парикмахер спрашивает:

— Вы из Москвы?

— Да. Как вы догадались?

— Акцент!..

— Я ему поиграю на нервах!

— Вася, наш поезд уйдет сейчас!

— Как это он уйдет, когда билеты у нас в кармане?!

— А учет там ведется исключительно морской.

— Какой это такой «морской» учет?

— А по всем статьям — концы в воду.

Из-за перестраховки он писал такие научные статьи, по прочтении которых вы ощущали, что теперь знаете и понимаете в этом вопросе меньше, чем до прочтения статьи.

Человекоруина (в социальном смысле): ему еще нет пятидесяти лет, но все рухнуло — надежд никаких, самолюбие убито; он даже никому не завидует уже; последнее и есть заключительная стадия аварии личности.

ЛАЗЕЙКА

Он был очень любезен с посетителями. Тянулся к ним через стол и барьер. Первым начинал беседу…

— Прошу вас, товарищ… Что у вас? Угу… Так… Угу… Документы при вас? Позвольте их… Присядьте. Угу… Так… Все ясно. Только — простите за маленький бездушный формализм — эту копию надо было заверить… Одну минутку!..

Гражданка, вы к кому?.. Так… Угу… Вот что: вам, гражданка, надо в Упрпрпр… Я говорю: Упрпрпр… Вы уж извините наш чудовищный канцелярский язык. Упрпрпр — это Управление производственных предприятий. Поднимитесь на третий этаж, налево по коридору будет стеклянная дверь с надписью: «Хода нет». Войдите в эту дверь и спросите товарища Хрунтяева. Не стоит благодарности…

Да… Так вот, простите, что задерживаю: что поделать, надо было направить гражданку. Нас просто обязывают быть вежливыми с посетителями. Так что вот: вы хлопочите, чтобы заверили вашу копию, а я тем временем наведу справки и постараюсь провернуть… Виноват, разрешите, я возьму трубку…

И, аккуратно выждав, пока отзвонит телефон, он поднял трубку. Лицо сразу стало суровым, и он сказал:

— Да… Допустим, что бюро… Кого?.. Не слышу!.. Гласова?.. Власова?.. Классова?.. Гаслова?.. Маслова?.. Товарищ, надо говорить яснее. Нету у нас никакого Маслова… А если он работает в экономическо-статистическом, тогда и звоните в статистическо-экономический! Товарищ, у нас ходить за ним некому!.. Все равно, хоть один шаг! Некому, некому, некому!

И он сердито бросил трубку на рычаг.

— Ого! — сказал посетитель, — по телефону вы суровый…

— Да… К счастью, насчет телефона к нам еще не пристают. Можно быть самим собой… — На лице его вновь заиграла любезная улыбка, и он продолжал: — Да… Так на чем мы остановились? Вы, стало быть, оформляете вашу копию, а дня через два позвоните мне по телефону…

— Чего уж там, — быстро подхватил посетитель. — Я лучше сам зайду. Я уж выберу время…

ПРИВЫЧКА

В колхозе участница артистической бригады, приехавшей из столицы, повредила руку. Вызвали единственного представителя здравоохранения, какой был тут, — ветеринарного врача. Скромный сельский эскулап (да еще такого профиля — специалист по животным!) безумно стеснялся. Он долго отказывался идти, а придя, долго. пояснял, что его пациенты — не люди, а… Но ветеринара заставили провести осмотр поврежденного органа. С тысячами извинений он дотронулся до руки артистки.

— Больно? — спросил он с робостью. — Нет? А тут? Тут?

Так ветеринар обследовал руку… Но вот больная застонала. И по усвоенному раз и навсегда рефлексу наш скромник резко замахнулся кулаком на пациентку, заорав утробным голосом:

— Нно, дьявол! Балуй у меня!