По прочтении сжечь

1

Вам доверяется секрет государственного значения. Будьте настороже на протяжении всего пути. Малейший зевок — и произойдет непоправимое. И тогда — немедленно покончить с собой, никаких объяснений и оправданий, только одно: вспороть живот…»

Терано и Идэ — офицеры 3-го отдела японского морского генерального штаба — крепко запомнили слова начальника. Оба направлялись в Америку в качестве дипкурьеров. Но в отличие от обычных дипкурьеров они должны были доставить японскому послу в Вашингтоне не почту, а более важную вещь — новую шифровальную машинку.

До сих пор техника шифровки текста была крайне медлительной. Шифровальщик составлял текст, все время заглядывая в кодовые таблицы и отыскивая нужные цифры или буквы. Таким же примитивным был и процесс расшифровки. Шифровальщики всех стран испокон веков как бы ползали на четвереньках, расходуя впустую уйму времени и сил.

Машинка «97» означала полный переворот в шифровальном деле. Она выглядела просто: две пишущие машинки с латинским алфавитом соединены проводами. Между ними — ящичек с клавиатурой и валиками. Шифровальщик нажимает клавиши — составляет нужную комбинацию — и печатает текст, как на обычной пишущей машинке. А на второй машинке тут же появляется уже зашифрованный текст. Процессы шифровки и расшифровки убыстрились в несколько сот раз. Вместо ползания на четвереньках шифровальщик летел теперь на самолете.

Шифровальная машинка родилась в Токио. Ее придумали и изготовили инженеры специальной мастерской морского ведомства. Изобретение хранилось в строгой тайне. Японское правительство решило вооружить ею свои важнейшие посольства, в первую очередь вашингтонское. Время было крайне напряженное. Война на Западе разгоралась — только что Германия напала на Россию, — назревали серьезные события на Востоке, и надо было предельно ускорить шифровальную технику.

Терано и Идэ получили приказ: отвезти в Вашингтон темно-серый чемодан с шифровальной машинкой внутри.

Они были готовы к отъезду. В ожидании приказа о посадке на пароход офицеры жили в европейском отеле в Иокогаме, поблизости от коммерческой пристани. Время от времени по очереди ездили на электричке в Токио. Но ночевать должны были в отеле. Так предписывал приказ.

2

— Я уверен, они — агенты контрразведки, — сказал капитан-лейтенант Донахью, завязывая пояс на купальном халате.

Старший лейтенант Уайт прыснул и затряс мокрой головой. Он тоже был в халате. Оба только что выкупались в большой деревянной кадке, которую администрация этой загородной гостиницы японского типа именовала «бассейном». Им пришлось прервать процедуру омовения из-за двух японок, которые вошли в предбанник, учтиво поклонились американцам и, разоблачившись, полезли в кадку. Донахью и Уайт сейчас же вылезли из воды, обмотались полотенцами и побежали к себе.

— Им приказали соблазнить нас. — Донахью вертелся перед зеркалом, принимая изящные позы теннисиста. — Держу пари!

— Ерунда. — Уайт разлегся на циновке и стал обмахиваться круглым веером. — Провинциальные дамочки, приехали в столицу делать покупки. Судя по акценту, из Акита. Их, наверно, удивило наше паническое бегство.

Донахью брезгливо скривился.

— Дикари. — После паузы он добавил: — Та, полненькая, которая вертелась в воде около тебя, довольно недурна. Явный агент.

— Не имел удовольствия разглядеть ее, — сказал Уайт, — так как повернулся к ней спиной. Но сомневаюсь, чтобы она…

В коридоре послышались скользящие шаги. Донахью поднес палец к губам. Дверь, оклеенная бумагой, бесшумно отодвинулась, и показалось круглое лицо служанки. Она обратилась к Уайту по-японски:

— Соизволите отведать европейский ужин или японский?

Уайт ответил по-японски, почти без акцента:

— Я хочу лапшу с лангустами, а этому болвану дайте кэрри с рисом.

Служанка поднесла рукав ко рту, глаза ее смеялись. Уайт опросил:

— Скажите, в Японии везде сохранился еще этот обычай?

— Простите, какой?

— Я думал, что только в каких-нибудь горных деревушках, где-нибудь на Сикоку, а не здесь, под самым Токио… У вас женщины всегда купаются вместе с не женщинами?

Служанка опять прикрыла рот рукавом и покраснела.

— Для женщин ванна у нас на втором этаже, но там было переполнено, и поэтому, — она поклонилась, — потревожили вас. Извините, пожалуйста.

Донахью нахмурился:

— Что ты болтаешь с ней? Будь осторожен. Наверняка она шпионка.

Уайт тихо рассмеялся:

— Тебе везде мерещатся агенты контрразведки. Настоящий психоз.

Донахью окинул служанку оценивающим взглядом:

— Несмотря на всю мою пресыщенность, эта мартышка мне нравится. Но мне кажется, что я видел ее где-то в Америке. Боюсь, она следит за нами еще с Фриско. У меня великолепная зрительная память.

— Возьмем что-нибудь выпить? — опросил Уайт.

Донахью фыркнул:

— Чтобы эта мерзавка подсунула нам какую-нибудь отраву?

— Больше ничего не прикажете? — спросила служанка у Уайта и, отвесив поклон, вышла в коридор и, повернувшись к Донахью, сказала по-английски, старательно выговаривая слова:

— Простите, я никогда не была в Америке, но у нас вина неопасные.

Она задвинула дверь за собой. В коридоре прошелестели ее шаги. Уайт расхохотался. На красивом лице Донахью появилась гримаса.

— Типичная шпионка.

— Если бы была шпионкой, она скрыла бы, что знает английский, — возразил Уайт.

После ужина к американцам пришел гость — филиппинец, бармен из английского клуба в Иокогаме, маленький, сморщенный, с длинными тонкими усами. Донахью сделал знак Уайту, и тот, раздвинув двери, сел у порога комнаты так, чтобы просматривался весь коридор флигелька. Соседние комнаты пустовали.

— Эф-Эн просил передать вам, чтобы вы не беспокоились, — зашептал филиппинец. — С капитаном парохода…

— Капитан филиппинец? — перебил его Донахью.

— Нет, австралиец, а пароход канадский. С капитаном все улажено. Слава мадонне, он запросил не так много. Обещал под предлогом дополнительного ремонта отложить отход. Но только на несколько часов. Больше нельзя.

Донахью покачал головой:

— А что, если не найдем сразу? Придется ведь искать по магазинам.

— Очевидно, японцы привезут чемодан к моменту посадки на пароход, — спокойно ответил филиппинец. — Сразу увидим, какой он. Вряд ли чемодан будет какой-то особенный. Им нельзя привлекать к нему внимание. Он, конечно, будет японского производства, а такой можно найти в универсальных магазинах Мицукоси или Мацуя. Эф-Эн наверняка найдет.

— А ключи?

— На чемоданах сложных замков не устанавливают. Ваши специалисты справятся. Возможно, будут поставлены сургучные печати, но и это не страшно. Эф-Эн снабдил Бузони всем необходимым.

— А как куропатки ведут себя? Они в том же отеле?

— Да, около пристани. Все эти дни никуда не выходят, только вызывали к себе массажистку. Личные вещи у них собраны — простые баулы и кожаные чемоданы небольшого размера.

Донахью промычал:

— Они взяли две каюты. Будут ехать раздельно. Интересно, у кого же останется чемодан?

Филиппинец вынул из верхнего кармана тонкую сигару, облизнул кончик и закурил.

— Они просили каюты рядом, но мы устроили так, чтобы одну каюту им дали около трапа на верхнюю палубу, а другую — в конце тупика. Обе находятся далеко от клозета.

— А что, если они возьмут каюту-люкс с собственным клозетом?

— Пять кают люкс уже проданы голландским дипломатам, не беспокойтесь.

— Великолепно! — Донахью хлопнул филиппинца по плечу. — Завидую Эф-Эн. С таким ассистентом, как вы, можно провернуть любое дело — даже украсть Фудзияма. Держу пари: вы, Энрике, скоро откроете собственный бар.

— Спасибо, — филиппинец отвесил подчеркнуто церемонный поклон, — но я молю мадонну, чтобы она ниспослала мне более солидное предприятие.

— Если наша охота на куропаток увенчается успехом, — Донахью еще раз потрепал филиппинца по плечу, — мадонна наградит вас.

— А с нашими каютами все в порядке? — спросил Уайт.

— Все улажено. — Филиппинец покрутил кончики усов. — Сунул кому следует, и сделали перестановку. Ваши каюты рядом, в начале бокового коридорчика.

— А наши профессоры?

— Их каюты будут недалеко от вас. Им и вам будет прислуживать мой человек — стюард Пако, тоже филиппинец, бывший профессиональный боксер в весе мухи. Вы его сразу узнаете по изуродованному носу.

— Надежный? — опросил Уайт.

Вместо ответа филиппинец положил руку на сердце и закрыл глаза.

— Если у вас все пройдет хорошо, — сказал Донахью, — я добьюсь в Вашингтоне, чтобы вам отвалили солидный куш. Откроете ресторан…

— Нет, отельчик, — филиппинец подмигнул, — специальный.

— Пансион с девицами? Смотрите, только проверяйте их как следует, а то вам подсунут шпионок. И не берите такого управляющего, как он, — Донахью кивнул в сторону Уайта. — Его обведет вокруг пальца любой жулик.

3

Каюта № 22 находилась около трапа, а № 39 — в тупике. Чемодан с заветным грузом поместили в 39-й. Решили дежурить здесь по очереди, а отдыхать в 22-й. Туда снесли личные вещи обоих.

Терано дважды ходил к помощнику капитана, но ничего не добился. Все каюты в тупике были заняты индийским раджей и его свитой. Раджа и слушать не хотел об обмене каютами.

— Виноваты идиоты из адъютантского отделения. — Терано сердито потер коротко подстриженные усы. — Думали, что если нас поместят рядышком, то это покажется подозрительным. Болваны.

— Плохо, что клозет далеко, — Идэ говорил очень тихо, словно боялся, что их подслушивают. — Я сосчитал… тридцать два шага… Это занимает почти минуту. Туда и обратно и там… В общем, все дело может занять минуты четыре. За это время могут сделать что-нибудь.

Терано сел в кресло и сладко потянулся.

— Осторожность, конечно, не мешает, но… — он засмеялся, — не надо пугать себя призраками. Вряд ли враг будет круглые сутки следить за нами, чтобы воспользоваться теми минутами, когда кто-нибудь из нас будет в клозете. Малую нужду будем оправлять здесь, а большую — после дежурства.

Идэ покачал головой.

— Нужно предусмотреть все случаи. Я уверен, за нами следят. Надо исходить из предположения, что враг знает, что именно мы везем в чемодане. А если знает, то может что-нибудь предпринять.

Терано открыл ящик столика:

— А где бумага и клей?

— Я положил в нижний ящичек ночного столика. — Идэ подошел к двери и стал прислушиваться. — В коридоре дорожка с очень густым ворсом, скрадывает шаги. Можно неслышно подкрасться к двери и подслушать разговор.

Идэ включил радиоприемник на столике у двери.

— А ты заметил пассажирку в красном плаще? — спросил Терано. — Она приехала самой последней. Кажется, кореянка. — Он цокнул языком. — Хорошенькая, бестия. Вот таких надо опасаться.

— Наверное, из-за нее задержали отход парохода.

— Капитан сказал мне, что была неисправна вентиляционная система. Конечно врет. Вот эту кореянку нам надо иметь в виду. Уверен, будет пытаться заговаривать с нами.

— А мне кажется подозрительным английский миссионер, он в каюте напротив трапа. Судя по выправке, спортсмен и, наверное, офицер разведки.

4

Донахью уселся в кресло и закинул ногу на подлокотник.

— Итак, подведем предварительные итоги.

— Может быть, позовем профессоров? — предложил Уайт.

Донахью мотнул головой.

— Операцию провожу я, с твоей помощью. Следовательно, мы проводим ее вдвоем. А они — вспомогательный персонал, и только. Ты брось свои штатские замашки, пора стать военным. Между нами и ими должна быть определенная дистанция. Итак, итоги. Субъект с узкой мордой и выпирающими зубами — это капитан-лейтенант Идэ. Будем именовать его Акулой.

— Слишком избито. Лучше Самма — японская рыба с острой головой.

— Ладно. А второй, с подстриженными усиками, плотного телосложения, капитан-лейтенант Терано. Окрестим его… Куросиво. Дежурят они по восемь часов. Меняются…

— В девять утра, в пять вечера и в час ночи. Сейчас дежурит Самма.

— Ведут себя крайне осторожно. Зафиксирован только один случай выхода в клозет во время дежурства — ходил Куросиво. Вряд ли инструкция разрешает им это. Но Куросиво позволил себе, а Самма вряд ли пошел бы на это. Судя по всему, Самма ревностный служака, самурай аскетического толка. А Куросиво не такой, совсем не сухарь. С удовольствием разглядывает пассажирок на верхней палубе, захаживает в бар, однажды заказал порцию мартини, — словом, не чурается земных радостей. На его физиономии написано жирными иероглифами, что он жуир.

— Насчет бумаги, — напомнил Уайт.

Донахью поднял палец:

— Правильно. Это надо учесть. При выходе из каюты во время дежурства из-за каких-либо экстраординарных обстоятельств им, очевидно, предписано…

— Или, может быть, они сами решили, — заметил Уайт.

— Не думаю. Так вот… при выходе из каюты, где находится чемодан, они наклеивают бумагу на дверь. Так сделал Куросиво.

— Тончайшая рисовая бумага с серебристыми блестками.

— Еще что? — Донахью постучал пальцем по лбу. — Да, Куросиво ходил к капитану и просил переменить каюту, дать вторую, рядом с тридцать девятой. Но капитан отвертелся.

— Им не показалось странным, что задержали отправление парохода?

Донахью пожал плечами:

— По-моему, нет. Задержка была всего на полтора часа. В общем, получилось великолепно. Энрике оказался прав: такие стандартные чемоданы имеются в любом универсальном магазине. Но самой большой удачей я считаю то, что филиппинец сразу же выяснил вес чемодана.

— Энрике молодец, — согласился Уайт. — Если бы не он…

— Но с ним надо быть очень осторожным. Патентованный прохвост, может продать в любой момент. Ты зря с ним откровенничал. Сообщил профессору Дану вес чемодана?

— Он сказал, что сам по себе вес ничего не значит. Главное — устройство механизма.

Донахью усмехнулся:

— Может получиться так, что мы ценой огромного риска и усилий достанем то, что требуется, а наши знатоки не смогут разобраться в машинке. Дан производит на меня впечатление спившегося кретина.

— Профессор Дан один из самых выдающихся криптоаналитиков Америки, — в голосе Уайта звучало искреннее уважение. — Он расправляется с любыми шифрами, как с кроссвордами из детских журналов. А Морнингстар уже свыше десяти лет работает над разными хитроумными машинками и изобрел кое-что. Профессор Бузони, кажется, тоже крупнейший авторитет в своей области.

— Да, — Донахью засмеялся. — Этот «профессор» пять лет отсидел за то, что давал платные консультации бандитам по части самых сложных банковских сейфов. Его освободили досрочно, но правильнее было бы держать его постоянно в Синг-Синге и выпускать только для казенных надобностей. Профессор — его кличка.

— За фотографа Криста можно тоже не бояться. Он уже много лет делает специальные снимки для лабораторий.

— В общем, команда подобрана приличная. — Донахью открыл бутылку чинзано и наполнил рюмки. — Обстановка выяснена, все сведения собраны, враг спокоен, можно действовать. Откладывать нельзя. Удар нанесем по Куросиво. Проинструктировал Пако?

— Да.

— Значит, он подаст Куросиво завтрак… Спустя некоторое время после того как Куросиво заступит на дежурство, начнем операцию. Предупреди профессоров, чтобы завтра утром встали в семь. А то они все ночи напролет режутся в карты. — Донахью повертел в руке рюмку. — Только бы не подвели наши снадобья…

— Могут подвести?

— Будем надеяться, что подействуют. Их ведь проверили как следует на заключенных.

Оба медленными глотками осушили рюмки. Донахью хлопнул себя по колену:

— Если выйдет это дело, мы с тобой займем место в истории.

Уайт усмехнулся и махнул рукой:

— В лучшем случае какой-нибудь будущий Уоллес или Оппенхайм выведет нас в шпионской повести с измененными именами. Припишет все своей выдумке.

— Писакам не разрешат касаться этого дела: оно будет крепко засекречено. Результаты нашей операции будут иметь первостепенное стратегическое и политическое значение. Америка окажется в курсе сокровеннейших секретов Японии и сможет точно предугадывать ее дальнейшие шаги.

— Против нас?

— Прежде всего против русских. К тому времени, когда мы приедем в Сан-Франциско, уже начнется развал Красной Армии.

— Ты что-то слишком быстро…

— Русские скоро прекратят организованное сопротивление. Это ясно каждому, кто хоть немножко смыслит в военном деле. Ты, к сожалению, еще смотришь на вещи как принстонский студент, а не как офицер разведки. Уже по началу войны было видно, что русские не смогут выдержать этой схватки. Но это отнюдь не значит, что с Россией будет скоро покончено. Останутся отдельные очаги сопротивления в разных районах, и особенно в Сибири. Японцам надо как можно скорей закончить войну с китайцами.

— Это не так-то легко.

— Они обратятся к нашему посредничеству. И, когда помирятся с Чунцином, сразу же двинутся на Сибирь. Поэтому нам нельзя сейчас лезть в войну в Европе ни в коем случае.

Уайт, улыбаясь, покрутил головой:

— Хорошо, что Рузвельт не совсем согласен с тобой. Он относится к нацистам не так великодушно, как ты.

— Америка не должна вообще влезать в войну. Выгоднее всего не воевать. Или уж если вступать, то только в самом конце, воевать последние три минуты на стороне победителя, чтобы получить право участвовать в дележе добычи.

Донахью наполнил свою рюмку. Уайт спросил без улыбки:

— Какой добычи?

— Мы не должны допустить того, чтобы Германия и Япония поделили между собой нокаутированную Россию. Если японцы возьмут Сахалин и Приморье, мы установим контроль над Камчаткой и Якутией и договоримся насчет сфер влияния в Сибири.

После паузы Уайт тихо произнес:

— Я бы хотел одного… чтобы то дело, которое нам поручили, не принесло вреда нашей Америке.

5

Терано поднялся на верхнюю палубу. Дул сильный ветер, тучи закрывали небо. В густом мраке грохотали волны, на палубе никого не было.

Сильная качка, продолжавшаяся в течение всего дня, по-видимому, уложила большую часть пассажиров. Терано подумал о кореянке. Интересно, выдержала ли она. Наверное, свалилась. Не будет выходить на палубу и к табльдоту до самых Гавайев.

Мимо Терано прошагал толстый европеец в кожаном пальто, попыхивая трубкой. Он вел на цепочке большого мопса, очень похожего на хозяина.

Терано спустился на нижнюю палубу и подошел вплотную к борту у носа парохода. Его обдало брызгами, он вытер лицо и пошел к трапу, ведущему к каютам среднего сектора. Сверху, со стороны ресторана, спускались, громко тараторя, мужчины и женщины.

Шедший впереди обогнал Терано, заглянул ему в лицо и улыбнулся. Это был тот самый здоровенный миссионер, который показался Идэ подозрительным.

— Как поживаете? — пролепетал миссионер по-японски и погрозил ему пальцем. — Вы совсем трезвый… это грех.

Он был навеселе. Терано ответил ему улыбкой, быстро прошел к себе в каюту, тщательно обследовал ее и лег в постель. Спал хорошо, хотя несколько раз просыпался — боялся, что не услышит будильника. Проснулся ровно в семь от звона будильника.

Помывшись, он сбросил с себя ночной халат, совсем голый сел на линолеум, скрестив ноги, и просидел минут десять неподвижно, уставившись на свой пупок. Этому научили его в монастыре секты дзэн в горах Кисо, где он отдыхал прошлым летом. С помощью этой гимнастики духа приучаешь себя к абсолютному сосредоточению, сокровенному самосозерцанию и к слиянию с Душой Макрокосма.

Затем он позвонил стюарду и, тщательно подбирая английские слова, заказал завтрак: омлет с сыром, жареную камбалу, тосты, апельсиновый мармелад и кофе со сливками. Стюард-филиппинец записал заказ в блокнотик, почесал сплющенный нос и спросил:

— Что-нибудь из вин не прикажете?

— Японцы пьют с утра только раз в год, — строго сказал Терано. — Первого января.

Перед завтраком Терано решил совершить небольшой моцион. Поднялся на верхнюю палубу и стал ходить. Море успокоилось. Оно было темно-серое, с зеленоватыми переливами.

У входа в курительную в шезлонге, закутавшись в плед, сидела кореянка. Увидев Терано, она чуть прищурила глаза. Рядом с ней две седые американки в шляпах со страусовыми перьями вязали перчатки.

Терано вернулся в каюту. Его ждал завтрак, накрытый салфеткой. Он поел с аппетитом. Отдохнув с зубочисткой во рту минут десять — на этот раз без погружения во внутренний мир, — он направился в 39-ю каюту. Она была наполнена табачным дымом. Терано оставил дверь открытой и распахнул иллюминатор. Идэ с испуганным видом подскочил к двери и захлопнул ее.

Они подошли к чемодану в углу каюты.

— Все в порядке, — произнес Идэ, потирая красные глаза. — Прошу принять.

Терано коротко поклонился:

— Сокровище в сохранности. Спасибо за усердие.

— Желаю благопо… — Идэ не договорил из-за зевка.

— Прогуляйся по палубе, — посоветовал ему Терано, — проветри башку. Кстати, там сидит красавица кореянка. Наверно, обдумывает план, как бы залучить тебя в сети.

Идэ сердито буркнул что-то и вышел из каюты.

6

Донахью сидел у стола, не сводя глаз с будильника. Пепельница была доверху наполнена окурками. Уайт стоял у двери в позе бейсболиста, ждущего момента для пробежки. На диване и в креслах расселись высокий, нескладный, неряшливо одетый профессор Дан; худощавый, с большой лысой головой — Морнингстар; весь в черном, в очках, типичный ученый — Бузони и рыжий веснушчатый Крист.

В дверь быстро постучали. Уайт сосчитал число ударов и с недоумением уставился на Донахью:

— В чем дело?

— А что?

— Четыре удара. Четные относятся к Самма, а не к Куросиво. Надо было три.

— Значит, Пако перепутал, болван безносый. Сейчас он сообщит, что Самма пошел отдыхать.

Донахью подошел к двери и приоткрыл ее. Потом тихо закрыл и прошептал:

— Самма пошел с сосудом в клозет. Сейчас вернется и пойдет отдыхать.

— А Куросиво?

— Дурацкий вопрос. Самма не вышел бы из каюты, если б там не было Куросиво.

Сзади на диване кто-то громко кашлянул. Донахью погрозил кулаком. Спустя несколько минут Пако условным стуком известил: Самма пошел на отдых в 22-ю. В 39-й дежурит Куросиво.

Донахью потушил сигарету и показал Уайту на дверь. Тот подошел к двери.

7

Терано удобно устроился в кресле и стал читать нашумевший недавно в Англии и Америке роман Хилтона «Потерянный горизонт» — о том, как группа европейцев попадает из Пакистана в один из отдаленных районов Тибета. Самолет приземляется, летчик умирает, и пассажиры видят, как к ним со стороны горы идут какие-то люди. Но в этом месте Терано вдруг стало клонить ко сну. Он покачнулся, книга выскользнула из рук, упала на пол. Он поднял книгу, походил по каюте, помахал руками и сел на стул. Почему вдруг захотелось спать? Ведь он выспался как следует. И подышал свежим воздухом. Наверно, слишком сытно позавтракал. Нельзя так наедаться с утра.

Он снова стал читать. Европейцы вместе с тибетцами идут к монастырю, поднимаются в гору, потом спускаются и идут, идут — все это было описано так обстоятельно, с такими подробностями, что Терано все время терял нить повествования. Приходилось перечитывать одни и те же фразы. Книга опять упала на пол.

Он подобрал ее, ударил себя по щеке кулаком и закурил сигарету. Из иллюминатора сильно дуло. Стал ходить взад-вперед по каюте, сделал сто двадцать шагов. Закрыл иллюминатор и сел на диван. Можно посидеть немного с закрытыми глазами — через некоторое время сонливость пройдет. Это временное явление — пока переваривается завтрак, а потом все пройдет, сознание перестанет туманиться, как сейчас, и дух восстановит свою власть над плотью. И снова все станет ясно, и строчки перестанут сдвигаться, а действие будет развиваться как надо… Люди медленно бредут к монастырю, конусовидная ледяная гора вдали сверкает на солнце, над нею плывут облака, и тут откуда-то появилась кореянка в шезлонге, как будто всплыла из воды, неслышно покачнулась, а кругом — крутом колышутся клубы серебристого тумана, колышутся, колышутся, и ледяная гора стала куда-то уходить…

8

Приоткрыв дверь, Уайт сейчас же захлопнул ее.

— Ходит этот толстяк с собакой. Кажется, пьян.

— Может сорвать все, — прошипел Донахью.

Он стоял с темно-серым чемоданом в руках. Брезентовый чехол валялся на полу.

— Немножко отодвиньте этот стул, — попросил Бузони, раскладывая миниатюрные инструменты на столике. Он был похож на хирурга перед серьезной операцией. — Придется встать так, чтобы падал свет настольной лампы.

— А мне удобнее здесь. — Крист поставил большой фотоаппарат на шкаф, другой, поменьше, — около лампы. — Я буду снимать отсюда.

Донахью обернулся и погрозил кулаком:

— Тише!

Уайт приоткрыл дверь, сделал щель шире, затем осторожно высунул голову:

— Ушел.

— Иди, — шепнул Донахью. — С богом.

Уайт вышел в коридор. Из-за поворота выглянула физиономия Пако, он махнул салфеткой. Уайт подошел к двери каюты № 39 и постучал. Ответа не последовало. Он снова постучал — на этот раз громче. Оглянув коридор, снова увидел голову филиппинца. Тот махнул салфеткой. Уайт тихо открыл дверь и вошел в каюту. Вслед за ним вошел Донахью с чемоданом. Японец сидел на диване, откинув голову на спинку. Он спал с полуоткрытым ртом, тихо посапывая. У его ног валялась книга на английском языке в яркой суперобложке.

— Снадобье не подкачало, — шепнул Уайт.

Донахью кивнул головой:

— Слава господу и американской фармакологии.

Уайт прошел в угол каюты и взял стоявший там темно-серый чемодан. На его место встал чемодан, принесенный Донахью.

— Вес почти одинаковый, — сказал Уайт. — Никаких наклеек и печатей нет.

Донахью посмотрел на пол. Там лежала черная ниточка.

— Кажется, это метка. Мы ее чуть-чуть сдвинули.

Уайт передал чемодан Донахью, присел на корточки и, присмотревшись к ниточке, потрогал ее.

— Она в виде буквы «му». Надо вот так… теперь хорошо.

Он встал и, подойдя к столику, стал искать что-то в ящиках, затем открыл верхний ящик шкафа. Донахью подошел к двери и оглянулся.

— Ну, что ты там?

— Ищу бумагу для наклеек и клей. Должны быть, где-то тут.

Японец закрыл рот и перестал посапывать. Шевельнулся. Оба замерли. Японец снова приоткрыл рот. Он продолжал спать — дышал ровно и спокойно. Уайт выдвинул нижний ящичек ночного столика и обнаружил бумагу и баночку с белым клеем. Взял несколько листиков тонкой бумаги с блестками и завернул в листочек из записной книжки маленькую порцию клея.

Донахью вышел первым, Уайт за ним. Закрывая дверь, Уайт взглянул на спящего японца и послал ему воздушный поцелуй. Они проскользнули в свою каюту. Бузони взял чемодан у Донахью и поставил на стол Крист сделал первый снимок — внешний вид чемодана.

Донахью посмотрел на часы и вытер платком руки и лоб. Уайт вытер лицо полотенцем.

9

Терано открыл глаза и вскочил с дивана. У ног лежала книга. Он посмотрел на часы — семнадцать минут двенадцатого. Проспал почти полтора часа. Голова была тяжелая, как после пьянки. Чемодан стоял на месте — в углу каюты. Дверь закрыта.

О том, что нечаянно заснул, не надо говорить Идэ. Тот может раздуть этот случай — напишет в общем докладе или в путевом дневнике, который ему поручено вести, и еще доложит устно своему начальству. А это может отразиться на аттестации. Из-за такой ерунды он, чего доброго, отстанет при очередном производстве от своих товарищей по выпуску из академии.

Терано подошел к умывальнику, налил из кувшина воды в таз, смочил голову, потом принял двойную порцию лекарства от головной боли. Затем сел на пол и проделал гимнастику духа. Он полностью восстановил душевное равновесие.

Подсев к столику, открыл книгу. Теперь читалось легко, все было понятно. Европейцы добрались до монастыря, им отвели комнаты, угостили вкусным китайским обедом — началась их удивительная жизнь в Шангри-Ла. Терано захлопнул книгу, налил из термоса кипятку в японский глиняный чайник и с наслаждением выпил три чашки зеленого чая.

10

— Куросиво сдаст дежурство в семнадцать и снова примет его в час ночи. — Донахью повернулся к профессору Дану. — Задачу, поставленную перед вами, вы знаете. Разобрать механизм, изучить его, сфотографировать все, что возможно, чтобы сделать в точности такую же штуку, которая будет шифровать и расшифровывать так же, как эта. Надо будет узнать, в какой условной последовательности переставляются кодовые таблицы. Но эту систему смены таблиц вы разгадаете, разобрав соответствующую часть машинки. Постарайтесь закончить работу к полуночи, чтобы мы смогли положить чемодан обратно в начале следующего…

— Мы еще не начали, — перебил его густым басом Дан, — а вы уже понукаете. Не порите горячку.

— Я вам объясняю ситуацию, а не порю горячку, как вы выразились, — строгим тоном сказал Донахью. — Надо положить чемодан обратно как можно скорее. Чем дольше вы будете копаться, тем больше риска. И лучше всего вернуть чемодан во время следующего дежурства того, кто дежурит сейчас. Поэтому надо постараться…

Бузони поправил очки и сказал подчеркнуто вежливо:

— Простите, пожалуйста, я не могу работать, когда беспрерывно тараторят. Прошу выйти из каме… из каюты и там трещать.

— Как вы смеете! — Донахью вспыхнул и мгновенно принял позу боксера. — Хотите получить?

Морнингстар замахал обеими руками:

— Умоляю, только не сейчас. После — сколько угодно.

Бузони, низко наклонившись к чемодану, осторожно повернул ключ в замке, подождал, как будто прислушиваясь к чему-то, потом повернул еще раз и кивнул головой. Вытащив ключ — он оказался очень длинным, — Бузони внимательно осмотрел его головку и сказал Морнингстару:

— Ничего особенного. Такими замками пользовались еще при фараоне Тутанхамоне. Открывайте, только не сразу. Чуть-чуть приподнимите крышку и подержите так, потом дальше.

— Выкладывать сюда? — Морнингстар показал на белую бумагу, разостланную на полу около шкафа.

— И обратно кладите в том же порядке, — заметил Донахью. — Если перепутаете…

— Не мешайте, — огрызнулся Морнингстар. Он открыл чемодан и вместе с Бузони стал вытаскивать вату, которой был обложен большой пакет, обвязанный тесемкой. — Чисто азиатское коварство. На самом чемодане никаких печатей и наклеек, а на этой тесемке наляпаны печати и пломбы.

Бузони стал разглядывать сургучные печати. Потом пожал плечами и усмехнулся:

— Азиатский примитив.

— Не надо быть слишком самоуверенным, — сказал Донахью. — Можно напороться на ловушку, и тогда катастрофа… никак не исправишь. Тут ведь не уголовное дело, речь идет…

Бузони повернулся к профессору Дану и показал головой на Донахью:

— Пусть эта балаболка заткнется. Нервирует меня…

Донахью покраснел:

— Я руковожу операцией, прошу иметь это в ви…

Профессор Дан с решительным видом снял пиджак и обратился к Донахью:

— Категорически и ультимативно рекомендую убраться в… — он произнес крайне непристойное слово, — в противном случае я вас… — добавил он еще более крепкое слово.

Донахью весь передернулся, но Уайт схватил его за локоть и быстро зашептал:

— Ради бога, сдержись, сейчас нельзя, умоляю, все пойдет прахом…

Он оттащил Донахью в угол и усадил на кровать. Бузони и Морнингстар распаковали пакет — вынули папку с кожаной обложкой фиолетового цвета и длинную машинку с двумя клавиатурами. Крист начал фотографировать машинку со всех сторон. Профессор Дан уткнулся в фиолетовую папку. Все работали в полном молчании.

Морнингстар снял каретку и стал вытаскивать из-под пружин разноцветные провода. Он повернул голову в сторону офицеров. Лицо его было измазано черной и красной красками.

— Идите сюда и помогайте! — сердито сказал он. — Сидят, как в театре.

Уайт улыбнулся и, сняв пиджак и галстук, подошел к работающим. Профессор Дан пробурчал:

— Расселись словно… — из его уст вылетело еще несколько предельно нецензурных слов.

Донахью дернулся, будто его ударило током. Уайт покачал головой:

— Вот уж не ожидал, что светило науки, гордость Массачусетского технологического института пользуется таким… экстравагантным лексиконом.

Профессор поднял голову и рассмеялся. Его морщинистое лицо с мохнатыми бровями стало совсем ребяческим.

— У нас в институтской команде регбистов всегда говорили так во время тренировок. А потом приносили друг другу извинения. А драться со мной не советую — мои апперкоты смертельны.

Морнингстар заставил Уайта помогать Кристу — нумеровать сфотографированные части машинки и вести их краткое описание под диктовку Дана и Морнингстара. Донахью взял с ночного столика будильник и, подойдя на цыпочках к профессору, поставил перед ним часы. И так же на цыпочках вернулся на свое место.

11

Без десяти минут пять явился Идэ. Он взглянул на чемодан и кивнул головой:

— Все в порядке?

Терано откинулся в кресле и засмеялся:

— Никаких происшествий. Жизнь идет монотонно и безмятежно.

Идэ включил радио и стал разглядывать чемодан. Потом присел на корточки.

— Странно… — Он покрутил головой. — Я положил нитку на пол в виде буквы «му», но, кажется, не совсем так… этот завиток был больше. А впрочем… Ты подходил к чемодану?

— Я ходил по каюте, кружил и подходил к чемодану. Надо было меня предупредить. — Терано улыбнулся. — Или, может быть, проверяешь меня?

— Нет, пожалуй, так и было. — Идэ отошел от чемодана. — Все-таки следовало бы поставить на нем сургучные печати и пломбы на всякий случай. Но наши решили не привлекать к нему внимания.

— По-моему, следовало бы кроме этой штуки дать нам еще другие чемоданы с дипломатической почтой. Чтобы замаскировать.

Идэ не согласился.

— Если бы дали еще и почту, было бы труднее следить за этим чемоданом. Хорошо, что не дали больше. Все время трясусь за этот чемодан, не могу спать спокойно.

— Ничего не сделается. — Терано встал и проделал несколько движений фехтовальщика. — Мы преувеличиваем опасность. Никто не знает о нашем багаже. А книжка эта интересная, недаром ею зачитываются в Европе… о том, как четверо белых попали в ламаистский монастырь и что они там увидели. Читал и не мог оторваться… ни на минуту.

— А я почитаю что-нибудь полегче. О похождениях Миямото Мусаси. — Идэ подошел к столику и вытащил из ящика, книгу в картонном футляре. — Чтобы не заснуть.

Терано пожелал ему спокойного дежурства и пошел в 22-ю каюту. После обеда он лег спать, проснулся в половине двенадцатого ночи и пошел подышать свежим воздухом. На верхней палубе к нему подошел пожилой американец и спросил по-японски:

— Когда Гонолулу?

— Наверно, через четыре дня, — ответил Терано. — Спросите у капитана.

Американец подошел ближе:

— Зажигалка есть? Спички?

Терано похлопал по карманам:

— Оставил в каюте.

— Слышали радио, последние новости?

— Нет.

— Немцы взяли Рига, окружили русский около Белосток, русский совсем катастрофа.

Терано кивнул головой и хотел отойти, но американец слегка коснулся его рукава, продолжал, коверкая японские слова:

— Америка и Япония война нельзя. — Он ткнул себя в грудь. — Мой оффис в Токио, продаю нефть, каучук, покупаю камфара, жемчуг. Америка и Япония…

Он пожал одной рукой другую — изобразил рукопожатие. Терано снова кивнул головой и быстро отошел. Подозрительный тип. Может быть, нарочно заговорил, чтобы задержать здесь, а тем временем кто-нибудь залез в 22-ю каюту? Наверно, роется там. А у него в кармане другого пиджака записная книжка — там есть запись о том, когда была произведена последняя проверка упаковки «особого груза». Если прочитают эту запись, могут догадаться, что «груз» едет в чемодане, находящемся в 39-й каюте.

Терано почти бегом направился вниз. Подбежал к двери 22-й каюты, влетел в нее, но там никого не оказалось. Осмотрел угол за диваном, открыл шкаф, полез в карман пиджака — записная книжка на месте, заглянул под кровать — все в порядке. Однако тот американец неспроста заговорил с ним. Но с какой целью?

Посмотрел на часы — надо подкрепиться на ночь. Терано обычно ужинал по-японски. Он позвонил стюарду. Кривоносый филиппинец принес рис в кастрюльке. Терано полил рис зеленым чаем и съел его с консервами — сладковатыми мидиями, побегами бамбука и маринованной редькой.

Зазвенел будильник на ночном столике — без десяти час. Терано пошел на дежурство.

12

Морнингстар осторожно закрыл чемодан и подул на него.

— Вот и все. Хирургическая операция окончена благополучно.

Он вынул платок, вытер лысину и стал обмахиваться.

— Без десяти двенадцать. Управились в срок, — тихо произнес Бузони, укладывая инструменты в замшевый футляр.

Профессор Дан громко крякнул, встал с пола и пошел к умывальнику. Помыв руки, он подошел к Донахью и протянул руку:

— Прошу великодушно извинить, капитан-лейтенант, за некоторые гиперболические выражения, вырвавшиеся по вашему адресу совершенно непроизвольно. Чистосердечно раскаиваюсь.

Донахью молча пожал Дану руку.

— За такую работу мы заслужили ордена, — сказал Крист.

— Вот именно. — Уайт рассмеялся. — Всех вызовут в Белый дом, президент вручит награды, а в газетах будут напечатаны ваши портреты и подробное описание того, что вы проделали.

Профессор сел в кресло, закурил трубку и прогудел:

— Никогда барды и менестрели не будут слагать о нас оды, и ни один пес не будет знать о деяниях наших.

Таков удел наш. Во мраке творим дела и во мраке растворимся, как призраки.

— Я сделаю представление, — сухо сказал Донахью. — Может быть, получите отнюдь не призрачные конверты. — Он обратился к Морнингстару: — Сможем сделать точную копию?

Морнингстар пожал плечами:

— А почему бы и нет? Устройство переключателя таблиц и перемещения клавишей довольно остроумное, но мы все сфотографировали и набросали схемы. По-моему, вы должны угостить нас шампанским.

— Правильно, — сказал Дан. — Моя любимая марка Луи Редерер, гран…

Донахью остановил его:

— Не торопитесь. Вы свою работу кончили, но самое главное впереди. Надо положить эту штуку обратно. Это самое опасное.

Бузони повернулся к профессору Дану и показал головой на Донахью и Уайта:

— Это верно, что на их долю приходится самая рискованная часть операции. Ведь их могут схватить полиц… то есть японцы.

Профессор вынул трубку изо рта:

— Зато они получат следующий чин на два года раньше. За них не беспокойтесь. Их не обидят, и они сами себя не обидят.

Донахью стал ходить по комнате, заложив руки за спину. Часто смотрел на часы, подносил их к уху и встряхивал: идут ли они. Он сильно нервничал. Подойдя к Уайту, спросил шепотом:

— А вдруг с Пако что-нибудь стряслось? Кто-нибудь из пассажиров задержит его… или он забудет…

Уайт усмехнулся:

— Трудновато забыть про пять тысяч долларов.

Донахью закурил и снова стал ходить по каюте. Профессор вытащил карманные шахматы и стал играть с Бузони. Крист и Морнингстар развалились на диване, задрав ноги на спинки стульев. Крист вскоре захрапел. Бузони сделал мат профессору, и тот произнес несколько энергичных слов. Они начали вторую партию.

Вдруг стукнули в дверь — три раза. Донахью замер на месте и бросил сигарету на пол. Уайт вскочил:

— Куросиво пошел дежурить.

Донахью кивнул головой и, подойдя к чемодану, простонал:

— А что, если он… не ужинал? Тогда мы погибли.

Он поднес указательный палец ко рту и закусил его.

13

— Добрый вечер, — сказал Терано, входя в каюту.

Идэ показал на кофейник:

— Я заварил крепкий кофе. Отгоняет сон.

— Жалко, что я раньше не догадался. А то сегодня утром… — Терано запнулся, — подумал… есть ли у нас кофе?

Идэ кашлянул:

— Я открывал часто иллюминатор и, кажется, немного простудился. Приму сейчас лекарство и снотворное.

После его ухода Терано налил себе чашку кофе и выпил. Потом выпил вторую. Обезопасил себя с этой стороны — больше никогда не заснет на дежурстве.

Но беда подкралась с другой стороны. Спустя полчаса после того как он заступил в ночное дежурство, у него начались боли в животе. Сперва покалывало, потом стало схватывать острее и острее.

14

— Как только выйдет, пойдешь за ним, — сказал Донахью Уайту, затем приказал Кристу: — А вы встаньте у поворота и, если Уайт подаст сигнал тревоги — поднимет обе руки, — пулей к тридцать девятой, стучите в дверь, затем сюда.

Уайт прильнул к двери. Началось напряженное ожидание. Донахью стал кружить по каюте, время от времени потирая виски. Профессор Дан, Морнингстар и Бузони начали партию покера.

Донахью остановился, ударил себя по голове и произнес свистящим шепотом:

— А что, если… не подействует? И он не выйдет никуда? Я с ума сойду.

15

Патентованные пилюли не помогли — они не могли так быстро подействовать. Рези усиливались с каждой минутой. Терано закрыл глаза и скрипнул зубами. Проклятые консервы, это они. Мидии или редька. Наверное, мидии. Он наклонился и прижал руки к животу — не помогало. Помассировал, двигая рукой по часовой стрелке, — стало еще хуже. Он закусил губу и, затаив дыхание, стал считать в уме, но, досчитав до тринадцати, сообразил, что это ни к чему. Схватывало все сильнее и сильнее — терпеть больше было невмоготу.

Вынув из ящичка листочек тонкой бумаги, смазал его клеем, потом вытащил из кармана пиджака нитку и застыл на месте. Переждав приступ, положил нитку около чемодана и хотел придать ей вид буквы «хо», но раздумал — не было времени. Он вышел из каюты, последним напряжением воли повернулся к двери и наклеил на дверь бумажку. И тут пришлось выдержать новый приступ — на лбу у него выступил пот. Он прижал руки к животу и медленно побрел вдоль кают.

16

Уайт закрыл дверь и обернулся:

— Пошел. Имей в виду: наклеил бумажку.

Уайт вышел, за ним Крист. Донахью вынул из портфеля листочек, смазал его клеем, в другую руку взял чемодан и, приказав Морнингстару стоять у приоткрытой двери, вышел.

Спустя минуту он влетел обратно с чемоданом, бросил его с шумом на пол и плюхнулся в кресло.

— Идите за ними… — сказал он Морнингстару, с трудом переводя дыхание. — Сообщите: операция финита. Все! — Он налил воду из графина и поднес стакан ко рту.

Профессор подошел к Донахью и поздравил с успешным окончанием дела. Бузони и Морнингстар последовали его примеру. Дверь распахнулась, вошел Уайт. Он посмеивался:

— Куросиво ругается по-японски тонким голосом и бьет себя, очевидно, по щекам. Слышно в коридоре.

— А какие у японцев ругательства? — поинтересовался профессор.

— Могу вас успокоить, профессор, — ответил Уайт. — Японцы на редкость бездарный народ по части ругательств. Им так же далеко до вас, как детской свистульке до тяжелой гаубицы.

— А где Крист? — спросил Донахью.

— Крейсирует около клозета, — сказал Уайт. — Наше второе снадобье тоже отлично сработало. — Он вдруг сделал испуганное лицо. — А ты после себя наклеил бумажку?

— Какую?

Уайт ахнул и схватил Донахью за руку:

— Ту са-самую… то-тонкую…

Донахью шевельнул уголком рта:

— Я всегда все помню. И не развожу истерики.

17

Терано пробежал по коридору, содрал бумажку с двери и, вскочив в каюту, подошел к чемодану. Ниточка лежала на том же месте.

Он погладил живот, потом похлопал по нему и широко улыбнулся. Напрасные страхи, зачем пугать себя выдуманными опасностями? Кому взбредет в голову лезть в каюту в половине второго ночи? И вообще в это время никого в коридоре не бывает, а особенно в этом тупике. Правда, какие-то двое, по-видимому пьяные, сейчас стояли перед каютой наискосок от клозета, искали что-то в карманах и на полу, наверное, ключ. Но больше никого в коридоре не было.

Он проглотил еще две пилюльки и сел на диван. Хотел прилечь, но раздумал: опасно. Несмотря на две чашки кофе, можно заснуть. Все-таки он здорово переволновался, а теперь наступит реакция. Боль в животе постепенно утихала. Больше нельзя есть в пути никаких консервов и вообще ужинать по-японски. Не стоит рисковать. Хорошо, что Идэ не узнает об этом случае. И о первом тоже.

Терано еще раз посмотрел на чемодан. Все обошлось благополучно. Он подумал: «А что, если бы украли чемодан?» У него похолодело внутри от этой мысли.

18

Вошел Крист и доложил: японец вернулся в каюту. Профессор Дан хлопнул в ладоши:

— Ну, теперь можно выпить. Выкладывайте, что у вас есть в погребах. Как насчет коньяка хэннеси экстра? Только чтоб был не моложе семидесяти лет.

Донахью мотнул головой:

— Еще рано торжествовать. Самое главное впереди — проявить снимки. А вдруг не получились? Тогда все пойдет насмарку.

— А ниточка лежала? — тихо спросил Уайт.

— Лежала. Я ее не сдвинул. — Донахью вынул бумажник и извлек оттуда конверт. — Вручи Пако, расписку не бери. Скажи, что он получит еще.

Морнингстар покачал головой:

— Значит, шампанского не будет? Нам можно идти?

— Идите, — сказал Донахью, — и помогите Кристу. Я не успокоюсь, пока не выяснится, получились ли снимки. Теперь все зависит от Криста.

Донахью закурил и поставил локоть на стол. Рука его дрожала, и дым от сигареты поднимался зигзагообразно. Крист тряхнул рыжей гривой и провел пальцем по животу:

— Если плохо получилось, сделаю харакири.

Донахью брезгливо скривился:

— Мне нужны отчетливые фотоснимки, а не ваши разрезанные кишки.

Донахью и Уайт остались вдвоем. Донахью вынул из шкафа бутылку шабли и налил себе и Уайту. Они осушили всю бутылку. Открыли вторую.

Уже совсем рассвело, когда явился Бузони — как всегда, чинный и строгий — и сообщил, что все снимки получились — ни одного испорченного. Крист не подвел.

— Садитесь, пейте, маэстро, великолепное вино. — Донахью хлопнул Бузони по спине. — Почему не пришли все? Я уже перестал сердиться. Берите стакан.

Бузони поправил галстук и одернул пиджак:

— Спасибо, я не пью. А другие не пришли потому, что пребывают в состоянии крайнего опьянения — все лежат на полу.

19

После ночного дежурства Идэ захотелось проветриться. В последние дни у него совсем не было аппетита и часто побаливал затылок. Он поднялся на верхнюю палубу. На ней было довольно много пассажиров. Очевидно, все, кого качка уложила в первые дни рейса, ожили и выползли из кают.

Широкоплечий миссионер долго разглядывал в бинокль островок, затем сообщил красивой седой даме в зеленом пальто:

— Это остров Гарднер. На нем, если не ошибаюсь, есть церковь. Смотрите, справа плывет кит, — вдруг закричал он.

Пожилой американец в темных очках тоже посмотрел в бинокль и безапелляционно изрек:

— Сразу видно, что ваше преподобие не в курсе земных дел. Этот кит входит в состав американского тихоокеанского флота и вооружен торпедными аппаратами и сорокамиллиметровыми пушками.

Седая дама взяла бинокль у миссионера.

— За китом пенится вода, — констатировала она. — Это настоящий кит.

— Пенится вода потому, что миноносец движется со скоростью сорок узлов, — возразил американец.

— Марико, идите сюда! — Дама передала бинокль девушке в красном плаще. — У вас нормальные глаза, не пропитанные спиртом. Подтвердите, что это кит,

— Советую встать на сторону истины, а не болезненного упрямства, — сказал американец. — Это явный миноносец, мисс Хаями.

Девушка рассмеялась:

— Я ведь немножко близорука. Боюсь, что опутаю. Вы держите пари?

— К сожалению, нет. — Американец покосился на даму. — А следовало бы.

Идэ остановился у борта и внимательно оглядел девушку. Судя по имени, японка. А Терано принял ее за кореянку, вероятно, из-за высокого роста. Наверное, гавайская японка — манеры у нее западные, отлично говорит по-английски, без всякого акцента, без труда выговаривает «эль».

Марико посмотрела в бинокль, опустила его и бросила лукавый взгляд на американца:

— Из этого миноносца только что брызнул фонтан.

Миссионер прыснул. Седая дама повернулась к американцу и ласково протянула:

— Это, наверное, гибрид. Помесь миноносца с китом.

Американец дернул головой.

— По этому случаю угостимся гибридом. — Он взял миссионера под руку. — Я ставлю джин, а вашему преподобию придется взять вермут. А нашей даме поднесем коктейль… только томатный.

Дама фыркнула:

— Я не настолько стара, чтобы пить дурацкие соки. Поднесите мне американский бурбон со льдом.

Мужчины ушли в бар вместе с дамой. Марико скользнула взглядом по Идэ и заговорила с проходившей мимо толстой японкой.

Идэ побродил минут десять по палубе и спустился вниз. Он сообщил Терано, что таинственная кореянка оказалась самой обыкновенной гавайской японкой. Зовут ее Марико, а фамилия не то Хаяма, не то Хаями — хорошо не разобрал, потому что фамилию произносил американец. Из подслушанного разговора выяснилось, что она постоянно живет в Гонолулу.

— Если японка, нам нечего опасаться ее, — сказал Терано.

— Но она знакома с молодым миссионером и американцем в темных очках. И при мне стала болтать с толстой японкой, кажется, женой нашего вице-консула в Нью-Йорке. Что-то больно общительна.

— Может быть, она наша… только работает по другому ведомству…

Идэ пожал плечами:

— А может быть, зря подозреваем и английского миссионера, и пожилого американца? Они заговаривали с нами и не боятся попадаться нам на глаза. Я думаю, если за нами ведется наблюдение, то это должны делать незаметно.

— Скорей всего, мы преувеличиваем опасность, — произнес Терано, зевая и потягиваясь. — Не так уж страшна американская разведка, как у нас считают. Возьми эту недавнюю историю в Кобэ. Говорили, что американский консул — один из лучших работников их разведки, а на поверку оказался самой обычной разиней. Мы подсунули ему трех наших и дурачим его уже целый год — кормим дезинформацией. И другие американские разведчики, наверное, недалеко ушли от него. У них нет традиций и опыта. Их разведка, пожалуй, напоминает любительскую спортивную команду.

— А те шифры, которые имеются у нас в четвертом отделе… их взяли в Кобэ?

— Не только в Кобэ. Один шифр мы купили в Португалии у помощника морского атташе, В общем, их разведчики… — Терано махнул рукой.

Идэ усмехнулся:

— В общем, ты прав. Американские военные пропитаны штатским духом, и вряд ли у них могут быть такие мастера разведки, как у англичан и немцев. Но нам все-таки надо быть настороже, особенно теперь. Если американцы собираются предпринять что-либо против нас, то сделают это к концу путешествия, рассчитывая на нашу усталость и притупление бдительности.

Терано кивнул головой:

— Успокаиваться, конечно, нельзя.

— Лишняя предосторожность никогда не повредит. — Идэ бросил взгляд на чемодан. — Давай теперь и дежурить и отдыхать в этой каюте, а ту совсем закроем. Обезопасим себя на все сто процентов.

20

Гонолулу остался позади. Уайт долго смотрел на угасший вулкан, возвышающийся над городом. Потом перешел к другому борту — отсюда был виден остров Мауи с горой Халекала. У самого борта в шезлонге сидела девушка в красном плаще, японка или кореянка, на голове у нее был белый платок. Она читала маленькую книжку. Уайт замедлил шаг и прочитал на обложке имя японского поэта Китахара Хакусю.

Девушка слегка спустила книгу и взглянула на Уайта. Продолговатые глаза, пухлые губы, маленький аккуратный носик, как у японских кукол. Она улыбнулась уголком рта. Уайт кивнул ей головой.

— Простате за назойливое любопытство, — произнес он по-японски. — Я люблю японскую поэзию.

— Наверно, старинных поэтов. Европейцы обычно интересуются только классиками.

— Нет, я люблю и современных. И не только тех, кто слагает танка, но и тех, кто пишет стихи западного образца. Мне, например, очень нравятся Вакаяма Бокусуй и в то же время такие, как Такетомо Софу и Каваи Суймэй.

— А я люблю больше стихи. По-моему, танка все-таки ограничивает поэтическую фантазию. Танка вроде сонета, но еще более стеснительна.

— Вы живете в Нью-Йорке?

— Нет, я живу с мамой и бабушкой в Гонолулу, учусь в университете. Но сейчас еду в Окленд.

— Я сперва принял вас за кореянку.

— Вы наполовину угадали.

— Наполовину?

— Мой отец был японец, он умер, а мама моя — кореянка. — Она привстала и поклонилась. — Меня зовут Хаями Марико.

Уайт присел около нее. Они заговорили о поэзии. Марико сказала, что из американских поэтов любит Флетчера.

— Его стихи очень похожи на японские. Он, наверное, тоже знал японских поэтов. Вы любите его?

Уайт наморщил лоб и пошевелил губами:

— У него есть одна вещица. Она, наверное, переведена на японский. — Он стал читать:

Марико шепотом повторила последние строчки.

— Это из сборника «Японские эстампы». Там есть очень хорошие стихи.

— Но больше всех мне нравится… — Уайт сделал паузу и окинул взглядом девушку, — Хильда Дулитл… из той же группы.

— Она мне немного напоминает Йосано Акико. — Марико слегка покраснела и, отведя глаза в сторону, стала декламировать вполголоса:

Она вдруг остановилась. Мимо них прошел коренастый, с подстриженными усиками японец.

— Он каждый раз смотрит на меня, как удав на кролика, — тихо произнесла Марико. — Он похож знаете на кого? На скупщика живого товара. Наверное, едет в Америку покупать бедных девушек, а потом повезет их в Сингапур… А вы как думаете?

Уайт пожал плечами:

— Я не физиономист. Но мне кажется, что он не коммерсант. А смотрит на вас потому, что он, как и всякий японец, обладает врожденной способностью ценить все изящное.

Марико отвесила легкий поклон.

— Спасибо. А вы… — она искоса посмотрела на Уайта, — сейчас угадаю. Вы — молодой ученый, преподаватель истории японской литературы в университете, специалист-ориенталист. Да?

— Вы почти угадали. Я изучаю Японию.

Они проговорили до обеденного гонга. Две старушки позвали Марико. Они пошли в столовую и заняли места в углу, под щитом гигантской черепахи. Уайт сел рядом с Донахью на противоположном конце стола, где подавали кантонские блюда. После обеда они спустились в каюту. Вскоре пришел Пако и доложил, что японцы поселились в одной каюте, в 39-й, и теперь все время будут вместе.

— Я правильно тогда решил — сразу же провести операцию, не откладывая. И хорошо, что мы быстро обработали чемодан и вернули на место. Теперь мы уже не смогли бы положить его обратно. Все получилось великолепно.

Уайт наклонил голову:

— Но почему они вдруг приняли меры предосторожности? Может быть, заподозрили что-нибудь? Проверили чемодан и догадались?

Донахью разлегся на диване.

— Чепуха. Если бы догадались, то не ходили бы по очереди в бар. Просто решили быть осторожными, потому что приближаются к американским берегам. Не надо преувеличивать достоинства японских разведчиков: у них явно дутая репутация. Все эти разговоры о том, что японские шпионы действуют во всю и в Америке, и на Филиппинах, и в южных морях, сильно преувеличены. Мы сами себя пугаем и дезориентируем.

Уайт покачал головой:

— А я считаю очень опасным такое отношение к японской разведке. У нее богатый опыт. Уже в пятнадцатом веке в Японии разработали теорию разведки и привели в стройную систему все типы агентурных комбинаций, в том числе и…

Донахью перебил его:

— Это все азиатские первобытные приемы. Самурайская разведка вполне соответствовала вооружению самураев — мечу и луку. Все это устарело и может произвести эффект только на тибетских пастухов и каких-нибудь ботокудов.

— Весь мир знает о том, как ловко работали японские шпионы накануне русско-японской войны.

— Эту легенду распространили сами русские, чтобы как-нибудь смягчить впечатление от их скандального поражения.

Уайт покачал головой:

— Все-таки как просто получилось… Хваленые японские разведчики — и так легко дали себя обыграть.

— Вся история разведки заполнена такими случаями, — сказал Донахью. — Даже самые умные и хитрые разведчики сплошь и рядом остаются в дураках и в свою очередь одурачивают других.

— На этот раз очко в нашу пользу. Теперь очередь японцев. На чем же они подловят нас?

Донахью пожал плечами:

— Если бы боксеры знали заранее, куда их ударят, пришлось бы отменить навсегда этот вид спорта. Вся прелесть разведки заключается в том, что ты не знаешь, какую пакость готовит тебе враг.

Уайт взял с полочки японскую книжку и стал ее перелистывать.

— Между прочим, я познакомился с японочкой, — сообщил он. — Она студентка, учится на медицинском, американская подданная.

— Откуда она?

— С острова Оаху. Сейчас едет в Окленд к знакомым.

— Наверняка японская шпионка. — Донахью подмигнул. — Очевидно, ей приказано следить за тобой, А всех толковых шпионов японцы бросили против настоящего противника, противника номер один, то есть против России.

— По-твоему, Япония не собирается воевать с нами?

Донахью энергично мотнул головой.

— Ни в коем случае. И особенно сейчас. Вчера в салоне я слушал радио. Немцы уже полностью разгромили русских в Белоруссии и пошли к Смоленску. Генерал Кроули из Сингапура, с которым я вчера играл в бридж, говорит, что русские сложат оружие через месяц, не позже. И тогда японцы двинутся на Сибирь. Поэтому им надо как можно скорей выбраться из китайской трясины. — После паузы Донахью добавил: — Скоро мы начнем с божьей помощью расшифровывать все японские телеграммы и окончательно убедимся в том, что японские генералы повернулись к нам задом и смотрят в сторону Урала.

Уайт подошел к карте на стене:

— Итак, две трети пути пройдено, путешествие близится к концу.

Донахью усмехнулся:

— Ты говоришь об этом с явным сожалением. Японочка, очевидно, запала тебе в душу. Будь осторожен с ней.