По прочтении сжечь

18 июля 1941 года

Морской атташе — маленький, одетый со строгим изяществом, в английском духе — усадил Терано и Идэ в кресла у окна, выходившего на Массачусетс-авеню.

— Представляю, как вы измучились… — атташе покачал головой, смазанной бриллиантином. — Не только физически, но и душевно, круглые сутки в нечеловеческом напряжении. Помню, лет десять назад меня посылали в Рим с одним пакетом. Мы срочно меняли шифры…

— Я слышал об этой истории, — сказал Идэ. — У морского атташе пропали документы, и ему пришлось…

— Да, он застрелился. И мне надо было ехать транссибирским экспрессом, потом через Москву и Берлин. Это было ужасное путешествие. Особенно когда ехал по Сибири. Целых десять дней ни одной спокойной минуты. До сих пор вспоминаю и вздрагиваю.

— В Риме все произошло из-за учительницы языка, — бесстрастным голосом произнес Идэ. — Он мог винить только самого себя.

Морской атташе пошевелил усиками:

— А с вами ехали красавицы?

— Какие-то ехали, — Терано махнул рукой, но нам было не до них.

Атташе наклонился вперед и шепнул:

— А Акияма находился далеко от вас?

— Какой Акияма? — удивился Терано.

Идэ тоже сделал недоумевающее лицо. Атташе обвел взглядом обоих и шепнул:

— Не знали?

— Что случилось? — Терано тоже перешел на шепот.– Я знал Акияма, который работал в Джакарте по линии специальной службы.

— Он самый. Но это… — атташе сделал многозначительную паузу, — строго между нами. Он ехал с вами на одном пароходе. В числе пассажиров были два американских дипкурьера, они везли почту токийского посольства и харбинского генконсульства. В пути они свели знакомство с двумя очаровательными итальянками из шанхайского ночного клуба и не смогли устоять… Короче говоря, Акияма провел операцию.

— А кто эти дипкурьеры? — спросил Идэ. — Военные?

— Нет, чиновники государственного департамента. Среди взятых документов оказались копии нескольких телеграмм, отправленных американским посольством в Токио государственному секретарю. Одна из них довольно любопытная. Относится к началу этого года.

— А мы не перехватывали ее в свое время? — спросил Идэ. — Наш четвертый отдел…

— Нет, она нам была неизвестна. Очевидно, прошла по коду, который еще не удалось раскрыть аналитическим путем.

Морской атташе прошел в соседнюю комнату и открыл небольшой сейф в стене, вынул кожаную папку, извлек из нее листок и передал Терано. Тот прочитал и показал Идэ.

На листке был напечатан текст телеграммы, переведенной на японский язык:

27 января 1941 года

Терано покрутил головой:

— Выходит, что уже пронюхали. Наверно, наши дипломаты выболтали.

— Ничего страшного. Перуанский посланник не придает этому слуху никакого значения. И сам Гру, по-видимому, тоже не верит. В прошлую субботу германский морской атташе сказал мне, что недавно он имел откровенную беседу с видным американским адмиралом в отставке, близким к Белому дому. Тот заявил: японцы никогда не осмелятся напасть на Пёрл-Харбор — только сумасшедшие могут решиться на это.

Терано и морской атташе засмеялись.

— А еще что-нибудь интересное взяли? — спросил Идэ.

— Докладную записку Гру — его соображения относительно уступок, которые американская сторона могла бы сделать нам. Очень ценный документ. Акияма сделал хорошее дело.

— Кроме этих итальянок еще кто-нибудь помогал ему? — спросил Терано.

— Один человек из штата пароходной прислуги. Стюард.

— Стюард? — переспросил Терано и посмотрел на Идэ. — А какой национальности?

— Подождите минутку, спрошу, освободился ли посол. Он с утра заперся у себя.

Морской атташе вышел из комнаты. Терано шепнул:

— А не тот ли стюард-филиппинец, который был в нашем коридоре? Со сплющенным носом?

Идэ наклонил голову и со свистом втянул воздух:

— Я несколько раз замечал, как он ходил взад-вперед по коридору… Мне показалось это подозрительным.

— Получается, что он наш человек. Ему было приказано помогать Акияма и заодно охранять нас.

Идэ кивнул головой:

— А нам об этом не сказали, чтобы мы не успокаивались.

В дверях показался морской атташе и пригласил Терано и Идэ пройти к его превосходительству.

Посол, адмирал Номура, несмотря на служебное время, был одет по-домашнему — в ночной халат. Он сидел за массивным столом из черного полированного дерева. Перед ним лежали продолговатые листки шелковистой бумаги, на них были начертаны китайские изречения и стихи — посол занимался каллиграфией.

Морской атташе подошел к столу и замер от восхищения:

— Хо-о… изумительно! У вашего превосходительства настоящий сунский стиль!

Посол поправил очки и прищурил единственный глаз.

— Ты ничего не понимаешь. Это тебе не покер. Раньше у меня получалось кое-что, а теперь нет силы в росчерках. Не тот взмах кисти. Прошу сесть.

Посол отставил от себя малахитовую тушницу, положил кисточку на подставку и, шаркая шлепанцами, надетыми на босую ногу, подошел к дивану. Офицеры сели на стулья с высокими спинками.

— Спасибо вам за труды, — сказал посол и коротко поклонился.

Терано и Идэ вскочили и, держа руки по швам, согнулись пополам. Посол жестом предложил им сесть.

— Вы выполнили чрезвычайно ответственное поручение, — начал тихим голосом адмирал, четко произнося каждое слово, — и доставили все в полной сохранности. Завтра уже пустим машинку в ход. Я не верю шифрам министерства иностранных дел. Самые крепкие и надежные шифры это наши, флотские. Скоро японо-американские переговоры вступят в острую стадию. И хорошо, что мы до начала этих чрезвычайно важных переговоров обеспечили безопасность нашей переписки с Токио. Благодарю за отличное выполнение крайне важного задания, за все ваши исключительные старания.

Посол чуть заметно двинул головой. Офицеры снова вскочили и ответили поклоном. Посол продолжал:

— Мне только что сообщили, что министром иностранных дел назначен адмирал Тойода. Ему будет очень приятно услышать о заслуге двух доблестных офицеров императорского флота.

Открылась дверь, и секретарь доложил о приходе католического священника Драута. Посол сказал:

— Проведи его в комнату рядом с библиотекой. Я переоденусь.

Терано и Идэ откланялись и прошли в кабинет морского атташе. Японка-горничная принесла виски и сифон с содовой водой.

Морской атташе плотно прикрыл дверь, затем включил радиоприемник. Передавали репортаж о матче боксеров. Гости устроились на диване около радиоприемника, атташе подсел к ним:

— Я вам рассказал относительно Акияма. Теперь вы должны поделиться со мной секретами. Как идет подготовка?

Терано стал рассказывать о состоявшемся 2 июля совещании под председательством императора. Было принято решение ввести войска в Индокитай и готовиться к дальнейшим действиям в южном направлении. Пока воздержаться от нападения на Россию, хотя Гитлер требует этого. Очевидно, после падения Москвы начнется развал советского административного аппарата и командования войск. Турецкий посол в Токио в доверительном порядке сообщил генералу Тодзио о том, что турки готовятся к вводу войск на Кавказ и в район Баку. Квантунская армия начнет в подходящий момент продвижение в глубь Сибири. Сейчас пока лезть в Россию не стоит. Надо сперва разрешить проблему нефти и каучука, то есть проблему Юга.

Морской атташе сказал:

— Вчера я был на банкете в шведской миссии. Советник германского посольства сообщил, что бои уже начались на линии Днепра, а группа армий «Север» двинулась на Ленинград.

Репортаж о боксе кончился. Стали передавать объявления с музыкой.

— У нас начали готовить карты Ирана, — сказал Идэ. — Для будущего десанта на побережье Персидского залива.

Морской атташе осушил рюмку и громко вздохнул:

– И вот в такое время сидишь здесь, перебираешь дурацкие бумажки и шляешься по раутам и коктейль-парти. За мной ходят по пятам шпики из Эф-Би-Ай[2], ничего не дают делать. Я уже не раз просил отозвать меня. Особенно после истории с Кавабата и Йокоги.

— А что случилось с Йокоги? — спросил Идэ. — Ведь он опытный работник.

Атташе провел мизинцем по усикам:

— Угодил в западню. Ему подсунули матроса с «Пенсильвании». Он завербовал матроса и купил липовые данные о крейсере «Феникс», а когда пошел на следующее свидание, его сцапали и засадили в тюрьму. Только благодаря послу удалось кое-как замять дело.

— У вас здесь интересная и очень нужная работа, — сказал Идэ. — И на Гавайях — тоже. Там надо приготовиться как следует. Создать агентуру для массированных акций на земле. В нужный момент эта агентура специального назначения сыграет большую роль.

Атташе внимательно посмотрел на Идэ. Узкая физиономия с холодными, как у ящерицы, глазами внушала доверие.

— В Гонолулу сидит генконсул Кита, он связан с нами. Очень толковый человек. Ему помогают два офицера флота, прикрывающиеся чужими фамилиями. Скоро у них прибавится работы. Кита будет занят систематическим наблюдением за гаванью и аэродромами. Вы не поехали бы туда?

Идэ тихо откашлялся в руку:

— Я с удовольствием, но…

— Это можно быстро устроить. Посол поддержит меня перед адмиралом Нагано, и вас откомандируют из моргенштаба в наше распоряжение.

— Мне бы не хотелось ехать на Гавайи в качестве чиновника генконсульства, — сказал Идэ. — За мной будут все время следить. Меня смущает также, что я не знаю местных условий, скудный опыт…

Атташе остановил его жестом руки:

— О вашей работе в Бангкоке и Шанхае я слышал. Только на Гавайях придется действовать более мягко. Кое-чего нельзя будет делать…

Терано тихо рассмеялся.

— Когда у человека звание мастера дзюдзюцу четвертой степени, наверное, трудно удержаться. — Терано кивнул в сторону Идэ. — У него еще одно достоинство. Как подобает чистокровному кагосимскому воину, у него иммунитет в отношении женщин. Они вызывают у него тошноту.

Атташе улыбнулся:

— Значит, вкусы у нас расходятся. Я большой поклонник золотоволосых красавиц. Но я имею с ними дело лишь после того, как они завербованы. А до этого даже не смотрю в их сторону.

— Где мы будем жить? — спросил Терано.

— Для вас заказаны номера в «Фэйрфаксе», недалеко отсюда. Только там… — атташе показал на стены и потолок, — ни слова о деле. Где сейчас адмирал Ямамото?

— Он был в Токио, когда мы уезжали. Уже закончили план атаки, но придется отшлифовать детали, это займет время. И надо провести несколько репетиций.

Атташе показал головой на дверь.

— К нашему адмиралу скоро приедет помощник — профессиональный дипломат. Они вдвоем начнут крутить голову Хэллу, будут тянуть до нужного момента. — Он повернулся к Идэ. — Итак, будем считать вопрос решенным. Подумаем, под каким соусом послать вас в Гонолулу. Может быть, сперва поедете куда-нибудь в Бразилию или Мексику, чтобы приобрести защитную окраску, и уже потом направитесь на Гавайи. Там такие красотки… Виноват, забыл, что они вас не волнуют.

— Вы не ответили на один вопрос, — сказал с улыбкой Терано, — это не так важно, но все-таки хотелось бы узнать…

— Какой вопрос? — атташе тоже улыбнулся. — Насчет девочек?

— Нет. Кто тот стюард, который помогал Акияма?

— На пароходе? — Атташе наморщил лоб. — Насколько мне помнится, Акияма говорил, что это был филиппинец, бывший боксер, с перебитым носом.

Терано и Идэ переглянулись.

19 июля

Начальник управления морских операций адмирал Старк положил телефонную трубку. На его одутловатом лице с коротким носом появилась гримаса разочарования:

— Сборная тихоокеанского флота проиграла сборной армейцев. Счет: пять — два. Все шло хорошо до восьмого гейма, и вдруг они два хомрана закатили, мерзавцы.

Донахью с огорчением покачал головой:

— Наших тренировал радист с «Энтерпрайза», раньше был в команде «гигантов».

– Пусть он провалится к черту. Из-за него я проиграл сто долларов генералу Майлсу. — Старк набил трубку. — Так вот… Я сообщил секретарю президента обо всем, а он доложил самому. Молодцы, здорово обтяпали джапов![3] Насчет награды… — Старк несколько раз пыхнул трубкой. — Вы провели дело настолько секретно, что ради сохранения тайны придется пока воздержаться от награждения всех вас. Примерно через полгода, после каких-нибудь маневров, представим всех к награде… придумаем предлог. Значит, этот код у них называется «пурпуровым»?

— Да. Пользоваться им будут посольства в Америке, Англии, России, Германии, Италии…

Старк перебил:

— Мне уже докладывал об этом Уилкинсон. Перехватом и обработкой телеграмм, идущих по «пурпуровому» коду, будем заниматься мы и армейцы вперемежку: один день мы, другой — они, чтобы обеспечить бесперебойность. Как часто джапы будут менять кодовые таблицы?

— В четные дни два раза, в нечетные — три.

— Перехватываемые японские телеграммы будем условно именовать… — Старк поднял глаза к потолку и решительно кивнул головой, — «магической информацией»… или просто «магией». Перехватом и расшифровкой «магии» у нас будет ведать отдел разведки скрытой связи. Уилкинсону уже даны указания. Он доложил мне, что непосредственно дешифровкой «магии» будет ведать капитан второго ранга Сэффорд. А ее переводами займется секция переводов капитан-лейтенанта Элвина Крамера. Уилкинсон сказал, что начальник японского направления капитан третьего ранга Макколла уже приступил к формированию группы. Ты будешь состоять при начальнике разведывательного управления. Какие у тебя отношения с Уилкинсоном? В такой максимально доверительной работе надо, чтобы личные отношения между офицерами, посвященными в тайну, были безупречными.

Донахью пожал плечами:

— Мы с Уилкинсоном непримиримые враги за биллиардным и картежным столами.

— Отлично. Но тебе придется быть непосредственно связанным с Сэффордом и начальником японского направления. Как у тебя с ними?

— Сэффорд — мой однокашник. Макколла я знаю мало. Человек он суховатый, педантичный. Но, говорят, умница.

— Надеюсь, вы сработаетесь. А в помощь Крамеру в группу лингвистов, которые будут переводить «магию», можно назначить твоего коллегу по операции… этого, как его… Блэка…

— Нет, Уайта.

— Какой у него чин?

— Старший лейтенант.

— Справится?

— Он великолепно знает японский, учился в Токио, в университете Кэйо, обладает незаурядными лингвистическими способностями, светлая голова…

Адмирал оттопырил нижнюю губу:

— Это не характеристика, а дифирамб. У тебя привычка все преувеличивать. Какие у него недостатки?

— Недостатки? В упрек ему, пожалуй, можно поставить то, что он по характеру и образу мышления больше штатский, чем военный. Очень добросовестен, повышенно эмоционален, иногда наивно принципиален.

— Я вижу, что твой дружок стал офицером по недоразумению. Ну ладно, пусть занимается «магией». А ты будешь ведать специальными сводками для чинов высшего командования и Белого дома. — Старк выколотил пепел из трубки в пепельницу и откинулся в кресле. — Ну, как там мартышки? Готовятся? Мне кажется, что мы все-таки преувеличиваем опасность. А?

Донахью ответил после небольшой паузы:

— Я беседовал с некоторыми весьма осведомленными людьми в Токио. По их мнению, японцы будут всячески пугать нас, делать вид, что пойдут на все. Но вряд ли решатся на войну.

– Я тоже так думаю. Если и начнут, то надо иметь в виду короткую схватку. Десять раундов им без нефти не выдержать. Значит, им надо начать с удара, чтобы послать нас в нокдаун. Куда же они должны ударить? Только по Пёрл-Харбору. Но они отлично знают, что в Пёрл-Харборе нельзя атаковать торпедами. Для торпед требуется глубина не меньше семидесяти пяти футов[4].

— А в Пёрл-Харборе не больше тридцати, — сказал Донахью. — Для того чтобы напасть на Пёрл-Харбор, японцы должны сперва углубить гавань в два раза.

Оба рассмеялись. Старк ударил кулаком по кожаной папке.

– Бог ниспослал нам удачу — мы стащили у японцев машинку и теперь будем регулярно читать «магию». И эта «магия» подтвердит правоту наших предположений относительно дальнейшей политики Токио. Они, конечно, помирятся с нашей помощью с Чунцином[5], чтобы освободить себе руки для нападения на северного соседа.

На белом телефоне одновременно с гудением загорелась красная лампочка. Старк взял трубку и, выслушав то, что ему доложили, сказал Донахью:

— В секторе радиоразведки начали действовать две машинки, сделанные нами по японскому образцу. Быстро управились, молодцы. Уже приступили к перехвату «магии». Приготовь к вечеру первую сводку.

Донахью вскочил с кресла и щелкнул каблуками.

26 августа

Салон красоты был уже закрыт. Отдельных клиенток впускали только через террасу в той половине дома, где проживала Рут Кюн, хозяйка одного из лучших в Гонолулу косметических кабинетов. Этим ходом могли пользоваться только самые почетные клиентки.

В приемной сидели три дамы. Перед ними на лакированном столике стояли бокалы с ананасным соком и тарелочки с солеными земляными орехами. Дамы ждали вызова в соседнюю комнату — вход в нее закрывала китайская ширма с золотым шитьем.

— Я рада, что Эрни наконец-то переведут с этой галоши, — произнесла важная горбоносая дама, похожая на верблюда. — И именно на то самое судно, как предсказал хиромант.

Дама оглянула собеседниц, но они не откликнулись. Очевидно, потрясающая история с переводом ее сына на другой корабль уже была известна всему Гавайскому архипелагу.

Не дождавшись вопросов, горбоносая вынуждена была сама прервать паузу:

— Я рада, но в то же время боюсь, что надолго расстанусь с моим мальчиком…

Ее длиннолицая соседка с тойтерьером на коленях изобразила удивление:

— Почему? Уезжаете отсюда?

Выдержав паузу, горбоносая ответила:

— Нет. «Лексингтон» уйдет, кажется, на Мидуэй. В ноябре.

Полная дама, курившая сигарету, сказала:

— Не надо убиваться преждевременно. Марджори тоже боялась, что ее муж окажется в подчинении у своего дядюшки, но все кончилось благополучно.

— Она имела право ужасаться, — заметила длиннолицая. — Дядя Рональда — знаменитый на весь американский флот людоед — питается жаренными в сухарях лейтенантами.

Из-за ширмы показалась высокая белокурая женщина с массивным бюстом — Рут Кюн, хозяйка салона. При виде тойтерьера она вытянула губы и наклонилась к нему, заскрипев корсетом. Песик лизнул ее в щеку. Рут сказала с легким немецким акцентом владелице песика:

— Вам этот цвет бровей очень идет. Подчеркивает цвет лица.

— Посмотрим, как оценит это мой магараджа, — ответила длиннолицая. — Он очень строгий критик.

— Муж — это еще не так важно, — вставила горбоносая. — Надо, чтобы нравилось другим раджам. Когда вернется ваш тиран?

— В следующую среду.

Рут стала почесывать песика за ухом. Дамы заговорили о вчерашнем событии в парке Моаналуа, где знатный турист из Европы, испанский маркиз, застал свою супругу со старшим артиллеристом с «Аризона» в положении, не требующем пояснений, и подал жалобу командующему тихоокеанским флотом. Затем стали говорить о капитане третьего ранга Риччи, на которого вдруг свалилось наследство от тети в Каире. По слухам, тетушка нажила состояние не совсем приличным путем. У Риччи состоялась отчаянная пьянка, кончившаяся тем, что два офицера морской пехоты решили взобраться на крышу башни Алоха — их сняли с третьего этажа.

Беседу прервали вышедшие из-за ширмы массажистки — они пригласили клиенток. Рут чмокнула песика в носик и прошла к себе.

В столовой сидел ее отец — Бернард Кюн, крупный мужчина с серебристой шевелюрой. Рут поцеловала его в щеку и вопросительно подняла брови.

— Я пришел, Рутхен, без предупреждения, — Бернард погладил дочь по руке. — Экстраординарные обстоятельства. Сейчас сюда приедет на минутку один джентльмен…

Рут сдвинула брови и покачала головой:

— Так не годится…

— Не беспокойся, деточка. Это местный японский генеральный консул Кита. Ему надо срочно поговорить со мной, а в обычном месте сегодня нельзя. Насчет слежки не бойся. Он заедет сюда только в том случае, если убедится, что за ним нет хвоста.

— Все равно — очень рискованно.

— Не волнуйся. — Он улыбнулся. — Как дела с сестрой полковника Флинта?

— Завтра повезу ее смотреть рыб.

— В аквариум?

— Нет, на туристском пароходе со стеклянным дном. Потом меня пригласят к Флинтам на партию маджонга.

— Что нового?

— Ничего особенного. Капитан второго ранга Кристофер, по-видимому, получит назначение в Сан-Диего, а «Лексингтон» в ноябре направится на Мидуэй, только что слышала.

— Кто сказал?

— Мать лейтенанта Юстеса, который переведен на авианосец с минного заградителя «Оглала».

Кюн хмыкнул:

— Это очень интересно. Значит, оба авианосца — «Лексингтон» и «Энтерпрайз» — уйдут отсюда. Но это надо проверить как следует.

— Кстати, миссис Вандергрифт говорит, что ее муж не будет назначен к своему дяде — вице-адмиралу Лесли. А тот находится на Филиппинах.

— Вандергрифт плавает на «Хелене»?

— Нет, на миноносце «Кэссин».

Раздался тихий звонок. Рут вышла из комнаты и через минуту вернулась вместе с японцем — худощавым, с резко выпирающими скулами, очень подвижным. Рут предложила ему кофе, но он помахал рукой перед носом. Она неслышно выскользнула из комнаты.

— Беспрерывное наблюдение за рейдом начнем через две недели, — быстро заговорил японец. — А до этого надо будет срочно подготовить те посты, о которых мы говорили. Как дела у вас?

— Вполне нормально. — Кюн взял карандаш и набросал на бумажной салфетке план. — Посты учредим здесь и на возвышенности Вайанаэ, оттуда просматривается вся гавань.

— А в Калама?

— Скоро будет готово. В Раникае уже есть.

— А на Мауи?

— Пункт между Ровакула и Балеакала подготовлен.

Кита удовлетворенно хмыкнул:

— Особенно важен пост на Мауи. Там надежный человек?

— Родственник моей жены, немец. Он врач санатория в Кура.

— Устройте так, чтобы с ним мог держать прямую связь Нисина. Тот самый, которого вы видели в прошлый раз.

— Помню. — Кюн улыбнулся. — Хорошо, что он похож на гавайца.

— Вот его запасной телефон. Но по нему надо говорить только кодом. Встречаться с ним можно у китайца-ювелира на Кинг-стрит.

Кита написал номер телефона и адрес на бумажной салфетке. Кюн прочитал, вынул зажигалку и сжег бумажку в блюдце, затем аккуратно размял пепел кончиком карандаша.

— Вас привез сюда Нисина? — спросил Кюн.

— Нет. На нашей машине в таких случаях ездить рискованно. Я приехал на такси. Шофер — японец, мой человек.

Кита встал. Кюн провел его по коридорчику и открыл дверь на террасу. Кита подошел к машине, стоявшей на другой стороне Калакауа-авеню под пальмами.

Как только машина двинулась, он спросил у шофера:

— Что сказал Нисина?

— Он связался с капитан-лейтенантом Идэ, и тот ждет вас сейчас на горной дороге около виллы Эспинозы за скалой, — четко отрапортовал шофер. — Нисина просил иметь в виду, что с прошлой недели около банановой фермы установлен новый пост военной полиции.

— Идэ хорошо прикрыт?

— Очень хорошо. Он из Вашингтона проехал прямо в Мексику, достал там мексиканский паспорт на имя Доминго Акино и, приехав сюда, устроился на ананасной плантации. Мексиканец японского происхождения.

Кита ударил себя кулаком по колену:

— Вот так они всегда делают. Держали от меня в строжайшем секрете, но потом увидели, что дело хлопотное, и подкинули мне. Хлопоты мои, заслуги их.

— Нисина сказал, что Идэ приказано работать самостоятельно, но он будет держать связь с вами.

Кита сердито дернул головой:

— Значит, будет лезть в мои дела. И мешать…

Проехав мимо пляжа Вайкики, они домчались до подножия Макапуу, затем повернули обратно и по горной дороге поехали в сторону университетского поселка. На море виднелись огни проходивших пароходов. Со стороны острова Кауаи летел самолет с зеленым и красным огоньками. Оставив позади коттеджи профессоров, машина пошла вверх — в сторону Нууану-Пали. Кита приказал потушить фары.

Они проехали мимо опытного сада с ореховыми деревьями и плантации сахарного тростника, огороженной колючей проволокой, и остановились у скалы, выступающей на дорогу. Из зарослей папоротника вышел человек. Шофер открыл дверцу, человек проскользнул в машину и, сев рядом с Кита, показал головой на шофера. Кита сказал:

— Мой связной, он в курсе всего.

Человек поклонился и назвал себя:

— Доминго Акино. Идэ.

Кита ответил поклоном:

— Мне сообщил о вас Нисина. Связь будем держать через него.

Идэ откашлялся в руку и подчеркнуто вежливо сказал:

— Мы будем держать прямую связь. Это санкционировано.

Кита запротестовал:

— Это не совсем удобно. Такие встречи сопряжены с огромным риском.

— Ваши опасения понятны, но все равно мы должны встречаться лично. Не ночью, не так таинственно, как сегодня. Из Японии будут приходить в адрес генконсульства письма от моей матери. Переписка будет касаться ее переезда сюда — это мой личный код. Я стану сам получать письма. Вряд ли американские контрразведчики заподозрят человека, который совершенно открыто среди бела дня будет приходить к вам за письмами, присылаемыми обычной почтой. Предельная хитрость — это отсутствие всякой хитрости.

Кита сердито промычал:

— Если они начнут подозревать, я сейчас же прерву связь с вами.

Идэ пропустил эти слова мимо ушей.

— Значит, я буду ходить к вам. А они следят за вами?

— За генконсульством?

— 3а всеми, и особенно за вами.

— Мы приняли кое-какие меры. Один секретарь-практикант делает все, чтобы подогревать интерес к себе.

– Мне сказали в Токио, что вам удалось завербовать крупного джимена[6], чуть ли не самого Шиверса. Кажется, так зовут начальника местного отдела Эф-Би-Ай?

Кита фыркнул:

— Скоро на Гиндзе будут болтать, что я завербовал государственного секретаря Хэлла.

Идэ тихо сказал:

— Когда я работал в Шанхае, еще до начала войны с китайцами, нам удалось обработать двух европейцев, работавших в полиции сеттльмента. А потом оказалось, что они были подставлены к нам и дурачили нас.

— Значит, зона вашей деятельности… — начал Кита, но Идэ с вежливым поклоном перебил его:

— Ваша работа мне известна. Я не буду мешать вам, мы не будем дублировать друг друга. — Идэ посмотрел в окошко машины. — Поверните назад, я скоро выйду. Мне хотелось бы попросить вас составить список японцев, местных уроженцев, которых можно будет использовать. И не только жителей Оаху, но и других островов. В первую же очередь японцев, проживающих около аэродрома Канеохэ и Соленого озера…

— Директивы по работе, — прервал его Кита, — я получаю по соответствующей линии. А ваши…

Идэ повторил:

— Прошу составить список. Через некоторое время дипкурьер доставит вам нужные распоряжения. И еще прошу. К дочери хозяйки плантации, где я работаю, на днях приезжала одна японка. Недавно я ехал с ней на пароходе из Иокогамы. Судя по всему, она имеет широкий круг знакомств среди американцев и может пригодиться нам. И внешние данные подходящие.

— Как ее зовут?

— На пароходе она называла себя Хаями Марико. Слышали о ней?

— Нет. — Кита повернулся к шоферу: — Абэ, тебе известна такая?

Шофер уклончиво ответил:

— Наверное, кто-нибудь знает.

Идэ продолжал:

— Я хотел бы познакомиться с ней через кого-нибудь. С вашей помощью. Но сперва прошу собрать о ней сведения. Буду надеяться…

Посмотрев в окошко, Кита быстро сказал:

— Вылезайте здесь. За поворотом заправочная станция и казарма, там не показывайтесь. — Он поклонился и сердито буркнул: — Берегите себя.

— Прошу извинить за хлопоты, которые я вам доставляю, — учтиво ответил Идэ. — Берегите себя.

Как только машина замедлила ход, Идэ поклонился и выскочил. Машина помчалась в гору — внизу, направо от дороги, показалось море.

— Он будет здорово мешать мне, — Кита цокнул языком, — довольно бесцеремонный господин. Наверное, потребует, чтобы ему передали Нисина или еще кого-нибудь. И не нравится мне вся эта история с мексиканским паспортом. Может с треском провалиться.

— Но он опытный, — заметил Абэ, — работал в Шанхае. Нисина сказал…

— Здесь не Шанхай, болван! — крикнул Кита. — Там на рейде стояли наши линкоры. Никакого риска. Там мог работать любой идиот. — После короткой паузы Кита сказал: — Наверное, придется отдать тебя этому Идэ.

Абэ повернулся к Кита и жалобно протянул:

— Лучше кого-нибудь другого…

— Будешь выполнять только отдельные его поручения. Но ни слова ему о моей работе, слышишь? О том, из какой истории я тебя вытащил, никому не скажу. Понял?

Абэ молча кивнул головой. Кита ткнул его кулаком в плечо:

— Если сболтнешь что-нибудь, выдам с потрохами Баллиганту. Он тебя в два счета пошлет на горячий стул.

— Не скажу ничего.

— И особенно насчет того, что я встречаюсь с Баллигантом. Держать рот на замке. Понял?

Абэ хмыкнул и поклонился.

На всякий случай Кита решил немножко покружить. Машина еще раз объехала вокруг горы Тантал, затем промчалась по восточному берегу до храма мормонов и, повернув обратно, направилась по дороге через Куурау в город. Никакой слежки не было замечено. Когда стали спускаться вниз к городу, Абэ сказал:

— А я знаю эту Хаями Марико. Она училась с моей сестрой в одной школе. А сейчас Марико студентка-медичка.

— Напиши об этом, — приказал Кита.

— В последнее время она часто приходит в аптеку на нашей улице. Кажется, покупает лечебные травы для своей бабушки.

— Чья аптека?

— Корейца Ан Гван Су на Маунакеа-стрит.

— Напиши обо всем и принеси мне завтра утром.

27 сентября

Ввиду особой секретности документов, идущих под грифом «магия», было приказано обходиться без стенографисток и машинисток. Поэтому Т-бюро, как назвали группу японоведов-переводчиков при дальневосточном отделений разведывательного отдела штаба флота, напоминало мужской монастырь. В дальний конец коридора на третьем этаже здания штаба, где размещалось загадочное Т-бюро, женщины совсем не заходили.

Тексты переводов поступали на стол к Уайту. Он их просматривал, вносил исправления и передавал в таком виде Донахью, а тот нес их к капитану третьего ранга Макколла или прямо к начальнику разведывательного управления Уилкинсону. От переводчиков требовалось только умение быстро и точно переводить с японского, а не способность печатать без помарок. Уайт получал уже порядком исчерканные тексты, сам тоже вносил поправки и делал вставки. Не удивительно, что при виде очередных сводок «магии» Донахью вскидывал руки и стонал:

— И такую мазню представлять начальству! Убийцы!

Но начальство жадно хватало переводы расшифрованных японских телеграмм и упивалось содержанием текста, а не его внешним видом.

Флотские и армейские дешифровщики получили по две машинки «97» и перемалывали на них «магию». Флотские обрабатывали «магию», перехваченную в нечетные дни, армейцы — перехваченную в четные.

В бюро работали квалифицированные офицеры-лингвисты, обучавшиеся в Японии и прошедшие шлифовку у профессора-японоведа Колумбийского университета Елисеева, сына бывшего владельца крупнейшего гастрономического магазина в Москве. Но, несмотря на солидную подготовку, японоведам-переводчикам приходилось трудновато. Японские телеграммы писались латинскими буквами, то есть фонетическими знаками, и в этом заключалась опасность — в японском языке уйма одинаково звучащих слов.

— Проклятый язык, — тихо ругался старший лейтенант Пейдж, щупленький и лысый, в очках. — Это они специально выдумали, чтобы насолить всем, кто изучает их язык. Извольте догадаться, о чем идет речь. Орган, артерия, возвращение, срок, флагманский корабль, ваше письмо и так далее — все звучит одинаково: «кикан». Целых восемнадцать значений! Или «иси». Означает и камень, и врач, и желание, и наследник, и воля покойного… поди разберись, о чем идет речь.

— И еще смерть через повешение, — вкрадчивым голосом добавил старший лейтенант Крайф. За смазливую внешность и умение подлаживаться к начальству его прозвали Гейшей.

— Кто-нибудь из нас действительно повесится. — Пейдж вздохнул. — Вчера над одной фразой просидел битых два часа, потому что японский шифровальщик забыл указать долготу гласных, собака. А ведь слово «кото», если не оговаривать долготу гласных, может означать тридцать три разных понятия…

— Все зависит от контекста, — сказал Уайт.

Пейдж мотнул головой:

— Он часто совсем не помогает. Приходится гадать. Кошмар какой-то.

Гейша похлопал себя по голове:

— Скоро у нас у всех вылезут волосы, как у Пейджа.

Капитан-лейтенант Шривер — чуть-чуть сутулый, с седой прядью — покосился на Гейшу и произнес:

— Волосы лезут у тех, кто думает. За свою шевелюру не беспокойтесь.

Шривер недавно вернулся из Токио, где был помощником морского атташе. Его отозвали по требованию японского правительства за скандал, учиненный на банкете в турецком посольстве в присутствии премьер-министра принца Коноэ. В своем застольном спиче слегка подвыпивший советник германского посольства коснулся антропологических достоинств нордической расы и в связи с этим нелестно отозвался об американской нации. Шривер подошел к советнику и нанес ему прямой удар в подбородок. Нациста унесли в полуобморочном состоянии, а Шриверу пришлось в качестве «персона нон грата» через два дня покинуть Японию.

В дверях появилась высокая стройная фигура Донахью. Он помахал рукой, в которой держал красную сафьяновую папку.

— Ну, черные маги, пошевеливайтесь, — сказал он, подходя к столу Уайта. — Давайте продукцию. Бэтти ждет.

Бэтти и Хозяином офицеры называли между собой начальника управления морских операций амирала Старка — фактического главнокомандующего всех военно-морских сил Соединенных Штатов Америки. Его очень боялись — все знали, что Донахью приходится родственником супруге адмирала.

— Готова та штука? — спросил Донахью у Уайта.

— Какая? Из Токио в Гонолулу?

— Нет, вчерашняя маленькая, из Вашингтона.

— Сейчас проверяю.

— Кто переводил?

Уайт показал головой на Гейшу. Донахью поджал губы.

— В таком случае хорошенько проверь. В прошлый раз в твое отсутствие я взял у него «магию» — и …получилась неприятность…

Пейдж тихо засмеялся. Гейша укоризненно покачал головой.

— А что случилось? — поинтересовался Уайт.

Пейдж, несмотря на протесты Гейши, рассказал. Оказывается, Гейша перевел «магию» и без визы старших — Уайта и Шривера — помчался к Уилкинсону и поднял шум. В депеше, присланной из Токио от министра иностранных дел послу в Вашингтоне, содержался приказ купить географические карты у посла Порт-Салюта — они у него самые хорошие. Речь шла, таким образом, о том, что видный иностранный дипломат в Вашингтоне, состоящий в ранге посла, снабжает японцев картами, очевидно секретными. Немедленно переслали эту телеграмму в государственный департамент и в Эф-Би-Ай, но эти учреждения ответили, что такого посла в списке членов дипломатического корпуса нет. В конце концов выяснилось, что речь шла вовсе не о после по имени Порт-Салют, а о датском сыре «порт-салют-амбассадор»[7]. Министерство просило купить и прислать этот сыр для банкетов в Токио.

— В этой «магии» не было знаков долготы, — объяснил Гейша под общий хохот, — и я спутал «тиидзу» — сыр с «тидзу» — географическая карта. Каждый может ошибиться, когда торопится.

— Когда торопится побежать к начальству и преподнести сенсацию, — сказал Шривер. — Вот за это тебя и наказал бог.

— Макколла устроил ему великолепную головомойку, — Донахью расхохотался. — Даже охрип.

Он взял у Уайта телеграмму.

— Совсем неинтересная, — сказал Уайт. — Здешнее посольство просит прислать дюжину чайных сервизов для подношения иностранным журналистам. Указаны марки фарфора и расцветки.

— Наоборот, это очень интересно. — Донахью положил «магию» в папку. — Это великолепная штука. Она свидетельствует о том, что посол Номура хочет умаслить наших газетных редакторов и обозревателей. Это неспроста.

Уайт протянул другую телеграмму. Донахью сделал капризную гримасу:

— Я тут ничего не пойму, так разрисовано.

— Очень интересная штука. — Уайт поднял палец. — Исключительно важная. Когда будешь докладывать ее Хозяину, повторяй каждое слово два раза и притопывай, чтобы вбить ему в башку.

Донахью пробежал глазами текст.

Пейдж выглянул из-за груды словарей и тихо произнес:

— Очень симптоматичная «магия». Готовятся.

— Вы переводили? — спросил Донахью.

— Нет, я, — ответил Гейша. — За точность ручаюсь.

— Начинают следить за Пёрл-Харбором, — сказал Уайт. — Надо предупредить нашу контрразведку.

Донахью пожал плечами:

— Это же обычные данные о местонахождении военных кораблей. Японцы всегда собирали эти сведения, мы тоже. Если будете кудахтать из-за каждого пустяка…

Гейша кивнул головой.

— Не надо делать сенсацию из каждой «магии», — быстро заговорил он. — У нас не газета.

Уайт хлопнул ладонью по папке и повысил голос:

— Неужели не видно, что японцев неспроста интересует гавань Пёрл-Харбора. Тут ведь черным по белому…

Донахью положил Уайту руку на плечо:

— Не ори, деточка. Ты ведь читаешь не всю «магию». Та, которая расшифровывается армейцами, тебе неизвестна, А я читаю все без исключения и имею более полное представление. Японский министр иностранных дел адмирал Тойода уже известил посла Гру о том, что скоро в Вашингтон будет послан видный дипломат Курусу. А почему его посылают? Потому что в Токио усиливается течение в пользу достижения компромисса с нами. Конечно, они будут выкидывать всякие номера, пугать нас, действовать на нервы, чтобы вырвать уступки, но мы не должны дать себя сбить с толку. Не паникуйте, мальчики! Сохраним ясную голову и не будем терять самообладания.

Донахью щелкнул пальцами и, взяв телеграммы, пошел к дверям. Уайт догнал его в коридоре:

— Но все-таки ты доложи как следует об этой телеграмме в адрес Гонолулу…

Донахью прижал руки к груди и вздохнул:

— Имей в виду, Ники, сейчас идет огромный поток «магии». Она нас совсем захлестнула. Поэтому я докладываю Уилкинсону только самое важное, имеющее значение для нашей политики и стратегии. А твоя «магия» насчет Гонолулу пойдет в общем бюллетене, где мы даем выдержки или конспективное изложение. Большего она не стоит.

— В таком случае я сам пойду и доложу, — сказал Уайт.

— Ты вбил себе в голову, что японцы хотят напасть на Пёрл-Харбор. — Донахью ласково потрепал Уайта по руке. — К твоему сведению, они не такие сумасшедшие. Глубина гавани примерно тридцать футов. А это значит, что проводить торпедную атаку против базы нашего тихоокеанского флота абсолютно невозможно. При сбрасывании торпеды погружаются на глубину не менее семидесяти пяти футов. — Донахью понизил голос. — И кроме этого… позавчера в ресторане отеля «Уиллард» второй секретарь японского посольства совсем упился и выболтал португальскому дипломату одну вещь: о том, что в Токио началась грызня между армейским и флотским командованием. Армейцы настаивают на том, чтобы скорее начать продвижение в сторону Урала, а флотские стоят за взятие только Приморья, Сахалина и Камчатки. Вот о чем думают сейчас в Токио, а ты лезешь со своей дурацкой «магией»… — Он остановился и поднес палец ко рту. — Постой, постой… Фу, черт, как же я не догадался, почему тебя так волнует эта штука. В Гонолулу проживает та самая японочка, которая ехала с нами. Забыл, как ее звали…

Уайт повел плечом:

— Мы начали переписываться, она очень умная собеседница.

— Великолепно! Передай ей сердечный привет от меня. — Донахью погрозил пальцем. — Только смотри, не проговорись, что занимаешься «магией».

6 октября

В глубине сада японского генерального консульства в Гонолулу под огромным банановым деревом на циновках расположились Кита и его партнер — местный японский врач. Между ними стоял низенький столик для игры в го.

Партия складывалась хорошо для генконсула — двенадцать фишек противника в углу доски были обречены. Надо было только предупредить возможность контригры в центре — там фишки Кита были слишком разбросаны. Врач считался сильным игроком — в прошлом году вошел в число призеров в соревнованиях на звание чемпиона Гонолулу.

Кита взял фишку и занес руку над доской — он решил начать комбинацию в центре доски. Сзади послышалось покашливание, захрустел песок. Кита поморщился — опять отрывают. По дорожке шел Моримура — младший лейтенант флота, работающий здесь в качестве вице-консула под фамилией Ёсикава. С ним был незнакомец в широкополой шляпе, закрывающей лицо.

Подойдя ближе, незнакомец снял шляпу. Это был капитан-лейтенант Идэ. Он уже несколько раз заходил в консульство за письмами от матери — его приходы не привлекали внимания. В консульство приходило множество японцев по всевозможным делам: для получения виз, оформления документов, поручительств и рекомендаций. Кита знал, что Идэ снял квартиру где-то недалеко от ананасной плантации. Он работал в конторе плантации, в отделе упаковки грузов.

Кита и Идэ отошли в сторону. Идэ отвесил чинный поклон.

— Простите за невежливость, совершенную в прошлый раз. Я очень огорчен, что так получилось. — Он еще раз поклонился. — У меня к вам просьба. Мне надо переслать морскому атташе в Вашингтоне один пакет. Но я могу поручить доставку его только офицеру флота.

Кита сухо ответил:

— Мне неизвестно, когда проедет через Гонолулу в следующий раз военный моряк. На днях здесь был капитан третьего ранга Накадзима, он шел на пароходе «Хикава-мару» в качестве бармена. Я виделся с ним.

— Достойно сожаления, что вы не нашли нужным известить об этом меня.

— Через неделю проедет дипкурьер. Можете передать мне пакет, я поручу ему…

Идэ покачал головой и тихо сказал:

— Обычному дипкурьеру я не могу доверить пакет с моим докладом о плане работы. И вам тоже не могу передать.

Кита вспыхнул:

— Не доверяете мне? Имейте в виду, мне поручают более серьезные вещи, чем ваши… бумажки.

— Я очень огорчен, что вы утаили от меня приезд капитана третьего ранга Накадзима. — Идэ опустил глаза и заговорил приглушенным голосом. — Вы нанесли ущерб моей работе. Прошу иметь в виду, когда вредят моему делу, я не колеблюсь ни одной секунды. У меня такое правило.

— У меня тоже правило — ставить интересы дела на первое место, и поэтому… — Кита оглянулся. Врач и Моримура куда-то ушли, очевидно, решили не мешать деловому разговору. Кита спросил резким тоном: — Больше вопросов нет?

— Прошу извинить, что отнял у вас время. — Идэ поклонился. — Я только хотел, чтобы в наших отношениях была ясность. Вы человек эмоционального склада, холерического темперамента, а я всегда держу себя в руках и никогда не срываюсь. Но если еще раз повторится такая сцена, как сейчас, — чуть заметная улыбка тронула его губы, — я совершенно спокойно убью вас. Это я вам твердо обещаю.

— Угрожаете? — Кита сделал полшага вперед. — Я не из пугливых.

Идэ кивнул:

— Я знаю. Иначе вы не работали бы здесь. Но у меня правило: если мне мешают, не колебаться. Я считаю своим долгом поставить вас об этом в известность. Мне не хотелось бы видеть ваш изуродованный труп. А я ради дела уже прибегал к такой мере.

Кита усмехнулся и, вынув портсигар из кармана, закурил.

— Я в курсе истории, случившейся с одним японским корреспондентом в Шанхае. Его труп без головы нашли на территории французской концессии.

Идэ засунул руку в карман и приподнял полу пиджака — на брючном ремешке висел японский нож в деревянном футляре.

Со стороны веранды послышались детские голоса.

— Не будем поддаваться чувствам, — тихо произнес Идэ. — Дело прежде всего. Какие новости сообщил Накадзима?

Сделав несколько глубоких затяжек, Кита ответил уже спокойным голосом:

— У берегов Японии проведены большие маневры объединенного флота, заодно прорепетирована операция «И».

— И как?

— Прошло хорошо.

— И торпедная атака?

— Об этом Накадзима не говорил.

Идэ улыбнулся, показав все зубы:

— Это же самое главное. Мне бы он сказал. Пока не решен вопрос о возможности торпедной атаки, нет смысла затевать операцию.

Кита посмотрел на ручные часы:

— Я вас просил прийти сегодня потому, что мы выяснили кое-что насчет Хаями Марико.

Идэ поклонился.

Кита продолжал:

— Она студентка местного университета, покойный отец ее, японец, преподавал в колледже Оаху, мать — кореянка, работает в музее Бишопа. Мы узнали, почему девица ездила в Японию. Умер ее дядя в Нагоя, она ездила улаживать спорное дело о наследстве. Сегодня можете увидеть ее. Отдел христианского союза молодежи устраивает прием в честь пастора Рамбоу, попечителя местной японской школы, уезжающего в Англию. Мы устроили так, что вас познакомят с девицей.

— Я боюсь, — Идэ поднес руки ко рту и откашлялся, — что мое появление может показаться странным…

— На этот счет не беспокойтесь. Сегодня там будет много народу, особенно японцев. Никто не обратит на вас внимания. Если только вы не будете резать кого-нибудь.

— Ехать сейчас? — спросил Идэ.

— Да. Вы просили дать вам надежного помощника для специальных поручений. Я вам передам Абэ. Он познакомит вас с Хаями Марико.

— А кто он?

— Шофер такси. Помните, в тот раз возил нас ночью.

— Ах, этот? Круглолицый такой. Он не болтлив?

— Нет, очень расторопен, смел, только вспыльчивый.

Идэ улыбнулся:

— Как вы? Ничего, если понадобится, быстро усмирю. А вообще, я люблю несдержанных людей вроде вас. Они вспыхивают, но быстро отходят. В большинстве своем такие люди не умеют хитрить.

Кита громко рассмеялся.

— Моя вспыльчивость мешает мне в жизни. Но я не умею быть неискренним. — Он пошел рядом с Идэ по дорожке, ведущей к боковым воротам. — Выйдете на улицу и направо, около китайской закусочной, увидите желтую машину Абэ, он отвезет вас.

Идэ поблагодарил генконсула и сразу же нашел машину. Абэ поехал по Калакауа-авеню. Всюду были вывешены флаги, слонялись толпы гардемаринов во всем белом. Абэ объяснил: прибыло учебное судно из Сан-Диего с курсантами морского училища — для местных девиц наступил праздник.

— Ты американский японец? — спросил Идэ.

— Мои родители давно переселились сюда и приняли подданство, — ответил Абэ. — Я родился здесь.

— Родился в Америке, но нутро у тебя японское, — сказал Идэ, пристально смотря в зеркальце, в котором отражалась румяная физиономия Абэ. — Приемы каратэ знаешь?

— Нет, занимался боксом. Выступал на состязаниях…

— Бокс — детская забава. Пусть им занимаются маленькие девочки. А каратэ — это для взрослых мужчин. Я научу тебя, как усыплять навсегда одним ударом. Чисто и красиво.

Особнячок, где происходил прием, стоял на пологом склоне Панчбола. Веселье было в разгаре. Почетные гости сидели на веранде вокруг пастора с красивой седой гривой, похожего на дирижера или скрипача. На всех красовались ожерелья из желтых цветов.

На поляне перед домом, прямо на пальмовых листьях, были разложены яства. В стороне стояли столики — там гостям наливали коктейли. Прислуживали полуголые гавайки в ярких красных и желтых юбках. Несколько японских девушек вместе с гавайками — все они были в юбках из больших листьев — исполняли танец «хула-хула». Сбоку под деревьями сидели японцы в разрисованных рубашках и играли на гитарах со стальными струнами.

— Смотри, не спутай, — предупредил Идэ. — Меня зовут Доминго Акино, я — мексиканский японец.

Абэ кивнул и подошел к пожилой, густо набеленной японке в парчовом кимоно с серебристыми узорами, похожем на рыбью чешую. Японка поклонилась Идэ и пригласила его к столику, где гостям подносили мягкие напитки — фруктовые соки, кока-колу и тоник-уотер. За столиком стояла Марико в платье бананового цвета, в волосах торчали разноцветные орхидеи.

— Что прикажете? — спросила она. — Грейп-тоник или…

Идэ поклонился:

— Мы с вами ехали вместе на пароходе из Японии. Помните?

Марико округлила глаза от удивления.

— Ах это вы? Вспомнила… Очень рада вас видеть. Вы, кажется, болели и редко появлялись на палубе. А с вами ехал такой полноватый, с усиками. Он тоже здесь?

Идэ тихо рассмеялся:

— Ему не повезло. В Сан-Франциско попал в руки одной женщины, она обчистила его, и он повесился.

Марико покачала головой, но ничего не сказала.

— А я поселился здесь, работаю на плантации, — продолжал Идэ, — собираюсь выписать сюда старуху мать.

Он добавил, что у него здесь совсем нет знакомых, и он будет весьма счастлив, если его бывшая спутница поможет ему советами.

Марико налила в бокал апельсиновый сок и, опустив в него две соломинки, протянула Идэ. Ему следовало бы прежде всего обратиться в бюро японской колонии, но она, конечно, будет рада помочь ему, чем может. Они обменялись телефонами и адресами. Идэ сказал, что он родом из Нагоя, а Марико сообщила, что и ее покойный отец был уроженцем Нагоя.

— Выходит, мы почти земляки, — сказал Идэ и поклонился.

На поляне начались танцы. К Марико подошел смуглый, красивый юноша, по-видимому филиппинец, и пригласил ее. Марико извинилась и ушла с ним.

Абэ усадил Идэ на траву перед блюдами с угощением — фруктовыми салатами, цыплятами в кокосовом масле, лапшой с ломтиками каракатицы, печенными в золе омарами и макрелью в сладком соусе. Молоденькая гавайка поднесла Идэ чашку с китайской рисовой водкой.

Перед верандой начался концерт. Сперва выступил хор детей, исполнивший японские, гавайские и английские песенки, потом японец в самурайском одеянии — с наплечниками и длинными шароварами — стал показывать фокусы.

На краю поляны, где стояли машины, медленно прохаживались за кокосовыми пальмами двое — специальный агент Эф-Би-Ай Баллигант — брюнет, плотного телосложения, и его помощник Ригс — длинный, белобрысый, в темных очках.

Они следили за корейцем Ан Гван Су, костлявым стариком с тонкими вислыми усами, владельцем магазина восточных медикаментов. Кореец сидел в шезлонге рядом с толстой краснощекой американкой в красной шляпе.

— Прислали мне прямо домой, — просипел Баллигант. — Может быть, это шутка, а может быть, и правда. Неужели этот кореец…

— Доложили начальнику? — спросил Ригс.

— Да. Шиверс говорит, что к анонимкам надо относиться осторожно.

— А помните, в прошлом году нам тоже прислали анонимный донос на хозяина бара с Норд-стрит. И оказалось, что все правда — раскрыли две опиекурильни.

Баллигант поскреб подбородок:

— Там-то понятно. Боялся мести со стороны содержателей притонов. А здесь… Почему не мог сам явиться?

— А что тут странного? — Ригс пожал плечами. — Тоже боится. Состоит в тайной шайке и опасается открыть свое лицо — вдруг мы зацапаем его и упрячем в тюрьму. И своих коллег боится: они не простят ему измены. А оставаться в шайке не хочет.

Баллигант просипел:

— Ан Гван Су до сих пор ни в чем не подозревался. Но в анонимке правильные сведения. В результате проверки выяснилось, что действительно его побратим три года тому назад ездил в Россию и прислал оттуда открытку, очевидно, с шифрованным текстом. Значит, Ан Гван Су связан с Москвой?

— Вполне вероятно, что оттуда приезжают на пароходах связные и передают задания. Пёрл-Харбор может очень интересовать красную разведку.

— Русским сейчас не до нас, — пробурчал Баллигант. — Зачем им шпионить здесь?

— Они могут передавать сведения другим разведкам, обмениваться информацией. И кроме того, они могут провести какую-нибудь диверсию, а потом свалить на других. Какие указания дал начальник?

Баллигант пожал плечами:

— Шиверс говорит, что придется заняться корейцем-аптекарем. В анонимке сказано, что в аптеке на Маунакеа-стрит по ночам появляются какие-то люди, и кореец часто ходит на пристань к прибытию пароходов. Неужели он действительно главарь русской агентуры на Гавайях?

Ригс прошептал:

— А вдруг мы раскроем здесь филиал красной разведки? Вот это будет дело!

Баллигант тихо крякнул и вытащил из кармана пиджака огрызок сигары.

16 октября

— Начало операции «Пир Лукулла» назначено на двадцать ноль-ноль, — объявил Гейша. — Явиться без опозданий. Форма полупарадная, можно обойтись без орхидей в петлицах. Духи — «Милорд» или «Денди», в случае крайней бедности — герленовская амбра. Выражение физиономии — максимально праздничное.

Он успел сбегать в парикмахерскую отеля «Мэйфлауер», взять у портного новый мундир и купить новую фуражку — весь блистал, как миноносец, принявший на борт президента.

Приглашение Уилкинсона поразило всех. До сих пор начальник управления не приглашал к себе домой подчиненных. Он был всегда безупречно корректен, но не подпускал никого на близкое расстояние. Однако на этот раз изменил своему правилу из-за младшей сестры — медноволосой, длинноногой Дайаны.

Она считалась одной из лучших теннисисток столицы. В прошлом году в паре с бывшим адъютантом брата капитан-лейтенантом Пауэлом заняла второе место в состязании на первенство по морскому ведомству. Успех на корте привел к сегодняшнему торжеству — обручению. Церемония официальной капитуляции старого холостяка Томми Пауэла должна была состояться в доме Уилкинсона.

Приглашение получили некоторые подчиненные Сэффорда — дешифровщики и японоведы из Т-бюро Крамера. Короче говоря, приглашения удостоились только причастные к «магии».

Пейдж не сразу нашел дом Уилкинсона — долго колесил по узкой улице мимо уютных старомодных особнячков, двухэтажных, увитых плющом, с оконными ставнями и крохотными палисадниками.

Уилкинсон жил в темно-зеленом домике напротив молельни баптистов — рядом с небольшим пустырем, где стояли легковые машины и автобусы. Здесь было очень тихо — машины проезжали редко. Можно было подумать, что это улочка какого-то захудалого городка, если бы не купол Капитолия, торчащий совсем недалеко над крышей отеля.

Звонка у входной двери не было — его заменял дверной молоток. Пейдж беззвучно рассмеялся:

— Это в его стиле.

Уайт усмехнулся. Особнячок в стиле эпохи колонизации Америки, клумбы с георгинами перед крыльцом и дверной молоток действительно гармонировали с благообразным, респектабельным Уилкинсоном, похожим скорее на пастора, чем на руководителя военно-морской разведки.

Дверь открыла толстая негритянка, весьма миловидная, в белом, туго накрахмаленном чепчике. В передней стоял запах старинных духов, отдающих мускусом.

Гости уже были в сборе — сидели в полукруглой гостиной, заставленной чиппендейлевской мебелью из красного дерева, и на застекленной веранде, выходившей во внутренний дворик с газоном и подстриженными кустами шиповника.

Среди гостей Уайт узнал высокого, щеголеватого контр-адмирала Тернера, заместителя Старка. Рядом с ним сидел худощавый, смуглый, похожий на пуэрториканца капитан третьего ранга Макколла.

Дайана — в парчовом японском троакаре, накинутом на вечернее платье, сверкая диадемой, напоминающей корону, — разносила гостям бокалы с коктейлями.

Она подошла к Уайту:

— Это дайкири, это манхэттен, а это би-энд-би. Какой вам прикажете, адмирал?

Уайт отвесил старомодный поклон:

— Вы льстите, герцогиня. Мне еще далеко до адмиральских звезд.

Дайана тряхнула головой:

— Сегодня для меня весь мир — райский сад и все люди — адмиралы.

Перед ними вынырнул и изящно изогнулся Гейша:

— И я тоже?

Дайана коснулась мизинцем его щеки:

— Нет, вы, Дик, сегодня настоящий принц.

— Монакский, — уточнил Шривер, беря бокал с подноса. — Рулеточный.

— А вам? — обратилась Дайана к Пейджу. — Хотите олд фашн?

— Я плохо разбираюсь в коктейлях, — смущенно пробормотал Пейдж. — Мне что-нибудь покрепче и поострее.

— Тогда идите в столовую. Там орудует Томми. Он подберет вам что-нибудь взрывчатое.

— Адмирал Пейдж, рекомендую замечательный коктейль, — сказал Гейша. — «Соленая собака». Делается из джина, грейпфрута и соли.

— Вместо джина лучше взять московскую водку, — предложил Шривер.

К ним подошел Донахью с пустым бокалом в руке. Он сморщил нос:

— Не будем омрачать сегодняшнее торжество ничем московским. Из всех водок признаю только датскую — аальборг аквавит. Великолепное питье. Незаметно сбивает с ног.

Он взял бокал у Дайаны. Она высоко подняла поднос и прошла на веранду. Донахью сделал глоток и почмокал губами:

— Германское управление информации уже объявило, что исход войны на Востоке фактически решен. Вчера я был на коктейль-парти у германского военного атташе. Там говорили, что русские армии окружены в районе Брянска и за Смоленском. Дорога на Москву открыта.

— Ерунда, — сердито произнес Шривер. — Мне утром сказал адъютант Уилкинсона, что русские стали снимать свои войска с Дальнего Востока — перебрасывают на фронт под Москвой.

— Русские, вероятно, узнали, что японцы не нападут на них, — сказал Уайт. — У русских ведь первоклассная разведка.

Донахью громко фыркнул:

— Будь у них хорошая разведка, они знали бы заранее о нападении Гитлера. Не дали бы застигнуть себя врасплох в то воскресное утро…

— Русские на этот раз, наверное, пронюхали, что японцы нападут на них, — заявил с авторитетным видом Гейша. — И поэтому заблаговременно убирают войска из Приморья. Вот-вот потеряют Москву, тут уж не до защиты Владивостока.

Уайт махнул рукой и пошел на веранду. Там Крамер спорил с дамами. Речь шла о том, как в прошлом году Америка предложила французам эскадренный миноносец самого новейшего типа в обмен на Венеру Милосскую. Сделка не состоялась — французы, несмотря на свое отчаянное положение, заартачились. Крамер заявил, что к миноносцу все-таки следовало бы добавить две подлодки. Мнения дам разделились. Одни считали такой обмен недопустимым; по мнению других, французам надо было предложить не миноносец, а съестные припасы.

В разгар спора Уилкинсон и Дайана пригласили гостей к столу. Уайт и Пейдж сели в конце стола недалеко от жениха и невесты — здесь расположилась молодежь, не старше капитан-лейтенанта. Гейша чувствовал себя в родной стихии: острил, рассказывал анекдоты, имитировал известных джазовых певцов и показывал застольные фокусы. Он сорвал аплодисменты, когда вытащил из-за воротника Пейджа кружевной бюстгальтер.

С той части стола, где сидело начальство, доносились обрывки разговора — обсуждали последнюю весть из Токио о падении правительства принца Коноэ и о приходе к власти генерала Тодзио.

Тернер высказал предположение: смена кабинетов в Токио означает только одно — обострение грызни между придворными, армейцами и флотскими. Большинство сановников, окружающих императора, хотят добиться соглашения с Америкой. Весь вопрос сводится к тому, как остановить войну в Китае, сохранив престиж Японии.

— Посол Номура тоже стоит за соглашение, — сказал Уилкинсон. — Ни один трезвый японец не желает войны с нами.

Пейдж толкнул локтем Уайта и шепнул:

— Обрати внимание на Макколла. Судя по его физиономии, он не разделяет идиотского оптимизма начальства.

Донахью заговорил о том, что Квантунская армия уже увеличена вдвое и что первый отдел генерального штаба Японии приступил к разработке нового плана нападения на Сибирь — предусматривается одновременный удар в нескольких направлениях.

Уайт и Пейдж не остались на танцы и отказались играть в бридж. Донахью уговаривал Уайта поиграть с Уилкинсоном и Тернером — такой удобный случай познакомиться поближе с начальством. Донахью отрекомендовал им Уайта как мастера бриджа.

— Надо завтра рано утром быть в бюро, — сказал Уайт. — Я звонил дежурному, он сообщил, что пришла целая пачка «магии».

Донахью положил руку Уайту на плечо:

— Очень жаль, что ты уезжаешь. Я говорил о тебе и супруге Тернера, она любит иногда вести умные беседы о поэзии. Как твой эпистолярный роман с гавайской нимфой?

— Только что получил от нее письмо. Пишет, что познакомилась с одним японцем, который ехал с нами на пароходе из Иокогамы. Он устроился на плантации и решил поселиться в Гонолулу. Судя по всему, у него произошла какая-то личная трагедия, и он навсегда покинул родину.

— Кто этот японец? — спросил Донахью.

— Какой-то Акино, мексиканский подданный.

— Для чего она сообщает тебе об этом знакомстве? Чтобы ты начал ревновать?

— Она просто делится со мной всем, как с другом.

— Передай ей мой искренний, — Донахью приложил руку к сердцу, — от всей души привет. Но я все-таки думаю, она японская шпионка. Будь осторожен.

Маленькая гостиница, где жили Уайт и Пейдж, находилась недалеко, но они решили немножко проветриться. За руль сел Уайт, потому что Пейдж выпил немного больше, чем следовало.

Они поехали по Массачусетс-авеню. Когда поравнялись с японским посольством, Уайт замедлил ход. Только в одном широком окне был виден свет за спущенной шторой. Может быть, там трудился шифровальщик над очередной депешей, которая завтра появится на столе Уайта.

Домчавшись до морской обсерватории, поехали обратно в город, но другой дорогой — южнее парка Монтроз и кладбища Окхилл. Около моста Пейдж попросил остановить машину, чтобы раскурить трубку. Когда поехали дальше, он откинулся на спинку сиденья и прошамкал, держа трубку в зубах:

— И Хозяин, и Тернер, и наш Уилкинсон страстно хотят, чтобы японцы набросились на русских. И уже поверили в это — приняли желаемое за действительное. Самый опасный вид заблуждения.

Уайт кивнул головой:

— То же самое и у армейцев. Там вся головка, начиная с генерала Маршалла, помешалась на этом. Ждет атаки японцев на Приморье. Убедили себя в этом. Интересно, что думает президент?

Пейдж вынул трубку изо рта:

— Наверное, Маршалл и Хозяин подсовывают ему «магию» в соответствующем соусе и стараются сбить его с толку. Хорошо, что у Рузвельта ясная голова, но курс наших начальников меня очень тревожит. Все может кончиться плохо.

— Может кончиться плохо, — машинально повторил Уайт.

5 ноября

Посольство напоминало маленькую усадьбу, затерянную в горах и оторванную от всего мира. Жизнь в усадьбе была предельно однообразная, удручающе скучная. Ее обитатели — несколько десятков семей — до смерти надоели друг другу. Темы для разговоров были исчерпаны, нечего было обсуждать, не о чем было спорить и сплетничать. Все знали друг о друге все — вплоть до последних мелочей.

И до смерти надоели визиты в соседние усадьбы-посольства и миссии других стран. Каждый раз одно и то же — файфоклоки с чашками липтоновского чая и сырными крекерами, коктейль-парти с бокалами, наполненными смесью крепких и мягких напитков, и рауты с одними и теми же холодными закусками, которые надо есть стоя.

Каждый раз одно и то же. Все расписано раз и навсегда. В каких случаях надевать визитку с брюками в полоску или фрак с цилиндром, до которого часа можно ходить в смокинге, когда надлежит надевать желтые перчатки, а когда — белые, когда полагается белый галстук-бабочка, когда черный, и какой угол визитной карточки надо загибать, и какие обозначения надо проставлять на карточке.

Рисивинг-лайн — у входа в зал выстраивается цепочка, возглавляемая послом и его супругой, и замыкается третьим секретарем и его супругой. Этикетные поклоны и улыбки, рукопожатия и приветственные фразы, а спустя час-полтора снова рисивинг-лайн — на этот раз для прощания, — и снова этикетные поклоны и рукопожатия.

Ездить в гости в другие усадьбы и принимать гостей вменено в служебные обязанности. И это несколько раз в неделю, и каждый раз одно и то же, и так установлено раз и навсегда, во веки веков, пока на земле будут существовать дипломаты с их незыблемыми правилами дипломатического протокола.

Однообразную, убийственно скучную жизнь усадебки нарушали приезды почтальонов. Они доставляли вести с родины и всего мира, где шла жизнь, совсем не похожая на закостеневшие церемонии коктейль-парти и раутов.

Каждый раз, когда прибывали дипкурьеры из Токио, посольство оживало, словно всех спрыскивали волшебной водой, начиная с посла и кончая мальчишкой — мойщиком машин. Дипкурьеры привозили кроме официальной почты и писем от родных еще и то, без чего не может существовать ни один японец на чужбине: сою, зеленый чай, бобовую пасту мисо для утреннего супа и прессованные водоросли.

Но в первую очередь чинов посольства интересовали письма от друзей-сослуживцев. В этих письмах содержались всякого рода ведомственные новости и те сведения, которые не попадали в токийские газеты. Самые интересные новости в Японии теперь передавались шепотом на ухо, а если в письменном виде, то только в письмах, которые миновали военную цензуру. Вот такие письма и доставлялись дипкурьерами.

Посол Номура был очень рад приезду своего старого знакомого из Шанхая, партнера по маджонгу, полковника Маруя. В последнее время в качестве дипкурьеров стали все чаще и чаще ездить военные — под видом чиновников министерства иностранных дел. Только кадровым офицерам можно было доверить почту с секретами государственной важности.

Посол решил побеседовать с гостем наедине. Маруя — человек осведомленный, у него можно выведать многое. Они поехали на Арлингтонское военное кладбище. Оставив машину у ворот, пошли пешком по дорожке мимо изумрудно-зеленого холма с аккуратными рядами белых каменных плит.

— Очень похожи на костяшки маджонга, — заметил с улыбкой Маруя.

Номура окинул взглядом простиравшуюся впереди поляну с газоном — она была пуста.

— Боюсь, что скоро прибавится много новых костяшек, — пробормотал он. — Все идет к началу большой игры. На большой доске, именуемой Тихим океаном.

— Посол Курусу прилетит к вам через несколько дней. Решили послать его на самолете.

Номура усмехнулся.

— Он, наверное, никогда не летал. Еще окочурится со страху. — Посол остановился, снял темные очки, тщательно протер их и снова надел. — Я не понимаю, о чем у нас в Токио думают. Твердят: никаких уступок, ни на вершок, и тут же: постарайтесь все-таки договориться с Хэллом, убедить его. А убедить его так же легко, как каменного будду. Нам уже не о чем говорить. Мы просто сидим и молчим и начинаем подремывать, особенно он.

— А он не курит?

— Нет. Мы оба некурящие. Он завел четки, сидит и перебирает их. А я смотрю на гобелен за его спиной — там изображены в хронологическом порядке все американские президенты. Я запомнил их, проклятых, наизусть.

— Жалко, что вам нельзя играть в маджонг.

Номура вздохнул:

— Я не знаю, хотят ли наши действительно договариваться… Или, может быть, это все для маскировки?

— Мы, конечно, хотели бы договориться, — Маруя тоже вздохнул. — Наши условия предельно ясны и просты. Америка должна прекратить помощь Чунцину, признать пребывание наших войск в Китае и Индокитае и отменить запрет экспорта в Японию.

Номура сердито дернул головой:

— Неужели в Токио всерьез думают, что Америка проглотит такие условия? Мы требуем, чтобы Америка подчинилась нам во всем, ничего не получив взамен. Мы требуем от Америки капитуляции без единого выстрела. Это все равно что потребовать от партнера по маджонгу, чтобы он, не приступая к игре, признал себя проигравшим и уплатил деньги. Какой дурак может рассчитывать на это?

Маруя хмыкнул, но ничего не сказал. Номура спросил:

— Это правда, что среди флотских идет грызня? До нас дошли такие вести.

— Часть флотских — они группируются вокруг морского министра — считает, что нам будет трудно вести длительную войну… все упирается в запасы нефти. А офицеры морского генштаба целиком поддерживают своего начальника: устроим, дескать, американцам Цусиму посреди океана, вторую, завершающую, около Панамы — и Америка поднимет руки. Адмирал Нагано и его сторонники считают, что мы сможем избежать затяжной войны.

— А как у армейцев?

— У них полное единодушие — рвутся в бой. К концу ноября все будет готово — планы операций против Малайи, Бирмы, Филиппин, Индонезии и Индии будут отработаны до конца. Сейчас отшлифовываются последние детали. Поэтому надо пока…

Номура усмехнулся:

— Пока надо ходить к Хэллу и смотреть, как он крутит четки. И считать президентов на стене. И тянуть все это до нужного момента.

После недолгого молчания Маруя задал вопрос:

— А как настроен Рузвельт?

— Он, к сожалению, настроен непримиримо. И вряд ли пойдет на какие-либо уступки, пока мы не согласимся убрать войска из Китая.

Маруя покачал головой:

— Выходит, что у нас нет никаких надежд.

— Нет, почему же… Кое-какая надежда есть. Иначе я уже давно бы настоял, чтобы меня отозвали. Надежда заключается в том, что довольно солидная часть американских политиков, таких, как Трумэн, Гувер, как сенаторы Най, Тафт и другие, и слышать не хотят о вступлении Америки в войну — ни в Европе, ни в Азии. Они явно симпатизируют немцам и настроены в отношении нас довольно сочувственно. Они убеждают Рузвельта взять на себя роль посредника между Токио и Чунцином.

— И вас они, наверное, тоже обрабатывают? — улыбнулся Маруя.

— Меня всячески обхаживают министр почт Уокер, банкир Барух и священник Драут. Все трое — убежденные японофилы. Они уверены в том, что как только мы договоримся с Америкой и заключим мир с Чунцином, то сразу же наши дивизии двинутся на Урал.

Оба рассмеялись. Дойдя до лестницы, ведущей к памятнику неизвестному солдату, они повернули обратно к воротам и вышли к берегу реки. Заходящее солнце освещало колоннаду памятника Линкольну. За ним поблескивал обелиск Вашингтона, похожий на тесак.

— А где цветут наши вишни? — спросил Маруя.

— Вокруг обелиска. — Помолчав немного, Номура задумчиво проговорил: — В общем, моя задача — водить за нос американцев, тянуть с переговорами, пока армейцы не подготовятся окончательно и не выяснится судьба России. Тяжелая роль, более подходящая для театрального актера, чем для адмирала. Но ничего не поделаешь. Надо служить государю.

Маруя молча кивнул головой. Они сели в машину и медленно поехали в город. Маруя попросил проехать мимо резиденции Рузвельта. Машина направилась на Пенсильвания-авеню и объехала Белый дом с юга. Флагшток был пуст — президент отсутствовал, очевидно, находился в загородной вилле. На большой поляне перед резиденцией школьники играли в бейсбол.

Посол доставил гостя в отель «Уордман-парк».

— Обычно мы занимаем номера для наших дипкурьеров в отеле «Фэйрфакс», но на этот раз я снял для вас номер в этом отеле. На третьем этаже живет сам Хэлл. Некоторых послов он принимает здесь в приватном порядке.

— Здесь, наверное, полным-полно шпиков, — Маруя улыбнулся. — Придется быть осторожным с бумажным мусором.

Маруя вылез из машины и поблагодарил посла за прогулку. Не успел Маруя отойти на несколько шагов от машины, как к ней подошел высокий, седой американец во всем черном. Он только что подъехал на такси. Увидев посла, он помахал ему перчаткой. Номура приказал шоферу открыть дверцу.

— Как поживаете, адмирал? — приветствовал он американца.

— Как поживаете, адмирал? — ответил тот.

Адмирал Пратт, старинный друг посла, сделал приглашающий жест:

— Буду очень рад, если заглянете ко мне. Я тоже остановился в этом паршивом отеле. Мои домашние уехали в Филадельфию, и я перебрался сюда. Мне надо сказать вам несколько очень важных слов, адмирал. В совершенно приватном порядке.

Пратт и Номура прошли к лифту через пустой холл. Пратт занимал маленький номер на пятом этаже в конце коридора. Окна выходили в грязный двор, забитый автофургонами.

Посол отказался и от виски, и от кофе. Друзья заговорили о прошлом — вспомнили то время, когда Номура был морским атташе в Вашингтоне и играл по воскресеньям в гольф с Праттом, работавшим в штабе. Пратт подробно рассказал о своей семье, о подагре и о том, как играет в кегли с морским министром Ноксом. Закончив неделовую, интимно-дружескую часть беседы, Пратт закрыл дверь на ключ, накрыл телефон подушкой и, сев в кресло рядом с послом, похлопал его по колену.

— Плохи дела, дружище, очень плохи, — протянул он и покачал головой.

— Очень плохи, — согласился Номура. — Большая часть наших армейцев занимает непримиримую позицию. Но его величество искренне хочет найти почву для соглашения. Любой компромисс лучше войны. Война между нами будет катастрофой для обеих сторон. Страшно даже подумать…

— Мы, военные, лучше всех знаем, что такое война. При современном уровне техники война — это драка, в которой погибнут обе стороны на радость другим. В войне между нами победителем окажется третий.

— Я делаю все, чтобы наметить путь к какому-нибудь компромиссу, но ничего не получается. — Номура пристально посмотрел на Пратта. — Помогите мне… Война между нами не укладывается в моем сознании. Это слишком чудовищно.

— Я говорил с Хэллом несколько раз… — задумчиво протянул Пратт. — Старик утверждает, что конгресс ни в коем случае не даст санкции на принятие условий, выдвинутых вашими армейцами. Америка потеряет лицо, если признает за Японией право держать войска в Китае. Я с вами говорю, как друг… по своей инициативе. Надо найти какую-нибудь почву…

Номура кивнул:

— Надо придумать что-то. Хотя бы что-нибудь временное. Лишь бы обе стороны сохранили лицо.

Пратт снова похлопал посла по колену.

— Надо придумать какой-нибудь модус вивенди… Приемлемую для обеих сторон формулировку. Будет величайшим идиотством, если мы сцепимся. — Пратт понизил голос. — Между прочим, у нас имеются сведения о том, что русские стали убирать войска с Дальнего Востока. Хотят остановить немцев у Москвы.

— Нам это известно, — так же тихо сказал Номура. — Мы не думаем, что немцам удастся быстро справиться с русскими. Процесс ликвидации военной мощи России будет довольно затяжным.

— Но если между нами вспыхнет война, — Пратт поднес палец к носу, — ситуация может измениться коренным образом…

— И не в пользу наших стран, — заметил Номура.

Пратт пододвинулся вместе с креслом к послу и тихо заговорил:

— Вам и нам надо сохранить свободу действий. Японии ни в коем случае нельзя лезть в войну с нами и Англией. Вы должны сохранить свой флот в целости. Это у вас главный козырь. И на будущей мирной конференции ваш голос будет звучать очень внушительно, подкрепленный новейшими линкорами и авианосцами. Мы поддержим вас в вопросе о Приморье и Сахалина.

Номура снял очки и посмотрел одним глазом на старого друга.

— А как насчет Камчатки? — мягко спросил он.

Пратт скользнул взглядом по карте Америки, висящей на стене:

— Камчатка примыкает к нашей Аляске, дорогой мой.

Номура тоже посмотрел на карту и тихо, но настойчиво произнес:

— Камчатка примыкает к нашим Курильским островам

Пратт примирительным тоном сказал:

— Все эти вопросы будут стоять на повестке дня будущей мирной конференции. Сейчас о них рано говорить. Сейчас надо думать о том, как избежать катастрофы на Тихом океане.

— Правильно! — согласился Номура. — Нам нельзя воевать ни в коем случае. Я буду прилагать все усилия, чтобы как-нибудь выйти из тупика. Я готов отдать жизнь за то, чтобы Америка и Япония… шли рука об руку, обеспечивая мир на Тихом океане… — Номура поднес мизинец к глазу и вытер слезу.

Пратт встал и положил ему руку на плечо:

— Надо непременно достигнуть компромисса, и в такой форме, которая обеспечивала бы сохранение престижа Японии в вопросе об эвакуации японских войск из Китая. Договориться в принципе, а насчет срока эвакуации можно выработать эластичную формулировку. Давайте думать в этом направлении. Только прошу иметь в виду, что наш разговор совершенно неофициальный, приватный… все останется между нами.

Номура встал с кресла и поклонился.

— И надо еще подумать, — сказал он, — в какой форме Америка сможет отменить ограничения американо-японской торговли. Обе стороны должны взаимно наметить соответствующие компенсации… чтобы создать предпосылки для принципиального соглашения относительно почвы для компромисса.

Вместо ответа Пратт сложил большой и указательный пальцы в виде буквы «о» и дернул подбородком — это означало: о'кэй. Он спустился с послом в лифте и проводил его до машины.

6 ноября

У Уайта заметно портился характер. Он стал раздражительным, разучился сдерживать себя, по малейшему поводу набрасывался на других, особенно доставалось Пейджу. И все из-за работы.

Ее было много, и надо было провертывать все сверхсрочно — начальство не любило ждать. Начальство не принимало никаких объяснений насчет того, что японцы, и особенно японский министр иностранных дел и послы, когда заходила речь о сугубо деликатных делах, прибегали к витиеватым оборотам, употребляя многоэтажные глагольные наращения, затуманивающие смысл текста.

Адмирал Номура к тому же любил прибегать к терминологии профессиональных борцов. А многие термины нельзя было найти ни в одном японо-английском или толковом словаре, даже у Такенобу и в «Котоба но идзуми», потому что составители этих словарей — почтенные филологи — были круглыми невеждами по части борьбы.

— Ну, вот опять… — Пейдж снял очки и растерянно заморгал подслеповатыми глазами. — «Нодо» — это шея, а «ва» — это петля, следовательно, «нодова» — петля на шее. Но что-то не получается.

Уайт шумно вздохнул:

— Надо по смыслу, по контексту. — Он повысил голос: — У тебя башка на плечах или что?

Пейдж виновато повел плечами:

— Номура пишет, что его «выталкивают из занятой им позиции с помощью нодова». Если на шее петля, то этого человека либо подвешивают, либо душат, но не выталкивают… Непонятно что-то.

После недолгого раздумья Уайт объяснил:

— Нодова — это такой прием, когда зажимают пальцами одной руки подбородок противника и отгибают ему голову назад, а другой рукой толкают в грудь и выставляют с арены.

Пейдж выругался и стал по очереди проклинать посла, японских борцов, Уилкинсона и Макколла, Т-бюро и тот день, когда решил изучать японский язык в Колумбийском университете, вместо того чтобы пойти на гомеопатический факультет Мичиганского университета. В заключение он проклял еще тот вечер, когда встретил Уайта на концерте и дал себя уговорить пойти в Т-бюро.

— Плавал бы себе на каком-нибудь кораблишке, дышал бы свежим морским воздухом и не видел бы этих чертовых телеграмм с проклятыми определительными предложениями длиной в несколько метров, потенциальными залогами и всякими аффиксами. — Пейдж ударил себя по голове: — Идиот!

А Уайт проклинал Федеральное бюро расследований. Недавно из Эф-Би-Ай поступили данные о том, что брат жены Шривера участвовал в испанской войне на стороне красных и сейчас работает в Коминтерне. Уилкинсон немедленно распорядился отстранить Шривера от «магии» и попросил военно-морскую контрразведку провести расследование — не попали ли секреты Т-бюро к американским коммунистам.

Дело Шривера открыло глаза работникам Т-бюро. Оказывается, за ними следили агенты Эф-Би-Ай. Гейша клятвенно уверял, что частная переписка всех «магов» подвергается перлюстрации, все телефонные разговоры подслушиваются и за всеми ходят филеры.

— А скоро перейдут к другим мерам, — говорил Гейша, понижая голос до шепота, — всех нас раз в месяц будут вызывать в морской госпиталь и впрыскивать в одно место специальную сыворотку из амитала, пентотала и коньяка. После инъекции человек немедленно засыпает и начинает выбалтывать во сне все, что у него на душе. И все это будет записываться стенографистками, прочитываться Хозяином и его ближайшими помощниками — Тернером, Ингерсолом и Уилкинсоном. Один экземпляр пойдет в личное дело, другой — в специальный отдел Эф-Би-Ай для вложения в личный формуляр, на обложке которого будет написана условная кличка каждого поднадзорного. Уайт получит кличку «Гремучая змея», Пейдж — «Тарантул», а я, наверно, «Божья коровка».

Вскоре после того как отстранили Шривера, Т-бюро лишилось и Гейши — правда, ненадолго. Макколла откомандировал его на время к армейским дешифровщикам, которым было поручено наряду с обработкой «магии» заниматься еще изучением японских военных кодов. В качестве подсобных материалов фигурировали японские радиограммы, перехваченные на китайском театре военных действий. Кроме того, армейским «магам» поручали еще расшифровывать материалы, получаемые от Эф-Би-Ай, — всякого рода криптографию, обнаруженную у арестованных японских агентов.

Специалисты по разгадыванию кодов нуждались в помощи людей, безупречно знающих японский язык. Японоведы должны были подсказывать, какая буква или слово может быть в том или ином месте расшифровываемого текста, — без их консультации нельзя было строить правильные догадки.

У Гейши взяли подписку о неразглашении тайны работы, выполняемой им у армейцев, но так как в подписке не было сказано, что при посещениях Т-бюро он обязан держать рот закрытым, он рассказывал Уайту и Пейджу о том, как вместе с армейскими криптоаналитиками охотится за тайнами.

Из его слов явствовало, что ему приходится выполнять примерно такую же работу, какую в свое время проделал французский ученый Шампольон. Даже, может быть, более трудную, так как египетские фараоны не занимались шпионажем против Соединенных Штатов Америки.

Особенно Гейше понравилась работа по разгадыванию различных зашифрованных записей, найденных у японских шпионов.

Однажды он явился в бюро с сияющим лицом.

— Уважаемые джентльмены, я сделал величайшее открытие, — сказал он, садясь на край стола Пейджа. — Говорю об этом без ложной скромности и без всякого преувеличения. Не надо заранее скептически усмехаться. Такие усмешки видели и Коперник, и Галилей, и Ньютон. Я нашел ключ ко всей японской шпионской криптографии. Отныне все кодированные записи японцев можно разгадывать так же просто, как открывать банки с сардинами.

Уайт процедил сквозь зубы:

— Мне некогда слушать всякую ахинею. Проваливайте.

Гейша посмотрел на Пейджа. Тот сперва замотал головой, но потом сжалился:

— Ладно, валяйте. Только уложитесь в две минуты, пока курю трубку.

Гейша, конечно, не уложился, но Пейдж, а затем и Уайт выслушали его с должным вниманием.

Рассказ Гейши был довольно любопытен.

Оказывается, все японские разведчики, даже самые изощренно коварные, бесхитростны, как дети. Когда им нужно сделать какую-нибудь секретную запись, они не утруждают себя придумыванием нового способа, а употребляют один из тех, что уже фигурирует в мировой детективной литературе.

Например, шпион Исидзака, пойманный в Сан-Диего в прошлом году, применял в своих донесениях о местонахождении зенитных батарей примерно такой же метод иносказаний, который описан в рассказе Бейли «Сад фиалок».

У капитан-лейтенанта Кавабата, арестованного в мае этого года около Фресно, нашли письмо, зашифрованное таким же способом, как в «Украденном рождественском ларчике» Лилиан де ла Тур, где буквы заменяются пятизначными величинами. Одни японцы пользуются методом, упоминаемым Конан Дойлем в «Долине ужаса», — указывают порядковые номера страниц, строк и букв, а ключом берут справочник-ежегодник; другие применяют метод подстановок, как у Антони Уина в рассказе «Двойная цифра 13»; третьи пользуются методом, о котором говорится в «Самом крупном деле Френча» Крофтса,– зашифровывают на основе таблицы акций. А у двух японских рыбаков, пойманных в начале года у Панамского канала, обнаружили записки, зашифрованные с помощью каталога цветочного магазина — точь-в-точь, как у Агаты Кристи в рассказе «Четверо подозреваемых».

— У Эдгара По в его «Золотом жуке»… — вставил Уайт.

Гейша перебил его с презрительной гримасой:

— Таких примитивных способов, как в «Золотом жуке» По или в «Глории Скотт» и «Красном круге» Конан-Дойля, теперь не употребляют даже дефективные младенцы.

— Значит, замечательное открытие лейтенанта Крайфа, — начал Пейдж, — заключается в том, что…

— Эйнштейну понадобилось целых полторы страницы для изложения теории относительности, — сказал Гейша, — а моя концепция требует всего три строчки и может быть сформулирована так: для разгадывания криптографии японских разведчиков надо просто перебирать в уме способы, упоминаемые в произведениях известных детективных писателей.

— Значит, надо перечитывать всю эту галиматью о сыщиках? От таких книжек становятся… — Пейдж посмотрел на Гейшу, — кретинами.

Гейша пожал плечами:

— Общеизвестно, что президент Рузвельт — большой поклонник этой литературы. Я не считаю его кретином.

— Вы скоро там кончите у армейцев? — спросил Уайт. — Мы тут задыхаемся от работы, а вы занимаетесь дурацкими кроссвордами и ребусами.

— Начальству виднее, — ответил Гейша. — Возможно, что мне предложат написать секретное наставление для наших криптоаналитиков. Вы получите экземпляр с автографом.

— Я предпочел бы вместо автографа иметь самого автора, — сказал Уайт. — Мы тонем в потоке «магии», японцы просто взбесились.

В самом деле работы было очень много.

В первых числах ноября прошла куча длинных телеграмм в адрес посла Номура. В них на все лады подчеркивалось исключительно важное значение переговоров по поводу вновь сформулированных японских предложений: 1) японские войска остаются в Китае и Индокитае на тот или иной срок, потом уйдут; 2) Америка должна уговорить Чунцин заключить мир с Японией.

Телеграмма из Токио от 4 ноября кончалась такими словами:

Принимая от Уайта переведенные телеграммы, Донахью произнес с улыбкой:

— Надеюсь, на этот раз не будешь спорить? Видишь, как они хотят добиться соглашения с нами. По поручению президента адмирал Пратт вчера неофициально беседовал с Номура и вынюхал кое-что относительно настроений в Токио.

— Но они выставляют явно неприемлемые предложения, — сказал Уайт.

— У тебя светлая голова, но ты никак не хочешь понять. Джапы ведь хотят поторговаться, и это вполне понятно. Не могут же они сразу отказаться от всего, что получили в Китае. Все пойдет насмарку. Столько жертв, и все впустую. И потом, речь идет о престиже военных.

— Вот поэтому-то Япония и не может пойти на уступки. Ей остается одно: броситься на нас.

Донахью вложил телеграммы в папку:

— Трезвый расчет диктует им другое. Что для них выгоднее — барахтаться без конца в Китае без всяких надежд на победу или пойти на уступки в Китае и отыграться за счет России? Японские дивизии сейчас могут без труда пройти в глубь Сибири. Москва накануне падения. Россия уже фактически в состоянии агонии.

Уайт покачал головой:

— Японские генералы осмотрительнее тебя. Они знают, что японские войска могут завязнуть в России, как немецкие. Получится второй Китай, только еще более сложный. Японские военные считают: для того чтобы заставить Чунцин капитулировать, надо разгромить Америку.

К Донахью подошел Пейдж.

— Вы ко мне? — спросил Донахью.

— Нет, я могу позже… — смущенно пробормотал Пейдж и, сняв очки, стал протирать их.

— Мы уже кончили разговор. — Донахью похлопал Уайта по плечу. — Насчет нападения Японии на нас могу сказать вот что. В случае возникновения войны между нами операции будут происходить в Индокитае, на Филиппинах и в южных морях. Но самыми удобными месяцами для операций на Юге являются октябрь и ноябрь. В декабре в Формозском проливе, на Филиппинах и в Малайе уже начинают дуть муссоны. Они делают почти невозможным проведение больших операций. Короче говоря, мы умело затянули переговоры и заставили японцев пропустить время для нападения. Если дотянем до конца ноября, то окончательно обезопасим себя. Получится совсем великолепно.

Пейдж замахал руками в знак несогласия. Уайт сказал:

— Нападать на русских им тоже нельзя. В Сибири уже морозы.

— Квантунская армия предназначена специально для зимних операций, — авторитетным тоном заявил Донахью. — Она укомплектована уроженцами Хоккайдо и северных префектур Хонсю, а они не боятся холодов, так же как канадцы. Я только что прочитал копию донесения нашего военного атташе в Токио о маневрах в Ниигата: там уже стоят холода, а пехотинцы на протяжении всех маневров щеголяли в одних кителях, словом, подготовились для Сибири. — Он повернулся к Пейджу: — У вас что, дорогой профессор?

— Я хотел только сказать… — Пейдж откашлялся, — у нас много работы и нас мало сейчас, и без Шривера… совсем тяжело стало.

— Речь идет о том, что без Шривера мы погибаем, — пояснил Уайт. — Гейши нет, а молодые офицеры, которых нам дали, это фактически стажеры. Мы были у жены Шривера. Ее брат был студентом, учился в Англии, поехал добровольцем в Испанию и убит. Что касается Коминтерна, то это плод зловещей фантазии молодчиков Гувера.

Донахью выпрямился и, подняв голову, сказал:

— Справедливость для меня важнее всего. Ваши обращения ко мне совершенно излишни.

— Ты должен…

Донахью сердито перебил Уайта:

— Прошу меня не учить Я уже ознакомился с досье, присланным из Эф-Би-Ай, и нахожу, что все так называемое дело Шривера высосано из грязного пальца. Шривера надо вернуть в благородную касту «магов». Дорогие мальчики, не волнуйтесь. Я дойду до Нокса, а если понадобится — до секретаря президента, но добьюсь восстановления справедливости. Буду драться до победного конца!

Уайт с восхищением посмотрел на Донахью:

— Лишний раз убеждаюсь в том, что мой друг благородный и честный человек. Хотя, к сожалению, в вопросах политики…

Пейдж дернул его за рукав:

— С ума сошел! Все испортишь. Идем.

22 ноября

Они ехали по берегу у подножия Дайамонд-Хэда мимо опрокинутых вверх дном рыбачьих лодок и бамбуковых шестов.

— Где-то вот здесь, — сказал Кита, вглядываясь в темноту.

Проехали мимо полуобгорелого бунгало, окруженного каменной оградой. За песчаным холмом с тремя высокими кактусами, похожими на людей с раскинутыми руками, Нисина остановил машину.

— Этот холм называют Голгофой.

Из сарайчика позади пальм вышел человек в плаще и замахал рукой, как будто писал что-то в воздухе. Кита вышел из машины и направился за ним к моторной лодке.

— Садитесь сюда, — Баллигант показал на сиденье у руля и бросил огрызок сигары в воду.

Кита сел, и лодка с тихим рокотом отчалила от берега.

— Я боялся, что опоздаю, — просипел Баллигант, — На меня взвалили это дело с убийством японца.

Кита кивнул. В газетах были опубликованы все подробности. На пляж перед отелем «Моана» выбросило волнами труп японца Сугимото, служащего ломбарда на Бесел-стрит. У него были перебиты шейные позвонки и вывернуты руки, пулевых и колотых ран не оказалось.

— Имеются подозрения, — сказал, зевая, Баллигант, — что с ним расправились воры, они сбывали ему краденое. В прошлом году к нам поступил донос одной женщины, она видела у Сугимото часы, украденные у ее подруги.

— Как здоровье вашей младшей дочери? — осведомился Кита. — Кажется, вывихнула ногу? Это очень мучительно.

— Сделали просвечивание, ничего страшного. Полежит недельку, и все. В следующий раз будет осторожнее играть в баскетбол. — Баллигант протяжно зевнул. — Спать хочется, вторую ночь без сна…

— Может быть, вашей дочке нужны какие-нибудь дорогие лекарства? Я срочно выпишу откуда угодно. Не стесняйтесь, пожалуйста.

— Шиверс думает… — Баллигант покачнулся и повернул рулевое колесо — лодка дернулась в сторону, — фу черт, прямо засыпаю… У нас думают, что убитый был связан с контрабандистами.

— Держите меня в курсе этого дела. И все, что вам известно, сообщайте сразу в один прием, а не по частям. Вы режете информацию на ломтики, как яблочный пирог, и приносите по кусочку. Паршивая привычка.

Баллигант обернулся:

— Так ведь не все выясняется сразу. Я не нарочно.

— А как там с японцами на коралловых рифах?

— Ничего интересного, — Баллигант вытащил сигару и зажигалку, похожую на револьвер, закурил.

— Потуши сейчас же! — крикнул Кита. — Сигнал подаешь, сволочь? — Он вытащил револьвер и приставил его к спине Баллиганта. Тот швырнул сигару за борт. Кита ткнул американца револьвером в спину, между лопатками. Баллигант уронил зажигалку в воду и пробормотал:

— Это не сигнал. Просто закурил, простите.

Кита отвел револьвер:

— Как с японцами, собирающими кораллы?

Баллигант бойко заговорил:

— Получено указание из Сан-Франциско попытаться завербовать кого-нибудь из рыбаков и выяснить, кто из них моряки-резервисты.

— Кого наметил Шиверс?

— Он приказал мне подумать и представить план. Я наметил Йосинака и Исимару.

— Исимару не надо. Лучше возьмите этого… как его? — Кита почесал висок рукояткой револьвера. — С татуировкой.

— Так это и есть Исимару. У него изображение тигра на спине, а ниже пупа — два дракона. Тот самый, который проиграл свое судно в карты и хотел убить банкомета.

— Исимару пока не трогайте, я сперва поговорю с ним. А как с корейцем, о котором вы говорили? Владелец аптеки, кажется.

— Очень любопытный субъект. Выяснилась масса интересных вещей. В январе этого года он получил письмо из России, с Сахалина. Сейчас проверяем местные связи Ан Гван Су. У него большая клиентура среди местных корейцев и китайцев — он покупает у матросов торговых судов женьшень, панты и прочие медикаменты, в том числе и наркотики.

— Среди этих матросов могут быть связные.

— Вполне вероятно. Но выследить их очень трудно.

— А кто из японцев поддерживает с ним связь?

— В загородный домик в Куурау к нему несколько раз приходила одна японка, сейчас устанавливаем ее личность. Возможно, что это просто интимная связь, а может быть, она приходит за бельем. По некоторым данным, она уходила от него рано утром с большими узлами.

— Может быть и то, и другое, — сказал Квта.

— Затем зафиксировано: его аптеку посещает одна молодая японка, студентка местного университета.

— Как ее зовут?

— Фамилия — Хаями, имя — Марико.

— Красивая?

Баллигант сплюнул в воду:

— Очень хорошенькая. Но вряд ли она любовница аптекаря. Заходит за лекарственными травами для своей бабушки-кореянки. Некоторые данные о ней заслуживают внимания. Ее дядя был известным адвокатом в Японии, выступал на процессах левых. Недавно, после того как побывал в жандармерии, умер. Ему отбили легкие. Наверное, был связан с японскими и корейскими красными. Вот почему связь этой студентки с Ан Гван Су весьма подозрительна. Можно полагать, что кореец связан с советской разведкой и проводит работу по ее заданиям. В Вашингтоне очень заинтересовались этим делом. Гувер приказал не спускать глаз с корейца.

— Следите за ним и за студенткой и предварительно докладывайте мне. Никаких мер без моей санкции не принимайте.

— Но если прикажут в срочном порядке?..

Кита стукнул рукояткой револьвера о борт лодки:

— Сперва мне. Понятно?

— Понятно, — тихо сказал Баллигант.

— Прежде всего вы работаете у меня, и только потом у Сиверза. Это надо помнить всегда. — Кита посмотрел на ручные часы со светящимся циферблатом. — Поворачивайте к берегу, к тому месту, где бассейн для ватерполо.

Лодка мягко врезалась в песок. Кита спрятал револьвер в задний карман брюк, надел перчатки, вынул из пиджака белый пакет, осторожно извлек из него лакированный портсигар и передал Баллиганту:

— Вытаскивайте из портсигара деньги. Здесь двести. И отдельно на подарок дочке — пятьдесят.

Баллигант поклонился, вынул деньги и вернул портсигар Кита. Тот вложил портсигар в пакет и засунул в карман.

— Надо будет у нас тоже ввести это… — Баллигант усмехнулся. — На портсигаре остаются отпечатки пальцев вместо расписки. И можно проставить потом любую сумму.

— Любую? — Кита вытащил пакет из кармана и развернул его. На портсигаре было написано красной тушью: «250 долларов». — Сумма проставлена.

— Я не вас имел в виду, простите. — Баллигант приложил обе руки к груди. — Я просто так… в шутку. Не сердитесь.

— Не надо так шутить. — Кита тяжело дышал. — Если бы мы не были связаны работой, я прикончил бы вас как собаку за оскорбление. Я никогда не стану пачкаться, наживаться на таком дерьме, как вы… В следующую среду утром вам позвонят, будут говорить по коду «Февраль». — Сделав паузу, он смягчил голос: — Берегите себя, желаю скорейшего выздоровления вашей дочке. Я пришлю ей часики, а вы скажете, что выиграли пари.

— Мне хотелось бы выиграть еще зажигалку… — протянул с жалобной интонацией Баллигант. — Пришлось выбросить в воду, а я так привык к ней.

— Я подарю вам другую. Только не в виде револьвера. Эта действовала мне на нервы.

Кита кивнул головой и быстро пошел в сторону двухэтажного дома за трибунами бассейна. Обойдя ограду, он вынул из кармана пальто электрический фонарик и направил свет на землю. За деревьями вспыхнул свет фар, бесшумно подкатила машина. За рулем был Абэ,

— Домой, — скомандовал Кита и сел рядом с шофером.

— Идэ приказал мне прибыть к нему в четыре утра, — доложил Абэ. — Наверное, поедет в поселок около аэродрома Белоуз.

— Уже завел там агентов? А как у него дела в городе?

— Я возил его два раза на Ривер-стрит, затем к аэродрому Хикэм. А на прошлой неделе он ездил к Канеохэ, там у него тоже есть кто-то.

— Значит, в первую очередь расставляет людей около аэродромов. Готовится к наземным мероприятиям.

— А Сугимото должен был действовать около аэродрома Эва.

— Какой Сугимото?

Абэ сделал удивленное лицо:

— Не читали? Его нашли мертвым.

— Этот Сугимото? Значит, он был связан с Идэ?

— Да. На прошлой неделе Идэ сказал мне, что Сугимото ненадежен, и предупредил через меня хозяина китайского ресторана напротив таможни. Затем он приказал мне заехать за Сугимото и привезти его ночью к воротам парка Капиолани. И больше я его не видел.

— Шанхайские приемы. Не может отвыкнуть. А с Хаями Марико встречается?

— Он уже был у нее дома, познакомился с мамашей. Я возил какие-то книги, которые Идэ достал для нее. А самой Марико он поднес целый мешок японских целебных растений. Она, кажется, хочет писать научный труд о старинной восточной медицине. Наверно, ее тоже прикончит.

— А может быть, и нет. Обо мне спрашивает?

— О вас нет, а о Моримуре несколько раз спрашивал.

— Смотри, ничего не говори. Ни слова о том, что видишься со мной. И насчет моих дел с Баллигантом. Если проболтаешься… выдам со всеми потрохами Баллиганту. Я ему сообщу, почему умер тот полицейский, и представлю доказательства.

Абэ замотал головой:

— Ничего не скажу.

Он вдруг круто затормозил. Кита чуть не ударился лицом о ветровое стекло. Машина уперлась в кусты папоротника.

— Болван!

Кита ударил Абэ кулаком по голове. Абэ поклонился:

— Простите. Не хотел давить кошку… она черная.

— Ну и что?

— Черные кошки после смерти мстят. Это точно.

Они поехали дальше.

— В тот раз, когда везли того китайца, помните? — продолжал Абэ. — Мы раздавили черную кошку, и через два дня китаец утонул. Кошка отомстила.

Кита погладил нос и усмехнулся.

— Чуть не расплющил. — Немного погодя он спросил: — А сейчас раздавил?

— Нет, выскочила из-под колес. Еще бы секунда, и…

— Насчет сегодняшней поездки Идэ сообщи мне завтра. Достал билет на воскресный бейсбольный матч?

— Не успел.

— Хочешь пойти?

— Конечно.

— Я дам тебе свой билет.

Абэ поклонился, приложив лоб к рулевому колесу. Кита приказал остановить машину недалеко от памятника королю Камехамеха и пошел пешком в генконсульство.

28 ноября

Письмо Марико встревожило Уайта. Она сообщила, что Акино встретил ее на улице и сказал, что тот женьшень, который она недавно дала одной знакомой японке, оказался ядовитым — японка умерла по возвращении на родину. Если японская полиция известит об этом американскую, могут возникнуть большие неприятности. Марико купила женьшень в аптеке корейца, но к ответственности могут привлечь не только аптекаря, но и ее. Акино прозрачно намекнул, что это дело он может уладить. Зато она в свою очередь должна помочь ему, когда это понадобится. Поведение Акино кажется ей странным.

Марико просила дать совет. Уайт показал письмо Донахью. Тот заявил:

— Явный шантаж, готовит вербовку. Твоя красотка в опасности. Если только не врет.

— Что же ей посоветовать? Только не шути, дело серьезное.

Подумав немного, Донахью ответил:

— Я хорошо знаю начальника морской контрразведки в Пёрл-Харборе капитана второго ранга Уолша. Могу радиотелефонировать ему, чтобы он попросил Эф-Би-Ай взять этого японца под наблюдение.

— Но тогда и за ней начнут следить. Нельзя ли сделать так, чтобы она осталась в стороне?

— Я попрошу Уолша действовать самым деликатным образом. Так, чтобы твоя косоглазенькая наяда ничего не заметила. — Донахью пристально посмотрел на Уайта. — А ты не думаешь, что это начало комбинации против тебя?

— Против меня?

— Может быть, она хочет втянуть тебя в эту историю?

— Какая чепуха! Я за нее ручаюсь.

— Никогда нельзя ручаться за женщин, а тем более за азиаток. Я боюсь, что она — японская Мата Хари.

Уайт рассердился:

— Я жалею, что показал тебе письмо. Обратился к тебе, как к другу, а ты…

— Ну ладно, не кипятись. — Донахью погладил Уайта по спине. — Будем считать, что она чиста, как белая лилия, и не имеет пока отношения к японской разведке. Я сейчас позвоню Уолшу и попрошу взять ее под защиту. Как ее зовут? Я плохо запоминаю их дурацкие имена.

— Хаями Марико.

Донахью пошевелил губами и кивнул головой:

— Постараюсь запомнить.

Вечером того же дня через Т-бюро прошла телеграмма из Токио, адресованная генеральному консулу в Гонконге.

Телеграмму перевел Пейдж. Проверив ее и поставив в углу свои инициалы, Уайт сказал Пейджу:

— Донахью нет, его куда-то вызвали вместе с Макколла. Иди с этой «магией» прямо к Уилкинсону. Пусть включит ее в экстренную сводку.

Пейдж сел за свой стол и стал перекладывать словари и справочники. Потом снял очки и смущенно буркнул:

— Иди сам, Ник. Не люблю ходить к нашему боссу. Чувствую себя кроликом перед гремучей змеей.

Уайт укоризненно покачал головой:

— Мне рассказывали, как ты провел одно дело в Кантоне под видом контрабандиста. Японцы тогда могли преспокойно пристрелить тебя, но ты не струсил. А тут боишься?

Пейдж молча пожал плечами. В это время явился Гейша. Он принес самую свежую «магию» из дешифровального сектора. Макколла приказал перевести ее вне очереди.

— А почему Макколла считает, что она такая экстренная? — сердито спросил Пейдж. — Он же не знает японский.

— Я перевел ему несколько последних слов, — признался Гейша. — В конце сказано: «сверхэкстренное извещение».

— Наверное, опять напутал, — процедил сквозь зубы Пейдж.

Гейша провел пальцем по животу — сперва горизонтально, потом по вертикали.

— Клянусь самурайской честью: не напутал.

Уайт перевел телеграмму сам. Он провозился с ней долго, потому что в тексте были искажения — надо было переводить очень осторожно. Закончив перевод, Уайт приоткрыл окно и с наслаждением вдохнул прохладный воздух. Шел дождь, уже начинало темнеть. Пока Пейдж перепечатывал начисто перевод телеграммы, Уайт стоял у окна и смотрел на белую стену морского госпиталя на той стороне улицы. Из-за стены торчали голые деревья.

— Безобразие, — прошипел Пейдж. — Телеграмма от восемнадцатого ноября, а ребята Сэффорда расшифровали ее только сегодня.

— У армейцев еще хуже, — сказал Гейша. — Полковник Сатлер совсем растерялся. У них столько накопилось… Возятся еще с октябрьскими.

— Потому что расшифровывают все подряд, — заметил Пейдж. — Надо же делать отбор — пропускать в первую очередь наиболее важные, а сводки о китайских фронтах, присылаемые из Токио, и отчеты о банкетных расходах можно откладывать пока в сторону.

Гейша развел руками:

— Тогда я должен сидеть там с утра до вечера и заниматься сортировкой «магии».

Он взял у Пейджа перепечатанный текст, пробежал его глазами и зачмокал губами:

— Потрясающая штука! Наверху обалдеют от восторга.

Текст телеграммы был таким.

— Под «возникновением чрезвычайной ситуации», — сказал Уайт, — надо понимать внезапное нападение Японии на одну из трех стран — Америку, Россию или Англию. В этом случае у японцев не будет времени зашифровывать радиограмму. Из Токио просто дадут сигнал под видом сводки погоды. Такой сигнал можно будет принять по радиоприемнику.

— Теперь нас заставят следить за всеми японскими коротковолновыми передачами. Совсем погибнем, — вздохнул Пейдж.

— Нет, это не наше дело. Этим займется наша радиоразведка. — Уайт кивнул Гейше. — Возьмите у Пейджа «магию», посланную в Гонолулу, и эту и бегите к Уилкинсону. Обе «магии» ему понравятся, особенно насчет сигнала.

— Пахнет войной… Густо пахнет, — Гейша шмыгнул носом и выбежал из комнаты.

Как и следовало ожидать, «магия» о сигнале нападения произвела большой эффект. Вскоре пришел Донахью, он широко улыбался:

— Спасибо, дорогие профессора, за великолепную штучку. Наверху поднялся тарарам. Гейша носится с таким видом, как будто он выкрал «магию» из кармана японского премьер-министра. Ну как, Никки? Твое мнение?

— Я думаю, — медленно произнес Уайт, — что обе «магии» связаны друг с другом и что скоро последует сигнал.

— Правильно, — согласился Донахью. — Будет сигнал «северный ветер». Нападут на русских, чтобы добить их.

— Немцы застряли под Москвой, — сказал Уайт. — Выдохлись. Неизвестно, что будет дальше.

Донахью уверенным тоном произнес:

— Немцы сейчас проводят перегруппировку своих сил, подтягивают резервы и на днях начнут генеральный штурм большевистской столицы. И над Кремлем поднимется флаг со свастикой.

— Ты, как попугай, повторяешь нацистские реляции, — сказал Уайт.

Донахью протянул руку:

— Давай пари. Я ставлю на «северный ветер», ты — на «восточный», Проиграешь наверняка.

Уайт покачал головой:

— Нет, не проиграю. Мы неуклонно идем к войне с Японией. Ты же знаешь последнее японское предложение. Оно прошло на той неделе в «магии».

— Я был занят эти дни другими делами. Что же они предложили?

— Они представили окончательный вариант соглашения. Америка и Япония взаимно обязуются не увеличивать вооруженные силы на Юге; Япония уберет войска из Индокитая после заключения мира с Китаем; Америка не должна мешать японо-китайскому замирению; Япония получает нефть и прочее с Юга.

— Это так называемое предложение «оцу», — пояснил Пейдж. — Явно рассчитано на то, что мы не примем его.

Донахью удивленно поднял брови:

— Но ведь сюда прилетел второй посол, и он вместе с Номура будет вести переговоры. Значит, Токио хочет продолжать переговоры. Если бы там не хотели этого, то не присылали бы Курусу.

— Его прислали для того, чтобы они вдвоем втирали очки Хэллу, — сказал Уайт.

Пейдж протянул Уайту «Чикаго трибюн» от 27 октября. Красным карандашом было отчеркнуто следующее место в редакционной статье: «Каким жизненным интересам США может угрожать Япония? Она не может напасть на нас. Это невозможно с военной точки зрения. Даже наша база на Гавайских островах находится вне досягаемости японского флота».

— Вот так думают они, — Уайт кивнул в сторону Донахью. — Но то, что позволительно газетному писаке, непозволительно штабному офицеру.

Донахью взял у Уайта газету и, просмотрев ее, дернул уголком рта. В комнату с шумом влетел Гейша. Он вытер платком лоб и шею.

— Все меры приняты, — доложил он. — Всем радиостанциям морского ведомства приказано отныне контролировать японские заграничные радиопередачи, включая объявления и тексты песенок. Я уже попросил записывать для меня японские танго и слоуфоксы. Такие же директивы даны армейским радиостанциям и станциям радиоперехвата федеральной комиссии связи. Теперь будем ждать сводку погоды. — Он взглянул с улыбкой на Донахью. — Я уже заключил пари на несколько дюжин бутылок олд парра. А вы?

Донахью пошел к дверям. У порога он обернулся и кивнул в сторону Уайта:

— Мы заключили пари. Вы все будете свидетелями Он проиграет и уступит мне свою желтую… лилию.

28 ноября

Оба посла сидели в угловом кабинете с большим электрическим камином. Они недавно вернулись от Хэлла. Номура успел облачиться в халат. Курусу был еще в визитке и серых брюках в черную полоску — строгий и чинный. Он держал в руках тетрадку.

Адмирал диктовал секретарю-драгоману:

— Таким образом, ответ американской стороны сводится к контртребованию, чтобы Япония признала четыре принципа. Признание этих принципов будет означать, что Япония принимает все американские требования: эвакуировать войска из Китая и Индокитая, упразднить все правительства на территории Китая, с тем чтобы чунцинское правительство стало единственным…

Перелистав тетрадку, Курусу швырнул ее на столик:

— Все равно не запомнить. Буду говорить и заглядывать в нее. Правда, придется искать слова.

Номура показал на драгомана.

— Исида знает наизусть всю тетрадку. Он будет сидеть около вас и подсказывать. — Сделав несколько глотков из чашки с чаем, адмирал продолжал диктовать: — Новым является предложение относительно заключения коллективного договора о ненападении, причем в числе участников договора фигурирует Чунцин. Таким образом, принятие этого предложения обяжет Японию заключить мир с Чунцином и вообще поставит ее в унизительное положение… К этому прибавь то, что я продиктовал раньше, и перепиши все начисто.

Драгоман вышел из кабинета. Но тут же вернулся и сообщил, что Токио вызывает посла Курусу — у аппарата начальник американского отдела министерства иностранных дел Ямамото. Курусу взял трубку. Слышимость была неважная, но помогло то, что у Ямамото была отличная дикция. Номура взял отводную трубку.

Ямамото. Как дела со свадьбой? Повторяю: со свадьбой.

Драгоман шепотом пояснил Курусу значение слова «свадьба».

Курусу. Говорили примерно о том же, о чем вчера говорила Умэко. Как и до сих пор, большое влияние оказывает южный вопрос.

Ямамото. Южный?

Курусу. Да, южный. Одно время казалось, что свадьба — дело решенное. Как вы считаете… ребенок родится?

Ямамото. Очевидно, родится, и очень скоро.

Курусу посмотрел на Номура. Тот покачал головой.

Курусу. Значит, вы считаете, что ребенок может родиться?

Ямамото. Я думаю, что родится крепкий ребенок. Вы сделали заявление по поводу сегодняшнего выступления Кимико-сан?

Курусу. Нет, не сделали.

Ямамото. Насчет свадьбы все-таки не прекращайте разговоров.

Курусу. Продолжать? Попытаемся.

После паузы Ямамото сказал:

— Так или иначе, но мы не можем продать гору.

Разговор кончился. Положив трубку, Курусу вздохнул, поднес руку ко лбу и стал медленно массировать надбровье.

— В Токио не хотят уступать, — пробормотал он. — Сугияма и Нагано взяли верх.

— Надежд на свадьбу нет, — сказал Номура. — И по-видимому, родится ребенок. Это неизбежно.

Оба посла погрузились в молчание. На улице заиграл оркестр. Адмирал подошел к окну и отодвинул гардину. На той стороне улицы, перед закусочной, вокруг музыкантов собрались люди. Но как только оркестр смолк и негритянка в форме офицера Армии спасения, отчаянно размахивая руками, начала проповедь, публика стала быстро расходиться.

29 ноября

Стенные часы в коридоре уже пробили четыре. Уайта клонило ко сну. Он налил из термоса черный кофе и выпил две чашки подряд. Потом пошел в туалетную и смочил лицо и волосы холодной водой. Пейдж тоже устал: он громко зевал, потягивался и яростно тер затылок.

Уже третью ночь подряд Уайт и Пейдж сидели до утра. Из дешифровального сектора «магия» поступала в течение всего вечера — надо было готовить материал для утренней сводки. Хозяин теперь требовал, чтобы первую сводку клали ему на стол не позже девяти утра.

Кофе и холодная вода отогнали сон. Уайт закончил редактирование всех телеграмм. Самыми важными были две — обе из Токио от министра иностранных дел.

Первая — от 22 ноября — гласила:

А во второй — от 28 ноября — говорилось:

Уайт ударил ладонью по столу:

— Утренняя сводка ошеломит нашего Хозяина и его вассалов. Японцы готовятся к прыжку. Как у тебя? Дай кодированный текст.

Пейдж возился с расшифровкой телефонного разговора между Курусу и Ямамото.

— Все в порядке. Спасибо Шриверу, это он достал в Токио код «РИ» для телефонных разговоров. — Он передал Уайту японский текст. — Из этого разговора видно, что со «свадьбой» ничего не получится. «Свадьба» — это соглашение. «Родится ребенок» — это разрыв. Токио не хочет «продавать гору», то есть идти на уступки.

— А кто такая Кимико-сан?

— Это президент Рузвельт, а Умэко-сан — Хэлл.

Уайт усмехнулся:

— Наша утренняя сводка разочарует начальство. Они с нетерпением ждут сигнала насчет «северного ветра», а дело идет к «восточному».

Пейдж потянулся и громко зевнул. Уайт предложил немножко прогуляться.

Они прошли мимо гаража Белого дома. Около статуи Боливара стояли полицейские в высоких резиновых сапогах. У здания Торговой палаты выстроились разноцветные туристские и школьные автобусы. Их окатывали водой из шлангов негры-мойщики.

Уайт и Пейдж медленно прошлись по Пенсильвания-авеню до здания Национальных архивов и вернулись в бюро. Сейчас же явился дежурный солдат-негр и начал убирать помещение. Окончив уборку, он принес большой брезентовый мешок и стал ссыпать в него бумажный мусор из корзин «магов».

Загудел телефон на столе Уайта. Звонил начальник японского направления Макколла:

— Опять просидели всю ночь, Уайт? Бедняжка. На рождество я вам устною недельный отпуск, походите на лыжах.

— Боюсь, что на рождество нам будет не до лыж. Утренняя сводка будет весьма зловещей. Свадьбы не будет, родится большущий ребенок.

Макколла свистнул — он знал код «РИ»:

— Я приеду только к двенадцати. Передайте все Донахью, пусть скорей доложит Уилкинсону. Запись разговора Курусу с Токио включите в сводку.

Вскоре явился Донахью — прямо с теннисного корта, с ракеткой в чехле. Он бегло прочитал сводку и почесал подбородок.

— Как видишь, разрыв близок, — сказал Уайт.

— Судя по телефонному разговору Курусу — Ямамото, они не хотят прекращать переговоров, — сказал Донахью. — Тут же написано черным по белому: «Насчет свадьбы не прекращайте разговоров».

— Но в «магии» от двадцать восьмого говорится, что «фактически переговоры будут закончены».

Донахью поморщился:

— Почему ты истолковываешь текст так предвзято? Здесь сказано, что через несколько дней из Токио будет прислана телеграмма с изложением позиции Японии, и на этом данная стадия переговоров будет закончена. Мы дадим ответ, и снова начнутся переговоры, но уже на другой основе. Токио лихорадочно ищет почву для компромисса. Вчера ночью Номура беседовал с патером Драутом, потом с министром почт Уокером. И тому и другому он заявил, что будет продолжать встречи с Хэллом.

— И кончится это тем, что они бабахнут нас по башке, — сказал Уайт.

— По базе тихоокеанского флота, — уточнил Пейдж.

Донахью взмахнул ракеткой:

— У вас какие-то чугунные головы. Мне надоело твердить вам одно и то же. Японцы не смогут напасть на Пёрл-Харбор, потому что там только тридцать футов глубины. Следовательно, торпедная атака исключается, а без торпед нет смысла нападать на линкоры.

Пейдж возразил:

— Англичане сбрасывали торпеды на полигоне глубиной в сорок футов, а это почти столько же, сколько в Пёрл-Харборе.

— Сообщение об этих испытаниях мы получили только от агентов, — сказал Донахью, — подтверждений не было. На наш официальный запрос английское командование не дало вразумительного ответа.

Донахью взял папку с телеграммами для сводки. Уайт показал на «магию», лежащую на столе:

— А эту возьмешь? Адресована генконсулу в Гонолулу.

— Она не войдет в сводку.

— Почему? Очень интересная.

Донахью махнул рукой и ушел. Уайт взял телеграмму со стола и пошел за ним. Он открыл дверь кабинета Уилкинсона. Тот сидел в кресле и читал газеты.

— Что у вас? — спросил Уилкинсон, подняв очки на лоб.

— Донахью не пожелал взять для сводки эту «магию». Она представляет первостепенный интерес.

Уайт положил перед начальником телеграмму.

Уилкинсон прочитал телеграмму и положил ее на стол:

— Ничего экстраординарного. Такие задания посылаются многим японским консулам, находящимся около военных гаваней.

Уайт подошел вплотную к столу Уилкинсона и наклонился вперед:

— Эта «магия» говорит о том, что японцы готовятся к нападению на Гавайи. Надо немедленно известить адмирала Киммела и генерала Шорта, чтобы были наготове.

— Мы послали позавчера им телеграмму о том, что японцы могут начать военные действия против Филиппин, Таиланда, Борнео и на перешейке Кра. Можете не волноваться. — На благообразном лице Уилкинсона появилась улыбка. — Мы не спим. А вам надо пойти поспать. У вас очень утомленный вид, Уайт.

Уайт повысил голос:

— При чем тут Борнео и Кра? Речь идет о Пёрл-Харборе!

Уилкинсон слегка поднял брови и откинулся в кресле. Потом спустил со лба очки и с любопытством уставился на подчиненного.

— Мне кажется, я сам знаю, что надо делать, — произнес он подчеркнуто спокойно. — И знаю, кому нужно посылать телеграммы.

Уайт крикнул:

— Нет, не знаете! Вы ничего не видите! Или видите, но ничего не делаете…

В кабинет вошел Донахью. Он схватил Уайта под руку и зашептал в ухо:

— Успокойся, Никки, считай до двадцати. Успокойся, ради бога.

Уилкинсон снова поднял очки на лоб и сложил руки на животе.

— Уайт, вы переутомились, я понимаю вас, — он сочувственно кивнул головой, — сдали нервы. Держите себя в руках и не устраивайте припадков в служебное время. Сходите к невропатологу. Мы следим за японским флотом. Наша радиоразведка уже заметила, что возрастает концентрация сил японского флота, они вовсю ведут ложный радиообмен, чтобы сбить нас с толку. Мы также обнаружили скопление самолетов на Формозе и перемещение авиации к югу от Японии. Мы вполне допускаем возможность нападения Японии на Филиппины и на английские или голландские владения. Но… японцы могут наброситься и на других. И вы знаете на кого. И эту альтернативу, весьма вероятную, мы, разведчики, не вправе сбрасывать со счетов.

Донахью погладил Уайта по плечу.

— Ты совсем издергался, Никки, и выбился из сил. Ходи со мной по утрам в манеж. — Он повернулся к Уилкинсону. — Получены сведения о том, что японцы уже утвердили план военной администрации в Сибири и сейчас в Токио идет тайная мобилизация всех переводчиков-россиеведов.

Уайт с трудом произнес:

— Простите… Я позволил себе…

Уилкинсон молча пожал плечами и обратился к Донахью:

— Вчера Дайана потащила меня в Национальную галерею. Я собирался туда уже несколько лет, но никак не удавалось. Я не знал, что там есть Утрилло, две замечательные вещи… парижские переулки. Видел?

— Мне недавно сказали об этом, — ответил Донахью. — Непременно схожу. Любопытная судьба у этого замечательного мастера. Пока был пьяницей и бродягой…

— Это был Верлен от живописи, — заметил Уилкинсон.

— Вот именно, он был форменным пропойцей, в пьяном виде делал потрясающие шедевры и прославился на весь мир. А с тех пор как его прибрала к рукам богатая вдова и поселила в шикарном доме, он перестал писать. Говорят, теперь он только молится и пьет лимонад. Утрилло, увы, кончился.

Уилкинсон покачал головой:

— Жаль. Я очень люблю одну его картину. Написана, кажется, в тринадцатом году. Это — деревенская церковка с часами на башне. Изумительная серо-зеленая гамма.

Уайт вышел из кабинета и столкнулся у входа в бюро с Шривером.

— Энди! — воскликнул Уайт. — Как дела?

Шривер заметно осунулся, виски у него стали совсем белыми.

— Уилкинсон не хочет пускать меня обратно в бюро. Спасибо Донахью, устроил в контрразведку в Пёрл-Харборе. Буду помогать Уолшу. Контр-адмирал Тернер сказал мне: «Вы едете в самое безопасное место в мире».

За его спиной показалась голова Пейджа:

— А вы, Энди, тоже считаете Пёрл-Харбор безопасным местом?

Шривер засмеялся:

— Нет, не считаю. Я знаю, что японские адмиралы умеют выбирать места для ударов.

— А у нас наверху не понимают этого, — сказал Пейдж.

Уайт протяжно вздохнул.

— Такое впечатление, — произнес он глухим голосом, — как будто японцы изобрели страшное оружие. Направляют из Токио через весь океан невидимые лучи на наших начальников и усыпляют их мозги.

29 ноября

Кита получил условную телеграмму, означавшую, что 29 ноября прибудет тайный дипкурьер, с которым надо встретиться на пароходе.

По расписанию пароход «Акаси-мару» должен был прибыть в Гонолулу в девять часов утра — он шел из Кобе в Мексику, с заходом на Гавайи. Но пароход опоздал из-за шторма на три с лишним часа.

Кита поднялся по трапу. Его встретил помощник капитана с черной повязкой на глазу. Он провел генконсула к себе в каюту и ушел. Спустя минуту явился дипкурьер.

Кита видел его впервые. Дипкурьер назвался Огасавара. Сразу было видно — он не чиновник ведомства иностранных дел, а офицер. И не ниже капитана второго ранга. Судя по раскрасневшемуся лицу, он выпил с утра.

— Какие у вас новости? — спросил Огасавара.

Кита ответил:

— Авианосец «Энтерпрайз» вышел из Пёрл-Харбора и направился на Уэйк.

— Когда вышел?

— Три дня тому назад.

— Это прекрасная новость. За нее надо выпить. — Дипкурьер достал из шкафа бутылку саке и наполнил чайные чашечки. — Я, очевидно, останусь в Мексике. Обратно все равно не успею.

Кита отпил полчашки:

— Значит, наши вышли с Курил?

— Да. Вы получите директиву о сожжении документов, и сейчас же после этого последует сигнал.

— Знаю. Мои люди уже дежурят круглосуточно у радиоприемника.

— Сигнал может быть передан и в виде телеграммы о назначении секретарей Касиваги и Минами — это будет означать, что мы начинаем. — Дипкурьер осушил чашку и громко икнул. — А может быть, не получите никакого сигнала, не до этого будет.

— Пожалуй, можно будет приступить к ликвидации документов, не дожидаясь телеграммы.

Дипкурьер кивнул и согнал с лица улыбку. Вытащив из кармана листок, он сказал:

— Давайте проверим пункты, откуда будут даваться сигналы подлодкам. У вас все готово?

— Когда начать подачу сигналов?

— С завтрашнего вечера. Значит так… — дипкурьер поднес листок близко к лицу и зажмурил один глаз: — С чердаков домов в бухте Раникай и в деревне Калама.

— Это на Оаху, а на Мауи — с пункта между Ровакула и Балеакала.

Дипкурьер спрятал листок в карман и спросил:

— Как дела у Идэ?

— Он мне не говорит, но, по-видимому, все хорошо.

— Передайте ему, что накануне событий ему сообщат через связного, что надо делать. Назовите мое имя, он знает.

— А он не будет сердиться, что я не устроил ему встречу с вами? У него тяжелый характер.

Огасавара рассмеялся.

— Не советую с ним ссориться. Очень решительный человек. Не постесняется даже вас… Будьте осторожны. Время такое, нервы у всех на пределе. — Он улыбнулся и поклонился. — Извините меня, я немножко выпил.

— Ну что вы, — Кита тоже поклонился. — Я тоже выпил. Только не надо путать: у трапа меня встретил человек с черной повязкой вместо белой. Значит, ударим?

— Да. — Огасавара сделал жест фехтовальщика, опускающего меч на голову противника. — Наверное, через неделю.

— Тренировку закончили?

— Да. Несколько месяцев упражнялись в Кагосиме, сделали из бухты макет Пёрл-Харбора. Летали бреющим полетом над бухтой и тренировались в сбрасывании торпед и бомб. А Сакурадзима исполняла роль острова Форд.

— Технику сбрасывания на мелководье отработали?

— Научились сбрасывать на глубинах менее тридцати футов. К торпедам приделываем специальные стабилизаторы «Кай-два».

— Молодцы. Меньше тридцати! — с восхищением произнес Кита. Он рассмеялся: — Вот будет сюрприз для американцев — этого они никак не ожидают.

На прощание Огасавара сказал:

— Итак, ждите со дня на день. Все будет зависеть от погоды.

Сойдя с парохода, Кита поехал на Ривер-стрит; вышел из машины, покружил по переулкам и, убедившись, что за ним никто не следит, направился в китайский ресторанчик.

В маленьком зале на первом этаже сидели торговые моряки — европейцы и негры. Пройдя зал, Кита поднялся по крутой лесенке наверх. В крохотной, прокопченной каморке, устланной красными одеялами, сидел Баллигант. Столик перед ним был уставлен блюдами и пустыми жестянками из-под пива.

Кита бросил взгляд на Баллиганта и усмехнулся:

— Сегодня все пьют. И вы тоже, вижу, накачались.

Баллигант махнул рукой, задев бутылку. Она упала со столика.

— Пришлось утром выпить с одним человеком… по делу. — Он тяжело дышал и с трудом ворочал языком. — Но я… Я сколько бы ни выпил, не теряю сознания. Наследственная черта.

Кита похлопал себя по карману и строго насупился:

— Я принес деньги, но сегодня не дам. Не люблю пьяных.

— Я звонил вам потому, что у меня интересная новость, — прохрипел Баллигант. — Очень важная, но это исключительно секретно…

— Ну?

Вместо ответа Баллигант отвел глаза от Кита и стал барабанить пальцами по столу. Кита привстал и взмахнул рукой, чтобы ударить Баллиганта по голове, но тот успел нагнуться. Тогда Кита двинул ногой по стулу, на котором сидел американец, и тот упал на бок вместе со стулом.

— Я вас слушаю, — сказал Кита. — Не забывайте, что я вспыльчивый. Наследственная черта.

Баллигант с кряхтеньем поднялся с пола, поставил стул и сел. Затем как ни в чем не бывало заговорил:

— Значит так. Имею одно сообщение без подписи о том, что готовятся диверсии на аэродромах Уилер и Хикэм. Задания насчет этих диверсий получил один человек в Вашингтоне от женщины, которая уехала на машине. В сообщении приводится номер.

— Какой номер?

— Номер машины. В результате проверки выяснилось, что это номер машины учительницы одного чиновника советского посольства…

— Советского?

Баллигант так энергично кивнул головой, что пошатнулся.

— Затем отправитель анонимки пишет, что ему приказали направиться в Гонолулу и явиться в аптеку…

— Какую?

— На Маунакеа-стрит, к корейцу Ан Гван Су. — Баллигант подмигнул и, показав большой палец, лизнул его. — Все карты сходятся. Начальство в Вашингтоне в восторге от этого дела.

Он крякнул и взялся за рюмку, но, взглянув на Кита, отдернул руку.

— Пейте, — разрешил Кита. — Очень любопытное сообщение, но к нам никакого отношения не имеет. А что по нашей части?

— Есть интересный факт… — Баллигант вылил остатки виски в рюмку и выпил. — Студентка Хаями Марико встречается с японцем, приехавшим несколько месяцев тому назад из Мексики. Его зовут Доминго Акино. Они встретились около той же аптеки корейца. Этот Акино…

Кита прервал его:

— В отношении Акино ничего не предпринимайте без меня. Сообщили начальству?

— Насчет того, что студентка связана с Ан Гван Су, сообщил. А насчет ее знакомства с Акино — нет.

— Об Акино своему начальству пока ничего не сообщайте. Все материалы о нем сперва показывайте мне. Я буду проверять сам. Может быть, Акино работает для китайской разведки или для той, в которой работает Ан Гван Су.

— Встречу зафиксировал мой агент, который следит за аптекой.

— Слушайте внимательно. — Кита поднял палец. — Сообщение этого филёра уничтожьте. Еще раз повторяю: за студенткой и Акино наблюдайте, но ничего не делайте. Дело корейца, кажется, очень интересное. Очевидно, советская разведка что-то готовит против аэродромов. — Кита встал. — Деньги дам в следующий раз, когда будете трезвы. А сегодня… — Кита вынул из кармана маленькую коробочку и передал Баллиганту. — Вот часики для вашей дочки. Только не забудьте сказать, что выиграли пари.

Баллигант пробормотал слова благодарности и низко поклонился, по-японски. Когда он поднял голову, Кита в комнате уже не было.

3 декабря

После концерта Уайт, как условились, позвонил в бюро. К телефону подошел старший лейтенант Камберленд, только что переведенный из Манилы.

— Приезжайте. Надо, чтобы вы посмотрели.

В бюро Уайт застал Пейджа и Камберленда — рослого блондина, с добрыми воловьими глазами и большим подбородком. На столе Уайта лежала переведенная телеграмма:

Уайт сверил перевод с японским текстом — все было правильно.

— Макколла доложили?

— Да. Он совсем не удивился. Говорит, что теперь надо ждать нападения с минуты на минуту.

— Это ясно каждому нормальному человеку, — медленно проговорил Камберленд.

— Но не нашему высокому начальству, — сказал Уайт. — Хотя… на этот раз и они поймут.

— Что поймут? — спросил Камберленд.

— Что Япония нападет на нас.

Камберленд пошевелил подбородком, как будто перемалывал что-то.

— Я только что прочитал у адъютанта Уилкинсона разведывательную сводку, подписанную генералом Майлсом и утвержденную генералом Маршаллом. Хотите знать ее содержание?

Пейдж спросил:

— От какого числа?

— Сводка выпущена двадцать девятого — четыре дня назад. — Камберленд сделал паузу и опять пошевелил подбородком. — Знаете, что там написано?

— Говорите, не тяните, — рассердился Уайт.– У вас невозможная манера разговаривать. Вам надо работать в морге: там можно не спешить.

— Не остроумно. — Камберленд хмыкнул. — Сводка гласит, что в ближайшие три месяца Япония может напасть только на Советский Союз и что Япония искренне стремится к соглашению с Америкой.

— Так и написано? — вскрикнул Пейдж.

— Да. Нападет на Советский Союз, а с нами хочет договориться.

— Какое идиотство! — простонал Уайт и потер затылок. — А я считал Маршалла умным человеком. И он сейчас возглавляет нашу армию!

Камберленд продолжал:

— Я говорил с полковником Сатлером и адъютантом генерала Майлса, — Камберленд любил точно указывать чины, — майором Кейзом. Все армейцы в унисон заявляют, что оперативный план американской армии, утвержденный еще летом, в июле, остается без изменений. Они исходят из того, что Япония непременно нападет на Советский Союз.

— Все помешались на этом, — сказал Уайт. — Маршалл думает так же, как «Чикаго трибюн» и финансист Барух. Этот Барух предложил на днях Японии заем в один миллиард долларов. Нашел время.

— А чему удивляться? — Пейдж фыркнул. — Барух за то, чтобы задобрить Японию. Для Маршалла, Баруха и для таких, как Трумэн и Тафт, важнее всего, чтобы разгромили Советский Союз. Для них это враг номер один. Ведь Тафт об этом прямо сказал уже спустя неделю после нападения на русских. Он заявил, что для Америки победа коммунистов опаснее победы Гитлера.

— Донахью, может быть, заедет после театра. — Пейдж передал телеграмму Камберленду. — Покажите ему.

— Вряд ли Донахью приедет ночью, — сказал Уайт.

Пейдж усмехнулся:

— Он теперь заезжает и по ночам — ждет с нетерпением сигнала, чтобы выиграть у тебя пари. И попросил Сэффорда, чтобы дешифровальщики пропускали «магию» как можно быстрее.

— Наверное, в течение ночи еще придет какая-нибудь телеграмма насчет сожжения шифров, — сказал Уайт. — Ее надо будет сразу же перевести.

Пейдж встал, потянулся и предложил Уайту пойти выпить что-нибудь. Они вышли на улицу и направились к стоянке машин. Пейдж сел за руль. Проехались по городу и остановились недалеко от почтамта, перед закусочной «Вайкики».

В небольшом полутемном зале было пусто. За стойкой сидел толстый гаваец, похожий на старуху. Как только Уайт и Пейдж сели за столик, к ним подошел японец в черном костюме с увядшей хризантемой в петлице. Он низко поклонился и показал в улыбке золотые зубы.

— Простите, я секретарь морского атташе при японском посольстве капитан-лейтенант Ивасэ. Я видел вас один раз на приеме, — он поклонился Уайту. — Мне сказали, что вы были в Японии и хорошо знаете японский.

— Да, я путешествовал по вашей стране, но японского языка не знаю. — Уайт показал на свободный стул. — Может быть, подсядете к нам?

Пейдж с видом знатока спросил Ивасэ:

— Какой вам коктейль? Олд фашн или том коллинз — из джина, лимона и содовой?

— Здесь делают коктейль «землетрясение», — сказал Ивасэ. — Рекомендую. Смесь из пяти ликеров.

Пейдж кивнул головой и заказал молоденькому гавайцу-кельнеру «землетрясение». Гаваец принес три маленьких бокала с красновато-зеленой жидкостью. Ивасэ сделал маленький глоток и скривил лицо. Потом тихо произнес:

— Очень неприятные новости. Ваш ответ ставит наше правительство в исключительно тяжелое положение, почти безвыходное… Хотя мы надеемся…

Пейдж вытянул губы и произнес тоном опытного, изощренного дипломата:

— Я думаю, что мы все-таки договоримся… модус вивенди… приемлемая альтернатива… — Он пошевелил пальцем. — Статус-кво анте…

Уайт поспешно закрыл рот рукой и отвернулся. Ивасэ покрутил головой:

— Я тоже надеюсь. Японское правительство не имеет ни малейшего желания затевать войну. Весь наш флот по-прежнему находится в порту Саэги. Вчера из Иокогамы вышел наш лучший океанский пароход «Тацута-мару». Он прибудет в Сан-Франциско двенадцатого декабря, а в Лос-Анджелес — пятнадцатого. Мы твердо надеемся на мирный исход переговоров.

— Судя по всему, вы… — Уайт улыбнулся и поднял бокальчик, — решительный противник войны.

Ивасэ кивнул головой.

— Нас разделяет огромный океан, и если начнется война — она завяжется в основном на море. Это будет очень длительная, дорогостоящая война, и она ни к чему не приведет. Бессмысленная война. — Японец сделал несколько маленьких глотков и, поставив бокальчик на стол, быстро заговорил: — В ближайшие дни немцы ворвутся в Москву; их танки примерно в тридцати километрах от ворот Кремля. Уже началось повальное бегство жителей из Москвы.

Пейдж спросил:

— Если падет Москва, вы, наверное, ударите с Востока?

— В Сибири удобнее воевать, там суша, а не океан, — сказал Ивасэ и хихикнул.

Бармен включил электрическую пианолу — джаз исполнял танго, пела японка. Ивасэ закрыл глаза и стал покачиваться на стуле в такт музыке. Потом вынул платок и вытер уголки глаз. Уайт сделал Пейджу знак глазами и показал пальцем на ручные часы. Пейдж подозвал кельнера и расплатился с ним, решительно отводя руку японца.

— Вы наш гость, — сказал Пейдж, — а когда мы будем в Токио, вы нас угостите коктейлем из ваших саке.

Они попрощались с японцем и вышли на улицу. Моросил холодный дождь, смешанный со снегом.

Они вернулись в бюро вовремя. Из отдела Сэффорда принесли самую последнюю «магию». Уайт перевел ее.

— Донахью приезжал? — спросил Уайт у Камберленда.

Камберленд открыл глаза и ответил сонным голосом:

— Капитан-лейтенант Донахью звонил и просил позвонить ему домой, когда будет перевод… Я ему стал передавать содержание, но он положил трубку…

Пейдж беззвучно рассмеялся:

— Не положил трубку, а выронил. Он не привык к темпу вашей речи и заснул.

Уайт позвонил Донахью:

— Это я, Уолт. Имеется интересная штучка.

— Насчет ветра? — быстро спросил Донахью.

— Связана с ветром, но только не с тем, которого ты ждешь. Приедешь?

Донахью явился спустя минут сорок. От него пахло вином и женскими духами. Прочитав телеграмму, он зевнул и пожал плечами.

— Очевидно, одна из машинок испортилась, и пришлют новую. Посмотрим, что будет дальше.

— По-твоему, снова ничего особенного? — спросил Уайт. — Директива о сожжении шифров и прочих секретных документов тебя не волнует?

— Речь идет об уничтожении старых шифров и бумаг. Такие аутодафе устраиваются время от времени в любом учреждении. А шифровальная машинка остается, и «магия» будет поступать по-прежнему. И шифры «О» и «Эл» остаются в силе. Поэтому я не волнуюсь. — Увидев, что Уайт хочет что-то сказать, Донахью поднял руку. — К твоему сведению, наша радиоразведка на Гуаме перехватила сегодня японскую радиограмму, из которой явствует, что весь объединенный флот Японии находится во Внутреннем море и в порту Саэги. А от нашего морского атташе в Токио получено сообщение о том, что командующий военно-морской базой в Иокосука разрешил увольнение на берег матросам и офицерам кораблей и они толпами шляются по улицам Токио и Иокогамы. Затем самый большой лайнер Японии «Тацута-мару» направился сегодня в Америку. Все это говорит о том, что рано поднимать панику. — Он повернулся к Пейджу и Камберленду. — Не волнуйтесь, мальчики, наверху все видят и все знают. Начальству с капитанского мостика виднее, чем вам из трюма. Спокойной ночи.

Он сделал знак Уайту. Они вышли из комнаты. Донахью спросил:

— Есть что-нибудь от твоей нимфы? Письмо или телеграмма?

— Нет. А что?

— Молчит?

— Да. А что?

— Очевидно, Уолш выполнил мою просьбу и установил с ней контакт.

— Какой контакт? Я ведь просил тебя оградить ее от Акино, а не о том, чтобы Уолш…

— Он должен был встретиться с ней и расспросить обо всем. Но коль скоро он установит с ней деловую связь, ей уже никому нельзя будет писать без его санкции.

— Значит, и мои письма будут проходить через негласную военную цензуру?

— Конечно.

— Это безобразие! Я же тебя просил…

Донахью взял Уайта под руку:

— Не волнуйся. Она пришлет тебе письмо, но будет писать только о своих нежных чувствах к тебе. Для тебя это важнее. Дело в том, что я вчера получил радиограмму от Уолша. Очевидно, он заинтересовался твоей Чио-Чио-сан, и все будет великолепно, если только ее не подставила к нам токийская разведка. Уолш сообщает, что этот японец Акино в высшей степени подозрителен. И знаешь, о чем еще говорится в радиограмме? О том, что Эф-Би-Ай в Гонолулу, кажется, нащупало советскую агентуру. Вот это будет великолепно!

— А к этому делу не пристегнут Марико?

— Вряд ли.

— Я ей напишу сегодня.

Донахью приложил палец к губам.

— О том, что я тебе сказал, как друг, ни слова. То, что мне сообщил Уолш, служебная тайна. Не подводи меня. Пиши ей только о любви.

Уайт повернулся и пошел в бюро. Донахью окликнул его:

— Можешь намекнуть ей, что скоро проиграешь паря и передашь ее мне. И что все будет великолепно!

3 декабря

Кита заканчивал обед — доедал ломтики соленых овощей, запивая их чаем, — когда к нему вошел Нисина. Он был сильно взволнован, у него часто дергалась щека.

— У меня срочная новость, — сказал он. — Окончательно подтверждается — «Лексингтон» выйдет послезавтра, в пятницу. Кюн говорит, что это совершенно точно.

— А куда направится?

— На Мидуэй. Он сопровождает транспорты, которые доставят самолеты на остров.

— Значит, наши августовские сведения подтвердились. — Кита взял зубочистку в рот. — Очень хорошие новости, спасибо.

Дверь открылась. Показалась голова Моримуры. Он передал Кита запечатанный конверт:

— Абэ привез записку от Баллиганта. Очень срочно.

— А где Абэ?

— В саду.

— Пусть ждет.

Моримура и Нисина ушли. Кита извлек из конверта записку, написанную карандашом.

Прочитав записку, Кита сжег ее и пошел в сад. Абэ стоял у беседки за кустами магнолий.

— Идэ встречается с Хаями Марико? — спросил Кита.

— Да, позавчера днем заходил к ней. А вчера я опять возил к ней домой японские лекарства и книги.

— А он следит за ней? Не подозревает?

— Не знаю, мне ничего не говорил.

— Он не заметил слежки за собой?

— Кажется, нет. А то сказал бы мне.

— Как у него дела вообще?

— Собирается завести знакомства с японками на телефонной станции. Затем уже ездил два раза в сторону Кахуку. — Абэ усмехнулся. — Видно, торопится, хочет поскорее начать.

Кита плюнул на цветы.

— Начнет раньше времени и напортит. — Подумав немного, он приказал Абэ: — Передай ему сегодня же, чтобы связался со мной. Как можно скорей.

— Он собирался сегодня поехать на моторке на Мауи.

— На Мауи? — испуганно переспросил Кита. — Постарайся захватить его до отъезда. И сообщай мне все о нем и о Хаями Марико. Действуй.

Абэ поклонился, повернулся по-военному и побежал по дорожке к задней калитке сада.

4 декабря

После ужина в закусочной отеля Уайт поднялся в холл первого этажа и направился к портье, чтобы взять ключ от номера. Старичок портье подошел к полке с письмами.

— Мистер Уайт, только что одна дама оставила вам письмо, — сказал он. — Судя по всему, она приехала откуда-то.

Уайт прочитал на конверте надпись: «Марико просила доставить Вам в отель это письмо. Я выполняю ее поручение. К.».

Письмо Марико было очень коротко — она, очевидно, торопилась.

Уайт поднялся в номер и позвонил Донахью домой. Но там ответили, что его только что вызвали куда-то. Уайт нашел Донахью на работе. Выслушав Уайта, Донахью сказал:

— Я читал телеграмму Уолша. Там очень любопытное дело — нащупали гнездо русских агентов, и твоя девица, кажется, связана с главарем.

— Это дикая чушь! Уолш набитый дурак!

— Не ори. Я ответил Уолшу, чтобы он хорошенько проверил. Но я все-таки думаю…

— Я полечу туда сегодня же ночью.

— Не сходи с ума. Тебе не разрешат. Приезжай ко мне. От армейцев поступила интересная штука. Хлопнешься в обморок. Начинается новая глава истории!

— А что такое?

— По телефону нельзя. Лети сюда.

В кабинете Донахью, несмотря на поздний час, собрались почти все работники Т-бюро и дешифровального отдела Сэффорда. Все были очень возбуждены. Пейдж, Камберленд и Гейша сидели на диване в углу и спорили. Пейдж вскакивал и размахивал руками. Около них толпились дешифровщики.

— Получается великолепно! — Донахью ударил обеими руками по столу. — Час тому назад армейцы поймали японский сигнал, тот самый, о котором говорилось в «магии» от восемнадцатого. После передачи последних известий на японском языке для заграницы был дан вот этот сигнал. Он протянул Уайту листок со штампом в верхнем углу: «Совершенно секретно. Чрезвычайно срочно».

Уайт прочитал:

— Ну, как? — спросил Донахью, играя золотым карандашиком. — Нокаутирован? Ты проиграл пари.

К Уайту подошел Пейдж и стал рассказывать. Как только радиоразведка армейцев перехватила эту сводку погоды, полковник Сатлер сейчас же сообщил Крамеру, а тот известил Донахью и Макколла, и все, кроме Макколла, помчались к Уилкинсону. Тот потащил всех к Тернеру — дальше пошло по цепочке вверх. Генерал Маршалл и адмирал Старк прибыли в Белый дом почти одновременно для доклада президенту и, узнав, что он за городом, поехали в Уорм-Спрингс. Еще не вернулись.

— А почему Макколла не побежал к начальству? — спросил Уайт.

Гейша скорчил гримасу:

— Он считает, что надо еще подождать, проверить как следует. В общем, сомневается. Он из породы тех, кто до сих пор сомневается в том, что земля круглая.

Уайт нахмурился и стал кусать губы. Гейша посмотрел в сторону Пейджа и Камберленда и усмехнулся:

— Эти тоже не верят.

— Никки, у тебя очень кислая физиономия. — Донахью рассмеялся. — Жалеешь, что проиграл свою наяду? Придется проститься с ней.

— Я считаю, что все это ерунда, — громко произнес Уайт. Голос его слегка дрожал. В кабинете вдруг стало тихо. Уайт продолжал: — Просто сводка погоды в обычной токийской радиопередаче, а не условный сигнал.

Офицер из отдела Сэффорда прыснул и махнул рукой. Кое-кто засмеялся. Донахью покачал головой:

— Увы, Никки, на этот раз ты просто упрямишься. Не ставь себя в смешное положение. И боже упаси, не говори об этом начальникам. Я-то знаю тебя и твои чудачества, а они решат, что ты… что у тебя…

Он постучал согнутым пальцем по лбу, встал из-за стола и, высоко подняв голову, вышел из комнаты. Следом за ним поднялся Гейша. Пейдж и Камберленд подошли к Уайту.

— Капитан третьего ранга Макколла сегодня утром, — начал Камберленд, — предложил послать командующему тихоокеанским флотом адмиралу Киммелу предупреждение. — Потерев подбородок, Камберленд продолжал: — Предупреждение насчет возможности нападения японцев. Но… знаете, что получилось?

— Ну?

— Представьте себе…

— Что? — Уайт топнул ногой. — Я вас когда-нибудь убью!

Камберленд потер подбородок и улыбнулся:

— Уилкинсон вежливо выслушал Макколла и отверг его предложение. Тогда Макколла пошел к контр-адмиралу Тернеру, но тот тоже сказал, что для тревоги нет оснований.

— Наши начальники будут всю ночь ждать сообщений о начале войны между Японией и Россией, — сказал сквозь зубы Пейдж. — Теперь они думают только об этом.

Они вышли в коридор. У лифтов толпились флотские и армейские офицеры, вызванные в неурочное время.

За дверью одной из комнат послышались звуки, похожие на револьверные выстрелы. Дверь открылась, на пороге показался раскрасневшийся Гейша. Он махнул рукой Уайту:

— Идите сюда и проходите прямо в кабинет контр-адмирала Ингерсола. Там выставлено шампанское из банкетного фонда. С разрешения Хозяина. Там все собрались — Тернер, Уилкинсон, Сэффорд… Идите!

Кто-то втащил Гейшу в комнату и закрыл дверь.

— Уже начали праздновать, — усмехнулся Уайт. — По-моему, рановато.

Пейдж посмотрел на Уайта.

— Пойти выпить, что ли? — Он чмокнул губами. — Даровое шампанское. Хочу выпить за то, чтобы наши начальники поумнели и перестали бы дурачить самих себя.

Хлопанье пробок за дверью продолжалось.

5 декабря

Кита назначил Идэ встречу на втором этаже китайского ресторанчика на Ривер-стрит. Идэ явился точно в двенадцать.

Он чинно поклонился, принес извинение за совершенную в прошлый раз бесцеремонность и поблагодарил за все заботы — был безукоризненно учтив.

Но, закончив этикетную часть, резким тоном произнес:

— Вы передали мне Абэ, но все время вызываете его и даете разные поручения. Прошу больше не отвлекать его. Он должен находиться у меня под рукой.

— Он мне тоже нужен, — сухо сказал Кита. — Я в порядке любезности представил вам возможность пользоваться иногда услугами Абэ. Но он мой человек, и я могу распоряжаться им…

— Он уже посвящен в мои дела, следовательно, стал моим работником, — тихо произнес Идэ. — Я ему запретил являться к вам и предупредил: если ослушается, будет уничтожен.

— Как вы смеете! — крикнул Кита. — Я решительно…

— Тише, — прошипел Идэ, — услышат внизу. Держите себя в руках. Абэ больше к вам не придет. С этим вопросом покончено. — Он вежливо поклонился. — Большое спасибо, я получил через Абэ японские консервы, очень тронут. Что вы хотели мне сообщить?

Кита взял себя в руки.

— А я благодарю за коралловое ожерелье для моей жены, большое спасибо. Должен вам сообщить неприятную новость. Эта студентка, Хаями Марико, с которой вы встречаетесь, связана с начальником контрразведки Уолшем.

— В отеле «Хавайан кинг», — сказал Идэ, скривив рот.

— Вы знаете?

— Я не такой уж разиня. Я приказал Абэ следить за ней, и он выследил. Значит, там явка контрразведки?

— Да. Девяносто девятый номер на втором этаже.

Идэ наклонил голову, как будто к чему-то прислушивался. Потом спокойно сказал:

— Придется ее немедленно зачеркнуть.

— Боюсь, что она уже сказала о вас и за вами установлено наблюдение.

— Я ее еще не вербовал и никаких секретных разговоров с ней не вел. Вряд ли простое знакомство холостого мужчины с девицей может показаться американской контрразведке подозрительным. Но все равно ее надо убрать. — Идэ пристально посмотрел на Кита. — Выходит, что вы подсунули мне американскую шпионку?

— Я не подсовывал ее. Вы сами просили.

— Вы должны были проверить ее.

— Ее завербовали после того, как она стала встречаться с вами. Это вы должны были проверить ее и раскусить. А вы с непростительной…

Идэ перебил его:

— Во всяком случае, я благодарен вам за предупреждение, приму меры.

— И как можно скорее. Проверяйте, нет ли слежки за вами. Берегите себя.

— Спасибо. И вы берегите себя.

Идэ откланялся и быстро ушел. Кита вызвал хозяина ресторанчика — японца и стал расспрашивать о том, что ему сказал Кюн при последней встрече. Разговор их прервал Моримура. Взглянув на него, Кита торопливо буркнул хозяину ресторанчика:

— Мы поговорим после. Идите.

Как только хозяин вышел из каморки, Кита опросил Моримуру:

— Началось? У вас такой вид…

— Я торопился. Идэ скоро придет?

Узнав о том, что Идэ уже был, Моримура с досады махнул рукой. Он только что с пристани, где виделся со связным — капитан-лейтенантом Томии, который заезжал в Гонолулу на пароходе, идущем в Чили. Связной поделился самыми свежими новостями, просил передать их генконсулу Кита и Идэ.

Главные силы флота во Внутреннем море и части базовой авиации в районе Кюсю проводят с середины ноября ложный обмен радиограммами, чтобы создать у американцев и англичан впечатление, будто авианосное оперативное соединение вице-адмирала Нагумо находится в японских водах, а соединение тем временем на всех парах идет к Гавайям. Второго декабря из Иокогамы вышел пароход «Тацута-мару». Объявлено, что он направился в Сан-Франциско, с заходом в Гонолулу. Но капитану парохода вручили пакет, в котором содержался приказ: выйти в океан и начать делать петли с таким расчетом, чтобы к восьмому декабря оказаться у берегов Японии. В Токио и Иокогаме в последние дни появилось много матросов, якобы получивших увольнительные из военно-морской базы Иокосука. Матросы — переодетые солдаты гвардейской дивизии. Все эти мероприятия должны дезориентировать американцев.

— Судя по местному командованию, — усмехнулся Кита, — они не ждут гостей.

Моримура сказал:

— Связной просил сегодня и завтра ночью давать предельно точную информацию о гавани с помощью береговой сигнализации. И затем просил вручить Идэ вот эту зашифрованную записку — он знает шифр. Но записку нужно передать только после того, как вы получите приказ о сожжении шифров.

Кита взял записку. Текст ее состоял из цифр и кончался тремя латинскими буквами QQQ.

6 декабря

Незадолго до полудня армейские дешифровшики перехватили телеграмму из Токио за № 901 на имя посла Номура. Копия перевода «магии» была переслана для сведения в Т-бюро.

«Магия» гласила:

Затем стали поступать телеграммы с текстом меморандума — в нем подводились итоги японо-американских переговоров. Текст меморандума был на английском языке, перевода не требовалось. Поэтому армейские и флотские дешифровщики закончили обработку всех тринадцати частей довольно быстро — к девяти часам вечера.

Но четырнадцатой части с окончанием меморандума еще не было. Эта часть могла поступить в любой момент. Поэтому всем работникам бюро было приказано от имени Уилкинсона сидеть на месте, никуда не уходить. Субботний вечер был испорчен.

Приказание Уилкинсона передал всем Гейша. Он добавил:

— Придется, вероятно, сидеть до утра. Всем рекомендуется позвонить, куда надо, и отложить любовные свидания, назначенные на сегодняшний вечер.

Уайт дважды перечитал текст телеграммы № 901 и сказал Пейджу:

— Все ясно. Завтра из Токио пришлют телеграмму с точным указанием часа, когда следует вручить этот меморандум Хэллу. И в момент вручения будет объявлено о начале войны.

Камберленд что-то промычал. Пейдж смотрел на него и ждал. Наконец Камберленд изрек:

— Они сперва нападут, а потом провозгласят состояние войны.

— Это вошло у них в традицию, — согласился Пейдж.

Гейша наклонился к Уайту.

— А я сейчас был в секретариате Нокса. Ходят слухи, что японский объединенный флот под командованием адмирала Ямамото идет к Владивостоку. Уже прошел пролив Цугару.

Уайт покачал головой:

— Наверху ждут не дождутся… Sit pro ratione voluntas.

— А что это значит? — спросил Гейша.

— Из Ювенала, — объяснил Пейдж. — «Да будет воля моя вместо всяких резонов».

— Позвольте, сигнал же был, — сказал Гейша. — Мы перехватили его четвертого и вчера. И оба раза была сводка погоды насчет «северного ветра».

Вошел с папкой лейтенант из отдела Сэффорда.

— Какие новости? — спросил у него Пейдж.

— Из Лондона получено сообщение: крупное соединение японских крейсеров и транспортов направляется к Малайе, — сказал лейтенант и вышел из комнаты.

— Эти сведения более правдоподобны, — Камберленд кивнул в сторону Гейши, — чем его.

Гейша пожал плечами:

— Но разведывательная сводка, выпущенная штабом сухопутных войск неделю назад, остается в силе. Официальную установку армейцев разделяет и наше командование. И это теперь подтверждено перехваченными сигналами. Японцы нападут на русских.

Пейдж потянулся и громко зевнул:

— Неужели придется вот так сидеть всю ночь и ждать окончания меморандума? А что делает начальство? Тоже сидит и ждет?

Гейша сказал, что все начальники: капитан первого ранга Уилкинсон, контр-адмирал Ингерсол и контрадмирал Тернер — разъехались по домам. Первым уехал адмирал Старк; он сегодня пойдет с супругой в театр «Националь».

— А меморандум, над которым ребята Крамера корпели целый день, кто-нибудь из начальников читал? — спросил Уайт,

— Нет, — ответил Гейша, — Крамер отнес его Уилкинсону, но на нем все застопорилось. У армейцев тоже дальше начальника дальневосточного отдела полковника Банди не пошло. Ни Маршалл, ни Стимсон не читали. Все ждут новостей по другой линии.

— А где Донахью? — удивился Пейдж, — Сегодня ни разу не заходил к нам.

Камберленд фыркнул:

— Ему не до нас. Все время торчит в отделе дешифровки у капитана второго ранга Сэффорда. Оба ждут сообщений… о Владивостоке или Чите. Хотят узнать первыми.

— Час назад мне звонил корреспондент «Чикаго трибюн», — сказал Гейша. — Он узнал, что началось восстание в Сибири, повстанцы захватили Тюмень. В Москве идут уличные бои, город горит…

Раздался телефонный звонок. Уайт взял трубку. Звонили от Сэффорда — расшифрована новая «магия». Уайт попросил Гейшу сходить за ней. В телеграмме, датированной пятым декабря и отправленной генконсулом из Гонолулу министру иностранных дел в Токио, говорилось:

Пейдж свистнул:

— «Лексингтон» вышел из Пёрл-Харбора! А до этого ушел «Энтерпрайз». Там не осталось ни одного авианосца.

— И ни одного тяжелого крейсера нового типа, — сказал Камберленд.

Уайт захлопнул японскую книжку с яркой матерчатой обложкой и возмущенно произнес:

— Все начальники разъехались по домам и театрам, а нас держат. — Он кивнул головой Гейше. — Пойдите на рекогносцировку, узнайте, как дела.

Гейша вскоре вернулся с видом победителя. Он доложил, что флагманский адъютант Хозяина Уэллборн сперва вообще не хотел разговаривать. Но Гейша показал ему фокус с канцелярскими скрепками, очень смешной и не совсем приличный, специально для дам. Потом рассказал сногсшибательный анекдот насчет римского папы и Греты Гарбо. Уэллборн совершенно размяк от смеха и разрешил всем идти домой. А те, кто будут ночевать вне дома, должны оставить номера телефонов своих возлюбленных.

Уайт и Пейдж поехали в отель. Уайт прошел к себе и, приняв ванну, завалился спать. Его разбудил телефонный звонок. Снизу звонил портье: на имя Уайта пришла телеграмма.

— Откуда? — спросил сердито Уайт.

— Из Гонолулу.

— Скорей принесите. Большое спасибо!

Негр-лифтер доставил телеграмму и получил два доллара. Отправитель — Айун Хаями. Уайт не сразу сообразил, что это мать Марико. Она сообщала, что вчера за Марико пришел молодой японец, она отправилась с ним проведать подругу и с тех пор не возвращалась. Мать просила выяснить, не арестована ли Марико. А может быть, стряслось более страшное. Необходимо принять срочные меры.

Уайт позвонил Донахью на квартиру. Тот еще не спал. Узнав, что это звонит Уайт, Донахью быстро спросил:

— Есть что-нибудь? Напали?

— Кто напал?

— Начали против русских?

— Нет, не об этом. Марико исчезла. Получил телеграмму от ее матери.

— А я думал, что звонишь из бюро… Насчет твоей девицы говорил с Уолшем, он прилетел сегодня докладывать очень интересное дело. Обнаружена русская агентура во главе с хорошо замаскированным корейцем. А с твоей пассией Уолш порвал связь: подозревает ее.

— Он безмозглый идиот. Ее не могли арестовать? Может быть, Эф-Би-Ай? Надо срочно выяснить.

— Знаешь что?.. Там сейчас Шривер, он замещает Уолша. Вот это идея! Я позвоню ему и попрошу от твоего имени разыскать ее. И скажу ему, что она твоя…

— Скажи, что она — моя невеста! — крикнул Уайт.

Помолчав немного, Донахью сказал серьезным тоном:

— Не думал, что дело зайдет так далеко… Ну что же, поздравляю, очень рад. Сейчас же закажу радиотелефонную связь и вызову Шривера. Можешь положиться на меня.

— Большое спасибо, Уолт. Ты — настоящий друг.

— Не волнуйся, Ник. Твою наяду найдем живой или ме… то есть найдем непременно. Спокойной ночи.

— А сегодняшнюю «магию» читал? Она означает, что разговоры закончены, дальше — «восточный ветер», «ураган».

— Не торопись с выводами. Сегодняшняя штука — изложение их позиции, подведение итогов перед новым этапом переговоров. Не пугай себя, Никки. Прими бром.

7 декабря

Начинался рассвет. Небо над океаном постепенно розовело и синело. Кита вытер лицо рукавом. Он был в фуфайке и холщовых штанах. Все остальные чины генконсульства тоже в грязных рубашках и штанах, испачканных землей и копотью, напоминали дорожных рабочих или рыбаков, ремонтирующих шлюпки.

Жгли бумаги, папки, тетради и использованные копирки на кострах, разложенных вокруг маленького пруда недалеко от задней веранды главного здания. Работу начали после полуночи — как только получили из Вашингтона телеграмму с открытым текстом: «Сообщите, на какие торговые и географические журналы подписаться на будущий год, список пришлите в трех экземплярах». Это означало: «Жгите все шифры и документы, переходим на коротковолновую связь».

Пятилетний сынишка старшего шофера схватил папку-скоросшиватель с красной кожаной обложкой и побежал к гаражу. Его догнал сын делопроизводителя — однолеток — и стал отнимать папку. Мальчишки упали на траву, завизжали. К ним подбежала машинистка, отняла папку и бросила ее в костер. На папке было выведено тушью: «Секретные расходы за третий квартал».

На веранду вышел вице-консул Моримура и спросил у Кита:

— А как будет с портретом государя?

— Подождем. Все соберемся и совершим церемонию поклонения. — Кита показал на себя и на других. — В таком виде нельзя. Портрет будем предавать огню вместе с флагом.

Кита приказал всем чинам проверить личные архивы — письма от родных и знакомых из Японии и записные книжки. Если там содержатся какие-либо сведения о положении в Японии — всё уничтожить. Ничто не должно достаться противнику.

Нисина, сев на корточки, тщательно размешивал пепел потухшего костра. Он сказал подошедшей машинистке:

— Я думал, что американцам покажутся подозрительными наши костры. А они совсем не обращают внимания.

— Полицейский, гаваец, спрашивал у привратника, а тот сказал, что жжет мусор и хворост. Полицейскому дали коробку сигар и альбом с эротическими гравюрами, и он ушел.

К Кита подошел Моримура:

— Там, у задней калитки, человек от Идэ. Говорит: Идэ не может прийти — просит передать, что надо.

— Кто этот посланец? Абэ?

— Нет, молодой японец. Сделал все три парольных жеста.

Кита вытер руки о штаны и передал Моримуре связку ключей:

— Возьмите из стенного сейфа в моем кабинете маленькую зеленую папку, там шифрованная записка на имя Идэ, которую привез позавчера связной. Дайте посланцу, пусть немедленно вручит Идэ.

— Что еще сказать Идэ?

— Пусть уничтожит все записи и бумаги. За каждый клочок, который попадется в руки врага, он отвечает головой.

7 декабря

Уайт заснул только под утро, но вскоре его разбудил Пейдж. Он звонил из бюро:

— Я не хотел тебя будить и поехал сначала на работу. Пришло окончание вчерашнего. Я уже вызвал всех, кроме Гейши — он не ночевал дома и оставил телефон своей бабушки. Заеду за тобой через полчаса.

Уайт принял холодный душ и, наскоро позавтракав, вышел на улицу. Его ждал Пейдж в машине.

Они поехали по совершенно пустынным улицам. У кафетерия около католической церкви выстроилась очередь желающих получить бесплатный воскресный завтрак. На лужайке сквера Лафайета резвились коричневые белки. Негры-расклейщики, вооруженные щетками на длинных шестах, мазали клеем стены домов и вывешивали новые объявления.

На столе Уайта лежали две переведенные телеграммы. Обе из Токио.

Первая — окончание меморандума, 14-я часть. В ней говорилось, что императорское правительство, убедившись в том, что дальнейшие переговоры бесполезны из-за позиции, занятой Америкой, прекращает таковые, о чем с сожалением извещает правительство Америки.

Вторая телеграмма гласила:

Все столпились вокруг Уайта. Вошел Гейша с заспанным лицом и длинными узкими полосками пластыря на щеке. Уайт проверил переведенные телеграммы и поставил на них свой гриф.

— В час дня будет объявлена война, — хриплым от волнения голосом произнес Пейдж и вытер платком голову. — Они вручат Хэллу длиннущий меморандум и скажут: почитайте, сэр, эту писанину на досуге, и разрешите объявить вам войну.

Камберленд покачал головой и хотел что-то сказать, но Гейша опередил его:

— Позвольте, в этой директиве сказано только: передать в час дня меморандум. А насчет объявления войны ничего нет. Пейдж явно фантазирует.

— Точное указание часа вручения меморандума, — заговорил Камберленд, — означает… знаете что? Что в этот момент японцы начнут военные действия.

— Войны всегда начинаются в воскресные утра, — торжественно проговорил Пейдж.

— Как же они начнут военные действия здесь? — развел руками Гейша. — Адмирал Номура и его подчиненные выедут на лодках в Тайдл-бассейн и, гаркнув «банзай», дадут залп по Белому дому? Так?

Уайт хлопнул ладонью по телеграммам:

— Все ясно. В тот момент, когда в Вашингтоне будет ровно час дня, они нападут где-нибудь. Но где?

Пейдж открыл атлас и нашел карту поясного времени.

— Линия перемены дат… а это линия Гринвича…

— Нападение будет совершено там, — сказал Камберленд, — где в момент вручения меморандума в Вашингтоне будет раннее утро.

— Где будет уже достаточно светло, — заметил Пейдж, — чтобы было удобнее провести бомбежку.

— Когда у нас час дня, на Филиппинах час ночи, — сказал Камберленд. — Значит, не подходит. На Уэйке и Мидуэе тоже слишком рано, еще темно.

Уайт ткнул пальцем в карту:

— Вот тут будет семь тридцать утра — на Гавайях. Как раз подходит.

Пейдж кивнул:

— Правильно! В момент вручения меморандума они трахнут по Пёрл-Харбору.

— Если японцы и начнут военные действия против нас, — сказал Гейша, — то сперва разорвут дипломатические отношения и лишь после этого объявят войну.

Пейдж показал на Гейшу:

— На него будут падать бомбы, а он будет твердить: не беспокойтесь, нам никто еще не объявлял войну.

Уайт взял обе «магии» и пошел к Донахью, но тот еще не явился на работу. Макколла был у себя — он не уезжал домой, ночевал в кабинете.

Прочитав обе телеграммы, Макколла сдавленным голосом произнес:

— Все ясно: война.

Уайт посмотрел на стенные часы:

— В час дня по местному времени, а в Пёрл-Харборе будет семь тридцать.

— Я тоже об этом подумал, — сказал Макколла и стал тереть виски.

Потом медленно встал, положил обе телеграммы в папку и взял под руку Уайта:

— Пойду искать кого-нибудь из командования. Надо скорей дать знать на Гавайи.

Уайт вернулся в бюро. Спустя некоторое время Гейша сходил к адъютантам Старка и сообщил, что никого из начальства еще нет. Уилкинсон и Ингерсол поехали в Маунт-Вернон играть в гольф, Тернер в церкви, а Хозяин ответил Макколла, что приедет в 9.30, после прогулки. Он, оказывается, еще совсем не читал вчерашние сводки и не знал ничего о меморандуме. Макколла побежал к армейцам. Там застал такую же картину — Майлс, Джероу и Банди в церкви, оттуда все поедут на стадион «Грифис», где будет интересный футбольный матч. А генерал Маршалл поехал кататься на лошади. Приедет на работу не раньше одиннадцати. Он тоже не читал вчерашних телеграмм.

— Как будто сговорились, — простонал Пейдж. — Через несколько часов начнется война, а начальство прохлаждается. Чудовищно!

— Их интересует одно: подтверждение той самой сводки погоды, — сказал Уайт. — Массовое помешательство.

Из дешифровального сектора поступили еще три новые «магии». Уайт спросил:

— Насчет часа вручения меморандума была девятьсот седьмая?

— Да, — ответил Пейдж. — Есть продолжение?

— Девятьсот восьмая, девятая и десятая.

— Может быть, новые директивы?

Гейша вскочил и всплеснул руками:

— А вдруг насчет…

— Наверное, японцы захватили с воздуха Омск, — громко сказал Камберленд.

Все засмеялись. Телеграммы были короткие: их перевели быстро.

В телеграммах № 908 и № 909 министр иностранных дел Того благодарил послов Номура и Курусу и всех чинов посольства за их усердную и самоотверженную работу.

А в телеграмме № 910 говорилось:

Уайт передал телеграмму Пейджу.

— Отнеси это Макколла. Надо сейчас же сообщить адмиралу Киммелу и генералу Шорту. Еще есть время. Сейчас десять, а на Гавайях половина пятого утра.

Пейдж выбежал из комнаты, за ним Гейша.

Уайт стал звонить Донахью домой. Донахью только что вернулся — после церкви был на теннисном корте.

— Уолт, скорей приезжай. «Восточный ветер». Совершенно точно.

— Сейчас приеду. Только не паникуй.

— Звонил в Гонолулу Шриверу?

— Да. Поднял его с постели. Он обещал принять срочные меры и просил позвонить ему позже.

— Когда?

— В восемь утра. Здесь будет половина второго дня. Сейчас приеду.

Уайт положил трубку. Вошел Пейдж, сел за свой стол и протяжно вздохнул.

— Послали предупреждение? — спросил Уайт.

Пейдж подпер голову руками и стал докладывать. Хозяин наконец-то прибыл на работу. Сейчас же к нему явился Макколла и предложил послать предупреждение на Гавайи. Но Старк сказал, что если и будет нападение, то только на Манилу или Гуам, а там уже предупреждены. В общем, Макколла ничего не добился. Уилкинсон и Ингерсол еще не приехали в штаб. У армейцев тоже царит спокойствие. Генерал Маршалл еще не закончил прогулку, он приедет не раньше половины двенадцатого. Ближайших помощников Маршалла тоже нет. Военный министр Стимсон и морской министр Нокс — дома, собираются к Хэллу, затем направятся вместе на стадион.

Уайт ударил кулаком по столу:

— Опоздаем! Не успеем предупредить Киммела и Шорта!

— Время идет… — Пейдж посмотрел на стенные часы, потом на настольные. — Схожу еще раз к Макколла. У меня сейчас лопнет сердце.

Он вышел из комнаты. Уайт позвонил Донахью домой. Женский голос ответил, что капитан третьего ранга Донахью — Уайт не знал, что Донахью произведен в следующий чин, — поехал с визитом в бразильское посольство.

Уайт швырнул трубку и крикнул:

— Сволочи! Все сволочи!

Дверь открылась, показалась голова Гейши:

— Только что прибыл контр-адмирал Тернер, проследовал к себе. Сейчас пришвартуется к столу. Попробуйте, суньтесь к нему.

Уайт пошел в управление морских операций к адъютанту Тернера и попросил доложить заместителю начальника управления, что у него очень срочное дело чрезвычайной важности.

Спустя несколько минут дверь бесшумно открылась. Вышел адъютант, за ним показалась изящная фигура Тернера. Он остановился в дверях, держа платок у виска.

— Мне сказали, что вы хотите сообщить что-то очень срочное и важное, — проговорил он с трудом и страдальчески поморщился. — О чем же?

— О предстоящем нападении японцев.

Тернер отнял платок от виска и громко спросил:

— Значит, сигнал был правильный?

Уайт махнул рукой:

— Речь идет не о том сигнале, о котором вы думаете, а совсем о другом. С минуты на минуту японцы нападут на нас… получен меморандум…

На лице Тернера появилась кислая гримаса:

— Ваши сводки я читаю и насчет меморандума знаю. Если у вас дело, идите к своему начальнику, Уилкинсону. У меня мигрень, а вы лезете…

Тернер сделал шаг назад и захлопнул дверь. Уайт посмотрел на адъютанта, прищурившего глаза, потом на дверь и громко сказал:

— Получился не тот ветер, а «восточный». Потому что вы все… — Он четко произнес непечатное слово и вышел в коридор.