По регламенту – враги

Глава 19

Во внутреннем дворе временной резиденции Ра’шель Ке’наар, предоставленной людьми на время переговоров, было слишком спокойно.

Тишина лежала между аккуратными клумбами, чистыми дорожками и безупречно подстриженными деревьями, как плотное, тяжелое одеяло контроля. Здесь не было следов тревоги, страха или спешки — только порядок и идеальное, почти неестественное спокойствие. Каждое движение казалось слишком громким, каждый шаг — нарушением покоя. Воздух был искусственно очищенным, и в нем не чувствовалось ни дождя, ни пыли, ни дыма — только тонкий аромат свежести, выверенной до миллиграмма.

Нас встречали.

Двое — охранники, их движения были отточены до автоматизма, а лица лишены каких-либо эмоций, глаза — пустые, как у манекенов, но при этом невероятно бдительные, сканирующие пространство с холодной методичностью. Они не просто стояли — они занимали позиции, блокируя возможные пути отступления, не оставляя ни единого шанса на непредусмотренное развитие событий.

Третий — медик, с бледным, почти прозрачным лицом, на котором лежала печать усталости, но не физической, а какой-то внутренней, будто он слишком долго существовал в этом мире правил и протоколов. В его руках — планшет, экран которого мерцал холодным светом, уже открывая мое досье, мои показатели, мою историю, разложенную на цифры и графики.

Позади них — координатор, женщина с пронзительным, напряженным взглядом. Она смотрела не на нас, а сквозь нас, оценивая, как бы наметить на сетке координат наши места, значимость, пригодность к возвращению в систему. Мы были для нее задачами. Отметками. Переменными в формуле.

А потом из-за их спин, будто из другого слоя пространства, вынырнула она.

Ра’шель Ке’наар. Моя мать.

Ее походка была бесшумной, плавной, словно она не касалась земли, а скользила над ней, сохраняя дистанцию даже с окружающим пространством. Высокая, прямая, с безупречной осанкой, она казалась высеченной из мрамора — холодной, совершенной и неуязвимой. Ее светлые глаза, лишенные какого-либо тепла, остановились на мне, и в них не было ни волнения, ни беспокойства, только та же неизменная, выверенная до миллиметра сдержанность, которая всегда отделяла ее от всего эмоционального.

— Мойра.

Мое имя прозвучало четко, ровно, без интонационных колебаний, но в тот момент, когда оно сорвалось с ее губ, я уловила что-то едва заметное.

Не дрожь в голосе. Не изменение выражения. Взгляд. Всего на миг. Всего на долю секунды в нем мелькнуло что-то, что не должно было там быть — облегчение.

Но оно исчезло так же быстро, как и появилось, стертое привычной маской бесстрастия.

— Пойдем. Тебя проверят. Приведут в порядок. Остальное — позже.

Я кивнула, чувствуя, как слова, которые я так отчаянно хотела произнести, застревают у меня в горле, образуя плотный, болезненный ком. О взрыве. О страхе. О метро. О нем.

Но ничего не вышло. Только движение. Один шаг назад. Один взгляд в сторону.

И мои пальцы, сжимающие руку Кела с такой силой, будто я пыталась вложить в это прикосновение все, что не могла сказать — благодарность, страх, отчаянную, почти детскую надежду, что это не конец, что где-то за этими стенами, за этой ложью и протоколами, еще осталось что-то настоящее.

На миг. Только на миг.

И — отпустила.

Кел не сделал ни шага вперед. Не сказал ни слова.

Ра’шель развернулась и пошла прочь, не оглядываясь.

Я последовала за ней, заставляя себя идти ровно, спокойно, будто внутри меня не бушевал ураган, будто я не чувствовала, как каждая клетка моего тела кричит, протестует и умоляет обернуться.

Но я не обернулась.

Я шла, прямая, безмолвная, как хорошая, послушная часть системы. Будто не было его куртки, тяжелой и теплой, наброшенной на мои плечи. Не было его рук, прикрывающих меня от огня и дыма. Не было его голоса, глухого и хриплого в темноте. Не было Кела.

Через полчаса Кел стоял в официальном зале, где высокие потолки и строгие линии архитектуры давили почти физически, а воздух был густым от непроизнесенных слов.

Он отчитывался.

Его осанка была безупречной — плечи расправлены, подбородок слегка приподнят, руки за спиной, пальцы сцеплены в замок. Его голос, хрипловатый, но идеально ровный, звучал как запись — без эмоций, без пауз, без единого лишнего слова.

— Я сопровождал и защищал Мойру Ке’наар. Задача выполнена. Объект доставлен в резиденцию. Состояние удовлетворительное.

Он не сказал ни слова о взрыве, прогремевшем над нашей головой. Ни намека на ночь, проведенную на бетонной скамейке под редкий стук колес. Ни одного упоминания о том, как я дрожала, цепляясь за него, как за последнее спасение в мире, разрушающемся под ногами. Ни слова о его раненых пальцах, оставивших темные пятна на пластырях. Ни упоминания о том, как он укутал меня своей курткой, молча, без просьбы, без лишнего взгляда. О том, как сидел рядом, пока я засыпала — почти в его объятиях.

Только протокол. Только регламент. Только холодная выверенность каждой фразы.

Ра’шель слушала молча: не моя мать, а лишь надменный правитель. Ее лицо оставалось непроницаемым. Ни малейшего признака эмоций. Ни вопроса, ни уточнения, ни взгляда, который бы сказал: я вижу, что между вами произошло больше.

Когда Кел закончил, она медленно кивнула. Без слов. Без выражения. Кивок как разрешение уйти. Как точка в документе.

Кел молча поклонился и вышел. И я знала: сейчас между нами вновь росла стена. Все должно было стать, как прежде. Ход времени, распорядки, встречи в залах Совета.

Но в душе осталась тонкая, почти незаметная трещина.

Мы оба знали: все изменилось. И уже не станет прежним.