По следам загадочных зверей

Глава 1. НИТТАЕВО, ИСЧЕЗНУВШЕЕ ПЛЕМЯ

Наверное, кто-то сочтет странным, что в книге о неведомых животных мы выделили новый предмет охоты — человека. В самом деле, разве ниттаево — люди? Кто знает…

В какой бы уголок индо-малайского региона мы ни заглянули, везде при поиске мифических существ возникает дилемма — человек или животное? Может, истина где-то посередине — полузверь-получеловек? Человек, так и не сумевший уйти насовсем от животного состояния, или же животное, поднявшееся близко к человеческому уровню…

Есть ли на Востоке неведомые науке приматы, интеллектуальное развитие которых выше, чем у современных известных антропоидов, и приближается по уровню к нашему? Если да, то где же живут эти люди, находившиеся на более низком уровне развития, чем наши братья австралоиды, ведды, бушмены, негритос или папуасы, — люди, оставшиеся в целом на уровне развития неандертальцев? Может, их следует искать в местах или рядом с местами, где находят останки, — на Яве (у питекантропов) или в Китае, под Пекином (у синантропов)? Это, если снять налет романтики, первая проблема, которой нам предстоит заняться.

Удачная охота на доисторического целаканта в водах Коморских островов подстегнула поиски неведомых животных. Действительно, группа, к которой принадлежит этот вид, находится среди возможных предков человека. Латимерии образуют часть отряда Crossopterigies, от которых пошли первые земные позвоночные — амфибии, а уж от них — рептилии, птицы и млекопитающие. И если сегодня находят столь отдаленных предков живыми, не реально ли встретить и более близких к нам родственников?

Все это было бы особенно актуально, если бы целакант действительно занимал место на древе наших предков, нj на самом деле он находится несколько в стороне от нашей генеалогии. Таковой может оказаться и судьба некой человекообразной обезьяны или любого другого доисторического прагоминида, «задержавшегося» до нашего времени. Вполне может статься, что если бы кто-то из современных палеонтологов в результате невероятного путешествия в прошлое столкнулся бы нос к носу с собственным предком из третичного периода, то не узнал бы его!

Вот первое место, где встречается указание на этих существ в историческую эпоху в таинственной Индии и на Цейлоне:

«На острове Тапробане, — писал Плиний в начале нашей эры, используя древнее название Цейлона, — есть индийцы, которые сожительствуют с дикими животными и в результате получаются дикие существа — полузвери, полулюди, покрытые шерстью, как первые».

Не станем смаковать подробности «дикой любви», а сфокусируем внимание лишь на результатах — «плодах», соединивших в себе черты тех и других. Плиний помещает их на берегах Ганга и называет «калинги», которые рождались, как он пишет, с хвостом.

Но можно ли верить римскому ученому, который верил одинаково истово как в правдивые наблюдения, так и в самые экстравагантные байки? По правде говоря, историки науки не склонны особенно верить Плинию, собравшему все, что можно, в своих заметках по естественной истории.

Но в противовес утверждаемым фактам Плиний-натуралист не терял критического настроя, когда речь шла о наблюдениях, сделанных в Средиземноморье. Он подвергал критике, кроме всего прочего, выходящее за пределы дозволенного воображение греков, их мифы. Но мог ли он проверить все, что ему сообщают? Особенно из отдаленных регионов тогдашней Ойкумены? Надо всегда связывать работу человека с той эпохой, в которой он жил. Легко обвинять ученого, имея за спиной тысячелетний опыт науки! В эру космических полетов первые попытки освоения космического пространства тоже выглядели наивными. Так что давайте не будем обижать старика Плиния за его приукрашенные «непроверенные» рассказы. Ведь для него и его современников мир за горами и морями был таким же неведомым, как для нас — Марс и Венера. И с другой стороны, совсем ненаучным было бы просто отвергать тот или иной факт под тем лишь предлогом, что это маловероятно или фантастично. Можно перечислить тысячи примеров из мира животных и растений, которые здравый смысл просто не воспринимает, им бы место в кунсткамерах! Но они оказались действительностью! Что касается Плиния, то давайте поддержим его сведения другими источниками — Ктесием и Мегасфеном соответственно IV и III века до нашей эры.

Грек Ктесиас (Ктесий) был личным медиком персидского царя Артаксеркса II. За время жизни на Востоке он написал книгу о самой Персии и об Индии, хотя там не жил. При этом он пользовался слухами и рассказами путешественников. Оригинал книги потерян, но многие куски оттуда сохранились в «Мириобиблионе» — «Книге чудес» Фотия, патриарха Константинопольского (IX век).

Именно там содержится первое известное упоминание о пигмеях Востока, подтверждение чему появилось лишь в конце прошлого века, в 1887 году в работах известного французского антрополога Катрфажа де Бра. Маленькие люди, о которых он говорит, соответствуют тем, о которых сообщает Ктесий.

«Есть посреди Индии люди черного цвета, которых называют пигмеями, они говорят на том же языке, что и индийцы, и очень маленького роста. Самые рослые не превышают двух локтей, а большинство вполовину ниже. Волосы у них очень длинные, доходят до колен. Борода длиннее, чем у других людей, когда она достигает максимальных размеров, они не нуждаются в одежде, волосы и борода ее заменяют. Они курносые и уродливые».

Это описание, даже если покоится на слухах в деталях, не производит сегодня впечатления невероятного: реальный статус-кво азиатских пигмеев, или негритос, мало чем от этого отличается. Правда, их рост поболее, чем описывает Ктесий, — от 75 сантиметров до метра. В действительности у самых маленьких людей, которые только живут на Востоке, — тапирос из Папуа — Новой Гвинеи, открытых лишь в 1910 году, — рост колеблется где-то между 1,32 и 1,52, а средний — 1,44 метра.

Серьезные исследования антропологов позволяют утверждать, что негритос населяли весь юго-восток азиатского континента, вероятнее всего, Индокитай, в последнюю ледниковую эпоху, когда небольшое понижение уровня Мирового океана объединило Филиппины и Андаманские острова с континентом, многие из них перешли туда, что называется, посуху.

Они не могли бы сделать этого иным способом, ибо вплоть до сегодняшнего дня так и не научились делать лодки и пользуются грубо сколоченными плотами, чтобы преодолеть водные просторы.

Постепенное поднятие уровня океана спасло андаманских пигмеев и их собратьев — филиппинских аэта от полного вымирания, изолировав на островах. На континенте их поглотили рослые жители, а сегодня пигмеи составляют лишь изолированную группу на крайних точках континента — это семанги, и численность их едва превышает две тысячи человек.

Но, несмотря на изолированность, все они образуют довольно однородную расу. Сэр Хью Клиффорд, живший в конце прошлого века среди семангов, описал их как «африканских негров, которых можно рассматривать только с помощью очков». За это они получили свое название Именно «маленькими неграми» — негритос — называли их испанцы, высадившиеся на Лусоне в 1521 году. Отсюда и пошло «негритос дель монте» — горные маленькие негры…

Цвет кожи негритос колеблется от черно-шоколадного до черного. Волосы короткие и гладкие. Тело практически лишено волосяного покрова. Череп слегка брахицефальный, то есть склонный к округлости, нос узкий и выпуклый, профиль слегка прогнатный. Характерная черта — выпуклость мясистой верхней губы. Пропорции тела гармоничные. Одна из характерных черт негритос, отмеченных X. Монтано, — стопа, плоская и слегка повернутая вовнутрь.

Негритос ходят абсолютно голыми. Они живут семьями в джунглях, питаясь продуктами охоты, сельского хозяйства, но это — в исключительных случаях. Едят коренья, рыбу, высушенное на солнце мясо обезьян, не придерживаются определенного места, странствуя там, где лучше жить, сооружая временные убежища из пальмовых веток и листьев.

Обычаи негритос остались примитивными. Андаманцы еще совсем недавно не ведали, как добывать огонь, довольствуясь созерцанием огня соседнего вулкана на острове Баррен.

Семанги Малакки долгое время были жертвами малайских работорговцев и пострадали больше всех остальных негритос. Они прятались от них на деревьях, в пещерах, укрывались там целыми семьями, перебираясь с дерева на дерево с помощью веревок из естественных волокон.

По своим повадкам семанги, без сомнения, ближе всех к обезьянам. Добавив к этому, что малайцы звали их «орангутанами» (лесными людьми) — именем, которое мы применяем исключительно к человекообразной обезьяне Юго-Восточной Азии, — мы поймем истоки многих заблуждений. [20].

Но вернемся к Ктесию. Относится ли его текст непосредственно к негритос? Маловероятно. С одной стороны, в Индии нет карликов этой расы, с другой — их короткие волосы никак не вяжутся с описанием Ктесием длинных волос у своих пигмеев.

Мы еще увидим, с кем он склонен идентифицировать этих последних.

Врач Артаксеркса II поселил в Индии людей вида более диковатого и более подходящего к тому, о чем мы говорили.

«В этих горах, — пишет он, — есть люди, у которых головы, как у собаки, а одежду составляют шкуры диких животных. Они не владеют речью, лают как собаки, и зубы у них длинные, как у псов. Ногти похожи на звериные когти, но длиннее. Они более черные, чем индийцы, с которыми они торгуют. Они понимают индийское наречие, но отвечать могут только лаем и жестами, как немые. Индийцы называют их между собой „каллистриянцами“, что значит „песьеголовые“. Питаются они сыром мясом. Этот народ насчитывает около 120 тысяч человек».

После того как Ктесий написал, что они живут в пещерах и спят на подстилках из листьев, он продолжил: «У них у всех есть хвост, как у собак, но более длинный и пушистый».

Оставим пока в стороне эту подробность, к ней вернемся потом, и отметим, что спустя века Марко Поло писал об одном из Андаманских островов, что там есть народ песьеголовых. Не о негритос ли шла речь? Не об их ли прогнатных лицах, напоминающих собачьих морды? Может статься,.что воображение Марко Поло было подогрето древними историями Ктесия и Плиния…

Даже если оба свидетельства покажутся нам подозрительными, обратимся все же к ионийцу Мегасфену, который находился на берегах Ганга в качества посла у короля Чавдрагупты. Правда, его сообщения дошли до нас в обрывках и все трое пересказывали друг друга.

Можно считать, что с 400 года тайна «зверолюдей» Цейлона считается разгаданной, так как Палладий писал о наличии там расы карликов-веддов, самых примитивных людей.

Ведды, долгое время скрывавшиеся в горных лесах восточной части острова, не считаются собственно пигмеями — для последних характерен рост ниже 1 метра 50 сантиметров, рост же среднего ведда составляет 1 метр 53 сантиметра.

Они отличаются от негритос многими чертами. У них красивый вытянутый череп, волосы не короткие и курчавые, а длинные и вьющиеся. Кожа у них такая же темная, как и у негритос, хотя они довольно смуглые. Но, во всяком случае, не негроиды. Профиль у них ортогнатный, губы тонкие, нос прямой, лоб высокий, надбровные дуги значительно выступают, под ними сверкают черные глаза. Волосяной покров не развит.

Как и негритос, они весьма робкие, боятся чужеземцев. Живут изолированными семьями в пещерах или примитивных хижинах, покрытых ветками или листьями. К приходу сингальцев они находились на уровне каменного века, но потом научились пользоваться копьями и стрелами с металлическими наконечниками. В религии их преобладает культ предков. Все позволяет заключить, что в давние времена этот народ, который сегодня лишь частично состоит из «чистых» представителей, раньше обитал на обширной территории. Ведь и в самой Индии встречаются племена «веддоидов» — с их чертами, но сильно смешанными. Эти «люди джунглей» или «люди холмов» (как называли их англичане), живущие на западе Декана, — кадары гор Анаймалай, нанияны и рула и курумба гор Нилгири. Отметим, что в геологическом отношении горы Цейлона являются продолжением индийских и отделились от последних в результате тех же тектонических процессов, которые отделили Андаманские острова от Филиппин.

На этот раз мы принимаем без споров индийских пигмеев с длинными волосами, описанных Ктесием, хотя рассказ о длинной бороде кажется здесь придуманным, как и сведения о чрезмерно малом росте. Это первая точка отсчета.

На Малакке также живут веддоидные племена — сакаи, или сенои, — тоже люди джунглей, странствующие по острову. Из всей одежды они носят убогую набедренную повязку и пояс с бахромой, сделанные из черных нитевидных грибов. Из орудий пользуются сарбаканом, а в качестве самой распространенной утвари им служит обыкновенная палка.

Но по мнению этнографов, они более развиты, чем ведды Цейлона, объединены в деревни и сооружают прямоугольные или круглые хижины, с другой стороны, они верят в духов и божков, среди которых самые важные — Пенга, или Тухана, — высшее божество, и Великая-мать-с-длинными-грудями, всемогущая женщина, которая варит в кипятке грешников с черными душами.

Есть сведения и о племенах, родственных сакаи, — живущих в центральной части Суматры и на Сулавеси тоала. Может статься, считают некоторые антропологи, что племена веддов жили даже в бухте Пилвинг на Новой Гвинее.

Все эти племена веддийского типа, более-менее несмешанные, собранные некоторыми авторами, например Луи Лапиком, под названием протодравидов, так как они населяли всю Индию в доледниковую эпоху, до того как сюда вторглись черные дравиды. Это нашествие имело место около 1500 года до нашей эры, еще до вторжения ариев, а потом — жестоких орд Чингисхана в тринадцатом веке и его последователя Тамерлана в веке четырнадцатом, а также Бабура и его сына Акбара — в шестнадцатом. Эти этнические волны создали на территории Индии мозаику самых разных этносов и кастовую систему.

Сметенные разными нашествиями, загнанные в горы на окраины их тогдашнего мира, изолированные от всех и вся, ведды стали бедными родственниками среди соседей. Может быть, именно их имел в виду Плиний, когда говорил о «зверолюдях» на Цейлоне? Может, то были ведды, когда Ибн Баттута упоминал об обезьянах с культурными навыками, побывав на острове в XIV веке?

Судите сами: говоря об обезьянах Цейлона, наш путешественник утверждает, что «обезьяны эти очень многочисленны в горах, они черного цвета и имеют длинный хвост, но те, кто относится к мужскому полу, носят бороды, как люди». Этот отрывок позволяет признать характерное животное цейлонской фауны — уандеру, или львинохвостую обезьяну, темноокрашенного макака, грива которого выглядит как борода. Но могут ли относиться к нему другие строки Ибн Баттуты? «Шейх Осман, его сын и другие люди рассказывали мне, что у этих обезьян есть вождь, которому они беспрекословно подчиняются. Он носит на голове корону из листьев и опирается на палку. Четверо обезьян с палками идут по правую и левую руку и, когда он садится, встают сзади него. Его жена и дети рассаживаются неподалеку. Другие обезьяны поодаль, кто-то преподносит банан или лимон. Один крестьянин мне рассказывал, что он видел четырех обезьян перед вождем, когда они били палками другую обезьяну, после того как вырвали ей шерсть».

Эта часть рассказа арабского путешественника не может относиться к уандеру. Если только это не сказка, она должна описывать людей. Ведды ли это? Маловероятно. Может быть, какие-то существа, более близкие к животным, которых упоминает Плиний?

В конце XIX века наступило просветление. Новые сведения пролили иной свет на басни античности. Стало очевидным, что ведды ни в коем случае не могли быть полулюдьми-полуживотными древних авторов.

В 1887 году английский путешественник Хьюго Невилл услышал от одного сингальского охотника странный рассказ о народе ниттаево, слухи о котором ходили еще со времен Плиния. Самому охотнику рассказал об этом его близкий друг, один из последних веддов области Леанама, что на юго-востоке Цейлона. Старый абориген узнал от своего родственника по имени Коралейа детали жизни ниттаево и их последних днях.

Ниттаево, как узнал Невилл, были карликовым народцем, населявшим горный район в труднодоступной области Леанама, в южной части страны веддов, протянувшейся от Багура, что на побережье, до предгорий Каттарагама, в глубине континента (по некоторым данным, ниттаево жили и в Тамманкадуве). Согласно легенде, это были человеческие существа в миниатюре — рост их был еще меньше, чем у пигмеев, — от 90 до 120 сантиметров, а у женщин, как обычно, еще меньше. То были пигмеи даже в глазах самих пигмеев!

Эти лилипуты ходили обычным способом, и хвостов у них не было. Что касается кожи, то тут сообщения разнятся: по некоторым данным, их ноги были покрыты шерстью, но другие приписывали им густую шубу из грубой шерсти почти на всем теле. А кто-то говорил, что они совсем голые и темноокрашенные (но это редкое свидетельство). Все упоминали коренастость и мощные руки, кисти были короткие, но увенчаны острыми когтями необычной длины.

Они не владели речью в нашем понимании этого слова, а общались с помощью некоего чириканья, которое понимали лишь отдельные ведды.

Если верить традиции, ниттаево жили небольшими группами, спали в пещерах или на платформах, сооруженных на деревьях и снабженных навесом из листьев и ветвей. Питались продуктами охоты — мясом белок, кабарги, черепах, крокодилов и ящериц. Своими острыми когтями они раздирали живот жертве и выедали внутренности — обычай, из-за которого ведды и питали к ниттаево брезгливость и неприязнь. И еще они не гнушались воровать у веддов мясо, которое те вывешивали для вяления на солнце.

Короче говоря, они все жили бок о бок и пребывали явно не в дружеских отношениях. Против луков и копий ниттаево были бессильны, но спасали их врожденная ловкость и хитрость — застав ведда спящим, они потрошили его, не давая опомниться. Более сильные ведды рано или поздно положили этому конец.

В конце XVIII века, как представляется, последние ниттаево были загнаны веддами Леанамы в пещеру. Ведды набросали у входа веток и развели огонь. Дым шел три дня. Запертые без воздуха ниттаево задохнулись.

Увы, точные сведения о том, что произошло тогда, затерялись в веках. Но тот, кто рассказывал историю Невиллу, получил информацию от современников ниттаево. Значит, событие могло иметь место около 1800 года.

Понятно, можно не принимать всерьез сообщение Хьюго Невилла, полученное из четвертых рук. Но, похоже, эта история все же не выдумана.

В начале нашего века, когда англичанин Фредерик Льюис обследовал область восточной Увы и район Панама Патту в секторе Леанамы, ему рассказывали, что история с последними ниттаево произошла пять поколений назад, и это совпадает с версией Невилла. Что касается деталей об образе жизни и обычаях ниттаево, они совпадают в целом с теми, что собраны путешественником.

Истории о ниттаево сохранились до наших дней в устных традициях веддов. Совсем недавно Вилфрид Мендес услышал нечто похожее из уст сингальского проводника, по происхождению ведда, по имени Дизак Хами.

Неудивительно, что легенды о них просочились в западные сочинения, ибо места, где они обитали, были стоянками древних судов, запасавшихся пресной водой.

Существование ниттаево, окутанное муаром тайны, необходимо обосновать. Этому вопросу посвятил много времени и сил известный шотландский антрополог Осман Хилл. Прежде всего, что означает само слово «ниттаево»? Хьюго Невилл ведет его от слова «нишада», имени, данного ариями-захватчиками нишадива, или нигадива, из которых ведды уже сделали слово «ниттаево». Отсюда следует, говорит О. Хилл, что сами ведды не являются ниттаево, исходя из факта, что их континентальные родственники включены в категории нишада…

Но не могли ли ниттаево быть негритос? Ведь последние ростом были на пять сантиметров ниже веддов и многие из них остались на примитивной стадии, более отсталой, чем ведды, не знали даже огня.

Именно обработкой этой версии занялся в 1933 году Р. Шпиттель. Он установил, что в Южной Индии по-прежнему существуют племена типа негритос. Среди них кадары гор Нилгири. Выяснилось также, что чистые негритос живут на Андаманских островах Могло статься, считает он, что Индия и Цейлон были завоеваны негритос, среди которых ниттаево оказались последними.

Для начала заметим, что Шпиттель, видимо, ошибается, приписывая кадаров (скорее всего, кадиров) к негритос. Они, несомненно, веддоидной расы, но находят и следы метисации между негритос и некоторыми племенами горных районов Индии, и на Цейлоне, у ведда Тамманкадувы.

Осман Хилл выступает против того, чтобы идентифицировать ниттаево с негритос. В самом деле, если вспомнить постоянную вражду между ними, трудно представить, что они — родственники, хотя, конечно, все бывает…

Более существенным аргументом является то, что физический облик негритос не соответствует традиционным описаниям ниттаево.

Но если они не примитивные люди, не являются ли они человекообразными обезьянами, самыми «образованными» из обезьян? Вспомним, когда Якоб Бонтиус впервые описал орангутана с Борнео и Суматры, он сообщил об этих существах, поросших шерстью, интересные фольклорные сведения.

«Яванцы утверждают, что они рождены от индийских женщин, которые якобы спят с обезьянами по причине повышенной чувственности». По-видимому, информация Плиния относилась и к антропоидам. Но к крупным ли обезьянам относились сведения по ниттаево?

По Невиллу, одно сообщение связывает ниттаево с орангу-таном Малайских островов. Но Хилл утверждает, что это попытка сравнения, а не идентификация. Как нетрудно убедиться по рисункам, орангутан слишком велик и тяжел, он абсолютный вегетарианец, ведет древесный образ жизни и одиночка, так что не подходит под сравнение с ниттаево.

Кстати, гиббон с некоторых позиций больше подходит для таких сравнений. Он более мелкий, самые рослые особи достигают 90 сантиметров стоя, что соответствует росту ниттаево. Он постоянно находится в скрюченном положении и передвигается по земле на задних лапах — удивительный случай среди обезьян. Кроме того, это стадное животное и еще не полный вегетарианец: кроме насекомых может поедать птичьи яйца.

Конечно, мы далеки от утверждения о том, что ниттаево были плотоядны и жестоки, но если отнести все это на счет вранья веддов (всегда ведь хочется представить своего врага кровожадным и страшным!), гигантский гиббон мог бы в крайнем случае, по Осману Хиллу, оказаться ниттаево… Но это должен быть еще не описанный вид, потому часто семанги всегда черные, бывают серыми и коричневыми, но не покрыты густым волосом, как ниттаево.

Отметим ради справедливости также, что эта идентификация плохо совпадает с тем, что мы знаем о географическом распространении гиббонов. Их встречают лишь к востоку от Ганга и к югу от Брахмапутры в Таиланде, Бирме и остальном Индокитае, а также на островах Суматра, Ява и Борнео. Наличие гиббонов на Цейлоне не доказано, но это не решающий аргумент.

Гипотеза, по которой ниттаево были не антропоиды, а обычные обезьяны без хвоста, не выдерживает критики. Конечно, в малайской зоологической области есть одна обезьяна, отвечающая этому требованию, — это короткохвостый носатый тон-котел Symphalongus klossi, описанный в 1903 году Миллером, а потом Хазеном и Классом в 1917-м. Но эта обезьяна обитает лишь на одном из островов Ментаваи к западу от Суматры, там, где открыли карликового гиббона. [21]

Хотели сделать из них и медведей. Эти, как говорят, встают на задние лапы, как и люди, и их ступни оставляют следы, похожие на человеческие. С другой стороны, волосяной покров ниттаево сравнивали с шерстью медведя-губача.

Но тут сходство и оканчивалось, ибо этот медведь очень редко встает на задние лапы, шерсть у него черная, и он питается исключительно растительной пищей — фруктами, медом, кореньями, а также насекомыми. Ведды хорошо знают его под именем «асмаил», и его истребляют из-за урона, который он наносит пасекам.

В то же время на востоке Цейлона ходят слухи о маленьком коричневом медведе под названием «раху валаха». В 1855 году Пушеран описал пойманного около Тринкомали медведя под названием Ursus inornatus, то есть «медведь неукрашенный», потому что у него не было белой подковы на груди, как у малайского. Покок сделал его подвидом губача, но все же речь шла скорее о подвиде малайского медведя. Уточним, что у последнего на груди должна быть отметина. Он часто встает на задние лапы, и шерсть у него относительно короткая, поэтому его нередко и принимают за человека. Но и он также коричневый, если не черный. Во всяком случае, вопрос о цейлонских медведях так до конца и не прояснен.

По Хиллу, возможно, что чириканье и щебетание, которые характерны для языка ниттаево, свойственны и медведям, которые сосут лапу в течение четверти часа кряду и испускают при этом странные звуки, похожие на бормотание и щебетание.

Так что и медведи могут являться причиной соответствующих сообщений.

И опять же, по Хиллу, самая вероятная гипотеза о ниттаево — та, что связывает их с человекообразными обезьянами.

Открытие останков питекантропов на Яве и синантропов, весьма с ними сходных, в Китае, доказывает, по мнению Хилла, что эти люди-обезьяны населяли когда-то большую часть Азии и на них охотились в Малайзии более сильные захватчики. Они могли достигнуть Цейлона, когда у острова был еще сухопутный мост с континентом, и могли просуществовать там до сравнительно недавнего времени. Очевидно, настоящие «люди-обезьяны», которые, согласно мнению некоторых ученых, были всего лишь гигантскими гиббонами, ведущими древесный образ жизни, на самом деле оказывались теми самыми ниттаево, о которых нам сообщают ведды.

И все-таки я плохо понимаю, почему доктор Хилл считает, что недостаточный рост — черта, приближающая ниттаево к питекантропам. Эти последние были роста, схожего с нашим. Это доказывают и размеры черепа, и длина бедренной кости. Но возможно так же, что питекантропы долго жили изолированно на Цейлоне и образовали там карликовую расу, как часто бывает в островных изолятах.

Увы, сегодня мы уже не в состоянии проверить гипотезу Хил-ла; помочь могут лишь систематические раскопки в районе Леанама.

Но если на Цейлоне о ниттаево говорят как об исчезнувшем народе, то в других уголках индо-малайского региона все еще ходят слухи о том, что волосатые карлики по-прежнему скрываются в труднодоступных местах.

Анри Мэтр, изучивший в начале века равнины Камбоджи, Таиланда и Лаоса, оставил для нас вот такое интересное сообщение: «Кроме двурогого носорога, который, вероятно, здесь обитает, представители племени ням-нунг описывают более специфическую фауну, можно сказать, легендарную. Я имею в виду диких людей. Уже не впервой я слышу легенды о странствующих племенах в горных лесах, обладателях хвоста, аналогичного обезьяньему. Совершенно неведомые на плато Дарлак, они известны во всем горном регионе вплоть до Аннамской горной гряды. По местным преданиям, дикие люди ням-нунг маленького роста — 1 метр 50 сантиметров, имеют гриву из волос и обладают курьезным свойством: не имеют сочленений на руках и ногах, которые стали как бы жесткими органами. Передняя часть предплечья, наоборот, снабжена мембраной, острой, как нож, которую эти существа используют как режущий инструмент, продираясь сквозь джунгли. Не в состоянии лазать по деревьям, лишенные коленей и локтей, они вынуждены спать, опираясь на ствол. Питаются они кореньями и строят укрытия, чтобы уберечься от диких зверей. Местные жители преследовали их и даже ели их мясо, и они стали чрезвычайно редкими. На их следы, похожие на человеческие, только мельче, люди натыкаются все реже и реже. Такое описание „дикарей“ почти одинаково у всех жителей, верящих в их существование, особенно в областях проживания ням-нунг в районе Аннамской гряды, но в центральном Дарлаке их уже не знают».

Две детали бросаются в глаза при описании «дикарей» ням-нунг: описание хвоста, похожее на то, что оставил Ктесий в рассказе о собакоголовых, и другая — странная анатомия предплечья. За исключением этих черт существа похожи на ниттаево.

Что касается хвоста, важно, что вьетнамцы приписывают его всем мои (это коллективное имя для всех диких племен гор Вьетнама и Лаоса). Эти мои образуют расу с таинственными чертами: средний рост — 157 сантиметров, окрас кожи красноватого цвета, похожий на загар европейцев, невыступающие скулы, но нос при этом достаточно прямой, бывают даже светлые волосы. Некоторые авторы сравнивают их со средиземноморской расой, тем более что по легенде они пришли из далеких земель на западе.

Можно ли говорить, что у диких ням-нунг действительно был хвост? Вряд ли. На мой взгляд, хвост в глазах людей — не что иное, как символ дикости, недаром он есть у черта. Но не странно ли, что истории о людях с хвостами циркулируют по всему индо-малайскому региону, там, где распространены два вида антропоидов, именно бесхвостые обезьяны гиббон и орангутан? Их наличие само по себе не опровергает ли веру, по которой отсутствие хвоста у двуногих является привилегией людей? Я думаю, что наличие гиббонов и орангутанов усиливает легенду о хвостатых людях. Если есть обезьяны без хвостов, причем человекообразные, почему бы не предположить, что низшие люди имеют хвосты? Такая идея подтверждается многими фактами.

По мнению многих исследователей, кинокефалы Ктесия не кто иной, как лхо-па, обитатели Бутана, которых индийцы называли «каллистриянцами» (люди с лицом собаки). Этот народ, в котором явно течет кровь европеоидов, вовсе не примитивен, но образ жизни этих изолированных от мира групп позволяет жителям называть их дикарями. Отсюда, как говорится, и хвост…

Анри Мэтр вспоминает, что когда члены Кембриджской экспедиции высадились в Кланге в 1899 году, их малайские друзья предупредили их, чтобы они опасались хвостатых батаков-людоедов [22] В свое время был широко распространен слух, что сиамцы, то есть таиландцы, — дикари с хвостами, но это была явная ложь. Не означает ли все это, что какой-то народ, гордый свой значимостью и желающий самоутвердиться, хочет принизить своих соседей и приписать им черты и обычаи дикарей? Греки делали это в отношении всех соседей, называя их «плохо говорящими на каком-либо языке».

Большинство путешественников древности приписывали хвосты диким племенам, которые им попадались, особенно на островах. Павсаний во II веке, уверенный в жестокости жителей — обитателей островов в океане, приписывал им «густую шерсть и длинный хвост». В XVIII веке таких слухов было больше всего. Джемелли Каррери писал, что «жители острова Лусон и некоторые негры имели хвосты, в 4—5 пальцев длины». Ян Стройте говорит о хвостатых людях к югу от острова Формоза, а миссионеры иезуитского ордена размещали их на острове Миндоро недалеко от Манилы.

Швед Кепинг считал, что Никобарские острова — последнее убежище «хвостатиков». И наконец, когда Тернер посетил Тибет, ему там тоже говорили о хвостатых мужчинах-горцах: «Эти хвосты стеснительны для них, ибо они не могут садиться, не вырыв в земле ямку, чтобы расположить в ней свой хвост». Самое удивительное, что такие небылицы ходили об обитателях не только далеких островов и недосягаемых вершин, но и сравнительно близких мест. В 1752 году миссионер Хосе Рибейро писал о южноамериканском краснокожем племени под названием «месайя», у представителей которого имеется хвост толщиной в палец и длиной с ладонь, покрытый гладкой шерстью.

В 1802 году французский врач Луи Франк сообщал из Африки, что в караванах невольников распознавали людоедов с хвостами, и геллади, работорговцы, считали за лучшее избавляться от них. Работорговцы из мусульманских стран приписывали эту особенность племенам ньям-ньям из Центральной Африки. В Азии китайцы упорно верили в наличие хвостатых людей. Да что Азия и Африка! В самой Европе до конца XVII века испанцы считали, что у евреев, англичан Девоншира и Корнуэлла, у беарнцев во Франции, у каготов, живущих у подножия Пиренеев, тоже есть хвост.

Многие примитивные племена, у которых в тотеме были животные, обладающие хвостом, привязывали вокруг бедер хвост колобуса, и конец его свободно свисал сзади. Муруты и Борнео делают то же самое с хвостом обезьяны.

Каждый дикарь найдет еще большего дикаря, чем он сам. Вот почему поддерживается вера в хвостатых людей в остальных племенах Малайзии, особенно у сакаи, родственников цейлонских веддов. В одной из своих книг английские антропологи Скит и Блэгден пишут: «Слухи об „оранг экор“, „людях с хвостом“, живущих в Малайзии, появляются и в других уголках полуострова. Говорят, они походят на людей, и их не считают опасными, но с людьми они не хотят иметь дела и исчезают в лесу, который их проглатывает. Они носят лишь повязку вокруг бедер, из-под которой сзади виден хвост. Есть он и у мужчин, и у женщин, и никто не видел их детей».

Что можно к этому добавить? Что в Малайзии есть существа, более примитивные, чем сакаи? Думается, на эту тему уже и так много всего сказано. Более интересна другая легенда сакаи, где упоминаются волосатые карлики — ханту-сакаи (черти-сакаи), прячущиеся в дебрях, где их встречают, но редко. Они очень робкие, но обладают таким тонким нюхом, что распознают по запаху приближающегося человека, на большом расстоянии.

Следующие сведения об их обычаях и облике позволяют отнести их к цейлонским ниттаево.

«Эти сакаи-демоны, — продолжают двое британских антропологов. — имеют острые, в форме лезвия предплечья, которыми они пользуются, чтобы рубить ветки. Чтобы срезать высокую ветку, они залезают по стволу и садятся на ветку, и рубят ее острым краем плеча. Падая на землю вместе с веткой, они никогда не ушибаются».

Здесь мы снова натыкаемся на ту же самую деталь — острые предплечья. Что же это такое? Или просто речь идет о длинных лапах местных антропоидов-гиббонов, которыми они работают как серпами? Или же эти «предплечья» — просто режущие приспособления, которыми аборигенные племена рубят джунгли? И та и другая версии полностью отрицают участие непосредственно туловища.

Что касается диких людей ням-нунг, трудно защищать первую версию, когда говорят о невозможности для этих существ лазать по деревьям. Ведь гиббоны из всех обезьян, пожалуй, лучше всех приспособлены к древесной жизни: летают с ветки на ветку с легкостью птиц, а на землю спускаются только попить. Однако та жесткость, которую мои приписывают этим существам, что касается суставов, говорит в пользу этой первой гипотезы: если рассматривать предплечья гиббона как некое подобие серпа, рука не будет гнуться!

На самом деле, представляется вероятным, что путаница между антропоидами и человеческими существами вызывает сомнения в обозначении «дикие люди» у ням-нунг с таким же у ханту-сакаи, у которых единственная рука снабжена режущей костью. Вот что пишут по этому поводу Скит и Блэкден: «Все это совпадает с легендами малайцев об орангутане или мавасе, которого иногда называют ханту-мавас. Бегби говорит о ханту-мавасы. Их часто изображают как гиббонов с большими руками. Но вместо того чтобы иметь кость на внутренней стороне руки, у них есть кусок железного клинка, которым они рубят лес».

Вот мы и полностью запутались. На самом деле мава, мавас или маве — имя собственное, которое на Суматре дают орангутану.

Название «орангутан» используется малайцами, чтобы обозначить людей типа негритос на Малакке или же для малоизвестных обезьян. Слово «мава» может быть применено и к людям, но за пределами Малайзии, где нет орангутанов. Может ли быть такое? К тому же на Малакке есть гиббон вида Hylobates lar, с лапами, покрытыми белой шерстью, которые спокойно можно принять за металлические лезвия.

Уточним, что слово «бенуа» означает «земля», а «оранг бенуа» — «люди земли», настоящие аборигены. «Ханту-бенуа» означает существо более-менее мифическое, которое первыми поселились на полуострове. Относятся ли они к сакаи или семангам? Не идет ли речь о более примитивных, чем они, существах?

Чтобы внести хоть немного порядка в эту абракадабру, нужно усвоить вот какую истину: обозначения типа орангутан, оранг бенуа или ханту имеют относительную ценность, это ведь не собственные имена. Ибо, как мы уже говорили, каждый дикарь находит более дикого, чем он сам.

Представьте на момент, что предполагаемый исследователь с Марса только что высадился на планету и дал свои названия вместо привычных нам, скажем, «дикарей», «западных», «свободных» и т.д. — получится невероятный компот. Наши этнографы мало чем отличаются от такого марсианина, да они и не могут иначе. Есть только два способа назвать народ: или ему дают имя, которое он сам себе дал, или это имя, данное ему соседями. В первом случае слово это означает, без сомнения, «человек» на диалекте этого народа. Во втором варьирует. И возникает путаница.

Чтобы что-то прояснить, надо вспомнить, что у разных народов разные представления о человечности и гуманности, не то, что у христиан XX века. Все это, повторяю, объясняет антропологическую мешанину в индо-малайском регионе, где буквально смешались в кучу и люди, и звери. Из этих многочисленных волн выделились реликты, которые укрылись в труднодоступных местах.

В миоцене гиббоны жили даже в Европе (Ploipithecus), в плиоцене были распространены только до Египта (Prohylobates), a сейчас только в Азии, к востоку от Ганга и на островах. До плейстоцена орангутаны жили в Китае. Сегодня они остались только на Борнео и Суматре.

За ними пришли похожие питекантропы, только без волос, потом — негритос, за ними — ведды. Всех этих пигмеев и карликов нещадно истребляли, уничтожали те, кто шел следом, — более рослые, сильные и вооруженные. Но наследование могущества еще не означало родства, как в монархиях Европы.

Нельзя считать, что на протяжении истории шла поэтапная гуманизация и каждая волна приносила прогресс в области психики. Без сомнения, были падения и взлеты. Самые сильные не всегда оказывались лучшими.

Можно допустить, что племя воинственных обезьян типа бабуинов захватило территории более слабых и робких племен, живущих изолированными семьями. Но все-таки это не могло длиться вечно, и в итоге победа была все же за большим мозгом и умом…

В целом проблема выглядит так. Из всех сообществ нас более всего волнуют ниттаево на Цейлоне, дикари Индокитая и аборигены-демоны Малайзии. Эти волосатые карлики предшествовали веддам и негритос, за которыми, в свою очередь, последовали люди обычного роста. Многие известные характеристики не позволяют отождествлять их даже с высшими обезьянами, населявшими регион до первых людей.

Но можно ли связывать их с питекантропами? Несомненно, у них было много черт, которые ставят их на полпути от антропоидов к человеку, но рост не позволяет связывать их с питекантропом Явы и синантропом, чей рост приближается к нашему. Более того, голландец ван Кенигсвальд нашел на Яве в 1939—1941 годах остатки черепа человека-обезьяны более высокого роста. Она была просто гигантом — от 2,5 до 3 метров ростом. Мы увидим в следующей главе, что существовали обезьяны куда более рослые…

Значит, внутри группы питекантропов были значительные различия в росте. Тем более удивительно, что находят и карликовых питекантропов — маленьких африканских австралопитеков.

Если ниттаево и их собратья по Индокитаю и Малайзии — действительно промежуточные существа между человеком и антропоидом, их можно связать с карликовым питекантропом.

Вспомним о событиях, происшедших в начале 50-х годов в Малайзии. Это случилось накануне Рождества в 1953 году на плантации гевеи в Роллаке, на юге провинции Перак. Молодая китаянка делала надрезы на каучуковом дереве. Неожиданно кто-то сзади положил ей руку на голое плечо, она вздрогнула, обернулась, и то, что увидела, повергло ее в ужас. Сзади стояла женщина, если можно было так называть это волосатое существо, скорее обезьяна. Длинные волосы ниспадали до бедер, контрастируя с белой кожей. Шерсть имелась на руках и груди, на лице виднелись густые брови. Были даже усы. Вместо одежды — желтая набедренная повязка.

Несомненно, она пришла с мирными намерениями. Ее сопровождали двое мужчин, тоже покрытых шерстью, державшиеся в отдалении, чтобы не напугать девушку.

Похожая на обезьяну женщина изобразила некое подобие улыбки, обнажив довольно внушительные клыки и издав каркающий звук. Китаянка истошно закричала и бросилась со всех ног домой.

Нет, то было не привидение. Один индиец, который тоже видел странное трио, повторил слово в слово описания китаянки, утверждая, что существо было достаточно рослое и усы у мужчин опускались чуть ли не до пояса.

Начальник плантации, до которого дошли слухи о пришельцах, заявил в полицейское управление Куала-Лумпура. Якобы его рабочих терроризируют, и они не могут работать. Две малайские патрульные группы выехали на место. Во время поисков полицейскому капралу удалось увидеть троих неизвестных на берегу реки, но он побоялся стрелять в них, думая, что это могут быть обычные люди, из сакаи. Они бросились в воду у него на глазах и скрылись в лесу на том берегу.

За эти дни их видела добрая дюжина людей. Трое из них дают сходные показания — рост около метра восьмидесяти, хорошо сложенные, покрытые шерстью существа. Их пытались сравнить с обезьянами, но они выглядели настолько по-человечески, что начальник полиции отдал приказ «взять живыми»!

А научные круги предпочитали по этому поводу отмалчиваться, один лишь М.Т. Сейвекинг, директор управления музеев Малайзии, высказался за отправку научной экспедиции в этот район, но на том все и закончилось.

Сейвекинг говорит, что они носят некое подобие повязки на бедрах и бегают по-человечески, не помогая себе при этом руками, как антропоиды. «Это несомненно человеческие существа, — говорит ученый. — Длинные клыки, видные даже из закрытого рта, доказывают, что это потомки древнейших обитателей Малайзии».

Заметим, что ни у сакаи, ни у семангов, ни у веддов из расы негритос, представляющих примитивные группы населения Малакки, тело не покрыто шерстью. Если у сакаи волосы и длинные, то тело сравнительно голое и никак не белое, а темное. Кроме того, сакаи не превышают роста 155 сантиметров. Ну и к какому же племени они принадлежат? Не к питекантропам ли?

Известно, что у человеческих существ клыки не выступают за ряд зубов — это черта, отличающая обезьян от человека. У питекантропов они выступают, но незначительно. Но свидетели могли преувеличить, ведь у страха глаза велики. Кроме того, клыки они могли затачивать, как это делают семанги…

Сейвекинг предполагает, что у них уже был контакт с человеком, ибо они боятся огнестрельного оружия. Он вспоминает, что аналогичная встреча имела место в середине 30-х годов в штатах Калантан и Перак. Конечно, здесь нужны новые достоверные подтверждения.

Глава 2. ЧЕЛОВЕКООБЕЗЬЯНА С ОСТРОВА СУМАТРА

Если до наших дней сохранились представители фауны самых отдаленных геологических эпох, ничто не мешает предположить, что в один прекрасный день мы можем столкнуться в каком-нибудь глухом лесу с настоящим питекантропом. По правде говоря, встреча с существом, возраст которого в геологическом смысле равен миллиону лет, должна меньше поражать воображение, чем знакомство с пустынным скорпионом, возраст которого исчисляется четырьмястами миллионами лет.

Разумеется, подобная встреча возможна не в Булонском лесу и даже не в девственных лесах Позеры. Зато она не исключена в глухих уголках Малайзии, на родине человекообезьян. Действительно, если остров Ява, где были найдены останки знаменитого питекантропа, уже достаточно хорошо изучен, то этого нельзя сказать о полуострове Малакка и соседних островах Суматра и Борнео, горные леса и болота которых практически недоступны. Нам известно, кроме того, что в Китае обнаружен другой предок человека, очень похожий на яванского питекантропа, — синантроп. Все говорит в пользу того, что человек-обезьяна переселился на Зондские острова с Азиатского континента; та же участь постигла и остальную китайско-малайскую фауну. Оказавшись на Суматре, по пути на Яву, питекантроп, несомненно, прожил здесь не одно тысячелетие. Но уцелел ли он в борьбе за существование до наших дней?

Вполне возможно. Например, до недавнего времени велись споры, живет ли на Суматре носорог. А ведь это животное, весящее полторы тонны, не таково, чтобы легко могло укрыться в чаще от глаза наблюдателя.

В одной из работ, посвященных животным, сегодняшнее существование которых еще не доказано наукой, знаменитый американский популяризатор зоологии Вилли Лей пишет, что туземцы с острова Суматра встречали здесь не только обычного для их краев небольшого двурогого носорога (Dilerorhinus Sumatranensis), но и другого, однорогого его собрата.

Это животное было известно на острове под именем badak tanggiling. Голландский профессиональный охотник Г. К. Хацевинкель доказывал, что ему довелось убить восьмерых бадаков, чему мало кто верил, так как речь шла о довольно редком звере.

Но охотник не унимался и сумел представить доктору Важелеру, голландскому натуралисту, живущему на Яве, несколько фотографий своих охотничьих трофеев. Вдвоем они даже стали обсуждать возможность поимки живьем одного из носорогов.

Доктор Важелер, не знавший до того о существовании животного, опубликовал в 1927 году статью о нем, приводя в качестве доказательства фотографии охотника. В статье определенно говорилось, что на Суматре, помимо небольшого двурогого носорога, обитает носорог почти трехметровой длины, самцы которого имеют всего один рог, а самки его не имеют.

Воодушевившийся натуралист уже договаривался о поставке редкого зверя в некоторые зоопарки. «Но однорогий носорог так и не прибыл к ним, — писал в 1948 году Вилли Лей, — таинственный badak tanggiling до наших дней остался призраком, но он посетил, впрочем, ряд наших энциклопедий. Многие надеются, что он будет обнаружен со дня на день».

Знакомясь с материалами доктора Важелера, я был удивлен, что автор, как и его комментатор, долго не мог поверить в присутствие на острове однорогого носорога. Поскольку этот самый носорог мог, совершенно очевидно, быть обыкновенным зондским носорогом (Rhinoceros sondaicus), которого иногда называют яванским. Ареал этого животного охватывает территорию вплоть до Бенгалии. В начале нашего века английский натуралист Ф. Селоус писал о нем: «Его можно встретить в Сиккиме и Ассаме, он попадался исследователям на Бирме и на Малаккском полуострове, на Яве, Борнео и Суматре».

Лично мне факт существования на Суматре зондского однорогого носорога казался неопровержимым, так как я своими глазами видел в Бельгийском королевском институте естественных наук чучело молодого животного, кожа которого в виде отдельных кусков была подарена музею в 1875 году М. Сейвекинг.

Доклад доктора Важелера я отыскал в немецком журнале «Umschau». В нем он писал, помимо прочего, что rhimba, то есть суматранские джунгли, занимают необъятные просторы на юге и западе острова; до сих пор они практически недоступны и необитаемы. Там-то и может скрываться, по мнению натуралиста, чешуйчатый носорог badak tanggiling, о котором рассказывают местные жители с юга острова.

«Мы часто беседовали о гигантском носороге с Хацевинкелем, — сообщает доктор Важелер. — Обсуждали планы, которые позволили бы нам поймать его. Первое время вопрос о числе рогов животного не всплывал, но однажды выяснилось, что Хацевинкель считает носорога однорогим; я же был твердо убежден в его двурогости.

Ссылаясь на свои теоретические познания, я объяснил своему слушателю, что на Суматре неоткуда взяться однорогим носорогам. На что он ответил мне, что все восемь убитых им носорогов были однорогими. А затем показал мне фотографии их, где у самок вообще отсутствовал рог.

Длина туловища взрослых животных превышала три метра, что в полтора раза больше длины обычных суматранских носорогов. Их кожа была необычным образом покрыта складками и лишена ворса. На фотографиях животных можно было принять за яванских носорогов, но они были значительно длиннее.

На фотографиях было хорошо заметно, что кожа зверей покрыта легко отделяемыми чешуйками (которых нет на теле яванского носорога). Эти чешуйки легли в основу имени, данного этому виду носорогов местными жителями, что означает «чешуйчатый зверь». Кроме того, на фотографиях отчетливо виделся ряд нижних резцов, так же хорошо развитых, как у гиппопотамов».

Статья доктора Важелера нуждается в нескольких уточнениях. Прежде всего, чешуйчатое покрытие кожи у бадака распространяется и на зондских носорогов. Его тело действительно покрыто мелкими чешуйками, как правило, вытянутой формы, похожими на сосновые шишки. Невилл по этому поводу замечал, что они могут, будучи омертвевшими, свободно отшелушиваться от кожи.

Я, честно говоря, не могу понять, почему Важелер писал о зондском (или яванском) носороге как о животном, на коже которого нет роговых чешуек, и что складчатостью и отсутствием волос она напоминает кожу африканского носорога. Отсутствие волос на коже зондского носорога отличает его от суматранского двурогого, тело которого покрыто темной длинной шерстью. Но складчатость его кожи не такая, как у африканского, кожа которого сухая и морщинистая, подобно слоновьей.

Как я уже отметил выше, кожа яванского носорога покрыта мелкими чешуйками, но ее можно считать совсем гладкой по сравнению с кожей третьего азиатского носорога: крупного однорогого индийского носорога (Rhinoceros unicornis), которого отличают, помимо прочего, крупные складки кожи и щито-подобное покрытие, а также наличие крупных роговых чешуек.

Скорее всего, доктор Важелер, хотя он и жил какое-то время на Яве, видел лишь издалека — если вообще видел — разновидность носорога, называемую им «яванской». Надо сказать, что мы говорим о животных, численность которых благодаря систематическому истреблению исчисляется десятками особей. Рог носорога издавна считается противоядием от всех ядов, он продается китайскими аптекарями в качестве средства от импотенции. Не говоря о том, что сама кожа животного чрезвычайно дорога. Зондский носорог наиболее сильно пострадал от истребления. Он полностью исчез с Борнео, а к 1937 году во всей Малайзии оставалось всего семьдесят животных. Война, японская оккупация и индонезийская революция способствовали исчезновению толстокожих с Явы. В наши дни существует только один фактор, который препятствует полному истреблению этих редких животных: страх перед тиграми мешает охотникам чувствовать себя в джунглях как дома.

Согласно утверждению доктора Важелера, самки зондского носорога не имеют рога, но это не соответствует действительности.

Наконец, чтобы разрешить вопрос о ярко выраженных нижних резцах животного с фотографий Хацевинкеля, мне пришлось осмотреть черепа четырех зондских носорогов, вывезенных с Явы и Борнео. Я не нашел столь крупных резцов, но это можно объяснить тем, что у молодых особей они еще недостаточно выросли, а у взрослых укорочены износом. Во всяком случае, остатки рассматриваемых мной зубов выглядели довольно внушительно.

Да и на фотографиях, сопровождавших доклад доктора Важелера, внешность животных сильно напоминает зондских носорогов.

Оказывается, существование на Суматре зондского носорога не допускали кроме Важелера и другие натуралисты.

«До нынешнего дня, — писал в 1928 году Л.Ф. Бофорт из Амстердамского зоологического музея, — определение ареала зондского носорога вызывало ряд трудностей. С одной стороны, они встречались на Яве, но их никогда не замечали на Суматре и Борнео. Сегодня считается, что этот вид носорогов когда-то жил на Суматре, но исчез по непонятным причинам.

Несмотря на то, что неоднократно поступали свидетельства существования на Суматре Rhinoceros sondaicus в настоящее время, ни одно из них не было подтверждено документально. Леем среди других было упомянуто, что скелет этого вида находится в Британском музее и что он был подарен музею М. Франком как R. sumatranus, доставленный с Суматры, но сам поставщик не был уверен ни в точном названии носорога, ни в месте его отлова».

Сэр Томас Стамфорд Раффл (1781—1826), знаменитый английский администратор, основавший Сингапур, в течение пяти лет был помощником губернатора в Форт-Мальборо на Суматре, где ему удалось собрать богатую коллекцию представителей местной флоры и фауны, которую он впоследствии передал Лондонскому зоологическому обществу. Правда, он участвовал в завоевании Явы, которая тоже принадлежала французам, и в коллекцию, следовательно, попали не только суматранские экземпляры. Поэтому, к сожалению, нельзя точно судить об их происхождении. Тем не менее в воспоминаниях сэра Томаса, опубликованных его вдовой, можно прочесть следующие строки:

«В лесах Суматры живет другое животное, которое я не встречал в книгах; размерами и внешним видом оно походит на носорога, но несет всего один рог. Это животное можно отличить от носорога по узкому беловатому поясу, который идет поперек туловища».

Он уточняет, что у местных жителей этот зверь зовется teuxon. На что Бофорт отвечал: «Совершенно очевидно, что животное, описанное Раффлом, является тапиром (Tapirus indicus). Что касается рога, то, по всей вероятности, до него дошли слухи о яванском носороге, и он решил, что речь идет о том же животном».

Кстати, в 1772 году англичанин Валфелдт совершил ту же ошибку, упомянув о двуцветном носороге в описании Суматры. Он привел даже рисунок, на котором можно без труда узнать белоспинного тапира, не известного в ту пору ученым.

Дело в том, что факт существования на Востоке тапира — типично американского зверя — казался первооткрывателям настолько невероятным, что они принимали попадающегося им на глаза тапира за носорога некрупных размеров. В завершение приведу еще цитату из Бофорта: «Не так давно в Амстердамский зоологический музей попал совершенно целый скелет самки зондского носорога, убитой неким Кретом в 250 километрах юго-восточнее Палембанга на Суматре. Я не нашел в скелете ни одного отличия от яванского экземпляра. Резцы нижнего ряда нисколько не длиннее».

К тексту прилагается перечень точных измерений. Если бы нашим авторам посчастливилось раньше ознакомиться с экземпляром, попавшим в Амстердамский музей в 1875 году, который, по-видимому, происходил из интересующих нас мест, запутанная история прояснилась бы намного раньше. Что лишний раз доказывает, что исследование экспонатов музеев часто приносит лучшие результаты, чем покорение непроходимых джунглей.

После того как мы убедились, что на острове может легко укрываться от глаз такое крупное животное, как носорог, давайте предположим, что в суматранских джунглях нашел приют неизвестный вид обезьян, а именно человекообезьяна.

По крайней мере, такое предположение подтверждают рассказы местных жителей. Примечательно, что эти рассказы передавались из уст в уста задолго до палеонтологической находки Эжена Дюбуа в 1891 году, задолго до того, как Дарвин высказался об их существовании в книге «Происхождение видов».

Если Дарвин, не желая ранить религиозные чувства соотечественников, не стал напрямую развивать историю появления человека согласно своему учению эволюционного развития, то его немецкий коллега Эрнст Геккель немедленно применил его метод, чтобы объяснить происхождение человека. Он хладнокровно выставил на всеобщее обозрение «генеалогическое древо», изображающее все этапы становления человека и его обособления из мира животных. Наделенный богатым воображением и будучи неплохим художником, он поместил в галерее наших предков, среди промежуточных представителей, весьма живописных типов. Одного из них, находящегося, по его мнению, на полпути между человеком и обезьяной, Геккель окрестил питекантропом, наделив его приблизительно поровну чертами человека и обезьяны.

Это мифическое существо настолько прочно засело в головах дарвинистов и геккелистов, что на шестидесятилетие Геккеля ему была подарена картина, изображающая пасущуюся семью питекантропов. На картине, принадлежащей кисти Габриэля Макса, были представлены самец и самка, держащая на руках новорожденного. Они казались людьми из-за длинных развевающихся волос, прямой осанки и голой кожи и обезьянами из-за низкого лба, высоких надбровных дуг и вытянутой нижней части лица.

Ко времени создания картины в 1894 году западный ученый мир еще не знал о замечательной находке останков человекообезьяны на Яве.

Горячий поклонник Геккеля, молодой голландский врач Эжен Дюбуа отправился с колониальной армией в Нидерландскую Индию [23] в надежде раскопать на Зондских островах, родине гиббонов, останки человекообезьяны. Не утверждал ли его учитель, что гиббоны являются ближайшими родственниками человека?

На Яве, а точнее, в области Тринила на берегу речки Соло, он и извлек из вулканического туфа, относящегося к плиоцену, фрагмент черепной коробки с выпуклыми надбровными дугами и пологим лбом, которая вмещала в себя объем мозга больший, чем у современных антропоидных обезьян, и меньший, чем у человека. Вместе с куском черепа ему попались два коренных зуба и бедренная кость, свидетельствующая о прямохождении ее обладателя.

Основываясь на этих скромных, но бесценных для науки образцах, доктор Дюбуа провозгласил в 1894 году, что он нашел остатки «недостающего звена», промежуточной ступени, которую предсказала дарвиновская теория. Находка вызвала всплеск энтузиазма среди сторонников эволюционного учения. Во время Международной выставки 1900 года публика могла встретить среди множества экспонатов изготовленного из папье-маше реконструированного питекантропа.

Находка Эжена Дюбуа подверглась суровой критике многих ученых, некоторые из них выдвигали, впрочем, довольно обоснованные аргументы. Но охота критиковать пропала, когда благодаря систематическим изысканиям, проведенным в 1936—1939 годах, голландскому палеонтологу Ральфу фон Кенигсвальду удалось найти еще три черепа питекантропа. Пекинская находка более полных останков человекообезьяны, очень схожей с питекантропом (ее можно было бы назвать не синантропом, а Pithecanthropus pekinensis), значительно расширила наши знания об этих необычных существах. Действительно ли это предки человека?

Вряд ли эта точка зрения верна. Большинство антропологов относят питекантропов к ветви, отделившейся в конце третичного периода от человеческой линии. Но некоторые — а вместе с ними и сам Дюбуа — считают их гигантскими гиббонами, отказавшимися от древесного образа жизни.

Для нас сейчас важен сам факт существования промежуточного звена — некой человекообезьяны. Ведь мы начали разговор с того, что жителям Суматры она встречалась до самого недавнего времени.

С незапамятных времен по Суматре бродят слухи о том, что на юге острова живет двуногое существо, похожее на человека, но у которого также много признаков обезьяны. Первым донес до ученого мира это упоминание Марко Поло. Он писал: «Пусть вам будет известно также, что в этом королевстве Ламбри (имеется в виду провинция Джамби) встречаются люди с длинными хвостами, но без шерсти. Эти люди живут в горах, нравов они диких…»

Марсден, комментатор английского издания трудов Марко Поло (1818), считал, что речь идет о двух обособленных народах, живущих в глуши Суматры и прекративших всякую связь с другим населением острова. Этих аборигенов называли на острове orang kubu и orang gugu. Первые довольно многочисленны, писал комментатор, они занимают районы между Палембангом и Джамби. У них наличествует языковое общение, в пищу идет все подряд: олени, слоны, носороги, собаки, змеи и обезьяны. Существа гугу встречаются реже. Они покрыты шерстью и в целом мало отличаются от рыжих антропоидов, которых мы называем орангутанами.

Чтобы читатель лишний раз не ломал голову, уточним, что оранги кубу, о которых писал Марсден, и поныне живут на Суматре (по новой орфографии их имя пишется koeboe). Это племя аборигенов, которое заселило горные леса на юго-западе острова, то есть там, куда и поместил их в своем комментарии Марсден.

Что касается орангов гугу, то на первый взгляд их можно отнести непосредственно к орангутанам, так как жители Явы, по словам Бонтиуса, считают, что эти рыжие обезьяны умеют разговаривать, но скрывают это, чтобы их не заставляли работать.

Но одна вещь совершенно очевидна: ни те, ни другие не имеют хвоста. Правда, мы знаем сегодня, что этот орган сам по себе не служит признаком дикости. Но думается, что Марко Поло не пришлось лично встречать антропоидных существ с длинными хвостами.

Более свежие упоминания о хвостатых суматранских людях также порождены слухами; они касаются небольших похожих на человека существ, покрытых шерстью, но передвигающихся на двух ногах. Как это напоминает таинственных цейлонских ниттаево!

Голландские колонисты называют их либо оранг пендек (короткий человек), либо оранг летио (бормочущий человек). Но эти имена употребляются только на севере провинции Бенкулен и на юге Палембанга. В Равасе их называют атоэ пандах или атоэ римбо, на севере Палембанга — седапа, вдоль берегов Батанги Хари, Тамбези и Джамби — ияоэ, на юге Бенкулена — седабо или гоэгоэ. Последнее имя, очевидно, и упоминает Марсден в начале прошлого века.

Что же это за таинственные существа? Сначала выясним, что рассказывают о них аборигены.

Последние убеждены, что гугу не относятся ни к тому, ни к другому виду гиббонов (а их на острове водится три вида: белорукий гиббон (Hylobates lar albimanus), чернорукий или быстрый гиббон (Hylobates agilis) и сиаманг (Symphalangus syndactyels). Их также не считают орангутанами.

Оба имени — орангутан и оранг пендек — можно принять за разные варианты одного и того же названия. Кроме того, в трудах по естественной истории можно часто встретить упоминание о том, что аборигены Суматры верят в существование на их острове нескольких видов орангутанов. Для справки сообщаем, что слово «оранг» означает «человек» и применяется ко всем существам, более-менее похожим на человека.

Например, имя оранг мадайи должно переводиться как «малайский человек», а оранг пендек — «маленький человек». Имя же орангутан означает «лесной человек» (западные ученые часто употребляли неправильное название, которое означало «человек-должник»). Малайцы называют оранг бланда знаменитого носача (Nasalis larvatus), самцы которого обладают огромным висящим носом. У них, однако, это имя означает «голландский человек», так как носы самих малайцев короче, чем у европейцев.

Доктор Шеню в «Энциклопедии естественной истории» (1885) явно заблуждается, утверждая, что «малайцы с восточной части Суматры называют орангутанов маве, тогда как в Индрапуре и Бенкулене они известны под именами оранг певда или пандекх».

В другой же части труда Шеню. справедливо замечает, что территории обитания орангутанов приближены к низинным, заболоченным областям, покрытым сумрачными лесами. Другими словами, эти обезьяны никогда не забредают в горные леса, простирающиеся на Суматре в восточной и северной ее частях.

Книга доктора Шеню, очевидно, основывается в некоторой степени на фундаментальном произведении Мюллета и Шлегеля о природе «Нидерландской Индии», опубликованном в 1839— 1844 годах.

Эти авторы также считали, что имя пендек принадлежит орангутанам, встречающимся изредка в южной части Суматры.

Как видим, ученых не слишком интересовали загадочные оранги — вплоть до появления дарвиновского учения и сенсационных находок Эжена Дюбуа.

Согласно отрывочным сведениям это существо со злым нравом, нечленораздельной речью и ростом от 80 сантиметров до полутора метров. Цвет кожи его коричнево-розовый, все тело покрыто короткой шерстью, от темно-коричневой до черной окраски. Другие источники приписывают ему густую черную гриву, опускающуюся на спину. О хвосте никто не упоминал.

Руки его не такие длинные, как у других антропоидов, он не лазает по деревьям, но по земле ходит странным образом: ступни развернуты так, что пятка оказывается впереди!

Образ жизни «бормочущего человечка», впрочем, не отличается чем-то особенным: он бродит в поисках молодых побегов, речных моллюсков, змей и червей, которых находит под камнями и поваленными стволами деревьев, переворачивая их с исполинской силой. Самой лакомой пищей пендека считаются фрукты. По этой, должно быть, причине он совершает временами набеги на банановые плантации и поля сахарного тростника, а также на фруктовые сады местных жителей.

Этот зверь с человеческим лицом известен по всему югу Суматры, особенно в Палембанге и Бенкулу: считают, что логово его находится в зарослях хребта Барисан или в районе вулкана Каба.

Легенды об оранге гугу, или пендеке, достигли ушей западных переселенцев еще в начале прошлого столетия, всерьез же его поисками голландские колонисты занялись только век спустя, в начале нынешнего века.

В 1917 году упоминание о нем впервые появилось в голландском научном журнале, посвященном животному миру тропиков. В статье голландского натуралиста доктора Якобсона рассказывалось о том, как двое местных жителей, собирающих в джунглях образцы для него, натолкнулись на редкое существо, которое на местном наречии называется оранг пендек. Лагерь ученого располагался в лесу у подножия вулкана Каба, недалеко от плантации Собана-Аяма. 10 июля 1916 года в лагерь прибежали его подручные и заявили, что неподалеку они заметили оранга пендека, который искал насекомых в сухой листве. Животное было покрыто черной шерстью и во всем соответствовало традиционному описанию пендека. Когда оно заметило наблюдавших, бросилось бежать на задних лапах.

Голландский натуралист был убежден, что его люди видели не орангутана, так как последний спасается в густой кроне, а не бегом по земле. Кроме того, несколько позже доктор Якобсон встретил недалеко от пика Керинчи отпечаток ступни, который его проводник приписал орангу пендеку. Отпечаток действительно не походил на следы орангутана: он был похож на след человека маленького роста, только был шире человеческой ступни.

Автор сделал вывод, что на Суматре обитает незнакомый до сих пор науке вид антропоидов. В этом нет ничего удивительного, пишет ученый, так как на малоисследованном острове совсем недавно были обнаружены многие неведомые животные.

Через некоторое время коллекцию сведений о таинственном оранге пендеке пополнил другой колонист, Л.К. Вестенек. Вот его рассказ о событии 1910 года: «Подросток-абориген, состоявший на службе у Ван X., отправился в сопровождении нескольких кули через лес недалеко от Барисана. Внезапно он заметил на расстоянии около 15 метров от себя крупное приземистое животное, которое бежало ему наперерез на задних лапах. Оно было покрыто шерстью, но это не был орангутан. Его лицо не походило также на лицо обычного человека. Существо передвигалось бесшумно. Увидев людей, оно скрылось в чаще. Пораженный увиденным, подросток застыл на месте, а его спутники бросились в обратную сторону. Вернувшись на ферму, мальчик описал встречу; таким образом его рассказ и дошел до меня».

Вестенек приводит также рассказ Оостингха, управляющего кофейной плантацией в Датаране.

«В конце июня 1917 года я заблудился в девственном лесу, окружающем вулкан Каба. Около двух часов дня я заметил впереди себя на расстоянии каких-нибудь 10 метров сидящее на земле существо. Оно напоминало человека, который разводит огонь. Я очень обрадовался, что встретил кого-то, кто сможет указать мне дорогу в Датаран, но прежде чем я успел окликнуть незнакомца, мне в глаза бросился его необычный вид, заставивший меня промолчать.

Я увидел короткие, будто остриженные волосы и морщинистую сальную кожу на шее. Я подумал: «До чего же грязен этот тип!»

У него было плотное, как у местных жителей, тело с широкими плечами. Цвет его кожи был скорее серым, чем черным.

Существо обнаружило мое приближение, но не стало оборачиваться в мою сторону, а просто выпрямилось. Я увидел, что он одного роста со мной, и в ту же секунду страшно перепугался, так как понял, что столкнулся не с человеком.

Животное сделало несколько неторопливых шагов и ухватилось необычайно длинными руками за ствол деревца, которое почему-то не подогнулось под его тяжестью. Животное бесшумно скачками устремилось вверх и скрылось в листве.

Это не был орангутан, так как я хорошо запомнил внешность этих обезьян в Амстердамском зоопарке. У орангутанов шерсть длинная, тогда как моя обезьяна имели короткую шерсть.

Я не могу ничего сказать о лице встреченного мной существа, так как, повторяю, оно не повернуло ко мне головы».

Не найдя лучшего объяснения последнему свидетельству, Вестенек нредположил, что его знакомый встретил крупного гиббона с облезшей из-за старости или болезни шерстью.

Вполне возможно. Известны случаи, когда состарившиеся гориллы отказывались от древесного образа жизни. То же самое могло произойти и с гиббоном, особенно если его суставы были поражены какой-либо болезнью.

Можно предположить, что когда-то появилась наземная разновидность гиббонов, которой «пришлось» увеличить рост. Но в таком случае стоит ли держаться за прежнее название обезьяны — гиббон? Может быть, мы вправе уже говорить о питекантропе?

В качестве очередного свидетельства Эдвард Якобсон приводит рассказ некоего Куманса, начальника эксплуатационной службы железных дорог Паданга. «Когда мне пришлось руководить горной разведкой в Бенкулене, один из служащих, европеец, которому у меня нет оснований не доверять, обнаружил следы карликов. Это было между северным Редьянгом и горами Барисан.

Следы походили на отпечатки ступней ребенка, но шире их. Вскоре тем же человеком были обнаружены идентичные следы поблизости от Сунгея-Кломбока. Наблюдатель обратил внимание, что маршрут таинственных карликов сопровождался перевернутыми камнями, как будто они искали под ними пищу».

Но самое подробное свидетельство, которым мы располагаем, донес до нас голландский колонист Ван Херварден.

В 1916 году он исследовал леса Палембанга, где впервые услышал о мистическом существе по имени седапа. Но описания звучали настолько противоречиво и неправдоподобно, что европеец нв придал им значения.

В 1917 году малайские торговцы поведали ему об оранге пендеке. Год спустя, в ходе экспедиций по Семангоэсу, он обнаружил на берегу неглубокой речушки след босой ноги, напоминающий человеческий. Рядом тянулся другой след, но поменьше, из чего исследователь заключил, что здесь прошли мать с ребенком. Он старательно зарисовал отпечатки, но рисунок погиб во время неудачного перехода через реку.

Прошло несколько лет. Ван Херварден больше не сталкивался ни с какими признаками таинственных существ. Но однажды, будучи в Пангкалан-Балае, он узнал от одного малайца, что тот нашел в лесу трупы двух седапа, матери и детеныша. Он хотел перенести их в деревню, но разложение зашло слишком далеко, и от затеи пришлось отказаться.

Малаец очень быстро после этого случая умер, а соплеменники приписали его смерть контакту с существом.

Мне его смерть не кажется неожиданной, ведь так просто получить заражение крови, имея дело с разложившимся трупом.

Послушаем дальше рассказ Ван Хервардена. «В октябре 1923 года мне снова довелось побывать в том же районе. Я находился на острове Римау, большая часть которого отдана в аренду господину Г. Фишеру. С раннего утра до полудня я занимался тем, что устраивал облавы на стаи кабанов, делающих набеги на распаханные земли острова.

В один из дней я напрасно просидел в засаде до часа дня. Случайно бросив взгляд в сторону, я заметил движение в кроне невысокого дерева, растущего отдельно от других. Вскоре подошло время возвращаться, так как бродить одному по этим местам после захода солнца не слишком приятно. Однако любопытство заставило меня подойти к дереву и выяснить, какое животное могло спрятаться на нем.

Обойдя вокруг дерева, я заметил мохнатое существо, которое сидело на ветке, прижавшись к стволу. Мне сразу пришло в голову, что передо мной находился неуловимый седапа! Сначала я решил понаблюдать за зверем. Держа ружье наготове, я крикнул несколько раз, чтобы привлечь его внимание, но существо не шелохнулось. Бежать за помощью, чтобы поймать его, было немыслимо. Я положил ружье на землю и попытался подняться по стволу. Едва я продвинулся на полтора метра, зверек шелохнулся и впервые посмотрел на меня. Его охватила дрожь, я же снова спустился на землю, чтобы получше рассмотреть его. Седапа был покрыт темной шерстью. Густая шевелюра спускалась до самых лопаток. Темное лицо почти не было покрыто шерстью, лоб выглядел скорее высоким, чем низким. Брови имели тот же цвет, что и шевелюра, они были очень густыми. Глаза непрерывно двигались и напоминали человеческие. Нос был широким, с крупными ноздрями, но он не портил лица. Губы казались нормальными, но когда существо раскрыло рот, его ширина удивила меня. Показавшиеся клыки имели довольно внушительный вид, во всяком случае они выглядели крупнее, чем у человека. Ряды зубов были ровными, их цвет казался беловато-желтым. Еще мне запомнились слабо выраженный подбородок, прямое ухо, которое мне напомнило небольшое человеческое ухо. Когда седапа более-менее выпрямился, я заметил, что его руки немного не дотянулись до колен. То есть они выглядели довольно длинными, тогда как ноги показались мне скорее короткими. Ступней я не разглядел, но видел, что большие пальцы имели вполне нормальный вид. Существо было женского рода, ростом около полутора метров.

Лицо седапа, как я уже отметил, не было некрасивым и очень мало походило на обезьянье.

Когда я взял ружье и навел его на самку, она издала жалобный крик «ху-ху», на который тотчас кто-то ответил из соседнего леса.

Мне снова пришлось лезть на дерево. Когда я был уже близко от зверя, он торопливо переместился на самый конец ветки. Она сильно накренилась, он скользнул вниз через листву и через секунду оказался уже на земле. Пока я поспешно опускался вниз по стволу, седапа уже находился метрах в 30 от дерева. Он бежал и продолжал издавать на ходу жалобные крики. Вероятно, кто-то сочтет меня излишне жалостливым, но у меня не нашлось сил нажать на курок. Я видел мелькавшие ступни и убедился, что они были короткими и широкими. Убеждение же, что существо передвигается пятками вперед, совершенно неверно».

Ван Херварден в течение года пытался отловить повстречавшегося ему пендека и держал в тайне свою встречу с ним, опасаясь, что без доказательств ему никто не поверит. Когда же ему пришлось вернуться в Европу, он рассказал о происшествии. На остров была снаряжена экспедиция, вернувшаяся, впрочем, ни с чем.

Самым значительным в описании, сделанном Ван Херварденом, мне показалось то, что поведение и внешность его существа поразительно напоминают человека. Только две детали мешают полному сходству, внушительные клыки и длинные руки. Да еще слишком густой волосяной покров.

Когда в очередной раз были найдены следы, напоминающие человеческие, один из свидетелей-аборигенов заявил, что они должны принадлежать страшному орангу пендеку, которого он видел ночью при свете луны.

Абориген утверждал, что видел сразу двух зверей; они шли на задних лапах и имели рост до 1,5 метра. На них висела густая шерсть, грудь выглядела очень широкой, а ноги были короткими. Еще человек успел разглядеть мощные клыки.

Со следов были сделаны слепки, они подверглись тщательному изучению, в ходе которого доктор Даммерман из Буитен-зоргского музея без труда узнал в них следы малайского медведя (Ursus (Helaritos) malayanus). Это небольшой медведь, любитель кокосов, которого на Суматре называют «бруан». Его довольно длинные когти во время ходьбы приподнимаются и не оставляют следов, тогда как сами отпечатки очень напоминают человеческие.

Теперь нам легко понять, откуда пошли слухи о «вывернутости» лап таинственного пендека. Дело в том, что малайский медведь может свободно переходить на «вывернутую» поступь, то есть выворачивает пятки наружу. Правда, разворот ступни недостаточно силен, чтобы отпечатки следов создавали иллюзию полноценного шага. Я думаю, что дело все-таки в следующем: мизинец медведя шире его большого пальца, поэтому его следы кажутся следами человека с развернутыми ступнями.

«Другой характерной для малайского медведя чертой, роднящей его с орангом пендеком, — считает также доктор Даммерман, — является его привычка переворачивать на своем пути упавшие стволы и камни, а также его пристрастие к фруктам».

Хочу заметить, что малайский медведь, хотя и любит выпрямиться в полный рост, практически никогда не передвигается на задних лапах.

Таким образом, пожалуй, подтверждается догадка, что следы неуловимого оранга пендека оставлял иногда и малайский медведь бруан. Но мне кажется маловероятным, что легенда о неизвестной человекообезьяне целиком базируется на хорошо известном на острове животном.

Одна из многочисленных попыток отловить оранга пендека привела к следующим результатам. В 1927 году в одном из районов, где на почве стали все чаще появляться следы мохнатых человечков, были расставлены капканы и вырыты волчьи ямы. Одна из них была тронута чьим-то посещением, но попавшемуся животному удалось выбраться. Найденные в яме следы указывали на пендека.

«В яме, — рассказывает доктор Даммерман, — нашли клочья шерсти и следы крови. К сожалению, открытие было сделано не сразу, а спустя несколько дней. Анализ шерсти не привел к определенному результату. Что касается анализа крови, то он смутно указывал на принадлежность человеку».

Комментарий уважаемого ученого привел меня, мягко говоря, в замешательство. Как анализ шерсти — один из самых надежных научных методов — мог «не привести к определенному результату»? По крайней мере можно было определить, каким животным она не принадлежит. Было бы желательно найти подтверждение, что шерсть пендека не принадлежала обезьяне или медведю.

С другой стороны, непонятно выражение «смутно указывал на принадлежность человеку». Анализ крови прямо свидетельствует о принадлежности либо человеку, либо животному. Означает ли «смутное указание», что исследуемое животное было наполовину человеком, наполовину обезьяной? Или же доктор Даммерман не решился напрямую засвидетельствовать принадлежность крови человеку?

Из его комментария мы можем заключить лишь, что шерсть и следы крови, найденные в яме, не принадлежали какому-либо известному животному.

Таким образом, этот случай, вместо того чтобы прояснить загадку, только усложнил ее.

Глава 3. ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Шестого декабря 1951 года английскую прессу буквально охватила лихорадка: удалось сфотографировать следы снежного человека!

После шестой попытки покорить Эверест знаменитый английский альпинист Эрик Шиптон вместе с напарником Майклом Бардом совершали маршрут по расположенному рядом хребту к вершине Гауришанкар (с ними шел носильщик-непалец по имени Сен Тенцинг) На юго-восточном склоне Менлунга-цзэ они обнаружили на рыхлом снегу отчетливые следы огромных босых ног, напоминающих человеческие. Это произошло 8 ноября в четыре часа дня.

Покорители высот пошли по этому следу, но через 1600 метров он уперся в морену, покрытую льдом, и потерялся. Не имея возможности продолжать поиск таинственного существа, они сфотографировали самую отчетливую часть его трассы.

Следы имели овальную форму и напоминали человеческие, но их размер был великоват для человека — около 33 сантиметров!

«Они были большие, — уточнил Шиптон, — больше, чем следы наших тяжелых альпинистских ботинок».

Если следы действительно принадлежали человеку, его рост должен был быть никак не меньше 2 метров 40 сантиметров. На снимках отчетливо виделся немного отставленный от остальных большой палец.

Казалось, что вот-вот появится подтверждение слухам и легендам, которые с незапамятных времен блуждали среди редкого населения Гималаев.

Начиная с 1896 года, в эпоху, когда естествоиспытателям, пытавшимся проникнуть в глубины Тибета, было не обойтись без инструкций паломников и странствующих торговцев, на Запад стали просачиваться слухи о человекоподобных гигантах, обитающих среди ледяных высот Гималаев. В своей книге «Среди Гималаев» полковник Л.А. Уоделл рассказывает, что в 1889 году он встретил на снегу на северо-западе от Сиккима следы непомерной длины. Английский исследователь Дуглас В. Фрешфилд встретил на высоте 5500 метров на восточном склоне Канченджанги поражающие воображение следы, которые шли вверх и терялись в снежном поле.

Во время первой попытки покорить Эверест с севера полковник Говард Бюри, возвращавшийся к перевалу Лхапка-Ла, увидел вдалеке темные пятна, которые перемещались на уровне снежного покрова. Когда полковник вернулся через год на это же место, он наткнулся на высоте около 7000 метров на огромные следы: по его словам, они втрое превышали по длине средний след человека.

Сопровождающие его тибетские кули рассказали, что следы принадлежат существу по имени метох кангми, то есть «отвратительному» снежному человеку. И они сообщили о нем следующее.

Снежные люди — огромные существа, эти полулюди-полузвери живут в высокогорных пещерах, покрыты темной шерстью. Руки их почти доходят до колен, как у человекообразных обезьян, но лицо скорее человеческое; ноги короткие и кривые, слегка косолапые. Обладая невероятной силой, эти существа способны вырывать с корнем деревья и поднимать над головой огромные глыбы. Самки легко узнаются по длинным грудям, которые они откидывают за плечи во время бега.

Этих чудовищ видели недалеко от буддистского монастыря, приютившегося на склонах Эвереста.

Считается, что основную их пищу составляют лохматые яки. Но иногда, в связи с приступами голода, они спускаются в долины, где ловят людей и с жадностью пожирают их. Они настолько жестоки, что во время голода самки начинают поедать своих мужей.

Разумеется, люди обладают недостаточными сведениями об их жизни, так как встреча с людоедами почти всегда оборачивается худо для путешественника. Существует только один способ избежать смерти: броситься вниз со склона. Чудовище наклонит голову, и его волосы упадут ему на глаза…

Другие же утверждают, что нравы этих существ гораздо безобиднее: они нападают только в ответ на прямую угрозу. Подобного рода рассказы о снежном человеке можно услышать на всем гигантском массиве Гималаев, на Тибете, в Непале, Сиккиме и Бутане. В зависимости от диалекта меняется и его название. Говард Бюри приводит тибетское название метох кан-гми, индийские пастухи называют его бханджакрис, непальские носильщики — йети. Среди других имен попадаются мигу, мирка и уи-го.

Одно из самых необычных свидетельств принадлежит, бесспорно, Жану Марко-Ривьеру, который описал в книге «Индия: секреты и магия» встречу не с одним, а несколькими снежными людьми. Рассказ этого образованного человека, паломника, знатока нескольких языков и исследователя заслуживает того, чтобы быть воспроизведенным почти полностью.

«Во время одного из походов в тибетские монастыри, расположенные вблизи от северной непальской границы, меня пригласили присоединиться к группе людей, которая отправлялась на охоту за снежным человеком. Восемь дней мы пробирались сквозь джунгли трехметровой высоты… Однажды мы услышали что-то вроде продолжительного гудения. Над листвой уже виднелись горные вершины, покрытые снегами, и мы решили, что шум создает недалекий водопад. Но в нем все отчетливее слышалась ритмичность. Решив, что поблизости находится племя аборигенов, мои спутники направились на звук, чтобы расспросить их о местности.

Неожиданно один из нас увидел на влажной глине отпечаток огромной босой ноги длиной около 60 сантиметров. Большинство участников охоты гак перепугались, что через минуту подле меня остались всего два человека, остальные сбежали. Мы решили идти вперед.

С большой осторожностью приблизились мы к месту, откуда доносился странный звук, и увидели такую картину: в естественном углублении скалы среди осыпей сидели в кругу с десяток огромных человекообезьян. Одна из них неторопливо постукивала в тамтам, сделанный из пустого ствола дерева, но звук получался мощный, что говорит о недюжинной силе этих существ. Их тела были покрыты шерстью, лица напоминали одновременно лицо человека и гориллы. Они были абсолютно голыми, несмотря на суровый климат здешних мест, а на их лицах застыло выражение глубокой скорби.

Мы долго смотрели на этих людей неизвестного происхождения. Почему они избегают других людей? Откуда они пришли?»

Пусть читатель сам решает, верить или не верить этому свидетельству.

Большая часть описаний снежных людей принадлежит простым людям: пастухам или носильщикам. Последние, как правило, настолько запуганы слухами о людоедах, что отказываются продолжать путь, после того как кто-либо обнаружит на снегу более-менее крупные следы. Так Френк Смит рассказывал, что во время экспедиции на Канченджангу в 1930 году появление обыкновенного яка вызвало панику среди носильщиков.

Каким же образом объясняет наука появление странных следов и кому она их приписывает? В 1937 году лондонская газета «Таймс» открыла дискуссию о происхождении загадочных следов.

Воодушевленный описаниями, сделанными местными жителями горных массивов, доктор Хью Доллмэн из Британского музея заметил, что в горных областях Гималаев обитают две разновидности обезьян. Одна из них — семнопитек (Semnopithecus schistaceus). Эта обезьяна встречается на высоте до 4 тысяч метров, ее характерными чертами являются плотное телосложение и густой волосяной покров. Другой примат, полюбивший горы, — рокселланов ринопитек (Rhinopithecus roxellanae), которого китайцы называют «снежной обезьяной». Он обладает еще более массивным сложением, чем предыдущая обезьяна. Его вздернутый нос придает всему лицу человеческое выражение.

Это очень редкие обезьяны, которых не содержат в неволе, а в музеях их чучела встречаются крайне редко. Поэтому встреча среди ледников с такими коренастыми созданиями должна быть весьма впечатляющей.

Разумеется, их величина несопоставима с размерами снежного человека, если мы имеем о нем правильное представление, так как самые крупные особи этих обезьян не превышают 1 метра 40 сантиметров в выпрямленном состоянии. Что касается ринопитека, то его ареал не включает области, где чаще всего попадаются следы снежного человека.

И все же многие ученые видят в этой версии верное объяснение загадочным следам. Сторонников ее поддерживает авторитет профессора Моррисона-Скотта, одного из хранителей Британского музея. Он настолько уверен в этом предположении, что даже уточнил подвид семнопитека, которого, по его мнению, принимают за огромного людоеда. Им должен был быть Presbytes (т.е. семнопитек), обезьяна, рост которой в выпрямленном состоянии может превышать полтора метра. Ее встречали на высоте 3600 метров в 80 километрах от Катманду в Непале. Это стройное четвероногое с очень грозным темным лицом и серебристой шерстью на голове и груди.

Оливер Джонс из Лондонского зоопарка предположил, что огромный след предполагаемого снежного человека мог принадлежать среднего размера обезьяне, если только след одной ступни состоял сразу из четырех отпечатков лап обезьяны. Такое вполне возможно, если обезьяна, перемещаясь скачками, упиралась в снег передними сведенными вместе лапами, а затем отталкивалась от того же места сведенными задними лапами.

Беда в том, что некоторые следы на фотографиях отразились на снегу так отчетливо, что можно различить не только очертания ступней, но и фрагменты большинства пальцев. К тому же цепь следов представляет собой не абсолютно ровную линию, а цепочку, звенья которой, чередуясь, чуть отклоняются друг от друга вправо и влево. Это убедительно свидетельствует, что животное шло шагом.

Не говоря о том, что обезьяна наподобие семнопитека оставляла бы за собой след от хвоста.

Но в любом случае не исключено, что путешественники неоднократно принимали за легендарного снежного человека повстречавшуюся им косматую обезьяну, столь неожиданную среди снежных просторов.

Защитники этой гипотезы, пожалуй, имеют больше основании приписать следы снежного человека животному, чей внешний вид и нравы во многом соответствуют легендарному образу.

Если предположить, как это сделал знаменитый английский натуралист Р. Пококк, что следы оставил медведь, являющийся разновидностью обычного бурого медведя, то происхождение ужасающих легенд станет вполне объяснимо. Это зверь, рост которого может превышать два метра. Он оставляет следы длиной 33 сантиметра, которые очень напоминают человеческие, особенно от задних лап. Кроме того, он часто встает на задние лапы, а в голодную пору старые самцы становятся хищниками и могут нападать на человека.

Естественно, возникает вопрос о том, чем могут питаться звери, преимущественно вегетарианцы, на высоте свыше 4 тысяч метров.

Р.В. Хингстон, майор медицинской службы колониальных войск, участвовавший в неудавшемся восхождении на Эверест, донес до нас важные сведения о флоре и фауне высокогорных районов Гималаев. От него мы узнали, что на высоте 5500 метров все еще можно встретить растения рода Parnassius, но выше этого уровня растения, по-видимому, не встречаются. Однако шведская экспедиция 1952 года нашла растительные остатки на высоте 6400 метров. Травоядные животные высокогорий, следовательно, забираются так высоко только в поисках безопасного убежища. Как, например, Ochotona wollastoni, крупная бесхвостая крыса, напоминающая внешним видом кролика. Выше растительного уровня забираются также кабаны, горалы, винторогие козлы, такины и тары. Кроме них некоторые разновидности ящериц рода Phrynocephalus и Leiolepis. Выше 6 тысяч метров можно встретить разве только птиц, зато в большом количестве. Альпинисты утверждают, что галки попадаются на высоте свыше 8 тысяч метров.

Если для хищников, находящих в себе силы спускаться почти каждый день на меньшие высоты, жизнь в высокогорных областях может быть сколько-нибудь приемлемой, то для травоядных животных, у которых на насыщение уходит большая часть дня, она просто невозможна.

В случае с медведем проблема питания несколько смягчается. Как известно, медведи легко переносят длительные периоды без корма, при этом они могут впадать в оцепенение или ведут малоподвижный образ жизни. Ничто не мешает предположить, что какое-либо животное из медвежьих не проводит зиму на недоступных высотах. Тем более что почти все подозрительные следы были обнаружены осенью.

Некоторые специалисты считают, что на снегу должны были бы оставаться следы когтей медведя. Но как я уже замечал выше, стопоходящие опираются в основном на заднюю часть ступни, так что их когти почти не касаются фунта.

Тщательный анализ фотографий показал, что следы, встреченные Шиптоном, были оставлены животным, передвигающимся на двух ногах: отклоненные вправо отпечатки соответствовали правой ноге, а отклоненные влево — левой. Другими словами, если перед альпинистами по снежному полю прошел медведь, то он шел на задних лапах. Известно, что медведи свободно принимают это положение, особенно если чем-то заинтригованы, но мне не верится, что медведь способен идти размеренной поступью сотни метров, да и к тому же по снегу, на задних лапах.

По-моему, самым мудрым было мнение сэра Джона Грэхема Керра, почтенного профессора университета Глазго: эти следы не принадлежат ни одному животному из известных зоологам.

Но не стоит думать, что пройтись полтора километра по снегу на задних ногах было бы не под силу антропоиду. Так, шимпанзе может при случае довольно долго перемещаться только на задних ногах. Доктор Сидней Бриттон, антрополог из Вирджинского университета, решил однажды познакомить привезенного из Африки шимпанзе со снегом: «Сделав несколько шагов, животное выпрямилось и отныне передвигалось по снегу только таким образом».

Этот опыт заставил американского ученого поверить в то, что снег послужил решающим фактором в эволюции человека, заставив его избрать прямохождение.

Это произошло в 1934 году. Молодой голландский палеонтолог Ральф фон Кенигсвальд бродил по улицам Гонконга в поисках лавочек китайских аптекарей. В одной из них его встретил старый китайский лекарь, который предпочитал иметь дело не с химической лабораторией, а со снадобьями природного происхождения, такими как порошок из рога носорога и высушенные внутренности ящерицы. Кенигсвальд рассчитывал присмотреть себе какую-нибудь любопытную вещицу, которыми так богаты подобные заведения. Находясь уже довольно долго в Китае, он знал места, где можно встретить кости и шкуры редких животных, высушенных насекомых, раковины и фрагменты окаменелостей, продаваемые в качестве талисманов — костей драконов. В одном из кувшинчиков ученый нашел горсть различных зубов, машинально он стал перебирать их, с легкостью определяя животных, которым они принадлежали: медведь, тапир, орангутан, панда… Для специалиста-палеонтолога зуб — находка, по которой легче всего определить принадлежность захороненных останков. Неожиданно Кенигсвальд встретил поразивший его зуб.

Это был явно человеческий зуб — молодой человек определил даже, что это третий коренной зуб из нижнего ряда, — но величина его казалась невероятной: по объему он в пять-шесть раз превосходил нормальный человеческий зуб.

— Откуда у вас это? — спросил он аптекаря.

Китаец ответил, что зуб достался ему от отца, а тому — от деда. Должно быть, его принесли кому-то из его предков крестьяне, найдя в поле.

Фон Кенигсвальд обследовал с тех пор все подобные аптеки края. Через два года в Кантоне, через пролив, он нашел другой такой же зуб — на этот раз первый коренной. И наконец, в 1939-м — гигант. Все зубы принадлежали примату ростом от трех с половиной до четырех метров!

Казалось, легенда о Кинг-Конге, гигантской горилле из голливудских фильмов, обрела реальную почву.

Был ли то человек или обезьяна? Ведь их зубы так похожи. Сам Кенигсвальд окрестил великана гигантопитеком, то есть «гигантской обезьяной». Немецкий ученый Франц Вейденрейх, который исследовал коллекцию своего голландского коллеги по его просьбе, решил, что зубы принадлежат человеку, которого он назвал гигантропусом.

Откуда был родом китайский гигант? Фон Кенигсвальд установил, что окаменелые зубы других животных, которые находились в коллекции китайского лекаря, принадлежали тапиру, орангутану и стегодону, вымершему слону начала четвертичного периода. Останки последнего были найдены в лессовых наносах некоторых пещер южнее Янцзы. Может быть, зубы гиганта нашли там же? В конце концов, в трещинах этих зубов найдены частицы желтой почвы, свойственной для тех захоронений. Р.П. Телхард и другие палеонтологи установили, что ее возраст датируется средним или нижним плейстоценом.

Основываясь на последнем факте, можно считать, что гигант заселял пещеры провинции Куангчи около 500 тысяч лет назад. Скорее всего, однако, он значительно «моложе» и жил даже позже, чем 100 тысяч лет назад.

Изыскания фон Кенигсвальда не этом не остановились. Узнав о сенсационных находках новых останков питекантропа на Яве, он организовал с помощью голландского правительства экспедицию на этот остров и раскопал там в 1941 году фрагмент огромной нижней челюсти, в которой сохранились еще три зуба. Они также выглядели совсем человеческими, только длина их была на четверть меньше, чем у гигантопитека. Согласно измерениям существо, челюсть которого была найдена, имело рост от двух с половиной до трех метров. Его окрестили Meganthropus paleojavanicus, то есть «великан со старой Явы».

Эта палеонтологическая находка, а также последующие установили, что гиганты заселяли более обширную территорию, чем можно было предположить.

В апреле 1948 года Дж.Т. Робинсон, ассистент доктора Роберта Брума из Трансваальского музея, извлек из Сварткранской пещеры (Южная Африка) часть огромной челюсти с тремя коренными и четырьмя малыми коренными зубами. На том же месте нашлись и зубы верхней челюсти: зуб мудрости, два резца и клык.

Челюсть принадлежала мегантропу. Коренные и малые коренные зубы были в полтора раза длиннее человеческих. Примечательно то, что зубы нижней челюсти, то есть резцы и клык, были сопоставимы по величине с зубами человека!

Этого африканского кузена мегантропа, являющегося в некотором роде родственником некрупных австралопитеков, найденных в этом же районе, окрестили Paranthropus crassidens.

Последний оказался наиболее хорошо изученным из гигантских приматов. Брум и Робинсон извлекли из грунта в 1949 и 1950 годах более десятка окаменелых останков, среди которых два почти полностью сохранившихся черепа и таз, говоривший о более или менее выраженном прямохождении. К сожалению, эти останки были погребены в слое очень плотного грунта, который приходилось взрывать динамитом, поэтому окаменелости дошли до нас не в целом виде.

Тем не менее общая структура черепа и лица парантропа была восстановлена. Лицо его не было таким вытянутым, как у нынешних антропоидов, но оно было широким, плоским и почти лишено носа.

Самым удивительным в строении черепа являются огромные челюсти, величина которых странным образом контрастирует с относительно небольшой черепной коробкой. Стоит ли удивляться поэтому, что на черепе парантропа нашли выпуклости, напоминающие по форме черепной гребень взрослых самцов гориллы. Их предназначение связано, очевидно, с сильно развитыми мышцами жевательного аппарата.

Измерения черепа показали, что заключавшийся в нем мозг имел объем свыше 900 кубических сантиметров. «Вероятно, — писал Брум, — что объем мозга крупных самцов достигал и превышал 1000 кубических сантиметров, что соответствует мозгу Лейбница и Анатоля Франса». Из чего ученый заключил, что им найдено знаменитое «недостающее звено», промежуточная стадия между человеком и обезьяной. На возражение, что величина мозга сама по себе ничего не значит, если не учтен размер исследуемого животного, южноафриканский палеонтолог ответил смелым заявлением: существо, которому принадлежали найденные зубы и другие части черепа, имело тот же рост, что и человек или в крайнем случае горилла, только его челюсти были непомерно развиты.

Высота черепа парантропа действительно не превышает высоту человеческого черепа. Однако в своей книге (последней опубликованной перед смертью) «Антропоиды и человек» Вейденрейх подчеркнул: «В большинстве случаев, особенно там, где речь идет о приматах, крупные зубы требуют крупных челюстей, а крупные челюсти требуют крупного тела. В этом мы можем убедиться на примере изучения окаменелых останков гигантских лемуров Мадагаскара». Поэтому у нас есть не меньшие основания считать парантропа из Сварткранской пещеры человекообезьяной высокого роста с мощными челюстями, но малой черепной коробкой. Что же касается гигантов из Китая и с острова Ява, то мы пока не можем ничего сказать об их челюстях, так как останков их лиц еще не обнаружено. Если их челюсти столь же сильно развиты по отношению ко всему черепу, как и у парантропа, то рост их должен колебаться от двух с половиной до трех метров. Заслуживают ли они тогда названия «гигантов»? В 1950 году Вейнерт сообщил, что в 1939 году в Танганьике доктором Колем-Ларсеном была сделана очередная находка, связанная с нашими гигантами, но разразившаяся вскоре война помешала исследованиям. В сорока километрах от озера Ньяса немецкий врач обнаружил в четвертичных отложениях окаменелые нёбо, челюсти и носовые кости гигантского примата. Его зубы были сравнимы по величине с зубами мегантропа. Вейнерт увидел в нем родственника как африканского гиганта Брума, так и яванского великана Кенигсвальда.

Те, кто верит в дошедшие до нас легенды о снежном человеке, могут предположить, что эти существа — последние представители многочисленного и повсеместно распространенного когда-то племени гигантов, которые жили долгое время на земле вместе с людьми.

Вероятно, истребляемые неудержимо своими более развитыми сородичами, они тысячелетие за тысячелетием отступали в недоступные для противников районы, пока почти полностью не исчезли. Но для тех из них, кто обитал на территории современного Китая, нашлось недоступное убежище — горные высоты Гималаев. Там, вдали от многочисленных врагов, они могли сохраниться до наших дней, как сохранились орангутаны, их современники, среди заболоченных лесов Борнео и Суматры.

Эта несколько фантастическая гипотеза дает нам в любом случае единственное убедительное доказательство существования «отвратительного снежного человека».

Продолжая развивать эту гипотезу, мы можем предположить, что не только китайскому гиганту, но и мегантропу с Зондских островов удалось укрыться среди гор, особенно на Суматре. Ведь и там издавна ходят слухи об огромных обезьянах, а на влажной почве находят отпечатки похожих на человеческие ступней, длина которых равна шестидесяти пяти, а ширина двадцати сантиметрам. Местные жители утверждают, что им встречался оранг гаданг — «большой человек», рост которого был около трех метров, у него была пышная шевелюра и голубая кожа.

До 1953 года я был, пожалуй, единственным зоологом, считавшим снежного человека каким-то крупным приматом, нашедшим пристанище среди скал. Кто-то вообще не верил в его существование, кто-то считал, что легенды порождены существованием горного медведя или даже доисторического человека. Но оказывается, были люди, которые не только верили в мое предположение об обезьянах, но и видели их собственными глазами.

В 1942 году группа людей около двух часов наблюдала за парой йети, но опубликован рассказ об этом был только в 1954 году в «Дейли мейл» со слов одного из участников — Славомира Равица.

В начале 1941 года он был отправлен в качестве политического заключенного в советский трудовой лагерь № 402 в Сибири, который находился в трехстах километрах северо-восточнее Иркутска. Однажды семерым узникам удалось бежать. Они совершили невероятный по трудности переход. По просторам, природа которых казалась более враждебной, чем преследующие их люди, беглецам пришлось преодолеть более трех тысяч километров. Они пересекли часть советской территории, Монголию, китайскую провинцию Синцзян и Тибет, после чего вышли в июне 1942 года в Сикким. Там четыре истощенных до крайности беглеца — два поляка, американец и прибалт — были подобраны индийскими солдатами.

Один из поляков, автор рассказа, попал в Англию, женился на англичанке и обосновался в Мидленде.

Встреча его с йети произошла в мае 1942 года на склонах горы недалеко от границы с Непалом, когда беглецов было еще пятеро.

«Мы сделали привал и собрались было в путь, как вдруг заметили два странных создания высокого роста (2 метра 40 сантиметров приблизительно).

Нас было пятеро, у нас были с собой нож и топорик, но мы были настолько слабы, что не помышляли ни о какой обороне. Мы надеялись, что существа пройдут мимо, не заметив нас, но вскоре поняли, что нас увидели. При этом звери не выказывали ни удивления, ни испуга.

В какой-то момент мне хотелось выйти из укрытия и подойти к ним поближе, но товарищи отказались идти со мной.

Два часа мы наблюдали за ними. Один из них был поменьше, должно быть, то была самка. Они держались прямо, выпятив мощную грудь, руки свисали до колен. Уши были плоские, задний контур головы, в профиль, представлял прямую линию от макушки до самых плеч. Помню, что кто-то из товарищей сравнил этот силуэт с «прусским затылком». Я и не понял, что это были за звери. У меня было впечатление, что это помесь кого-то с медведем или орангутаном.

Насколько позволяла дистанция, отделяющая нас от зверей, я разглядел рыжеватый цвет кожи. Тела их были покрыты короткой шерстью, а на головах лохматилась рыжая шевелюра с серым оттенком.

Пара топталась на месте, странно переваливаясь с боку на бок, а временами замирала на месте, как бы любуясь пейзажем. Они находились как раз по направлению нашего маршрута, и мы решили пойти в обход, что стоило жизни одному нашему товарищу: идя вместе с нами по узкому выступу, он сорвался и разбился. Позднее мы встретили на снегу следы двух человеко-обезьян: в длину они достигали шестидесяти сантиметров, а в ширину — двадцати». (Перевод опубликован в «Фигаро».)

Прусский затылок, упоминаемый в рассказе, — одно из характерных определений встреченного существа, которое можно неоспоримо считать крупным приматом.

В описаниях горилл встречаются также упоминания о вытянутом заостренном затылке, напоминающем заостренный шлем.

Если снежный человек имеет, как и его африканский собрат парантроп, хорошо развитый жевательный аппарат без ярко выраженного прогнатизма, то у него, следовательно, должны быть хорошо развитые височные мышцы, которые, в свою очередь, должны крепиться на соответствующих выступах черепа, как у самцов гориллы. Этот вывод, сделанный мной после анализа всех данных о форме головы снежного человека, подтвердился, как мне кажется, после обнаружения в одном из тибетских монастырей скальпа йети. Эта находка — самое важное вещественное доказательство, говорящее в пользу существования знаменитого снежного человека. Пусть этот «шлем» был единственной находкой, сделанной английской экспедицией, посланной в 1954 году по следам загадочного зверя, ее можно считать самой успешной. [24]

Скальп был обнаружен палеонтологом Чарлзом Стонором в небольшом монастыре, находящемся на склонах Пангбоче на территории Непала. Как известно, на Тибете издавна были возведены в культ останки снежного человека, а ламы, по их утверждению, видели их живыми.

В монастыре Стонор узнал, что скальп попал в храм во время правления пятидесятого со дня его основания ламы. Так как нынешний лама был пятьдесят седьмым, то находку можно было считать приблизительно трехсотпятидесятилетней давности, если исходить из условных пятидесяти лет, приходящихся на каждого ламу.

Антропологу не разрешили забрать из храма объект культа, но позволили взять образец шерсти, который он отправил в Лондон для анализа. Ученый сделал превосходные фотографии и точное описание реликвии.

«…Кожа с нетронутыми волосами была снята с головы животного после симметричного надреза над ушами, следов от которых на образце не видно. Внутренняя сторона идеально отшлифована».

Кому же принадлежал этот скальп, имеющий форму заостренного шлема? Стонор не смог указать принадлежность ни к одному известному животному.

В высоту «шлем» был 19 сантиметров, 24,8 сантиметра в длину, 17,1 сантиметра в ширину. От лба до затылка, если измерять посередине скальпа, — 43,8 сантиметра. Окружность головы 66,6 сантиметра. Все измерения соответствуют меркам человеческой головы. Чтобы быть точным, напомню, что у человека окружность головы в среднем равна 55 сантиметрам, длина линии по медиане черепа не превышает 35 сантиметров. Необычной кажется в этом скальпе толщина кожи — до сантиметра.

«Кожа скальпа, — пишет Чарлз Стонор, — кажется хрупкой, она темного цвета. В основании скальпа — правильный овал. Наружная сторона его облезла, цвет волос от рыжеватого до темно-коричневого. Длина их несколько сантиметров. Характерной чертой этого скальпа является высокий гребень, который тянется от основания лба до вершины черепа, а затем спускается по затылку. Волосы, которые растут на нем, несколько топорщатся».

Учитывая скудность наших данных о снежном человеке, я предложил бы временно назвать его Dinopithecus nivalis, то есть «ужасная обезьяна снегов». Если в дальнейшем будут найдены какие-либо дополнительные анатомические свидетельства, особенно зубы, которые подтвердят его родство с гигантопитеками, предварительное имя придется заменить, согласно приоритету, на Gigantopithecus nivalis, то есть современного гигантопитека, отличного, разумеется, от плейстоценового собрата.

Итак, мы вправе предполагать, что загадочный снежный человек — крупная антропоидная прямоходящая обезьяна ростом около двух метров сорока сантиметров, живущая в восточной части массива Гималаев. Большой палец ее ног широкий, но не противопоставлен другим пальцам, как у большинства обезьян. При ходьбе тело у нее несколько наклоняется вперед, длинные руки достигают колен. Лицо ее плоское, челюсти значительно развиты в высоту, но прогнатизм слабо развит, лоб хорошо развит и переходит в снарядоподобный череп. Зубы, судя по всему, также хорошо развиты. По крайней мере у самцов имеется подобие продольного черепного гребня, которому соответствует полоска утолщенной кожи и щетинистых волос, по длине превышающих остальные.

Тело обезьяны покрыто плотным мехом рыжего и коричневого цвета. Лицо, грудь и низ ног менее оволошены.

Эти существа, вне всякого сомнения, всеядны, их пищу составляют корни, плоды, ящерицы, птицы, грызуны, а иногда и более крупная добыча.

Объем мозга снежного человека предположительно сравним с человеческим, но его форма, заключенная в «ракетообразную» упаковку, судя по всему, не способствовала развитию тех качеств, которые обеспечили человеку превосходство над другими приматами.

В систематике животных этим существам пока не найдено места, как и другим гигантским приматам. Я бы не стал относить их к однородной группе, а выделил бы в отдельную семью приматов, родственную, возможно, орангутанам.

К сожалению, попытки устроить облаву на снежного человека, не привели к успеху. [25] Так, осталась ни с чем английская экспедиция, разделившаяся на четыре колонны, которые, двигаясь параллельно, охватили, будто клещами, огромную территорию.

В этом краю, по образному выражению участника другой экспедиции Ральфа Иззарда, группа людей так же хорошо видна издалека, как тараканы на белой скатерти. Немудрено поэтому, что в условиях высокогорья привычные к крутым подъемам и разреженному воздуху животные легко могли ускользнуть от медлительных альпинистов.

«Гораздо легче, по-моему, встретить снежного человека случайно, — писал Иззард, — чем устраивая на него массовые облавы. Группа в несколько десятков человек добьется лишь того, что разгонит на многие километры все живое, что встретится у нее на пути».

В заключение замечу, что та же проблема возникает и в других случаях обнаружения редких животных.

Глава 4. МИФИЧЕСКИЙ ДИНОЗАВР ИЗ НОВОЙ ГВИНЕИ

Немногие молодожены могут похвастаться встречей с динозавром во время медового месяца. Молодая чета Миллеров по праву может быть отнесена к их числу. Посчитав слишком банальной поездку в Венецию и даже на Ниагару, как это обычно делают при свадебном путешествии молодые голландцы, эта пара выбрала Новую Гвинею, родину каннибалов. Любовь на дикой природе крепче!

Подношения мумифицированных голов, задушенные и закопченные детки, запасенные впрок на голодный период, оказались лишь частью грустного аттракциона, представшего их изумленным взорам. Самым главным была встреча с доисторическим существом, вышедшим прямиком из глубин нашего геологического прошлого.

Достигнув гор Стеррен и поднявшись по реке Меруаке до ее истоков, наша парочка в сопровождении местных носильщиков-головорезов открыла на границе девственных лесов и зоны снегов еще не известное племя киррирри. Именно в их поселке Леона Миллер и увидела однажды, как женщины очищали кокосовый орех с помощью странного приспособления, напоминающего кончик бивня слона или рог носорога. Заинтересовавшись, она сказала об этом Чарли, который после недолгого осмотра убедился, что таких ножей в поселке немало.

Эти ножи, пишет он в книге «Караван каннибалов», были изготовлены из некоего материала, напоминающего рог, состоящий из слоев, сходящихся на конус, пока последний не оказывался острием, кончиком. Нож достигал 45 сантиметров длины и у основания составлял 15 сантиметров. Сзади у него была коническая полость. Но весил он при этом около десяти килограммов.

Расспросив одного из старейшин по имени Вро, Чарли получил от того рисунок ящера, сделанный на песке. «У него была длинная шея и огромное тело с большим животом».

— Еще, — сказал Вро, — на лбу у него большой рог.

Думая, что он чего-то не понял, Миллер попросил повторить рисунок. На этот раз животное было изображено более подробно — голову венчал широкий гребень, а грудь защищали треугольные чешуи… Все как в книгах с реконструкциями динозавров в наших музеях, уточняет путешественник. Чтобы лучше определить размеры животного, Вро начертил на песке две линии по девять метров — от носа до кончика хвоста. Потом прикинул и добавил еще три метра.

Итак, речь шла о какой-то рептилии 12-метровой длины! Скептически осмотрев наброски, Миллер, сдерживая ухмылку, спросил все же, где живут эти твари.

— В двух-трех днях пути отсюда, в сторону холмов на северо-западе, — ответил мужчина с помощью жестов.

Голландский путешественник задумал сделать сенсационный репортаж и попросил нескольких киррирри отвести его в места, где обитают гигантские ящерицы. Это не составит труда, последовал ответ, ибо жители часто их видят, — это pay, а название происходит от крика чудовища, перемежающегося со свистом. Отправку экспедиции назначили на завтра.

В первую ночь, после целого дня, проведенного в труднопроходимой гористой местности, молодые супруги выбрались на огромное плато, поросшее кустарником и деревьями, где и разбили лагерь с помощью проводников. На рассвете они двинулись на запад по краю плато, которое все обрывистее спускалось, пока не образовало отвесные скалы высотой десятки метров.

Когда они достигли западной окраины плато, проводники дали указание идти на север; они заметно нервничали и передвигались с предосторожностями.

Но вот вроде бы и пришли к цели. Люди племени попросили Миллеров лечь ничком на подстилку из зелени и посмотреть вниз. Там, внизу, расстилалось огромное, треугольной формы болото. Оно соединяло два плато — то, на котором они находились, и схожее. Оттуда вытекал маленький ручеек. Осмотр местности был прерван движением в камышах…

Пораженный увиденным, Миллер был буквально парализован. Когда его жена посмотрела туда же, она сначала замерла от изумления, а затем уткнулась головой в подстилку, не в силах поднять глаза от страха!

Постепенно Миллер пришел в себя и направил камеру на животное, голова и шея которого высовывались из камыша.

«Словно позируя для меня, колоссальный посланец далеких эпох двигался по болоту. В один момент его хвост так далеко вильнул в траве, что мне показалось, что это другое животное. Когда оно повернулось, я увидел роговой кончик. Услышал свист: „Рау-у-!“»

Выключив камеру, Миллер подумал, что pay услышал какие-то звуки, «так как он вдруг остановился, присел на задние лапы, причем передние повисли в воздухе, и повернул голову в нашу сторону. Он был от нас метрах в четырехстах, но я уже чувствовал, что он сверлит нас своими злобными глазками. Я вжался в подстилку и вздохнул свободно, только когда тот убрался в камыши».

В этот момент Миллер, не забывая о том, что он должен снимать, отметил, что существо имеет желто-коричневую окраску, схожую с цветом камышей, в которых оно живет.

Кроме того оно покрыто чешуей, причем чешуи выглядят как доспехи неодинаковой формы, служа для камуфляжа. Поэтому даже на цветной пленке увидеть это довольно сложно.

«Еще два раза после этого pay показывался и позволил рассмотреть кожистый гребень вокруг головы и еще один вдоль позвоночника. Мой фильм закончился на моменте, когда существо исчезло в роще карликовых эвкалиптов».

Наша книга, посвященная поиску неведомых зверей, не может оставить без внимания такой поистине сенсационный эпизод. Но, между нами, не напоминает ли эта сцена события, описанные у Конан Дойла в «Затерянном мире»? Она так же поражала воображение и казалась достоверной, если бы… если бы можно было до конца доверять нашим информаторам! Очень многое говорит в пользу того, что Миллер — врун. Ибо не приводит никаких убедительных доказательств, кроме своего рассказа. Нет, мы не можем принимать все за чистую монету на основании лишь устных сообщений. Тем более что они не подтверждаются схожими сведениями из тех же мест от других наблюдателей.

Прежде всего, если Чарлз Миллер видел столько рогов ящера в употреблении у местных жителей, почему он не доставил ни одного палеонтологам? Это произвело бы переворот в науке. И потом, в своей богато иллюстрированной книге Миллер не приводит фото трофея «преклонного возраста».

Теперь о пленке, которую привез из «Папуасии» Миллер, профессиональный оператор. (Он впоследствии работал таковым в Лос-Анджелесе.) Книга нашего путешественника вышла в Лондоне в 1950 году. Он рассказывает в ней, что показывал куски фильма, отснятого в Новой Гвинее, магнатам британского кинобизнеса. Но ни слова о «динозавровой» пленке. Я всегда внимательно слежу за новинками документального кино и ни разу не видел ничего похожего на съемки «посланцев допотопных лет», в чешуе и костях. Ценность такого фильма была бы труднооценима. Вряд ли он остался незамеченным.

Очаровательная супруга Миллера не сказала ни слова ни за, ни против своего мужа.

А наука на этот раз мудро и предусмотрительно промолчала. До поры.

Так уж получилось, что множество свидетельств, собранных в этой книге, не подтверждаются убедительными доказательствами: во-первых, это сообщение единственное, относящееся к Новой Гвинее, не говоря уже о данных, касающихся племени кмррирри, о котором он мог бы дать более подробные сведения, хотя бы точное место обитания. Только ряд параллельных свидетельств могут придать достоверность описываемым событиям.

Во-вторых, сама личность Миллера не может служить гарантией его, что называется, научной порядочности. Вместо того чтобы заняться инженерной работой, он предпочел автомобили. Во время первой мировой войны он пошел в военную авиацию, но больше занимался воздушной акробатикой и трюкачеством. Само по себе это требует мужества, но не свидетельствует о серьезности.

Но, повторяю, одно это не могло бы повлиять на наше негативное отношение к сообщению — ведь было много открытий, сделанных дилетантами. Часто детали, сообщенные профанами, оказывались весьма важными, ибо специалисты именно благодаря им делают вывод о подлинности или фиктивности той или иной информации.

В-третьих, увы: описание, сделанное Миллером, говорит против него. Его монстр не соответствует «реконструкциям, увиденным в музеях». Он являет собой курьезную смесь черт разных известных существ, очень отдаленно напоминающих то или иное животное: обладает длинной шеей и гигантским хвостом, как у завроподов (бронтозавров и других диплодоков), головой, увенчанной рогом и кожистым гребнем, — как у трицератопса, телом с гребнем из трет угольных пластин — как у стегозавра, но у того этот гребень двойной. Что касается знаменитого рога на конце хвоста у pay, то такого нет ни у одного из них. У стегозавра имеется на хвосте двойной ряд длинных шипов, как бы продолжающих спинной хребет.

Получается, что это не динозавр вовсе, а оживший труп, созданный воображением целой группы палеонтологов, каждый из которых нарисовал свое, а потом все это соединили, как в мультфильме.

Конечно, нельзя априори утверждать, что такая бестия в природе невозможна. Зоология уже преподносила подобные сюрпризы. Но в pay сочетаются черты двух совершенно разных групп животных — звероящеров (длинная шея и хвост) и птероящеров с иными характеристиками. С другой стороны, стегозавры известны лишь по меловому периоду Северной Америки, и странно, что они оказались так далеко в Азии, в уголке ее, который, похоже, с ней никогда не соединялся. И мало шансов у гипотезы, по которой Новая Гвинея подверглась вторжению огромных звероящеров…

Короче говоря, история с pay до боли напоминает известные экранизации. Без сомнения, мне возразят, что Новая Гвинея — малонаселенный остров, который по размерам превосходит Францию и Италию, вместе взятые. Особенно плохо исследована ее гористая центральная часть, до сих пор там не перевелись каннибалы и охотники за головами, и отношения с ними властей отнюдь не способствуют освоению этих мест — одного из самых больших лесных массивов планеты.

Но давайте переплывем Торресов пролив и углубимся в Австралию. Ее кустарниковые пустыни центральной части и песчаные моря на западе — тоже неисследованные районы. Горы востока и юго-востока покрыты густыми эвкалиптовыми лесами и араукариями, сквозь которые трудно продраться, а на севере есть племена, которые не встречались с белыми людьми. Но в городах пятого континента издавна появляются охотники, путешественники, которые рассказывают о загадочных животных. Некоторые из них тоже могут относиться к «ожившим трупам», но кому-то можно и верить! Итак, в Австралию!

Глава 5. НЕВЕРОЯТНЫЙ АВСТРАЛИЙСКИЙ БУНЬИП

Задолго до того, как на австралийский континент прибыли белокожие пришельцы, а также до того, как сформировалась современная раса негров, на удаленном материке жили существа — наполовину люди, наполовину обезьяны, а вместе с ними их родственники — целая семья тотемических животных. Приблизительно так представляют себе аборигены ушедшие в небытие времена.

Только Австралия сохранила до наших дней такое количество животных, которым давно полагалось бы превратиться в окаменелости.

Прежде всего хочется назвать колоссальных размеров змей Центральной Австралии, которых называют воллунква, а вместе с ними их сородичей по имени минди, иначе говоря, радужных змей. Цвет последних изумительно красив, но завороженное созерцание этой радуги может оказаться последним в вашей жизни. К счастью, пресмыкающееся выделяет тошнотворный запах, который предупреждает о его появлении [26] Минди приписывают также другие несчастья: считается, что змея сеет за собой эпидемию сифилиса.

Эти змеи, живущие в прибрежной полосе, практически неизвестны во внутренних районах, где за год во многих местах едва выпадает 500 миллиметров осадков. Поэтому для местных племен эти змеи — один из источников сведений для фантастических историй и легенд.

Очевидно аналогично возникла легенда о злом йеро — то ли змее, то ли угре, который обитает в некоторых озерах на северо-западе.

Должно быть, глотка этого существа достаточно широка, так как ей аборигены приписывают способность порождать водовороты. «На плато Атертона в Квинсленде, — рассказывает Г. Витлей, ихтиолог из Австралийского музея, — есть озеро, преодолеть которое я никак не мог заставить гребцов. Они считали, что в глубинах озера живет какре-то мифическое существо».

Что же это за животное? Мне кажется, что в образе огромного змея собраны воедино все опасности, которые могут подстерегать человека, плывущего над большой глубиной на легком суденышке. Пожалуй, для аборигенов это самая подходящая форма фиксирования опыта поколений.

Не менее впечатляющими мне кажутся слухи о животном по имени гауарге. Это необычайный зверь, ведущий полуводный образ жизни, которому приписывается манера утаскивать на дно каждого, кто отважится пуститься вплавь по его владениям. Его описывают, что примечательно, как эму, но эму без перьев!

Если вам когда-нибудь представится случай созерцать ощипанного австралийского страуса, сравните, насколько похожа будет его тушка на Struthiomimus, одного из динозавров, название которого означает «который напоминает страуса».

Многим кажется, что динозавр — непременно чудовище огромных размеров. Однако среди них были экземпляры, не превышающие по размеру курицу. В промежутке между этими карликами и гигантскими игуанодонами находится динозавр-страус, который жил в заболоченных прибрежных низинах, но при случае мог найти убежище и в воде.

Можно ли предположить, что аборигены встречали или сохранили в преданиях память о встречах с живым динозавром? Во всяком случае, к легенде о гауарге полезнее отнестись с вниманием, нежели с презрением.

Довольно легко найти объяснение старой австралийской легенде о человечке-пересмешнике, которого не берет смерть. Теперь зоологам хорошо известно, что это не кто иной, как птица Dacelo gigas, по прозвищу мартин-охотник. Тем не менее его ночные крики до сих пор вселяют страх в местных жителей.

Одним из подобных «кошмарных» созданий издавна считается йара-ма-йа-вхо. Негры утверждают, что это маленький беззубый человечек, похожий на лягушку. Он живет на пальмах и имеет на пальцах присоски. Говорят, что этими присосками он облепляет тельце ребенка, играющего под деревьями, и не отпускает до тех пор, пока не высосет из него все соки.

Меня удивляет, почему зоологи так долго не могли идентифицировать это существо. Ведь если не считать кровожадного нрава, сведений о зверьке столько, что для зоолога узнать его так же легко, как крестьянину отгадать загадку: кто бегает на двух лапах, покрыт перьями и кричит «кукареку»?

Нет сомнений, что таинственный йара… — не кто иной, как долгопят-привидение (Tarsius spectrum). Это небольшой мохнатый зверек с плоским лицом, значительную часть которого занимают огромные глаза. Его можно считать самым таинственным из всех приматов.

Находясь среди ветвей, он может принимать стойку на задних лапках. Его облик настолько напоминает человеческий, что английский анатом Вуд-Джонс и его голландский коллега А. Хубрехт сочли его самым близким человеку существом. Разумеется, это преувеличение, но зверек обладает выдающимися, свойственными только ему качествами. В нем всего двенадцать—двадцать сантиметров роста.

Кроме огромных глаз, расширенных, чтобы усилить ночное видение, он имеет длинные пальцы, на кончиках которых находятся утолщения с присосками. Стопа у него такая длинная — отсюда и название, — что в отличие от других приматов он вынужден опираться при ходьбе только на пальцы. Зато он обладает прекрасным толчковым рычагом, позволяющим ему совершать значительные прыжки. Долгопят на самом деле чем-то напоминает мохнатую лягушку, но прыжки его гораздо изящнее. Вес, всего около 140 граммов, позволяет ему перелетать на двухметровые дистанции, при этом возносясь на шестьдесят сантиметров.

Конечно, долгопят далеко не беззубый, но когда он раскрывает свой V-образный рот, довольно зловещий, то кажется, что у него нет зубов. Действительно, долгопят единственный примат, которого можно целиком считать плотоядным. Ему доводится пробовать иногда и фрукты, но главным образом его пищу составляют насекомые, ящерицы, птицы и даже некрупные млекопитающие. В наших глазах это всего лишь симпатичный малыш, но на уровне своего размера это кровожадный разбойник.

Если прибавить к описанным свойствам долгопята его ночной образ жизни, то можно понять, отчего этот редкий зверек сделался предметом всевозможных суеверий.

Есть только одна причина, которая мешала зоологам увидеть в йара… долгопята-привидение. Это то, что последний не водится в Австралии. Он встречается только на Малайском архипелаге: на Суматре, Борнео, Сулавеси и на нескольких Филиппинских островах.

Раньше долгопяты были распространены значительно шире, чем в настоящее время. В отложениях начала третичного периода этих странных «человечков» находят по всей Европе и Северной Америке, но сегодня в Австралии не существует в диком состоянии плацентарных млекопитающих — кроме тех, конечно, что завез человек, то есть крыс, собак динго и других.

Когда-то млекопитающие, имеющие плаценту, вытеснили сумчатых по всей планете, но не смогли проникнуть за «водораздел», то есть за незримую линию, которую зоологи провели между Бали и Ломбоком, а севернее — между Борнео и Сулавеси. Короче, им не удалось попасть ни в Новую Гвинею, ни в Австралию, где в полной безопасности до вторжения человека процветали сумчатые.

Вот почему невероятно, почти невозможно то, что долгопят живет в Австралии. Хотя его встречают уже на Сулавеси. Возможно, ключ к разгадке поможет нам пролить свет и на происхождение австралийских племен, которое так давно волновало антропологов.

Дж. Маттью предположил когда-то, что в Северную Австралию мало-помалу проникали люди малайской расы, но от этой теории быстро отказались, так как именно на севере австралийские негроиды наиболее темные и курчавые. Однако вполне вероятно, что легенды о йара.., попадавшие на материк вместе с племенем захватчиков из Борнео, Суматры и Сулавеси, передавались из поколения в поколение и сохранились до наших дней. Нашествие можно смело отнести к среднему плейстоцену, то есть к эпохе, отдаленной от настоящего времени на пятьдесят тысяч лет.

Неоспоримо то, что крохотный долгопят, совершенно безобидный для человека, держит в страхе не только Австралию, но и весь малайский регион. Кроме того, мне кажется вероятным, что этот же зверек породил легенду о «лесном демоне», распространенном на Филиппинах.

Как бы ни были удивительны животные из фольклора Океании, настоящий бум фантастических россказней наступил после прибытия на Австралийский континент белого человека, так расположенного ко всякого рода небылицам. Поспешим добавить, что большинство слухов имело под собой реальную почву. Это должно способствовать более серьезному отношению к тем легендам, которые до сих пор не нашли подтверждения.

Когда храбрые голландские моряки стали осваивать в начале XVII века австралийские моря в поисках богатых и плодородных островов, им приходилось высаживаться на сушу без конца и края, которую они из ностальгических чувств называли Новой Голландией.

В этой стране, рассказывали они, живет зверь крупный, как человек, у которого длинный хвост, а голова маленькая, как у козы. Задние лапы у него, как у птицы, и он может скакать на них наподобие лягушки. В 1640 году было дано первое научное описание животного, сопровождаемое фантастическим рисунком.

Столетие спустя капитан Джеймс Кук, остановившись недалеко от материка для ремонта наскочившего на риф корабля, воспользовался случаем посетить таинственную землю. Он проник в глубь территории в районе бухты Тринити. 9 июля 1770 года два человека из его экипажа — а одним из них был знаменитый натуралист Джозеф Бэнкс — отправились на охоту, чтобы пополнить запасы мяса. Как рассказывал впоследствии Кук, они прошли несколько миль и встретили четырех «тех самых животных на птичьих ногах». Бэнкс пустил за ними свою борзую, но она быстро отстала, так как густая трава, через которую легко перепрыгивали животные, мешала ей бежать.

Вскоре Кук узнал, что крупного прыгуна называют «кантуру». Впрочем, этого названия так и не нашли потом ни в одном из австралийских диалектов…

Сведения, полученные от такого образованного и дотошного в отчетах человека, как Джеймс Кук, не вызывали сомнения, поэтому уже через двадцать лет слово кенгуру употреблялось как научное название в книгах по зоологии.

Самому Куку еще предстояло испытать новое удивление, связанное с безобидными прыгунами. Оказалось, что малышей они носят с собой в кармане на животе.

Вскоре выяснилась и поразительная особенность животного мира Австралии: все живущие на материке млекопитающие имели такие же карманы для детенышей.

Но мир ученых ждали еще более неожиданные сюрпризы. В 1797 году в Новом Южном Уэльсе было обнаружено животное, названное «водяной крот». На самом деле это странное животное скорее напоминает выдру. На ногах у него были ласты. Но если перепонки между пальцами можно допустить у млекопитающего, то что должны были сказать европейские зоологи на наличие утиного клюва!

Нет ничего странного в том, что чучело первого утконоса, рассмотренное членами Королевского зоологического общества, было признано подделкой.

Дело в том, что образцы животных и другие природные объекты, поступающие с Востока, подчас так искусно подделывались китайцами, что ученые давно привыкли к «сенсационным» фальшивкам и смотрели скептически на любую неожиданность. Сколько раз путешественники привозили в Европу мумии сирен, обитающих, по преданиям, где-то в Индийском океане! На самом деле они были изготовлены из чучела и головы обезьяны, лап птицы и хвоста рыбы. «Водяной крот», состоящий одновременно из частей птицы и млекопитающего, несомненно принадлежал к искусным подделкам.

Между тем кожа животного была подвергнута тщательному анализу доктором Георгом Шоу, который не нашел на ней никаких следов клея или другого крепления частей. Он признал остатки животного настоящими и в 1799 году дал его первое научное описание. Так необычное животное получило имя Ornithorynehus paradaus, что означает «зверь с утиными лапами и клювом».

Недостаточно было дать необычному существу научное имя. Нужно было, кроме того, найти ему место в систематике животного мира.

Так как животное было покрыто шерстью, ни у кого не вызывало сомнений, что речь идет о млекопитающем. Блюменбах решил отнести его к неполнозубым, к которым, как правило, и относили всех животных, не вписывающихся в классификацию.

В 1802 году в Англию прибыли в заспиртованном виде два экземпляра утконоса. Одно из животных было самкой, но при ближайшем рассмотрении у нее не обнаружили молочных желез! Помимо столь невероятного свойства у «водяных кротов» были совмещены анус и детородный проход, как у птиц и рептилий.

В конце концов английский анатом Хоум предложил выделить утконосов в отдельный ряд классификации, куда было отнесено вскоре другое животное, обнаруженное в Австралии, — ехидна, чья вытянутая мордочка также напоминает клюв.

Дело еще больше запуталось, когда из Австралии стали поступать слухи о том, что утконос несет яйца, этот факт подтверждал мнение Ж.Б. Ламарка, согласно которому однопроходные звери являются родоначальниками млекопитающих и близки по многим признакам к птицам и рептилиям.

В 1824 году очередная неожиданность: немецкий ученый Меккель обнаружил у утконоса молочные железы! Но животное, которое несет яйца, не может обладать молочными железами! Тем не менее они были налицо. В 1832 году австралийский натуралист лейтенант Моль установил, что молочные железы утконоса вырабатывают молоко. Лишь в 1884 году был установлен действительный способ воспроизведения и выкармливания потомства утконоса. Так на удивление всему научному миру нашлось животное, которое одновременно несет яйца и кормит детенышей молоком.

В который раз подтвердилось правило: «невозможные» животные могут существовать в природе.

Кто такой буньип? Вплоть до наших дней он служил символом всего таинственного и ужасного, что только могло представить воображение колониста, оказавшегося на незнакомой части суши.

Как мне кажется, слово «буньип» на языке аборигенов означало все то, что нельзя было объяснить с помощью привычных понятий. Аналогично нашему слову «демон».

Можно предположить, что на вопрос белых людей, какое из неизвестных им животных совершило то или иное злодеяние, австралийцы отвечали, что это дело рук буньипа или что тот перешел им дорогу.

Странно то, что образ этого существа, наделенного столь могущественными способностями, воплощался часто в виде не только конкретного, но и достаточно ординарного животного. Правда, неизвестного науке.

Первое упоминание о нем относится в 1801 году. Французский минералог Шарль Бейи, участник экспедиции Николя Бодена, вместе со спутниками покинул бухту, которую они окрестили по имени своего корабля, чтобы углубиться насколько возможно на незнакомый материк. Внезапно они были охвачены ужасом, услышав из зарослей тростника Лебединой реки дьявольский рев, более ужасный, чем рев разъяренного быка. В панике колонисты бежали к берегу, решив, что в болотах нового континента водится невероятных размеров чудовище.

Несколько позднее исследователь Гамильтон Хьюм подтвердил существование водяного монстра, но что любопытно, его свидетельство относилось к району, расположенному в противоположной части Австралии.

В озере Батхерста он наблюдал животное, похожее одновременно на ламантина и гиппопотама. Ученые Австралийского философского общества сейчас же пообещали исследователю возместить все расходы, если ему удастся добыть тушу этого животного. Но Хьюм не смог этого сделать.

Слухи подобного рода поступали из разных точек континента, особенно из юго-восточных районов.

Лейтенант В. Бретон писал: «Говорят, что в озере Георга живет разновидность тюленя, обладающего сверхъестественной силой».

К середине XIX века легенда о буньипе достаточно прочно утвердилась на всем материке. Кого только не волновал загадочный зверь и какие только чудеса не приписывались ему.

В 1846 году у одного из притоков Муррея, который отделяет Викторию от Нового Южного Уэльса, был найден фрагмент черепа, который отослали натуралисту B.C. Маклею как голову буньипа. Он сделал заключение, что череп принадлежал жеребенку. В Лондоне же с образцом ознакомился специалист в области сравнительной анатомии профессор Ричард Оуэн, который решил, что перед ним обломок черепа коровы.

Кто-то из экспертов ошибался. Ввиду того, что животное так и не было идентифицировано, можно предположить, что ошибались оба ученых. К сожалению, ценное свидетельство таинственным образом исчезло.

В 1848 году на реке Эмералии было замечено животное темного цвета, голова которого напоминала голову кенгуру. У него была длинная шея, а на голове — густая поросль и огромный рот. По словам местных жителей, это был буньип, который поджидал в воде очередную жертву.

В 1872 году на озере Буррумбит крупное животное приблизилось к суденышку, так что все его пассажиры в страхе кинулись к другому борту и чуть не опрокинулись в воду. Зверь был описан как водяная собака. Его голова была круглой и лишена ушей.

В 1873 году недалеко от Далби в Квинсленде видели высунувшееся из воды существо, похожее на тюленя. У него был сдвоенный, но не симметричный хвост-плавник.

Кроме того, какое-то водное чудовище было зарегистрировано на Тасмании, то есть вне австралийского континента.

Строительство Ваддаманской плотины и всевозможные изменения природных условий, вызванных стройкой Грит-Лейкской электростанции, не избавило районы от вездесущего водяного демона. Его появление отмечено здесь до последнего времени.

Имея множество свидетельств о живущем в воде короткошерстном ластоногом животном с головой собаки и редуцированными ушами, трудно не сделать предположения о существовании некоего пресноводного тюленя.

Вдоль морского побережья Австралии и Тасмании живет много видов ластоногих. Например, морская собака (Otaria), морской леопард (Leoptonyx), морской слон (Mirounga). Но могут ли эти животные забираться в глубь материка?

Теоретически — могут. Существует ведь вид тюленей, который никогда не встречается в морях. Кроме того, установлено, что тюлени проникают иногда в глубь Австралии по Муррею и его притоку Дарлингу. Доктор Шарль Феннер упоминает случай, когда тюлень был убит в Конарго, Новый Южный Уэльс, в 1450 километрах от устья реки. В Шолхайвене в 1870 году подстрелили морского леопарда, в желудке которого нашли взрослого утконоса, что заставило Г. Уитлея заметить: «Буньип проглотил буньипа!»

Таким образом, установлено, что ластоногие могут преодолевать значительные расстояния в пресной воде. Возможно, они могуг совершать и короткие переходы по суше. Примечательно в этом отношении, что чаще всего появления водяного демона фиксируются на юго-востоке, то есть на территории бассейнов двух крупнейших рек Австралии.

Что касается душераздирающих воплей, доносящихся из тростников, то они могут принадлежать не ластоногому, а выпи (Botaurus poiciloptilus). Кстати, именно своему голосу она обязана местным названием «муррейский бык».

Впрочем, появление водяного демона бывает приурочено к местам, которых при всем желании не смогло бы достичь ни одно ластоногое. Поэтому австралийские ученые предпочитают более оригинальные гипотезы.

«Предполагают, — пишет Уитлей, — что речь идет о сохранившемся до наших дней сумчатом животном, похожем на выдру».

Известно, что среди сумчатых существ множество эквивалентных плацентарным животным — тем, которые живут на суше, лазают по деревьям, перелетают с места на место и роются в почве. Почему бы нашему демону не быть водяным сумчатым?

Вот почему доктору Андерсону пришла в голову мысль: не связаны ли легенды аборигенов с недавним существованием дипротодона, который, как считается, населял реки, болота и озера материка?

Золотоискатели, рассеявшиеся по песчаным пустыням западного плоскогорья и колючим кустарникам центральной низменности — практически не исследованных областей, — встречали крупных зверей, внешне напоминающих кроликов.

Подобные сообщения поступали настолько регулярно, что наконец заинтересовали ученых, среди которых был крупный австралийский натуралист Амброз Пратт. Он первым задал себе вопрос: не являются ли трехметровые кролики дипротодонами, огромными сумчатыми, которых считали вымершими? Ведь раньше они в больших количествах встречались на Налларбор-ской равнине, пока усилившаяся засуха не превратила в пустыню значительную часть материка. Найденные черепа их достигали в длину одного метра. Был даже реконструирован внешний облик дипротодона.

Этим вымершим сумчатым приписывают нравы тапира: они должны были вести полуводный образ жизни среди пышной растительности, которая покрывала материк еще в конце последней эпохи оледенения, то есть от двенадцати до тридцати тысяч лет назад. Засуха, опустошившая подобно проказе огромные территории, вытеснила с материка и дипротодонов.

Конечно, огромное травоядное поначалу находило себе пристанище в сопротивляющихся засухе оазисах. По мере их падения стада дипротодонов отправлялись к следующему источнику воды.

В 1953 году профессор Рубен Стиртон из Калифорнийского университета обнаружил на северо-западе Австралии настоящее кладбище дипротодонов, содержащее от пятисот до тысячи прекрасно сохранившихся скелетов. Предполагают, что стадо этих животных собралось на месте недавнего высохшего озера, покрытого затвердевшей на солнце коркой. Под тяжестью стада корка не выдержала, и многие животные увязли во влажном иле.

Даже если они полностью исчезли несколько тысячелетий назад, их должны были застать первые австралийские темнокожие люди.

Ван Хеннеп полагает, что устная передача информации не может длиться сколько-нибудь долго, тогда как слухи о животных, по описанию похожих на дипротодонов, продолжают циркулировать среди аборигенов.

В конце концов, Австралия не была лишена воды совсем. Иначе участь «гигантских кроликов» постигла бы и других травоядных, а заодно и хищников, которые ими питались. На материке оставалось достаточное количество озер, ручьев и болот, возле которых, подобно остальным представителям австралийской фауны, могли продолжить существование дипротодоны.

Несмотря на относительно частые встречи, австралийские охотники, которые гоняются по степям за одичавшими азиатскими буйволами, не могут завладеть предполагаемыми дипротодонами. По их словам, животные обладают невероятной способностью неожиданно исчезать с глаз, оставив на месте облачко пыли…

Глава 6. СУМЧАТЫЙ ТИГР КВИНСЛЕНДА

Так же как первооткрыватели Южной Америки натолкнулись на необычный животный мир, столь непохожий на фауну Старого Света, так и пионеры пятого континента встретили потрясших их представителей сумчатых и однопроходных.

Любопытно, что путешественники и колонисты упорно пытались «открыть» в Австралии знакомых им животных, точно без их присутствия осваиваемые земли нельзя было считать полноценными.

В августе 1699 года знаменитый английский мореплаватель Уильям Дампир вошел в одну из гаваней Восточной Австралии, которую он назвал Акульей. Позже он сообщил., что у Акульей гавани водятся гиппопотамы.

Этих животных в Австралии никогда не встречали, впрочем, недоразумение быстро разрешилось. В брюхе акулы, по словам пирата, выловленной недалеко от берега, находился гиппопотам.

«В ее утробе, — писал Дампир, — мы нашли голову и кости гиппопотама, его губы, покрытые щетиной, хорошо сохранились, как и челюсти, в которых мы обнаружили множество зубов, два из которых по величине укладывались в восемь дюймов, остальные были меньше их вдвое».

В действительности же акула сожрала дюгоня, ламантина австралийских морей. Голова и кожа этого упитанного морского травоядного действительно напоминают гиппопотама, хотя его тело заканчивается рыбьим хвостом. У самцов этого животного имеются очень крупные резцы.

Вскоре Австралию населили крысы, мыши, кролики, белки, кроты, волки, лисы и кошки. На самом же деле все эти животные виделись европейцам в похожих на них представителях австралийской фауны. Среди колонистов пошли даже слухи о гориллах. Оказалось, что за человекообразных обезьян приняли аборигенов с пышной шевелюрой, а в отдельных случаях ими становились европейцы, изморенные скитаниями.

Поиски сумчатого тигра — одна из самых забавных страниц истории открытия Австралии. До сегодняшнего дня находятся натуралисты, верящие в его существование.

В ноябре 1642 года капитан Абель Тасман заметил с борта корабля землю, которую он принял за крайнюю южную оконечность Новой Голландии. Он назвал ее Ван Дименсленд (Земля Ван Димена) в честь голландского губернатора, который послал его открыть южный морской путь, позволяющий пройти к Америке с запада. Верный полученному поручению, Тасман не утруждал себя исследованием незнакомых земель. Поэтому он так и не сошел на остров, который впоследствии обессмертил его имя, но отправил за провизией первого помощника с группой матросов.

Посланцы возвратились на корабль и рассказали о странных зарубках на деревьях, оставленных, несомненно, великанами, а также о следе тигра.

Скорее всего, следы принадлежали тасманийскому сумчатому волку (Thylacinus cynocephalus), который, по совпадению, имеет на спине, бедрах и на хвосте почти тигриные полосы. У этого представителя псевдопсовых на передних лапах по пять пальцев, в отличие от псовых и кошачьих, но на задних лапах — по четыре. Кроме того, сумчатый волк, в отличие от собак и кошек, опирается задней лапой на всю стопу, что делает след очень крупным для его роста. Отсюда и предположение о тигре, самой крупной кошке соседнего малайского региона.

Полвека спустя появились новые упоминания об австралийском тигре. Управляющие Индийской компании в Батавии не раз писали о нем в бортовых журналах. Так, в одном из них значилось, что terra australis населена куликами, тиграми и многочисленными черными птицами.

Если «черные птицы» — либо черные лебеди, либо черные эму, исчезнувшие вскоре, то упоминание о тигре заставляет предположить сумчатого волка. Но это животное слишком напоминает собаку. Кроме того, в пользу «тигра» говорит тот факт, что колонисты часто называли его сумчатым тигром. Не говоря о том, что сумчатого волка в Австралии никогда не встречали, поскольку единственным местом его обитания на планете является Тасмания.

Слухи об австралийском тигре зарождались, как правило, на восточном побережье материка, где тянутся вдоль горной цепи густые леса. Наиболее подробные свидетельства относятся к области полуострова Йорк — крайней северной оконечности горной цепи.

В 1871 году в отчетах Зоологического общества появилась первая статья о существовании в Квинсленде неизвестной кошки. Она основывается на письме, полученном знаменитым английским зоологом Склейтером от полицейского инспектора Брин-слея Шеридана из Гардвелла.

— Вечером, — писал полицейский, — фокстерьер моего сына, труся по тропинке недалеко от Роккингэмской гавани, унюхал чей-то след в кустарнике и с яростным лаем бросился по нему. Он бежал в направлении берега, а мой сын едва поспевал за ним.

Через 800 метров они наткнулись на сидящего в высокой траве зверя, которого мой сын описал так: «Он был размером с або-ригенову собаку (собаку динго), морду имел круглую, как у кошки, и длинный хвост. По всему его телу шли желтые и черные полосы.

Мой пес бросился на него, но зверь сшиб его. Тогда я выстрелил в него из пистолета и ранил в голову. Зверь вспрыгнул на ствол накрененного дерева, а пес стал облаивать его. Так как выпады животного становились все более угрожающими, я испугался и убежал».

5 июня 1872 года из Квинсленда пришло сообщение от натуралиста М.В. Скотта, в котором более конкретно говорилось о существовании загадочной кошки. Роберт Джонстон, офицер местной полиции, находясь в сопровождении нескольких человек на болоте у восточного побережья Гардвелла, видел сидящего на дереве зверя на высоте около двенадцати метров.

Заметив приближение людей, он перемахнул на соседнее дерево на расстояние около трех метров и спустился по нему хвостом вперед. Размером он был с пойнтера, рыжий с темными штрихами. Голова его была круглой, а ушей не было видно. Хвост был плотным и длинным.

Ввиду разногласий в свидетельствах английские зоологи решили не торопиться с выводами.

В 1895 году Южную Австралию охватила паника. В области Тантанула, а затем и повсюду распространились слухи о появлении тигра, угрожающего и людям, и домашним животным. Организованные облавы ничего не дали. Но вскоре выяснили, что слухи распространяли похитители скота, которые пытались свалить на вымышленного хищника свои злодеяния.

Но о таинственной кошке продолжали поступать сообщения, которым трудно было не поверить. Вот что рассказывает об этом животном, вполне обычном, по его словам, для тех мест, откуда он вел повествование, австралийский писатель Ион Идрисс, проживший долгую жизнь на диком северо-западе континента: «Здесь, на полуострове Йорк, живет кошка-тигр, крупная, как волкодав. Ее тело изящно, а на серебристой шкуре чередуются черные и серые полоски. Ее лапы вооружены острейшими когтями, уши острые, а голова напоминает тигриную.

Мне пришлось познакомиться с ней на болоте. Я услышал рычание, раздававшееся из тростника. Подойдя ближе, я увидел среди травы распростертое тело взрослого кенгуру, одна из лап которого была разодрана до кости, а из живота вываливались внутренности. Над ним возвышалось полосатое тело. Это была крупная кошка. Она замерла над своей жертвой и несколько секунд смотрела мне в глаза. Затем она показала мне ослепительно белые клыки и вновь зарычала. Я поспешил выскочить из тростников».

Это была не последняя встреча Иона Идрисса с предполагаемым тигром.

«Овца, которую я искал, валялась мертвой. Рядом с ней лежал мой любимый пес, тоже мертвый, — рассказывает писатель. — Эту собаку с молодого возраста натаскивали на кабанов, ее отвага и сила вызывали восхищение у золотоискателей всего края». Дополним эти сведения тем, что квинслендские негры будто бы хорошо знакомы с крупной тигровой кошкой.

Вспомним, что когда-то в Южной Америке существовала группа сумчатых, соответствующих крупным хищникам Азии и Африки. Среди них был сумчатый саблезубый тигр Thylacosmilus. Наконец, что важно, недавно в Австралии жил сумчатый лев Thylacoleo. Почему же нельзя предположить, что на материке сохранилась форма сумчатых кошачьих средних размеров? Несмотря на то, что ученые не обладали ни скелетом этого животного, ни его кожей, «сумчатая тигровая кошка» Квинсленда попала в 1926 году в справочник животных Австралии на основании «наблюдений, сделанных в природных условиях». Этот труд был составлен учеными с мировыми именами А. ле Суэфом и X. Буреллом.

«Так как у нас пока нет данных для классификации этого животного, мы ограничимся предположением, что имеем дело с сумчатым животным, которое не выдержало соперничества с собакой динго. Оно было оттеснено в единственный район материка, куда одичавшая собака не смогла проникнуть». Действительно, мы уже упоминали о том, насколько невыгодным оказывается для сумчатых соседство плацентарных животных. Так, динго, привезенная на материк аборигенами, вытеснила с него всех сумчатых хищников своего ранга, особенно тасманийского волка.

С другой стороны, на примере Южной Америки можно убедиться в том, что сумчатые могут вполне нормально существовать там, где на их место не претендуют плацентарные. В природе все находится в равновесии, поэтому в горных лесах Австралии, куда не любит наведываться собака динго, априори должен обитать какой-то хищник.

Итак, установленной областью обитания австралийского тигра можно считать пока только северную часть Квинсленда, покрытую лесистыми кручами.

Почему же наука так мало знает об этом загадочном звере? На этот вопрос можно ответить словами Суэфа и Бурелла: «Это животное обитает в местах, куда человек заглядывает очень редко. Когда же он все-таки объявляется поблизости, то создает столько шума, продираясь сквозь переплетенный кустарник, что все осторожное зверье заблаговременно разбегается».

Глава 7. НОВОЗЕЛАНДСКИЙ МОА

Если и существует на свете животное, которое больше других заслуживает прозвище «смешная птица», то это, бесспорно, новозеландский моа.

Ученые так и не разобрались в происхождении наименования птицы. Европейцы считают, что его так называли местные жители, маори, а последние утверждают, что оно идет от видоизмененного английского слова. Моа — самая крупная птица из существовавших когда-либо. Ей впору считаться доисторическим животным. Но некоторые ученые допускают возможность ее обитания здесь в наши дни.

Моа, которого еще называют динорнисом, не только не умеет летать, как и другие представители бегающих птиц — страусы, нанду, эму и казуары, — но и не имеет намека на крылья. Если у других бегающих птиц крылья сохранены в более-менее рудиментарных формах, то у моа вообще отсутствуют следы плечевого пояса.

Кажется, природа всеми силами стремилась придать этой птице нелепый облик: она снабдила ее такими тонкими перьями, что они скорее напоминают мех млекопитающего. Птица, покрытая не перьями, а шерстью, — любопытное зрелище!

В защиту динорниса следует сказать, что неспособность летать характерна для многих птиц Новой Зеландии, другими словами, моа является «смешной птицей» в царстве «смешных птиц».

Действительно, у птиц этого архипелага издавна проявилась тенденция к утрате способности летать, что проявилось у различных отрядов. Там живут, например, нелетающие пастушки, такие как века, или маорийская курица (Ocydromus) и такахе (Notomis). Раньше на этих островах встречался журавль, лишенный крыльев. Попугай какапо (Stringops) не только перенял ночной образ жизни, но и сделался землероющим животным. Он сохранил крылья, но потерял киль, эту важную опору, без которой не взлететь. Ему так понравилось жить поближе к земле, что поселился он в укрытиях под корнями деревьев или под камнями. Наконец, Новая Зеландия — родина двух только ей присущих групп бегунов, которые не имеют ни крыльев, ни хвоста и при этом покрыты подобием шерсти. Это киви и моа, семейства которых зоологи называют Apterigidae и Dinornithidae. И если первые обладают небольшими рудиментами крыльев, скрытых в оперении, то вторые их начисто лишены.

Киви — ночная, живущая в лесах птица, ставшая национальной эмблемой Новой Зеландии. Необычное ее свойство — расположение ноздрей на самом кончике длинного клюва, который она использует для рыхления почвы. Таким образом, киви — единственная, пожалуй, птица, ориентирующаяся в основном благодаря обонянию.

В то время как у африканских страусов на ногах мы отмечаем всего по два пальца, а у их австралийских сестер эму по три, маленькие киви имеют слабое подобие четвертого пальца, направленного назад. У моа эти пальцы развиты еще сильнее.

Моа очень разнообразны. Известно по меньшей мере 37 видов их, но все они, как принято считать, вымерли.

Самый крупный из моа — Dinornis robustus — имел в высоту три с половиной метра, что на метр выше роста самого крупного страуса. Но некоторые из них не превышали размеров индейки. До сих пор не доказано, что киви-гигант и моа-карлик — не одно и то же животное. Различием между ними может быть только длина клюва, что не служит зоологам абсолютным критерием. Трудность определения заключается в том, что в распоряжении ученых нет полных материалов, по которым можно было бы судить о деталях строения мелких моа.

У каждого, кто сталкивается с фауной этой земли, возникает вопрос: почему именно в Новой Зеландии птицы более, чем в других местах, теряют способность к полету?

Ответ на этот вопрос кроется в наблюдении, которое сделал капитан Кук после тщательного исследования острова в 1773 году.

«За исключением собак и крыс, — писал он, — в этом краю нам не встретилось ни одного четвероногого».

Собаки и крысы попали на острова вместе с маори.

На островах, богатых растительностью, но лишенных четвероногих хищников, птицы настолько могли чувствовать себя в безопасности, что у них отпала надобность взлетать каждую минуту, чтобы искать убежища в недоступных кронах деревьев. Зачем без причины отрываться от земли, где так много корма!

История обычная: длительное существование в условиях безопасности сделало обитателей удаленных островов изнеженными и беззащитными. Стоит ли удивляться, что большая часть видов нелетающих птиц исчезла за относительно короткое время с момента появления людей. Человек привез на острова своих неразлучных спутников: собак, крыс, а может быть, и кошек. Сам человек, разумеется, стал для безобидных бескрылых птиц первым хищником.

Наиболее знаменитой жертвой истребления стал дронт (Didus ineptus), крупный бескрылый голубь с острова Маврикий. Он был уничтожен так стремительно, что в английский язык вошло выражение: as dead as the dodo, то есть «мертв, как дронт».

Сегодня новозеландские острова удалены на тысячу километров от ближайшей земли, а именно от Австралии. Но было время — в юрский период, — когда они соединялись перешейком с малайским регионом. В этот мост входили Новая Каледония, Новые Гебриды, Соломоновы острова и Новая Гвинея. К ним примыкала даже Австралия. Однако уже в меловой период мост исчез под водой, оставив на своем месте там и сям разбросанные острова и навсегда отрезав Новую Зеландию от остального мира. Это произошло задолго до воцарения сумчатых, поэтому им не удалось попасть на новозеландские острова.

Отныне достичь этой потерявшейся в океане земли можно было только по воздуху.

И все же на острове могли сохраниться четвероногие, которые старше животных, обитавших на суше после юрского периода. Такое животное сохранилось, это единственный ныне существующий представитель ринхоцефалов, группы рептилий еще. более древней, чем динозавры. Это туатара (Sphenodon punctatus), диковинный трехглазый ящер, возраст которого, вероятно, превышает 200 миллионов лет.

Лишившись навыков полета, моа, распространенные на двух крупных новозеландских островах — Южном и Северном, — оказались отрезанными друг от друга водным барьером, поэтому каждая популяция огромный отрезок времени развивалась по-своему. Вот что пишет о них доктор Фердинанд фон Хохштеттер, профессор Венского политехнического института, один из лучших знатоков естественной истории Новой Зеландии:

«Моа с Северного острова, подобно близким им киви, сильно отличается от моа с Южного острова. Пролив Кука, разделяющий их, был непреодолим для птиц, не умеющих ни летать, ни плавать.

Профессор Оуэн описал множество птиц обоих островов и нашел, что птицы Южного острова крупнее и коренастее, чем Северного, где они мельче и более «вытянуты».

Основную пищу этих птиц, живущих на открытых равнинах, составляли скудные плоды и коренья, которые приходилось выкапывать мощными когтями. Чтобы облегчить пищеварение, они проглатывали мелкие камешки.

Форма черепа моа говорит о том, что это были глупые и неповоротливые животные, которых нельзя олицетворять с быстроногими страусами. Они, видимо, меланхолично паслись на открытой местности и могли выжить только в условиях полной изоляции от хищников».

В пользу этого говорит тот факт, что современные маори могут показать место, «где был убит последний моа». Ученые задаются вопросом: как могли существовать без моа несколько сотен тысяч аборигенов на территории, почти лишенной животных и крайне бедной растительной пищей? Многие видят в истреблении гигантских птиц причину последующего каннибализма туземцев.

Правда, известно и то, что людоедство существовало у маори с самого формирования этого народа и связано с религиозным культом, согласно которому человек наделяется всеми достоинствами того, кого он съест.

Другие ученые считают, что моа исчезли с острова задолго до появления людей. Причины они видят в вырождении через гигантизм, свидетельства которого можно обнаружить, анализируя костные останки этих существ. Способствовать их повсеместной гибели могли крупное наводнение и извержение вулкана, следы которого обнаружили ученые.

Но есть люди, верящие в живучесть гигантских птиц. Пусть даже не самых крупных, но хотя бы среднего размера моа могли сохраниться до сих пор в недоступных уголках Новой Зеландии.

Научному миру динорнис стал известен в 1838 году. Фрагмент гигантской кости был привезен из Новой Зеландии в Англию путешественником по имени Рул и попал к профессору Ричарду Оуэну. Как был удивлен знаменитый натуралист, когда оказалось, что привезенная кость принадлежит птице!

То, что такая птица могла существовать в настоящее время, казалось ученым маловероятным. Как могло произойти, чтобы капитан Кук во время пребывания на островах в 1773 году не обнаружил никаких следов ее, несмотря на то, что очень подробно расспрашивал о животных, населяющих сушу, вождей аборигенов? С тех пор Новую Зеландию посетило множество путешественников, и ни один из них не упомянул о гигантском бегуне.

Любопытно, что в том же самом году публикуется двухтомная книга о Новой Зеландии Дж. С. Полаком, который провел два года на восточном берегу Северного острова. В ней упоминается о том, что на острове раньше жила разновидность эму или страуса. «Я убежден, — пишет автор, — что на острове не так давно встречалась птица, останки которой, найденные у подножия горы Хикуранги, мне довелось видеть. Аборигены рассказывают о давнишней охоте на крупных птиц, но благодаря легкости, с которой те доставались охотникам, птицы эти были повсюду уничтожены».

Заметим, что автор, во-первых, имеет в виду не окаменелые кости, а во-вторых, уверенно говорит о принадлежности их птице, тогда как знаменитому зоологу потребовался для этого тщательный анализ.

В литературе, впрочем, название «моа» впервые было употреблено неким Коленсо.

В 1837 году протестантский миссионер Уильям Уильяме завершил публикацию Нового завета на маорийском языке. Вместе со своим другом и издателем Коленсо они отправились в путешествие по северо-восточной части Северного острова, которое продолжалось два года.

В 1842 году Коленсо опубликовал в «Гасманиа газетт» заметки о путешествии, в одной из которой говорилось: «Летом 1838 года я сопровождал преподобного Уильямса во время посещения им племени, живущего в восточной части острова. Когда мы находились в Уэаппу, густонаселенной местности, я слышал от туземцев о чудовищном звере. Одни говорили, что это птица, другие — что это человек, но все они называли его моа. По их описанию, зверь похож на огромного петуха с лицом человека, он живет в пещерах горы Вхакапунаке, и его охраняют два огромных змея. Они бодрствуют, пока моа спит, и набрасываются на каждого, кто приблизится к вотчине чудовища».

Вновь отправляясь по следам фантастической птицы, Коленсо сел на небольшой пароход, который должен был отвезти его в Бедную гавань, но высадился раньше в Хикс-Бей. Продолжив свое путешествие пешком, он оказался на левом берегу реки Уэаппу, где обитало многочисленное племя нгатипору. В этом районе Коленсо и нашел пять бедренных костей, одну берцовую и одну, которую он не смог определить.

Когда он наконец попал в Бедную гавань, он встретил там своего старого друга Уильямса, который, проведя год в этом районе, собрал довольно богатый урожай диковинных костей. Намереваясь еще больше расширить коллекцию, Коленсо продолжил исследование восточного берега, расспрашивая местных жителей о возможном местоположении остатков чудовищ. В апреле 1842 года он оставил коллекцию сэру В. Хукеру, чтобы тот передал ее профессору Оуэну. В тот же год в музей Королевского колледжа попали многочисленные кости гигантской птицы, собранные Уильямом Уильямсом. Профессор Оуэн смог наконец сделать реконструкцию массивных ног птицы, которую он назвал Dinornis giganteus. По его предположению, она должна была превышать в высоту три метра. Остальные кости позволили ему выделить по меньшей мере четыре вида моа разного роста и строения тела.

Вскоре множество останков динорниса были обнаружены на Южном острове. Богатый материал, который включал в себя даже фрагменты яиц, имеющих в высоту до двадцати пяти сантиметров, позволил Оуэну написать о динорнисах монографию, ставшую классической.

Но в какую же эпоху жили птицы, следы существования которых попали в руки ученым?

Если не принимать в расчет легенды аборигенов, время исчезновения птиц можно определить по характеру окаменелости костей и по возрасту слоев грунта, в которых они были найдены.

Отдельные кости относятся, конечно, к давней эпохе, к третичному периоду, то есть времени, удаленному от нас на пятнадцать — тридцать пять миллионов лет. Но большинство костей находится в состоянии относительной «свежести», другими словами, они еще не успели пропитаться минеральными солями. То, что они попадаются вперемежку с останками животных, до сих пор встречающихся в Новой Зеландии, позволяет отнести их к недавней геологической эпохе и предположить, что возраст их исчисляется не тысячелетиями, а столетиями.

Известно, что маори достигли берегов архипелага за два-три века до первых белых пришельцев, приплывших с Тасманом в 1642 году. Но мы не можем с уверенностью сказать, застали ли они динорнисов, так как в некоторых особых условиях кости могут храниться, не подвергаясь окаменению, много тысячелетий.

Конечно, можно выдвигать множество аргументов в пользу того, что моа были современниками туземцев. Прежде всего обратили внимание на то, что корень слова «моа» входит в некоторые названия местностей и имена людей. Например, Pukumoa (живот моа, или утроба моа), Taramoa (шпора моа), Moawhanganui (долгожданный моа) и т.д. Словом «моа» называют также кустистую прибрежную траву (Spinifex hirsulus), что может объясняться аналогией с псевдомехом страусоподобной птицы.

Наконец Коленсо сообщает, что слово «моамоа» обозначает у аборигенов мелкие отшлифованные камешки, которые попадаются иногда в виде кучек. Теперь мы знаем, что такие камешки попадали в желудок динорнисов, но аборигены, выходит, знали об этом раньше нас.

Местные жители убеждены, что моа питаются не чем иным, как воздухом. Здесь уместно вспомнить, что страусы имеют привычку, стоя против ветра, подставлять ему раскрытый клюв.

Может быть, маори и не застали на архипелаге гигантских птиц. Так как на островах водились одни птицы, то правомерно предположить, что, найдя где-нибудь в горах огромные кости, аборигены посчитали их птичьими. Тем более что вместе с костями могли попасться и остатки крупных яиц.

Так, в 1865 году английскому натуралисту М.Дж. Стивенсу прислали из Новой Зеландии яйцо динорниса, сохраненное в превосходном состоянии. Если верить веллингтонским газетам, это яйцо, длиной двадцать шесть сантиметров и шириной двадцать, было обнаружено в старой могиле в Кайкуре, в провинции Мальборо. Там же был найден и скелет, зафиксированный в сидячем положении, который держал между ног то самое яйцо.

Если жители Северного острова никогда не встречали моа, то их знания об этой птице настолько точны, что они должны были их получить от очевидцев.

Когда губернатор Фицрой дружески принимал в 1844 году маори в Веллингтоне, на самом юге Северного острова, один из них, старик восьмидесяти пяти лет, который, по его словам, видел в 1773 году самого Кука, сказал, что наблюдал «последнего моа» за два года до знаменательной даты, то есть в 1771 году.

Другой абориген по имени Кавана Папай сообщил, что пятьдесят лет назад принимал участие в охоте на моа на равнине Ваймате на Южном острове.

По его словам, суть охоты заключалась в том, чтобы окружить зверя и затем убить его копьями. Это было не так просто, как кажется, так как моа отчаянно защищался, нанося страшные удары ногами. Но при этом ему приходилось стоять всего на одной ноге, и охотники применяли следующую тактику: один из них нападал спереди, заставляя зверя поднять ногу, а второй бил по другой длинной палкой. Рассказчик вспомнил также, что аборигены применяли на охоте специальные копья, наконечники которых застревали в теле. Убитую птицу разделывали ножами из обсидиана.

После охоты следовало, разумеется, продолжительное пиршество. Вот почему обломки костей моа так часто встречаются на обоих островах вперемежку с остатками кострищ и другими следами древних стоянок.

Но на Южном острове не только попадающиеся останки гигантов оказываются «свежее» и содержат иногда кусочки кожи и перья бурой окраски с белыми кончиками, но и легенды местных жителей отличаются большей достоверностью.

Хохштеттер сообщает, что существовала даже поэма, в которой отец рассказывал сыну о том, как следует выслеживать и убивать моа. В ней говорится, что не умеющих плавать птиц надо загонять на берег реки, озера или моря, где с ними легче справиться. Упоминается еще один способ охоты: перед животным бросают горячие камешки, оно проглатывает их и умирает.

Известно, что страусы с непонятным упорством подбирают с земли и заглатывают блестящие предметы, что рано или поздно приводит к внутреннему кровоизлиянию — это участь почти всех страусов в зоопарках. Вероятно, можно было убить динорниса, бросая перед ним раскаленные добела камни. Во всяком случае, подобный метод, вымышленный он или действительный, мог прийти в голову только тому, кто хорошо знал повадки бескрылых гигантов.

Все говорит о том, что Северный остров был освоен человеком раньше, чем Южный. Следовательно, динорнисы первыми были уничтожены на Северном.

Во время интенсивных поисков моа, предпринятых учеными на Северном острове, опрашиваемые ими аборигены не раз указывали на существование довольно крупной птицы, которую они охотно употребляли в пищу, но которая из-за их прожорливости в конце концов пропала. Она была размером с гуся, не летала, но имела крылья и «настоящие» перья. Называли ее мого.

Никто никогда не встречал следов этой маловыразительной птицы, поэтому ее долгое время считали вымышленной. Только в 1847 году Уолтер Мантелл нашел недалеко от Вейнгонгоро, на Северном острове, череп и несколько костей птицы, обладающей килем.

Он отправил находку в Лондон своему учителю профессору Оуэну, написав при этом, что останки принадлежат, по-видимому, птице, которую маори Северного острова называют мого, а маори Южного острова — такахе. Профессор принял на веру сведения аборигенов и окрестил нового бегуна Notornis mantelli.

В 1849 году группа охотников на тюленей встала лагерем на острове Резольюшен, чтобы пополнить запасы мяса. Они спустили собак по замеченному на снегу следу крупной птицы и после непродолжительной погони застали обычную для охотников картину: вопящая птица пыталась вырваться из пасти пса.

Это была восхитительно окрашенная птица. Голова и шея ее были сине-фиолетовыми, спина и крылья зелеными, кончики перьев на крыльях голубыми, а область хвоста — белой.

Охотники, не долго думая, отправили добычу на костер, но предварительно аккуратно сняли с нее кожу вместе с оперением, чтобы когда-нибудь выгодно продать. На удивление, покупателем оказался Уолтер Мантелл, отославший оперение в Лондон в качестве доказательства существования исчезнувшей птицы.

В 1850 году такая же птица была поймана на острове Сикретари, неподалеку от предыдущего места. Ее оперение также попало в Англию.

Хохштеттер предпринял в 1858 году попытку найти живую такахе, но ему пришлось ни с чем вернуться в Европу. В дневнике он с разочарованием записал:

«С тех пор как в 1850 году был отловлен Notornij mantelli, никто больше не встречал этой птицы».

Так и не дождавшись новых свидетельств, европейские ученые сочли род Notornis вымершим.

Но ученым и в этот раз помогли собаки. Одна из них, сопровождая охотника на кроликов в провинции Отаго, принесла в зубах в декабре 1879 году еще живую такахе. Ее подвесили у палатки с намерением съесть на следующий день, но, к счастью, тушка попалась на глаза проезжавшему мимо натуралисту Конеру, который старательно изготовил скелет редкой птицы и отправил его в Дрезден.

Изучение полного скелета такахе, проведенное в Дрезденском музее, позволило установить, что он значительно отличается от найденных костей мого из Вейнгонгоро. Поэтому пришлось ввести в научный обиход новое название Nolornis hochstetteri, которым была наделена птица, живущая на Южном острове.

Новые попытки поймать такахе, имевшие место в районе озера Те Анау, не увенчались успехом. Болотистая местность, покрытая густой растительностью, оказалась совершенно непроходимой для человека.

Только в 1898 году ищейка добыла некоему Россу драгоценную добычу, которую он продал за двести пятьдесят фунтов как «единственную в мире такахе» новозеландскому правительству.

В течение полувека затем эта птица не показывалась на глаза людям. Ученые поверили, что экземпляр Росса был «единственный в мире».

В 1947 году доктор Дж. Орбелл углубился с группой коллег в густые заросли западного берега озера Те Анау, поднялся в горы на высоту девятьсот метров и с удивлением обнаружил небольшое озеро, о котором говорили ему проводники, но которого не было ни на одной карте. Справедливо решив, что в краю, где можно открыть целое озеро, можно встретить и какое-нибудь редкое животное, например такахе, ученый воспрянул духом. Правда, на этот раз ему удалось лишь обнаружить у берега отпечаток, похожий на след птицы размером с такахе.

В ноябре 1948 года, вооружившись кинокамерой, доктор Орбелл вернулся в эти края, и удача улыбнулась ему. В расставленную сеть попались сразу две такахе. Редких птиц засняли на кинопленку и отпустили.

Во время третьей экспедиции Орбелл сделал много важных наблюдений за жизнью такахе. Оказалось, что эти птицы — исключительные вегетарианцы, строят свое гнездо прямо на земле, где рожают одного совсем черного птенца. Им было замечено двенадцать взрослых птиц. Вся колония, обитающая на прилегающей местности, должна была насчитывать от пятидесяти до ста особей.

История с такахе обнадеживает сторонников гипотезы о нынешнем существовании моа. Скептики возражают: такахе значительно мельче, а кроме того, она хотя бы изредка попадалась на глаза людям, чего нельзя сказать о динорнисах.

Но зоологи знают случай, когда птица, считавшаяся исчезнувшей в течение нескольких веков, появилась в наше время живой и невредимой.

Это произошло с бермудским буревестником кахоу, который, как считалось, полностью исчез между 1609 и 1621 годами вследствие повального истребления колонистами, добывающими на островах птичье мясо и яйца. Хроники того времени сообщали, что моряки, объедаясь мясом кахоу, умирали от несварения желудка.

Только в 1851 году американские орнитологи во главе с доктором Робертом Кушемом Мафи из Американского музея естественной истории заметили на Кастл-Гарбургских островах обитаемые гнезда кахоу.

Ими были пойманы пять птиц, которых выпустили после детального изучения. Всего на островах насчитывалось семнадцать гнезд, что говорит о том, что популяция довольно многочисленная.

Может быть, моа ожидает та же участь?

Глава 8. ВАЙТОРЕКЕ — «НЕВОЗМОЖНОЕ» МЛЕКОПИТАЮЩЕЕ НОВОЙ ЗЕЛАНДИИ

Случается, что совсем крохотное существо становится поводом для самых невероятных гипотез и споров ученых. Именно такая история произошла с маленьким млекопитающим по имени вайтореке, обнаруженным на одном из островков новозеландского архипелага.

Как известно, Новая Зеландия была связана с Австралией до юрского периода, то есть в ту эпоху, когда на суше безраздельно господствовали рептилии. Территории были разделены до расцвета сумчатых, имевшего место в следующий период. На основе чего делается этот вывод? На основе изучения геологических слоев и остатков животного мира. В Новой Зеландии не обнаружено никаких следов исконных млекопитающих. Если будет доказано существование исконного новозеландского млекопитающего, то время отрыва архипелага от остальной суши сдвинется на несколько десятков миллионов лет. Действительно ли вайтореке — млекопитающее? Об этом говорит по крайней мере меховой покров зверька.

Читатель наверняка решил, что в поисках сенсационного млекопитающего сотни натуралистов бросились прочесывать новозеландские острова. Ничего подобного не произошло. Большинство специалистов о нем никогда и не слышали, а те, кто знаком с разрозненными упоминаниями, предпочитают закрыть глаза на возникающие в связи с его появлением противоречия. Первым о нем услышал, вероятно, Уолтер Мантелл в 1855 году. Когда он находился поблизости от прибрежного городка Ти-мару, один из маори сообщил ему, что в пятнадцати километрах от берега живет существо со светлым мехом. Оно появляется только ночью, но местным жителям удавалось заметить его у водопоя. Мантелл пообещал за поимку зверя хорошее вознаграждение, но несмотря на большое количество желающих, эта затея не удалась. Фердинанд фон Хохштеттер в своей книге о Новой Зеландии, вышедшей в 1863 году, отвел место и таинственному вайтореке. «Этот зверь, — писал он, — до сих пор не изучен, так как не ясно даже, выдра это или тюлень. Согласно утверждению Ж. Хааста, существование его сегодня установлено неоспоримо: он живет в ручьях и озерах горной цепи Южного острова. Размерами напоминает крупного дамана и обладает блестящей шкуркой. Скорее всего, его следует отнести к выдрам».

Хохштеттер получил от своего друга Хааста еще некоторые сведения. В июне 1861 года тот прислал ему письмо, в котором указывалось: «На высоте 1000 метров над уровнем моря я часто встречал его следы (вайтореке) возле главного русла реки Ашбертон (Южный остров), в местах, где человек практически не появляется; следы напоминают следы нашей европейской выдры, только они несколько мельче. Помимо этого зверь был дважды замечен пастухами, пасущими овец вдоль берегов озера Герон недалеко от Ашбертона, на высоте 650 метров».

Конечно, зверек, которого замечают ночью на водопое, должен иметь мало общего с существом, похожим одновременно на выдру и тюленя. Или речь идет о двух разных животных? Больше верится в существование водяного зверя, к тому же его видели не аборигены, а европейцы.

Те малые данные, которыми мы располагаем, позволяют выдвинуть три гипотезы. Либо это совершенно неизвестное науке существо, либо это выдра, либо это утконос.

Если предположить, что вайтореке — морская выдра и прибыл когда-то на острова морским путем, то эта гипотеза соответствует нашим представлениям о времени отделения Новой Зеландии от остальной суши. Действительно, морская выдра (Enhydra lutris), которая может жить только в воде и не выходить на сушу даже для выведения потомства, могла совершить длиннейшую миграцию и оказаться в другом полушарии. Несмотря на то, что живет этот зверь в северных водах Тихого океана, его встречали гораздо южнее. В 1938 году стадо из 400 особей заметили у берегов Калифорнии. Неутомимый путешественник Стэни, который обогнул земной шар не один десяток раз, видел множество каланов у южных берегов Чили. Вероятно, эти звери иногда совершают миграции на огромные расстояния.

Можно предположить, что во время одной из таких миграций выдры добрались до Новой Зеландии через весь Тихий океан, несмотря на большую опасность путешествия, мимо многочисленных островов. Их могло подхватить у экватора течением и отнести к восточному берегу Австралии, а затем и к Новой Зеландии, откуда возвратиться в родные края они уже не смогли.

На выдру похож, как мы уже отмечали, необычный австралийский зверек с утиным носом. Почему бы ему не обитать на соседних островах? «Часто сумчатых млекопитающих рассматривают как родоначальников плацентарных, — пишет Жан Пивето, палеонтолог из Сорбонны, — но независимый от предубеждений анализ показывает, что это не так. Две рассматриваемые группы млекопитающих развивались независимо друг от друга и по-разному адаптировались к условиям среды». Что касается однопроходных животных, то они имеют даже отличное от других млекопитающих происхождение. В их черепе и скелете находят черты рептилий, что позволяет предположить их происхождение от пресмыкающихся, тогда как другие млекопитающие скорее всего происходят от земноводных. Изучение мозга, сердца и диафрагмы однопроходных, к которым относится и утконос, говорит о том, что это все-таки млекопитающие, но те из них, которые раньше других пошли по пути обособления.

Мы почти ничего не знаем о предках однопроходных. Мы только можем с той или иной степенью вероятности предположить, что в юрский период наблюдался расцвет пресмыкающихся с чертами млекопитающих, вероятно, тогда и появились первые однопроходные. Отдельные виды их могли попасть на острова, когда они еще были связаны с Австралией. Таким образом, многое говорит о том, что если в пределах новозеландского архипелага и обитает исконное млекопитающее, то оно, вероятнее всего, относится к однопроходным. И раз уж установлено, что оно имеет облик выдры, то его разумнее всего было бы считать утконосом. Во всяком случае, это объяснение также находится в соответствии с нашими представлениями о трансформации земной поверхности.