По следам золотого идола

Запись 1

Старик Сергеев, видно, поднялся очень рано, до света. В городе что? Мы уже привыкли, не замечаем: нужен огонь, вода, свет, тепло — только руку протяни. Здесь все ручками-ножками. Иди на колодец, тащи бадью, тащи ведра, коли, таскай дрова, разжигай печь, корми скот. Поэтому, наверное, наши предки не делали зарядку и женщинам не надо было бороться с излишним весом.

Но Сергеев занимался не только по хозяйству. Он куда-то ходил, пришел не скоро; мы были уже на ногах и ели вареную картошку, залитую сметаной с рубленым зеленым луком.

— Приятно кушать. — Он казался недовольным. — Ну, кто там мог с вами учудить, так и не узнал. Лодок многих нет на месте. Много народу мобилизовано на подмогу лесхозовцам. Ночуют на делянках, в лесосеках: кое-где в области горит лес. Летошний год тоже был сухой, так сколь выгорело. Слава богу, Иванов — мужик с понятием, отпустил и даже сам спросил, не надо ли мотора.

Снял с крюка тулку с горизонтально спаренными стволами, шестнадцатого егерского калибра, сосредоточенно осмотрел ее, достал и скупо отсчитал патроны в вечных латунных гильзах.

— Ладно, почаевничали — и с богом.

Экипировался он, как на полюс: ватник, меховой треух, сапоги с высокими голенищами, а поверх всего еще брезентовый плащ с капюшоном.

Нас провожала Алена, встав, как полагается, спиной к воротному столбу.

Было холодновато, но сухо. По реке метался ветер, покрывая воду чешуей мелких волн. Металлическая «Казанка» была вся сплошь покрыта, как заклепками, каплями росы.

Незнакомый подвесной мотор, капризов которого мы не знали, заводиться не хотел. Сменяя друг друга, мы набрасывали пусковой шнур на маховик упрямца и что было сил дергали на себя. Винт делал несколько оборотов, но и только.

— Может, пересосали? — Андрей вытер ладонью мокрый лоб.

Сергеев с сомнением покачал головой.

— Он же холодный. Анафема его знает, чего он не заводится.

— Топливо есть?

— Вроде есть, я залил свежего бензина. Эх, мой москвичевский, тот, как зверь…

— А искра?

Сняли крышку, прочистили и промыли бензином контакты прерывателя. После этой процедуры движок безропотно заработал с первой же попытки.

— Фу ты, господи… Молода елка, а шишку дает!

Направляемая уверенной рукой, мелкосидящая и к тому же недогруженная моторка лихо неслась вверх по Вилюге, с ходу проскакивая те места, где мы бурлачили позавчера. Даже главное препятствие — порожистый участок — мы проскочили благополучно, только ветер, снося пенные гребни разбрасываемых в стороны волн, вынудил нас принять холодный душ. Еще несколько поворотов, и мы увидели скульптурную фигуру технического директора фирмы. Заслышав мотор, он сделал вылазку навстречу и взобрался на высокий камень, как на пьедестал. По веселому настроению его можно было понять, что все в порядке.

Заглушив двигатель, дядя Сергеев удовлетворенно улыбнулся и начал неспешно разминать затекшую поясницу.

— Добро дошли. Вода высока нынче. А то в межень бывает, черти его душу…

После теплой, дружеской встречи без всякого перерыва состоялось расширенное заседание правления фирмы.

Все единодушно высказались за немедленное выступление к совсем теперь уже близкому скиту.

— Сворачивай лагерь!

— Сворачивай-то сворачивай, — вдруг огорошил всех Митяй, — а куда мы все это хозяйство денем?

В самом деле, теперь нас уже было шестеро, хотя Инга утверждала, что она весит всего пятьдесят два кило и может сойти за полпассажира, следовало иметь в виду наши рюкзаки, оружие и залитую по горло двадцатикилограммовую бензиновую канистру.

— Может, организуем пешую партию, — предложил я, — пустим пластунов, а? Опыт у нас уже есть. Вы, кажется, говорили, до пироговского скита километров пять-шесть?

Дядя Сергеев невозмутимо набивал трубку.

— Когда идешь хорошо — кажется, пять, идешь по-плохому — и двадцать будет. Кто их здесь, эти километры, мерил? — пожал плечами он. — Чего гадать, время идет, вода уходит, тащи вещи в лодку! Возьмет не возьмет, там посмотрим.

«Казанка» оказалась молодцом — взяла. Правда, села так, что приклепанные по бокам корпуса выступы-крылья, предназначенные для страховки от переворачивания при резком повороте на большой скорости, на треть погрузились в воду.

Старик покрутил сокрушенно головой.

— Малость того, перехлестнули. Не пойдет.

— Причаливай, — решительно сказал я, сам удивляясь, что в моем голосе появились жесткие, металлические нотки, — я пойду берегом. Еще посмотрим, кто раньше.

— Я тоже, а то засиделся на месте. — Яковенко вслед за мной выбрался на сушу.

— По первой протоке налево, а там до конца, — напомнил Сергеев и яростно рванул пусковой шнур.

Вода закипела, моторка ходко пошла вперед, а мы с Сашкой зашагали по берегу, обходя крупные валуны. Через короткое время мы были у поворота. Узкая, в пять-шесть шагов, полоска гладкой, казалось, непроточной воды под прямым углом отходила от Вилюги в северном направлении, скрываясь в густом лесу. Здесь было темнее, чем на открытом берегу, от воды шел резкий бензиновый запах — след, оставленный двадцатисильным «Вихрем». Вода казалась темной и глубокой.

Идти здесь мешали густые заросли черной ольхи и высокие, торчащие, как шипы, кочки. Первое время хорошо был слышен звенящий стук «Вихря», потом все смолкло. Через полчаса мы наткнулись на лодку и сидящего рядом Сергеева. Видно, дальше не удалось пробиться.

— Догоняйте, — мотнул он торчащими ушами треуха, — ребята недавно пошли, тут маленько осталось. А я здесь покурю, посторожу.

Дальше снова пошел сосняк, перемежаемый замоховелыми, густо поросшими черникой пустошами. Идти стало легче: подгоняемые нетерпением, мы азартно набавляли и набавляли ходу, чувствуя близость желанной цели. Не знаю, как Александр, но я волновался страшно — вот-вот будет разгадана великая тайна! Впереди послышалось гудение голосов, берег безымянной речки полез наверх, лес стал реже, но деревья здесь были зрелые и крупные, и вот из-за частокола стволов открылась небольшая поляна. На ней стояла покосившаяся рубленая одноглавая часовенка, крытая лемехом, подле нее крохотная избушка, тут и там было еще несколько полуразвалившихся бревенчатых строений.

Все они, эти развалюхи, были на высоких, очень своеобразно обработанных деревянных столбах: заточенные как карандаши, остриями кверху, своими жалами они будто подпирали обрубленные под прямым углом верхние концы — на манер легендарных «курьих ножек». Нас это поразило в первый момент больше всего.

— Вот так финт! Зачем это? — изумленно воскликнул Сашка. — Ведь если высокие подпорки от потопа, то зачем вырубать эти штуки?

— Кто его знает… Может, чтобы мыши не могли забраться? — предположил я.

Дверь более или менее сохранившейся избушки была открыта; едва мы сделали несколько шагов по направлению к ней, как на пороге показались ребята. По их лицам сразу было видно, что пока никаких следов идола обнаружить не удалось.

— Вытянули пустышку, — разочарованно прошептал Яковенко, — эх, не везет…

Я не терял надежды. А вдруг?

Увидев нас, Липский махнул рукой:

— Чисто! Тут кто-то поработал до нас. Шаром покати. Свеженький окурок «Примы» только и остался. Осложняется дело-то!

— Этого следовало ожидать, — сказал подошедший аспирант, — что вы хотите! Теперь никаких сомнений: подслушанный разговор, угон лодки и посещение кем-то избушки Пирогова — звенья одной цепи. Но вот что мне удалось найти в часовне…

Он торжественно повернул к нам лицевой стороной большую черную доску, которую принес с собой.

— Смотрите, какая прелесть! Чудо! Это Одигитрия, и не позже семнадцатого века. Видите, руки подняты вверх — точь-в-точь как у языческой богини на Аленкином полотенце. Жаль, что время уже безвозвратно сгубило ее; видите, какие огромные осыпи, никакая реставрация не спасет. А жаль, — еще раз повторил он, — была бы поцелей, так окупила бы нашу поездку.

— А что, — наивно спросил я, — Библии нигде нет? Пирогов же намекал на связь идола с Писанием. Видимо, в первую голову надо искать книгу.

— Вася, извини, ты что, нас уж совсем недоумками считаешь? — огрызнулся Липский. — Если бы была, то была. Ну, зачем было ее прятать? Ведь Пирогов ждал кого-то, надеялся, что этот кто-то даже в его отсутствие сумеет воспользоваться неким богатством, ведь так?

Все же я зашел внутрь избы Пирогова. Здесь было полутемно и сильно пахло гарью и гниющей мочалой. Серый налет пыли покрывал элементарную обстановку, состоящую из двух предметов — грубо сколоченного стола и лавки, на которой можно было и спать. Треть единственной комнатенки занимала печь, топившаяся по-черному. В углах гнездилась паутина. Я ужаснулся. В этой тесной конуре много лет жил человек, что-то делал, о чем-то мечтал, может, надеялся на что-то хорошее. Наверняка надеялся, ждал, без надежды человеку не прожить…

Он хранил тайну, этот человек, большую тайну. Я постарался поставить себя на место этого человека. Куда можно спрятать ключ к тайне? Выдолбить тайник в одном из бревен? Сразу бросится в глаза. Нет, не то. Печь? Тоже навряд: ненадежно, печь есть печь, температура. Значит, остается земля. Традиционное, но верное решение. Я бы закопал сокровище в землю!

Своими соображениями я поделился с шефом.

— Все правильно, — согласился тот, — но где конкретно копать? Он ведь мог зарыть где угодно. Лес кругом.

— Да, но нужен ориентир, причем достаточно долговечный, — не сдавался я, — поискать бы?

— Мало ли их? В приключенческих книгах обожают вершины скал, вековые дубы с дуплом или подводные пещеры. Кто знает, что Пирогов мог придумать? Всю тайгу не перекопаешь. — Он бросил взгляд на солнце. — Надо уходить, а не то подведем Сергеева, старик и так слишком много для нас сделал.

В этот момент мы услышали сдвоенный выстрел — бах-бах!

Запись 2

В запале гонки за золотым идолом все как-то забыли о еде и сейчас были приятно удивлены домовито устроенным костериком, около которого хлопотал дядя Сергеев. Ароматный дух шел от кипящего котелка.

Андрей глубоко втянул ноздрями воздух.

— О, это может быть только рябчик! Пища королей и миллионеров. Ничего на свете нет вкуснее бульона из рябчика!

— А, пару всего стрелил, — скромно сказал старик, — попробовать жижи, однако, всем хватит.

— Рябчики! Как интересно! — чуть не запрыгала на месте Инга. — Я никогда не пробовала!

И тут, как гром, ударил близкий выстрел. Не безобидный сравнительно хлопок дробового ружья, а резкий, мощный звук боевого оружия.

С Мити Липского свалились очки. Вершинина тихонько ойкнула, Андрей побелел. Я успел еще заметить, что Сергеев мгновенно переломил свою тулку и сноровисто загнал в оба ствола тупоносые жаканы.

Второй выстрел заставил всех пригнуться, хотя стало ясно, что стреляют все же в некотором удалении и, во всяком случае, не в нас.

— Всем быть на месте!

Держа оружие на изготовку, старый егерь, сопровождаемый Андреем, осторожно двинулся в ту сторону, откуда стреляли. Вскоре они углубились в ольшаник. Прошло несколько напряженных минут. Все было тихо, мы начали успокаиваться и даже шепотом строить предположения, оценивая ситуацию.

Наконец из кустов выглянул Андрей.

— Александр, Василий! — крикнул он. — Возьмите топор и веревку и сюда! Только в темпе, в темпе.

Мы схватили требуемое и, не раздумывая, бросились вслед за Андреем. В зарослях ольхи теснились необычно крутые и высокие, почти достигавшие пояса, кочки. Послышалось журчание ручейка, мешавшееся с неясным шумом голосов, и — отчетливо — громкий стон. Я увидел треух Сергеева, его спину, склонившуюся над кем-то. Сергеев в эту минуту откинулся, и я увидел искаженное болью лицо Вальки Кислого.

— Вырубай жерди, будем делать носилки, — громко скомандовал аспирант, добавил вполголоса: — Нога у него, закрытый перелом, возможно, тяжелый.

Из двух крепких и длинных жердей, зигзагообразно связанных веревкой, были сооружены носилки. Сергеев успел к этому времени зафиксировать сломанную ногу с помощью самодельных шин, и Вальку перенесли в «Казанку». Что и говорить, он, мерзавец, угнал нашу фелюгу, нагличал в Слободе, но надо отдать ему должное: замешан он на крепком тесте. Держался по-мужски, когда мы тащили его через метровые кочки.

— Далеко ль лодку-то угнал? — сурово спросил Сергеев.

— Там… За варакой, в протоку затащил и ветками забросал.

Теперь в «Казанке» оставалось совсем мало места, и старик кивнул Яковенко.

— Поедем, Олександр, лодку вызволять. А вы, ребята, подавайтесь к старой стоянке у вараки. Только осторожней идите, тайга шутить не любит: если бы не мы, Вальке, ёк-кувырок, считай, крышка.

Кислый, морщась от боли, вдруг вытащил из-за пазухи книгу в засаленном и истертом кожаном переплете.

— На, отдай вон очкарику. Бумага там вложена, да я по-старому ни бельма. Может, та, которую ищете.

Я чуть не закричал: «Ура!», «Надежда — наш компас земной!»

С трудом мы развернули лодку носом по течению и на руках протолкнули на глубокое место. «Казанка» ушла, а мы набросились на книгу, как изголодавшиеся на хлеб. Это был том обычного формата, на кожаном переплете сохранились местами следы узорчатого тиснения. По углам выглядывала деревянная жесткая основа; боковые застежки не сохранились, перепрев, видимо, еще много лет назад.

Между обложкой и титулом лежал вдвое сложенный лист плотной на ощупь бумаги, заполненный старинным рукописным текстом. Заглавные буквы имели красивые, по-лебяжьи выгнутые шеи, добротная тушь только немного выгорела, все было написано не по-китайски, а по-русски, но я, например, не мог прочесть и слова. Начертание большинства букв было абсолютно незнакомым, промежутки между словами почти отсутствовали.

— Текст титлован; вероятно, это полуустав семнадцатого века, — с апломбом изрек Митяй, впившись своими толстыми очками-окулярами в листок.

Однако и он не сумел прочитать членораздельно ни одной фразы.

Аспирант, с минуту помедлив, заявил, что текст, скорее, относится к первой половине восемнадцатого века.

— А мы сейчас точно узнаем, — улыбаясь, сказал он, — где-нибудь здесь, возможно, есть и дата. Ты, Вася, как борзописец, запиши-ка, на всякий случай, весь текст. Не исключено, что в нем шифр Пирогова. Значит, так… «В нынешняя лета прошедшего году по указу благочестивейшего Великого государя, царя и Великого князя Петра Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца, и по грамотам его царского пресвятого Величества из казенного приказу о земном владении, такожде и из патриаршаго приказу о церковном владении…»

Андрей остановился, чтобы перевести дух, и Липский тут же счел нужным встрять:

— Все ясно! Это так называемая жалованная грамота основателю скита!

— Похоже на то, «…в уезде града Великоустюжскаго, на речке Вилюге, от жительства людскаго в удалении, в лесном и пустом месте иеромонаху Порфирию, который прежде сего на оном месте ради пользы души своея многая лета в уединении живяще, Указ его государев и благословение Архиерейские, по челобитью его, дадеся».

— Точно! А я что говорил! — торжествовал Митяй.

— По-моему, — сказала Инга, — это подлинный документ и никакой не шифр. А слог, а стиль! Такожде! Дадеся! Нет, мальчики, к идолу все это не имеет никакого отношения. Опять завал!

— Возможно. — Андрей замолк, дочитывая грамоту уже про себя. Пожалуй, Инга права. Никаких поздних пометок… Все первозданное. Может быть, тайнопись? К сожалению, если дело обстоит именно таким образом, без помощи специалистов нам не обойтись. Попытка применить какие-либо химикаты наобум или хотя бы подогрев может привести к гибели текста.

— Что же, везти в криминалистическую лабораторию, терять время, ждать? — Мне никто не ответил, да я и сам знал, что вопрос этот чисто риторически прозвучал. — Андрей, все-таки что там еще? Ведь много понаписано.

— Всяческие наставления пустыннику и братии, типа устава. Что можно, чего нельзя. Есть любопытное, — аспирант залился смехом, — вот, послушайте… «Лобызати пустынное безмолвное житье во всяком терпении и в послушании быти безо всякого роптания… пищ и одежд и имения отнюдь не держать и своим ничегосо и малые вещи не называть, вина, пива и всякого пьянственного пития не пити и в пустыне той не держать».

— Почти что коммуна! — восхитился Липский. — Ну, а как моя атрибуция?

— Почти правильно, молодец. И все-таки не семнадцатый век, а восемнадцатый. «Сию грамоту десницею моею подписах и укрепих мироздания…» Так… Наши предки пользовались буквами вместо цифр… Зигзаг над буквой означает тысячи, — забормотал Андрей, — так, зело… о, п, р, с, т… Все ясно! «… мироздания 7213 лета, от рождества Бога слова месяца генваря в 10 день».

— Ну, считайте, что я попал, если не в десятку, то в девятку, — сказал Митя гордо, — семь тысяч — это, если память мне не изменяет, 1492 год. Плюс 213-и получаем 1705 год, самое начало восемнадцатого века!

— Все это прекрасно, — озабоченно сказала Вершинина, — однако нам почти ничего не дает, а ведь нам нужно срочно двигаться к лагерю. Там человек со сломанной ногой; конечно, он негодяй и ворюга, но его же надо везти в Слободу, в медпункт!

Инга была права, и нам стало неловко, что мы увлеклись детективным моментом и забыли о реальной обстановке. Хотя, конечно, мы находились рядом со скитом, а документ, который изучали, мог открыть тайну, ради которой добирались сюда за две тысячи километров.

— Честно говоря, этот бич, — невнятно буркнул Дмитрий, — как ни верти, поставил нас всех на грань катастрофы. Гуманизм гуманизмом, но попадись он нам не со сломанной ногой…

— Не горячись, Дима, — Андрей сложил грамоту и захлопнул Библию, — в любом случае право наказывать имеет суд, и только суд. Давайте-ка двигаться.

Я тоже решил высказаться.

— Пошли так пошли. А ну как в Библии при внимательном осмотре действительно найдется ключ к тайне идола?

— Паче чаяния в скит ведь нам дорога не заказана. Лично мне этот типус не нравится, но решение может быть только одно: как можно скорее передать пострадавшего медикам.

Запись 3

После обеда я примостился у валуна, чтобы сделать очередную запись.

Кислый, лежавший тут же на боку, вытянув обезображенную кустарными шинами ногу, вдруг громко и, как мне показалось, притворно застонал.

— О-ой, жгет, проклятая! Помогите! Вот зуб даю, нет мочи терпеть! Дайте хоть стограммулькой забалдиться, налейте, не будьте жлобами. Ведь есть же!

У нас в НЗ, я знал, была плоская жестяная банка с чистейшим медицинским спиртом. Андрей молча достал ее и наполнил на треть кружку.

— Воды добавить?

— Чего сырость в желудке разводить! Глоток дашь запить — и квиты.

Выпив, Кислый заметно развеселился. Открыто разглядывая Ингу, он даже начал напевать:

— Брось, — хмуро оборвал его Андрей, — скажи лучше, где у тебя оружие?

— Нет у меня никакого оружия. Ты видел? Нет! И не было.

— Не дури. Из чего стрелял там, в ольшанике?

— А-а, в ольшанике? Из сучка стрелял, пиф-паф! Эх, душа горит по гитаре!

Во, — поднял он вверх большой палец, — слова мои, музыка народная.

— Тебе бы, Волентин, моссовиком-зотейником служить, — басовито сказал подошедший Сергеев, — талант губишь.

— Ну! А я и был! Завклубом даже был! — живо откликнулся Кислый. — Раз пришел к начальнику, говорю, нужны деньги на оркестр, другой раз, а он: «Знаешь, где у меня твой клуб сидит? Одни убытки!» Тогда я сказал, мол, устройте в клубе инкубатор — будет доход, и сделал ручкой.

— Кончай треп, сейчас понесем тебя в лодку, там ребята лапника натаскали, и едем, пока светло.

— Весьма благородно! Ты, начальник, не смотри на меня так, я тебе точно сказал: пушку я давно сплавил. Хочешь — обыщи! Что я, больной? Пушка — буль-буль.

Потянулись на берег грузиться. Теперь в нашем распоряжении были три лодки, целая флотилия.

Указывая на легонький, радующий глаз изящными обводами двухместный катер, старик Сергеев, не удержавшись, погрозил Кислому:

— Пашка летошний год сколь провозился, из стеклоткани выклеивал, а ты, бандит, украл. Руки бы тебе обломать, чтоб не зудели.

— А вот и нет, папаша! Это не кража, законы надо уважать! Вы докажите, что я хотел лодку присвоить. Кислый на кодексе зубы съел. Брал покататься, — засмеялся он, — и точка. Хотел вернуть в целости и сохранности. Во — зуб даю!

Сергеев вопросительно посмотрел на Андрея. Тот пожал плечами.

— Так можно украсть пальто, а попавшись, сказать, что хотел поносить и вернуть.

— Пальто нельзя, граждане. За это, — Кислый перекрестил пальцы, — небо в мелкую клетку, а машину или лодку — пожалуйста! Законы надо знать!

…Поскольку уровень воды в Вилюге упал, было принято решение максимально облегчить сергеевскую фелюгу. В ней разместились Яковенко с Ингой. Быстроходный катер с осадкой, позволявшей не бояться мелководья, доверили нам с Митяем. В голове колонны пошла «Казанка».

Дело шло к вечеру. Ветер угомонился, и управлять чутким катером на малой скорости было легко и приятно.

Я думал о том, что не так-то просто делаются открытия. Сколько тяжких трудов, головоломных загадок, лишений, риска — и ничего, если не считать старинной книги да жалованной старцу Порфирию грамоты, из которой пока никакой информации извлечь не удалось. Чего греха таить, в глубине души я надеялся на чудо. На «а вдруг». В общем, пришел, увидел, победил! Не-ет, теперь я начал постигать, что Север умеет хранить свои тайны. Радужный туман рассеялся, но что-то более важное и прочное вошло в меня и заняло свое место. Наверное, это и есть возмужание. Или нет?

Запись 4

Наша флотилия добралась до места уже ночью. Последние километры пришлось делать по капризной Вилюге на ощупь, несмотря на то, что нам добросовестно помогала луна. Пострадавшего перенесли в медпункт, откуда утренний рейсовый должен был его забрать в стационар. Не знаю почему, но расставался я с Кислым почти дружелюбно. Дважды за эти дни, нет, трижды пересекались наши дорожки, и всякий раз эти встречи отливались мне горючими слезами, но вот поди ж ты! Наверное, нельзя не сочувствовать человеку, кто бы он ни был, если ему не повезло и он оказался в беспомощном положении. К тому же Валентин, вероятно, и в самом деле не был лишен самых разнообразных талантов, многое повидал и знал. Жаль, что тратил он себя на всякую чепуху, разменивался на мелочевку. Может, еще и спохватится…

С утра пораньше мы все дружно засели за изучение нашей добычи, единственной нити, которая могла привести к золотому идолу. Искать на этот раз долго не пришлось. Прямо на обороте последней страницы книги, на ее чистой стороне, самодельной, частью осыпавшейся сажевой тушью были крупно написаны пять десятизначных чисел: 4341244211; 2221332433; 1113344243; 3425344311; 3143114155.

— Ну, это какой-то примитив, — победоносно сверкая очками, обвел нас взглядом Дима, — это мы сейчас. Семечки! Надо изучить прежде всего систему кодировки.

— ЭВМ заработала, — уважительно покосился на шифр Яковенко, — э, да тут и так все видно — цифры от одной до пяти; цифра — буква! Или так: число — слово, а?

— Ересь. Тут слишком много материала, чтобы обойтись пятью буквами. Скорее здесь какие-нибудь группы, скажем, номер страницы книги, номер строки, номер буквы в строке.

— А это мы сейчас проверим!

Битый час мы потратили на выписывание букв и даже слов из Библии, так и сяк комбинируя цифры и группы из них, пока не убедились окончательно и бесповоротно, что ни по горизонтали, ни по вертикали никакого связного текста получить не удается, и все это — сплошная абракадабра.

Митяй признался, что дал маху.

— Черт его знает, что за шифр! Придется применить самый современный метод — частотный. Есть железная закономерность в частоте использования букв. Буква «е», если не ошибаюсь, самая ходовая. Или «а»?

Андрей с сомнением покачал головой.

— Нужна статистика, а здесь специфический какой-то, возможно, сокращенный текст. Нам, доморощенным детективам, квалификация может не позволить. Конечно, криминалисты, скажем, мои волгоградские друзья, в два счета справились бы с расшифровкой. Но посылать письмо в Москву или Волгоград — значит потерять время… Попробуем рассуждать не как математики-формалисты, а как психологи. Ну, какой шифр мог придумать малограмотный Пирогов, всю жизнь прятавшийся в медвежьем углу, к тому же бывший каторжник, а?

Мы молчали.

Тогда Андрей встал.

— Вот что. Объявляю день отдыха. Думать над шифром, естественно, не возбраняется. Вечером пойду к Сергееву. Может статься, его участие в наших делах вызвало какие-то ассоциации, и он вспомнит что-нибудь новенькое о Пирогове, о том времени, об экспедиции Петрова, в общем, как-то пополнит то немногое, что мы знаем. А сейчас лично я отправляюсь соснуть.

— Ничего, мы тут еще помаракуем, — упорно бубнил Митяй, впиваясь взором в таинственный шифр, — тут есть еще варианты…

Я в этот день дежурил, поэтому мне пришлось брести в магазин. Там я повстречал Аленку и перекинулся с ней парой слов. Хороша все-таки эта девушка на диво! Тут же, в торговом зале, ничего не покупая, толклись какие-то бабки. Магазин здесь, как я заметил, кроме всего прочего, играет роль своеобразного пресс-центра, и почти каждый житель считает своим долгом несколько раз в день наведаться сюда.

Закупив необходимое, я мельком окинул взглядом промтоварный отдел. Там висело небольшое продолговатое зеркало, и я не сразу сообразил, что диковатая физиономия, отразившаяся в нем, — моя собственная. И все-таки она мне понравилась. Вглядевшись, я определил, что исчезнувшая припухлость щек в сочетании с более решительным и жестким взглядом сделали лицо более значительным. Лицо «не мальчика, но мужа»!

За обедом только и разговоров было что о пироговской шифровке. Его неразгаданная, казавшаяся такой доступной тайна всех нас буквально с ума сводила. Как последнее слово в кроссворде: какая-нибудь «птица семейства фазановых» из семи букв или «основа ладового строения музыки» — вроде бы все сделано, проявлена эрудиция, потрачено время, но вот это последнее слово портит все. Кроссворд не разгадан, задача не решена.

Вечером Андрей ушел интервьюировать дядю Сергеева. Мы все сидели у костра, разложенного, скорее всего, над главной площадью древнего новгородского поселения, коротая время в беседе.

Итак, что же мы имели в активе нашего похода по следам золотого идола?

Во-первых, рассказ дяди Сергеева. Из него мы узнали о существовании скита и что где-то, неподалеку от него, в болотах, — таинственное, погибельное место, этакий таежный «бермудский треугольник», откуда не возвращаются. Во-вторых (что мне особенно не было приятно), в скит раньше нас проник башибузук и бич Валька Кислый, который похозяйничал там, как говорится, всласть. Вдруг он нашел еще что-то, кроме Библии, которой решил просто задобрить нас, откупиться? Ведь сумел же он уже со сломанной ногой припрятать боевое оружие, вероятнее всего — обрез… В-третьих, вновь открытое нами новгородское поселение.

И, наконец, этот неразгаданный шифр, который нас всех чуть ли не до умопомрачения довел! Долго мы судили-рядили, но так ни до чего не договорились.

В темноте зашелестели шаги, послышалось учащенное от быстрого подъема на холм дыхание, и в красноватом свете костра показался аспирант.

— В общем, так. Беседа с Сергеевым, как всегда, прошла в атмосфере полного взаимопонимания, но, увы, единственное, что ему припомнилось, это то обстоятельство, что Пирогов отбывал наказание в горнозерентуевской тюрьме. Вряд ли нам это поможет.

— Горнозерентуевская тюрьма? — переспросил Дмитрий. — Хм, Горный Зерентуй, Нерчинск — это остроги, хорошо известные в истории как места ссылки политкаторжан. Еще декабристов гноили там в рудниках. Постойте, постойте… Дайте сосредоточиться…

Его глаза вдруг вспыхнули, как мне показалось, прямо-таки фосфоресцирующим огнем, взгляд остановился. Мы невольно замерли, боясь помешать этому могучему всплеску Митькиного интеллекта.

— Кажется… нашел, — замогильным голосом пропел он, шаря по воздуху рукой.

Кто-то сунул ему бумажку с шифром.

— Конечно! Это так просто! — подпрыгнул он, разряжаясь. — Детская загадка!

— Расскажи! Объясни, не тяни! — загалдели мы.

— Все элементарно! Это простейший код, который применялся заключенными для перестукивания. Как мы раньше не сообразили, удивительно! Двадцать пять самых ходовых букв алфавита располагались квадратом: пять на пять. Оставалось стукнуть в стену нужное количество раз. Номер строки и номер колонки, например: раз-раз — буква «а». Так что сейчас мы все узнаем.

Липский утомленно прикрыл глаза, давая понять, что перенапрягся. Мол, он свое дело сделал, а черновую работу могут закончить и без него.

Андрей взял карандаш и бумагу.

— Хм, двадцать пять букв… Ну, первые буквы сомнений не вызывают: а, б, в, г, д, е… Интересно, старым алфавитом пользовался Пирогов или новым? Скорее всего, старым. Давайте прикинем.

— Ну, наверное, без архаических или близких по звучанию букв. Неужели «ять» выстукивали через стенку или какую-нибудь «фиту»? Сомневаюсь. Скорее всего, бралась основа алфавита без излишеств, — сказал ликующий Липский.

В конце концов, мы составили таблицу и, пользуясь ею, в два счета расшифровали запись. Текст получился связным, он гласил: «Три сажени на восток от алтаря». Инга погладила Липского по голове, Андрей смотрел на него с восторгом.

— Действительно, просто, — пробормотал он, — ведь можно было сообразить, что Пирогов ожидал прихода кого-нибудь из своих товарищей по заключению и мог употребить для кодировки текста только хорошо известный им обоим прием. Нет, Митя, ты — гений!

Троекратное громовое «ура» прокатилось над спящей рекой. В Слободе откликнулись собаки.

Когда ликование поутихло, перед фирмой, так сказать, во весь рост встала новая проблема.

Всем было ясно, что Пирогов имел в виду церквушку скита, стало быть, идол или нечто другое, но достаточно ценное, что стоило прятать так тщательно, было зарыто в землю в трех саженях от нее. А это означало, что нам нужно было планировать новый поход. Когда я ходил за водой, мне показалось, что уровень Вилюги здорово понизился за последний день, и я сказал об этом.

— Нам водой не пройти. Или того хуже — заберемся в тайгу и там застрянем.

— Ну, «Казанка», положим, шла по течению, почти нигде не касаясь килем дна, — не то возражая, не то раздумывая, сказал шеф.

— Налегке, по течению и вчера. А завтра пойдем против течения по малой воде и влипнем на первом же перекате. Нет, в этой ситуации пешком надежнее. Дорогу разведали от и до — доберемся!

Мне почему-то казалось, что мы больше будем тащить лодку, чем она нас, а однажды пройденный маршрут всегда становится как бы короче. Даже болота родные!

Андрей, помня злополучный свой пируэт при переправе через приток, не очень ратовал за пеший поход.

Меня поддержал и Сашка.

— Уж больно не хочется бурлачить, как тогда. Возьмем поменьше вещей, продуктов на пару дней…

— А время? До вараки нужно потратить целый день, а ведь там еще идти и идти. Значит, ночевать, потом туда, сюда. Лопаты надо взять хорошие, минимум две. Без ружья не пойдешь! Нет! Теперь харч. Закон тайги: идешь на три дня — бери на неделю. Идешь на неделю — бери на месяц! Так что быстро пройти в общей сложности около восьмидесяти километров — блеф…

— Палатки можно не брать, мешки спальные оставим. Сделаем шалаш или у костра перекантуемся — зима, что ли?

В общем, голоса разделились. Ничего удивительного — ведь любой вопрос можно решать на разные лады, и всегда найдутся и резоны, и возражения.

Инга предложила еще один вариант.

— А что, кажется, Пашкина стеклопластиковая лодка скользит по самой поверхности и никакие ей перекаты и пороги не страшны! Попросим Павла, а? Ведь он даст, пожалуй!

— Ну, так. Но ведь она крохотная, на двоих!

— А зачем нам всем ехать? Что, вдвоем не выкопаем то, что один Пирогов зарыл?

Наступила тишина, нарушаемая только пистолетными выстрелами костра.

— А что, в этом что-то есть, — сказал Митяй, — но как определить, так сказать, состав экспедиции? Ведь поехать могут только двое.

— Я придумала! Очень просто: Александр не проходит по весу и габаритам, а я отпадаю как никудышный землекоп; президент фирмы должен, разумеется, возглавлять. Так что остается бросить жребий Васе и Диме.

Я приготовился проиграть — в таких вещах мне обычно не везет. Бросили монету, и я глазам не поверил: еду! Ура!