По ту сторону моря

Это не сон про штормовую погоду гонит Боливара в город, а слова, подслушанные ночью, вероятно, в баре у Габриэлы, которые теперь кажутся ему сном. Это все болтовня Алексиса или Хосе Луиса, думает он, от этих двоих одни неприятности. Но ощущение, рожденное сном, не отпускает. Ощущение старого, забытого мира, зовущего из-за моря.

Ноги в сандалиях шагают по ветхому мосту. Мимо пляжных домиков. Мимо места, где гнездятся морские черепахи. Взгляд ищет чего-то за пределами лагуны, но глаза прикованы к берегу. Вокруг выброшенной на берег канистры блестят мертвые рыбешки попоча. Он поправляет бейсболку и ступает на пляж.

Рыбок всего дюжина, думает он, но хватит и того. Даже нищие к ним не притронутся. В реках какая-то болезнь, откуда – никто не знает.

В поисках подвоха он изучает рассвет цвета индиго. Изучает облака и ветер. То, что у моря есть собственный цвет, люди придумали. Он не помнит, чьи это слова. Ибо море содержит в себе все цвета, а значит – всё, что ни есть на свете. Может, это и правда, чего только не услышишь.

Белые пластмассовые стулья в кафе у Розы привалились к столикам, словно уснувшие пьяницы. Он хлопает по сетке с пляжными мячами, которая свисает с крыши палапы, сложенной из пальмовых черешков. Черт подери, произносит он. Анхеля нигде нет. Он пинает на крыльцо стул, который стоит за шторкой, спинка трещит, когда он садится. Изучает руки, сложенные на горе живота. Руки у него громадные, и он часто об этом размышляет. Запястье размером с предплечье. Рука как бедро, плечо толщиной с шею. А чего вы хотите от рыбака?

Он поворачивает голову и кричит, Роза!

Отсюда видна панга – лодка, которую он привык считать своей, одинокая, далеко от кромки воды. На белом корпусе выведено бирюзой: «Камилла». И там нет Анхеля. Он наблюдает призраки двух мужчин, Анхеля и себя прежнего, которые сидят в лодке, объемные изображения рыбаков, нарисованные лунным светом, рыбаки пьют пиво, а из баров вдоль променада несутся бесплотные вопли и падает тусклый свет.

Он снова зовет Розу, слышит пение этого психа Александра, голос у него словно хрустальное тремоло. Наклоняется ниже, пока не замечает старика на ящике для льда, давно потерявшем первоначальный цвет. Поблескивая ногтями, старик чинит потрепанные морем сети. Боливар старается не слушать, но все равно слушает, песни вызывают в нем чувства, объяснить которые он не в силах. Порой чувство вины. Порой ощущение, что жил много лет назад, жил за другого, – и что прикажете с этим делать?

Песок перекатывается по циновке. Зажав ноздрю пальцем, Боливар исторгает соплю. Роза!

За Боливаром, будто он призрак, скользнувший сквозь занавеску из бусин, наблюдает с верхней полки Святая Дева Гваделупская. Роза спит в гамаке, вечно она спит. Боливар тянется к пульту и включает канал, где крутят игру, которую он смотрел вчера вечером.

Роза, спрашивает он, ты видела Анхеля?

Женщина шевелится, раздраженно бурча. На неверных ногах выбирается из гамака и стоит в темноте, поправляя волосы. Он видит только ее глаза, как будто они притягивают к себе весь свет. Боливар перемаргивает, и древняя часть его сознания угадывает в ней ведьму, пока Роза не поднимает шторку на окне и вперед не выступает ее тело. Его глаза следят, как свет скользит по животу, прикрытому мешковатой рубашкой, по гладким рукам и бедрам. Это оценивающий взгляд, каким мужчина смотрит на женщину.

Роза, Анхель не появлялся?

Та коробка с лаймами, Боливар. Ты ее принес? Я тебя вчера просила.

Он либо тут, либо его здесь нет. На лодке мне больше пары штук без надобности.

Все, что ни делает Роза, она делает как бы нехотя. Ее тело – печаль, склонившаяся над холодильником. Она вынимает две бутылки пива, открывая дверцу с измученным видом, не приставшим такой молодой женщине. Не глядя, откупоривает бутылки, устремив взгляд вдаль, за пределы лагуны.

Глаза Боливара прикованы к Розе, пока она делает большой глоток.

Похоже, забили, и он высовывается на шум трибун за занавеску из бусин, а вернувшись, вытирает запястьем рот.

Ты не поверишь, говорит он. Помнишь большой улов в прошлом году? Я только что видел выброшенную на пляж попочу.

Мгновение Роза задумчиво смотрит на него.

Вчера ночью тебя искал какой-то мужик, говорит она.

Что за мужик?

Не знаю. Сказал, отрежет тебе уши.

Это он.

Кто?

Я тут сглупил. Но я все исправлю.

Он глядит, как подергивается правый глаз Розы, пока она пьет. Разглядывает ее прохладную комнату с кирпичными стенами. Гамак, два пальмовых стула, жужжащий холодильник. Легкий запах пота. Одежда на гвоздях.

Он тянется к ее запястью, но Роза отстраняется, и тогда Боливар выпаливает не подумав.

Когда-нибудь, Роза, ты за меня выйдешь. Пусть я всего лишь рыбак. Но я расплачусь за твой телевизор. И может быть, куплю тебе джип. И мебель, чтобы было куда повесить одежду. Я дам тебе столько лаймов, сколько захочешь.

Роза разглядывает его загорелые ноги, заклеенные пластмассовые сандалии, пухлые оттопыренные пальцы. На большом пальце левой ноги не хватает ногтя.

Когда она смотрит на Боливара, он выворачивает ступню.

Роза вздыхает. Боливар, у меня дел по горло. Эти лаймы. Мне нужно идти.

Они слушают, как Александр смеется себе под нос.

Боливар разворачивается к двери, и старик снова заводит песню.

Вот идиот, говорит Боливар. Что за чушь он голосит.

Это песни для костей мертвых, говорит Роза.

Боливар отколупывает от стены кусок штукатурки.

Эта халупа разваливается на части. В один прекрасный день, Роза, ветер и море тебя унесут.

Роза вздыхает. Но вряд ли сегодня.

Артуро! Босс! Боливар заходит в кабинет Артуро, фасадом выходящий на пляж. Делает глубокий вдох. Свежий бриз доносит легкую морскую гнильцу. Снова окликает Артура и поправляет бейсболку. Треск рации переходит в далекие помехи. Артуро там, где обычно, думает он. Дрыхнет у себя с той бабой, смотрит телевизор или выпивает у Габриэлы, ворча на тех, кто опустошает его карманы.

Он выходит во двор и видит на ступенях маленького Артуро. Мальчишка – точная копия отца или того, кем отец мог когда-то быть. В лице с густыми бровями уже виден будущий мужчина.

Где босс? У меня срочное дело.

Рассеянный взгляд мальчишки останавливается на Боливаре. Он пожимает плечами и продолжает тыкать пальцем в теле-фон.

Он дома или нет?

Дверь за ними распахивается, и в проеме возникает всклокоченная голова. Артуро босиком спускается по бетонной лестнице и бесстрастно смотрит на Боливара, а тот смотрит в ответ. На Артуро всегдашний серый жилет и красные шорты, которых он не снимает. Небось и спит в этой одежде, и постепенно она становится кожей.

Иди сюда, Толстяк, говорит Артуро, я тебе кое-что покажу.

Боливар следует за Артуро и останавливается перед полноприводным джипом павлиньей расцветки. Артуро показывает на джип пальцем.

Что скажешь, Толстяк, кто мог такое сделать?

Следуя за пальцем Артуро, Боливар наклоняется. Проводит рукой по глубокой царапине на краске. Сквозь кожу проникает чувство вины, но это точно не он. Покопавшись в мыслях, Боливар решает, что это был Анхель. Распрямляется, вздыхает, поправляет бейсболку, подтягивает шорты.

Какой-то пьянчуга. Или ребенок. Тут хватает детишек, от которых одни проблемы. Скажи, босс, ты видел Анхеля? Он до сих пор не объявился.

Артуро разворачивается и меряет Боливара взглядом. Закрывает глаза, а открыв, со скорбью взирает на джип.

Не могу поверить, Толстяк. Ничто в этом мире не остается нетронутым. Я думал, ты ушел вчера. Ты должен был вернуться сегодня. Почему не ушел с остальными?

Позвони ему.

Кому?

Анхелю.

Чего ради?

Мне нужно выйти в море, а куда я без Анхеля? Я больше ни с кем не рыбачу.

Артуро глубоко вздыхает и смотрит на пепельное море. Затем поворачивается к мужчине, который стоит перед ним.

Послушай, Боливар, с северо-востока идет шторм. Прислали сводку. Взгляни на пляж. Почти все лодки на берегу. А те, кто был в море, возвращаются.

Это неправда, Артуро. Я видел, как вышли три лодки. Мемо и две другие.

Мемо псих вроде тебя, Толстяк.

Позвони Анхелю.

Слушай, Боливар, никто тебя не гонит.

Позвони Анхелю.

Зачем?

Боливар морщится, начинает дергать себя за ухо.

Да пойми ты, мне нужно срочно заработать деньжат.

Сам звони.

Боливар пожимает плечами. Телефон разрядился. Сломался. Кончились деньги. Последняя баба забрала его с собой, когда уходила. Слушай, я простой рыбак.

Артуро вытаскивает телефон из заднего кармана и набирает номер. Смотрит на джип, качает головой, отключается, набирает другой номер.

Эй, Дохлый, тут у меня Толстяк без дела мается. Ты не видел Анхеля? У него телефон разрядился. Сходи постучись к нему.

Боливар наблюдает за мужчиной, говорящим по телефону, за его тенью на полированном боку джипа. Мужчина начинает мерцать, отражение воли, которая и есть его жадная душа. Боливар разглядывает лицо Артуро, в последнее время оно побурело, приобретя оттенок застоявшейся крови, крови, постепенно темнеющей, пока окончательно не почернеет. Плоть отслаивается от костей, думает он. Прямо на глазах.

Пока Артуро слушает, его глаза блуждают, взгляд устремлен не на пляж или лагуну, а дальше, мимо серферов и ловцов креветок, за туманный насупленный горизонт.

Артуро кивает и дает отбой.

Анхеля нет дома, Толстяк.

Может, заболел, или помер, или еще что. Ты должен найти мне кого-нибудь, и побыстрее. Только не абы кого.

Я найду тебе кого-нибудь, Толстяк. Но почему ты не можешь рыбачить, как остальные? Ты являешься неизвестно откуда, я сдаю тебе хижину, ты ловишь рыбу. Только в последнее время ты не просыхаешь. Ничему не веришь. Ничем не интересуешься, кроме себя.

Да неужто?

Докажи мне, что это не так.

Слушай, босс, какая разница, когда я выхожу в море? Ладно, сегодня на рассвете я не рыбачил с остальными. Я делаю по-своему. Знаю лучшие места. Забираюсь дальше всех. Они рыбачат в тридцати-сорока милях от берега. Как дети. Я заплываю за сто миль, если потребуется. На край света. Я не признаю границ.

Толстяк, шторм будет нешуточный.

Боливар изучает небо.

Да не, нормально.

Заметив, что Артуро шагает к нему с каким-то длинноволосым юнцом, Боливар распрямляется над лодкой. Поторапливает их взглядом, снова смотрит на море. Перегнувшись через планширь, затаскивает в лодку мусорный пакет, полный льда. Краем глаза Боливар изучает юнца. Это видно в его вихлявой походке, думает он. В слабых руках и запястьях. В недоразвитой грудной клетке. Насекомое из мангровых зарослей, вот что он такое.

Боливар перевешивается через борт и плюет на песок.

Двое подходят к лодке, и Боливар буравит юнца взглядом, пока тот не отводит глаза.

Затем разворачивается к Артуро и спрашивает, что это?

Поднимает мешок, высыпает лед в холодильный ящик длиной шесть футов, установленный посреди лодки.

Это твой напарник, Толстый. Поздоровайся, Эктор.

Боливар обходит холодильный ящик и встает на корме лицом к Артуро.

Найди кого-нибудь другого, босс. Этот младенец ничего не смыслит в рыбалке.

Он поворачивается, изучает растерянное лицо юноши, тот что-то мямлит, в глазах испуг, который передается в конечности, пока руки не начинают подергиваться.

Боливар сминает пустой мешок и бросает на песок.

Ты полегче, Толстый, говорит Артуро. Эктор бывалый рыбак. Правда, Эктор?

Кладет руку на плечо юноши и сжимает. Язык у Эктора заплетается.

В прошлом году я… я рыбачил в лагуне на отцовской лодке. Имел дело с мотором. Туда-сюда, вдоль и поперек… Слушай, не хочешь – не надо. Мне плевать.

Артуро дергает Эктора за руку.

Ладно, говорит Эктор. Сколько он платит?

Артуро кивает юнцу и улыбается.

Его отец – кузен Эрнесто, который рыбачит с моим братом. Я только что встретил мальчишку на берегу. Можешь одолжить ему перчатки или еще чего-нибудь.

Боливар притворяется, что размышляет, но на самом деле изучает покрытый джунглями холм над городом. Надо же, никогда раньше не замечал. Холм похож на громадную волну, которую природа соткала неподвижной. Боливар обдумывает эту мысль, находя ее странной, воображает, как лежит в постели с Розой. Видит ее внутри ящика для льда, там достаточно места для двоих, хотя будет тесновато. Идеальная была бы постель, вот только запах рыбы…

Сцепив руки, Боливар в упор смотрит на юношу.

Ловить рыбу в лагуне, говорит он, это не рыбалка.

Эктор пожимает плечами, освобождается от хватки Артуро и делает вид, что собирается уходить.

Ладно, у меня и своих дел полно.

Боливар изучает море, чайки кружатся над двумя идущими к берегу лодками. Опускает глаза и видит на песке свои отрезанные уши. Оборачивается к Артуро, который удерживает Эктора за локоть.

Ладно, босс, говорит он. Но только в этот раз. Мне надо выходить в море. Плачу тридцатку.

Сорок, Толстый, говорит Артуро, сорок.

Боливар наклоняется, берет две пустые канистры из-под бензина и сует в руки Эктору.

Наполни из боссова контейнера и неси сюда. И еще шесть штук.

Кстати, Толстый, говорит Артуро, я только что встретил Даниэля Паса. Говорит, прошлой ночью вы двое что-то не поделили.

Мы двое?

Ты с Анхелем.

О чем ты толкуешь?

Говорит, что-то случилось.

Ничего не случилось.

А он говорит, случилось.

А я говорю, нет. Мы выпили у Розы, потом у Габриэлы, потом в лодке, а потом я пошел к себе, а он, должно быть, продолжил. С ним хрен поймешь.

А где он сейчас?

Ушел к матери. Забыл про нас. Или его снова арестовали за то, что вытащил свой свисток на глазах у той бабы-полицейской и попросил в него дунуть. Почем мне знать, Артуро? Я простой рыбак.

Он идет, опустив руки в перчатках, глядя себе под ноги. По узкому променаду в тени пальм. Звук набирающего обороты грузовика проникает в его мысли. Перед ним появляется знакомая фигура, бормочет приветствие, проходит мимо. Это Даниэль Пас, но Боливар не поднимает головы. Он думает о человеке, который его ищет. О своих ушах. Поднимает взгляд над деревьями и разглядывает лагуну. Может, и правда будет шторм, думает он. Но вряд ли сильный.

Боливар направляется к панге, неся два ведра с наживкой из сардин. Его взгляд не отрывается от Эктора. Юнец прислонился к лодке, болтает по телефону, одна рука свободна, маленький ротик смеется.

Вот точно насекомое, думает Боливар.

Эктор замечает его, заканчивает разговор, откашливается.

Слушай, Боливар, я не выйду с тобой в море. Даниэль Пас сказал, будет шторм.

Боливар смеется. О чем ты говоришь?

Эктор тоже смеется, но под взглядом Боливара смех обрывается. Он поджимает губы. Откидывает волосы с лица, прямо встречает взгляд напарника, тело юнца напрягается, теряя привычную расслабленность.

Убрав руки с бедер, Боливар складывает их на груди, давя на Эктора своей мощью и непреклонностью. Челюсть юнца на миг сжимается, затем отваливается. Он хочет что-то сказать, но взгляд падает к выцветшей татуировке с именем на предплечье Боливара, затем перемещается к нищему, который возится с палкой в дальнем конце пляжа. Когда Эктор заговаривает, взгляд опущен в песок.

Понимаешь, говорит он, у меня все равно не вышло бы. А потом игра. Я обещал своей девушке погулять.

Боливар опускает руки. Снимает сандалию с левой ноги, наклоняется, стряхивает с подошвы песок, надевает обратно. От него не ускользает, что Эктор заметил палец без ногтя. Боливар подступает к нему. Разглядывает уши Эктора.

Сколько я тебе обещал?

Сорок.

Плачу шестьдесят.

Эктор разевает рот, язык движется, но беззвучно. Он засовывает руки в карманы, достает телефон. Разворачивается вполоборота, делает вид, что набирает текст.

Ты псих, Боливар.

Скажи, Эктор, что такое шторм? Небольшой ветерок, только и всего. Да море немного поволнуется. Настоящим рыбакам не привыкать. Я еще не встречал шторма, который сумел бы меня подчинить. Мы быстро, туда и обратно. Никаких проблем. Ты взгляни на эту лодку. Лучше нее тут нет. Я поговорил с боссом. Он слушает радио. Сказал, чем бы это ни было, скоро рассосется. Волноваться не о чем.

Глаза Эктора останавливаются на ком-то, идущем по пляжу. Боливар разворачивается и видит Артуро и Даниэля Паса, босс не сводит глаз с Боливара. Пас смеется.

Боливар подступает вплотную к Эктору.

Слушай, говорит он, я отдам тебе половину своей доли. Так у нас условлено с Анхелем. Лучше ты нигде не найдешь.

Эктор смотрит на двух мужчин, затем на лодку, затем в море, где сгущается дневной свет.

Боливар видит, как его взгляд смягчается, плечи расслабляются, руки дергаются в карманах.

Половину, шепчет Боливар.

Толстый, кричит Артуро.

Боливар поворачивается к нему и быстро говорит.

Мы всё порешали, босс. Как вернемся, закатим вечеринку на несколько дней и надеремся как животные. Верно, Эктор?

Артуро останавливается и изучает лодку. Смотрит на море, затем переводит взгляд на Эктора и улыбается.

Тот парень, о котором ты мне рассказывал, Толстый. Который знает, как избавляться от отходов. У моего брата есть приятель, и ему нужно куда-то девать бочку протухшей патоки.

Он становится руками и глазами, руки и глаза становятся океаном. Лодка прорезает тропу в складках моря. Он провел пангу между берегом и лагуной. Мимо прибрежных птиц, нанизанных на песчаную отмель. Затем развернулся прямо к ветру. Низкая дымка морского света. Он достает из кармана свернутый косяк и желтую зажигалку. Выдыхая, думает о Розе. В следующий раз ты обязательно принесешь ей лаймы.

Наблюдает, как что-то неведомое заставляет волны вздыматься. Как Эктор облокотился на планширь. Юнец плюет по ветру, слюна летит, будто насекомое. Боливар начинает ощущать это под кожей, зуд то здесь, то там, свидетельство зарождающейся неприязни. Только теперь он заметил, что на спинке свитера у Эктора череп и кости.

Должно быть, Артуро изрядно повеселился.

Боливар оценивает жалкую попытку юнца отрастить козлиную бородку. Затем издает пиратский рев.

Эктор озадаченно озирается, встречая щербатую коричневую ухмылку Боливара.

Через четырнадцать миль по GPS он расходится с двумя лодками, которые держат курс к берегу. Узнает в одной лодку Овидио, желтая полоса на белом. Сам Овидио, поставив ногу на планширь, свистит, сунув в рот два пальца. Затем неразборчиво выкрикивает два слова, но Боливар смотрит прямо перед собой, словно не замечая лодок. Эктор привстает и машет рукой до тех пор, пока Боливар не достает из ведра с наживкой сардину и не швыряет в него.

Он правит лодкой, щурясь от мелких брызг. Одним глазом косится в навигатор, большим пальцем протирает экран. Он знает, чтó ищет. Далекий океан. На губах привкус соли. Время отступает вместе с удаляющимся берегом, который стал толщиной с волос. Он пытается читать море, но взгляд постоянно натыкается на Эктора. Юнец держится за планширь, ловя сигнал телефона. Когда Эктор спрашивает, сколько осталось до места, Боливар прикладывает ладонь к уху и пожимает плечами. Смотрит, как юнец отворачивается. Ветер треплет хвостик, кидая волосы то в одну, то в другую сторону, Эктор пытается их собрать. Боливар снимает бейсболку и надевает вязаную шапочку, вешая бейсболку на крючок под скамьей.

Когда Эктор поворачивается и спрашивает во второй раз, Боливар, пристально посмотрев на него, снова пожимает плечами. Замечает, как в глазах юнца вспыхивает гнев. Отворачивается, но поднимает два перепачканным табаком пальца.

Еще два часа, объявляет он.

На часах четверть шестого, когда Боливар глушит мотор. Мир погружается в безбрежную тишину. Только шум моря, который гонит бриз в спину. Поставив локоть на левое колено, он трясет затекшей от руля рукой. Пальцами обхватывает сустав.

Эктор смотрит на него с выжидающим видом.

Посасывая сустав, Боливар достает из-под скамьи серые резиновые перчатки. Бросает их Эктору, выпуская облако дыма.

Эктор разглядывает свои руки, утонувшие в перчатках явно не по размеру.

Солнце садится за море.

Ну что, погнали, говорит Боливар.

Пещеры умирающего света в небесах. Наживляя крючки, мужчины постепенно растворяются во тьме. Эктор, не торопясь, травит перемет, пока Боливар разворачивает пангу, и наблюдает, как белесые поплавки превращаются в неясные силуэты медуз. Наблюдает, как последний луч встречается с тьмой, сужает глаза, пытаясь разглядеть тот самый момент. Он поспорил с Анхелем: когда-нибудь я его обязательно застану. Представляет, какой при этом должен раздаться звук – судорожный вздох или хлопок. Глушит мотор, вслушивается в мир, словно охваченный внезапным приступом одиночества.

Боливар швыряет окурок за борт, поднимает голову и видит за тучами полную Луну. Включает лампу на батарейках. Надевает поверх шерстяной шапки пластмассовый налобный фонарик. Не говоря ни слова, они съедают немного хлеба и вареной печени с луком. Боливар сбрызгивает еду щепотью морской воды. Разглядывает Эктора при свете лампы. Юнец горбится над миской, откусывая понемногу. Слегка приоткрытый рот. Под ним узкий от природы подбородок.

Боливар пригибает голову, сомневаясь, не почудилось ли. Длинное лицо и короткий подбородок придают лицу Эктора удивленный вид.

Эктор наклоняется, чтобы выпустить струю дыма из-под Боливаровой шапки.

Отпрянув назад, Боливар говорит, спрашивать надо.

Эктор спрашивает, можно мне закурить, Толстый?

Боливар хмурится и подается вперед.

Что ты сказал?

Эктор повторяет, пожалуйста, можно мне закурить?

Ты не так сказал.

Боливар ослепляет юнца фонариком, замечая озадаченность во взгляде, мелькнувшую в глазах неясную мысль.

Так и сказал, настаивает Эктор.

Как ты меня назвал?

Эктор сглатывает и изучает свои ноги. Ковыряет палубу носком ботинка. Наконец переводит взгляд на Боливара.

Разве не так тебя зовет Артуро? Толстый?

Боливар устремляет на Эктора испепеляющий взгляд, который все равно невидим во тьме.

Эктор потирает руки, медленно лезет в карман.

Любишь шоколад?

Ни разу не встречал человека, который не любил бы шоколад. Это единственное, на чем все сходятся.

Хочешь?

Нет.

Боливар гасит лампу на батарейках, и мир погружается в безграничную тьму. Слушает, как ветер встречается с морем, ему кажется, он слышит, как Эктор жует.

Язык размазывает по зубам шоколадную пасту, короткая челюсть усердно трудится.

Вот черт, думает он, Анхель прихватил бы пива.

Спустя некоторое время Эктор заговаривает: до Рождества чуть больше месяца. Заводит речь о вчерашней игре, о том, кто выиграет завтра, о своей девушке, которую зовут Лукреция. Тратит на нее все свои деньги, но не уверен, нравится она ему или нет, один глаз у нее косой – левый, нет, правый. Никогда не поймешь, смотрит она на тебя или нет.

Боливар затягивается и передает косяк Эктору.

Сворачивает другой для себя.

Слышит, как Эктор ерзает на скамье.

Тут они и ходят, говорит он.

Кто ходит, спрашивает Эктор.

Курьеры картелей.

Голос Эктора снова становится сдавленным.

Тут?

Точняк. Свет потуши от греха подальше.

Откуда ты знаешь?

Это их воды. Однажды ночью, по навигатору примерно в этом месте, Анхель клялся, что слышал, как обстреляли лодку. Из автоматов. Правда это или нет, не знаю, я все проспал. Ничего не слышал. В прошлом году в апреле Виктор Ортис и Пабло Тэ слышали тут ночью крики и выстрелы. Давай расскажу, как все было. Они потушили свет, просто сидели и слушали. Судя по звукам, какая-то лодка попала в беду, сказал Виктор Ортис. Не ходи туда, сказал Пабло, у меня жена и дети. Но Ортис завел мотор и зигзагами двинулся к месту. Пабло Тэ направил фонарь на море. Свет упал на лодку. И они потушили фонарь. Наблюдали за лодкой в темноте, и оба признавались, что их поразило одинаковое чувство: та лодка была пуста, но в темноте за ними следили с другой лодки, огней не зажигали, но лодка была набита людьми в капюшонах и балаклавах, с автоматами наготове. Затем Пабло Тэ прочел молитву, зажег и направил фонарь на первую лодку. Обычная рыбацкая лодка, только корпус изрешечен пулями, а в самой лодке ни души. После этого случая оба решили, что больше не станут заплывать так далеко. Может быть, те звуки издавали призраки. Или рыбаки, которых скармливали акулам. Скорее всего, так оно и было. А ты что думаешь, Эктор? Веришь в призраков?

Боливар растягивается на скамье и прикрывает глаза бейсболкой.

Он слышит это сквозь пелену сна. Ветер обезумел. Боливар выбирается из одной тьмы, чтобы угодить в другую, которая реальнее тьмы во сне. Сдвигает бейсболку, смотрит туда, где должна быть Луна. Море изгибается не в ту сторону.

Не может быть, думает он. Не могу поверить. Все случилось в мгновение ока.

Он пытается рассмотреть подсвеченный циферблат. Раздается рев, за ним следует грохот, когда волна ударяет в борт лодки. Холод воды пробирает до костей. Боливар отклоняется от удара, вытирая из глаз соляной раствор.

Эктор с криком просыпается.

Дальше – быстро, Боливар, весь скорость, черной жидкостью перетекает на нос. Лодка во тьме переваливается с гребня на гребень. Минуя Эктора – тот стоит на четвереньках, – кричит ему, чтобы вычерпывал воду. Сейчас Эктор не кажется ему настоящим, юнец съежился на дне лодки, которая тоже не настоящая, она Боливару мнится – пока эта мысль проносится у него в голове, тело движется на автомате.

Без перчаток он хватает холодный, как море, перемет, тянет леску, ладони в огне. За спиной вопит Эктор. Боливар кричит через плечо, чтобы тот вычерпывал, видит, как юнец хватает фонарь и светит в небо.

Мир, полный воя, как порождение сна.

Соль щиплет глаза. Я ослеп, думает Боливар. Затем включает налобный фонарик, шпиль света во тьме. Быстро подтягивает перемет, крепит к двойному кнехту, лодка кренится, когда он багрит акулу и втягивает на борт. Затем отцепляет акулу, при свете лампы заглядывает ей в глаза, неясное, мимолетное ощущение другого мира. Бьет акулу по голове, бросает в ящик.

Его работа сродни чуду, но пока он чувствует, что справляется, пусть и на пределе возможностей. Он уже вытащил и отцепил четырех крупных рыбин, леска натянута, наживка сделала свое дело. Шепотом ругает Эктора, который скорчился на корме, вопит и отказывается вычерпывать.

Он думает, ты понял, как только его увидел. Это было в его походке, его осанке, в этом крохотном подбородке.

Вода, осознает он, уже добралась до лодыжек. Он разворачивается к Эктору, криком велит вычерпывать, но голос относит в сторону. Подсекает перемет, шагает на корму, хватает ведро, привязывает к нижней скамье.

Шипят соленые брызги.

Вопли Эктора переходят в шепот.

Боже милостивый, пожалуйста, я не хочу умирать.

Вой ветра, который сочится сквозь тьму.

Час длится целую жизнь. Дальняя часть сознания Боливара что-то говорит, но он не прислушивается. Работает за двоих: вычерпывает воду, тянет перемет, вытаскивает рыбу за рыбой, бросает в холодильный ящик, который уже наполовину заполнен тунцом и несколькими акулами.

Это точно лучшее место, думает он. Еще пару часов – и начнет светать.

Он встречает удары волн, слыша, как Эктор всхлипывает. Время от времени юнец начинает вычерпывать, но прекращает, когда его накрывает волной.

Все очень просто, думает Боливар. Выжить. Беспрекословно исполнять то, что требуется. А мальчишка дурак. Ничему его не научишь.

На променаде из этой истории выйдет хорошая байка. Такого юнец точно не переживет.

Боливар оборачивается и рычит.

Очнись, мы справимся.

Это похоже на шепот. Осознание, что он игнорирует собственные чувства. Затем ветер меняет регистр. Сердце трепещет. Разум проговаривает словами то, что давно сказали ему чувства. Это еще не предел.

Лодку сильно встряхивает, и Боливара отбрасывает на спину. Их почти уносит в пасть волны. Он оборачивается и видит, как Эктор, сидя на корточках, целует ожерелье с распятием. Призывает мать, отца, Господа Бога.

Боливар запутался в леске. Он встает, выдирает крючок из рубашки, разрывая плоть на ребре.

Он смотрит в лицо урагану с северо-востока. На западе, вероятно, уже светает.

Как не вовремя, думает он.

Боливар хватает перемет, разделочный нож, начинает пилить леску. Когда та соскальзывает с носа, он поворачивается к Эктору, яростно дергает его за свитер, и они оказываются лицом к лицу. Эктор разевает рот, глаза жмурятся от прямого луча фонарика, от надвигающейся тьмы, распятие выпадает изо рта.

Боливар с силой встряхивает юнца.

Очнись, кричит он, пора уходить. Мы справимся. Ты просто должен вычерпывать. Мы утонем, если наберем еще воды.

Не поймешь, плачет он или пытается отереть глаза от морской пены. Затем начинает кивать. Подходит к ведру, хватает его обеими руками и, будто охваченный внезапной яростью, начинает вычерпывать.

Боливар заводит мотор.

В сером мареве Боливар правит лодкой и, яростно моргая, косится на компас. Наблюдает, как колеблется стрелка. Как валы заслоняют небо. Он бросает лодку в каждую ложбину, выжимая дроссель, потом замедляя ход. Каждый раз они съеживаются, принимая удар волны. На миг Боливар воображает, что они в доисторических временах, застигнуты вечной бурей, и время останавливает ход, и нет ни дня, ни ночи, ни расстояния, которое поддается измерению. Мир, каким он был когда-то или каким ему еще предстоит стать.

Он думает о Розе, мысли странствуют по ее коже к бедрам, к длинным костям ее бедер. После стольких лет, когда он просто смотрел на ее тело. Каждую ночь ложиться с ней в постель и навсегда избавиться от боли желания. Что он ей скажет. Вчера я был беден – сегодня богат, такова жизнь рыбака.

Давай-давай, кричит он Эктору, так-то лучше! Через пару часов выпьем по кружке пива.

Лодка погружается под воду, снова выныривает, Эктор поднимает голову, смотрит на Боливара – и цепенеет.

Боливар выпрямляется, рот до ушей, мощная ручища лежит на бедре.

Лодка взбирается на бурлящий водяной вал, Боливар кричит Эктору, чтобы хватался за планширь, но тот продолжает, выставив локти, лихорадочно вычерпывать воду. Вещи начинают съезжать: остатки лески, пакеты, ведра, ножи, Боливар упирается ногами в корпус, зовя Эктора, стеклопластик подрагивает. На миг он ощущает пустоту, когда океан за их спинами разевает пасть. Затем море становится небом. Он опускает голову между ног, панга взбирается на вершину волны, и на них во всю чудовищную мощь обрушивается ледяной гром. Боливар обнаруживает, что сидит, сжав румпель, и, даже не оборачиваясь, понимает, что Эктора нет. Стремительность, с которой он переводит взгляд за борт, разум, который твердит – брось дурака. Машинально Боливар хватает Эктора за волосы. Подтягивает юнца к себе, а лодка продолжает валиться в бездну. Боливар чувствует, как пальцы разжимаются, выпуская тело, рука слабеет, не сейчас, отпусти, иначе он утянет тебя за собой. Затем левой рукой хватает багор и, могучим рывком подняв Эктора, с ревом втаскивает его в лодку за капюшон.

Боливар сгибается перед очередной волной, смаргивает соль. Зрение возвращается не сразу. Эктор, оглушенный, но живой, звереныш в момент рождения. Ртом хватает воздух, глаза распухли, став, словно щелки, тело покрыто слизью. Юнец переворачивается набок, чтобы выплюнуть воду, шевелится, будто впервые ощущает вес и дыхание. Рука тянется вверх, хватается за планширь.

И тут Боливар понимает, что мотор заглох. Хватает и дергает шнур. Дергает, дергает снова и снова. Двигатель молчит. С ревом Боливар разворачивается и бьет по нему кулаком. И снова берется за шнур.

В конце концов оставляет попытки, поднимает глаза.

Замечает, как в небе мечется птица.

Он достает рацию из-под скамьи и кричит в нее. Динамик молчит. Давит большим пальцем на кнопку, вытирает мундштук о рубашку, находит канал, подкручивает громкость. Он прижимает рацию к уху, но не слышит щелчков.

Оглядывается и видит, что Эктор за ним наблюдает, юноша с серой кожей и глазами цвета крови, в которых недоверие, как будто всего этого могло не случиться, если бы Боливар захотел.

Он встряхивает рацию, кладет на место. Может быть, кричит он, сел аккумулятор. У нас не было времени ее подзарядить. Или промокла. Не бывают они по-настоящему непромокаемыми.

И тут рация начинает потрескивать. Боливар давит на кнопку, кричит. Рация щелкает, и далекий голос превращается в помехи. Ему хочется, чтобы это был Артуро, но это не он. Вероятно, еще одна лодка, наверняка Мемо, или другая, тоже угодившая в шторм. Кто-то говорил ему, что непринятый радиосигнал так и будет вечно кружить вокруг Земли, зов забытых мертвецов.

Кто знает, что ты слышишь.

Он снова рычит в рацию, но не говорит Эктору того, что тот скоро и сам поймет.

Что рация не работает.

Что отныне они предоставлены сами себе.

Боливар изучает бушующий океан. Они появятся оттуда, думает он. Мысленно видит, как они пробиваются сквозь волны. Пас обязательно вызовется. Братья Крус. Анхель, если изволит включить телефон. Он первым прыгнет в лодку. Он знает, где тебя искать.

Боливар кричит Эктору, указывая в сторону берега.

Не переживай, скоро они за нами придут! Братья Крус наверняка. Лучше их нет. Найдут Анхеля и нас разыщут. Только Анхель знает, где я прячусь.

Печальный, тяжелый взгляд Эктора – это взгляд человека, наблюдающего за своей жизнью со стороны, не имея возможности крикнуть, спасайся. Но, услышав слова Боливара, он поднимает голову, тревожно сузив глаза. Хватает Боливара за руку.

В смысле – только он? Они что, не знают, где мы? А как же навигатор?

Боливар съеживается перед наступающей волной, Эктора накрывает с головой. Затем Боливар рукавом вытирает глаза-щелки, долго разглядывает лодку и сползает со скамьи. У Эктора отпадает челюсть, когда Боливар выбрасывает за борт канистры с бензином. Затем подходит к ящику и швыряет за борт молодого голубого тунца. Рычит на Эктора.

Мы слишком низко сидим. Давай выбрасывай лишнее!

Эктор не в состоянии сдвинуться с места. Он с ужасом смотрит, как Боливар со смехом швыряет акулу за борт.

Вот увидишь, они за нами придут! Я много раз ходил так за другими. Много, много раз. Проводишь в море несколько лишних дней, а потом возвращаешься и закатываешь грандиозное барбекю. На этот раз за выпивку плачу я!

Каждая косточка в теле требует сна. Резь в слипшихся глазах. Он напрягает зрение, вглядываясь в вечный сумрак, но там ничего нет, кроме подступающей ночи. Штормовой день, проведенный за вычерпыванием, забрал все силы. Боливар разрезал пополам остатки перемета и привязал с поплавками к бортам для балласта.

Теперь Боливар отдыхает, закрыв глаза и подложив руку под голову. Перед мысленным взором возникает ящик. Он поднимает голову и смотрит на него. Затем подтягивается и ревом зовет Эктора на помощь. Юнец отказывается смотреть в его сторону.

Боливар всей тушей наваливается на холодильный ящик. Снова рычит на Эктора, пока тот не подползает, и вместе они поднимают и переворачивают ящик набок. Боливар забирается внутрь и зовет Эктора.

Внутри ящика море швыряет их друг на друга. Локоть Эктора попадает в лицо Боливару, тот обхватывает голову руками. Эктор, не переставая, взывает к Господу, прося защитить, пощадить, заламывая руки, складывая ладони для молитвы.

Боливар чувствует поступь судьбы.

Выходит, дошло до такого.

Он выползает из ящика и принимается вычерпывать. Потом заползает обратно, чувствуя, что руки и ноги онемели. Чувствуя, что нет сил протянуть до рассвета. Вслепую тычется в кромешной тьме. Ощущает рядом тело Эктора. И тут Боливар начинает смеяться.

Да уж, думает он, это тебе не с Розой.

Чувство, что он и спит, и не спит. Сон без сна. Наверное, спит, но тело прислушивается. Почти видит. Чувства отзываются на каждый толчок. Он понимает, что судно побольше давно разнесло бы в щепки. Однако панга блохой скачет по вздымающимся волнам. Время от времени он, горбясь, вылезает из ящика, руки из последних сил вычерпывают воду. Оглядывается при свете умирающего фонарика. Ощущение, что шторм выдыхается, нарастает. Без лишних слов он понимает, что истинный смысл шторма – в том, что он обнажает, хаос утверждает себя, придавая форму тому, чего не видят глаза. Тому, о чем нельзя говорить Эктору. Северо-восточный ветер уносит их в Тихий океан. Должно быть, они уже в сотне миль от берега. Никто не станет искать их так далеко.

Сон о тишине. Он просыпается, ясно понимая, что происходит. Вода плещется о борт. С неба льется тихий свет. Он вдыхает исходящий от холодильного ящика запах рассола и рыбы. В течение двух дней и ночей он наблюдал за своей жизнью, словно из темной ячейки разума. Вечность в каждом моменте. Выбирался из тьмы, чтобы вычерпать воду. Урывал клочки сна. Он слышит, как Эктор спит и у него скрежещет в груди.

Боливар вылезает из ящика, и ему приходится протереть слипшиеся глаза.

Над пустотой парит солнце.

Панга сидит низко, вода на дне доходит до щиколоток. Ведро все еще привязано к корме. Позади Эктор вылезает из ящика с таким видом, будто у него треснула спина. Тело усохло, лицо посерело, под опухшими глазами чернеют мешки. Он все еще ничего не видит и продолжает тереть глаза кулаками. Сгорбившись, Боливар сидит и моргает. Долгое время они не разговаривают.

Затем Боливар что-то хрипло бормочет. Эктор пытается сфокусировать взгляд на Боливаре, морщится, трет глаза.

Боливар радостно колотит по лодке кулаками.

Эта штука неубиваема, говорит он.

Наклоняется вперед и указывает на гранатовый синяк под левым глазом Эктора.

Что с твоей головой?

Затем хлопает по корпусу и хохочет.

Эктор с явным усилием глядит в смеющийся рот перед ним, видит коричневые зубы и высунутый язык. Боливар снова хлопает в ладоши, с изумлением разглядывая ящик. Развернувшись, видит панику в глазах Эктора. Тот вскарабкался на ноги и пытается окинуть взглядом ровную и нерушимую поверхность океана. Мир, исполненный чистого совершенства.

Боливар выуживает из воды между ног рацию. Большим пальцем давит на кнопку, смотрит в пустой экран. Затем хлопает рацией по колену. Экран GPS-навигатора тоже пуст. Кладет приборы на скамью, разглядывает пластиковые корпуса, электрическая жизнь внутри умерла, кнопки теперь бесполезны.

Маленький водоотливный насос тоже издох. Боливар проводит время, спокойно вычерпывая воду, Эктор наблюдает, повернув голову вполоборота и сложив на коленях длинные руки. Сейчас у него осанка согбенного старца, который с ненавистью оглядывается на прошедшую жизнь. Затем вытягивается поперек скамьи, подставляя бока солнечным лучам, вдоль лодыжки тянется серповидная багровая рана.

Боливар перестает вычерпывать и разглядывает юнца. Раскинутые руки. Полусогнутое колено. Разинутый рот.

Это идет изнутри, думает он. Только бы ничего не делать. Сидим тут полумертвые, а от него по-прежнему никакой пользы.

Столько всего утрачено. Канистры с бензином, пластиковые пакеты с едой и одеждой. Леску, которая держала балласт, сорвало. Боливар насчитывает восемь поплавков, в которые можно собирать воду. Находит восьмидюймовый разделочный нож и гаечный ключ. Замечает, что его часы стоят. Вытягивает из-под скамеек четырехфутовую доску, которой отгребают плавучий мусор от гребного винта. Имеется канистра с водой на пять галлонов. Боливар открывает ее и заглядывает внутрь. Каждый считает, сколько глотков сделал другой.

С ворчаньем Боливар снимает и кладет кожух на палубу и наклоняется, чтобы осмотреть силовую установку. Спустя некоторое время качает головой и поднимает глаза.

Я-то думал, говорит он, проблема с топливным насосом или в топливопровод попала вода, как обычно бывает. Невозможно было предвидеть, что все случится одним махом. Поверить не могу.

Эктор разворачивается и смотрит на Боливара. Как тот развалился, раскинув руки и ноги, словно на променаде, на коленях гаечный ключ, и почти улыбается. Как подается вперед, чтобы ослабить что-то между пальцами ног.

И в это мгновение Эктор с воплем бросается на Боливара, спихивает его со скамьи, хватает гаечный ключ и начинает с воем крушить мотор, пока потрясенный Боливар лежит на спине. Он видит, как обломок двигателя взлетает в воздух, а другой падает за борт. Он не может пошевелиться, пока внутри не раздается крик, побуждающий его двигаться, а разум, преодолевая неверие, не возвращается в тело. Он оказывается рядом с Эктором. Хватает юнца за горло, Эктор всхлипывает, хрипит, вскидывает руку, швыряя за борт гаечный ключ. Боливар опрокидывает его на спину и наваливается всем телом. Гнев Боливара затихает, когда он видит, как в глазах Эктора вскипает ярость. Опухшие веки не в силах скрыть дикой ненависти.

Боливар откашливается и тихо говорит.

Прикончить бы тебя прямо сейчас.

Губы Эктора растягиваются в ухмылке.

Ты уже это сделал, Толстый.

Это самые долгие часы. Самый долгий день. Они в плену у солнечного света, и молчание между двумя мужчинами сгущается. Посасывая язык, Боливар медленно высовывается из ящика. Изнеможение охватывает тело. Тело продолжается взглядом, который упирается в море. Он смотрит и смотрит, пока небо и океан не сливаются, становясь одним целым. Боливар закрывает и открывает глаза. И снова небо и океан начинают сливаться, уплощаясь. Цвет и пространство образуют единую вертикальную плоскость.

Он чувствует, как она приближается.

Боливар закрывает глаза, твердя про себя, что это иллюзия, уловка океана. Задается вопросом, почему это происходит с ним сейчас. Сколько лет ты рыбачишь? Ты же не новичок, как он.

Боливар пристально смотрит на Эктора. Юнец сидит на носу, развернувшись к нему спиной, руки что-то теребят. Высунувшись еще дальше, Боливар неслышно придвигается к Эктору, но тот разворачивается, словно почувствовал его взгляд, руки что-то прячут.

Боливар садится, закрывает глаза и слушает океан. Открыв глаза, он пытается заставить разум видеть океан таким, как есть. Солнечные блики на поверхности. В прозрачной воде снуют рыбы-лоцманы.

Он поднимает глаза к горизонту, но небо и вода снова начинают сближаться, взгляд поглощен стеной одного цвета, стена все выше, и вот уже Боливару кажется, что он сидит на дне ямы, а над ним, устремляясь в бесконечность, возвышается одноцветная тюрьма.

Боливар отказывается смотреть на воду. Часами он не вылезает из ящика, прикрыв глаза рукой, ошеломленный увиденным. Наблюдает, как вдоль корпуса лодки ползут тени. Как сгущается темнота. Затем поднимает глаза. Вот Полярная звезда. Луна в ущербе. Мир снова такой, каким был всегда. И тогда он замечает на ладони Эктора светящийся телефон. Кажется, юнец перелистывает фотографии. Ни для чего другого телефон здесь не пригоден.

Боливар выбирается из ящика, мягко скользит к Эктору. Наступает на шуруп, выпавший из мотора, воет, хватается за пятку. Эктор разворачивается и сует телефон в карман. Он настороженно всматривается в Боливара из темноты.

Тот забирается обратно в ящик, держа в руке шуруп. Трет ногу, делает вид, что грызет ноготь на руке. Вертит шуруп, думает о гаечном ключе.

Снова вылезая из ящика, он пригибается и ступает по дну лодки совершенно бесшумно. Когда Эктор его наконец слышит, уже слишком поздно, Боливар протягивает руку, хватает телефон, Эктор разворачивается, тянется за телефоном, из горла вырывается прерывистый всхлип.

Попрощайся со своей подружкой, говорит Боливар.

Темная океанская пасть смыкается вокруг аппарата.

В ящике они жмутся друг к другу, пытаясь согреться. Эктор отказывается разговаривать с Боливаром и настойчивым шепотом без конца взывает к Господу. Снова и снова меняет положение, ворочаясь туда-сюда, прижимая колени к подбородку. Пытается почесать какое-то недосягаемое место, Боливар пинает его, толкает локтем, бормочет под нос проклятия.

Мысленно он потягивает пиво. Гоняет его по языку, прислоняется к стойке, беседует с Анхелем, который смеется, слушая его рассказ. Ты не поверишь. Он был как неразумное дитя. Хныкал, не переставая…

Что-то тяжелое стукается о борт.

Эктор быстро садится.

Спрашивает шепотом, что это было.

Ничего страшного, отвечает Боливар. Может, акула. Кто знает.

Эктор замирает. Разум прислушивается, укрощая кроткий вздох. Кроткий вздох рассеивается в ночи. Чего ночь не раскрывает, так это ответа, который успокоил бы вопрошающий разум.

Боливар сидит и слушает. Слышит прерывистое от изнеможения дыхание юнца. Вскоре тот засыпает. Начинает храпеть, мешая заснуть Боливару, храп Эктора сверлит ему ухо, пока он не рыкает, толкая юнца под ребра.

Эктор в испуге просыпается.

Эй, малый, разве можно так храпеть? Ты же не в своей постельке.

Они просыпаются в абсолютной тишине цвета индиго. Мир без ответа. Эктор тянется за канистрой с водой. Боливар перехватывает его запястье. Показывает на поплавки, говорит, дай мне две чашки. Наливает в каждую немного воды. Велит Эктору, прежде чем пить, положить в рот немного соли. Наблюдает за ним, словно отец за ребенком, пока тот пьет, сжимая чашку двумя руками.

Боливар сидит, уставившись на канистру с водой. На три-четыре дня хватит, думает он, а дальше плохи наши дела. Он представляет, что будет, когда вода иссякнет, то, чего боится каждый моряк, – разум, который поддался шепоту моря. Рука опускает чашку за борт. Вода стекает по губам, насыщая жажду солью, разгоняя кровь и усиливая жажду, пока ты снова не опускаешь чашку за борт…

Он кладет чуток соли на язык, подносит чашку к губам, видит, что Эктор за ним наблюдает. Позволяет воде настояться во рту и только потом глотает.

Слегка прикусывает кожу на губе.

В уголках рта – привкус соли.

Пустые часы бегут незаметно. Внезапно Эктор вскакивает и указывает на восток. Смотри, там, кричит он. Боливар, потирая колени, вылезает из ящика, распрямляет корпус. Долгое время они не сводят глаз с легкомоторного самолета, отражающего янтарное солнце, с искры, выхваченной светом. Боливар опускает руку, сложенную козырьком, и сжимает плечо Эктора.

Это нас ищут, говорит он.

Эктор выдергивает руку.

Боливар измеряет недостижимое расстояние до самолета, миль десять неба. Кричит, пока голос не хрипнет, а к щекам не приливает кровь.

Самолет улетает.

Боливар в ярости оборачивается к Эктору, хватает его за руку.

Да что на тебя нашло? Почему ты не кричал и не махал руками?

Эктор выдергивает руку, садится и пожимает плечами.

А смысл? Такую маленькую лодку не заметишь с самолета, летящего так далеко.

Боливар начинает тереть кулаками глаза. А когда переводит их на Эктора, глаза красные, налитые кровью и презрительно прищуренные. Глаза, не мигая, смотрят на безмясый костяк. Как Эктор обмяк на скамье, как длинные волосы закрыли лицо. Затем Боливар обхватывает голову руками и вздыхает.

Послушай, я не утверждаю, что все хорошо, но нас ищут. Нас спасут. Это факт. Есть процедура, протокол, правила, которым все следуют, береговая охрана и этот самолет, сколько раз такое бывало? Люди Артуро, они бросят все и будут искать. Сколько раз я сам в этом участвовал. Много раз. В прошлом году мы спасли Мемо и Германа. Подумай об этом. У них тоже сломался мотор. Они пробыли в море четыре дня, и Мемо начал сдавать, потому что у него закончились крекеры. Говорю тебе, завтра вечером будем гулять на променаде. Пить пиво. Эта твоя девчонка, как там ее?

Лукреция.

Она будет тебя ждать. На радостях сделает для тебя все, что попросишь. Ага! Они измерили ветер и течение. Рассчитали наш дрейф. Так что не падай духом. Мы обязательно выберемся. А тем временем попробуем ловить рыбу.

Лицо Эктора сморщивается.

Чем? Ты такой придурок, Толстый, говорит он.

Боливар замечает во взгляде юнца вызов.

Качает головой.

Что ты за человек? Где твой боевой дух? Хочешь, чтобы мы тут сдохли?

Эктор закрывает лицо руками и плачет. А когда поднимает голову, взгляд долгий и серьезный.

Послушай, Боливар, мне жаль насчет мотора.

Боливар пожимает плечами. Да ладно, все равно он был бесполезен.

Они молчат. Затем Боливар потирает руки и говорит.

Я отдал бы два года жизни, чтобы поскорее вернуться на берег. Иначе Артуро пошлет с Анхелем кого-нибудь другого. Босс поблажек не делает. А я останусь без работы.

Мне тоже нужно вернуться, говорит Эктор. Если не вернусь, я пропущу финал кубка.

Среди ночи Эктор просыпается в панике. Хватает Боливара за руку и с воплем выпрыгивает из ящика.

Я ослеп, кричит он. Ничего не вижу. Они никогда нас не найдут.

Сознание Боливара медленно всплывает из какого-то сна. Он тянется за Эктором, хватает юнца сзади, чувствуя судорожное дыхание, которое вырывается из его легких. Лавина мыслей прокатывается по телу, слепой страх разливается в крови, руки тянутся к планширю, Эктор пытается освободиться от Боливара.

Тот держит его до тех пор, пока юнец не успокаивается.

Смотрит туда, где должна быть Луна.

Видишь, говорит он, вон за тем облаком. Это Луна. Сейчас она убывает. А за тем облаком – Полярная звезда. Через пару часов начнет светать.

Он уговаривает Эктора посидеть в ящике.

Сидит рядом, прислушиваясь к прерывистому дыханию, воплощению мятущегося разума. Штормовой ветер разума вслепую тычется во тьме.

Потом, когда Эктор засыпает, Боливар вспоминает свой сон. Он стоит перед домом родителей, о чем-то просит, но они отворачиваются.

Дни, в которые они просто ждут. Всматриваются вдаль. Разглядывают море в поисках лодок. Разглядывают небо в поисках дождя. Реактивные самолеты, далекие, как кометы. Часами изучают неподвижное судно с корпусом красного цвета. Боливар машет руками, складывает ладони рупором, кричит. Эктор щурится, привстает, вцепившись руками в планширь. Затем его плечи поникают. Голос опускается до шепота.

Это просто обломки.

Позже Боливар говорит, мы дрейфуем на запад со скоростью один-два узла, миль по двадцать пять в день.

Лодку несет течением, которое то притормаживает, то снова убыстряется, крутит лодку на месте и снова несет вперед.

Они наблюдают, как удаляется восток. Запад безмолвен и необъятен.

Они передвигают холодильный ящик, чтобы он смотрел на север. Проводят дни внутри, спасаясь от солнца. Сидят полуголые, прижав к подбородку колени. Посасывая пересохший язык. Как быстро кожа покрывается жестким налетом. Волосы стоят дыбом от соли.

Эктор сидит мрачный, опустив руки и медленно облизывая зубы. Боливар ножом ковыряет мотор. Спустя немалое время отсоединяет дроссельную заслонку от карбюратора. Интересно, говорит он, выйдет ли из этого крючок. Гладит пружинку. Может, и выйдет. Может, и нет. В любом случае нам нужна леска.

Он разглядывает солнце над морем, вечно одинаковое. По вечерам наклоняется над зеркальными водами, разглядывая водоросли и мельтешение косяков. Полосатых, как шершни, рыб-лоцманов. Спинорогов, объедающих корпус. Когда он пытается их схватить, они до крови кусают его за пальцы. С победным криком Боливар швыряет одного за дно лодки. Выпученный глаз непонимающе таращится. Кровь с пальцев заливает рыбу, когда он жадно кромсает ее ножом, пальцы терзают плоть, рот втягивает сок. Эктор отказывается есть рыбу сырой. Меня от нее тошнит, говорит он. Боливар смотрит на юнца и медленно качает головой. Ни разу не встречал человека, который не любил бы сырую рыбу, говорит он. На этом все сходятся.

Он выковыривает рыбий глаз, сосет, как леденец, и демонстративно раскусывает, наблюдая, как Эктор с отвращением отворачивается. Боливар кладет немного рыбы на кожух мотора. Может быть, если я ее подсушу, ты поешь?

Эктор оборачивается и смотрит, как Боливар чистит и отделяет филе, оставляя мякоть на коже. Он нарезает мякоть полосками и выкладывает на кожух. Эктор с кислой миной разглядывает полоски и пожимает плечами.

Может быть, и поем.

Боливар наблюдает, как мир колеблется в непрерывном свете. Посылает мысль в океанские глубины. Навстречу теням, что проплывают под ними: акулам, дорадо, тунцам. Другим безымянным созданиям. Большую часть дня он наблюдает за грозной и неумолимой тенью на глубине, как будто эта тень – отражение его собственных мыслей, которые он не высказывает вслух. Что запас воды подходит к концу. Что небо предвещает нескончаемые засушливые дни. Что мысли начинают путаться и ему трудно следить за временем.

Прошло всего-то несколько дней, думает он, но то, что, кажется, было вчера, могло быть сегодня или час назад. Время начинает фокусничать или просто перестает быть временем в привычном смысле.

Боливар поднимает лицо к небу и улыбается.

Скоро пойдет дождь, говорит он. Я это чувствую.

Поднимается ветер, и Боливар привязывает к лееру свитер Эктора. Ветер забирается внутрь, раздувая череп и скрещенные кости. Затем свитер опадает и больше не поднимается.

Боливар смеется и хлопает себя по колену.

Они сильно удивятся, когда нас найдут, говорит он.

Затем отворачивается и смотрит в бескрайнее море.

До него долетает слабый шепот ужаса.

Из океана, в котором они застряли, и, похоже, застряли навечно.

Он просыпается при ярком свете. Слышит странное шкряб-шкряб за стенкой холодильного ящика. Вытряхивает из головы сон о чистой воде, вылезает и видит, что Эктор склонился над корпусом лодки. Юнец оборачивается на зевающего Боливара. Шкряб-шкряб прекращается.

Воздух прохладен, Боливар задерживает взгляд на водном просторе. То, что представляется движущимся светом, может оказаться лодкой, сигналом или мусором. Свет покоится в водяных выступах. Золотится на утренних краях. Боливар воображает, как наблюдал бы за разгоранием этого света сквозь дверь своей хижины. Перегибается через борт, высматривая спинорогов. Поворачивается, чтобы заговорить с Эктором, и видит, чтó тот сотворил с корпусом лодки.

Он подходит к юнцу, выставив палец вперед.

Что это?

Эктор равнодушно пожимает плечами.

Боливар видит шестикостный рыбий скелет, нацарапанный на борту. Еще один день, и Эктор сможет кости перечеркнуть.

С радостью Боливар поддается порыву негодования. Яростно тычет пальцем Эктору в лицо.

Что ты творишь, а?

Эктор молча пожимает плечами.

Мы не в тюрьме.

Боливар подается вперед.

Эй, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Нас найдут не сегодня завтра. Самое позднее послезавтра. Это факт. И не смей больше портить мою лодку.

Он трет горло, потому что кричать больно. Во рту нет слюны. Берет нож и начинает стирать зарубки.

Эктор стоит, медленно моргает. Затем садится и глядит, как Боливар царапает корпус, Боливар чертыхается, разворачивается, замечает улыбку на губах Эктора – улыбка исчезает.

Солнце прожаривает пангу. Они не вылезают из ящика. У Эктора отвисла челюсть. Боливар смотрит на свои руки. Сжимает и разжимает кулаки. Медлительность овладела телом. Разум скован. Он закрывает глаза и видит, как кровь сгущается в теле. Густая кровь замедляет движения пальцев. Он снова сжимает и разжимает кулаки. Рукам тяжело смириться с бездействием.

Боливар гладит пустую канистру в пять галлонов, затем вылезает из ящика и аккуратно ставит ее под кормовую скамью.

Эктор сидит, втянув щеки, тугая кожа на шее, короткая челюсть опущена, будто он хочет кричать. Но он молчит.

Боливар садится спиной к ящику и искоса изучает юнца. Череп как будто удлинился, думает он. Конечности растянулись. Всего несколько дней прошло, а как изменился.

Вечерний свет, реактивный самолет прорезает далекое небо.

Боливар перевешивается через борт, высматривая мелкую рыбу. Наблюдает тень от проплывающего косяка. Затем, футах в шести, океан начинает волноваться. Спинной плавник вспарывает воду и плавно исчезает. Последний подъем на поверхность, проблеск в пределах досягаемости. Не задумываясь, Боливар вытягивает руки; он весь – руки. Хватается за плавник и с ревом приподнимает на шесть дюймов молодую акулу-молот. Жабры раздуваются, серповидный хвост молотит воду, Боливар зовет Эктора, зовет снова, акула выскальзывает из рук и падает в море.

Боливар смотрит, как океан опускает занавес.

Разворачивается к Эктору.

Почему не помог, кричит он.

Надвигается на юнца, размахивает руками.

Эктор не смотрит в его сторону.

Я спрашиваю, рычит Боливар, что ты там себе думаешь?

Эктор поворачивается к нему, стискивая руки с такой силой, будто выжимает из костяшек воду.

Не знаю, говорит он, просто не знаю.

Боливар пристально смотрит ему в лицо.

Затем отворачивается и начинает ходить взад-вперед, ощущая, как внутри шевелится то, что сейчас случилось. Плавник, возникающий из ниоткуда. Плавник, исчезающий в никуда. Не было ничего, и вдруг что-то. Из ничего рождается нечто, думает он. Именно так.

Он снова оборачивается к Эктору.

Смотри, мы имеем то, что имеем. Не что-то другое. Не то, что тебе хотелось бы. Но это то, что у нас есть сейчас, и другого не будет. Ты понимаешь?

Эктор встречает взгляд Боливара и кивает.

Если не поймешь, скоро это снова станет другим. Ты должен очнуться.

Они наблюдают, как вдали проплывают обломки. Неразличимые предметы разных цветов. Что-то похожее на автомобильную шину запуталось в обрывках сетей. Кажется, внутри Эктора что-то просыпается. Он легко вскакивает на бортик, как будто собирается нырнуть, но Боливар за локоть тянет его назад.

Тут повсюду акулы, говорит он. Зачем так рисковать?

Когда к лодке прибивает пластиковый пакет, Эктор выуживает его из воды. Внутри пластмассовый вентилятор от двигателя, моток медной проволоки, бутыль из-под машинного масла, которую можно отмыть. В тот же день с помощью доски он выуживает кусок пенопласта длиной три фута. Соскребает раковины моллюсков, одного, желтого и извивающегося, вытягивает за стебель.

Боливар пересчитывает ракушки.

Половину оставим на утро, говорит он.

Они тщательно пережевывают каждого моллюска.

Затем Боливар изучает проволоку.

Если снимем изоляцию, можно использовать как леску. Что думаешь?

Эктор тянется за проволокой. Дай-ка взгляну.

Боливар кладет ноги на пенопласт и широким жестом обводит океан.

Не море, а супермаркет, говорит он.

Постепенно вода мутнеет. Зыбь усиливается, лодку начинает раскачивать на волнах. Это рассеянная энергия какого-то дальнего шторма. Они наблюдают, как затягивает горизонт на северо-западе. Боливар показывает на птиц – буревестника и двух фульмаров, которые ныряют под гребни волн. Улыбается. Говорит, жди дождя.

Весь день Эктор разглядывает небо и что-то шепчет. Медленно собирает поплавки и бутыль из-под машинного масла и расставляет на палубе.

Крестится. Сидит, потирая лицо, сухожилия на горле натягиваются, когда он прикусывает щеку изнутри.

На небе призраком всплывает убывающая Луна.

Смотри, говорит Боливар, показывая на нее, смотри, какая бледная. Старики говорят, еще одна верная примета.

Они чувствуют привкус далекого дождя. Наблюдают за вспышками молний, таких далеких, словно принадлежат другой эпохе. К утру на корпусе лодки ни капли. Боливар сидит, скрестив руки, кровь стучит в висках. Эктор медленно ползает по дну в поисках утренней росы. Затем садится, наклоняется вперед, потирает лицо.

Когда солнце проникает на глубину, Боливар искусанными руками шарит в воде, пытаясь поймать спинорога. Он ничего не говорит, слюны во рту нет, разум мутнеет. Тихо взвизгивает. Втаскивает в лодку бледную рыбину. Капля крови падает на корпус, и взгляд Эктора находит ее, глаза различают влагу в крови.

Боливар нарезает рыбу на порции. Они сидят в ящике и высасывают сок из мякоти.

Некоторое время спустя Боливар встает и берет бутылку из-под кока-колы, которую недавно выловил. Выдавливает внутрь несколько капель мочи. Закрывает глаза и подносит бутылку к губам.

Ну и что, что пьешь собственную мочу, говорит он. Немного солоновато, делов-то.

Рот Эктора открывается и закрывается, – кажется, ему в голову пришла какая-то мысль, но не хватает слов, чтобы ее выразить.

Боливар изучает лицо юнца. Череп точно удлинился. Глаза теряют влагу. Не хочу, чтобы меня спасли в таком виде.

Эктор сидит и смотрит в небо.

Шепчет, мне очень холодно.

Инверсионный след реактивного самолета, толстый, как канат, тает и исчезает в небе.

Ночью Боливару снится жажда. Снится вода, до которой не достать. Он ходит с пустой чашкой. Сухость заполняет тело: плоть усыхает, кости спекаются, кровь превращается в порошок. Ему снится, что он просыпается в совершенной панике перед абсолютно черным морем. Страх во сне – это мир за пределами его тела. Затем он слышит голос, Простой, похожий на голос отца. Что же он говорит. Ты рыбак. Это простая вера. Море творит свои чудеса.

Я вижу сны, говорит Эктор, в которых все время бегу. Бегу и бегу – и не могу остановиться.

Боливар оборачивается, смотрит на Эктора, тот спит. Трясет его, но Эктор не шевелится.

Шлепает себя по лицу.

Соберись, говорит он себе. Ты теряешь хватку.

Боливар вылавливает полиэтиленовую пленку. От времени она сморщилась и пожелтела. Эктор скручивает ее, вылезает из ящика и повязывает пленку вокруг головы. Он сидит, перебирая морской мусор. Боливар высовывается из ящика и наблюдает, как юнец крутит провода. Его плечи обожжены. Позвонки, идущие к черепу, будто дорожка из камней на воде.

Позже Эктор встает, на лице довольное выражение. Боливар, моргая, разглядывает фигурку из проволоки и пластика. Пустое лицо из лопасти автомобильного вентилятора. Полоски ткани в качестве платка. Руки-проволоки.

Что это, спрашивает Боливар, кукла вуду?

Снова прикладывается к бутылке из-под колы, морщится, когда жидкость обжигает губы. Хмурится.

Ты должен был ободрать провод, говорит он.

Эктор хочет что-то сказать, но взгляд стекленеет и упирается в море. Когда он все-таки заговаривает, то обращается не к Боливару, а к океану, снизив голос до шепота. Глаза умоляют его выслушать.

Мой дед Лито, говорит он. Когда я был маленьким, мы его навещали. У него была небольшая ферма на юге. Бывало, дождь не шел неделями. Тогда он говорил маме отнести Пресвятую Деву в кукурузу и молился, чтобы дождь пролился на его поле, а не на поле соседа. Иногда помогало.

Боливар разглядывает фигурку. Простертые в молитве руки-проволоки. Он смотрит в молящее лицо Эктора.

Мы можем попросить Пресвятую Деву о помощи, говорит тот.

Смешок срывается с губ Боливара. Он качает головой и обхватывает ее руками. А когда снова переводит взгляд на Эктора, тот сощурился и насмешливо скривил рот.

Солнце напекло тебе башку, говорит Боливар.

Да что ты понимаешь, отзывается Эктор.

Боливар выдерживает его взгляд.

Ты прав, говорит он. Всю жизнь я прожил дурак дураком. Что с меня взять, я простой рыбак. Но вот что я тебе скажу. Это очень странно, что нет дождя. Обычно дождь здесь идет не переставая. Это факт. Непреложный. Туча может наползти в любую минуту. Я это чувствую.

Проходит, может быть, день. Боливар буравит небеса злобным взглядом. Эктор впал в своего рода ступор. Только подергиваются опухшие губы. Он наклоняется вперед и роняет идола с колен, вываливаясь из ящика всем телом, за исключением рук. Лежит, пока Боливар не поднимает его и не шлепает по лицу.

Эй, говорит он, а ну очнись! Ты справишься.

Позже спрашивает, сколько ты готов поставить?

Трясет Эктора.

Ставлю три первых глотка спинорога, что ночью пойдет дождь.

Эктор не реагирует, лицо похоже на маску.

На западе над волнами тьму рассеивает свет. Боливар сидит, наклонившись вперед. Тянет Эктора за руку.

Эй, говорит он, проснись! Ты не поверишь. Небо меняется.

Эктор открывает глаза, но головы не поднимает.

Боливар сжимает его руку.

Чему быть, того не миновать, думает он, а чего не захочешь, то и не сбудется.

Уши слышат во сне. Боливар садится, выползает из ящика, вслушиваясь и вглядываясь в темноту.

Дождь обрушивается на океан, волны ревут. Очнувшись от полудремы, Боливар за руку вытягивает Эктора из ящика. Они распластываются на палубе, и теплый рассветный дождь льется им в рот. Дождь на губах и языке, язык слизывает капли с губ, посасывает зубы. Боливар видит, что Эктор плачет, и, возможно, плачет не только он. Трудно сказать, думает Боливар, может быть, это просто дождевые капли. Радостный всхлип срывается с его губ.

Он видит, как юнец встает на колени и складывает руки в молитвенном жесте, глаза закрыты, губы беззвучно шевелятся. Затем Эктор прижимает к груди идола.

Боливар кричит, а что я говорил? Я знал, все у нас получится!

Он начинает приплясывать, хватает Эктора за плечи, прижимает к груди. Взгляд Эктора исполнен веры.

Весь день небо дает влагу. Бледные и блестящие от влаги мужчины сидят и смотрят, как наполняются чашки. Боливар чувствует: вода орошает кровь, кровь омывает сердце и мышцы, слюна размягчает язык. Они пьют и смотрят, как медленно заполняются емкости. Переливают чашки в канистру, а когда она наполняется – в ведро. Лодку качает на волнах, водяная линза кренится к краям. Эктор пытается удерживать ведро в равновесии. Боливар подкладывает под ведро пленку. Обматывает пленкой края. Они не сводят глаз с емкостей, которые неуклонно наполняются водой. Каждая капля на губах, каждая капля из тех, что наполняет ведро и чашки, – это капля времени и процеженной жизненной сути.

Ночью дождь прекращается. Океан снова замирает, возвращаясь к неторопливому вечному движению. Боливар просыпается, ходит по лодке. Разглядывает свои бронзовые от загара ноги, огромные ручищи, представляя себя печальным зверем в клетке, что-то еще перекатывается в мышцах. Глаза смотрят по сторонам. Руки расслаблены и пусты.

Он поворачивается к Эктору. Давай сюда свою чашку. Начнем с такого количества. Должно хватить, пока нас не спасут. Мимо будет проходить траулер или контейнеровоз. Вот увидишь. А скоро снова зарядит дождь. Никаких сомнений, удача на нашей стороне.

Эктор сидит, погруженный в дрему, или копается в собственных мыслях, но внезапно хмурится.

Удача тут ни при чем, говорит он.

Чего? О чем ты?

О том, что ты сказал.

Что я сказал?

Что дело в удаче.

И… что?

Ты видел, что я делал.

Что я видел?

Ты видел, что я молился.

Боливар выдыхает и закатывает глаза.

Тебе точно башку напекло. Дождь собирался давно.

Эктор встает, складывает руки на груди и отворачивается.

Шкряб-шкряб. Шкряб-шкряб. Боливар просыпается, скрежет стихает. Он вглядывается в полумрак. Эктор сидел, наклонившись над корпусом лодки, но медленно опустился на корточки, когда понял, что его засекли. Затаенные сущности каждого наблюдают друг за другом, словно способны заглянуть внутрь, в то сокровенное место, где обитает мечта.

Затем Эктор встает, заслоняя собой висящее над водой солнце самого блеклого оттенка на свете, а его тело одевается в рассветное зарево.

Доброе утро, капитан, говорит он.

Боливар продолжает разглядывать Эктора, на губах юнца играет загадочная улыбка.

Я ничего не слыхал прошлой ночью, вздыхает Боливар. И даже снов никаких не видел.

Боливар говорит, а внутри поднимается чувство, что говорит он неправду. Вспоминает свой сон, снова про родителей, хуже прежних снов – родительский дом выгорел дотла, мать и отец выжили, но сильно пострадали. Он всматривается в себя, ища источник этого ужаса, но не находит. Пугается, что сон и есть правда.

Уперев руки в бока, он смотрит на юнца. Кожа Эктора тлеет, охваченная медленным пламенем. Он видит, как близко был Эктор к смерти, он все еще истощен, на коже проступили язвы. Свет омывает тело, и это тело дышит. Свет падает на тело, будто наполняя его благодатью. И в эту минуту Боливар чувствует, что готов простить ему все. Эктор жив, а мог бы умереть. И я жив. Мы всё еще держимся. Может быть, это и правда чудо, кто знает.

Он тихо садится, притворяясь, что не замечает нового места на корпусе, где Эктор делает зарубки.

Две недели, каждая перечеркнута. Две недели и еще три дня.

Незадолго до наступления темноты Эктор с криком бросается к борту. Глаза не отрываются от желтого пластикового пакета, который дрейфует на волнах цвета индиго. Боливар оглядывается через плечо.

Говорит, попробуй доской.

В пакете они находят пустые банки из-под краски и бамбуковую палочку для перемешивания, под слоями засохшей краски – японские иероглифы. Мертвые крабы вываливаются из пакета.

Эктор берет одного за клешню и принюхивается.

Мы не знаем, говорит Боливар, как давно они сдохли.

Поднимает бамбуковую палочку и принимается затачивать кончик. Закончив, передает Эктору.

Тот молча смотрит на Боливара усталым взглядом.

Затем медленно улыбается.

На следующий день Эктор с победным воплем протыкает бамбуковой палочкой какую-то рыбу. Рыба шлепается на палубу, вся в желто-зеленых крапинках. Боливар хлопает в ладоши. Понятия не имею, что это. Какая-то разновидность макрели. Когда Эктор протыкает заостренной палочкой еще одну, Боливар говорит, надо подвесить, чтобы провялились.

Эктор оборачивается к фигурке Пресвятой Девы. В глазах загорается огонек.

Что такое надежда, думает Боливар, всего-то крошечный огонек. Ты подкармливаешь его то одним пустяком, то другим. Так и живем.

Я знаю про тебя только то, что ты – сын Папи. Ты никогда о себе не рассказываешь.

Эктор пожимает плечами. О чем тут рассказывать?

О чем-нибудь.

Я не знаю. Что я могу сказать, когда ты припер меня к стенке?

Расскажи о своей подружке. Какая она?

У меня в телефоне была ее фотография. В том, который ты выбросил в море.

Боливар разводит руками и пожимает плечами, то было тогда, а это сейчас.

Смотрит в свои раскрытые ладони.

Слушай, я просто спросил.

На лбу юнца прорезается морщинка.

Затем он начинает говорить.

Я не знаю, как отвечать на твои вопросы. Каждый день я наблюдаю за той частью себя, которая не есть я. Это та часть, которая находится здесь. Остальных частей меня здесь нет. Они остались там. Не знаю, как объяснить. Какая-то часть меня сейчас играет в футбол. Другая – с Лукрецией. Я держу ее за руку, и мы смотрим по телику какую-то глупость, из тех, что ей нравятся. Мыло какое-нибудь. Какая-то часть меня ругается с родителями. Сейчас, наверное, около девяти, а значит, я пью пиво в баре. Играю в настольный футбол и болтаю по-английски с серфером-гринго. Та часть меня, которая здесь, – ее нет. Она осталась там. Так что я не здесь. Но и того меня, что остался там, тоже нет. Сейчас я кто-то третий. Какой-то незнакомец. В каком-то смысле он все еще сын Папи и Мириам, брат Рафаэля и Джулии, а в каком-то уже нет. Одно не равно другому. Ты понимаешь, о чем я? Я и сам толком не понимаю. Не важно, как я к этому отношусь. Я просто не здесь и не там. Не то чтобы меня не было, но я и не тот, что был раньше. Ни то ни се. Так я это чувствую.

Боливар, мигая, глядит на Эктора.

Он честно пытается вникнуть в смысл его речей, но слова истончаются и расплываются. Пытается заглянуть в разум юнца, но видит только страдальчески обтянутые кожей кости вокруг глазниц.

Он принимается тереть голову кулаком.

Боливар кричит и, отбросив заостренную бамбуковую палочку, перегибается за борт. Он вытягивает из воды мокрую зеленую черепаху шириной с его грудную клетку. Черепаха смотрит на них из-под морщин, жестикулируя плавниками, словно хочет высказать что-то невыразимое. Боливар начинает орудовать ножом. Сливает кровь в чашку, разрезает плоть и обнаруживает, что желудок забит белыми пластиковыми гранулами. Достает органы и режет на порции. Поднимает вверх блестящую печень. Лицо Эктора искажает гримаса отвращения, он отворачивается и отказывается есть. Боливар кладет печень на кожух, режет соломкой, сует кусок в рот, жует. Издает стон. Это так вкусно, говорит он. Делает глоток крови, предлагает Эктору, но тот мотает головой. Вместо этого берет ломтик плоти с черепашьей лапы, жует. Перестает жевать, наклоняется, выплевывает на ладонь. Когда он поднимает голову, на щеках блестят слезы.

Я не могу есть свежатину.

Боливар забирает еду и долго смотрит на Эктора. Затем улыбается. Поднимает панцирь и примеряет как шляпу от солнца. Затем как зонтик. Потом уже Эктор берет панцирь и превращает его в литавровый барабан.

Наконец Боливар притворяется, что панцирь – большой телефонный аппарат.

Алло! Да. Надеюсь, вы сможете меня соединить. Хочу заказать ящик пива и спасательную лодку. Да, в течение часа. Благодарю.

Это час, когда мир исчезает. Боливар смотрит до тех пор, пока смотреть становится не на что. Тогда он закрывает глаза. Видит себя в баре у Габриэлы. Он стоит и болтает с Розой и Анхелем. Остальные слушают. С губы свисает косяк. Струйка дыма проникает в легкие. Он видит, как машет руками, что-то объясняя. Как показывает в сторону пляжа. Что бы ты ни делал, все бесполезно. Я всегда это знал, и все же… Все же ты – часть этого. Принадлежишь этому, как рыба принадлежит морю, а море – рыбе. Берет бокал холодного пива, полощет рот солодом, облизывает зубы. Протягивает руку, обнимает Розу за талию, и она льнет к нему всем телом. Есть океан. И есть ты. Но океан всегда есть, так заведено. Он открывает глаза. Чувствует, что Эктор таращится на него во тьме. Его грустное лицо. То, что придает форму твоему телу, и есть ты. Он пытается втолковать это Розе и Анхелю. Твою историю рассказывает тело. Посмотри на Эктора, и сразу все поймешь. Он изучает во тьме оттиск тела Эктора. Пытается почувствовать дух, живущий под кожей. Думает о том, какой Эктор рыбак. О духе, что воскресает у него внутри. О том, что не умерло и продолжает расти в его душе. Разумеется, до тебя ему далеко, Анхель, но шкура у него крепкая. Он не какое-нибудь вредное насекомое. Он – мой друг.

Дальний огонек в темном море. Проплывает корабль, недостижимый, мимо.

Солнце палит целыми днями, море – его наковальня. Эктор сидит в ящике и жует вяленое мясо черепахи. Рот смачивает водой. А когда заговаривает, голос почти неразличим.

Восемь дней осталось до Рождества.

Боливар мотает головой.

Я не могу в это поверить.

Потом добавляет, слушай, к тому времени нас спасут. Я точно знаю. Какое-нибудь судно. Вроде того, что проходило прошлой ночью.

Не уверен. Откуда ты можешь знать? Тут бесполезны любые знания.

Эктор вылезает из ящика и опускается на колени перед Пресвятой Девой. Заслонившись ладонью от сияния моря, Боливар изучает юношу. Обожженная кожа на плече стала бронзовой. Рана слезится, словно глаз.

Эктор наклоняется и сбрызгивает морской водой остатки черепашьей печени.

Затем оглядывается на Боливара.

Я бы не прочь поплавать.

И я бы не отказался.

Можно попробовать. Я хороший пловец. Просто не удаляться от лодки.

Не надо. Ты приманишь акул.

Черт побери. Вот возьму и прыгну.

Эктор с решительным видом хватается за борт.

Боливар бросается к нему, сжимает за локоть, но голос мягок.

Не надо, брат.

Боливар пытается удержать юношу силой взгляда, море шепчет, и что-то в юноше меняется у него на глазах, взгляд Эктора становится жестче.

Затем он кивает.

Убирает руки с планширя.

Ладно, говорит он, ладно.

Боливар улыбается.

Отметим Рождество здесь. Это будет роскошное празднество. Пропустим ночную трапезу и поедим при свете дня. Такое не забывается. Вот увидишь, ты будешь вспоминать об этом долгие годы.

Дождевая пелена медленно заполняет чашки. Сквозь сон Эктор слышит, как что-то стукнулось о борт. Вылезает из ящика, щурится в непроглядной дождевой тьме. Вступает в лунный свет, рассеянный по палубе панги. Видит, как что-то темное и округлое проплывает мимо. Хватается, зовет Боливара.

Вдвоем они затаскивают на борт что-то темное и мокрое. Боливар чертыхается – порезал палец. Он подносит палец ко рту и наслаждается вкусом крови.

Надеюсь, это был рыболовный крючок, говорит он.

Им приходится ждать до рассвета.

В рассветном мареве – огромная куча мусора. Старые сети и лески, выцветшие пластиковые бутылки и пакеты, сотни дохлых вонючих крабов. Эктор роется в мусоре и вытягивает спутанные колготки и полинявшее тело куклы без головы. Боливар начинает ворошить обломки. Местами видно, как море с бесконечным терпением слепляет одно с другим, медленно трудится, пока вещи не становятся одним целым.

Эктор лучезарно улыбается. Это Божий дар, говорит он Боливару.

День уходит на разрезание и распутывание сети. Боливар неуклюже ворочает толстыми пальцами. Фыркает, вскакивает. У тебя лучше выходит, говорит он. Эктор не поднимает глаз. Сидит, не мигая и слегка подавшись вперед. Боливар расхаживает по палубе. Кромсает ножом обрывки лески. Связывает из них новую, обматывает конец вокруг деревяшки. Крепит металлическое грузило и крючок из пружины от мотора.

Эктор работает молча, пальцы бегают, словно крабы, солнце кружит, пока наконец юноша не расстилает на палубе импровизированную сеть. Она занимает половину лодки и будто переливается всеми цветами радуги. Боливар перебирает сеть, то тут, то там подтягивая узелки.

Неплохо вышло, говорит Эктор.

Сойдет, говорит Боливар.

Он крепит сеть к кнехту. Выбленочным узлом привязывает к ней кусок мотора вместо грузила. Снова проверяет на прочность. Прежде чем забросить сеть, они некоторое время ее разглядывают. Всю ночь не могут уснуть, по очереди выбираются из ящика в непроглядную тьму, проверяют. А когда засыпают, и тому и другому снится сеть.

В полутьме Боливар кричит. В сеть попал серебристый восточный тунец. Эктор выбирается из ящика, откидывает волосы со лба, демонстрируя улыбку. Прыгает и вопит, раскачивая лодку, пока Боливар не поднимает руку. Полегче, говорит он, распутывает рыбу и смотрит, как она шлепается о палубу. Эктор наклоняется, протыкает лоснящуюся кожу, подцепляет плавник, проводит пальцем по жирному филе.

Когда Боливар вонзает нож в мясистую часть, из разреза брызжет кровь. Запускает ладонь в рыбу, вынимает сердце, кладет на палубу. Сливает кровь в чашку, меж тем сердце продолжает рефлекторно биться. Боливар медленно кромсает ножом плоть, но бьющееся на палубе сердце отвлекает. Они смотрят на сердце, которое никогда уже не вернется в тело, но все же продолжает биться.

Только посмотри, говорит Боливар. Даже после смерти сердце не сдается.

Боливар смотрит на море и благодарит. Море щедро, сеть делает свое дело. Сначала один тунец, потом другой, разная рыба, та или другая. Однажды – молодая блестящая тигровая акула. Горсть рыбок, которые блестят, будто сделаны из песка. Эктор кладет одну на ладонь и проводит пальцем по брюшку.

Боливар набивает колготки рыбными обрезками и вывешивает на просушку. Рыба, разложенная на кожухе от мотора, медленно запекается на солнце. Затем Боливар сматывает леску и обнаруживает, что самодельный крючок исчез. Некоторое время он смотрит на море, затем пожимает плечами. Все не так уж плохо, говорит он. Рыбы у нас больше, чем мы способны съесть. Над лодкой начинают кружить морские птицы. Время от времени птицы садятся на планширь, и Боливар их сгоняет.

Он наслаждается сочностью тунца. Затем делает глоток и взбалтывает воду во рту. Наблюдает за тем, как ест Эктор, длинные пальцы кладут в рот куски пищи. Сомкнутый рот пережевывает. В глазах юноши появляется свет. Огонек разгорается.

Может, нам стоит дать ей имя, спрашивает Боливар.

Кому?

Дамочке.

Эктор смотрит на чулок, набитый рыбой.

Боливар проводит рукой по дамской ножке.

Кажется, я влюбился, говорит он.

Хлопает себя по бедру, откидывается назад и хохочет.

Затем с неожиданно серьезным видом наклоняется вперед.

Звучит странно, но здесь же хорошо, правда? Я что хочу сказать, все просто. Ничего лишнего. Мы пытаемся выжить, пока нас не спасут.

Эктор перестает жевать, медленно проглатывает. Странно, говорит он, к чему только человек не привыкает. Еды и воды у нас на пару недель. Есть укрытие. Время от времени идут дожди. Море щедро к нам. Я правда думаю, что мы продержимся. Пока нас не спасет какое-нибудь судно.

Боливар кивает.

Конечно, спасет, говорит он. Факт.

Ночью, когда Эктор засыпает, он выбирается из ящика и нежно касается дамской ножки, но тело не откликается.

Боливар разглядывает морскую гладь, необъятный мир до самого шва между небом и морем. Глаза ищут лодку, траулер или судно.

Он думает, что есть жизнь, если не ожидание.

Закрывает глаза, прислушивается.

Вечно чего-то ждешь. А если просто принимать то, что дается?

Он наблюдает, как волна набегает, обрушивается на другую, затухающую волну, жизнь и смерть моря.

Порой его охватывает безмолвная радость. Чувство, которое обретает голос. И оно говорит, что жизнь на панге не так уж плоха. Что здесь впервые все отступает. Тяжесть, что носишь на сердце. Тоска по женскому телу. Боль и жизненные передряги. Он вспоминает тех, кто остался в море. Тех, кого знал, о ком слышал. Борзый, Котяра Франческо, Луис Фернандо, Мануэль Заячья Губа и Старый Фрэнк. Их отцы, отцы их отцов. Может быть, они не погибли, а так и живут до старости, дрейфуя по волнам год за годом, заплывая все дальше и дальше в море, умудряясь поддерживать жизнь, простую жизнь на рыбе и дождевой воде. Может быть, это и правда так. Может быть, они до сих пор живы.

Не могу поверить, что сегодня Рождество, говорит Эктор. Недоверчиво качает головой, кладет фигурку Пресвятой Девы на скамью, закрывает глаза, начинает молиться. А когда открывает их, рассеянный взгляд устремлен в море. Снова качает головой, говорит что-то, но голос звучит как будто издали.

Воображаю, как они отпраздновали вчера дома.

Боливар отворачивается, изучает горизонт. Видит, как просто устроен день: солнце взбирается на свое место, океан такой же, как всегда. Может быть, сегодня Рождество, думает он, а может быть, нет.

Поворачивается, пристально смотрит на Эктора, видит в глазах юноши, как тот разгуливает среди призраков своих родных.

Вскакивает, хлопает в ладоши. Усмехается.

Слушай, сегодня будет самое лучшее Рождество. Мы приготовим угощение. Обычные блюда и что-нибудь особенное. Вот увидишь. Знаешь историю о трех пастухах? Подожди отвечать, пока не услышишь мою версию. Это самая смешная история на свете.

Боливар вынимает что-то из-под кормовой скамьи. Я сделал это для тебя, говорит он. Эктор смотрит на лицо, вырезанное в деревяшке. Глаза щурятся от смеха. Рот расплывается в широкой улыбке.

Эктор стоит, разглядывая деревянное лицо, затем прижимает его к груди.

Оно прекрасно, говорит юноша.

Затем его лицо вытягивается, грустнеет.

А я ничего тебе не приготовил.

Боливар отмеряет двойную порцию воды. Подает свежие ракушки, полоски вяленого тунца и молодого махи-махи, пойманного два дня назад. Указывает на акулье мясо, которое начинает пованивать. Зажми нос, говорит он, и представь что-нибудь другое. Боливар потирает руки и набрасывается на еду, прикрыв глаза, облизывая губы. Эктор медленно пережевывает пищу. Жмурится, словно целиком поглощен процессом.

Они поют песни, которые знают оба, затем Боливар рассказывает истории, ты не поверишь, что со мной было.

Позже Эктор показывает на руку Боливара. Это стертое тату – женское имя?

Мгновение Боливар изучает выцветшую зеленую татуировку на предплечье, как будто успел про нее забыть. Проводит по коже указательным пальцем, пожимает плечами.

Это просто женское имя, говорит он.

А кто она такая, спрашивает Эктор. Что с ней случилось?

Боливар подается вперед и смеется.

Да ничего с ней не случилось. Она – мать моей дочери. Может быть, это с ней и случилось.

У тебя есть ребенок?

Боливар перестает улыбаться. Есть, говорит он. Или был. Я больше не знаю, чей это ребенок. У меня была дочь. Может, и сейчас есть. В любом случае она меня не знает. Думаю, это значит, что у меня нет дочери. Или есть, но у моей дочери нет отца. Да, наверное, так.

Боливар читает выражение лица Эктора – судя по приподнятым бровям, по тому, как юноша подался вперед и раскрыл рот, его распирает от любопытства.

Боливар поднимает ладонь.

Слушай, приятель, мне не нравится, куда зашел этот разговор. У меня от него голова разболелась.

И все же это был лучший день за все время, говорит Эктор. Он устраивается в ящике поудобнее, пытается вытянуть руку, расправить плечо. Боливар натягивает водоросли до самой шеи. Видно, что Эктор хочет что-то сказать, но не решается. Боливар все еще чувствует в юноше невысказанный вопрос. Надо было молчать, думает он. Его это не касается. Не рассказывай ему ничего.

Затем Эктор говорит, Лукреция, интересно, чем она занята? Думает ли обо мне. Может, да, а может, и нет. Может быть, она сейчас с ним.

С кем?

С другим парнем. Мне все время кажется, что, пока я застрял здесь, она там с ним. Не могу перестать об этом думать. Кручу в голове без конца. Знаешь, как с ней тяжело? Вот честно. Я даже не уверен, что она так уж мне нравится. Я люблю бывать с ней, но, когда ее нет рядом, я про нее забываю. Скажи, почему так? Почему я такой? Разве это нормально, что девушка не хочет немного подурачиться? Она сводит меня с ума. Не пускает к себе в спальню. Мы сидим, смотрим телик, и всякий раз, когда я начинаю к ней подкатывать, бьет меня по рукам. Ничего мне не разрешает. Говорит, что не готова. Что это грех. Что у нее месячные. Все, что угодно. Иногда я уверен, что точно сойду с ума. Я только об этом и думаю. Представляю, как это случится, хотя сейчас моему телу не до того. А она все твердит, ты должен подождать, Эктор. Хотелось бы понимать, чего именно. А иногда мне кажется, она меня обманывает. Есть один парень, Октавио. Он старше меня на четыре года. Я часто его встречаю. Вроде он сварщик. Однажды я видел, как он выходил, когда ее родителей не было дома. Я спрашиваю ее, что за дела? А она говорит, мол, он что-то заносил ее брату. Но этот парень и ее брат никогда не были корешами. Чушь какая-то. В другой раз застаю их вместе в его машине. Целыми днями только и представляю, как он ее ласкает. А она ему позволяет. Говорю ей, с меня хватит, с тобой все ясно. А она делает удивленное лицо и заявляет, он просто подвозил меня к бабушке. Я не виновата, что у тебя с головой не в порядке. Может быть, нам и вправду стоит расстаться. Тогда у меня совсем слетает крыша, и я хочу ее еще больше. У нее на все свои отговорки.

Мгновение Боливар молчит. Затем говорит, я не знаю, Эктор. Может, тебе и вправду стоит задуматься. По-моему, дыма без огня не бывает. Женщины всегда себе на уме, но и мужчины не лучше. Если хочешь знать мое мнение, все мы друг друга стоим.

Надо было сказать ей, из-за тебя мы ждали слишком долго, а теперь поздно, говорит Эктор. Вот что ты сделала. По крайней мере, это осталось бы со мной. Я бы знал, как это бывает.

Они неподвижно лежат в ящике, без сна. Затем Боливар вздыхает и начинает говорить.

Послушай, я ведь не всегда жил на променаде. В прошлой жизни. И да, у меня была дочка. Вот и вся история.

Он замолкает, садится, обращает внутренний взор туда, где жил раньше. Открывает глаза, смотрит на Луну, которая дрожит в воде.

Старается не думать.

Не рассказывай ему ничего.

Знаешь, говорит он, я ведь родом не отсюда. Но не хочу говорить об этом. Раньше я постоянно думал о том месте, а потом стал забывать. Так проще. Этому можно научиться. У каждого человека есть право изменить свою жизнь. В этом нет ничего постыдного. Иногда перемены к лучшему. Да, я был женат. Может, я до сих пор женат, а может, нет. Может быть, тот маленький епископ, который выглядел так, словно в него ударила молния, расторг наш брак. А может, она решила, что я умер, и вышла за другого, и теперь двоемужница, кто знает. Конечно, ей проще считать, что я умер. Мне больно об этом думать. Да, у меня есть дочь. Я ее бросил. Нет, не так. Мне пришлось уйти. Пришлось ее бросить. Сделать выбор, так или иначе. Не важно, ее зовут Алекса. Я сам дал ей это имя. Потому что, когда увидел ее в первый раз, она была вылитая Алекса. Это трудно объяснить. Ты не поймешь, пока не прижмешь к груди собственного ребенка.

Он протягивает во тьме руки.

Вот такой она была, когда я ее бросил.

А где она сейчас? Почему ты ушел?

Слишком много вопросов. Я устал. Уже за полночь. День был длинным. Лучшее Рождество на свете. Послушай, я не знаю ответов на все вопросы. Ты просто живешь и делаешь в жизни какие-то вещи. Это все, что я знаю.

Боливар почти засыпает, когда в темноте раздается голос Эктора.

Она с ним. Точно с ним.

Боливар прочищает горло и спрашивает, откуда ты знаешь?

Она обрадуется, что я умер.

Послушай, ты не можешь ничего знать. Сидя тут. Ничего. Это невозможно. И знаешь, многим, очень многим, не все равно, что тебя унесло в море. До меня никому особо нет дела. Но, чтоб ты знал, твоя семья будет молиться за тебя неделю за неделей. Это не кончится никогда. Новены и бесконечные визиты, и она будет молиться за тебя вместе со всеми. Каждую ночь будет стоять перед своей кроватью на коленях, сложив руки. Она будет жалеть, что не занялась этим с тобой. Будет просить Господа, чтобы он разрешил ей заняться этим, если ты вернешься. А если сделала против тебя что-то плохое, никогда себе этого не простит. Будет вечно себя корить. Винить себя во всем. И сразу бросит этого парня. Так всегда бывает. Я много раз видел такое.

Теперь он может делать с ней все, что захочет.

Прекращай. Не то крыша поедет. На вот, съешь рыбки.

Может, ты и прав, Боливар. Ты такой хороший друг.

Они наблюдают, как солнце опускается в море, на солнечном диске – призрак контейнеровоза.

Поначалу Боливар не замечает, а потом замечает. Он перестал определять время по солнцу. Его разум замедляется. Время – больше не время. Оно не течет, но стоит на месте. Так ему кажется. Дни проходят внутри замершего времени. А иногда кажется, что время течет помимо него – над ним, вокруг него, под ним, но только не внутри. Он пытается это осмыслить, представить нечто огромное, недоступное пониманию, действию или выражению. Вас отрезали от хода времени, но время продолжает идти и не остановится никогда. Он изучает Эктора, пытаясь понять, приходит ли эта мысль в голову и ему.

Затем настают дни беспредельного счастья. Ощущение свободы и безграничных возможностей. Оно возникает с каждым пылающим рассветом, когда мир возрождается из пепла. Они наблюдают, как земля преображается в великолепии красок, и замирают в изумлении. Таких небес никто не видал. Между Боливаром и Эктором разрастается тишина, которая тоже есть понимание. Каждый начинает видеть правду другого, и каждый беспомощен перед правдой мира. Посреди этой необъятности не важно, что человек носит в своем сердце. И все же сердце толкает кровь, пробуждая волю. Эктор не сводит глаз с моря. Каждый проблеск света заслуживает внимания. Но Боливар все чаще дает глазам отдых. Он говорит себе: это может продолжаться целую вечность. Что еще нужно? Ты ешь, спишь, выполняешь простые задачи. Это и есть настоящая жизнь.

Прошлой ночью, говорит Эктор, мне приснилось, что я дома, в своей постели. Во сне было утро, время вставать. Но когда я вышел из комнаты, то увидел, что дом пуст. И давно – ни родителей, ни брата с сестрой, кругом толстый слой пыли. В моем сне они были давным-давно мертвы, причем умерли, когда меня с ними не было. Я долго бродил по пустому дому, а затем проснулся. Как думаешь, что это может значить? Боюсь, дома что-то случилось.

А мне все время снится, говорит Боливар, что я хороню трупы. Я в горах за городом, в котором жил до того, как уехал на побережье. Во сне я прикидываю размер ямы. Ложусь на земле и обвожу себя палкой. Я понимаю, что этот сон значит. Но когда просыпаюсь и смотрю на море, вижу, что мой размер ничто в сравнении с океаном, что на его поверхности ничего не отметишь и не измеришь.

По мне, говорит Эктор, дурацкий какой-то сон.

Спящее тело ощущает, что погода меняется. Боливар в одиночестве просыпается в ящике. Шкряб-шкряб. Он высовывается наружу и видит Эктора – тень, прижавшуюся к борту. Некоторое время Боливар смотрит на юношу, затем вылезает, бормоча себе что-то под нос. Он наблюдает за мраком, нависшим над миром. Море становится свинцовым. Он вынимает из-под скамьи пластиковые пакеты, собранные в океане. Разравнивает, аккуратно нарезает ножом на полоски. Затем сплетает из них веревку. Вытягивает из кучи мусора рыбьи потроха и привязывает к веревке, затем прорезает в брезенте отверстие и пропускает веревку через него. Обвязывает ящик веревкой и затягивает узел.

Эй, кричит он, смотри сюда.

Эктор поднимает голову и видит, как Боливар хлопает дверью.

Они трясутся посреди нескончаемого шквала. Дни будто ночи вечного дождя. Боливар удерживает дверь, когда ливень врывается внутрь. Они промокли насквозь и стучат зубами под одеялом из водорослей, кожа посерела и сморщилась. На коленях у Эктора фигурка Пресвятой Девы. Юноша тих, вял и не спал бóльшую часть ночи. При каждом движении он пихает Боливара локтем под ребра. Сучит ногами, скрещивает руки на груди. Слегка хрипит при дыхании. Затем замирает и целый день сидит неподвижно, птичьими глазами уставившись в брезент, как будто пытаясь разглядеть что-то снаружи. Начинает шептать что-то неразборчивое, снова и снова, пока Боливар не велит ему заткнуться.

Затем Эктор произносит это вслух.

Я знаю, что она делает.

Боливар наклоняется ближе. Кто?

Лукреция. Она с ним.

С кем?

С Октавио.

Боливар испускает долгий вздох, затем стискивает кулаки.

Слушай, прекращай это. Ты не можешь знать, что она делает. Мы тут словно слепые.

Нет. Это легко понять.

Как?

Сегодня суббота.

С чего ты взял? Здесь нет дней недели.

Я считал дни. Сегодня точно суббота. Не спрашивай, откуда я знаю. Сейчас вторая половина дня. И она была бы со мной. Мы смотрели бы телевикторину или какую-нибудь глупость, мыло очередное. Но я здесь, а он – там.

Откуда тебе знать?

Это просто, Боливар. В это время ее родители ходят по магазинам. Ей больше нечем заняться. Поэтому она смотрит телик. Но у нее есть одна странность – она не любит делать это одна. Ей нужен кто-то для компании. Поэтому она пригласит его. Он припаркуется дальше по улице. Это просто. Войдет в дом и сядет смотреть телик. Но долго он не выдержит. Начнет теребить оборки на кресле. Собирать собачью шерсть и ронять на ковер. А потом скажет ей, пошли в твою комнату. Она ответит, дай досмотреть. Он подождет еще немного и снова скажет, кончилось, пошли уже. Она взглянет на дверь и помолчит, прислушиваясь, не едет ли машина. Он скажет, они еще не скоро вернутся. Она посмотрит в лицо Октавио, на его руки, представит их на своем теле, везде. А затем отведет его в свою комнату. Сейчас они там.

Боливар изучает Эктора, пока тот говорит. Даже в этом тусклом свете он видит, как глаза юноши мучительно мечутся. Будто проецируют на брезент то, что Эктор видит перед мысленным взором.

То, во что верит его разум.

Он трясет юношу за плечо.

Это не может быть правдой, говорит Боливар. Этого просто нельзя знать.

Эктор отталкивает Боливара ладонью.

Не говори мне, что правда, а что нет.

На, поешь.

Я не голоден.

Боливар качает головой. Затем выбирается наружу – проверить чашки. Они почти полные. Он переливает воду в емкость и какое-то время стоит, сжимая кулаки. Он все еще сердится, когда возвращается внутрь.

Слушай, говорит он. Они помнят о тебе, дома. Каждый день молятся о твоем возвращении. Ты бы лучше об этом подумал. Нужно рассуждать здраво. Ты выглядишь неважно. Прислушайся к своему дыханию. Тебе нужно подкрепиться. На, съешь кусочек.

Эктор не отвечает, продолжая пялиться в брезент.

Спустя некоторое время говорит отстраненным голосом.

Сейчас она делает это с ним.

Боливар выбирается наружу и проверяет чашки, чувствуя кожей теплый воздух. Мир в первых лучах солнца. Как бывает почти каждое утро, расплавленный свет медленно разливается по небу. Мир рождается на свет. Боливар вытягивает руки и ноги, вслушивается в море, и ему начинает казаться, что он слышит давние шепоты. Он все время думает об Алексе. Она движется у него внутри, словно тень. Интересно, какой она стала. Он оборачивается и спокойно изучает Эктора, который, как ребенок, свернулся калачиком в ящике. Рука прижата ко рту. Боливар наклоняется, чтобы рассмотреть его лицо. Взгляд следует за раздвоенной бровью, веки юноши подрагивают во сне.

Старческий голос внутри него спрашивает, в чем смысл Эктора?

День за днем его одолевают эти непривычные мысли. И голос всегда старческий.

Он ведь тоже чье-то дитя, думает Боливар.

Целыми днями он наблюдает за юношей, но не за тощими руками и ногами, не за хмурой гримасой. Боливар пытается разглядеть что-то внутри. Может быть, суть. Жизненную силу. Волю к жизни, которая сталкивается с волей других. Он видит, как Эктор ведет себя среди родных. Слова, простые жесты. Кивок, улыбка, гримаса, безразличное пожатие плечами. Куда-то идти, сделать то или другое или не сделать, отказаться, просто сидеть среди своих, просто находиться в одной комнате. Его воля сталкивается с волей других, каждое действие или бездействие образует связь с родными людьми.

В этом и есть его смысл, думает Боливар. Жизненная сила, которая и есть воля, незаметная, неразличимая. Его воля в этом мире.

Но его воля здесь.

Воля увидела самое себя.

Боливар не уверен, что понимает правильно, что все так и есть.

Затем трясет головой.

Почему у него не может быть смысла здесь?

Боливар начинает осознавать собственную жизнь. Когда-то и он был частью этой живой воли среди других. Он думает о том, как отдалился от семьи, от дочери, от всех людей, которых знал, выбрав отсутствие, отказавшись присутствовать в их жизнях.

Он думает – ты сам лишил себя смысла.

Глаза Алексы. Он видит, как они смотрят в пространство, где когда-то был он.

Впервые испытывает печаль, думая о своем ребенке.

Чувствует горе, которое ей суждено нести всю ее жизнь. Его мать и отец смотрят в пространство, где когда-то был он.

Боливар закрывает глаза и думает, что же я натворил? Может быть, еще не поздно все изменить?

В голове отдается одно слово.

Папа.

Что-то внутри Боливара пробуждается. Он смотрит на море воспаленными глазами. Сидит и видит себя, как он возвращается домой, переполненный раскаянием.

Тихо плачет в кулак.

Эктор наблюдает за ним, не зная, чем помочь. Кладет руку на плечо.

Говорит, все хорошо, Боливар. На, поешь. Ты уже не такой толстый, как раньше.

Ночью Боливар слышит, что Эктор тоже плачет. Горе бесформенной массой громоздится между ними.

Боль как собака, говорит Боливар, которая таскается за тобой, куда бы ты ни пошел.

Он трясет головой, вытирает запястьем глаза.

Мы похожи на двух плаксивых старух, говорит он. Надо кончать с этим хныканьем. Только влагу расходуем.

Боливар встает, прохаживается, снова садится. Ему нужно выговориться. Он, не мигая, смотрит на Эктора.

Здесь, начинает он, я каждую ночь вижу во сне свою дочь. Какой она стала. Мне снится пустота, которую я оставил за собой. Должно быть, сейчас ей четырнадцать.

Он умолкает.

Похоже, мне все еще тяжело об этом говорить.

Позже он заводит снова. Слушай, такое бывает сплошь и рядом. У вас рождается ребенок, а отношения не складываются. Есть проблема. Умом женщина хочет мужчину, но любовь оставила ее тело. Мужчина ощущает себя ненужным. Такое бывает со многими. Нет, дело не в этом. Пойми, я ушел из-за того, какой она стала, эта женщина. Она изменилась. Ее интересовал только ребенок. А меня словно не было. А то, что от меня осталось, она пыталась подавить, совершенно игнорируя. Я больше не мог так жить. К тому же она храпела. Так громко, что у меня гремело в башке. Я больше не мог этого выносить. Перестал спать. Перебрался в другую комнату. Потом в другой дом. Жила там одна вдова. Довольно молодая. И у нее в постели нашлось для меня местечко. И однажды я ушел насовсем. Все оказалось просто. Пожалуйста, не смотри на меня так. Не воображай, будто я понимаю, почему так поступил. Что с меня взять, я простой рыбак.

Позже он говорит, понимаешь, заняться было нечем, работы не найти. Почему бы не поработать на них? Я про картель. Посмотреть, на что это похоже. Ты же знаешь, бабок у них хватает. Машины, женщины, легкая жизнь, все эти радости. Ты смотришь на систему и видишь, что она настроена против тебя. Система не хочет, чтобы ты жил. Мой друг работал на них. Сегодня он сказал им «нет», а завтра – «да». И зажил припеваючи. А однажды попросил меня об услуге. Ерундовой. Просто сделай это для меня, Боливар, сказал он. Пустяки, ничего серьезного. Присмотреть за тем или другим заведением. Подвезти кого-то на джипе. Зайти в заведение, одно, другое. Отметелить парня, который не заплатил, такие штуки. К этому привыкаешь. Потом я начал выходить с ним по ночам. Повидал всякого. Мы были в горах. И я видел кое-что. Они мне приказали. А потом мне стало не по себе. Как будто в кровь впрыснули медленный яд. И яд начинает разъедать кости. Я больше не мог спать. Не мог на себя смотреть. Как ты можешь остаться собой, если ты с ними? Ты больше не ты. Ты стал ими. Как ты можешь сказать «нет», если уже сказал «да»? Ты говоришь «да», и это значит «да». Ты говоришь «нет», и это значит «да». Говоришь «может быть», и это тоже «да». Молчишь в тряпочку – все равно «да». А если ты помер, значит они сказали «да» за тебя. У тебя есть только «да». Но в глубине души я знал, что должен сказать «нет», даже если они не знают такого слова. И я сбежал туда, где никто бы меня не нашел. Шагал пешком и день, и ночь. Много дней и ночей. И все повторял себе, я говорю им «нет», а не «да». Повторял с каждым шагом, пока не дошел до побережья в чем был. Правда, у меня оставалось немного деньжат. Понимаешь, на побережье я мог заработать на пропитание. Мужчина и лодка, простая тихая жизнь, никаких сложностей, зато спишь спокойно. Каждый день одно и то же. У тебя есть выбор: ловить или не ловить? Такая жизнь меня устраивала. Поэтому я ушел.

В темноте Эктор наклоняется и понижает голос. А что было там, в горах?

Какое-то время Боливар молчит, затем говорит.

Никогда больше меня об этом не спрашивай.

Эктор не спит. А если спит, его посещают сны, от которых он вздрагивает всем телом и ворочается, как будто не спит. Что-то бормочет, кашляет, извивается. Затем вылезает из ящика и начинает расхаживать по лодке. Возвращается, хватает Боливара за локоть, впивается взглядом.

Говорит, кажется, я схожу с ума. Снова и снова вижу один и тот же сон. Мне снится, что я в лодке. Я просыпаюсь и обнаруживаю, что все так и есть. И когда это случается, у меня перехватывает дыхание. Я встаю и начинаю ходить, пока не отдышусь. А порой, когда мне снится этот сон, я не могу проснуться. Во сне я очень боюсь не проснуться. Откуда-то я знаю, что, когда проснусь, все будет хорошо. Но когда просыпаюсь, вижу, что все еще в лодке, в другом сне, таком же, как предыдущий. И тогда меня охватывает настоящая паника. Потом я окончательно просыпаюсь, но теперь не знаю, какая реальность настоящая. Кажется, я видел такое в кино. Выхода нет.

Скажи, Боливар, спрашивает Эктор позже, отчего Бог так жесток? Зачем посылает такие сны? Не дает ни жить, ни умереть? Скажи, зачем Бог это делает?

Я не знаю, Эктор. Откуда мне знать? Я не знаю ответов на эти вопросы. Тебе нужно спросить священника или кого-нибудь в этом роде. Где нам найти священника?

Кажется, Боливар хмыкает.

Затем вылезает из ящика, проверяет чашки. Контейнер в пять галлонов и ведро полны. Отпивает из чашки, протягивает ее Эктору.

На, выпей.

Эктор молча принимает чашку.

Спрашивает, скажи, Боливар, может ли человек жить во сне?

Он поворачивается и смотрит на Боливара, но, кажется, не видит его. Кожа стала серо-желтого цвета.

Боливар начинает тереть глазницы кулаком. Дергает себя за бороду, крутит волосы.

Что это за вопрос?

Я наблюдаю за своей жизнью, отвечает Эктор, но не могу ею жить. Вот я и решил, что это не жизнь, а сон. В этом есть хоть какой-то смысл. Но вот чего я не понимаю: это я вижу сон или Бог? Или, может быть, дьявол. На самом деле, не важно. Но если я сплю, значит могу проснуться. Вопрос – как? Если сон видит Бог, то никак, потому что это зависит от него.

Слушая Эктора, Боливар перестает дышать. Лицо мрачнеет. В глазах застывают испуг и озадаченность.

Я тебя не понимаю. Как это может быть сном? Я здесь. Вот, смотри…

Он протягивает руку и щиплет Экторово запястье.

Юноша отдергивает руку.

Смотри, вот же ты не спишь.

Юноша безучастно кивает.

Да, говорит он, но это ничего не доказывает.

Возможно, говорит Эктор позднее, я просто еще не готов проснуться.

Поэтому она с ним. Я должен страдать, пока Бог не решит меня разбудить. Кажется, теперь я понимаю. Это мое искупление.

Он вылезает из ящика, порыв ветра отбрасывает волосы с лица. Затем поворачивается к Боливару, который вылез вслед за ним и смотрит на юношу встревоженно и печально. Эктор начинает кивать.

Говорит, если это мой сон, я могу делать все, что пожелаю. А если Бога, я и тогда волен делать все, что угодно, потому что Бог сам решит, когда мне проснуться.

Эктор стоит под дождем и с непроницаемым лицом наблюдает за миром.

Она у меня попляшет, говорит он. Уж я позабочусь, чтобы она обо мне не забыла.

Он издает странный раскатистый смешок.

По телу Боливара пробегает дрожь.

Что там за этим смехом, думает он. Что там в глазах того, кто смеется?

Море распускает их сеть. Несколько дней – никакого улова. Боливар вытаскивает сеть, Эктор распутывает ее, затягивает узлы. Боливар наблюдает за фульмаром, который кружит над лодкой. Снова и снова птица нацеливается на вялящуюся рыбу. Боливар отмахивается от нее, птица наблюдает за ним черными, будто слепыми глазами. Он думает, каким его видит или не видит птица. Пристально смотрит в глаза Эктору. Ему кажется, он стал другим. Гадает, что у Эктора на уме. В глазах юноши расползается ползучая желтизна, которая поражает белки.

Во сне Боливар должен бежать. Ему снится, что ноги его не слушаются. Проснувшись, ощущает неподъемную тяжесть тела. Это все от сидения, думает он. Ты стал похож на старика. Хочешь выглядеть стариком, когда вернешься домой? Надо приводить себя в форму. Ты должен укреплять мышцы. Тогда будешь готов ко всему.

Эктор ворочается и бормочет во сне.

Боливар начинает разминать тяжелые ступни. Огонь в далеком небе. Огонь в отяжелевших ногах. Медленно выползает из ящика. Огонь добирается до сердца и легких. Когда рассвет озаряет лодку, он добредает до променада. Бежит между деревьями, вдыхает свет. Рассветные лучи падают на свежую зелень.

Думает, загляну к Габриэле, посмотрю, кто там. Дыхание выравнивается. Он может бежать с полузакрытыми глазами. За деревьями – покой лагуны. Под ногами – твердая почва. Он направляется к бару, но дыхание перехватывает, и он вынужден остановиться и вцепиться в планширь. Боливар открывает глаза. И замечает аккуратные зарубки, процарапанные Эктором на корпусе под нижним краем скамьи. Зарубки почти неразличимы. Он щурится, наклоняется ниже, начинает считать.

Он слышит собственное бормотание. Этого просто не может быть.

Теребит себя за волосы.

Пересчитывает, находит нож. Принимается зацарапывать.

Сидит и мысленно повторяет про себя цифры.

Поднимает глаза и спрашивает, как это может быть?

Семьдесят три дня.

Боливар сидит и потрошит тунца, вытащенного из неспокойных вод. Первая рыба за много дней. Эктор с волчьим оскалом склоняется над планширем. Затем начинает орать. Щурясь, Боливар следует взглядом за его указательным пальцем. Он видит в воде желтую пластиковую бочку. И в это мгновение Эктор молча забирается на планширь и ныряет. Боливар охает, протягивает руки и, борясь с подступающей тошнотой, смотрит, как юноша плывет к бочке. Он хочет крикнуть, но грудь сдавило. Боливар обеими руками хватается за планширь.

Время замедляется. Боливар следит за каждым дюймом воды, пока юноша неторопливо и ловко гребет. Наконец Эктор хватается за бочку, обнимает ее, смеется и кричит. Боливар, обретший дар речи, орет, не расслабляйся, смотри в оба!

Эктор плывет обратно вместе с бочкой.

Дело небыстрое. Он толкает бочку, дрыгает в воде длинными ногами.

Устав плыть, Эктор приваливается к бочке. Боливар наблюдает, как он разворачивается и ложится на спину, взбаламутив воду вокруг. Юноша смотрит в небо, раскинув длинные конечности, словно нежится на мелководье. Боливар дергает себя за волосы, забирается на кормовую скамью и кричит Эктору, чтобы поторапливался. Юноша начинает шевелиться, плывет к лодке, руки и ноги отяжелели от усталости.

Боливар обеими руками втягивает бочку на палубу. Позволяет Эктору забраться на борт самому. Юноша стоит под солнцем и хрипит, изнуренный, но довольный собой. Мокрое тело светится. Желтыми глазами, полными жизни, он смотрит на Боливара. Потом запрокидывает голову и смеется. Тем же странным раскатистым смехом.

Не в состоянии говорить, Боливар отворачивается от Эктора.

Начинает осматривать бочку, поднимает крышку, глубоко вдыхает.

Какое-то растительное масло, говорит он. Думаю, сюда влезет галлонов пятьдесят.

Эктор шагает к бочке, заглядывает внутрь. Боливар перехватывает его запястье и смотрит юноше глаза в глаза.

Больше никогда так со мной не поступай, говорит он.

Эктор встречает его взгляд пожелтевшими глазами, они светятся из тела, которое все больше истончается, мокрые волосы налипли на лицевые кости. Он стряхивает руку Боливара, отворачивается и растягивается на скамье, чтобы обсохнуть. Одно колено торчит над скамьей, левая рука болтается внизу вместе с волосами.

Белки глаз Эктора становятся полностью желтыми. Он больше не боится плавать. Погружается в темную воду, чтобы охладиться, не слушая мольбы Боливара. Нельзя этого делать. Ты погибнешь. И как мне быть одному?

Позже Боливар поднимает руку и показывает на водоворот из мелких рыбешек.

На море, разрезанное плавником.

Он наблюдает, как сидит юноша, который не удосужился повернуться, в его отсутствующем взгляде, в желтых волчьих глазах какая-то мысль.

Ветер приносит тревожный запах. Боливар изучает небо и море, смотрит, как на востоке сгущается серость. Они вытягивают сеть и обнаруживают, что треть куда-то пропала. Боливар закрывает глаза и считает. Всего одна рыба за шесть дней. Они как могут чинят сеть и закидывают обратно в море. Эктор скользит вслед за сетью, беспечная тень, рассекающая вечерние волны.

Боливар наблюдает, стискивая кулаки, пока не перестает видеть Эктора. Он стоит на носовой скамье и смотрит, как расплавленный свет остывает на волнах, взгляд устремлен вдаль, но Эктора нигде нет, смотреть не на что. На миг его охватывает чувство, что никакого Эктора не было и в помине и все это ему приснилось. Он дергает себя за волосы, закрывает глаза и начинает орать. Машет громадными ручищами, шагает к планширю, готовый нырнуть вслед за Эктором, но ноги не слушаются. Он смотрит на ноги, хлопает себя по ляжкам и, обессилев, опускается на палубу.

Это неправда, говорит он. Этого просто не может быть.

Он бьет себя по ногам.

Ты трус. А он нет.

Может, и так. Не трус, а просто дурак.

И в это мгновение вода за его спиной расходится, он оборачивается и видит Эктора с впалой грудью, который перелезает через теневой борт. В руке у него нож и несколько ракушек. Безмятежный взгляд кажется остекленевшим. В вечернем свете желтизна его кожи проступает еще ярче. Обеими руками он стряхивает воду с тела.